Как стать плохим

Боукер Дэвид

Как Марку, тихому владельцу книжного магазинчика, заслужить высокую честь стать супругом Каро — «крутой» девчонки из криминального мира? Всего-то — убить трех человек, которые мешают жить его «прекрасной даме»! Бывшего дружка, который никак нe может смириться с положением «бывшего»… Богатенького папашу, нежелающего делиться с дочерью денежками… И — совершенно уже неясно за что — знаменитого бандита, вызывающего у Каро дикую ненависть. Киллер, конечно, из Марка… ладно, не стоит о грустном. Но судьба, как известно, помогает дуракам, влюбленным и влюбленным дуракам. Труден только первый шаг. Понеслись!..

 

Благодарности

Я хотел бы поблагодарить моего редактора, Марка Резника, за множество важных замечаний.

Я очень признателен доктору Алану Уиллеру из Оклахомы — он случайно убил голубя способом, описанным в первой главе.

Джейн, я тебя люблю. Спасибо за то, что ты поддерживала меня, когда все об этом забыли.

Я искренне восхищаюсь своим сыном Габриэлем. В возрасте восьми с половиной лет он изобрел замечательный термин — «сало из задницы».

 

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ПЛОХОЙ

 

Глава первая

Из чего же сделаны наши мальчишки

В девять утра над дверью зазвонил колокольчик — в мой магазинчик кто-то зашел. Второй покупатель за два дня. В маленьких книжных лавочках всегда так: то целый год никого, а то двое в неделю.

Покупатель — здоровяк с длинными каштановыми волосами — направился прямо ко мне. Аккуратная бородка того же цвета, что и волосы, умный и наблюдательный взгляд голубых глаз. Что-то в нем сквозило неуловимо знакомое, только никак не понять что.

На незнакомце был дорогой темный костюм, на пальцах сильных рук поблескивали кольца. Он подошел прямо к конторке и улыбнулся.

— Вы не слишком молоды для хозяина книжной лавки?

— Простите?

— Вам сколько лет? Двадцать один? Двадцать два? В таком возрасте надо бы трахаться вовсю и ловить удачу за хвост. Что вы забыли среди этого пыльного дерьма?

Я холодно посмотрел на него.

— Чем могу помочь, сэр?

— Ах да. Покажите мне самую ужасную книгу, что у вас есть.

— Простите?

— Са-му-ю у-жас-ну-ю кни-гу, — по слогам повторил здоровяк.

Я вгляделся в его честные голубые глаза, пытаясь понять, что он собой представляет. Плечи крепкие и широкие. Да, внешность устрашающая, но голос мягкий и интеллигентный.

— Ну же. Покажи мне книгу с мерзкими картинками! Я призадумался.

— Есть издание «Питера Пэна и Венди» с иллюстрациями Мэйбл Люси Атвелл. Картинки просто тошнотворные.

— Нет же, нет! — Покупатель оперся руками о стол. На меня он не смотрел, разглядывал полку слева. — Наверное, мне стоит объяснить поточнее. У моей тетки, акушерки, был старый учебник со всеми этими дефективными младенцами и вагинальными уродствами. Понимаешь, парень?

— Не совсем. — Такой поворот беседы меня не радовал.

— Нравятся мне такие книжки. Книжки, от которых людей блевать тянет. Про зверства нацистов. Или грязные казни. Типа того. Книги, которые надо запрещать.

Я посмотрел на покупателя. Он начинал меня беспокоить.

— Слушайте, что вы хотите? У меня дел полно. Он удивленно оглядел пустой магазин.

— Да уж, вижу.

— Не держу книг для больных людей, — заявил я. — Не заинтересован в их продаже.

Покупатель уже не слушал, он смотрел на шкаф справа.

— А это что?

— Что?

– «Пытки и казни христианских мучеников». Там есть картинки?

— Вряд ли, — пренебрежительно бросил я.

— Неужели? И даже гравюр Антонио Темпеста с оригиналов Джованни де Гера нет? — Он уловил удивление на моем лице и рассмеялся. — У вас известная книга.

— Не настолько, как оригинал.

Покупатель снова поглядел на меня, его глаза потемнели.

— Разумеется. Оригинал напечатали в 1591 году. А вашу книгу издали в Париже в 1903-м.

— Вы коллекционируете книги?

— Нет, — улыбнулся он. — Я присмотрел ее на вашем сайте. Интересная книга. Можно полистать?

— Только если вы заинтересованы в покупке.

— Послушайте, вы же понимаете, что я не могу ответить на этот вопрос. Покажите сначала книгу.

Меня охватило дурное предчувствие — такое же, как и всегда, когда предстояла продажа. Непроданные книги всегда значили для меня больше, чем наличные. Стоит ли оценивать книгу в восемьдесят фунтов, а назавтра узнать, что на «Сотбисе» такую же продали за тридцать тысяч?

Я достал из стола ключ и отпер ящик. Передал неоднозначный том неоднозначному визитеру. Он присел на стол и принялся перелистывать страницы, рассматривая тошнотворные картинки. Потом рассмеялся и ткнул пальцем в изображение обнаженной женщины: она была подвешена за волосы, ноги оттягивал груз.

— Больно, наверное, — ухмыльнулся покупатель.

— Наверное, — согласился я.

— Сколько стоит? Не вижу цены.

— Книга редкая, — пояснил я. — Если бы я написал на ней цену, она бы стоила меньше.

— Смотрите-ка, вот так штука!.. — Он ткнул пальцем в изображение колесования. — Так сколько она стоит?

— В таком состоянии? Восемьдесят фунтов. Мужчина улыбнулся и вырвал страницу.

— А теперь?

Я вскрикнул и попытался отобрать у него книгу. Он отбросил мою руку.

— Значит, так, — сказал я. — Вам придется за нее заплатить.

— Сколько?

— Я уже сказал. Восемьдесят фунтов.

— Но тут не хватает страницы, — заметил покупатель. — Вы продаете некачественный товар.

— Восемьдесят фунтов, — твердо повторил я. — Или я вызову полицию.

— А я вызову «скорую»!

Затем он вынул из кармана зажигалку и, прежде, чем я успел что-то сделать, взял книгу за корешок и принялся методично поджигать страницы.

— Сволочь! — Я снова попытался выхватить книгу. Поджигатель толкнул меня — не особенно грубо, тем не менее этого оказалось достаточно, чтобы отшвырнуть меня на место. Когда книга основательно загорелась, он бросил ее на пол. Я ринулся к столу и принялся топтать языки пламени, пока они не погасли.

— Не особенно редкая книга, — хмыкнул визитер. — Зато хорошо обработанная.

— Да! — крикнул я. — Да!

— Что «да»? — улыбнулся поджигатель. Я собрался с мыслями.

— Вон! Пошел вон!

— Это все, на что ты способен? — Он развернулся и пошел к выходу. Его спина маячила передо мной, словно темная скала. Высоченный был тип.

У двери странный посетитель оглянулся.

— Зачем ты это сделал? — спросил я.

— Что, говнюк? Говнюк?

— Имечко не нравится? — Он наклонил голову набок, наслаждаясь моим изумлением. — Ну давай, врежь мне.

Он смотрел на меня сверху вниз:

— Что, твои мышцы — одна видимость?

Я онемел от страха. Видимо, только этого мой мучитель и ждал. Он добродушно рассмеялся и покачал головой.

— Я так и думал, — сказал он и вышел.

У дверей стоял нежно-голубой «порше». Парковка в этом месте была запрещена. На дверцу облокотился молодой парень. В носу и в бровях у него виднелись металлические штуковины. Он вежливо кивнул мне и открыл дверцу перед тем придурком. Машина тронулась, и я успел разглядеть номерной знак: «Спаси и сохрани». Тут-то я понял, кого мне напомнил посетитель. Вылитый Сын Божий.

* * *

Я вызвал полицию и заварил зеленый чай, чтобы как-то скрасить ожидание. Справа от стола в застекленном шкафу стояли лучшие книги, когда-либо написанные мужчинами для мужчин. Первое издание «Маленькой белой птички» Джеймса Мэттью Барри с автографом — книга про одинокого эгоиста-холостяка, который делает вид, будто у него есть сын, чтобы произвести впечатление на женщину. «Мой мальчик» Ника Хорнби — по странному совпадению книга про одинокого эгоиста-холостяка, который делает вид, будто у него есть сын, чтобы произвести впечатление на женщину. Первое издание «Бойцовского клуба» с автографом, рядом — «Железный Джон»; оба романа повествуют о духовном кризисе современного европейца. Дающая пищу для размышлений книга «Когда вы последний раз видели своего отца?» Блейка Моррисона с угловатым автографом автора, дальше — «Из Стокпорта с любовью» Дэвида Боукера — захватывающая история о шпионаже и отцовстве. Полное собрание Тони Парсонса — не очень интересное для коллекционера, зато дает представление о том, что читают мужчины, которые вообще-то не любят читать.

Ни одна книга, кроме Барри, не могла похвастаться высокой ценой. По крайней мере пока. Я надеялся, что просто опередил время.

Слева стояли первые издания других книг. Вот они пользовались спросом. Патрик О’Брайан, Толкин и эта проклятая Роулинг.

Над дверью снова зазвенел колокольчик, и в магазин вошел полицейский со шлемом под мышкой. У стража порядка были красные щеки и открытый скромный взгляд. На вид ему было лет двадцать. Конечно, мне самому всего двадцать три, но по крайней мере волосы везде, где надо, у меня росли.

Похоже, полицейский не вполне осознал серьезность произошедшего.

— Сэр, вы сказали, что книга довольно ценная?

— Да. Была ценная.

— Ваше имущество застраховано?

— Да. Но…

— Отлично. Страховую компанию удовлетворит тот факт, что вы заявили нам о происшествии. Если захотите подать судебный иск, мы окажем вам поддержку. Впрочем, скажу вам сразу: доказать что-либо будет трудно. Свидетелей у вас нет. Получается, ваше слово против его.

Несколько минут я молчал, пытаясь осознать услышанное.

— И все? — спросил я наконец.

— Это зависит от вас. Будете заявление писать или нет?

— Да, черт возьми, буду! Нельзя, чтобы какой-то негодяй разгуливал по городу и жег чужую собственность!

Полицейский вздохнул и вытащил блокнот.

— Чего это вы вздыхаете? — осведомился я, забыв, что не стоит употреблять слово «чего».

Он не хотел объяснять, но я проявил настойчивость.

— Ну… — с улыбкой начал полицейский. — Вам не кажется, что вы несколько драматизируете? Это всего-навсего книга. Убытки вам возместят. Подумайте сами, вы же не пострадали? Руки-ноги целы, ведь так?

* * *

В полдень я закрыл магазин, сел на велосипед и поехал в Варне. О среднем классе можно говорить все что угодно, но его представители в жизни не станут устраивать помойку на лужайке перед чужим домом. Доехав до пруда, я прислонил велосипед к скамейке и сел. Потом достал из кармана жвачку и сунул в рот три подушечки, пытаясь успокоиться. Я убеждал себя, что полицейский прав. Нельзя позволять какому-то психу испортить мне день. Вот так я сидел и предавался мрачным размышлениям, когда заметил мальчишек.

Их было пятеро. Четверым лет пятнадцать, один — примерно на год младше. Старшие ребята толпились вокруг малыша, который походил на Элвиса в потертой школьной форме. Маленький Элвис краснел и не знал, что делать, а предводитель банды, толстый парень с тонким ртом, крошечными глазками, широкими скулами и выдающейся челюсть палача-эсэсовца, уже схватил его за горло и выкрикивал угрозы.

Фашистик тряхнул Элвиса, и у того из карманов посыпались монеты. Остальные мальчишки бросились собирать деньги. Пользуясь суматохой, Элвис бросился наутек. Я понял, что бег явно не его конек. Если бы он умел быстро бегать, вероятно, никто бы над ним не издевался. Элвис и до поворота добежать не успел, когда Фашистик его нагнал. Все четверо повели жертву обратно к деревьям. Они прошли мимо меня, и я поймал страдальческий взгляд Элвиса. Этот парень понимал, что его ждет. А ждала его нешуточная трепка. Причем, похоже, не в первый раз. Но я-то рядом оказался впервые.

Ненавижу таких придурков. Я оставил велосипед и побежал к мальчишкам. Маленький Элвис лежал на земле, у него на груди сидел Фашистик. Мучитель бил жертву по лицу. Остальные стояли вокруг и наслаждались представлением.

— А ну слезь с него! — рявкнул я.

Фашистик поднял глаза. Левой рукой он держал Элвиса за воротник, правая замерла у заплаканного лица. Я поймал его мертвый взгляд, лишенный мысли и любопытства.

— Я сказал — слезь с него!

Посмотрев сквозь меня, Фашистик вновь повернулся и ударил парнишку по лицу. Я схватил его за руку и дернул так сильно, что он покатился, ударившись головой об асфальт.

— Вали отсюда, — приказал я. — Если еще раз хоть пальцем его тронешь, будешь иметь дело со мной.

Шайка поспешила прочь. Когда эти придурки отбежали на достаточное расстояние, кто-то из них крикнул: «Иди на хрен, Лулу!» (Понятия не имею, почему Лулу.)

Я помог Элвису поднялся, отряхнул его. Под правым глазом у мальчугана алела ссадина от удара. Элвис преисполнился ко мне благодарности. Можно подумать, великая доблесть — разогнать подростков. Я был так тронут, что дал парнишке пятерку и катил велосипед с ним рядом, пока не убедился, что он вне опасности.

В самом лучезарном настроении я поехал обратно к пруду. По дорожке бродили голуби. Я ехал на приличной скорости и совершенно не беспокоился: даже такие глупые птицы, как голуби, сообразят улететь из-под колес. И все же один голубь (видимо, с серьезными умственными нарушениями) не тронулся с места. Я почувствовал тошнотворный толчок, когда оба колеса поочередно переехали птицу.

Я не хотел останавливаться, но бросать раненого голубя мне тоже не хотелось. Я нажал на тормоз, положил велосипед и вернулся на место происшествия. Голубь лежал на груди прямо посреди дорожки. Крылья его были распростерты. Сразу было ясно, что птица мертва. Мой взгляд упал на яркое пятно неподалеку от трупика. Вспышка яркой, свежей крови. Немного дальше виднелось еще одно пятно. А рядом лежало сердце голубя. Оно все еще билось.

Я в отвращении отпрянул. Опыт дедукции подсказывал мне, что колеса велосипеда раскроили голубю грудную клетку так, что сердце вылетело на асфальт, словно диковинный камешек.

Ко мне подошли две пожилые женщины. Заметив мой испуг, они постарались меня утешить.

— Голуби — помойные птицы, — сказала одна. — От них грязь одна. Не стоит переживать.

Ее слова мало меня успокоили. Обеденная прогулка превратилась в городскую легенду. «Сказание о бессердечном голубе».

Дамы отправились дальше — в какой-то дурацкий магазин. Я уже собирался влезть на велосипед, когда услышал топот. Ко мне подбежал низенький толстый мужчина. Его лицо и шею покрывали татуировки. Он схватился за руль обеими руками. Лицо незнакомца напоминало картошку с торчащими ушами. Зубы — обломанные зеленые пеньки — заставляли думать, что у него полный рот фисташек. Запястья у него были не тоньше ног.

— Чё, в натуре, за базар? — произнес он, дыша мне в лицо пивом.

— Простите?

— Ты чё, паря, в отказ пошел? Ты мне тут не бычь, понял?

— Что-что?

Я не мог разобрать, почему этот тип ко мне пристал и что он говорит, но был почему-то уверен, что он не о здоровье моем справляется. Я глянул налево и увидел, что рядом с незнакомцем стоит Фашистик. У меня сердце ушло в пятки.

— Этот хрен на тя наехал? А, Даррен? Даррен угрюмо кивнул.

Татуированный повалил мой велосипед на землю. Мог бы и не утруждаться, достаточно было просто на него дохнуть перегаром.

— Если вы поцарапаете велосипед, будете оплачивать ремонт, — предупредил я.

— Этот лох мне про ремонт втирать будет!.. Ты какого хрена на Даррена наехал?

— Простите?

— Чё?

— Я не совсем понимаю, что вы говорите.

— Чё? Совсем опух?

— Полагаю, вам стоит услышать, что произошло, — начал я. — Ваш сын приставал к одному мальчику. Я просто их разнял.

— Хрена се! Ты моего пацана не лапай!

— Не понимаю, — терпеливо повторил я.

— Чё?! — заорал отец Даррена.

Не знаю, почему я удивился, когда этот мужик врезал мне полбу. Я упал как подкошенный. Мне никогда не приходило в голову, что лоб — уязвимая часть тела. Боль была адская, я решил полежать немного, пока она не утихнет.

Кто-то коснулся моего лица — наверное, тот татуированный ублюдок… Да пошел он куда подальше!

— Тише, тише, — проворковал женский голос. — Не волнуйтесь.

Я открыл глаза. Надо мной склонилась женщина-врач.

— Извините.

— Как вас зовут? Я назвался.

— Сью, — в свою очередь представилась она. — А это Джефф.

За ее спиной маячил еще один врач.

— Марк, ничего плохого сказать не хочу, — начала Сью, — но тут вам оставаться нельзя.

— Да я только на минутку прилег.

— Не на минутку. — Сью покачала головой. — Вы тут уже полчаса лежите. Поэтому мы сейчас тихонько на машинке «скорой помощи» прокатимся…

— Не надо со мной говорить, как с ребенком, — нахмурился я. — И «скорая помощь» мне ни к чему. Со мной все в порядке.

— Марк, — терпеливо повторила Сью, — вы лежите без сознания в общественном месте, а на лбу у вас шишка размером с грейпфрут.

* * *

В больнице была уйма народу, причем все какие-то калечные. Проявив поначалу такую заботу, в больнице врачи усадили меня на стул в приемном покое и ушли. Пока я дожидался своей очереди, подошел полицейский. Его вызвал кто-то из врачей — на меня ведь напали. К взаимному разочарованию, полицейским оказался тот самый мальчишка, который с утра приходил ко мне в магазин. Логично рассудив, что времени на меня он потратил уже достаточно, этот молокосос вздохнул и вытащил блокнот.

— Говорите, на вас напали… Этот парень тоже на Иисуса был похож?

— Нет, этот был похож на татуированного марсианина. Полицейский окинул меня подозрительным взглядом:

— Марк, я вынужден задать вам один вопрос. Ничего плохого не хочу сказать, просто надо убедиться.

— Валяйте.

— Вы случайно этих маньяков не из головы берете?

— Нет.

— Если даже из головы, я не рассержусь. Я помогу вас обратиться к специалистам…

— Я не слабоумный!

— С другой стороны, должен вас предупредить, что ложный вызов — серьезное правонарушение.

— Неужели? Ничего я не выдумал, просто выдался кошмарный день. Сын человеческий спустился с небес на землю, чтобы оскорбить меня. Какой-то татуированный ублюдок избил меня и украл мой велосипед. Это, по-вашему, тоже не преступление?!

Полицейский кивнул и отвел глаза. Некоторое время он стоял молча. Я уж было подумал, что он надо мной издевается, как он встрепенулся.

— Татуировки, говорите? — У него блеснули глаза. — А говорил он как будто на иностранном языке?

— Да.

— А сына с ним, часом, не было?

— Точно! Был! Толстый малолетний фашист.

— Все ясно. — Полицейский обреченно вздохнул и захлопнул блокнот. — Я знаю, кто на вас напал. Его зовут Найджел Баркер. Больше известен как Гавкер. К сожалению, полиция с ним хорошо знакома.

— Знакома? Даже не верится!

— Мистер Мэдден, если вы желаете жаловаться на мистера Гавкера, в смысле, мистера Баркера, я не против. Но вы поймите, люди бывают разные. Иногда с ними просто невозможно договориться. Тут дело не только в отце. Вся семейка без тормозов. Вы можете написать жалобы, но толку? Это же самые низы.

— Вы когда-нибудь хоть что-то предпринимаете? — спросил я.

— Что вы имеете в виду?

— И так все время? Каждый раз, когда кто-то обращается в полицию, вы убеждаете потерпевшего не писать заявление?

Полицейский, кажется, оскорбился.

— Ничего подобного я не говорил. Просто пытался объяснить вам, что ущерба вам особого не причинили. Мистер Баркер ничему не научится — не важно, сколько раз мы его оштрафуем или засадим в тюрьму.

— Значит, вы не советуете мне выдвигать обвинение?

— Вам решать. — Юнец откашлялся.

— Да, ущерб невелик, — устало согласился я. — Ноги-руки целы.

— Вот именно! — улыбнулся он.

Когда полицейский удалился, я подошел к кофейному автомату и купил стакан горячей бурой жидкости. Вернувшись, я заметил в коридоре девушку с пластырем на запястье. Она искала свободное место, шла по коридору, и все на нее оборачивались. Она прошествовала мимо, и меня окатила горячая волна красоты и молодости.

Единственное свободное место оказалось рядом со мной. Девушка присела, даже не глядя на меня, достала из сумочки книгу и принялась читать. Бледная кожа, короткая стрижка, небрежное презрение. Ее звали Каро Сьюэлл. Пять лет назад она разбила мне сердце.

Каро хмурилась над книгой, словно страницы только что ляпнули какую-то глупость. Читала она книгу по популярной психологии, так что такой вариант вполне вероятен. Каро, видимо, чувствовала устремленный на нее взгляд, но не поворачивалась.

Я откашлялся:

— Каро?

Она взглянула на меня один раз, потом другой, уже пристальнее.

— А, ты…

Походя, будто едва меня знала.

После такого приветствия вы бы в жизни не подумали, что мы сто раз вместе принимали наркотики, тусили на вечеринках и трахались в поле у железнодорожного полотна, покуда над головой грохотали поезда. Каро подняла глаза, и я понял, что шишка на лбу не осталась незамеченной.

— Ничего, просто синяк, — поспешно объяснил я.

Каро сдержанно кивнула. Она явно не хотела спрашивать, что случилось, иначе потом пришлось бы объяснять про свою травму. Если честно, мне было плевать. Согласен, звучит жестоко, но это правда. Тогда я смотрел только на ее лицо. Двадцать три года — как и мне. Не особенно много, но достаточно, чтобы начать считать дни рождения.

Терпеть не могу доморощенных философов, которые утверждают, что время — лучший лекарь. Время — хороший анестезиолог. Годы притупляют боль, однако рана-то остается. У меня больше не болело сердце из-за Каро, но я не забыл — ни того, что она принесла с собой, ни того, что отняла у меня.

В школе она была красивой девчонкой. Теперь превратилась в сногсшибательную женщину. У меня дыхание перехватывало от одного взгляда на нее.

— Я думала, ты в университете учишься, — заговорила Каро. — Ты вроде английский изучал.

— Да, английскую литературу. Ушел со второго курса. Так получилось. От чтения уже тошнило.

— Чем занимаешься?

— У меня известная торговая точка.

— В смысле, магазин? Вот так.

— Книжный магазин. «Книги Марка Мэддена». Мое имя прямо над дверью. Здоровая такая вывеска.

Каро задумчиво кивнула:

— Да, я мимо проходила. Никогда бы не подумала, что это тот самый Марк Мэдден. Я-то себе какого-нибудь старичка представляла. Собственный магазин… А деньги где взял?

— Ну, папа помог. Я ему отдам. Обязательно. Меня вызвали.

Я встал и что-то пробормотал на прощание.

— Постой!

Я замер. Каро достала из сумочки ручку, схватила меня за руку и записала телефон — прямо на коже.

— Если вдруг захочется — позвони.

Вечером в пабе Уоллес спросил, откуда у меня на голове взялся грейпфрут. Я рассказал про маньяка-поджигателя, потом — про татуированного маньяка, и друг быстро потерял интерес. Но когда я заговорил про Каро, он прямо-таки подскочил.

— Она просила ей позвонить? Что, правда?

— Да.

— Ты отказался?

— Я промолчал.

— Слава Богу! — Уоллес поставил стакан на барную стойку и внимательно посмотрел на меня. — Надеюсь, ты помнишь, чем это закончилось в прошлый раз.

— Помню.

Но Уоллес был полон решимости освежить мою память.

— Вы встречались месяца два.

— Пять с половиной, — буркнул я.

— А потом тебе стукнуло восемнадцать, и прямо в твой день рождения она бросила тебя ради Дэнни Куррана. Я мрачно кивнул. Уоллес рассмеялся:

— Ей же лучше, если любовник он не такой плохой, как учитель. Господи, ну у тебя и рожа была, когда ты их застукал! Она сосала ему член прямо на твоем дне рождения!

— Заткнись. — Я покраснел.

— Да ладно, все быльем поросло. — Он улыбнулся и покачал головой. — Бедняга Дэнни. Интересно, что стало с этим одноногим доходягой?

— Ничего он не одноногий. Просто одна нога короче.

— Точно, а я и забыл. Ты же его без штанов видел? — Уоллес набрал в рот пива и постарался состроить серьезное лицо. Старался он так прилежно, что пиво полилось у него из ноздрей.

— Рад, что тебе весело.

Отсмеявшись, Уоллес откинулся на спинку стула и пожал плечами.

— Ничего хорошего у них не вышло. Он из-за связи с ученицей из школы вылетел. Расстался с женой, а потом и Каро его отшила.

— Не Дэнни, так кто-то другой… — кивнул я.

— Точно. — Уоллес повернулся ко мне лицом. — О чем и речь. Зачем тебе ее номер? Ты не хуже меня знаешь — стоит тебе раз ее увидеть, и ты за ней, виляя хвостом, побежишь.

— Ничего подобного!

— А сейчас ты что делаешь? Не понимаю, на кой тебе эта пустышка?

Вот вам весь Уоллес: пытается выглядеть круто, а сам говорит «пустышка». Это слово даже наши родители старомодным назовут.

— Мы были подростками, — напомнил я. — Каро льстило, что любимый учитель обратил на нее внимание. Сейчас ей двадцать три. Люди меняются. А ты все такой же.

Некоторое время он дулся, потом опять взялся за свое:

— Вот что я тебе скажу. Кое-чего ты не знаешь. Она над тобой смеялась — за спиной.

— Нет. Другие, может, и смеялись. Придурки вроде тебя. Но не Каро.

— Мэдден, говорю тебе, она над тобой прикалывалась, даже когда вы встречались, довольно грубо. Звала тебя Мэдден.

— Чушь собачья.

Уоллес посмотрел на меня так, как солдаты в старых фильмах смотрят на товарищей за пару секунд до смертельной атаки.

— Марк… — Что?

— Обещай, что не станешь ей звонить.

— Зачем? Тебе-то что?

— Обещай, и все.

— Ну ладно. Обещаю.

Я позвонил ей, как только добрался домой.

 

Глава вторая

Моя девочка

Вечером ровно в восемь я подъехал к дому Каро. Она жила на втором этаже с видом на ботанические сады Кью. У дома стоял спортивный «BMW», по сравнению с которым мой «фиат» выглядел колымагой для старушек. Борясь с испугом и радостным возбуждением, я позвонил в дверь. Каро — уже без гипса — открыла дверь, обняла меня и приветствовала фальшивыми поцелуями, которые так свойственны женщинам среднего класса.

В ресторан мы отправились пешком. Шли рядом, не касаясь друг друга. Стоял не очень холодный, но довольно ветреный февральский ветер. Под ногами кружились опавшие листья и обрывки мусора. Я похвалил машину Каро:

— Наверное, неплохо зарабатываешь, раз на такой ездишь.

Каро хрипло рассмеялась.

Мы пошли во французский ресторан, сели у окна, так что прохожие имели счастье любоваться моими страшными манерами. Все посетители были богаты и хорошо воспитаны. В своем лучшем, немного идиотском костюме я как нельзя более вписывался в обстановку.

— Ты уже была здесь? — спросил я.

— Нет. А ты?

— Приходилось пару раз. Это лучший ресторан в Ричмонде, если не считать индийского расторанчика «Нью-Манзил».

— Где бесплатно дают вино?

— Да. И спичечные коробки у них со слонами. В ресторане тихонько играла музыка.

— Слушай! Это же наша песня! — поразился я. Звучала песня «Трахай меня, а не мои мозги» Сола Хоррора в исполнении оркестра Мантовани — как на той вечеринке, которая нас свела.

— Это судьба, — сказал я.

— Сомневаюсь, — хмыкнула Каро.

За соседним столом сидели седовласый мужчина и женщина, годившаяся ему в дочери — по годам, но не по внешности.

— Гляди-ка, — громко заявила Каро, — красавица и чудовище. У нее вся жизнь впереди, а толку? Он обещал ради нее оставить жену. Только никакие деньги не помогут, когда ей стукнет сорок, а ему — семьдесят пять, и он будет ссать в штаны.

Каро изменилась. В семнадцать, несмотря на попытки казаться невозмутимой, она была так же ошеломлена жизнью, как и я. Теперь она стала чудовищно хладнокровна (если это, конечно, не игра на публику).

— Да уж… — Я не нашелся, что возразить. — Ты всегда такая циничная?

— Не циничная, — возразила Каро. — Циники не верят, что на свете бывают хорошие люди.

— И много ты знаешь хороших людей?

— Донни Осмонд.

— Неужели? Донни Осмонд?

— А что тебе не нравится? Если вдруг выяснится, что Донни Осмонд наркоман, насильник или педофил, я потеряю веру в людей.

Мы заказали бутылку шардонэ.

Вино наливал тощий французишка. Он лебезил перед Каро, как перед особой королевской крови. Даже вино дал пробовать ей, несмотря на то, что платил я. Каро одобрительно кивнула.

— Прекрасное вино для прекрасной дамы, — заявил официант.

— Спасибо.

Официант обслуживал и другие столики, но не сводил глаз с Каро. Гумберт Гумберт за соседним столом также был очарован ею. Не знаю, почему я о них так пренебрежительно говорю. Я ведь тоже не мог от нее оторваться.

Первый бокал я осушил одним глотком — так волновался. Когда я принялся за второй, Каро похлопала меня по руке:

— Я никуда не спешу.

— Чем ты занимаешься? — спросил я.

— Это что, допрос? — хмыкнула она. — Да.

— Фигней страдаю, — ответила Каро. — А ты чем занимаешься?.. Как же, помню. Редкие книги продаешь, как Хью Грант в «Ноттинг-Хилле».

— Он продавал не романы, а путеводители.

— Ничего себе! И ты помнишь?

— У меня цепкая память.

— Цепкая задница, хочешь сказать.

Я решил пропустить корявый выпад мимо ушей.

— Если у тебя есть первые издания Ника Хорнби, я мог бы купить. Это моя специализация: книги, написанные мужчинами про мужчин.

— Нет уж. — Каро энергично затрясла головой. — Все эти мужские сопли не про меня.

Я терпеливо улыбнулся, желая показать, что ее презрение к моей работе не умаляет моего желания с ней переспать.

— А толку? — продолжала Каро. — Что, книги Хорнби чего-то стоят?

– «Футбольную лихорадку» можно за двадцать фунтов продать. Подписанное издание на все сорок потянет.

— Неужели?

Вот тут мне стало не по себе.

— Да, не все сразу, — согласился я. — Но вот увидишь, через пару лет цена на них взлетит.

— А если нет? А если старина Ник станет одним из никому не нужных бумагомарателей? Вроде Матвея, Марка, Луки и Иоанна.

— Значит, я потратил время зря.

Каро удовлетворенно кивнула. Разговор определенно не клеился.

— Тебе Сильвия Плат нравится? — попытался я поддержать беседу. — У меня лежит «Колосс», интересно?

— У меня он уже есть.

— Да, но у тебя старая затасканная книжка, а я тебе предлагаю первое издание в твердом переплете. Первое британское издание, тысяча девятьсот шестидесятый год. Могу даром отдать.

— С какой стати?

— Хочу тебя отблагодарить. За то, что пришла сюда со мной.

Каро нахмурилась.

— Но стихи там ведь те же самые?

— Конечно.

— Спасибо. Спасибо, не надо.

— Почему?

— Мне на первые издания плевать. Я их не собираю. Вообще меня от коллекционеров тошнит. Хомяки, которые щеки орехами набивают. Коллекционеры пытаются отсрочить смерть. К тому же, хоть сто книг мне подари, время вспять не повернуть. Не могу я взять и в тебя влюбиться. И спать с тобой я не хочу.

Я не нашелся, что сказать в ответ на столь содержательную тираду.

Первой заговорила Каро:

— Да, ты про работу спрашивал… Я пыталась работать. Два с половиной года в журнале на Флит-стрит.

— Ты журналистка?

— Писала статьи в женский журнал. Сочиняла умные советы, как удержать мужика.

— И каков ответ?

— Настоящий или тот, который я давала читательницам?

— Настоящий.

— Каждые два года надо полностью меняться. Только так. Иначе парень сбежит. Отношения длятся два года.

Потом секс приедается, и все цветы мира не спасут от ссор, разочарования и тайных искушений.

— Ты что, правда так думаешь? Вот мы с тобой всего полгода встречались.

— Ага. — Она улыбнулась — так открыто и радостно, что у меня дрогнуло сердце. — Именно поэтому ты мне не надоел.

— Что же ты тогда меня бросила?

— Мне было семнадцать. На меня запал мой любимый учитель… Если бы я знала, что ты нас застукаешь, в жизни не стала бы этого делать! По крайней мере в ближайшие полтора года.

Подали первое блюдо. Больше всего оно походило на гигантскую личинку, вгрызающуюся в лист салата. Каро быстро расправилась со своей порцией и покосилась на мою. Возражать я не стал.

— Значит, по идее, у нас с тобой в запасе еще полтора года? — рассуждал я.

— Хватит!

— Зачем же ты тогда просила позвонить?

— Подумала, что здорово будет встретиться со старым другом.

— Я тебе больше не нравлюсь? Каро колебалась.

— Да нет, ты славный парень. В этом-то все и дело. Ты слишком славный.

— Не такой уж я и славный.

— Нет, Марк, славный. Ты наверняка даже посуду моешь!

— Предпочитаю вытирать.

Основное блюдо оказалось чем-то рыбным. А я-то думал, что заказал салат. Вот и подтверждение неважного знания французского.

— С кем-нибудь встречаешься? — будто невзначай спросил я.

— Последние восемь месяцев одна.

— Сколько у тебя было парней?

— Я уже счет потеряла. А у тебя сколько девушек было?

— Четыре. Актриса, детсадовская воспитательница, стюардесса и девчонка из колледжа.

— С кем ты дольше всего встречался?

— Стой, из колледжа. Четыре с половиной года. Вторая по значимости девушка. Ты — первая. На третьем месте — воспитательница. А стюардесса и актриса делят четвертое.

Каро рассмеялась.

— Что с тобой?

— Да ничего. А что?

— Ты все время составляешь списки.

— Правда?

— Да. Сначала рестораны. Теперь вот девушки.

— Действительно.

Каро не издевалась. Ей правда было интересно.

— Списки. Сплошные списки. Идиотизм! Эпидемия списков поразила современных мужчин.

— Я как-то не задумывался…

— Ясное дело, — фыркнула Каро. — Твой отец составляет списки?

— Нет.

— И мой тоже. Правда, он придурок, так что не в счет. Моего деда ранили на войне — японская пуля пробила селезенку. Думаешь, он списки составлял? Десять сослуживцев, которые погибнут в следующем бою?

— Сомневаюсь.

— Вот и я сомневаюсь. Он дрался за выживание. Неудивительно, что в Америке и Европе осталось так мало мужиков с яйцами. Зачем современному мужчине тестостерон? Ему проще сидеть дома и нервничать.

— Я не нервничаю. Просто работаю. И живу.

Для пущей убедительности я махнул рукой и случайно опрокинул бокал. Вино растеклось по скатерти и закапало на пол.

— А работа нервная. Собирательство — неспокойное занятие.

Я понимал, что она имеет в виду.

— Парни вроде тебя просто не готовы, — заключила Каро.

— Не готовы? К чему не готовы?

— Не знаю… к жизни… к смерти…

— С чего ты взяла, что к твоему мнению стоит прислушаться?

— У меня было много мужчин. И я выявила определенную тенденцию. Мужчины, прошедшие Вторую мировую, вышли из нее закаленными. Надежными. Как Хамфри Богарт. Не то что всякие бесхребетные придурки.

— Вот какого ты обо мне мнения…

— Ну, ты мог бы быть и потверже. Спорить не станешь?

— Ты прямо как мой отец говоришь.

— Он тоже виноват, хотя и не осознает этого. Он когда-нибудь брал тебя в лес? Учил охотиться?

— Я по субботам работал у него в магазинчике.

— Видишь?

— А ты что предлагаешь? — удивился я. — Возврат к мужчине, который не плачет, не умеет готовить и не в состоянии сменить подгузник?

Каро закурила. Должен признаться, я был в шоке. О вреде курения столько всего было сказано. Я и забыл, что некоторые люди нарушают границы дозволенного и пренебрегают опасностью.

— Вообще-то я увлекалась всеми этими феминистическими штучками, — сказала Каро, выдыхая дым. — Однако теперь думаю, что женщины вместе в водой выплеснули из купели и младенца. Конечно, полезно, когда мужчина стирает и гладит. Но полезно и когда мужчина сохраняет спокойствие в тяжелые времена. Когда мужчина способен убить, чтобы защитить свою семью.

— Так выходи замуж за солдата.

— Я тебя достала, да? Отрадно.

— Почему?

— Если я тебя раздражаю, может, ты прекратишь заявлять, что любишь меня.

Я глотнул дыма и закашлялся.

— Кто сказал, что я тебя люблю?

Каро продолжала, будто не слыша меня:

— Ты милый, Марк. В том-то вся беда. Меня привлекают подонки.

— Я могу стать подонком.

— С каких это пор? — хмыкнула Каро.

— С сегодняшнего утра. Я прошел мимо нищего и не подал ему.

— Да, только наверняка ты ему улыбнулся. Я пожал плечами.

— Воспитание не пропьешь.

Каро не слушала. Я проследил ее взгляд и увидел, что из-за окна на нас таращится злобная красная рожа. На какое-то мгновение я решил, что нищий, которому я не подал, пришел меня поддразнить.

— Черт! — прошипела Каро, и я понял, что она знает человека за окном. А он знает ее.

Когда я снова повернулся к окну, его уже не было.

— Кто это?

— Уоррен, — устало ответила Каро. — Кто?

— Мой бывший парень. Никак не поймет, что все кончено.

— Что-то у тебя их много. — Я положил вилку и поглядел на Каро. — По-моему, Уоррен немного не в себе.

— Ну, просто псих. Когда мы познакомились, он сказал, что работает в звукозаписывающей компании. А потом выяснилось, что он толкает наркоту местным неудачникам.

— Странные у тебя знакомые.

— Я их собираю. Коллекционирую. — Каро смотрела мне прямо в глаза.

Я заплатил по счету и проводил ее домой. По дороге Каро взяла меня под руку.

— Классный ужин, — призналась она. — Я отлично провела время.

— Спасибо.

— Хотя спать с тобой я все равно не буду.

— Я и не надеялся.

— Ну конечно. И не думал.

— Не думал. Я не предаюсь мечтам, пока не получу конкретное предложение.

— Точно. А я и забыла! — рассмеялась Каро. — У таких, как ты, даже не встанет, пока женщина не попросит.

Ее слова меня задели, но достойного ответа я не нашел. Мы подошли к дому Каро и замерли как вкопанные: на крыше ее машины примостился какой-то человек. Заметив нас, он спрыгнул на землю и завопил. Это был Уоррен.

— Осторожно! — предупредил я. — Я вооружен обширным словарным запасом.

— Уоррен, — вздохнула Каро, — когда же ты вырастешь?

Длинные волосы Уоррена ниспадали на широкие плечи.

— Это он? — ревел бывший дружок Каро. — Тот ублюдок, с которым ты трахаешься?

— Давайте успокоимся, — предложил я. Уоррен меня не слышал.

— Нет-нет, — заговорила Каро, — ты все не так понял. Я с ним не трахаюсь. — Уоррен умолк. — Я сосу его член.

Уоррен как-то криво покосился на нас. Я уж было решил, что он сейчас нас прибьет, а он застонал, повернулся и поковылял прочь.

— Кажется, ушел, — сказал я. — Что у него с глазами?

— Один глаз искусственный. Несчастный случай.

— Ты встречалась с одноглазым парнем?

— Да. Ну и что?

— Да ничего. Похвально, что ты относишься к инвалидам так же, как к нормальным людям.

— Помолчи, — перебила меня Каро. — Меня сейчас стошнит.

— Извини.

— Будешь кофе?

Я нечасто пил кофе — старался не употреблять кофеин, — но на этот раз решил, что отказ утвердит Каро в уверенности, что я ненастоящий мужчина.

— С удовольствием.

Каро жила на втором этаже четырехэтажного дома. Окно гостиной выходило на оживленную улицу, вдалеке виднелся ботанический сад. На стенах висели полки, заставленные, как я и предполагал, дешевыми изданиями книг — всех книг, признанных в свое время крутыми. «На дороге», «Заводной апельсин», «Двери восприятия», «На игле». Даже «Билли Блантер едет в Блэкпул».

На журнальном столике лежали колода Таро и потрепанный перевод «Книги Перемен». Там же стояла изящная пепельница с окурками.

Мы сели в гостиной и стали слушать приглушенный шум машин. Над домом пролетали самолеты; они летели в Хитроу так низко, что рев двигателей заглушал автомобильный гул.

— Ты доволен жизнью? — спросила Каро. — Думаю, ты сама знаешь ответ.

— У меня тоже все фигово, — кивнула она. — Я в долгах по самое не хочу.

— Сколько?

— Когда последний раз смотрела, было тысяч пятьдесят.

Я восхищенно присвистнул.

— Мама умерла, — продолжала Каро. — Я тебе говорила?

— Нет. Жаль.

