Бриде спросил у прохожего, где находился отель "Иностранец". Ночь была безлунной. Звезд было столько, что Бриде поначалу показалось, что небо закрыл туман. Только через какое-то мгновение он осознал, что небо, напротив, было чистым, а этим туманом были сами звезды. Временами он оборачивался, все не веря, что за ним не следили. Лампочные гирлянды сверкали на деревьях. Его радость почувствовать себя свободным была между тем половинчатой. Он спрашивал себя, как случилось, что его жена приехала в Виши и что этой малости оказалось достаточным, чтобы его отпустили. Это было странно. Он подумал о Соссье. Тот сказал ему снова прийти на следующий день. Стало быть, все происходило немного так, словно с появлением поручителя отпадала необходимость беспокоиться о его персоне, словно Иоланда предоставила полную гарантию, послужила в некотором смысле залогом, и, одновременно, словно, отпуская хватку, позволяя ему снова вкусить радость жизни, полиция рассчитывала с большей легкостью вытянуть из него то, что ей хотелось. Ибо все равно было странным, что в половине одиннадцатого вечера, тогда, когда уже было решено оставить его ночевать в участке, решение вдруг изменилось. Конечно, ни запоздалые угрызения совести, ни неожиданное обнаружение факта, доказывающего его невиновность, не объясняли подобного жеста. Не стали бы беспокоиться из-за подобного пустяка. Наверняка сочли бы, что можно было повременить до завтра. Все это было очень необычно. Очевидно, Иоланда защитила его. Но что она могла представить в качестве оправдания, и чем могли убедить ее доказательства?

Продолжая идти, Бриде боялся все больше и больше, что его жена допустила очередную оплошность, что она неуклюже защитила его, что сделала себя заложницей собственной законопослушности, что усугубила его положение, заставляя арестовать и себя, как его сообщницу. Она была способна, при ее-то легкомыслии, с ее привычкой верить, что никто не проверял того, что она говорила, дать несуществующие доказательства преданности своего мужа Маршалу. И завтра утром все рухнет. Будет выглядеть, будто он хотел обмануть полицию, что это он подучил свою жену.

Так думал Бриде, когда добрался до отеля. Нет, это было невозможно. Он знал Иоланду. Она всегда была гитлеристкой, это правда. Она часто говорила перед войной: "Кого бы нам надо, так это Гитлера". Но она не была дурой. Она прекрасно знала, что Петен – это не Гитлер. Кроме того, тот был слишком стар.

Иоланда была в постели. С большой заботой были сложены ее вещи. Она сидела, опершись о подушку. У изголовья горела лампа.

– Как я рада тебя видеть! – воскликнула она, как только Бриде вошел в комнату.

Она не встала с постели, но приподнялась, чтобы обнять мужа. Затем она упала на спину, словно теперь, когда Бриде был здесь, она могла не беспокоиться. Она так перепугалась… Ей пообещали освободить ее мужа этим же вечером, но она боялась, до тех пор, пока он не вернулся, что они не сдержат своего обещания. Она провела два ужасных часа, но больше не нужно было думать об этом, потому что все закончилось, потому что он был здесь… О, как она счастлива!

– Я совершенно не понимаю, что произошло, – сказал Бриде.

– Нечего и понимать, – сказала Иоланда.

– Как ты очутилась здесь? Что произошло? – спросил Бриде.

– Я тебе уже говорила. Мне позвонил Утенин.

– Зачем?

– Я объясню тебе это, милый. Сейчас, дай мне побыть счастливой. Представь себя на моем месте. Разве ты недоволен? Все улажено, милый.

Бриде сел в кресло. Радость его жены нисколько не успокаивала его. Его отношения с полицией зашли уже слишком далеко, чтобы их недоверие рассеялось от одного простого заверения Иоланды. Ему было необходимо знать. Он полагал, что на данный момент ничего не изменилось. За благодушием полиции что-то скрывалось. Иоланду обманули. Ею воспользовались. И эта святая простота так и не хотела рассказать толком, что произошло! Да, не было никаких сомнений, теперь он знал это точно, они воспользовались ею. Это было как раз в их стиле. Когда они не могли изобличить человека, они шли окольными путями, через людей, которые были тому дороги. Это известный прием. Должно быть, они держались очень почтительно с Иоландой. Это верный способ завоевать женщину. За всем этим скрывалась ловушка. Его пихнули в объятия Иоланды. Если это не даст своего результата, то завтра, на рассвете, их арестуют обоих.

– Послушай меня, Иоланда, – сказал Бриде спокойно. – Ты расскажешь мне точно, во всех деталях, что произошло.

– Прямо сейчас? Уже? Ты не хочешь присесть на кровать, ко мне?

– Да, прямо сейчас.

– Я расскажу тебе. Ты увидишь, это очень просто.

– Нет, нет, ничего мне не говори. Отвечай на мои вопросы. Когда Утенин тебе позвонил?

