Все пошло скверно с самого начала.

Рубка «Гекаты» оказалась не совсем такой, как в виртуальном пространстве. Разница небольшая, но значительная.

Педали, например, которым управлялись толкатели и плавники этой акулы, располагались на пару сантиметров ниже, и это было не слишком удобно. Мне приходилось вытягивать носки, чтобы обеспечить более плотный контакт с педалями. А в сапогах Франкенштейна, которые мне приходилось носить, при подобных попытках судороги неизбежны. Или вывих голени. Или и то и другое.

Панель была в точности такой же, слава Богу, но не настолько чувствительной. Все-таки виртуальность дает идеальный облик предметов, а в жизни они оказываются не настолько простыми. Проводя проверку систем, я взмок, несмотря на термоскафандр. Мне показалось, что есть небольшое запаздывание в управлении. Незначительное, но раздражающее.

Вот в шлеме прозвучал голос Фукса:

- Сейчас начинаем контрольный отсчет. Время старта минус две минуты. Есть проблемы?

- Нет, капитан,- развязно ответил я.- Все в ажуре. Он уловил в моем голосе колебание, неуверенность или

растерянность. Что-то ему не понравилось в моем голосе.

- В самом деле? Что там у тебя?

Запуск должен проходить в автоматическом режиме, так что некогда было ковыряться с приборами и устраивать дополнительную проверку.

- Ничего, не обращайте внимания. К старту готов. Капитан молчал. Потом раздался голос робота:

- Старт минус одна минута. Программа запуска приведена в действие.

- К запуску готов,- ответил я.

- Время старта минус пятьдесят секунд. Внутренние двигатели включены.

Я услышал шум насосов. Панель инструментов замерцала до рези в глазах, затем огоньки погасли. Я знал, что охлаждающая система термоскафандра работает, и все равно обливался потом. Под шлемом гудел маленький вентилятор, но и он не мог отбросить со лба прилипшую ко лбу прядь волос. Нервы. Просто нервы - и все.

- Время старта минус тридцать секунд. Люк воздушного шлюза пошел на раскрытие.

Сквозь толстую броню «Гекаты» и прочную изоляцию моего скафандра прошла дрожь. Со скрежетом отодвинулся люк. С моей позиции, лежа на животе в остроконечном носу «Гекаты», я видел толстое кварцевое стекло, вмонтированное в пол рубки, прямо под панелью инструментов. И это все, что я мог видеть сквозь амбразуру шлема, скорее, напоминавшего маску для сварочных работ. Я невольно вспомнил о шлемах, которые мы применяли на орбите планеты во время перехода,- прозрачные пузыри с обзором на все триста шестьдесят градусов и с возможностью посмотреть вверх. А тут приходилось изо всех сил вращать головой и вытягивать шею, чтобы хоть что-то разглядеть сквозь дурацкую маску термоскафандра!

А там впереди лежала мрачная, не предвещавшая ничего хорошего, раскаленная Венера. Чужой враждебный мир, не принимающий земные формы существования, ад Солнечной системы, названный именем древней богини любви. «Кстати,- пронеслось у меня в голове,- Афродита - греческая богиня любви наверняка была африканкой, просто до нас не дошли ее ранние изображения». Наверное, мысли о негритянке навеяла нарастающая жара.

Я чувствовал, как закипающая лава, словно море огня, понемногу подбирается ко мне, хотя знал, что это не более чем игра воображения - до поверхности оставлось еще несколько километров, и все же я чувствовал, как меня овевает жаркое дыхание планеты.

Я смотрел на раскаленные камни, слушая отсчет автомата:

- Три… два… один… пуск,- произнес бесстрастный голос компьютера.

С грохотом, от которого замерло сердце, кронштейны разошлись и «Геката» выскользнула на волю. Я почувствовал, как падаю в плотном недвижном воздухе Венеры. Я замер от ужаса, и желудок мой немедленно подкатился к горлу. Самому себе я напоминал человека, вошедшего в лифт, где нет кабины: передо мной распахнулась пропасть, на дне которой пылало горнило. Я падал медленно, точно в кошмарном бреду.

В наушниках затрещал голос Фукса, искаженный магнитными и температурными помехами:

- Брошенный вниз головой, точно поток огня из эфирного неба, серно чадя и сгорая, вниз он летел в бездонную пропасть…

И он смеялся. Смеялся!