— Она всю жизнь на отца потратила: давала ему лекарства по часам и все такое. Если бы она пережила его, мы бы тратили его миллионы, так нет, у мамы прошлой зимой случился сердечный приступ. Как только ее похоронили, отец нанял себе домоправительницу. И знаешь? У него с шестьдесят первого года член не стоит, а тут на тебе, воспылал страстью. На прошлой неделе заявил, что они намерены пожениться. Скоро перепишет завещание, если еще не переписал. И что мне прикажете делать?

— A «BMW»? Твоя машина?

— Да.

— Так продай ее!

— Я за нее еще не расплатилась.

— Если бы у меня были деньги, я бы тебе дал. А пока — сделаю, что могу. Ты только попроси.

— Представляю! — фыркнула Каро. — Предложишь работу в своем магазине? Если не буду есть, покупать шмотки и включать электроприборы, году так к трехтысячному расплачусь с долгами.

Я пошел на кухню попить воды. Когда я включил свет, в первое мгновение мне показалось, что кого-то вырвало на пол. Потом я понял, что это всего-навсего кошмарный коричнево-желтый линолеум. Под потолком сиротливо качалась лампочка без абажура. На окнах не было ни штор, ни жалюзи. Обычная лондонская дыра.

В холодильнике нашлась полупустая бутылка «Перье» без газа. Я налил в стакан, выпил, снова налил. Поглядев в зеркало, убедился, что рубашка не помялась, а волосы лежат так же гладко. Затем последовал удар. В окно влетело что-то тяжелое — и угодило прямо мне в голову. Я пошатнулся и ухватился за стол, чтобы не упасть.

— Что случилось?

Я лежал на диване. Каро прикладывала холодную мокрую тряпку мне ко лбу.

— Уоррен, — коротко ответила она. — Я видела, как он убегал.

— Что это было?

— Кирпич. Тебе еще повезло. Крепкая черепушка. У тебя теперь шишка на шишке.

— Ты вызвала полицию?

— Нет. Просто забила окно фанерой.

— Может, все-таки вызвать?

— А толку? Полиции о моем бывшем парне прекрасно известно, я уже сто раз звонила. Вот убьет он меня, тогда они и возьмутся за дело.

— Но тут же Ричмонд-на-Темзе! Хороший район!

— Да. А Уоррен — сыночек врача. Увлекающаяся натура. На данный момент увлекся мной.

— Часто он объявляется?

— Когда как. Иногда его неделями не видно. Только подумаю, что от него избавилась, а он тут как тут — сидит на крыльце и воет, как собака на луну.

Я попытался приподняться, но голова так кружилась, что сил не хватило. Каро вздохнула.

— Похоже, придется тебе остаться на ночь.

Мой член напрягся. Увы, как оказалось, надеяться мне было не на что.

— Можешь спать на диване, — разрешила Каро. — Почему бы и нет? Выглядишь ты неважно.

Я хотел осмотреть свою голову, так что она принесла зеркало. На лбу красовалось произведение размером с яйцо: последняя шишка напоминала желток.

Каро впихнула в меня какие-то таблетки и укрыла лоскутным одеялом. На ночь она поцеловала меня в лоб — так Флоренс Найтингейл целовала умирающего солдата.

 

Глава третья

Убойная лихорадка

Утром Каро приготовила мне настоящий английский завтрак: бекон, помидоры, глазунья, сосиски, фасоль и тосты. Обычно я стараюсь не есть жирную пищу, но это было так трогательно, что я проглотил все до последнего кусочка. Каро сидела напротив и вяло теребила тост. В утреннем свете ее глаза сияли пронзительной голубизной. Я ощутил неожиданный и безнадежный приступ желания.

— Хватит уже…

— Что хватит?

— Я и так знаю, что сногсшибательна.

— Я же ничего не говорил, — удивился я.

— И не надо, — лукаво улыбнулась Каро. — Все на твоей перемазанной яйцом морде написано.

— Не буду отрицать, ты мне небезразлична.

— И какие чувства ты испытываешь? Возвышенные, грязные?

— Да уж не слишком чистые. Она кивнула.

— Не можешь смириться, да? Ты все присваиваешь: книги, песни, пытаешься присвоить людей. Ты все хочешь присвоить.

— Я просто пытаюсь держать обещания, — возразил я тоном оскорбленного достоинства. — Ты как-то сказала мне, что никогда не полюбишь никого так сильно, как меня. Твои слова.

— И что? В семнадцать люди много чего говорят.

— Ты любишь другого?

— Марк, я никого не люблю. Ни тебя, ни кого бы то ни было. Я не испытывала настоящих чувств с тех самых пор, как окончила школу.

Синяки на голове налились зеленым и фиолетовым. Я был похож на человека будущего из старых серий «За гранью возможного».

Наверное, Каро стало меня жаль. Когда я собрался уходить, она предложила прогуляться. Мы вышли на улицу, купили воды, орехов и шоколадку. Затем не спеша зашагали вдоль стены ботанического сада Кью, пока не уткнулись в дорожку к Темзе, которая связывает Кью и Ричмонд.

Справа катила темно-зеленые воды река, слева возвышалась ограда ботанического сада. Между дорожкой и забором тянулась канава. Из-за ограды шла труба, по которой в реку стекали нечистоты. Каро запрыгнула на трубу и пошла по ней. Почти перейдя канаву, обернулась ко мне.

— Давай!

— Что ты делаешь?

— А то ты не видишь.

— Лезешь в ботанический сад без билета?

— Поразительно, Холмс!

— Я бы лучше заплатил.

— Не дури. Тут за билеты три шкуры дерут. Чувствуя себя последним оборванцем, я последовал за ней, и мы проникли в сад через дыру в заборе. Вот так Каро и жила: не открывала деверь, не подходила к телефону, ловчила и пряталась от налоговиков и кредиторов.

Мы посидели — глядя на реку, жевали орехи с шоколадом, — затем медленно пошли вдоль череды скамеек. Каждая была посвящена кому-нибудь, кто любил гулять в этом саду. На ум пришла песенка «Все круто» группы «Сирены» — моя любимая.

Куда ни повернусь, Куда я ни пойду, Я вижу тех, кто рай обрел В том лондонском саду.

Все мужчины и почти все женщины оборачивались на Каро и улыбались. Так же было и когда нам едва исполнилось семнадцать. Другой бы, наверное, загордился от общества столь блистательной особы, я же всегда чувствовал себя не в своей тарелке от внимания, которое выпадало на ее долю. Мне было бы проще, если бы она производила впечатление Лона Чейни в роли Призрака Оперы, а ее истинную красоту мог разглядеть я один.

У сосен возле домика королевы Шарлоты Каро остановилась покормить белок. Пушистые грызуны так привыкли к ней, что ели прямо из рук. Я последовал ее примеру, и вскоре белки брали орехи и у меня. Одна белка соображала довольно туго и каждый раз не успевала схватить орех. Я не оставлял надежду накормить беднягу, присел на корточки и протянул руку. До белки наконец дошло, и она приблизилась ко мне.

— Осторожно! — предупредила меня Каро. — По-моему, у нее с головой не все в порядке.

Я не внял уговорам. Белка обнюхала мою левую руку, затем взялась за большой палец и вонзила в него зубы. Боль была мгновенной и ошеломляющей. Я подскочил и заорал от боли. Грызун висел у меня на пальце, как какое-то идиотское украшение. Через несколько секунд он упал, но эти секунды показались мне такими же длинными, как гитарное соло семидесятых.

Я обернул палец салфеткой. Бумага тут же пропиталась кровью, словно промокашка, и в долю секунды стала красной.

Произошедшее будто парализовало Каро. Она прижала руку ко рту и скрестила ноги. В школе все было так же: проявление жестокости ее возбуждало. Не знаю, часто ли такое бывает. Может, все женщины возбуждаются при виде крови. Может, публичные казни — всего лишь способ испытать оргазм. А что, интересная мысль.

— Не тянешь на Франциска Ассизского, да? — спросила Каро.

Она сняла шарф и перевязала мне палец.

Мы погуляли еще немного, потом зашли выпить кофе в кафе в оранжерее. Большое кафе смахивало на пещеру, по залу отдавался перезвон ножей и посуды. Палец разрывался от боли, но я молчал, боясь сойти за нытика.

— А что с твоими песнями? — поинтересовалась Каро. — Я думала, ты станешь рок-звездой.

— Не смог подобрать подходящих музыкантов, — признался я. — Все кандидаты либо ненавидели мои идеи, либо валялись в постели.

— Значит, теперь тебе двадцать три года, и ты считаешь, что жизнь пошла коту под хвост. Что ж, ты нашел единомышленников.

— Наверное, я взрослею, — сказал я. — Вот включаю телик, вижу какую-нибудь группу и понимаю, что это просто сборище позеров. Не на что смотреть. Все достойные люди умерли. Наверное, последним настоящим рокером был Курт Кобейн.

— Назови-ка пять рок-н-ролльных самоубийств всех времен и народов.

— Хороший вопрос, — кивнул я, не задумываясь. — Несчастные случаи не в счет?

— Не в счет.

— Ну тогда… Пятое место — Брайан Энштайн. Четвертое — Майкл Хатченс. Третье — Иен Кертис. Второе — Ник Дрейк. Ну и первое место — Курт Кобейн.

— О как! — Каро рассмеялась. — Вот тебе еще список.

Она подошла к прилавку, взяла ручку и обрывок бумаги. Села, нацарапала несколько строки передала листок мне. На нем значилось три имени.

1. ОТЕЦ

2. УОРРЕН

3. ИИСУС

— Это еще что? — удивился я.

— Мой личный список, — пояснила Каро. — Список людей, которых ты должен ради меня убить.

Я рассмеялся. Каро сохранила серьезность.

— Ты говоришь, что любишь меня, но едва я прошу о малейшем одолжении, как сразу складываешь лапки. Что это за любовь? Вот Хитклифф пошел бы на убийство ради Кэти?

Я молчал.

— Ты серьезно? — спросил я наконец. — Ты на полном серьезе предлагаешь мне кого-то убить? Убить твоего отца?

Она уверенно кивнула, не отводя прозрачно-голубых глаз от моего лица.

— Вот уж славный киллер! — усмехнулся я, разглядывая покусанную руку. — Даже белка меня победила.

Каро словно и не слышала:

— Я сама не могу, понимаешь, у меня есть мотивы для убийства всех троих. Это ясно как день.

— А мне ясно как день, — перебил я, — что ты не понимаешь, о чем говоришь.

Она уставилась на меня так, как уставились на меня девчонки, когда мне было тринадцать. Тогда я спросил их, что чувствуешь при менструации. В молчании мы проследовали мимо дворца и присели у фонтана. Сколько я себя помню, ни разу не видел, чтобы он работал.

— Почему ты просишь об этом меня? — нарушил я тишину. — Кажется, мы оба пришил к выводу, что я славный малый.

— Поэтому-то ты идеально подходишь на эту роль. Никогда не привлекался. Кто тебя заподозрит?

— Каро, моя жизнь и так не сахар. С какой стати мне садиться в тюрьму ради тебя или кого-либо еще?

— Значит, дело не в том, что они не заслуживают смерти, — презрительно бросила моя спутница. — Ты просто боишься сесть в тюрьму.

— Именно.

— Бесхребетное поведение, не находишь?

— Дело не в трусости, — возразил я. — Дело в здравом смысле. Какой бы оборот ни приняла моя жизнь, мне претит срать и мочиться в ведро под присмотром сокамерника.

— Марк, ты ведь меня хочешь?

— Сама знаешь.

— Я бы стала твоей, — сказала Каро, прижимаясь ко мне. — Я бы стала твоей на те восемнадцать месяцев, которые я тебе должна. Ты сможешь делать со мной что угодно. Так часто, как только захочешь.

Я пристально посмотрел на нее.

— Да ты и впрямь чокнутая.

— Нет. — Она слегка покраснела. — Многие легко назвали бы пяток людей, которым желают смерти. Единственная разница в том, что у них кишка тонка это признать, а у меня нет. Мир — скверное место, Марк. Хорошие люди голодают и мрут, а плохие процветают и богатеют. Думаешь, убийство пары мерзавцев тебе карму подпортит? Не скажи. По-моему, Господь и все его ангелы запоют от радости, если какой-нибудь подонок сдохнет. Ну? Не хочешь порадовать Господа?

— Вряд ли Господа обрадует убийство Иисуса.

Каро даже не улыбнулась.

Кажется, она была разочарована. Впрочем, я тоже. Я-то надеялся, что Каро подросла со школы, научилась хоть капельку сопереживать окружающим. А она осталась той же сучкой, только сиськи отрастила.

Между нами повисла чумная завеса горечи. Мы вышли через Львиные ворота и свернули направо. У дверей своего дома Каро приникла ко мне, поцеловала в губы и пожелала счастья.

Я поехал домой на машине, с трудом продираясь сквозь пробки. На душе у меня было паршиво: как и много раз прежде, я чувствовал, что Каро — неуравновешенная, непредсказуемая девчонка и что вряд ли стоит из-за этого переживать.

Дома за чаем с вареным яйцом я почувствовал, что у меня сводит горло. Я дрожал, хотя было тепло. В ванной я изучал синяки и заметил, что глаза у меня сверкают силой, которую я в себе не чувствовал. Знакомые симптомы.

Я был одержим любовью. Несмотря на то что у Каро напрочь отсутствовали понятия о человеческой доброте (а может, именно поэтому), ни одна женщина не возбуждала меня так, как она. Только вот мне было ясно, что я ни капли не возбуждал ее. Один из тех, с кем она как-то переспала, песчинка в горсти, я не выделялся из множества других ни личными качествами, ни внешностью, ни геройством в постели. Просто мальчик из прошлого, наивный мальчик, который вошел в ее жизнь девственником и покинул ее дрожащим рогоносцем.

Мне следовало успокоиться, и я пошел к Лизе. У нас с Лизой были совершенно тупиковые отношения, поэтому я даже не упомянул о ней в разговоре с Каро. Тупик в отношениях был полностью на моей совести. Лиза, на десять лет старше меня, мать-одиночка, жила в Новом Элтхеме.

Нас свел Гарри Поттер. Лиза вполне логично рассудила, что если Дж. К. Роулинг не окажется руководителем сети детских борделей, ее книги обязательно вырастут в цене. У Лизы четырнадцатилетний сын по имени Элиот. Лиза принялась покупать у меня подписанные книги Роулинг из первого тиража, полагая, что сможет продать их с неплохой наценкой и таким образом оплатить обучение Элиота в колледже.

Узнав, что у Лизы есть сын, я заинтересовался. Стать приемным отцом мальчику, который никогда не имел дела с мужчиной, значило бы попытать себя в роли из репертуара Ника Хорнби. Такого я еще не пробовал. К сожалению, Элиот не разделял моего настроя.

Я позвонил в дверь. Открыл Элиот. Увидев меня, он брезгливо отвернулся, словно бы я был не я, а кровавая авария на дороге.

— Мать твою…

— Привет, Элиот! — Я навесил на лицо самую обаятельную улыбку — я приберегал ее как раз для таких малолетних ублюдков.

— Чего надо?

С Лизой мы встречались уже семь месяцев. За исключением случайного перемирия (оно продлилось полдня), наши отношения с Элиотом оставляли желать лучшего.

— Слушай… — Я улыбнулся еще шире. — Я знаю, у тебя в школе проблемы. К тому же ты скучаешь по родному отцу… Честное слово, я не пытаюсь его заменить. Возможно, в чем-то я тебя разочаровал. Честно говоря, я сам себя порой разочаровываю. Но, Элиот, пойми, это не значит, что мы не можем подружиться. Я просто хочу стать твоим товарищем, вот и все!

— Отвали, козел жеманный.

Умный мальчишка, ничего не скажешь. Ну какой четырнадцатилетний пацан употребит слово «жеманный»? Пока я придумывал достойный ответ, Элиот ушел. Уже лучше: обычно он захлопывал дверь у меня перед носом.

Я заглянул в щель.

— Лиза! Привет!

Через пару минут стало ясно, что Элиот не соблаговолил сообщить маме о моем приходе. Он никоим образом не собирался упрощать наши отношения.

Я зашел в дом. Малолетний гаденыш сидел в гостиной, телевизор смотрел. Сверху доносилось жужжание фена, Лиза — кстати сказать, парикмахер — укладывала волосы.

Я присел на кухне и подождал, пока она спустится. Завидев меня, Лиза улыбнулась, на щеках у нее проступили ямочки. Этакая девочка тридцати лет от роду. Каждый раз, как она улыбалась, у нее на лице проступало природное благодушие и полное отсутствие образования. Лиза с завидным упорством красилась в блондинку и укладывала длинные волосы какими-то невероятными волнами. Короче, моя подруга представляла собой типичный пример сапожника без сапог, точнее, парикмахера без нормальной прически.

— Я не слышала звонка, — извинилась она. — Тебя впустил Элиот?

Я полуутвердительно кивнул. Лиза изобразила улыбку, долженствующую означать: «Ах какая приятная новость, ты так быстро нашел с ним общий язык!» Она предпочитала игнорировать тот факт, что ее сын только порадовался бы, если бы бешеная собака отгрызла мне яйца.

Мы с Лизой собирались провести законные полтора часа в пабе. Перед уходом она спросила у сына, может ли она ему чем-нибудь помочь.

— Да, — кивнул Элиот, не отводя глаз от экрана телевизора. — Пошли к черту эту кучу дерьма.

С Уоллесом мы виделись часто — особенно после того, как он развелся. Пока я учился в университете, мой друг устроился на работу, женился, у него родились дети. Работал он в компьютерной фирме и как-то раз переспал с девчонкой-программисткой. На свою беду, Уоллес имел глупость признаться в этом жене. В ответ на честность та попросила его уйти. Пришлось ему переехать в кошмарный дом — стены там такие тонкие, что слышно, как соседи ветры пускают.

Пару раз в неделю мы заглядывали в бар. Сейчас мы пошли в маленький паб неподалеку от того места, где жила Каро. В таком баре, рассчитанном на средний класс, редко можно нарваться на неприятности. Настроение у нас было расслабленное. Бармен, Фил, почему-то всегда ходил в ковровых тапочках.

Уоллес, похоже, обрадовался, что я провел ночь с Каро и отделался всего-навсего очередной шишкой. Неудачный брак и короткая интрижка с той девчонкой подорвали его веру в себя. Уоллес был моим ровесником, но чувствовал себя стариком. С детьми он виделся только по выходным, и это его угнетало. Он слишком поздно понял, что счастливый брак не стоит пяти потливых минут в ближайшей кладовке.

— Ну давай, — говорил я, — назови пять женщин, которые ни за что не захотят с тобой переспать.

Так мы и развлекались.

— А зачем мне список? — хмыкнул Уоллес. — Надо собраться с духом и признать, что все женщины в мире единогласно решили: я не представляю для них интереса.

— Неправда! — запротестовал я. — Давай! Пять женщин, которые глянут на тебя раз и тут же пошлют.

Уоллес задумался.

— На пятом месте, — сказал он наконец, — принцесса Диана.

— Она умерла. Трупы не в счет.

— Ты не говорил, что мертвых нельзя называть.

— Не говорил, да, но так будет неинтересно. Если она умерла, тебе с ней по-любому ничего не светит.

— Спорный вопрос.

— К тому же Диане ты, может, и понравился бы, — предположил я. — Непредсказуемый у нее был вкус. Я о другом. Допустим, у тебя есть деньги, ты богат, вращаешься в тех же кругах, обедаешь в тех же ресторанах… А эти женщины тебя все равно пошлют! Даже если ты последний мужчина на земле и лежишь голый у них в постели.

— Под это определение подходит любая женщина.

— Ерунда. Ты в курсе, что у тебя заниженная самооценка?

— Ладно, — смирился Уоллес. — Поехали. На пятом месте та актриса из «Пиратов Карибского моря». Она бы со мной точно не трахнулась. На четвертом… как ее там… та русская теннисистка, она бы точно со мной спать не стала…

— Шарапова?

— Ну! С ней мне ничего не светит. На третьем месте женщина, которую я хотел бы трахнуть, но шансов у меня ноль… Короче, твоя мать.

— Что?! Мама? Моя мама?

— Да. Извини. Я никогда не говорил, что она у тебя сексуальная?

— Мерзость какая.

— Вот поэтому-то ваша мать, мистер Мэдден, на третьем месте, несмотря на тот факт, что вы некогда проехались у нее по влагалищу. Впрочем, если наденет халатик медсестры, она даже на второе место может выбиться.

— С мамой тебе точно ничего не светит. Ничего.

— Вот именно, — устало подтвердил Уоллес. — Именно поэтому она в моем списке.

Я вздохнул.

— Знаешь что? Надо нам больше на людях бывать, а то жизненные силы утекают.

— Какие такие силы?

— Слышал, как говорят на Таити? «Пожри жизнь — или жизнь пожрет тебя».

— И что это значит?

— Сам посуди. Мы день заднем делаем одно и то же. Мы даже говорим то же самое.

Уоллес сделал большой глоток, поставил бокал и долго смотрел, как в нем колышется пена.

— Наверное, поступать надо по ситуации. Уоллес отошел в туалет, а я взял еще пива.

— Не смотри, — прошептал Уоллес, вернувшись. — Сказал же, не смотри! Там сидит какой придурок, пялится на тебя. Как будто хочет убить.

Я обернулся. За столиком у окна сидел Гавкер. В пестрой рубашке с коротким рукавом, тщательно причесанный, с золотым кулоном на шее. Мой недавний обидчик сидел, курил и взирал на бокал с пивом. Рядом сидела противная толстуха с рыжими прядями в волосах и лицом, словно отлитым из бетона. Наверное, жена. Они с Гавкером были просто созданы друг для друга.

Гавкер и впрямь бросал на меня смертоубийственные взгляды. Жена от него не отставала.

— Че-ерт, — простонал я.

— Что? — насторожился Уоллес.

— Это тот самый парень.

— Который попал в тебя кирпичом?

— Нет.

— Который книгу поджег?

— Нет. Тот, который избил меня за то, что я его сына от какого-то мальчишки оттащил.

— Скажем прямо, — усмехнулся Уоллес, — ты у нас личность известная.

Я попытался привлечь внимание бармена, но он был занят молоденькой официанткой.

— Вот твой шанс, — шепнул Уоллес.

— Какой еще шанс?

— Говоришь, он тебя в тот раз врасплох застал? А теперь ты застань его врасплох! Давай иди и врежь ему.

— Уоллес, он на меня в упор смотрит. Как я застану его врасплох?

— Я просто предложил.

— У меня другое предложение: допивай. Мы уходим. Мы вышли, Гавкер с женой последовал за нами. Толстуха погрозила Уоллесу кулаком:

— Ты грабли-то не распускай!

— Простите? — переспросил Уоллес.

Этого оказалось достаточно. Жена Гавкера схватила моего друга за волосы и принялась его бить. Уоллес изо всех сил пытался вырваться. Гавкер хохотал, его гнилые зубы поблескивали от пива и слюны.

— Дура! — крикнул он наконец жене. — Другой!

Впрочем, толстухе было плевать, с кем драться. Уоллес побежал, она рванула за ним. Ее жирный живот колыхался под платьем, больше всего похожим на огромную оранжевую палатку. На тихой улочке в приличном районе выглядело это все довольно дико.

Гавкер осклабился.

— Канай отсюда, усек?

Он резко шагнул ко мне, я отшатнулся и чуть не упал. Гавкер рассмеялся.

Я побежал за Уоллесом. Толстуха тем временем ухватила его и пыталась свалить на землю. Уоллес вывернулся и ударил ее. Жена Гавкера покачнулась и упала спиной на ограду. Я оглянулся: за нами с громкими воплями гнался Гавкер. Мы с Уоллесом побежали со всех ног.

Уоллес весил больше, чем я, да и спортивной формой не отличался. Вероятно, поэтому он и попался толстухе. Гавкер, который бегал хуже нас обоих, догнал Уоллеса на углу, стукнул разок, да и отпустил. Остановиться мы решились только через четыре улицы. Переглянулись и захохотали. Не то чтобы нам было смешно. Смешного тут было мало. Это был смех отчаяния.

Я оглянулся. В тусклом свете фонарей на асфальте выделялись темные пятна, как будто кто-то из нас испачкал ноги в масле. Я оглядел Уоллеса: он шел неуверенно, через шаг спотыкался. Тут я понял, что темная жидкость течет у него из бока.

Уоллеса пырнули небольшим ножом чуть повыше правого бедра. Рана неглубокая, однако зашивать все равно пришлось. Рано утром, когда мы добирались домой из травмпункта, Уоллес мне заявил:

— Я, наверное, некоторое время по барам ходить не буду.

— С ума сошел! — возмутился я. — Если случилось что-то дурное, надо сразу же компенсировать положительными эмоциями.

— Согласен, — кивнул Уоллес. — Просто с тобой не хочу никуда ходить.

— Шутишь?

— Ничуть. Рядом с тобой небезопасно, Марк. Тебе катастрофически не везет. Если честно, по-моему, ты проклят.

Назавтра было воскресенье. Я обедал с родителями. Они по-прежнему жили в доме на мосту Кью — в доме, где я вырос. У дома, как и раньше, стоял фургон-холодильник, а на обед по выходным подавали первосортное мясо, ведь у папы свой мясной магазин, «Еда Мэддена». Я пришел к часу. Мама поцеловала меня, а папа с Томом (они уже сидели за столом) что-то проворчали. Том — мой брат, младше меня на два года. У нас отличные отношения, но общей темы для разговора мы до сих пор не придумали. Том работает у отца; спит и видит, как дело перейдет к нему.

Родители спросили, откуда у меня шишки. Я рассказал про Гавкера, а о Каро упоминать не стал. Мама с папой так и не простили ей моих провалов на экзаменах. Рассказал я и про безалаберного полицейского.

— А ты на что надеялся? — усмехнулся папа. — На страстный поцелуй?

В качестве иллюстрации своих слов отец высунул язык и совершенно непристойно поводил им.

— Морис! — возмутилась мама.

— Что ж, видимо, он не сознает, что подразумевает под собой сущность мужчины.

(Вы, наверное, удивлены, что простой лондонец из рабочих употребляет слово «сущность» или «подразумевать», но мой отец полон неожиданностей.)

— Дай-ка угадаю… — Братец принялся накладывать на тарелку жареную картошку. — Ты его просветишь.

О, такие разговоры были папиным коньком.

— Да, ему надо учиться. Если тебя ударили, надо ударить в ответ. И нечего в полицию жаловаться. Можно подумать, полиция кому-то помогла.

С тех пор, какя в подростковом возрасте открыл для себя Ника Хорнби, меня не покидало желание укрепить связь с отцом. До сих пор мне это не удавалось. Он не понимал, с какой стати мне продавать букинистические книги, а я не понимал, зачем всю жизнь проводить среди сосисок.

Я протянул тарелку за добавкой, рука дрогнула, и горячая подливка плеснула мне на пальцы.

Брат рассмеялся.

— Пальчик! — Он звал меня так с самого детства, с тех самых пор, как мой недостаток проявился впервые.

Полтора года назад я решил избавиться от проблемы и, не сказав никому, обратился к врачу. Терапевт заявил, что неуклюжесть происходит от глубинной неуверенности в себе. Якобы корни болезни уходят в детство. Когда родился брат, он занял мое место в сердце матери. Может, это все и правда, но суть не менялась. Я очень неуклюж.

— У каждого в жизни своя битва, — продолжал отец. — Полагаться можно только на себя. Твой дед работал на каменоломне. День за днем он дробил каменные глыбы огромным молотом. Вот это были мужчины! Женщин там не было, не под силу такая работа женщине. Дед о своих чувствах никому не говорил. Возможно, он иногда плакал. Даже если и так, этого никто не видел. Именно так и поступает настоящий мужчина. Исполняет свой долг. Стискивает зубы и делает дело.

Я принял папин совет близко к сердцу и решил заняться карате. Мысль о самообороне давно витала в моей голове, но если бы не недавние унижения, я бы еще долго собирался. Тренера звали Ленни Фьюри. В рекламе было сказано, что он член национальной ассоциации «Шото-кан». Не знаю, хорошо это или плохо.

Я доехал на поезде до нужной станции и нашел душный спортивный зал — там и проходили занятия. Я надеялся на некоторую восточную таинственность… увы, реальность разочаровала меня. Удары, крики — и никакого налета мистицизма.

Ленни оказался крепким парнем примерно моего роста. Оттопыренные уши, странной формы голова. Вместо того чтобы декламировать: «Как волны обтачивают гальку, так дух воина стремится к доблести», он орал: «Ты, держи ногу прямо!» или: «Ты! Десять отжиманий! Живо!»

Ленни окликнул меня в раздевалке после занятий. Голос у него был такой, словно курил он с трех лет.

— Эй, у тебя хреновое чувство равновесия. Согласен?

— Да. — Я пожал плечами.

— Руками ты бьешь ничего, блоки ставишь нормально, а вот удар ногой — катастрофа. Да или нет?

— Возможно, вы правы.

— Я прав. Координация отдыхает. Тебе уже это говорили?

Я кивнул.

— Когда у меня начнет получаться?

— У тебя? Года через два. И то если до седьмого пота пахать будешь. Понял? Иначе ничего не выйдет. Дело в том, что природных способностей у тебя нет. Вообще. Согласен?

— Вы что, пытаетесь от меня отделаться?

— Нет. Совсем наоборот. Я же вижу твои шишки, сынок. Что-то мне подсказывает, что ты не просто так сюда пришел. Достают тебя, да?

Я покорно кивнул.

— И не первый раз? — Ленни сочувственно посмотрел на меня. — Я так и думал. Почти всегда угадываю.

— Мне надо защищаться, — сказал я. — А я не умею. И двух лет у меня нет.

Ленни придвинулся ко мне.

— Могу давать частные уроки. Пятьдесят фунтов в час.

— Дорого.

Ленни пожал плечами.

— Сорок тоже пойдет.

— Когда начнем?

— Прямо сейчас. Зал оплачен до десяти.

— Я устал, — признался я.

— Это не оправдание.

Следующий час Ленни мучил меня отжиманиями и бегом. Через двадцать минут мне пришлось выйти — сил совсем не осталось. Когда я вернулся, Ленни не выказал ни малейшего сочувствия. Он подвел меня к груше и велел ударить.

— Как в карате?

— Аты куда пришел? В фильме сниматься? Пожалуйста, бей, как балерина, только свалишься тут же. Я тебя учу драться. Настоящий бой ничего общего с карате не имеет.

— Странно это слышать от человека с черным поясом.

— Бей уже, тебе говорят!

Я со всей силы врезал по груше. Кулак отозвался болью. Ленни вздохнул и показал мне, как правильно бить — так, чтобы вкладывать в удар вес всего тела. Через несколько минут он попросил ударить его, а не грушу.

— Куда?

— В живот. Не сдерживайся. Врежь мне от души.

Ленни напряг мускулы, и я ударил его кулаком. Эффект примерно тот же, как если бы я долбил скульптуру работы Генри Мура. Через час, когда я наконец отдал Ленни деньги за занятия, единственным моим желанием было пойти домой и завалиться спать.

Я вышел из спортзала. На улице дождь, настроение паршивое. Я точно знал, что, если упорно тренироваться и не забывать о великой цели, лет через пять я смогу одним ударом свалить с ног старуху.

Зонта у меня не было, так что я бежал, стараясь держаться под козырьками домов, а рюкзак тяжело хлопал меня по спине. Сзади бежал какой-то парень в свитере.

На станции я оглянулся, но его уже не было. Угрюмый контролер проверил мой билет. Я перешел через мост, купил в автомате шоколадку и принялся ходить взад-вперед по платформе. На вкус было похоже, будто шоколадка покоилась рядом с телом Рамзеса Третьего чуть не три тысячи лет. Впрочем, голод не тетка, пришлось есть.

Следующий поезд шел в Уимблдон. Наконец на табло загорелась надпись: «ДО РИЧМОНДА». На платформе были еще двое: пышечка в куртке из искусственного меха и мини-юбке и нервный подросток, жутко смущенный намерениями своей подружки.

И вдруг сзади на меня обрушился сокрушительный удар. Поначалу я решил, что толстуха застала меня за созерцанием ее ног, похожих на сардельки. Я обернулся: рядом со мной стоял тот самый парень в свитере, его лицо блестело от дождя.

— Эй ты, сволочь! Держись отсюда подальше! — бросил он мне.

Только тут я узнал его. Это был Уоррен — последняя жертва Каро.

Сталкиваясь с насилием, я каждый раз пытался пойти по самому разумному пути. Успеха это до сих пор не приносило, но тем не менее.

— Уоррен? — Я протянул ему руку. — Я Марк. На этот раз он ударил меня в грудь.

— Держись подальше от моей девчонки, ты, придурок, а не то я тебе руки повыдергиваю!

— Уоррен, я с ней не встречаюсь. Да ладно тебе. Ты ведь прекрасно знаешь, какая она сучка. На меня ей точно так же плевать, как и на тебя.

Уоррен схватил меня за куртку и развернул. Остальные пассажиры попятились. Сзади слышался железный скрежет: к станции подъезжал поезд на Ричмонд. Я просунул руки между ладонями Уоррена и с усилием высвободился. Что бы там ни думал мой тренер, кое-что я усвоил.

Я попытался отойти, но Уоррен схватил меня за плечи и заставил заглянуть в холодные мертвые глаза. Я не знаю, был он под кайфом или просто страдал. Вероятно, и то, и другое.

— Оставь ее в покое!

— Ладно, ладно, я понял.

Словно не слыша меня, Уоррен пятился к краю платформы. Поезд подошел совсем близко, желтые огни отражались на мокрых рельсах. Только теперь я понял, насколько Уоррен отчаялся. У него не было плана, он лишь пытался хоть как-то облегчить терзавшую его боль.

Я снова каким-то чудом вырвался, невольно толкнув Уоррена в живот рюкзаком. Парень только и успел, что простонать. Потом он упал на рельсы, и колеса поезда разрезали его пополам. Повсюду разлилась кровь.

У меня горело лицо. От стыда? От смущения? Не знаю.

Я пошел прочь. Позади визжала женщина, что-то кричал юноша, но я не оборачивался. Я шел и шел. Я и так слишком много видел. Хватит.

К Каро я попал после полуночи. Несколько часов я бродил по улицам, опьяненный шоком и ослепленный виной. Наверное, надо было обратиться в полицию, но я понятия не имел, как там на все отреагируют. Не знаю, почему я ушел. Не знаю. Как только я сделал это, все изменилось. Невиновные люди не бегут с места преступления.

У Каро в гостиной горел свет. Я позвонил в дверь. Никто не отзывался, а я все звонил и звонил. Наконец Каро открыла окно и крикнула:

— Отвали, Уоррен!

— Это Марк, — крикнул я в ответ.

Каро высунулась из окна и поглядела на меня:

— Ну, ты тоже отвали.

— Нам надо поговорить.

— Господи… Теперь их двое, — в отчаянии сказала она. Имелись в виду двое озабоченных придурков, которые ночью шляются под окнами и спать не дают.

Каро со злостью захлопнула окно. Через пару минут она показалась в дверях. Свет упал на мое лицо, и поведение Каро резко изменилось.

— Черт! Что такое?

Я молчал. Молчал и смотрел на переливчатый синяк у нее под левым глазом.

— Да, — кивнула она. — Представляешь, этот ублюдок Уоррен ударил меня по лицу.

— Больше он этого не сделает, — твердо сказал я. Мне было трудно думать, а говорить — еще труднее.

Каро не стала посылать меня подальше, вместо этого она взяла меня за руку и втянула в полутемный коридор.

Я пошатнулся, и Каро неожиданно ласково взяла меня под руку. Кстати, нежной она быть умела. Не надо думать, что она бездушная сучка.

Покачиваясь, словно усталый старик, я позволил Каро отвести меня вверх по лестнице, пропахшей пылью и засохшей спермой. Мы прошли на кухню. В большой сковородке готовился соус для макарон.

— Рассказывай, — велела Каро.

Я посмотрел на алый соус и снова увидел алую кровь Уоррена, льющуюся из-под колес поезда. Я понял, что меня сейчас вырвет, оттолкнул Каро и бросился в ванную… Ложная тревога. Зато, посмотрев в зеркало, я увидел, что куртка и лицо у меня покрыты высохшей кровью. Я шел от станции до Кью и выглядел как человек, только что совершивший убийство.

Умывшись, я сел на диван и сидел там в каком-то оцепенении. Я даже не заметил, что плачу, пока меня не окликнула Каро. Она открыла коробку из-под сигар, вынула скрученный косяк и протянула мне.

— Я думал, ты бросила наркотики.

— Я соврала.

Я затянулся — и ничего не почувствовал. Затянулся снова — и моя душа воспарила.

— Чё-ерт, — протянул я. — Вот это класс.

— Ну, выкладывай, — попросила Каро. — Говори.

— Уоррен… — выдавил я. — Несчастный случай.

— Шутишь? — Каро отпрянула.

— Нет.

— Как он?

— Да не очень. Под поезд попал.

— В смысле, совершил самоубийство?

— Нет. Я сшиб его на пути под поезд. У Каро глаза полезли на лоб.

— Ты сам видел?

— Нет. — Неожиданно для самого себя я рассмеялся. Наркотик качнул комнату. — Нет, я только кровь видел.

Каро всхлипнула. Я было подумал, что она оплакивает человека, который что-то для нее значит. Но тут она наклонилась ко мне и принялась покрывать мое лицо поцелуями.

— Значит, ты убил его?

Я пожал плечами и кивнул. Это было недалеко от истины.

Ледяные глаза Каро засияли.

— И правильно! Ты просто нечто!..

Она обняла меня — так крепко, что дрожь почти унялась. Каро целовала меня в лицо и в шею.

— Никто… никто… никогда ради меня такого не делал… Она взяла мою руку и положила себе между ног. Белье у нее совсем промокло, а клитор набух и затвердел.

— Только ответь мне, — попросил я, пока она расстегивала мне штаны. — Ты когда-нибудь называла меня Мэдден?

Каро покачала головой. Она была воспитанной девочкой и не разговаривала с набитым ртом.

 

Глава четвертая

Мой ублюдок

Смерть Уоррена не доставила мне ни малейшего удовольствия. Впрочем, удовольствие она доставила Каро. С ее точки зрения, я совершил бескорыстное деяние, пошедшее на благо общества. Ночью она выказала всю степень своей благодарности. Сказала, что я красивый и мужественный. Я ей почти поверил. Заснули мы часа в четыре, а проснулись ближе к полудню. К тому времени идея позвонить в полицию казалась мне еще глупее, чем накануне.

Мы завтракали на кухне, а самолеты ревели на подлете к Хитроу. Этим солнечным утром Каро выглядела счастливее, чем когда бы то ни было.

— Вот это ночь! Ну ты даешь!

Я не стал объяснять, что моя неутомимость происходила совсем от другого. Нормального секса у меня не было с тех самых пор, как Каро меня бросила пять лет назад. Да, у меня были связи. Я издавал подходящие звуки, целовал в подходящих местах. Но настоящий секс был у меня только с Каро. Грязное, прекрасное действо, которое стирает весь мир с его обитателями.

— Знаешь, на чем мы можем погореть? — Прошлой ночью смерть Уоррена стала нашим преступлением, нашим общим триумфом. — Видеонаблюдение. Если камеры работали, они могли записать, как ты столкнул его с платформы.

— Пожалуй, — согласился я.

— Правда, дело было ночью, а качество в этих дешевках еще то. Знаешь, даже если запись есть, вы на ней как два рисованных человечка.

— Может, нам стоит не видеться пару недель? — предложил я и сам удивился своей холодности.

По-моему, Каро тоже удивилась. Она покорно кивнула, перегнулась через стол и похлопала меня по руке:

— А это мысль. Если заявится полиция, я о тебе слова не скажу.

Она все решила. Я стал ее рыцарем. В ее воображении я совершил благородный поступок.

Я мог бы во всем сознаться, здесь и сейчас, сказать, что не убивал беднягу Уоррена. На самом деле парню фатально не повезло: он проиграл бой с величайшим растяпой во всем Ричмонде-на-Темзе. А если Каро так хочет отблагодарить убийцу, ей стоит трахнуться с моим рюкзаком. И все же я смолчал, потому что тем утром Каро смотрела на меня так, как прежде.

Каро открыла шкаф и положила передо мной черный блестящий предмет.

— Что это? — не выдержал я.

— Пистолет Уоррена, — пояснила она. — Ты должен его спрятать. Ради меня.

— Пистолет Уоррена? У него был пистолет?

— Он общался с сомнительными типами.

— Насколько сомнительными? — Я уставился на Каро в упор.

— С типами, которые убивают своих врагов и перерабатывают их на собачий корм.

Как только я вернулся в свою квартирку над магазином, я сразу же достал пистолет и внимательно его изучил. Нашел надпись на казенной части и запустил поиск в Интернете. Сайт «Безопасная стрельба» («Удовлетворим любой огнестрельный каприз») проинформировал: такие находятся на вооружении у полиции Лос-Анджелеса. Восемь патронов: семь в магазине, один в стволе. Пистолет оказался полностью заряжен. Черная рукоять идеально легла в руку. Оружие было сработано мастерски, с трудом верилось, что его единственная цель — уродовать и убивать.

Инстинкт подсказывал мне выкинуть пистолет в Темзу. Однако Каро просила меня спрятать оружие, а не избавиться от него. Она мне доверяла и даже, как ни странно, восхищалась мной. Мне не хотелось разочаровывать ее, поэтому я в точности следовал ее указаниям. Однако не только поэтому. Пистолет возбуждал меня. Господи, я думал, что первые издания книг — это круто, но осознание того, что я держу оружие, с помощью которого копы из Лос-Анджелеса дырявили случайных прохожих…

Мне не терпелось понять, как это устройство действует. Я прицелился в книжный шкаф и спустил курок. Раздался оглушительный грохот, входная дверь содрогнулась. Воздух наполнился дымом, и дым пах детством. Я думал, что сбегутся прохожие, но единственный очевидец — какой-то рабочий — продолжал невозмутимо жевать свой гамбургер из коровьего дерьма.

