Весь тот день мертвая девушка не отпускала его ни на шаг. Особенно остро Вернон Лаверн ощущал присутствие покойницы в доме ее родителей. Сейчас, когда он шел по узким, заполненным людьми улицам, ему казалось, будто его сердца касается холодная рука.

Лаверн отличался крупным телосложением, и поэтому оживленная толпа расступалась при его приближении, скорее всего принимая меланхолическую задумчивость за враждебность. Окружающие провожали Лаверна взглядами, но он не замечал никого. В этом жутком, безжалостном мире он был один в обществе мертвой девушки.

На Хай-Питергейт перед ним выросла величественная громада Минстера; подсвеченные праздничной иллюминацией башни четко выделялись на фоне темной бездны неба. Лаверн прошел под своды западных ворот.

Суровое величие собора буквально поглотило его. Скорее по привычке, чем из набожности, он снял шляпу и пригладил редеющие волосы. Как обычно, в силу полного отсутствия религиозности, Лаверн ощутил себя чужаком, этаким незваным гостем в храме Господнем. Собор был практически пуст, и шаги Лаверна откликнулись гулким эхом под сводами, когда он прошел через неф. Затем Лаверн проследовал мимо церковного служителя, бесстрастно кивнувшего ему. Вернон кивнул в ответ.

Почти все здешние служители знали его в лицо и обычно оставляли в покое, считая этого крупного мужчину знаменитым сыщиком, который регулярно приходит в собор в поисках божественного вдохновения. На самом же деле Лаверн не верил во вдохновение – ни в божественное, ни в какое-либо другое. Просто Минстер был его любимым сооружением, и в зимние месяцы, когда сумерки опускались рано, а туристов в соборе оставалось совсем немного, он любил приходить сюда, чтобы поразмышлять в одиночестве. Иногда он сюда забредал, когда расследование шло из рук вон плохо, – тогда он предавался мрачным мыслям.

Прямо перед окном Пяти Сестер какой-то словоохотливый бородач в неряшливом анораке пытался запудрить мозги двум старушкам.

– Как гид и знаток города я вынужден согласиться с вами, – напыщенно вещал он. – Но как специалист по Минстеру заявляю – чепуха. Полная чепуха.

"Может, ты, часом, еще и бойскаут", – подумал Лаверн, бросив на бородача презрительный взгляд, которого тот, вполне вероятно, и не заслуживал. Однако говоривший не обратил на Лаверна никакого внимания и продолжал потчевать свои "жертвы" коктейлем из исторических хроник и дурного запаха изо рта.

Лаверн остановился в приделе Святого Стефана. Здесь было безлюдно. На алтаре горели зажженные кем-то три свечи. Вернон сел на переднюю скамью слева и закрыл глаза. Перед его взглядом по-прежнему плясало пламя свечи – то оранжевое, то слегка зеленоватое.

* * *

Ее звали Анджали Датт. Студентка, жила в меблированных комнатах на Фишергейт. Позавчера вечером соседки по квартире услышали, как комната Анджали сотрясается от жуткого грохота. Возмущенный жилец расположенной этажом ниже квартиры решил, что не оставит это безобразие безнаказанным, записал непонятные звуки на магнитофон в качестве вещественного доказательства и вызвал полицию. Прибывшие стражи порядка обнаружили в комнате Анджали ее безжизненное тело. В помещении царил беспорядок. Преступники не забрали с собой ничего, отняв лишь жизнь девушки-студентки.

В этот день, несколькими часами ранее, Лаверн побывал в Брэдфорде, где переговорил с родителями покойной. Миссис Датт приветливо пожала ему руку прямо на пороге скромной квартирки.

– Мы родители Анджали, – пояснила она.

Этого можно было и не говорить, ведь Лаверн познакомился с четой Датт накануне, в Йорке, куда те приезжали для опознания тела погибшей дочери.

В те минуты они были вне себя от горя. Однако сегодняшним утром, спустя тридцать шесть часов после кошмарного происшествия, мистер и миссис Датт начали наконец осознавать, что же случилось.

Стараясь поддержать и приободрить друг друга, неразделимые в своем глубоком горе, они не забыли о правилах хорошего тона и предложили Лаверну чай. После этого сыщик подверг их обычному допросу из двадцати шести пунктов. Общалась ли с кем-нибудь Анджали? Кто ее приятели? Принимала ли она наркотики? Были ли у нее неприятности?

– Нашу девочку убили, – неожиданно произнес мистер Датт.

В его голосе прозвучала такая пугающая агрессивность, что Лаверн от неожиданности пролил чай себе на брюки.

– Да, сэр. Я думаю, вы правы, – ответил он, пытаясь отвести взгляд от дымящегося коричневого пятнышка на колене.

Фактически самый первый взгляд на дочь супругов Датт побудил суперинтенданта Вернона Лаверна начать полномасштабное расследование убийства. Сходство нанесенных девушке ран с ранами незнакомца, тело которого обнаружили в саду городского музея тремя неделями ранее, было слишком очевидным, чтобы не обратить на это внимание.

– У вас, должно быть, очень тяжелая работа, суперинтендант, – заметила миссис Датт.

– Когда я пришел на службу в уголовно-следственный отдел, то полагал, что меня вряд ли что-нибудь сможет удивить, – ответил Лаверн. – Но спустя тридцать два года должен признать: да, я до сих пор не могу спокойно воспринимать то, что люди способны сотворить друг с другом.

Это была правда. Но самый худший аспект двух последних убийств лично для Лаверна заключался в их абсолютной невозможности. Он никогда еще не видел ничего подобного, а, Бог свидетель, повидал Вернон на своем веку немало.

После двух лет и пяти месяцев безуспешных поисков Чудовища – злодея, который совершал вскрытия живых людей, пребывавших в полном сознании, – Лаверн не испытывал желания заниматься очередной неразрешимой загадкой. Мысль о том, что еще одно отделение служебного шкафа будет забито бесполезными бумагами и всевозможными унылыми, малосодержательными отчетами, наполняла его сердце неподдельным отчаянием.

Издалека, откуда-то сзади, донесся глухой удар захлопнувшейся массивной двери, за ним последовало нечто вроде отдаленного свистящего шепота. Частые посетители больших церквей давно привыкли к этому и воспринимают как нечто обыденное, на что не стоит обращать внимания. Лаверну же этот звук почему-то показался немного тревожным, и он открыл глаза. Затем посмотрел на часы, смутно осознавая, что обманывает налогоплательщиков. Хватит утирать слезы, суперинтендант. Нужно дело делать.

Лаверн еще какой-то миг оставался в коконе своих мыслей, глядя на зажженные свечи в алтаре до тех пор, пока окружающий мир не вернулся на свое прежнее место, в котором было лишь три трепещущих язычка пламени.

