1

– У меня есть для тебя дело, – сказал Реджинальд.

Я ожидал услышать от него нечто подобное. Мы не виделись долгих шесть лет. Я чувствовал: он предложил встретиться отнюдь не ради болтовни о пустяках. Уж не знаю, случайно или нет местом встречи он выбрал «Шоколадный дом Уайта». Только в этот раз я пил не горячий шоколад, а эль, как взрослый мужчина. Его нам подавала внимательная официантка (естественно, ее большая грудь, частично выпирающая из выреза платья, не осталась незамеченной). Едва наши кружки пустели, она тут же приносила новые порции.

Слева от нас расположилась шумная компания завсегдатаев заведения. Они просиживали здесь целыми днями, играя в кости. Этим они занимались и сейчас. Остальных посетителей можно было пересчитать по пальцам.

Я видел Реджинальда впервые после нашего спешного расставания в Шварцвальде. За это время произошло немало событий. Я поступил в Колдстримский полк и служил под командованием Брэддока. Понюхал пороха, отгоняя французов от Берген-оп-Зома. Через год война закончилась подписанием Ахенского мирного договора. Я остался в полку и участвовал еще в нескольких кампаниях, направленных на поддержание мира. Ратные дела не позволяли мне встретиться с Реджинальдом. Но мы переписывались. Письма от него приходили либо из Лондона, либо из французского замка в лесу Ландов. Сознавая, что мои письма перед отправкой проходят цензуру, я избегал писать напрямую, ограничиваясь намеками и иносказаниями. Я с нетерпением ждал момента, когда смогу увидеться с Реджинальдом и наконец-то обсудить с ним все свои страхи.

Вернувшись в Лондон, я снова обосновался в нашем старом доме на площади Королевы Анны. Но встретиться с Реджинальдом оказалось не так-то просто. Мне отвечали, что он очень занят. Основными спутниками Берча были книги и некто Джон Харрисон – тамплиер, не менее, чем Реджинальд, одержимый развалинами древних храмов, хранилищами и призрачными существами из прошлого.

– А ты помнишь, как мы собирались здесь почти двадцать лет назад и праздновали мой восьмой день рождения? – спросил я. Меня вовсе не тянуло на воспоминания. Просто хотелось отсрочить момент, когда я узнаю о том, кого мне предстояло убить. – А что было потом, на улице, ты помнишь? Один горячий ухажер хотел было свершить правосудие над уличным бродягой.

Реджинальд кивнул:

– Людям свойственно меняться, Хэйтем.

– Согласен. Ты изменился. Теперь тебя поглощают изыскания по части Первой цивилизации.

– Хэйтем, я совсем близок, – оживился Реджинальд.

Вид у него был довольно утомленный.

– Так тебе все-таки удалось расшифровать дневник Ведомира?

– Увы, нет, – сразу помрачнел Реджинальд. – И отнюдь не из-за недостатка усердия. Правильнее сказать, пока не удалось. Знаешь, кто помогает мне в расшифровке? Ты не поверишь. Некая итальянка. Пособница ассасинов, между прочим. Мы привезли ее в наш французский замок, в лесную глушь. Но эта дама утверждает, что ей в работе нужна помощь сына, а сын у нее пропал несколько лет назад. Лично я сомневаюсь в ее словах. Если бы синьора пожелала, она бы и одна справилась с расшифровкой дневника. Думаю, она просто хочет с нашей помощью разыскать своего отпрыска. Она согласилась взяться за работу при условии, что мы найдем его. И мы наконец его нашли.

– И где же?

– Там, куда ты вскоре за ним отправишься. На Корсике.

Итак, я ошибся в своих предположениях. На сей раз – никаких убийств. Меня ожидала роль няньки. Должно быть, эти мысли отразились на моем лице.

– Что? – спросил Реджинальд. – Считаешь такое поручение ниже своего достоинства? Как раз наоборот, Хэйтем. Это задание – самое важное из всех, какие я тебе когда-либо давал.

– Нет, Реджинальд, – вздохнул я. – Это ты считаешь его самым важным, поскольку таков ход твоих мыслей.

– Я не понимаю, о чем ты.

– Твоя заинтересованность в расшифровке дневника, а теперь и в сопутствующих обстоятельствах, означает, что все прочие дела выпали из круга твоего внимания. Возможно, ты даже не заметил, как перестал ими управлять…

– О каких делах ты говоришь? – недоумевал Реджинальд.

– Об Эдварде Брэддоке.

– Вот оно что, – удивленно произнес Реджинальд. – Ты хочешь что-то сообщить мне о нем? То, что ты не решался доверить письмам?

Я махнул грудастой официантке, чтобы принесла нам еще эля. Просьба была немедленно выполнена. Официантка с улыбкой поставила перед нами пенящиеся кружки и удалилась, покачивая бедрами.

– Что тебе известно от самого Брэддока о его действиях за последние годы? – спросил я Реджинальда.

– Вести от него были весьма скудными. За эти шесть лет мы виделись всего один раз. Наша переписка становилась все более нерегулярной. Брэддок не одобряет моего интереса к Тем, Кто Пришел Раньше и, в отличие от тебя, этого не скрывает. Похоже, мы с ним существенно расходимся во мнениях о том, как наилучшим образом распространять учение тамплиеров. Неудивительно, что я почти ничего о нем не знаю. Но если бы захотел узнать об Эдварде побольше, я бы расспросил того, кто сражался с ним бок о бок. И кто был бы этим человеком, как ты думаешь?

Последнюю фразу Реджинальд произнес с заметным сарказмом.

– Ха, от меня тут толку мало, – вырвалось у меня. – Ты прекрасно знаешь: когда дело касается Брэддока, я не могу быть беспристрастным наблюдателем. Мне он и раньше не нравился, а теперь он мне просто противен. Я не могу поделиться с тобой объективными наблюдениями. Могу лишь высказать свое мнение: он превратился в тирана.

– В чем это проявляется?

– Преимущественно в жестоком обращении со своими солдатами. И не только с ними. С теми, кто вообще ни в чем не виноват, а попался ему под горячую руку. Впервые я увидел это в Нидерландах.

– Как Эдвард обращается с солдатами – это его дело, – пожал плечами Реджинальд. – Хэйтем, ты не хуже меня знаешь: солдатам нужна дисциплина. Не будет дисциплины – армия превратится в сброд.

Я покачал головой:

– Могу рассказать тебе один случай. Это было в последний день осады.

– Что ж, расскажи, – согласился Реджинальд, откинувшись на спинку стула.

– Мы отступали. Голландские солдаты потрясали кулаками и проклинали короля Георга за то, что не отправил побольше англичан на защиту крепости. Почему этого не случилось, я не знаю. Изменило бы это ход войны – мне тоже неизвестно. Мы сидели внутри пятиугольника крепости, и сомневаюсь, чтобы хоть кто-то из нас представлял, как противостоять натиску французов. Они напирали с неутомимой жестокостью, но мы постепенно притерпелись.

Брэддок был прав. Французы окружили крепость двойным кольцом траншей и начали обстрел города, подвигаясь все ближе к крепостным стенам. К сентябрю они заложили в траншеи мины и подорвали. Это и помогло им прорваться.

Мы несколько раз предпринимали вылазки, стремясь прорвать их осаду, но все наши попытки успеха не имели. Наконец восемнадцатого сентября французы прорвались в крепость. Время было раннее – четыре часа утра, если мне не изменяет память. Они захватили союзников, пока те спали. Французы принялись истреблять гарнизон. Мы знали: через какое-то время французские солдаты распояшутся и начнут бесчинствовать в городе, грабя и убивая каждого, кто окажет им хотя бы малейшее сопротивление. У Эдварда в порту стоял наготове корабль. Он давно решил: если вдруг французы прорвутся в крепость и придется спешно отступать, ему будет на чем вывезти своих солдат. И вот такой день наступил.

Так я с отрядом оказался в порту. Мы следили за погрузкой на корабль солдат, имущества и продовольствия, которое удалось вывезти из крепости. Часть наших поднялась на портовые стены – отгонять французских мародеров, если те вздумают сунуться в порт. Мы с Эдвардом стояли на сходнях, наблюдая за погрузкой. К началу осады крепости Берген-оп-Зом там находилось тысяча четыреста английских солдат. За месяцы сражений их число уменьшилось наполовину. То есть свободные места на корабле имелись. Не скажу, что много. Их бы не хватило, чтобы эвакуировать из крепости всех. Однако места были. – Я посмотрел на Реджинальда. – Мы могли бы их взять.

– Кого «их»?

Прежде чем ответить, я надолго припал к кружке.

– В порту к нам подошла одна семья, в том числе полупарализованный старик и маленькие дети. Молодой парень спросил, найдется ли у нас для них место. Я кивнул, поскольку не видел причин отказывать этим людям. Однако Эдвард велел им не путаться под ногами и крикнул нашим солдатам, чтобы поторапливались. Парень был удивлен не меньше моего. Я хотел узнать у Брэддока, чем продиктован его отказ, однако молодой человек меня опередил. Он что-то сказал Брэддоку. Что – я тогда не расслышал.

Позже Брэддок сказал мне, что парень назвал его трусом. Едва ли это было таким уж тяжким оскорблением. И конечно же, не заслуживало чудовищных ответных действий Брэддока. Выхватив меч, Эдвард убил парня на месте.

Брэддока почти всегда окружало несколько человек, наиболее близких к нему. Среди них были некто Слейтер – палач – и подручный палача. Новый. Прежнего я убил, когда спасался от виселицы. Пожалуй, этих двоих можно было бы назвать телохранителями. Они были намного ближе к Брэддоку, чем я. Не знаю, прислушивался ли он к ним, но они служили ему с собачьей преданностью, готовые защищать его везде и всюду… Так вот, едва парень, убитый Брэддоком, упал, цепные псы Эдварда бросились к оторопевшей семье. Реджинальд, самое ужасное, что Брэддок не только их не осадил, но и сам присоединился к ним. Они убили старика, мужчину, старуху, молодую женщину, не пощадив даже детей! Одному было года три, второго мать держала на руках… – Я стиснул зубы, вновь переживая те события. – Реджинальд, это была самая жуткая бойня за всю историю моей службы у Брэддока. А уж поверь мне, я вдоволь навидался жестокостей войны.

– Понимаю, – кивнул он. – И это ожесточило твое сердце против Брэддока.

– А как могло быть иначе? – спросил я, поражаясь невозмутимости Реджинальда. – Мы все в какой-то мере солдаты, но мы не варвары.

– Понимаю… Понимаю…

– Понимаешь? Ты согласен, что Брэддок стал неуправляемым?

– Спокойнее, Хэйтем. Что значит «неуправляемым»? Внезапная вспышка ярости, приведшая к трагедии, – это одно. А «неуправляемый» – нечто другое. У Брэддока могли сдать нервы.

– Он обращается со своими людьми как с рабами!

– Ну и что? – искренне удивился Реджинальд. – Это английские солдаты, с ними не следует обращаться как-то иначе.

– Мне думается, Брэддок отходит от наших принципов. Люди, которые служат под его началом, – не тамплиеры. Они добровольно вступили в армию.

Реджинальд кивнул:

– А те двое, на которых мы наткнулись в Шварцвальде. Они тоже входили в число приближенных Брэддока?

Я посмотрел на него и, стараясь ничем себя не выдать, солгал:

– Не знаю.

Возникла долгая пауза. Стараясь не встречаться с ним глазами, я неторопливо пил эль и делал вид, будто любуюсь прелестями официантки. Я был даже рад, когда Реджинальд сменил тему разговора. Подавшись вперед, он вполголоса заговорил о подробностях моего скорого отъезда на Корсику.

 

2

Выйдя из «Шоколадного дома Уайта», мы с Реджинальдом простились. Каждый сел в свою карету. Когда моя отъехала на достаточное расстояние, я постучал в потолок. Мой кучер спрыгнул на землю. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что никто за ним не следит, он быстро открыл дверцу, юркнул внутрь и сел напротив меня, положив рядом свою шляпу. Его светлые глаза смотрели с любопытством, ожидая моего рассказа.

– Какие новости, мастер Хэйтем? – спросил он.

Мельком взглянув на кучера, я повернулся к окошку.

– Сегодня вечером я отплываю в путешествие. Сейчас мы заедем домой. Я соберу вещи, а потом отправимся в гавань. Надеюсь, ты не против.

Кучер снял воображаемую шляпу:

– К вашим услугам, мистер Кенуэй, сэр. Я как-то уже и привык к этим кучерским развлечениям. Конечно, приходится подолгу стоять и ждать. Это малость утомляет, зато никакие французы на тебя не кричат, да и свои офицеры тоже. Никакой прыщ меня не понукает. Вот за это я и люблю кучерское ремесло.

Временами я уставал от его болтовни.

– Я это уже слышал, Холден, – сказал я и нахмурил брови, рассчитывая, что он замолчит.

В другое время он бы продолжил свой монолог, однако сейчас его снедало любопытство.

– Сэр, вам удалось что-нибудь разузнать?

– Увы, ничего определенного.

Я смотрел в окошко кареты. Меня обуревали сомнения, одолевало чувство вины и даже сознание собственного вероломства. Я не знал, кому теперь могу по-настоящему доверять и кому оставаться верным.

По странной иронии судьбы человеком, которому я больше всего доверял, был этот болтун Холден.

Мы встретились с ним в Нидерландах, в полку Брэддока. Эдвард сдержал свое слово и позволил мне заводить разговоры с его солдатами и спрашивать, знал ли кто-то из них «Тома Смита», окончившего жизнь на виселице. Мои усилия оказались бесплодными, чему я ничуть не удивился. Все, к кому я обращался, вообще не знали этого Смита, если Остроухий действительно носил такую фамилию. Но как-то поздним вечером полог моей палатки зашуршал, и у меня на пороге появился незваный гость.

Мы с ним были близки по возрасту. На вид я бы дал этому человеку лет двадцать семь или двадцать восемь. У него были короткие рыжеватые волосы и улыбка мальчишки-сорванца. Джим Холден – уроженец Лондона и славный малый, искавший справедливости. Его брата повесили вместе с Остроухим за кражу жаркого. За это ему в худшем случае должна была бы грозить порка. Однако его повесили. Как я потом понял, главная ошибка брата Холдена заключалась не в самой краже еды, а в том, что он стащил ее у одного из приближенных Брэддока.

По словам Холдена, полуторатысячный Колдстримский гвардейский полк состоял по большей части из солдат английской армии, таких как он. Однако были и другие люди, лично отобранные Брэддоком. В их число входили Слейтер с помощником и, скорее всего, двое тех, кто «самовольно» отправился в Шварцвальд. Это меня не на шутку встревожило.

Никто из окружения Брэддока не носил колец ордена. Это были просто громилы и душители. Мне не давал покоя вопрос: почему Брэддок окружил себя подонками, а не рыцарями-тамплиерами? Чем больше времени я проводил с Брэддоком, тем сильнее убеждался в правильности своей догадки. Брэддок постепенно отдалялся от ордена.

Я взглянул на притихшего Холдена. Тогда я ему не поверил и стал возражать. Но ведь он сумел увидеть гниль в самой сердцевине полка Брэддока. Он хотел отомстить за брата. Все мои возражения ничуть не поколебали уверенности Холдена в правоте своих слов. Он намеревался мне помочь, совсем не заботясь, как я к этому отнесусь.

Я согласился, но при одном условии: его помощь должна оставаться тайной. Я рассчитывал провести тех, кто всегда почему-то оказывался на шаг впереди меня. Со стороны все должно было выглядеть так, словно я отказался от дальнейших поисков убийц моего отца. Тогда они успокоятся и чем-то себя выдадут.

Когда мы покинули Нидерланды, Джим Холден взял на себя роль моего лакея и кучера. Эта роль не вызывала никаких подозрений со стороны внешнего мира. Вид у него был вполне кучерский. Никто не знал, что Холден по моему поручению занимается сбором информации. Этого не знал даже Реджинальд.

Правильнее сказать, в особенности Реджинальд.

Холден увидел, как чувство вины разлилось по моему лицу.

– Сэр, не терзайтесь. Вы вовсе не соврали мистеру Берчу. Вы рассказали ему не все – так же, как и он вам в свое время. Вам хочется убедиться, что мистер Берч ни в чем таком не замешан. Уверен, так оно и окажется. Ведь он, сэр, вроде как ваш старинный друг.

– Жаль, Холден, что в данном случае я не могу проникнуться твоим оптимизмом. А теперь едем. Мне нужно выполнить поручение.

– И позвольте спросить, сэр, в какие края вы отправитесь его выполнять?

– На Корсику, – ответил я. – Я поплыву на Корсику.

– В самое пекло революции. Я слышал, там нынче жарко, и не только от солнца…

– Совершенно верно, Холден. Место военных действий – лучшее укрытие.

– И что вы там будете делать, сэр?

– Этого, как ни печально, я тебе рассказать не могу. Достаточно того, что поручение никак не связано с поисками убийц моего отца, а потому совсем не интересует меня. Это не более чем работа, которую надо сделать. И пока меня не будет, я надеюсь, ты не станешь сидеть сложа руки и продолжишь сбор информации.

– Непременно, сэр.

– Прекрасно. И следи за тем, чтобы никто про твои изыскания не прознал.

– Об этом, сэр, можете не беспокоиться. Для остальных это будет выглядеть так, словно мастер Кенуэй давным-давно оставил попытки восстановить справедливость. И кем бы ни были негодяи, которых вы разыскиваете, постепенно они обязательно потеряют бдительность.

 

1

Днем на Корсике было жарко, но к ночи температура спадала. Не скажу, чтобы сильно, не до заморозков, но вполне ощутимо, чтобы продрогнуть, когда лежишь на каменистом холме и у тебя нет даже одеяла.

Однако зябкий вечерний воздух, досаждавший мне, был пустяком по сравнению с разворачивающимися вокруг событиями. По склону холма, где я устроил себе наблюдательный пункт, поднимался отряд генуэзских солдат. Им казалось, что они движутся бесшумно и незаметно.

Увы, при всем желании я бы так не сказал.

Холм оканчивался довольно просторной плоской вершиной, на которой стояла ферма. Вот уже два дня подряд я следил за ней, рассматривая в подзорную трубу двери и окна большого жилого дома и примыкающих к нему хлевов, амбаров и прочих построек. Я наблюдал за всеми перемещениями. Люди приходили и уходили, что-то принося с собой и что-то унося. В первый день из главного дома вышел небольшой отряд из восьми человек. Когда они вернулись, я понял: они участвовали в стычке. Корсиканские мятежники восстали против своих генуэзских хозяев. Из восьмерых ушедших вернулись лишь шестеро: изможденные, с пятнами крови на одежде, но радостные. Я ловил волны их ликования. Они одержали победу.

Вскоре на холм поднялись женщины, принесшие угощение. Празднование затянулось до глубокой ночи. Сегодня к мятежникам подошло подкрепление. В их матерчатых узлах лежали мушкеты. Чувствовалось, мятежники были достаточно хорошо вооружены, имели запасы продовольствия и пользовались поддержкой местного населения. Неудивительно, что генуэзцам хотелось стереть с лица земли эту ферму, превращенную в крепость.

Чтобы меня не заметили с вершины, в течение этих двух дней я постоянно перемещался по склону. Как я уже писал, местность здесь была каменистой. Я старался не особо приближаться к дому и постройкам, держась на безопасном расстоянии. Меж тем утром второго дня я обнаружил, что занимаюсь слежкой не один. Свой наблюдательный пункт второй разведчик устроил в небольшой скальной нише, замаскированной кустами и чахлыми деревцами, неизвестно как уцелевшими среди сплошных камней. Не в пример мне, он оставался на одном месте.

 

2

Человека, которого мне поручили вывезти с Корсики, звали Лусио. Мятежники прятали его у себя. Я не знал, являются ли они пособниками ассасинов. К моему поручению это не имело ни малейшего отношения. Меня интересовал парень двадцати одного года – ключевая фигура для разгадки головоломки, что вот уже шесть лет не давала покоя бедняге Реджинальду. Я хорошо рассмотрел этого Лусио в подзорную трубу. Симпатии он у меня не вызвал. Заурядное лицо, волосы до плеч. В усадьбе Лусио занимался хозяйственными делами: носил воду, кормил скот. Вчера я видел, как он сворачивал шею курице.

Итак, я выяснил точное местонахождение сына итальянки. Уже хорошо. Однако были и сложности. Начну с того, что у Лусио был телохранитель. Неподалеку от парня постоянно находился человек в плаще с капюшоном. Явно ассасин. Пока Лусио таскал ведра с водой или разбрасывал корм для кур, его телохранитель внимательно оглядывал склоны холма. На поясе у ассасина висел меч, а пальцы правой руки постоянно оставались полусогнутыми. Наверняка к руке было прикреплено знаменитое оружие ассасинов – скрытый клинок. Значит, телохранитель станет для меня противником номер один, и его я должен опасаться в первую очередь. В случае чего мятежники тоже не останутся пассивными наблюдателями. А их сейчас, похоже, было на ферме более чем достаточно.

Существовала и вторая сложность: мятежники вскоре собирались покинуть свою «временную базу». Не исключено, что они предполагали ответные удары генуэзцев. Я видел, как мятежники перемещали съестные припасы, явно рассчитывая вывезти их отсюда. По моим предположениям, свой уход они наметили на завтра.

Вечерняя экспедиция генуэзцев только подтвердила мои предположения. Схватить и увезти Лусио я намеревался этим вечером. Утром я установил, где он ночует. Местом ночлега оказалась средних размеров постройка. Кроме Лусио и его телохранителя, там обитало еще человек шесть мятежников. Входя в домик, они произносили нечто вроде пароля. Подзорная труба и умение читать по губам позволили мне узнать слова: «Мы трудимся во тьме, дабы служить свету».

Обдумав план своих действий, я уже собирался приступить к его осуществлению, как вдруг заметил второго наблюдателя.

Подобравшись ближе, я распознал в нем генуэзского солдата. Если мои догадки были верны, его послали в разведку, чтобы все разузнать и сообщить о наблюдениях остальным, которые появятся здесь позже. Весь вопрос: когда?

Похоже, что в ближайшие часы. Генуэзцы захотят поскорее отомстить за недавнюю вылазку мятежников. И не только отомстить. Показать, что они действуют быстро. Значит, наступления генуэзцев нужно ждать вечером или ночью.

Я не стал мешать дозорному генуэзцев. Пусть себе наблюдает. Сам я тоже не ушел с холма, а стал выстраивать новый план, составной частью которого были генуэзские солдаты.

Надо отдать должное этому дозорному: действовал он очень грамотно. Наблюдал, ничем себя не обнаруживая перед мятежниками. Когда стемнело, он тихо исчез, вернувшись к своим. Интересно, далеко ли отсюда находились генуэзские солдаты?

Оказалось, что не слишком. Прошел час или чуть больше, и у подножия холма замелькали темные силуэты. Один раз до моих ушей донеслось произнесенное вполголоса итальянское ругательство. К этому времени я поднялся выше, сознавая, что генуэзцы вот-вот начнут подниматься. Я подошел к ферме со стороны хлевов. В полусотне метров от себя я увидел одного из часовых. Вчера их было пятеро на весь периметр фермы. Сегодня мятежники наверняка удвоили караул.

Я достал подзорную трубу и навел на часового. Луна светила ему в спину, и я видел лишь силуэт. Часовой бдительно всматривался в склон, освещенный луной. Я не опасался, что он меня заметит. Для него я был бесформенным пятном на местности, состоящей из бесформенных пятен. Неудивительно, что после засады, устроенной генуэзцам, мятежники торопились отсюда убраться. Ферма, несмотря на крепость ее строений, была весьма уязвима. Мятежников здесь давно бы перестреляли, как домашних уток на пруду, не будь генуэзские солдаты столь нерасторопными. Они и понятия не имели о бесшумном передвижении и незаметном подкрадывании к противнику. Их присутствие у подножия холма становилось все слышнее. Вскоре и мятежники узнают о гостях. Вряд ли генуэзцы станут особо торопиться. У мятежников будет более чем достаточно времени, чтобы покинуть свою «базу». А уйдя отсюда, они заберут с собой и Лусио.

Я решил предложить свою «помощь». Каждый часовой отвечал за свой участок. Тот, которого я видел в трубу, расхаживал взад-вперед, покрывая отрезок в двадцать с лишним метров. Надо отдать ему должное: дозор он нес не спустя рукава. Глядя перед собой, он не забывал держать в поле зрения и остальную часть вверенной ему территории. И все же глаз на затылке у него не было. Пока часовой находился ко мне спиной, я успел подобраться поближе.

Ближе. Еще ближе… пока не приблизился настолько, что уже без всякой трубы мог разглядеть часового. У него была густая седая борода. Шляпа с полями не позволяла увидеть его глаза. На плече висел мушкет. Вскоре он, как и я, узнает о приближении генуэзских солдат.

Я мог лишь предполагать, что эти шумные молодцы поднимаются со всех сторон, намереваясь взять ферму в кольцо. Если так, мне нужно действовать быстро. Я вытащил свой короткий меч и приготовился. Мне было жаль убивать часового. Я мысленно извинился перед ним. Он не сделал мне ничего плохого. Он бдительно нес караул и явно не заслуживал смерти.

Я мешкал, теряя драгоценные секунды. На этом каменистом холме я впервые в жизни усомнился, сумею ли хладнокровно убить человека. Мне вспомнилась семья в порту Берген-оп-Зома, истребленная Брэддоком и его подручными. Семь бессмысленных, ничем не оправданных смертей. И вдруг я почувствовал, что больше не готов пополнять список убитых. Это было не просто ощущение, а уверенность. Убеждение. Не мог я убить часового, не являвшегося моим врагом. У меня не поднималась рука.

Я мешкал, и это едва все не испортило. Неуклюжие генуэзские солдаты шумно обнаружили свое присутствие. Где-то запрыгал вниз камень, какой-то вояка споткнулся и громко выругался. Все это достигло моих ушей и слуха часового.

Он резко повернул голову и тут же схватился за мушкет. Часовой вытягивал шею и напрягал зрение, оглядывая склон, пока не заметил меня. Наши глаза встретились. Недавние сомнения исчезли. Я рванулся вперед, одним прыжком покрыв расстояние между нами.

Правую руку я держал вытянутой. Левая сжимала меч. Приземлившись, я правой рукой сжал часовому затылок, полоснув мечом по горлу. Он попытался было криком предупредить товарищей, но не успел. Удерживая его голову, я обнял часового, затем осторожно и бесшумно опустил на траву.

Я припал к земле. В пятидесяти метрах от меня находился второй часовой. Темнота не позволяла рассмотреть его лицо. Пока что часовой двигался ко мне спиной, но еще немного, и он остановится, повернется и тогда почти наверняка меня увидит. Я стремглав бросился к нему. Я бежал так быстро, что на мгновение все звуки исчезли. Второго часового я настиг, едва тот повернулся. Правой рукой я схватил его за шею, а левой всадил в него меч. Как и первый, этот часовой умер раньше, чем его тело упало на землю.

Генуэзские солдаты продолжали свое шумное продвижение вверх по склону. Им и в голову не приходило, что я невольно оказался их союзником. В этой части усадьбы больше некому было услышать их наступление. Но в других местах у генуэзцев не было ангела-хранителя по фамилии Кенуэй. Очень скоро послышался крик часового с той стороны. В доме зажглись огни, и оттуда посыпались мятежники. В руках у них пылали факелы. Они торопливо одевались, натягивали сапоги и передавали друг другу мечи и мушкеты. Затаившись, я наблюдал за ними. Кто-то распахнул двери в амбар. Двое мятежников, впрягшись в оглобли, вывезли оттуда доверху нагруженную телегу. Третий подвел к ним лошадь.

Время уловок закончилось. Солдаты это поняли и с криками устремились вверх по склону.

У меня имелось два несомненных преимущества: я уже находился на территории фермы и на мне не было мундира генуэзского солдата. В возникшей суматохе я мог спокойно перемещаться среди отступающих мятежников, не вызывая подозрений.

Я бросился к домику, где обитал Лусио, и на входе едва не столкнулся с ним. Он выбежал с всклокоченными волосами, но одетый. Лусио кричал кому-то, прося помочь ему добраться до амбара. Тут же откуда-то выскочил ассасин-телохранитель, успевая одной рукой застегивать плащ, а другой – доставать меч. Из-за боковой стены выскочили двое генуэзцев. Телохранитель тут же вступил с ними в сражение, успев обернуться и крикнуть:

– Лусио, беги к амбару!

Превосходно. Это мне и требовалось. Генуэзцы отвлекли внимание ассасина от своего подопечного.

Но возле домика появился третий солдат. Остановившись, он пригнулся, поднял мушкет и прицелился в Лусио. Парень, размахивавший факелом, был более чем удобной целью, однако мушкет так и не выстрелил. Я прыгнул и придавил стрелка раньше, чем он меня увидел. Мой меч вонзился ему в затылок. Генуэзец успел лишь тихо вскрикнуть.

– Лусио! – крикнул я и одновременно надавил на палец убитого солдата, все еще остававшийся на курке.

Мушкет выстрелил, но в воздух. Лусио остановился и оглядел двор. Я с нарочитой театральностью отшвырнул обмякший труп солдата. Мятежник, с которым Лусио вместе направлялся к амбару, побежал дальше. Это мне тоже было на руку. Ассасин по-прежнему сражался с двумя солдатами. Надо отдать ему должное: сражаться он умел. Генуэзцам, противостоящим ему, приходилось жарко.

– Спасибо! – крикнул мне Лусио.

– Постой! Нам нужно убраться отсюда, пока солдаты не перекрыли все пути к отступлению.

Лусио замотал головой:

– Мне надо добраться до телеги. Еще раз спасибо, друг!

Повернувшись, он кинулся к амбару.

Выругавшись, я побежал в том же направлении, стараясь держаться в тени. Справа показался еще один солдат, выбравшийся на вершину холма. Он увидел меня и даже не успел испугаться. Я схватил его за руку, чуть повернул и всадил меч в подмышку, на палец выше нагрудника. Завладев факелом солдата, я толкнул его самого вниз и под испуганные вопли бросился догонять Лусио. Я бежал рядом, следя за тем, чтобы парень не попал в беду. Бегал я лучше и возле амбара оказался первым. Амбарные двери по-прежнему были распахнуты. Двое мятежников лихорадочно пытались запрячь перепуганную лошадь. Еще двое охраняли телегу. У обоих были мушкеты. Один как раз стрелял. Второй перезарядил свой мушкет, встал на колено и тоже выстрелил. Я свернул к боковой стене амбара и наткнулся на генуэзского солдата. Он пытался проникнуть в помещение через боковую дверь. Я с разбегу вонзил меч ему в спину. Несколько секунд солдат корчился от боли, затем я вырвал меч, пихнул тело солдата в амбар и бросил туда факел с расчетом, чтобы он угодил в заднюю часть телеги. Спрятавшись в тени, я устроил мятежникам и солдатам небольшой спектакль.

– Они здесь! – крикнул я, стараясь говорить как генуэзский солдат. – Давите этих поганых бунтарей!

Следом, подражая голосу корсиканского мятежника, я завопил:

– Смотрите! Телега горит!

Я выскочил из тени, толкая перед собой труп генуэзца, словно я только что его убил.

– Телега горит! – повторил я.

В этот момент к амбару подбежал запыхавшийся Лусио.

– Надо убираться отсюда! Лусио, идем со мной.