Я пригляделся к шкафу и понял, что прострелил насквозь первое издание «Нц пенни больше, ни пенни меньше». Не то чтобы книга этого не заслуживала, однако выходит, злополучный выстрел обошелся мне в сто двадцать пять фунтов.

Осыпая себя отборной лексикой, я убрал пистолет в свой любимый тайник — переплет от «Детской энциклопедии» Артура Ми. Когда я еще жил с родителями, я прятал туда наркотики и мамино успокоительное, которое приберегал для особых случаев.

Магазин в тот день я так и не открыл. В обед я посмотрел новости. Безумец ворвался в жилой дом с ружьем. Разъяренные автомобилисты подожгли полицейского, который выписал им штраф. Ни слова об убийстве на станции.

Мне было совершенно необходимо выпить. В холодильнике нашлась бутылка джина и две банки тоника. Я пил ледяной джин с тоником, пока тоник не кончился. Тогда я продолжил пить джин. Часам к двум комната стала меркнуть у меня перед глазами, и я, кажется, понял значение выражения «в стельку пьян». Я дополз до кровати, рухнул в темноту и отрубился.

Когда я проблевался в третий раз, зазвонил телефон. Раздался мой голос на автоответчике; голос звучал приветливо, благовоспитанно, хотя и немного чудаковато. Потом послышался голос Каро. Ее голос был женственным, с легкой хрипотцой, и звучал он раз вето уверенней моего. Шатаясь, я зашел в комнату и взял трубку.

— Алло.

— Что случилось? — спросила Каро. — У тебя такой странный голос.

— Зачем ты звонишь?

— Я соскучилась.

— Ты где?

— Стою у тебя под дверью.

Каро осталась со мной на ночь: нянчиться и убирать. Близости у нас не было, у меня просто не хватило бы сил. Я лежал в постели бледным трупом, а Каро лежала рядом, говорила что-то ласковое и подавала воду.

С утра она сбегала в аптеку и принесла какие-то порошки, которые должны были восстановить минеральный баланс и возместить потерянные с рвотой вещества. Каро размешала порошок в стакане воды и заставила меня выпить. Минут двадцать спустя мне стало гораздо легче.

Моя подруга принесла тост и стакан молока, а пока я ел, сидела на краешке кровати.

— Почему ты это сделал? — спросила она. — Из-за Уоррена?

— Наверное, да.

— Он этого не стоит.

— В «Стандарде» что-нибудь про него написали?

— Не глупи. Не ребенок ведь под поезд свалился и не знаменитость. Всего-навсего Уоррен. — Каро сжала мою руку. — Ты сказал, нам лучше какое-то время не видеться. Я так не могу.

— Почему?

— Я не хочу с тобой разлучаться. Мои чувства к тебе…

— Какие такие чувства?

Каро пожала плечами и потупилась.

— Мы могли бы стать варой…

— Какой еще парой?

— Обычной парой, в которой люди не задают дурацких вопросов.

Мы провели вместе весь день. Я неважно себя чувствовал и все время пил травяной чай. Каро с подозрительным вниманием изучала книги в магазине. Если бы у меня была камера видеонаблюдения, я бы ее непременно снял. У нас вышло небольшое разногласие из-за уэссекского издания «Поддеревом зеленым» Гарди. Каро пыталась пролистать его за чашкой горячего шоколада.

— Что такого? — удивилась она, когда я отобрал у нее книгу. — Книги для того и нужны, чтобы их читать.

— Но не эта, — твердо сказал я.

Каро встала и подошла к шкафу, где я хранил первые издания книг Ника Хорнби — безупречные и нетронутые.

— Любопытно. Ты собираешь книги о том, как быть мужчиной, а их авторы сами этого не знают.

Порой я не мог устоять перед первым изданием книги — сколько бы оно ни стоило. Точно так же я не мог устоять перед Каро. Если мы заходили в комнату вместе и она на меня не смотрела, я чувствовал себя несчастным. Один поцелуй этой развратной сучки значил для меня больше, чем сотня половых актов с богобоязненной христианкой (впрочем, с богобоязненными христианками я ни разу не спал).

Если Каро шла по комнате, я неотрывно следил за ней. Одно ее присутствие рождало во мне первобытную жажду плоти. Простите, если вам кажется, что я преувеличиваю. Просто хочу, чтобы вы поняли, почему я пошел с ней домой к ее отцу и выслушал безумный план.

До бара «У Гордона» было недалеко. Тем самым днем Каро вернулась с незаконной прогулки по саду Кью и обнаружила, что ее машина исчезла со стоянки.

— Полицию вызвала?

— Ее конфисковали, кретин!

— Конфисковали?

— Да. А я всего-навсего платежи задержала… Так нечестно! Придется встретиться с отцом.

— Машину конфисковал твой отец?

— Ха-ха. Смешно. Нет, но у него есть деньги. Мне на новую машину хватит.

— Хочешь обокрасть собственного отца?

— Сначала я у него очень вежливо попрошу. Вот когда откажет…

Стояла ночь, морозная и ясная. Над головой сияли звезды, под ногами искрилась льдистая корка. Я шел рядом с Каро, в воздухе змеилось горячее дыхание — все напоминало время, когда мне было тринадцать. Мы с друзьями шатались по улицам, потому что нам было нечего делать и некуда идти. В те дни пройтись рядом с такой девчонкой, как Каро, казалось высшим достижением.

— Чем тебе отец не угодил? — спросил я. — Я в курсе, что он псих, ну а кроме того?

— Любишь списки? Пожалуйста, вот тебе список. Я терпеть не могу… Его сумасшедшие глаза. Как он хмурится, когда что-то идет не так. Его противный дискант. Его запах. Как он пытается целовать меня. Серые руки. Крошечные ножки. Грязные волосы. Омерзительный член.

— Что?

— Как-то он надел пижаму и пришел ко мне. Наклонился, и его член вывалился из штанов. Больше всего похоже было на вареную сосиску.

— Спасибо, что рассказала. Что еще?

— Беспорядок. Он никогда не отличался аккуратностью, но по крайней мере захламлял только свою комнату. Теперь бардак по всему дому. Ненавижу. Щетина в раковине после того, как побреется. А ест он, как обезьяна. Запихивает в рот огромные куски, как будто сейчас придет обезьяна побольше и все у него отберет. — Каро передернуло. — Мерзость какая.

— Закончила? — поинтересовался я.

— Даже не начинала. Эгоистичный грубиян. Хвастливый трус. Спит при свете, как дитя малое. А его политические взгляды?! Утверждает, что придерживается левых позиций, а сам считает, что женщин третьего мира надо принудительно стерилизовать для ограничения рождаемости.

— Может, у него взгляды левые, но как у Ленина? — предположил я.

— А еще его пафос… То себя историком величает, то моряком. В последний раз он, кажется, претендовал на звание поэта. Только вот ни строчки этот старый козел пока что не написал. — Каро со злостью пнула припаркованную рядом машину. — А как он водит?! Боже милостивый! Носится, как гонщик, хотя ни черта не умеет. Когда я в детстве с ним ездила, меня трясло от страха. Каждый раз, когда папаша садился за руль, он подвергал мою жизнь опасности. Его постоянно останавливали за обгон по встречке. Думает, суть вождения в том, чтобы оторваться от машины сзади и обогнать ту, что спереди.

— Да, плохо дело, — признал я. — Но он твой отец. Должно же в нем быть хоть что-то хорошее.

— Мне нравится, в каком состоянии его сердце.

— Каро…

— Нуда. Закупорка сердечных сосудов. Врачи сказали, он протянет года два, но это было четыре года назад. Я молюсь и молюсь, а хуже ему не становится. Теперь вот его подружка следит, чтобы он лекарства принимал.

— У меня вопрос. Если он такой придурок, почему ты просишь у него деньги?

— С паршивой овцы хоть шерсти клок.

* * *

Когда Каро стала жить отдельно, ее родители переехали в дом побольше возле Ричмонд-парка. По словам Каро, он им обошелся в шесть миллионов. И правда, просто дворец. У ворот каменные львы, а сам дом как-то непроизносимо называется… вроде «Морской приют». В садике стояла яхта. Гордон мнил себя великим моряком, хотя и с лодкой-то с трудом управлялся. Теперь, старый и больной, он и не рыпался выйти в плаванье. Все же продажа яхты явилась бы признанием собственного провала, поэтому гниющую яхту никто не трогал.

Мы поднялись на крыльцо, и Каро позвонила в дверь. Послышались шаги, дверь распахнулась, и на пороге возникла немолодая женщина с довольно грубым лицом. Крашеная блондинка, на вид — потасканная барменша, только заносчивая. Каблуки высокие, как на актере из шоу трансвеститов.

— А, Каролина, — мрачно молвила она. — Хоть бы позвонила…

— Решила сделать вам сюрприз, — с убийственной улыбкой ответила Каро. — Кстати, это Марк.

— У тебя столько парней, что всех не упомнишь.

Не то чтобы я сноб, но все же для служанки она вела себя довольно странно.

— Твоя дочь пришла! — крикнула женщина, удаляясь от нас по выстеленному ковровой дорожкой коридору.

— Это кто? — спросил я.

— Эйлин, — бросила Каро. — Злая мачеха.

Отец Каро сидел наверху в зловонном кабинете и с помощью лупы изучал какую-то книгу. Радио выплевывало новости так громко, что даже бывалые рокеры зажали бы уши. Вокруг громоздились книги — на полу, на всех предметах мебели. Не хватало только книжного шкафа.

Что бы там Каро ни говорила, выглядел Гордон неважно. Посеревшее лицо, налитые кровью глаза, раздувшееся брюхо. Наверное, таким Санта Клаус добирается домой после Рождества.

Несколько мгновений мы стояли в проходе, не привлекая его внимания. Потом Каро подошла к отцу и чмокнула его в щеку.

— Привет, милая! — воскликнул он. Кажется, он действительно был рад видеть дочь.

— Пап, знаешь, кто это? — Каро кивнула на меня. — Мы встречались, когда я училась в школе.

Гордон растерянно уставился на меня и несколько раз щелкнул пальцами.

— Да… Конечно! Джон… Джим?.. Джейсон! Ты держал китайский ресторанчик.

— Он что, похож на китайца? Нет, пап. Это Марк. Марк Мэдден.

Гордон нахмурился и покачал головой.

— Не помню.

Каро жестом попросила меня выйти и закрыла дверь. Я принялся ходить взад-вперед по коридору. В доме было довольно промозгло, хотя батареи работали вовсю.

Я вышел в переднюю. На стене висела фотография молодого темноволосого Гордона. Он копал в саду и курил трубку, а перед ним стояла пухленькая светловолосая девочка со знакомой гримаской на лице. Девочка держала в руках совок. Наверное, на фотографии ей было года четыре. Милый снимок из семейного альбома.

Я подошел к полке с книгами — поглядеть, есть ли что украсть. Одни дрянные книжонки — неудачные издания неплохих авторов. Единственным исключением являлось первое британское издание «Заводного апельсина», правда, без суперобложки. Я никогда не встречал этой книги в твердом переплете, так что сел на диван и принялся ее изучать.

Я почувствовал, что на меня кто-то смотрит, поднял глаза и увидел Эйлин.

— Только не вздумай ее прихватить. Каро всегда так делает. Каждый раз, когда она приходит, из дома что-нибудь пропадает. — Эйлин поставила поднос с чаем на расшатанный столик. — Оставлю здесь. Их лучше не беспокоить.

— Спасибо.

Она улыбнулась, чтобы дать мне понять, что пошутила насчет кражи книг. Впрочем, мы оба знали, что не пошутила.

— Пей, пока не остыло. — Она вышла, умудрившись каким-то образом вложить в обычную фразу холодное осуждение.

Я налил себе чаю, но только собрался пить, как хлопнула дверь, и на лестнице послышались торопливые шаги. В комнату вбежала Каро. Она плакала. Я встал и обнял ее.

— Ублюдок, — шептала она. — Ненавижу!

Полночи Каро болтала о своем наследстве, а мне просто хотелось спать.

— Если он не дает денег, это еще не значит, что он вычеркнет тебя из завещания, — убеждал я ее.

— Значит. Еще как значит. Раньше он всегда давал мне деньги. А теперь решил жениться на этой твари. Мол, извини, родная, мы копим на свадьбу… Она вцепилась в него когтями, Марк. Я теперь не получу ни пенни.

— Деньги — еще не все.

— С каких это пор?

— Нехорошо, Каро. Сидеть и ждать, пока человек умрет… Как стервятник.

Девушка села на кровати.

— Знаю, — заговорила она, и в ее голосе послышались слезы. — Но мне все время страшно. Денег вечно не хватает. Хоть бы раз мне помог, как нормальный отец.

— Ладно, — мягко согласился я. — Я тебя понимаю.

— Значит, убьешь его ради меня? Ну пожалуйста… Хорошо, что мы находились у нее дома. Мне было куда уйти. Я встал и оделся. Над головой рокотал самолет, приближавшийся к Хитроу. Я думал, Каро попробует меня удержать, но она осталась лежать: руки скрещены на груди, под глазами залегли тени, рот — пурпурная рана. Я вышел из ее дома и из ее жизни.

 

Глава пятая

Убийственная подружка

Я знал, что сдохну, если останусь сидеть в четырех стенах, так что позвонил Лизе и спросил, какие у нее планы на вечер. Оказалось, никаких, хотя мне почудилось, что в ее голосе проскользнуло недоверие. Я заехал за ней в восемь (Элиот украдкой показал мне «фак»), и мы отправились в боулинг. Лиза считает, что боулинг — приятное времяпрепровождение.

Пришлось ждать, пока освободится дорожка. Я поймал на себе Лизин взгляд.

— В чем дело? — спросила она.

— В смысле?

— Ты плачешь. В чем дело?

Я коснулся лица. И правда, на пальцах остались влажные капли.

— А, — ответил я, — наверное, инфекция какая-нибудь. Я плачу? Ничего я не плачу. — Я неубедительно хохотнул. — С чего бы мне плакать?

Когда я привез Лизу домой, Элиот уже спал. В такое время мы обычно занимались всякими грязными делишками. Вот и на этот раз мы попытались заняться сексом, но у меня от расстройства не стояло.

— Так… — Лиза перекатилась через меня и откинулась на подушку, пристально глядя на мой профиль. — Ну и кто она?

— Она?

— Книга о знаменитостях!.. — отрезала Лиза. Для парикмахера у нее был острый язычок. — Ответь мне, с кем ты встречаешься?

— Ладно, — согласился я. — Случилась интрижка, однако теперь все. И секса у нас не было.

— Поэтому ты и плакал?

— Плакал, потому что не было секса?.. За кого ты меня держишь? За младенца?

— Нет. Скорее за ребенка, который скрывает что-то от мамочки.

— Что ты имеешь в виду? — разозлился я.

— Ты же ее любишь, Марк. У тебя на лице написано. Глаза сияют. Прямо витаешь в облаках. А теперь у тебя не стоит — даже когда я изображаю из себя надсмотрщицу.

Не спрашивайте.

— Есть одна, но у нас чисто платонические отношения, — изворачивался я.

— То есть?

— То есть я не испытываю к ней сексуального влечения. Просто она настроена на мою волну, я могу с ней говорить о чем угодно.

— Так даже хуже! Хуже, чем если бы ты с ней спал. — Кажется, Лиза разозлилась. — Я что, такая дура, что со мной уже поговорить нельзя?

— Да нет, нет, ты умная! — пытался я сгладить углы. — Образования, правда, не хватает…

Лиза кинула в меня подушкой и нарекла массой любопытных слов; некоторые, очевидно, она выдумала прямо на месте.

Я встал и оделся, испытывая невероятное облегчение. Когда я спустился на первый этаж, у лестницы поджидал Элиот в пижаме. Лицо у него было растерянное.

— Что случилось? — спросил он.

— Исполнилась твоя мечта. Мы с твоей мамой расстались.

— Ничего себе… — протянул мальчик. — Жалко.

Я был тронут. Оказывается, вся его неприязнь проистекала от боли. А в глубине души он ко мне привязался.

— Ценю твой порыв, — сказал я и похлопал его по плечу.

— Странно без тебя будет.

— Спасибо, Элиот. — Я открыл входную дверь. — Береги себя, ладно?

Он кивнул. В лицо мне ударил промозглый ветер. Элиот стоял на пороге.

— Я буду скучать. — Его голос дрожал.

Я кивнул ему. К горлу подступали слезы.

— Буду скучать… Жаль, не придется больше над тобой издеваться, козел сраный! — выкрикнул Элиот и захлопнул за мной дверь.

Я остолбенел. Элиот победно хохотал за дверью. Потом мальчишка затопал по полу. Готов поклясться, он плясал от радости.

Когда я пришел домой, сразу проверил свой сайт. Там обнаружилось оскорбительное сообщение. Отправитель не поленился зарегистрироваться под именем «Ненавижу-Марка- Мэддена».

Сообщение было длинным, многие фразы многократно повторялись. Первого абзаца вполне хватит, чтобы получить о нем представление:

«Надеюсь, ты и сам знаешь, какой ты бесталанный и бесполезный кусок дерьма. Только дурак купит книгу после того, как ты ее облапал!.. Мерзкий гермафродит. Я прохожу мимо твоей лавчонки и чувствую, как воняют твои потные подмышки и твое сало из задницы — даже через закрытую дверь. Скоро ты сдохнешь от рака. Твой мозг будет расти, пока не вылезут глаза. Потом ты отправишься в ад — к таким же слабым, грязным и вонючим пидорам».

Я и раньше получал ругательные письма — от ведьмы, которая злилась, что в «Книге теней», которую я ей продал, теней не оказалось. Первым порывом было немедленно ответить. Потом я припомнил, что каждый мой взвешенный ответ ведьме порождал все более яростные письма с ее стороны. В конце концов дошло до того, что она угрожала мне проклятием, которое сгубит меня и всех моих потомков.

Я заблокировал анонима. Оставалось надеяться, что это не Каро сочинила послание — Каро, скатившаяся от странности к безумию.

Я продержался тридцать два часа. За это время я чуть было не позвонил ей семь раз. Подобно Уоррену, я бесцельно блуждал вокруг ее дома. Раньше я не знал такой боли. Каро была мне так нужна, что меня трясло. Я плакал по любому поводу.

Я включил телевизор — решил окунуться в утреннее дерьмо. Какой-то работяга уверял, что его жена соблазнила его вступить в брак, выдав силиконовые сиськи за настоящие. Жена же заявляла, что грудь у нее от природы такая, а зрители голосовали по этому вопросу. Подавляющее большинство, а если точно, девяносто шесть процентов зрителей решили, что сиськи все-таки искусственные. Было объявлено, что муж и зрители не ошиблись: сиськи и впрямь фальшивые!

Во второй части программы две женщины обсуждали, может ли трахаться мужик, у которого нет половины черепа. Одна — жена этого мужика, другая — его подружка. Обе из рабочего класса. Судя по всему, они хотели сказать, что человеку с половиной черепа нечего ловить на стороне, надо дома сидеть и лить горючие слезы.

Пока женщины переругивались, тот самый мужчина довольно улыбался. Он был рад, что попал на телевидение. Жена рассказывала, что, когда они занимаются любовью, этот извращенец вынимает из черепа металлическую пластину и показывает ей свои мозги.

— Все равно я его люблю, — говорила она. — Надеюсь, ребенок от него.

— Ребенок?! — взвизгнула подружка. — Какой ребенок?!

Ни о каком ребенке раньше она слыхом не слыхивала. Подружка расплакалась. Жена торжествовала. Мужик вынул из черепа стальную пластину и представил на обозрение свой мозг. Зрители ахнули.

Потом настало время новостей. Главная новость: на Ближнем Востоке убили британского корреспондента. Почему-то зрители должны были ценить его жизнь выше, чем жизни миллионов мирных арабов, которые погибли в ходе военных действий. Вроде как арабов убивать можно, а вот жизнь белого журналиста — святое.

Я сидел, погруженный в скорбь, и в голове у меня звучал голос Каро. Ее мысли стали моими.

В надежде раздобыть немного валиума я отправился к врачу. Терапевт оказался милым старичком с отеческими интонациями в голосе. Его поседевшие волосы, аккуратно разделенные на косой пробор, готовили отступление с головы, а прическу (как и костюм) врач не менял, вероятно, со времен студенчества.

— На что жалуемся?

— Не могу дышать.

— И все же вы дышите, — мягко поправил меня доктор. — Не дышат только трупы.

— У меня наверняка гипертония. От гипертонии умирают, да?

Врач криво усмехнулся.

— Мистер Мэдден, вам приходилось встречать выражение «Слышал звон, да не знает, где он»?

— Да, доктор.

— И что, по-вашему, оно означает?

— Что врачи, несведущие в своей профессии, очень опасны.

Доктор вздохнул, измерил мне давление, послушал сердце.

— Пульс немножко ускорен, а так все в норме. Постарайтесь расслабиться.

— Простите?

— Вы вспотели, вас бьет дрожь… Что случилось?

— Я надеялся, это вы мне скажете. Врач заглянул мне в глаза.

— Вы что-то приняли?

— Нет. Но не отказался бы. Он оторопел.

— Позвольте вас уверить: наркомания — не повод для шуток. Вы случайно не из-за женщины переживаете?

— Откуда вы знаете?

— Скажем так: я прожил подольше вашего.

— Можете что-нибудь мне выписать? Успокоиться бы…

— Вы влюблены, мой мальчик. — Доктор мягко улыбнулся. — Здесь вам ни одно лекарство в мире не поможет. Вы с ней говорили?

— Да. Но все без толку. — Он кивал — так, как будто наперед знал, что я скажу. — Она такое требует!..

— Как и все женщины.

— Думаете, стоит к ней вернуться?

— Если вам от разрыва так плохо, определенно да.

Каро знала распорядок отца назубок. По понедельникам Эйлин возила Гордона в бассейн. Кардиолог, видите ли, сказал, что это подходящее упражнение для престарелых ублюдков.

Мы поставили машину за углом и дружно пригнулись, когда мимо проехал «ровер» Гордона. Я успел заметить на пассажирском сиденье Эйлин — бледную и подтянутую. Гордон хмуро налегал на руль. Машина миновала нас с оглушительным треском. Я высунулся из окна: левое зеркало «фиата» отломилось и разлетелось на сотню осколков.

— Этот недоумок мне зеркало снес! И даже не остановился!

— Если бы он останавливался каждый раз, когда сносит зеркало, — философски заметила Каро, — он бы никуда не доехал.

— Но мы же встали на другой стороне этой гребаной улицы! Его паршивая машина двадцать раз могла проехать!.. Идиот!

— Ну вот, теперь ты понял? — осведомилась Каро.

Когда Гордон решил жениться, он попросил Каро вернуть ключи от дома, полагая, что они с Эйлин могут претендовать на некоторое личное пространство. Каро не возражала и вернула ключи. Но сначала сделала дубликат. Около десяти мы подъехали к дому. Каро открыла замки — сначала один, потом второй. Дверь распахнулась, в доме заверещала сигнализация. Каро подбежала к щитку в коридоре и ввела код. Мы вошли.

Мы направились прямо в кабинет Гордона. Комната пахла так же, как и ее обитатель, — какой-то химией с примесью желчи. Создавалось впечатление, что в лаборатории кого-то вырвало. Полки ломились от книг всевозможной направленности: навигация, археология, геология, скалолазание, школа выживания. Гордон относился к породе домашних искателей приключений. Как-то, правда, решил в одиночку совершить поход в Девон, но вернулся домой три часа спустя под весьма неубедительным предлогом: он, видите ли, забыл суповые консервы.

Мы искали завещание. Я открыл ящик стола и обнаружил аккуратную черную тетрадь с наклейкой на обложке. «Идеи рассказов».

— Гляди-ка, — сказал я Каро. — Твой папаша — подающий надежды автор.

— Господи… — вздохнула девушка. — Теперь он себя писателем возомнил.

Тетрадь была заполнена каракулями — очевидно, сюжетами рассказов. Я прочитал первое предложение и попытался засунуть тетрадь обратно в ящик прежде, чем Каро это заметила. Я опоздал. Она выхватила тетрадь у меня из рук и принялась листать. По мере прочтения усмешка на ее лице сменилась злобной гримасой.

— Вот гад!

Все рассказы были об одном.

Мужчина, его дочь, уединенный домик. Инцест?

Мужчина, его дочь, прогулка. Инцест? Мужчина, его дочь, необитаемый остров. Инцест?

Мужчина, его дочь, телефонная будка. Инцест?

— Он мечтал меня изнасиловать. Мой отец! Я росла в этом доме, а чертов ублюдок мечтал засунуть в меня свой отросток.

— Нельзя судить наверняка…

— Еще как можно, мать твою.

Она вытряхнула ящик и отрыла рассказ в потертой папке. Рассказ назывался «Первая и последняя любовь». Каро твердо решила прочесть его вслух. Трогательная история о калеке с деревянной ногой. В один прекрасный день он ковылял мимо ванной, где его дочь принимала душ, и случайно увидел ее сиськи. Калека смутился, но дочь заманила его в свою спальню и предложила совершить инцест. «Почему бы и нет!» — воскликнул калека. Семь актов спустя старик приходит в себя в психушке. Все оказалось чудесным сном.

— Гадость, — отрезала Каро.

Когда мы уже собирались уходить, я по какому-то наитию посмотрел на календарь. На пятнице, тринадцатое февраля, было написано: «ГРЭМ и МЕРСЕР, 14:00».

Каро посмотрела «Грэм и Мерсер» в телефонной книге. Это оказалась адвокатская контора на Ричмонд-Грин.

— Значит, в пятницу… Они изменят завещание в пятницу. — Каро серьезно смотрела на меня. — Отец терпеть не может тратить деньги на профессионалов. К адвокатам он без причины не пойдет. У нас четыре дня. Четыре дня на то, чтобы убить его.

 

Глава шестая

Путь тревоги

Мы пошли в ботанический сад, уселись под соснами и принялись курить травку, раздумывая, как побыстрее привести жизнь Гордона к логическому заключению, умудрившись при этом не навлечь беду на собственные головы. Каро предложила напугать его.

— У отца застойная сердечная недостаточность, — говорила она. — Внезапный шок его прикончит.

— Если его не прикончила нагота Эйлин…

— Ты должен что-нибудь придумать!

— Я? С какой стати? Это ты жаждешь его смерти.

— Ты мог бы спрятаться за его машину и выпрыгнуть оттуда. Иди запустить петарду под его окном.

Господи, как ей приспичило!

— Каро, он же твой отец. Не бери грех на душу.

— Моя душа тут ни при чем, — ответила Каро. — Бывают люди отвратительные и совершенно бесполезные. Убив его, ты только окажешь всем услугу.

— Я осуждаю смертную казнь.

— Я тоже, — согласилась Каро. — Смертная казнь обычно достается тем, кто не может нанять адвоката. Мы же просто избавляемся от типов вроде моего отца. Такие люди отравляют жизнь окружающих и ни на что не годны.

— Ну, кое-что он в жизни совершил. Дал сперму, оплодотворившую яйцеклетку, из которой появилась ты.

Каро пихнула меня в бок.

— Мерзость какая!

От наркотиков Каро захотелось съесть что-нибудь сладкое, но она не могла подняться. Я вызвался дойти до кафе купить пирожных. Когда я вернулся, Каро уже была не одна.

Высокий обаятельный бородатый мужчина стоял перед ней и прижимал ее к дереву. Левой рукой он крепко держал Каро за подбородок так, что она не могла шевельнуть головой. Я узнал его — мы уже встречались. Это был тот самый похожий на Иисуса парень, который поджег мою книгу. За его спиной стоял прыщавый пацан, который приходил вместе с ним в магазин. Тут же — толстый бородатый мужик лет сорока, больше всего похожий на джазового саксофониста. Оба курили.

Как только Иисус заметил меня, он тут же отпустил Каро, отступил и покосился в мою сторону.

— Привет-привет! А вот и Киллер! — Кажется, он меня не узнал.

Я молчал — от страха я попросту не мог говорить.

— Каролина тут болтает, что ты серьезный малый… Не больно-то серьезно ты выглядишь. Я, правда, на Христа тоже не тяну. Так что внешность обманчива. — Иисус перевел взгляд на мой пакетик. — Глядите-ка, он нам пирожные купил.

Я отдернул руку.

— В чем дело?

— Ее спроси, — ухмыльнулся Иисус. Каро молча взирала на меня.

— Я в этом месяце не получил причитающихся денег, — пояснил Иисус. — Срок истек пять дней назад.

— Да отдам я! Через несколько дней! Все отдам! — запротестовала Каро.

— Неужели? Клад отроешь, что ли? — Иисус развернулся и посмотрел на меня, склонив голову набок. — Мы раньше не встречались, сынок?

Я промолчал. Иисус вновь перевел взгляд на Каро.

— Как тебя угораздило связаться с таким отребьем?

— Мы любим друг друга.

— Видали? — Иисус улыбнулся до ушей. — Трогательно. Одобряю. Возлюби ближнего своего. Так, Пит?

Прыщавый парень с ухмылкой кивнул.

— Держись подальше от этой женщины, — предостерег меня Иисус. — Каждый раз, как ты ее касаешься, ты теряешь частичку своей души. До добра она не доведет. Эта женщина — сосуд греха.

Иисус, Прыщавый и Джазист переглянулись и рассмеялись. Каро потупилась.

Иисус приобнял прыщавого парня за плечи.

— Это мой младший брат. Пит зовут. Я его Скалой кличу. Пит-Скала.

Скала поклонился.

— Ладно, — обратился Иисус к Каро, — добавлю еще пять тысяч к общему счету. Неприятность, да, но вы сами виноваты. Не надо было меня злить. Сказали бы сразу, где мои деньги.

— Слово даю, к концу месяца я все достану, — промолвила Каро.

— Твои обещания лепешки коровьей не стоят. Джазист схватил Каро, Иисус принялся рыться в ее сумке. Там нашлось, наверное, штук двадцать кредиток. Он разложил их прямо на земле.

— Посмотрим… «Американ Экспресс», «Альянс»… Да у тебя кредита на сто пятьдесят штук, не меньше! Могла бы у этих лохов денежки взять и мне передать. Кстати, у тебя за эту неделю проценты набежали.

Иисус взглянул на меня, явно ожидая реакции. Я молча шагнул вперед. Скала сунул руку за пазуху. Иисус отрицательно покачал головой.

— Чтоб я тебя больше не видел, — кинул он мне. Щелкнул пальцами и обернулся к Каро. — А с тобой мы еще увидимся.

Иисус, его брат и Джазист расхохотались и пошли прочь.

— На самом деле его зовут Виктор Каллаган, но все называют его Плохой Иисус. Он в моем списке.

— Я думал, ты пошутила.

Мы пили коктейль в любимом пабе Каро на набережной в Ричмонде. Моросило, капельки дождя вспарывали Темзу, как наконечники стрел.

— Ты правда не слышал про Плохого Иисуса? По-моему, его каждая собака знает, — покосилась на меня Каро. — Не очень-то ты в наших делах разбираешься.

— Я и не претендую.

— Отцовские деньги нужны мне из-за Иисуса.

— А поподробнее?

Каро поставила стакан на стол и посмотрела на пляшущие в воде огни. Ее торжественное молчание длилось довольно долго.

— Нас познакомил Уоррен, — заговорила она наконец мертвенным голосом. — Уоррен работал на него. Я влипла в неприятную историю с кредитной аферой.

— Неприятную?

— Мягко сказано. Я влезла в долги под чужим именем. Полиция сидела у меня на хвосте. Уоррен сказал, что знает человека, который все уладит. Так я и познакомилась с Плохим Иисусом. Мы встретились в пабе, он сказал, что вытащит меня из беды за определенную плату. Назвал сумму: двадцать тысяч. У меня таких денег не было. Иисус это прекрасно знал, вот мы и решили, что я буду платить ему каждый месяц. Такое предложение мне подходило. Через две недели мне сказали, что все обвинения против меня сняты. Я с ума сошла от радости.

— Хочешь сказать, этот тип ростовщик?

— Кроме всего прочего, да.

— Ты заняла двадцать тысяч у ростовщика? Каро, да ты рехнулась.

— Это у нас семейное, — горько ответила она. — Тогда мне казалось, что Иисус нормальный парень. Только потом я узнала, что он просто чудовище.

— Сколько ты ему должна?

— Трудно сказать. Может, сто двадцать тысяч. Около того.

— Боже правый!

— Да… Как видишь, процент растет каждый месяц. И потом непредсказуемые долги вроде сегодняшней пятерки.

— С этим что-то надо делать.

— Например?

— Пойдем в адвокатскую контору. Каро засмеялась и обрызгала меня виски.

— А почему он в мой магазин пришел? — спросил я.

— Наверное, знает, что ты все время меня любил.

— Откуда? Ты ему рассказала?

— Ну нет.

— Так откуда он знает?

— Иисус все видит.

— Что-то не складывается мозаика. На что ростовщику сдался твой бывший парень?

— Понятия не имею. Меня осенило:

— Мне приходят письма. Какой-то аноним поливает меня дерьмом. Может, это он пишет?

Каро покачала головой.

— Ребята вроде Иисуса не утруждают себя писаниной. Если бы он хотел кому-то навредить, привязал бы бедолагу к машине и гонял, пока у жертвы голова не отлетит.

Я отпил из бокала, тщетно пытаясь сдержать рвущийся вопрос:

— Вы с Иисусом… Вы…

— Нет!

Я вздохнул с облегчением — как плохой актер.

— Должен признаться, Каро, для умненькой девочки ты вела себя довольно глупо.

— Знаю. Но я все думала: «Я единственный ребенок в семье. В один прекрасный день я унаследую дом, сбережения и расплачусь с Иисусом». — Ее глаза наполнились слезами. — Марк, ты даже представить себе не можешь, как мне страшно…

Особо напуганной она не выглядела. Выпившей — это да.

— Что там Иисус болтал о процентах? Каро поколебалась.

— Откуда я знаю? — Она дернула плечами. — Он просто псих. Открывает рот — вот и льется дерьмо.

— Он сказал, что не получил проценты за эту неделю. Каким образом ты платила проценты? У тебя же нет денег.

— Я ему подбрасывала сотню-другую… — Каро прижалась лицом к моему плечу. — Так, чтобы над душой не стоял.

Вечером я пошел на занятие по единоборствам. Что бы меня ни ожидало, следовало подготовиться. Ленни снова принялся настаивать, чтобы я со всей силы ударил его в живот.

— Гудини разве не от этого умер? — спросил я.

— А мне почем знать?

В этом весь Ленни. Мастер мирового уровня по карате, однако на Японию, дзен и монахов из Шаолиня ему плевать. Его интересы ограничиваются выпивкой, тушением пожаров и мордобоем.

Будучи пожарником, он спасал людей и входил в горящие здания, но когда его просили рассказать какой-нибудь забавный случай из практики, неизменно вспоминал, как вынес из горящего дома голую девушку. «Таких сисек я в жизни не видел», — любил он повторять.

Я послушно ударил его в живот со всей силы. Ленни зло вскрикнул.

— Извини. — Откуда только силы взялись?

— Я кричу не потому, что мне больно. Дурак. Я использовал… как это там называется? Чи. Энергию. Если крикнуть, блокируя удар, противник причинит тебе меньше вреда. Я как бы собираю всю силу в одной точке. — Он хлопнул рукой по солнечному сплетении. — Давай бей.

Я врезал ему в живот еще несколько раз. Каждый раз Ленни издавал громкий крик. Потом пришла его очередь бить.

— Но у тебя черный пояс, третий дан, — протестовал я.

— И что?

— Ты можешь меня покалечить.

— Не бойся, я придержу руку.

Я собрался, и как только его кулак полетел ко мне, я призвал всю свою чи и закричал. Через мгновение я понял, что лежу на спине.

— Черт! — Внутренности отзывались болью. — Ничего, — похвалил меня Ленни. — Молодцом держался.

Он заставил меня встать и снова ударил. После третьего раза мне стало совсем плохо. Когда пришла моя очередь бить Ленни, я собрал всю силу и с громким криком ударил. На этот раз удар вобрал всю мою боль, все разочарование. Ленни покачнулся.

— Вот что я тебе скажу, сынок, — улыбнулся он, — ты чертовски постарался. Бей так, как сегодня, и проблем не будет.

В душе Ленни сделал мне коммерческое предложение.

— Послушай, я тут подумал… — начал он. — Помнишь, мы про твой удар ногой говорили? Что я там сказал насчет улучшения?

— Насколько я помню, ты обозвал меня безнадежным болваном.

— Правда? Ну так у меня есть кое-что полезное. Растягивающий набор для ног.

— Растягивающий набор?

— Да. Уступлю за сорок фунтов.

Мы прошли в белый фургон, и Ленни извлек на свет божий два длинных прута регулируемой длины. Прутья соединяло некое подобие ручки. Предполагалось, что устройство надо приставить к лодыжкам и надавить — прутья разведут ноги.

— И что, помогает? — усомнился я.

— Еще как! — заверил Ленни. — Откуда, думаешь, у меня такая растяжка?

Дебильное устройство энтузиазма не вызывало, но мне хотелось завести более тесные отношения стренером.

— Ладно, — сказал я, — согласен. Только подбрось меня до дома. Тяжелая штука.

— По рукам, — кивнул Ленни.

Он повез меня домой, избавив тем самым от утомительного путешествия на автобусе. По пути я попросил Ленни рассказать мне пару анекдотов про пожарников. Он ни одного не зная.

— Хотя есть у нас одна пословица. Некоторые горящие дома такие грязные, что приходится вытирать ноги перед тем, как выйти.

Я выдавил натянутый смешок. Ленни спросил, чем я на жизнь зарабатываю. Я ответил.

— Плохо дела идут? — поинтересовался он.

— С чего ты взял?

— Ты волнуешься. Я вижу. На лбу морщины появились. — Ленни улыбнулся каким-то своим мыслям. — Ты должен идти путем воина. А не путем тревоги.

Пока я ходил домой за деньгами, Ленни рассматривал мои книги. Со внезапным проблеском надежды я предложил Ленни поменять приспособление на книгу, если что-нибудь придется ему по душе.

— Книга за сорок фунтов? Что за чушь.

Пока я ходил в туалет, в дверь постучали. Я подумал, что это Каро, а может, кто-то пришел жаловаться, что Ленни припарковался на тротуаре. Окно в ванной было открыто, и я выглянул на улицу. Ленни открыл дверь, раздались крики и звуки борьбы. Я перегнулся через раму, чтобы лучше видеть, и заметил, как за поворотом мелькнули тени.

Я натянул штаны и побежал вниз выяснять, что случилось. Ленни стоял на пороге и смотрел на мостовую. В водостоке валялся какой-то здоровяк. В руках он сжимал бейсбольную биту — не больно она ему помогла. Его лицо походило на раздавленный клубничный пирог.

— Что стряслось? — выпалил я.

— Я открыл дверь, а этот идиот попытался мне врезать, — удивленно пояснил Ленни. — Их было двое. Второй сбежал.

Здоровяк закашлялся, у него на губах выступили кровавые пузыри.

— Черт! — Я был удивлен ничуть не меньше. — А ты?

— Поставил блок, потом дал ему локтем по морде, — объяснил тренер. — Локоть — одна из самых смертоносных частей тела.

— А зачем ты втирал нам, что лучше всего убежать?

— Не успел, — устало ответил Ленни. — По-моему, они приняли меня за тебя. Может так быть?

Я оглядел Ленни с ног до головы. Надо признать, мы одного роста, пострижены примерно одинаково, да и уши у нас обоих торчат в стороны. Я бы сказал, что я выгляжу помужественнее, хотя не факт.

— Ладно. Не поделишься, что надо сделать, чтобы в гости пришли милые ребята с битами?

Я пропустил вопрос мимо ушей:

— Давай вызовем «скорую».

— Ты звони, а я пойду локоть под холодную воду суну.

Ленни поднялся в ванную. Прежде чем вызывать врачей, я пошел посмотреть, чем занимается тот здоровяк. Здоровяк ничем не занимался, его попросту не было. Он сбежал, оставив на улице кровавый след.

 

Глава седьмая

Когда вы убили своего отца?

Следующий день начался многообещающе. Магазин я открыл в девять. У дверей толпились люди, но заходить никто не спешил. Я вошел на свой сайт и увидел, что кто-то заказал самую дорогую книгу — «Казино Рояль», триста фунтов, без суперобложки. Я возликовал и пошел к шкафу за книгой. Ее там не оказалось.

Я не особенно насторожился. Я часто забывал класть книги на место. Брал самое дорогое издание, наслаждался, а потом оставлял его где ни попадя. Если книга пропала таким образом, поиск в сердцах ничего не даст. Надо расслабиться, пройтись, подумать. Это помогает восстановить последовательность событий и найти пропажу.

Поэтому я закрыл магазин, перешел через дорогу и заглянул в кафе к Джеффу. Заказал блинчики с горячим шоколадом и постарался расслабиться. Джефф (он частенько покупал у меня книги по садоводству) бродил туда-сюда и пытался обсудить со мной проблемы международных отношений.

— Ачто на Ближнем Востоке делается? Отдыхать туда не поедешь… А ООН? Что скажешь? Назови хоть две объединенные нации…

Когда я вышел из кафе, из дверей местной автошколы показались двое подростков. Сначала я не обратил на них внимания, но когда я стал отпирать магазин, один из мальчишек заговорил со мной. На вид ему было лет шестнадцать, высокий, жилистый и мускулистый. Я не понял ни слова, однако звучало все это подозрительно знакомо.

— Ты чё на моего брательника наехал, чмо, в натуре!

— Простите?