* * *

В служебном кабинете Лаверна на верхнем этаже здания полицейского участка на Фулфорд-роуд инспектор Линн Сэвидж внимательно рассматривала крупнозернистую черно-белую фотографию, на которой был запечатлен худосочный молодой человек с сонными глазами и рассеянным выражением лица. Затем она подняла глаза на стоявшего рядом с ее столом констебля довольно неряшливого вида.

– Все это хорошо, Джон. Только мало. Эти две не подойдут. Нам понадобится целая куча снимков. Сходи за ними в лабораторию.

Констебль Джон Эндрю Миллз перенес свой не такой уж и малый вес с одной ноги на другую.

– Сделаем, босс. Я звякну им, как только проверю все, что нужно.

– Нет, – ответила Сэвидж, придав взгляду своих пронзительно голубых глаз ледяную суровость. – Прямо сейчас.

Миллз по привычке запротестовал:

– Но мне тут нужно...

– Прямо сейчас, Миллз, – повторила Сэвидж со спокойной решимостью.

Миллз, который, очевидно, был не слишком высокого мнения о детективах в юбках, одарил инспектора умильной улыбкой и развернулся, чтобы выйти из комнаты. При этом он чуть не упал на упитанного телефониста, ползавшего на четвереньках по устилавшему пол ковру. Телефонист занимался здесь установкой прямой линии. Инспектор Сэвидж не имела ни малейшего понятия, почему он принял именно такую позу или что именно он ищет, но спрашивать не стала.

Она посмотрела в расположенное высоко над головой окно и увидела в стекле собственное отражение. Порывом ветра из темноты стекло усеяло каплями дождя. Что-то подсказывало Линн, что на приход Белого Рождества рассчитывать не приходится.

Миллз оставил на ее столе газету – один из самых низкопробных таблоидов. Газета была раскрыта на странице с заголовком "Убийства в Йорке связаны с черной магией!". Линн взяла листок и принялась читать. Со смешанным чувством изумления и возмущения она поняла, что попавшийся ей на глаза эксклюзивный репортаж имел своей целью пролить свет на ранее не расследованные факты, связанные с теми убийствами, которыми она в настоящее время занималась вместе с суперинтендантом Верноном Лаверном.

* * *

Бывшая ведьма сообщила, что жуткие убийства, поставившие в тупик полицию, отличают три характерных признака ритуальных жертвоприношений, присущих черной магии.

ПРОНЗЕННЫЕ ЗАЖИВО. Обе жертвы погибли от колотых ран. Таким способом ведьмы обычно избавляются от своих врагов.

ИЗОБРАЖЕНИЕ КРЕСТА. Перевернутый крест – признанный символ сатаны – нарисован кровью на телах убитых.

НАГОТА. Обеих жертв обнаружили полностью обнаженными.

* * *

Газетная статья содержала столько захватывающих дух нелепостей, что Линн громко рассмеялась, заставив телефониста, копошившегося под столом Лаверна, вздрогнуть и треснуться головой о нижнюю сторону столешницы. Соответствовали действительности – да и то всего лишь наполовину – только два факта: Анджали Датт была найдена обнаженной, а юношу действительно закололи. Все прочее – чистой воды выдумка.

Не столь забавным, пожалуй, оказался заголовок статьи "нашего собственного криминального репортера", помещенный под расплывчатым снимком мертвой Анджали Датт: "РИТУАЛЬНОЕ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ".

Линн Сэвидж тут же подумала о погруженной в глубокое горе семье девушки и о том, как родители последней отнесутся к статье в грязной газетенке. Затем она услышала голос Лаверна, донесшийся через перегородку между ее кабинетом и комнатой сотрудников "убойного" отдела. Его ненависть к прессе была поразительной. Как, впрочем, и характер. Линн торопливо положила журнал регистрации правонарушений в ящик стола и сделала вид, что записывает что-то в большом старомодном настольном ежедневнике.

Когда Лаверн вошел в комнату, Линн рассеянно кивнула ему. Затем, отметив про себя его могильную бледность, смерила Лаверна более пристальным взглядом.

– Да, Линн, – сказал ее шеф. – Я сегодня выгляжу ужасно. Но ты могла бы по крайней мере оказать любезность и скрыть свое отвращение.

Лаверн какое-то мгновение постоял неподвижно, с любопытством разглядывая торчащий из-под его стола мощный зад в комбинезоне. Но он ужасно устал, и вряд ли что-то могло заставить Лаверна поинтересоваться, что делает под его столом чья-то неизвестная задница. Вместо этого суперинтендант повесил шляпу, пальто и шарф на старомодную, орехового дерева вешалку, которую он принес из дома после того, как из служебного гардероба украли его любимое пальто. Затем медленно подошел к кипевшему в углу комнаты чайнику, насыпал в треснутую чашку с эмблемой "Манчестер Юнайтед" растворимого кофе и залил его кипятком.

Линн стала наблюдать за тем, как шеф пьет кофе. Лаверн ей нравился. Иногда он мог вести себя чрезвычайно грубо, но в нем присутствовало какое-то особое достоинство, которое требовало к себе уважения, а также аура спокойной грусти, вызывавшая у Линн самую искреннюю симпатию.

Достоинство было завоевано блестящей карьерой в уголовной полиции. Объяснить печаль гораздо сложнее. Линн знала, что Лаверн потерял сына. Правда, это было давно, еще в начале семидесятых. Но разве можно оплакивать утрату ребенка целых двадцать лет?

– У Анджали Датт был приятель, – неожиданно объявила Линн.

– Мне об этом рассказали.

Линн протянула шефу один из черно-белых снимков.

Лаверн нахмурился.

– Э, да у него косоглазие.

– Он вроде бы студент, и зовут его, если не ошибаюсь, Дерек Тайрмен. В день смерти Анджали Датт он куда-то исчез из своей квартиры.

– Родители девушки заверили меня, что никакого приятеля у нее не было.

– Да что могут знать родители? Кроме того, не забывай, что они азиаты. А он белый, европеец. Может быть, она просто не хотела, чтобы они о нем знали, не желала беспокоить их.

Телефонист, по-прежнему оставаясь на четвереньках, выполз из комнаты. Сэвидж прикрыла за ним дверь.

– Фактически мы уже обвинили его в магазинной краже, – объявила она. – Две предыдущие судимости за одно и то же правонарушение.

– Ну хорошо, Линн, – фыркнул Лаверн. – Не надо меня ни в чем убеждать. Он опасный преступник экстра-класса.

Инспектор Сэвидж давно привыкла к подобным выходкам со стороны своего начальника, прочно утвердившись во мнении, что, строго говоря, он вообще не полицейский в истинном смысле этого слова. Внешне Лаверн действительно напоминал детективов с фотографий, сделанных в золотую эпоху "убойного" отдела уголовного розыска. То были мужчины в просторных плащах, с трубками в зубах, аккуратно подстриженными усиками, с привычной полуулыбкой-полугримасой позирующие перед объективом фотоаппарата.