Мои слова насторожили мятежников с мушкетами. Они переглянулись, не понимая, откуда я взялся и что мне надо от Лусио. Меня выручили мушкетные выстрелы солдат. Посыпались щепки. Один мятежник упал – пуля угодила ему прямо в глаз. Я прыгнул на другого, делая вид, будто прикрываю его от пуль, а сам ударил его мечом в сердце. Вскоре я понял: этот мятежник был приятелем Лусио.

– Увы, я опоздал, – сказал я Лусио, опуская убитого на землю.

– Нет! – завопил парень, готовый разреветься.

Теперь понятно, почему мятежники считали его годным только для повседневных дел. Какой из Лусио боец, если гибель соратника напрочь выбила его из колеи?

К этому времени горела не только телега, но и сам амбар. Лошадь, которую мятежники так и не сумели запрячь, вырвалась и убежала. Сами они, видя, что ничего из поклажи уже не спасти, понеслись зигзагами по двору, к склону, и исчезли в темноте. Они были не единственными, кто торопился спастись бегством. Тем временем генуэзские солдаты подожгли жилой дом.

– Я должен дождаться Мико, – заявил Лусио.

Я догадался, что речь идет о его телохранителе-ассасине.

– Мико сейчас не до нас. Но тем братство и крепко, что всегда есть на кого опереться. Мико попросил меня позаботиться о тебе.

– Ты уверен?

– Настоящий ассасин все подвергает сомнению, – улыбнулся я. – Мико хорошо тебя учил. Но сейчас неподходящее время для уроков по нашему кредо. Мы должны поскорее выбраться отсюда.

Лусио покачал головой.

– Произнеси кодовую фразу, – потребовал он.

– Свобода выбора.

Похоже, это словосочетание убедило Лусио отправиться со мной. Мы начали спускаться с холма. Внутренне торжествуя, я благодарил Бога за то, что помог мне уломать этого сентиментального упрямца. Радость моя, однако, была преждевременной. Лусио вдруг остановился.

– Нет, – пробормотал он. – Я так не могу. Я не могу бросить Мико.

«Прекрасно», – раздраженно подумал я.

– Он велел нам поскорее выбираться отсюда и ждать его у кромки ущелья, где мы оставили лошадей.

У нас за спиной ярко пылал фермерский дом. Видно, генуэзские солдаты хотели сровнять его с землей. Неравный бой подходил к концу. Солдаты расправлялись с последними мятежниками. Где-то поблизости зашуршали камешки. Мы были не единственными беглецами. Двое мятежников, не захотевших погибать в бою, торопились унести ноги. Лусио хотел их окликнуть, но я успел зажать ему рот рукой.

– Нет, Лусио, – шепнул я. – Солдаты услышат крики и пустятся в погоню.

У него округлились глаза.

– Они – мои товарищи. Мои друзья. Я должен быть с ними. Нужно удостовериться, что с Мико все в порядке.

Сверху доносились крики вперемешку с мольбами о пощаде. Глаза Лусио метались, отражая внутреннюю борьбу. Парень не знал, мчаться ли на помощь к тем, кто остался наверху, или примкнуть к беглецам. Оставаться со мной он явно не собирался.

– Незнакомец… – начал он и осекся, а я подумал про себя: «Теперь я незнакомец, а?» – Спасибо тебе за помощь. Надеюсь, мы встретимся при более благоприятных обстоятельствах. Возможно, тогда я смогу по-настоящему тебя отблагодарить. Но сейчас я должен быть рядом со своими.

Он повернулся, намереваясь уйти. Я схватил его за плечо и снова развернул лицом к себе. Он пытался вырваться, но безуспешно.

– А теперь, Лусио, послушай меня. Меня сюда послала твоя мать с просьбой привезти тебя к ней.

Услышав это, Лусио попятился назад.

– Нет! – почти крикнул он. – Нет, только не это!

Такой реакции я от него не ожидал.

Лусио вырвался и побежал вверх по склону. Пришлось его догонять. Парень пытался сопротивляться.

– Нет, – бормотал он. – Я не знаю тебя, просто оставь меня в покое!

– Господи ты боже мой! – только и пробормотал я.

Я надеялся, что обойдется без крайних мер, но увы! Времени уговаривать Лусио у меня не было. Я дотянулся до его шеи и надавил на сонную артерию. Несильно, ровно настолько, чтобы он потерял сознание.

Затем я перекинул его через плечо (он весил не так уж много) и продолжил спуск с холма, старательно обходя остатки мятежников, удиравших от генуэзских солдат. И почему я сразу не вырубил этого молокососа?

 

3

Я остановился на краю ущелья, опустил бездыханного Лусио на землю, после чего нашел веревку, надежно закрепил один ее конец, а другой опустил вниз, в темноту. Поясом Лусио я связал ему руки, после чего закрепил веревкой его бедра. Теперь его обмякшее тело висело у меня за спиной, и я не боялся, что оно сорвется. Закончив приготовления, я медленно стал спускаться.

Где-то на середине спуска легкое тело Лусио вдруг превратилось в гирю. Я знал об этом заранее, а потому лишь стиснул зубы и продолжил спуск, пока не достиг плоского утеса, который оканчивался входом в темную пещеру. Я вполз туда, таща на спине Лусио. Он снова превратился в почти невесомый груз. Мои перенапряженные мускулы постепенно расслаблялись.

Внутри пещеры, в нескольких шагах от меня, послышалось тихое шуршание, а затем раздался щелчок.

Звук скрытого клинка ассасинов, приведенного в действие.

– Я знал, что ты здесь появишься, – раздался голос Мико, ассасина. – Я сам поступил бы так же.

Произнеся эти слова, он атаковал меня, застигнув врасплох. Но я успел вовремя выхватить меч, и наши лезвия схлестнулись. Его скрытый клинок ударил с такой силой, что выбил меч из моей руки. Он с легким звоном приземлился где-то в темноте ущелья.

Мой меч. Отцовский подарок.

Но горевать по утраченному мечу мне было некогда. Ассасин сделал второй выпад. Надо отдать ему должное: действовал он умело. Очень умело. Нас окружало замкнутое пространство. Я только что лишился оружия. По сути, все, что у меня оставалось, лишь…

Удача.

Да, я мог рассчитывать только на нее. Я вжался в стену пещеры. Мико чуть-чуть не рассчитал свои силы. Всего на мгновение он потерял равновесие. В любой другой обстановке, с любым другим противником, он сразу бы выровнялся и нанес смертельный удар. Но Мико сражался со мной, а не с кем-то еще. Я заставил ассасина заплатить за его маленькую оплошность. Наклонившись, я схватил его за руку, повернул и толкнул, чтобы и он отправился вслед за моим мечом. Но Мико удержался. Более того, он потянул за собой меня. Я оказался на краю пещеры. Я стонал от боли и напряжения, пытаясь удержаться. Лежа на животе, я приподнял голову и увидел Мико. Одна его рука впилась в мою, другой он пытался дотянуться до веревки. Тыльной стороной плененной руки я почувствовал на́руч, к которому крепился скрытый клинок. Тогда я протянул другую руку и стал расстегивать пряжки наруча. Мико слишком поздно догадался, чем я занимаюсь. Забыв про веревку, он изо всех сил принялся мне мешать. Меж тем я упрямо продолжал свое занятие. Он молотил мне по руке, но как только я справился с первой застежкой, наруч скользнул вверх, к локтю Мико. Ассасин накренился вбок. Его положение стало уязвимее. Другая его рука крутилась наподобие вертушки. Именно на это я и рассчитывал. Кряхтя от напряжения, я собрал остатки сил и расстегнул последнюю застежку, одновременно уколов лезвием клинка руку Мико. Ассасину не оставалось иного, как разжать пальцы и освободить вторую мою руку. Мико исчез из виду.

Темнота поглотила его. Я молил Бога только об одном – чтобы при падении Мико не зашиб мою лошадь. Однако никаких звуков, свидетельствующих о его приземлении, я не услышал. Вытянув шею, я напрягал зрение, пытаясь разглядеть в темноте хоть что-то. Мои усилия были вознаграждены. Мико, живой и невредимый, поднимался по веревке вверх.

Я потянулся за его клинком и поднес лезвие к веревке.

– Не советую подниматься выше! – крикнул я ему. – Иначе я обрежу веревку, и ты упадешь и разобьешься.

Мико находился уже достаточно близко, и потому мне было видно его лицо. В глазах ассасина я прочитал нерешительность.

– Знаешь, приятель, тебе незачем погибать столь нелепой смертью, – добавил я. – Спускайся вниз и иди на все четыре стороны. Жизнь тебе еще пригодится.

Для большей убедительности я стал медленно водить лезвием клинка по веревке. Мико остановился, посмотрел вниз, в темноту. Дна ущелья не было видно.

– У тебя мой клинок, – угрюмо произнес Мико.

– Трофей победителя, – ответил я.

– Возможно, мы еще встретимся, и я потребую свое назад.

– Чувствую, второй встречи у нас с тобой не будет, – возразил я. – За это время один из нас покинет этот мир.

– Возможно, – согласился Мико и заскользил по веревке в темноту.

Меня ожидал подъем вверх. Хуже всего, что придется пожертвовать лошадью. Но лучше так, чем снова встретиться с Мико.

Сейчас мы отдыхаем. Точнее, отдыхаю я. Бедняга Лусио все еще без сознания. Позже я передам его людям Реджинальда. Те погрузят его в повозку, а затем на корабль, который поплывет к южному берегу Франции. Завершится путешествие этого парня в замке, где сейчас находится его мать. Будем надеяться, что с его появлением там ее работа пойдет быстрее.

Затем я найму корабль, чтобы отправиться в Италию. Я сделаю так, чтобы меня при этом видели другие, и во время разговора несколько раз повторю, что вместе со мной поплывет мой «молодой спутник». Когда ассасины вздумают искать Лусио (если, конечно, они станут его искать), это собьет их с толку.

Реджинальд говорил, что потом я волен распоряжаться собой, как мне вздумается. Я намереваюсь раствориться в Италии, не оставляя после себя ровным счетом никаких следов.

 

1

Этот день я начал во Франции, куда приехал из Италии, основательно запутав свои следы. Не скажу, чтобы это занятие было легким и необременительным. Оно заслуживает подробного описания. Пока же ограничусь тем, что мои петляния имели определенную цель – напрочь запутать ассасинов, когда они вздумают искать Лусио. И тем не менее своим приездом во Францию, в замок, где находились Лусио и его мать, я ставил под удар не только свою недавно выполненную миссию, но и всю многолетнюю работу Реджинальда. Ехать сюда было очень рискованно. Настолько рискованно, что, подумай я об этом хорошенько, у меня бы волосы стали дыбом. Я не раз мысленно спрашивал себя: неужели я настолько глуп? Какая дурь могла толкнуть меня на подобное безрассудство?

Только дурь, именуемая сомнением, что с некоторых пор поселилась в моем сердце.

 

2

Примерно за сотню метров от ворот я наткнулся на одинокого караульного, одетого крестьянином. За спиной у него висел мушкет. Сонливость караульного была наносной. На самом деле он бдительно наблюдал за окрестностями. Я поравнялся с ним. Караульный меня узнал и слегка кивнул, показывая, что я могу двигаться дальше. Насколько я помнил, с другой стороны замка тоже несли караул. Я направил лошадь вдоль высокой внешней стены, пока не оказался возле массивных деревянных ворот. В одной из створок имелась дверь. Там нес караул человек, которого я хорошо помнил по своим отроческим годам, проведенным в этом замке.

– Ну и ну! – заулыбался караульный. – Никак к нам повзрослевший мастер Хэйтем пожаловал?

Я спешился. Он взял поводья моей лошади и открыл дверь. Я вошел и сразу зажмурился от яркого солнечного света. В лесу, по которому я сюда ехал, было довольно сумрачно.

Впереди зеленела лужайка. Идя по ней к замку, я испытал странное ощущение. Нечто вроде щемящей грусти по временам моего отрочества. Как-никак я провел в этом замке не один год. Это было место, где Реджинальд…

…продолжал мое обучение, начатое отцом? Так он тогда говорил. Сейчас я не сомневался, что дело обстояло несколько иначе. Реджинальд искусно запутывал мое юное сознание. Возможно, в том, что касалось искусства ведения боя и умения быть воином, он действительно продолжал начатое отцом. Однако Реджинальд воспитывал меня на учении и принципах ордена тамплиеров. Он внушал мне, что учение ордена – единственно правильное, а все, кто считал по-другому, в лучшем случае заблуждались, а в худшем – служили злу.

Реджинальд постепенно подводил меня к мысли, что и мой отец был из числа заблуждающихся. Кто знает, чем бы кончилось для меня отцовское обучение, если бы судьба не оборвала его жизнь? Чему бы он меня научил? В самом деле, кто знает?

Трава на лужайке сильно разрослась, отчего сама лужайка стала больше похожа на поле. Видимо, двое садовников не справлялись с работой. У каждого из них на поясе висел меч. Заметив, что я направляюсь к дверям замка, оба опустили руки на эфесы. Я подошел ближе. Один садовник узнал меня и приветствовал наклоном головы.

– Какая честь наконец-то увидеть вас, мастер Кенуэй, – сказал он. – Надеюсь, ваша миссия была успешной?

– Да, благодарю вас, – ответил я этому не то садовнику, не то караульному.

Для него я был рыцарь, один из наиболее уважаемых членов ордена. Разве я мог по-настоящему ненавидеть Реджинальда, когда его слуги относились ко мне с таким почтением? И потом, разве я сомневался в том, чему он меня учил? Опять-таки нет. Разве меня силой заставляли следовать учению? Тоже нет. Я всегда был свободен выбирать собственный путь, но оставался в ордене, поскольку верил в его принципы.

И тем не менее Реджинальд мне лгал.

Впрочем, нет, не лгал. Как это сформулировал Холден? «Рассказывал не все».

Почему?

И почему Лусио так странно отреагировал на упоминание его матери?

Услышав мое имя, второй караульный-садовник посмотрел на меня с подозрением, но тоже встал на колено. Я кивнул и ему, вдруг почувствовав себя выше ростом. Это чувство собственной важности заставило меня выпятить грудь. Я подошел к входной двери, тоже хорошо мне знакомой. Прежде чем постучаться, я обернулся. Караульные продолжали наблюдать за мной. Трудно сосчитать, сколько времени я когда-то провел на этой лужайке, совершенствуя свои воинские навыки.

Я постучался. Дверь открыл еще один караульный. На его поясе тоже висел короткий меч. Раньше слуг в замке было заметно меньше. Но когда я здесь жил, в замке не гостили дешифровщики.

Первым знакомым мне человеком, которого я встретил внутри замка, был Джон Харрисон. Сначала он будто бы не узнал меня, но когда присмотрелся, не на шутку разозлился и почти закричал:

– Хэйтем, какого черта тебя сюда принесло?!

– Здравствуйте, Джон, – нарочито негромко поздоровался я. – Реджинальд здесь?

– Да, Хэйтем. Но Реджинальд и должен быть здесь. А вот что здесь делаешь ты?

– Приехал проведать Лусио.

– Что-что? – переспросил Харрисон и почему-то покраснел. – Приехал проведать Лусио? – Он вдруг как будто потерял дар речи. – Как это? Зачем? Что вообще, черт побери, ты себе позволяешь!

– Джон, пожалуйста, успокойтесь, – попросил я, стараясь говорить как можно мягче. – Я тщательно запутал следы еще в Италии. Никто не знает, что я здесь.

– Чертовски на это надеюсь!

– Так где Реджинальд?

– В подвале, с пленными.

– Что? С пленными?

– С Моникой и Лусио.

– Понимаю. Не знал, что они пленники этого замка.

В подвальном коридоре открылась дверь, и вскоре к нам поднялся сам Реджинальд. Я хорошо помнил эту дверь. Не знаю, как сейчас, а раньше там находился погреб: сырое помещение с низким, заплесневелым потолком. Одну стену занимали полки для винных бутылок (в основном пустых). Вторая стена была голой, осклизлой от плесени.

– Здравствуй, Хэйтем, – сухо произнес Реджинальд. – Мы тебя не ждали.

Неподалеку от нас прохаживался караульный. Вскоре к нему присоединился второй. Мельком взглянув на них, я снова повернулся к Реджинальду и Джону. Сейчас они были похожи на парочку встревоженных священников. Оружия при них не было, но, даже окажись они вооружены, я бы в случае чего справился со всеми четырьмя.

– Я это уже понял, – сказал я Реджинальду. – Джон не меньше твоего удивлен моим визитом.

– И не без оснований. С твоей стороны, Хэйтем, это было чистым безрассудством.

– Возможно, но мне хотелось посмотреть, в каких условиях держат Лусио. Оказывается, он здесь заключенный, так что свой ответ я уже получил.

– А чего ты ожидал? – вырвалось у Реджинальда.

– Того, о чем ты говорил, отправляя меня с миссией. Помнится, ты упоминал, что мать обеспокоена пропажей сына и что она согласилась взяться за расшифровку дневника Ведомира, только если мы разыщем ее отпрыска и вырвем его из рук мятежников.

– Хэйтем, я не солгал тебе. Как только сюда привезли Лусио, Моника взялась за работу.

– Мне представлялось, что она будет работать в иных условиях.

– Увы, пряник не возымел желаемого действия. Пришлось взяться за кнут, – сказал Реджинальд, холодно глядя на меня. – Мне жаль, если у тебя сложилось впечатление, что желаемого результата можно добиться одними только пряниками.

– Я хочу ее видеть.

Реджинальд не возражал. Повернувшись, он зашагал к подвальной лестнице. Мы с Харрисоном пошли следом.

– Что касается дневника, мы… он почти полностью расшифрован. Мы уже знаем о существовании некоего амулета. Эти сведения совпадают с тем, что нам известно о хранилище. Если мы сможем завладеть этим амулетом, Хэйтем…

Подвальный коридор освещался факелами на железных напольных подставках. Возле двери стоял караульный. Реджинальд открыл дверь, пропуская нас внутрь. Мы очутились в помещении, некогда служившем погребом. Его тоже освещали коптящие факелы. Возле одной стены стоял прикрепленный к полу письменный стол. За ним сидел Лусио, закованный в кандалы. Рядом с ним сидела его мать. Одежда итальянки состояла из длинной юбки и кофты, застегнутой на все пуговицы. В иных условиях она сошла бы за прихожанку, явившуюся на мессу, если бы не наручники на ее запястьях. Цепи от наручников крепились к подлокотникам стула. Мало того, на голове у Моники была «маска позора».

Лусио поднял голову. Его глаза пылали ненавистью. Молча взглянув на меня, он снова склонился над листом бумаги.

Я остановился между дверью и столом, за которым трудились мать и сын.

– Реджинальд, как все это понимать? – спросил я, указывая на Монику, которая с неменьшей неприязнью смотрела на меня.

– Можешь не волноваться, Хэйтем. Маска и кандалы – явления временные. Сегодня утром Моника начала высказывать недовольство нашей тактикой. Она была громогласна и не стеснялась в выражениях. Пришлось переместить ее сюда. Поскольку они работают вдвоем, мы привели сюда и Лусио. – Он заговорил громче, чтобы слышали итальянцы: – Уверен, что завтра они вернутся в отведенные им комнаты. Думаю, времени, проведенного здесь, им хватит, чтобы убедиться в важности хороших манер.

– Реджинальд, так нельзя! Они же не преступники.

– Смею тебя уверить, Хэйтем: их комнаты намного уютнее, – с заметным раздражением произнес Реджинальд.

– И все равно нельзя так обращаться с людьми, которые работают на тебя.

– Заметь, Хэйтем, наши итальянские друзья – люди взрослые. А что пережил тот несчастный немецкий мальчишка из Санкт-Петера, которому ты приставил меч к горлу и напугал до полусмерти?

Я опешил, не зная, чем ему ответить.

– Это было… это было…

– Нечто иное? А почему? Потому что было связано с поисками убийц твоего отца, так, Хэйтем?

Не дав мне опомниться, Реджинальд взял меня под локоть и вывел из погреба к лестнице.

– Расшифровка дневника куда важнее. Возможно, ты со мной не согласишься, но это так. От этого зависит будущее ордена.

Моя уверенность была поколеблена. Я уже не знал, что важнее, однако промолчал.

– А что будет с ними, когда расшифровка окончится? – спросил я, когда мы снова оказались в передней.

Реджинальд молча посмотрел на меня.

– Нет, нет, – возразил я, поняв его молчание. – Никто из них не должен пострадать.

– Хэйтем, меня мало заботят твои попытки приказывать мне…

– В таком случае не считай мои слова приказом, – прошипел я. – Считай их предостережением. Когда итальянцы закончат работу, можешь оставить их здесь в плену, если боишься отпускать. Но если с ними что-то случится, тебе придется за это отвечать.

Он долго смотрел на меня. Взгляд его глаз был жестким, если не сказать каменным. Мое сердце готово было вырваться из груди. Я молил Бога, чтобы Реджинальд об этом не узнал. Я еще никогда не противостоял ему столь открыто и с таким напором.

– Хорошо, они не пострадают, – наконец сказал он.

Обед прошел почти в полном молчании. Меня весьма неохотно оставили на ночлег. Утром я уеду. Реджинальд пообещал регулярно сообщать обо всем, что касается расшифровки дневника. Однако прежних, теплых отношений между нами уже нет. Реджинальда возмущает мое неповиновение, а меня – его ложь.

 

1

Вечером я вместе с Реджинальдом отправился в Королевский театр в Ковент-Гардене на «Оперу нищего». Реджинальд с явным удовольствием смотрел и слушал представление. Со времени нашей предыдущей встречи мы больше не виделись. Свои тогдашние угрозы я помню очень отчетливо, а он, видимо, о них напрочь забыл. Или лишь делал вид, что забыл. Во всяком случае, Реджинальд вел себя так, словно мы и не ссорились. Либо он не хотел вспоминать прошлое и портить себе впечатление от оперы, либо верил, что амулет где-то совсем рядом.

Так оно и было. Амулет висел на шее ассасина, чье имя значилось в дневнике Ведомира. Шпионы тамплиеров выследили этого человека.

Ассасин. Моя очередная мишень. Мое первое задание после похищения Лусио с Корсики. Мне представлялась возможность испытать трофейное оружие – скрытый клинок. Когда я взял театральный бинокль и посмотрел на человека, которого мне предстояло убить, то чуть не вскрикнул от неожиданности.

Мико. Какая странная ирония судьбы!

Оставив Реджинальда наслаждаться оперой, я вышел из ложи и, стараясь никому не мешать, стал пробираться на другую сторону зала – туда, где сидел Мико. Путь мой пролегал по театральным коридорам, где прогуливались ценители оперного пения. Открыв дверь нужной мне ложи, я тихо вошел и слегка тронул Мико за плечо.

Я был готов к неожиданностям с его стороны. Вряд ли такой человек безропотно примет смерть. Мико напрягся всем телом и шумно вдохнул, однако даже не попытался защищаться. Казалось, он этого ожидал. Когда я наклонился и сорвал с его шеи амулет, я почувствовал… облегчение? Полагаю, он устал быть хранителем артефакта и даже радовался возможности снять с себя груз ответственности.

– Лучше бы ты пришел ко мне, – вздохнул Мико. – Мы бы нашли другой способ.

– Да. Но тогда бы ты знал. – Я щелкнул пружиной скрытого клинка; Мико улыбнулся, узнав оружие, которое я отобрал у него на Корсике. – Мне очень жаль.

– И мне, – сказал ассасин, и я убил его.

 

2

Несколько часов спустя я уже был в доме на Флит-стрит, неподалеку от церкви Сент-Брайд. В числе прочих я стоял у стола, деля внимание между Реджинальдом и книгой, лежавшей перед нами. Книга была раскрыта на странице с изображением символа ордена ассасинов.

– Джентльмены! – начал Реджинальд. Его глаза блестели. Мне показалось, он едва сдерживал слезы. – Я держу в руках ключ. И он, если верить этой книге, откроет двери хранилища, построенного Теми, Кто Пришел Раньше.

Я воздержался от язвительных слов, но совсем промолчать не мог.

– Насколько понимаю, речь идет о наших дорогих друзьях из древности, которые правили миром, затем разрушили его и исчезли сами. Известно ли тебе, что́ мы обнаружим, открыв двери хранилища?

Если Реджинальд и уловил сарказм в моих словах, виду он не подал. Вместо этого он поднял амулет над головой. Собравшиеся затихли. Через несколько секунд амулет в его руке начал светиться. Зрелище было впечатляющим и захватило даже меня.

– Там могут находиться знания, – ответил он. – Возможно, мы найдем там оружие, а также предметы, устройство и назначение которых лежит вне пределов нашего понимания. Мы можем найти что угодно или вообще ничего. Наши далекие предшественники по-прежнему являются для нас тайной, завеса которой приоткрыта лишь чуть-чуть. Но в одном я уверен: что бы ни ожидало нас за дверями хранилища, оно принесет величайшую пользу нашему ордену.

– Или ордену наших врагов, если они сумеют попасть туда раньше нас, – заметил я.

Реджинальд улыбнулся. Неужели и я наконец уверовал?

– Враги нас не опередят. Ты позаботишься об этом.

Мико, погибший от моей руки, хотел найти другой способ. Какой? Некое соглашение между ассасинами и тамплиерами? Мои мысли невольно перенеслись к отцу.

– Полагаю, тебе уже известно местонахождение хранилища, – помолчав, сказал я.

– Мистер Харрисон, – позвал Реджинальд, – насколько верны ваши вычисления?

Джон развернул карту, что держал в руках, и обвел на ней пальцем довольно большой круг, внутри которого оказались Нью-Йорк и Массачусетс.

– По моему мнению, хранилище находится где-то в пределах этих земель, – сказал Харрисон.

– Это огромная территория, – нахмурился я.

– Примите мои извинения. Если бы обстоятельства позволили мне более точно определить…

– Незачем извиняться, – перебил его Реджинальд. – Для начала вполне достаточно. Потому, мастер Кенуэй, мы и пригласили тебя сюда. Нам бы хотелось, чтобы ты отправился в Америку, установил точное местонахождение хранилища и забрал оттуда все, что удастся обнаружить.

– Я готов, – ответил я.

Мысленно я обругал Реджинальда и его новый каприз и пожалел, что меня не оставили в покое. Собственные расследования интересовали меня больше, чем поиски древнего хранилища. Вслух, однако, я сказал другое:

– Задание такой сложности невозможно выполнить в одиночку. Мне понадобятся помощники.

– Разумеется. – Реджинальд подал мне сложенный лист бумаги. – Здесь имена пятерых человек, симпатизирующих нашему делу. Каждый из них имеет достаточно весомые полномочия, чтобы помочь тебе. При такой поддержке ты не будешь испытывать нужду ни в чем.

– В таком случае мне лучше незамедлительно начать сборы в дорогу.

– Я знал, что мы не ошиблись, поверив в тебя, – торжественно произнес Реджинальд. – Тебе заказана каюта на корабле, отплывающем в Бостон. Корабль отходит завтра на рассвете. Отправляйся же в путь, Хэйтем, и принеси славу нашему ордену.

 

1

Бостон сверкал под лучами июльского солнца. Над головой кружили орущие чайки. Волны шумно ударялись о причал, а сходни гремели, как барабаны, когда мы спускались на берег с борта «Провидения». В море мы провели более месяца, устав от водных пространств и потеряв представление о сторонах света. Каждый из нас был счастлив наконец-то ступить на твердую землю. Но я успел сделать лишь несколько шагов, когда путь мне преградили матросы с соседнего фрегата, катившие бочки. Те гремели даже оглушительнее сходней нашего корабля. Остановившись, я повернулся к океану. Сейчас его воды имели красивый изумрудный цвет. Мой взгляд скользнул по мачтам кораблей Королевского военно-морского флота, рядом с которыми покачивались на волнах яхты и фрегаты. Мол и причалы не вызвали у меня особого интереса; они практически одинаковы везде. В самой гавани было весьма людно. Повсюду мелькали красные мундиры английских солдат. Сновали торговцы. Неторопливо, вразвалку, шли матросы. За гаванью начинался город Бостон. К небу тянулись шпили церквей. Здания из красного кирпича стояли, как мне показалось, бессистемно, словно рука великана швырнула их на склон холма. И куда ни взгляни – повсюду реяли флаги Британской империи, словно напоминая некоторым забывчивым гостям и местным жителям: англичане по-прежнему здесь и уходить не собираются.

Наше плавание не было безмятежным. За месяц с лишним многое успело произойти. У меня появились друзья и враги. Я даже пережил покушение на свою жизнь! Наверняка это были ассасины, которые стремились отомстить мне за убийство Мико и утраченный амулет.

Для остальных пассажиров и команды корабля я был загадкой. Кто-то считал меня ученым. Джеймсу Фэйруэзеру, моему новому приятелю, я сказал, что занимаюсь «решением проблем» и отправился в Америку, чтобы собственными глазами увидеть и оценить тамошнюю жизнь. Меня интересовало, какие стороны жизни империи колонисты сохранили и от каких отказались. К тому же мне хотелось узнать, какие перемены претерпело британское правление на американской земле.

Разумеется, все это было выдумкой, но не сказать чтобы полной ложью. Хотя я и плыл сюда ради выполнения особого задания тамплиеров, меня самого очень интересовала Америка. Я много слышал об этом континенте, где пространства поражают воображение, а люди упрямы и жадны до новых знаний.

Находились и те, кто считал, что упрямство и любознательность колонистов однажды могут повернуться против нас и подданные империи, исполнившись решимости, станут нашими злейшими врагами. Иные утверждали, что Америка просто слишком велика и управлять ею англичанам не под силу. Америку сравнивали с пороховой бочкой, готовой взорваться. Говорили, что колонисты устали от бремени английских налогов. Конечно, Англия может затеять войну со своими заморскими территориями, находящимися за тысячи миль от ее берегов, но война окажется затяжной, и в какой-то момент нам просто не хватит сил и средств для защиты своих интересов на американской земле. Все эти мнения и суждения я надеялся подтвердить или опровергнуть.

Но все это я считал не более чем дополнением к своей основной миссии, которая… перестала быть для меня просто очередным рутинным заданием. Я поднимался на борт «Провидения», обладая определенными убеждениями. За время плавания они вначале испытали натиск, а затем были существенно поколеблены и, наконец, изменились. Корабль я покидал уже с другим мировоззрением, и все благодаря книге.

Реджинальд отдал ее мне. Бо́льшую часть времени в пути я отдавал чтению, проштудировав книгу не один раз. Я вчитывался в каждую страницу и все равно до сих пор не уверен, что по-настоящему понял ее содержание.

Но одно мне стало ясно. Прежде я относился к Тем, Кто Пришел Раньше с недоверием. Одержимость Реджинальда поисками древних знаний вызывала в лучшем случае раздражение. В худшем (как тогда мне казалось) она угрожала подорвать основы учения нашего ордена. Больше я так не думал. Я поверил.

Книга была написана – или, лучше сказать, нацарапана, проиллюстрирована и украшена – одним или несколькими людьми. Несколькими сумасшедшими, неутомимо заполнявшими страницы всякой ерундой, как мне показалось на первый взгляд.

Но чем усерднее я вчитывался, тем яснее мне открывалась истина. В течение стольких лет Реджинальд рассказывал мне (прежде я говорил «утомлял меня своими россказнями») о некой расе разумных существ, жившей раньше нас. Он всегда утверждал, что человечество появилось только благодаря их усилиям, а потому обязано им служить. Наши далекие предки вели затяжную, кровавую войну, защищая свою свободу.