Дикий смех капитана вырвал меня из паралича, из состояния ступора, овладевшего мною. Я надавил на педали, пальцы мои нашли нужные кнопки на панели управления, и я стал постепенно выравнивать «Гекату» и планировать вниз.

- Нос повыше,- приказал Фукс, должно быть, наблюдавший за мной с мостика.- Да не опускай. Тут нырять не надо. Держи скорость, и все пойдет нормально.

- Хорошо,- отозвался я, яростно нажимая на педали и активно рыская носом «Гекаты» во все стороны.

- Сорвешь управление! - крикнул капитан так, что зазвенело в ушах.

Я отчаянно пытался совладать с кнопками и педалями, чтобы судно шло ровно. Однако реагировали они совсем не так, как в «виртуалке». Я вспомнил, как первый раз ездил верхом - и мне совершенно не пригодились навыки езды на автомобиле. Лошадь не отвечала автоматически на мои попытки управлять ею.

- Я же не могу прийти тебе на помощь,- проворчал Фукс.

Постепенно я освоился с управлением, и машина начала слушаться. Как только первая судорога, какая бывает у неопытного пловца, которого столкнули с вышки бассейна в воду, прошла, я обратил внимание и на остальные приборы. Они привели меня в ужас. Одного взгляда на индикатор курса хватило, чтобы понять, что я отклонился от заданной скорости и направления. Нос машины никак не хотел опускаться под заданным углом, как я ни пинал педаль с закрылками-плавниками.

Согласно плану, я должен был снижаться спирально, описывая круги над местом катастрофы, где, по нашим расчетам, залегали останки «Фосфороса». В то же время Фукс удерживал «Люцифер» на высоте трех километров в этой же зоне. Я просканировал зону аварии с помощью всех приборов, которые были на «Гекате», а здесь был представлен их широкий спектр: радар, инфракрасное излучение и оптические сенсоры. Инфракрасные лучи или волны оказались практически бесполезны, поскольку все сигналы заглушала грандиозная температура у поверхности.

Теория Гринбаума о сдвиге геологических плит вновь предстала передо мной, как нечто неизбежное. Неужели старик прав, даже пророчески прав: что, если Венера решила перевернуть свои пласты именно в такой день, когда я собрался опуститься на ее поверхность? Вот уже какой-то вулкан извергался в радиусе тысячи километров отсюда. Что, если и здесь начнется что-либо подобное и магма прорвется из-под земли? Вырвется из лона Венеры? Что, если все вокруг зальет расплавленный камень и порода и хлынувший из трещин металл навечно скроют все, что лежало когда-то на поверхности планеты? Тот же закон Мерфи, в применении к планетологии: «Если на планету опускается планетолог, то там непременно должно произойти землетрясение». Через пятьсот миллионов лет томительного ожидания планета должна взорваться именно в момент моей высадки. Закон П. О'Длости - известного ирландского ученого. Естественно, меня ждет судьба цыпленка в грильбаре - я поджарюсь в минуту, и даже «Люцифер» не успеет уйти.

«Этого не будет,- строго внушил я себе.- Потому что это просто невозможно. Заруби себе на носу. Выброси из головы. Ты можешь сколько угодно мечтать об этом, но этого не случится - жизнь планеты протекает в несоизмеримых с человеческим существованием масштабах. Словно комар сел на лоб человека именно в тот момент, когда в человека послали пулю. Мы и планеты живем по разным часам»,- напомнил я себе. Не может мне так повезти - сойти на планету именно в момент катаклизма, который случается раз в миллионы лет. Такого просто не бывает.

Однако мятежное «а если?» порхало надо мной, как перышко из подушки беспечного лентяя, и щекотало ноздри, не давая встревоженному сознанию мирно успокоиться. И все это, само собой, отражалось на моем управлении кораблем.

Я вспомнил суровый взор Гринбаума, его хмурую физиономию, похожую на портрет Эйнштейна в старости, когда он признавал, что практически нет ни шанса, чтобы катаклизм произошел именно в момент высадки. Для меня это, по иронии судьбы, могло быть редкостной удачей, по сравнению с которой поставить все состояние на «зеро» на рулетке и выиграть - просто детские забавы. Я поставил все на эту экспедицию, как и Фукс. И выигрыш оказался пропорционален нашим усилиям и затратам. Но более редкостная удача могла перечеркнуть все, чтобы сделать нас самыми «везучими» людьми в мировой истории.

Разве что если…

А если и в самом деле предположить реакцию Венеры на первое вторжение человека?

Отдает чудом, но тем не менее забавно.

А почему бы и нет?

