Кейт Хибберт жила в самом сердце Суэйлделской долины. Некогда ферма процветала, но экономический спад заставил хозяйку расстаться с большей частью своих владений. Через четыре года после смерти супруга миссис Хибберт была вынуждена продать соседям около двух третей земли. Был у нее сын-студент по имени Тим – по выходным он приезжал домой помочь матери, и еще батрак, работавший неполный день. Основную же тяжесть забот по ферме миссис Хибберт несла на себе.
И это сказывалось. Сидя в кухне и попивая чай из не слишком чистой чашки, она казалась Мертону намного старше своих лет. А ведь ей не было еще и пятидесяти. Надо отдать Кейт Хибберт должное – она лишь слегка погрузнела в бедрах, сохранив остатки былой красоты. Однако мешки, которые появились у нее под глазами после смерти мужа, так и остались на серьезном благородном лице.
– Кейт, поймите, у Зорьки нет проблем со здоровьем, – тихо произнес Мертон. – Возраст, что поделаешь.
Миссис Хибберт понимающе кивнула, пытаясь скрыть огорчение. Зорька, корова фризской породы, давала больше всех молока. Мертона вызвали потому, что надои неожиданно пошли вниз, по всей видимости, в надежде, что диагноз окажется более утешительным, нежели обыкновенная старость, от которой, как известно, лекарства нет.
– Решайте сами, как с ней поступить, но у меня есть один человек, готовый дать за нее приличную цену.
Кейт кивнула.
Чтобы как-то смягчить удар, Мертон добавил:
– А со мной можете расплатиться попозже, когда будут деньги.
В ответ Кейт печально улыбнулась:
– И снова яйцами.
– Яйцами так яйцами. – Мертон давно привык и не возражал, когда клиенты со скромным достатком платили ему натурой. Начиная с середины восьмидесятых их район поразил глубокий экономический спад, и наличных денег у людей не было. Разумеется, готовность Мертона брать за услуги натурой вряд ли радовала его бухгалтера, зато холодильник был всегда забит домашней снедью.
Мертон уже собрался уходить, но споткнулся о деревянный ящик с запылившимися пустыми бутылками. Этот ящик стоял здесь с незапамятных времен. Взгляд Мертона упал на двуствольное ружье, торчащее из ведра в углу. И ружье, и ведро покрывал толстый слой пыли.
– Тим дома? – поинтересовался он.
– Нет. У него соревнования по гребле.
– По гребле? – Ничего более умного Мертону не пришло в голову: водные виды спорта наводили на него скуку. – А Мэттью завтра будет?
– Нет. У него спина разболелась. Так что всю следующую неделю мне пахать одной. Разве только вы мне поможете.
И Кейт рассмеялась, чтобы обратить свои слова в шутку. Мертон попрощался и побрел едва ли не по колено в грязи к стоящему у ворот "лендроверу".
* * *
"Веселые подружки" – так называют здесь девятнадцать вертикальных камней. Они стоят кружком посреди ничем не примечательного поля у извилистой сельской дороги, ведущей из Пензанса в Лэндз-Энд. "Подружки" примерно на две с половиной тысячи лет старше Иисуса Христа, хотя, находясь в их обществе, вообще теряешь интерес к такой штуке, как время.
На Лаверна камни произвели неизгладимое впечатление – от них как будто исходила некая неуловимая надежда на лучшее будущее. То же самое светлое ощущение дарило ему и окружавшее их поле, словно обволакивая ясностью и умиротворением.
Мэй улыбнулась ему:
– Ну как, чувствуешь?
– Еще бы, – улыбнулся он в ответ. – Что-то чувствую.
– Надеюсь, ты помнишь, что не все духи способны на убийство. Здесь мы в хорошей компании. И за нами наблюдают – те, кто хочет одарить нас духовным озарением.
– Знать бы, что это такое, – не сдержался Лаверн.
Мимо прогромыхал фургон с бедфордским номером. Мотор надрывался от натуги. Лаверн взглядом проводил фургон, пока тот не скрылся из виду за вершиной холма. Посреди окружавшего их пейзажа даже вид взбирающегося в гору неуклюжего, тяжеловесного тягача казался сказочным зрелищем.