Однако Лаверн был невысокого мнения о повседневной рутине полицейской службы. Вечные вопросы-ответы на бесконечных допросах наводили на него жуткую скуку и вызывали неизбывное презрение.

– В твое отсутствие звонил заместитель главного констебля, – сказала Линн.

– Чего он хотел?

– Он зайдет поговорить с тобой завтра утром. Ранним солнечным утром.

Лаверн в комическом ужасе закрыл лицо руками.

Линн с симпатией посмотрела на шефа.

– С тобой все в порядке, Вернон?

– Нет.

– Снова разболелась голова?

– Нет-нет. Просто вспомнил, что послезавтра Рождество. А я до сих пор не купил подарок для Донны.

– Я собираюсь завтра утром заскочить в "Маркс и Спенсер". У нее какой размер?

Лаверн отнял руки от лица.

– Ты что, в самом деле сможешь купить?..

– Конечно. Не вижу никаких проблем. Ты уже надумал что-то определенное?

Вернон недовольно скривился.

– Ей нужен новый домашний халат. Хороший.

– Так какой у нее размер?

– Э-э-э... примерно такой, как у тебя, но не такой большой.

– Не такой большой?

Лаверн застенчиво изобразил жестами воображаемый бюст супруги:

– Ты же знаешь...

Линн расхохоталась.

– Попробую сделать все, что в моих силах.

Вернон небрежно извлек из бумажника пять двадцатифунтовых купюр и передал их помощнице. Линн улыбнулась в ответ и сунула деньги в сумочку: Ее начальник обладал редким даром вызывать у окружающих благодарность за предоставляемую им возможность оказать ему услугу. Да, подумала она, несомненно удивительный дар. Три года назад, когда манчестерские полицейские расследовали убийства семерых детей и загадку пропавшего восьмого ребенка, они попросили помощи Лаверна. Линн вспомнила, как Лаверн взял ее с собой на это дело в качестве девочки на побегушках, предоставив тем самым один шанс из тысячи подняться вверх по служебной лестнице. Это была счастливая возможность понаблюдать с самого близкого расстояния за работой блестящего сыщика и научиться его следственным методам.

Проработав неделю с Лаверном, она утвердилась во мнении, что он не кто иной, как обманщик, отчаянно ленивый человек, который не проявляет никакого интереса к попыткам своих подчиненных арестовать изверга, голыми руками душившего малолетних школьников. В то время как специальная бригада сотрудников полиции круглые сутки работала над тем, чтобы не допустить дальнейших злодеяний неизвестного преступника, Лаверн с отрешенным видом сидел, незряче уставясь в пространство. А когда бывшего сексуального маньяка все-таки поймали неподалеку от начальной школы в Болтоне и привели на допрос, великий сыщик проявил себя во всем великолепии – он отказался допрашивать подозреваемого.

– Поговорите с ним сами, – произнес он незабываемую фразу. – Я пойду пропущу пивка в пабе.

Линн Сэвидж настолько оскорбил этот поступок, исполненный демонстративного пренебрежения к делу, что она тут же написала служебный рапорт-жалобу Не виллу Вуду, главному констеблю северного Йоркшира. Впрочем, она впоследствии не раз получала повод благодарить судьбу за то, что это письмо так и не было отправлено.

Тридцать шесть часов спустя, в полночь, свободная от несения службы Линн Сэвидж отправилась вместе с Лаверном на церковный двор. Пропавшую девочку обнаружили там целой и невредимой на руках Альберта Бомфорда, плотника средних лет из Литл-Ливера, предместья Болтона. У Линн Сэвидж больше никогда не возникало поводов истолковывать приступы угрюмого бездействия своего начальника как апатию. После этого она стала считать Лаверна гением интуиции и бессовестно потакала ему во всем. Он же, в свою очередь, никогда не относился к Линн свысока и не ждал, что она станет раболепно приносить ему кофе. Именно поэтому их служебные отношения оказались счастливее большинства брачных союзов.

– Фотографии не того размера, – посетовал Лаверн. – Они должны быть того же размера, что фотокарточки для паспорта, чтобы их было удобнее носить с собой. Кроме того, нам их потребуется несколько десятков. Сходи, пожалуйста, в лабораторию и распорядись.

– Уже сходила.

Лаверн состроил гримасу. Извечная предусмотрительность Линн не переставала оскорблять его.

– Тут выяснилось кое-что любопытное по поводу магнитофонной пленки, – продолжила Сэвидж. – Я говорю о записи, которую сделал сосед Анджали, – записи тех странных звуков, которые доносились из ее комнаты.

– Ты имеешь в виду вещественное доказательство "А"?

– Я имею в виду единственное вещественное доказательство, которым мы в настоящий момент располагаем.

– И что с этой пленкой такого особенного?

– В лаборатории провели экспертизу. Это не настоящие звуки.

Лаверн, вставлявший в это время слайды в диапроектор и меланхолично рассматривающий их, с тревогой посмотрел на нее:

– Что же с ними такого, инспектор?

– Ну, обычный звук движется по своеобразной дуге. Звук нарастает, достигает своего пика, а затем угасает.

– Знаю, – раздраженно прервал ее Лаверн. – Я сам когда-то играл на трубе.

– Понимаешь, звуки на этой пленке резко начинаются и обрываются, как будто они искусственного происхождения.

– И что же ты хочешь этим сказать, Линн?

– Я хочу сказать, что ужасно устала. Что я больше времени провожу в обществе трупов, чем своих собственных детей. И что это расследование вообще не имеет никакого смысла.

– До недавних пор это тебя устраивало, – пожал плечами Лаверн.

* * *

В шесть часов вечера Лаверн и Сэвидж вошли в комнату "убойного" отдела, где их коллега собрались на второе за сегодняшний день совещание. На одной из стен висела грифельная доска, где записывали известные следствию факты преступления. За исключением дат совершенных убийств доска была пуста.

Лаверн очень любил устраивать просмотры слайдов и поэтому договорился, чтобы на время нынешнего следствия в кабинете установили диапроектор и демонстрационный экран. Известие об исчезновении юного Тайрмена значительно подняло дух сыщиков, и, пока Лаверн вставлял в диапроектор слайды, его подчиненные рассаживались по местам, оживленно переговариваясь.

Лаверн любил руководить, как правило, небольшой следственной бригадой, поэтому, кроме них с Линн и двух констеблей, отвечавших за внесение в особые карточки всей информации, относящейся к расследуемому делу, сыщиков было всего шесть.

Вещественными доказательствами ведал Тони Лоулесс. В свои тридцать два года он выглядел на сорок. Тони был прирожденным полицейским, честным и преданным делу. Лаверн знал также, что он один из тех немногих сыщиков, которые никогда не обсуждают своих коллег за глаза. Напротив, Тони всегда говорил правду в лицо, а посему вряд ли мог рассчитывать на скорое повышение в чине и по-прежнему оставался в звании детектива-сержанта.

