ВВЕДЕНИЕ

За пятьдесят лет, прошедших с тех пор как Фрейд искал способы построения прочно обоснованной теории инстинктов и сокрушался, что ему это не удалось, были достигнуты поразительные успехи. Свой вклад в этот прогресс внесли многие дисциплины. Давно ожидаемый теоретический прорыв был совершен в аналитической биологии и теории управления, сочетание которых высветило принципы, лежащие в основе адаптивного, целенаправленного поведения. Этот прорыв был использован тремя науками, основанными на эмпирическом опыте: этологией (в русле которой зоологи изучают поведение животных), экспериментальной психологией, а также нейрофизиологией, которая была «первой любовью» Фрейда. Каждая из этих трех дисциплин имеет свои, особые истоки происхождения, так же как свои собственные сферы интереса, методы и понятия; поэтому неудивительно, что на протяжении нескольких лет между ними было мало контактов и взаимопонимания. Однако в последние годы появилось больше информации о подходе, изучающем системы управления. Знакомство с работами каждого из названных направлений помогло понять, какими уникальными возможностями обладают все три науки и как удачно они дополняют друг друга. То, что раньше было источником слабости, стало источником силы, — и, наконец, начали вырисовываться принципы единой науки о поведении.

Даже у простейших животных поведение имеет чрезвычайно сложный характер. Поведение представителей одного биологического вида определенным образом отличается от поведения представителей другого биологического вида, причем отличия в поведении особей внутри одного вида не столь явны, как межвидовые отличия. Более того, поведение одной и той же особи в молодом и в зрелом возрасте тоже различно, так же, как оно меняется от сезона к сезону, день ото дня и каждую минуту. Тем не менее в поведении имеется множество закономерно повторяющихся проявлений, и некоторые из них носят настолько яркий характер и играют такую важную роль в выживании особи и вида, что получили название инстинктивных. При условии, что с этим термином мы не связываем никакой определенной теории причинной обусловленности, а используем это слово как прилагательное, т.е. в чисто описательных целях, термин «инстинктивный» сохраняет свое ценное значение. Присущие ему ограничения, а также трудности, связанные с использованием существительного «инстинкт», обсуждаются в гл. 8.

Поведение, которое традиционно обозначается термином «инстинктивное», имеет четыре основные характеристики:

а) оно осуществляется сходным и прогнозируемым образом почти у всех представителей вида (или всех представителей одного пола);

б) это не просто отдельная реакция на отдельный стимул, а последовательность поведенческих реакций, обычно имеющая стереотипный характер;

в) некоторые из его обычных результатов имеют очевидное приспособительное значение для выживания особи или продолжения вида;

г) во многих случаях оно развивается даже тогда, когда все обычные возможности для научения ему почти (или полностью) отсутствуют.

В прошлом обсуждение поведения этого типа часто приобретало запутанный и сложный характер из-за бесплодного спора, является ли тот или иной пример поведения врожденным или приобретенным (путем научения или каким-либо иным способом). Теперь все понимают, что резкое противопоставление врожденного и приобретенного не соответствует действительному положению дел. Так же как площадь является произведением длины на ширину, так и любой биологический признак — морфологический, физиологический или поведенческий — является продуктом взаимодействия наследственности и окружающей среды. Поэтому такие термины, как «врожденный» и «приобретенный», должны быть отброшены и преданы забвению, а использовать нужно новую терминологию.

Применяемая здесь терминология введена Хайндом (Hinde, 1959). Любой биологический признак, который в своем развитии мало подвергался влиянию со стороны изменений окружающей среды, называется экологически устойчивым (стабильным); любой признак, который в своем развитии испытывал на себе сильное влияние среды, называется экологически лабильным (экологически изменчивым). Примерами экологически устойчивых признаков служит большая часть таких морфологических свойств, как цвет глаз и форма конечностей, или такие физиологические признаки, как кровяное давление и температура тела, а также поведенческие признаки, например сооружение гнезда у птиц. Примерами экологически изменчивых признаков являются вес тела и цвет кожи у саламандры, такие физиологические признаки, как иммунные реакции, а также поведенческие признаки, например, конкур и игра на фортепьяно. Между приведенными примерами, представляющими собой крайности, конечно, находится множество биологических признаков разной степени устойчивости и лабильности. На самом деле экологическая устойчивость и экологическая лабильность образуют континуум: признаки, которые обычно называют врожденными, занимают полюс экологически устойчивых, а признаки, называемые приобретенными, — экологически лабильных или находятся посередине.

Поведение, которое по традиции описывают как инстинктивное, является экологически устойчивым, при условии, что окружающая среда остается в границах, в которых живет вид. В такой среде оно проявляется в прогнозируемой форме у всех представителей вида и поэтому часто называется видоспецифическим.

Иногда обсуждается вопрос о том, имеются ли у человека формы поведения, которые можно назвать инстинктивными. Утверждают, что поведение человека крайне разнообразно; в каждой культуре оно разное; ничто в нем не напоминает устойчивые и прогнозируемые формы поведения животных. Действительно, такую точку зрения можно поддержать. Это правда, что поведение человека весьма разнообразно, но не беспредельно; и хотя культурные различия велики, можно видеть и определенные общие черты. Например, несмотря на явные различия, некоторые формы человеческого поведения (часто это поведение, движимое сильными мотивами) — поиск партнера, уход за младенцами и маленькими детьми, привязанность детей к родителям, — которые можно найти почти у всех представителей человеческого рода, по-видимому, лучше всего рассматривать как проявления какого-то общего плана, а поскольку их значение с точки зрения выживания очевидно, то их можно рассматривать в качестве примеров инстинктивного поведения. Впрочем, нужно подчеркнуть, что у всех высших видов животных, не только у человека, формы инстинктивного поведения не являются стереотипными движениями, а представляют собой своеобразные по манере исполнения формы поведения конкретных особей в конкретных условиях среды. Тем не менее это такое поведение, которое следует некой узнаваемой схеме и которое в большинстве; случаев приводит к какому-то прогнозируемому результату, полезному для отдельной особи или вида в целом. Что касается теории инстинктивного поведения, основанной на концепции стереотипных движений, то она совершенно неадекватна не только; применительно к человеку, но также и ко всем высшим видам, включая птиц.

Оспаривающие точку зрения, что в поведении человека есть нечто общее с тем, что у других видов по традиции называется инстинктивным началом, берут на себя тяжелое бремя доказать это. В отношении анатомической и физиологической систем человека, структурная преемственность с другими биологическими видами неоспорима. Что касается поведения, то структурная преемственность, может быть, и менее очевидна, однако если бы преемственность полностью отсутствовала, то все, что мы знаем об эволюции; человека, было бы опровергнуто. На самом деле более вероятно не отсутствие преемственности, а сходство базовой структуры поведения у человека и животных, которая в ходе эволюции претерпел особые изменения, позволяющие человеку достигать тех же целей, но гораздо более разнообразными средствами. Римляне могли по пасть в Йорк всего лишь несколькими путями, а сегодня мы выбираем из сотен вариантов. В древности санскрит обладал весьма ограниченными средствами выражения; произошедшие от него современные формы языка обеспечивают поразительное, по-видимому, бесконечное разнообразие. Тем не менее, в каждом случае структура современной системы, будь то дороги или язык, основан на древней структуре и берет из нее начало. Ранняя форма не вытеснена: она изменилась, стала более сложной и мощной, но она все еще определяет целостный паттерн. В этом и заключается выдвигаемая здесь точка зрения относительно инстинктивного поведения у людей. Предполагается, что его базовая структура происходит от какого-то прототипа или прототипов, общих с другими биологическими видами; то, что они изменились и усложнились, само собой разумеется.

Но в таком случае, какими могут быть эти прототипические структуры? Как можно себе представить систему, способную в своих менее сложных формах отвечать за инстинктивное поведение, скажем, рыб, в каких-то более сложных формах — за такое поведение у птиц и млекопитающих, а в наиболее сложных формах — за инстинктивное поведение человека? Поиски таких прототипов можно сравнить с поисками прототипических форм костей таза, которые ведет ученый в области сравнительной анатомии, отталкиваясь от особенностей строения таза лошади.

Модели, обещающие внести большой вклад в наше понимание протоструктур инстинктивного поведения, — это модели, разрабатываемые теорией управления. Данная сфера знаний интенсивно расширяется в течение последних двадцати пяти лет, и, помимо бесчисленных примеров использования в технике, уже доказана ценность применения моделей управления в решении проблем физиологии (Grodins, 1963). Хотя было бы наивным полагать, что такая теория уже способна решать поведенческие проблемы подобной степени сложности, с какими приходится сталкиваться врачу-клиницисту, или что она скоро будет способна делать это, ее полезность в анализе простых движений уже продемонстрирована, и она обещает пролить свет на более сложные последовательности действий.

Представляя идеи, берущие начало в теории систем управления, мы будем идти от самых простых систем к более сложным. В этом способе представления идей есть свое преимущество, поскольку, во-первых, можно показать, что является основным для этого класса систем, и, во-вторых, можно продемонстрировать, как план, который сначала выглядит простым и легко доступным для понимания, может постепенно усложняться до такой степени, чтобы в конце концов система могла достигать все более сложных и отвечающих предъявляемым требованиям результатов. Но этот метод представления идей имеет также и недостаток: может создаться впечатление, будто системы, описанные вначале, настолько просты, а функции их так ограничены, что читатель-скептик способен поддаться искушению отказаться от всякой мысли о полезности их изучения для понимания поведения человека. Будем надеяться, что другие читатели более терпеливы.

НЕКОТОРЫЕ ПРИНЦИПЫ ДЕЙСТВИЯ СИСТЕМ УПРАВЛЕНИЯ

Прежде всего, рассмотрим некоторые из основных характеристик этих особых систем, известных как системы управления. Две характеристики, с которых мы начнем, касаются очень старой проблемы целенаправленности (purposiveness) действия системы и нового, современного понятия обратной связи.

Было время, когда употребление ученым слова «целенаправленность» по отношению к поведению животных или попытка построить психологию поведения человека на основе учения о целесообразности было равносильно объявлению себя виталистом и исключению из общества всеми уважаемых ученых. Разработка систем управления повышенной сложности, таких, как, например, системы управления самонаводящихся ракет, изменили это положение. Сейчас признано, что механизм, действующий на основе обратной связи, действительно может иметь целевую направленность. Таким образом, в наши дни признавать целенаправленность поведения и рассуждать если не в духе телеологии, то, по крайней мере, в духе телеономии (Pittendrigh, 1958), считается не только проявлением здравого смысла (впрочем, как это было всегда), но и вполне укладывается в рамки «высокой» науки.

Особым свойством, которое дает возможность машине «вести себя» целенаправленно (в смысле достижения заранее заданной цели различными способами), является обратная связь. Это процесс, посредством которого сведения о результатах выполнения действия постоянно направляются в регулирующий центр машины, где они сравниваются с ее первоначальным заданием. Последующее действие машины определяется результатами этого сравнения, и, таким образом, конечный результат действия приближается к первоначальному заданию. Подобно спортсмену, который намеревается пробежать дистанцию в 1,8 км за 4 мин и поэтому тренируется с секундомером в руке для проверки времени на каждом круге, машина постоянно проверяет результаты своих собственных действий и строит свои дальнейшие действия в зависимости от степени совпадения этих результатов с заданными.

Элементарная форма системы управления — это регулятор, «целью» которого является сохранение постоянным какого-либо состояния. Простейший пример — комнатный термостат, который должен на заданном уровне поддерживать комнатную температуру. Действие системы «диктуется» результатами сравнения наличной температуры с заданной. Для проведения такого сравнения системе необходимо: во-первых, первоначальная установка на определенную температуру и, во-вторых, постоянный приток информации о температуре в комнате. Эти показания снимаются с термометра и в соответствующей форме поступают обратно (обратная связь) для сравнения их с первоначально установленной температурой.

Регулятор может быть чрезвычайно простым устройством наподобие обычного комнатного термостата, функции которого сводятся к «включению» тепла, когда температура падает ниже заданного уровня, и к его «выключению», когда температура достигает уровня, выше заданного. Однако у такого простого устройства имеются существенные ограничения. Если температура за пределами помещения вдруг опустится, то температура в комнате тоже может резко упасть, и системе понадобится определенное время, чтобы перестроиться. Если же комнатная температура станет выше заданной, то у системы нет возможности ее снизить. Для преодоления этих ограничений и создания системы, способной поддерживать температуру, близкую к заданной, необходим ряд усовершенствований исходной системы. Например, при повышении температуры термостат мог бы не только «выключать» тепло, но и включать охлаждающую систему. В случае падения температуры его конструкция могла бы реагировать не только на сам факт понижения температуры ниже заданного уровня, но также учитывать величину расхождения, действуя следующим образом: чем больше расхождение — тем чаще «включается» тепло и наоборот. Кроме того, в новой конструкции можно было бы предусмотреть, чтобы фиксировалась не только абсолютная разница температур, но также и скорость, с которой эта разница возрастает или убывает. И чтобы дополнительно гарантировать поддержание температуры на точно заданном уровне, все приборы должны быть в двух или трех экземплярах, возможно, работающих на основе аналогичных, но не идентичных процессов; например, обогревающие приборы могли бы быть как масляными, так и электрическими.

Аналогия между описанием сложного комнатного термостата и инстинктивным поведением человека может показаться слишком далекой. Тем не менее мы даем это описание по двум причинам: во-первых, для того чтобы ознакомить читателя с понятиями установки (setting) (или инструкции), установочной цели и обратной связи в том виде, как они используются в системах управления, и, во-вторых, потому что в настоящее время известно, что системы, действующие согласно этим самым принципам, лежат в основе многих физиологических функций. Например, за поддержание постоянного уровня содержания в крови сахара в организме отвечает система управления, использующая все описанные ранее компоненты (Goldman, I960). Это свидетельствует о том, что строение живых организмов включает в себя системы управления, а также подтверждает, что целый ряд их жизненно важных функций весьма существенно от них зависит.

Тем не менее описанный регулятор — относительно статичный тип системы, и едва ли он может служить моделью даже простейшей формы инстинктивного поведения. Это система, работающая на основе только одной установки, к тому же постоянной; все, что от нее требуется, — это поддерживать наличное состояние на уровне, как можно более приближенном к заданному. Для нас больший интерес представляет другой тип системы управления — сервомеханизм. В этом случае установка часто или даже постоянно меняется, а задача системы состоит в том, чтобы каждый раз приводить свое действие в соответствие с изменением установки. Хорошо известным примером этого механизма служит рулевое управление автомобиля. Поворачивая рулевое колесо, водитель задает нужное ему положение передних колес, и сервомеханизм «получает задание» привести положение колес в соответствие с этой установкой. Вначале сервомеханизм «сравнивает» фактическое положение передних колес с новой установкой, а затем приводит в соответствие фактическое положение колес с заданным. Когда водитель вновь поворачивает руль, он меняет предыдущую установку на новую, и сервомеханизм «получает» новую цель — «сравнить» фактическое положение с заданным, а затем «обеспечить» совпадение фактического положения с заданным.

Следует отметить, что в обсуждаемых до сих пор системах управления установка машине задается человеком. Сам термостат не устанавливается на какой-либо определенной температуре — ее устанавливает человек; то же происходит и с передними колесами автомобиля. Но можно спроектировать систему управления, для которой установки будут задаваться другой системой. Например, установки, на которых работают сервомеханизмы зенитного орудия, могут поступать от радара, конструкция которого позволяет не только следить за движением самолета, но и выходить за пределы имеющихся в этот момент данных о его движении, чтобы экстраполировать будущее положение самолета. Это позволяет направлять орудие таким образом, чтобы самолет был обязательно сбит. Данный вид систем существует и у живых организмов. Есть основание полагать, что именно наличие у человека систем такого рода, скоординированных между собой в единое целое, дает ему, например, возможность ударять по летящему теннисному мячу. Подобным же образом взаимосвязанные системы позволяют соколу ловить птиц прямо на лету. В дальнейшем такую цель, как попадание по мячу (или по самолету), или ловлю птицы на лету, мы будем называть установочной целью системы.

СИСТЕМЫ УПРАВЛЕНИЯ И ИНСТИНКТИВНОЕ ПОВЕДЕНИЕ

Очевидно, только теперь содержание понятия «системы управления» начинает соответствовать одной из наиболее простых форм инстинктивного поведения. Ловля соколом птицы на лету фактически подпадает под принятые критерии инстинктивного поведения: у каждого отдельного сокола падение камнем соответствует легко узнаваемой схеме (паттерну) поведения; появляется оно без научения и имеет очевидное значение с точки зрения выживания. Хотя мы, возможно, еще весьма далеки от понимания возникновения и процесса развития интегративных систем управления у растущего птенца, тем не менее, ничего необъяснимого в этом нет — по крайней мере, более необъяснимого, чем то, как начинает развиваться физиологическая система аналогичной сложности. Так же, как в обычной для какого-либо биологического вида среде действие генов обеспечивает развитие сердечно-сосудистой системы с ее удивительно чувствительными и гибко действующими механизмами регуляции притока крови к тканям (в постоянно меняющихся условиях внутри организма и во внешней среде), можно предположить, что действие генов обеспечивает развитие системы управления поведением с механизмами такой же или большей чувствительности и гибкости, предназначенной для управления конкретной формой поведения в условиях внешней среды, которые тоже постоянно меняются. Если инстинктивное поведение рассматривается как результат действия интегративных систем управления, функционирующих в среде определенного типа, тогда средства, при помощи которых они возникают, не ставят перед нами особых проблем, т.е. проблем больших, чем в связи с работой физиологических систем.

Однако хорошо известно, что хотя инстинктивное поведение всех представителей вида (за очень небольшим исключением) соответствует некоторой общей программе, конкретная его форма, которую оно принимает у отдельной особи, часто заметно отличается от поведения других особей, и на деле может быть весьма необычной. Например, птица, принадлежащая к виду, обычно гнездящемуся на деревьях, в случае их отсутствия может строить гнездо на утесе (как канюки, живущие в Норвегии). Представители млекопитающих, для которых характерен стадный образ жизни, могут вести одиночное существование, если, например, животное выросло вдали от своих сородичей (овечка, выращенная дочерью фермера). Данные примеры показывают, как развитие системы управления поведением, которая кажется экологически очень устойчивой (сооружение гнезд на деревьях и стадность — безусловно, экологически устойчивые формы поведения), может, тем не менее, до некоторой степени подвергаться влиянию той окружающей среды, в которой это поведение осуществляется. Это же справедливо и в отношении физиологических систем. Например, состояние сердечнососудистой системы эмбриона таково, что, когда особь достигнет взрослого возраста, оно будет до некоторой степени определяться барометрическим давлением, которое воздействовало на эту особь на ранних этапах развития. Тот факт, что система в целом экологически устойчива, никоим образом не противоречит тому, что она может испытывать определенные влияния со стороны изменений в окружающей среде.