Впрочем, сейчас мне было не до этих вопросов, ежесекундно вспыхивающих в мозгу.

- Держись курса! - услышал я с мостика в шлемофоне зычный голос капитана.

Я пытался, но недостаточно проворно, чтобы избежать его гнева, Скрежеща зубами, я жал пальцами на клавиши, ощущая себя ребенком, который пытается уложить кубики в «Тетрисе», а не астронавтом, опускающимся на поверхность Венеры.

- Где твое изображение? - спросил Фукс в нетерпении.

- Уже отправлено,- энергично отвечал я в духе старых фильмов об астронавтах.

Я вывел картинку на экран, прямо передо мной. Теперь я и сам увидел, отчего был так недоволен Фукс: впереди не было ничего, кроме голых скал. Раскаленных, разумеется, но это не грело душу. Экран должен был показывать осколки, место катастрофы…

Постепенно я освоился с «Гекатой» и вывел корабль на верный курс. Я еще не пользовался толкателями, мне просто не пришлось ими воспользоваться, в них не было нужды до поры до времени, пока не придется подниматься с поверхности, так что я поставил тяжелые башмаки, один на другой, чтобы легче нажимать педаль управления закрылками-плавниками. У меня уже начинали ныть икры, их сводило судорогой так, что порой хотелось взвыть. Но я держался. Все еще было впереди: и настоящая боль, и настоящая жара.

Да, это и в самом деле напоминало укрощение мустанга. «Геката» казалась строптивой лошадкой, и мне приходилось учиться управлять ею, несмотря на ее норов. Какими бы ни были неповоротливыми движения, мало-помалу я смог навести сенсоры на следы кораблекрушения. То, что я делал, оговорюсь, полетом назвать нельзя. Это напоминало медленное скольжение субмарины ко дну океана.

Сначала толком ничего нельзя было разглядеть. Все заслоняла лежавшая сверху покореженная газовая емкость «Фосфороса». Был виден только самый кончик гондолы, торчавший из-под груды металла. Гигантские проеденные насквозь секции походили на картонную коробку, в которой хранилась шляпка, изъеденная молью. Очевидно, они задержались там, в облаках, дольше, чем «Гесперос», что и привело к самым плачевным последствиям.

Спустившись ниже, я увидел на гондоле эти до боли знакомые полосы - следы нападения заоблачных паразитов. Значит, дело не в диверсии. Они так же, как и мы, до последнего момента не знали о существовании «жуков». Аэробактерии растерзали корабль моего брата буквально на лету.

Затем я заметил нечто странное. Кривые линии, пересекавшие обломки, напоминавшие следы бечевки на увязанном в багаж пакете. Интересно, что бы это могло быть? Судя по чертежам и снимкам «Фосфороса», такого там быть не могло.

Забавно.

- Сужаем круги,- распорядился Фукс.- Локализуйся в области обломков.

- Как раз это я и пытаюсь сделать,- раздраженно отвечал я.

- Не пытайся, а делай! - был ответ.

- Вы можете сменить меня, капитан, если вам не нравится мое вождение,- огрызнулся я.

Он промолчал.

По мере снижения видимость не улучшалась. Никаких новых деталей разглядеть не удалось. Воздух казался зыбким, как марево, от высокой температуры внизу. К тому же давление атмосферы было таким сильным, что мне казалось, я смотрю сквозь линзу океанических глубин. Все казалось выпуклым, изогнутым, обманчиво близким. Того и гляди выплывет какое-нибудь чудовище и поведет из стороны в сторону рыбьей зубастой головой.

Вскоре я все же понял, что передо мной передняя секция гондолы. Она лопнула, как пережаренная колбаса, обнажив развороченные внутренности. Всюду виднелись зловещие следы аэробактерий, как пятна гари. Но внутренности выглядели странно пустыми.

Внезапный призрак надежды посетил меня, когда я увидел, что отсек со спасательными капсулами пуст. Неужели Алексу удалось выбраться?

Может быть, он успел достичь орбиты, катапультировавшись?

Затем я сообразил, что никакой разницы, в общем-то, не было: ведь со времени гибели «Фосфороса» прошло уже три года. Он все равно не смог бы выжить на орбите. К тому же никаких сообщений с маяка спасательной капсулы не поступало, и радиосообщений тоже.

И тут вопрос отпал сам собой: я увидел капсулу. Она откатилась на несколько десятков метров и остановилась у раскаленной скалы размером с пригородный особняк.

