- Жизнь - это благо,- проскрипел профессор Гринбаум. - Но я слишком стар, чтобы им воспользоваться.

Я еще никогда не встречался с таким ветхим стариком с глазу на глаз. Конечно, старики, вероятно, еще встречаются среди бедноты, но в обществе, где каждый может воспользоваться омолодительной терапией и хирургией при достижении почтенного возраста, никто больше не старился.

Однако Дэниель Гаскел Гринбаум был стар. Его кожу покрывали настоящие морщины и пигментные пятна. Он весь ссутулился и выглядел так, словно находился при последнем издыхании. Непонятно, как он еще стоял на ногах и двигался. Казалось, тронь его пальцем, и он рассыплется. На деле рукопожатие Гринбаума оказалось достаточно крепким и энергичным, несмотря на мешки под глазами и обвисшие складки кожи на щеках. Последнее придавало его образу что-то от бульдога.

Микки предупредила меня насчет его внешности, так что Гринбаума я узнал бы даже в толпе. Мишель Кокрейн считалась одной из его многочисленных последователей. Теперь, уже получив профессорскую степень, она по-прежнему истово поклонялась Гринбауму, точно какому-то ученому божеству, в которое верят все эти аспиранты, кандидаты и членкоры. Она называла старика величайшим ученым-планетологом в Солнечной системе. При этом неизменно добавляя: «из ныне живущих». «Что бы это значило? - подумал я, впервые услышав такие слова.- Неужели каждому из планетологов, как и каждой планете, уготовано одряхлеть, подобно Гринбауму?» Позже я понял: в этих словах Микки заключался священный трепет осознания, что она видит перед собой живое божество, человека, о котором, родись она чуть позже, она могла бы только читать на страницах научных альманахов. Если, конечно, можно назвать «живущим» измученное астмой и артритом, еле ковыляющее существо. Гринбаум наотрез отказывался от омолодительных процедур. Наверное, причина всему - религия. Или обыкновенное упрямство. Он был из тех, кто свято верит, что возраст и смерть - вещи неизбежные, и не подобает человеческому существу уходить от них, используя всякие научные хитрости.

Последний из могикан, в своем роде. Большой оригинал - вот и все, что могу добавить от себя. Такое он произвел на меня впечатление при первой встрече.

- Он мужественный человек и собственной жизнью доказывает свои научные принципы,- рассказывала мне Микки несколько лет назад.- Он не боится ни смерти, ни старости.

- А меня, честно говоря, пугает такая перспектива,- шутливо поежился я.- Смерть от одряхления организма… Бр-р! Смерть от старости!

Микки не обратила внимания на мое замечание. И все же я знал, что она непременно пройдет теломеризационные процедуры, как только достигнет определенного возраста. Так делали все…

Гринбаум считался ведущим мировым авторитетом в вопросах, касающихся Венеры, и Микки упросила старика встретиться со мной. Я согласился не задумываясь. Вскоре я узнал, что она устроила мне встречу в Вашингтоне не только со скрипящим профессором Гринбаумом, но и с каким-то бюрократом из космического агентства по имени Франклин Абдула.

Отец немедленно раструбил новость о том, что его второй сын - то есть я - отправляется на розыски останков Алекса, которые собирается поднять с поверхности планеты. Как родитель, гордящийся своим чадом, он уверил репортеров, что, если я вернусь обратно с телом Алекса, я получу десять биллионов вознаграждения. И я тут же стал знаменитостью.

Слава имеет свои преимущества, как мне многократно доводилось слышать, но мне еще только предстояло узнать, в чем они состоят. Каждый ученый, искатель приключений или первопроходец, жаждущий славы, или просто человек, больной на голову, в системе Земля-Луна, в пределах планеты и ее спутника, вдруг воспылал желанием присоединиться ко мне в экспедиции на Венеру. Каждый религиозный фанатик настаивал, что его миссия, цель и предназначение в жизни состоит в том, чтобы разделить мою участь. Я для них стал представителем Бога, пророком, который должен был доставить их на Венеру.

Само собой, я пригласил несколько самых близких друзей присоединиться ко мне в моем вояже. Артисты, писатели, режиссеры, они могли бы написать историю экспедиции и заодно составить неплохую компанию, куда лучшую, чем затурканные ученые и фанатики с дикими глазами.