Действительно, хотя форма, которую принимает система, отвечающая за инстинктивное поведение, является экологически устойчивой, едва ли среди известных нам биологических видов имеется такой, представители которого во взрослом возрасте так или иначе не обнаруживают последствий сильного влияния со стороны окружающей среды (особенно той, в которой они находились в юном возрасте) при условии, что она заметно отличается от естественной. Даже муравьи, для которых существуют две категории их собратьев — друзья и враги (отношение к ним совершенно разное), должны четко знать, кто друг и кто враг. Если же в виде эксперимента они воспитываются в колонии другого вида, то относятся к этим «другим», как к друзьям, а к представителям своего собственного вида, как к врагам. Инстинктивное поведение не наследуется. Наследуются возможности развития систем определенного вида, называемые здесь поведенческими, характер и форма их различаются в соответствии со спецификой окружающей среды, в которой проходил процесс их развития.

Практика показывает, что между разными биологическими видами существуют огромные различия по степени экологической устойчивости или лабильности систем управления поведением. У плотоядных животных и высших приматов многие системы управления поведением обладают явной лабильностью, но различия между поведенческими системами возможны даже внутри одного вида. Для максимальных шансов на выживание необходимо гибкое равновесие между устойчивостью и лабильностью. Поведенческие системы, которые у взрослой особи не допускают изменений формы поведения в зависимости от условий окружающей среды, имеют то преимущество, что могут быть сформированы и готовы к действию в нужный момент развития; при этом иного вида системы управления поведением, предусматривающие изменения в соответствии с особенностями окружающей среды, могут требовать более длительного процесса развития и не быть готовыми к функционированию так рано, как первые. В то же время строение системы управления поведением, которое допускает изменения в соответствии с особенностями среды, вероятно, создает систему, более приспособленную и более эффективную в работе, чем та, в основе которой лежит общая цель и жесткое строение, хотя вместе со способностью к изменениям также возникает риск необычных отклонений в развитии, которые могут привести к такому странному результату, как, например, описанный ранее эпизод с гусем, объектом ухаживаний которого была собачья конура. В любом случае, допускает ли устройство системы управления поведением изменения поведения в соответствии с окружающей средой или нет, важно помнить, что ни одна система, какой бы гибкой она ни была, не может подходить к любым условиям среды.

Признание того, что система управления поведением, подобно анатомической и физиологической, может способствовать выживанию и размножению только тогда, когда она развивается и функционирует в среде, которая находится в предусмотренных границах, важно для понимания как инстинктивного поведения, так и психопатологии. Анатомическое строение кита великолепно подходит для жизни в огромных океанах, но совсем не годится для обитания в какой-либо другой среде; пищеварительная система коровы прекрасно функционирует, когда корова питается исключительно травой, но эта система нарушится, если корову, например, кормить мясом; аналогичным образом и система управления поведением какого-либо вида животных может хорошо подходить к жизни в одной среде и приводить к бесплодию животного или к его гибели в другой. В среде, где нет дупел для гнезд, не могут размножаться синицы; в среде, где источником света является открытый огонь, слетаясь к нему, мотыльки погибают. Причиной неэффективности системы во всех этих случаях является ее вынужденное функционирование в среде, к которой она не адаптирована.

В случае с искусственными системами управления их структура проектируется с учетом точных представлений о характере среды, в которой она должна работать. В случае с биологическими системами структура принимает форму, задаваемую особенностями среды, в которой система фактически действовала в ходе эволюционного процесса, — среды, которая обычно (хотя и необязательно), является той же самой, в которой она, скорее всего, будет функционировать в будущем. Поэтому в каждом случае имеется особого рода среда, к которой адаптирована система — искусственная или биологическая. Я предлагаю назвать ее «зоной адаптированности» системы. Только в зоне адаптированности можно ожидать, что система будет работать эффективно. В любой другой среде этого ожидать, нельзя. В одних случаях система может функционировать довольно хорошо; в других случаях — не работать совсем; а в третьих — приводить к поведению, которое в лучшем случае необычно, а в худшем — совершенно не способствует выживанию.

Важно признать, что зона адаптированности существует не только для каждого вида, но и для каждой системы каждого вида, и что любая зона адаптированности может быть более или менее точно определена с учетом ряда условий. Сердечно-сосудистая система кошки будет функционировать эффективно в определенных пределах содержания в воздухе кислорода и углекислого газа, а также его давления и температуры; сердечно-сосудистая система обезьяны или человека будет эффективно работать в сходных пределах, но, возможно, не идентичных тем, которые характерны для кошки. Точно так же системы управления материнским поведением у какого-либо биологического вида, будут функционировать в определенном диапазоне общественных и физических условий среды, но не за его пределами, и эти пределы тоже будут различными у разных видов.

По ряду причин понятие адаптации в биологии связано с определенными трудностями. Когда дело касается системы управления поведением животного, оно вызывает особые затруднения, а когда затрагивает поведение человека, такие затруднения удваиваются. Поскольку понятие «зоны адаптированное» является основным при обсуждении в данной книге, последний раздел этой главы (см. с. 54) и вся следующая глава посвящены дискуссии, касающейся этих терминов.

В то время как все инстинктивные системы у биологического вида построены так, что обычно способствуют выживанию этого вида в пределах свойственной ему зоны адаптированности, каждая отдельная система имеет отличия, связанные с конкретными аспектами этой среды. Одни поведенческие системы устроены так, что приводят организм в определенное место обитания и удерживают его там; устройство других требует определенной пищи для организма, а устройство третьих — установления определенных отношений с другими представителями того же вида. В некоторых случаях значимые аспекты среды опознаются с помощью восприятия достаточно простых сигналов, например, движущегося мигающего света; однако намного чаще узнавание связано с восприятием паттерна. Следует полагать, что во всех подобных случаях отдельный организм обладает копией паттерна в ЦНС и имеет такую структуру, которая позволяет ему реагировать особым образом при восприятии в среде соответствующего паттерна и реагировать иначе, когда он его не воспринимает.

В некоторых случаях очевидно, что то, как поведенческий паттерн появляется в ЦНС, очень мало зависит от окружающей среды: Например, дикая утка кряква узнает зеленоголового селезня и отвечает ему характерным образом, хотя никогда прежде она его не видела. В то же время в других случаях паттерн, с которым связана та Или иная специфическая реакция, может быть экологически намного лабильнее, причем форма, которую он принимает, иногда особенно чувствительна к окружающей среде, с которой она сталкивается в определенный период жизни. Один из самых известных примеров, подтверждающих это, — поведенческий паттерн, который образуется у гусенка во время запечатления у него в памяти движущегося объекта. Как только он усвоил паттерн этого объекта в результате запечатления, его поведение в момент тревоги (и в некоторых других случаях) резко меняется. Потом всякий раз, видя среде этот объект, гусенок следует за ним, и как только теряет его из виду, начинает его искать, пока не найдет. Хотя моделировании систем с данными характеристиками подвергло бы испытанию изобретательность инженеров, появление теории управления и техническое мастерство делают такой проект в принципе возможным.

Наличие определенной системы позволяет представителям все филюмов, за исключением самых примитивных, опознавать некоторые специфические аспекты их среды, и точно так же наличие системы дает им возможность организовать имеющуюся у них и формацию об окружающей их среде в виде схем и карт. Даже лабораторные крысы не станут пробегать лабиринт до тех пор, пока них не будет достаточно времени, чтобы получить более обще представление об окружающей среде, — представление, которое они успешно используют, когда им предоставляется такая возможность. Высшие млекопитающие, например собаки и кошки, способны настолько тщательно исследовать местность, в которой он живут, что после этого из любой ее точки могут выбрать кратчайший путь до нужного места — до дома или дерева. Способность человека составлять подробное представление о мире, в котором о живет, — тема, которой Пиаже посвятил всю жизнь, — очевидно намного превосходит аналогичную способность у других биологических видов, а способность человека к точному прогнозу значительно увеличилась за последнее время благодаря открытию и применению научных методов.

Достижение любой поставленной цели требует наличия у животного системы, посредством которой оно могло бы воспринимать некоторые специфические аспекты окружающей среды и использовать эти знания для составления карты местности, которая, будь она примитивна или сложна, позволит с достаточной степенью надежности прогнозировать события, связанные с любой из поставленных целей. Кроме того, необходимо, чтобы у животного была эффекторная система.

Эффекторная система включает не только анатомическую и физиологическую структуры, но также, что не менее важно, и такую систему управления, которая организует и направляет деятельность названных структур в зоне адаптированности. Только благодаря действию такой системы животное в течение длительного (или короткого) периода времени сохраняет с отдельными компонентами среды те особые взаимоотношения, которые необходимы для выживания и размножения.

Очевидно, что и для установления какого-либо временного типа отношений (например, ухода за потомством), и для поддержания длительных отношений (например, владения территорией) животное должно обладать одним (или несколькими) способом передвижения — оно может ходить, бегать, плавать, летать. Предполагается также, что помимо этих общих способов оно имеет репертуар более специализированных форм поведения, например, пение, умение угрожать сопернику и нападать на хищника. Наконец, подразумевается, что оно обладает средствами, при помощи которых системы управления поведением и порядок, в котором они активизируются, организованы таким образом, что в зоне адаптированности поведение в целом обычно способствует выживанию отдельной особи и/или всего вида.

На примере форм и последовательности поведенческих актов, необходимых для воспроизведения парой птиц себе подобных, можно показать проблему, которую должна решить любая теория инстинктивного поведения. Чтобы результат был успешным, требуется следующая цепочка поведенческих актов (и кроме них некоторые другие): самец определяет территорию и место для гнезда; самец изгоняет других самцов, вторгающихся на его территорию; самец привлекает самку и ухаживает за ней; самец и/или самка строит(ят) гнездо; пара совокупляется; самка откладывает яйца; самец и/или самка сидит(ят) на яйцах; пара выкармливает птенцов; пара отгоняет хищников. Каждый из этих актов влечет за собой ряд действий со своими последствиями для поведения каждой птицы, причем всякое действие и любое его последствие для поведения сами носят сложный характер, например, пение или сооружение гнезда. Тем не менее они выполняются в соответствии с конкретными особенностями места, где находится пара, и с учетом других обитателей; причем каждый из этих актов должен выполняться в такое время и в такой последовательности, чтобы вся их цепочка в большинстве случаев приводила бы к успешному результату. Как можно представить себе организацию этого поведения в целом?, Какие принципы организации необходимы, чтобы поведение достигало этих целей?

Ответы на эти вопросы ведут к рассмотрению различий в структуре самих систем управления поведением, а также к анализу различных способов согласования действий одной системы управления поведением с действиями другой. Однако прежде чем обсуждать какую-либо из этих проблем, необходимо разъяснить понятия «адаптация», «адаптированный» и «зона адаптированности», особенно применительно к человеку.

АДАПТАЦИЯ: СИСТЕМА УПРАВЛЕНИЯ И ВНЕШНЯЯ СРЕДА

ПРИМЕЧАНИЕ ОТНОСИТЕЛЬНО ЛИТЕРАТУРЫ

В этой главе, как и в остальных главах части II, мало ссылок. Тем читателям, которые захотят прочитать дополнительную литературу, мы рекомендуем обратиться к следующим источникам, из которых взято большинство идей и примеров.

Понятие «биологическая адаптация» исследуется в книге Зоммерхоффа «Аналитическая биология» (Sommerhoff, 1950). Он показывает, как с точки зрения теории управления можно попять явления, дающие толчок телеологическому мышлению.

Что касается применения теории управления в биологии вообще, читайте «Системы управления живых организмов» Бейлисса (Bayliss, 1966), книгу Гродинса «Теория управления и биологические системы» (Grodins, 1963) и материалы симпозиума по «Самоорганизующимся системам» (Self- organizing Systems, 1960), под редакцией Йовица и Камерона, особенно статьи Голдмана и Бишопа.

Относительно применения метода систем управления в науке о поведении, читайте книгу Янга «Модель мозга» (Young, 1964), в которой он описывает нервную систему так, как инженер описал бы систему управления гомеостаза.

В одной из статей, помещенных в «Ежегодник энтомологии» (Annual Review of Entomology), Миттельштадт (Mittelstaedt, 1968) показывает, как ориентированные движения насекомых можно проанализировать с точки зрения систем управления, и использует математические приемы для определения типа системы, контролирующего отдельные экспериментально изучаемые движения.

Что касается общего представления о том, как идеи, взятые из теории управления, в частности понятие «план», могут быть применены к человеческому поведению, посмотрите очень полезную книгу Миллера, Галантера и Прибрама «Планы и структура поведения» (Miller, Galanter, Pribram, 1960).

Многие из идей, получивших развитие в этой и последующих главах, взяты из книги Хайнда «Поведение животных» (Hinde, 1966; второе издание 1970), в которой представлены попытки интеграции идей этологии и сравнительной психологии. Примеры для иллюстраций из области поведения животных в основном взяты из книги Хайнда. Другие источники: Тинберген «Исследование инстинкта» (Tinbergen, 1951), Торп «Научение и инстинкт у животных» (Thorpe, 1956; второе издание 1963) и Хедигер «Исследования психологии и поведения животных, содержащихся в зоопарках и цирках» (Hediger, 1955).

ТИПЫ СИСТЕМ УПРАВЛЕНИЯ ПОВЕДЕНИЕМ

КООРДИНАЦИЯ СИСТЕМ УПРАВЛЕНИЯ ПОВЕДЕНИЕМ

Так же как существует множество различных типов систем управления поведением, имеются и разные способы координации их действия.

Может быть, самый простой способ организации поведения, которое с течением времени должно особым образом измениться, — это цепочка, каждое звено которой представляет собой систему управления поведением. В таком случае поведение развертывается в правильной последовательности, потому что результаты активности одной системы управления поведением благодаря обратной связи из центра не только прекращают ее действие, но также запускают следующую в цепи систему. В итоге одна деятельность завершается, а другая начинается.

Результаты активности первой системы могут фиксироваться проприоцептивными или экстероцептивными органами (или теми и другими вместе). Примером последовательности поведенческих актов, зависящих от проприоцептивной обратной связи, может служить ходьба. Здесь конец первой фазы чередующегося действия;; фиксируется проприоцептивно, а когда сигналы обратной связи поступают в систему управления, она одновременно и прекращает первую фазу движения, и запускает вторую. Однако основная часть; наиболее сложных и интересных цепочек инстинктивного поведения зависит от сигналов обратной связи, поступающих от экстероцепторов — глаз, ушей и носа. В этологической литературе приводится множество примеров такого рода. Яркой иллюстрацией могут служить реакции медоносной пчелы-фуражира: звенья в цепочке реакций были установлены в ходе экспериментальной работы с использованием метода моделирования.

Сбор меда пчелой начинается с действия визуально управляемой поведенческой системы; воспринимая — часто с весьма значительного расстояния — форму желтого или голубого цветка, пчела летит к нему, пока не окажется от него на расстоянии около 1 см. Следующим звеном в цепочке управляют органы обоняния: воспринимая? запах, распространяющийся в пределах некоторой зоны, пчела садится на цветок и исследует его форму. Третье звено управляется: осязанием: воспринимая структуры определенной формы, пчела погружает в цветок свой хоботок и начинает сосать нектар. При обычном ходе событий результатом является сбор нектара. Следовательно, поведение пчелы организовано так, что в зоне эволюционной: адаптированности результаты действия одной системы управления поведением приводят к ситуации, которая одновременно приостанавливает активность этой системы и запускает следующее звено в серии последовательных действий, так что конечным результатом:, является сбор нектара.

Теперь известно, что многие сложные и прекрасно адаптированные последовательности поведенческих актов осуществляются благодаря системам, организованным в простые цепочки описанного типа. Но как бы замечательно ни были организованы эти системы,- их организация имеет серьезные ограничения. Например, вся последовательность может нарушится, не достигнув цели из-за сбоя всего лишь в одном звене. Если из-за распыления химикатов нельзя распознать запах цветка, вторая система управления поведением в цепочке не активизируется и пчела пролетает мимо, куда-то дальше, не найдя меда, к которому она находилась так близко. Таким образом, только в том случае, когда окружающая среда точно соответствует зоне эволюционной адаптированности, каждая из составляющих ее систем управления поведением дает нужный результат, а организация в целом обеспечивает поведение, имеющее большое значение для выживания. Как и в других цепочках, эффективность ее организации не превосходит эффективности ее самого слабого звена.

Однако существуют способы, с помощью которых организацию систем управления поведением по типу цепочки можно сделать более гибкой. Например, в любой точке такой цепи может быть одно или несколько альтернативных звеньев, так что, если активация первой системы управления поведением из набора альтернативных систем не приведет к результатам, «запускающим» следующую систему в цепочке, вступает в действие какая-либо из остальных систем имеющегося набора. Поэтому вполне возможно, что один и тот же результат достигается с помощью любой из нескольких альтернативных форм поведения.

Кроме того, следует иметь в виду еще одно обстоятельство, касающееся потенциальных возможностей цепочек: любое отдельное звено цепочки может быть системой управления поведением любой степени сложности. Следовательно, даже если сама цепочка всегда действует без корректировки цели, ее отдельное звено (и даже все звенья) могут быть целекорректируемой системой. Например, вполне возможно, что у многих видов птиц поведение, направленное на строительство гнезда, организовано именно таким образом. В то время как каждая отдельная фаза поведения при строительстве гнезда является целекорректируемой, переход от одной фазы поведения к следующей осуществляется по типу цепочки. Таким образом, отдельные акты поведенческой последовательности могут быть целекорректируемыми, даже если поведение в целом таковым не является. Поэтому прекрасно адаптированные формы последовательного поведения с прогнозируемыми результатами могут быть организованы по принципу цепочки.

Однако организация систем по принципу связи звеньев цепочки никоим образом не является единственным принципом организации, используемым живыми существами. Другой принцип лежит в основе ряда систем управления поведением, имеющих общий каузальный фактор. Таким каузальным фактором может быть уровень содержания в организме определенного гормона или же попадание в поле зрения животного определенного объекта среды. Тинберген (Tinbergen, 1951) называл этот тип организации иерархическим. Поскольку понимание каузальной иерархии требует рассмотрения факторов, которые активизируют и прекращают действие систем управления поведением, мы откладываем обсуждение этого вопроса до следующей главы.