Еще я заметил все те же странные линии, пересекавшие скалу, а от нее переходившие и на спасательную капсулу. Они были слишком длинными и прямыми, чтобы походить на трещины, полученные от падения. И рисунок у них оказался совсем другой.

- Что это за линии? - спросил Фукс.

- Хотел бы и я знать,- откликнулся я.

- Похоже, они отходят от места падения спасательной капсулы.

- Или, напротив, сходятся к нему,- выдвинул я противоположную идею.

- Концентрические трещины от удара? - задумчиво пробормотал Фукс, и я представил, как он сейчас за командным пультом скребет щетинистый подбородок.

- Но их еще больше на сплющенной газовой емкости,- продолжал я.

- Значит, это не трещины.

- Совершенно верно,- ответил я.- Но что тогда?

- Надо искать.

- Верно.

- Мы сжигаем уйму горючего, вися над тобой,- продолжал капитан. Замечание вполне в духе Фукса - он говорил, как хамоватый таксист, которого попросили подождать на углу.

- Через несколько минут сажусь,- объявил я, тем временем пытаясь решить, как получше завести «Гекату» между обломками корабля и спасательной капсулой.

- Сначала проверь капсулу,- говорил Фукс, словно читая мои мысли.- Тогда можно будет подняться и переместиться к гондоле. Цонял? Слышишь меня? К гондоле!

- Хорошо,- отозвался я, вскользь обратив внимание, что уже давно не называю его ни «сэром», ни «капитаном». Не значит ли это, что мы на равных, перешли, так сказать, в иную область отношений: из общественно-социальных в семейно-бытовые? «Пап, ты сколько мне должен за экспедицию? Давай, по-справеддивости, половину!» - «Успокойся, сынок, я тебе ничего не должен». Пиф-паф - и нету Коротышки Хамфриса, безвестного космического героя, сына двух отцов и круглого сироты, награжденного за отвагу пулей в лоб.

Забавные у нас складывались взаимоотношения. Папочка-головорез и сынок-предатель. Перебежчик из вражьего стана. И тут что-то сверкнуло. Я заметил это краешком глаза.

- Что это было? - всполошился Фукс.

- Где?

- Там. Свет.

Мы разговаривали короткими рублеными фразами, как в детской игре «Телеграф».

Я поискал глазами на контрольной панели, сквозь узкий экран обзора. Все вроде бы работало нормально.

- Откуда свет?

- С горизонта,- в голосе Фукса чувствовалась неуверенность.- С востока.

Пытаясь вспомнить, с какой стороны здесь восток, я посмотрел в переднее стекло обзора. Далеко за горизонтом и в самом деле появилось сияние, пробивавшееся сквозь желто-серые пороховые облака. Оно пульсировало, подрагивало, временами прорываясь сквозь облака ярким светом.

- Восход? - предположил я.

- Слишком рано,- фыркнул Фукс.- И потом, здесь Солнце встает с запада.

«Правильно,- вспомнил я.- Так что же означает свет на востоке?»

- Погоди,- сказал Фукс.- У нас тут сообщение с «Третьена» .

«Что им послали с «Третьена?»- ломал я голову. «Преду преждение»,- тут же ответила вторая половинка мозга. И о чем же предупреждение?

Ответ пришел в считанные мгновения.

Голос Фукса прорвался в наушники, как шторм сквозь плотину:

- Еще одно извержение вулкана.

- Еще одно?

- Беспокоиться нечего. Нет повода для лишнего напряжения. Ситуация под контролем,- говорил Фукс, как будто он был министр землетрясений.- Оно за четыреста километров отсюда.

Мне сразу вспомнилось, как в детстве я хотел пойти в магазин за конфетами, находясь в гостях у тетушки, в одной деревне. «Тебе оно надо? - ответила она.- Оно же за четыреста километров отсюда».

Я сглотнул ком в горле и попытался отогнать от себя всякие мысли о Гринбауме с его теорией. Этот венерианский

кочегар мне положительно надоел. Я так и видел перед собой его вожделеющее старческое лицо. С каким сладострастием он мне рассказывал о взломе коры Венеры, как будто раздевал ее собственными руками. Вот он бы точно порадовался встретить здесь салют, знаменующий конец планеты. Для него это был бы самый желанный конец. Но не для меня. Хорошо, если это второй вулканический взрыв за полбиллиона лет.

А он тем временем будет получать от нас только данные, этот регистратор вулканов.

Если мы раньше не поджаримся на одном из них.