Эцио выронил из рук книгу сонетов Лоренцо. Гибель Кристины сделала его еще решительнее в стремлении уничтожить зло, именуемое Савонаролой. Флоренция достаточно настрадалась под властью этого безумца. Его чары действовали на людей всех возрастов и сословий, одинаково захватывая образованных и неграмотных. Те же, кто отказывался принимать бредни Монаха, подвергались гонениям и были вынуждены либо уходить в глубокое подполье, либо покидать город.

– Правление Савонаролы выгнало из Флоренции многих, кто мог бы нам помочь, – говорил ему Макиавелли. – Пока что его власть сильна. У Монаха достаточно врагов за пределами нашего города. Миланский герцог, например. Я уж не говорю о нашем старинном приятеле Родриго. Но ни тот ни другой не в силах выбить Савонаролу из города.

– А что это за «костры тщеславия»?

– Самая безумная из всех затей Савонаролы и круга ближайших его приспешников. Они науськали своих последователей, чтобы те ходили по домам и выискивали у владельцев вещи, которые Монах объявил безнравственными и греховными. Пудра, румяна, зеркала, не говоря уже о книгах и картинах… Богопротивными объявлены и все игры – даже шахматы. То же относится и к музыкальным инструментам, поскольку услаждение слуха отвращает человека от религии. Все это стаскивалось на площадь Синьории, складывалось в громадные костры и сжигалось. – Никколо покачал головой. – Флоренция безвозвратно лишилась множества удивительнейших и красивейших вещей.

– Но ведь когда-нибудь город устанет от этого безумства?

– И усталость станет нашей лучшей союзницей, – улыбнулся Макиавелли. – Мне думается, Савонарола искренне верит, что Судный день вот-вот наступит. Вот только никаких зримых признаков нет. Даже те, кто поначалу безоговорочно верил ему, начинают колебаться. Жаль, что многие влиятельные люди продолжают слепо верить Савонароле и поддерживать его. Если мы сумеем устранить их поддержку…

Для Эцио началось жаркое время. Он выслеживал и уничтожал наиболее заметных сторонников Савонаролы. Это были люди из всех слоев и сословий: известный художник, старый солдат, купец, несколько священников, врач, крестьянин. Была даже пара людей знатного происхождения, фанатично цеплявшихся за учение, внушенное им Монахом. Некоторые перед смертью прозревали и видели страшные последствия своих заблуждений. Другие умирали с именем Савонаролы на устах. Выполняя эту тяжелую и неблагодарную миссию, Аудиторе сам зачастую бывал на волосок от смерти. Но вскоре по городу поползли слухи. Поздними вечерами, в грязных тавернах и темных переулках, люди шепотом передавали друг другу: «Ассасин вернулся. Ассасин явился спасать Флоренцию…»

Эцио до глубины души огорчало нынешнее состояние его родного города. Здесь он родился и вырос, здесь были его корни. Флоренция знала разные времена, но никогда еще на ее улицах не полыхал такой губительный огонь ненависти, а в воздухе не разливался дурман извращенного религиозного рвения. Скрепя сердце Аудиторе продолжал вырывать из жизни сторонников Савонаролы. Каждый удар его клинков был как порыв ледяного ветра, очищающего поруганный город от тех, кто лишил Флоренцию ее славы. Убивал Эцио лишь после того, как были исчерпаны все иные способы воздействия на разум и душу заблудших и далеко отпавших от Бога. Он проявлял сострадание к своим жертвам и даже в самые мрачные часы ни разу не отступил от Кредо ассасина.

Постепенно общий настрой города стал меняться. Савонарола видел, что число его безоговорочных (и бездумных) сторонников начинает уменьшаться. Макиавелли, Ла Вольпе и Паола помогали Эцио, занимаясь настойчивым просвещением горожан. В городе вспыхивали очаги недовольства, которые медленно, но неумолимо разгорались.

Последним из тех, кого Эцио наметил своей целью, был проповедник, несомненно обладавший даром слова. Аудиторе выследил его, когда тот разглагольствовал перед толпой возле церкви Святого Духа:

– Жители Флоренции! Подходите! Слушайте внимательно! Конец света близок! Настало время покаяться и умолять Бога о прощении! Если ваши глаза не видят происходящего, пусть ваши уши внемлют моим словам. Знамения конца света окружают нас повсюду. Мятежи! Голод! Болезни! Стяжательство! Все это – предвестники тьмы! Мы должны твердо стоять в нашей вере, дабы тьма не поглотила нас! – Лихорадочно блестевшие глаза проповедника внимательно оглядывали толпу. – Вижу, вы сомневаетесь. Считаете меня спятившим. Но разве римляне не считали безумцем Иисуса? Знайте: когда-то и я сомневался. Но это было до моей встречи с Савонаролой. Он показал мне истину! Наконец мои глаза открылись. И сегодня я стою перед вами в надежде, что, быть может, и мне удастся открыть вам глаза!