Еще один тип организации, который в своей развитой форм способен обеспечить гораздо большую степень гибкости, чем любой из упомянутых ранее, также является иерархическим, но его организация совершенно отлична от принципа каузальной иерархии Тинбергена. Следуя терминологии Миллера, Галантера и Прибрама (Miller, Galanter, Pribram, 1960), его называют иерархия планов.

Рассматривая возможные способы организации поведения людей, Миллер и его коллеги выдвигают понятие «плана» — общую целекорректируемую поведенческую структуру, составленную из иерархии подчиненных структур (названных ими «totes»). Хотя предлагаемой ими модели каждая из подструктур представлена как целекорректируемая, это обстоятельство не является существенным для их концепции, так же как, вероятно, не может быть установлено эмпирически. В самом деле, подструктуры любого типа описанные в предыдущем разделе, были бы совместимы с главным понятием, выдвигаемым ими. Отличительная особенность иерархии планов состоит в том, что общая структура, в которую входят подструктуры любого вида и в любом количестве, является цслекорректируемой.

Огромная заслуга Миллера, Галантера и Прибрама заключается в демонстрации того, что принципом организации некоторых и самых сложных и гибких последовательностей поведенческих реакций могла бы быть иерархия систем, причем система самого высокого уровня — план — всегда является целекорректируемой, также как, вероятно, и многие из подчиненных подструктур. Более того, предложенное ими понятие «плана» легко применимо и в отношении поведения, меняющегося под влиянием окружающей среды, в отношении стереотипного поведения. Его также можно прим нить к поведению, организованному на основе и крайне простой, весьма сложной карты окружающей среды.

Чтобы показать на примере, что имеется в виду под организацией поведения на основе принципа плановой иерархии, удобно сначала использовать последовательность приобретенного человеческого поведения. Второй пример такой организации взят из литературы о поведении животных.

Примером усвоенного человеком поведения могут служить привычные действия, которые каждый из нас совершает, вставая утро с постели. В период между подъемом с постели и приходом на работу, вероятно, каждый из нас ведет себя вполне определенным и прогнозируемым образом. На одном из уровней описания эти действия можно назвать «сборами на работу», а на уровне не столь общем — последовательностью действий: подъем с постели, умывание, одевание, завтрак и поездка на работу. Но каждое из этих действий можно разложить на более мелкие движения. В конечном счете анализ деятельности дошел бы до описания тончайшего движения самой мелкой мышцы.

В своей реальной жизни мы обычно думаем о действиях в целом — встать с постели и пойти на работу — или, самое большее, о составляющих их основных операциях и «подоперациях»; при этом каждый день мы можем следовать более или менее регулярному распорядку. Но предположить, что это поведение организовано как цепь реакций, конечно, было бы неверно. Потому что одно дело, когда может меняться порядок действий, например, завтрак до одевания; и другое — когда могут меняться отдельные составляющие поведения, но общий его план сохраняется неизменным, например завтрак может быть обильным или скудным, или им вообще можно пренебречь. Однако в этом случае главное отличие от организации поведения по типу цепочки состоит в следующем: цепочка не требует, чтобы последовательность действий в целом была целекорректируемой. В случае же с планом вся последовательность целекорректируема. В приведенном примере установочной целью плана является «приход на работу». Вся последовательность, таким образом, предстает как управляемая мастер-планом, структура которого подчинена достижению далекой установочной цели. При этом сам мастер-план составлен из ряда второстепенных планов (подпланов), каждый из которых имеет более частную установочную цель. Подпланы составлены из еще более мелких планов и так далее, вплоть до самых элементарных планов (или, скорее всего, систем более простого типа), управляющих самыми элементарными единицами поведения. Чтобы добраться до работы, нужно полностью выполнить мастер-план, а подпланы и другие подчиненные системы, входящие в него, могут в пределах возможного меняться.

В иерархической системе такого типа каждый план и подплан. Должны рассматриваться как совокупность указаний (инструкций) к действию. Как и в случае с военной операцией, мастер-план указывает только главную цель и общую стратегию. Ожидается, что каждый командир на каждой ступени иерархической лестницы разрабатывает более детальный план и отдает более подробные приказы для выполнения его части мастер-плана. Благодаря тому что учет деталей предоставляется подчиненным, мастер-план остается простым и понятным, а более конкретные планы могут разрабатываться и выполняться теми, кто хорошо знаком с местными условиям. При плановой иерархии легче достигается гибкость.

Неоспоримое преимущество организации такого рода заключается, конечно, в том, что одна и та же установочная цель можно достигаться даже при весьма существенном изменении обстоятельств. Вернемся к нашему первому примеру: каждый раз утром мы можем проспать, испачкать рубашку, остаться без кофе или узнав о забастовке водителей автобусов, но с помощью какого-либо многих альтернативных подпланов мы способны справиться любой случайностью и выполнить общий план. Но даже в том о чае, когда поведение организовано как плановая иерархия, существует предел, до которого мы можем справляться с отклонениям окружающей среды. Когда условия внешней среды слишком сильно отклоняются от тех, на которые рассчитан мастер-план — отсутствует одежда или нет транспорта, — выполнить план и достичь установочной цели невозможно.

Первый пример поведения, организованного по принципу иерархии планов, был взят из сферы приобретенного поведение»; взрослого человека. Он представляет собой развитую форму организации поведения на основе иерархии планов. У животных, т.е., уровне ниже человеческого, по-видимому, отсутствуют последовательности действий такой степени сложности (возможно, исключение составляют человекообразные обезьяны). Тем не менее имеются свидетельства того, что отдельные формы поведения у животных многих видов организованы на основе данного принципа.

Элементарным примером может служить бег крысы по лабиринту. После специальных операций на спинном и головном мозге, нарушающих координацию локомоций (передвижение), крысы, тем не менее, сохраняют способность безошибочно пробегать лабиринт, используя при этом новые локомоторные движения. Очевидно, что в этом случае их мастер-план, отвечающий за прохождение лабиринта, остался не затронутым, и если прежние двигательные системы не функционируют, то могут быть созданы и использованы локомоторные системы нового типа.

Данные, которыми мы располагаем в настоящее время, позволяют предположить, что у одних видов животных определенные поведенческие последовательности организованы в качестве фиксированных цепочек, у других — на основе каузальных или планов иерархий, но все же большая часть поведения имеет организации обоих типов. Не будучи взаимоисключающими, эти способы просто дополняют друг друга. Более того, нет причины, по которой схожее поведение, например сооружение гнезда, не могло бы быть организовано как цепочка у одного вида, как каузальная иерархия у другого и как плановая иерархия у третьего; или причины, по которой одно и то же поведение не должно быть организовано как цепочка или каузальная иерархия у детенышей какого-либо вида и затем реорганизовано с учетом плановой иерархии у взрослых его представителей.

На самом деле переход от организации по типу цепочки к иерархическому типу организации представляет собой поразительную особенность развития поведения — и в филогенезе, и в онтогенезе. Биологическое процветание насекомых основано на системах управления поведением, которые приводят к стереотипному реагированию на условия окружающей среды, запускаются элементарными раздражителями и организованы в цепочки. У высших позвоночных системы управления поведением чаще лабильны по отношению к условиям среды, способны к реакции на более сложные раздражители и с большей вероятностью включают каузальные или плановые иерархии в качестве интегративных механизмов поведения. У человека эти тенденции идут гораздо дальше.

ВЫСШИЕ ПРОЦЕССЫ ИНТЕГРАЦИИ И УПРАВЛЕНИЯ

АКТИВАЦИЯ И ПРЕКРАЩЕНИЕ ДЕЙСТВИЯ СИСТЕМ УПРАВЛЕНИЯ ПОВЕДЕНИЕМ

НЕСОВМЕСТИМЫЕ СИСТЕМЫ УПРАВЛЕНИЯ ПОВЕДЕНИЕМ: РЕЗУЛЬТАТЫ ИХ ОДНОВРЕМЕННОЙ АКТИВАЦИИ

ПОСТУПЛЕНИЕ СЕНСОРНОЙ ИНФОРМАЦИИ И ПРОЦЕССЫ ЕЕ ОБРАБОТКИ

До сих пор на протяжении всей главы термин «стимул внешней среды» использовался по отношению к таким событиям во внешней среде, которые играют ту или иную роль в активации и прекращении инстинктивного поведения. Однако понятие «стимул» не простое. События, выступающие в роли стимулов в поведении одного животного, могут не замечаться другим. События, воспринимаемые одной особью как пугающие, у другой особи вообще не привлекут к себе внимания. Но что в таком случае представляет собой стимул и в каких отношениях он находится с тем, что происходит во внешней среде?

Исследования нейрофизиологов за последние двадцать лет привлекли внимание к тому, каким образом механизмы ЦНС регулируют и модулируют процесс поступления сенсорной информации. Вначале происходит оценка первой порции сенсорной информации о событиях во внешней среде. Если информация оценивается как несущественная, ее поступление заглушается, если наоборот — усиливается. Если же она существенна (но не глобальная по своим последствиям), тогда определяется ее значение для конкретного действия; после этого соответствующие сигналы направляются в отделы мозга, ответственные за двигательные функции.

Эти процессы оценивания и регулирования поступления сенсорной информации составляют главное содержание весьма сложной деятельности сенсорных отделов коры головного мозга. После принятия решения уменьшение или усиление потока сенсорной информации происходит при помощи эфферентных сигналов, передаваемых по особым эфферентным нервам, идущим из сенсорных областей коры либо к самим органам чувств, либо к ганглиям, расположенным на эфферентных нервных путях. Таким образом контролируется мгновенная реактивность органа чувств или ганглия (Livingston, 1959).

Результаты экспериментов дают основания предполагать, что регуляция деятельности рецепторов может осуществляться как на одном, так и на нескольких уровнях нервной системы (таких уровней много). Например, ослепительная вспышка света вызывает сужение зрачка и смыкание век. Она также может повлечь реакции отворачивания человеком лица и бегства. И наоборот, вид привлекательной девушки может привести к противоположным реакциям. В каждом из этих случаев одни реакции организованы на рефлекторном уровне, другие — на уровне фиксированных (т.е. стереотипных) действий, а третьи, вполне возможно, — на уровне планов. При этом управление этими реакциями осуществляется либо из, центра, либо на периферии.

Оценка информации независимо от того, была ли она первоначально нерегулируемой или последовательно регулировалась, является сложной задачей, связанной с использованием приобретенного опыта. Она делает необходимым анализ поступающей информации с точки зрения критериев, установленных в предшествующем опыте, или с учетом другой, ранее накопленной информации, которая может иметь к ней отношение. Такой анализ сам по, себе требует сложных навыков по поиску информации. После этого необходима оценка полученных результатов анализа с точки зрения действий, которые следует предпринять. Весьма вероятно, что такая оценка может производиться на многих уровнях ЦНС: в одних случаях — только на одном, в других — на нескольких последовательных уровнях. Чем выше уровень регуляции процессов, тем более избирательным может быть поведение, в том числе и такие его формы, которые организованы в виде планов с установочными целями. Составление подобных планов, безусловно, требует обращения к моделям внешней среды и организма (см. гл. 5).

Довольно часто у человека процессы оценки происходят сознательно, и расшифрованная информация интерпретируется с точки зрения ее ценности как «интересная» или «неинтересная», «приятная» или «неприятная», «доставляющая удовлетворение» или «разочаровывающая». Это ведет к рассмотрению вопроса о чувствах и эмоциях.

ВСТУПЛЕНИЕ

Среди клиницистов принято говорить об аффективных состояниях, чувствах и эмоциях так, как если бы они были причинами поведения. Это одно из соображений, побудивших нас обратиться к этой теме. Другое состоит в том, что каждый хороший клиницист при общении со своими пациентами пользуется языком чувств и эмоций точно так же, как это делает каждый из нас в своем повседневном общении с другими людьми. Поэтому и у врачей, и у других читателей, наверное, уже появилось желание узнать, какое место в предлагаемой нами теории инстинктивного поведения отводится чувствам и эмоциям.

Если говорить кратко, наша точка зрения заключается в том, что все или, по крайней мере, большая часть явлений, которые называют (не вполне строго) аффектами, чувствами и эмоциями, представляют собой стадии процесса интуитивного оценивания — оценивания индивидуумом либо состояний своего организма и собственных побуждений к действию, либо последовательности внешних ситуаций, в которых он оказывается. Этим процессам оценки часто, хотя и не всегда, присущи совершенно особые свойства — они переживаются в чувственной форме, или, точнее говоря, человек чувствует их. Поскольку он часто осознает эти процессы, они обычно служат ему средством контроля над его внутренними состояниями и побуждениями, а также внешними ситуациями. В то же время они несу ценную информацию и для его партнеров по общению, так часто сопровождаются отчетливой мимикой, пантомимикой и другими выразительными движениями.

Центральный пункт выдвигаемого нами тезиса состоит в том, что именно процессы оценивания, а не чувства и эмоции требуют первостепенного внимания, поскольку эти процессы могут как осознаваться, так и протекать бессознательно. Тот факт, что процессы оценивания не всегда осознаются, дает ключ к пониманию достаточно неопределенного, но в клиническом контексте полезного понятия «неосознанное чувство».

Считается, что процессы оценки выполняют тройную функцию. Первая — оценка меняющихся условий окружающей среды и внутренних состояний организма, включая тенденции к действию. Это процессы — воспринимаются они человеком или нет (т.е. осознаются или остаются неосознанными) — играют жизненно важную роль в осуществлении контроля над поведением. Вторая функция — жить индивиду как существу чувствующему средством слежения за его ощущениями. Третья функция связана с их участием в общении;

Для первой и третьей функций не обязательно осознание процессов оценки. Для второй — необходимо.

Одним из отличий нашей точки зрения от других является то, что вопреки общепринятому отношению к аффектам, чувствам и эмоция как к каким-то самостоятельным, отдельным сущностям мы считаем такой взгляд совершенно неприемлемым. Говорить об «аффекте» «чувстве» или «эмоции» так, как если бы это были атомы или апельсины, так же недопустимо, как говорить о «красноте» или «квадратности» самих по себе, вне связи с какими-то предметами. Вместо этого мы рассматриваем чувство в качестве свойства, которое в какие-то моменты времени бывает присуще некоторым процессам, связанным с поведением. По этой причине недопустимо использовать выражение «овеществляющие» чувства или эмоции.

Прежде чем мы продолжим развивать это положение нашей теории, уточним терминологию. Традиционно слово «аффект» используется для обозначения широкой гаммы чувств — удовольствие страдания, печали, а также любви, страха и гнева. Кроме тог слово «чувство» также довольно часто употребляется в этом широком значении. Что касается слова «эмоция», то сфера его применения более ограничена — как правило, оно относится только к таки чувствам (или аффектам), как любовь, ненависть, страх или голод, т.е. к состояниям, внутренне связанным с той или иной форм действия.

Отсюда следует, что слово «чувство» всегда используется как общий (многозначный) термин. Мы предпочитаем его словам «аффект» и «эмоция», потому что это слово — единственное из трех названных, которое происходит от глагола (чувствовать) и сохраняет его значение. Слово «аффект» употребляется только при обсуждении традиционных теорий; слово «эмоция» применяется в более узком значении, о чем мы говорили ранее.

Начнем с краткого рассмотрения некоторых насущных философских проблем, встающих перед нами, когда мы переходим от чисто поведенческого описания инстинктов, которым ограничивались до сих пор, к попытке включить в это описание также осознанность чувств.

ФИЛОСОФСКИЕ ПРОБЛЕМЫ

Лангер (Langer, 1967) пишет:

«В философии биологических наук существует крайне тяжелый вопрос: как то, что мы называем «чувствами», включается в состав физических (буквально — электрохимических) процессов в организме животного... Мы способны чувствовать изменения, происходящие вокруг нас, так же как и внутри себя. Тот факт, что все эти изменения поддаются описанию на языке физики, а наша способность чувствовать их — нет, представляет собой истинно философскую проблему».

Предлагалось множество решений этой проблемы. Большую их часть можно отнести к одной из двух основных философских школ: менталистов и эпифеноменалистов.

Школа менталистов, ведущая свое начало от Декарта, привлекла к себе интерес не только представителей гуманитарных наук, но и нейрофизиологов, включая Хьюлингса Джексона и Фрейда (Jones, 1955). Представители этой школы постулируют существование двух различных реальностей — телесной и психической, которые имеют равный статус и каким-то непостижимым образом связаны друг с другом. В противоположность этому школа эпифеноменалистов, импонирующая представителям естественных наук и провозглашающая приверженность принципам практицизма, признает реальность только физического мира. Эпифеноменалисты считают, что мысли и чувства представляют собой всего лишь тени, не оказывающие никакого влияния на реальные процессы жизни. Они могут быть предметом эстетического интереса, но никакого значения для науки не имеют.

В наши дни мало кто может удовлетвориться такими взглядами. Язвительно называя менталистскую философию «догмой духа в механической оболочке», Райл (Ryle, 1949) утверждает, что в ее основе лежит ошибочное предположение, согласно которому тело и психика человека относятся к одной логической категории: то и другое — предметы, хотя и разного рода. «Логическая форма теории, которую Декарт «втиснул» свои представления о душе, ...была же самой, которую он и Галилей использовали для изложения механики». В результате Декарт описывал явления сознания в тех словах и выражениях, которые он использовал в механике, но то ко с отрицательной частицей не: ум «не имеет пространственной протяженности, он не обладает свойством движения, он не является превращенной формой материи, он не доступен всеобщему возрению. Он не есть часть часового механизма, он часть не-механизма» (Ryle, там же).

Применительно к эмпирическим проблемам, которыми в числе других ученых занимался и Фрейд, мировоззрение менталистов, основанное на логической ошибке, привело к весьма противоречивым результатам: так, например, чувствам и эмоциям было отведено вполне заслуженное место в человеческой жизни, но при этом методологическая задача формулирования гипотез в проверяем форме решена не была. Вследствие этого никакой науки о дуй сравнимой с естественными науками, создано не было. Такими неровными, хотя и в другом отношении, были результаты эпифеноменалистов, которые обычно действуют под флагом крайнего бихевиоризма. Несмотря на то что требование к формулированию проверяемых гипотез было действительно соблюдено, тем не мен издержки этого подхода оказались слишком велики. Все наиболее интересные феномены субъективного опыта человека остались его рамками; более того, оказалось, что данная теоретическая схема мало что дает врачам-практикам и другим специалистам, имеющим дело с обычными людьми с их повседневными проблемами.