Читая книгу, я понимал: все свои идеи и рассуждения Реджинальд брал не из собственной головы, а отсюда. Книга оказала на меня громадное влияние. Возможно, этому способствовала обстановка: замкнутость пространства и отсутствие других занятий. Я вдруг понял, почему Реджинальд был одержим всем, что касалось древней расы. Помните, как я насмехался над ним? Желание насмехаться давно пропало, сменившись чувством восхищения. Порой меня охватывала головокружительная легкость и необычайное волнение. Бывали моменты осознания собственной… ничтожности, другого слова не подберу. Я понимал, сколь незначительно мое место в мире. Я словно заглянул в замочную скважину, ожидая увидеть просто еще одну комнату, а вместо этого увидел целый мир.

Но что же стало с Теми, Кто Пришел Раньше? Что они оставили нам в наследство и как это может способствовать нашему могуществу? Ответов я пока не знал. Эта тайна занимала орден не одну сотню лет, и теперь мне было поручено ее раскрыть. Тайну, приведшую меня в Бостон.

– Мастер Кенуэй! Мастер Кенуэй!

Из толпы появился молодой человек и приветственно замахал мне рукой. Я направился прямо к нему:

– Это я. Что вам угодно?

Он заулыбался и протянул мне руку:

– Разрешите представиться, сэр. Чарльз Ли. Счастлив с вами познакомиться. Меня просили показать вам город и помочь устроиться.

Я уже слышал про Чарльза Ли. Он не состоял в ордене, но жаждал туда вступить. Реджинальд предостерегал, что Ли попытается всячески меня обхаживать в надежде, что я составлю ему протекцию. Все это напомнило мне, что сейчас я был, по сути, Великим магистром ордена тамплиеров в американских колониях.

У Чарльза были длинные темные волосы, короткие, но густые бакенбарды и орлиный нос. Мне этот человек сразу понравился, однако я заметил, что улыбался он только мне. На окружающих он поглядывал с пренебрежением.

Чарльз сказал, что о моем багаже позаботятся, и предложил дальше двигаться налегке. Мы зашагали по длинному причалу мимо ошалелых пассажиров и матросов, еще не успевших привыкнуть к суше, мимо грузчиков, торговцев, солдат, орущих детей и невесть откуда взявшихся собак.

Навстречу нам шли две весело хихикающие женщины. Они улыбнулись мне. В ответ я тоже улыбнулся и приподнял шляпу.

– Чарльз, вам нравится здесь?

– У Бостона есть свое очарование, – ответил он. – Пожалуй, оно есть у всех колониальных городов. Конечно, здесь не увидишь такого величия и изысканности, как в Лондоне, но люди в Бостоне открытые и трудолюбивые. В них сохраняется дух первопроходцев. Сильный, непреодолимый. Конечно, это всего лишь мое мнение, сэр.

Я оглянулся вокруг:

– В этом городе действительно что-то есть. Мне кажется, он наконец-то встал на ноги.

– Боюсь только, что эти ноги омыты кровью других.

– Ах, Чарльз, эта история стара как мир. Она повторяется снова и снова, не меняясь. Люди – существа жестокие и отчаянные, привыкшие завоевывать более слабых. Вспомните саксов и франков, османов и сефевидов. Я бы мог не один час продолжать этот список. Вся человеческая история есть не что иное, как бесконечное подчинение одними народами других.

– Молю Бога о том, чтобы однажды мы поднялись выше этого, – с жаром проговорил Чарльз.

– Пока вы молитесь, я буду действовать. И там посмотрим, кто быстрее добьется успеха. Согласны?

– Это было всего лишь словесное выражение, – сказал Чарльз, задетый моим ответом.

– Да. И весьма опасное. Слова обладают силой. Произносите их обдуманно.

Некоторое время мы шли молча.

– Если не ошибаюсь, вы поступаете в распоряжение Эдварда Брэддока? – спросил я, когда мы проходили мимо тележки с фруктами.

– Да, но он пока еще не прибыл в Америку, и я подумал… я мог бы… во всяком случае, до его приезда… мне показалось…

Я проворно отошел в сторону, чтобы не столкнуться с девчушкой, глазевшей на фрукты. У нее были смешные косички.

– Выкладывайте, что собирались сказать.

– Простите меня, сэр. Я… я надеялся, что смогу обучаться под вашим началом. Если я хочу служить ордену, трудно представить лучшего наставника, чем вы.

Не скрою, мне было приятно услышать такие слова.

– Благодарю за теплые слова, однако, мне думается, вы меня переоцениваете.

– Ни в коем случае, сэр.

Невдалеке стоял мальчишка – разносчик газет. Шапочка с козырьком съехала набекрень. Раскрасневшись от усердия, мальчишка выкрикивал новости о недавнем сражении возле форта Нецессити:

– Победа французских войск! Вашингтон был вынужден отступить!.. В ответ герцог Ньюкаслский затребовал дополнительные войска для противостояния иноземной угрозе!

«Иноземная угроза», – мысленно повторил я и усмехнулся. Иными словами, французы. Если слухи верны, конфликт, который здесь назывался войной между французами и индейцами, постепенно разрастался.

Вряд ли существовали англичане, относящиеся к французам без неприязни. Но у одного знакомого мне англичанина эта ненависть превратилась в страсть, заставляющую жилы раздуваться от бурлящей крови. Я имею в виду Эдварда Брэддока. Когда он прибудет в Америку (сейчас он был в пути), я займусь делами, приведшими меня сюда. Во всяком случае, я так надеялся.

Мальчишка попытался всучить мне газету, но я отмахнулся. У меня не было желания читать о новых победах французов.

Мы подошли к месту, где Чарльз оставил лошадей. Он сообщил мне, что мы сейчас поедем в таверну «Зеленый дракон». Интересно, кого еще мне здесь отрядили в помощники?

– Вам известно, с какой целью я прибыл в Бостон? – спросил я, когда мы тронулись в путь.

– Нет. Мастер Берч написал, что мне достаточно знать ровно столько, сколько вы сочтете нужным рассказать. Он прислал список имен и велел всячески помочь вам их найти.

– И как ваши поиски? Нашли хоть кого-то?

– Да. Уильям Джонсон уже ждет нас в «Зеленом драконе».

– Вы хорошо его знаете?

– Не очень. Но он откликнулся сразу же, как только увидел знак ордена.

– Докажете свою верность нашему делу, и вы тоже будете больше знать о наших замыслах, – сказал я.

Чарльз просиял:

– Ни о чем другом я и не мечтаю, сэр!

 

2

«Зеленый дракон» занимал большой кирпичный дом с покатой крышей. На вывеске у входа был изображен дракон, давший название заведению. По словам Чарльза, «Зеленый дракон» являлся самой знаменитой бостонской кофейней. Здесь собирались все: от патриотов до британских солдат и губернаторов. Сюда приходили, чтобы встретиться и поболтать, услышать сплетни, составить заговор или что-то продать. Все бостонские события и происшествия непременно брали начало здесь, на Юнион-стрит.

Не скажу, чтобы сама Юнион-стрит была приятным местом, располагающим к прогулкам. Обычная проезжая дорога, полная жидкой грязи после недавних дождей. Подъезжали мы совсем черепашьим шагом, чтобы не забрызгать джентльменов, стоявших группками возле заведения. Те стояли, опираясь на трости, и оживленно беседовали. Мы объехали несколько телег, сдержанно приветствовали конных солдат и оказались возле приземистой деревянной конюшни. Там мы спешились и, обходя лужи и навозные кучи, добрались до дверей таверны. Войдя, я сразу же познакомился с ее владельцами: Кэтрин Керр и Корнелиусом Дугласом. Хозяйка оказалась крупной мужеподобной женщиной (прошу не считать это оскорблением). Первыми словами, произнесенными хозяином в нашем присутствии, были:

– Поцелуй меня в задницу, девка!

К счастью, эти слова были обращены не ко мне или Чарльзу, а к Кэтрин. Стоило владельцам увидеть нас, как воинственное выражение на их лицах мгновенно сменилось угодливым. Оба засуетились и бросились проверять, доставлен ли мой багаж и перенесен ли в мою комнату.

Чарльз был прав: Уильям Джонсон уже ждал меня в комнате на втором этаже, где мы и познакомились. Одет он был так же, как Чарльз, но выглядел старше его, и вместо энтузиазма лицо этого человека отражало усталость. Чувствовалось, он не только старше, но и опытнее, чем Ли. Встав из-за стола, на котором были разложены карты, он пожал мне руку и кратко произнес:

– Рад знакомству.

Чарльз удалился, взяв на себя обязанности нашего караульного.

– Хороший малый, но чуть более ревностный, чем нужно. – (Свои суждения о Чарльзе я оставил при себе и кивнул Джонсону, показывая, что я его слушаю.) – Мне сказали, вы собираете экспедицию.

– Мы считаем, что в здешних местах есть точка, представляющая для нас интерес, – ответил я, тщательно подбирая слова. – Чтобы ее найти, мне понадобятся те, кто хорошо знает местность и тамошнее население.

Джонсон скривился:

– Как назло, у меня украли сундук, где я хранил свои материалы. Без него я вряд ли смогу быть чем-нибудь вам полезен.

По собственному опыту я знал: ни одни поиски не обходились без трудностей.

– Мы найдем ваш сундук. У вас есть какие-нибудь зацепки?

– Томас Хики – мой помощник – порыскал по окрестностям. Он умеет развязывать языки.

– Скажите, где его найти, и я постараюсь ускорить поиски.

– До нас дошли слухи о бандитах, логово которых находится к юго-западу отсюда. Оттуда они совершают свои вылазки, – сказал Уильям. – Скорее всего, там вы его и найдете.

 

3

За городом начинались пшеничные поля. Вечерний ветер слегка раскачивал колосья. Невдалеке тянулась высокая ограда фермы, превращенной бандитами в свое логово. Оттуда доносились громкие звуки пирушки. «А почему бы им не пировать?» – подумал я. Если они выбрали жизнь бандитов, то каждый день, закончившийся не виселицей и не солдатским штыком, – повод для праздника.

У ворот стояла охрана. Тут же толкались прихлебатели, явившиеся выпить на дармовщинку. Охрану даже отдаленно нельзя было назвать трезвой. Они пытались нести караул, но больше препирались и переругивались между собой. Пшеничное поле слева от фермы поднималось по склону невысокого холма, на вершине которого сидел дозорный и поддерживал огонь. Едва ли дозорному нравилось подбрасывать дровишки в костер, но он был одним из немногих, кто всерьез относился к своим обязанностям. Бандиты наверняка не подумали разместить вокруг своего логова дозорные отряды, или же те вдрызг перепились и теперь храпели где-нибудь под деревом. Поэтому никто не видел, как мы с Чарльзом подползли ближе и оказались рядом с человеком, притаившимся возле ветхой каменной стены. Как и мы, он следил за логовом.

Это был он, Томас Хики. Круглолицый, несколько потрепанный и, кажется, не меньше бандитов любящий приложиться к бутылке. Джонсон ничего не перепутал? Неужели этот человек умел развязывать чужие языки? Судя по его виду, он сейчас и с собственными штанами не очень справился бы.

Возможно, мое пренебрежительное отношение к Томасу объяснялось тем, что со времени моего приезда в Бостон он оказался первым, для кого имя Хэйтема Кенуэя ничего не значило. Но если у меня это вызвало лишь раздражение, Чарльз пришел в ярость и выхватил меч.

– Изволь уважать того, кто перед тобой, – прорычал молодой человек.

– Чарльз, успокойтесь, – сказал я, трогая его за плечо. Затем я обратился к Томасу: – Уильям Джонсон послал нас сюда в надежде, что мы сможем… ускорить ваши поиски.

– Нечего тут ускорять, – растягивая слова, ответил мне Томас. – Мне ваши лондонские манеры и заковыристая речь ни к чему. Я уже нашел вора.

Эти слова вызвали у Чарльза новую вспышку ярости.

– Тогда почему вы торчите здесь, наливаясь грогом?

– Не торчу, а думаю, как мне разделаться с этими поганцами, – ответил Томас, махнув в сторону фермы.

Глаза у него блестели, а на губах играла нагловатая улыбка.

– Тогда за дело, – сказал я. – Действуем так. Я убью дозорного и займу позицию за спиной охраны. Вы оба подойдете спереди. Когда я открою огонь по этому сброду, вы атакуете здание. Мы должны рассчитывать на внезапность. Прежде чем бандиты сообразят, что к чему, мы перебьем половину из них.

Вынув мушкет, я пополз к кромке пшеничного поля. Там я спрятался среди колосьев и навел мушкет на дозорного. Тот грел руки над огнем. Свою винтовку он зажал между ног. Пожалуй, даже если бы я подъехал к нему на верблюде, он бы ничего не услышал. То, что я собирался сделать, было трусливо и где-то даже подло, но я все-таки прицелился и спустил курок.

Черт побери! Убитый дозорный рухнул прямо в костер, подняв сноп искр. Он же быстро обгорит. С холма потянет зловонием, и это насторожит остальных бандитов. Я спешно вернулся к Чарльзу и Томасу. Те успели подобраться почти к самому дому. Я расположился неподалеку, упер приклад мушкета в плечо и прищурился, глядя в прорезь прицела. Моей новой мишенью был караульный возле ворот. Уж не знаю, почуял ли он запах горелого мяса или просто решил сменить дозорного, но шатающейся походкой этот бравый парень двинулся к холму. Меж тем убитый мной дозорный вовсю поджаривался на костре. Я подождал, пока караульный доберется до поля. Неожиданно шум и гам попойки стихли. Караульный повернул голову к дому, пытаясь понять, в чем дело. Но тут голоса загоготали и завопили с новой силой, и под этот гул я нажал спусковой крючок мушкета.

Караульный рухнул на колени, затем накренился вбок. Пуля разнесла ему часть черепа. Я сразу же повернулся к воротам – удостовериться, что никто не слышал выстрела.

Внимание бандитов сосредоточилось на Чарльзе и Томасе. Когда те приблизились к воротам, пьяная свора схватилась за мечи и мушкеты и дружно завопила:

– Убирайтесь прочь!

Чарльз и Томас и не подумали уходить. Как я и велел им, они изображали желающих выпить на дармовщинку, хотя чувствовалось: у них самих руки чешутся взяться за оружие. Но оба терпеливо ждали. Молодцы. Они ждали, когда я выстрелю первым.

Пора. Я взял на мушку того, кто, судя по всему, был главарем бандитов. Грянул выстрел. Затылок моей жертвы стал красным от крови. Бандит повалился на спину.

На этот раз мой выстрел услышали, но было поздно. Выхватив мечи, Чарльз и Томас расправились еще с двумя караульными, каждый из которых повалился на землю с располосованным горлом, откуда хлестала кровь. Оставшиеся в живых не могли понять, что происходит.

Я застрелил двоих бандитов, после чего сменил мушкет на меч и примкнул к Чарльзу и Томасу, оказавшись в гуще сражения. Мне сразу же понравилась согласованность наших действий. Каждый из нас без слов понимал другого. Мы уложили еще троих, огласивших воздух предсмертными криками. Остальные бросились во двор и заперли ворота изнутри.

Теперь у входа оставались только я, Чарльз и Томас. Мы все тяжело дышали и стряхивали кровь с мечей. Мое уважение к Томасу только возросло. Внешность этого человека оказалась обманчивой. Чувствовалось, он – опытный боец, которому не занимать ловкости и проворства. Но у Чарльза эти качества Томаса почему-то вызвали не уважение, а лишь бо́льшую досаду и раздражение.

Возникла новая сложность: мы очистили себе подступы к ферме, однако не могли проникнуть внутрь. Ворота были крепкими и имели не менее крепкие засовы. И опять нас выручила смекалка Томаса. Задним числом мне стало стыдно, что я посчитал его обычным выпивохой. Возле ворот он заметил бочку с порохом. Беспечность бандитов дорого им обошлась. Мы подкатили бочку к стене, отошли на безопасное расстояние и выстрелили… Взрывом проломило стену. Мы устремились в пролом, натыкаясь на изуродованные трупы бандитов. Я и представить не мог, насколько этот взрыв облегчит нашу задачу.

Мы побежали к дому. Пол коридора устилали толстые ковры, в которых тонули ноги. Окна были скрыты под вычурными занавесками. В сумраке слышался топот ног и крики: мужские и женские. Мы стремительно продвигались. В правой руке я держал меч, в левой – мушкет. Я убивал каждого, кто встречался мне на пути.

Томас раздобыл подсвечник, который тут же испытал на прочность, проломив череп очередному бандиту. Пока он вытирал с лица чужую кровь и мозги, Чарльз напомнил нам о цели налета – забрать сундук Уильяма. Он на ходу рассказал о том, как этот сундук выглядит. Мы шли по совсем уже темным коридорам, почти не встречая сопротивления. Либо бандиты перетрусили и решили не связываться с нами, либо решили собраться все вместе и дать отпор. Нас их стратегия не волновала; нам требовалось поскорее найти сундук.

Вскоре мы его увидели. Он стоял в заднем углу большой комнаты, провонявшей элем и телесными утехами. Там было довольно людно. Увидев нас, полуголые женщины пронзительно завизжали, прикрываясь всем, что попадалось под руку. Несколько воришек торопливо заряжали мушкеты. Кто-то успел выстрелить. Пуля врезалась в дверной косяк рядом со мной. Нам пришлось отступить. Второй стрелок, совершенно голый, поднял мушкет, готовясь нажать на спуск.

Чарльз его опередил. Голый бандит рухнул на ковер. В груди у него зияла красная дыра с рваными краями. Падая, он потянул с собой простыню с ближайшей кушетки. По нам снова выстрелили, и опять пуля угодила в дверной косяк. Томас вовремя схватился за меч, поскольку из коридора выскочили еще двое бандитов. Чарльз присоединился к нему.

– Эй, вы! Бросайте оружие! – донеслось из комнаты. – Тогда я, так и быть, отпущу вас живыми.

– У меня к вам такое же предложение, – сказал я, стоя за дверью. – Мы не собираемся драться с вами. Я всего лишь хочу забрать сундук и вернуть его законному владельцу.

– Это мистеру Джонсону, что ли? Надо же, законный! – с явной насмешкой произнес мой невидимый собеседник.

– Я предлагаю только один раз.

– Ладно.

Послышался шорох. Еще один бандит попытался незаметно выползти и напасть на нас. Я встретил его пулей между глаз. Бандит рухнул на пол, выронив мушкет. Изнутри раздался еще один выстрел. Стрелявший потянулся за мушкетом убитого, но я успел перезарядить свой и выстрелить ему в бок. Он согнулся, точно раненый зверь, и отступил к кровати, повалившись на мокрые от крови простыни. Я осторожно вошел, держа наготове заряженный мушкет. Бандит с нескрываемой злобой смотрел на меня.

– Мы не так собирались закончить этот день, – буркнул он.

– Вашей публике явно не нужны ни книги, ни карты, – сказал я, указывая на сундук Уильяма. – Кто нанял вас, чтобы украсть сундук?

– Я их никогда не видел, – мотая головой, прохрипел бандит. – Оставляют письма в тайнике. Но платят они всегда вовремя, и потому мы выполняем их поручения.

Куда бы ни забрасывала меня жизнь, мне встречались люди, подобные этому бандиту, готовые за горсть монет сделать что угодно. Я не преувеличиваю: за горсть монет. Такие же, как он, мерзавцы почти двадцать лет назад вторглись в наш дом и убили моего отца.

«Но платят они всегда вовремя, и потому мы выполняем их поручения».

Он был мне омерзителен, однако я сумел сдержать бурлящую ненависть и не поддаться желанию его убить.

– Ваше время закончилось. Так и передай своим хозяевам.

Бандит слегка приподнялся, сообразив, что я не собираюсь его убивать.

– А от кого передать? Ты хоть имя назови.

– Обойдешься. Они и сами узнают.

Томас прихватил из комнаты несколько трофеев. Мы с Чарльзом взялись за ручки сундука и понесли его к выходу. Обратный путь оказался намного легче. Большинство уцелевших бандитов решили, что осторожность в этих условиях предпочтительнее безрассудной храбрости, и потому не показывались. Мы беспрепятственно покинули ферму, вернулись туда, где оставили лошадей, и помчались в город.

 

4

Когда мы вернулись в «Зеленый дракон», Уильям Джонсон по-прежнему изучал свои карты. Как только мы поставили сундук рядом с его столом, он сразу же принялся проверять содержимое – не пропало ли что из его записей.

– Примите мою искреннюю благодарность, мастер Кенуэй, – сказал он, возвращаясь за стол. – Все карты и бумаги целы. А теперь говорите, как и чем я могу вам помочь.

Я неоднократно снимал и с восхищением разглядывал амулет, что висел у меня на шее. Может, мне показалось или он действительно светился? В тот вечер в Ковент-Гардене, когда я забрал его у Мико, он не светился. Впервые свечение амулета я увидел во время встречи в доме на Флит-стрит. И вот сейчас, когда я приготовился показать его Уильяму, амулет вдруг тоже озарился каким-то внутренним светом. Как ни смехотворно было мое предположение, мне подумалось, что амулет светится благодаря силе моей веры.

Я снял амулет и, не сводя глаз с Уильяма, протянул ему древний предмет. Джонсон выдержал мой взгляд, после чего осторожно взял у меня амулет и, прищурившись, принялся внимательно рассматривать.

– Вам знакомы изображения на амулете? – спросил я. – Может, вы видели нечто подобное где-то у индейцев?

– По стилю они напоминают рисунки каньенкехаков, – помолчав, ответил он.

Так сами себя называли индейцы племени могавков. У меня участился пульс.

– А возможно установить точное местонахождение? – спросил я. – Мне нужно знать, для какой местности характерны такие рисунки.

– Теперь, когда вы вернули мне сундук, я, скорее всего, смогу ответить на ваши вопросы. Мне надо немного времени.

Я кивнул, поблагодарив его.

– Уильям, раз уж нам суждено работать вместе, мне хотелось бы побольше узнать о вас. Расскажите о себе.

– Ну что вам сказать? Родился я в Ирландии, в религиозной семье. Довольно рано понял, что католическая вера существенно ограничивает мои возможности. Так я перешел в протестантизм. Дядя Питер позвал меня в Америку. Но мой дядюшка, боюсь, был не из самых приспособленных к жизни людей. Он задумал наладить торговлю с могавками, однако поселился не вблизи торговых путей, а вдалеке от них. Я пытался, насколько возможно, урезонить его, но… – Уильям вздохнул. – Как я уже сказал, дядя был плохо приспособлен к жизни. Тогда я взял свои скромные сбережения и купил себе участок земли. Там я построил ферму: дом, пристройки, амбар, мельница – скромную, но весьма удачно расположенную. Последнее оказалось решающим.

– И так вы познакомились с могавками?

– Да. И связи с ними оказались весьма ценными.

– Скажите, а вы слышали о каком-нибудь особо почитаемом древнем месте? Или, может, индейцы показывали вам свой тайный храм или другие давние постройки?

– И да и нет. У индейцев предостаточно священных мест, но ни одно не отвечает вашему описанию. У них это земляные курганы, священные рощи, тайные пещеры… Однако все эти места природного происхождения. Никакого странного металла. Или… странного свечения.

– Место, о котором я говорю, спрятано с особой тщательностью.

– В таком случае оно сокрыто даже от индейцев, – улыбнулся Уильям. – Но не вешайте носа, друг мой. Вы обязательно найдете ваше древнее хранилище. Могу вам в этом поклясться.

– Тогда – за наши успехи! – сказал я, поднимая бокал.

– За наши скорые успехи!

Я тоже улыбнулся. Нас теперь было четверо. Маленький отряд.

 

1

Наша комната на втором этаже «Зеленого дракона» стала чем-то вроде штаб-квартиры. Войдя туда в один из дней, я застал Томаса, Чарльза и Уильяма. Хики потягивал эль, Ли просто сидел с обеспокоенным видом, а Джонсон, как всегда, изучал карты и записи. Я поздоровался. Томас в ответ смачно рыгнул.

– Очаровательные манеры, – поморщился Чарльз.

– Будет вам, Чарльз, – улыбнулся я. – Думаю, вы постепенно проникнетесь симпатией к Томасу.

Я уселся рядом с Хики, который с благодарностью посмотрел на меня.

– Есть какие-нибудь новости? – спросил я.

– Намеки на слухи, – покачал он головой. – Ничего определенного. Вы же ищете что-то особенное… Что-то связанное с храмами, духами, незапамятными временами и все такое. Но… мои парни ни о чем подобном не слыхали.

– И что, никаких диковинных вещиц, которые проходят через ваш… черный рынок?

– Ничего заметного. Парочка мечей, добытых не самым честным образом. Побрякушки, умыкнутые у какой-то женщины. Но вы же говорили, вам нужны слухи о чем-то необычном. Про штучки, которые светятся или гудят. И еще про штучки со странными рисунками. Я верно говорю? Но пока ни о чем таком я не слышал.

– Не ослабляйте внимания, – попросил я его.

– Ни в коем случае. Вы, мистер, оказали мне огромную услугу, и я намерен отплатить вам тем же. В трехкратном размере, если угодно.

– Спасибо, Томас.

– Когда у тебя есть крыша над головой, кровать и еда – за одно это я должен вас благодарить. Вы не беспокойтесь. Я вскорости непременно что-нибудь разнюхаю.

Он поднял кружку и поморщился: там не было ни капли эля. Я засмеялся и, похлопав его по спине, спросил, не стоит ли на этом остановиться. Томас покачал головой и отправился на поиски эля. Я передвинул стул поближе к месту, где сидел Уильям.

– Как подвигаются ваши расчеты?

Уильям нахмурился:

– Карты и расчеты пока ничего не дают.

– А если обратиться к вашим знакомым индейцам?

В этот момент в комнату ввалился Томас, с кружкой пенистого эля и свежим следом пощечины на лице.

– Хорошо торговать с индейцами – этого мало, – задумчиво ответил Уильям. – Нужно войти к ним в доверие. Только тогда можно рассчитывать, что они поделятся с вами сведениями подобного характера.

– У меня есть идея насчет того, как это дело ускорить, – слегка заплетающимся языком вдруг объявил Томас.

Мы повернулись к нему, испытывая разную степень интереса. Чарльз смотрел на Томаса с плохо скрываемой брезгливостью. Уильям не прятал своего удивления. Самым заинтересованным слушателем был я. Я не считал его слова пьяным бахвальством, поскольку количество выпитого никак не отражалось на умственных способностях Томаса. Пьяный, он рассуждал ничуть не менее здраво, чем трезвый. Я был склонен доверять этому человеку больше, чем Уильям (не говоря уже про Чарльза).

– Есть один тип. Он процветает на работорговле. Захватывает индейцев и продает их. Стоит их освободить – они у нас в долгу.

Скорее всего, рабами становились все те же могавки. Предложение Томаса было более чем разумным.

– А известно, где содержат пленных индейцев?

Томас покачал головой, зато Чарльз оживился:

– Это должен знать Бенджамин Черч. Поиски и урегулирования разного рода конфликтов – его специализация. Кстати, он есть у вас в списке.

Я улыбнулся Чарльзу. «Хорошая работа», – подумал я.

– А я как раз размышлял, кого бы еще подключить к решению нашей проблемы.

 

2

По роду занятий Бенджамин Черч был врачом. Его дом мы нашли довольно легко. Когда на стук в дверь никто не ответил, Чарльз, недолго думая, ногой распахнул ее. Мы устремились внутрь и… Те, кто побывал здесь раньше нас, учинили в жилище доктора настоящий разгром. Судя по всему, у Черча что-то искали. Вся мебель была опрокинута. На полу валялись бумаги. И не только. В нескольких местах мы заметили следы крови.

– Похоже, мистер Черч понадобился не только нам.

Я машинально вынул меч и посмотрел на своих соратников.

– Проклятье! – выругался Чарльз. – Его могли утащить куда угодно. Что нам теперь делать?

Над камином висел портрет доктора. Художник запечатлел его в возрасте двадцати с лишним лет. Мне понравилось лицо Черча. Чувствовалось, это человек с характером.

– Мы его найдем, – пообещал я Чарльзу. – Пойдемте, я покажу, как именно мы это сделаем.

Я начал рассказывать об искусстве наблюдения, которое учило замечать и подмечать каждую мелочь, повторяющиеся занятия людей и их привычки. Овладевший всеми этими премудростями становился частью окружающего мира, настоящим невидимкой.

Я поймал себя на том, что мне все больше нравится новая для меня роль наставника. В детстве меня учил отец. Потом я попал в руки Реджинальда. Я помнил, как с нетерпением ждал очередного урока и наслаждался приобщением к новым знаниям – запретным знаниям, которые не найдешь в книгах.

Передавая их Чарльзу, я невольно вспоминал отца и Реджинальда. Испытывали ли они чувства, которые сейчас испытывал я: спокойную уверенность, мудрость, пришедшую с опытом, и понимание своего места в мире? Я рассказывал Ли, как задавать вопросы, не вызывая подозрений, как незаметно подслушивать, как незримо перемещаться по городу, собирая сведения и подвергая их логическому анализу.

Через час, отведенный на индивидуальные поиски, мы встретились с Чарльзом вновь. Лица у обоих были мрачные.

Нам удалось узнать, что Бенджамина Черча видели в обществе нескольких мужчин. Их было трое или четверо. Эти люди вывели его из дому. Одни свидетели утверждали, будто Бенджамин был пьян, другие заметили кровоподтеки на его лице и руках. Один смельчак рискнул прийти ему на помощь, за что получил удар ножом в живот. Картина вырисовывалась очень тревожная: доктор явно попал в беду. Куда бы эти люди его ни повезли, там его ожидал лишь новый круг издевательств.

Сведения о местонахождении доктора я неожиданно получил у глашатая, который стоял на площади, выкрикивая сегодняшние новости.

– Вы видели этого человека? – спросил я.

– Трудно сказать, – покачал головой глашатай. – На площади всегда столько народу, всех не…

Я сунул в его ладонь несколько монет, освеживших ему память. Глашатай наклонился ко мне и заговорщическим тоном прошептал:

– Его повели к портовым складам, к востоку отсюда.

– Спасибо большое за вашу помощь, – сказал я.

– Советую поторопиться. Это были люди Сайласа. Встречи с ними всегда плохо кончаются.

Чтобы не привлекать лишнего внимания, мы с Чарльзом двинулись пешком. «Сайлас, – думал я. – Кто же он такой, этот Сайлас?»

Чем ближе мы подходили к портовым складам, тем меньше народу попадалось нам навстречу. Это место находилось вдали от главных городских улиц. В воздухе слегка пахло рыбой. Похоже, запах этот присутствовал здесь днем и ночью. Склады представляли собой ряд однотипных построек. Некогда крепкие и внушительные, они успели обветшать, однако никто и не думал их чинить. Я бы наверняка прошел мимо нужного нам склада, если бы не караульный, расположившийся у главного входа. Он полулежал на двух бочках и что-то жевал. Чувствовалось, бдительность у этого малого стояла далеко не на первом месте. Мы с Чарльзом без труда сумели незаметно свернуть к боковой стене склада.