– Сегодня, утром, в одиннадцать. Меня не было. Он перезвонил в двенадцать. Так получилось, что на этот раз он меня застал.

– Что именно он сказал?

– Он сказал, что непременно хотел видеть меня по твоему вопросу, что я должна была немедленно явиться. Я сразу подумала, что ты выкинул какую-нибудь глупость. Я села на поезд.

– И ты видела Утенина?

– Да, он принял меня очень любезно. Некий мсье Соссье и другой господин, которого мне не представили, тоже были там. Я была взволнована. Было из-за чего. Они это заметили. Они ободрили меня. Они объяснили мне, что лично они знают, что ты ничего не сделал, но ты попал в дурную историю. Они попросили меня честно рассказать все, что я знала о твоих отношениях с Басонном. Я им и рассказала.

– Что ты им сказала?

– Правду…

– Какую правду?

– Я сказала им, что ты хотел только получить у Бассона визу. Они спросили меня, знала ли я, что ты хотел делать в Африке. Я им ответила, что ты хотел служить Маршалу. Они так непосредственно рассмеялись, что я поняла, что они похитрее тебя. Никто не попался на твой розыгрыш. Все поняли, что ты хочешь примкнуть к Голлю. "Пусть ваш муж будет коммунистом, – сказал мне Утенин, – евреем, голлистом, франкмасоном, или всеми одновременно, – тут ничего не поделаешь. Но пусть он не принимает нас за идиотов…"

– Что ты ему ответила?

– А что бы ты хотел, чтобы я ответила? Я ничего не могла ответить. Я просто повторила, что относительно Бассона, ты не знал, что он был связан с Голлем. Они спросили меня, держишь ли ты меня в курсе своих действий. Я им ответила: "Поверьте мне, Бассон слишком умен, чтобы открыться такому человеку, как мой муж. Вы сами говорите, что все знают, зачем приехал в Виши мой муж. И чтобы такого человека Бассон сделал своим сообщником!" Они поинтересовались, не заметила ли я чего-либо странного в твоем поведении. Я им ответила: "Совершенно ничего. Мой муж хотел только одного: визу".

– Короче, ты им сказала, что я хотел примкнуть к Голлю.

– Я им этого не говорила. Им было об этом известно откуда-то еще. Тут уж я ничего не могу поделать. Если винить кого-нибудь, то самого себя. Им это так хорошо известно, что Утенин мне заметил следующее: "Мы хотели выдворить Бриде из Виши, но он так забавен…"

– Ничего-то им не было известно, – закричал Бриде, – а теперь, из-за тебя, они знают.

– Я ничего им не сказала.

– Ты даже не изобразила удивления.

– Меня приняли бы за дуру.

– А теперь я влип в историю, – закричал Бриде еще громче.

– Наоборот все уладилось. Доказательство – тебя отпустили. Ничего другого не оставалось, как говорить с ними начистоту. И главное, не следовало их пытаться обмануть. Если бы я стала хитрить, они не выпустили бы нас ни того, ни другого. Людей не обманешь, милый. Слова ничего не прячут. Так же, как ты знаешь, что думает Соссье, Соссье знает, что думаешь ты. Им понравилась то, как я говорила. Они поняли, что ты, по сути, неопасен.

Бриде зашагал взад-вперед по комнате. Он был вне себя.

– Итак, отныне, официально, – крикнул он, – я голлист. Отныне – голлист. Недолго же это продлится! Можешь считать, что ты хорошо поработала. Но нужно же было рассердиться, Иоланда…

– Все знают правду, я тебе повторяю.

– Никто ничего не знает… Уж будь спокойна, если бы что-либо было известно, то так бы не церемонились.

– В конце концов, я была не так уж неуклюжа, потому что, благодаря мне, ты здесь.

– До завтрашнего утра. Они придут завтра утром, я уверен, ты их не знаешь.

– Ты ошибаешься, милый. Ты вечно принимаешь людей за идиотов. Послушай, эти люди не глупее тебя. Они знают, кто ты такой, и даже не держат на тебя зла за это. Будь они голлисты, я была бы за тебя менее спокойна.

Бриде чуть было не взорвался. Но он вдруг понял, что все их споры были напрасны. Что сделано, то сделано. Иоланде показалось, что у Бриде поднялось настроение.

– Завтра, – сказала она, – мы вместе навестим мсье Соссье.

– Навестим… Ох… Ох… Это ты называешь навестить. Нам не придется себя утруждать. Скорее, это они нас навестят.

– Не говори глупости. Когда ты успокоишься, ты поймешь. Ты увидишь, этот мсье Соссье – любезнейший человек.

– О! Мне это известно.

Бриде рассмеялся. Его ситуация представилась ему вдруг с неожиданной стороны. Приезд его жены сделал из него просто идиота. Все происходило, словно взгляды, которые он мог высказать, как бы разрушительны они ни были, были безобидны, словно он был какой-нибудь дурачок, действительно голлист, но голлист по причуде. Достаточно было его немного одернуть, припугнуть, чтобы он снова стал на правильный путь.