С нашей точки зрения, нельзя относить к эпифеноменалистам всех, кто в своих исследованиях следует стратегии бихевиоризма. Напротив, многие из них занимают позицию, подобную той, которую немало лет назад высказал Дж.С. Холдейн (Haldane, 1936). В стоящее время, объясняют они, мы не занимаемся чувствами, смыслами, сознательным контролем и тому подобными явлениями, бы важны они ни были. Мы не занимаемся ими по той прост причине, что до сих пор нам непонятно, каким образом в рам логически цельной системы научного мышления можно сочетать факты, относящиеся к перечисленным выше явлениям, с матери лом совсем другого рода — данными биологических и поведенческих исследований. Когда-нибудь, продолжают они, наступит время заняться этими проблемами, а пока эта область, по-видимому, лежит вне пределов «искусства достигать возможного».

Хотя эта позиция, безусловно, разумна, врачи-клиницисты, будь то психиатры или неврологи, считают ее нецелесообразной. Ежедневно врач-практик имеет дело с тем, что пациент рассказывает ему об опыте своих субъективных переживаний: о том, что у него болит желудок или немеет нога, или о том, что он думает и чувствует в отношении своих родителей, начальника, подруги. Такие отчеты о личных переживаниях из первых уст являются неотъемлемой частью медицинской практики.

Но если врачу-клиницисту все же требуется принять какую-то точку зрения, то какую именно? Как он должен представлять себе соотношение личного и общественного, субъективного и объективного, чувства и материи, тела и души?

Принятая нами здесь точка зрения (хотя и с некоторой долей осторожности, необходимой на поле, усыпанном камнями) хорошо выражена в книге Лангер (Langer, 1967), посвященной этой проблеме. Лангер использует фрагмент из размышлений невролога, где тот пытается понять механизм произвольного управления мышцей. «Нас будет интересовать именно чувство, которое испытывает пациент, — пишет Гудди (Gooddy, 1949), — потому что пациенты с нарушением произвольных движений обычно жалуются на симптомы расстройства чувствительности». «Когда я пытаюсь двигать рукой, у меня возникает какое-то странное ощущение». «Размышляя об этом явлении, Гудди отмечает, что в естественном языке слова «чувствую», «кажется», «немеет», «неудобно», «тяжелый», «беспомощный», «напряженный» и другие используются для описания того, что является нарушением двигательной функции». Затем Гудди задает трудный вопрос о том, каким образом нейрофизиологические явления могут «проникнуть в сферу чувств».

Далее Лангер замечает, что «чувствовать» — это глагол, говорить же, что чувство — это то, что человек чувствует, неверно: «явление, которое мы обычно называем «чувством», на самом деле представляет собой действие: организм что-то чувствует, т.е. что-то им переживается, осознается. Осознается некий процесс... происходящий внутри организма». Это ведет к основному положению Лангер: «Чувство, — заключает она, — это свойство самого процесса» (курсив мой).

Под «свойством» Лангер подразумевает одно из множества проявлений, которые нельзя ни привнести извне, ни отнять от носителя этого свойства. В качестве примера она рассматривает нагревание и охлаждение железа:

«Когда железо нагревается до некой критической точки, оно становятся красным; тем не менее его краснота не является чем-то вновь возникшим, что можно отделить от железа и поместить в другое место. Это свойство самого железа, которое проявляется при высокой температуре.

Как только чувство начинают рассматривать в качестве свойства физиологического процесса, а не его продукта, т.е. не как нечто новое и метафизически отличное от него, противоречие между физическим и психическим исчезает».

Следовательно, продолжает Лангер, этот вопрос перестает быть вопросом о том, «каким образом, оставаясь в рамках физической системы, можно преобразовать физический процесс в нечто не физическое. Он превращается в вопрос, каким образом достигает свойство осознания и как этот процесс может снова стать неосознаваемым».

Хотя точка зрения Лангер создает удобную позицию для подхода к данной проблеме, она, тем не менее, оставляет нас довольно далеко от ответа на поставленный вопрос. Действительно, как появляется свойство осознания? И каким бы трудным ни был этот вопрос, он связан с другим, на который легче найти ответ и который имеет более прямое отношение к рассматриваемому нами положению. Итак, что представляют собой процессы, приобретающие осознанный характер?

ПРОЦЕССЫ, ПЕРЕЖИВАЕМЫЕ В ФОРМЕ ЧУВСТВ

МОЖЕТ ЛИ БЫТЬ ПРИЧИНОЙ ПОВЕДЕНИЯ ЧУВСТВО ИЛИ ЭМОЦИЯ?

Широко распространено представление о том, что аффект, чувство или эмоция в определенном смысле являются причинами поведения, т.е. могут вызывать наши действия. Это заложено во многих разговорных фразах типа «из чувства патриотизма он поступил таким-то образом» или «она сделала это из-за ревности». Такое представление глубоко укоренилось и в психоаналитическом мышлении (несмотря на то, что Фрейд отвергал его в своих последних работах). Обоснованно ли такое представление? И если да, то в каком смысле?

Если принятая в этой книге точка зрения правильна, то чувство — это свойство процесса оценивания, в какой-то степени оно аналогично свойству железа краснеть при нагревании. Поэтому, рассматривая нашу проблему, сначала нужно провести границу между чувством и процессами, свойством которых оно является. Легче начать с процессов.

Проще говоря, в причинной обусловленности любой конкретной формы поведения процессы оценки сенсорной информации (независимо от ее источника — им может быть и окружающая среда, и организм, а чаще все вместе) и процессы выбора подходящей формы поведения теснейшим образом связаны. Например, среди причин, побуждающих человека к такой последовательности поведенческих реакций, которая требуется, чтобы утешить плачущего младенца, необходима оценка младенца как существа, нуждающегося в утешении. Ведь оценка в данном случае может быть совсем другой: на плачущего младенца можно не обращать внимания или даже прикрикнуть. Оценка сенсорной информации играет аналогичную роль в причинах, например, такой простой реакции, как резкое отдергивание руки от горячей поверхности.

Отсюда следует вывод, что необходимо признать каузальную роль процессов расшифровки и оценки сенсорной информации в возникновении любого поведения. Как и другие причинные факторы, которые мы уже обсуждали, они составляют необходимое, но часто недостаточное условие.

Следует ли также и чувствам, которые мы считаем свойством процесса оценивания, приписывать роль причины, — вопрос гораздо более трудный. В приведенном примере человек будет испытывать сочувствие к ребенку (в противоположность, скажем, раздражению или гневу), если он сочтет, что ребенок нуждается в утешении. Тем не менее остается неясным, необходимо ли само сочувствие, чтобы вызвать соответствующее поведение. Например, для некоторых матерей утешение плачущего ребенка может быть настолько привычным, что ее действия не сопровождаются какими-то особыми чувствами. Если бы мы на этом заканчивали обсуждение данного вопроса, то должны были бы признать, что роль чувств или эмоций как причин поведения крайне мала или отсутствует вовсе.

Однако многие матери очень сильно сопереживают своему плачущему младенцу, и достаточно даже случайного взгляда, чтобы понять их чувства, когда они успокаивают своего малыша. Например, мать может сильно волноваться за ребенка. Если это правильная оценка, то как следует определить ее влияние?

Чувство, внимание и осознание «идут» рядом. Поэтому вопрос, встающий перед нами, — это частный аспект более широкой проблемы: добавляет ли осознание человеком своих действий что-то к самому процессу и если да, то что? Однако обсуждение этой проблем мы вывело бы нас за пределы этой книги. Тем не менее достаточно определенно можно утверждать, что, если чувство не слишком сильное, оно сопровождается живым вниманием, тонким перцептивным различением, обдуманным (хотя и необязательно хорошо взвешенным) планированием поведения и прочным усвоением результатов. Таким образом, независимо от того, осознаются ли процессы оценки или нет, они имеют значительные последствия для поведения. В частности, их осознание представляется особенно важным при необходимости какой-либо переоценки или изменении стандартов (критериев оценки), или моделей окружающей среды и организма, или изменении поведения в будущем. Врачам хорошо известно, что положительных сдвигов в состоянии пациента можно ожидать только после того, как пациент осознает, что и как он чувствует.

Однако нельзя сказать, что само чувство играет роль причины, в возникновении данного поведения. Потому что если принятая нами точка зрения правильна, то из нее следовало бы, что в наиболее тонкие процессы оценки и переоценки могут происходить только тогда, когда возникает осознаваемое чувство. Но такой вывод был бы аналогичен тому, что определенные действия с железом возможны только тогда, когда оно краснеет. В этом случае чувство играло бы роль причины ничуть не больше, чем красный цвет железа.

На этом мы должны закончить обсуждение данного вопроса. Оценочные процессы, в которых чувство может присутствовать в качестве их свойства, безусловно, играют роль причины. Но в какой степени и каким образом само чувство играет такую роль, не установлено.

Тем не менее мы все еще употребляем такие фразы, как «он поступил так из чувства патриотизма» или «она сделала это из-за ревности». Как в таком случае следует их понимать?

Этот вопрос рассматривается Райлом (Ryle, 1949), утверждающим, что, к примеру, такая фраза, как «Том поступил так из-за ревности», описывает не причину поступка Тома, а только то, что в обыденной речи можно было бы назвать основанием для его действий.

Объясняя разницу между причиной и основанием, Райл в качестве примера использует удар камня, разбивающий стекло. «В этом случае можно говорить об «объяснении» [такого] результата по крайней мере в двух совершенно разных смыслах», — замечает Райл. В ответ на вопрос, почему разбилось стекло, можно сказать: «Потому что камень ударил по стеклу» или «Потому что стекло хрупкое». Однако только первый ответ затрагивает причину: в этом случае объяснение дается с точки зрения произошедшего: камень ударил по стеклу и разбил его, став причиной такого результата. Во втором варианте ответа, наоборот, ссылки на произошедшее нет, следовательно, причина не указана. Вместо этого во втором ответе приводится только «гипотетическое утверждение общего плана относительно свойств стекла»: если резко ударить по стеклу, оно разлетится на кусочки, а не растянется, не испарится и не останется целым. Поскольку это высказывание условно, в нем, конечно, ничего не говорится, почему в какой-то момент стекло разлетелось на кусочки; вместо этого в нем утверждается, что при определенных условиях так обычно происходит. Здесь, следовательно, не указана причина, хотя и приводится какое-то основание.

Высказывание «Том укусил свою сестренку из-за ревности» с логической точки зрения эквивалентно высказыванию «Стекло разбилось, потому что оно хрупкое» и само по себе также не объясняет причину действия. Райл указывает, что существительное «ревность» несет в себе значение некоторой тенденции, склонности: при определенных обстоятельствах, например, если мать уделяет внимание маленькой сестренке, а не Тому, он скорее всего рассердится на девочку, вместо того чтобы с удовольствием играть с ней или ласкать ее. На самом деле это высказывание ничего не сообщает нам о каких-то конкретных случаях, когда Том кусал сестру: в нем лишь сообщается, что при определенных обстоятельствах такое действие может иметь место.

Поскольку недопонимание подобного рода может быть существенным в рамках клинической теории, имеет смысл проанализировать высказывание о Томе и его сестре с точки зрения представляемой в этой книге теории. Можно сказать, что Том склонен оценивать некоторые ситуации таким образом, что у него активизируется система управления поведением, связанная с попыткой напасть на сестренку и укусить ее. Более того, можно хотя бы приблизительно указать на те условия, которые приводят к такой оценке и активизируют соответствующее поведение. Очевидно, они представляют собой сочетание двух обстоятельств: с одной стороны, это ситуация, когда мать уделяет внимание сестре, а не Тому, а с другой стороны, это определенное состояние Тома (также в свою очередь вызванное какими-то конкретными условиями), например, из-за отцовского отказа в чем-то, усталости или чувства голода. Сочетание этих условий приводит к тому, что выносится определенная оценка, активизируется соответствующая система управления поведение ем, и Том кусает свою сестру.

Возникает вопрос, что именно в таком случае в рамках данной теории обозначается словом «ревность», если взять исходное высказывание? Склонность «ревновать» в этом контексте относится не к поведению Тома, а к имеющимся у него структурам, которые приводят его к определенной оценке ситуации, а затем к описанному действию. Поэтому сказать, что «Том укусил свою сестренку из-за ревности», значит допустить неточность, свойственную сокращенному характеру разговорной речи.

Но каким бы неточным ни было это высказывание, оно удобно, поскольку позволяет свидетелю этой сцены говорить о Томе и его поведении, не вдаваясь в казуистику предыдущего раздела. В конце этой главы мы вернемся к несомненному удобству простого языка чувств. Но прежде рассмотрим экспрессивную ролы чувств — роль, которая имеет величайшее значение и которая не столь сложна и противоречива, как вопросы, рассматриваемые в этом разделе.

КОММУНИКАТИВНАЯ РОЛЬ ЧУВСТВ И ЭМОЦИЙ

В повседневной жизни мы довольно точно можем определить, как чувствуют себя наши друзья и даже (хотя и с меньшей уверенностью) знакомые и незнакомые люди. При этом мы основываемся, на наблюдениях за выражением их лица, позой, тоном голоса, физиологическими проявлениями, скоростью движений и намечающимся действием — все это с учетом конкретной ситуации. Чем сильнее чувство, переживаемое нашим собеседником, и чем яснее ситуация, тем с большей уверенностью мы можем установить, что» происходит.

Одни люди, безусловно, наблюдательнее и точнее, чем другие, точно так же об одних людях судить легче, чем о других. Тем не,, менее любой наблюдатель, конечно же, часто ошибается из-за неоднозначности выражения лица человека или неверного понимания ситуации, или из-за какого-то невольного заблуждения. И все же большинство наблюдателей гораздо чаще успешно распознают чувства, чем допускают ошибки.

Каков же тогда критерий успеха? Ответить на этот вопрос не так просто, потому что, приписывая человеку какое-то чувство, мы выносим одно или два разных суждения. С одной стороны, мы можем прогнозировать его поведение, с другой стороны, мы можем предположительно утверждать, что и как он чувствует. Для одних целей важен только прогноз поведения; для других — вопрос о том, осознает ли человек свои чувства и поведение, тоже существен.

Начнем с рассмотрения чувства как основы для прогнозирования поведения, отчасти потому, что такой прогноз находится в сфере, поддающейся проверке, а отчасти потому, что обычно его игнорируют (исключение составляют этологи).

Распознать, что человек испытывает то или иное чувство, — значит предсказать его последующее поведение. Так, например, сказать, что человек (или животное) «одержим любовью», «разгневан» или «испуган», значит предвидеть, что в ближайшее время от него можно ожидать вполне определенное поведение, разумеется, при условии, что сама ситуация останется неизменной.

Слова, описывающие чувства, легко сгруппировать в соответствии с видом прогноза, который они несут. Слова «одержимый любовью», «разгневанный» и «испуганный» принадлежат к одной группе, потому что в каждом случае прогноз краткосрочный, достаточно точный и ограниченный рамками конкретной ситуации. Такими словами обычно обозначают эмоции. В отличие от них имеются слова, обозначающие настроения, — например, человек может быть «восторженным», «подавленным» или «безнадежным», «веселым», «уверенным», «спокойным». Когда суждение касается настроения человека (или животного), прогноз имеет более общи, характер, чем в случае с эмоцией: он относится к типам реакций которые могут проявиться в связи с одной из многих ситуаций на£ протяжении более длительного периода времени, например, в течение дня, но возможно, и в течение недели или дольше. В некоторых случаях слова, обозначающие настроение, используются дл указания на особенности стиля поведения человека, характерного для него на протяжении весьма длительного времени, — тогда эти слова относятся к свойствам его темперамента.

То, что слова, обозначающие чувства, содержат в себе прогноз поведения, означает, что их можно употреблять в строго научно,— смысле не только по отношению к людям, но также и по отношению к животным. Фактически они позволяют кратко выразить то что иначе звучало бы многословно, нескладно и довольно неточно. Хебб (Hebb, 1946а) одним из первых указал на это. В исследованиях поведения шимпанзе, где сравнивались различные способы описания состояния животного, было обнаружено, что хорошее прогнозирование поведения достигалось тогда, когда исследователь пользовался «откровенно антропоморфическими понятиями эмоций»; в то время как попытки дать более подробное, «объективное» описание приводили лишь к перечислению поведенческих актов, бесполезному для прогноза.

Ключевые признаки, используемые для распознавания эмоций и, прогнозирования, связаны с несколькими поведенческими реакциями. Некоторые из них — особые социальные сигналы, такие, например, как улыбка или плач. Другие — движения намерения или аналогичные им физиологические реакции. Третьи — смещенные действия (см. гл. 6). Хебб убедительно доказывает, что мы узнаем чем одна эмоция отличается от другой, вовсе не на основе некоего интуитивного постижения собственных чувств, а в результате наблюдений за эмоциональным поведением других людей. Только после этого мы начинаем применять к себе те категории, который узнали на примере эмоционального опыта других.

То, что чувства собеседников, воспринимаемые человеком, позволяют прогнозировать их поведение, конечно, облегчает ему задачу своего поведения по отношению к ним. Это же справедливо и для представителей других биологических видов, особенно приматов. Какое-либо животное, человек или человекообразная обезьян только тогда способны участвовать в жизни своего сообщества,- когда могут довольно точно определять настроение другого члена; сообщества: иначе они способны принять миролюбивое животное за врага, а в рассвирепевшем — не увидеть опасности. На самом деле, большинство особей с возрастом научается делать правильные прогнозы, отчасти, вероятно, благодаря врожденным механизмам, а частично из-за того, что ошибки вскоре обнаруживаются и создается масса возможностей учиться на них. В клинической практике большое прогностическое значение открыто выражаемых чувств и эмоций очевидно. Так же ценны и сообщаемые пациентом сведения о своих чувствах, особенно когда они касаются его оценки ситуации и дальнейших намерений.

Для человека то, что он чувствует, — это отражение его отношения (оценки) к окружающему миру и самому себе, это оценка конкретных ситуаций и тех форм поведения, которые активизируются у него время от времени. Таким образом, чувство обеспечивает субъекту контроль над поведением (а также над его физиологическим состоянием). Он может замечать и сообщать об этом; и в меру своих возможностей, естественно, использовать язык чувств. Этим объясняется особое значение языка чувств в клинической практике.