Проповедник умолк, переводя дыхание.

– Поймите же: мы стоим на краю обрыва. На той стороне сияет в лучах своей славы Царство Божие. Внизу – бездонная пропасть отчаяния и страданий! Вы давно топчетесь у этого края, и нельзя сказать, что вина целиком лежит на вас. Те, кто прежде правил городом и вами и кого вы называли своими господами, – все эти Медичи и иже с ними – стремились к богатству и мирским благам. Они отказывались от истинной веры в угоду мирским наслаждениям, подавая вам пример для подражания.

Он снова умолк, теперь намеренно.

– Наш мудрый пророк однажды сказал: «Единственное, за что мы можем быть признательны Платону и Аристотелю, так это за множество доводов, которые оказываются нам полезны в борьбе с еретиками. Однако и они, и остальные философы нынче горят в аду». Если вы печетесь о своих бессмертных душах, вы отвратитесь от лживых речей и искренне воспримете учение нашего пророка Савонаролы. Тем самым вы освятите свое тело и дух и обрящете Славу Божию! Вы наконец станете такими, какими вас и замышлял Создатель, – верными и послушными слугами!

Однако речь проповедника не вызвала желаемого действия. Пока он говорил, люди постепенно расходились. Под конец осталась жалкая горстка слушателей. Эцио приблизился к проповеднику.

– Полагаю, ваш разум согласен с тем, о чем вы проповедуете, – сказал он.

Проповедник засмеялся:

– Для убеждения не всегда нужны уговоры или принуждение. Я сам уверовал. Все, что я говорю, – истинно!

– Ничто не истинно, – ответил Эцио. – И то, что я вынужден делать, я делаю с тяжелым сердцем. – Скрытый клинок ударил проповедника в грудь. – Requiescat in pace.

Натянув капюшон поглубже, молодой ассасин оставил бездыханное тело у церкви и скрылся в ближайшем переулке.

Дорога была длинной и тяжелой, но к концу Савонарола, сам того не желая, стал союзником ассасина. Финансовое могущество Флоренции было подорвано, ибо Монах ненавидел торговлю и все, что относилось к финансам, – два столпа прежнего процветания города. А Судный день так и не наступал. Один либерально настроенный францисканский монах предложил Савонароле пройти испытание огнем. Джироламо отказался, и его авторитет еще больше пошатнулся. В начале мая 1498 года недовольная городская молодежь вышла на улицы. Их выступление быстро переросло в бунт против власти Савонаролы. После этого снова начали открываться таверны. Люди вернулись к пению, танцам, азартным играм и телесным утехам. Словом, к мирским наслаждениям. Медленно, с опаской, в город начала возвращаться торговля. Появлялись кварталы, где власть Савонаролы не признавали. Позиции Монаха еще оставались достаточно сильными, а сам он отчаянно цеплялся за власть, однако стало понятно: падение Савонаролы неминуемо.

– Ты хорошо потрудился, Эцио, – сказала Паола.

Они стояли у ворот монастыря Святого Марка, дожидаясь Ла Вольпе и Никколо. Здесь же собралась изрядная толпа из освобожденных кварталов города. Люди были возбуждены и казались неуправляемыми.

– Спасибо, Паола, – ответил Аудиторе, разглядывая толпу. – А что здесь происходит?

– Смотри сам, – сказал подошедший Макиавелли.

Над их головой шумно распахнулась дверь. На балконе появилась сухопарая фигура в черном. Монах сердито оглядывал собравшихся.

– Тишина! – крикнул он. – Я требую тишины!

Сама того не желая, толпа подчинилась и затихла.

– Зачем вы здесь? – сердито спросил Савонарола. – Почему нарушаете мой покой? Вам надлежит очищать свои жилища от скверны!

Теперь собравшиеся сердито загалдели.

– От чего? – выкрикнул кто-то. – Ты уже забрал у нас все!

– Вы добровольно отдали! – крикнул в ответ Савонарола. – Но теперь вы будете делать то, что я велю. Вы мне подчинитесь!

Он достал из сутаны Яблоко и поднял над головой. Аудиторе заметил, что на руке Монаха недостает пальца. Яблоко засветилось изнутри. Оторопевшая толпа попятилась назад. Но Макиавелли, не потерявший присутствия духа, метнул нож, ударивший Савонаролу в предплечье. Вскрикнув от боли и ярости, Монах выронил Яблоко, которое скатилось с балкона и упало в толпу.

– Не-е-ет! – теперь уже отчаянно завопил Савонарола.