В этой стене тоже имелась дверь, которую, однако, никто не охранял. Я подергал ручку. Заперта. Изнутри доносились звуки борьбы и пронзительные крики. Меня никогда не привлекали азартные игры, но сейчас я был готов держать пари, что кричал не кто иной, как Бенджамин Черч. Мы с Чарльзом переглянулись. Каждый понимал: нужно проникнуть внутрь и как можно скорее. Крадучись я добрался до угла, высунул голову и еще раз взглянул на караульного. У него на поясе поблескивало кольцо с ключами. Оно и подсказало мне, как пробраться внутрь.

Мимо шел человек, катящий тачку. Дав ему отойти на достаточное расстояние, я шепотом велел Чарльзу оставаться возле двери, а сам выбрался на дорогу и двинулся в сторону караульного, изображая пьяного.

Часовому на бочке могло показаться, что я намереваюсь войти на склад. Косо посмотрев на меня, он скривил губы и потянул меч из ножен, показывая мне полоску блестящего лезвия. Я попытался выпрямиться и поднял руку, давая понять, что до меня дошло: сюда нельзя. Но меня качнуло в сторону, и я, чтобы не упасть, схватился за караульного.

– Пьяная скотина! – рявкнул он и с силой оттолкнул меня.

Естественно, я упал, потом кое-как поднялся, пробормотал извинения и, шатаясь, побрел прочь. Караульный тут же потерял ко мне интерес.

Он даже не заметил, что лишился кольца с ключами. Я торопливо вернулся к Чарльзу. Третий ключ из связки, к великому нашему облегчению, легко повернулся в замке. Замирая от каждого скрипа (возможно, они нам только чудились), мы открыли дверь и на цыпочках вошли внутрь.

Здесь пахло затхлостью и сыростью. Мы притаились возле двери, давая глазам привыкнуть к темноте. Склад пустовал. Его пространство казалось бесконечным. Каждый шорох сразу же отзывался здесь гулким эхом. Вскоре наши глаза привыкли к темноте, и она перестала казаться кромешной. Единственный свет исходил от трех угольных жаровен, поставленных посередине. Наконец мы увидели Черча. Я понял, что его портрет писался совсем недавно. Но если на портрете доктор стоял, сейчас он сидел, привязанный к стулу. По обе стороны от него переминались с ноги на ногу караульные. Под глазом доктора темнел синяк. Щеки были в ссадинах. Он сидел запрокинув голову. Кровь из разбитой губы капала на некогда белый шарф.

Перед доктором стоял худощавый, щегольски одетый человек. Наверняка это и был Сайлас. Его помощник точил нож. Лезвие скользило по бруску с легким свистом. Звук этот производил гипнотическое действие, особенно в тишине пустого склада.

– Бенджамин, ну почему вы всегда норовите усложнить себе жизнь? – театрально спросил Сайлас. Судя по манере говорить, родился он в Англии, в аристократической семье. – Оплатите мне оказанные услуги, и я все вам прощу.

Жестокое обращение не сломило бунтарского духа Черча.

– Я не стану платить за защиту, в которой не нуждаюсь, – решительно ответил Бенджамин.

Сайлас улыбнулся и небрежным жестом указал на затхлый, сырой и грязный склад.

– Нет, милейший доктор, вы очень даже нуждаетесь в защите, иначе мы бы сейчас не находились в этой дыре.

Бенджамин повернул голову, сплюнув на каменный пол окровавленную слюну, затем снова посмотрел на Сайласа. Тот стоял, наморщив нос, словно доктор позволил себе во время обеда испортить воздух.

– Смело, очень смело, – с театральной укоризной произнес он. – Ну и как же нам следует поступить с нашим гостем?

Вопрос был обращен к точившему нож. Настала его очередь.

– Могу ему руки оттяпать, – хриплым голосом предложил он. – Чтоб перестал людей кромсать. Или язык, чтоб зря не трепался. Или его член, чтоб не трахал нас…

Последнее слово снова заставило Сайласа и его людей поморщиться.

– Столько вариантов. Даже не знаю, на каком остановиться. – Сайлас посмотрел на своего подручного, изобразив глубокое раздумье и нерешительность. – Пожалуй, сгодятся все три.

– Погодите! – встрепенулся Черч. – Возможно, я поспешил с отказом от вашего предложения.

– Мне бесконечно жаль, Бенджамин, но та дверь уже закрылась, – со знакомой театральной печалью в голосе ответил Сайлас.

– Проявите благоразумие… – начал было доктор.

Теперь в его голосе слышалась мольба.

Сайлас склонил голову набок и сдвинул брови. Очередной жест фальшивой озабоченности.

– Я склонен думать, что уже проявлял благоразумие. Однако вы злоупотребили моим великодушием. Но вторично одурачить меня вам не удастся.

Истязатель шагнул вперед, поднес острие ножа вплотную к глазам, которые затем выпучил. У него была улыбка маньяка.

– Боюсь, моя тонкая душевная организация не позволяет мне быть свидетелем такого варварства, – заявил Сайлас тоном капризной старухи. – А ты, Тесак, разыщи меня, когда все закончишь.

Сайлас повернулся, собираясь уйти.

– Вы пожалеете об этом, Сайлас! – закричал Черч. – Слышите? Ваша голова станет моим трофеем!

Сайлас прошел к двери и только тогда обернулся.

– Нет, Бенджамин, – сказал он, злорадно хихикнув. – Не станет.

Темное пространство склада огласилось криками Бенджамина. Посмеиваясь, Тесак принялся за дело. Нож он держал так, как художник держит кисть, делая первые мазки грандиозной картины. Роль холста досталась бедняге доктору Черчу. Тесак намеревался сотворить шедевр.

Я шепотом отдал Чарльзу необходимые распоряжения. Он неслышно переместился в заднюю часть склада. Там, сложив ладони рупором, он крикнул:

– Сюда, придурки! – после чего тихо перебежал в другое место.

Тесак беспокойно дернул головой и подал знак караульным. Те опасливо поглядывали на темные недра склада. Однако Тесак был у них старшим, и оба, выхватив мечи, двинулись к тому месту, откуда раздался крик. В это время из другого угла снова послышался голос Чарльза, теперь уже совсем тихий:

– Ко мне!

Караульные глотали слюну и нервно переглядывались. Глаза Тесака обшаривали темноту. Чувствовалось, он тоже испуган и вдобавок раздосадован тем, что его садистское развлечение было прервано. Я почти чувствовал, как лихорадочно работал его ум, соображая, насколько реальна угроза. Шутка кого-то из своих? Шалости глупых подростков?

Нет. Ответные действия противника.

– Что за чертовщина? – прорычал один из караульных.

Оба вытягивали шею, стремясь хоть что-то разглядеть в дальних углах склада.

– Добудь факел, – велел первый второму.

Тот осторожно поднял одну из жаровен и, кряхтя от ее тяжести, попытался передвинуть.

Из темноты вдруг послышался вопль, и теперь уже Тесак заорал:

– Что там? Что, черт возьми, происходит?!

Караульный поставил жаровню на пол и опять вперился в темноту.

– Это Грег! – крикнул он, обернувшись через плечо. – Хозяин, его там уже нет.

Ответ лишь разъярил Тесака.

– Ты чего городишь? Что значит «его там нет»? До этого же он был на месте.

– Грег! – позвал второй караульный. – Грег!

Ответа не было.

– Говорю вам, хозяин, его там нет.

В этот момент, словно подтверждая слова караульного, из темноты вылетел меч и с лязгом запрыгал по полу, остановившись у ног Тесака.

Лезвие меча было красным от свежей крови.

– Это меч Грега! – Первый караульный был не на шутку напуган. – Сцапали они его.

– Кто его сцапал? – сорвался Тесак.

– Не знаю. Но они точно его сцапали.

– Эй, кто вы там! А ну, покажитесь! – потребовал Тесак.

Он мельком взглянул на Черча. Колесики в мозгу Тесака снова завертелись. Я почти угадал, к какому выводу он пришел: друзья доктора атаковали склад, чтобы спасти Бенджамина. Первый громила не рискнул ни на шаг отойти от жаровни, возле которой он чувствовал себя в относительной безопасности. Света было достаточно, чтобы увидеть, как подрагивает острие его меча. Чарльз не торопился выходить из темноты, наводя на бандитов страх. Тесаку и караульному он явно казался демоном мщения: молчаливым и неумолимым, как сама смерть.

– Вылезайте по-хорошему, пока я не прикончил вашего дружка! – хрипло пригрозил Тесак.

Он приблизился к Бенджамину, намереваясь приставить нож к горлу доктора. Тесак стоял ко мне спиной. Воспользовавшись моментом, я выбрался из своего укрытия, подбираясь к Тесаку. Но в этот момент меня заметил первый караульный.

– Хозяин, сзади! – крикнул он.

Тесак стремительно повернулся ко мне.

Я прыгнул ему навстречу, выдвинув скрытый клинок. Тесак запаниковал. Его рука, сжимавшая нож, напряглась. Еще немного, и он полоснет Бенджамину по горлу. Я потянулся вперед и сумел оттолкнуть его руку. Тесак потерял равновесие и отлетел в сторону. Но я и сам едва устоял на ногах. Эти несколько секунд позволили Тесаку выхватить свой меч и встретить меня, что называется, во всеоружии.

Взглянув на Чарльза, я увидел, что парень зря времени не теряет. Он атаковал первого караульного. Зазвенела сталь их мечей. Следом начался наш поединок с Тесаком, однако вскоре мне стало ясно: сражаться этот подонок не умеет. Одно дело – забавляться ножом, издеваясь над беспомощными жертвами, и совсем другое – противостоять тому, кто способен дать сдачи. Тесак был умелым истязателем, но никудышным воином. Хотя он безостановочно махал руками, пытаясь испугать меня блеском своих лезвий, все его маневры были не более чем дешевыми трюками, фокусами, способными испугать человека, привязанного к стулу, но не меня. Передо мной был струсивший садист. Садист гнусен и жалок сам по себе, но садист, охваченный страхом, отвратителен вдвойне.

Он и понятия не имел об упредительных маневрах. Его ноги двигались как придется. Навыки защиты находились в зачаточном состоянии. К этому времени Чарльз разделался с первым караульным. Тот со стоном рухнул на колени. Чарльз ногой наступил ему на грудь и выдернул меч. Умирающий растянулся на полу.

Тесак это видел. Я нарочно сделал паузу и дал ему посмотреть, как умирает последний из его защитников. В передние двери отчаянно барабанили. Наверное, шум заставил караульного слезть с бочки и обнаружить пропажу ключей. Теперь он колотил в дверь, думая, что ему откроют изнутри. Глаза Тесака повернулись к закрытой двери – последней надежде на спасение. Он понимал: умолять нас о пощаде бесполезно. Видя его перепуганный взгляд, я улыбнулся и стал надвигаться на него. Я мог бы убить его одним ударом, но решил заставить его хотя бы ненадолго превратиться из садиста в его жертву. Мне это не доставляло никакого удовольствия. Под конец, когда Тесак оседал на пол, безуспешно пытаясь зажать располосованное горло, откуда хлестала кровь, я не испытал ничего, кроме холодного чувства удовлетворения. Правосудие свершилось. Больше его нож не тронет никого.

Я перестал обращать внимание на стук в дверь, пока тот вдруг не прекратился. Стало тихо. Мы с Чарльзом переглянулись и поняли: караульный отправился за подмогой. Я подошел к стонавшему Бенджамину, мгновенно перерезал его веревки и подхватил доктора, не дав ему рухнуть со стула.

Мои руки стали липкими от его крови. Я прислушался к его дыханию. Ровное. Глаза, которые он закрывал, вздрагивая от боли, теперь открылись. Я понял: жить он будет. Его раны, хотя и болезненные, оказались неглубокими.

– Кто… кто вы? – с заметным усилием спросил Бенджамин.

– Хэйтем Кенуэй, к вашим услугам, – ответил я, приподнимая шляпу.

На лице доктора появилась улыбка.

– Благодарю вас, сэр. Но… я не понимаю, почему вы вдруг оказались здесь?

– Если не ошибаюсь, вы – рыцарь ордена тамплиеров? – спросил я.

Он кивнул.

– Я тоже. У нас нет привычки оставлять собратьев на произвол судьбы и позволять умалишенным издеваться над ними. К тому же мне требуется ваша помощь.

– Вы ее получите, – ответил доктор. – Только скажите, что именно вам необходимо…

Я помог ему встать и подозвал Чарльза. Вместе мы вывели Бенджамина через боковую дверь. После затхлого склада, где теперь пахло кровью и смертью, ноздри с наслаждением вдыхали прохладный свежий воздух.

Мы повели доктора на Юнион-стрит, в наше убежище на втором этаже «Зеленого дракона». По пути я рассказал доктору Бенджамину Черчу о своем списке.

 

1

Эту комнату на втором этаже «Зеленого дракона», в самом конце коридора, мы теперь называли своей. Помещение с низкими потолочными балками едва ли можно было считать уютным, но приходилось довольствоваться тем, что есть. Теперь, когда нас стало пятеро, мы уже с трудом помещались там. Первое время Чарльз морщил нос, поглядывая на пыльные балки, но потом привык. Томас, если только он не сидел с кружкой эля или не отправлялся на поиски очередной порции, предпочитал занимать горизонтальное положение. Уильям безотрывно сидел над картами, которыми был завален стол. Иногда он вставал и подходил к конторке, чтобы сделать пометки в своей тетради. По-моему, за это время у него прибавилось морщин на лице. Карты оставались главной его драгоценностью. Если Томас приближался к столу с кружкой в руках, угрожая плеснуть элем на сокровища Уильяма, он ворчал и отгонял Хики, как назойливую муху. Когда я находился в комнате, Чарльз – моя правая рука – непременно старался сесть рядом. Его преданность порой становилась мне в тягость, но чаще служила источником вдохновения. Как я уже говорил, в наш круг вошел доктор Черч. Пару дней он врачевал свои раны, оставаясь в кровати, которую весьма неохотно предоставил ему Корнелиус. В нашей помощи Бенджамин не нуждался. Он лучше знал, чем смазывать и как перевязывать раны. Когда же он наконец встал с постели, то заверил нас, что шрамов на лице у него не останется.

Пару дней назад у меня с Бенджамином состоялся разговор. Он как раз возился со своей самой серьезной раной – Тесак срезал у него на щеке лоскут кожи.

– А почему своей жизненной стезей ты избрал медицину? – спросил я у доктора, чувствуя, что все еще не разгадал этого человека.

Бенджамин мрачно улыбнулся:

– Наверное, я должен был бы ответить, что жаждал помогать ближним. Согласись, от врача всегда ждут такого ответа. Почему-то считается, будто каждый доктор – бескорыстный служитель человечества, заботящийся о благе людей.

– А ты сомневаешься, что предназначение врача – служить людям?

– Возможно, для кого-то это и так. Но для меня… выбор профессии определялся более прозаическими соображениями. Я люблю деньги.

– Существуют и другие пути нажить состояние, – заметил я.

– Конечно. Но разве у человека есть что-то более значимое, чем собственная жизнь? А значит, здоровье – самый выгодный товар, который всегда в цене. Каждый человек жаждет быть здоровым. Что мужчина, что женщина готовы отдать последние деньги, потому что боятся внезапного и неотвратимого конца.

Я поморщился:

– Ты говоришь жестокие вещи, Бенджамин.

– Зато правдивые.

Продолжая испытывать замешательство, я спросил:

– А разве ты не давал клятву помогать людям?

– Я придерживаюсь клятвы, в которой нет ни слова о плате. Я всего лишь требую компенсации – справедливой компенсации за мои услуги.

– Но если у людей, которые обратились к тебе за помощью, недостаточно денег?

– Тогда пусть поищут других врачей, которые согласятся лечить их бесплатно или за символическую плату. Разве булочник раздает нищим хлеб? Или, может, портной шьет платье за спасибо? Тогда почему я должен быть бессребреником?

– Но ты же сам недавно говорил, что самое драгоценное для человека – это его жизнь.

– Говорил. Однако это же налагает на человека обязанность заботиться о собственной жизни. В том числе и располагать средствами, чтобы заплатить врачу.

Я искоса посмотрел на Бенджамина. Он был еще совсем молодым человеком. Моложе меня. Неужели и я когда-то был похож на него?

 

2

Позже мои мысли вернулись к более насущным проблемам. Сайлас наверняка захочет отомстить за случившееся на складе. Мы все это знали, и ответный удар был лишь вопросом времени. «Зеленый дракон» находился на виду у всего города. Когда Сайлас соберется ударить, ему даже не надо будет нас искать. С другой стороны, он убедился, что мы не просто кучка драчунов. Это должно было охладить его пыл и заставить крепко подумать, прежде чем нападать на нас. Бежать или прятаться я не собирался.

Уильям посвятил Бенджамина в наши ближайшие планы – завоевать доверие могавков, расправившись с работорговцем.

– Я узнал от мистера Джонсона о том, что вы затеваете, – сказал мне доктор. – Возможно, вы удивитесь, но нужным вам работорговцем является человек, захвативший меня в плен. Его зовут Сайлас Тэтчер.

И как мне это раньше в голову не пришло? Я мысленно отругал себя за недогадливость. Схожее состояние испытал и Чарльз.

– Неужто этот щеголь – работорговец? – недоверчиво спросил он у доктора.

– Не обманывайтесь его напыщенными речами, – предостерег нас Бенджамин. – Более коварного и жестокого человека, чем Сайлас, я не встречал.

– Тебе что-нибудь известно о его действиях? – спросил я.

– У него под началом находится не менее сотни человек, больше половины которых – солдаты.

– Неужто он собрал себе целую армию для поимки рабов?

– Нет, конечно, – засмеялся Бенджамин. – Тэтчер служит в британской армии и командует фортом Саутгейт.

Эти слова меня ошеломили.

– Как же так? Если Англия хочет умерить французские аппетиты в Америке, она должна не порабощать индейцев, а войти с ними в союз.

– Сайлас служит не английской короне, а собственному кошельку, – отозвался со своей конторки Уильям. – Ущерб, наносимый им Англии, его не волнует. Пока существует спрос на рабов, он будет поставлять живой товар.

– Тем больше у нас оснований оборвать его промысел, – мрачно заметил я.

– Знали бы вы, сколько времени я потратил на разговоры с индейцами, – продолжал Уильям. – Я пытался их убедить, что мы – единственные, кому они могут и должны доверять. Французы же их просто используют в своих целях и бросят на произвол судьбы сразу же, как одержат победу.

– Может, кого-то вы и убедили. Но индейцы плохо понимают, что есть разные белые. Слова словами, а действия Сайласа оказали на них куда большее впечатление. И оно не в нашу пользу, – вздохнул я.

– Я как раз и пытался им это втолковать, – с грустью признался Уильям. – Но Сайлас носит красный мундир и командует фортом. Я же им наверняка кажусь либо вруном, либо дураком… Возможно, тем и другим.

– Не унывайте, брат, – ободрил я Уильяма. – Когда мы покажем индейцам голову Тэтчера, они нам поверят. Но вначале нам нужно найти способ проникнуть в форт. Я должен все обдумать. А пока мне надо увидеться с нашим последним новобранцем.

Услышав об этом, Чарльз оживился:

– Джон Питкэрн – наш человек. Я познакомлю вас.

 

3

Военный лагерь, куда мы отправились, находился за городом. Солдаты бдительно следили за всеми, кто появлялся и покидал расположение лагеря. Это были люди Брэддока. Я вглядывался, пытаясь увидеть хоть одно знакомое лицо. Возможно, с кем-то из них я участвовал в сражениях минувших лет.

Вскоре я понял, что вряд ли найду здесь старых друзей. Порядки, установленные Брэддоком, были слишком жестокими. У него служили наемники, бывшие преступники, беглецы, предпочитавшие не задерживаться подолгу на одном месте. К нам подошел один из солдат. Невзирая на красный мундир, вид у него был как у бродяги: небритый, с всклокоченными волосами.

– Говорите, зачем явились, – потребовал он, смерив нас угрюмым взглядом.

Я уже хотел ответить, когда Чарльз сделал шаг вперед:

– Новобранца привел, – и указал на меня.

– Новые дровишки для погребального костра? – усмехнулся часовой, отходя в сторону. – Ладно, ступайте.

Мы прошли через ворота, оказавшись в лагере.

– Как это тебе удалось? – спросил я Чарльза.

– Разве вы забыли, сэр? Я прикомандирован к генералу Брэддоку… естественно, когда я не занят с вами.

Нам пришлось посторониться и пропустить тачку, которую катил мужчина средних лет в широкополой шляпе. Он торопился, пока не закрылись ворота. Пройдя несколько шагов, мы снова остановились. Мимо нас шла говорливая компания прачек. Повсюду стояли армейские палатки. Над ними висела пелена дыма от многочисленных костров, разложенных вокруг палаток. За кострами следили гражданские – обслуга полка. Взрослые и дети занимались тем, что заваривали кофе и готовили еду для своих имперских хозяев. Между палатками на веревках сушилось белье. Гражданские нагружали тележки ящиками с провизией. За ними присматривали конные офицеры. Несколько солдат, кряхтя от натуги, вытаскивали пушку, застрявшую в грязи. И снова тележки, нагруженные ящиками. Середину лагеря занимал плац, где двадцать или тридцать солдат постигали премудрости строевого шага. Офицер, обучавший их, без конца кричал что-то невразумительное.

Этот лагерь был детищем Брэддока. Настоящий улей трудолюбивых двуногих пчел, горнило дисциплины. Любой посетитель этого места проникался уважением к британской армии и воздавал должное тому, кто всем этим командовал. Но если проявить побольше наблюдательности и знать Брэддока столько, сколько знал его я, обязательно почувствуешь глухое недовольство, которым было пронизано все пространство лагеря. И люди перестанут казаться трудолюбивыми пчелами. Они работают, но нехотя, словно из-под палки. Вряд ли солдаты гордятся своей службой в британской армии. Им эта служба, скорее, кажется жестоким ярмом, давящим шею.

Мои невеселые мысли вскоре нашли подтверждение… Чарльз вел меня к одной из палаток, и чем ближе мы подходили, тем тошнотворнее мне становилось. Раздраженный голос, доносившийся из палатки, я бы не спутал ни с каким другим. Это был голос Брэддока.

Когда же в последний раз я видел Эдварда? Несколько лет назад, когда ушел из Колдстримского полка. Ни с одним человеком я не расставался с таким наслаждением, как тогда с Брэддоком. Я покидал полк, поклявшись себе сделать все, что было в моих силах, чтобы Брэддок ответил за преступления, которых за годы службы я насмотрелся предостаточно. Все они были следствием главной черты его характера – беспредельной жестокости. Однако я тогда не принял в расчет узы, скрепляющие орден; Реджинальд всегда выгораживал Эдварда, находя оправдания любому его зверству. В конце концов мне пришлось смириться с тем, что Брэддок и дальше будет калечить тех, кто попал под его власть. Мне это совсем не нравилось, но я был вынужден принять существующее положение вещей. И тогда я нашел для себя простое решение: впредь больше никогда не пересекаться с Брэддоком.

Но судьба опять сводила меня с ним.

Когда мы вошли в палатку, Брэддок вовсю распекал человека примерно моего возраста. Тот был в гражданской одежде, но явно находился на военной службе. Человека этого звали Джоном Питкэрном. И сейчас он принимал на себя залпы гнева Брэддока. Ох, до чего же хорошо я знал этот гнев, не изменившийся с тех пор, хотя сам Брэддок из подполковника превратился в генерала.

– …вы вообще собирались докладывать о своем прибытии? Или надеялись, что мои люди не заметят вашего появления?

Питкэрн мне сразу понравился: и сам, и его манера держаться. Понравился его шотландский выговор и спокойствие, которое не мог поколебать гнев Брэддока.

– Сэр, если вы позволите мне объясниться…

Время не было благосклонно к Брэддоку. Красноты на лице добавилось, зато волосы стали реже. Сейчас его лицо вообще было багровым от злости.

– Да уж, потрудитесь объясниться. Сгораю от нетерпения.

– Сэр, я вовсе не дезертировал, – возразил Питкэрн. – Я нахожусь здесь по распоряжению командующего Амхерста.

Однако Брэддок был не в том настроении, чтобы имя Джеффри Амхерста произвело на него надлежащее действие. Скорее наоборот, он помрачнел еще сильнее.

– Извольте показать письмо с его печатью. Тогда, быть может, это убережет вас от виселицы.

– У меня нет такого письма, – ответил Питкэрн, глотая слюну. Это было единственным зримым проявлением его беспокойства; возможно, воображение уже рисовало ему петлю на собственной шее. – Особенности моей работы, сэр… они…

Брэддок откинулся на спинку стула, будто слова Питкэрна его утомили. Я бы не удивился, прикажи он немедленно вздернуть дезертира. Ситуация требовала моего вмешательства.

– Есть сведения, которые лучше не доверять бумаге, – сказал я, выходя вперед.

Брэддок резко повернулся и только сейчас увидел нас с Чарльзом. На каждого из нас он посмотрел с разной степенью раздражения. Чарльз сердил его меньше. Что же касалось меня, думаю, мы испытывали взаимную неприязнь.

– Хэйтем, – произнес он, даже не соизволив поздороваться.

Мое имя в его устах прозвучало как ругательство.

– Да, генерал Брэддок, – ответил я, даже не потрудившись скрыть свое отвращение по поводу его нового звания.

Он посмотрел на меня, затем на Питкэрна и, похоже, наконец-то сообразил, что к чему.

– Вряд ли мне стоит удивляться, – буркнул генерал. – Волки часто перемещаются стаями.

– Мистера Питкэрна не будет здесь несколько недель, – сказал я. – Когда его работа закончится, я верну его на место службы.

Брэддок покачал головой. Я с трудом спрятал улыбку. Эдвард негодовал, и не только потому, что история с Питкэрном подрывала его власть. Больше всего его бесило, что «подрывателем» оказался я.

– Тут явно без дьявола не обошлось, – сказал он. – Скверно уже одно то, что мое начальство потребовало, чтобы я отдал тебе Чарльза. Однако насчет этого предателя не было сказано ни слова. Так что его ты не получишь.

– Эдвард… – со вздохом начал я.

Но Брэддок уже подал знак своим людям.

– Я все сказал… Проводите этих джентльменов.

 

4

– Честно говоря, такого поворота событий я не ожидал, – со вздохом признался Чарльз.

Мы вновь оказались за стенами лагеря. Впереди лежал Бостон, а дальше – сверкающая гладь океана и мачты кораблей в гавани. Пройдя немного, мы остановились возле ручной водокачки. Неподалеку росла вишня. Встав в тени дерева, мы продолжили наблюдение за лагерем, не привлекая к себе лишнего внимания.

– Подумать только: когда-то я называл Эдварда братом, – мрачно произнес я.

Правда, это было давно и вспоминалось с трудом, но так было. Когда-то я действительно смотрел на Брэддока с почтением, считая его и Реджинальда своими друзьями и союзниками. Сейчас я откровенно презирал Брэддока. А Реджинальда…

Я по-прежнему не определился в своем отношении к бывшему наставнику.

– Что нам теперь делать? – спросил Чарльз. – Если мы попытаемся вернуться в лагерь, разговор с нами будет уже другой.

С места, где мы находились, была хорошо видна палатка Брэддока. Вскоре оттуда вышел генерал и повел разговор (естественно, на повышенных тонах) со своим офицером. Я не сомневался, что в помощниках у него находились наемники, которых отбирал лично он. Офицер поспешно удалился. Следом за Брэддоком шел Джон. По крайней мере, он пока был жив. Генеральский гнев либо утих, либо направился на кого-то другого. Вероятно, его новой мишенью стал я.

Дальнейшие события в лагере разворачивались так. Помощник Брэддока собрал солдат, упражнявшихся на плацу, и построил их в отряд, назначения которого мы не понимали. Брэддок занял место во главе отряда и повел его к воротам лагеря. Военные и гражданские торопились убраться у них с дороги. Вокруг ворот, где еще недавно было людно, стало совсем пусто. Часовые распахнули створки, и отряд вышел за пределы лагеря. Они прошли в сотне метров от нас. Мы следили за отрядом, прикрываясь низкими ветвями вишни. Солдаты спустились с холма и направились к окраинам города. У них над головой горделиво реял флаг Британской империи.

После ухода Брэддока вокруг стало намного спокойнее.

– За ними, – сказал я Чарльзу.

Мы старались держаться вдалеке от отряда. Но даже с такого расстояния нам был хорошо слышен голос Брэддока, который стал только громче, когда солдаты вошли в пределы города. Даже на марше генерал держал себя так, словно вершил людские судьбы. Вскоре мы догадались, с какой целью он отправился в город: вербовать новобранцев. Брэддок начал с кузнеца. К нему он подошел один, велев отряду стоять и ждать. Прежнего гнева как не бывало. С кузнецом разговаривал уже не бессердечный тиран, каковым являлся генерал, а заботливый дядюшка.

– Смотрю, дружище, что-то ты невесел, – участливо произнес Брэддок. – В чем дело?

Мы с Чарльзом по-прежнему держались на порядочном расстоянии от отряда. Я напряг слух, стараясь расслышать ответ кузнеца.

– Дела с недавних пор пошли хуже некуда, – сказал он. – И места на рынке лишился, и все, что делал на продажу, пришлось за долги отдать.

Брэддок взмахнул руками, всем видом показывая: пустяки, помочь твоей беде проще простого…

– А если я тебе скажу, что все твои беды можно легко решить? Как ты к этому отнесешься?

– С опаской, сэр. Мало ли кто чего предлагает?

– Ты прав, приятель. Осторожность никому еще не мешала. Но сначала послушай, что́ я скажу… Французы снюхались с этими дикарями-индейцами и опустошают наши земли. Король поручил таким, как я, собрать армию и проучить захватчиков. Поступай на службу в мой отряд, и ты будешь щедро вознагражден. Несколько недель пролетят незаметно. Обратно ты вернешься с карманами, полными денег. Ты себе и кузницу купишь, и лавку при ней откроешь – больше и лучше прежней!

Пока они говорили, офицеры приказали солдатам разойтись и затеять с горожанами разговор в той же манере. Тем временем кузнец продолжал слушать Брэддока, то и дело восклицая: «Взаправду?» Брэддок невозмутимо кивал. В какой-то момент он вынул из кармана мундира призывной формуляр.

– Вот, убедись сам, – горделиво произнес Брэддок, словно одаривал кузнеца золотом, а не подсовывал ему бумагу на вступление в самую жестокую и бесчеловечную армию, какую я только знал.

– Я пойду в ваш отряд, – заявил околпаченный бедняга. – Только укажите, где подписать.

Брэддок направился дальше. Добравшись до ближайшей площади, он обратился к горожанам с краткой речью. Его солдаты разошлись в разные стороны, ловя доверчивых простаков.

– Выслушайте меня, благочестивые жители Бостона, – начал Брэддок все тем же тоном заботливого дядюшки, собирающегося сообщить важные новости. – Армии его величества нужны сильные и верные люди. На севере собираются темные силы, покушающиеся на нашу землю и ее богатства. Сегодня я обращаюсь к вам с предложением: если вы дорожите своим домом, своей семьей и, наконец, собственной жизнью, присоединяйтесь к нам. Берите в руки оружие, дабы послужить Богу и отечеству. Дабы защитить то, что создано нами на этой земле.

Кто-то из горожан пожимал плечами и молча шел дальше. Иные переговаривались с друзьями. Находились и те, кто подходил к солдатам, готовый записаться в отряд и подзаработать денег. Мне сразу бросилась в глаза любопытная закономерность: чем беднее выглядели те, кто слушал Брэддока, тем серьезнее относились они к его речам.