Маловероятно, что в нашем присутствии пациент делает то, что на самом деле хочет. Он может очень сильно сердиться на свою жену, но вряд ли мы увидим, что он на нее набросится. Пациент может вспоминать время, когда сильно тосковал по своей матери, но при этом мы не заметим, чтобы он пытался ее искать. Или он может ревновать к нам другого пациента, однако мы не станем свидетелями сцены выпроваживания последнего из кабинета. Другими словами, системам, управляющим такими формами поведения, не дано действовать автономно. Тем не менее они находятся в состоянии активации, и в силу этого их можно контролировать. Поэтому пациент, проникнувший в свои чувства, может сообщить нам, что он сердится на свою жену, все еще оплакивает свою мать и ревнует нас к другому пациенту. А если он не способен понять свои чувства, мы можем на основе его поведения и высказываний сделать вывод о том, какие системы управления поведением у него активизированы в данный момент. Мы можем также сообщить ему наши выводы, — что, по нашему мнению, он, вероятно, чувствует или что бы он чувствовал, если бы осознавал свое отношение к ситуации или, например, какие системы управления поведением у него активизированы.

Таким образом, язык чувств является незаменимым средством при обсуждении оценки ситуации и активированных систем управления поведением независимо от того, приводит ли активация к наблюдаемому поведению или из-за торможения оно остается в не- проявленном состоянии.

Однако язык чувств создает определенные опасности. Главная из них заключается в следующем: вместо того чтобы рассматривать чувства как показатели отношения к ситуации (ее оценки) и фор активизированного поведения, их рассматривают как нечто материальное. Существует также опасность, что врач и пациент сочтут достаточным осознание чувств пациента (что он сердит, печален или испытывает ревность) и не установят точно, какую именно ситуацию пациент оценивает или что он в данный момент склоне делать, например, причинить боль своей жене, или искать свою мать, или выгнать другого пациента из кабинета. Если язык чувств становится препятствием для осознания того, что чувство влечет: собой определенного рода действие, тогда лучше всего отказаться от него и временно заменить его языком поведения.

Очевидно, что вопросы, затронутые в этой главе, являются основополагающими для понимания природы человеческого поведения, особенно наиболее сложных и тонких его аспектов. Хотя приведенное описание — всего лишь набросок, я надеюсь, что его, достаточно, чтобы показать: принятая в этой работе модель инстинктивного поведения, которая сама по себе, возможно, довольно далека от проблем реальной жизни, может быть использована в качестве основы для построения теории, в большей мере соответствующей запросам повседневной жизни.

ФУНКЦИИ СИСТЕМ УПРАВЛЕНИЯ ПОВЕДЕНИЕМ И ДРУГИЕ РЕЗУЛЬТАТЫ ИХ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

ПРОБЛЕМЫ ТЕРМИНОЛОГИИ

Теперь, когда мы в основных чертах обрисовали альтернативную теорию инстинктивного поведения, пора кратко обсудить полезность или, напротив, бесполезность некоторых традиционно используемых понятий.

Во вступлении к гл. 3 отмечалось, что пока слово «инстинктивный» используется описательно, в качестве прилагательного, оно приемлемо и полезно, но как только мы обращаемся к существительному «инстинкт», возникают трудности. Рассмотрим, почему так происходит.

Выдвигаемая нами теория инстинктивного поведения подразумевает, что такое поведение является результатом активации особых условиях внешней среды систем управления поведением, которые интегрированы или в цепи, или в иерархии, или в сочетания того и другого; и что любая система управления поведением и любой комплекс таких систем устроены так, что их активация, как правило, приводит к достижению результата, имеющего значение для выживания. Возникает вопрос, к чему же конкретно; относится субстантивное существительное «инстинкт»? Должно ли оно относиться к самому поведению? Или к системе, управляющей поведением? Или к причинным условиям, которые активизируют систему управления поведением? Или к его прогнозируемому результату? Или, может быть, к функции, которую оно выполняет?

Дело в том, что известные исследователи использовали термин «инстинкт» во всех этих значениях. С одной стороны, он употреблялся в довольно узком значении — применительно к паттернам фиксированного (в большей или меньшей степени) действия, таким, как «поворачивание головы», и к таким движениям, как схватывание добычи, т.е. к конечному звену целой цепочки движений, образующих какую-либо форму инстинктивного поведения. С другой стороны, этот термин использовался в очень широком значении — применительно к силам, которые рассматриваются как причинные факторы и связаны с такими общими состояниями, как жизнь или смерть. Иногда этим термином обозначают прогнозируемый результат последовательных реакций, образующих инстинктивное поведение, например, «инстинкт сооружения гнезда» и «половой инстинкт», или же его относят к биологической функции — «инстинкт воспроизведения». Иногда этот термин используется применительно к эмоции, которая сопровождает поведение, например «инстинкт страха».

Ясно, что такое неупорядоченное использование термина приводит только к путанице. Возникает вопрос: нельзя ли прийти к какому-то общепринятому употреблению этого термина. Существуют две веские причины, по которым это невозможно. Во-первых, термину, который использовался так широко, нелегко дать новое определение и начать употреблять в точном соответствии с новым значением. Во-вторых, из-за интегративного характера систем управления поведением любого уровня сложности чрезвычайно трудно провести границу и решить, что все комплексы управляющих систем, находящиеся по сложности ниже нее, следует называть инстинктами, а все комплексы систем, находящиеся выше нее, так называть не следует. Это было бы похоже на разделение промышленных концернов по уровню их организационной сложности на две группы и присвоение менее сложным специального названия. Нет необходимости подчеркивать трудность этой задачи, но главный вопрос в том, будет ли от этого польза?

Выделение неких управляющих систем поведения — по каким бы критериям оно ни проводилось — и обозначение их термином «инстинкт» не достигло бы никакой практической цели. А кроме того, оно закрепило бы широко распространенную ошибку, связанную с предположением, будто системы, входящие в единый комплекс, имеют общие причины, которые можно представить в качестве «влечений».

В гл. 6 было описано взаимодействие различных факторов, активизирующих управляющие системы, ведущие к сооружению гнезда у канареек. Это исследование также может проиллюстрировать положение, которое мы будем сейчас обсуждать. В сооружении гнезда канарейками выделяются следующие действия: сбор материала для устройства гнезда; доставка материала в гнездо; строительство гнезда (последним птица занимается, сидя в самом гнезде). Поскольку все эти действия варьируются более или менее согласованно, можно было бы посчитать, что ими управляет некое «влечение к сооружению гнезда». Анализ факторов, приводящих в действие три названных компонента активности, показывает, что они имеют общие причинные факторы: все компоненты находятся под влиянием уровня эстрогенов и тормозятся раздражителями, находящимися в гнезде. Тем не менее соотношение между тремя компонентами активности подвержено и другим воздействиям: у каждого имеются свои специфические факторы, а последовательность их выполнения, по-видимому, соблюдается благодаря эффекту самоподавления при завершении каждого вида деятельности. Поэтому представление о неком едином влечении к сооружению гнезда совершенно неадекватно. То же самое было бы и в случае, если бы мы утверждали, что каждому компоненту деятельности по сооружению гнезда соответствует отдельное влечение, поскольку каждое действие можно разложить на отдельные составляющие его движения, варьирующиеся относительно независимо друг от друга.

На самом деле, чем лучше мы начинаем понимать причинные факторы инстинктивного поведения, тем менее состоятельной становится концепция влечения. Пока побудительные причины действия неизвестны, легко предположить, что какая-то особая сила движет поведением, причем не только инициирует его, но и таинственным образом направляет по правильному пути. Но если мы правы, считая, что поведение является результатом активации систем управления поведением и что активация вызвана описанными причинами, тайна раскрывается и необходимость в постулировании влечений отпадает. Инженерам не нужно постулировать специальное «влечение к уничтожению самолетов», чтобы объяснить действие самонаводящегося орудия, а физиологам — «влечение к кровоснабжению» для объяснения деятельности сердечно-сосудистой системы.

Поэтому в нашем дальнейшем изложении не используется ни понятие «инстинкт» (как отдельная форма поведения), ни понятие; «влечение».

Описательный термин «инстинктивное поведение» может использоваться, однако, применительно к такому поведению, которое в среде эволюционной адаптированности дает важные для выживания вида результаты и управляется системами, в этой среде обычно довольно стабильными. В то же время нужно признать, что даже если слово «инстинктивный» используется исключительно в качестве прилагательного, оно несет две опасности. Первая связана с тем, что может возникать предположение, будто все виды инстинктивного поведения управляются системами только одного типа. Вторая опасность — создание ложной дихотомии между инстинктивным поведением и всеми другими видами поведения. На самом деле поведение, традиционно описываемое как инстинктивное, управляется множеством систем различных типов, и эти системы образуют непрерывные ряды — от самых стабильных до самых лабильных систем и от наиболее необходимых для выживания вида систем до вносящих в него минимальный вклад. Поэтому между тем, что мы называем инстинктивным поведением, и тем, что так называть нельзя, четкая граница может отсутствовать.

В некоторых психоаналитических теориях (Schur, 1960а, 1960b) прилагательные «инстинктивный» (instinctive) и «инстинктуальный» (instinctual) используются в разных значениях: термин «инстинктивный» сохраняется за поведением, которое в данной работе также называется инстинктивным, а термин «инстинктуальный» применяется по отношению к постулируемой автором «психической энергии влечения», которая, как он полагает, разряжается посредством инстинктивного поведения. Поскольку в теории, выдвигаемой в нашей работе, никакой психической энергии влечения не предполагается, прилагательное «инстинктуальный» не используется совсем. Прилагательное «инстинктивный» используется как в отношении такого рода поведения, так и в отношении поведенческих систем, управляющих этим поведением.

Также требует рассмотрения ряд других терминов, используемых при обсуждении инстинктивного поведения и психопатологии. К ним относятся такие термины, как «потребность», «желание», «цель», «намерение» и многие другие. Возникает вопрос: какое место занимает каждый из них в данной схеме и как они соотносятся с такими понятиями, как «прогнозируемый результат», «установочная цель» и «функциональный результат»?

Во избежание пристрастного отношения к какой-либо определенной теории инстинктивного поведения, а также для указания на явно целевой характер систем управления поведением иногда используют термин «потребность» или «система потребности». Однако это неправильно, во-первых, потому, что этим термином часто пользуются для обозначения того, что необходимо для выживания, например «витальная потребность». Во-вторых, он может увести в сферу телеологического рассуждения. Рассмотрим эти трудности более внимательно.

В этой главе подчеркивалось, что наличие у животного определенного вида какой-либо стабильной (в отношении условий внешней среды) системы управления поведением объясняется тем, что деятельность этой системы обычно приводит к результату, имеющему значение для выживания вида. Результатом активности системы, ответственной за пищевое поведение, как правило, является прием пищи. Системы управления, ответственные за поведение спаривания, обычно в качестве результата приводят к воспроизведению потомства. Поскольку деятельность этих систем столь очевидным образом служит удовлетворению биологических потребностей, почему бы не назвать их «системами потребностей» («need systems»)?

Однако имеется, по крайней мере, три веские причины не делать это. Во-первых, в каждом конкретном случае деятельность системы управления поведением, о которой идет речь, может иметь совершенно другие результаты. Например, система, прямо связанная с потреблением пищи, может в качестве результата приводить к сосанию большого пальца или трубки. В другом случае система, прямо направленная на спаривание, может в качестве основного результата приводить к сексуальной активности, направленной на фетиш или на представителя того же пола. В этих примерах деятельность системы не представляет никакой ценности с точки зрения выживания. Поэтому назвать такую систему системой потребности нельзя — это вызовет путаницу, которая лишь усилится, если (ради ее избежания) станут постулировать новые потребности, например потребность сосать палец. Во-вторых, как уже отмечалось, существует ряд видоспецифичных систем управления поведением, биологические функции которых еще неясны. Это обстоятельство маскируется, если каждую систему управления поведением называть системой потребности, поскольку термин «потребность» обычно подразумевает, что полезность системы самоочевидна. И в-третьих, термин «система потребности» может легко привести к предположению, что потребность способна выступать в качестве причины активации системы, — давнее заблуждение телеологии.

При правильном использовании термин «потребность» должен ограничиться обозначением того, что необходимо для выживания вида. Можно сказать, что для сохранения вида животному необходима пища, тепло, место для выращивания потомства, самец или самка и так далее. Очевидно, ни одна из этих потребностей не является системой управления поведением, и ни одна из них не вызывает активацию системы управления поведением. В то же время функция многих систем управления поведением состоит в удовлетворении той или иной из этих потребностей; именно ради реализации этих функций, необходимых для выживания вида, и происходила эволюция систем управления конкретными формами поведения. Потребности, следовательно, не являются причинами инстинктивного поведения. Их задача — определять те функции, которые должна выполнять система управления поведением. Таким образом, они как бы заключают в себе требования естественного отбора, в условиях которого происходит эволюция систем управления поведением.

Так же как потребности не являются причинами инстинктивного поведения, так же ими не являются желания (wishes) и хотения (desires). Термины «желание» и «хотение» относятся к осознанию человеком установочной цели какой-либо системы управления поведением или комплекса таких систем, которые уже находятся в состоянии активации либо, по крайней мере, готовы к действию. Высказывание «У меня есть желание поесть» или «Мне хочется есть» означает активацию комплекса систем управления поведением, установочной целью которых является прием пищи (возможно, только его начальная стадия), а также то, что человек ее осознает. Обычно подобные высказывания верны, но психоаналитики знают, что так бывает далеко не всегда. На самом деле субъект может неправильно идентифицировать установочную цель системы управления поведением, находящейся в активном состоянии. В свою очередь ошибочная идентификация сама может быть результатом вмешательства со стороны действующей системы, имеющей установочную цель, несовместимую с первой. Это приводит нас к понятию бессознательного желания.

Когда мы говорим, что желание неосознанно, это означает, что у человека, о котором идет речь, система управления поведением или комплекс систем, имеющих такую-то установочную цель, находятся в состоянии активации, но сам человек об этом не знает.

В то время как термин «желание» относится к установочной цели системы управления поведением, термин «намерение» обычно относится к какой-то стадии на пути к достижению установочной цели. Когда я говорю, что намерен сделать то-то и то-то, это обычно означает, что «то-то и то-то» является частью плана, направляющего в данный момент мое поведение (это положение разработано Миллером, Галантером и Прибрамом [Miller, Galanter, Pribram, I960]).

Существует целый ряд различных терминов для обозначения того, что в этой главе называется «прогнозируемым результатом» и его частным случаем — «установочной целью». Сюда входят понятия «цель как намерение» (purpose), «цель как стремление» (aim) и просто «цель» (goal). О недостатках термина «цель» мы уже говорили (см. гл. 5).

С употреблением терминов «цель-намерение» и «цель-стремление» имеются определенные трудности, так как каждый из них несет в себе оттенок телеологического представления о причинной обусловленности. Более серьезные трудности связаны с тем, что их привычное использование не позволяет провести различие между прогнозируемым результатом системы и ее функцией — возникает неустранимая путаница. По этой причине ни тот, ни другой термин в этой книге не используются. Интересно, что хотя английское слово «aim» обычно применяется в обоих этих значениях, Фрейд почувствовал при его использовании некоторые трудности, когда формулировал определение цели инстинкта. Например, в своей работе «Влечения и судьбы влечений» (Freud, 1915а) он признавал фундаментальное различие между завершающими стимулами, с одной стороны, и функцией, с другой стороны, и использовал термин «цель-стремление» только в том значении, которое в терминах; принятых в данной работе, передается как «достижение завершающих условий рассматриваемой системы управления поведением».

Для обозначения того, что в нашей работе называется прогнозируемым результатом или установочной целью, в литературе вводились специальные термины. Термин «основное условие» (focal condition) Зоммерхоффа — очень близкий моему термину «прогнозируемый результат», хотя он может не распространяться на прогнозируемый результат наиболее простых форм поведения, например перекатывание яйца. Немецкий термин «золльверт» (sollwert), введенный Миттельштадтом и используемый Хайндом, обозначает определенного вида установочные цели, т.е. состояние, которое» «должно быть», или состояние, которого должна достигнуть и/или поддерживать система. Один недостаток этого термина может быть в том, что он был введен применительно к установочным целям, для достижения которых требуется учет характеристик только одного вида, например, положение конечности или пение ноты, их; невозможно так легко применить к более сложным установочным целям, для достижения которых необходим учет двух и более характеристик. Другой возможный недостаток термина «золльверта» в том, что состояние, которое «должно быть», может ошибочно быть принято за норму, которая способствует выживанию. На самом деле, как уже неоднократно подчеркивалось, установочная цель (или золльверт системы управления поведением), у каждой отдельной особи может быть атипичной и даже неблагоприятной для выживания.

Иногда нами использовалось прилагательное «целевой» для описания системы, обладающей установочной целью. Однако здесь существует опасность истолкования его в духе телеологической причинной обусловленности (еще большая опасность возникает в отношении близкого ему по значению прилагательного «целенаправленный» (purposeful). Питтендрай (Pittendrigh, 1958) противопоставил этому термин «телеономический». Его можно использовать для обозначения любой живой или механической системы, которая, активизируясь в зоне адаптированности, достигает прогнозируемого результата. По этой причине все системы управления поведением, о которых мы ведем речь, можно назвать телеономическими.

Возвращаясь еще раз к понятию «установочная цель», нужно заметить, что установочная цель системы управления поведением (как и в случае любой другой системы управления) может быть двух основных типов. Первый — это поддержание постоянного значения некой характеристики. Например, некоторые простейшие организмы снабжены системами управления поведения, имеющими в качестве установочной цели задачу удерживать организм в среде, температура которой не выходит за узкие рамки допустимого диапазона. Задача таких систем управления поведением никогда не снимается с повестки дня: у нее нет высшей точки их деятельности и нет драмы. Это однообразная рутинная задача. Другим типом установочной цели является акт, ограниченный по времени осуществления и служащий финальным аккордом деятельности. Яркими примерами этого типа являются сексуальное совокупление и перехват добычи. Для некоторых систем управления поведением характерно расположение установочной цели между этими крайними точками.

В отношении человека явно прослеживалась тенденция придавать неоправданно большое значение системам управления поведением, у которых имеются конечные установочные цели (например, оргазм), и слишком мало уделять внимания системам, имеющим установочные цели постоянного характера (например, близость как нахождение рядом или в пределах досягаемости какого-то объекта во внешней среде). Поведение привязанности может рассматриваться как результат деятельности систем управления поведением, имеющих постоянную установочную цель, особенностью которой служат определенного рода отношения с другим индивидом.