Я оглянулся и увидел, что Качок стоит рядом с Фашистиком — сыном Гавкера.

— Чё? Чё? — не унимался Качок. Я понял, что они братья.

Я вбежал в магазин и захлопнул за собой дверь. Подростки прижались к стеклу, принялись корчить рожи и тыкать в меня пальцами. Потом им это надоело, и они ушли. Я подождал немного, высунулся и посмотрел вокруг. Братьев нигде не было.

Я зашел обратно и на всякий случай закрыл дверь. Сел за стол, вошел на сайт и просмотрел заказы. Минут через десять в дверь грубо постучали. Мальчишки вернулись с отцом.

Гавкер прижался лицом к стеклу и попеременно указывал то на меня, то себе под ноги, приглашая подраться. Что же меня остановило? Помимо здравого смысла — то, что в руках Гавкер держал заряженный самострел.

Увидев, что я не склонен принять вызов, грубиян подергал дверь и лишний раз убедился, что она заперта. Тогда вся семейка принялась танцевать какой-то устрашающий танец. Они Скакали и кривлялись под окнами. Гавкер стащил футболку и представил на мое обозрение мощный торс, по цвету и текстуре больше всего напоминающий свиное сало. Он прыгал возле двери, демонстрировал бицепсы и тыкал в меня пальцем. Сыновья подражали отцу — плевали в окно, кричали и как петухи сталкивались грудью.

Представление длилось минут пятнадцать. Наконец мои мучители двинулись прочь, продолжая орать и Приплясывать.

Не успел я отмыть плевки с окна, как в дверях показалась Каро. Она была сильно взволнована. К ней приходили двое полицейских — расспросить об Уоррене. Кто-то видел, как неизвестный столкнул беднягу под поезд. Составили и портрет подозреваемого, но тип на фотороботе настолько отличался от меня, что Каро без тени сомнения заявила, что видит данного субъекта впервые в жизни. И все же визит ее насторожил.

— Как думаешь, они тебя подозревают? — спросил я.

— Нет.

— Ты призналась, что Уоррен тебя преследовал?

— Нет. — Каро взглянула на меня с отчетливым упреком. — С какой стати!

— Значит, им ничего не известно. Так что ты дергаешься?

— Мне не понравилось, как они на меня смотрели.

Я закрыл магазин на обед. Взявшись за руки, мы пошли прогуляться — не потому что нам хотелось гулять, а потому что это помогало мне сосредоточиться. Мы сели на скамейке возле «Вулворта» и уставились на грязный поток машин.

— Я все думаю: что бы сделал мой отец, — заговорил я.

— Я его помню, — улыбнулась Каро. — Красавец мужчина, да?

— Папа? Да ты что? Ты его ни с кем не путаешь? Он сильный, да. Надежный. Не сдается, пока не найдет выход.

— Ну и? — Каро явно имела в виду, что пора переходить к делу.

Если бы я не был правильным мальчиком из книг Ника Хорнби, я бы разбил ей лицо.

— Я собираюсь поступить, как поступил бы мой отец, — объяснил я. — Я пойду и поговорю с Гордоном — как мужчина с мужчиной. Попробую все уладить.

Каро выпрямилась и посмотрела мне в глаза. Ее цинизм куда-то испарился.

— Думаешь, получится?

— Да, — твердо сказал я. — Не важно, урод он или нет, я видел, как он на тебя смотрит. Старик тебя обожает. Я выложу всю правду: что ты боишься остаться без наследства, что ты попала в беду, но слишком гордая, чтобы признаться…

— Мне нравится, — кивнула Каро. — Хорошо сказано.

— Объясню, что дело не только в деньгах. Тебе нужна его любовь.

— Только не говори про Плохого Иисуса, — попросила она. — Скажи, что я неудачно вложила средства.

— Ладно.

— Завтра вечером.

— Почему завтра?

— Эйлин — медиум. Завтра вечером она будет общаться с духами, и папа весь вечер просидит один.

Я взял пистолет Уоррена и заткнул за пояс. Пистолет предназначался не Гордону; я собирался побеседовать со стариком, а не убивать его. Просто последние события отбили у меня охоту гулять в темноте.

Ленни утверждал, что в настоящем бою лучшая защита — это бегство. «Сейчас любой сопляк таскает нож. Даже если ты круто дерешься, кто-нибудь может зайти тебе за спину и пырнуть. Презирай себя на здоровье за бегство; это лучше, чем оставить жену вдовой, а детей — сиротами».

Теперь потребность в бегстве отпадала. Если я наткнусь на Плохого Иисуса (или он наткнется на меня), у меня будет верный ответ на его высокомерные штучки. Самый убедительный ответ.

Позади кто-то шел. Я решил проверить — вдруг за мной следят? — и проскользнул за ворота с вывеской «Коммивояжерам вход запрещен». Я подождал в саду, пока незнакомец пройдет. Это оказался старик — седой старик в плаще и с тростью в руках.

В двадцать минут девятогоя уже звонил Гордону в дверь. Ночь выдалась ветреная, деревья гнулись и стонали. Казалось, ветер нес запах денег из богатых домов. У соседнего подъезда приветливо горели яркие огни. Раздался шум колес, потом — слова приветствия. Кто-то приехал в гости на ужин. Открылась дверь дорогушей машины (о, у моих машин двери открывались совсем не так). Послышался женский смех, и веселые голоса затихли вдали.

Я наконец понял, почему Каро так бесилась. Ее отец был при деньгах. Дом, конечно, не мог сравниться, скажем, с резиденцией Джаггера, но Гордону определенно не приходилось экономить. Отпрыски богатых родителей жили на содержании в модно обставленных резиденциях, а единственная дочь Гордона ударилась в аферу, чтобы хоть как-то выбраться из дыры и отдать долги.

Гордон не отвечал, так что я навалился на звонок и издал типичный звонок в стиле хэллоуиновских попрошаек. В коридоре послышалось шарканье. Затем — тишина, словно кто-то прислушивался.

— Кто там? — спросил высокий женоподобный голос.

— Марк, — как можно веселее ответил я. — Друг Каролины. Мы к вам заходили на днях.

Снова тишина, словно Гордон мне поверил, но раздумывал, стоит ли надрываться и открывать мне дверь.

— Что тебе надо?

— Да так, решил зайти по-дружески.

— С какой стати?

— Из самых теплых побуждений.

Раздалось кряхтение. В замке повернулся ключ, дверь отворилась, и я увидел Гордона в халате и тапочках. Голые лодыжки сияли белизной, из-под халата высовывалась отвратительная зеленоватая пижама. Для человека, который по уши увяз в дерьме, Гордон был настроен довольно враждебно. Увидев, что я ничего не принес к столу, он попятился, склонив голову набок.

— Слушай, я хотел одну передачу посмотреть, так что ты не вовремя.

— А что, записать ее нельзя?

— Видишь ли, нет. Я поставил запись на другом канале.

— Передача во сколько?

— В девять.

— Вот видите, у нас еще сорок минут.

— Знаю, но я хотел кофе выпить и газету найти…

— Что, на это уйдет сорок минут? Гордон неожиданно рассмеялся:

— Конечно, нет. Ну и ловкач ты! — Он отступил, впуская меня в дом. Похоже, в голове у него сложился определенный план. — Кофе я могу прямо сейчас сделать, чтобы не тратить время.

Я проследовал за хозяином на кухню. В гостиной орал телевизор. Гордон принялся увлеченно хлопотать вокруг чайника, но неожиданно присел на табуретку и замер, тяжело дыша.

— Вы как? — забеспокоился я.

Он отмахнулся, показывая, что дышать ему в данный момент важнее, чем отвечать на вопросы.

— Понимаете, — перешел я к делу, — у Каро нет денег, и она боится, что ваш брак повлияет на ее будущее.

Гордон с улыбкой кивнул, и я уж было решил, что мое убийственное обаяние действует. Увы, я ошибался.

— Неужели, — усмехнулся Гордон. — Так-так. Что же она сама мне не сказала?

— Она слишком гордая. Вы же знаете, как бывает. Сначала молчат о простых вещах, а потом все становится сложнее и сложнее — об этом уже и не расскажешь.

Гордон смотрел на меня, как на идиота. В чем-то он, наверное, был прав.

— Послушай, Родни, — заговорил он, подняв указательный палец.

— Я не Родни. Гордон меня не слышал.

— Ты думаешь, я круто обошелся с дочерью. Бьюсь о заклад, она не говорила о вкладе на ее имя.

— Не говорила.

— Когда Каролина появилась на свет, мы сделали специальный вклад. Каждый год добавляли тысячи четыре, точно не помню. Когда ей исполнился двадцать один год, она получила деньги в свое распоряжение. Восемьдесят пять тысяч фунтов. Можно купить квартиру или даже дом… У нее в то время была приличная работа, так что Каролине было по силам выплачивать закладную.

И что же она сделала? Ушла с работы, совершила кругосветное путешествие, купила машину и спустила деньги на шмотки. Через полгода денежек и след простыл. Ты можешь сказать, что трата денег — личное дело моей дочери. Согласен. Но тогда мои деньги — исключительно мое дело.

Рассказ меня удивил, хотя я постарался не подать виду.

— Допустим. Признаю, Каролина поступила неправильно. Однако подумайте сами, кто в двадцать один год поступит иначе? Что мы знаем о жизни в этом возрасте?.. Не понимаю, к чему вы клоните.

— К чему я клоню? — Гордон залил кофе кипятком. — Каролина — взрослая девочка. В жизни она ничего не добилась. Мне жаль, да, но я тут ни при чем. Мне семьдесят три года, и на закате жизни я неожиданно обрел счастье. Моей женой станет прекрасная женщина. Не Каролина ухаживает за мной, обо мне заботится Эйлин.

— Выходит, Каро права? Вы не намерены оставить ей дом. Что бы сказала на это ее мать?

— Не ваше дело. И не ее.

— Вы понимаете, что ваше отношение обижает Каро?

— А знаешь, что меня обижает? Отношение моей дочери. Когда я был в ее возрасте, я не ждал, что родители оставят мне дом.

— А что, было что оставлять?

— Нет. Но это к делу не относится! — Гордон разозлился. — В молодости у нас в колледже учился парень по имени Димбо-Болтун. Естественно, по-настоящему он был не Димбо и даже не Болтун, но именно так мы его прозвали. Бедный Болтун. Он только и говорил, что о матери, которая второй раз вышла замуж и вычеркнула его из завещания. Ужасно… Не хочу, чтобы Каролина чувствовала себя обделенной.

— Вы имеете в виду, что позаботитесь о ней?

— Я имею в виду, что не стоит выдумывать то, чего нет. — Гордон посмотрел на часы и встал. — А теперь извини, скоро начнется передача. Я все серии смотрел, не хочу пропускать.

Я окинул старика оценивающим взглядом. Благообразная седина, шкиперская бородка — он мог бы красиво состариться. Все данные налицо. Если бы это тело населил иной дух, разница была бы разительной. Каро права. Старикашку переполняли эгоизм и всепоглощающее безумие. Он вычеркнул единственную дочь из завещания, наплевал на волю покойной жены и теперь ждал, что его похвалят за такое преступление.

— Значит, кредит на покупку машины не обсуждается?

— Какой кредит?! — возопил Гордон. — Мы оба прекрасно знаем, что я из этих денег и пенни не увижу.

Пора было уходить. Гордон действовал мне на нервы. В коридоре я решил нанести заключительный удар.

— Кстати, вы сломали мне боковое зеркальце.

— Чего?

Я объяснил, что случилось. Он стал отрицать. Я напомнил, что Каро все видела.

— Не будем делать из мухи слона, — предложил я. — Заплатите за зеркальце, и я не буду портить вам права.

— Нет! Нет! — Гордон явно завелся. — Не смей на меня давить!

Он принялся бегать взад-вперед, заложив руки за спину.

— Я на вас не давлю, — терпеливо сообщил я. — Вам просто на месте не сидится.

Гордон сверкнул налившимися злобой глазами:

— Слушай, ты, надменный ублюдок! Ты заявляешься сюда, треплешь мне нервы, указываешь, что мне делать с моим домом, с деньгами… А получив от ворот поворот, пытаешься выдавить деньги, обвиняя меня в том, к чему я отношения не имею! И ты это прекрасно знаешь! Катись ты знаешь куда.

Во время этой речи лицо Гордона три раза меняло цвет: красный, пурпурный, наконец малиновый. В конце концов отец Каро сделался похож на портрет Френсиса Бэкона. Внезапно Гордон пошатнулся и упал на спину. Тяжело приземлился — шмяк! — и в воздух взвилось облачко пыли. Пыль была не от ковра, а от самого Гордона.

Я застыл. Потом рассмеялся — неожиданно для самого себя. То был смех детского ликования, за которое я отказываюсь нести ответственность.

Гордон по-прежнему лежал на спине, бородка топорщилась в потолок, один тапок почти свалился с ноги. Его глаза были закрыты. Я наклонился и похлопал старика по щекам.

— Гордон? Гордон? — Ударил посильнее. — Гордон! Что с вами?

В горле послышалось клокотание. Потом он замер. Я попытался нащупать пульс, но у меня ничего не вышло. Отец Каро скончался.

Я бросился через весь дом, пытаясь найти телефон. Телефон обнаружился на кухне. Я схватил трубку и хотел было вызвать «скорую». Потом задумался. Если вызвать врача, Гордона могут еще спасти. Каро меня не простит. Я сам себя не прощу.

Так что я положил трубку на место, проследовал в коридор, перешагнул через старика и тихонько вышел.

 

Глава восьмая

Мужчина и шлюха

Когда Каро наконец открыла мне дверь, я увидел, что на ее лице блуждает странная улыбка, а в глазах — нездоровый блеск. Днем она наглоталась какой-то гадости. Пять часов спустя ей стало совсем хорошо. Я в некотором оцепенении поведал Каро о судьбе отца. Она притянула меня к себе и страстно поцеловала.

— Он неважно выглядел, когда я уходил.

Я говорил, что это нелепо, но Каро настояла на своем: она хотела увидеть тело.

— Мне надо убедиться. Этот мешок с дерьмом мне всю жизнь испортил.

Я повез Каро к отцовскому дому. Стоило машине подпрыгнуть на выбоине, как новоявленная сирота заливалась нервным смехом. Мы припарковались чуть поодаль и подошли к двери. Каро уже собиралась вставить свой ключ в замок, но я схватил ее за руку.

— А если Эйлин дома?

— Да нет, она до утра с мертвецами общается.

— А если вернулась?

— Марк, расслабься, ее здесь нет. Иначе стояла бы машина…

— Давай, позвоним. На всякий случай.

Каро недовольно повела плечами, но прижала кнопку звонка. Чуть погодя она все же открыла дверь ключом. И тут нас постиг первый шок. Коридор был пуст.

— Ты же сказал, он упал на пол? — Да.

— Ну и где он?

В гостиной по-прежнему надрывался телевизор. Каро на цыпочках прошла по коридору, заглянула в комнату — и резко отпрянула. Потом поманила меня. Я подошел: Гордон сидел перед телевизором, смотрел комедийный сериал.

От неожиданности Каро резко протрезвела. Мы поехали ко мне домой.

— Он не умер… — безутешно стонала Каро. — Ты сказал, что он умер, а он жив. Ну что ты за подонок?

— Каро, клянусь, он был мертв. Я пульс не нащупал.

На моей улице стояли полицейские заграждения. Впереди вспыхивали огни. К небу поднимался столб серого дыма. У заграждений к машине подошел полицейский.

— Придется объезжать, сэр.

— Там что, взрыв?

Полицейский не ответил, только снова повторил про объезд.

— Но я там живу!

— Мне очень жаль. — Черта с два ему было жаль. — Припаркуйтесь поближе и пройдите пешком.

Так мы и сделали. Я поставил машину на одной из боковых улочек и вернулся. Около моего магазина стояли две пожарные машины. Я сразу понял, что это значит, бросил Каро и побежал. Сквозь выбитые окна вырывались яркие языки пламени. Даже в пятидесяти метрах от магазина стоял невыносимый жар. Буквы вывески оплавились, некоторые совсем отвалились. Раньше там было написано: «РЕДКИЕ КНИГИ МАРКА МЭДДЕНА»; теперь вывеска гласила: «ЕДКИЕ КНИГИ». Каро догнала меня и взяла за руку.

— Нет… — прошептала она. — Нет…

Любимая понимала, что я потерял. Дом и дело. Все мои чудесные книги пропали. Вся жизнь погребена под обломками и пеплом. Иного я и не заслужил.

Полицейский коротко меня опросил и, заметив, что я не в состоянии отвечать на вопросы, осведомился у Каро, есть ли кому обо мне позаботиться. Каро вызвалась помочь, хотя сама выглядела немногим лучше меня, так что ответом констебль не удовлетворился. Он позвонил моему отцу. Папа приехал за нами в своем морозильном фургоне и тут же принялся утешать меня, повторяя, что страховая компания возместит все убытки.

Мы с Каро сидели бок о бок за кухонным столом. Мама приготовила нам горячий бренди и теперь ворковала что-то успокаивающее.

— Главное, что вы не пострадали. Да, книги сгорели. Да, дом сгорел. А если бы там были вы? Даже представить страшно.

Мама, вечная медсестра, всегда искала что-то позитивное. Наверное, так же она утешала больных-лаково и тепло. Да, тебе ампутировали руки и ноги. Но зубы-то целы.

Папа не нашелся, что сказать, и пошел готовить нам карри. Если честно, только карри он и умел готовить. Мы еще не ужинали, так что пришлось согласиться. Папа, кажется, очень обрадовался.

— Оставайся, — предложила мама. — В доме беспорядок, но спать можно в твоей старой комнате;

— Не стоит, — отказалась за меня Каро. — Марк поживет у меня. Я только «за». — Она улыбнулась своей полубезумной улыбкой. — Кстати, он вам сказал?

— Что? — хором спросили мои родители, точно персонажи в плохой пьесе.

— Мы решили пожениться, — спокойно пояснила Каро.

— Пожениться? — Мама бессильно опустилась на стул. — Дом сгорел, а вы решили пожениться? — переспросил отец. — По-моему, не самое подходящее время.

Я удивился еще больше родителей. Мама с папой смотрели на меня, ожидая объяснений. А что я мог сказать? Я влюблен в ненормальную.

Наутро мы с Каро позавтракали в кафе у Джеффа, разглядывая дымящиеся останки того, что было моим домом. По всей улице валялись черные обрывки драгоценных книг.

Каро старалась меня подбодрить. Она как раз жевала мелба-тост.

— Знаешь, что этот бутерброд придумала Нелли Мелба, когда случайно попала трусами в тостер?

— Знаю, — мрачно кивнул я. — Слышал.

Джефф так за меня переживал, что накормил нас завтраком бесплатно.

— Помню, отец про бомбежки рассказывал, — говорил он. — Люди в одночасье все теряли. Ужас.

За картошкой с грибами и беконом Каро снова заговорила о свадьбе:

— За последние двадцать четыре часа столько всего случилось. Кошмарные сутки. Отец не умер, ты всего лишился. И я подумала: Как от этого уйти? Как превратить кошмар в нормальную жизнь? Выход есть. Нам надо пожениться.

— Значит, ты меня любишь?

— Не буду врать. — Каро дернула плечами. — Я не уверена, что вообще кого-то люблю. Впрочем, из всех, кого я знаю, ты мне наименее противен.

— Ах вот как. Ну спасибо.

— Надо попробовать. Может, повезет.

— До сих пор нам не очень-то везло.

— Ты не хочешь на мне жениться?

— Хочу, — возразил я, — хочу. Просто, знаешь ли, перед помолвкой принято ставить жениха в известность.

В четверг Каро отказалась вставать. У нее в голове не укладывалось, что через двадцать четыре часа родной отец вычеркнет ее из завещания. В моем сердце радость тесно переплелась с ощущением, что мир — комок зловонных испражнений.

Девушка, которой я восхищался со школы, решила стать моей женой. С другой стороны (и эта сторона здорово меня смущала), я потерял жилище и заработок. До тех пор, пока страховая компания не осчастливит меня выплатой, я был лишен средств к существованию.

Я сидел в гостиной и слушал, как над домом гудят самолеты, когда зазвонил домофон.

— Здравствуйте, можно мисс Бигун? — услышал я мужской голос.

— Тут таких нет, — ответил я.

— Она здесь больше не живет? — Посетитель явно расстроился.

— Нет.

У телефона громоздилась кипа счетов и повесток, адресованных либо некой Иви Бигун, либо особе по имени Чайл Конкарн. Все ясно. Каро урок не пошел на пользу, она продолжала оформлять кредитки на чужое имя — просто потому, что ей это удавалось.

Я подошел к окну и посмотрел на визитера — для судебного пристава он был староват. Несколько минут он топтался у дома, напряженно вглядываясь в окна, потом сел в машину и уехал.

У меня зазвонил мобильник. Я взял трубку.

— Мистер Мэдден? — Голос звучал сухо и официально. Звонивший представился детективом Флеттом. У него ко мне несколько стандартных вопросов по поводу пожара. Смогу ли я сегодня подъехать в участок?

— Что случилось? — поинтересовался я.

— Будет лучше, если мы поговорим с глазу на глаз, — холодно ответил Флетт.

— Для кого лучше?

— Для всех.

Я приехал в Ричмонд и зашел в полицейский участок. Когда я сказал дежурному, что ищу Флетта, меня попытались удержать.

— Он очень занят. Подождите, вас вызовут.

— Вы не понимаете, — настаивал я. — Мистер Флетт сам мне звонил. Он меня ждет.

У кабинета образовалась очередь: несколько наркоманов и псих, у которого украли велосипед. Я не сразу понял, что он сумасшедший.

— Я ехал через ботанический сад, — рассказывал он мне, — ко мне подбежал парень, столкнул меня с велика и уволок его.

— Запомнили вора?

— Да, это был кентавр.

— Наполовину человек, наполовину лошадь?

— Именно.

— Кентавр уехал на вашем велосипеде?

— Не смешите меня! — В голосе психа прорезались нотки раздражения. — Как он мог на нем уехать? Он его толкал. Вы видели, чтобы кентавры на велосипедах катались?

Наконец белобрысый полицейский вызвал меня в отдельную комнатку. Это и был детектив Флетт. Я ему улыбнулся, но ответной улыбки не получил. Он даже руки мне не подал.

Флетту было лет тридцать, однако глаза оказались старческие и мертвые. Белая рубашка пропиталась потом, галстук свободно висел на шее, а ширинка была расстегнута. Про ширинку я говорить не стал, чтобы ненароком его не обидеть. Как правило, люди не любят, когда кто-то обращает внимание на их маленькие недостатки.

— Вам, наверное, будет интересно узнать последние данные о пожаре, — начал он так, словно обращался к закоренелому преступнику.

— Я слушаю.

— Больше всего похоже на поджог.

— С чего вы взяли?

— На пепелище мы нашли остатки «Домашнего полена».

— Это еще что такое?

— Растопка для ленивых. Людям, у которых в доме камин, иногда трудно его растопить, понимаете? А с «Домашним поленом» все просто. Его выпускают «Брайант энд Мэй», они еще спички делают. В сущности, «Полено» представляет собой бревно, покрытое легковоспламеняющейся смесью. Продается в специальной бумаге. Поджигаете бумагу с одного конца — и дело сделано. Похоже, наш преступник поджег такое бревно и кинул его вам в окно. Пожар гарантирован. О книжном магазине и говорить нечего.

— Черт, — не удержался я.

— Прошу прощения? — Похоже, моя несдержанность задела детектива.

Я постарался взять себя в руки и рассказал ему про письма с угрозами.

— У вас они сохранились? — спросил Флетт?

— Да.

— Можете мне переслать? Возможно, нам удастся узнать, откуда их отправляли.

— Значит, кто-то и впрямь меня ненавидит… — Я не задавал вопрос, все и так было предельно ясно.

— Похоже на то. — Кажется, Флетт не особенно удивился. — Как вы думаете, кто бы это мог быть?

— Да кто угодно, — пожал я плечами.

Я всегда нервничаю при общении с полицией. Когда я нервничаю, то начинаю трепаться без умолку и выбалтываю что-нибудь лишнее. В девять лет у меня украли велосипед, и мне пришлось отвечать на вопросы полицейского. Я так распереживался, что признался в краже шоколадки из магазина через дорогу. Полицейский сказал, что шоколадка никакой роли не играет. Не играет, согласился я. Но вот фейерверк, который я устроил под окном у соседа, играет. Да еще какую. И я расплакался.

С детективом Флеттом все было так же, только я не плакал. Я рассказал, как Плохой Иисус заявился ко мне в магазин и надругался над книгой. Потом до меня дошло, что Иисус и прибить может, если я на него накатаю жалобу, так что я немного подтасовал факты насчет выступления Гавкера. Флетт отлично знал обоих мерзавцев.

— Вряд ли Баркеру хватило бы ума купить «Полено», — рассуждал он. — А для Виктора Каллагана сработано слишком топорно.

— Так кто это сделал? — не удержался я. — Мысли есть?

— Ну вы и наглец, мистер Мэдден.

— А что я такого сказал?

Флетт окинул меня холодным взглядом и поднялся.

— Будьте добры, подождите минутку, мистер Мэдден.

Детектив вышел, а я принялся разглядывать плакаты на стенах. Надпись на одном из них гласила: «ВЫ ЕГО ВИДЕЛИ?» На плакате был изображен явный маньяк-убийца с взъерошенными лохмами и безумным взглядом вытаращенных глаз. «Белый мужчина, 25–30 лет, рост около 180 сантиметров, среднего телосложения. Разыскивается в связи с серьезным происшествием на станции „Хаммерсмит“ 9 октября в 9 часов вечера. Вы стали очевидцем?» Вы не видели придурка с рюкзаком?

Хотя псих на плакате больше походил на шизанутого Фреда Флинтстона, меня посетило жгучее желание немедленно сбежать из участка.

Вернулся Флетт. С ним вошел еще один мужчина — постарше и более худой. Представился старшим детективом Бромли. Хоть Бромли и занимал более высокое положение, чем Флетт, держался он намного приветливее. Предложил мне выпить чаю, шоколаду или кофе. Я выбрал шоколад. Пока Флетт ходил за напитком, я повторил Бромли свою теорию.

Вскоре вернулся Флетт — с чашкой шоколада для меня и с какой-то бурдой для Бромли. Флетт отошел к двери и мялся там, как официант, которому не терпится сбежать домой. Бромли сел за стол и скрестил руки на груди, будто позируя для общего фото футбольной команды.

— Значит, так, Марк, — вполне дружелюбно начал он. Но это не было обычное дружелюбие, в нем таилась какая-то угроза. — Доказательств у нас нет, однако нам кажется, что ты сам поджег магазин.

— Неслыханно!

— Согласен, — кивнул Флетт. — Так зачем вы это сделали?

— Вы что, меня за идиота держите?

— Да, — невинно согласился Бромли. — А еще ты нам обоим кого-то напоминаешь.

Флетт согласно кивнул. Я неотрывно смотрел на них, боясь моргнуть, отвести взгляд и тем самым неосознанно привлечь внимание к злополучному плакату.

— Может, мы и ошибаемся, — продолжал Бромли. — Может, ты не поджигал свой дом. Но за тобой точно водится какой-то грешок.

— Точно, — встрял Флетт.

— А еще, — гнул свое Бромли, — ты нам не нравишься.

— Почему? — удивился я.

— Почему? — визгливо передразнил меня Флетт.

Я не мог найти в себе силы рассказать Каро, что случилось. Я сел в машину и поехал. Остановился в парке и долго вглядывался в зеркале в затуманенные любовью глаза. Неужели я проклят? Или просто дурак?

Я где-то читал, что представления об окружающем мире предопределяютжизнь. Допустим, добряк, который во всем ищет позитив, рано или поздно его найдет, а мизантроп неизбежно получит подтверждение тщетности всего сущего.

Ко мне это правило не относилось. Меня воспитали любящие родители, я ждал от жизни только добра. Теперь мои будни наполнены татуированными ублюдками, продажными полицейскими и мясниками с внешностью Иисуса Христа.

Пока я сидел, погруженный в боль, разочарование и жалость, у меня зазвонил мобильный телефон. Папа. Откровенно говоря, я удивился. Обычно папа просто так не звонил, а открытки и письма всегда присылала мама.

— В чем дело?

— Да так, решил узнать, как у тебя дела, — грубовато ответил папа.

— Неважно, — признался я.

— Мы за тебя переживаем.

Я заверил его, что все в порядке. Повисла долгая пауза.

— Ты еще там? — окликнул я. Папа откашлялся.

— Значит, это правда? Вы с Каро помолвлены?

— Насколько мне известно, да, — осторожно признался я.

— Я надеюсь, ты не забыл, как она с тобой обошлась в школе.

— Нет, пап.

— Бросила тебя, верно? Всю душу вымотала. Кто сказал, что она опять так не сделает?

— Да ладно тебе. Ей семнадцать лет было. В семнадцать лет вообще мозги не включают.

— Твоей матери было семнадцать, когда я сделал ей предложение.

— Это не в счет.

— Уж конечно… — Снова повисла пауза. — Ну да ладно. Просто знай: если попадешь в беду, мы рядом. Для того ведь и нужны родители.

— Да, пап.

Я повесил трубку. В глазах у меня стояли слезы — слезы стыда. Я взрослый человек, а папа до сих пор обо мне заботится. Мой толстокожий работяга-отец, который никогда меня не понимал. Да что там говорить, не понимал ничего, кроме своего футбола.

Пошел дождь. Я завел машину и выехал через парковые ворота. Когда я проезжал мимо дома Гордона, его побитая машина выскочила на дорогу прямо передо мной. Я резко затормозил. Гордон отправился на охоту за зеркалами.

После папиного звонка появление Гордона словно служило знаком свыше: «Тебе показали идеального отца, а теперь любуйся, вот полная его противоположность, законченный мерзавец».

Гордон так вывел меня из себя своим маневром, что я прибавил газу и обогнал его. Зеркалами Гордон не пользовался, так что до последнего момента не подозревал обо мне. Я подрезал его, успев заметить седые волосы в окне. Теперь пришла его очередь тормозить.

Как и все водители-эгоисты, Гордон с таким поворотом смириться не мог. Он яростно давил на клаксон, а левой рукой делал некие оскорбительные жесты. Фары его машины сияли в немом упреке.

В полной мере насладившись местью, я свернул на небольшую улочку, хотел пропустить ублюдка. Каково же было мое изумление, когда Гордон свернул за мной и снова просигналил. Я с горечью осознал, что отец моей нареченной свернул, дабы преследовать меня. Я обогнал его, и теперь, руководствуясь своей больной логикой, он не собирался отставать, пока не сделает меня.

В любой другой раз я пропустил бы его без лишних слов. Но сегодня я был слишком расстроен, слишком зол, чтобы уступать дорогу упертым недотепам. Я выехал на серединуулицы, не давая Гордону проехать. Помимо всего прочего, я сбросил скорость до законных двадцати километров в час.

В зеркало заднего вида я заметил, что Гордон совсем с катушек съехал. Он снял руки с руля и угрожающе потрясал кулаками. Его губы двигались, изо рта лился непрерывный поток неслышных мне ругательств.

Я опять сбросил скорость. Теперь я полз как улитка. Гордон дергался, словно одержимый бесами. Он выглядел так смешно, что я зло рассмеялся.

Впереди дорога изгибалась. Из соображений безопасности я опять вернулся на левую полосу. У меня и в мыслях не было провоцировать аварию.

Гордон тут же вдавил педаль газа в пол и рванул вперед. Его машина была быстрее моей, так что обогнал он меня с надменной легкостью. За поворотом послышался низкий сигнал — навстречу ехал грузовик. Гордон попытался затормозить, от колес пошел дымок… А потом я услышал грохот. Машины столкнулись. Грузовик остановился, водитель что-то орал.

Гордон вылетел через лобовое стекло в лавине крови и битого стекла, ударился о грузовик и упал на капот собственной машины. Водитель грузовика сидел на месте. Кажется, он остался невредим, только шею потирал и подрагивал от горячего воздуха из карбюратора легковушки. Я резво развернул машину и исчез в противоположном направлении.

Каро лежала в постели, но не спала, слушала музыку. Я не решался говорить про аварию. Вдруг Гордон все-таки выжил? Второй раз ложного известия о смерти отца она не переживет.

Часов в пять зазвонил телефон. Звонила Эйлин, в ее голосе звучали слезы. Она попросила Каро.

— Что случилось? — спросил я.

— Мне надо поговорить с Каролиной, — повторила Эйлин. Ей плохо удавалось одновременно изображать убитую горем невесту и очаровательную женщину.

— Она неважно себя чувствует, — отрезал я. — Скажите мне, я передам.

Гордон скончался по дороге в больницу. Я пошел к Каро и тихо рассказал, что произошло. Она взяла пульт, выключила музыку и села на постели.

— Откуда мне знать, что он и правда умер?

— Тебя просят завтра приехать в морг на опознание. Ты же его наследница.

Каро схватила меня за руку, ее глаза засияли. — Он правда покойник?

Я рассказал про аварию. Когда я дошел до момента с лобовым стеклом, Каро вскочила на кровати и принялась танцевать от радости.

— Хотела бы я это видеть!

— Да, зрелище было из ряда вон, — признал я. Каро пошла за мной на кухню.

— Как ты все подстроил?

Не успел я ответить, что ничего подстраивать мне не пришлось, Гордон сам нарвался, а Каро уже меня перебила:

— Нет, молчи. Если я буду знать, что ты сделал, и не пойду в полицию, то стану сообщником. Лучше мне оставаться в неведении.

— Ладно, как скажешь.

— Так и скажу. — Каро разрыдалась. — Ты обо мне заботишься. Ты единственный, кому на меня не плевать. Забираю обратно свои слова про то, что я никого не люблю. Сейчас я люблю тебя, Марк Мэдден. Больше, чем кого-либо на свете.

Ну вот, теперь мы оба плакали.

— Ты убил моего отца-подонка, — продолжала Каро. — Завтра он вычеркнул бы меня из завещания. Да, у тебя не сразу вышло, но получилось же в итоге! Мы будем богаты. Не понадобится красть и урывать куски. А все ты. Ты просто чудо, Марк.

Каро продемонстрировала мне, какое я чудо, прямо на кухне. Я был опьянен парами ада. В двадцать три года я наконец осознал это. Меня зовут Марк Мэдден, и я получаю удовольствие от смерти неугодных мне людей.

Возможно, у Гордона были свои недостатки, возможно, за всю свою жизнь он никому добра не сделал, но он по крайней мере написал завещание. По нелепой прихоти судьбы завещание было составлено и заверено у нотариуса примерно тогда, когда мы с Каро начали встречаться в школе. В завещании все было просто: Гордон оставлял свое имущество жене или, в случае ее кончины, единственной дочери, Каролине Роуз. Эйлин там даже не мелькала.

Еще одним плюсом в завещании было наплевательское отношение Гордона к похоронам. Он был атеистом и потому не желал, чтобы на его смерти нажился гробовщик или священник. Гордон просил положить его тело в самый дешевый гроб, сжечь без каких-либо церемоний, а потом развеять над морем — над тем самым морем, в которое ему не суждено было выйти.

Нам такое желание было только на руку, Каро не пришлось прилюдно демонстрировать горе. Мне это тоже облегчало задачу: на опознании тела я едва уговорил Каро не смеяться в голос.

Каро проявила себя как абсолютно бесчувственная дочь. Она проливала слезы по отцу, но оплакивала она не его смерть, а то, чего он не смог ей дать.

Впрочем, самым весомым плюсом здесь были, конечно, деньги. Дом Гордона оценили в шесть с половиной миллионов. Остальное имущество составило четыре миллиона в различных вкладах, а также семьсот пятьдесят тысяч в ценных бумагах. Даже если налоги и съели бы половину состояния, осталось бы еще приблизительно пять миллионов. Если Каро не вложит деньги в светящиеся наушники, ей больше никогда не придется подделывать кредитки.

Поскольку финансовый вопрос не стоял на повестке дня, как-то в субботу мы с Каро поженились. Торжество прошло довольно уныло, если не считать того, что погода выдалась не славу. Присутствовали только мои близкие родственники. Мама всю церемонию проплакала — и далеко не от счастья. Каро никогда не вызывала у нее положительных эмоций, и мама полагала, что я совершаю большую ошибку.

Мы с Каро с ужасом осознали, что у нас нет друзей. Совсем некого позвать! Я пригласил Уоллеса, но к нему на выходные приезжали дети, так что он отказался.

— Бери их с собой! — предложил я.

— По-моему, Каро не очень-то ладит с детьми, — услышал я в ответ.

Мы арендовали бар на прогулочном катере, который ходил по Темзе. По-моему, удовольствие от этой прогулки получил только мой брат. Он притащил с собой новую подружку. Марина, совсем еще подросток, работала в магазине, глядела моему братцу в рот и смеялась над любой его шуткой.

Папа немного выпил и принялся заигрывать с Каро. Думаю, она всегда ему нравилась. Мама его одернула. Папа не собирался хамить, но ответ у него вышел довольно обидный.

— Я же не виноват, моя пышечка, — сказал он маме, — что она гораздо моложе меня и, уж конечно, намного стройнее.

К тому времени, как катер доплыл до Хэмптон-Корта, мы все напились и были не в состоянии сойти на берег, так что велели команде поворачивать. В вечернем небе загорались звезды. Катер плыл под Ричмондским мостом. Каро отвела меня в сторону и обняла.

— Не могу поверить. После стольких лет я наконец-то вышла замуж за Мэдден.

— Так это правда!

— Я тебе комплимент сделала.

— Энди Уоллес мне совсем другое говорил.

— Энди Уоллес — дурак. Когда я называла тебя Мэдден, я имела в виду, что у тебя развита женская сторона личности.

Прежде чем я смог продолжить спор, к нам подошел папа и рассказал какой-то анекдот — про эхо. (Я его уже слышал.) Я посмотрел на берег и увидел седовласого мужчину, сидевшего на скамейке. Он почему-то показался мне знакомым. Я словно бы смотрел на самого себя сорок лет спустя.

Впервые в жизни мы с Каро взяли взаймы деньги — и собирались их отдать. Мы провели три недели в Европе. Ездили во Флоренцию, любовались на Давида Микеланджело. Давид смотрел на дворец Медичи, отвлекая внимание туристов от своего маленького члена. В Венеции мы без толку искали карлиц в алых плащах, осматривали достопримечательности, ели, трахались — и нам было хорошо.

На последней неделе мы отправились в Диснейленд. Не моя идея, Каро настояла. Если честно, нам было не важно, куда ехать. Вероятно, эти три недели, отражение всей нашей жизни, — единственное время, когда мы были по-настоящему счастливы.

Когда мы вернулись, я первым делом зашел на свой сайт, чтобы разобраться с бесчисленными жалобами от покупателей, которые не получили заказов. Я повесил объявление, что магазин стерт с лица земли, а всем клиентам, оплатившим заказ, вернут деньги. Возмущенные письма все равно шли: многие не прочитали объявление и считали меня самым ленивым книгопродавцем на свете.

Среди прочей корреспонденции я получил письмо от человека по имени Гай Монтэг. Открыв его, я сразу понял, что анонимный доброжелатель меня не забыл.

«Жалкая пародия на мужчину! Неужели ты думаешь, что она тебя любит? Неужели ты думаешь, что ей нравится сосать твой крошечный член? Она тебя использует и пошлет, но ты это заслужил, ведь ты слабак и мямля».

Я прекратил читать — отчасти потому, что эти тошнотворные излияния меня достали, а отчасти — потому что я вспомнил, кто такой Гай Монтэг. Герой романа «451 градус по Фаренгейту» Рэя Брэдбери, пожарный из будущего, который по долгу службы жег книги.

Мы решили бережнее обращаться с деньгами. В бедности мы уже пожили, и достаточно. Впрочем, Каро позволила себе один предмет роскоши. Она купила спортивную машину — «BMW», — точь-в-точь такую, как у нее конфисковали. Мне Каро тоже сделала подарок — роскошное издание «Казино Рояль».

— Где ты его достала?

— Это твоя книга. Я украла ее из магазина незадолго до пожара, — лукаво призналась Каро. — Но ты же рад, правда?

Каро отказалась переезжать в дом Гордона. Ей мерещилось, что все в этом доме проклято или поражено неведомой заразой. Она не могла сидеть в отцовском кресле, а мысль о его нижнем белье доводила Каро до истерики.

Понятное дело, останки отца ей тоже были ни к чему. Шутки ради она предложила их Эйлин. Мы не особенно удивились, когда невеста покойного отказалась. Он ей и живым-то не особенно был нужен. Каро любезно предложила Эйлин выбрать что-нибудь на память о Гордоне. Эйлин остановила выбор на плазменном телевизоре.

— Хороший сувенир на память! — издевалась Каро.

— А почему бы и нет? Он часто смотрел телевизор, — отрезала Эйлин.

— Не могла ничего подешевле найти? Четыре с половиной штуки тебе о нем напоминают?

— Твой отец, юная леди, собирался разделить со мной все земные блага. — Эйлин поджала губы. — Он не пожалел бы для меня какой-то там телевизор.

Я кинул на Каро красноречивый взгляд, и она, кажется, отступилась.

Эйлин привела своего сына, чтобы забрать трофей. Пухлый такой розовощекий парень чуть помладше меня. По-моему, он довольно неловко себя чувствовал. Он попытался поднять телевизор, но не смог. Я помог ему дотащить панель до машины.

Эйлин стояла на крыльце и наблюдала за нашими стараниями.

— Ну что, получила что хотела? — сказала она Каро.

— Не жалуюсь.

— Да уж, как-то все очень удачливо для тебя сложилось, — продолжила Эйлин. — Я бы сказала, даже слишком удачливо.

— Во-первых, — вспыхнула Каро, — не «удачливо», а удачно. Во-вторых… Марк! Тащи телик обратно!