Вскоре я подслушал его разговор с офицером.

– Куда бы нам направиться теперь? – спросил Брэддок.

– Может, в Мальборо? – Хотя этот человек находился достаточно далеко от меня, его голос показался мне знакомым.

– Нет, – возразил Брэддок. – Тамошние жители всем довольны. Живут своей безмятежной жизнью в своих чистеньких домиках.

– Тогда, может, заглянем на Лин- или Шип-стрит?

– Пожалуй, ты прав. Те, кто недавно приехал, перебиваются с хлеба на воду. Они скорее ухватятся за возможность набить кошельки и накормить свою вечно голодную ребятню.

Джон Питкэрн стоял совсем близко от меня. Мне хотелось подойти к нему, но это сразу бы вызвало подозрения. Я вдруг сообразил: мне нужна форма.

Бедняга, который покинул отряд с явным намерением облегчиться, сам подписал себе приговор. Это и был лейтенант Брэддока. Растолкав солдат, он поспешил найти уединенное местечко. По пути он едва не налетел на двух богато одетых женщин в модных шляпках. Когда те выразили свое недовольство, он что-то рявкнул в ответ. Его распирало от важности дела, которым он занимался: завоевывал сердца и умы во славу его величества.

Я последовал за лейтенантом до конца улицы, где мы остановились возле приземистого деревянного строения, похожего на склад. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, лейтенант расстегнул пуговицы своих бриджей и принялся мочиться.

Но за ним наблюдал я. Оглянувшись по сторонам – нет ли других солдат, – я подошел ближе и невольно поморщился. Острый запах мочи свидетельствовал о том, что солдаты превратили стены здания в отхожее место. Я нажал пружину скрытого клинка. Лейтенант, конечно же, слышал звук. Он слегка напрягся, но занятия своего не прекратил и не повернулся.

– Уж не знаю, кто ты, но лучше бы у тебя была веская причина для того, чтобы отвлекать меня в то время, как я мочусь, – сказал он.

Его облегчившееся мужское достоинство отправилось обратно в бриджи. Теперь я понял, кто был передо мной. Его голос не изменился. Это был палач, которого звали…

– Слейтер…

– Он самый. А ты кто такой будешь?

Слейтер сделал вид, что никак не может застегнуть пуговицы на ширинке, однако я видел: его правая рука потянулась к мечу.

– Возможно, ты меня вспомнишь. Мое имя Хэйтем Кенуэй.

И вновь он напрягся, но лишь на секунду.

– Хэйтем Кенуэй, – хрипло повторил он. – Теперь этим именем принято отгонять дьявола. А я-то надеялся никогда больше не видеть твоей проклятой рожи.

– Я тоже надеялся не видеть твоей. Но нашим надеждам не суждено было сбыться.

Мимо проехала телега. Лошадь медленно ступала по грязи. Так же медленно Слейтер повернулся ко мне и посмотрел на скрытый клинок.

– Никак в ассасины переметнулся? – с усмешкой спросил он.

– Нет, Слейтер. Я был и остаюсь тамплиером, как и твой командир.

Он снова усмехнулся:

– Генерала Брэддока ваши затеи больше не волнуют.

Слейтер лишь подтвердил мои подозрения. Так вот почему Брэддок противился моим усилиям набрать людей для миссии, порученной мне Реджинальдом. Брэддок обратился против нас.

– Возьми меч, – сказал я Слейтеру.

Его глаза сверкнули.

– Ты же меня прикончишь, если я возьмусь за меч.

– Я не могу убить безоружного. Я – не твой генерал.

– Это точно. Ты ему в подметки не годишься.

И Слейтер схватился за свой меч…

Через мгновение подручный Брэддока, который в гавани Берген-оп-Зома у меня на глазах помог генералу расправиться с целой семьей, лежал возле моих ног. Его тело еще дергалось в предсмертных судорогах. Я не испытывал никакого удовлетворения. Мной владела одна мысль: поскорее снять с него форму, пока она не запачкалась в крови.

Переодевшись, я вернулся к Чарльзу. Тот удивленно поднял бровь.

– Вы смахиваете на заправского солдата, – сказал он.

Я иронически усмехнулся:

– Теперь нужно посвятить Питкэрна в наши замыслы. Когда я подам сигнал, ты устроишь небольшую свару. Это отвлечет внимание Брэддока и его людей, и мы ускользнем.

– Эй, парни! Построились и идем дальше! – распорядился генерал.

Я незаметно юркнул в строй и зашагал опустив голову. Я знал: Брэддок сейчас думал только о том, как бы завербовать побольше новобранцев. На своих людей он внимания не обращал. Солдаты, в свою очередь, так боялись навлечь на себя генеральский гнев, что тоже думали только о вербовке. Им было некогда замечать незнакомца в своих рядах. Поравнявшись с Питкэрном, я негромко произнес:

– Еще раз здравствуйте, Джон.

Он слегка вздрогнул, взглянул на меня и не удержался от возгласа:

– Мастер Кенуэй?

Я утихомирил его, потом огляделся по сторонам. Солдатам было не до нас.

– Мне было непросто затесаться в эти ряды… но, как видите, я здесь. Я собираюсь вызволить вас.

– Вы всерьез думаете, что мы сумеем выбраться из отряда? – теперь уже шепотом спросил Питкэрн.

Я улыбнулся:

– Вы мне не верите?

– Я вас почти не знаю.

– Вы знаете достаточно.

– Послушайте, – зашептал Питкэрн, – я был бы искренне рад вам помочь. Но вы слышали Брэддока. Если он что-то заподозрит, расправа ждет нас обоих.

– Брэддоком займусь я, – заверил я его.

– Как? – недоверчиво спросил Питкэрн.

Я внимательно посмотрел на него, давая понять, что знаю, о чем говорю. Потом сунул пальцы в рот и громко свистнул.

Это был сигнал, которого дожидался Чарльз. Он выскочил из узкого прохода между домами и, естественно, сразу привлек к себе внимание. Рубашку он снял, замотав ею лицо до самых глаз. Вся остальная одежда была измята и перепачкана грязью. В волосах застряли комья глины. Никто не узнал бы в нем армейского офицера. Сейчас он был похож на умалишенного. Чарльз и вел себя соответствующим образом. Он оказался на пути у отряда. Солдаты остановились. Они были настолько ошеломлены, что даже не подумали схватиться за оружие.

– Эй, вы! – крикнул им Чарльз. – Все вы – воры и мерзавцы! Вы клянетесь, что империя вознаградит нас и воздаст нам славу! Но это лишь слова. А что нас ждет в конце? Может, вы не знаете? Так я вам скажу! Смерть! И за что мы гибнем? За скалы и лед? За деревья и реки? За нескольких мертвых французов? Не хотим мы такого конца! Не нужен он нам! А потому возьмите ваши лживые обещания, ваши туго набитые кошельки, ваши мундиры и мушкеты… возьмите все, что вам так дорого, и поглубже запихните себе в задницу!

Солдаты переглядывались, открыв рот. Они не верили, что кто-то способен произнести такое вслух. Я опасался, что они вообще не предпримут никаких действий. Даже Брэддок, остановившийся в нескольких шагах, стоял с разинутым ртом, не зная, что предпринять.

Неужели отряд сейчас опомнится и пойдет дальше? Возможно, Чарльзом владели те же опасения, поскольку следом он выкрикнул:

– Плевать мне на вас и на вашу лживую войну!

Не ограничившись словами, Чарльз нагнулся, поднял с земли большой кусок конского навоза и запустил в солдат. Большинству удалось вовремя отскочить. Но генералу Эдварду Брэддоку не повезло.

Он посмотрел на бурую лепешку на своем красном мундире. Теперь генерал точно знал, что предпринять. Брэддока охватил привычный гнев. Он заорал так, что на окрестных деревьях задрожали листья.

– За ним! Догнать!

Несколько солдат бросились к Чарльзу – парень пробежал мимо генерала и юркнул в переулок.

Это был наш шанс. Но Джон не торопился им воспользоваться.

– Черт побери, – пробормотал он.

– В чем дело? – спросил я. – Мешкать нельзя. Бежим!

– Боюсь, что далеко мы не убежим. Ваш человек тоже. Этот проход оканчивается тупиком.

Я едва сдержался, чтобы не застонать вслух. Спасательная операция шла полным ходом, только вот спасать теперь приходилось другого человека. Не раздумывая, я бросился в проход между домами.

Увы, я появился слишком поздно. Чарльза успели арестовать. Я мог лишь молча смотреть и бормотать мысленные проклятия, видя, как его потащили обратно, чтобы поставить пред грозные очи взбешенного генерала Брэддока. Тот уже схватился за меч. Я решил, что все это зашло слишком далеко.

– Отпустите его, Эдвард! – потребовал я.

Брэддок повернулся ко мне. Полагаю, его лицо, и без того весьма мрачное, стало еще мрачнее. Солдаты лишь переглядывались, потеряв дар речи. Чарльз, которого держали двое, с благодарностью посмотрел на меня. Рубашка по-прежнему скрывала его лицо.

– Это опять ты? – сердито плюнул Брэддок.

– А вы думали, я не вернусь? – спокойно спросил я.

– Я больше удивлен тем, как быстро ты себя раскрыл, – язвительно бросил мне генерал. – Похоже, теряешь хватку.

У меня не было желания обмениваться с Брэддоком любезностями.

– Отпустите нас, и Джона Питкэрна тоже, – сказал я.

– Я не позволю оспаривать мои приказы, – заявил Брэддок.

– Я тоже.

Глаза Брэддока пылали. Неужели мы действительно потеряли этого человека? На мгновение я представил, как сижу рядом с ним, показываю книгу Реджинальда и вижу перемену, начинающую происходить в его душе. Как это было со мной. Способен ли Брэддок испытать нечто сродни озарению, которое испытал я сам, плывя в Америку? Может, еще не все потеряно и Брэддока можно вернуть в наши ряды?

– Всех заковать в цепи! – распорядился генерал.

Нет, его не вернуть.

И вновь я остро пожалел, что рядом нет Реджинальда. Он бы погасил конфликт в самом начале, не допустив ненужных жертв.

Я решил не сдаваться без боя и начал сражение немедленно. Скрытый клинок вновь взялся за дело. Ближайший ко мне солдат упал, не успев понять, что умирает. Он так и остался лежать с изумленным лицом. Краешком глаза я увидел, как Брэддок отскочил в сторону и схватился за меч. Одновременно он пролаял приказ другому солдату, у которого наготове был заряженный мушкет. Но Джон оборвал затею стрелка раньше, чем палец солдата успел нажать на спуск. Его меч полоснул солдату по запястью. Кисть уцелела, но лезвие пробило руку до кости. Пальцы сами собой разжались, и мушкет упал на землю.

Еще один солдат напал на меня слева. Мы обменялись несколькими ударами, пока я не прижал его к стене и мое лезвие не пропороло ему мундир, вонзившись в сердце. Повернувшись, я встретил третьего нападавшего, отразил его удар и полоснул по груди, столкнув в грязь. Я перевел дух, отирая с лица чужую кровь. Тем временем Джон расправился с очередным подскочившим к нему солдатом. Чарльз, отобрав меч у одного из своих пленителей, убил сначала его, а потом и другого.

Сражение кончилось. Последним, кто остался в живых, был генерал Эдвард Брэддок.

Мне не составило бы труда оборвать и его жизнь. По его глазам я понял: он тоже это знал. Любые узы, когда-то связывающие нас, – будь то принадлежность к одному ордену или уважение к Реджинальду – перестали существовать.

Я молча постоял, затем опустил меч.

– Сегодня я останавливаюсь лишь потому, что когда-то вы были моим собратом по ордену и в нравственном отношении стояли выше, чем сейчас. Но если наши пути пересекутся снова, я припомню вам все.

Я повернулся к Джону:

– Джон, вы свободны.

Я, Чарльз и Джон повернулись и пошли, торопясь поскорее покинуть это место.

– Предатель! – крикнул нам вслед Брэддок. Его слова были адресованы Джону. – Что ж, иди с ними. Погружайся с головой в их идиотские занятия. А когда ты вдруг окажешься на дне темной ямы, где будешь подыхать с перебитыми руками и ногами, надеюсь, ты вспомнишь мои слова. И они станут последним твоим воспоминанием.

Окончив эту тираду, Брэддок двинулся в другую сторону, перешагивая через трупы своих солдат и расталкивая прохожих. На бостонских улицах всегда хватало солдатских отрядов, и Брэддок легко мог найти себе подмогу. Памятуя об этом, мы решили не испытывать судьбу. Я в последний раз взглянул на тела убитых, распластавшиеся в уличной грязи, и подумал об их сегодняшней миссии по вербовке новобранцев. Наверное, у них и раньше бывали не слишком удачные дни, но чтобы вот так…

Пока мы шли к «Зеленому дракону», горожане старались к нам не приближаться. Ничего удивительного: мы были с головы до пят забрызганы грязью и кровью. Чарльз пытался на ходу придать своей одежде более приличный вид. Джон, почувствовав мою особую враждебность к Брэддоку, захотел узнать ее причины. Я рассказал ему о зверском убийстве голландской семьи.

– С того момента я уже не мог относиться к Брэддоку как прежде, – продолжал я. – Мне потом довелось участвовать еще в нескольких сражениях под его командованием, и каждое оказывалось тягостнее предыдущего. Брэддок сделался ненасытным. Он убивал всех без разбору: врагов и союзников, солдат и мирных жителей, проштрафившихся и невиновных. Если кто-то становился помехой на его пути, он погибал. Брэддок утверждал, что насилие эффективнее любых других мер. Эти слова превратились у него в заклинание. Его необузданная и неоправданная жестокость разбила мне сердце.

– Мы должны его остановить, – сказал Джон, оглядываясь назад и, видимо, считая, что еще не поздно это сделать.

– Возможно, вы правы… Но во мне еще остается дурацкая надежда… Может, еще не все потеряно и Брэддока можно спасти… Понимаю, как глупо надеяться, что человек, погрязший в убийствах, вдруг изменится.

Но такой ли уж глупой была моя надежда? Я шел, продолжая размышлять об этом. Разве сам я не изменился?

 

1

«Зеленый дракон» был самым подходящим местом, чтобы узнавать обо всех заговорах, замышлявшихся против нас. И в этом занятии Томасу не было равных. Поручение не казалось ему тяжкой обязанностью. Наоборот, он мог сидеть себе, потягивая эль, и прислушиваться к разговорам других либо выспрашивать у подвыпивших посетителей самые свежие новости и слухи. У Хики это здорово получалось. Он понимал, что от него сейчас многое зависит. Мы нажили себе сильных и коварных врагов. Однако Сайлас Тэтчер был даже не так опасен, как генерал Эдвард Брэддок.

Вчера вечером я сидел у себя в комнате и писал в дневник. Рядом лежал скрытый клинок. Меч я тоже положил так, чтобы сразу до него дотянуться, если Брэддок вдруг вздумает нанести ответный удар. В его намерении отомстить я не сомневался. После вчерашнего мне придется спать вполглаза, обложившись оружием, и постоянно оглядываться. Мысли о такой жизни угнетали, но разве у меня был выбор? По словам Слейтера, Брэддок фактически порвал с орденом. Освободив себя от любых обязательств по отношению к тамплиерам, Брэддок стал непредсказуемым. Что еще хуже, под командованием этого маньяка была целая армия.

Утешало сознание того, что я сумел подобрать себе отличных помощников. Вот и сейчас мы все собрались в задней комнате, где с появлением Питкэрна стало еще теснее. Но, помня, кто нам противостоит, я искренне радовался вхождению Джона в наши ряды.

Когда я вошел, все встали, приветствуя меня; даже Томас, который сегодня был трезвее обычного. Я обвел взглядом своих соратников. Раны на лице Бенджамина почти исчезли. Джон, освободившийся от кандалов подчинения Брэддоку, воспрянул духом. Хмурое выражение на его лице сменилось улыбкой. А вот Чарльзу было не до смеха. Официально он все еще являлся офицером британской армии, и Брэддок имел формальное право затребовать его к себе. Поэтому, если только он не отвлекался на очередную «несуразность» Томаса, то хмурился, думая о своем. Что касается Уильяма, тот по-прежнему был весь в работе. Вот и сейчас он стоял с гусиным пером в руке, сравнивая изображения на амулете с книгой. Потом он снова склонился над картами, отошел к конторке, полистал записи. Пока что все его напряженные усилия не давали результатов. Уильям по-прежнему не мог указать хотя бы примерное местонахождение хранилища.

Я попросил соратников сесть и тоже опустился на стул.

– Джентльмены, по-моему, я нашел решение нашей проблемы. Во всяком случае, Одиссею это удалось.

Упоминание героя греческих мифов произвело на собравшихся разное впечатление. Уильям, Чарльз и Бенджамин глубокомысленно кивали, Джон и Томас испытывали некоторое замешательство. У Томаса поубавилось самоуверенности.

– Одиссей? Еще один новенький? – рыгнув, спросил он.

– Дубина, это греческий герой, – поморщился Чарльз.

– Друзья, позвольте мне объяснить, что к чему, – вмешался я. – Мы проникнем в форт Сайласа под видом своих. Когда окажемся внутри, устроим ловушку, освободим пленных индейцев и убьем работорговца.

Я следил за лицами соратников, обдумывающих мой план. Первым, как ни странно, заговорил Томас.

– Хитро придумано, сэр, – заулыбался он. – Мне нравится.

– В таком случае давайте начинать. Перво-наперво, нам необходимо пристроиться к какому-нибудь конвою…

 

2

Мы с Чарльзом расположились на крыше дома, откуда могли следить за одной из городских площадей. Мы оба были в военной форме.

Я оглядел свой армейский наряд. На коричневом кожаном поясе еще остались следы крови Слейтера. Пятно было и на белом чулке. Однако в целом вид у меня был вполне офицерский. У Чарльза тоже, хотя мундир его явно раздражал.

– Я успел забыть, до чего неудобны эти костюмы, – посетовал он.

– Без них нам никак не обойтись, – заметил ему я. – Обман должен выглядеть правдоподобным.

Судя по всему, долго мучиться в мундире Чарльзу не придется.

– Конвой должен скоро появиться. Атаковать будешь по моему сигналу.

– Так точно, сэр! – по-военному ответил Чарльз.

Внизу, на площади, дальний выезд загородила перевернутая телега. Двое усердно корпели над нею, пытаясь вновь поставить на колеса.

Вернее сказать, усердно делали вид, будто пытаются поставить телегу на колеса. Этими двумя были Томас и Бенджамин. Чуть раньше мы вчетвером намеренно опрокинули эту колымагу. Она лежала так, что делала проезд невозможным. Неподалеку, возле приземистой кузницы, расположились Джон и Уильям. Оба сидели на перевернутых ведрах, надвинув шляпы на самые глаза. Ни дать ни взять – кузнецы, вышедшие передохнуть в тени своей кузницы и не особо торопящиеся возвращаться к работе, поскольку пялиться на окружающий мир им было интереснее, чем махать молотом.

Итак, ловушку мы расставили. Я достал подзорную трубу и навел на пространство за площадью. Вот и конвой. В нашу сторону двигался отряд из девяти солдат. Один из них правил сенной телегой, а на телеге позади него…

Я настроил резкость. Позади красномундирника сидела индианка из племени могавков. Меня поразила не только красота этой женщины, но и гордое выражение ее глаз. Ее спина была прямой как струна, что разительно отличало ее от сгорбившегося солдата, неторопливо курившего трубку с длинным чубуком. На лице женщины я заметил ссадины и неожиданно для себя ощутил вспышку гнева. Интересно, давно ли солдаты схватили эту женщину и как им это удалось? По всему чувствовалось, она сопротивлялась.

– Сэр, не пора ли подавать сигнал нашим? – спросил Ли, прервав мои размышления.

– Пора, Чарльз, – ответил я и, сунув пальцы в рот, негромко свистнул.

Наши соратники внизу подали ответные сигналы, показывая свою готовность. Меж тем Томас и Бенджамин продолжали свой спектакль с подъемом телеги.

Мы ждали. Ждали до тех пор, пока солдаты и телега с пленной не пересекли площадь и не увидели неожиданную преграду.

– Это что еще за чертовщина? – раздраженно спросил один из солдат, шедших впереди.

– Тысяча извинений, любезные сэры, – забубнил Томас. – Неувязочка у нас тут вышла. Перевернулась наша повозка, будь она неладна.

Томас развел руками, виновато и заискивающе улыбаясь.

Распознав акцент Томаса, старший конвоя презрительно поморщился. Его лицо заметно покраснело от раздражения. Правда, оно еще не успело сравняться по цвету с мундиром, но все к этому шло.

– Убирайте вашу колымагу, и поживее! – распорядился старший.

Томас подобострастно поднес руку к своей лохматой челке и принялся помогать Бенджамину поднимать телегу.

– Не извольте беспокоиться, милорд. Мигом подымем.

Мы с Чарльзом, распластавшись на животе, продолжали наблюдать. Джон и Уильям, внешне безучастные к происходящему, тоже внимательно следили за развитием событий. Солдаты, вместо того чтобы просто обойти телегу или помочь Томасу и Бенджамину поднять ее, стояли и тупо смотрели. Старший ждал, распаляясь все сильнее, пока у него не лопнуло терпение.

– Эй, вы! Или вы сейчас же поднимете свою развалюху, или мы проедем прямо по ней.

– Умоляю, сэр! Потерпите еще чуть-чуть.

Том поднял глаза к крыше, где лежали мы, затем поглядел на Уильяма и Джона. Те сидели в полной готовности, держа руки на эфесах мечей.

– Мы почти закончили, – произнес Том ключевую фразу, являвшуюся сигналом к началу действий.

Бенджамин мгновенно выхватил меч и прыгнул на ближайшего к нему солдата. Старший не успел опомниться, как Томас сделал то же самое. Достав из рукава кинжал, Хики проворно всадил лезвие старшему в глаз.

Уильям и Джон разом прекратили свою «передышку» и поспешили к опрокинутой телеге, успев уложить троих. Наконец и мы с Чарльзом спрыгнули вниз, застигнув оставшихся солдат врасплох. Вскоре и они были мертвы. Нам было некогда с ними церемониться, не говоря уже о времени для честного поединка. Нас заботило только одно – успеть снять с них мундиры, пока те не перепачкались в крови. Когда мы раздевали солдат, кажется, кто-то из них был еще жив. Проверять нам тоже было некогда. Тела мы проворно перетащили в здание пустующей конюшни и заперли дверь на засов. Опрокинутая телега словно по волшебству была поднята и отодвинута в сторону. Вместо девяти солдат сопровождение телеги с пленной индианкой продолжили шестеро.

Я огляделся по сторонам. Площадь, малолюдная до нашей вылазки, теперь совсем опустела. Мы не знали, кто мог оказаться невольным свидетелем нашей засады. Хорошо, если колонисты, ненавидящие англичан. Этих такой исход сражения только обрадовал бы. А вдруг его видели приверженцы британской армии, которые поспешили в форт Саутгейт сообщить Сайласу о случившемся и предостеречь его? Одно я знал наверняка: нам ни в коем случае нельзя терять время.

Я занял место убитого кучера. Индианка отодвинулась, насколько позволяли ее кандалы, и посмотрела на меня. Чувствовалось, случившееся насторожило ее, но выражение глаз оставалось бунтарским.

– Мы это сделали, чтобы помочь тебе, – сказал я, пытаясь ее убедить. – И твоим соплеменникам, которых держат в форте Саутгейт.

– Тогда освободи меня, – сказала она.

– Освобожу, но не раньше, чем мы окажемся внутри форта, – с сожалением ответил я. – Иначе караульные у ворот могут заподозрить неладное, и вся наша затея провалится.

«Другого от вас я и не ожидала», – говорил ее взгляд.

– Я позабочусь о твоей безопасности. Слово даю, – сказал я, все еще пытаясь ее убедить.

Я дернул поводья. Пара лошадей тронулась с места. Заскрипели колеса. Мои соратники окружили телегу, как и полагалось конвою.

– Ты что-нибудь знаешь о вылазках Сайласа? – спросил я индианку. – Много ли у него солдат в форте? Как они расставлены?

Женщина молчала. Возможно, она ничего не знала или попросту не желала со мной говорить.

– Должно быть, ты для него очень важная пленница, раз он послал за тобой девятерых солдат, – продолжал расспрашивать я, а она продолжала молча слушать. – Жаль, что ты нам не доверяешь… хотя я вполне понимаю твою настороженность. Подождем, пока ты не увидишь подтверждения моих слов.

Когда она и на этот раз ничего не сказала, я решил больше не тратить слова понапрасну и замолчал.

Наконец мы достигли ворот форта.

– Стойте! – крикнул нам часовой.

Я натянул поводья, тормозя лошадей. Мои соратники тоже остановились.

– Добрый вечер, джентльмены, – приветствовал я часовых.

Никто из них не был настроен на обмен любезностями.

– Докладывайте, – равнодушным тоном потребовал первый часовой.

При виде индианки его глаза оживились и заблестели от похотливого вожделения. Женщина ответила ему ядовитым взглядом.

Я вдруг вспомнил, как в первый день, едва ступив на причал Бостона, захотел увидеть, какие перемены принесло правление англичан американской земле и ее коренным обитателям. Мне не понадобилось много времени, чтобы убедиться: для краснокожих появление бледнолицых стало настоящей бедой. Мои соотечественники произносили возвышенные речи о спасении Америки. На самом деле мы вели себя здесь как захватчики.

– Везем подарок для Сайласа, – сказал я, указывая на пленницу.

Часовой кивнул, сладострастно облизнулся, затем постучал в ворота, чтобы нас впустили. Вскоре мы оказались на территории форта. Внутри было тихо. Рядом тянулись невысокие крепостные стены, сложенные из темного камня. На них стояли пушки, повернутые в сторону моря. Туда же смотрели и солдаты, расхаживавшие по парапетам с мушкетами через плечо. Видимо, в форте со дня на день ждали нападения французов.

Мы проехали мимо, стараясь вести себя так, как подобает солдатам Сайласа. Найдя укромный уголок, я остановил телегу и сразу же сбил кандалы с рук и ног индианки.

– Как видишь, я выполнил свое обещание. А теперь, с твоего позволения, я тебе кое-что объясню…

Но женщина ничего не пожелала слушать. Сверкнув глазами, в которых я не заметил и тени благодарности, она спрыгнула с телеги и исчезла в темноте. Я смотрел ей вслед с чувством незаконченного дела. Мне почему-то очень хотелось остаться с ней наедине и рассказать о том, что мы задумали.

Томас намеревался было догнать индианку, но я его остановил.

– Пусть бежит, – сказал я ему.

– А если она нас выдаст? – возразил он.

Я смотрел в сторону, куда скрылась женщина. Казалось, она никогда не ехала на этой телеге и вообще была плодом моей фантазии.

– Не выдаст, – заверил я Томаса.

Место, где мы собрались, было достаточно уединенным. Я жестом подозвал соратников и сказал, что теперь нужно освободить пленных индейцев и ни в коем случае не обнаружить себя перед солдатами. Все молча кивали. Никто не улыбался, понимая серьезность нашего положения.

– Как обойдемся с Сайласом? – спросил Бенджамин.

Проще всего было бы тихо убить этого мерзавца. Достаточно вспомнить, как издевательски он держал себя с пленным Бенджамином тогда, на складе. Но я помнил об обещании доктора самому расправиться с работорговцем.

– Полагаю, он умрет от твоей руки, – сказал я Черчу, с которым успел подружиться.

Мои люди растворились в темноте. Я решил понаблюдать за Чарльзом, как-то незаметно ставшим моим учеником. Он в это время подошел к кучке солдат и представился. На другом конце плаца Томас умело затесался в ряды караульных. Уильям и Джон неспешно двигались к зданию крепостной тюрьмы, где содержались захваченные индейцы. Караульный попытался преградить моим соратникам путь. Внимание остальных солдат было отвлечено Чарльзом и Томасом. Довольный обстановкой, я подал Джону скрытый сигнал, подняв вверх большой палец. Он что-то сказал Уильяму, и оба остановились перед тюремным караульным.

– Чего надо? – успел спросить караульный и тут же стал оседать, получив от Джона удар в пах.

Тихо рыча, как зверь, попавший в ловушку, караульный выронил копье. Джон, не теряя времени, сорвал у него с пояса ключи. Оглянувшись по сторонам, Питкэрн быстро открыл ключом дверь, схватил со стены факел и скрылся внутри.

Я тоже огляделся. Никто из солдат не видел маленького происшествия у двери тюрьмы. Находившиеся на стенах все так же пристально вглядывались в морской простор. Внимание остальных оттягивали на себя Чарльз и Томас.

Повернувшись к открытой тюремной двери, я увидел Джона и вместе с ним – первых освобожденных узников.

И вдруг с парапета заметили происходящее.

– Что вы там вытворяете? – крикнул нам солдат, наводя на нас мушкет.

Хуже всего, что он поднял крик. Я стремглав бросился к лестнице и поднялся на парапет. Караульный уже собирался выстрелить, когда я придавил его своим телом и ударил скрытым клинком в челюсть. Солдат рухнул на меня. Я воспользовался его телом, как прикрытием, чтобы через мгновение вскочить и ударить в сердце второго караульного. Третий взял на мушку Уильяма, однако я успел полоснуть солдату по ногам. Тот упал. Я добил его ударом в затылок. Джонсон махнул мне в знак благодарности и занялся очередным солдатом. Кровь, брызнувшая из-под солдатского мундира, забрызгала Уильяму лицо.

Вскоре мы перебили всех, кто находился на парапете стены. Неожиданно открылась дверь другого строения. На пороге стоял рассерженный Сайлас.

– Я просил всего-навсего один час тишины! – заорал он. – Так нет! Не успел я проспать и десяти минут, как вы тут устроили это безумие. Я требую объяснений, и потрудитесь, чтобы они были убедительными!

И вдруг Сайлас застыл как вкопанный. Гневная тирада оборвалась. Он заметно побледнел, увидев, что плац усеян телами его солдат. Взгляд Сайласа метнулся к распахнутой двери тюрьмы, откуда выбегали пленные индейцы. Джон их подгонял, требуя не задерживаться.

Сайлас выхватил меч. Из дома, откуда он вышел, появилось несколько солдат.

– Как? – взревел он. – Как вы это допустили? Кто выпустил мой драгоценный товар? Что за неслыханная дерзость! Будьте уверены: всем виновным не сносить головы. Но вначале… вначале мы наведем порядок.

Солдаты Сайласа торопливо застегивали на себе мундиры, прикрепляли к поясу мечи, заряжали мушкеты. Плац, где совсем недавно валялись лишь тела убитых, вдруг заполнился красномундирниками, жаждавшими отомстить. Сайлас был вне себя. Он кричал, топал ногами и размахивал руками. Потом, сообразив, что нужно не кричать, а действовать, он несколько успокоился и стал отдавать распоряжения:

– Накрепко закрыть ворота форта. Убивать всякого, кто попытается сбежать. Мне все равно, будет ли это кто-то из нас или один из… них. Каждый, кто окажется возле ворот, станет трупом! Это вам понятно?

Сражение продолжалось. Чарльз, Томас, Уильям, Джон и Бенджамин оказались в гуще солдат и внесли сумятицу в их ряды. Те уже не понимали, кто рядом с ними – свой или чужой. Эта путаница стоила жизни не одному солдату. Индейцы, покинувшие тюрьму, были безоружны. Сбившись в кучу, они ждали, чем все кончится. Солдаты выстроились цепью у ворот форта. Сайлас находился там же, требуя от них быть безжалостными и беспощадными. Лучший момент для расправы с ним нам вряд ли представится. Сейчас работорговца заботило только одно – удержать свой товар. Сколько его солдат могут проститься с жизнью, Сайласа не волновало. Им двигала алчность и уязвленная гордость.