Неожиданно Мэй промолвила:
– У тебя редкостный талант, Вернон. Не стоит его зарывать.
Она пилила его всю дорогу, начиная с Сент-Айвса.
– Да уж, талант, – буркнул Вернон себе под нос.
– Да-да, представь себе. От Бога. Все мы состоим из трех ипостасей: низшего, среднего и высшего "Я". Но когда твой дух отправляется в странствие, он путешествует три-в-одном, то есть все твое "Я" целиком. И как ты этого не поймешь? Многие из нас достигают подобного состояния только после смерти.
В ответ Лаверн пожал плечами:
– А что за духи тогда работают на Принса? Тоже мертвецы?
– Мертвецы, и притом самые настоящие, только это не цельные духи, а низшие, попавшие в капкан его колдовства. Надеюсь, ты знаешь, что такое полтергейст? Другое название для низших духов. Они шумные, глупые и если попадают под влияние таких, как Принс, то становятся совершенными злодеями.
Лаверн положил руку на одну из "Подружек". Утро было холодным, но замшелый камень показался теплым на ощупь.
Лаверн пристально посмотрел на Мэй.
– Ну хорошо, где, черт возьми, он их берет?
– У тех, кого сам убивает... Или у людей, что уже при смерти.
– Но как?
– Низшее "Я" легко поддается любому влиянию. С интеллектом у него не все в порядке, поэтому его легко подкупить, польстить ему – ведь оно падко на лесть. Глядишь, вскоре оно целиком в твоей власти. А как только ты завладел им, его можно заставить делать буквально все. Кроме того, как преданный пес, оно страшно любит подлизываться к хозяину.
Лаверн слушал, не проронив ни слова. Во всех последних убийствах, несомненно, чувствовалось нечто такое, что наводило на мысль о желании произвести впечатление.
Когда они шли назад к машине, Мэй тихонько коснулась его руки.
– И еще. Принс заносчив. А это слабость, в том числе и для черного мага. Он вообразил, будто стоит над законом. Что наводит меня на мысль, что лучший способ его поймать – это действовать в рамках закона.
– Мзй, ты забываешь: я больше не являюсь представителем правопорядка. Меня со дня на день попросят из полиции.
– А ты не давай им! – вспылила она. – Докажи, что без тебя они как без рук.
Лаверн горько усмехнулся:
– Каким образом?
Он помог Мэй преодолеть ступеньки в живой изгороди. Уже спустившись, она не выпустила его руки и посмотрела прямо в глаза:
– Это я тебе как раз и собираюсь сказать, если ты, конечно, выслушаешь. Завтра ночью тот человек снова выйдет на убийство.
– Какой человек?
– Тот, кого ты тогда не поймал... Душегуб.
Лаверн начал было возражать, но, увидев выражение ее лица, умолк.
– Я заглянула в будущее, Вернон. Мне известно имя его очередной жертвы. Я заглянула в будущее и знаю, что женщина умрет завтра ночью.
Лаверн не знал, что сказать.
– Даже если ты права, что, черт возьми, могу сделать я? Если это в будущем, то это уже произошло.
Мэй сжала его руку в своих.
– Вернон, милый, как ты не понимаешь... Ты ведь незаурядный человек. Ты кахуна. Шаман. Святой. Изменить будущее – в твоей власти.
* * *
Только что пробило полночь, и Герейнт Джон допивал третью кружку двойного солодового. Он сидел дома, удобно устроившись в любимом кресле, и смотрел по видику "Куда летают орлы". Последний раз он смотрел этот фильм в кино и, к своему удивлению, обнаружил, что картина, собственно, шита белыми нитками.
Вкусы с годами меняются, размышлял Герейнт. Становимся ли мы мудрее или просто устаем от жизни и кино нас просто не трогает...
Его жена уже давно спала. Герейнт слушал звук через наушники, чтобы, не дай Бог, не разбудить ее какой-нибудь автоматной очередью. Герейнт наблюдал, как автомат Клинта Иствуда пачками косит глуповатых нацистов, когда, неожиданно оторвав взгляд от экрана, заметил рядом с собой Лаверна. Его словно током ударило. Он моментально сорвал с себя наушники.
