Джейми целует меня.

Джейми целует меня.

Джейми целует меня.

Нет, как ни крути слова, смысла не прибавляется. Напор его рта, шокирующее движение языка по моей нижней губе… в голове не укладывается ни то, ни другое.

Но блядь, как же мне всего этого хочется.

Вода, переливаясь за козырек, хлещет на наши головы, пока в мой рот впиваются губы моего лучшего друга. Я ощущаю вкус дождя, пива и чего-то мужского, аддиктивного как наркотик. Его губы касаются моих вновь и вновь, и когда я приоткрываю рот, чтобы сделать судорожный вдох, он пользуется моментом и проскальзывает в него языком.

И, черт, это словно удар электрошокером в позвоночник. Волна желания уходит по спирали прямиком к моим яйцам, и я ощущаю, как они поджимаются. Когда его язык касается моего, у меня отказывают колени, и мне приходится ухватить его за рубашку, крепко стиснуть ее в кулак, чтобы меня не унесла буря. Не та, что освещает вспышками молний ночное небо, но та, что бушует внутри меня.

Я улавливаю момент, когда он нащупывает мое колечко, потому что его язык заворачивается вокруг металлического штырька, и он стонет мне в губы. Низким и хриплым стоном.

Этот пронизанный страстью звук возвращает меня в реальность. Оно только ощущается правильным. На самом деле все ровно наоборот. Джейми пьян. И плохо соображает. По какой-то причине он решил, что засунуть язык мне в горло, было хорошей идеей, но блядь, это не так. После всего я так и останусь геем — а он останется натуралом. Хуже того, я останусь влюблен в него.

С мучительным стоном я отрываюсь от его губ. Блядь, мне нельзя опять совершать ту же ошибку. Нельзя разрешать себе хотеть его или на что-то надеяться. Он мой друг. Он всегда будет мне только другом. Не больше.

Его затуманенный страстью взгляд уничтожает меня. Он моргает. Так растерянно, словно не понимает, почему я вдруг прервал поцелуй.

— Это твое колечко… — Голос у него хриплый от возбуждения. — Я хочу почувствовать его на своем члене.

Боже мой.

Так. Он пьяней, чем я думал. Насколько я помню, он опрокинул не больше пары бутылок, но, очевидно, пока я не смотрел, он покупал еще.

— Нда… — Через силу я издаю сиплый смешок. — И думать забудь, чувак.

Джейми прищуривается.

Дождь чуть-чуть утихает, и говорить становится проще, можно больше не повышать голос.

— Каннинг, мы не станем снова сворачивать на эту дорожку. — Я с трудом сглатываю. — В прошлый раз оно разрушило нашу дружбу.

Он склоняет голову набок. В карих глазах блестит вызов.

— Ты говоришь, что не хочешь меня?

О, черт.

— Нет. Я говорю, что это плохая идея.

Джейми наступает на меня, оттесняя к стене до тех пор, пока моя спина не врезается в мокрую кирпичную кладку. Я оказываюсь в ловушке — одна твердая стена сзади, а вторая, не менее твердая, впереди. И акцент тут на слове «твердая», потому что стояк у него такой, что рехнуться можно. И он вжимается мне в бедро, когда Джейми подходит ко мне еще ближе — так, что между нашими губами остается всего лишь дюйм.

— Ты же король плохих идей, — напоминает мне он. — От этой, по крайней мере, будет хорошо нам обоим.

Он задумал меня прикончить. От перемены ролей у меня плавится мозг, потому что это я обычно веду, я командую и диктую правила.

Джейми делает движение бедрами, тяжело дышит, втираясь своей эрекцией в мою ногу. Не будь он так пьян, то, вероятно, пришел бы в ужас. Он и придет в ужас — когда протрезвеет. Станет извиняться за то, что подкатил ко мне, и в итоге все закончится неловким разговором, который должен был состояться четыре года назад, когда я отсосал ему. Он скажет мне, что он натурал, что валял дурака, что он ко мне ничего не чувствует.

И я буду раздавлен.

Я знаю, что будет, однако меня это не останавливает. Я говорил, что я мазохист? Это единственное объяснение тому, зачем я кладу ему на шею ладонь и вновь притягиваю к себе.