— Не заводись, Каро, — попросил я.

— Ну уж нет!

Каро подбежала к машине и изо всех сил пнула телевизор, который мы уже почти умудрились запихнуть в багажник. Такому удару позавидовал бы даже Ленни. Экран она пробила насквозь.

 

Глава девятая

Здравствуй, неверность…

Прошло две недели, а о богатствах Каро не было ни слуху ни духу. Нам пришлось нелегко. Мы разрывались между мыслями о близком свершении надежд и страхами, что наша жизнь обернется пошлым сериалом. (Марку и Каро приходится идти на еще одно убийство, когда адвокат Каро обнаруживает, что она приемная дочь Гордона, а в завещании указана первая, родная дочь — Каролина Сьюэлл, она и является наследницей миллионов.)

Финансовый агент Каро рассыпался передней в комплиментах и предлагал весьма щедрый кредит. Но Каро не нужны были чужие деньги. Ей были нужны свои.

Днем, гуляя по ботаническому саду, мы обсуждали, что станем делать с состоянием. Я хотел проявить себя в духе перевоспитавшегося Скруджа — дать брату и родителям тысяч по десять. Каро эта идея пришлась не по вкусу.

— Сколько бы ты им ни дал, все равно будет мало. Дашь десять тысяч — запросят миллион да еще скупердяем обзовут.

* * *

Вечером накануне занятия у Ленни я уложил пистолет в рюкзак и прикрыл его формой для карате. Поцеловал Каро на прощание, вышел… и вернулся через пять минут.

— Что случилось? — Она выглядела бледнее обычного.

— Не знаю, стоит ли заморачиваться с самозащитой, если скоро мы сможем себе позволить телохранителей.

— Нет, тебе стоит научиться себя защищать. — Каро практически вытолкала меня за дверь. — И меня заодно.

— Значит, по-твоему, я должен идти?

— Ради твоего же блага.

Тут я понял, что она что-то скрывает.

В замызганном пабе у станции я купил себе теплого пива и выпил его на улице, наблюдая, как каждое мое дыхание превращается в клубящийся туман. Минут через десять, окончательно отморозив сфинктер, я решил не сходить с ума и спокойно ехать на тренировку. Вышел на остановку раньше — хотел пройтись пешком, — но вместо этого перешел на другую платформу и поехал обратно.

От станции до квартиры Каро идти было от силы минут десять, однако я полз черепашьим шагом. У дома обнаружился светло-голубой «порше» с подозрительно знакомым номерным знаком. Дрожащими руками я открыл дверь и шагнул в общий коридор. Отчетливо пахло жареным чесноком.

Напротив темнела дверь вечно пустовавшей квартиры; хозяйка берегла ее как память о сыне, который некогда владел всем домом, но трагически погиб в молодом возрасте.

Наверху жили необыкновенно хорошо воспитанные супруги из Новой Зеландии. Слышно их было только по выходным, когда у дверей выстраивалась вереница новозеландцев с рюкзаками.

Чесночный запах тянулся из-за двери Каро. Я повернул ключ в замке. Дверь не открывалась — была заперта изнутри. Я забарабанил в дверь кулаком.

— Каро! — орал я. — Этот библейский подонок с тобой?!

Через несколько минут она ответила:

— Марк, уходи. Я прошу.

— Ты моя жена! — не унимался я. — Что ты делаешь?

— Пытаюсь сохранить нам жизнь.

— Ты с ним трахаешься? Трахаешься, да? Отвечай! — Я со всей силы пнул дверь, но она не поддалась. — Ты же моя жена, сучка сраная!

— Марк… — умоляла Каро с той стороны двери. — Марк, прошу тебя… Не делай хуже…

Я хотел было спросить, что может быть хуже, когда вспомнил про пистолет и стремглав вылетел на улицу.

Вдоль дома вела небольшая тропка — к воротам, за которыми скрывался сад. Я прошел через ворота и очутился среди неухоженных зарослей. В окне спальни горел свет. Меня затошнило от ревности. Я вытащил пистолет и прицелился в окно. Первого выстрела я не услышал, потому что в это время над домом пролетал самолет — посадочные огни с плошки величиной. Вторая пуля пробила раму и оставила в стекле зияющую дыру.

Меня захлестнул ужас: вдруг я попал в Каро? Я опустил оружие.

Минут через пять ворота заскрипели. В сад кто-то вошел.

— Киллер? — спросил меня мужской голос.

— Что?

— Ты как? — Голос звучал участливо, почти ласково. Ласковый Иисус.

Он подошел ближе, выставив перед собой руки.

— Слушай, если хочешь меня убить — стреляй. Но лучше выслушай. Ладно?

Я молчал. Было темно, так что вряд ли он видел выражение моего лица или куда я целился. И все же он бесстрашно подошел и положил руку мне на плечо.

— Послушай, я должен извиниться. До сих пор я понятия не имел, что Каро вышла за тебя замуж. Она же кольца не носит… Я думал, ты очередной придурок — у Каро сотни придурков, которые лезут ей под юбку. Когда я посылал своих ребят к тебе, я не недооценил ваши отношения.

— Значит, признаешь, что ты хотел меня покалечить?

— Да откуда мне было знать, что ты ей так дорог? К тому же все вышло совсем не так, как я рассчитывал. Ты сам избил моих ребят. Так что ты дергаешься?

— Ты трахнул мою жену.

— Извини.

— Да уж, — хмыкнул я. — Спорим, у тебя сердце кровью обливается?

— Нет. — Плохой Иисус убрал руку. — У меня сердце кровью давно не обливается. Но к браку я отношусь с уважением. Я как-то был женат. Жена изменила мне прямо при сынишке, сидевшем дома, так что я знаю, каково тебе. Я знаю, как это больно. Давай. Пойдем прокатимся. — Что?

— Ты когда-нибудь ездил на «порше»? Поехали! И поговорим заодно. Пушка тебе не понадобится. Опасная штука!

Иисус взял у меня из рук пистолет. В фундаменте сарая виднелась дыра. Наверное, ее проделали крысы. Иисус наклонился и затолкал туда пистолет.

— Пошли.

— Надо Каро предупредить.

— Я уже предупредил.

— И что она сказала?

— Не поверила. Думает, я тебе яйца струной откромсаю, — рассмеялся он.

Дорогущий «порше» оказался тесным и неудобным. Внутри помещалось всего два кресла. Толстяк бы в эту машину не влез.

— Значит, теперь, по логике вещей, ты должен отвезти меня на заброшенный склад и насадить на крюк для туши? — предположил я.

— Нет, — ответил Иисус. — Ты застал главаря преступников врасплох и столкнулся с его человеческой стороной, и теперь главарь демонстрирует положительные черты характера — а ты о них и не подозревал.

— Скажи-ка, — начал я, — тогда, в ботаническом саду, ты меня узнал?

— Конечно. Я ведь сжег твою книгу.

— Так это было просто совпадение?

— Нет. Я попросил эту сучку составить список всех ее хахалей. Длиннющая писулька вышла. Я вас всех навестил и унизил.

— К чему такие хлопоты?

— До сегодняшнего дня я думал, что она принадлежит мне, — вздохнул Иисус. — Нет, правда, черт возьми.

Он завел машину, снял с ручника и вынырнул на дорогу прямо перед черной машиной. Автомобильчик замер как вкопанный. Иисус вдавил педаль газа в пол, и мы понеслись вдоль палисадников. Я вдыхал аромат его одеколона — хвойный, пряный, пахнущий первой любовью, красотой и богатством. Машина сияла безупречной чистотой. Я внезапно понял, что мне нравится ехать в дорогушей тачке с опасным Иисусом-преступником в качестве шофера.

— Хреново тебе? — спросил Иисус. Он не издевался, ему правда было интересно.

— А ты как думаешь?

— Конечно, хреново. — Он порылся в «бардачке» и передал мне серебряную фляжку. — А все женщины… Если принимать женщину всерьез, не успеешь оглянуться, как она тебе полчлена отхватит. Решит, что тебя можно использовать.

Я открыл фляжку и понюхал содержимое. Коньяк. Я сделал большой глоток и почувствовал, как алкоголь обжигает внутренности.

— Я стрелял… Почему ты не выстрелил в ответ? Иисус пожал плечами.

— Насилие привлекает меня не настолько, как ты думаешь. Понимаешь, Киллер, во мне много от актера. Я играю на публику. Мне надо, чтобы мои парни меня боялись, вот я их и запугиваю. Без страха в нашем деле далеко не уедешь. Странная работа — преступник.

— Так почему ты этим занимаешься?

— Скучно. Нет, правда. Все заурядное меня с ума сводит.

— Например?

— Луна.

Мы ехали к центру вдоль Темзы. За нами неуклонно следовала большая полная луна: то она играла бликами на воде, то просвечивала сквозь ветви деревьев.

— Красиво, как думаешь?

— Давным-давно я бы ответил «да», — сказал Иисус. — Но я слишком много раз это видел. Всегда одно и то же. Луна угнетающе предсказуема. — Он вытянул из пачки сигарету. — Я был способным ребенком. Ты слышал про школу Мэри Суоллоу для одаренных детей?

— Нет.

— Нет? Нуты и невежда. Известная школа, я выиграл стипендию на образование. Только меня оттуда вышибли. Сказали, я неуправляемый.

— С чего ты мне это рассказываешь?

— Пытаюсь объяснить. Я был гиперактивным мальчишкой — еще до того, как придумали это слово. Я непоседа. Поэтому и крушу все вокруг. Даже когда мне совсем не хочется.

— Ты не читал рассказ «Бес противоречия» Эдгара Аллана По? — спросил я.

— Я что, похож на человека, который станет читать рассказ «Бес противоречия» Эдгара Аллана По?

— Нет. Но на человека, который посещал школу для одаренных детей, ты тоже не похож.

Впереди дорогу переходил парень лет двадцати. Он шел нарочито неторопливо, всем своим видом показывая, что на приближающуюся машину ему решительно плевать. Иисус оглянулся на дорогу. Никого.

Надо было затормозить, чтобы избежать столкновения. Вместо этого Иисус поддал газу и сбил пешехода. Капот врезался ему под ноги, и парень отлетел в сторону, подскакивая на асфальте, как резиновый мяч. Иисус рассмеялся, но так и не затормозил. Я обернулся. Пешеход, дергая конечностями, лежал на обочине.

— Ты его сбил, — промямлил я.

— Верно, — кивнул Иисус. — А ты видел, как он полз? Сам напросился. Червяк. Ничтожество. Не на того напал! Хорошо жить! — Он снова рассмеялся — громко и от души.

— Может, вернемся?

— Да. Точно, он ведь пока не окочурился. Вернемся и еще разок его переедем!.. — загорелся Иисус. — Ты в каком мире живешь, Киллер?

— В паршивом.

— Вот-вот. Людям друг на друга плевать. Я люблю сына, но дальше дело не идет — слишком редко я его вижу. На самом деле я люблю только двоих: младшего брата и себя. Прошу заметить, я не исключение.

— По-твоему, сбить человека и не остановиться — тоже не исключение?

— Не исключение. И не говори, что ты так никогда не делал.

— Ты сжег мой магазин?

— Что?

— Я просто спросил. Кто-то поджег мой магазин. Ты?

— Нет. Я же сказал, я послал парней тебе наподдать, и только.

Слева промелькнула набережная Виктории. Настоящий лондонский полисмен что-то объяснял туристам.

— Смотри-ка, прямо как на картинке, — хмыкнул Иисус. — Для полноты не хватает красного автобуса.

Как по мановению руки мимо проехал красный автобус.

Иисус довольно хохотнул:

— Ну, что я говорил? Теперь мимо должен пробежать Хью Грант, спешащий признаться Джулии Роберте, что жить без нее не может. Знаешь, какой фильм я посмотрел бы? Фильм, в котором Хью Грант догоняет Джулию, а она плещет ему в лицо кислотой.

— Не очень кассовая идея.

— Я бы за такое зрелище заплатил.

Я отхлебнул коньяка из фляжки. Перед глазами встала картина: Иисус трахает Каро. Я закрыл лицо руками и вздохнул, словно призрак Хэмптон Корта.

— Да ладно тебе по жене вздыхать, — попросил Иисус. — Я уже извинился.

— Ладно, — кивнул я, не отрывая рук от лица.

— Ас тобой я так резко обошелся, потому что не люблю, когда кто-то крутится вокруг моей бабы. Правило у меня такое. Если бы я знал, что вы женаты, пальцем бы ее не тронул. Я разумный человек.

— А деньги? Каро заняла у тебя двадцать тысяч, а ты с нее сто тридцать требуешь! Это тоже разумно?

Иисус вздохнул.

— Давай вполовину долг урежу. Идет? Шестьдесят пять тысяч.

— Тридцать.

— Восемьдесят пять, — сказал Иисус. Я удивленно глянул на него.

— Ставки взлетели. С какой стати?

— С такой, что ты, друг мой, попытался на меня давить. Ошибочка. Никогда не дави на маньяка, который решил сделать тебе одолжение.

— Просто вряд ли мы достанем шестьдесят пять тысяч.

— Еще как достанете. Заплатите в пятницу, усек?

— Я думал, мы друзья.

— Друзья? Просто потому, что я прокатил тебя на машине?

— Ты ведешь себя по-дружески.

— Ах, я себя веду… Да, это я умею. Только дружба тут ни при чем. И ты тут ни при чем. Ты мог бы быть самым клевым парнем на свете — не важно. Я не чувствую того, что чувствуют остальные. Поэтому я богат. Не льсти себе. Узнаешь меня с другой стороны — сразу все поймешь про мое дружелюбие.

Наверное, я очень расстроился, потому что Иисус поспешно добавил:

— Слушай, если тебе от этого станет легче, признаюсь: мы с ней сегодня не трахались, не хотел ее вопли слушать. Так что она просто подрочила мне, пока я ужинал.

На площади Виктории Иисус припарковался и велел мне выйти.

— Зачем? — удивился я.

— Что ты такой подозрительный? Хочу кое-что показать.

Мы прошли напрямик — мимо закусочной к собору Виктории. Собор уже закрывался, служащий хотел было преградить нам дорогу, но увидел Иисуса и остолбенел. «Да пребудет с тобой Господь», — сказал мой спутник, повернулся ко мне и подмигнул.

На обратном пути Иисус был в таком хорошем расположении духа, что пустил меня за руль. Я никогда не понимал, что за люди заводят себе «порше». И все же машина Сына Божьего была прекрасна — я словно скользил сквозь космическое пространство.

Иисус пригласил меня в бар, но я сказал, что мне надо вернуться.

— Зачем?

— Каро будет волноваться.

— Возьми мой телефон, позвони ей.

— У меня свой есть.

— Почему ты так спешишь к женщине, которая трахалась с другим?

— Будь у нее выбор, она бы этого не сделала. У Иисуса глаза на лоб полезли.

— Ты что, правда так думаешь? Дай-ка я поясню тебе мои отношения с женщинами. Я могу войти в любой бар, и через десять минут три обычные шлюхи будут умолять меня, слышишь, умолять с ними позабавиться. Что, не веришь?

— Верю.

— Женщины любят, когда им говорят, что они уродины. Они любят, когда их бьют и пинают. А больше всего они любят валяться в ногах у грязного убийцы, который выглядит точь-в-точь как Иисус Христос. Каролина ничем не лучше.

Я понял, что тут не поспоришь.

— Теперь ты знаешь, что она врунья, — продолжал Иисус, — и все еще торопишься к ней?

Я кивнул. Он растерянно присвистнул, словно поражаясь моей непроходимой глупости. Когда мы проезжали через Варне, нас обогнал сверкающий автомобиль. Мужчина с пассажирского сиденья высунулся в окно и обложил нас отборной бранью. Потом машина рванула вперед и исчезла за поворотом.

— Видал? — хмыкнул Иисус. — Какое падение нравов! Сколько ему лет? Сорок? Сорок пять?

— Где-то так.

— Наверняка у него есть дети. Почему он орал? Где его достоинство?

— Понятия не имею.

— Лицо его видел? Один жир. Поразительно, сколько у таких ублюдков смелости, когда они за рулем.

— Но он не за рулем.

— Не важно, ты понимаешь, о чем я.

— Да, понимаю. Он чувствует себя в безопасности в этой железной коробке. В нем проснулась та же бравада, что просыпается у некоторых после пары стаканов. Может, его злит, что у нас машина лучше, вот он и чувствует себя вправе нас оскорбить. А может, у него вообще машины нет. Может, друг решил разок его подвезти. Я серьезно. В нашем мире живут недалекие люди.

Иисус закурил. Минутой позже мы наткнулись на ту же самую машину. Она стояла возле магазина, торгующего спиртным. Из машины как раз вылезали двое чистеньких мужчин, типичных представителей среднего класса. Они шутили, смеялись; над ремнями покачивались животы.

— Останови, — приказал Иисус.

— Зачем? — Но я уже жал на тормоз. Все-таки это была его машина.

— Хочу с ними поговорить.

Я припарковался, Иисус вылез и направился к двум милым толстячкам. Я пошел за ним, подозревая, что скоро ситуация выйдет за рамки приличия.

— Простите? Зачем вы только что на нас накричали? — спросил Иисус у пассажира.

Водитель был в очках. Реденькие светлые волосы, мальчишеская челка. Могу поспорить, ни одному из них не приходилось думать о деньгах.

— Вы ехали посреди дороги! — самодовольно объявил водитель. В нем скользила та самоуверенность, которая появляется, если человек привык жить в Барнсе, неплохо зарабатывать и жрать, как свинья.

— Вас не спрашивали, — отрезал Иисус. Водитель надулся и фыркнул.

— Да ладно вам, — заговорил второй, — не стоит так кипятиться.

— Вы обозвали моего друга, — настаивал Иисус.

— Неужели? Что-то не припомню.

— Вы, кажется, сказали, что он не умеет водить? Да чтоб вы знали, у него черный пояс по карате! Он вас по стенке размазать может.

Пассажир попытался спасти положение:

— Не спорю. И все же он ехал посреди дороги.

— Он ехал в левом ряду, ясно вам? Как нормальный водитель.

— С вашей точки зрения — да. — Мужчина напряженно хохотнул. — Но не с моей.

Прежде чем я успел что-то сказать, Иисус схватил его за уши, погрузил большие пальцы в глазницы и выдавил ему глаза — прямо на мостовую. Несчастный закричал и прижал руки к лицу. Сквозь пальцы неторопливыми толчками текла кровь.

— Ну и какая у вас теперь точка зрения? — насмешливо спросил Иисус и вытащил маленький револьвер с золотой рукоятью.

Затем он развернулся к водителю, который норовил потихоньку смыться.

— Видал? — Иисус указал на окровавленные глазные яблоки. — Вот что бывает с такими, как ты.

— Сволочь! — заорал водитель.

Иисус наставил на него пистолет, и водитель побежал, но споткнулся об урну. Ослепший выл и бродил кругами, втаптывая собственные глаза в землю. Сценка была как в фильме «ужасов». Странно, мне не хотелось уходить.

Иисусу пришлось взять меня за руку, отвести к машине и запихнуть в нее. Он сел за руль и поехал, не включая огней, пока мы не отъехали подальше — чтобы случайный свидетель не смог запомнить номер.

Пока мы ехали, он вытащил из «бардачка» салфетку и вытер пальцы. Я ждал, что на его лице отразятся хоть какие-то переживания, но их не было. Произошедшее ничуть не взволновало Иисуса. С таким же успехом он мог прихлопнуть парочку мух.

— Какого черта ты это сделал? — спросил я.

— Они же не померли, что ты дергаешься? — ухмыльнулся Плохой Иисус. — Просто хотел кое-что тебе показать. Каро сказала, ты опасный тип. Настоящий убийца. Только ты мне в подметки не годишься. Как и любой другой.

— Все равно не понимаю, зачем ты это сделал.

— Ты что, не видел, как они на нас смотрели? Они были уверены, что правы. Люди любят жить правильно. Ходить в правильную школу, жениться на правильных женщинах, придерживаться правильных взглядов. Поверь, Киллер, я им одолжение сделал. Они навсегда запомнят тот день, когда поступили неправильно.

Каро подбежала к двери и бросилась мне на шею. Она рыдала.

— Я думала, я тебя больше не увижу, — донеслось сквозь всхлипывание.

Я долго обнимал ее, пытаясь осознать произошедшее. Каро принялась меня расспрашивать, и я ей все рассказал.

Она кивнула.

— Не очень-то ты удивлена.

— А что? Он то же самое с Уорреном сделал.

— Выдавил ему глаз?

— Да. Уоррен как-то подшутил над Иисусом. Там еще какая-то девчонка Иисуса была. Так Иисус взял и выдавил ему пальцем глаз. Любимый прием. Настоящий Иисус исцелял слепых. Наш Иисус все наоборот делает.

— Он выдавил Уоррену глаз? А Уоррен остался на него работать?

— У него не было выбора, — пояснила Каро. — Он не хотел лишиться второго глаза.

Когда мы легли в постель, она поцеловала меня И повернулась на бок.

— Я лгала, чтобы защитить тебя, — прошептала она, лежа ко мне спиной.

Я молчал, не хотелось задавать типичные вопросы обманутого любовника. Мне было наплевать, какой у Иисуса член, был ли у Каро оргазм… По личному опыту я прекрасно знал, что ответы на такие вопросы редко бывают полезны.

В конце концов я решил, что поведение Каро нельзя назвать изменой. Она очутилась на территории врага — как Франция под оккупацией нацистов. Эсэсовцы ее поработили, но война скоро закончится. После освобождения я как честный муж исполню свой долг.

Сделаю вид, что ничего не было.

Утром, когда Каро была в душе, я преподнес ей новость.

— Скидка? Иисус сделал скидку? — изумилась она. — Неужели? Ты ему понравился?

— Даже если так, вряд ли моя задница тянет на шестьдесят пять кусков.

— Но Иисус никогда никому скидок не делал. С ума сойти!

— Наверное, порой даже у самых отъявленных негодяев просыпается совесть.

Каро оделась, и тут свершилось еще одно чудо. Она зашла в Интернет проверить свой банковский счет и обнаружила там три миллиона. Каро тут же перевела мне половину денег. Я буквально онемел. Раньше мне никто полтора миллиона фунтов не дарил.

— Без тебя я ни пенни не получила бы, — объяснила Каро. — Теперь, даже если мы разойдемся, ты на мели не окажешься.

— А средства от продажи дома?

— Тоже поделим. Пополам.

Я обрадовался, ведь мой доход, и без того весьма небольшой, упал до нуля. Пожарные подтвердили, что возгорание в доме — результат намеренного поджога, так что страховая компания не очень-то спешила с выплатами.

Каро наслаждалась моей реакцией.

— Ну? — Она схватила меня за плечи и заглянула в глаза. — На что потратим деньги?

Я чопорно поджал губы.

— Полагаю, прежде всего следует разобраться с долгами. Со всеми, включая долги мисс Чайл Конкарн и долги мисс Иви Бигун. Не хотелось бы прятаться каждый раз, как кто-то постучит в дверь.

— Сегодня же все улажу, — пообещала Каро.

* * *

Утро пятницы выдалось туманное и морозное, будто на рождественской открытке. Как договорились, в девять часов мы пошли в банк и сняли со счета шестьдесят пять тысяч фунтов. Служащий пригласил нас в офис, и деньги Иисуса вынесли на подносе, пятидесятифунтовыми банкнотами. Нам даже выдали специальную сумку на молнии, чтобы каждый встречный грабитель понял: несем крупную сумму, из-за которой вполне целесообразно прирезать нас в ближайшей подворотне.

Без десяти десять мы уже прохаживались под соснами в ботаническом саду. Туман так и не рассеялся, и деревья тонули в серебристой дымке. Было холодно, но дрожали мы не от этого.

Я хотел взять пистолет Уоррена (на всякий случай — вдруг Иисусу понадобятся не только деньги), но Каро упросила меня оставить его дома. «Даже с пистолетом ты им ничего не сделаешь. Ты вообще стрелять умеешь? Нет. Если Иисус узнает, что у тебя пушка, он решит, что ты что-то задумал. Не надо, Марк, не бери».

Я и не взял.

В пять минут одиннадцатого появился Питер-Скала, с ним шел незнакомый парень, похожий на судебного пристава: квадратная башка на квадратных плечах, дешевый костюм. Скала без Иисуса выглядел намного спокойнее; очевидно, он решил для себя, что мы с Каро никакой опасности не представляем. Он даже извинился за тех амбалов, которых подослал Иисус.

— Такой уж у меня братец. Он даже со мной себя так ведет. Только что сама любезность — и вдруг взорвался.

А это Рак, — представил Питер своего спутника. — Врастает в должника, как раковая опухоль.

Каро поставила сумку с деньгами на скамейку, Рак подошел, расстегнул молнию и вытащил пачку банкнот. При виде денег глаза у него заблестели.

— Обалдеть! — Питер от души рассмеялся. — Здесь все?

— Шестьдесят пять тысяч, — подтвердил я. — Как договаривались.

— Ну вы даете! — восхищался он, — Надо признать, не ожидал. Даже поспорил, что денег вы не принесете.

— Можно идти? — спросила Каро. Скала покачал головой.

— Я должен вас обшмонать.

— Не беспокойся, — мило отозвалась Каро.

— Знаю, фигня это все, — поморщился Питер, — только Иисус велел проверить, вдруг на вас микрофоны висят.

Рак профессионально прощупал нас и провозгласил, что все чисто.

— Вот и хорошо, — кивнул Скала. — А теперь самое неприятное: Иисус сказал, вы еще две штуки должны.

— Что? — изумились хором мы с Каро.

— Я тут ни при чем, — добавил Скала. — Вы же его знаете.

— Откуда взялись лишние две тысячи? — удивился я.

— Иисус сказал, это плата за разочарование.

— За что? — переспросила Каро.

— За разочарование. — Питер кивнул на меня. — Ты его разочаровал, чувак… как тебя там?

— Марк, — ответила за меня Каро.

— Точно. Иисус Марка поводить пустил. Какой-то придурок стал обзываться, Иисусу пришлось его приструнить. А Марк особой благодарности не выказал. Иисус говорит, он вроде даже против был. Отсюда и денежки. Штраф за разочарование. Ты обидел Иисуса.

— Чушь собачья, — простонал я.

Скала собирался поспорить, но передумал.

— А знаешь, я тебя понимаю, — неожиданно заявил он. — Иисус меня уже довел. Но он мой брат. Я от этого старого хрена, да… никуда. Ого, в рифму!

— Может, ты соврешь, что мы заплатили две штуки сверху?

— Боюсь, не выйдет. Иисус у нас в математике рубит.

— А если мы не заплатим? — спросил я. Рак сплюнул.

— Тогда все по-новой, — ответил Скала. — Иисус будет удваивать долг каждый месяц, пока вы снова не обанкротитесь. — Он пожал плечами. — Сам решай, чувак. Только я знаю, что сделал бы на твоем месте.

Я призадумался.

— У меня есть машина, на несколько штук потянет. «Фиат», — сказал я наконец. — Пойдет?

— Гребаный «фиат»? Старушечье барахло. Почему ты на таком дерьме ездишь?

Рак смеялся молча, но его плечи ходили ходуном.

— Не такая уж и плохая машина. — Я покраснел.

— Сколько ей лет? — деловито осведомился Скала.

— Года два.

— И что, я прямо сейчас могу ее забрать?

— Ну да.

На том и порешили. Рак уехал, а Скала взял деньги и пошел с нами, чтобы забрать «фиат».

— Пока не забыл, — заговорил Скала по пути. — Ты раньше это письмо не видел?

Он дал мне мятый листок. На листке оказалось распечатано письмо. Я тут же понял: автор — тот же придурок, который меня доставал.

«Что ты о себе возомнил, пидор вонючий? Думаешь, на тебя хоть одна баба посмотрит, если не приставить ей дуло к башке? Ты, гниль болотная, да я тебе глаза тупым лезвием вырежу, член колючей проволокой отрежу, а потом на раны керосина плесну. На тебя даже течная шавка не польстится, не то что женщина».

— Ну? — вяло спросил Питер.

— Я штук сто таких получил.

— И мы, — кивнул он. — Проверяли — все письма отправлены из библиотек или из Интернет-кафе.

Я протянул письмо Каро.

— Я думал, это дело рук твоего брата. Письма стали приходить, как только я сошелся с Каро.

Скала покачал головой.

— Иисус не печатает на компьютере. И вообще не пишет. Не в том смысле, что неграмотный. Нет, он умный малый. Просто если бы он решил тебя задеть, он бы скорее ножницы взял. — Он нахмурился. — Что, правда не вы?

— Он не писал, — снова ответила за меня Каро.

— А ты? — резко бросил Скала.

— Я тоже.

Скала добродушно улыбнулся. За исключением преступных наклонностей у него было мало общего со зловещим родственничком.

«Фиат» стоял прямо на обочине. Скала обошел его и решил, что тысячи на три машина потянет. Я протянул ему ключи.

— Правильно, — одобрительно сказал Скала. — Зато мой старший братец не будет вам больше в затылок дышать.

Мы стояли на крыльце и смотрели, как он открыл дверцу, сел в машину и заблокировал замок. Потом включил зажигание.

Нас ослепила вспышка, затем последовал страшный порыв ветра. «Фиат» разнесло мощным взрывом. Стоявшую рядом машину отбросило на другую сторону дороги. Искореженное железо, осколки стекла и кровавые куски мяса дождем посыпались на ступени дома, дорогу и проезжающие машины. На ветвях деревьев колыхались пятидесятифунтовые банкноты.

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ХУЖЕ

 

Глава десятая

Счастье за семь дней

Наши старые добрые друзья — детектив Бромли и детектив Флетт — продержали меня и Каро в участке двое суток. Они допрашивали нас по очереди, надеясь поймать на малейшем расхождении. Впрочем, мы решили говорить всю правду или по крайней мере почти всю правду, так что это представлялось маловероятным.

Ну, Марк, — в четвертый раз повторил Флетт, — когда ты решил убить мистера Каллагана?

— Ничего я не решал! Он же брат Плохого Иисуса. Ни один нормальный человек его бы убивать не стал!

— Так зачем ты предложил ему сесть в твою машину? Ты знал, что в ней бомба. Знал, потому что сам ее заложил. Мы хотим тебе помочь, Марк. Расскажи нам, что случилось?

— Во-первых, — твердо заявил я, — понятия не имею, как делать бомбу. Во-вторых, зачем мне взрывать шестьдесят пять тысяч собственных денег?

— Может, ты дурак?

— Очень смешно.

— Марк, если ты не закладывал бомбу, так кто же это сделал?

— Понятия не имею.

Ко мне обратился Бромли-сияющий и добродушный:

— Марк, что бы ты ответил, если бы мы сказали, что нам все известно? Что твоя подружка уже раскололась?

— Я бы ответил, что вы стереотипно мыслите, офицер. И мысли у вас закончились. Скорее всего их вообще не было. И теперь вот вы решились на отчаянный блеф, чтобы выбить признание.

Взгляды полицейских говорили сами за себя. К счастью, допрос снимали на пленку. Иначе Флетт наверняка вышиб бы мне зубы.

Я чувствовал их разочарование, видел потемневшие от ненависти глаза. Нас освободили без предъявления обвинения. Предварительно, правда, обыскали квартиру, но ничего не нашли. Все законно: мы не преступники, мы просто идиоты. Если честно, обыском полиция не особенно утруждалась. Пистолет я нашел там же, где его оставил Иисус, — в крысиной норе у забора. Что-то подсказывало мне, что оружие нам еще пригодится.

Бромли забрал наши паспорта на время расследования, но мы с Каро понимали, что оставаться в Лондоне нам нельзя. Плохой Иисус наверняка не преминет отомстить за смерть брата. Мы дали Скале ключи от машины, а машина взорвалась… Мне дороги два человека. Младший брат и я сам. Если Иисус за какое-то мнимое оскорбление ослепил несчастного водителя, что же он сотворит с убийцами Пита? Не хотелось бы узнать на собственной шкуре.

Каро осенило: надо ехать на восточное побережье. Обе наши машины были уничтожены взрывом, так что пришлось взять в прокате скромную серую «ауди». Мы выбрали маленький курорт в Норфолке. Никому, кроме брата, я не сказал, куда мы едем, а Тома заклинал ничего не говорить родителям, только передать им, что я их люблю, — если со мной что-нибудь случится.

Курортное местечко Хоулнесс будто вышло прямо из строк пошлого лимерика. В детстве Каро часто приезжала сюда на каникулы. Ее дедушка с бабушкой раньше работали тут на почте и держали магазин. Тут Каро потеряла девственность в возрасте тринадцати лет. Поселок довольно дикий и лишенный всякого очарования, но Каро привыкла связывать его со свободой и влажными от возбуждения трусиками.

На берегу находились кафе, сувенирный магазин, зал игровых автоматов и поле для мини-гольфа. В кафе постоянно гремела музыка, вероятно, чтобы отравлять существование немногочисленных посетителей. После школы у кафе собирались местные подростки. Сияющие огни игровых автоматов и еда составляли их единственное развлечение.

Осмотрев курорт, я честно поведал о своих впечатлениях:

— Вонючая дыра.

— Согласна, — кивнула Каро. — Зато вряд ли Иисус решит нас тут искать. Какой идиот сюда поедет?

Мы сняли домик на центральной площади возле западного утеса — невзрачный, в третьем ряду. Назывался он «Перспектива», однако никаких перспектив поблизости не наблюдалось. Зато наблюдалась ратуша — прямоугольная деревянная коробка на самом утесе. Из-за этого чудовищного сооружения море нам было видно только из сада за домом, не считая, конечно, тоненькой голубой полоски из чердачного окна.

На дверях ратуши висела медная табличка:

«Эта мемориальная доска даруется Джанет и Полу Матерам 11 декабря 1999 года в благодарность за все усилия, которые они предприняли на благо Хоулнесса».

«Перспективу», дом с пятью спальнями, сдавали со всей обстановкой. Когда-то здесь была гостиница, и на дверях комнат до сих пор сохранились номера. Внизу в просторной столовой стояли пять круглых столов, накрытые льняными скатертями. Терраса пахла томатным супом. На полу валялся омерзительного вида ковер, на нем толпились приземистые стулья с цветочной обивкой. Легко можно было представить, как прежние гости сидят и беседуют, ожидая, что гонг позовет их к столу.

Завтра мы хотели поехать в Кромер.

Милое местечко. Мы там вчера были. А завтра поедем в Уолсингем — молиться о чуде.

Прелестною каком чуде?

Будем молиться, чтобы Бог сделал нас интересными людьми.

Да, это действительно было бы чудом.

На столике в коридоре лежала книга «Чем заняться в Норфолке и Суффолке». Тоненький томик. Тот самый обеденный гонг по-прежнему стоял на входе в кухню. Каро решила, что было бы здорово звонить в него перед едой. Первым же вечером, заслышав гонг, я вошел в столовую и обнаружил на накрытом столе пакет с чипсами.

Позже, когда мы лежали в комнате наверху, я признался, что дом кажется мне немного зловещим.

— Да ладно тебе, — сказала Каро.

— А как же все эти пустые спальни? — спросил я.

— И что такого? Представь себе, что там спят люди.

— Так еще хуже.

— Ну хватит, — сонно попросила Каро. — Мы тут не насовсем. Просто отдыхаем.

— Каро, мы не отдыхаем! Мы спасаем свои гребаные жизни!..

Но Каро уже спала. Я лег рядом. Глаза слипались, однако заснуть я не мог. Я прислушивался к шуму моря. Затем донеслись шаги, кто-то запел. Кажется, пьяный. Потом раздался скребущий звук — словно кто-то пытается вставить ключ в замок, но никак не может попасть. Хлопнула дверь, все стихло.

Через несколько минут я услышал странный шорох будто из-под половиц. Я сел и прислушался, но шорох уже смолк. Спать мне окончательно расхотелось.

Часа в три я встал и уставился на занавески. Фонари не горели, осколок луны отбрасывал бледные тени на площадь. Я заметил, что на той стороне парковки кто-то сидит. Учитывая поздний час и расстояние, сложно было сказать, мужчина это или женщина. Впрочем, кто бы это ни был, сидел он очень тихо. Неужели кто-то из Матеров решил полюбоваться обожаемой ратушей?

Я смотрел, а незнакомец тем временем встал со скамейки и скользнул за ратушу — плавно и медленно; с трудом верилось в то, что это человек, а не тень.

* * *

На самом деле в деревне было не так уж и плохо. На образцовом пляже рядочком выстроились пастельные домики. Каро отчаянно старалась мне угодить и сняла желтый домик до весны. В комплект входили пляжные кресла, кухонная утварь и небольшая газовая плита.

— Если не хочешь купаться, — сказала Каро, — сиди в домике, жри наркотики и занимайся самокопанием.

До этого дело не дошло.

Безделье, море, небо и полное отсутствие ответственности стало сказываться. Скука и разочарование отступили, на смену им пришло просветление. Подобного я не испытывал с тех самых пор, как подарил свою девственность Каро. Это чувство сочетало в себе облегчение, оптимизм и странную веру в доброту всего сущего.

Я поддался очарованию деревни. Забавно было чувствовать себя самой ленивой парой на всем побережье. Мы смотрели на море, играли в дурацкий гольф и скармливали деньги игровым автоматам. Я обнаружил нечто любопытное: чем больше мне было плевать на выигрыш, тем больше я выигрывал. Я получал ребячливое удовольствие от выхода из игры на пике удачи. Скудный выигрыш уходил на газету или шоколадку.

На третий день я рассказал Каро о своих чувствах. Мы как обычно шли по пляжу. Погода стояла ветреная, но сухая. Северное море подкатывалось прямо к ногам.

— Вот что странно, — заговорил я. — Я не чувствую вины за смерть Уоррена или твоего отца. Я думал, нас будет мучить совесть… Ни малейших угрызений.

— А потому, что они заслужили смерть, — легко отозвалась Каро. — Я же тебе говорила. Не стоит горевать по ублюдкам. Впрочем, особенно радоваться тоже не надо.

— Что-что?! Да ты прыгала от восторга, когда узнала, что твой отец помер.

— Нуда. С тех пор я многое переосмыслила. Теперь я ему больше сочувствую. Он понятия не имел, как обращаться с людьми. Хуже всего, что он никого не сделал счастливым. И сам это знал.

— Тебя он осчастливил своей смертью, — заметил я.

— Нет, Марк, — сказала Каро, целуя мою руку. — Ты единственный, кто способен сделать меня счастливой.

На обратном пути мы подошли к залу игровых автоматов, и Каро опустила монетку в автомат с предсказаниями. Из прорези выскочила карточка с пророчеством.

На этой неделе ждите размолвку. Вам есть что сказать, но, возможно, Вы скажете это не тому человеку. Вероятна вечеринка или семейное торжество. Хорошее время для начала проекта, плохое — для завершения. Ничего страшного.

Фраза «ничего страшного» меня зацепила. Я громко рассмеялся. Каро даже не улыбнулась.

— Надеюсь, ты не принимаешь этот бред всерьез, — спросил я.

— Да нет, — покачала головой Каро. — Просто я верю, что некоторые вещи предопределены.

— Тогда, выходит, ты веришь, что я вернулся, чтобы спасти тебя.

— Вот именно. Если бы не ты, отец женился бы на жирной заносчивой сучке, я осталась бы без денег, и Плохой Иисус трахал бы меня в задницу до потери пульса.

Я остановился и поглядел на нее.

— Значит, вот чем вы занимались?

До этой минуты мне удавалось держать ревность под контролем, теперь же слова Каро породили образ, который будет преследовать меня всю жизнь. Она заметила мою оторопь и поняла, что сболтнула лишнее.

— Извини.

— Надо было его тоже убить, — выдавил я сквозь зубы. — У меня ведь был шанс. Мог снести ему башку, и дело с концом.

Чтобы развеять мой гнев, Каро запела. Старая песня Дэвида Боуи — о том, как наполнить сердце любовью и не думать о прошлом! Я посмотрел на ее выцветшие волосы и блеклые глаза. Девчонка, с которой я встречался в школе, превратилась в киношную богиню. Я обнял ее так крепко, что почти переломил хребет.

Мы пошли обратно, взявшись за руки. Раньше я ни с кем не был так близок. Возможно, Каро чувствовала то же самое. Спрашивать я не решился.

Каро начала рассказывать мне про книгу по психологии, которую она читала. «Счастье за семь дней».

— Одно из худших названий в мире, — заметил я.

— А какие остальные?

— Какая разница? — Я пожал плечами. Каро радостно засмеялась.

— Вот! Ты мог бы составить список, но не стал. Хороший знак, Марк. Если верить книге, ты счастлив. Если человек составляет списки, значит, он держится за прошлое. То же и с коллекционерами.

— Все равно я буду собирать редкие книги.

— Но ты ни одной не купил с тех пор, как сгорел твой магазин.

— Куда спешить?

Каро принялась рассказывать про этот хлам, который она читает:

— Каждая глава посвящена определенному дню. В первый день надо простить себя. Во второй — окружающих.

— За что их надо прощать?

— За то, что они козлы.

Когда мы отсмеялись, Каро добавила:

— Нам смешно; значит, мы где-то ошиблись. Мы ждем, что люди проявят себя с худшей стороны, и ищем в них недостатки. В книге говорится, что можно повлиять на удачу, изменив отношение к окружающим.

— Постой-ка, — перебил ее я. — Нам ведь повезло, когда умер твой отец. А отношения к нему мы не меняли. Мне он не нравился. Ты его так просто ненавидела.

— Допустим, — согласилась Каро. — А вот вспомни, как ты поехал с Иисусом. Более подходящий пример. Ты поступил не логично — сел в машину к известному психу. Ты дал ему возможность доказать, что он не так плох. И что взамен? Скидка! Пятьдесят процентов! От криминального ростовщика!