– Черт возьми! Откуда ты взялся?
Лаверн поднял руку, словно прося прощения.
– Извини, не хотел. Я постучал, но никто не ответил.
– Интересно, что за важное дело такое, что ты вламываешься ко мне посреди ночи!
– Надо поговорить.
Герейнт заколебался. В лице Лаверна читалась едва ли не мольба, и он смягчился.
– Ну хорошо, садись. Только признайся, что к людям так не являются. Как-то невежливо.
– Понимаю. Извини. Но дело срочное. Мне нужна твоя помощь, Герейнт. Душегуб снова выйдет на убийство. Мне даже известно имя его жертвы. Ее имя, и то, что она умрет завтра.
Герейнт закатил очи к небу.
– Вернон, Вернон...
– Прошу тебя, поверь мне. Я знаю имя жертвы.
– Хватит. Слышал бы ты себя со стороны.
Заместителю главного констебля было немного не по себе. Лицо Лаверна источало какую-то необычную искренность, невиданную им ранее. Герейнту Джону она казалась сродни просветленности глубоко верующего человека. Или же механической улыбке маньяка.
– Я знаю, что говорю. Я прав сейчас, как тогда был прав насчет Насильника и Душителя. Ты ведь все время пытался понять, как это мне удалось. Вот я и пришел, чтобы рассказать тебе...
Герейнт отхлебнул пива – неожиданно оно показалось ему противным – и поставил стакан на журнальный столик. Интересно, как надо вести себя с сумасшедшим? Пристукнуть его чем-нибудь? Предложить чаю или кофе? Нет, лучше занять его разговорами.
– Давай выкладывай. Я слушаю.
– Я умею покидать собственное тело. Знаю, звучит по-идиотски, но моя душа способна бродить отдельно от тела.
Это заявление показалось Герейнту столь чудовищным, что он моментально забыл о своем намерении ублажать Лаверна.
– Вернон. Только избавь меня от этих глупостей. Нет, я затыкаю уши. Иди домой и проспись.
– Ее имя Кэтрин Хибберт. Она живет в Суэйлделской долине.
– Где же еще. Теперь иди домой и прими на ночь таблетку аспирина. А еще лучше – целую упаковку... Нет, это я так, в шутку...
Лаверн поднялся и медленно направился к двери. Герейнт тоже встал с кресла и пошел вслед за ним, чтобы удостовериться, что тот действительно идет домой. Пройдя несколько шагов, Лаверн обернулся с улыбкой и вышел из комнаты. Но только не через дверь. А прямиком через стену. Вернее, он словно слился со стеной, растворившись в ней.
Герейнт Джон отшатнулся. Волосы встали дыбом у него на голове, а от ужаса перехватило дыхание.
– Ни черта себе!
И тут послышался голос – проснулась жена и звала его с лестницы:
– Герейнт, что у тебя происходит?
Герейнт Джон вышел в прихожую. Он был почти уверен, что увидит там Лаверна, указующего в него перстом, подобно призраку из фильма "ужасов". Но ничего подобного – холл был пуст.
– Это телевизор, – крикнул он жене. – Все. Я его выключил. Спи спокойно.
Заместитель главного констебля снова вышел в гостиную, поднял телефонную трубку и набрал номер Лаверна. Почти мгновенно на том конце взяли трубку, и раздался знакомый голос: "Алло".
Джон аж фыркнул от злости. Что за бред, Лаверн живет за несколько миль от него. За столь короткое время при всем желании домой не добраться.
– Вернон, твою мать, ты...
Голос на другом конце провода произнес:
– Тебе, конечно, трудно в это поверить. Ты хотел знать мой секрет, что ж, теперь ты его знаешь. Я умею покидать тело.
Забыв, что Лаверн его не видит, Герейнт яростно затряс головой.
– Да нет же, нет!
– Женщину зовут Кэтрин Хибберт. Помоги мне найти ее.
* * *
Положив ладонь на лоб Иоланды, Принс ждал, пока она заговорит.