ИЗМЕНЕНИЯ, ПРОИСХОДЯЩИЕ В СИСТЕМАХ УПРАВЛЕНИЯ ПОВЕДЕНИЕМ В ПРОЦЕССЕ ОНТОГЕНЕЗА

В то время как у некоторых низших видов животных системы управления поведением уже при появлении их на свет имеют, подобно Венере, почти готовую, совершенную форму, у высших видов они обычно сначала весьма примитивны, а затем претерпевают сложный процесс развития. Хотя новорожденные у птиц и млекопитающих оснащены рядом систем поведения, способных сразу же выполнять жизненно важные функции, например прием пищи, на первых порах они делают это очень неумело. Более того, некоторые другие системы в момент своего появления еще так плохо организованы, что поведение, за которое они отвечают, носит фрагментарный характер, а функциональные результаты, к которым оно должно приводить, отсутствуют. Поэтому только по мере взросления у птенца или детеныша млекопитающего совершенствуются его системы управления поведением, а функциональные результаты их активации становятся регулярными и эффективными.

Поведенческий репертуар новорожденных у птиц и млекопитающих не только весьма ограничен по своему объему, но и элементарен по форме; причем среди млекопитающих это в первую очередь относится к человеческому младенцу. Тем не менее уже в возрасте двух лет ребенок может говорить, а чуть позже использовать язык как средство управления поведением. Таким образом в течение этого весьма короткого отрезка времени (относительно всей его жизни) происходит поразительное усложнение его систем управления поведением. За эту трансформацию отвечают очень многие процессы.

В этой главе кратко описан ряд наиболее важных процессов, опосредствующих развитие поведения у высших позвоночных, и их связь с тем, что происходит у человека.

Инстинктивное поведение в момент его появления у детенышей высших видов животных отличается от поведения взрослых особей в трех отношениях.

1 Движение, даже если оно и имеет типичную (для вида) форму направлено на другие объекты окружающей среды, а не на те, на которые направлено движение взрослой особи; обычно оно охватывает более широкий круг объектов среды.

2 Системы управления поведением, функционирующие на ранг них стадиях онтогенеза, обычно просты по структуре и замещаются в ходе развития системами, имеющими более сложную структуру таким образом, поведение, которое у новорожденного лишь не на много сложнее рефлекторного, например сосание, заменяется п ведением, регулируемым на основе механизмов обратной связи и возможно, организованным в соответствии с задачей достижении установочных целей.

3 Движения, которые позднее становятся компонентам сложных последовательностей поведенческих актов, приводящих к функциональным результатам, вначале часто выступают лишь как фрагменты поведения, не имеющие функциональных последствий.

Каждое из этих различий может быть причиной, по которой функция инстинктивного поведения незрелой особи будет осуществляться неудовлетворительно или вообще не будет выполняться Более того, каждое отличие может быть источником развития патологической формы поведения. Поэтому неудивительно, что все» этим особенностям инстинктивного поведения незрелых особей давних пор отводится центральное место в теории психоанализа В рамках психоаналитической традиции эти три особенности отражены в следующих положениях:

а) объект, на который направлено инстинктивное поведение, специфическое отношение, в результате достижения которого он завершается, — «это то, что в инстинкте более всего подвержен изменениям» (Freud, 1915а. Р. 182);

б) до наступления зрелости поведение индивида подчиняется главным образом принципу удовольствия; в ходе нормального развития регуляция на основе принципа удовольствия постепенно замещается регуляцией на основе принципа реальности;

в) инстинктивное поведение состоит из ряда компонентов, которые в период развития организуются в определенные комплексы; форма, которую принимают эти комплексы, может быть разной.

Таким образом, не только у человека, но и у многих видов животных в ходе онтогенеза системы управления поведением претерпевают значительные изменения. У некоторых видов отдельные поведенческие системы имеют экологически стабильный характер, т.е. на их развитие изменение условий окружающей среды не оказывает большого влияния. У других видов иные поведенческие системы экологически лабильны, так что форма, которую они принимают у взрослых особей, в большой степени зависит от изменений в окружающей среде. В таких случаях период времени, в течение которого они чувствительны к изменениям в окружающей среде, часто ограничен и называется «критической стадией» или «сензитивным периодом». Сензитивные периоды развития различных поведенческих систем у разных видов встречаются в разные моменты жизненного цикла. Однако обычно они приходятся на относительно ранние стадии онтогенеза, а в некоторых случаях наступают еще до того, как начинает функционировать сама система (см. с. 179).

Наличие в начале жизни сензитивных периодов, в течение которых задается та форма, которую должно будет принять инстинктивное поведение взрослой особи, — это еще одна особенность инстинктивного поведения, к которой привлекал внимание Фрейд. В психоаналитической традиции она представлена в понятиях «фиксация» и «стадия либидинальной организации».

Считается, что современная теория инстинктов позволяет рассматривать ряд признанных понятий, берущих начало в психоаналитическом исследовании человека, вместе с близкими им понятиями, которые базируются на наблюдениях и опытах с животными, что служит на благо развития обеих областей науки.

ОГРАНИЧЕНИЕ ДИАПАЗОНА ЭФФЕКТИВНЫХ СТИМУЛОВ

У потомства всех видов птиц и млекопитающих можно наблюдать ряд законченных движений, которые с первого же раза выполняются правильным и характерным для этих видов образом. У птиц примерами таких движений могут служить клевание и чистка перьев клювом, а у млекопитающих — сосание, мочеиспускание и даже захват добычи (например, у хорьков). Такие движения возникают без какого-либо предварительного упражнения в соответствующих функциональных условиях. У новорожденного ребенка — это поиск соска, сосание и плач, а также паттерны улыбки и ходьбы, которые появляются позднее. Более того, весьма вероятно, что некоторые компоненты мужского и женского сексуального поведения взрослых, например объятия и сексуальные движения тазом, тоже относятся к этой категории. Следовательно, можно утверждать, что такие движения представляют собой проявления активности поведенческих систем, двигательные паттерны которых в ходе развития относительно мало подвергаются влияниям со стороны внешней среды. На определенной стадии жизненного цикла они готовы к активизации под действием любых причинных факторов, в ответ на которые должно возникать данное поведение. Некоторые из них соответствуют концепции Фрейда о частичных влечениях.

Такие движения имеют организованный характер и готовы к выполнению, как только возникнет подходящий момент. Это показывает, что собственно моторная их сторона не зависит от научения. Однако приводят ли они сразу при появлении к обычным функциональным результатам, это совершенно другой вопрос, поскольку паттерн движения это одно, а объект, на который он направлен, другое.

Функция выполняется только в том случае, когда движение направлено на подходящий объект. Например, когда только что вылупившийся цыпленок начинает клевать рассыпанные на земле зерна, результатом этих действий является получение пищи. Но если цыпленок начинает клевать какие-то другие рассыпанные на земле мелкие и светлые предметы, например щепки или кусочки мела, результат точно таких же действий цыпленка не будет иметь ничего общего с кормлением. Подобным же образом новорожденный ребенок может сосать подходящий по форме объект и получать (или не получать) питание. Например, системы управления такими формами поведения, как клевание и сосание, уже готовы к действию и активизируются в тот момент, когда появляются необходимые причинные факторы. Это происходит независимо от того, приводят ли они к обычному функциональному результату или нет.

Хотя диапазон стимулов, которые могут активизировать поведенческие системы детенышей, часто очень широк, он все же не безграничен. С самого начала стимулы подразделяются на категории и вызывают тот или иной вид реакции. На этом основании Шнейрла (Schneirla, 1959, 1965) предположил, что многие реакции совсем маленьких детенышей первоначально определяются чисто количественными различиями в интенсивности получаемой стимуляции. Детенышам, указывает Шнейрла, свойственно приближаться частью своего тела или всем телом к любому источнику стимуляции, воздействия которого на нервную систему носят регулярный характер и не слишком сильны с точки зрения интенсивности и объема. Они обычно стараются отдалиться от тех источников стимуляции, воздействие которых на нервную систему отличается высокой интенсивностью, нерегулярностью и широким диапазоном. Хотя сенсорное различение такого рода происходит весьма грубо и наспех, довольно часто его результат функционален в том смысле, что животное уходит из потенциально опасной среды и перемещается в среду потенциально безопасную. Множество наблюдений, проведенных за низшими позвоночными, подкрепляют это положение Шнейрла, однако как широко распространяется область его действия, остается неизвестным. Большинство ученых, изучающих высших позвоночных, считают, что конкретная форма поведения уже на ранних стадиях онтогенеза, по крайней мере, частично задается также и стимульным паттерном.

Данные примеры показывают, что у высших позвоночных диапазон стимулов, активизирующих системы управления поведением неопытного детеныша, часто очень широк. Однако по мере приобретения опыта происходит его сужение. В течение считанных дней цыпленок научается клевать в основном только зерно и не обращать внимания на несъедобные предметы, а голодный грудной ребенок предпочитает пустышке соску на бутылочке с молоком. Можно привести ряд других примеров ограничения диапазона эффективных стимулов. Птенцы многих видов птиц сначала реагируют на любой зрительный стимул, но через несколько дней смотрят только на тот объект, за которым ранее уже следовали. Ребенок нескольких недель отроду реагирует улыбкой на любой зрительный стимул с двумя черными точками на светлом фоне; в возрасте трех-четырех месяцев он улыбается при виде настоящего человеческого лица, а к пяти месяцам улыбается, только увидев знакомое лицо. То, что сфера эффективных стимулов обычно сужается, было установлено Уильямом Джемсом (James, 1890), назвавшим это явление «законом торможения инстинкта привычками».

Каковы же процессы, в результате которых, во-первых, так сильны, но сужается диапазон эффективных стимулов и, во-вторых, конкретная реакция приобретает довольно устойчивую связь с подходящими для реализации функции стимулом?

Один из таких процессов — улучшение по мере взросления особи ее способности к сенсорному различению стимулов. Пока зрение и слух функционируют неизбирательно, широкий диапазон зрительных и слуховых стимулов может восприниматься так, как- будто эти стимулы одинаковы. При этом в каких-то отношениях, улучшение происходит, по-видимому, благодаря физиологическому; созреванию и не может быть отнесено за счет научения, а в других отношениях зависит от приобретаемого опыта. Такого рода улучшение называют «перцептивным научением» или «научением в результате воздействия».

Например, имеются данные о том, что способность млекопитающих к зрительному восприятию формы (к примеру, круга или квадрата) и реагированию на нее, зависит от предварительного опыта животных по различению форм. В некоторых случаях достаточно простого ознакомления — животное не нуждается в подкреплении известными видами поощрений. В других случаях для улучшения способности к различению стимулов одного только зрительного опыта недостаточно. Например, чтобы поведение котенка стало успешно направляться зрением, ему необходим не только опыт зрительного восприятия окружающей среды, но и возможность активно двигаться в этой среде.

Как только станет возможным различение стимулов, включается ряд процессов, которые ведут к ограничению диапазона стимулов, связанных с конкретной реакцией. Благодаря парным процессам подкрепления и угашения реакций, результаты, к которым приводит реакция, могут играть очень большую роль в установлении таких ограничений. Например, цыплята продолжают и дальше клевать те предметы, которые, попав в клюв, вызывают глотание, но перестают клевать то, что реакцию глотания не вызывает. Птенцы зяблика вначале не отдают предпочтения каким-то определенным семенам, но после приобретения некоторого опыта, стараются клевать семена, которые легче очищаются от шелухи.

К другому виду процессов, формирующих поведение, относятся те из них, в результате которых возникают реакции приближения к знакомым объектам и удаления от незнакомых. В отличие от процессов подкрепления и угашения, которые изучались психологами- экспериментаторами двух поколений, значение дихотомии «знакомое — незнакомое» было оценено только сравнительно недавно, в основном благодаря исследованию Хебба (Hebb, 1946b).

В ходе развития детенышей многих видов животных поведение приближения проявляется рано и предшествует появлению поведения избегания и ухода. В результате почти любой стимул, воздействующий на детеныша, при условии, что он не выходит за рамки определенного, весьма широкого диапазона, обычно вызывает у него реакцию приближения. Однако эта стадия длится короткое время и заканчивается благодаря действию двух тесно связанных между собой процессов. С одной стороны, опыт познания окружающей среды дает возможность животному познакомиться с обстановкой, где оно растет, и научиться отличать ее от незнакомой среды. С другой стороны, легче возникают реакции избегания и ухода, так как их теперь вызывают главным образом стимулы, воспринимаемые как незнакомые. У многих видов животных агрессивные реакции появляются в ходе развития после реакций ухода, которые в свою очередь появляются позднее, чем реакции приближения, и вызываются в основном новыми для них стимулами.

Таким образом, на основе этих парных процессов, благодаря которым различные реакции оформляются с разной скоростью, а животное научается различать знакомые и незнакомые предметы, диапазон стимулов, вызывающих поведение приближения, сужается до круга лишь знакомых раздражителей, тогда как остальные стимулы вызывают преимущественно реакции избегания (удаления) и/или агрессии. (При равновесии между незнакомыми и знакомыми стимулами обычно возникает исследовательское поведение.)

Очевидно, что эти парные процессы, будучи в принципе сравнительно простыми, оказывают серьезное влияние на становление всей организации поведения животного и ведут к далеко идущим последствиям. С одной стороны, если животное растет в зоне своей эволюционной адаптированности, его поведение организовано так, что животное стремится держаться поближе к другим животным, проявляющим дружелюбие, и к безопасным местам, не приближаясь к хищникам и иным опасным объектам. В силу этого такая организация поведения имеет большое значение для выживания.

С другой стороны, если животное вырастает в среде, выходящей за рамки зоны его эволюционной адаптированности, у него, может формироваться поведение с совершенно иной организацией: иногда — странной, иногда — вредящей выживанию.

Один из типов отклоняющейся от нормальной и часто дезадаптивной организации поведения, возникающей в результате развития животного в атипичной среде, можно проиллюстрировать литературными примерами, освещающими необычную дружбу между животными. Когда детеныши животных разных видов с детства растут вместе, между ними может возникнуть дружба, даже если они принадлежат к таким видам, как например, кошка и мышь, т.е. по своей природе являются «традиционными врагами». Другой тип девиантной организации поведения наблюдается у животных, растущих в резко обедненной среде. Поведение животных в таком случае обычно носит совершенно неизбирательный характер — обычно они или приближаются, или избегают любых объектов. Например, опыты с двухлетними шимпанзе, которых растили в обедненной среде, показывают, что они не исследуют новые объекты и не манипулируют ими, причем чем беднее среда, в которой они выросли, тем большую робость они проявляют. В то же время ряд экспериментов, проведенных со щенками, выросшими в тесном помещении, показал, что они приближаются ко всему новому, даже опасному. В каждом из этих случаев сформированное в обедненных условиях поведение не имело избирательной направленности и как таковое было плохо приспособлено для выживания.

Значительная часть связей между определенными стимулами и определенными поведенческими системами устанавливается в результате процесса ограничения числа эффективных стимулов, иначе говоря, благодаря сокращению широкого диапазона потенциально эффективных стимулов до более узкого; однако иногда такие связи возникают в результате противоположного процесса — увеличения узкого диапазона до более широкого. Например, материнское поведение у мышей вызывается легче и большим числом стимулов, свойственных мышатам (даже если это мертвые детеныши), после приобретения самками опыта обращения с нормальными, живыми мышатами, чем до получения такого опыта.

Продолжительность стадий жизненного цикла, во время которых может происходить ограничение диапазона потенциально эффективных стимулов (или его расширение), часто бывает весьма короткой. (См. разделы, посвященные сензитивным периодам и запечатлению.)

ВЫРАБОТКА ЭЛЕМЕНТАРНЫХ СИСТЕМ УПРАВЛЕНИЯ ПОВЕДЕНИЕМ И ЗАМЕНА ИХ СЛОЖНЫМИ СИСТЕМАМИ

У новорожденного имеется несколько систем управления поведением (это в первую очередь касается систем, связанных с репродуктивным поведением), которые или вообще не активируются, или, что бывает чаще, активируются, но при этом не обладают такой организацией, которая необходима для достижения функционального результата, т.е. выполнения функции. Их онтогенез рассматривается в следующем разделе. Здесь же мы обсудим развитие таких систем, которые с момента своего появления обеспечивают реализацию функций.

В гл. 5 были перечислены различные типы организации систем управления поведением — от типа, отвечающего за самые простые из паттернов фиксированного действия, до типа, отвечающего за самые сложные из целекорректируемых последовательностей. По сравнению с системами управления поведением зрелого животного системы, обслуживающие функции новорожденных млекопитающих, обычно относятся к более простым типам. В ходе развития вступают в действие более сложные типы систем управления поведением, так что нередко функция, регулируемая сначала системой простого типа, позднее начинает контролироваться системой более сложного типа.

Пример изменения системы в очень раннем периоде жизни можно наблюдать у гусят. В первые сутки жизни любой движущийся объект вызывает у них поведение следования. Однако через пару дней его вызывает только знакомый объект, если же он отсутствует, гусенок его ищет. Таким образом, поведение, первоначально организованное на основе простой целекорректируемой системы, быстро реорганизуется в часть плана. Подобным же образом развивается и поведение привязанности у детенышей обезьяны — начиная с простого рефлекторного хватания до сложной последовательности поведенческих реакций следования и цепляния, также организованных как компоненты плана.

Обычно переход от управления с помощью простой системы к управлению на основе системы, подчиняющейся более сложным принципам организации, происходит благодаря тому, что простая система становится частью более сложной. Как только она включается в сложную, ее активация становится более избирательной, чем ранее. Вместо того чтобы активизироваться сразу по получении элементарных стимулов (из более широкого или более узкого диапазона), активация тормозится до появления неких особых условий. Реализацию таких условий можно ожидать пассивно, или же ей можно активно способствовать поведением совершенно другого рода, но подходящим к ситуации (например, поисковым поведением, если рассматривать случай с гусенком).

У взрослых плотоядных и приматов поведение иногда строится, по-видимому, на основе простых плановых иерархий. Это положение легко понять, взяв в качестве примера поведение льва во время охоты за добычей или поведение стада бабуинов, перегруппировывающихся при виде хищников. Тем не менее такие сложные способы организации поведения демонстрируют только относительно зрелые животные: молодые львы или молодые бабуины не способны на столь сложно организованное поведение.

С переходом управления поведением от систем простого типа (стимул-реакция) к системам целекорректируемого типа часта, связывают смену поведения, которое регулируется на основе метода проб и ошибок, на поведение, управляемое инсайтом. Согласно теории Пиаже, это не что иное, как переход от поведения, организованного на основе сенсомоторного интеллекта, к, поведению, организованному на основе символического и допонятийного мышления. Пиаже (Piaget, 1947) поясняет этот шаг а развитии следующим образом: «Сенсомоторный интеллект действует наподобие фильма, который показывают с замедленной скоростью, когда есть последовательность отдельных кадров, но нет их слияния и поэтому нет непрерывного восприятия, необходимого для целостного понимания содержания фильма»; в то же время более сложная форма организации напоминает фильм, по? казанный с нормальной скоростью.