Я подал знак Бенджамину. Мы приблизились к Сайласу. Краешком глаза он нас заметил. На лице работорговца мелькнуло замешательство. Вскоре он осознал два печальных для него факта: он понял, что перед ним – двое из числа возмутителей спокойствия, устроивших нападение на форт. Второй факт был еще печальнее первого: Сайлас понял, что мы отрезали его от верных ему солдат. Со стороны мы с Бенджамином смотрелись как верные телохранители, оберегающие хозяина.

– Меня вы не знаете, – сказал я Сайласу. – Зато с другим джентльменом вы хорошо знакомы…

Бенджамин вышел вперед.

– Если помните, Сайлас, я тогда вам кое-что пообещал, – сказал Черч. – И теперь намерен выполнить свое обещание.

Все было кончено в считаные секунды. Бенджамин проявил милосердие, быстро оборвав жизнь своего противника. Издевательства, столь любимые Тесаком и самим Сайласом, были ему омерзительны.

Гибель командира подорвала боевой дух его людей. Оборона пала сама собой. Солдаты торопились спастись бегством. За ними из форта посыпали индейцы. Среди них я увидел ту женщину. Она не торопилась скрыться, а старалась помочь соплеменникам. Эта индианка была красива не только внешне, но и внутренне. В какой-то момент наши глаза встретились. Я стоял, словно зачарованный ею. А потом она исчезла.

 

1

Становилось все морознее. Рано утром по свежевыпавшему снегу мы выехали в Лексингтон, преследуя…

Пожалуй, «одержимость» все-таки слишком сильное слово. В таком случае – «увлеченность». Да, я был сильно увлечен женщиной из племени могавков, которую впервые увидел еще летом. Точнее, увлечен ее поисками.

Зачем?

Задай мне подобный вопрос Чарльз, я бы ему ответил, что эта индианка прилично говорит по-английски и потому могла бы оказаться весьма полезной при установлении контактов с соплеменниками и помощи в поисках хранилища.

И это было бы правдой. Но только отчасти.

В Лексингтон мы отправились вместе с Ли. Проехав некоторое расстояние, он вдруг сказал:

– Сэр, боюсь, у меня для вас плохая новость.

– И что же это за новость?

– Брэддок требует, чтобы я возвращался на службу в его полк. Я пытался выпросить себе еще немного времени, но он и слышать ничего не желает, – с печальным вздохом ответил Чарльз.

– Он, вне всякого сомнения, до сих пор злится из-за потери Джона. Да и своего позора простить нам не может. – Надо было расправиться с Брэддоком еще тогда, воспользовавшись удобным случаем. Хватило бы у меня духу оборвать его жизнь? – Пока что тебе придется подчиниться его требованиям. В ближайшее время я постараюсь найти способ освободить тебя из-под его власти.

Как? Этого я и сам не знал. В прошлом я мог рассчитывать на письмо Реджинальда, которое заставило бы Брэддока изменить свое решение, но еще несколько месяцев назад я убедился, что орден больше не имеет никакого влияния на генерала.

– Я не хотел вас огорчать, – сказал Чарльз.

– Твоей вины тут нет, – ответил я ему.

Мне будет недоставать Чарльза. Ведь именно благодаря ему мы смогли установить местонахождение моей таинственной незнакомки. По его сведениям, индианку нужно было искать за пределами Бостона, в Лексингтоне, где сейчас она настраивала соплеменников против англичан, которыми командовал Брэддок. Кто посмел бы упрекнуть эту женщину, видевшую порабощенных индейцев в форте у Сайласа? И потому мы с Чарльзом отправились в Лексингтон. В данный момент мы находились на месте недавно покинутой охотничьей стоянки.

– Она где-то неподалеку, – сказал мне Чарльз.

Мне показалось или у меня действительно участился пульс? Прошли те времена, когда мысль о женщине заставляла мое сердце биться чаще. Моя жизнь протекала либо в учебе, либо в странствиях; что же касается женщин в моей постели – они появлялись эпизодически, и ни с одной из них у меня не сложилось серьезных отношений. Во времена моей службы в Колдстримском полку это были прачки, с которыми я иногда проводил ночь. Порой моими кратковременными подругами становились официантки и дочери землевладельцев. Эти женщины дарили мне утешение – телесное и душевное, но ни одна из них не запомнилась мне чем-то особенным.

А эта индианка… В ее глазах я увидел что-то такое… возможно, в ней я почувствовал родственную душу. Такого же одинокого воина, как я; такое же израненное сердце, как мое. Такие же усталые глаза, глядящие на мир.

Я осмотрел место стоянки.

– Костер загашен совсем недавно, – сказал я Чарльзу. – И следы на снегу свежие. Она где-то поблизости.

Я спешился. Увидев, что Чарльз готов последовать моему примеру, я покачал головой:

– Тебе лучше всего отправиться к Брэддоку, Чарльз. Не стоит возбуждать в нем излишних подозрений. Дальше я управлюсь и сам.

Чарльз молча кивнул. Развернув лошадь, он уехал. Я проводил его взглядом и снова принялся разглядывать заснеженную землю, думая об истинной причине столь поспешного прощания с моим соратником. Я точно знал, что это за причина.

 

2

Я ползком пробирался между деревьями. Снова пошел снег. В лесу установилась странная тишина. Единственным звуком было мое дыхание, выдававшее себя струйками пара. Я двигался быстро, но бесшумно. Вскоре я увидел ее – точнее, ее спину. Женщина сидела на корточках в снегу, проверяя ловушку на зверя. Я с максимальной осторожностью приблизился к ней. Индианка почуяла мое появление и напряглась.

Она явно слышала меня, несмотря на то что я двигался бесшумно.

Уже в следующее мгновение индианка перекатилась на бок, схватила мушкет, оглянулась и побежала в лес.

Я побежал следом.

– Прошу тебя, не убегай! – крикнул я. – Я всего лишь хочу поговорить. Я тебе не враг!

Но она не останавливалась. Я довольно быстро бежал по пересеченной местности, почти не увязая в снегу. Однако индианка была проворнее. Вскоре она достигла кромки леса. Снега здесь было значительно больше. Женщина то и дело стряхивала его с себя, петляя между ветвями.

Она уводила меня все дальше в лес и, наверное, сумела бы скрыться, если бы природа не сыграла с ней злую шутку. Не разглядев под снегом древесный корень, индианка зацепилась за него, споткнулась и упала. Я подбежал к ней с единственной целью – помочь. Бег все-таки утомил меня. Я тяжело дышал. Глотая воздух ртом, я вскинул вверх руку и с расстановкой произнес:

– Я… Хэйтем. Я… пришел… с миром.

Женщина посмотрела на меня так, будто не поняла ни слова. Во мне зашевелился страх. Возможно, тогда, в телеге, я ошибся в своих предположениях. Возможно, она вообще не говорила по-английски.

– Ты что, больной?

Нет, она прекрасно говорила по-английски.

– Ой… прости.

Индианка неодобрительно покачала головой.

– Чего тебе надо? – спросила она.

– Для начала узнать твое имя.

Постепенно я совладал с дыханием, и мои плечи перестали вздыматься. Из ноздрей валили густые клубы пара.

Чувствовалось, индианка колебалась. Я видел это по ее лицу. Наконец она сказала:

– Меня зовут Гадзидзио.

Я безуспешно попытался повторить ее имя.

– Зови меня просто Дзио, – сказала она. – А теперь говори, зачем ты здесь.

Я снял с шеи амулет и показал ей:

– Ты, случайно, не знаешь, что это такое?

Она вдруг схватила меня за руку.

– Откуда он у тебя? – спросила она.

Я не сразу сообразил, что Дзио смотрит вовсе не на амулет, а на мой скрытый клинок. Я наблюдал за ее поведением, испытывая противоречивые чувства: гордость, восхищение, а затем и тревогу, когда она случайно коснулась пружины, вытолкнув лезвие клинка. К чести Дзио, она даже не вздрогнула. Только посмотрела своими широко раскрытыми карими глазами. Я почувствовал, что пал в этих глазах еще ниже, услышав:

– Я видела твою маленькую тайну.

Я попытался улыбнуться и придать себе более уверенный вид. Затем снова помахал у нее перед глазами цепочкой с амулетом.

– Ты знаешь, что это такое? – повторил я вопрос.

Дзио взяла амулет, пригляделась:

– Где ты взял эту вещь?

– У старого друга, – ответил я, подумав о Мико и мысленно вознеся краткую молитву о его душе.

Может, это он сейчас должен был бы стоять здесь? Ассасин Мико вместо меня, тамплиера?

– Я лишь видела похожие знаки в одном месте, – сказала Дзио, и я сразу почувствовал внутреннее волнение.

– Где?

– Мне… мне нельзя об этом рассказывать.

Я наклонился к ней. Заглянул в глаза, надеясь «уговорить» их. Я призвал на помощь всю присущую мне силу убеждения.

– Я спас твоих соплеменников. Неужели для тебя это ничего не значит?

Дзио молчала.

– Послушай, я же тебе не враг, – продолжал напирать я.

Наверное, сейчас она вспоминала, как мы рисковали, вызволяя ее соплеменников из застенков Саутгейта. И быть может, Дзио увидела во мне то, что ей понравилось.

В любом случае она кивнула:

– Здесь поблизости есть холм. На вершине растет большое дерево. Идем туда и проверим, говоришь ли ты правду.

 

3

Дзио привела меня на холм. Внизу лежал городок под названием Конкорд.

– В этом городе много солдат. Они хотят согнать мой народ с наших земель. Солдатами командует человек… его зовут Бульдогом, – сказала она.

Я мгновенно понял, о ком речь.

– Эдвард Брэддок…

– Ты его знаешь? – насторожилась Дзио.

– Он мне не друг, – поспешил заверить ее я.

Никогда еще я не говорил с такой искренностью.

– Каждый день мои люди гибнут из-за таких, как он, – гневно произнесла Дзио.

– Я предлагаю прекратить это. Совместными усилиями.

Дзио пристально посмотрела на меня. Взгляд ее был суровым, полным сомнения. Но я уловил и проблески надежды.

– Что ты предлагаешь? – спросила она.

И вдруг я понял. Теперь я четко знал, что нам делать.

– Мы должны убить Эдварда Брэддока.

Помолчав несколько минут, чтобы услышанное уложилось в голове индианки, я добавил:

– Но вначале нам нужно его найти.

Мы двинулись вниз по склону холма, в сторону Конкорда.

– Я тебе не доверяю, – без обиняков заявила Дзио.

– Знаю.

– И ты все равно идешь со мной?

– Да. Я докажу тебе, что ты ошибаешься.

– Этого не случится.

Ее зубы были плотно стиснуты. Дзио верила в то, что говорила. Я понимал: мне предстоит еще долгий путь по завоеванию доверия этой загадочной, притягательной женщины.

В Конкорде, возле таверны, я остановился.

– Подожди на улице, – сказал я Дзио. – Индейская женщина может вызвать подозрение. Я уж не говорю про твой мушкет.

Она покачала головой и надвинула капюшон.

– Я не впервые появляюсь среди твоего народа, – сказала она. – Я умею себя держать.

Что ж, будем надеяться.

Мы вошли. В таверне было полным-полно солдат Брэддока. Они выпивали с неистовством, которое наверняка впечатлило бы Томаса Хики. Мы бродили между столами, подслушивая разговоры. Нам удалось узнать, что Брэддок готовился к передислокации своей армии. Англичане намеревались загнать под ружье местных индейцев и двигаться на север, чтобы дать бой французам. Я убедился, что солдаты всерьез боятся Брэддока. Вокруг только и говорили о его безжалостности. По словам солдат, даже офицеры не решались перечить генералу. Вскоре я узнал имя одного смельчака из числа офицеров, не боявшегося возражать Эдварду. Это был некто Джордж Вашингтон. О нем восхищенно перешептывались двое солдат. Добравшись до конца зала, я обнаружил Джорджа Вашингтона в компании другого офицера. Они сидели в укромном углу. Стараясь не привлекать их внимания, я приблизился настолько, чтобы слышать, о чем они говорят.

– Есть хоть какие-нибудь хорошие новости? – спросил один из них.

– Генерал Брэддок отклонил предложение. Никакого перемирия не будет, – ответил другой.

– Проклятье!

– Джордж, но почему Брэддок против перемирия? Какие доводы он привел?

– Он заявил, что дипломатическое решение не решение вовсе, – ответил Джордж. – Позволить французам отступить – лишь оттянуть неминуемое сражение. А в этом сражении преимущества будут на их стороне.

– Как ни противно признавать, но какой-то смысл в его словах есть. И все равно… разве ты не ощущаешь скоропалительности его решения?

– Меня оно тоже коробит. Мы далеко от дома. Наши силы распылены. Что хуже, я чувствую: Брэддоком движет жажда крови. Она толкает генерала на безрассудные действия. Он готов рисковать жизнью солдат. Я бы не хотел потом сообщать матерям и вдовам печальную весть. Им же не скажешь, что их сыновья и мужья погибли из-за амбиций Бульдога.

– Кстати, а где генерал сейчас?

– Готовит солдат к маршу.

– А потом, если не ошибаюсь, двинется на форт Дюкейн?

– Все к тому идет. Естественно, поход на север потребует какого-то времени.

– По крайней мере, скоро все это закончится…

– Джон, я пытался.

– Знаю, друг мой. Знаю…

Когда мы покинули таверну, я пересказал Дзио подслушанный разговор.

– Они двинутся на форт Дюкейн. А пока они готовятся к выступлению, у нас есть время. Мы разработаем план.

– Обойдемся без плана, – ответила она. – У реки мы устроим на него засаду. Иди собирать своих союзников. Я соберу своих. Когда настанет время ударить, я дам знать.

 

1

Разведчик-могавк, прискакавший с новыми разведданными, скороговоркой произнес несколько слов, из которых я не понял ни одного. Однако его рука указывала в сторону Мононгахилы, что можно было понять так: армия Брэддока переправилась через реку и вскоре подойдет сюда. Он уехал, чтобы предупредить остальных участников засады. Дзио, лежавшая рядом со мной, передала мне его слова, подтвердив мою догадку.

– Они идут, – только и сказала она.

Мне было приятно находиться рядом с ней, да еще в таком укромном месте. Не без сожаления я высунул голову из низкорослых кустов, под которыми мы прятались. В это время из-за деревьев, окружавших подножие холма, появилась армия Брэддока. Одновременно я услышал гул, пока еще отдаленный, но нараставший с каждой минутой. Ни одиночный дозорный, ни отряд разведчиков не произвели бы столько шума. На нас двигался целый пехотный полк. Первыми ехали офицеры. За ними шли барабанщики и трубачи, а дальше – шеренги солдат. Замыкали шествие носильщики и обслуга из числа гражданских. На телегах везли армейское имущество и провизию. Колонна растянулась едва ли не до горизонта.

Генерал ехал впереди всех. Он слегка покачивался в седле, подчиняясь ритму движения своей лошади. Рядом с Брэддоком ехал Джордж Вашингтон.

Барабаны гремели, не умолкая ни на мгновение. Мы были очень благодарны армейским барабанщикам, поскольку на деревьях притаились французские и индейские снайперы. Десятки бойцов залегли в окрестном подлеске, готовые ринуться в атаку. Все они ждали затаив дыхание… как вдруг генерал Брэддок поднял руку. Офицер, ехавший рядом с ним, прокричал команду. Барабаны смолкли. Полк остановился. Лошади недовольно заржали, ударяя копытами и вздымая пыль. Но вскоре затихли и они. Постепенно тишина стала полной.

Такая же тишина окутала всех нас. Мы не то что затаили дыхание – мы вообще перестали дышать. И каждый, подобно мне, мысленно задавался вопросом: неужели нас обнаружили?

Джордж Вашингтон посмотрел на Брэддока, затем оглянулся назад, окинул взглядом офицеров, солдат и гражданских, застывших в напряженном ожидании, после чего вновь повернулся к генералу.

– Что-то случилось, сэр? – спросил Вашингтон, предварительно откашлявшись.

Брэддок шумно втянул в себя воздух.

– Просто наслаждаюсь моментом, – ответил он. Генерал еще раз вдохнул и продолжал: – Не сомневаюсь, что многих удивляет, зачем это мы отправились так далеко на запад. Земли здесь дикие, неосвоенные и незаселенные. Но так будет не всегда. Придет время, и наши нынешние владения окажутся для нас тесными, и этот день ближе, чем вы думаете. Мы должны позаботиться о том, чтобы наш народ имел достаточно пространства для роста и процветания. А значит, нам нужно больше земли. Французы это понимают и пытаются сдержать наш рост. Они окопались вокруг нашей территории, возводя форты и заключая союзы. Все это – не что иное, как петля, и французы ждут удобного момента, чтобы набросить ее нам на шею и задушить. Мы не вправе допустить подобное. Мы должны обрубить их веревку и отбить у них охоту посягать на наши земли. Потому-то мы и явились сюда. Мы в последний раз даем французам шанс: или вы уберетесь отсюда, или погибнете.

Дзио выразительно поглядела на меня. Я понял: ей отчаянно хотелось сбить генеральскую спесь. Я испытывал схожее желание.

– Пора начинать атаку, – прошептала она.

– Подожди. – Повернувшись к ней, я поймал на себе ее пристальный взгляд. Наши лица почти соприкасались. – Разогнать отряд Брэддока недостаточно. Нужно, чтобы его власть кончилась. Иначе он наверняка соберет новую армию.

«Убить его» – вот что я имел в виду. Вряд ли мне представится лучшая возможность для удара. Я быстро придумал, как это сделать. Указав на небольшой разведывательный отряд, отделившийся от полка, я сказал Дзио:

– Я переоденусь в солдатский мундир и проберусь к Брэддоку. Засада послужит прекрасным отвлекающим маневром. В возникшей суматохе мне будет легче его убить.

Я выбрался из нашего укрытия и неслышно подкрался к разведчикам Брэддока. Столь же неслышно я выдвинул лезвие скрытого клинка и полоснул по шее ближайшего ко мне солдата. Я успел снять с него форму раньше, чем тело этого бедняги рухнуло на землю.

Полк Брэддока находился от меня метрах в трехстах. Генерал подал сигнал продолжить движение. И вновь, словно надвигающаяся гроза, солдаты продолжили свой марш под грохот барабанов. Для индейцев этот шум стал удобным прикрытием. Они забегали среди деревьев, выбирая более выгодные позиции и готовясь к засаде.

Я вскочил на лошадь убитого разведчика и как мог попытался успокоить ее, давая ей привыкнуть ко мне. Затем, тронув поводья, поехал по пологому склону в направлении колонны. Меня заметил конный офицер, приказав немедленно занять свое место в строю. Я кивнул в знак извинения и направился в голову колонны, проезжая мимо телег с поклажей и гражданской обслуги полка. Марширующие пехотинцы с презрением поглядывали на меня и буквально за моей спиной высказывали все, что обо мне думали. Я миновал трубачей и барабанщиков и почти поравнялся в авангардом колонны. Эта близость делала меня более уязвимым, но в то же время позволяла расслышать разговор Брэддока с одним из его людей. Похоже, то был наемник, входящий в ближнее окружение генерала.

– Французы – слабаки во всем. И они это понимают, – говорил Брэддок. – Потому-то они и поспешили снюхаться с дикарями, которые населяют здешние леса. Этот сброд почти не отличается от зверей: спят на деревьях, коллекционируют скальпы врагов и даже едят своих мертвецов. Милосердие недоступно их пониманию. Так что щадить не будем никого.

Я не знал, смеяться или удивляться невежеству Брэддока. «Едят своих мертвецов». Неужели кто-то до сих пор верил подобным сказкам?

Похоже, что и собеседника Брэддока тоже обуревали сомнения.

– Сэр, это всего лишь непроверенные слухи, – возразил он. – У знакомых мне индейцев нет таких обычаев.

Брэддок стремительно повернулся к нему.

– Ты что же, осмеливаешься называть меня лгуном? – рявкнул генерал.

– Сэр, я оговорился, – залепетал трясущийся наемник. – Простите меня. Честное слово, я рад служить под вашим началом.

– Ты хочешь сказать, что был рад служить, – язвительно поправил его Брэддок.

– Как это понимать, сэр? – спросил не на шутку испугавшийся наемник.

– Ты был рад служить мне, – повторил Брэддок.

Выхватив мушкет, он выстрелил в офицера. Тот повалился с лошади и с глухим стуком упал на сухую землю. Резкий звук спугнул окрестных птиц. Колонна снова остановилась. Солдаты вытаскивали мушкеты и мечи, уверенные, что подверглись нападению.

Некоторое время все находились в крайнем возбуждении, пока солдатам не приказали успокоиться и не сообщили вполголоса, что генерал просто застрелил офицера, нарушившего дисциплину.

Я находился достаточно близко, чтобы видеть, в какое замешательство все случившееся привело Джорджа Вашингтона. Но только у него хватило мужества обратиться к Брэддоку за более подробными объяснениями.

– Генерал!

Эдвард повернулся к нему. Уверен: Вашингтон пережил несколько тревожных мгновений, опасаясь разделить участь убитого наемника. Наконец Брэддок загремел:

– Я не потерплю сомнений в рядах тех, кем я командую! Никакого сочувствия к врагам! У меня нет времени на увещевание нарушителей дисциплины!

Однако Джорджу Вашингтону и здесь достало смелости возразить:

– Сэр, никто не отрицает, что он ошибался, но только…

– Он заплатил за свое вероломство. И такую цену должен заплатить каждый предатель. Если мы собираемся победить французов… Нет, когда мы победим французов, это произойдет потому, что такие, как ты, безоговорочно подчинялись таким, как я. В наших рядах должен быть строгий порядок и беспрекословное исполнение приказов. Начальники и подчиненные. Ведущие и ведомые. Без такой структуры победа невозможна. Я понятно объяснил?

Вашингтон кивнул, но поспешно отвернулся, скрывая свои истинные чувства. Колонна возобновила движение. Под предлогом того, что его присутствие требуется в другом месте, Вашингтон отъехал от Брэддока. Это дало мне шанс приблизиться к генералу почти вплотную, но в то же время оставаясь у него за спиной, чтобы он не мог увидеть моего лица.

Я выжидал, пока позади нас не послышался шум. Второй сопровождающий Брэддока поехал разведать, в чем дело. На переднем фланге остались мы вдвоем: я и генерал Брэддок.

Я вытащил мушкет и негромко произнес:

– Эдвард…

Я наслаждался моментом, пока он поворачивался в седле, пока смотрел на меня, затем на дуло мушкета и снова на меня. Брэддок открыл рот. Может, он собирался позвать на помощь. Этого я с уверенностью сказать не могу. Но я не собирался давать ему такого шанса. Теперь ему от меня не уйти.

– Вы согласны, что когда дуло направлено на вас, это не так весело? – спросил я, нажимая на спусковой крючок.

И надо же такому случиться, что как раз в этот момент генеральский полк подвергся нападению. Западня сработала раньше времени. Моя лошадь рванулась в сторону, и пуля пролетела мимо. В глазах Брэддока сверкнула надежда и даже триумф. Пространство вокруг нас вдруг заполнилось французами, и у нас над головой засвистели стрелы. Брэддок натянул поводья и поскакал к лесу, тогда как я остался сидеть в седле с разряженным мушкетом. Я был по-настоящему ошеломлен внезапным поворотом событий.

Промедление едва не стоило мне жизни. У меня на пути вдруг оказался француз в голубом мундире и красных бриджах. Размахивая мечом, он двигался прямо на меня. У меня не было лишней секунды, чтобы выдвинуть скрытый клинок, не говоря уже о мече.

То, что случилось потом, походило на сказку. Француз вдруг вылетел из седла, словно наткнулся на невидимую веревку. Часть его головы стала ярко-красной. Следом я услышал выстрел. У француза за спиной, тоже на лошади, оказался мой друг Чарльз Ли.

Я кивнул Чарльзу, решив, что свою благодарность выражу потом. А сейчас мне нужно было не упустить Брэддока, который отчаянно пришпоривал лошадь, направляя ее в гущу леса.

 

2

Подбадривая лошадь, я гнался за Брэддоком. Мне навстречу бежали французы и индейцы. Они неслись по склону холма вниз, к колонне англичан. По Брэддоку пытались стрелять из луков, но ни одна стрела не достигла цели. Все ловушки, что мы готовили, были приведены в действие. Из-за деревьев выкатилась телега, нагруженная порохом. Английские солдаты бросились врассыпную. Через мгновение телега взорвалась. Обезумевшие лошади помчались прочь от колонны. Ни на одной из них не было всадника. Индейские снайперы, засевшие на деревьях, методично уничтожали испуганных и сбитых с толку английских солдат.

Меня злило, что я никак не могу догнать Брэддока. Но вскоре рельеф местности изменился в мою пользу. Склон сделался настолько крутым, что генеральская лошадь не смогла по нему подняться. Она встала на дыбы, сбросив седока.

Взвыв от боли, Брэддок покатился по земле. Он пытался выхватить мушкет, но затем передумал, вскочил на ноги и побежал. Догнать пешего генерала верхом на лошади не составляло труда.

– Эдвард, я никогда не считал вас трусом, – сказал я, наводя на него мушкет.

Он остановился как вкопанный, потом резко повернулся ко мне. Наши взгляды встретились. В глазах Брэддока не было ничего, кроме презрения. Как же хорошо я знал этот взгляд!

– Что ж, подходи, – насмешливо бросил он мне.

Продолжая держать Брэддока на мушке, я подъехал ближе, как вдруг раздался выстрел. Он сразил мою лошадь, я полетел вниз.

– Какая самонадеянность! – услышал я голос Брэддока. – Я всегда знал, что она тебя погубит.

Рядом с Брэддоком невесть откуда появился Джордж Вашингтон. Он сидел в седле, нацелив на меня свой мушкет. Я испытал одновременно радость и досаду. Радовало то, что я приму смерть от руки Вашингтона – человека, не забывшего, что такое совесть. Я закрыл глаза. Досаждало то, что я, увы, так и не нашел убийц отца. Как мучительно умирать сейчас, когда я совсем близок к раскрытию тайны Тех, Кто Пришел Раньше! Сейчас Джордж Вашингтон нажмет на спуск, и я уже не войду в хранилище, не увижу, как идеи моего ордена распространяются по всей земле. Пусть я и не сумел изменить мир, но хотя бы изменился сам. Не скажу, чтобы я всегда был хорошим человеком, однако я пытался стать лучше.

Выстрел так и не раздался. Открыв глаза, я увидел Вашингтона на земле. Брэддок наблюдал за поединком своего офицера с… Дзио. Девушка не только сумела захватить Вашингтона врасплох; она выбила его из седла, разоружила и теперь склонилась над ним, приставив нож к горлу. Брэддок воспользовался моментом, чтобы улизнуть. Я вскочил на ноги и бросился за ним, пробежав мимо места, где Дзио удерживала Вашингтона.

– Торопись! – крикнула мне она. – Не дай ему скрыться!

Я медлил. Не хотелось оставлять Дзио один на один с Вашингтоном. Вскоре сюда наверняка подтянутся английские солдаты. Но Дзио ударила Джорджа по голове рукояткой ножа, лишив его сознания. Убедившись, что могавка сумеет постоять за себя, я снова бросился вдогонку за Брэддоком. На этот раз мы оба были пешими. В руке генерал по-прежнему держал мушкет. Спрятавшись за стволом массивного дерева, он высунул правую руку, готовясь выстрелить в меня. Я остановился и приник к земле. Почти сразу же грянул выстрел. Пуля ударила в дерево слева от меня. Я мигом поднялся и продолжил погоню. Брэддок рассчитывал оторваться от меня, но я был на тридцать лет его моложе. К тому же я не провел двадцать лет в армии, издеваясь над солдатами и нагуливая жир. Я даже не успел вспотеть, когда Брэддок начал сдавать. Обернувшись назад, он оступился и едва не упал, зацепившись ногой за торчащие корни дерева. Тем не менее на ногах он устоял, потеряв лишь треуголку.

Я замедлил шаг, позволив Брэддоку встать и побежать дальше. Теперь я бежал за ним легкой трусцой. Шум сражения, выстрелы, крики, лошадиное ржание – все эти звуки становились все глуше. Казалось, лес заслонял их от нас, оставляя лишь натужное дыхание Брэддока и его тяжелые шаги по мягкому подлеску. Оглянувшись снова, он увидел, что я уже не бегу, а просто иду за ним. Силы оставили генерала, и он наконец остановился, рухнув на колени.

Движением пальца я выдвинул скрытый клинок и вплотную подошел к Брэддоку. У него тяжело вздымались плечи.

– За что, Хэйтем? – судорожно глотая воздух, спросил он.

– Твоя смерть – это ключ. Ничего личного, – ответил я.

Я вонзил в него лезвие клинка и смотрел, как вокруг стала пузыриться кровь. Грузное генеральское тело слегка вздрагивало, насаженное на мое оружие.

– Ну разве только отчасти, – добавил я, опуская его умирающее тело на землю. – Ты давно докучал мне.

– Мы с тобой были братьями по оружию, – сказал Брэддок.

Его веки вздрогнули. Смерть манила его к себе.

– Возможно, когда-то. В прошлом. Думаешь, я забыл все твои злодеяния? Скольких ни в чем не повинных людей ты убил не задумываясь? И ради чего? Войн в мире меньше не стало.

Глаза Брэддока остановились на мне.

– Ошибаешься, – возразил он, удивив меня твердым голосом и неизвестно откуда взявшейся внутренней силой. – Если бы мы поменьше церемонились и почаще брались за меч, сейчас у нас не было бы столько бед.

– В этом я с тобой соглашусь, – подумав, сказал ему я.

Я приподнял его руку и снял кольцо с эмблемой тамплиеров.

– Прощай, Эдвард, – тихо произнес я и отошел на пару шагов.

Я должен был удостовериться в его смерти.

Как назло, в это время послышались голоса приближающихся солдат. Я понял, что мне от них не убежать. Оставалось одно – спрятаться. Упав на землю, я пополз к поваленному дереву. Неожиданно мои глаза оказались вровень с глазами Брэддока. Его голова повернулась ко мне, глаза вспыхнули. Если бы он мог, он бы меня выдал. Когда появились солдаты, Брэддок медленно вытянул руку и, скрючив палец, попытался указать на мое укрытие.

Черт побери! Нужно было добить его еще одним ударом.

Я увидел солдатские сапоги. О том, как продвигается сражение и на чьей стороне перевес, я мог лишь гадать. Чуть приподняв голову, я увидел среди солдат Джорджа Вашингтона. Он бросился к умирающему генералу, опустившись перед Брэддоком на колени.

Брэддок был еще жив. Его веки дергались. Рот силился выговорить слова – выдать мое присутствие. Я замер и стал пересчитывать ноги. Солдат было пятеро или шестеро. И еще Вашингтон. Сумею ли я справиться с ними?

Однако усилия Брэддока предупредить своих не возымели результата. Джордж Вашингтон оставил их без внимания. Он прильнул к груди Брэддока и вдруг воскликнул:

– Генерал жив!