Затем Микки позвонила мне из своего офиса в Калифорнии, и я был приглашен на встречу с Гринбаумом, куда отправился, даже не задумываясь о последствиях.

По настоянию Абдулы встреча состоялась в штаб-квартире космического агентства, то есть в ее главке, управлении. В ГУпКА, заплесневелом, жутко древнем здании, в самых трущобах Вашингтона. Мы сидели в конференц-зале без окон, со слепыми стенами, куда, наверное, даже не были вмонтированы экраны. Единственными предметами мебели оказались покореженный металлический стол в царапинах и четыре невероятно неудобных стула с прямыми спинками, на которых не то что сидеть, а падать неудобно. Стены украшали, если можно так сказать, выцветшие фотографии запусков древних ракет. Говоря «древних», я имею в виду, что некоторые из них были сделаны в прошлом веке, если не раньше.

До этого дня я никогда не видел Микки в лицо и не встречался. Мы общались с помощью электроники, обыкновенно посредством интерактивной виртуальной реальности. Впервые мы встретились интерактивно несколько лет назад, когда я заинтересовался исследованиями Алекса. Тогда мой брат нанял Микки для моего обучения и воспитания. Мы работали совместно каждую неделю в «чатах» виртуальной реальности: она - находясь в своем офисе в Кальтехе, я - в Коннектикуте, а затем - на Майорке. Вместе мы скитались по Марсу, по лунам Юпитера и Сатурна, по астероидам… и даже по Венере.

Увидеть ее во плоти, вот так, перед собой - невероятно. Я испытал небольшое потрясение. Я не сказал бы, что я был сбит с панталыку, выбит из колеи и все такое прочее. Однако я чувствовал себя не в своей тарелке, не знал, куда деться, опускал взгляд, не мог попасть руками в карманы брюк. Во время наших виртуальных свиданий Микки, очевидно, использовала свой более моложавый образ, которому к тому же было значительно добавлено некоторого изящества. Вот как я влип! Теперь же она сидела напротив меня за столом совещаний - округлая пышка с мышиной стрижкой - ее волосы едва доставали до ушных мочек. Омолодительная терапия может сохранить физическую молодость, но ничего не может поделать с грузом лет, проведенных в университетских библиотеках, аудиториях и на кафедрах, а также в дешевых студенческих столовках, без всяких физических упражнений, в полной инертности. Как говорили древние, не упражняя члены… Микки носила черный пуловер и черные мешковатые штаны с полосками - видимо, от спортивного костюма. Главное - удобно и не жмет - такой девиз подходил всей ее одежде. И все же круглое лицо Микки светилось энтузиазмом, сразу заставляя забыть про нескладную внешность и нелепую одежду.

Франклин Абдула тоже производил, прямо скажем, неоднозначное впечатление. Он сидел прямо напротив меня. Костюм-тройка с жилетом, как полагается, правда, все старомодного кроя и умопомрачительного цвета: пепельно-угольного, я бы так его назвал. Рисунок жилета мешали разглядеть скрещенные на груди руки. Абдула выглядел настолько мрачно, как будто намекал, что жизнь не удалась. Он вовсе не производил впечатления типичного «безликого бюрократа». У него имелось «отношение» или, если хотите, «поза» по отношению ко всему происходящему. Не знаю почему, но у меня сложилось четкое впечатление, что он против моего полета на Венеру. Довольно странная точка зрения для человека, работающего на агентство, которое наживается на космических экспедициях.

- Поскольку вы сами просили об этой встрече, профессор Кокрейн,- начал Абдулла,- то почему бы вам не рассказать о своих намерениях, как бы это выразиться… поподробнее…. Расскажите нам, что у вас на уме.

Голос его казался глубоким и бархатистым, как у льва.

Микки ответила ему улыбкой и чуть заерзала в своем кресле, как будто устраиваясь поудобнее на жестком пластиково-металлическом сиденьи. Сцепив пальцы и положив руки на стол, она понимающе посмотрела на меня.

- Ван собирается с экспедицией на Венеру,- объяснила она, словно подводя черту под неотвратимым.- Вместе с командой, естественно.

Профессор Гринбаум демонстративно откашлялся, и Микки немедленно смолкла.

- Мы здесь для того, чтобы уговорить вас захватить на Венеру хотя бы одного квалифицированного специалиста-планетолога,- начал профессор.