— А еще я любезничал с его братом. И что взамен? Его брат взорвался в моей машине, а Иисус теперь хочет нас убить.

— Может, все благополучно решится.

— Каким образом?

— Будем хорошо себя вести.

— Черт возьми! А как же христианские мученики? Как же та женщина, которой сиськи отрезали? Им хорошее поведение погоды не сделало. Что скажешь?

— Ничего ты не понимаешь, — нахмурилась Каро. — Если мы станем лучше, мы оградим себя от зла. Если верить Кассандре Мэтленд, позитивные мысли блокируют негативные события.

— Что еще за Кассандра Мэтленд?

— Автор «Счастья за семь дней».

Я застонал. Неужели самая циничная женщина в мире стала самой легковерной?

— Однажды, — продолжала она, — Кассандра перемешала карты Таро и задала им вопрос: «Чего Господь ждет от меня?» Выпала девятка кубков. Эту карту еще называют «счастьем». Что, если Господь хочет, чтобы люди были счастливы? Да не просто счастливы. Что, если больше всего на свете Он хочет, чтобы все Его создания были в восторге?

— Тогда, наверное, Он здорово разочаровался, — рассмеялся я.

Нас обогнал бегун — потухший, больной, в мешковатом спортивном костюме и надвинутой на глаза бейсболке. Не то чтобы он правда бежал. Он как-то странно дергался из стороны в сторону. Похоже, дни его были сочтены, так что один Бог знает, почему ему вдруг приспичило бегать. Вряд ли это идет ему на пользу. Но мы не стали над ним смеяться, а просто приветливо помахали.

— Будь в восторге! — крикнул я вслед удаляющейся спине.

Бегун сердито оглянулся.

— Наверное, решил, что ты назвал его касторкой, — пояснила Каро.

За чаем Каро продемонстрировала незнакомое мне ранее умение. Она выложила на стол пистолет и показала мне, как разбирать его, чистить и смазывать. С задачей она справилась мастерски. В ход пошли растворитель, смазка, шомпол, ветошь и вата. Я был потрясен. У моей подруги обнаружился полный набор для ухода за оружием.

— Я помогала Уоррену, — объяснила она. — Этот придурок ни за чем не следил. Глупо бросать оружие на произвол судьбы. Уважай его, и оно спасет тебе жизнь.

— Я потрясен.

— Глупости, — рассмеялась Каро. — Не так уж это и сложно. А с чего бы? Кто пистолетами-то пользуется? Преступники, солдаты и копы.

Она привычно смазала движущиеся части пистолета, особое внимание уделив спусковому механизму.

— Самое сложное, — добавила она. — Сильно смажешь — не выстрелит. Мало смажешь, то же самое.

Каро собрала пистолет, вставила патроны в обойму. А я и не знал, что они у нас были.

Она прицелилась в холодильник и изобразила выстрел:

— Готов!

— Каро, — начал я, — будь добра, расскажи, как твои действия согласуются с позитивным отношения к окружающим.

Она проверила предохранитель.

— Если ты надеешься на лучшее, еще не значит, что не надо готовиться к худшему.

В дверь постучали. Открыли мы вдвоем. На пороге стояла приземистая женщина средних лет с длинными всклокоченными каштановыми волосами. На ней был потрепанный свитер и заношенные коричневые штаны. Простоватое мрачное лицо не предвещало ничего хорошего.

— Привет, — сказала она. — Вы новенькие?

— Да. — Каро улыбнулась.

— Джанет Матер, — представилась женщина и пожала нам руки. Ладони у нее были холодные, сухие и задубевшие. — Не могли бы вы что-нибудь сделать со своим садом? Я не шучу.

Когда человек говорит, что не шутит, мне сразу становится очень смешно.

— Простите? — переспросил я.

Только тут я заметил, что трава на лужайке стоит в человеческий рост, а газон основательно зарос сорняками.

— В соседнем доме никто не живет. — Джанет Матер попыталась улыбнуться, но получилась скорее зловещая гримаса. — Мистер Крегг — сосед через дом — ухаживает за тем садом и за своим. Вряд ли он станет заботиться и о вашем.

Мы прошлись с ней до ворот и полюбовались на плоды кропотливого труда мистера Крегга. Джанет махнула в сторону наших зарослей:

— Надеюсь, вы тут разберетесь.

— С какой стати? — поинтересовался я. Джанет возмущенно отпрянула.

— Вероятно, вам это покажется странным, но мы, депутаты ратуши, гордимся своим достоянием! В тысячаде-вятьсот девяносто девятом году в конкурсе на самую ухоженную ратушу Англии и Уэльса мы заняли второе место! Даже малейший обрывок бумаги на парковке может создать плохое впечатление. Мы стараемся держать площадь в чистоте — для приезжих. — Она кивнула на нашу входную дверь — скрипучую и облезшую. — Я не прошу вас ремонтировать дом, хотя, видит Бог, это не помешало бы. Просто подстригите газон и подровняйте живую изгородь. Или кого-нибудь наймите.

Я уже собирался объяснить настырной особе, что договор аренды запрещает нам изменять состояние собственности и что сад — не ее убогого ума дело, как вдруг моя прелестная женушка выпалила:

— Конечно, мы все сделаем! Заодно уборку устроим! Я смотрел на Каро и тщетно ждал острого словца. Каро улыбалась. Ее улыбка напоминала улыбку набожного христианина, которому кто-то признался, что иногда путает слова в церковном гимне.

— Вы у меня камень с души сняли, — уходя, бросила миссис Матер. — Буду очень вам признательна. — Она остановилась и внимательно изучила нашу машину (не особо чистую). — Кстати, мой сын Дейл моет машины. Очень благоразумный мальчик.

— Присылайте! — благодушно согласилась Каро. — Люблю благоразумных мальчиков.

Матер скривила губы в гримасе средневекового палача.

— Да, чуть не забыла, — так же приветливо продолжала моя жена, — меня зовут Каро, а это Марк.

Миссис Матер коротко кивнула и, кажется, чуть было не сказала: «Без разницы». Я обратил внимание, что ходит она, наклонившись вперед, словно вес ее огромной бесформенной задницы толкает все тело. Я повернулся к Каро и попытался описать свои ощущения:

— Бр-р!

— Что «бр-р»?

— Вот стерва!

— С чего ты взял?

— Как с чего? Ты же сама слышала! Надо было послать ее куда подальше!

— Старая Каро так бы и сделала. Но новая Каро не оценивает людей с первого взгляда. Да, миссис Матер груба, однако это еще не значит, что она не права. За садом и впрямь нужен уход. Давай купим садовые инструменты. Они нам по-любому пригодятся, когда у нас будет свой дом.

— Не собираюсь я рыться в навозе по первому слову старой коровы! А про сына она сказала только потому, что не хочет, чтобы рядом с ее драгоценной ратушей грязная машина стояла.

— Может, ты и прав. Даже скорее всего. И все-таки, должна сказать, ты не особенно стараешься. Мог бы и подобрее быть.

С утра, когда мы собирались завтракать, в дверь постучал сын Джанет. Я только вылез из кровати. Дейл оказался подростком лет пятнадцати, в руках он держал шланг, мини-пылесос, губки и всевозможные тряпки. Я как раз обсуждал с ним вопрос оплаты, когда сверху спустилась Каро в футболке и трусиках. Дейл просто ошалел от такого зрелища, что не помешало ему уставиться в то место, где у женщин расходятся ноги. Вдохновившись открывшимся зрелищем, парень орудовал губкой с таким усердием, будто «ауди» была не «ауди», а обнаженная женщина в пенной ванне.

Чуть позже нам позвонил Джеймс — агент по продаже недвижимости, испорченный пустозвон, которого интересуют одни деньги. Я познакомился с ним в Ричмонде. Джеймс сообщил, что покупатели согласны заплатить за дом Гордона шесть миллионов четыреста тысяч.

— Не пойдет, — ответила Каро. — Мы говорили о шести с половиной.

Агент перезвонил через десять минут: покупатели подняли предложение еще на пятьдесят тысяч. Я бы сразу ударил по рукам, но Каро твердо сказала «нет»:

— Если у них есть лишние пятьдесят тысяч, еще столько же найдется.

Через полчаса телефон снова зазвонил. Мы получили свои шесть с половиной миллионов.

Каро крепко обняла меня и поцелована:

— Вот видишь! Это карма. Мы хорошо вели себя и получили награду.

— Хорошо? — смеясь, переспросил я. — Торговаться — по-твоему, это хорошо?

— Хорошее поведение, — наставительно заявила моя жена, доставая из холодильника бутылку «Боллинджера», — не предусматривает валяния в ногах.

Одиннадцать пятнадцать утра, понедельник. Дорогущее ледяное шампанское. Каро вставила диск в магнитофон, и мы танцевали на кухне — щека к щеке — под «Путь во тьму» Блипа и Бустера.

Ты помнишь, я был не в себе, Отсюда корень наших бед. Я выбил тебе правый глаз, Но нож ты кинула тотчас, Нет, ты не растерялась, нет! Ты вслед метнула мне стилет! Стилет в мою попал жену. Он пользу ей принес одну. Так объясни мне, почему Ты проложила путь во тьму?

Мы осушили по два бокала, Каро взяла мою руку и опустила себе в трусики. Мы помогли друг другу раздеться, и мой язык принялся исследовать природное великолепие между ее ногами. Мы трахались прямо на кухонном столе. Каро вскрикивала. Я ощутил себя непревзойденным любовником. Моя женщина стонала от страсти. А потом я поднял голову и понял, что привело Каро в такое возбуждение. Под столом сидела мышь.

По нашему звонку компания «Песткилл» прислала сотрудника обследовать дом. Звали сотрудника Рон, и доверия он не внушал. Неряшливый, заплывший жиром и пропахший потом мужчина едва ли был приятнее грызунов, от которых божился нас избавить.

— Какая была мышь? — поинтересовался он.

— Бурая такая с маленькими глазками.

— Похоже на полевку, — определил Рон. — Зимой они из поля в дом бегут — в поисках тепла и пищи.

В шкафу обнаружился мышиный помет.

— Судя по всему, здесь орудует семейка грызунов. Можно, конечно, разбросать яд, но если они издохнут под шкафом или за плинтусом, тут такой будет запах… Я бы посоветовал воспользоваться мышеловками. Какие предпочитаете? Чтобы убить или просто поймать?

— Поймать, — ответил я.

— Убить, — быстро сказала Каро.

Рон показал мышеловку, предназначенную для убийства. Больше всего она походила на приспособление из мультика «Том и Джерри». Отличие было одно: на скобе крепился гвоздь — чтобы добить мышь, если скоба ее не прикончит. Гуманная мышеловка представляла собой домик с окошками. Гибель мышке грозила лишь в том случае, если хозяева надолго уедут и оставят бедное животное подыхать от голода.

— Мышь попадает в домик, вы берете ее, отвозите подальше за город и выпускаете. Правда, отъехать надо миль на двадцать, а то она сразу обратно прибежит.

— Хотите сказать, мыши знают, где мы живем? — оторопела Каро.

Рон ухмыльнулся.

— Ничего, — вызвался я, — отвезу этих мышек, куда скажут.

Каро ушам своим не верила.

— Марк, это паразиты! Их надо уничтожить!

Я согласился — на том условии, что она сама будет разбираться с окровавленными мышиными трупами.

Каро сдалась. Рон расставил мышеловки и ушел, а я наполнил бокалы шампанским и обернулся к своей кровожадной женушке. В ее глазах читалось сомнение.

* * *

Вечером я решил заглянуть в местный паб «Веселый моряк». Взял пиво и уже собирался платить, как вдруг какой-то старик у стойки велел бармену записать мою выпивку ему на счет.

Я поблагодарил незнакомца. Это оказался не кто иной, как Рики Крегг, тот самый сосед через дом, ухаживавший за газонами. Лет ему было под шестьдесят. Милый такой старичок с пожелтевшими волосами и жиденькой бородкой.

— Я тебя знаю, — радушно кивнул он мне. — Ты парень, который теперь живет через дом. Парень, у которого потрясная телка. Люблю блондинок! Правда, лучше бы она отрастила волосы. Не хотел бы я с бритоголовой трахаться. Знаем, плавали. Я ведь был женат. А почему вы не работаете?

Я объяснил, что в этом нет нужды.

— Здорово, — вздохнул Рики. — Ну, удачи. Пытался богатую захомутать, да влюбился в побирушку. Вот… Она меня бросила, и я здесь застрял.

Было всего восемь, но от моего собеседника уже ощутимо несло перегаром. Скорее всего это он ночью спьяну распевал у нас под окнами.

— Вам тут не нравится? — спросил я.

— Спрашиваешь!

— Долго вы здесь живете?

— Почти сорок лет. Жена так решила — видите ли, для детей лучше будет! Вырастут у моря, свежий воздух, все такое. Мне-то самому плевать было. Я редко домой заглядывал, в королевских ВВС служил. А теперь вот окончательно на землю сел.

— Всегда можно продать дом и уехать.

— Можно-то можно, — сморщил нос Рики, — да вот куда? Тут по крайней мере все меня знают. Если честно, я не уверен, что можно вырвать корни из земли — в моем-то возрасте. Говорят, смена дома — одно из самых страшных потрясений. Стоит в одном ряду со смертью близких, разводом и потерей двадцати фунтов.

Я решил подбодрить старого пилота — выпил за его здоровье, а потом спросил, что он думает о Джанет Матер. Рики скривился, как от кислятины:

— На дух не переношу. Отвратная тетка.

— Я думал, вы по ее просьбе за тем садом у площади ухаживаете.

— Это она тебе сказала? Я ухаживаю за садом, потому что люблю садовничать. А не потому, что Матер меня попросила. — Рики убедительно дернул плечом. — С Дейлом уже познакомились?

— Да так. Он машину нам вымыл.

— На его руки внимание обратил?

— Нет.

— В следующий раз, как встретишь, приглядись — особенно к правой. Шрамы один на другом. Хочешь расскажу, как так вышло?

— Даже не знаю, — растерялся я. Похоже, я вплотную подошел к какой-то темной истории.

— Никакой он на самом деле Джанет не сын. Сомневаюсь, что она со своим безмерно обаятельным Филиппом вообще спала. Может, и пытались разок, но у кого ж при виде голой Джанет Матер встанет?

— Не понаслышке знаете? — ухмыльнулся я.

— Будем считать это меткой догадкой. Короче, Дейл — племянник Матер. Его родители в аварии погибли, когда ему едва восемь исполнилось; пришлось переехать к тетке. Мальчишка в шоке был, да и неудивительно. Ну и вот как-то раз пришел он в школу с перевязанной рукой.

Учитель, само собой, спросил, что случилось. Дейл ответил, что Джанет его заклеймила. Ну конечно, суматоха поднялась, социальные службы на уши встали. Выяснилось, что Дейл не врет. Парень переживал из-за смерти родителей, не хотел с Матерами жить, вот и принялся играть с огнем. Доставал из камина тлеющие угли, бросал на ковер — и смотрел, что получится.

Джанет его за этим занятием застукала. Решила мальчишку проучить, показать, что огонь не игрушка. Взяла за руку, сунула ладонью в огонь и держала там.

— Черт! — не выдержал я.

— Ну. Власти дело расследовали, да и замяли. Сам знаешь, эти чиновники — те еще дармоеды. Против Матер не выдвинули обвинений. Вышла наша Джанет сухой из воды. Через пару месяцев моя жена с ней разговорилась. Моя возьми, да и спроси: «Джанет, зачем? Зачем ты так поступила?» А та и отвечает… Угадай, что?

Я покачал головой.

Рики закурил. Его пальцы пожелтели от никотина.

— Она ответила: «Не придумала, что еще сделать». Ничего, да? Восьмилетний пацан всю семью потерял. Не хватает парню любви, внимания, заботы — вот он и поджигает ковры. А Матер ничего лучше не придумала, как руку ему обжечь.

— Гениально.

— Повесить ее мало, — кивнул Рики.

Я открыл дверь и оказался лицом к лицу с Каро. Она целилась из пистолета прямо мне в лоб.

— Черт! — рявкнул я. — Ты что, рехнулась?! Каро опустила оружие.

— Ты где был? — спросила она, чуть не плача. — Уже двенадцать часов! Какого черта ты так долго?

Я рассказал.

— А что стряслось-то?

— Я шорохи слышала…

Кто-то пытался повернуть дверную ручку. Потом Каро почудилось, что в саду ходят. Она позвонила мне на мобильный, но тот оказался выключен. В полицию звонить не хотелось, так что остаток вечера она провела на лестнице с пистолетом в руках.

— Ты ничего не принимала? — спросил я.

— В смысле?

— Ну так… Таблетку какую-нибудь.

— Хочешь сказать, у меня глюки?

— У тебя даже от травки крышу рвет.

— Травка закончилась. Сам знаешь. Марк, я ничего не пила. Говорю же, там кто-то ходил.

Я взял пистолет, фонарик и вышел в сад. Никого не было.

— Ну вот! Пусто! — крикнул я Каро.

— Теперь-то пусто, — нервно отозвалась она. — А раньше…

Мы легли в постель. Оружие я оставил на прикроватной тумбочке. Когда мы погасили свет, я неуклюже попытался соблазнить Каро. Она сняла мою руку со своей груди.

— Мне страшно.

— Почему?

— Не знаю. Если меня кто-нибудь попытается убить, ты меня защитишь. Правда?

— Конечно, — пообещал я.

Утром в одной из мышеловок обнаружилась пленница. Пришлось ехать на двадцать миль, чтобы выпустить ее на волю. Мы остановились в пустынном месте на побережье, открыли дверцу, мышка выскочила и понеслась к песчаным дюнам.

— Ты прав, — призналась Каро, — так намного лучше. Живи и дай жить другим.

На обратном пути Каро заметила вывеску магазина с товарами для садоводства и попросила свернуть.

— Зачем тебе садовничать? — удивился я.

— Шутишь? Я же обещала миссис Матер.

Не без некоторого удовольствия я поведал Каро про руку Дейла.

Моя жена была просто в ярости, однако виду старалась не подавать.

— Допустим, она совершила ошибку. Но кто ты такой, чтобы ее судить? Ты вообще человека под поезд столкнул.

— Хочешь любезничать с соседкой-кровопийцей? Вперед!

— Я просто хочу, чтобы сад нормально выглядел. Для нас же, а не для нее.

В магазине мы прикупили лопату, грабли, тяпку, садовые ножницы и какие-то семена. Я глазам своим не поверил, когда нам выбили чек — так все дорого! Впрочем, Каро заверила меня, что это хорошее вложение.

— Нет! — возражал я. — Вложение со временем растет в цене! Старые автомобили, букинистические книги — это, я понимаю, вложение. А садовый инвентарь со временем только ржавеет.

На обратном пути мы наткнулись на длинный хвост похоронной процессии. Траурный кортеж двигался со скоростью километров тридцать в час. Проезжать Каро отказалась. Она где-то читала, что обогнать покойника — плохая примета. Таким образом мы доползли до деревеньки Блоксгем и остановились перед церквушкой. Заваленный цветами фоб внесли во двор, и лишь тогда Каро разрешила мне ехать дальше.

По приезде Каро решила опробовать новенькие инструменты и прополоть сорняки подобно любой трудолюбивой хозяйке. Я сделал горячий шоколад и вынес чашку своей благоверной. Пока мы болтали, на дороге показалась миссис Матер. Шла она прямиком к нам.

— Глядите-ка! — Каро гордо указала на вскопанный клочок земли.

— Похвально, — кивнула Джанет и вдруг нахмурилась. — К сожалению, так не делается. Надо избавиться от сорняков.

— А какие из них сорняки?

— Вот эти. — Матер ткнула пальцем в зеленый отросток. — Вы перемешали землю, а надо выдернуть корни. Иначе сад вновь зарастет.

— Ясно, — вздохнула Каро. — Спасибо.

— Я еще приду, посмотрю, как у вас тут работа продвигается, — кинула на прощание Матер.

— Мартышка хренова, — не выдержал я.

— Наверняка она желает нам добра, — неуверенно сказала Каро.

Я развел в камине огонь, развалился в кресле и принялся листать бестселлер этой идиотки Кассандры Мэтленд. Над последней страницей я хохотал в голос, а значит, хоть какую-то толику счастья книга мне подарила.

Мы полагаем, что счастье обусловлено чередой мелких событий. К примеру, я счастлива, если мне нравится работа, если у меня хватает денег, если я довольна своей внешностью, если удачно складывается личная жизнь. И все же у меня может не быть ничего из вышеперечисленного — и все равно я буду счастлива. Истинное счастье происходит изнутри, оно не зависит от внешних событий. Человек бедный, одинокий или больной вполне может быть счастлив. И напротив — на свете есть множество богатых и успешных людей, которые так и не нашли в жизни удовлетворения.

Что же нужно для того, чтобы обрести счастье? Достаточно просто этого пожелать! Неужели все так просто, спросите вы. Именно, отвечу я. Именно так. Надо всего лишь принять то, что вы вечны и неповторимы, а любовь к окружающим есть абсолютное добро. И когда вы поймете это, вы обретете любовь Господню. Надо лишь попросить.

* * *

Я как раз просил Господа дать мне ту самую любовь, когда дверь отворилась, и в дом вплыл жирный живот, а за ним — детектив Флетт. Следом вошла Каро — напряженная и расстроенная. За ней появился детектив Бромли с неизменной подлой улыбочкой на лице. Бромли и Флетт без приглашения плюхнулись на диван.

— Нехорошо уезжать без предупреждения, — заговорил Бромли. — Ой, как нехорошо.

— Чего вам надо? — резко спросил я.

— Это от вас зависит. — Флетт издал неприятный смешок.

— Дело обстоит вот как, — ухмыльнулся Бромли. — Доказательств у нас пока нет, но мы кое-что нарыли. Похоже, про наследство ты правду говорил. — Он кивнул на Каро. — Ее папаша внезапно умер, а вам это только на руку сыграло.

— И что? — ледяным тоном осведомилась Каро.

— Что еще мы имеем? Уоррен Дживонс, — продолжал Флетт. — Кто-то столкнул его под поезд. К сожалению, камеры на станции в этот момент не вели запись. У нас есть свидетельница, но произошедшее настолько выбило ее из колеи, что у нее случился нервный срыв. На суде ее показания легко опровергнуть. Правда, недавно нам пришло в голову, что портрет подозреваемого почему-то напоминает кое-кого в этой комнате.

Каро начала извергать проклятия. Бромли махнул рукой, она замолчала.

— Нам дела нет до Уоррена. На Питера Каллагана нам тоже плевать. А уж тем более на ее отца. Но мы сильно подозреваем, что вы двое в последнее время сильно заняты. Честно говоря, по большей части доказательства косвенные. Но, опять же, обвинения часто строятся на основе косвенных доказательств. Как думаешь, Джордж? Флетт кивнул.

— На вас легко можно завести дело. Не вопрос. Или вы могли бы быть с нами повежливее. Решайте сами.

Каро посмотрела на меня, потом перевела взгляд на Флетта.

— Вы что, ждете, что мы вам деньги дадим?

— Ну почему сразу деньги? — рассмеялся Бромли. — Мы могли бы вас всего-навсего трахнуть.

— Что?

— Ну, разок-другой, — пояснил Флетт. — Нам много не надо.

— Вы хотите нас трахнуть? — поразился я. Флетт вздрогнул от отвращения.

— Да не тебя, придурок. Ее.

— Пошел вон! — рявкнула Каро. — Вон, мерзавцы! Бромли тихонько захихикал:

— Не строй из себя целку. Мы же знаем, что ты ублажала Иисуса.

— Выметайтесь! — вмешался я.

— Ей всего-то и надо, что ножки раздвинуть, — подхватил Флетт. — Не так уж сложно.

Каро схватила вазу и кинула в детективов. Ваза разбилась об стену. Бромли с Флеттом расхохотались и встали. Я уловил в их дыхании пары алкоголя.

— Подумайте пару дней. Мы никуда не торопимся. — Бромли смахнул пылинку с плаща.

Они ржали всю дорогу до машины.

Каро прошла в сад. Смеркалось. Поднимался ветер — горький, пропахший морем. Вдалеке мерцали желтые огни деревни.

Каро молча копала.

— Ты, наверное, считаешь, что мне стоило их пристрелить, — заговорил я.

Каро копала. Ее лицо сделалось белее луны.

— Но это же нам только на руку! — продолжал я. — Они не смогут нас преследовать по закону — после такого-то предложения. Они просто пытаются на нас надавить, а на самом деле ни на что не способны.

Молчание.

— Не понимаю, что ты так переживаешь.

— Не понимаешь? Откуда они узнали, Марк? О нас с Иисусом?

— Понятия не имею.

— А я вот думаю, что это ты им сказал.

— Да нет, мы же договорились. Ничего лишнего я не ляпнул. Ты не веришь? Да ладно. Вопрос в другом — как они нас нашли?

Из ратуши доносились странные звуки. Я повернулся и увидел, как Джанет Матер гасит там свет и запирает двери. Потом она подошла к нам, вертя в руках ключи. Момент она выбрала определенно неудачный.

— Все садовничаете… — неприятно улыбнулась Джанет. — Может, вы и мой сад вскопаете — с вашим-то усердием?

Каро не подняла головы.

— Да, дорогуша, постарались вы на славу. Я бы хотела вынести вам благодарность от лица деревенского комитета.

Казалось, Матер не ощущает витающей в воздухе ненависти.

— Конечно, — продолжала она, критически оглядев участок, — дом тоже не мешало бы привести в порядок. Окна хорошо бы помыть.

— Да пошла ты! — рявкнула Каро.

Джанет изумленно отшатнулась. Движение у нее вышло довольно старомодное, я бы даже сказал — театральное.

— Простите?

Каро наконец соизволила повернуться к миссис Матер лицом.

— Какое вам дело, грязные у нас окна или нет? Какая разница, что у нас в саду? Да никакой!

— Я просто хотела помочь…

— Ах ты дрянь! Тебя интересует только одно: как бы окрестные дома гармонировали с ратушей. Только ратуша, ты уж меня прости, больше всего на сортир похожа. Иди к черту!

— Очень невежливо с вашей стороны, девушка. — Матер поджала губы.

Она уже повернулась, чтобы уйти, как вдруг Каро шагнула вперед, подняла лопату и стукнула Джанет по голове.

Удар был силен. По площади разнесся звон: железо стукнулось о кость. Глаза у Матер закатились, и она рухнула на дорогу. По телу прошла судорога, потом другая. Наконец все стихло.

Каро безумно расхохоталась. Я тоже не смог удержаться. Она сделала именно то, что сделал бы я, будь у меня храбрость (и лопата).

Над площадью повисла тишина. Я ждал, что волосы Джанет намокнут от крови, но крови не было. Каро подошла к телу, желая нанести еще один удар.

В это мгновение я вдохнул воздух — пропахший мочой, потом и стиральным порошком. Воздух пах тюрьмой — местом, в которое я ни при каких обстоятельствах не хотел бы попасть. Я протянул руку.

— Ты что, рехнулась?!

— Извини.

Стало совсем не смешно.

Я взял запястье Матер и попытался нащупать пульс.

— Зачем? Зачем ты это сделала?

Каро поднесла руки к лицу и неожиданно рассмеялась.

— Не придумала, как еще поступить, — ответила она.

— Что?

— Она ведь так сказала? Когда Дейлу руку обожгла. «Я не знала, как еще поступить». Так и объясним полиции. — Каро снова рассмеялась. Смех постепенно перешел в плач.

Я присел на корточки и заглянул жертве в лицо. Широко открытые глаза смотрели в пустоту. Из левого уха змеилась тончайшая струйка крови. Джанет Матер отправилась в небесную ратушу.

 

Глава одиннадцатая

Труп

Мы втащили тело в коридор и закрыли дверь. Потом пошли на кухню, заварили крепкий чай и принялись искать выход.

— Я просто распереживалась, — беспомощно повторяла Каро. Ее лицо сделалось совсем белым. — Я не хотела ее убивать.

— Ах, ну тогда другое дело, — сказал я. — Идиотка!

— Кто ты такой, чтобы меня осуждать?! — взвилась она. — Это ты у нас известный убийца. Счет два-ноль в твою пользу.

На самом деле она ошибалась: счет был один-ноль в пользу Каро. Тем не менее я совершенно растерялся. Я солгал, убедил ее, что могу быть опасен, и в итоге Каро сама начала убивать. Теперь мне еще сильнее хотелось открыться, сказать, что я никого не убивал. Но если я признаюсь, Каро сломается. Я ей нужен, действительно нужен. Преступник может защитить ее от правосудия. А что может сделать собиратель книг?

— Так… — Я лихорадочно думал. — Она пошла в ратушу. К нам заходить не собиралась. Заговорила с тобой только потому, что ты копалась в саду. Если нам начнут задавать вопросы, ответим, что не видели ее. К тому же мы ее едва знали. Откуда у нас мотив? Мы ее не видели. Послушай, Каро. Мы ее не видели! Главное, чтобы наши показания не расходились. Ты поняла?

— Ее ведь найдут, — растерянно прошептала Каро.

— Нет. — Я перегнулся через стол и взял ее за руку. — Я уберу тело. Спрячу.

— Я тебе помогу.

— Не стоит.

— Но я сама хочу, — настаивала Каро. — Она же просто мерзавка! Так ведь? — Последняя фраза прозвучала довольно неубедительно.

— Мерзавка. Еще какая, — согласился я.

— Женщина, которая сунула руку ребенка в огонь, заслужила смерть, правда?

— Насчет смерти не знаю, но пару пинков она точно заслужила.

— Да уж, — рассеянно согласилась Каро. — Она еще легко отделалась. Ее бы следовало живьем сжечь. Я бы на это посмотрела…

— Неужели? — скептически поинтересовался я. Каро призадумалась.

— Пожалуй, нет, — признала она наконец. — Но я бы посмотрела, как ее трактор переедет.

Беседа принимала несколько странный оборот.

Теперь моя голова была занята в основном мыслями о ДНК. Что, если частицы кожи Матер все-таки остались на лопате? Или кровь? Я пошел с лопатой в ванную, открыл кран и принялся тереть лопату отбеливателем. По воде поплыл крошечный каштановый волосок. Я завернул волосок в салфетку и спустил в унитаз.

Затем поднес лопату к свету и внимательно изучил. Вроде ничего. Из моей груди вырвался вздох облегчения. А потом меня вырвало.

Когда я вышел из ванной, в нос ударил тошнотворной запах вареной капусты. Тело лежало рядом с батареей. Я подхватил труп под мышки и потащил по коридору.

Каро стояла в дверях кухни.

— Она не стоит того, чтобы из-за нее попасть в тюрьму, — напомнил я.

— Кто? — рассеянно переспросила Каро.

— Как это кто? Вот она! Женщина, которую ты только что убила!

Я обратил внимание, что у миссис Матер изменилась форма головы. Череп вмялся, а само лицо сплющилось, словно сдутый мячик.

— Посмотри, — позвал я Каро. — Посмотри, как ты ее приложила.

— Я неважно себя чувствую, — прошептала она.

Каро побежала в ванную. Я выключил свет в гостиной, взял бокал с бренди и сел, не сводя глаз с площади. Было уже поздно, жара спала, но я вспотел, как на пляже в полдень. Мне не верилось, что в коридоре лежит тело Джанет Матер. Но стоило мне переступить порог, как я натыкался на труп.

Ветер усилился и наигрывал замысловатую мелодию на бутылках из-под молока. Каждые полминуты входную дверь сотрясал мощный порыв ледяного воздуха.

Около полуночи на улице зашуршал гравий. Кто-то закашлялся. Кашель был похож на старческий, так что я решил, что это Рики возвращается из паба. На улице воцарилась тишина, словно прохожий смотрел на наш дом и прислушивался. Потом хлопнула дверь дома Крегга.

Через несколько минут площадь затопил свет фар. На стоянку въехала машина Матера. Из нее выскочил Филипп, подбежал к ратуше и поспешно открыл замки.

Он вошел, и в окнах ратуши замелькал свет. Я представил себе, как Филипп ищет жену: за сценой, в туалете, на кухне, за рядами кресел — и не знает, что все это время она лежит у нас в коридоре, а тело ее становится все холоднее и холоднее.

Через несколько минут свет погас. Филипп показался в дверях. Он закрыл ратушу, вернулся к машине, покопался в багажнике и вытащил мощный фонарь. Включил его и принялся обшаривать лучом площадь. Внимание Матера привлек белый фургон на углу. Он посветил в каждое окно, но не обнаружил ничего подозрительного.

Потом Филипп снова направился к ратуше и исчез за ней. Наверняка пошел осматривать сарайчик с садовыми инструментами. Потом скорее всего подошел к обрыву и посветил вниз в надежде не обнаружить хладное тело жены на бетоне.

Вскоре луч света скользнул по машине Каро. Я инстинктивно соскользнул со стула и упал на пол. Как оказалось, вовремя. Мистер Матер направил фонарик нам в окна. Луч света скользнул по стене гостиной. Я ощутил острый приступ страха и на четвереньках двинулся в коридор.

Если Филиппу хватило наглости посветить в гостиную, что ему помешает заглянуть через почтовую щель в двери и увидеть тело Джанет? Мои страхи оказались небеспочвенными. Когда я уже подобрался кдвери, на улице заскрипели ворота, и я услышал шаги. Я крепко прижал почтовый ящик. Снаружи мистер Матер нерешительно переминался с ноги на ногу — я слышал шелест подошв по асфальту.

Очень долгое время больше ничто не нарушало тишину. Я боялся даже сглотнуть — ведь Матер внимательно прислушивался. Потом заворчал мотор, и гравий заскрипел под колесами тяжелой машины. Филипп уехал.

Прошло не менее получаса, прежде чем я набрался смелости и наконец встал. Я тихонько выглянул. Никого. Открыл дверь и вышел. Все тихо. У Рики в доме свет не горел. Надо действовать — сейчас или никогда.

Я включил свет над крыльцом и поднялся наверх. В шкафу были свалены старые пыльные одеяла. Я отнес одно одеяло к машине и выстелил им багажник. Во второе одеяло я завернул труп. Получившийся куль перевязал веревкой. Теперь я был даже рад, что на улице воет ветер: не слышно, как я волоку объемистый сверток. Мне пришлось нелегко. Джанет не отличалась особой стройностью.

Когда мне удалось стащить труп со ступенек, я вернулся и закрыл входную дверь. Я уже собирался открывать ворота, как вдруг вдалеке послышался шум мотора. Я присел на корточки и прижался к деревянному забору. На площадь въехала машина. Из нее вышел полицейский, облокотился на капот и что-то сказал по рации.

Ну вот, приехали. Хуже не бывает. В сотне метров от меня служитель закона, а я прячусь за забором с телом женщины, которую он ищет.

Если бы погода была лучше, возможно, полицейский отнесся бы к заданию повнимательнее. Но при нынешних обстоятельствах вряд ли он думал о чем-то, кроме теплой постели. Не особенно утруждаясь, полицейский посветил в окна ратуши, прошелся по площади и вернулся к машине. Снова облокотился на капот и закурил. Я видел, как кончик сигареты засветился красноватым огнем.

По площади пронесся ураганный порыв ветра. Где-то позади хлопнула дверь сарая. По парковке каталась банка из-под «кока-колы». Полицейскому явно хватило приключений на сегодня. Он докурил и сел в машину.

Машина сделала круг по площади. Фары осветили наш забор, и я поплотнее вжался в землю.

Когда мотор стих в отдалении, я отворил ворота. Ветер тут же захлопнул их. Пришлось найти кирпич и подпереть створку.

На меня давила вина. Все время казалось, что за мной кто-то наблюдает. Я постоянно озирался и поглядывал на окна соседских домов. Я почему-то был уверен, что духи предков смотрят на меня и неодобрительно качают головой.

Мысль о предках вызвала воспоминания детства. Как-то мой младший брат нажаловался маме, что я его побил. Тетя Эдна взялась меня защищать.

— Только не Марк, — уверяла она. — Марк никогда бы так не поступил.

От тетиного доверия у меня на глаза наворачивались слезы — тогда и теперь.

Я всхлипнул и открыл багажник. Автоматически зажегся свет, предоставляя случайному любопытствующему прекрасный вид на молодого человека лет двадцати, который заталкивает в машину труп женщины.

Раньше я считал себя довольно сильным — до того, как я попытался оторвать от земли девяносто килограммов мертвечины. Все мои усилия были напрасны. Из тела только выходил воздух, будто Джанет Матер осуждающе свистела из могилы.

Меня похлопали по спине. Я медленно обернулся.

Сзади стояла Каро. Когда поток ругани иссяк, она обняла меня и поцеловала в лоб.

— Мне лучше, — объяснила она. — Давай помогу.

Вместе мы наконец-то сумели затолкать миссис Матер в багажник. Потом сели в машину. Надо было обсудить, что делать дальше.

— Может, в домик на пляже? — предложил я. — А потом выбросим ее в море. По частям.

— У меня есть идея получше, — перебила Каро. Она принесла из дома лопату и велела ехать к церкви в Блоксгеме.

Мы припарковались на церковной стоянке и прошли на кладбище. Свежую могилу было видно даже без фонаря. Горка черной земли, присыпанная увядшими цветами.

Каро неожиданно приникла ко мне и страстно поцеловала. Я возбуждения не ощутил. Пришлось оттолкнуть ее.

— Что теперь? — поинтересовался я.

— Раскопаем могилу, положим ее поверх фоба и снова закопаем, — предложила Каро.

— Еще днем ты боялась обгонять похоронную процессию, а сейчас предлагаешь раскопать могилу?

— Ну и что?

— Тебе не кажется, что это довольно ненадежное место?

— Почему же?

— Полиция наверняка отсюда начнет.

— Не ладно! — усмехнулась Каро. — Думаешь, полиция поджидает нетрезвых водителей у баров? Думаешь, всем, кто нарушает правила, выписывают штрафы? Конечно, нет. Полицейские — такие же люди, Марк. Над ними смеялись в школе. Тогда они заваливали экзамены, а сейчас не в состоянии поймать преступника.

— Но если когда-нибудь могилу вскроют, сразу найдут миссис Матер.

— Да. Только к тому времени она превратится в фуду костей. Да и кому придет в голову связать ее тело с нами? Если только…

— Что?

— Если только ты не трахнул ее, пока я приходила в себя.

— Что?

Каро рассмеялась.

— Шучу. Некоторых мужчин привлекают мертвые женщины.

Мы принесли из машины лопату и маленький фонарик. Каро осветила табличку, которая обозначала место будущего надфобного камня. «Алан Бивис. 1963–2004. Покойся с миром».

— Мира не обещаю, — усмехнулась Каро.

Мы аккуратно сняли с могилы букеты и венки и разложили рядом, чтобы после вернуть каждый цветок на место.

Копать пришлось дольше, чем я думал. Свежая земля поддавалась легко, и все равно у меня немилосердно ныла спина. Каро должна была следить, не идетли кто, но вместо этого она прислонилась к церковной ограде и закурила. Один раз предложила помочь, однако сразу же начала хихикать и разбрасывать землю по сторонам, так что мне снова пришлось копать.

К счастью, рядом не наблюдалось ни одного дома, так что наш тяжкий труд остался незамеченным. Единственным свидетелем был еж, который с пыхтением шел через кладбище. У меня пересохло во рту. Я пожалел, что мы не взяли с собой воды. Стало так жарко, что я снял пиджак и повесил его на ветку ближайшего дерева.

Церковные часы били каждые пятнадцать минут. К половине третьего я взмок, как мышь. Зато яма наконец-то достигла приемлемого размера.

— Пошли за ней, — сказал я Каро.

— Я думала, глубина могилы два метра.

— По закону — да. Но прими во внимание, что мы занимаемся не совсем законным делом.

— Не ворчи.

— Что? Ты совершила убийство, я теперь надрываюсь, чтобы тебе помочь, а тебя глубина могилы не устраивает?!

Спор утих сам по себе, когда мы подошли к машине. В молчании мы с Каро взялись за одеяло и потащили труп на кладбище. Раздался странный звук — будто на землю упала монетка. Я посветил себе под ноги, но ничего не заметил. Мы подтащили тело к могиле и пинками столкнули в яму. Ветер все дул. Деревья скрипели и гнулись.

Казалось, нигде в мире не осталось ни света, ни радости.

Я принялся закидывать могилу землей. За спиной раздался смешок. Я обернулся.

— Что тут смешного?

— Ничего, — пожала плечами Каро.

— А что же ты смеялась?

— Я не смеялась.

Мы замерли, прислушиваясь к случайным шорохам и вглядываясь в темноту. По дороге проехала машина. Деревья снова застонали. Ветер играл привычную симфонию в проводах. В довершение всего начал накрапывать дождь.

Я лег на спину среди опавших листьев, подставив лицо под холодные капли. Каро утрамбовала землю и вернула венки на место. Ее легкомысленность уступила место ледяной решимости. Вскоре последнее пристанище Алана Бивиса выглядело весьма благопристойно. Каро посветила фонарем на землю, проверяя, не обронили ли мы чего.

Включенные на полную «дворники» с трудом справлялись с потоками дождя.

— Хорошо, что дождь, — заметила Каро. — Следы смоет.

Я поразился ее спокойствию.

— Это все, что ты можешь сказать?

— А что я, по-твоему, должна сказать?

— Ты только что кого-то убила. Я не жду, что ты почувствуешь угрызения совести, я тебя слишком хорошо знаю. Но чувствуешь же ты хоть что-то!..

— Слушай, — устало заговорила Каро, — мне на эту женщину плевать. Взгляды из каменного века. Самомнение выше крыши. Прическа — как у невесты Франкенштейна. Из-за таких, как она, наша страна прозябает в дерьме. Эту Матер следовало убить много лет назад — когда она ребенку руку обожгла. И что? Ей все сошло с рук. Некоторые за мошенничество в тюрьме по семь лет сидят, а эта сучка искалечила ребенка и даже под суд не попала. Так что мне наплевать! Ясно? Мне плевать на Джанет Матер. Меня волнует только то, как бы нас не поймали.