Лежа за стволом, я закрыл глаза и мысленно обругал себя за непозволительный промах. Я слышал, как солдаты уносили Брэддока.

Через некоторое время я вернулся в наше укрытие. Дзио уже была там.

– Дело сделано, – сказал я ей.

Она кивнула.

– Я выполнил свою часть соглашения. Ты готова выполнить свою? – спросил я.

Дзио кивнула и подала знак следовать за ней.

 

1

Заходящее солнце окрашивало Дамаск в золотисто-коричневые тона. Вместе с Джимом Холденом мы прохаживались в тени стен дворца Каср-аль-Азм.

Я думал о трех словах, приведших меня сюда.

«Я ее нашел».

Только это и говорилось в том письме, что передал мне Ли, но этих слов мне было достаточно, чтобы отплыть из Америки в Англию. Прежде чем отправиться сюда, я встретился с Реджинальдом в «Шоколадном доме Уайта» и рассказал ему о бостонских событиях. Многое он и так знал из писем, и все равно я рассчитывал на его интерес к работе ордена в Новом Свете и в особенности к тому, что касалось его давнего друга Эдварда Брэддока.

Я ошибся. Реджинальда интересовало только местонахождение хранилища. Я сообщил ему новые подробности, связанные с этим; в частности, то, что храм следует искать не в Америке, а в пределах Оттоманской империи. Выслушав это, он вздохнул и одарил меня рассеянной улыбкой наркомана.

Но через пару минут он встрепенулся и с беспокойством спросил:

– А где книга?

– Уильям Джонсон сделал себе копию, – ответил я и достал из сумки оригинал.

Сокровище Реджинальда было завернуто в ткань и перевязано бечевкой. Он с благодарностью посмотрел на меня, потом потянул за узел бечевки, быстро развернул книгу и поднес к глазам свой любимый манускрипт в потертом от времени кожаном переплете с эмблемой ордена ассасинов.

– Твои помощники сейчас заняты тщательным исследованием помещения внутри кургана? – Реджинальд бережно завернул книгу в ткань, аккуратно перевязал и убрал в карман камзола. – Хотел бы я своими глазами взглянуть на то помещение.

– Да, все так и есть, – соврал я. – Они намереваются устроить там лагерь, но их работе мешают ежедневные нападения индейцев. Реджинальд, ехать туда очень рискованно. Ведь ты – Великий магистр ордена здесь, в Британии.

– Конечно, конечно, – закивал он.

Я внимательно наблюдал за ним. Если бы Реджинальд настоял на путешествии в Америку, это означало бы временное отстранение от обязанностей Великого магистра. Его одержимость поисками хранилища не уменьшилась, однако на столь радикальный шаг он пока что не был готов.

– А где амулет? – спросил он.

– У меня, – ответил я.

Мы проговорили еще некоторое время, но без прежней теплоты. Когда мы расстались, я задумался над тем, что было на сердце у каждого из нас. С какого-то момента я начал ощущать себя не столько тамплиером, сколько человеком с корнями ассасина и убеждениями тамплиера, сердце которого на короткое время оказалась в плену у женщины из племени могавков. Иными словами, я ощущал себя человеком с уникальными взглядами.

Соответственно, меня все меньше занимали поиски храма и наследия древних, с помощью которого Реджинальд надеялся сделать орден необычайно могущественным. Куда серьезнее меня интересовала возможность объединения знаний ассасинов и тамплиеров. Я вспоминал то, чему меня учили отец и Реджинальд. Их учения во многом совпадали. Я все больше думал о сходстве между двумя орденами.

Но вначале… вначале нужно было завершить незаконченное дело, столько лет не дававшее мне покоя. Что для меня сейчас было важнее: найти Дженни или убийц отца? В любом случае я хотел освободиться от длинной мрачной тени, более двадцати лет висевшей надо мной.

 

2

Со слов «я ее нашел» для Холдена началась новая одиссея, приведшая его в самое сердце Османской империи. Вот уже два года, как мы с ним отслеживали местонахождение Дженни.

Моя сестра была жива – это было главным открытием Джима. Жива и в руках работорговцев. Пока мир сотрясали сражения Семилетней войны, нам удалось определить точное местонахождение Дженни, однако работорговцы успели увезти ее оттуда раньше, чем мы собрали необходимые силы. Потратив еще несколько месяцев, мы узнали, что теперь Дженни находилась в Стамбуле, во дворце Топкапы, где ее сделали наложницей. Мы направились туда и снова опоздали: Дженни перевезли в Дамаск, в громадный дворец, построенный наместником Асад-пашой аль-Азмом.

Так мы очутились в Дамаске, где я нарядился богатым купцом, облачившись в кафтан и просторные шаровары и увенчав голову тюрбаном. По правде говоря, я несколько стеснялся своего нового «статуса»; тем более что Холден был одет гораздо проще. Войдя в Дамаск через городские ворота, мы двинулись по узким, извилистым улочкам этого древнего города в направлении дворца. Нам повсюду попадались солдаты и караульные наместника. Пока мы медленно двигались по пыльным, нещадно раскаленным улицам, Холден снабжал меня сведениями, которые он успел узнать.

– Наместник пребывает в смятении, сэр, – пояснял мне Холден. – Ходят слухи, что Рагиб-паша – стамбульский великий визирь – имеет на него зуб.

– Понятно. И есть за что?

– Достаточно того, что великий визирь обозвал его «крестьянским сыном».

– Похоже, Рагиб-паша и впрямь имеет зуб на дамасского наместника.

– Верно, – усмехнулся Холден. – Наместник боится, что его могут вышвырнуть с поста. Потому-то он и наводнил город караульными и многократно усилил охрану дворца. Видите этих людей? – спросил Холден, указывая на толпу горожан, которые явно куда-то торопились.

– Вижу.

– Они спешат на казнь. Сейчас опять будут обезглавливать шпиона, пробравшегося во дворец. Асад-паше они мерещатся повсюду.

Мы стали невольными свидетелями казни. Она свершилась на маленькой площади, густо запруженной народом. Приговоренный держался с достоинством. Ему отрубили голову. Когда она запрыгала по почерневшим от крови доскам эшафота, толпа одобрительно загудела. Возвышение, с которого наместник обычно смотрел казни, пустовало. Он оставался во дворце и, если верить слухам, боялся высунуть нос.

Когда страшный спектакль окончился, мы продолжили наш путь мимо дворцовых стен. Главные ворота охраняли четверо стражников. Остальные разместились возле сводчатых боковых ворот.

– Что находится за воротами? – спросил я Холдена.

– Дворец разделяется на две части: харамлык и саламлык. Саламлык – внешняя часть. Там находятся помещения для приемов, залы и внутренние дворы, где устраиваются празднества. А харамлык – место, где мы найдем мисс Дженни.

– Если она там.

– Она там, сэр.

– Ты уверен?

– Бог мне свидетель.

– А почему ее перевезли из дворца Топкапы? Ты что-нибудь знаешь об этом?

Мой вопрос смутил Холдена.

– Сэр, я полагаю… из-за возраста. Поначалу, когда мисс Дженни была моложе, она наверняка очень высоко ценилась. Исламские законы запрещают делать наложницами мусульманок. Поэтому большинство султанских наложниц – христианки, захваченные на Балканах. Судя по вашим детским воспоминаниям, мисс Дженни была красивой девушкой. Не сомневаюсь, турки сразу оценили ее по достоинству. Однако красота не вечна, и место одних наложниц занимают другие. Насколько я знаю, сейчас мисс Дженни уже более сорока лет. Время, когда она могла выполнять обязанности наложницы, давно прошло. И сейчас она всего лишь служанка. Иными словами, сэр, мисс Дженни понизили в статусе.

Я задумался над словами Холдена. Трудно было поверить, что Дженни, которую я помнил из детства: красивая девушка с дерзким, насмешливым характером… оказалась в положении служанки. Мне почему-то представлялось, что годы ничуть не изменили ее красоты, а ум Дженни позволил ей стать заметной фигурой при османском дворе – кем-то вроде королевы-матери. Вместо этого моя сестра оказалась в Дамаске, в доме бездарного наместника, который не сегодня завтра сам лишится своего поста. Какая участь ждет служанок и наложниц смещенного правителя? Возможно, они разделят судьбу того бедняги, что лишился головы на площади.

– А что тебе известно о внутренней охране? – спросил я. – Вряд ли турки допустят в гарем мужчин.

Холден покачал головой:

– Там особая охрана. Все караульные в гареме – евнухи. Превращение в евнухов – операция настолько болезненная и жуткая, что вы, сэр, вряд ли захотите знать подробности.

– Однако ты все равно намерен мне о них рассказать?

– Честно говоря, мне тяжело нести этот груз одному. Будущему евнуху отсекают гениталии, а затем на целых десять дней закапывают в песок по самую шею. В живых остается лишь десять процентов кастратов. Но те, кто выдержал все это, обретают необычайную стойкость.

– Представляю!

– Должен рассказать еще об одной особенности здешнего устройства. В харамлыке, где живут наложницы, находятся и дворцовые бани.

– Я не ослышался? Бани находятся именно там?

– Да, сэр.

– А это ты зачем мне рассказываешь?

Холден остановился. Щурясь от яркого солнца, он огляделся по сторонам. Удовлетворенный тем, что мы одни, Джим нагнулся и взялся за железное кольцо, которое я бы не заметил – настолько хорошо оно было спрятано в песке. Открылся люк. Вниз уходили каменные ступени, теряясь в темноте.

– Поторопитесь, сэр, пока караульный стоит к нам спиной, – улыбаясь, сказал Холден.

 

3

Спустившись вниз, мы теперь уже оба огляделись по сторонам. Нас окружала почти кромешная темнота. Слева слышалось журчание какого-то потока. Судя по всему, мы находились в некоем туннеле для подачи воды.

Холден полез в свой кожаный заплечный мешок, откуда достал тонкую свечку и трутницу. Он проворно зажег свечку, затем, держа ее во рту, снова сунул руку в мешок и извлек короткий факел. Зажженный, он давал неяркий оранжеватый свет. Мои предположения подтвердились: справа действительно находился акведук. Нам предстояло двигаться по извилистой тропке, уходившей во тьму.

– Мы проберемся к самому дворцу и окажемся под банями, – прошептал Холден. – Если я прав, мы достигнем зала, где устроен бассейн. Из него берут питьевую воду. Главные бани располагаются этажом выше.

– И ты молчал об этом? – спросил я, пораженный его предусмотрительностью.

– Сэр, я люблю приберечь какой-нибудь трюк про запас, – улыбнулся мой помощник. – Если не возражаете, я пойду впереди.

Я не возражал. Холден достал второй факел, для меня. Мы молча двинулись по тропке. Путь оказался длиннее, чем я предполагал. Наши факелы успели сгореть. Холден достал два новых, которые зажег все от той же свечки. Еще через какое-то время туннель вывел нас в просторное помещение, напоминавшее пещеру. Первым, что сразу бросилось в глаза, был бассейн. Его стены были отделаны мраморными плитами. Вода, поступавшая из акведука, отличалась удивительной прозрачностью и сверкала даже от скудного света, льющегося из открытой двери люка. Это был выход наверх.

Оказалось, что мы здесь не одни. К бассейну спустился евнух, который сейчас набирал воду в большой глиняный кувшин. Голову евнуха покрывал высокий белый колпак. Его свободная одежда была нам как нельзя кстати. Взглянув на меня, Холден поднес палец к губам и двинулся вперед, сжимая в руке кинжал. Я вовремя его остановил, надавив на плечо. Одежда евнуха нам была нужна без малейших следов крови. Этот человек прислуживал наложницам во дворце. Если пятна крови на мундире бостонского солдата были вполне объяснимыми, здесь они могли вызвать подозрение у первого же караульного. Я неслышно прошел мимо Холдена. Мой ум привычно определил место сонной артерии на шее евнуха. Я почти приблизился к нему вплотную…

И вдруг моя сандалия, как назло, шаркнула. В ином месте этот звук мгновенно затерялся бы среди множества других, но здесь шарканье было похоже на грохот извергающегося вулкана.

Я застыл на месте, проклиная свои сандалии. Евнух поднял голову к люку, пытаясь определить источник звука. Ничего и никого не увидев, он догадался: если источник звука находился не вверху, значит…

Он повернулся.

Скажу сразу, я недооценил своего противника. Возможно, меня ввела в заблуждение его одежда и неторопливые, с ленцой, движения. Я никак не предполагал в нем такой быстроты и выучки. Евнух успел повернуться и присесть на корточки. Боковым зрением я заметил кувшин, летящий в мою сторону. Движения моего противника были настолько стремительны, что, не обладай я схожими навыками и не успей пригнуться, кувшин разбил бы мне голову.

Я уклонился от одного удара, но евнух тут же приготовился нанести второй. В это время он увидел за моей спиной Холдена. Глаза евнуха снова метнулись к открытой верхней двери – единственному пути к отступлению. Но все же он решил остаться и принять бой.

Холден не соврал. Здешние евнухи действительно были особой породой людей.

Евнух отступил на несколько шагов, извлек из-под одежды меч и подобрал один из обломков несчастного кувшина. С мечом в правой руке и острым обломком в левой он двинулся в наступление.

Проход был слишком узким, и мы с Холденом не могли сражаться бок о бок. Я стоял ближе к нашему противнику. Меня уже не беспокоило, как бы не запачкать одежду кровью. Я выдвинул скрытый клинок, отступил на шаг и принял боевую позу, готовый встретить евнуха. Тот неумолимо приближался, не спуская с меня глаз. В его облике было что-то пугающее. Я не сразу понял, что именно. Этот человек умел то, чего не умел никто из всех моих прежних противников. Пользуясь словами моей старой няньки Эдит, он нагонял на меня оторопь. Я знал, через какие мучения он прошел, прежде чем стать евнухом. Выдержав то, что выпало на его долю, он уже ничего и никого не боялся. И меньше всего его пугал такой неуклюжий болван, как я, неспособный даже подкрасться бесшумно.

Все это евнух тоже знал. Он знал, что нагнал на меня оторопь, и пользовался моим страхом как еще одним оружием. Все это я прочел в его глазах. Там не мелькнуло никаких чувств, когда он взмахнул мечом. Я был вынужден парировать его удар и в последнее мгновение сумел увернуться от второго – левой рукой. Еще немного, и острые края обломка кувшина соприкоснулись бы с моим лицом.

Он не дал мне времени на передышку. Возможно, евнух сообразил: единственный способ одолеть нас с Холденом – это постоянно гнать назад по узкому проходу. И вновь сверкнуло лезвие его меча. Теперь евнух нанес косой удар снизу, который я снова парировал. Левое предплечье обожгло болью: у меня не было иного способа загородиться от второго удара обломком кувшина. Сместившись вправо, я атаковал евнуха, нацелив лезвие клинка ему в грудь. Он загородился обломком, как щитом. Лезвие уперлось в обожженную глину. Дождь мелких осколков посыпался на каменный пол. Часть их плюхнулась в бассейн. После такого удара мне придется основательно точить клинок.

Если, конечно, я выберусь отсюда.

Черт бы побрал этого евнуха! Он был первым, кто встретился на нашем пути, и нам уже пришлось тратить время на сражение. Я махнул Холдену, чтобы отошел подальше и не мешался у меня под ногами. Сам я отступил. Мне требовалось немного пространства и времени, чтобы внутренне собраться.

Евнух побеждал меня не только своими навыками, но и моим страхом перед ним. А страх – самый худший враг воина.

Я пригнулся, держа клинок наготове. Какое-то время мы стояли неподвижно, глядя друг другу в глаза. Сражение силы воли. Эту битву я выиграл. Мой противник дрогнул. Мне хватило мимолетной перемены в выражении его глаз, чтобы понять: я отнял у него психологическую победу.

Сверкая лезвием меча, я двинулся в наступление. Теперь уже евнух отступал. Он стойко и сосредоточенно защищался, однако преимущество в нашем поединке он потерял. В какой-то момент он даже разжал губы и издал непонятный звук. На лбу евнуха тускло заблестели капельки пота. Мой клинок так и мелькал. Евнух отступал, и я снова стал думать о том, как бы уберечь его одежды от крови. Ход сражения переломился; перевес был на моей стороне. Евнух отчаянно размахивал мечом, однако его выпады становились все более хаотичными. Усмотрев в этом шанс, я наклонился и ударил его снизу вверх, вонзив клинок ему в челюсть.

Тело евнуха задергалось в судорогах. Он раскинул руки, словно я его распял. Губы разошлись в немом крике. В глубине его рта поблескивало острие моего клинка. В следующее мгновение евнух рухнул на пол.

Я дотащил его до основания лестницы. В любой момент здесь мог появиться другой евнух, решивший узнать, почему первый отправился за водой и пропал. Словно в ответ на мои мысли, сверху послышались шаги. В проеме люка мелькнула тень. Я пригнулся, схватил убитого евнуха за ноги и потащил с собой. Попутно я успел снять с его головы колпак и надеть на свою.

Показались ступни босых ног второго евнуха. Вертя головой, он спускался вниз. Увидев колпак на моей голове, евнух не сразу распознал чужака. Я воспользовался секундным замешательством и сделал выпад. Схватив евнуха за складки одежды, я подтянул его к себе и ударил лбом в переносицу, не дав ему закричать. Хрустнули сломанные кости. Я запрокинул ему голову, чтобы кровь не попала на одежду. У евнуха закатились глаза. Сам он обмяк, привалившись к стене. Я понимал: его обморок продлится недолго. Сейчас он очнется и закричит, зовя на помощь. Этого я допустить не мог. Тыльной стороной ладони я ударил его по сломанной переносице, вгоняя обломки костей в мозг. Это вызвало мгновенную смерть.

Вскоре я уже поднимался по ступеням, двигаясь с чрезвычайной осторожностью. Добравшись до люка, я бесшумно закрыл крышку. Нам с Холденом требовалась небольшая передышка перед встречей с новыми возможными противниками. Они вполне могли сюда явиться. Возможно, какая-то наложница послала за водой и уже начала терять терпение.

Мы молча переоделись в одежды убитых евнухов и поправили колпаки на голове. До чего же я был рад избавиться от этих отвратительных сандалий! Одевшись, мы внимательно осмотрели друг друга на предмет следов крови. Кровь из разбитого носа евнуха запачкала одежды Холдена. Я поскреб пятна ногтями, но это не помогло. Используя язык отчаянных жестов, мы решили больше не тратить драгоценное время на удаление крови. Рискнем появиться в таком виде. Я осторожно поднял крышку люка и выбрался в темную, прохладную комнату, отделанную мрамором. Он, казалось, светился – то играли блики вод бассейна, занимавшего бо́льшую часть пола. Поверхность воды была зеркально гладкой и совершенно неподвижной, однако в ней чувствовалась жизнь.

Убедившись, что сюда никто не идет, я махнул Холдену. Он поднялся в помещение с бассейном вслед за мной. Мы закрыли люк и позволили себе пару минут отдохнуть, торжествующе поглядывая друг на друга. Затем подошли к двери, открыв которую оказались во внутреннем дворе.

 

4

Я не знал, что ждет нас дальше, и держал пальцы согнутыми, чтобы в любой момент выдвинуть клинок. Чувствовалось, Холден не прочь идти дальше с мечом в руке. Внутренне мы были готовы к встрече с новым противником, будь то отряд рычащих евнухов или толпа визжащих наложниц.

Вместо этого мы увидели поистине райскую сцену, словно очутились на небесах. Красивый двор, где все дышало покоем и безмятежностью, был полон прекрасных женщин. Он был вымощен черными и белыми каменными плитами. В центре двора журчал фонтан, а вдоль стен шла галерея с колоннадой. Там росли деревья, а стенки колонн скрывались в кружеве плюща. Благословенное место, чертог красоты, неги, покоя и размышлений. Во дворе было многолюдно, однако единственными звуками были журчащие струи фонтана. Наложницы, облаченные в просторные одежды из белого шелка, сидели на каменных скамейках, погруженные в размышления или занятые рукоделием. Иные гуляли по саду, неслышно ступая босыми ногами. Меня поразила их горделивая осанка и прямые спины. Наложницы церемонно раскланивались друг с другом. Между ними неслышно двигались служанки, одетые схожим образом, но совершенно отличные от наложниц во всем остальном: они были чуть старше или моложе, но совсем не так привлекательны.

Были здесь и мужчины. Большинство из них стояло по периметру двора. Они наблюдали за наложницами, готовые по первому зову подойти и выполнить просьбу. Евнухи. Я облегченно вздохнул, убедившись, что никто не пытается нас остановить. Правила этикета взглядов были не менее изощренными, чем орнаменты мозаики. Эти правила как нельзя лучше подходили двоим странного вида евнухам, пытавшимся добраться до нужного места в незнакомом им дворце.

Мы остановились возле двери бань, частично скрытой за колоннами и плющом, который создавал естественный зеленый занавес. Незаметно для себя я принял ту же позу, что и остальные евнухи, выпрямив спину и сомкнув руки перед собой. Мои глаза странствовали по двору в поисках Дженни.

И я ее увидел! Правда, поначалу я не узнал сестру, но что-то заставило меня задержать на ней взгляд. Возле фонтана, спиной к нему, в вальяжной позе сидела наложница. Служанка массировала ей ноги. В последней я и узнал Дженнифер.

Время наложило свой отпечаток на ее облик. Правда, мой глаз и сейчас улавливал следы былой красоты, но волосы Дженни успела тронуть седина, лицо вытянулось и покрылось морщинами, а под глазами появились мешки. Сами глаза глядели устало. Какая странная ирония судьбы: на лице юной наложницы, которой Дженни массировала ноги, застыло хорошо знакомое мне выражение презрения, смешанного с тщеславием. Естественно, наложница глядела на служанку свысока. Будучи мальчишкой, я то же самое выражение видел на лице сестры. Я не испытал запоздалого злорадства, но невольно подумал о возмездии.

Вероятно, Дженни почувствовала, что на нее смотрят, и подняла голову. Она недоуменно наморщила брови. Неужели спустя столько лет она меня узнала? Конечно же нет. Я стоял слишком далеко от фонтана, и к тому же на мне была одежда евнуха. Тот кувшин с водой предназначался для нее. Возможно, она недоумевала, почему за водой ушли одни евнухи, а из двери бань вышли другие.

Все с тем же недоуменным выражением лица Дженни встала, поклонилась наложнице, которой массировала ноги, и пошла в нашу сторону. Я встал за спиной Холдена. Дженни нагнулась, чтобы не задеть гирлянду плюща, и остановилась в полуметре от нас.

Она ничего не сказала. Разговоры во дворе были запрещены. Впрочем, слова и не требовались. Выглянув из-за плеча Холдена, я рискнул посмотреть на Дженни. Ее глаза переместились с Холдена на дверь бань, и в них я уловил молчаливый вопрос: «Где моя вода?» Послать евнуха за водой – вот и вся ничтожная власть, которая у нее здесь была. Но я узнал властный взгляд прежней Дженни, хотя, конечно, он уже не имел такой силы и был скорее тенью властности времен ее девичества.

Между тем Холден в ответ на сердитый взгляд Дженни склонил голову и собрался было отступить в комнату, из которой мы вышли. Я молил Бога, чтобы в голове Холдена появилась та же мысль, что пришла на ум мне: нужно каким-то образом сделать так, чтобы Дженни вошла внутрь. Тогда мы сможем беспрепятственно покинуть этот проклятый дворец. К счастью, Бог услышал мои мольбы. Холден развел руками, показывая, что некое обстоятельство помешало нам выполнить ее просьбу. Затем он указал на дверь бань, давая понять, что ему требуется помощь. Но Дженни была вовсе не готова подыграть ему. Она присматривалась к его одежде и, вместо того чтобы последовать за ним внутрь, подняла палец, затем согнула и направила на грудь Холдена. На то место, где алело пятно крови.

Глаза Дженни округлились. Я снова выглянул из-за спины Холдена. Теперь моя сестра не только смотрела на пятно крови, но и приглядывалась к лицу моего спутника, распознав в нем чужака.

Ее рот открылся от удивления. Дженни попятилась назад. Шаг, еще шаг, пока она не уперлась спиной в колонну. Соприкосновение с холодным мрамором вывело ее из ступора. Дженни открыла рот, собираясь нарушить священное правило молчания и позвать на помощь. Я быстро вышел из-за спины Холдена и прошептал:

– Дженни, это я. Это Хэйтем, твой брат.

Произнеся эти слова, я с беспокойством посмотрел на двор. Там ничего не изменилось. Наложницы, служанки и евнухи даже не подозревали, что́ сейчас происходит возле одной из колонн. Затем я снова взглянул на Дженни. Ее глаза раскрылись еще шире, и в них блестели слезы. Годы стремительно понеслись в обратную сторону. Дженни узнала меня.

– Хэйтем, ты пришел за мной, – прошептала она.

– Да, Дженни, – шепотом ответил я, испытывая смешанные чувства, одним из которых было чувство вины.

– Я знала, что ты придешь. Знала, что это случится.

Дженни не замечала, что говорит все громче. Я снова оглядел двор. Дженни подошла ко мне, взяла за руки и, не обращая внимания на Холдена, умоляюще произнесла:

– Скажи мне, что он мертв! Скажи, что ты его убил!

Я понимал: нужно напомнить Дженни, где мы находимся. И в то же время мне было любопытно, кого она имела в виду.

– Ты о ком? Кто должен быть мертв? – прошептал я.

– Берч, – ответила она.

На этот раз ее голос прозвучал пугающе громко. За спиной Дженни я увидел одну из наложниц. Скорее всего, она направлялась в баню. Наложница шла, погруженная в свои мысли. Услышав голос Дженни, она вскинула голову. Недавняя безмятежность сменилась паникой. Полуобернувшись, наложница произнесла слово, которое мы больше всего боялись услышать:

– Стража!

 

5

Первый стражник, подбежавший к нам, даже не понял, что произошло. Я ударил его клинком в живот. Мой удар оказался быстрее течения его мыслей. Потом, ощутив боль, стражник выпучил глаза и выплюнул несколько сгустков крови, попавших мне на лицо. Кряхтя от натуги, я подхватил бьющегося в предсмертных судорогах евнуха и ударил им второго стражника. Оба покатились по черно-белым плитам двора. Подоспели другие. Сражение продолжалось. Краешком глаза я вовремя заметил блеск лезвия и увернулся. Я сломал нападавшему правую руку, после чего вонзил клинок в голову моему противнику. А ко мне уже подбирался четвертый евнух. Я присел, развернулся и ударил его по ногам, затем вскочил сам и что есть силы наступил ему на голову – череп громко треснул.

Неподалеку от меня Холден уложил троих евнухов. Остальные, оценив наши боевые качества, стали осторожнее. Похоже, они решили окружить нас. Мы же, укрывшись за колоннами, тревожно переглядывались, прикидывая в уме, сумеем ли живыми добраться до люка.

Умные ребята. Двое двинулись к нам. Мы с Холденом встали плечом к плечу, готовясь отразить их атаку. Вторая пара решила обойти нас с правого фланга. На какой-то момент нам с Джимом стало не по себе. Мы изменили позу, встав спиной к спине, и начали оттеснять стражников обратно во двор. Они отступили, но тут же приготовились к новой атаке. Двигались они медленно, дюйм за дюймом, снова пытаясь взять нас в кольцо.

Дженни остановилась возле двери бань.

– Хэйтем! – крикнула она со страхом в голосе. – Нужно уходить.

Что бы они сделали с ней, узнав, ради кого была затеяна эта бойня? И каким было бы ее наказание? Даже думать об этом мне было страшно.

– Сэр, вам двоим нужно убираться отсюда, – бросил мне через плечо Холден.

– Без тебя мы не уйдем!

Евнухи предприняли новую атаку. Сражение продолжалось. Еще один евнух со стоном упал, корчась в предсмертных судорогах. Даже перед смертью, даже с лезвием, вонзенным им в живот, эти люди не кричали. За спиной нападавших на нас я разглядел других евнухов, сбегавшихся во внутренний двор, словно тараканы.

– Сэр, уходите! – настаивал Холден. – Я задержу их, а потом вас догоню.

– Не валяй дурака, Холден! – рявкнул я, рассердившись на его щедрое предложение. – Ты не сможешь их задержать. Они окружат тебя со всех сторон и изрубят на куски.

– Сэр, я бывал в местах пожарче этого, – проворчал Джим, продолжая неутомимо махать мечом.

Он и сам не верил в то, что говорил.

– С твоего позволения, я останусь, – возразил я, парируя удар очередного евнуха.

Здесь мне даже не понадобился клинок. Я ударил нападавшего по лицу, и он закувыркался, откатываясь назад.

– Уходите! – снова закричал Холден.

– Нет. Если умирать, то вместе! – возразил я.

Однако Холден решил, что время учтивостей кончилось.

– Слушай, приятель, либо вы немедленно уберетесь, либо мы тут все подохнем. Устраивает такая перспектива? – спросил он.

Дженни вцепилась в мою руку и потянула меня к открытой двери. Слева к нам приближалось еще несколько евнухов. Однако я продолжал колебаться. И тогда Холден, тряхнув головой, закричал:

– Простите, сэр, но иначе вас не сдвинешь!

Раньше, чем я успел что-то предпринять, он втолкнул нас с Дженни внутрь и захлопнул дверь.

Я оказался на полу, в гнетущей тишине, пытаясь осознать случившееся. Из-за двери доносились звуки сражения. Битва была на удивление тихой, словно евнухи боялись нарушить привычную им тишину. Потом в дверь начали барабанить. Послышался крик. Это кричал Холден. Я вскочил на ноги и уже был готов вернуться во двор, как вдруг Дженни впилась мне в руку.

– Хэйтем, сейчас ты ему ничем не поможешь, – тихо сказала она.

– Ублюдки! – услышал я крик Холдена. – Бесполые ублюдки!

Последний раз взглянув на дверь, я задвинул тяжелый засов. Дженни тащила меня к люку.

– Это все, на что вы способны? – слышалось со двора.

Мы спускались вниз. Голос Холдена звучал все тише.

– Ну давайте, суньтесь ко мне с вашими обрубками между ног. Я погляжу, как вы справитесь с одним из солдат его величества…

Последнее, что мы услышали, спускаясь в туннель, был пронзительный крик Холдена.

 

1

Я надеялся, что никогда не стану убивать своих противников с удовольствием. Но для коптского монаха, что стоял в карауле у стены монастыря Абу-Гербе на горе Гебель-Этер, я сделал исключение. Должен признаться: его я убивал, испытывая наслаждение.

Он рухнул на пыльную землю возле ограды. Его грудь судорожно вздымалась. Из его рта вырывалось неровное дыхание. Священник умирал. В воздухе кружил канюк, предвкушающий пир. Я посмотрел туда, где на фоне темного горизонта поднимались шпили и арки монастыря, выстроенного из песчаника. Из окна лился теплый свет – свет жизни.

Умирающий монах корчился, захлебываясь собственной кровью. Я было подумал, не добить ли его. И тут же отказался от этой мысли. Зачем проявлять к нему милосердие? И хотя он умирал медленно, испытывая неимоверную боль, его страдания не шли ни в какое сравнение с муками тех несчастных душ, что были узниками монастыря.

Одна из таких душ, крайне дорогая мне, мучилась там в эти минуты.

На дамасском базаре я узнал, что Холдена не убили, а захватили в плен и перевезли в Египет, в коптский монастырь на горе Абу-Гербе, где мужчин превращали в евнухов. Туда я и поспешил, моля Бога, чтобы только не опоздать. Однако в глубине сердца я знал, что опоздаю. Так оно и случилось.