Для психического развития человека характерна не только: смена простых систем управления поведением на целекорректируемые, но и постепенное осознание индивидом своих установочных целей, разработка усложняющихся планов их достижения, повышение способности соотносить один план с другим для выявления несовместимости планов и их выстраивания с учетом приоритетов. В психоаналитической терминологии эти изменения описывают как процессы, происходящие благодаря вытеснению Ид под влиянием Эго.

Начальные стадии такого развития можно проиллюстрировать примером изменения типа системы, осуществляющей контроль за мочевым пузырем. Этот процесс, происходящий в течение первых двух-трех лет жизни, изучала Макгроу (McGraw, 1943). На протяжении первого года жизни опорожнением мочевого пузыря управляет рефлекторный механизм, который в течение первого полугодия жизни чувствителен к широкому диапазону стимулов, а во втором полугодии — к более узкому. В начале второго года действие теряет автоматизм рефлекторного механизма. Однако ребенок, очевидно, еще не осознает ни самого акта, ни его последствий. Здесь на короткий период он идет на сотрудничество и его поведение становится более прогнозируемым. Однако эта стадия также проходит, и многие дети на какое-то время перестают сотрудничать. В конце концов — обычно к концу второго года — контроль переходит к более сложной поведенческой системе, организация которой позволяет учитывать как физиологическое состояние ребенка, так и его внешние обстоятельства. На этой стадии опорожнение мочевого пузыря обычно тормозится до тех пор, пока ребенок не окажется в подходящем месте (например, на горшке). Очевидно, что такое поведение направлено на достижение установочной цели (в данном случае — помочиться в горшок) и оно организовано на основе простого мастер-плана. В ходе выполнения этого плана переход от одной стадии необходимой последовательности поведенческих реакций к следующей (например, к поискам горшка, чтобы на него сесть) зависит от процесса получения информации по каналам обратной связи. Кроме того, успешность этой стадии (когда ребенок ищет горшок) зависит от того, имеется ли у него адекватная когнитивная карта помещения, в котором он живет.

Таким образом, простая реакция, первоначально чувствительная к широкому диапазону стимулов, оказывается включенной в систему управления поведением, организованную как иерархия планов и чувствительную к весьма специфическим объектам.

Считается, что аналогичная последовательность усложняющихся систем участвует в регуляции поведения привязанности у детей. Если в первые месяцы жизни такое поведение сводится к некоторым рефлекторным реакциям и следящим движениям, То на втором и третьем году жизни оно уже организовано с учетом установочных целей и планов. Эти планы организуются все более сложным образом, так что в конце концов включают в себя частные планы (подпланы). Установочная цель одного из них может изменять системы управления поведением, а также установочные цели по отношению матери как объекту привязанности ребенка. Эти вопросы обсуждаются в части IV.

Еще один пример постепенного усложнения нескольких систем, последовательно обслуживающих одну и ту же функцию, можно найти в поведении ребенка, связанном с приемом пищи. У новорожденного прием пищи является результатом поведения, организованного как цепочка простых паттернов фиксированного действия, т.е. результатом поисков соска, сосания и глотания. Обычно, эти паттерны приводятся в действие относительно неспецифическими стимулами внешней среды, но при определенном внутреннем состоянии новорожденного. Через несколько месяцев признаки поведения, связанного с кормлением, появляются только тогда, когда внешние условия воспринимаются ребенком как подтверждающие некий ожидаемый им паттерн, например ребенок видит мать, готовую к кормлению грудью, или бутылочку, или ложку. К началу второго года прием пищи уже обслуживается многими новыми формами поведения — ребенок может хватать пищу, отправлять ее в рот, откусывать, жевать. Связь между этими различными формами поведения соответствует организации, характерной скорее для плана, чем для цепочки. По мере взросления ребенка план становится все сложнее, а период времени его реализации — длиннее, например, он может включать покупку продуктов, приготовление пищи и т.д. Наконец даже у взрослых людей в общинах слаборазвитых стран прием пищи становится кульминационным моментом мастер-плана, который может охватывать целый сельскохозяйственный год и В котором в качестве подпланов выступает большой набор таких действий, как обработка земли, сбор урожая, хранение и приготовление пищи.

Таким образом, хотя в период младенчества и раннего детства структура поведения ребенка не может быть сложнее самого простого из планов, но уже в подростковом и взрослом возрасте поведение обычно строится на основе выработанных в ходе развития плановых иерархий. Этот огромный скачок в сложности организации поведения становится возможным, безусловно, благодаря развитию способности ребенка использовать символические средства, особенно знаки человеческого языка.

Поскольку в период развития структура поведения, выполняющего ту или иную функцию, изменяется, — из простого и стереотипного оно превращается в сложное и вариативное, принято говорить, что у людей нет никакого инстинктивного поведения.; Другими словами, системы, отвечающие за инстинктивное поведение, обычно включаются в более сложные системы, так как типичные и узнаваемые паттерны инстинктивного поведения больше не наблюдаются, за исключением тех моментов, когда близко достижение установочной цели.

Повышение уровня управления поведением в процессе развития индивида и перехода от простых систем к более сложным, несомненно, в значительной степени происходит в результате развития центральной нервной системы. Проведенное Бронсоном сравнение (Bronson, 1965) сведений о поведенческих коррелятах различных отделов человеческого мозга и их состоянии развития в ранние годы жизни с тем, что известно о возрастающей сложности поведенческих систем, действующих на каждом возрастном этапе, позволяет предположить, что в период развития человека структура его мозга и структура поведения четко соответствуют друг другу.

В течение первого месяца после рождения отделы новой коры головного мозга у ребенка развиты слабо и соответственно этому его поведение находится на уровне одних лишь рефлекторных реакций и следящих движений. В течение третьего месяца некоторые отделы неокортекса, по-видимому, уже начинают выполнять свои функции, и тогда реакции ребенка становятся восприимчивыми к перцептивному паттерну, и на непродолжительное время их можно задерживать. Например, трехмесячный ребенок уже может ждать, пока его мать готовится к кормлению, тогда как в возрасте нескольких недель он был не способен на это. Тем не менее в течение первых двух лет жизни развитие отделов неокортекса, отвечающих за выработку связей, сильно отстает от развития первичных проекционных зон, и в соответствии с этим отставанием развитие когнитивных процессов и планов не идет дальше сравнительно примитивного уровня.

Даже когда ребенку исполняется два года, префронтальные отделы мозга развиты у него все еще очень слабо. Имеющиеся данные позволяют предположить, что эти отделы мозга необходимы в тех случаях, когда нужно затормозить немедленную реакцию, чтобы план действия, зависящего от факторов, отсутствующих в непосредственном окружении, мог быть доведен до завершения. В соответствии с этими данными обнаружено, что только к концу дошкольного возраста большинство детей становятся способными сделать выбор, при котором учитывается весомость факторов, отсутствующих «здесь и теперь».

Можно сделать вывод, что на протяжении многих лет детства уровень сложности систем управления поведением строго ограничивается состоянием развития мозга. Аппарат управления поведением не может формироваться без необходимых предпосылок со стороны нервной системы, а пока он не будет сформирован, поведение будет больше следовать принципу удовольствия, чем принципу реальности.

Замена простых систем управления поведением все более и более сложными, в том числе плановыми иерархиями, — это закон развития поведения. С точки зрения адаптированности и эффективности поведения преимущества, создаваемые такой заменой, очевидны. Так же очевидны и опасности. Повторная замена одной системы на другую создает бесчисленные возможности для ошибок, так что в результате поведенческая система может стать менее, а не более эффективной и адаптированной.

ИНТЕГРАЦИЯ ПОВЕДЕНЧЕСКИХ СИСТЕМ В ФУНКЦИОНАЛЬНОЕ ЦЕЛОЕ

До сих пор мы рассматривали системы, которые с момента рождения выполняют возложенные на них функции, а в процессе онтогенеза заменяются более сложными системами, продолжающими выполнение этих же функций. Однако некоторые системы вначале не выполняют функций, для которых предназначены, а начинают это делать только по мере интеграции с другими системами. При пер вой активации любой компонент системы вызывает либо отдельное движение, либо движение в неподходящем контексте, либо не в том месте последовательности.

Примером может служить поведение белки, прячущей орех. Это сложная последовательность движений, включающая выкапывание ямки, укладывание ореха, заталкивание его поглубже своей мордочкой, закапывание и притаптывание. Хотя каждый из, этих компонентов поведения появляется в определенном возрасте и не требует практики, для того, чтобы последовательность в целом была эффективной, обычно нужны некоторые упражнения. Например, неопытное животное может вырыть ямку и положить в нее орех, но зарывающие движения совершить не в том месте. Только при определенной практике последовательность выполняемых действий приводит к обычному функциональному результату.

У молодых животных примеры инстинктивного поведения, которое осуществляется бессмысленно и поэтому не достигает функционального результата, можно наблюдать также в сфере репродуктивной активности. Например, птенец большой синицы может демонстрировать отдельные фрагменты репродуктивного поведения — отрывочное пение, сооружение гнезда и спаривание, — но эти фрагменты совершенно оторваны от того контекста, в котором они выполняются у взрослой особи. Детеныши многих видов млекопитающих обоих полов имеют обыкновение взбираться друг на друга, производя бессмысленные действия без испускания семени во влагалище. Особый интерес для психоанализа представляет ряд проводимых в настоящее время исследований приматов.

У макака-резуса сексуальная зрелость достигается не ранее четырех лет. Тем не менее фрагменты сексуального поведения отмечаются у этого животного уже в возрасте нескольких недель. У молодых самцов эрекция пениса наблюдается в возрасте полутора месяцев и возникает особенно часто во время материнского ухода за ним. Попытки спаривания имеют место немного позже, и при этом животное необязательно взбирается на другое. Нередко бывает так, что в качестве животного, на которое направлены такие действия, выступает мать этого детеныша.

Эрекция и попытки спаривания наблюдаются также у детенышей шимпанзе. Как у макака-резуса, так и шимпанзе они могут возникать на фоне общего возбуждения; например, при ликовании по поводу возвращения своего собрата после краткого отсутствия, во время еды, в присутствии незнакомцев и если животное сдерживают физически. В обзоре на эту тему Мейсон (Mason, 1965а) делает вывод, что «различные составляющие [поведения спаривания самца], очевидно, появляются на разных стадиях онтогенеза и по-разному соотносятся с опытом и условиями, вызывающими эту реакцию».

Такие наблюдения показывают, что фрагменты сексуального поведения нефункционального типа встречаются у детенышей многих, возможно, даже всех видов приматов и при своем появлении нередко бывают направлены на родителей. Частичные сексуальные влечения, активные в периоды младенчества и детства, внимание к которым привлек Фрейд, не ограничиваются человеком: по-видимому, у всех млекопитающих наличие инфантильных проявлений сексуальности — это правило.

Осуществить наблюдение за нефункциональными фрагментами сексуального поведения у детей непросто. Однако недавно Льюис (Lewis, 1965) опубликовал сообщение о своих наблюдениях за сексуальными движениями тазом у восьми-десятимесячных младенцев:

«Это происходит только в условиях максимальной безопасности... В момент явного удовольствия ребенок обнимает мать, при этом он может расслабленно лежать у нее на груди. Обнимая мать за шею и уткнувшись в ее подбородок, он начинает делать быстрые вращательные движения тазом с периодичностью два раза в секунду. Это длится недолго (10—15 секунд). Обычно эти движения не сопровождаются эрекцией... и не заканчиваются чем-либо, напоминающим оргазм... данное явление наблюдается не только у мальчиков. Одна мать наблюдала его у всех трех своих дочерей... [Оно] постепенно исчезает по мере того, как мать все меньше и меньше держит ребенка на руках... [но] были случаи, когда такое поведение замечали у детей старше трех лет... Оно не связано с кормлением, одеванием или активной игрой, в то же время иногда движения тазом наблюдались у расслабленного ребенка при соприкосновении его живота с одеялом или подушкой».

Каждый, кто наблюдал за игрой двух- или трехлетних детей, мог заметить, что маленький мальчик и маленькая девочка принимали позы, характерные для полового акта взрослых людей. Очевидно, что у детей не было ни малейшего представления об установочной цели последовательности поведенческих реакций взрослых, часть которой они воспроизводили.

Другой пример типичных компонентов инстинктивного поведения, встречающегося у детей, последовательность которого, однако, организована не соответствующим для выполнения функции образом, — это материнское поведение у маленьких девочек, а иногда и маленьких мальчиков. В течение довольно долгого периода трехлетний ребенок может вести себя как мать по отношению к кукле или даже к настоящему младенцу. Потом что-то его отвлекает, материнское поведение резко прекращается, и на долгое время кукла или младенец остается без внимания.

Процессы, с помощью которых эти рано появляющиеся фрагменты инстинктивного поведения начинают интегрироваться в законченные последовательности, приводящие к нормальным функциональным результатам, по-видимому, разнообразны. Некоторые из них мы уже обсуждали — это процессы ограничения стимульных объектов, активизирующих, направляющих или прекращающих действие системы управления поведением. Интересным примером может служить то, как первоначально не связанные друг с другом реакции только что вылупившегося цыпленка начинают адресоваться матери-курице. Эксперимент показывает, что в первые дни после вылупления из яйца цыпленок: а) следует за движущимся объектом; б) ищет безопасное убежище в случае беспокойства; и в) ищет тепло, если ему холодно. Хотя в искусственных условиях можно вырастить цыпленка таким образом, что каждая из этих поведенческих систем будет направлена на разные объекты, например, цыпленок будет следовать за картонной коробкой, искать безопасное место в мешке, а тепло — возле радиатора, тем не менее в естественных условиях во всех трех случаях поведенческие системы будут обращены к курице-матери.

Тесно связанные между собой процессы, приводящие к функциональной интеграции отдельных фрагментов поведения, — это те самые процессы, благодаря которым система, ответственная за какой-либо простой фрагмент поведения, становится звеном одной или нескольких цепочек.

Еще один вид такого процесса — включение компонента поведения в причинную иерархию. Оно может произойти вслед за изменением каузальных отношений между паттерном поведения и внутренним состоянием животного.

Нетрудно предположить, что поведение кормления легче всего возникает, когда животное голодно, и чем больший голод оно испытывает, тем, казалось бы, легче вызвать такое поведение. Однако это далеко не всегда так, по крайней мере на самых ранних этапах развития. Например, когда оперившийся птенец синицы начинает клевать, то делает он это по большей части, когда не голоден. Если же он испытывает голод, то ждет пищу от родителей. Результаты эксперимента аналогичным образом позволяют считать, что поведение сосания у щенков вначале проявляется независимо ни от голода, ни от приема пищи. Позднее клевание и сосание возникают легче всего в голодном состоянии, и таким образом они включаются вместе с другими формами поведения, связанными с приемом пищи, в систему, организованную на основе причинной иерархии.

В одних случаях в результате накопления опыта определенная реакция начинает возникать только при условии, что животное находится в соответствующем физиологическом состоянии (например, оно испытывает голод); в других случаях результат приобретения опыта может быть прямо противоположным. Например, вначале сексуальное поведение кота организуется в функциональную последовательность, если при этом выполняются два условия: а) высокий уровень андрогенов; б) наличие у кота опыта спаривания. Достигнув такой организации, сексуальное поведение впоследствии может возникать даже при низком уровне андрогенов. Вполне возможно, что при этом способ организации сексуального поведения кота меняется, переходя с системы управления на основе цепочки на целекорректируемую систему. Как бы то ни было, но изменение такого типа — довольно обычное явление у высших млекопитающих. В этом случае новая система управления поведением не только более эффективна, но и, вероятно, в какой-то степени независима от тех условий, которые вначале были необходимы, чтобы ее вызвать.

Эти примеры иллюстрируют весьма общий принцип развития поведения. Он состоит в том, что как только последовательность поведения становится организованной, возникает тенденция к ее сохранению, даже если она сформировалась на основе нефупкциональных механизмов и даже при отсутствии внешних стимулов и/или внутренних условий, от которых она вначале зависела. Поэтому конкретная форма, которую принимает любой частный компонент поведения, и последовательность, в рамках которой он вначале организуется, имеют очень большое значение для этого поведения в будущем.

Благодаря огромной способности человека к обучению и выработке сложных систем управления поведением, инстинктивны формы его поведения обычно включаются в гибкие поведенческие последовательности, весьма различные у разных людей. Таким образом, как только человек получает опыт достижения завершающей реакции, ведущее к ней поведение, по всей вероятности, реорганизуется на основе установочной цели и плановой иерархии. Так, по-видимому, происходит развитие сексуального поведения.

До первого полового акта и оргазма сексуальное поведение человека организовано главным образом в виде цепочки. После получения человеком соответствующего опыта оно реорганизуется на, основе плана с установочной целью. Хотя такая реорганизация при-, водит к тому, что за большую эффективность в достижении прогнозируемого результата поведенческой последовательности отвечает, система управления поведением, у нее могут быть недостатки. Например, когда заранее известно о завершающем акте, человек может попытаться ускорить их достижение, минуя промежуточные стадии, в результате чего испытанное удовлетворение может оказаться совсем не таким, как ожидаемое.

Если, получив соответствующий опыт, в большинстве случаев или даже всегда можно предвидеть завершающую ситуацию (или ре-, акцию) инстинктивной поведенческой системы, то сказать, можно ли предвидеть выполнение функции до осуществления поведения, намного труднее. Считается, что у животных это невозможно. Что касается человека, то это возможно лишь иногда. Например, хотя о функциональных последствиях сексуального поведения, безусловно, известно до совершения полового акта, они могут и не наступить. Функциональные последствия потребления пищи, скорее всего, даже взрослые люди понимают не до конца, а функциональные последствия поведения привязанности, как мы покажем в последующих главах, остаются большей частью неизвестными даже среди специалистов.

Тот факт, что в некоторых случаях человеку известна функция поведения, может вести к двум видам отклонений. Первый вид имеет место, когда поведение сопровождается намеренным предотвращением его функциональных результатов, например, когда при половом акте используются противозачаточные средства или когда во время еды потребляются продукты, не содержащие питательных веществ. С другим видом отклонения мы сталкиваемся, когда функция реализуется без участия инстинктивного поведения, например, в случае искусственного оплодотворения или питания через трубку.