– По сути, ты выставила меня просто кретином, – сказал он, продолжая смеяться.

Иоланда рассердилась.

– Как ты можешь говорить мне такое?

– Да, убогий бедолага, который вбил себе в голову, что он голлист, потому что послушал разок "Радио Лондон".

– А если даже и так, тебе-то что с того?

Бриде не ответил. Было ясно, что Иоланда не понимала, что за жалкой наружностью человека мог стоять идеал гораздо более возвышенный.

– Ты же пытался сойти за приверженца Петена. Что тебе стоит изобразить идиота? Единственно, что важно, так это выпутаться из этой скверной истории, в которую ты попал.

– Если бы только это, – сказал он, – то тогда ничего.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что мы можем быть просто счастливы, ты и я, если завтра утром нас обоих не арестуют. Уж поверь мне, нельзя доверять этим типам. Это немцы, ты понимаешь. Они еще более немцы, чем сами немцы.

– Не говори так, милый. Ты не знаешь, что они думают.

– Я не знаю, что они думают, но я знаю, что они делают. Но ладно, не будем говорить об этом, что сделано, то сделано.

Бриде приблизился к кровати и взял жену за руки. Он долго смотрел ей в глаза. Она не любила этого. Ей было не занимать смелости, но по какой-то физической слабости, когда на нее так смотрели, она каждый раз опускала глаза, и когда подымала их снова, то было заметно, что она стыдилась своей слабости.

– Послушай меня, Иоланда.

– Я тебя слушаю, милый, – сказала она, пользуясь случаем отвести глаза.

– Соссье просил меня вернуться. Тебя он тоже попросил. А мы не пойдем. Я уверен, что если я вернусь, меня больше не выпустят. Они захотели схитрить. Они меня выпустили. Я воспользуюсь этим, и буду еще хитрее их.

– Ты не можешь так поступить, – сказала Иоланда.

Бриде продолжил, словно не услышав.

– Завтра утром мы сядем на поезд. Мы поедем в Лион, а оттуда в Париж. Там все-таки другие люди. Там, на месте, я найду, как мне уехать в Англию. Я был идиотом, но не в том смысле, в котором ты думаешь. Я был идиотом, что мог подумать, что Национальная революция – это только прикрытие.

– Успокойся, милый, – сказала Иоланда, которая не любила, когда ее муж говорил о себе с подобным небрежением.

– В Париже, я найду французов, других французов, понимающих французов. Опять же, там – немцы. Там, по крайней мере, французы будут солидарны между собой.

– Я согласна, – сказала Иоланда, – мы поедем. Но мы не успеем собраться к завтрашнему утру. Хоть один раз, давай будем действовать с умом. Воспользуемся их расположением. Все же тебе будет спокойней, если ты сделаешь то, о чем они просят. Они не будут больше в нас сомневаться. И у тебя, впоследствии, будет больше шансов преуспеть в том, что ты собираешься сделать.

– Говори не так громко, – сказал Бриде.

Иоланда с удивлением посмотрела на мужа.

– Ты с ума сошел. Не думаешь же ты в самом деле, что они и здесь следят за нами.

– Я тебе говорю, не так громко.

Они помолчали, потом Иоланда сказала:

– Мы пойдем к Соссье вместе.

Бриде не ответил. Он думал о другом. Наконец, он пробормотал:

– Теперь я понял. Мне просто не хватило смелости. Я не захотел рисковать. Я хотел, чтобы у меня все было в порядке, документы, официальная командировка. Вот в чем моя ошибка. Когда ты по-настоящему хочешь что-то сделать, не следует бояться опасности. В особенности, не следует ни у кого ничего просить. Нужно рассчитывать только на себя. Я понял. Виши мне преподал урок. Итак, мы договорились, не так ли? Завтра мы едем в Лион. Оттуда – в Париж. В Париже-то я найду, как добраться до побережья и переправиться в Англию. Это будет опасней, но достойней.

Иоланда встала с постели. Она накинула пальто и туфли, чтобы не ходить босиком по этой чужой комнате.

– Я не могу тебе помешать, милый. Но я нахожу неразумным с твоей стороны постоянно проявлять нетерпение. Ты ждешь три недели, и в последний день, в момент, когда все вот-вот уладится, ты действуешь, как тебе взбрело в голову. К чему это приведет? Они всполошатся. Они решили оставить тебя в покое. Они подумают, что ты испугался. Они решат: если ты боишься, значит, ты виноват. Они будут тебя разыскивать. Я тебя предупреждаю, они будут тебя искать. Словом, поступай, как знаешь, милый.

На лице Иоланды отобразилась усталость. Решительно, ее муж был неисправим. Он был упрям. Он не замечал тех преимуществ, которые ему давала внешнее покорство. Как всегда, он был независим и горд.

– Для тебя это добром не кончится, я тебя предупредила, – сказала она.