Осмотрев стену, я убедился, что ее основание уходит глубоко в землю, чтобы ночные хищники не смогли сделать подкоп и проникнуть внутрь. На монастырском дворе имелась обширная песчаная яма. Там новоиспеченных евнухов закапывали в песок по самую шею и держали в таком состоянии десять дней. Естественно, монастырским властям было невыгодно позволять гиенам и прочим четвероногим обгрызать лица беспомощных людей. Совсем невыгодно. Если кому-то из жертв кастрации и было суждено умереть, то только от жгучего солнца или от ран, полученных во время страшной процедуры.

Убедившись, что священник мертв, я перебрался через стену. Единственным освещением мне служил тонкий серп луны, однако и его тусклого света хватало, чтобы увидеть на песке темные пятна запекшейся крови. Сколько же их было – этих несчастных, познавших жесточайшее издевательство над человеческой плотью? Мои размышления прервал тихий стон. Я вгляделся в неровные края песочной ямы. Голос я узнал безошибочно: он принадлежал рядовому Джеймсу Холдену.

– Джим! – шепотом позвал я.

Через мгновение я уже сидел на корточках возле его головы, торчавшей из песка. Ночи в этих местах были холодными, зато днем солнце палило немилосердно. Я не знал, сколько дней Холден провел в яме. Но по-видимому, достаточно, чтобы сделаться похожим на головешку. Казалось, солнце выжгло всю кожу на его лице. Его потрескавшиеся губы и веки кровоточили. Щеки и лоб шелушились. У меня с собой была кожаная фляжка, которую я открыл и поднес к губам узника.

– Холден, ты слышишь меня?

Голова дернулась. Глаза открылись, устремившись на меня. Они были полны боли, но чувствовалось, Холден меня узнал. На его растрескавшихся, окаменевших губах появилось подобие улыбки.

Это состояние длилось несколько секунд и сменилось судорогами. Либо Холденом овладело неистовое и неисполнимое желание самостоятельно выбраться из песка, либо у него начался припадок. Его голова раскачивалась из стороны в сторону, рот был открыт. Я подался вперед, зажал его голову в ладонях, чтобы он ненароком не навредил себе.

– Холден… – шептал я. – Холден, прекрати! Прошу тебя.

– Сэр, вытащите меня отсюда, – прохрипел он. В его глазах блестели слезы. – Вытащите меня.

– Холден…

– Вытащите меня отсюда, – повторял он. – Сэр, прошу вас, вытащите меня отсюда. Сделайте это сейчас…

И вновь его голова болезненно задергалась. И вновь я как мог стал успокаивать его, стараясь не допустить истерики. Сколько времени есть у меня, прежде чем монахи сменят караул? Я дал Холдену сделать еще несколько глотков воды, потом достал из мешка лопатку и начал откапывать тело товарища. Я разговаривал с Холденом, удерживая его внимание. Вскоре я освободил ему плечи и грудь.

– Холден, я очень виноват перед тобой. Прости меня, дружище. Я не должен был бросать тебя.

– Я сам говорил, чтобы вы уходили, сэр, – возразил он, с трудом выговаривая слова. – Если помните, я даже толкнул вас внутрь…

Чем дальше я копал, тем чернее становился песок, пропитавшийся кровью.

– Боже милосердный, что они сделали с тобой?

Впрочем, я и так знал ответ. Через пару минут я получил подтверждение. Я откопал Холдена до пояса и увидел повязки. Они были черными и задубевшими от крови.

– Сэр, вы там, пожалуйста, поосторожнее, – совсем тихо прошептал он, морщась и кусая губы от невыносимой боли.

В конце концов он потерял сознание, что помогло мне поскорее вытащить его из этого проклятого места. У подножия горы нас ожидали две лошади.

 

2

Устроив Холдена поудобнее, я снова посмотрел в сторону монастыря. Проверил механизм скрытого клинка, затем прицепил к поясу меч. Я зарядил два пистолета, засунув их за пояс, после чего зарядил пару мушкетов. Я зажег свечку и факел. Со всем своим арсеналом я поднялся по склону горы. Там я зажег второй и третий факелы. Выгнав лошадей из монастырской конюшни, я бросил туда первый факел, с наслаждением слушая треск мгновенно вспыхнувшего сена. Второй факел я швырнул внутрь монастырской церкви. Удостоверившись, что конюшня и церковь уже охвачены огнем, я трусцой побежал к зданию, где находились монашеские кельи, успев зажечь еще два факела. Подбежав с задней стороны, я разбил окна и швырнул факелы внутрь, после чего вернулся к входу, прислонил мушкеты к дереву и притаился.

Ждать пришлось недолго. Не прошло и минуты, как из дверей выскочил первый монах. Я застрелил его из мушкета, сразу же схватившись за второй. Им я уложил еще одного монаха. Вскоре я разрядил и оба пистолета, убив еще двоих. После этого я подбежал к двери и стал рубить монахов мечом. Вокруг меня росла груда мертвых тел. Я уложил десятерых; возможно, даже больше. Мои руки стали липкими от крови. Чужая кровь стекала у меня по лицу. Здание вовсю полыхало. Кто-то умирал в муках. У меня не было ни времени, ни желания их добивать. Выбор обитателей монастыря был невелик: либо заживо сгореть, либо выскочить наружу и пасть от моего меча. Некоторые решили прорваться с боем. Мечи их не спасли: я без труда парировал неумелые монашеские удары. Изнутри слышались вопли сгорающих заживо. Возможно, кому-то и удалось бежать. Я не был настроен их преследовать. Достаточно того, что с большинством насельников этого змеиного гнезда я расправился. Изнутри уже вовсю тянуло горелым человеческим мясом. Переступая через тела мертвых и умирающих, я ушел. К этому времени монастырь за моей спиной превратился в громадный пылающий факел.

 

1

Утро выдалось холодным, зато ясным. Солнечные лучи пробивались сквозь густые кроны деревьев, наполняя дорогу и подлесок узором из золотистых пятен.

Мы ехали цепью. Я возглавлял нашу маленькую процессию. За мной ехала Дженни, давно расставшаяся с нарядом гаремной служанки. Сейчас на ней был плащ, полы которого закрывали лошадиные бока. Плащ имел большой, глубокий капюшон, скрывавший длинные седеющие волосы. Дженни выглядывала из-под капюшона, словно из пещеры. Ее лицо было серьезным и сосредоточенным.

Последним в нашей цепи ехал Холден. Как и я, он носил сюртук, застегнутый на все пуговицы, шарф и шляпу-треуголку. В седле он сидел чуть ссутулившись. Лицо Джима было бледным, с землистым оттенком, и… встревоженным.

С тех пор как оправился после лихорадки, он произнес всего несколько слов. Иногда, на краткий миг, в нем просыпался прежний Холден: знакомая улыбка, меткая фраза, характеризующая его «лондонскую мудрость». Но затем Джим опять замыкался, уходя в себя. Во время плавания по Средиземному морю он держался особенно замкнуто, сидя в отдалении от нас и предаваясь своим явно невеселым раздумьям. Во Франции мы сменили одежду, купили лошадей и отправились в хорошо знакомый мне замок. И в седле Холден не стал разговорчивее. Полагаю, боли все еще мучили его. При ходьбе он морщился. То же самое я несколько раз замечал и когда он садился на лошадь. Особенно тяжело ему было, когда мы ехали по пересеченной местности. Телесные и душевные муки, которые он перенес… мне и сейчас было страшно о них думать.

Когда до замка оставался час пути, мы сделали привал. Я прицепил к поясу меч, потом зарядил пистолет и сунул за пояс. Холден сделал то же самое.

– Джим, ты уверен, что сможешь сражаться? – спросил его я.

Он укоризненно посмотрел на меня. Под глазами у него появились мешки и темные круги.

– Прошу прощения, сэр. Но мне отрезали член и яйца, а никак не мою находчивость.

– И ты меня прости, Холден. Я спрашивал тебя без всякой задней мысли. Ты ответил, и твой ответ меня вполне удовлетворяет.

– А вы думаете, сэр, что нам придется сражаться? – спросил он.

И снова я увидел, как он поморщился, прикрепляя меч.

– Сам не знаю, – честно ответил я. – Тут можно всего ожидать.

На подъезде к замку я увидел первого дозорного. Он встал перед моей лошадью, поглядывая на меня из-под широкополой шляпы. Я помнил этого человека. Он встречал меня и тогда, почти четыре года назад.

– Так это вы, мастер Кенуэй?

– Да, и со мной еще двое.

Я внимательно наблюдал за дозорным. С меня его взгляд переместился на Дженни, а затем на Холдена. Как он ни пытался это скрыть, его глаза поведали все, что мне требовалось узнать.

Дозорный поднес пальцы к губам, но я успел спрыгнуть с лошади, обхватить его голову и вонзить скрытый клинок ему в глаз (и дальше – в мозг) прежде, чем он успел свистнуть. Чтобы он ненароком не закричал, я полоснул ему лезвием по горлу.

 

2

Я опустил мертвое тело дозорного на землю. Располосованное горло, из которого хлестала кровь, смотрелось вторым ртом, открытым в страшной улыбке. Я оглянулся на своих спутников. Дженни хмуро посматривала на меня. Холден выпрямился в седле. Меч он держал опущенным.

– Быть может, ты объяснишь нам, как все это понимать? – спросила Дженни.

– Он собирался засвистеть, – ответил я, вглядываясь в лес. – Когда я был здесь в прошлый раз, он не свистел.

– И что такого? Может, у них изменился порядок оповещения.

– Нет, Дженни, – покачал головой я. – Они знают о нашем приезде. Они нас ждали. Свист дозорного предупредил бы остальных. Нас бы перебили еще на подступах к замку, не дав пересечь лужайку.

– Откуда ты знаешь? – спросила она.

– Я ничего не знаю, – ответил я резче, чем следовало.

Тело дозорного в последний раз вздрогнуло под моей рукой. Он затих, теперь уже окончательно.

– У меня есть подозрения. – Я вытер запачканные кровью руки о траву и выпрямился. – Много лет я терзался подозрениями, игнорируя очевидное. Книгу, которую ты видела той ночью в карете, я потом видел у Реджинальда. Если я не ошибаюсь, мы найдем ее в замке. Это он устроил нападение на наш дом. Он повинен в смерти отца.

– Я именно об этом тебе и говорила, – ухмыльнулась Дженни.

– Прежде я отказывался в это верить. А теперь я знаю. Куски головоломки начали складываться в целостную картину… Помню, в детстве, незадолго до нападения, я повстречал Реджинальда у буфетной. Готов биться об заклад: он искал книгу. Потому-то он и сблизился с нашей семьей. И твоей руки, Дженни, он просил только потому, что хотел заполучить манускрипт.

– Мне это все разъяснять не нужно. Я пыталась предупредить тебя в ночь нападения, что Берч – предатель.

– Знаю, – коротко ответил я и на секунду задумался. – А отец знал, что Реджинальд – тамплиер?

– Поначалу нет. Когда я догадалась, я ему сказала.

– Так вот почему между ними произошла ссора, – сказал я, вспомнив еще один эпизод из своего детства.

– Отец и Реджинальд ссорились? – удивилась Дженни. – Когда?

– Незадолго до нападения. Я случайно услышал. Потом отец нанял двоих охранников. Наверняка ассасинов. Реджинальд мне тогда сказал, что предупредил отца.

– Очередная ложь…

Я посмотрел на сестру и почувствовал легкую дрожь. Да, очередная ложь. Все мое детство строилось на вранье взрослых и было пронизано им.

– Дигвид был пособником Реджинальда, – сказал я. – Наверняка это Дигвид сообщил ему, где хранится книга…

Неожиданное воспоминание заставило меня вздрогнуть.

– Что такое? – встревожилась сестра.

– Я играл в солдатики в коридорчике перед буфетной, когда ко мне подошел Реджинальд и спросил об отцовском мече. И я рассказал ему о тайнике.

– В бильярдной?

Я кивнул.

– Они же почти сразу сунулись в бильярдную. Помнишь?

Я снова кивнул.

– Они знали, что в буфетной книги нет. Дигвид предупредил их, что отец перепрятал книгу. Вот они и полезли в бильярдную.

– Ты и сейчас будешь утверждать, что они не были тамплиерами?

– Я не совсем понимаю твой вопрос.

– Помнится, в Сирии ты мне говорил, что люди, напавшие на наш дом, не были тамплиерами, – язвительно улыбаясь, произнесла Дженни. – Конечно, они никак не могли быть твоими любимыми тамплиерами.

Я лишь покачал головой:

– Я и сейчас могу повторить: они были не тамплиерами, а наемниками Брэддока. Реджинальд не просто так собирался воспитать меня тамплиером… – Меня осенила внезапная догадка. – Возможно, и это тоже было связано с семейным наследием. Вовлекать тамплиеров в свои делишки Реджинальд не стал. Это было слишком рискованно. Я мог узнать правду. Я мог бы поспеть раньше. Ведь я почти добрался до Дигвида. Я едва не расправился с ним еще в Шварцвальде. Но потом… – Мне вспомнилась уединенная хижина в лесу. – Реджинальд убил Дигвида, чтобы тот случайно не проболтался. Они всегда на шаг опережали нас. И сейчас опережают.

Я махнул в направлении замка.

– Так что мы будем делать, сэр? – спросил Холден.

– То же, что сделали они, когда атаковали наш дом на площади Королевы Анны. Мы дождемся темноты. А потом проникнем в замок и всех убьем.

 

1

Эта запись датирована девятым октября. Я весьма оптимистично вывел ее, окончив записывать предыдущие события и полагая, что назавтра по горячим следам расскажу о нашей попытке штурма замка. В действительности эти строки я пишу несколько месяцев спустя после октябрьских событий, и теперь, чтобы в точности воссоздать случившееся, мне необходимо совершить мысленное путешествие назад…

 

2

Со сколькими противниками нам придется иметь дело? Когда я был здесь в прошлый раз, гвардия Реджинальда состояла из шестерых. Увеличит ли он ее число, зная о моем возможном появлении? Скорее всего, да. Минимум вдвое.

Значит, дюжина плюс Джон Харрисон, если он сейчас в замке. И естественно, сам Реджинальд. Ему стукнуло пятьдесят два. Навыки у него уже не те, что прежде. И тем не менее недооценивать Берча очень опасно.

Мы выжидали. Наконец наши противники сделали то, на что мы и рассчитывали: отправили троих на поиски исчезнувшего дозорного. Все трое были с факелами и держали наготове мечи. Мы видели, как они идут по лужайке. Отсветы факелов плясали на их мрачных лицах.

Выйдя из сумрака, они будто растворились среди деревьев. Время от времени мы видели проблески их факелов. У ворот они стали выкрикивать имя дозорного. Не получив ответа, отряд двинулся за пределы невысокой ограды.

Тело убитого лежало там, где я его оставил. Мы втроем заняли свои позиции. Дженни, вооруженная ножом, отступила немного назад, подальше от основного места действия. Мы с Холденом выбрали себе по дереву и взобрались на них, чтобы следить за поисковым отрядом. Я заметил, что Джиму трудновато карабкаться по ветвям. Вскоре отряд наткнулся на труп их товарища. Мы с Холденом замерли. Расстояние позволяло нам не только видеть наших противников, но и слышать их разговоры.

– Сэр, он мертв, – сказал один из них.

Старшина склонился над телом:

– Его убили несколько часов назад.

Я издал птичий крик – условный сигнал для Дженни. И сейчас же вечернюю тишину прорезал ее вопль, звавший на помощь.

Беспокойно кивнув, старшина повел своих людей на звук. Точнее, прямо на нас. Дерево, где замер Холден, находилось в нескольких метрах от моего. Хватит ли у бедняги сил на все, что мы задумали? Оставалось лишь надеяться, что хватит. Отряд приближался. Через несколько секунд я спрыгнул вниз.

Первым я разобрался со старшиной. Как и того дозорного, я убил его ударом клинка в глаз. Мой противник умер быстро и без мучений. Не поднимаясь во весь рост, я нанес косой удар снизу по второму участнику отряда, полоснув его по животу. Из дыры в мундире наружу вывалились окровавленные кишки. Этот тоже умер быстро, упав ничком в мягкий подлесок. Оглянувшись, я увидел, что меч Холдена прикончил и третьего. Джим поймал мой взгляд. Даже в темноте я видел мрачную радость, вспыхнувшую в его глазах.

– Ты замечательно кричала, – сказал я Дженни, когда мы с Холденом вернулись на прежнее место.

– Рада хоть чем-то помочь, – ответила она и тут же нахмурилась. – Только учти, Холден: когда мы проникнем внутрь, я не собираюсь прятаться в тени. – Дженни взмахнула ножом. – Я хочу сама прикончить Берча. Он погубил мою жизнь. Ну а за то, что он меня не убил в ту ночь, я проявлю некоторое милосердие. Я не трону его мужского достоинства и…

Дженни осеклась, вдруг вспомнив о Холдене, сидевшем неподалеку.

– Я… – начала она.

– Ничего страшного, мисс, – перебил ее Холден. Он поднял голову. Таким его лицо я видел впервые. – Попомните мое слово: прежде чем прикончить этого Берча, вам непременно захочется оттяпать ему и член, и яйца. Вы заставите этого ублюдка страдать.

 

3

Мы прошли вдоль ограды до ворот. Вид у одинокого караульного был взбудораженный. Возможно, его тревожило исчезновение поискового отряда. А может, солдатское чутье подсказывало: что-то здесь не так.

Однако ничто не спасло его от смерти. Вскоре мы прошли через калитку и оказались вблизи лужайки. Добравшись до фонтана, мы остановились и затаили дыхание. Из дверей замка нам навстречу вышли еще трое. Их сапоги громко стучали по камням дорожки. Все трое не менее громко ругались. Это был второй поисковый отряд, отправленный разыскивать сгинувший первый. Замок находился в полной боевой готовности, ожидая вторжения. Тихого проникновения не получится. Хорошо еще, что мы успели уменьшить число наших противников на…

Восемь человек. По моему сигналу мы с Холденом выскочили из-за чаши фонтана и бросились на второй отряд. Все трое были убиты раньше, чем сумели схватиться за мечи. Но теперь нас увидели. Изнутри раздался крик, а вслед за ним хлопнуло несколько мушкетных выстрелов. Стрелки промазали: пули попали не в нас, а в фонтан. Мы бросились к дверям. Я мигом взлетел на низкое крыльцо. Караульный, что находился там, попытался скрыться внутри.

Он оказался слишком медлительным. Я ударил его клинком в челюсть, не дав закрыть дверь. Инерция толчка повлекла меня вперед. Я успел широко распахнуть дверь и ворвался внутрь. Караульный повалился на пол. Из покалеченной челюсти струилась кровь. С лестничной площадки выстрелили из мушкета, но пуля прошла гораздо выше моей головы, ударившись в деревянную балку. Я пружинисто вскочил на ноги и понесся к лестнице. Стрелок, бормоча ругательства и явно досадуя на свой неудачный выстрел, швырнул мушкет на пол и схватился за меч.

Его глаза были полны ужаса, но во мне бурлила кровь. Сейчас я больше походил на зверя, чем на человека. Я целиком подчинялся инстинктам, словно выпорхнул из своего тела и издалека наблюдал, как оно сражается. Я перерезал неудачливому мушкетеру горло и толкнул его через перила вниз, в переднюю, куда вбежал еще один караульный. Снаружи в переднюю влетел Холден, а за ним Дженни. Я с криком спрыгнул вниз, мягко приземлившись на тело мушкетера. Появившемуся караульному пришлось туго. Пока он защищал спину, подоспевший Холден навсегда избавил его от необходимости защищаться.

Кивнув Холдену, я вернулся на лестницу, и, надо сказать, вовремя, поскольку на площадке появился кто-то еще. Этот кто-то был вооружен пистолетом. Пуля угодила в каменную балюстраду у меня за спиной. В меня стрелял не кто иной, как Джон Харрисон. Не дав ему выхватить кинжал, я дернул его за ткань ночной рубашки, толкнул на колени и занес над ним скрытый клинок.

– Выходит, ты знал? – прорычал я. – Ты пособничал убийству моего отца? Помогал калечить мою жизнь?

Он успел лишь наклонить голову в знак согласия. Я вонзил лезвие ему в затылок. Хрустнули шейные позвонки. Через мгновение Харрисон был мертв.

Я достал меч. Возле двери Реджинальда я остановился, оглядел коридор и лестницу, затем чуть отошел и приготовился было распахнуть дверь ударом ноги, когда вдруг сообразил, что она уже приоткрыта. Я нагнулся и толкнул дверь. Она со скрипом открылась внутрь.

Реджинальда я застал на середине комнаты и не в ночной рубашке. Он всегда был строгим приверженцем этикета. Не изменил он себе и в этот раз, одевшись для встречи своих убийц. И вдруг на стене мелькнула тень. За дверью кто-то прятался. Не дожидаясь, пока западня захлопнется, я мечом пробил дверь насквозь. Раздался вопль. Я вошел, дав двери закрыться вместе с телом последнего караульного, пригвожденного к ней моим мечом. Он недоуменно смотрел на острие меча, торчащего у него из груди. Его ноги скребли деревянный пол.

– Ну здравствуй, Хэйтем, – холодно поприветствовал меня Реджинальд.

 

4

– Это был последний из твоих людей?

Я тяжело дышал. За моей спиной умирающий продолжал скрести ногами по полу. По другую сторону двери стояли Холден и Дженни. Корчащийся в судорогах караульный преграждал им дорогу. Долго ждать им не пришлось. Из горла караульного вырвался хриплый кашель. Его тело сорвалось с меча и распласталось на полу. Холден и Дженни вбежали в комнату.

– Да, – мрачно кивнул Реджинальд. – Вы убили всех. Остался один я.

– А Моника и Лусио? Они в безопасности?

– В своих покоях дальше по коридору.

– Холден, будь добр, окажи мне услугу, – попросил я. – Загляни к Монике и Лусио и удостоверься, что с ними все в порядке. От этого будет зависеть порция боли, которой мы угостим мистера Берча.

– Да, сэр, – коротко ответил Холден.

Он деловито оттащил тело караульного и вышел, закрыв за собой дверь. Решимость, с какой он это делал, не укрылась от Реджинальда.

Его улыбка была долгой и печальной.

– Все, что я ни делал, было для блага ордена. Для блага человечества.

– Какие высокие идеалы… ценой жизни моего отца. Ты разрушил нашу семью. Неужели ты думал, что я никогда не узнаю правду?

Он грустно покачал головой:

– Дорогой мой мальчик, Великий магистр тамплиеров вынужден принимать трудные решения. Разве я не учил тебя этому? Я способствовал тому, чтобы тебя избрали магистром Американских колоний. Я знал, Хэйтем, что и тебе придется принимать аналогичные решения и верить в свою способность их принять. Решения принимаются во имя высшего блага. Во имя идеала, в который ты веришь. Надеюсь, ты не забыл эти азбучные истины. Ты спросил, думал ли я, что ты никогда не узнаешь правду. Представь себе, да. Ты упорен и находчив. Я учил тебя быть таким. Мне следовало учесть вероятность того, что однажды ты докопаешься до правды. Но я надеялся, что, когда это случится, твой взгляд на события прошлого будет более философским. – Его улыбка стала напряженной. – Принимая в расчет число убитых тобой за сегодняшний день, я полагаю, что ошибся.

– Да, Реджинальд, – сухо рассмеялся я. – Ты ошибся. Ты извратил все, во что я верил. И знаешь почему? Ты оплетал наши идеалы обманом и хитростью. Как мы можем пробуждать веру у других, когда наши сердца отравлены ложью?

Реджинальд с отвращением покачал головой:

– Давай, проповедуй мне эту наивную чепуху. Услышь я такое от тебя, когда ты был еще адептом, я бы не удивился. Но слышать это сейчас? Во время войны ты ради победы идешь на все. Важно не то, каким образом ты добиваешься триумфа, а то, как ты потом им распоряжаешься.

– Нет. Мы должны жить сообразно тому, что проповедуем. В противном случае все это лишь пустые разговоры.

– О, да в тебе, гляжу, заговорил ассасин, – сказал он, изгибая бровь.

– Я не стыжусь своих корней, – ответил я, пожимая плечами.

Я потратил годы на примирение своей ассасинской крови с тамплиерскими убеждениями, и мне это удалось.

Дженни, стоявшая неподалеку, дышала все шумнее, и ритм ее дыхания постоянно убыстрялся.

– Ах вот оно что, – поморщился Реджинальд. – Никак ты считаешь, что нашел золотую середину? – (Я промолчал.) – Или ты думаешь, что способен менять ход событий?

Вместо меня ему ответила Дженни:

– Нет, Реджинальд. Убить тебя – значит отомстить за то зло, которое ты причинил нашей семье.

Он повернулся к ней, словно впервые заметив ее присутствие.

– Как поживаешь, Дженни? – спросил Реджинальд, чуть приподняв подбородок, затем лицемерно добавил: – Смотрю, время не иссушило твоей красоты.

Дженни глухо зарычала. Краешком глаза я увидел ее руку с ножом, угрожающе протянутую вперед. Реджинальд сделал то же самое, но его рука была пуста.

– Разве жизнь наложницы не была для тебя наградой? – продолжал он. – Представляю, сколько всего интересного ты повидала. Столько разных людей, принадлежащих к разным культурам…

Реджинальд провоцировал Дженни, и сестра шла у него на поводу. Зарычав от гнева, порожденного многими годами вынужденной покорности, она бросилась на Берча с ножом.

– Дженни, остановись! – выкрикнул я, но было слишком поздно.

Реджинальд ждал ее выпада. Дженни сейчас делала именно то, на что он рассчитывал. Едва она приблизилась на достаточное расстояние, Реджинальд выхватил кинжал (вероятно, спрятанный с внутренней стороны пояса) и легко парировал ее удар. Дженни взвыла от негодования и боли, причиненной ей отдачей. В следующее мгновение Реджинальд вывернул ей запястье. Нож Дженни со стуком упал на пол. Реджинальд схватил ее за шею, приставив лезвие кинжала к горлу.

Глядя на меня через плечо Дженни, он подмигнул. Я напрягся, готовый прыгнуть на него, но Реджинальд еще плотнее прижал лезвие к горлу моей сестры. Она вцепилась в его руку обеими своими, пытаясь разомкнуть хватку.

– Ни-ни, – предупредил он.

Не убирая кинжала, Реджинальд чуть повернулся. Он подталкивал Дженни к двери. Поначалу он торжествовал, однако сестра не думала покоряться, и это начало его злить.

– Не дергайся, – процедил он сквозь зубы.

– Дженни, не перечь ему, – настаивал я, но сестра меня не слушала.

Она извивалась, пытаясь высвободиться из цепких пальцев Реджинальда. Волосы прилипли к ее вспотевшему лбу. Участь пленницы своего злейшего врага была настолько ей ненавистна, что она была готова скорее умереть, чем провести лишнюю минуту рядом с ним. Естественно, она порезалась об острое лезвие, на шее выступила кровь.

– Не дергайся, женщина! – выкрикнул Реджинальд, начинавший терять самообладание. – Ей-богу, ты что, хочешь здесь умереть?

– Лучше я умру и мой брат прикончит тебя, чем я позволю тебе сбежать, – прошипела Дженни, продолжая сопротивляться.

Глазами она указала мне на пол, туда, где лежало тело последнего караульного. Я разгадал маневр Дженни за секунду до того, как она его осуществила. Реджинальд споткнулся о вытянутую ногу трупа и потерял равновесие. Совсем ненадолго, но этого хватило, чтобы Дженни, кряхтя от натуги, толкнула Реджинальда спиной. Теперь он споткнулся о туловище убитого и, окончательно потеряв равновесие, шумно стукнулся спиной о дверь, из которой по-прежнему торчало лезвие моего меча.

Его рот раскрылся в немом крике, в котором слились боль и шок. Рука Реджинальда еще удерживала Дженни, но хватка быстро слабела. Дженни выскользнула, оставив его в пригвожденном состоянии. Реджинальд смотрел то на меня, то на свою грудь, откуда торчало острие моего меча. Его лицо исказила гримаса боли. Зубы стали красными от крови. Поскольку лезвие было наклонено вниз, Реджинальд стал постепенно сползать с меча и вскоре оказался на полу рядом с последним караульным. Обеими руками он пытался зажать рану на груди, но кровь из раны уже залила пол, образовав лужицу.

Реджинальду удалось чуть повернуть голову и взглянуть на меня.

– Хэйтем, я старался делать то, что было правильным, – сдвинув брови, прохрипел он. – Ты ведь в состоянии это понять?

Я смотрел на него и горевал, но не по нему, а по детству, которого он меня лишил.

– Нет, – ответил я, наблюдая, как свет жизни уходит из его глаз.

Я надеялся, что мое бесстрастие он унесет с собой туда, где вскоре окажется.

– Мерзавец! – выкрикнула Дженни.

Она встала на четвереньки. Как и поза, ее речь больше напоминала звериное рычание.

– Радуйся, что я не оттяпала твои яйца!

Вряд ли он ее слышал. Этим словам суждено было остаться в нашем бренном мире, который Реджинальд Берч уже покинул. Он был мертв.

 

5

Из коридора донесся какой-то шум. Я перешагнул через тело Реджинальда и рванул дверь, готовясь встретить караульных, которым до поры до времени удавалось затаиться. Но я ошибся. Вместо них я увидел Монику и Лусио, шедших по коридору с узлами в руках. Холден вел их к лестнице. Вид у матери и сына был изможденный – сказались месяцы, проведенные в замке, где с ними явно обращались не как с гостями. Увидев тела убитых караульных, валявшиеся на лестнице и в передней, Моника сдавленно вскрикнула и зажала рот.

– Прошу прощения, – сказал я.

Я не сразу сообразил, что извиняюсь перед матерью и сыном. За что? За то, что ошеломил их своим появлением? За мертвые тела? За то, что долгих четыре года они пробыли узниками Реджинальда?

Лусио наградил меня взглядом, исполненным нескрываемой ненависти, затем отвернулся.

– Вам незачем извиняться, сэр, – ответила Моника на ломаном английском. – Спасибо вам, что мы наконец-то свободны.

– Если вы согласны подождать до утра, мы уедем все вместе. Холден, ты не возражаешь?

– Ничуть, сэр.

– Думаю, мы не станем дожидаться утра, – сказала Моника. – Соберем все необходимое и отправимся домой.

– И все же я прошу вас подождать, – сказал я, слыша, как устало звучит мой голос. – Несколько часов не сделают погоды. Утром мы уедем все вместе. По крайней мере, так будет безопаснее для вас.

– Нет, сэр.

Мать и сын поспешили к лестнице. Там Моника обернулась и сказала:

– Думаю, вы и так достаточно нам помогли. Мы знаем, где здесь конюшня. Если нам будет позволено взять съестные припасы с кухни, а затем выбрать себе лошадей…

– Разумеется. Можете брать все, что сочтете нужным. Но скажите… вам будет чем защищаться, если вы вдруг наткнетесь на бандитов?

Я подошел к итальянцам. Рядом с одним из убитых караульных валялся меч. Я поднял его и протянул Лусио.

– Возьми, Лусио, – сказал я. – Он понадобится тебе для охраны матери и самозащиты по пути домой.

Лусио схватил меч и посмотрел на меня. Мне показалось, что его взгляд потеплел.

А потом он вдруг вонзил меч прямо мне в сердце.