Констебль Хелен Робинсон была сдержанной, добросовестной женщиной с нетипичной для полицейского слегка застенчивой внешностью. Несмотря на это, она прекрасно обращалась с оружием и не раз принимала участие в захвате преступников.

У констебля Питера Фаррелла за плечами был университет. Лаверн Фаррелла любил и вполне ему доверял. Однако идеально правильная речь молодого полицейского не вызывала к нему симпатии остальных коллег.

Джонни Миллз был довольно неотесанным, но вполне добросердечным молодым человеком. О занятиях боксом свидетельствовал расплющенный нос. Кроме того, на правом предплечье Джонни носил заживший шрам от раны, полученной им в те секунды, когда он бросился защитить Лаверна от вооруженного ножом сутенера.

Наименее опытные члены следственной бригады, констебли Саймон Бийл и Джон Этерингтон, наработали свой первый розыскной опыт на предыдущем деле Лаверна, когда искали одного жителя Скиптона, который убил свою жену, чтобы провести с подружкой-любовницей уик-энд в Блэкпуле.

В комнате выключили свет, и Этерингтон показал первый слайд. На экране появилось изображение человека с гротескно вывернутым телом. Можно было подумать, что он небрежно опирается на железные прутья ограды. На снимке, сделанном с лестницы-стремянки, фотографу не удалось передать то, как тело слегка зависло над землей, поскольку было насажено на три железных прута. Перевернутое лицо жертвы занимало передний план изображения. Казалось, его выпученные глаза умоляюще смотрят на присутствующих. Левой ноги не было видно. Правая же самым таким отвратительным способом сломана в колене, что ее стопа висела на уровне правого плеча. Ботинка на ноге не было, и со стопы наполовину сполз носок мрачного серого цвета. Возникало ощущение, будто сфотографирован какой-то манекен-кукла, небрежно забытый неизвестным чревовещателем.

– Убийство номер один, – произнес Лаверн, – молодой белый мужчина. Обнаружен 28 ноября за пределами сада на территории музея. Явно бездомный. Имя не установлено. Судя по заключению медицинской экспертизы – не старше девятнадцати лет. Вес недостаточный для его роста – шесть футов четыре дюйма. Тем не менее он весил одиннадцать стоунов, и мне кажется, что потребовались бы усилия по меньшей мере трех необычайно сильных мужчин, чтобы насадить такое крупное тело на тупые металлические прутья. Раны на спине глубокие и чистые. Его нанизали на прутья с первого же раза. Подумайте только, какую силу нужно было употребить. Просто невероятно.

Что еще больше запутывает дело, так это высота прутьев – более шести футов. Этим убийцам-силачам пришлось бы тогда взобраться на ходули или самим быть ростом не менее десяти футов. Ну уж нет, представить себе не могу ничего подобного. По вашим лицам вижу, что и вы тоже.

Мы не нашли никаких свидетельств – ни на теле юноши, ни на земле вокруг – того, что рядом с ним кто-то находился. Похоже, будто он откуда-то прилетел. А если принять во внимание множественные переломы – общим числом сто сорок два, – он вполне мог упасть на землю с очень большой высоты. Однако если не считать ран, вызванных металлической оградой, кожа и мышечная ткань не имеют никаких повреждений. Фактически не видно и синяков.

– Мы все знаем, сэр, – раздался голос из темноты.

– Все знаете? Неужели, Тони? – насмешливо прервала его Линн. – Тогда поделитесь с нами вашей информацией. Ну давайте. Так кто же убийца, сержант?

В ответ раздался сдавленный смешок, за которым последовала тишина.

– Повреждение скелета, – продолжал Лаверн, – включает в себя гротескное местоположение всех главных костных сочленений. Определение "гротескное местоположение" употребил доктор Суоллоу, патологоанатом. Он ведь очень серьезный человек, наш доктор Суоллоу. Не предрасположенный к высокопарным высказываниям.

Однако тот факт, что левое плечо покойного неожиданно оказалось на три дюйма шире правого, вызывает у доктора Суоллоу самую серьезную озабоченность. Рука так сильно выбита из сустава, что слово "гротескный" представилось ему наиболее точным по своей сути, а вовсе не вычурной красивостью.

Лаверн быстро просмотрел пачку рентгеновских снимков с изображением изуродованных и причудливо смешенных костей погибшего юноши.

– Самое, черт побери, глупое во всем этом – вы только взгляните, все произошло, когда юноша был уже мертв. Причина смерти, как и в случае с этой девушкой, Датт, – асфиксия, вызванная остановкой сердца.

На экране появились снимки, сделанные полицейским фотографом на месте убийства Анджали Датт. Девушка была обнажена. Она лежала в углу, скрестив ноги таким жутковатым, пародийным образом, будто прилегла отдохнуть. Лицо являло собой жуткую маску из крови и ошметков мозга, вылетевших из расколотого черепа.

Кто-то из присутствующих издал сдавленный звук отвращения.

– Да, – откликнулся Лаверн. – Полностью с вами согласен. – Затем, не говоря ни слова, он в ускоренном режиме вывел на экран и другие снимки, запечатлевшие Анджали Датт после смерти.

Предпоследний слайд снова вернул присутствующих на место преступления: рот девушки, открытый в последнем крике; руки, занесенные над головой так, будто ее охватила паника или какое-то странное возбуждение. Лаверн, хорошо изучивший печальный "язык" мертвых, был убежден, что, несмотря ни на что, этот жест убитой девушки был случайным и ничего не значил.

– Она умерла от остановки сердца. Но после ее смерти, как и в случае с этим парнем, ее, похоже, с силой ударили о твердую поверхность. Или, может, вернее сказать, ею выстрелили из пушки? Травма получена в результате одного-единственного сильного удара о стену прямо над кроватью. Бригада судебно-медицинской экспертизы сделала расчеты – чтобы расколоть череп в комнате такого размера, надо удариться о стену со скоростью не менее ста миль в час. Не выстрелили же в самом деле ею из пушки? Так как же такое могло произойти? Мы не знаем.

Как и у этого парня, найденного возле музея, кости Анджали очень сильно смещены в области колена, локтя, плеча и бедра.

Часть комнаты осветилась – открылась дверь и тут же за кем-то закрылась.

– Кто это?

– Этерингтон, сэр, – ответил Миллз. – Мне думается, ему стало неуютно в замкнутом темном пространстве.

Лаверн понимающе кивнул.

– Сходить вернуть его? – предложила Линн.

– Не стоит, – возразил Лаверн. – Пусть сам немного придет в себя. Так на чем мы остановились? Да, да... смещения. Это интересно. В обоих случаях они представляются абсолютно неестественными. Они напоминают мне о злобных детишках, отрывающих паукам лапки. Понимаете, что я имею в виду? Систематическая, изобретательная жестокость. Если исключить тот факт, что пытки не являлись главным мотивом преступления. Мы вполне уверены в том, что эти двое получили увечья уже после того, как были мертвы. Это, конечно, послужило бы покойным утешением, узнай они об этом, однако нам пользы мало.