И вдруг с ним произошла перемена. Он стал как будто меньше ростом, а его лицо, когда-то внушавшее трепет, сделалось жалким и испуганным. Толпе было этого достаточно. Она устремилась на штурм монастырских ворот.

– Эцио, скорее найди Яблоко! – распорядился Ла Вольпе. – Оно не могло укатиться далеко.

Молодой ассасин сразу увидел Яблоко. Оно спокойно катилось между людских ног. Эцио нырнул за ним. Его толкали, пихали, но наконец ему удалось схватить Яблоко и убрать в сумку. К этому времени ворота монастыря были настежь открыты – толпа хлынула внутрь и через несколько минут появилась снова, неся на плечах кричащего и отбивающегося Савонаролу.

– Отнесите его во дворец Синьории, – распорядился Макиавелли. – Пусть там его допросят!

– Идиоты! Богохульники! – вопил Савонарола. – Бог видит ваше святотатство! Он видит, какие поношения принимает от вас Его пророк!

Его крики почти потонули в сердитых возгласах толпы, но испуг придал его голосу дополнительную силу. Если не разум, то интуиция подсказывала Монаху: это его последняя проповедь.

– Еретики! За ваши деяния все вы будете гореть в аду! Вы меня слышите? Гореть будете!

Эцио и остальные ассасины шли вместе с толпой. Савонарола выкрикивал угрозы вперемежку с увещеваниями:

– Меч Господень падет на землю быстро и неотвратимо. Освободите меня, ибо только я могу спасти вас от Божьего гнева! Дети мои, внемлите мне, пока не стало слишком поздно! Есть только одно истинное спасение, однако в погоне за мирскими благами вы презрели его! Если вы вновь не подчинитесь моей воле и не покаетесь, вся Флоренция познает гнев Божий. Ее постигнет участь Содома и Гоморры, ибо Богу ведома глубина вашего предательства. Aiutami, Dio! Меня волокут десять тысяч иуд!

Эцио шел достаточно близко и потому слышал, как один горожанин, несший Монаха, сказал ему:

– Довольно твоего вранья. Ты с самых первых дней только и делал, что изливал на нас свою ненависть. Хорошенькое спасение, если ты разорил целый город! А где у тебя Бог? В голове? Возможно. Но до твоего сердца, Монах, Он так и не добрался.

Чем ближе было к площади Синьории, тем громче становились торжествующие выкрики идущих.

– Довольно с нас страданий! Мы снова станем свободными людьми!

– Свет жизни вскоре вернется в наш город!

– Наказать предателя! Он и есть настоящий еретик! Это он извратил Слово Божье себе в угоду! – выкрикнула какая-то женщина.

– Наконец-то мы сбрасываем ярмо религиозной тирании! – подхватила другая. – Савонаролу должна постичь заслуженная кара.

– Истина озарила нам путь, и страх бежал! – крикнул парень, шедший рядом с нею. – Твои слова, Монах, потеряли всякую силу!

– Ты именовал себя Божьим пророком, но твои слова были полны тьмы и жестокости. Ты называл нас марионетками дьявола. Но если кто и был настоящей марионеткой, так это ты сам!

Эцио и его друзья не вмешивались. Механизм, который они привели в действие, набрал обороты, и теперь все колесики и шестеренки крутились в полную силу. Отцы города торопились спасти свою шкуру и сохранить власть. Они выбегали из дворца Синьории, торопливо заявляя о своей поддержке. На площади соорудили помост, установив три столба: для Савонаролы и двух его самых оголтелых приспешников, которых удалось схватить. Всех их вначале поволокли в Синьорию для короткого и жестокого допроса. Как некогда беспощаден был сам Савонарола, так беспощадны были и его судьи. Вскоре всех троих, закованных в кандалы, снова вывели на площадь, заставили подняться на помост и привязали к столбам.

– Господь мой и Бог мой, – взывал Савонарола, – спаси меня из когтей зла! Окруженный грехом, взываю к Тебе о спасении!

– Забыл, как ты хотел сжечь меня? – крикнули ему из толпы. – Теперь получай то, на что обрекал нас!

Палачи подожгли охапки хвороста. Эцио смотрел на казнь и вспоминал отца и братьев, чья жизнь оборвалась на этой же площади.

– Infelix ego! – громко возопил Савонарола, и голос его был полон не только душевной, но и телесной боли. – Omnium auxilio destitutus… Я нарушил все законы неба и земли. Куда мне обратиться? К кому бежать? Кто проявит сострадание ко мне? Я не осмеливаюсь устремлять свой взор к Небесам, ибо многогрешен я перед ними. И на земле не найти мне пристанища, поскольку и здесь я покрыл себя позором…

Эцио протиснулся к помосту. «Этот человек принес немало горя мне и многим другим, – думал он. – Но даже такой злодей, как Савонарола, не должен умирать тяжелой и мучительной смертью». Аудиторе достал пистолет и быстро приладил к наручу. Савонарола увидел это. Безумный пророк смотрел на Эцио со страхом и надеждой.