— А как же твое хорошее поведение?

— Из-за него все и приключилось, — объяснила Каро. — Скажем прямо, я плохая. Мстительная, злопамятная. Когда я пытаюсь быть хорошей, во мне растет раздражение. Как в том стихотворении Уильяма Блейка: «Враг обиду мне нанес — я молчал, но гнев мой рос». Когда Матер попросила меня привести сад в порядок, больше всего на свете мне хотелось ее убить. Вместо этого я смирилась. Когда я узнала, как она обошлась с Дейлом, мне захотелось сначала сжечь ей руки, а потом — убить. Так что в удар лопатой я вложила всю накопившуюся ненависть.

— Весьма любопытно, — согласился я. — Только вряд ли твой поступок одобрят присяжные.

Я чувствовал на руках омерзительный запах миссис Матер.

— Господи, Каро, ну скажи мне что-нибудь хорошее! — попросил я. — Чтобы мир перестал казаться огромной могилой.

— Я беременна, — произнесла Каро.

— Да нет, что-нибудь настоящее, — терпеливо объяснял я. — Не надо ничего сочинять.

— Это правда. Я сдавала анализ. Срок девять недель.

— Почему ты раньше не сказала?

— Ждала особого случая.

У дома я полез в карман за ключом — и не нашел.

— Надо вернуться, — предложил я. — Наверное, выпал на кладбище.

— Ничего он не выпал. Лежит себе где-нибудь в доме.

Мы открыли дверь ключом Каро и вошли. Тлетворный запах все еще витал в коридоре, словно призрак Джанет Матер незримо наблюдал за нами. Мы кинули грязную одежду в стиральную машинку, счистили грязь с ботинок и с лопаты. К тому времени, как мы наконец приняли душ, было уже часов пять.

Каро нырнула под одеяло и стала ко мне приставать. Я не особенно жаждал секса, но она действовала так вдохновенно, что вскоре я был готов. Каро оседлала меня и выгнулась дугой, чтобы мой член вошел в нее как можно глубже. Она кончила и, сладко содрогнувшись, прошептала:

— Мы убили ее, Марк. Мы убили эту сучку.

После таких слов мне совершенно расхотелось спать. Я оставил Каро в постели, а сам пошел мыть машину.

Каро проснулась ближе к полудню. Ее разбудили взрывы смеха. На площади мальчишка-подросток целился из пневматического пистолета в двух девочек. В одну он все-таки выстрелил. Промахнулся, попал в окно ратуши.

— Ты прав, — заключила Каро. — Отвратное место, надо куда-нибудь переехать.

— Нельзя, — покачал я головой. — Получится, что мы сбежали. С таким же успехом можно повесить табличку: «Убийцы Джанет Матер требуют пожизненного заключения».

Я пошел в местный банк, хотел снять кое-какую наличность. Уже отходя от банкомата, я заметил на другой стороне улицы Филиппа с Дейлом. Они беседовали с пожилой парой. Судя по серьезным лицам, предметом разговора являлась Джанет. Филипп Матер выглядел именно так, как должен выглядеть мужчина, не спавший тридцать шесть часов из-за исчезновения жены. Дейл выглядел не лучше. С внезапным раскаянием я понял, что мальчик, вероятно, любил женщину, которая так жестоко его наказала.

Дейла мне было жаль. Однако к Джанет я по-прежнему не испытывал ничего, кроме праведного гнева. Она была вражеским солдатом, и мы ее уничтожили.

Дома я собирался посмотреть в словаре слово «психопат» и решить, подхожу я под это определение или нет. Но меня поджидал сюрприз. Каро сидела на кухне и пила чай с девушкой из полиции. Мое сердце вздрогнуло и подскочило, как если бы я попал под холодный душ.

Впрочем, пугаться было рано. Оказывается, полицейские обходили дома и собирали показания. Девушка спросила, что мы делали прошлым вечером. Я заметил у раковины пустую бутылку из-под шампанского — и меня осенило.

— Праздновали, — твердо сказал я. — Да?

— Я беременна, — пояснила Каро. Представительница закона расцвела в улыбке.

— Поздравляю!.. Моя старшая сестра тоже ждет ребенка! Я скоро стану тетей!

В этот самый момент я понял, что мы завоевали ее доверие. Теперь мы были вне подозрения.

Вечером к нам заглянул Рики Крегг — интересовался, не пойду ли я в паб.

— Не сегодня. Каро нездоровится.

— А-а, женские штучки, да? — понимающе протянул Рики. — Кстати, вы про Джанет Матер слыхали?

Я кивнул.

Крегг озорно ухмыльнулся:

— Надеюсь, ты не похоронил ее под полом?

— Нет, — честно ответил я. — Конечно, нет.

— Жаль. А то я бы поплясал на ее могилке. Повисла тишина, и я задумался, много ли известно нашему соседу и многое ли он сможет держать при себе.

— Тут полиция одного парня арестовала, — вновь заговорил Рики, потянувшись и зевнув, будто новости ему наскучили. — Он как-то в миссис Матер плюнул — она пыталась ему какие-то лотерейные билеты всучить… Видит Бог, парнишка сделал то, о чем мы все мечтали. — Рики подмигнул мне.

* * *

Ночью мы слышали странные звуки. Скрипы, вздохи, скрежет дверных петель… Порой наступала тишина, и мы проваливались в сон, но лишь затем, чтобы снова проснуться от подозрительного шороха. В итоге мы включили свет и, крепко обнявшись, долго сидели на постели. Шум внизу не стихал.

Я потянулся за пистолетом. Его не оказалось на месте.

— Ты пистолет брала? — спросил я.

— Нет.

— А как же?.. Он тут лежал, когда мы ложились.

— Клянусь, даже не прикасалась, — повторила Каро. — Это ее дух. Она не знает, что умерла, и бродит внизу.

— Чушь собачья. У женщин нет души, так что никто там не бродит.

В итоге мы вместе отправились вниз. На первой площадке остановились и прислушались. Внизу царила темнота. Мы медленно продвигались по лестнице. Наконец забрезжил свет — и мы увидели, что в коридоре кто-то сидит, привалившись спиной к стене.

Каро вскрикнула, а я от неожиданности подпрыгнул.

— Марк! Это она! Она! Она вернулась!

Все так. Миссис Матер восстала из могилы. За два дня она прилично разложилась. Лицо почернело и распухло. Кожа напоминала гнилую сливу. Спутанные волосы пропитались грязью и застыли вонючим комом.

— Черт… — прошептал я. — Кто это сделал?

— Марк, а вдруг никто? — Каро прижимала к носу подол ночной рубашки. От миссис Матер ощутимо несло мертвечиной. — Вдруг она сама выбралась с кладбища?

— Не сама. Ей помогли. — Каро вцепилась в меня так сильно, что у меня затекла рука. — Какой-то идиот пошутить решил.

Мы обыскали дом сверху донизу. Никаких следов взлома или чужого присутствия.

— Я знаю, как все было, — сказал наконец я. — Ключ выпал у меня из кармана на кладбище. Кто-то его подобрал.

— Плохой Иисус. — Каро покачала головой. — Больше некому.

— Вряд ли. Если бы он решил нас убить, сразу примчался бы сюда, как ротвейлер. Игры — не его стиль. Попытал, убил — и дело с концом.

— Бромли и Флетт? — предположила Каро.

— С какой стати?

— Ты же их видел. Они больные. Если они поняли, что Матер убили мы, нам крышка. Они смогут трахать меня, когда захотят. Я не выдержу. Скорее руки на себя наложу, чем разрешу этим подонкам ко мне притронуться…

Каро дрожала, ее зубы безостановочно клацали. Я принес одеяло, накинул ей на плечи и крепко обнял. Потом отвел на кухню, включил радио, а сам замотал неаппетитное тело в мешки для мусора, оттащил в заднюю комнату и там бросил. Комнату я запер на ключ.

Оставаться в доме с трупом нам не хотелось. С утра мы прошлись по магазинам, купили еды. Был четверг, в воскресенье уже Пасха. Повсюду продавались пасхальные яйца. В витринах кондитерских среди конфет и белочек царили печенья в виде зайчиков и мармеладные цыплята. Если бы события минувшей ночи не отбили у нас аппетит, вероятно, мы бы купили немало сладостей.

В приступе вполне оправданной паранойи нам мерещилось, что все, начиная от служащего в банке до прохожих на улице, косо смотрят нам вслед.

— А вдруг они знают? — прошептала Каро, когда телефонист пожелал нам доброго утра. — Что, если вся деревня знает?

На обратном пути мы прошли мимо участка Матеров. На стене дома красовалась фотография Джанет. «ПРОПАЛА БЕЗ ВЕСТИ. ВЫ ЕЕ ВИДЕЛИ?»

— Да уж, — горько усмехнулась Каро, — видели. И обоняли!

Мы ждали весь день — пока ветер не принес с моря темноту. С наступлением ночи волны, казалось, стали налетать на берег сильнее, их мерный гул перекатывался из одной комнаты в другую, не давая нам покоя. Мы сбились с ног в поисках пистолета, однако так и не нашли. Пришлось заключить, что оружие досталось неизвестному мучителю. Теперь только и оставалось, что ждать, пока он объявится.

Мы разожгли камин на кухне. Через открытую дверь ясно просматривался коридор. Запах миссис Матер сочился из закрытой комнаты и бесстыдно разгуливал по дому, совершенно отбивая аппетит.

Мы сидели у огня, лениво попивали ледяную водку и не сводили глаз с часов над дверью. Конечно, без пистолета мне было не по себе. Но если кто-то проник в спальню и украл его, значит, мы нужны ему живыми.

Ближе к восьми на стоянку въехали машины. Дело в том, что в ратуше каждый месяц заседал приходской совет. В одиннадцатом часу машины уехали; в наступившей тишине слышалось только успокаивающее потрескивание огня. В полночь Каро сделала крепкий кофе. От страха мы оба давно покрылись потом. Мы не знали, кто к нам явится, но чувствовали, что долго ждать не придется.

Я поднялся в ванную, плеснул в лицо холодной водой — хотелось смыть нечеловеческую усталость. Я уже выключил свет и собирался спускаться, как вдруг что-то заставило меня обернуться на лестничную площадку третьего этажа. Ступени скрывали решетчатые деревянные перила, а между ними что-то поблескивало. Лицо. На меня в упор смотрело бледное лицо, его обладатель обеими руками вцепился в перила.

Я так испугался, что помчался вниз, не чуя под собой ног, вихрем влетел в на кухню, выхватил столовый нож и затаился. Каро не успела и рта раскрыть, а незнакомец уже спустился за мной в коридор и возник в кухонном проеме, целясь в меня из моего же пистолета.

Это был не Плохой Иисус и даже не призрак миссис Матер, но я его узнал. Странник, вернувшийся из долгого пути, пути любви и ненависти.

— Дэнни? — пробормотал я.

— Отлично. Ты меня помнишь.

Дэнни Курран, учитель рисования. Годы его не пощадили. Впрочем, иного он и не заслуживал. Шутник, позер… На уроках только и делал, что рассказывал, будто эпоха настоящей музыки завершилась в шестьдесят седьмом. Он и сам походил на реликт той эпохи. Старый прохвост, мечтательный наркоман… Лицо покрыто мельчайшими оспинками, словно, устав искать место для уколов, он принялся всаживать шприц прямо в щеки.

— Дэнни? — Каро шагнула к нему — и ужаснулась, увидев, во что превратилась ее былая любовь.

Дэнни перехватил ее взгляд и кивнул.

— Да. — Он нежно смотрел на Каро. — Что, не верится? Неужели это тот самый сногсшибательный учитель?.. Я тогда был немного похож на лорда Байрона. Он ведь тоже калека — наверняка ты знаешь. А теперь я неудачник, старик. Я потерял жену, детей. Я потерял все! Из-за тебя. — Он рассмеялся. Это был смех отчаяния, его ни с чем не спутаешь. — Из-за тебя, Каро. А ведь я все еще тебя люблю. Ты знаешь, что Каро — по-итальянски «дорогая»? Видит Бог, ты недешево мне обошлась. — Дэнни снова рассмеялся.

Я смотрел на пистолет: ствол застыл между мной и Каро.

— Если ты меня любишь, — заговорила она, — то зачем притащил труп? Зачем ты делаешь мне больно?

— Я хотел, чтобы ты поняла. Я видел, что ты творишь. Жил по соседству, любовь моя. Я жил в том самом доме, который вы считали пустым.

— Ты пришел нас шантажировать? — Каро глубоко вздохнула, и ее легкие наполнились запахом смерти.

— Да, она с душком, — кивнул Дэнни. — Давайте прикроем дверь. Сядем у камина, побеседуем. Мило, по-домашнему.

Заряженный пистолет обладает определенной убедительностью. Я никак не мог поверить, что учитель рисования — человек, который давал мне послушать Леонарда Коэна и убеждал, что война — это зло, — может нас застрелить. И все же противоречить ему не стоило.

Мы сели за стол.

— У тебя отвратительный вкус, — поморщился Дэнни. — Сплошные убийцы или идиоты.

— Приз за отгадку, к какой категории я отношусь, не дадут? — мрачно поинтересовался я.

Дэнни кивнул.

— Да, вы поженились. Я присутствовал на церемонии.

Тут я вспомнил. Старик на скамье — одинокий и несчастный, пристав, который приходил к Каро домой, бегун на пляже… Дэнни преследовал ее целых пять лет!

— Она даже в суд на меня подала, — сказал Дэнни, будто прочитав мои мысли. — А ты не знал?

Я помотал головой.

— Мне запретили подходить ближе, чем на четыре километра. Или на два? Никак не запомню. Впрочем, милая, это совершенно не важно. — Он одарил Каро нежной улыбкой. — Посмотри! Едва ли не самое прекрасное, что есть на свете. Как ей это удается? Полночи ждала вооруженного психа — и что? Кожа нежнее персика, глаза лучатся. Ну, можно меня после этого винить? Можно, а?

— Ладно, — заговорил я. — Хотите чаю? Дэнни кивнул.

— Будем себя вести как цивилизованные люди. Мы же не дикари. Ачай — очень по-английски. Только не рыпайся. Я тебе живо пулю в башку всажу.

— Не посмеешь! — воскликнула Каро.

— Еще как посмею! — Дэнни перегнулся через стол и осклабился. — Ненавижу этого придурка. Ненавижу любого, кто хоть раз к тебе прикоснулся. Почему, думаешь, я его паршивую лавчонку сжег?

Я почувствовал, как к горлу подкатывает ярость. В этот самый момент мне больше всего на свете хотелось убить его.

— Полагаю, письма тоже ты посылал?

Дэнни меня не слышал. Его внимание было приковано к Каро. Он смотрел на нее с неподдельным восторгом, будто скромный итальянский крестьянин, внезапно повстречавший Деву Марию.

— Ты принадлежала мне… — прошептал Дэнни. Из кармана он достал мятый листок бумаги и неторопливо разгладил. — Помнишь? На мое сорокапятилетие ты подарила мне словарь. А внутрь вложила записку: «С днем рождения, милый Дэнни! Я всегда буду тебя любить. Твоя Каро. P.S.: Ты мой бесподобный, восхитительный, дорогой, драгоценный, любимый, ненаглядный, неподражаемый, обожаемый, сладкий».

Я отвернулся и поставил чайник.

— Да, — промолвила у меня за спиной Каро. — Когда я это писала, все так и было.

— Любовь не может взять и исчезнуть, — растерянно произнес Дэнни. — Это ведь не лампочка, выключил — и все. Правда?

Когда я повернулся, они уже держались за руки через стол. Дэнни чуть не рыдал. Все еще наставленный на Каро пистолет придавал сцене налет сюрреализма. Да, этот подонок сжег мой магазин и выкопал из могилы миссис Матер, но сейчас я искренне верил, что он бедный, грустный, жалкий, несчастный, одинокий, отчаявшийся, покинутый, раздавленный.

— В стране сотни женщины, с которыми ты был бы счастливее, чем со мной, — убеждала его Каро.

— О, как ты права, — горестно усмехнулся Дэнни. — Я ведь просто красавец! Женщины со всего мира в очередь выстраиваются за хромыми стариками.

Мы с Каро рассмеялись. Последние слова напомнили нам старого доброго Дэнни, которого любили все ученики.

— Опусти пистолет, — попросил я.

Говорил я очень осторожно, но Дэнни вскипел.

— Не смей мне указывать, ты, грязный пидор, ублюдок паршивый, обезьяна, импотент!

— Прямо как в письмах.

Последнее замечание, кажется, совсем выбило его из колеи. Я повернулся к кипящему чайнику, и тут Дэнни выстрелил.

Пуля вошла в дверцу шкафа у меня над головой. Посыпался град осколков. Я так и не понял, правда ли он хотел меня пристрелить или просто пугал. Как-то в суматохе забыл спросить.

Каро чуть со стула не свалилась, когда он спустил курок.

— Дэнни! — заорала она. — Хватит меня пугать!

— Путать? — невинно переспросил он. — Это ты меня напугала, когда сбежала с Энди Уоллесом!

— Что? — Выстрел все еще звенел у меня в ушах, и я подумал, что ослышался.

— Ах, ты не знал? — Дэнни оскалился в щербатой улыбке. — Когда у нас все пошло наперекосяк, Каро нашла утешение в объятиях твоего дружка — толстяка Уоллеса. Да, даром наша девочка время не теряла.

Так вот почему Уоллес не пришел к нам на свадьбу. Не мог вынести, что его пассия снова ко мне прибежала. Еще один. Она его любила — и бросила. Сколько нас таких?

— Чего ты хочешь? — спросила Каро.

— А ты не изменилась, — улыбнулся Дэнни. — Все также сразу к делу… Мне нужна ты, Каро. Хочу, чтобы ты принадлежала мне одному. Впрочем, я реалист и трезво смотрю на вещи. Так что я бы хотел тебя поделить.

— Ты о чем? — вмешался я.

— Заткнись, — бросил Дэнни и наставил на меня пистолет. Пришлось подчиниться. — Знаю, ты не утолишь мою боль. Хотя можешь ее облегчить, — продолжал он.

— С какой стати? — удивилась Каро.

— С такой, что иначе я скажу полиции про тело, и вы, голубки, не скоро на свободу вылетите.

Я разлил чай. Пили мы его в молчании.

— Дэнни, ты не мог бы кое-что прояснить? — попросила наконец Каро.

— Постараюсь.

— Зачем ты выкопал тело? Ты знал, что мы сделали, так почему бы просто не сказать?

Дэнни, кажется, удивился.

— Как-то в голову не пришло, — со смехом признался он. — Я, наверное, просто псих. Но это не проблема.

Марк поможет ее закопать. Никто и не заметит. Если ты, конечно, хорошо обойдешься со мной.

Каро словно бы пробовала на вкус тошнотворное значение его слов. Что Дэнни имел в виду? «Хорошо» — это как? Он ждет, что Каро будет гладить ему рубашки, готовить еду, стирать носки? Вряд ли. Судя по всему, она пришла к такому же выводу.

— Вот что я вам скажу, — заявил Дэнни. — Для начала я приму ванну. Потом Каро покажет, как она раскаивается в том, что разрушила мне жизнь. Аты, паразит паршивый… — Он ткнул пистолетом мне в лицо. — Ты умрешь. Бомба в машине предназначалась тебе.

— Ты хотел меня взорвать?

— А чему ты удивляешься? Ты хоть представляешь себе, что я пережил? Я смотрел, как вы гуляете в ботаническом саду — за ручку гуляете! Я жил рядом и слышал, как вы спариваетесь! Я слышал ее стоны! — Теперь он смотрел мне в глаза. — Со мной она стонала громче. Гораздо громче.

Я кивнул. Дэнни встал и поковылял из кухни.

— И не пытайтесь выкинуть фортель, — предупредил он с порога.

Он поднимался в ванную и насвистывал себе под нос. «Я верю» Нила Даймонда.

Когда мы остались наедине, Каро подняла голову.

— Ты же знаешь, что делать?

— Звони военным, — устало предложил я.

— Какого черта? Зачем нам военные?

— Чтобы сражаться с полицией.

— Ты должен убить Дэнни, — гнула свою линию Каро. — Он нас погубит.

— Мы и так не в лучшем положении.

— Ты это сделаешь или нет?

— Почему именно я?

— Потому что последнюю жертву убила я, — логично заявила Каро.

— Да, но ее убивать было не обязательно. Так что не считается.

— Не считается? Мальчик, тебе сколько лет? Колонка работала на полную. Похоже, Дэнни и впрямь решил принять ванну. Я взял у Каро сигарету и зажег. Курить не хотелось, просто надо было чем-то руки занять.

— Ладно, — решил я. — Убью.

Каро мрачно кивнула, будто чего-то ожидая.

— Что? — не понял я.

Она протянула мне длинный кухонный нож. Я неохотно взял его.

— Обязательно ножом?

— Поезда тут рядом не ходят, так что на рельсы его не столкнешь. Марк, ты убийца или кто?

Скажи правду.

Нет. Только хуже будет.

Все и так хуже некуда. Посмотри вокруг! В соседней комнате гниет труп, а наверху сидит голый шантажист.

— Я…

— Что? — переспросила Каро.

— Я все сделаю.

 

Глава двенадцатая

Отец

Я вышел в провонявший коридор. Подошвы липли к жидкости, которая натекла из трупа. Я медленно карабкался по ступенькам. На полпути остановился и прислушался. В ванной текла вода. Я посмотрел на выбранный Каро нож. Лезвие сантиметров двадцать длиной, обоюдоострое. Непонятно, что таким ножом резать. Да, из моего старого учителя выйдет недурная отбивная. Я положил рукоятку в ладонь, а лезвие спрятал за рукой.

Дверь в ванную была приоткрыта. Я медленно приблизился — шаг за шагом, пытаясь вспомнить, какие половицы скрипят, а какие — нет. Подойдя поближе, я осторожно заглянул в облако пара, но Дэнни не увидел. Я вошел. Ванна наполнилась до краев, вода переливалась. Я закрутил краны и спустился вниз.

Я открывал двери на первом этаже — одну за другой. Дэнни не было. Осталась только наша спальня на втором этаже. Дэнни лежал на кровати, одетый, и тихонько похрапывал. Его губы были слегка раскрыты. Руки раскинуты, пальцы все еще сжимают пистолет.

Я приблизился к кровати, каждую секунду ожидая, что Дэнни сейчас проснется и наставит на меня оружие. Я подошел уже достаточно близко, чтобы нанести удар. Но куда? В горло? Нет, для такого у меня кишка тонка. Меня тошнило от одной мысли о том, что придется кому-то перерезать горло.

Можно ткнуть в грудь с левой стороны — эффективно и несложно. Я решил так и поступить, перехватил нож поудобнее и приготовился нанести смертельный удар.

Пока я стоял над ним, я впервые задумался о том, что делаю. Это же Дэнни, Дэнни. Я не могу его ненавидеть. Когда-то он мне даже нравился. Да, моя подружка ушла к нему, но он-то в этом не виноват. Каро бросила его, и он так и не оправился от удара. Да, Дэнни меня обзывал. Да, он сжег мой магазин. Однако от горя у людей иногда крышу сносит. Неужели он заслуживает смерть?

Нет. И все-таки надо от него избавиться. Он не в себе и к тому же знает, что мы с Каро совершили убийство.

Я отвел глаза и ударил ножом Дэнни в грудь. Раздался хруст, лезвие сломалось и отлетело на кровать. Нож сломался о кости Дэнни.

Дэнни резко вдохнул, открыл глаза и сел. Посмотрел на обломок ножа у меня в руках, расстегнул рубашку и обнаружил на груди набухший кровоподтек.

— На самом деле… — поспешно заговорил я.

— Ты пытался меня убить, а теперь рассказываешь, как все обстоит на самом деле?.. Педик! Какого черта?!

Дэнни презрительно фыркнул и навел на меня пистолет.

— Забавно… — протянул я. — Ты употребляешь слово «педик» как оскорбление. А не ты ли нас в школе учил плевать на предрассудки? Говорил, что подобные слова люди изобрели, дабы лишить меньшинства человеческого облика — так легче их ненавидеть.

— Правда?

— Да, — кивнул я. — Ты нас вдохновлял. Что с тобой стало?

— Меня молнией ударило. Той же, что и тебя. — Дэнни вздохнул. Темная ярость сменилась унынием. — Ты же не хотел на самом деле меня убить?

— Не хотел, — признался я.

— Тебя заставила Каролина? Ну же, скажи.

Я пытался молчать, но Дэнни прочел ответ в моих глазах.

— Я тебя не виню. — Он покачал головой. — Она умеет убеждать. Как-то раз она просила меня о том же. Вы только что разошлись, ты не оставлял ее в покое… Вот она и попросила тебя убить.

— Не верю…

— Нуда. Я подошел так близко… Однажды ездил за тобой весь день, все думал, как бы тебя машиной сбить.

Я не нашел ответа. Дэнни не преминул воспользоваться моей слабиной.

— Смотри! — Он сунул мне руку под нос. На пальце поблескивало обручальное кольцо.

— Ну и что?

— У тебя кольца нет.

— Мы с Каро выше условностей.

— А может, она решила, что было бы слишком надеть еще и твое кольцо, — ухмыльнулся Дэнни.

— О чем ты?

— Каро не вышла за тебя замуж. Это невозможно. Она все еще замужем за мной. Я быстренько развелся в девяносто шестом. Потом женился на твоей жене. Или, вернее сказать, на моей.

— Чушь собачья!

— Спроси ее.

— Она на тебя в суд подала! — не унимался я. — Вы развелись.

— Официально нет, — покачал головой Дэнни. — Строго говоря, Каро — двоемужница. А еще убийца, мошенница и первоклассная сучка.

Я шумно сглотнул. Дэнни опустил глаза на пистолет.

— Впрочем, к чему я это говорю? Ты не хуже меня знаешь, что она собой представляет… Хотя от женитьбы это нас с тобой не уберегло. — Дэнни снял пистолет с предохранителя. — Марк, пойми, она не может принадлежать двоим. Кому-то придется уйти.

— Не стреляй, — прошептал я.

— У меня нет выбора.

Дэнни вставил дуло пистолета себе в рот и спустил курок. БАМ! Череп раскололся, на стену выплеснулась маслянистая кровь. Смерть наступила не сразу. Дэнни успел два раза моргнуть и произнести одно слово. Говорил он нечетко из-за пистолета во рту, но я определенно расслышал «Ох…».

Я не мог смотреть, как он облизывает дуло, так что взял пистолет себе. В эту секунду влетела Каро — и увидела Дэнни с простреленной головой, пистолет у меня в руке… Естественно, она решила, что я его убил.

— Господи… — прошептала она, и в голосе ее слышалось благоговение. — Ты вокруг да около не ходишь…

— Убирайся. — Что?

— Ты слышала. Отвали, сучка!

Каро в ужасе отшатнулась.

— Понимаю… — сказала она. — Ты на взводе. Ничего. Поговорим позже.

Я не мог долго злиться на Каро. Не успев как следует осмыслить то, что сказал Дэнни, я уже начал придумывать ей оправдания. Пусть даже она просила Дэнни меня убить. Ну и что? Она не всерьез. Ей же семнадцать было, совсем ребенок.

Наверное, бросила что-нибудь в запале, а Дэнни и поверил. Да он же на головку больной. Точно! Какой псих в сорок лет закрутит роман с семнадцатилетней девчонкой?

А кто в сорок лет откажется такой роман закрутить?

Каро я нашел на кровати в одной из пустовавших комнат. На стене висела акварель. Художник, вероятно, рисовал ее во сне — причем в кошмарном. В комнате нашлась раковина. Краны при включении хрюкали и подвывали.

Мы обнялись и впали в какую-то дремоту. Каро дрожала. Я не мог понять, то ли она боится меня, то ли того, что в доме два трупа. Я чувствовал, что за окном рассветает, поют птицы… Прикрыл глаза и провалился в сон.

Я проснулся — меня кто-то звал по имени:

— Марк! Марк!

Комната выходила на улицу. Я подбежал к окну и вгляделся сквозь занавески. К моему ужасу, на площади я увидел своих родителей. Они стояли возле сверкающего «ситроена». И смотрели прямо на меня. Я нырнул обратно в комнату, но было уже поздно. Родители меня заметили. Мама помахала мне рукой.

— Черт! Черт! Черт!

— Полиция? — Каро рывком села на кровати.

— Хуже! Мои родители!

Папа за окном свистел и что-то кричал.

— Придется с ними поговорить, — решительно заявила Каро.

— Каким образом?! В задней комнате труп!

— Через окно.

Я открыл окно и высунулся наружу.

— Привет! Папа улыбнулся.

— Ты что, дрыхнешь, лентяй? Да будет тебе известно, уже полдвенадцатого.

— Мы поздно легли.

— Что?

Я повторил громче.

— Ты нас впустишь или нет?

— Нет.

— Вот подкаблучник, — хмыкнул папа. — Ну же, открывай.

— Сейчас не слишком подходящий момент.

— Мы хотели сюрприз сделать, — растерялся папа.

— Вам это удалось. Мама нахмурилась.

— Ты действительно не откроешь? Мы двести с лишним километров отмахали, а ты…

— Каро болеет, — пустился я в объяснения. — Ветрянка. Нам сказали, что ей ни с кем нельзя общаться.

— Мы переболели ветрянкой, — настаивала мама.

— Ее и второй раз подцепить можно.

Мама не особенно мне поверила.

— Хватит зубы заговаривать. Открывай дверь.

— Значит, так… — Надо было срочно что-то придумать. — За углом есть паб. Встретимся там через десять минут. Заодно пообедаем.

— Идет! Только платишь ты! — крикнул отец.

Родители совещались. Папа пытался рассуждать логически, а мама то и дело всплескивала руками и мотала головой. Когда они исчезли за углом, я чуть не плакал. Они желали мне добра, а я сидел в доме с двумя трупами и понятия не имел, что будет дальше.

— Вам Том сказал, где нас найти? — спросил я. Папа кивнул.

— Ты ужасно выглядишь, — вздохнула мама.

— Что, Каро плохо тебя кормит? — вмешался папа.

— Пап, у нас современная семья. Женщина не обязана готовить.

— Все с вами ясно… А что же она обязана? На шее у тебя сидеть?

Мы примостились за столиком в обеденном зале, у каждого в руках было потрепанное меню. Мама еще не оправилась от удара: как же, родной сын не пустил ее в дом!

— Мог бы хоть чаем нас угостить, — сухо сказала она.

— Чай можно и здесь попить, — улыбнулся я. — Заказать?

— Ты прекрасно понимаешь, о чем мама говорит. — Папа внимательно смотрел на меня.

— Вы, наверное, не в курсе, — завелся я, — но есть такое чудесное изобретение: те-ле-фон называется! Нормальные люди, знаете ли, сначала звонят!

— Не хочу я звонить! — возмутилась мама. — Мы же одна семья! Когда я была маленькая, тети и дяди всегда приезжали без предупреждения.

— Правда, не очень-то это было здорово, — рассмеялся папа.

— Как ты можешь так говорить! Людям нравится ходить в гости! Нам нравилось встречаться! А ты пытаешься нас отвадить какой-то басней про ветрянку!

Я ощутил небывалый прилив нежности, встал, подошел к маме и поцеловал ее.

— Извини.

На ее глаза навернулись слезы, и я понял, что прощен. Подошла официантка, хотела принять заказ. Мы попросили ее вернуться минут через пять.

— Просто есть у нас некоторые сложности, — признался я. — Вот я и сочинил про ветрянку. Атмосфера в доме натянутая. День и ночь грыземся.

— Знаю… — кивнула мама.

— В смысле? Откуда ты знаешь? Папа снисходительно улыбнулся.

— Тебе ведь известно, какие у нее сны бывают. В последнее время ты вот стал сниться.

— И что?

Мама достала из сумки носовой платок и высморкалась.

— Плохие сны… Плохие, невнятные. Ясно, что все наперекосяк.

Папа согласно кивнул.

— Вот мы и приехали тебя навестить, сынок. Волновались.

— Каролина тебе не пара, — взялась за свое мама. — Не стоило на ней жениться.

— Теперь я от нее точно никуда не денусь. Каро беременна.

Родители остолбенели, даже не сразу смогли говорить. Я подозревал, что они недолюбливают Каро, но до этой минуты не догадывался, как сильно она им не по душе.

— А вы не в курсе, что будущие дедушка с бабушкой обычно радуются, когда им про внука сообщают?

— Мать из нее выйдет никудышная, — вздохнул отец. — Только о себе и думает.

— По-твоему, Каро плохой человек?

— Дело не в том. Просто мы хотим, чтобы ты остепенился, а с этой девчонкой все впустую. Вот когда я был молодым и пролез за кулисы на концерте «Wings»…

— О нет, — простонал я. — Только не надо снова про Пола Маккартни рассказывать!

— До конца ты эту историю еще не слышал. Да, встретил я Пола Маккартни. Да, поговорил с ним в гримерке. Не сказал я тебе одного. Пока мы болтали, Маккартни все глазами по комнате бегал — искал кого-нибудь поинтереснее.

— При чем тут Каро?

— Ну как же! — воскликнул папа. — Вечно она ищет кого-нибудь получше. Никогда с обычным парнем счастлива не будет.

Мама тихо кивала.

— Кого это ты обычным назвал? — возмутился я. — Я не обычный!

— Может, я неточно выразился. Ты нормальный. Нормальный парень.

— Еще лучше. Папа откашлялся.

— Я тут недавно мимо квартиры Каро ехал. Окна заколочены, фонарь разбит… Дыра, в общем. Такое впечатление, что там бомбу взорвали.

— Да, кстати, тебя спрашивали, — засуетилась мама. — Приятный молодой человек. Приходил к нам домой. Высокий, волосы длинные, борода. Как его звали? Виктор… А дальше? Сказал, что хочет с тобой пообщаться, адрес попросил.

— И ты дала?!

— Я решила сначала с тобой посоветоваться.

— Не говори ему, где я.

Родители обеспокоенно переглянулись.

— Мы в пабе познакомились, — поспешил успокоить их я. — Он из Свидетелей Иеговы. Вы же знаете, эти ребята так просто не отстанут.

— А что он в пабе делал? — удивился отец. — Я думал, Свидетели Иеговы не пьют.

— А кто сказал, что он пил?

Папа внимательно посмотрел на меня, давая понять, что его не проведешь.

— А ребенок? — вмешалась мама. — Ребенок-то запланированный?

— Не совсем.

Мама осуждающе покачала головой. Папа вздохнул.

— Да, дела у нас шли неважно, — признал я. — Но хочу вам кое-что сказать. Вы не виноваты ни в том, что ыло, ни в том, что может еще случиться. Лучших родителей и представить сложно. Просто такой уж у вас сын. Вы тут ни при чем.

— Сынок… — Отец похлопал меня по плечу. — Ну что ты говоришь? Мы тебя любим. Любим таким, какой ты есть.

После обеда мы прошлись по берегу моря. День стоял ветреный и сухой. В небе клубились облака, над морем вздымались и опадали волны.

— Жаль, — заметил папа. — Тут было бы не так плохо, если бы вы с Каро не ссорились.

Я проводил родителей до машины, подождал, пока она скроется за поворотом, а затем вошел в дом и быстро захлопнул дверь, чтобы наружу не просочился запах смерти.

Линолеум в коридоре был мокрым, в воздухе стоял явственный запах дезинфекции. Спустилась Каро — в платке и резиновых перчатках, — поцеловала меня и улыбнулась. Похоже, я реабилитировал себя, снова стал ее персональным убийцей.

— Я убиралась в спальне. Со стен кровь отмыла, а вот постельное белье придется стирать. К счастью, на матрас не просочилось. Только я на этой кровати больше спать не стану.

Я мрачно кивнул.

— Что такое?

— Перед смертью Дэнни кое-что мне сказал. Ты посылала его меня убить.

— Вранье! — выпалила Каро.

— Точно? Меня у дома чуть машина не сбила.

— Ну и что? Ты никогда проворством не отличался.

— И еще… — Я помолчал. — Что там насчет законности нашего брака?

Вот теперь Каро, кажется, обиделась.

— А что?

— Это правда?

— Если рассуждать с юридической точки зрения…

— Это правда?!

— Формально — да, — признала Каро. — Но не духовно.

— Еще бы! Если с Дэнни ты так и не развелась, о каком браке может идти речь?!

— Я решила, что мы в разводе, — настаивала она. — Я не хотела видеть его, слышать, находиться рядом с ним… Не хотела, чтобы он до меня дотрагивался… Какой еще развод тебе нужен?

— Решение принимает судья. А не ты.

— С какой стати? Почему ублюдок, который когда-то работал в школе и увлекается детским порно, должен мне сказать, замужем я или нет?

Я вздохнул.

— Если никто, кроме тебя, не имеет права объявлять тебя разведенной, то никто не имеет права и говорить, что ты замужем. Как же ты вообще за меня вышла? Почему сама церемонию не провела?

— Ты совершенно прав, — кивнула Каро. — Так и надо было сделать.

— А Уоллес? Ты с ним спала? Черт возьми!

Вероятно, Каро решила, что это риторический вопрос.

Я побежал за ней наверх и вновь отшатнулся при виде тела Дэнни. Успехи Каро были сильно преувеличены. Стены она оттерла, однако белая некогда краска приобрела отчетливый розоватый оттенок. Комната прямо-таки вопила об убийстве.

— Вот что я скажу насчет Дэнни! — Каро резко обернулась ко мне. — Когда я вышла за него замуж, он мне представлялся романтическим героем. А потом я выяснила, что он редко моется. Ногти у него грязные, жует с открытым ртом… Он преподавал рисование, но ни капли таланта у него не было! Его картины походили на кучи дерьма. Все время чесался и пердел. Я с таким же успехом могла бы за шимпанзе выйти.

Мы попытались натянуть на шимпанзе мешки для мусора, но ничего не вышло.

— Сколько длится трупное окоченение? — спросила Каро.

— Не знаю. Несколько часов… Какая разница? Все равно раньше полуночи мы из дома не выйдем.

— А куда мы это денем?

— Да все туда же. В ту могилу.

— А вдруг кто-то заметил, что она разрыта? Вдруг Дэнни не закидал ее землей?

— Тогда нам крышка.

Когда окончательно стемнело, я взял фонарик и пошел в соседний дом — проверить, не оставил ли Дэнни там улик. Черный ход был открыт, так что я вошел. Шаги глухо разносились по пустым помещениям. В одной из комнат обнаружился заскорузлый спальный мешок. Под подушкой лежал старый снимок. Семнадцатилетняя Каро сидела в поле и улыбалась прямо в объектив. Во рту она держала соломинку. На обратной стороне кто-то вывел чернилами: «Свободна и влюблена».

Вот и все. Пустой дом — мрачный и покинутый. Зато дом по соседству сиял огнями, а на стенах багровели пятна крови.

На кухню сквозь стенку пробивалось радио — Рики Крегг слушал новости. Старик был полностью погружен в себя, его радостное безразличие по отношению к окружающему миру просто поражало. Интересно, он хоть изредка чувствует себя одиноким?.. Я закрыл дверь и вернулся домой.

Каро на полную катушку врубила музыку. Я поднялся в ванную, достал из-за пояса пистолет, присел на унитаз и попытался обдумать создавшееся положение. Вот к чему я пришел. Большая часть бед случалась из-за Каро. Иногда, правда, виноват был Господь Бог. Я же ни в чем не виноват. Чист, как младенец. Если честно, я собой просто восхищался.

Так что я переживаю?

Я вышел из ванной и стал спускаться по лестнице, как вдруг осознал, что в коридоре стоит посторонний человек. Меня словно холодной водой окатили — я узнал Джазиста. Выходит, Плохой Иисус нас все-таки отыскал. Я почему-то не сомневался, что на нас его вывели Бромли с Флеттом.

В руках Джазист сжимал ружье. Я беспомощно оглянулся: в ванной на корзине с грязным бельем остался пистолет. Не стоит ли вернуться за ним?

Джазист избавил меня от размышлений, вскинув ружье.

— Вниз! — словно непослушной собаке, велел он мне. Каро с Иисусом сидели на кухне за столом. В глазах у Каро застыли слезы, а на щеке алело пятно. Иисус держал ее за руку; это был жест собственника-садиста, а не нежного любовника. На полу валялись осколки стекла. Джазист выбил окно — так они и вошли. Рядом громко чавкал жвачкой ухмыляющийся Рак — наверное, подсчитывал в уме наши денежки.

Иисус не улыбался. Лицо у него было холодное и застывшее; с таким изгоняют торговцев из храма.

— Ублюдок, ты убил моего брата, — бесстрастно сказал он.

— Нет, — возразил я. — Мне твой брат нравился. Я бы его и пальцем не тронул. Но я знаю, кто подложил бомбу.

Я хотел сесть. Джазист выдернул из-под меня стул, и я грохнулся на пол. Рак счел, что это великолепная шутка. Я поднял стул и все же сел.

— Ну и? — снова заговорил Плохой Иисус. — Что ты скажешь, прежде чем мы тебя кишками наружу вывернем?

— Помнишь те письма? Объявился парень, который их писал.

— Знаю я этого парня, — хмыкнул Иисус. — Волосы зеленые, длинный нос, а на голове — шутовской колпак.

— Нет, честно! — настаивал я. — Он в комнате наверху.

— Правда? — спросил Иисус у Джазиста.

— Мне почем знать?

— Иди проверь.

Джазист колебался. Отказаться у него не хватало смелости. В итоге он решил повиноваться. Через минуту он позвал Иисуса:

— Босс! Идите сюда! Это надо видеть!

— Пригляди за ними, — велел Иисус Раку и поднялся к Джазисту.

Вниз они слетели кубарем. Джазист выглядел ошарашенным, Иисус чуть не вытаращил глаза.