Последний снимок представлял собой снятый крупным планом след зубов чуть ниже левой подмышки девушки.

– Но у нас все-таки имеется вот это. Следы зубов, оставленные примерно в то же самое время, когда наступила смерть. След укуса глубокий. Подобный укус вполне мог иметь сексуальную подоплеку, однако ни в одном из двух случаев не было обнаружено никаких следов сексуального насилия. Профессор Стоктон – тот, что снял гипсовый слепок с зубов этого парня, – обещал нам сделать модель зубов предполагаемого убийцы. Джонни, займись-ка светом.

С этими словами Лаверн подмигнул Линн Сэвидж. Той показалось, что босс устал от разговоров. Она повернулась к коллегам, легко входя в образ энергичной, трезвомыслящей женщины-детектива. Линн терпеть не могла всяческое лицедейство, но давно уже усвоила, что если постоянно показывать окружающим свое истинное "я", то никто больше не будет обращать на нее внимания.

– Вы все знаете о проблеме, которая возникла с магнитофонной записью? – спросил Лаверн.

– Неправильные звуки? – подсказал Бийл.

– Верно. Именно это нам и сообщили. Но ведь эти звуки практически сопровождали убийство Анджали Датт. Какова же их истинная природа? Есть у вас какие-нибудь соображения?

– Может быть, неисправность в магнитофоне? – предположил Миллз.

Кто-то из детективов захихикал.

– А что смешного? – требовательно произнес Миллз, с возмущением оглядываясь по сторонам в поисках неизвестного насмешника.

– Это всего лишь предположение, – отважился высказаться Фаррелл, нервно поправляя очки на переносице. – Но вполне может быть, что звуки на пленке записаны при помощи электронного сэмплера и были сделаны в какой-нибудь звукозаписывающей студии.

Теперь настал черед Миллза поехидничать.

– Зачем? Какой же смысл всего этого? – поинтересовался он.

– Тщательно продуманный обманный трюк?.. Не знаю. Вполне возможно, что записанные на пленку звуки проигрывались на магнитофоне погибшей девушки для того, чтобы всех нас ввести в заблуждение.

Лаверн одобрительно кивнул.

– Интересная мысль, констебль.

В комнате на какое-то время повисла тишина – присутствующие задумались над тем, что же в этой мысли было интересного.

– А теперь о главном деле сегодняшнего дня, – объявила Линн Сэвидж. – Фотоснимок, который Тони всем нам покажет – когда вы будете совершенно готовы, сержант, – единственная фотография Дерека Тайрмена, которой мы располагаем.

Ему двадцать два года. Студент третьего курса факультета психологии. Исчез из своей квартиры в ночь смерти Анджали – причем скрылся поспешно, бросив книги, проигрыватель, почти всю одежду. Неделю назад его ждали дома, в Хейвордс Хит. Полиция Суссекса сейчас по нашей просьбе допрашивает его родителей. Информацию нам передадут при первой же возможности. Надеюсь, что ребята при этом ничего не исказят. Снимок, который вы сейчас рассматриваете, переснят с его студенческого удостоверения трехлетней давности.

Скорее всего, как нам кажется, внезапное исчезновение мистера Тайрмена – не простое совпадение. Найти этого человека – дело первостепенной важности. Его допрос сможет существенно помочь нашему расследованию. Он что-то знает.

– Возможно, он – единственный, кто что-то действительно знает, – добавил Лаверн.

* * *

Ночью Лаверн спал плохо. Хотя эпизоды его снов были нечеткими и непрерывно меняющимися, он все-таки запомнил, что в сновидениях жил в новом, незнакомом доме – огромном, обветшалом, населенном привидениями. Когда он проснулся, часы показывали восемнадцать минут шестого, наступило утро Сочельника. Пробудившись, Лаверн ощутил, что грудь его вся мокрая от горячего пота.

Он раскрыл глаза и увидел, что за окном темно, и в памяти всплыл скорбный список имен. Грэм Аллен. Марк Хендри. Линдсей Пайк. Аннет Кетли. Сьюзен Хэмер. Пол Ричардсон. Дети, убитые Болтонским Душителем. Он уже долгие годы не вспоминал о них.

Спавшая рядом жена, Донна Лаверн, что-то пробормотала во сне. Вернон пододвинулся к ней ближе, и Донна инстинктивно обняла его.

Конечно же, он не несет ответственности за смерть этих детей. Все они погибли прежде, чем Лаверн приступил к поиску убийцы. Не чувство вины угнетало его, а скорее суровая бесчеловечность того мира, в котором приходится жить. Еще одно имя. Девятилетняя Хизер Хоулз. Убита возле могилы собственной бабушки.

Он ласково положил руку на голову спящей жены и, согреваясь исходящим от нее теплом, попытался думать о чем-то приятном.

Однако мысли в голову не приходили – никакие.

* * *

– Что-то не похоже на Рождество, – заметил Лаверн.

Прошло уже шесть часов с момента мрачного утреннего пробуждения. Он шагал вдоль берега реки Уз вместе с Герейнтом Джоном, заместителем главного констебля. Как обычно, вид, шум и запах серой речной воды вызывал у него смешанное чувство удивления и меланхолии.

Заместитель главного констебля был давним другом Лаверна. Они познакомились тридцать лет назад, когда оба патрулировали улицы Манчестера. Хотя Джон был родом из Сэлфорда, а Лаверн родился и вырос в Йорке, они решили, что не стоит возобновлять войну Алой и Белой Розы. Застарелой вражде графств приятели предпочитали активные возлияния. Они часто скандалили, наперегонки ухаживали за хорошенькими барышнями и, подобно всем другим мужчинам-полицейским, совершали прочие малосимпатичные поступки. Правда, это было очень давно.

Как и Лаверн, Джон отличался крупным телосложением, однако, несмотря на груз прожитых лет, его лицо сохранило детскую непосредственность. У него была добрая, открытая, почти беззащитная улыбка. Похоже, он находил отдохновение в общении со старым другом. Это позволяло заместителю главного констебля забыть о бремени высокого звания и быть таким, каким он себя ощущал, – шумным, грубоватым, молодым душой.

– Что там пишут, в этой "Сан"? – проворчал он. – Какие-то ритуальные убийства... Откуда они взялись?

– Можно подумать, журналисты утруждают себя поисками информации! Пишут первое, что взбредет в голову.

– В отличие от нас, славных малых-полисменов, всегда кристально честных, – добавил Джон, легонько толкнув своего собеседника кулаком в бок. – Да ты за пару недель раскрутишь это дело, Вернон. Как обычно. Представь, что ты едешь в машине по своим делам и вдруг видишь, как из магазина прямо перед тобой выходит банда ритуальных убийц.