Они находились в часовне Норт-Эбби. Иоланда сидела, он стоял подле нее. Глаза женщины были закрыты, дыхание – ровное и глубокое. Принс не спускал с нее взгляда – холодного, бездушного. На его губах играла презрительная ухмылка. Иоланда была для него больше чем подругой или союзницей. Она была его медиумом, и ее дар ясновидящей не раз сослужил ему службу. Именно Иоланда предупредила его, что в Норт-Эбби явился отнюдь не страховой агент. Иоланда тогда точно назвала имя, звание и истинную цель визита.
Принсу никак не удавалось выкинуть Лаверна из головы. Пусть полицейский запятнал свое доброе имя, но он все еще жив. Принс никак не мог забыть новогоднюю ночь, ту слепящую вспышку света, ману мощностью в тысячу вольт, от которой он тогда распростерся на полу... Нет, этот человек опасен.
Принс наблюдал, как Иоланда входит в транс, дыхание стало глубоким и равномерным. Затем по ее телу пробежала дрожь.
– Готова? Что ты видишь?
– Я вижу его.
– Полицейского?
– Да.
– Что он делает? Он все еще преследует меня?
Молчание. Голова Иоланды мотнулась из стороны в сторону, будто она только что осушила бутылку виски. Теряя терпение, Принс повторил вопрос.
– Нет, – отозвалась Иоланда, – кого-то другого.
– Кто этот другой? Мой предок? Он преследует Томаса Норта?
– Нет, другого.
– Кого? Мне нужно имя. Назови имя.
Пауза.
– Мне не видно. Он умеет хорошо прятаться.
* * *
Все началось, когда его семейная жизнь дала трещину. И для того, чтобы воочию увидеть страдание, он подобрал в Уэнслидейле молодого парня, голосовавшего на дороге, опоил его и выпотрошил живьем. Тело закопал в саду одной престарелой дамы, для которой иногда выполнял всякие небольшие поручения. Было это восемь лет назад. О пропаже парня никто не заявил, и поэтому считалось, что Душегуб (странное, однако, имечко для ветеринара!) унес жизни девяти человек, хотя на самом деле их было десять.
Мертон улыбался, сравнивая себя с серийными убийцами, о которых читал в книгах, или с теми, кого видел в неестественных кровавых фильмах. Как-то раз по телевизору со своими психологическими пророчествами выступал какой-то американский психоаналитик. Мертон с любопытством посмотрел телепередачу, причем сделал для себя несколько открытий. Оказывается, в детстве он подвергался сексуальному насилию, страдал заиканием и не имел друзей.
На самом же деле Мертона любили и в Суэйдейле, и в его родном Донкастере. Люди доверяли ему. Пусть у него не было близких друзей – его никак не назовешь нелюдимым волком-одиночкой, чей образ навязан обывателю телевидением и кино. Ничто в прошлом не могло пролить свет на творимые им злодейства: родители его были не лучше, но и не хуже, чем у других людей.
После смерти миссис Стендринг его допросил один полицейский – некто Лаверн, который возглавлял расследование. Мертону он понравился; возможно даже, симпатия оказалась взаимной.
Во время беседы Мертон поведал Лаверну, что в ночь, когда погибла Бетти Стендринг, он относил ей посылку с продуктами – как каждую неделю. И вообще он обычно приносил ей продукты, потому что давать ей деньги дело бесполезное – бабуля все до последнего пенса спускала на выпивку. В какой-то момент Мертон даже всплакнул, причем так убедительно, что Лаверн предложил ему собственный платок и тотчас оставил его в покое, поручив констеблю записать показания.
На самом же деле Мертон не испытывал к своим жертвам ни малейшего сочувствия. Даже в тот момент, когда он держал перед их искаженными от муки лицами их же собственные окровавленные органы, Мертон оставался глух к ужасу творимых им зверств. И все же Мертон отказывался считать себя монстром. Наоборот, по его мнению, он был приятным во всех отношениях малым. Он не питал презрения к людям. Как, впрочем, и к самому себе. Он любил, горевал, смеялся, переживал, боролся с жизненными трудностями... Просто так уж повелось, что время от времени у него возникало желание кого-нибудь расчленить – расчленить медленно и как можно более жестоко и мучительно, чтобы жертва прочувствовала каждый момент, каждое мгновение.
Зато он был на редкость добр к детям и братьям нашим меньшим.