— А теперь расскажи все сначала, — попросил он.

Я поведал про Дэнни. Пришлось сказать и про миссис Матер.

— Ничего себе! — перебил меня Иисус. — Ты еще кого-то убил?

Каро хотела признаться, начала что-то говорить, но Иисус рявкнул на нее, как бешеный пес:

— Говорить будешь, когда спросят, сучка! Он снова повернулся ко мне.

— Первая дверь направо. — Я указал на коридор.

На этот раз смотреть они пошли все вместе. Рака стошнило, как только он почуял запах. Иисус вернулся на кухню и стукнул кулаком по столу. Рак с Джазистом взирали на меня с некоторым уважением. Лицо Иисуса потемнело, на лбу пульсировала вена.

— Похоже, вы правы, босс, — присвистнул Рак. — Этот парень и впрямь хладнокровный убийца.

Иисуса сообщение, похоже, не обрадовало.

— Давай-ка разберемся, — предложил он. — Тот тип писал тебе чертовы письма, потому что ревновал. А наша гребаная Лиззи Борден все еще его жена?

— Вот именно, — подтвердил я.

— Значит, когда я решил оставить ее в покое из уважения к вашему браку, она не была за тобой замужем?

— Нет.

— В таком случае, — протянул Иисус, — я имею такое же право ее трахать, как и ты.

— Да ты никого и не трахал, — презрительно бросила Каро. — Ты даже не знаешь, как это делать. Придурки вроде тебя дрочат внутри женщины, и все.

Ни единый мускул у него на лице не дрогнул. Он просто ударил Каро тыльной стороной ладони по лицу — так, что она свалилась со стула.

— Слушай, — заговорил я, — давай мы тебе чек выпишем? Мне жаль Скалу, правда. Я даже тысяч сто сверху накину — для компенсации. И мы квиты.

— Нет уж, — возразил Иисус, — теперь дело не в деньгах. Даже если ты и не врешь, все равно ты виноват. Машина была твоя. Ты предложил моему брату в нее сесть. Рак! Принеси мне орудия пыток.

— Пошел ты! — крикнула Каро с пола. Иисус пнул ее под ребра.

Рак вышел и вернулся с объемным докторским саквояжем. Содержимое он выложил на стол. Щипцы, паяльная лампа, отбойный молоток, пузырек с кислотой, набор кухонных ножей. Дрель, наручники, повязка на глаза, рыболовные крючки, дубинка, шприц, моток веревки, кожаная плеть, опасная бритва, молоток, огромные гвозди. Все что угодно, только плюшевого мишки не хватало.

— Привяжи его к стулу, — скомандовал Иисус. Рак взялся за веревку, но между нами встала Каро.

— Зачем? Боитесь, что он вам что-то сделает?

— Да уж, — ухмыльнулся Иисус. — Прямо весь трясусь.

— Чтобы привязать человека к стулу и пытать его, храбрости много не надо, — продолжала Каро. — Так полиция гребаная делает.

— Заткнись! — взревел Иисус. Кажется, слова задели его за живое.

— А что? — вступился я. — Как тебе честный бой? Один на один.

Иисус задумался.

— Не знаю, босс… — Джазист оглядывал меня с ног до головы. — Он, конечно, не бог весть кто, но Кевина с Филом отделал нехило.

— И что? — Иисус угрожающе шагнул к Джазисту. Рак вклинился между ними.

— Да просто парень-то с подвохом.

— Этот парень книгами увлекается, — сказал Иисус. — Мышцы его видите? В спортзале накачаны. Ненастоящие мускулы. Вот мои — настоящие! — Он продемонстрировал внушительные бицепсы. — С ними я родился. Качалка не для меня.

Рак с Джазистом промолчали.

— Что? — изумился Иисус. — Вы думаете, этот мерзавец меня уделает?

— С каратистами надо держать ухо востро, — заметил Рак. — Они все уязвимые точки на теле знают. Адамово яблоко там… Если кому-нибудь в адамово яблоко дать, сразу помрет.

— Ага, — кивнул Джазист. — А если ребром ладони сильно по носу врезать, то носовая кость прямо в мозг войдет.

— Я задал вопрос, — повторил Иисус. — Думаете, он меня сделает?

Повисло молчание.

— Ладно, пошли. — Иисус меня подтолкнул. — Давай на улицу. Посмотрим, что ты за фрукт.

Рак протестующе взмахнул рукой.

— Нет, босс! Это же бред! Копы сбегутся. Вдруг обвинят нас в убийстве тех двоих? Хотите драться — деритесь здесь, а не в общественном месте.

— Да там никого нет! Город призраков у моря. Ну же! Я от страха ног не чувствовал.

— Буду драться при одном условии, — решительно сказал я. — Только мы с тобой. Если ты проиграешь, не хочу, чтобы на меня напустились твои дружки.

— Что, струсил? — Иисус снова меня подтолкнул. — Пошли.

Мы вышли, остальные последовали за нами.

У дома была припаркована машина — «кайенн-эс-тейт». На такой машине американский дантист отправился бы отдыхать с семьей. Я перемахнул через ограду и примостился на капоте. Как только в воротах показался Иисус, я прыгнул ему на голову. Никакое это было не карате, просто уличная драка.

Иисус рухнул, и несколько минут я дуоасил Сына Господня, сидя у него на груди. Я был напуган, и вся наука Ленни моментально выветрилась из головы. Я уже вспомнитъ не мог, чему он меня учил.

Иисус схватил мое запястье и перекатился, увлекая меня за собой. Мне не хотелось оказаться под тяжестью стокилограммовой туши; я вырвал руку и встал. Мой противник выказал удивительную резвость и оказался на ногах еще раньше.

Я пятился, Иисус наступал — до тех пор, пока мы не дошли до парковки. Рак, Джазист и Каро шли за нами, им хотелось все видеть.

— Врежь ему, Иисус! — Джазист завелся, как какой-то мальчишка. — Размажь его!

Может, Иисус считал себя экспертом по части жестокости, но на меня он произвел впечатление спившегося бандита. В его атаке не было ни ловкости, ни умения. Иисус пошел по испытанному пути: решил, что, если нанести двадцать ударов в направлении моей головы, хоть два из них непременно попадут в цель. Он не ошибся.

Бывалые бойцы часто говорят, что в запале драки боли не чувствуешь. Когда Иисус двинул кулаком мне в глаз, я словно попал в эпицентр взрыва. Удар раздробил мне зубы и чуть не сбил с ног.

Я неловко пнул Иисуса. При виде такого удара мой тренер за голову бы схватился. И все же я достиг цели: Иисус согнулся пополам от боли в паху. На его лице отразилось неприкрытое возмущение. Впрочем, по яйцам я ему, очевидно, не попал, так как буквально через пару секунд он выпрямился.

Схлопотать по морде от амбала не слишком-то приятно. А схлопотать от него второй раз, мягко говоря, нездорово. Иисус размахнулся и врезал мне по челюсти. Он, наверное, считает, что сбил меня с ног. Я предпочитаю думать, что поскользнулся. Как бы там ни было, результат вышел один и тот же.

Я упал.

Мне было больно, боевой дух улетучился, но я не сдавался. Успей я вскочить на ноги, еще неизвестно, чем бы все кончилось. Но пока я валялся на земле, Иисус времени не терял. Он пнул меня в висок — череп пронзил электрический разряд. Потом он пнул меня снова.

После второго удара боль отступила. Казалось, время замедлило бег. Вокруг танцевали тени, словно индейцы у поезда в старом вестерне.

Жизнь не пролетела у меня перед глазами. Передо мной вереницей пронеслось все, что делало бытие хоть как-то выносимым: море, комиксы, Марлон Брандо, Модильяни, «Ода к жаворонку», Шинейд О’Коннор, Дирк Богард, Берти Вустер, Джонни Депп, комики Лорел и Гарди, Дж. М. Барри, Курт Воннегут, потрясающий, сногсшибательный роман «Фата Моргана» Уильяма Котцвинкля, Сальма Хайек — в одежде и без, фильмы Билли Уайлдера, группа «Сирены», американские комедии пятидесятых-шестидесятых годов, Оливер Рид, гитары, «Битлз», Борис Карлофф в старости, родители, звезды, запах фейерверка, звук, который издают машины, когда мчатся по шоссе, снег, рождественское утро в детстве, пасхальные яйца на завтрак, первый альбом Джима Найтшейда… И Каро. Каро. Каро.

Ну вот, помирать собрался, а все туда же — списки составляю.

Мир вернулся в фокус. Надо мной нависал Плохой Иисус.

— Нет! — кричала Каро. — Нет! Она всхлипывала.

Иисус вытянул руку. Я понял, что он целится в меня из пистолета.

— Да не здесь же! — вмешался Рак. — Хлопнешь его — улики останутся. Баллистика, чувак.

Голоса звучали чрезмерно громко. Так бывает, когда засыпаешь на диване, позабыв выключить телевизор.

— Ну и что? — возражал Иисус. — Сам знаю. В машине трос есть. Можно привязать его и покатать маленько.

— По дороге? — вступался Джазист. — Думаешь, никто не заметит?

Иисус вздохнул и осуждающе посмотрел на подельников.

— Ладно. У кого есть нож? Нож, живо!

Джазист снял с пояса короткий нож и протянул Иисусу, потом вздернул меня на колени и ухватил покрепче. Иисус ловкими движениями раскроил мою рубашку.

— Не волнуйся, — подмигнул он мне. — Я ведь врач. Стажировался в медицинском училище.

Каро бросилась между нами:

— Нет!

— Отойди.

— Нет! Прошу тебя! Я что угодно сделаю, только отставь его.

Ее волосы золотились в темноте, а кожа сияла белизной. Иисус смотрел на нее и думал о том же, о чем и я. Такая красота искупает всю ложь и всю причиненную боль.

— Хорошо, — кивнул он. — Будешь моей сучкой. Только моей.

— Да.

— Что «да»?

— Буду твоей сучкой. Сделаю все, что скажешь.

— И деньги ты мне отдашь. С процентами. Думаю, тебе придется платить за то, что я тебя трахать стану.

Каро заколебалась.

— Идет, — сказала она наконец.

— Отлично. — Иисус подозвал Рака. — Давай ее в машину.

Рак проводил Каро к автомобилю. Я попытался встать, но Джазист держал меня крепко.

— Что ж, Киллер, — ухмыльнулся Иисус, — повезло тебе. Похоже, этой шлюшке ты небезразличен.

Он размахнулся и со всей силы ударил меня ногой по лицу. Рот наполнился кровью, из носа потекли багровые ручейки.

Джазист бросил меня на землю. Я кашлял, выплевывая кровь и осколки зубов.

— Когда будешь лежать один в своей постели, вспомни: я единственный, с кем она кончает, — бросил на прощание Иисус.

Хлопнула дверь машины, послышался шум мотора, меня ослепил яркий свет фар. Я пополз, сознавая, что они попытаются меня переехать. Гравий перекатывался и шуршал, а колеса неотвратимо катили вперед. Ночь разорвал второй мотор, из темноты вылетела машина — фургон — прямо наперерез первой. Водитель явно понимал, что тут творится, потому что он беспрерывно сигналил. Машина Иисуса прошелестела мимо и выехала с площади.

Беда не приходит одна. Я проиграл бой. Потерял женщину. Потерял зубы и приличную внешность. Но, несмотря на все это, мною овладела странная легкость. Каро спасла меня. Она отдала свое тело в обмен на мою жизнь. Это могло значить лишь одно. Она меня любит.

Любит!

 

Глава тринадцатая

Как стать плохим

Когда я открыл глаза, вокруг витал стойкий запах антисептика. Я лежал на диване. Надо мной склонился отец.

Сначала я подумал, что брежу. Потом вспомнил фургон, фары, автомобильный клаксон и понял, что на выручку пришел Морис Мэдден, поставщик качественного мяса.

Папа протирал мне лицо ватным тампоном. В другой руке у него была миска с теплой водой. Вода окрасилась в вишневый цвет.

— Ты откуда? — слабо спросил я.

— Мама заставила вернуться. И, черт возьми, не ошиблась.

Я припомнил, что в доме лежат два трупа, — и подскочил так резко, что перед глазами все поплыло.

— Не стоит, — успокоил меня папа. Голос у него звучал глухо, словно он недавно проснулся. — Я все видел. Чем вы тут вообще занимались?

Папа взял два пузатых бокала бренди, присел у камина и поднес бокалы поближе к огню, чтобы согреть. Потом закурил. Курил он только в исключительных случаях.

Один бокал папа осушил сам, другой поднес к моим горящим губам.

— Надо к врачу сходить, — мрачно заметил он. — И к зубному. А еще к психиатру записаться.

Я заговорил — и тут же поежился от потока холодного воздуха на раскрошенных зубах. Папа протянул мне таблетки.

— Кодеин, — пояснил он. — Я от спины пью. Я сел, проглотил таблетки и запил их бренди.

— Ну а теперь расскажи, что случилось. Нечего лапшу мне на уши вешать. Правду расскажи. Давай!

Папа не злился так с того самого родительского собрания в школе. Мне было пятнадцать, и все учителя единогласно заявили, что я способный мальчик, вот только ужасно ленивый.

Поскуливая от стыда, я рассказал про долг Каро, про бомбу в машине, про смерть Джанет Матер, про приезд Дэнни — и про его самоубийство. Уоррена с Гордоном я упоминать не стал. Не хотел предстать перед отцом в плохом свете.

Папа долго смотрел на меня.

— Что, полицейские прямо так и заявили? Что оставят вас в покое, если Каролина… Ну, ты понял. — Он поморщился.

— Так и заявили.

Папа встал и прошелся по комнате.

— Это шантаж, — сказал он наконец. — Даже если бы ты и хотел обратиться в полицию, все равно бы не смог — им же нельзя доверять. Так что закон нарушать вы не намеревались. Просто выбора не было.

— Я о том и говорю.

Папа остановился и посмотрел на меня:

— Надеюсь, ты понимаешь, что у твоей мамы удар случится, если она об этрм узнает? Понимаешь?

— Понимаю.

— Ничего ей не говори. Ясно? Никогда. Если хоть слово скажешь, я тебе шею к чертовой матери сломаю.

— Ладно, ладно.

Он яростно выдохнул дым.

— Прости, пап.

— Я тебя предупреждал, что с Каролиной связываться не стоит? Предупреждал, а? Какого черта тебе приспичило на ней жениться?

Я объяснил, что на самом деле мы не женаты, ведь она так и не развелась с Дэнни.

— Прелестно, — проворковал отец, неосознанно подражая Дэнни. — Она двоемужница. А еще воровка, проститутка, наркоманка, убийца и просто дура!

С этими словами отец вылетел из комнаты. Вернулся он с какими-то тряпками и сумкой с инструментами. Сигарета торчала у него в уголке губ.

— Так и быть, я тебе помогу. Но при одном условии.

— Каком?

— Ты не станешь искать Каролину, не будешь с ней общаться. Пришла пора положить этому конец. Раз и навсегда. Пока ты цел и относительно здоров.

— Ладно, — согласился я.

Папа кивнул и принялся копаться в сумке.

— Что ты намерен делать?

— Надо кое-что тут убрать.

— Я помогу.

— Нет! — твердо сказал отец. — Ты будешь сидеть здесь, пока я не закончу. Не хочу, чтобы ты у меня над душой стоял. — Папа снова посмотрел на меня. — Ах ты хрен собачий. Ну, кто ты?

— Хрен собачий.

Я поднялся в ванную — мне надо было в туалет. Пистолет все еще лежал на баке с грязным бельем. Я поднял крышку и зарыл оружие в несвежее тряпье.

Папа уже был наверху — вместе с тряпками и инструментами. Я слышал, как он рубит и пилит. Мой отец расчленял тело Дэнни. Он стащил вниз четыре кровавых свертка, бросил их в коридоре и занялся телом миссис Матер. То и дело до меня доносилась ругань и приглушенные проклятия. Наконец расчлененка оказалась упакованной в аккуратные свертки.

— Что ты собираешься делать?

— Я же мясник. Всю жизнь рублю мясо и от останков избавляюсь. Не задавай глупых вопросов.

Убедившись, что на улице никого нет, папа отнес свертки в холодильную камеру фургона. Потом снова пошел наверх и спустился с окровавленным матрасом и ковром — их он тоже закинул в фургон.

— Давай собирайся, — скомандовал отец. — Мы уезжаем.

— Я не могу. Мне еще надо кое с чем разобраться.

— Что?! — Кажется, папа всерьез раздумывал, а не отодрать ли меня как следует. — Опять тут Каролина замешана? Отвечай!

— Нет, пап, нет.

— Клянешься?

— Богом клянусь, Каро тут ни при чем. Мне надо убраться в доме, связаться с агентом по недвижимости, купить новый матрас, заменить ковер. Если я уеду так поспешно, это вызовет подозрения. К тому же пусть лицо немного заживет. Маме не стоит сейчас меня видеть.

Папа подумал и кивнул.

— Ты вел себя как идиот, — заговорил он. — Как последний дурак. Ты это хоть понимаешь?

У папы задрожали губы, и он расплакался. Потом обнял меня и крепко прижал к себе, так крепко, что я едва мог дышать.

Я тоже шмыгал носом. Ничего не поделаешь. Всегда хотел найти с папой общий язык. Мою любовь к книгам он не понимал, а я футбол терпеть не мог. И вот наконец мы едины — отец и сын. Нас соединили ужас, тьма и смерть.

* * *

Без Каро дом казался темным и пугающим. Я принял ванну, затем оделся и поехал к врачу. Этот коновал поставил мне паршивые коронки, а потом еще имел наглость заявить, что я плохо чищу зубы.

Я вернулся домой, разогрел суп, поел и лег спать.

Наступила Пасха. Рано утром у меня запиликал мобильный телефон — пришло сообщение. Отправитель — ИИСУ. Само сообщение выглядело довольно странно: «ОТЛ ЛБД1». Я почему-то был уверен, что сообщение прислала Каро. Наверное, она каким-то образом добралась до телефона Иисуса. Но что она имела в виду? ОТЛ? У нее все нормально? ЛБД — любит? Я не знал, что и думать. Куда же Иисус мог ее отвезти?

Мне пришло в голову, что для поиска человека можно применить тот же метод, что и для поиска книги. Я решил не поддаваться панике раньше времени, побродил по дому, посмотрел телевизор, сделал чаю…

Через какое-то время я отправился наверх в туалет. Когда я спускался, на глаза мне попалась книга. «Чем заняться в Норфолке и Суффолке». Я взял ее в руки. Интересно, там написано что-нибудь про убийство лопатой? Книга открылась, и я увидел рекламу отеля. «Лебедь». Отель «Лебедь».

Теперь я знал, где искать Каро.

Памятуя ее уроки, я отнес пистолет на кухню. Орудия пытки так и лежали на столе. Я почистил детали пистолета и смазал их. Потом собрал пистолет и зарядил его. Осталось шесть патронов.

До сих пор я проваливал все испытания на мужественность. Я потерпел неудачу в бизнесе, не сумел удержать любимую женщину, не смог защитить себя. А еще я не смог жить доблестно. Если сегодня я опять потерплю неудачу, все будет кончено.

Пальто Каро висело на спинке стула. Я взял его, поднес к лицу и вдохнул родной запах. Из кармана пальто что-то выпало. Та самая карточка, которую выдал нам автомат предсказаний на берегу. Первый раз я, наверное, неправильно все прочел.

На этой неделе близкий вам человек может убить соседа. Старый учитель вышибет себе мозги у вас в спальне. Психопат-преступник изобьет вас и уведет вашу подружку. Ничего страшного.

Я ехал на юг. Выцветшие краски Норфолка сменились заливными дуг’ами, ветряными мельницами и рядами ухоженных домиков. Так Англия выглядела лет пятьдесят назад.

Как и Хоулнесс, Саутуолд располагался на восточном побережье. Впрочем, этим сходство между двумя курортами ограничивалось. Саутуолд напоминал детский рисунок: яркие краски, маяк, ракушки, лодки, замки — и ни одного подозрительного лица, ни одного нищего. Дорожки, чистые, а единственный источник неприятного запаха — мужской туалет на пляже.

Я читал про Саутуолд, но никогда там не был. Кажется, Джордж Оруэлл проводил в Саутуолде много времени, писал про классовую систему в уюте. Любители английского духа восхваляли этот городок за неиспорченность. Ничего удивительного, там ведь не было представителей рабочего класса. Саутуолд произвел на меня неизгладимое впечатление. В городке ощущался довоенный покой. Пасторальную картину портила только атомная станция чуть дальше по побережью.

Я поставил «ауди» на дороге у моря и вошел в город. На рыночной площади стояла гостиница «Лебедь» — белое псевдогеоргианское здание с легким налетом викторианского стиля. На другой стороне площади находилась мясная лавка; жалюзи были закрыты. Воскресенье. Пасха.

Большая часть остальных магазинов была открыта. В витринах виднелись крошечные маячки и игрушечные лодочки. В книжном магазине покупатели листали книги. Агент по продаже недвижимости расхваливал свой товар — столь дорогой, что отсутствие попрошаек казалось загадкой. Мимо шли семьи с пакетами попкорна, старички с рекламы пенсионных вкладов… Их счастливые улыбки угасали, едва только они обращали внимание на мое избитое лицо.

Я отпетый негодяй.

Я шел всего минуту-другую, а магазинчики уже начали редеть. Я перешел на другую сторону улицы. Потом скользнул на парковку и убедился, что там стоит знакомая машина. Я внутренне напрягся. Они ни о чем не подозревали. Не знали, что их ждет.

В гостиницу я зашел через черный ход. Женщины в регистратуре болтали и не обратили на меня внимания. Ни один человек в отеле, а уж тем более персонал, не в состоянии отличить гостя от воспитанного вооруженного преступника. Не встретив препятствий, я прошел через фойе и устроился в холле — сел в кресло, из которого открывался отличный вид на весь первый этаж.

Две старушки у окна обсуждали британских знаменитостей, которые здесь останавливались.

— …некоторое время жил Майкл Палин… А славная Морин Липмен привозит сюда мать. Вы знаете Морин Липмен?

— Нет. Зато я знаю женщину, которая ведет «Слабое звено».

— Энн Робинсон? Она тут останавливалась?

— Вряд ли. Зато я знаю, кто она такая…

Я начал листать воскресную газету. С кухни просачивались восхитительные запахи, напоминавшие о том, что скоро обед, а я еще не завтракал. Через сорок минут мне стало невыносимо скучно, хотя, наверное, не во всем виноваты воскресные новости. Чего я жду? Такое ясное утро. Каро с Иисусом наверняка по пляжу гуляют. Если они заметят мою машину, то будут предупреждены. А вот если я выйду им навстречу, можно их пистолетом удивить.

Я вышел через парадную дверь и направился к воде. Тут даже пляжные домики выглядели не так убого. Купаться было холодно, но на пляже прогуливались люди с собаками, семьи играли в мяч.

Несмотря на недавнюю травму головы, мыслил я на удивление четко. Я думал: «А ведь я тоже с родителями и братом в мяч играл. А сейчас у меня в руке заряженный пистолет, и я собираюсь совершить убийство».

Пистолет я засунул за пояс, его сталь холодила мне бедро. Моей обожаемой блондинки на пляже не было и следа, так что я пошел к пирсу. Хотя его недавно ремонтировали, он все равно остался таким же бессмысленным и топорным сооружением, как и любой британский пирс. Пока я возвращался к отелю, меня посетила страшная мысль. Что, если Каро уже мертва? Вдруг ее так безжалостно трахали, что она не выдержала и умерла? Тогда они тоже умрут.

Я прошел мимо небольшого паба, миновал фотоателье. Витрины были заполнены отретушированными снимками кривобоких невест и чудовищных младенцев. Я резко остановился и нырнул в магазин — я заметил Каро с Иисусом. Они вместе с Раком как раз выходили из отеля. К счастью, они свернули направо. Повернув налево, они непременно бы заметили меня. Я сунул руку в карман и, достав шерстяную шапочку, надел ее, натянув до самых бровей. Затем последовал за Иисусом.

Каро выглядела спокойной и расслабленной. На ней было короткое голубое платье, которое я раньше никогда не видел. В жизни бы не поверил, что она заложница. Она шла, болтала, по своему обыкновению махала правой рукой — она всегда так делала, когда что-то доказывала.

Иисус шел рядом, кивал, и было похоже, что ему и впрямь интересно ее слушать. Рак плелся позади. Он не слушал Каро, зато то и дело поглядывал по сторонам. В какой-то момент он обернулся, увидел меня, но задерживать взгляд не стал. Я вздохнул спокойнее.

Они зашли в кафе — маленькое английское кафе, где подают разнообразные сорта чая и свежевыпеченные пирожные. В таких местах старики обсуждают свои болячки. Я как раз проходил мимо окна и заметил, что Иисус ищет свободный столик. Рак похлопал какого-то старичка по плечу. Тот подпрыгнул, однако предпочел убраться подальше от грубияна.

Я прошел немного вперед и остановился у лавочки с горячей едой. «Закрыто». Меня трясло. Да, у меня есть пистолет, но как его пустить в ход? Потом я понял, что стрелять скорее всего не придется. Достаточно просто достать оружие.

Как там в фильмах говорят? «Руки на стол и не рыпаться!» Или так: «Подними руки, чтобы я их видел!» Да, так лучше. С этого и начну. Потом скажу: «Каро, мы уходим», и буду пятиться, наставив пистолет на Иисуса с Раком. Не так уж и сложно.

Я достал пистолет и вернулся к кафе. Когда я приблизился к дверям, оттуда как раз выходила какая-то пара. Они не заметили пистолет, придержали мне дверь и улыбнулись. Хорошо быть хорошим. Я миновал шумные столики и вошел в закуток, где сидела Каро. Они с Иисусом изучали меню. Рак недовольно развалился на стуле и катал по столу солонку.

Беды я не ждал. Здесь не Лондон и не Чикаго. Маленькое кафе в Суффолке. А пистолет — так, страховка. Иисус, конечно, псих, но не настолько, чтобы начать палить в общественном месте среди толпы свидетелей… Так почему же мне страшно? Колени подгибались, с подбородка на кафельный пол капал пот.

Наверное, мой дедушка так же себя чувствовал, когда сражался во Вторую мировую. Наверное, всем храбрецам когда-то было так же страшно.

Я стоял посреди кафе и раздумывал, а не уйти ли, пока меня не заметили. Я решился: поднял пистолет и подошел к столику Каро. Первым обратил на меня внимание Рак. Пистолет он увидел не сразу, но что-то в моих движениях заставило его резко выпрямиться. Когда он заметил пистолет, на лице его появилась жалкая улыбка. Стол дернулся: Рак пытался вытащить свое оружие. Рефлексы у него были быстрее моих. Я все еще раздумывал, что делать, когда он вытащил револьвер и выстрелил.

В приступе паники Рак забыл как следует прицелиться. Пуля оцарапала мне левую руку и попала в старушку в зеленой шляпе за столиком напротив. Старушка упала лицом вниз, издав напоследок усталый вздох. Ее лицо утонуло в тарелке с пирожными.

Справа раздался крик. Не дожидаясь, пока Рак снова выстрелит, я спустил курок. На лацкане его пиджака волшебным образом возникло красное пятно. Рак застонал и боком сполз со стула, непроизвольно нажав на курок. Задев позолоченную раму карты Суффолка семнадцатого века, пуля угодила в спину официантке. Женщина рухнула, попутно перевернув стол. Ее поднос упал на пол, усеивая кафель съедобным содержимым.

В кафе началась паника. Люди прятались под столами, ревел младенец, мужчина средних лет бился в судорогах, разлив чай с бергамотом.

Я обернулся к Плохому Иисусу. Реакция у него была отменная. Он уже достал крошечный пистолет и приставил его к голове Каро. Каро смотрела на меня широко раскрытыми от ужаса глазами, а Иисусу, казалось, было плевать на меня. Его гнев был направлен на предавшую его девушку.

— Ах ты, сука! — прошипел он. — Ты сказала ему, где мы? Отвечай!

Каро что-то пробормотала насчет того, что она не хотела. Я выпалил свою реплику, но перепутал слова:

— Положи руки в стол — так, чтобы я их видел! Иисус меня не слышал.

— Назови хоть одну причину, — говорил он Каро, — почему я не могу убить тебя — здесь и сейчас.

— Я ношу твоего ребенка, — призналась Каро.

Ее слова прозвучали совершенно нелепо в крошечном аду, наполненном криками и дымом.

— Повтори?

— Я беременна. — Каро неотрывно смотрела на Иисуса. По ее лицу катились слезы. — Если ты убьешь меня, убьешь и собственного ребенка.

— Ты известная шлюха, он чей угодно может быть, — парировал Иисус.

— Сделай анализ на ДНК, — предложила Каро. — А потом пристрели меня, если я вру. Только это правда.

Она говорила очень убедительно. Я видел, что Плохой Иисус заколебался. На какую-то долю секунды он забыл, что должен делать, и опустил пистолет. Я увидел свой шанс и не преминул им воспользоваться.

Я выстрелил дважды. Одна пуля попала Иисусу в грудь, другая пробила ему левую руку, когда он пытался заслониться. Он выронил пистолет и обмяк на стуле. Голова безвольно свалилась на грудь.

Издав какой-то животный звук, Каро пнула стол и бросилась к двери. Я побежал за ней. Вдогонку мне несся богатый набор выражений от старушки в костюме а-ля Маргарет Тэтчер.

На улице стояла молодая пара — парень с девушкой наблюдали происходящее через окно. Они отпрыгнули, когда мы вылетели на улицу, и попятились прямо на проезжую часть. Водитель успел затормозить, но вот второй водитель не сориентировался и врезался в первую машину, швырнув ее вперед. Пару все равно сбило.

Мы бежали по улице, расталкивая удивленных туристов. Завернув к парковке отеля, я наткнулся на Джазиста. Волосы у него были мокрые и прилизанные, как будто он только что вышел из душа. Джазист увидел нас, застыл на месте, а потом потянулся под пиджак.

У меня было преимущество. Я все еще сжимал в руках пистолет и выстрелил прежде, чем он сумел достать свой. Целился в грудь, но промахнулся. Моя пуля пробила дыру у него в шее. Джазист упал, закрутился на месте, из раны фонтаном хлестала кровь. Я вспотел от стыда — такие ужасные звуки он издавал. Я снова выстрелил. Джазист замер.

В дальнем углу парковки начиналась тропинка, которая вела мимо местной пивоварни. Я сунул шляпу в карман и схватил Каро за руку.

— Иди, — велел я ей. — Иди, не беги. Так будет менее подозрительно.

Кажется, сработало. На нас никто не обращал внимания, и мы беспрепятственно добрались до «ауди». Только когда мы сели в машину, я заметил, что лицо у Каро забрызгано кровью ее мучителей.

Я развернул машину, и мы неспешно поехали на другой конец города, к гавани. Мимо нас, мигая огнями, промчались три полицейские машины. Я возблагодарил Господа за то, что удираем мыв ничем не примечательном автомобиле. Полиция на нас даже не взглянула. А зачем? Нам ничего не известно о насилии и жестокости. Мы обычные влюбленные, выехавшие на воскресную прогулку.

Каро настояла на том, чтобы сделать небольшой крюк. Не без основания чувствуя, что наши руки обагрены кровью многих невинных людей, она попросила заехать в церковь Малого Уолсингема — хотела помолиться за наши бессмертные души. Я не стал спорить. Если я сам не молюсь, это еще не значит, что мне не нравится, когда другие за меня молятся.

В машине я достал из сумочки Каро бутылку с водой, салфетки и вытер ей лоб и щеки. Взгляд Каро задержался на моем изуродованном лице.

— Бедняжка… — ласково сказала она. — Прости меня. Я тебе всю жизнь испоганила.

— Вовсе не обязательно, — ответил я. Уолсингем показался мне еще уютнее, чем Саутуолд.

Средневековые домики с черепичной крышей дышали воздухом жалости и предчувствий. Узкие улочки были наводнены паломниками, направлявшимися в англиканскую церковь. Когда я увидел такую толпу, я попытался убедить Каро вернуться в машину. Она отказалась.

Мы договорились, что я посижу в пабе на рыночной площади, а она пока сходит почтит Уолсингемкую Богоматерь. Паб оказался закрыт, так что выпивка мне не светила, хотя я в ней отчаянно нуждался. Я присел за деревянным столом снаружи и стал наблюдать за паломниками и мошенниками, которые кишмя кишели на площади. В воздухе стоял сильный запах собачьего кала. Я благодушно решил, что паломники тут ни при чем.

Я не гордился событиями утра, не радовался им. Я застрелил троих. Косвенно я нес ответственность за смерть официантки и той старушки. Пять жертв… Нет, восемь, если считать ту парочку и эпилептика.

Я спас Каро. И я же осквернил Англию. Эта мысль, как ни странно, доставляла мне удовольствие.

Прошло десять минут. Ждать уже надоело.

Послышался угрожающий топот — на площадь вошли две экскурсии монашек. Все они смеялись и говорили. Шум стоял ужасающий. Большинству монахинь не было еще и сорока; серенькие и невзрачные, зато энергичные. Они сгрудились вокруг экскурсовода в темном костюме — тот безуспешно пытался навести порядок.

— История деревни Малый Уолсингем… — все повторял он, но женщины не давали ему закончить предложение.

Я немного прошелся по направлению к церкви, чтобы посмотреть, не видно ли Каро. Через несколько минут я наконец заметил в толпе знакомую светлую головку. А потом я заметил кое-что еще. Возвышаясь над толпой, за Каро следовал мужчина с длинными каштановыми волосами, ухоженной бородкой и невероятно бледным лицом.

Плохой Иисус.

Каро была от меня метрах в пятидесяти. Я замахал руками и закричал. Она решила, что я приветствую ее, и помахала в ответ.

В руках у Иисуса что-то сверкнуло. Он вонзил нож, и Каро споткнулась. Приложила руку к плечу, увидела кровь — и кинулась вперед. Иисус шагнул за ней, чтобы ударить снова. Я открыл рот и как можно громче заорал:

— Иисус!

Тут случилось нечто невероятное. Людской поток расступился, и Каро бросилась ко мне в объятия. По левому плечу у нее струилась кровь. Монашки притихли от моего крика, а потом обернулись туда, куда я указывал. Они увидели высокого бледного мужчину. Его одежда была замарана кровью, лицо сияло восковым светом. Человек из Назарета вернулся на землю.

Послышался единогласный вздох. Я обнял Каро и прижал ее к себе, а монашки ринулись вперед — и за ними поднималось облако пыли. Иисус вскинул руку, пытаясь остановить сестер, но это только подхлестнуло их неистовство. Плохой Иисус раскинул руки в отчаянной попытке остановить толпу. Потом он скрылся в водовороте тел, и черные одеяния сомкнулись над ним.

В машине я осмотрел рану Каро. Уродливый разрез сантиметров пятнадцать длиной, к счастью, неглубокий и не опасный для жизни. Я оторвал рукав от рубашки и остановил кровь.

— Сегодня в кафе, — тихо заговорил я, — ты сказала Иисусу, что ребенок от него. Это ведь просто уловка?

Ее молчание подтвердило мои худшие опасения.

— Откуда ты знаешь? — спросил я.

— Считать умею.

 

Глава четырнадцатая

Железный Марк

Я позвонил детективу Бромли на службу. Там его не оказалось. Тогда я отыскал его номер в справочнике и позвонил домой. К телефону подошла женщина, наверное, жена. Голос у нее был дружелюбный и живой. Очевидно, Бромли отличный семьянин, когда не пытается заставить молоденьких девушек сосать свой дряблый член.

— Кто его спрашивает?

— Джефф Сэдлер, — соврал я. — Мы в одном классе учились. Он дома?

— Нет. А знаете, где? Угадайте!

— В пабе?

— Нет. Ну как же, он в гольф играет. Тут, в Ричмонде. До поля для гольфа можно было добраться, срезав путь через ботанический сад. Стоял солнечный весенний день. Трава на лужайках росла так буйно, что жалко было на нее ступать. Когда я достиг поля, Бромли с Флеттом как раз прошли восьмую лунку. Я даже не знал, что собираюсь делать. Пистолета нет, а их двое…

Я был готов к любому повороту, но полицейские меня удивили. Заметив меня, Флетт выронил клюшку и побежал. Удирал он как-то смешно, спотыкался о камни и часто оглядывался.

Бромли счел, что бегство ниже его достоинства, выхватил клюшку побольше и встал с нею наперевес. На шее у него пульсировала набухшая вена.

— Не подходи!

— Почему? Что ты мне сделаешь?

— Ничего. — Голос у него дрожал. — Просто не подходи.

Репутация явно меня опередила.

— Отдай нам паспорта, — велел я.

— Что? — переспросил Бромли. — Ах, паспорта? Это я устрою. — Он совсем вспотел. — Без обид?

— Мне нужны паспорта, — повторил я.

— Отлично. Договорились. Завтра будут.

— Сегодня.

Бромли поколебался, затем энергично закивал.

— Я могу их к твоим родителям занести. Сегодня вечером. Пойдет?

— Да.

Бромли осклабился, как шимпанзе.

— И что, все? Все, конец?

Конец, да не совсем. У меня оставалось еще одно дело. Я вооружился обломком кирпича и аэрозолем от мух. Надо было восстановить свои права в одном из любимых пабов. Я пригласил Уоллеса составить мне компанию, но он отказался. Сказал, что хотел голову вечером помыть. Что там мыть, у него и волос-то нет.

Было часов семь. В баре сидели человек десять, не больше. Гавкер уже примостился за столиком у окна, в той же пестрой рубашке, что и в день нашей последней встречи. Сегодня он был один, угрюмо смотрел в опустевший бокал.

Я подошел к стойке, бармен неприветливо изогнул бровь. С таким видом он приветствовал всех случайных посетителей.

– «Гиннесс» похолоднее, — заказал я. — И долить не забудь.

Бармен фыркнул и что-то проворчал.

Позади послышалось шарканье: Гавкер подошел к стойке, поставил на нее пустой бокал, мельком глянул в мою сторону и кивнул.

— Мы знакомы? — поинтересовался я. — А?

— Я вас, кажется, где-то видел. Мы встречались? Гавкер спокойно покачал головой.

— Черт тя знает, паря.

Он не притворялся. Он правда не помнил, кто я такой. И тут я ощутил, что мое возмездие мелочно и постыдно. Все равно что судить старика с болезнью Альцгеймера за военные преступления.

Аэрозолем я хотел Гавкеру брызнуть в лицо, а пока он протирал бы глаза, я ему заехал бы кирпичом.

Я пришел сюда, веруя, что выполняю свой долг. Теперь же я понял: нет никакого долга. Не нужно драться, чтобы что-то доказать. Достаточно просто не бояться.

— Чё, паря, смурно там? — Гавкер улыбнулся.

Я с изумлением смотрел на него. Или мне кажется, или он пытается завязать беседу о погоде.

— Разрешите вас угостить?

— Чё?

— Что вы пьете? — Я указал на его стакан.

Гавкер поморгал и уставился на меня, словно пытаясь понять, на каком языке я с ним говорю. Затем он сказал — четко и разборчиво:

— Благодарю. Не откажусь от кружки пива.

 

Глава пятнадцатая

Тридцать одно предложение

Мы с Каро поехали в Швейцарию — излюбленное убежище богатых негодяев. Летом мы сняли домик неподалеку от Женевы и произвели переоценку жизненных ориентиров. Первым в нашем списке значилось: перестать убивать. Мы гуляли по берегам Женевского озера, и я наконец признался Каро, что никого не убивал до того дня в Саутуолде. Во всяком случае, намеренно.

Она не сразу поверила. Я думал, она разозлится или разочаруется. Но нет, когда Каро поняла, что я говорю правду, она прикрыла глаза рукой и рассмеялась.

— У вас с Иисусом больше общего, чем я думала.

— В смысле?

— Из него тоже убийца так себе, — пояснила Каро. — Поэтому-то он так расстроился, когда пришел к нам домой и обнаружил два трупа. Он покалечил уйму народа, однако грань так и не перешел — никого не убил. У него на этот счет было что-то вроде комплекса. Когда он понял, что его обскакал какой-то книжный червь, он испугался, что покажется слабаком.

Каро неосознанно положила руку на маленькую выпуклость под платьем. Я знал, о чем она думает.

— Это просто ребенок, — заверил я ее. — Может, он и не мой, но ты ведь тоже мне не принадлежишь. И никогда не принадлежала. От этого я не меньше тебя люблю.

В последнее время моя страсть к Каро немного поугасла — как и все остальные страсти. Нет нужды в обладании, когда живешь в гармонии с самим собой. Я мог позволить себе дорогущее издание «Над пропастью во ржи» с автографом, но мне это было не нужно. Я перестал бредить вещами. И никаких списков, кроме списков покупок, не составлял.

— Ты понимаешь, что за нами придут? — поинтересовалась Каро. — Мы никогда не почувствуем себя в безопасности.

— А кто в наше время чувствует себя в безопасности? — вопросом на вопрос ответил я.

Мимо прошла милая пожилая пара. У него — борода в стиле Карла Юнга, у нее — сияющие глаза и мягкая улыбка. Супруги шли под руку — гордясь друг другом и никому не желая зла.

— Как думаешь, сможем мы быть так же счастливы? — спросила Каро, тоскливо глядя им вслед.

— Ни хрена у нас не выйдет, — ответил я.

Ссылки

[1] Мелба-тост — сухой тост из очень тонкого, почти просвечивающего кусочка хлеба. Назван по имени австралийской оперной певицы прошлого века Нелли Мелба. — Примеч. пер.

[2] Имеется в виду стихотворение Уильяма Блейка «Древо яда». Цитата дана в переводе С. Я. Маршака.

[3] Лиззи Борден — учительница воскресной школы, зарубившая топором отца и мачеху.

Содержание