– Я ведь так и не поймал Душегуба, – кисло заметил Вернон.

Джон покровительственно помахал рукой.

– Он давно мертв. Эксперты утверждают, что он был типичным самоубийцей – этакий маниакально-депрессивный психопат, склонный к самоубийству. А также к паранойе со всякими там гребаными закидонами.

Лаверн усмехнулся. Джон также разразился приятным смешком, явно довольный собой.

– Так что давай лови этих ублюдков и получишь Орден Британской Империи, старикан. Босс получит звание сэра, я получу его место, жена получит новую шубу, и все будут довольны. Я дам тебе все, что попросишь. Тебе ведь всегда хотелось иметь побольше людей в своей команде, Вернон. Впрочем, это мечта каждого суперинтенданта. Тебе ведь нужна полноценная команда? А что ты имеешь? Три с половиной калеки.

– У меня нормальные люди, – возразил Лаверн, – а ты еще того гляди подсунешь мне кого ни попадя. Шел бы ты подальше со своими предложениями.

– Посылаешь меня? С начальством так не разговаривают. Мне что, тебя учить? Шли бы вы подальше, сэр. Вот как надо.

Со стороны реки поднялся холодный, пронизывающий ветер. По мосту Лендал-бридж полицейские поднялись наверх и вскоре оказались в центральной части города. К этому времени над головой у старых друзей сгустились темные кучевые облака, грозя окончательно испортить день. Очертания громады Минстера вдалеке сделались менее отчетливыми.

Неожиданно Джон остановился и посмотрел другу прямо в глаза.

– А вообще-то, Вернон, – произнес он, – я хочу попросить тебя об услуге.

Начинается, подумал Лаверн. Еще раз поучаствовать в каком-нибудь благотворительном представлении в качестве почетного гостя. ("Леди и джентльмены, детективы, присутствующие среди вас, уже установили подозрительную личность, стоящую справа от меня...")

– Нет, – произнес Лаверн, – больше нигде не буду выступать с речами, Герейнт. Мне все равно, сколько еще нужно автобусов для детей-инвалидов.

Джон состроил гримасу.

– Собираюсь предложить тебе кое-что похуже. Мы хотим, чтобы ты выступил с обращением по телеку.

– Шутишь?

– Это часть нашей работы, дружище.

– Моя работа состоит в том, чтобы ловить преступников, – произнес Лаверн с неожиданной важностью, о которой тотчас же пожалел. – Не веду специальных подсчетов, но думаю, что за последние десять лет поймал больше убийц, чем все педики-полицейские вместе взятые. Этого должно быть достаточно.

Похоже, Герейнта слегка задела отповедь.

– Можно подумать, будто я не знаю, в каких ты отношениях с прессой. Я эту братию и сам на дух не выношу. Но мы с боссом считаем, что если не используешь телевидение, то оно начинает использовать тебя.

Сердце Лаверна упало. Уж кому, как не ему, было знать, что стоит за словами "мы с боссом": на самом деле они означают только "босс", и его отказ пойти навстречу "просьбе" начальства отрицательно скажется на старине Джоне. Ведь ни для кого не секрет, что главный констебль Невилл Вуд желал слышать от подчиненных лишь два слова. Первое – "да", второе – "нет". Многие из его подчиненных, включая и самого Джона, охотно обращались бы к мистеру Вуду и с другими словами... Увы, у всех семьи, которые нужно кормить, и закладные, по которым нужно платить.

Они вышли в скверик рядом с музеем. Место, где нашли убитого, все еще огорожено. Патрульная машина незаконно припаркована прямо перед воротами. Лаверн с превеликой радостью не обратил бы на это никакого внимания, но Джон постучал костяшками пальцев по лобовому стеклу, дабы разбудить уснувших в машине стражей правопорядка. Первой их реакцией было слегка враждебное недоумение, за которым последовал откровенный испуг – еще бы, их застукал сам заместитель главного констебля.

Издав почти садистский смешок, Джон направился дальше.

– Небось в штаны наложили со страху.

– Так чего ты от меня хочешь? – спросил Лаверн. – Я пресс-конференций не устраиваю.

– И не надо. Ты им просто расскажи о пропавшем парне... Как там его?

– Тайрмен. Дерек Тайрмен.

– Ага. Ну, скажи им что-нибудь вроде: "Дерек Тайрмен скорее всего тот самый гребаный ублюдок-убийца, и мы хотим, чтобы он помог нам в расследовании". И вздрючь его как следует.

Лаверн вздохнул:

– Это уж слишком, Герейнт.

– Ну, тогда опусти последнее мое предложение.

– Уж очень это все по-дурацки звучит.

– А ты что думал! Конечно же, по-дурацки. Знаешь, приятель, кто ты такой? – спросил Джон и с силой тряхнул Лаверна за плечо. – Нытик. Нытик, каких еще поискать. Ладно тебе, обещаю, что поставлю выпивку.

* * *

Пока Джон и Лаверн шли по направлению к пабу "Энглерз Армз", где впоследствии осушили четыре пинты пива, инспектор Сэвидж предпочла обеду усердный труд. Большая часть следственной группы занималась поисками исчезнувшего приятеля Анджали Датт. Вместе с Лоулессом она допрашивала бездомного бродягу, откликавшегося на прозвище Менестрель.

Это был высокий, невероятно худой тип лет сорока пяти, одетый в жуткие бесформенные лохмотья. Самым поразительным в Менестреле являлось его лицо – до того чумазое, что он напоминал персонажа из мультфильма, который вместо сигары по ошибке поджег динамитную шашку.

Два констебля наткнулись на него напротив здания местного музея, где бродяга стоял, размахивая руками, как безумный. Менестрель считался "профессионалом высшего класса" по незаконному проникновению на территорию прилегавшего к музею сквера. Как правило, это происходило уже после наступления сумерек. Линн Сэвидж надеялась, что он сможет сообщить что-нибудь полезное о погибшем юноше.

В обмен на невероятно переслащенный кофе и турецкий донер-кебаб Менестрель позволил снять с себя отпечатки пальцев. А вот предложение Линн принять душ и сменить одежду было встречено самым решительным отказом. Бродяга, судя по всему, уже забыл, когда мылся в последний раз. Он теперь заполнил крохотное помещение такой мерзкой вонью, что Линн казалось, что ее вот-вот вырвет.

Ей даже пришла в голову мысль (которой она слегка устыдилась) о том, что единственное и самое главное, что мешает людям наслаждаться жизнью, это не недостаток сострадания, а обостренное обоняние.

– Еще, – капризно потребовал Менестрель, когда Лоулесс насыпал сахар в очередную чашку кофе. – Мне нужны витамины.

– Вы можете вспомнить свое настоящее имя? – спросила Линн.

Ее гость на какое-то мгновение задумался, а затем, неожиданно вскочив, вытянулся по стойке "смирно" и торжественно отсалютовал:

– Питер!