– Ты! – произнес Савонарола, перекрывая треск пламени, хотя их разговор по большей части происходил на уровне мыслей. – Я знал: этот день наступит. Брат, прошу тебя: прояви ко мне милосердие, в котором я тебе тогда отказал. Я бросил тебя во власть волков и псов.

Молодой ассасин поднял руку.

– Прощай, padre, – сказал он и выстрелил.

В шуме ликующей толпы никто не увидел его действий и не услышал звука выстрела. Голова Савонаролы свесилась на грудь.

– Ступай с миром, и пусть твой Бог будет тебе судьей, – прошептал Эцио. – Requiescat in pace.

Он оглянулся на двух сжигаемых монахов – Доменико и Сильвестро. Оба ревностных последователя Савонаролы уже были мертвы. Огонь с шипением вспорол им животы и пожирал их внутренности. В воздухе разливалось густое зловоние от горящего человеческого мяса. Толпа постепенно успокаивалась. Затихли крики. Вскоре на площади Синьории был слышен лишь треск огня, довершавшего свой страшный труд.

Эцио отошел от помоста и увидел, что Никколо, Ла Вольпе и Паола внимательно смотрят на него. Макиавелли ободряюще кивнул. Аудиторе понял, чего от него ждут. Он поднялся на помост, отойдя подальше от догоравших костров. Сотни пар глаз обратились к нему.

– Жители Флоренции! – звонким голосом начал Эцио. – Двадцать два года назад я стоял на этой площади и смотрел, как умирают мой отец и братья. Их предали те, кого я считал друзьями. Мой разум был затуманен жаждой отмщения. Огонь мести столь же беспощаден, как огонь этих костров. Наверное, я сгорел бы в том огне, не встреться на моем пути люди, научившие меня смотреть дальше побуждений кровной мести. Эти люди не давали готовых ответов на мои вопросы, а учили находить их у себя внутри.

Эцио видел, что к его друзьям-ассасинам присоединился дядя Марио и приветственно махнул племяннику.

– Друзья мои, – продолжал молодой Аудиторе, – мы прекрасно можем жить и действовать без чьих-либо подсказок. Ни Савонарола, ни Пацци, ни даже Медичи не должны руководить нами. Мы вольны самостоятельно идти по жизни… Но есть те, кто не прочь лишить нас этой свободы, равно как достаточно тех, кто готов – увы! – охотно ее отдать. Однако все мы наделены внутренней силой выбора. Мы можем сами выбирать, что считать истинным, и следовать своему выбору. Эта сила и делает нас людьми. Не существует такой книги и такого учителя, которые дали бы нам ответы и показали путь. А потому – выбирайте ваш собственный путь! Не надо следовать ни за мной, ни за кем-либо другим!

Мысленно улыбаясь, Эцио видел, как беспокойно переглядываются отцы города. Возможно, человечество так никогда и не изменится, но порою все-таки стоило встряхнуть людей и напомнить им об их главном праве.

Произнеся свою краткую речь, молодой ассасин спрыгнул с помоста, поглубже натянул капюшон и покинул площадь. Он двинулся по улочке, тянувшейся вдоль северной стены Синьории (дважды он уже ходил здесь в судьбоносные моменты своей жизни), и исчез из виду.

Впереди был поединок, который Эцио считал главным в своей жизни и к которому нужно было тщательнейшим образом подготовиться. Но прежде необходимо было найти оставшиеся страницы великого Кодекса. Макиавелли помогал Аудиторе на каждом шагу. Они позаботились о том, чтобы с карты, некогда составленной Джироламо Риарио, было сделано достаточно копий. Снабдив ими своих флорентийских и венецианских собратьев-ассасинов, Эцио направил их во все уголки Апеннинского полуострова. Ассасины исходили и изъездили итальянские земли вдоль и поперек. Немало времени (возможно, больше, чем следовало) заняли поиски на острове Капри. Ассасины пересекли Тирренское море, чтобы продолжить поиски на острове Сардиния, известном похищениями людей. Побывали они и на Сицилии, где разбойничьи шайки вели многолетние войны между собой. Они встречались с королями и герцогами. Порою схлестывались с тамплиерами, тоже занятыми поисками страниц Кодекса… Миссия ассасинов завершилась полным успехом.

Закончив поиски, основные их участники вновь собрались в Монтериджони. Прошло пять долгих лет. Родриго Борджиа, он же папа Александр VI, по-прежнему правил Ватиканом. Он заметно постарел, но все еще был силен. И тамплиеры, утратившие прежнюю власть, все так же представляли собой смертельную угрозу.

Впереди было еще много дел.