СЕНЗИТИВНЫЕ ПЕРИОДЫ РАЗВИТИЯ

Сказанное ранее достаточно ясно показывает, что у многих видов птиц и млекопитающих форма поведения взрослой особи непосредственно зависит от условий среды, в которой происходило ее развитие. У некоторых видов степень сензитивности определенных систем по отношению к окружающей среде может весьма незначительно меняться на протяжении всего цикла развития. Чаще, однако, сензитивность по отношению к среде на одной стадии цикла выше, чем на другой; а в некоторых случаях система управления поведением на одной стадии в высшей степени сензитивна, а на другой теряет свою сензитивность.

Самыми известными примерами сензитивных периодов в развитии аппарата поведения служат периоды, на протяжении которых круг стимулов, активизирующих или прекращающих действие системы, резко сужается, а их влияние становится необратимым. Другие примеры касаются формы, которую получают двигательные паттерны, и установочных целей.

В начале этой главы отмечалось, что у детенышей животных имеется явная тенденция реагировать поведением приближения на стимулы, опознаваемые как знакомые, и поведением удаления и избегания на стимулы, воспринимаемые как незнакомые. Частный случай действия этой тенденции можно видеть на примере развития поведения следования у утят и гусят. В течение первых часов после вылупления птенцы следуют за любым, увиденным ими первым, движущимся объектом. И не только это — очень скоро наступает момент, когда они следуют только за тем объектом, за которым следовали ранее, избегая всех остальных. Это быстрое научение, когда фиксируется знакомый объект, за которым затем начинает следовать птенец, называется «запечатлением». Нечто подобное встречается и у детенышей млекопитающих. Поскольку эти данные имеют прямое отношение к обсуждению той связи, которая устанавливается между ребенком и матерью, они приводятся далее в этой главе.

Круг объектов, на которые потенциально могут быть направлены другие поведенческие системы, на определенных стадиях развития также может резко и, очевидно, необратимо ограничиваться.

Пример, представляющий огромный интерес для психоаналитик ков, касается того, каким образом выбираются объекты, на которые бывает направлено сексуальное поведение. Законченные последовательности сексуального поведения обычно наблюдаются у птиц или млекопитающих только после достижения ими определенного возраста (хотя отдельные фрагменты такого поведения обычно присутствуют и раньше). Тем не менее круг объектов, на которые впоследствии будет направлено такое поведение конкретной особи (по крайней мере, у некоторых видов животных) определяется задолго до достижения половой зрелости. Это ярко проявляется в ситуации, когда животное растет вместе с представителями другого вида и, как часто бывает, начинает направлять свое сексуальное поведение на особей этого вида: у животных, которые воспитываются, среди людей, сексуальное поведение иногда бывает направлено на мужчин и женщин.

Точная информация о стадии развития детенышей разных видов животных, во время которой определяются признаки таких сексуальных объектов или, по крайней мере, когда возможно влияние на их последующий выбор, все еще весьма скудна. В этом отношении представляют интерес недавно опубликованные материалы экспериментов с птенцами дикой утки. Шуц (Schutz, 1965а) обнаружил, что на выбор взрослыми селезнями объекта сексуального поведения оказывает сильное влияние та птица, с которой они проводят ранний период своей жизни — примерно с трех до восьми недель после вылупления, т.е. задолго до появления законченной последовательности сексуального поведения. Если селезни растут с приемной матерью или с приемными «братьями» и «сестрами», принадлежащими к тому же виду, они всегда спариваются, как и следовало ожидать, с самками своего вида. То же самое происходит и в том случае, когда они растут вместе с птицами своего и некоторых других, родственных, видов. Однако, если они растут вместе с птицами только родственных видов, две трети из них спариваются с самками этих видов (но не своего вида). Тем не менее, если они растут вместе с птицами не родственных видов, например с курами или лысухами, сексуальные предпочтения диких селезней не бывают направлены на особей данного вида.

Эти данные показывают, что первоначально сексуальное предпочтение дикого селезня связано с птицами собственного вида; что оно достаточно лабильно по отношению к условиям среды, в частности сексуальное поведение может направляться на птиц родственных видов; в то же время оно достаточно устойчиво и никогда не направляется на птиц не родственных видов.

Некоторые данные, приведенные Шуцем, свидетельствуют также о том, что если самец растет с приемной матерью, принадлежащей к другому виду, то вероятность, что у него возникнет предпочтение самки данного вида, будет больше, чем в случае, когда он растет с приемными «братьями» и «сестрами». Но поскольку птицы, выросшие вместе, редко спариваются друг с другом, ясно, что сексуальное предпочтение, которое устанавливается в первые недели жизни, существует для представителей данного вида в целом, а не для отдельной особи в частности.

Шуц (1965b) сообщает также об условиях, при которых дикий селезень выбирает гомосексуального партнера. Если дикие селезни растут с птицами обоих полов, они выбирают самок. Однако если они не менее семидесяти пяти дней находятся в окружении одних самцов, то образуют гомосексуальные пары и позднее уже не проявляют интереса к самкам. Предпочтение гомосексуального партнера становится поразительно устойчивым: оно упорно продолжается несмотря на то, что оба партнера всегда играют роль самца и совокупления никогда не происходит.

На самом деле устойчивость категории объектов, на которые бывает направлено сексуальное поведение, после установления его предпочтения — обычное явление для многих видов. Несмотря на его неадекватность как с точки зрения полового акта, так и с точки зрения функциональных последствий, сдвиг в сторону более подходящей категории объектов обычно не происходит после того, как установлен предпочтительный выбор сексуального объекта, даже если соответствующие представители имеются. Примером может служить мужчина, испытывающий половое влечение к неодушевленным предметам (фетишист).

У многих видов птиц и млекопитающих объекты, на которые может быть направлено материнское поведение, также могут меняться в зависимости от условий окружающей среды. Известным примером является заботливое отношение мелких видов птиц к кукушонку, оказавшемуся в их гнезде. Птицы многих других видов часто выступают в роли приемных родителей совершенно не подходящих для них птенцов. Имеется немало рассказов о самках млекопитающих, ставших приемными матерями для детенышей животных других видов. Однако в большинстве случаев эта извращенная направленность материнского поведения пластична, т.е. опыт, связанный с выращиванием детеныша — представителя другого вида, не приводит к постоянному предпочтению детенышей этого вида.

Тем не менее многочисленные данные свидетельствуют о том, что у некоторых видов млекопитающих материнское поведение в сензитивном периоде после родов направляется на ограниченный круг детенышей. Это давно известно пастухам, которые пытаются овцам, потерявшим своих ягнят, дать на выкармливание других. Пастуху приходится приложить немало усилий, чтобы овца, состояние которой целиком определяется потерей своего ягненка, стала матерью для осиротевшего детеныша. Резкое ограничение объектов, на которые может быть направлено материнское поведение, хорошо показывает эксперимент, описанный Хершером, Муром и Ричмондом (Hersher, Moore, Richmond, 1958). Вскоре после появления на свет у козы двух козлят одного из них отняли от матери на два часа, а затем вернули, в то время как другой козленок постоянно оставался с матерью. Продолжая исполнять материнские обязанности по отношению к оставшемуся козленку, коза отказывалась принимать другого, которого у нее на время отбирали. Очевидно, что у этого вида животных фиксация объектов, на которые будет; направлено материнское поведение, происходит в течение нескольких часов после окота.

Известно также, что и в развитии формы двигательных паттернов и способов их интеграции в функциональные (или нефункциональные) последовательности в некоторых случаях имеют место сензитивные периоды. Примерами служат стереотипные движения, характерные для многих животных, выросших в условиях одиночного содержания в маленьких клетках. Обычно эти неадаптивные по сути движения упорно сохраняются в репертуаре животного даже после изменения условий на соответствующие зоне эволюционной адаптированности. Подобное повторение однажды выработанных моторных действий знакомо всякому, кто занимался играми, требующими согласованных движений мышц. Если человек овладел каким-то видом удара при игре в теннис или в какой-нибудь подобной игре, ему потом очень трудно перестроиться и освоить более совершенный удар — он постоянно возвращается к удару, освоенному ранее.

Именно такого рода данные, основанные как на экологически стабильном, так и на лабильном поведении по отношению к окружающей среде, привели Хайнда к выводу, что, очевидно, выполнение реакции ipso facto ((лат.) — в силу самого факта. — Примеч. пер.) увеличивает вероятность ее повторения в последующих случаях.

Как мы уже отмечали, категория объектов, на которые должно быть направлено сексуальное поведение животного (по крайней мере, у некоторых видов) зависит от сензитивного периода, который имеет место еще до его полового созревания. Существуют явные свидетельства в пользу того, что двигательные паттерны сексуального поведения приматов также имеют свой сензитивный период развития. После большой серии экспериментов, в ходе которых Харлоу со своими сотрудниками растил детенышей макака-резусов в условиях, различных с точки зрения присутствия других особей и сильно отличающихся от среды эволюционной адаптированности, ученый и его коллеги приходят к такому заключению:

«Большой объем данных, полученных в результате наблюдений в лабораториях Висконсина, показывает, что на гетеросексуальное поведение огромное влияние оказывает ранний опыт, а неспособность детенышей успешно устанавливать друг с другом эмоциональные отношения задерживает или делает невозможным адекватное гетеросексуальное поведение во взрослом возрасте» (Harlow, Harlow, 1965).

Хотя в более ранней совместной публикации Харлоу и его коллеги (Harlow et al., 1962) утверждали, что поведение развивается нормально при условии, что детеныш обезьяны получает опыт игры с обезьянками того же возраста, даже если он был лишен материнской заботы, последние данные показывают, что существуют значительные индивидуальные различия и что не все такие обезьяны имеют нормальное гетеросексуальное поведение в подростковом и взрослом возрасте. В личной переписке Харлоу сообщает: «Я сейчас совершенно убежден, что не существует адекватной замены для матерей-обезьян на ранних этапах процесса социализации».

Харлоу и его коллеги считают, что у макака-резусов сексуальное поведение самцов более лабильно в отношении условий окружающей среды, чем сексуальное поведение самок. Различия такого рода, причем даже более значительные, отмечены также и у шимпанзе. В сравнительном исследовании развития сексуального поведения самцов у приматов Мейсон (Mason, 1965а) так описывает свои наблюдения:

«Интеграция этих реакций в паттерн спаривания взрослых особей у макак происходит значительно раньше, чем у шимпанзе... Если самец макаки растет в условиях, обеспечивающих адекватные социальные контакты [а не в условиях их отсутствия], у него развивается паттерн сексуального поведения, типичного для взрослого животного, задолго до полового созревания, тогда как у шимпанзе при подобных обстоятельствах этот паттерн, очевидно, не развивается... В то же время самец макаки, у которого к подростковому возрасту не появляется паттерн сексуального поведения взрослой особи, не имеет его и позднее, тогда как шимпанзе способен научиться такому поведению. ...Самец макаки, возможности которого в научении взаимодействию с другими особями до подросткового возраста были ограничены, будет плохо приспособлен к сексуальному поведению из-за сильной склонности к игре и агрессивным действиям».

Последняя фраза из описания Мейсона привлекает внимание к тому обстоятельству, что для адаптированности социального поведения, в том числе сексуального и родительского, необходимо торможение определенных реакций или, по крайней мере, их сдерживание. Например, ярко выраженное агрессивное поведение самца имеет адаптивный характер, когда оно направлено против хищников или когда в некоторых случаях оно адресуется взрослым или молодым самцам, но является дезадаптивным, если направлено на самок или детенышей. Аналогичным образом, чтобы быть адаптивными, поведение привязанности и родительское поведение должны осуществляться в соответствующих условиях. Для реализации адаптивных функций социального поведения взрослое млекопитающее должно быть действительно весьма избирательным в своих реакциях и сохранять хорошее равновесие между ними.

Остается неясным, какие именно сензитивные периоды могут иметь место в развитии реакций социального поведения у взрослых приматов (исключая человека) и какие именно условия, а также опыт необходимы животному в младенчестве, детстве и подростковом возрасте, чтобы они стали адаптивными.

Сказанное еще в большей степени относится к развитию человека. Наличие сензитивных периодов в развитии человека представляется более чем вероятным. Однако до тех пор пока о них не станет известно много больше, следует быть осторожными. Можно предполагать, что чем сильнее социальная среда, в которой растет ребенок, отклоняется от условий зоны его эволюционной адаптированности (очевидно, обычный круг контактов образуют отец, мать, сестры и братья, а также дедушки, бабушки и какое-то число других знакомых семей), тем больше риск развития у него дезадаптивных паттернов социального поведения.

ЗАПЕЧАТЛЕНИЕ

СРАВНЕНИЕ СТАРЫХ И НОВЫХ ТЕОРИЙ ИНСТИНКТИВНОГО ПОВЕДЕНИЯ

В этой и в предыдущих главах были представлены современные взгляды на инстинктивное поведение многих ученых, занимающихся поведением, обозначен ряд проблем, с которыми им пришлось столкнуться, а также приведены предложенные ими понятия. В ходе изложения этого материала у нас было достаточно возможностей показать, что современная теория инстинктов пытается разрешить те же самые проблемы, которые рассматривает традиционная психоаналитическая теория, что при этом выдвигаются идеи, которые в ряде случаев совпадают с идеями из области психоанализа, а во многих других случаях тесно связаны с теми или иными вариантами психоаналитических идей. Обладают ли эти новые идеи более мощным объяснительным потенциалом, чем старые, или нет? Во всяком случае нельзя сказать, что они игнорируют эмпирические данные, полученные в психоанализе, или те обобщения, которые вытекают из этих данных. Существенные различия между этими двумя концептуальными системами имеются только на более абстрактном, метапсихологическом уровне.

Представленная здесь кратко теория, как уже отмечалось, непосредственно основывается на теории, выдвинутой Дарвином в «Происхождении видов». Эта теория рассматривает инстинктивное поведение как результат поведенческих структур, которые при одних условиях вступают в действие, а под влиянием других прекращают свою активность. Считается, что сложные последовательности поведения возникают как результат последовательной активации, а затем прекращения действия единиц поведения, причем их последовательным появлением управляет поведенческая структура более высокого уровня, организованная как цепочка, причинная иерархия, плановая иерархия или какой-то комплекс всех этих структур. В некоторых аспектах предложенная теория включает в себя идеи, выдвинутые Фрейдом в таких его работах, как «Три очерка по теории сексуальности» (Freud, 1905) и «Влечения и судьбы влечений» (1915а). В них он постулирует понятие «частичные влечения», разграничивает представления о цели инстинкта, т.е. условиях, которые прекращают инстинктивное поведение, и его функции, а также отмечает, как вариабельны объекты, на которые направлен конкретный вид инстинктивного поведения.

В то же время признается, что новые идеи составляют антитезы некоторых других положений Фрейда. Одним из них является идея о психической энергии, которая может перетекать и разряжаться через различные каналы. Другие идеи содержатся в его работе «По ту сторону принципа удовольствия» (1920а) и в последующих работах, где Фрейд пытается представить конкретные виды поведения как формы проявления чрезвычайно общих сил — инстинктов жизни и смерти. В то время как более поздние теории Фрейда представляют организм так, что его жизнь начинается с кванта неструктурированной энергии, которая в ходе развития постепенно становится все более структурированной, — «там, где есть Ид, буде т Эго»,. согласно представленной в этой книге теории, которая согласуется с многими из ранних идей Фрейда, в начале жизни организм обладает большим, но не бесконечным числом структурированных систем управления поведением (некоторые из них потенциально активны начиная с рождения, другие становятся таковыми спустя какое-то время). Последние в процессе развития достигают высокого уровня сложности благодаря процессам научения и интеграции, а у человека — путем имитации и использования символов. В результате поведение человека становится удивительно разнообразным и гибким. Носит ли оно при этом адаптивный характер или нет, зависит от многочисленных и разнообразных условий протекания онтогенеза.

Представление о том, что объяснение необычных и часто дезадаптивных отклонений, которым подвержено инстинктивное поведение, нуждается в гипотезе о психической энергии, связанной с общей целью, в рамках предлагаемой теории отвергается как ненужное. Когда поведенческая структура активизирована, физическая энергия в ней, конечно, участвует; но объяснение поведения животного нуждается в понятии психической энергии ни чуть не больше, чем объяснение поведения механической системы управления. Существование дезадаптивных форм поведения (так же как и поведения, которое выглядит так, будто замещает собой какое-то другое поведение) можно объяснить множеством способов, ни один из которых не нуждается в понятии психической энергии, которая может перетекать из одного канала в другой. Аналогичным образом различия в интенсивности поведенческого акта можно отнести за счет различий в активизирующих условиях, состояния развития активизированных систем управления поведением, а не за счет увеличения давления психической энергии. Поэтому необходимости во фрейдовском понятии «Trieb» ((нем.) — влечение. — Примеч. пер.), столь неудачно переведенном как «инстинкт», нет, а вместе с ним, разумеется, и в самом «экономическом» подходе.

О достоинствах научной теории нужно судить по тому кругу явлений, который она охватывает, по внутренней согласованности ее структуры, по точности прогнозов, которые она может делать, и осуществимости их проверки. Думаем, что теорию нового типа можно высоко оценить по всем этим критериям. В частности, на основе предложенных понятий и методов наблюдения и эксперимента, разработанных в этологии и сравнительной психологии, теперь есть возможность создать серьезную перспективную программу исследования развития социальных реакций человека, начиная с периода младенчества и далее. Таким образом, можно составить перечень систем управления поведением, участвующих в инстинктивных формах поведения человека, и установить, как происходит развитие каждой из них. Можно изучить каждую систему и выявить характер условий, которые активизируют и прекращают ее действие, а кроме того, установить причины, по которым у некоторых индивидов системы активизируются и тормозятся под влиянием необычных объектов. Можно также исследовать условия, ведущие к аномальным по силе проявлениям определенного поведения, — слишком сильным или слишком слабым, а также условия, ведущие к сохранению такого состояния. Кроме того, большой интерес для изучения представляют конфликты, возникающие, когда две (или более) несовместимые системы активизируются одновременно, а также способы урегулирования конфликта. Наконец, особый интерес представляет исследование сензитивных периодов, на протяжении которых и развиваются процессы регулирования конфликтов, а также изучение условий, в силу которых один тип регулирования у индивида становится преобладающим.

Даже этот краткий набросок показывает обширность программы. Клиницисты оценят ее иначе, так же, как по-иному воспримут ее отношение к традиционному методу исследования, когда ранние стадии развития реконструируются на основе изучения более поздних стадий. Однако поскольку плоды этого нового подхода еще только начинают появляться, очевидно, что преждевременно питаться судить о его возможной ценности. Для многих этот подход несет с собой надежду на то, что с введением в исследование ран? него эмоционального развития более точных понятий и более строгих методов начнется период, когда мы будем располагать достаточным количеством надежных данных, в свете которых можно будет; оценить положения альтернативных теорий.