– Ваше имя Питер, верно? – продолжал допытываться Лоулесс. – Вас действительно так зовут?

– Менестрель я, – ответил бродяга, опускаясь на стул.

– Так все-таки как ваше имя? – вкрадчиво поинтересовалась Сэвидж со сладчайшей интонацией "доброго полицейского". – Питер или Менестрель?

– Менестрель Питер.

– Но это не ваше имя. Не бывает таких имен, – вздохнул Лоулесс.

– Ладно. Забудем пока обо всем, – предложила Линн, подумав о том, что подобные разговоры заставляют ее чувствовать себя совершенной дурой. – Сейчас я покажу вам одну фотографию. Задаю вопрос: видели вы раньше этого человека?

Линн положила на стол перед Менестрелем четкий снимок убитого парня. Для нее это была обычная фотография мертвого тела. Все трупы казались ей одинаковыми. Однако оставался пусть крохотный, но шанс, что сидящий перед ней бродяга узнает за застывшей маской смерти человека, который еще недавно был живым, во плоти и крови.

Оба полицейских пристально наблюдали за реакцией Менестреля. Тот взял в руки фотографию и принялся рассматривать с какой-то тошнотворной тщательностью. Затем положил на стол изображением вниз, словно это была неудачная карта, попавшая ему в руки во время игры.

– Он, – хрипло произнес Менестрель.

В ту же секунду совершенно не к месту раздался стук в дверь, и в кабинет с хохотом ворвался один из констеблей. Увидев, что допрос в самом разгаре, он тотчас попятился назад и вышел, бормоча какие-то извинения.

– Он – это кто? – резко спросила Сэвидж. – Кто этот человек?

Менестрель поник головой.

– Тедди...

– Тедди? Ты сказал Тедди? – переспросил Лоулесс.

– Терри! – резко оборвал его бродяга. – Глухня!

Лоулесс собрался было одернуть оборванца, но Линн остановила его взглядом.

– Питер, ты хорошо знал этого человека?

Последовала продолжительная пауза, прежде чем Менестрель снизошел да ответа.

– У меня это уже вот где сидит, – произнес он, скорчив гримасу, – буду говорить с настоящим полицейским сержантом, а не с бабой.

Линн ничего не оставалось, кроме как вздохнуть.

– Я инспектор. Кстати, это выше по званию, чем сержант. Чем я вам не подхожу?

– Тем, что ты баба. Буду говорить только с инспектором-мужиком. Мне нужен мужик.

– Хороший пинок в задницу – вот что тебе нужно, – поспешил высказать свое мнение Лоулесс.

И снова возникла пауза. Не иначе, как Менестрель взвешивал последнее предложение. Затем он нервно кашлянул и заявил:

– Не скажу больше ни одного слова, пока не принесут печенья. И шоколадку.

Лоулесс отправился со столь важным поручением в кафетерий, а Линн тем временем воспользовалась возможностью получше рассмотреть Менестреля Питера. Подобно многим людям, долго живущим в нужде, он производил впечатление человека, у которого явно не все в порядке с головой. А еще бродяга умел ловко избегать чужого взгляда. Оборванец то и дело моргал, как будто окружающий мир вызывал у него отвращение.

Лоулесс вернулся, и Менестрель с жадностью приступил к уничтожению шоколадных вафель. Линн же снова включила магнитофон.

– Вы со всей ответственностью утверждаете, что человека на фотографии зовут Терри? – задала она вопрос.

Менестрель осторожно кивнул.

– Вам известно, откуда он? Я имею в виду, из какой части страны он родом?

– Да англичанин он, – ответил Менестрель с какой-то воинственной гордостью, словно сообщая факт огромной значимости.

– И вы близко его знали?

– Болен был Терри. Еле нога таскал. Я присматривал за ним.

– Почему вы это делали?

– Говорю же, он еле ноги таскал, – повторил оборванец, явно удивленный вопросом.

– Вам известно его полное имя? Его фамилия?

Менестрель кивнул и макнул очередным печеньем в чашку с остывшим кофе. Возникла – уже в который раз – долгая пауза. Было слышно, как электронные часы на стене негромкими щелчками отсчитывают секунды.

– Ну так что?

– Что – что?

– Как его полное имя?

– Терри Томас.

Лоулесс фыркнул.

– Терри Томас, – скептически повторила Линн. – Как у актера?

Вид у бродяги сделался сконфуженным. Сэвидж потянулась за ручкой, впрочем, без особой надежды на успех допроса, и записала названное имя на чистом листке бумаги.

– Так оно пишется?

– Угу.

– Откуда вы знаете? – спросил Лоулесс. – Вы ведь даже не посмотрели, что там написано.

До Линн вдруг дошло, что бродяга не умеет читать, и она решила отказаться от дальнейших попыток что-либо выведать у него.

– Вы сказали, что Терри не мог ходить. Почему?

– Охромел он.

– Почему охромел?

Оборванец покачал головой. Затем, как будто по какой-то неведомой прихоти, предпочел прибегнуть к изощренной лжи.

– Легавые его отметили. Сломали ему ходули. – С этими словами бродяга указал на Лоулесса. – Он тоже был с ними.

– Но ведь это неправда! Что на самом деле случилось? Может, расскажете нам, Питер? – вмешалась Линн.

Успокоенный ее тоном, Менестрель произнес:

– Он хворал. Потом ему стало лучше. И он улетел.

– Мне кажется, что вы играете с нами в какие-то игры. Не верю, что вы знаете этого человека, – устало вздохнула Линн.

Менестрель угрожающе уставился на ее левое ухо. Для него это, видимо, означало смотреть людям прямо в глаза.

– Я-я зна-а-аю Те-е-р-ри! – пропел он.

– Ну хорошо, хорошо. Когда вы в последний раз видели его?

– Прошлой ночью. Он пролетал тут вместе со всеми своими друзьями. Они вот так, как...

Бродяга встал и изобразил парящий в воздухе планер. Полицейские обменялись удивленными взглядами.

– Питер, – спросила Линн, – какой сегодня день недели?

– Воскресенье.

– Попробуйте еще раз.

– Вторник.

– Сегодня пятница, Питер. А знаете, что особенного в завтрашнем дне?

Оборванец задумался на какое-то мгновение, после чего радостно воскликнул:

– Наступит суббота!

– Питер, вы знаете, как называется этот город?

– Лидс, – убежденно ответил Менестрель.

– Нет, Питер. Это не Лидс, – сказала Линн и, засунув ручку в нагрудный карман, принялась спокойно складывать лежавшие на столе бумаги. – Вы находитесь в Йорке, Питер.

Брови оборванца изогнулись дугой в самом искреннем недоумении.

– А разве он раньше никогда не был Лидсом?