Наши рты снова встречаются в поцелуе. В мягком. Мучительно медленном. И мне этого мало. Я скоро остановлюсь, в любую секунду, но не сейчас. Сначала он даст мне больше.

Со стоном я толкаю его грудью в грудь и разворачиваю нас так, чтобы теперь у стены оказался он, чтобы теперь я о него терся. С его губ срывается удивленный возглас, который превращается в хриплое урчание, стоит мне начать целовать его по-настоящему сильно, вталкивая язык ему в рот.

Во мне просыпается жадность. Я трахаю языком его рот так, как хочу отыметь его своим членом — глубокими, голодными, отчаянными толчками, от которых у нас обоих заканчивается дыхание, и теперь уже он цепляется за мою майку.

Внезапно справа от меня хлопает дверь. Звучит визг. Какую-то женщину испугала, скорее всего, погода, а не два парня, которые, стоя у стенки бара, пытаются съесть лица друг друга, но, так или иначе, ее крик приводит меня в чувство. Спотыкаясь, я пячусь назад. Задыхаюсь, как после трех марафонов.

Теперь я стою под дождем, а Джейми — нет, и мне прекрасно видно, что на лице у него полномасштабная паника. Его глаза широко распахнуты. В них шок.

Блядь. Мой друг-натурал в шаге от того, чтобы перепугаться. Спустя час он, наверное, будет переживать мощнейший кризис самоидентификации. И все ради чего? Самый лучший поцелуй моей жизни не стоил того, чтобы ломать его жизнь.

Я пережил такой кризис. Приятного мало.

Я отворачиваюсь, иначе по моим глазам он поймет, что внутри я медленно умираю. Я хочу его больше всего на этом треклятом свете. Собрать волю в кулак нелегко, но все-таки я разворачиваюсь и под дождем ухожу к машине.

Льет как из ведра, и я срываюсь на бег. Я даже не знаю, идет ли он за мной или нет, пока он не садится рядом на пассажирское место.

Не проходит и тридцати секунд, а мы уже несемся к Лейк-Плэсиду. В машине стоит ужасающая тишина. Если б не дождь, я бы, наверное, превысил ограничение скорости вдвое, лишь бы поскорее доставить Джейми обратно в город.

Он все еще не сказал ни слова.

— Извини, — хрипло брякаю я. — Я не нарочно.

Он издает раздраженный звук. Я умираю от желания узнать, что это значит, но спрашивать трушу. Мы никогда не станем обсуждать эту ночь. Никогда. Даже если напьемся в хлам на мальчишнике перед его свадьбой. Даже если нас завалит в шахте, где кислорода осталось на полчаса. Даже тогда.

Я обвинил его в том, что он повел себя, как гондон. Херня. Настоящий гондон — это я. Влюблен в лучшего друга, но прикидываюсь, что это не так.

Дождь понемногу заканчивается. Через несколько минут (хотя по ощущению они длятся не меньше часа) я притормаживаю около общежития. Джейми остается сидеть в машине.

— Я найду, где припарковаться, а потом немного пройдусь, — говорю ему я. Идти прямо сейчас в нашу комнату выше моих сил. Нам нужен тайм-аут. Надеюсь, он это понимает.

Позже, когда он заснет, я, возможно, снова смогу дышать одним воздухом с Джейми Каннингом.

Он не двигается с места.

Пожалуйста, мысленно молю его я. Просто иди и ляг спать. Мне и так тяжело изо дня в день смотреть на его лицо без разрыва сердца. Прямо сейчас я не могу быть с ним рядом. Я боюсь, что сорвусь и поцелую его еще раз. В моем сознании выжжено воспоминание о том, как идеально его твердое тело совпадало с моим, и я не знаю, сколько недель понадобится, чтобы его забыть.

Я жду, и мне больно.

Наконец я слышу щелчок замка. Джейми выбирается из машины, и когда дверь захлопывается, для меня это словно удар кувалдой прямо по сердцу. Не смотри, приказываю себе я.

Но моя выдержка не безгранична. Его светлые волосы ловят свет уличных фонарей, пока его длинные ноги за несколько шагов преодолевают путь до крыльца. И пока я смотрю, как он от меня уходит, у меня внутри что-то раскалывается.