* * *

Лаверн вышел из магазина готового платья, расположенного в районе Лоу Питергейт, с изысканным позолоченным мешочком для подарков в руках. Он отчетливо понимал, что здорово напился, и поэтому испытывал легкое чувство стыда. После того как они с Джоном крепко выпили, Герейнт предложил отвезти Вернона на Фулфорд-роуд в своем служебном "даймлере", за рулем которого сидел его личный шофер. Лаверн отказался, сославшись на то, что ему хочется немного пройтись пешком, дабы привести в порядок мысли. На самом же деле он просто решил купить рождественские подарки.

Подарки, которые он покупал своей семье, никогда до конца не удовлетворяли его искреннего желания порадовать любимых людей. У него сделалось привычкой ходить по магазинам, скупая все подряд. Пусть уж близкие лучше усомнятся в его бережливости, в его вкусе, но никогда – в его любви к ним.

В пластиковом пакете лежал фунт шоколадных конфет-ассорти для Донны и полфунта – для Линн. Каждый из подарков в отдельной серебристой корзиночке, перевязанной голубой ленточкой. Выбирание этих двух подарков изрядно истощило воображение Лаверна, и он свернул налево по направлению к Стоунгейту в надежде на то, что ярко освещенные витрины вдохновят на покупку чего-нибудь еще.

Улица была полна людей и, для того чтобы ни с кем ни столкнуться, Лаверну пришлось делать осторожные шажки вместо того, чтобы идти обычным широким шагом. Из глубины торгового зала магазина доносилась приглушенная рождественская музыка самого что ни на есть отвратительного характера.

Перед входом с видом малопривлекательного стража стоял какой-то бродяга с чумазым лицом, уступая дорогу входящим внутрь.

Когда Лаверн прошел мимо него, бродяга опустил глаза и что-то пробормотал. Вернону послышалось нечто вроде: "Нет Бога, Бога нет".

Улица впереди была запружена кучкой юных исполнителей рождественских песенок-колядок со свечными фонариками в руках. Дети смотрелись как статисты рекламного снимка для почтового каталога "Зимняя одежда". Улыбающийся пухлый мальчишка потряс у Лаверна прямо перед носом коробочкой для сбора пожертвований.

– На что собираете?

– Собираем деньги для нашего хора, – жизнерадостно ответил юный толстячок.

– Не очень-то уважительный повод для сбора денег, разве нет? – спросил Лаверн.

Улыбка тут же исчезла с лица мальчишки, и Лаверн, поняв, что обязан восстановить утраченное настроение юного хориста, немедленно опустил монетку в прорезь жестяной коробочки.

Идя дальше по улице, он заметил подростка, который, перехватив сзади локтем горло какой-то девчонки, душил ее. С виду девчушка была на пару лет моложе парня. Все время, пока юный хулиган душил ее, она пронзительно кричала. Лаверн уже собрался было освободить ее и задать хорошую трепку малолетнему негодяю, как девчушка совершенно неожиданно разразилась жизнерадостным смехом и, высвободившись из рук нападавшего, бросилась ему в объятия. Подростки тут же принялись исступленно целоваться. Попытка удушения обернулась частью банального ритуала любовного романа.

Затем Лаверн обратил внимание на незнакомую юную женщину – высокую брюнетку, страшно худую, одетую в комбинезон и непомерно большую поношенную куртку. На первый взгляд она показалась Лаверну религиозной фанатичкой, занятой поиском людей, которых можно было бы обратить в свою веру. Улыбаясь какой-то блаженной улыбкой, женщина заговаривала с прохожими с таким видом, будто знала каждого из них лично. Прохожие не обращали на нее никакого внимания.

Витая в вызванных алкогольными парами мыслях, Лаверн не сразу определил затруднительное финансовое положение юной незнакомки. Когда до него дошло, что девушка просит милостыню, Вернон направился прямо к ней.

– Будьте так добры, поделитесь, пожалуйста, мелочью! Пожалуйста!

Девушка заметила приближение Лаверна, и он прочитал страх в ее глазах. Неужели в нем всегда узнают полицейского – даже когда он в штатском?

Посмотрев на ноги попрошайки, Лаверн заметил, что, несмотря на холод, на ней нет ни носков, ни чулок. Босые ступни черные, сбиты в кровь и покрыты жуткими синяками.

– Зачем же ходить зимой босиком? – грубовато поинтересовался он.

Незнакомка немного помедлила с ответом, не совсем уверенная в том, следует ли отвечать этому немолодому угрюмому великану.

– Люблю чувствовать себя свободной.

– Свободной для того, чтобы подхватить воспаление легких?

Лаверн какое-то время постоял возле девушки, просто пытаясь составить о ней хоть какое-то представление, и понял, что та испытывает необъяснимое беспокойство – незнакомка быстро окинула взглядом улицу, потом снова посмотрела на своего случайного собеседника. Вернон хорошо знал, что так же нервно и встревоженно ведут себя проститутки. Но эта девушка явно не проститутка. Для такого занятия у нее слишком невинные глаза, а в лице напрочь отсутствует типичное для жриц любви бесстыдство.

От нее исходил сильный запах пачулей. Лаверн по ошибке едва не спутал его с запахом марихуаны – наркотика, который он крайне не одобрял. Однако это не помешало ему потянуться во внутренний карман пальто за бумажником, достать банкноту и сунуть ее в ладонь странной бродяжки. Незнакомка посмотрела на подаренные ей деньги как на что-то призрачное.

– Двадцать фунтов? – изумленно проговорила она. – Вы не ошиблись?

Когда Лаверн ободряюще улыбнулся ей, девушка рассмеялась коротким смешком, в котором мелькнула легкая нотка истерического удовольствия. Все-таки она была красива, красива какой-то удивительной, неповторимой красотой, и Лаверн неожиданно ощутил себя старым и немного глуповатым.

Нужно непременно угостить ее выпивкой. Вкусно накормить. Нет, на нее просто больно смотреть. Лаверн похлопал девушку по руке и уже собрался было идти дальше, когда та схватила его за рукав.

– Вы очень добры. В самом деле. Все остальные просто не обращают на меня никакого внимания.

В другой раз Вернон обязательно нашелся бы, что ответить. Но сейчас он был слишком пьян и чувствовал себя смущенным. Поэтому отделался коротким "не стоит благодарности" и зашагал дальше.

Не стоит благодарности?.. Что он хотел этим сказать? Лаверн жарко покраснел от мысли о собственной вербальной несостоятельности, чувствуя, что девушка все еще провожает его удивленным взглядом.

Возможно, он поступил слишком опрометчиво. Деньги, с которыми он только что расстался, предназначались на подарок самому себе – традиционную ежегодную покупку бутылки хорошего виски. Нынешнее Рождество обречено стать более трезвым, чем того хотелось бы. Но эта девчонка все-таки растрогала его. И не своими вежливыми манерами или босыми ногами. Тогда чем?

Лаверн остановился, вспомнив, что это лицо он в последний раз видел в морге.

Девушка была как две капли воды похожа на Анджали Датт.