- С полным комплектом оборудования,- присовокупила Микки.

Теперь я понял. Я мог бы понять это и раньше, но был слишком занят дизайном и конструкцией корабля. И обороной от безумцев, которым так срочно понадобилось раздобыть билетик на Венеру.

Я почувствовал легкое замешательство.

- Кхм… видите ли… это не совсем научная экспедиция. Я лечу на Венеру для того, чтобы…

- Получить денежный приз,- с нетерпением и досадой вмешался Гринбаум.- Мы уже об этом знаем.

- …Чтобы отыскать останки моего возлюбленного брата,- объявил я, и чтобы у них не оставалось никаких сомнений и колебаний на этот счет, я достал и продемонстрировал фотографию Алекса. В космическом скафандре, как раз перед вылетом. Он прислал ее мне с орбиты.

Микки потянулась ко мне из своего кресла.

- Но все же, Ван! Это такая возможность для науки… Ты только подумай!

- Что тут думать?

- Ты же сможешь внести… такой вклад! Только подумай, какие мы можем организовать роскошные исследования!

- Но мой космический корабль предназначен для конкретной миссии. Это не грузовой корабль. Он не сможет нести еще какое-то оборудование… Вы сами подумайте. Он конструктивно не предусмотрен для исследований,- терпеливо разъяснял я.- Мы должны отыскать обломки корабля и извлечь из них тело моего брата. Вот и все. На борту нет места для научного работника, тем паче с приборами. Экипаж укомплектован по минимуму. Только самое необходимое.

Конечно же, это было не совсем правдой. Я уже пригласил друзей отправиться со мной на Венеру. Несколько писателей, художников, которые могли обессмертить эту экспедицию произведениями искусства после нашего возвращения. Инженеры и конструкторы корабля на деле, естественно, имели самое смутное представление о составе экипажа. Мне уже приходилось выдерживать стычки по этому поводу. И что теперь - после всего, что я отстоял, можно сказать, потом и кровью, отступить и попросить увеличить корабль для еще одного члена экипажа - какого-то ученого с приборами? Можно подумать, корабль - резиновый.

- Но, Ван,- увещевала меня Микки.- Лететь на Венеру без квалифицированного специалиста-планетолога…- Она покачала головой, как будто хотела сказать, что я совершаю какую-то безумную глупость.

Я повернулся к Абдуле. Тот сидел во главе нашего небольшого стола совещаний. Руки его по-прежнему были скрещены на жилете, как будто он прятал на груди нечто важное, что нельзя было никому показывать.

- Думаю, что за научное освоение Солнечной системы отвечает космическое агентство.

Он хмуро кивнул:

- Так оно и есть.

Я подождал еще. Абдула Молчал. Тогда я первым нарушил тишину:

- В таком случае почему агентство не посылает экспедицию на Венеру?

Абдула медленно и неохотно убрал руки с груди и положил их на стол.

- Мистер Хамфрис, вы ведь живете в Коннектикуте, не так ли?

- Уже не живу,- ответил я, не догадываясь, к чему он клонит.

- Этой зимой в тех краях выпадал снег?

- Нет, не думаю. Снега не было уже несколько последних зим.

- Угу,- одобрительно хмыкнул бюрократ.- Вот именно. А видели вы хоть одно вишневое дерево, хоть одну цветущую вишню в Вашингтоне? В феврале, в День Сурка?

- Сегодня как раз День Сурка - второе февраля,- кивнул Гринбаум.

На секунду мне показалось, что я, как Алиса, проваливаюсь в кроличью нору.

- Не понимаю, при чем тут…

- Я родился в Новом Орлеане, мистер Хамфрис,- продолжал Абдула. В его низком голосе звучал неприятные нотки.- Точнее, в том, что от него осталось после наводнений.

- Но…

- Глобальное потепление, мистер Хамфрис,- проревел он.- Вы слышали о таком явлении?

- Конечно же слышал. Кто о нем не знает.

- Космическое агентство вынужденно ограничило ресурсы на изучение земной среды. У нас не остается средств на поддержку каких-либо других экспедиций и исследований, тем более - для экспедиции на Венеру.

- Но ведь экспедиции на Марс были…

- Их проводили на частные вложения.

- Да, конечно, я был в курсе, но мне никогда и в голову не приходило, что агентство, поддерживаемое правительством, не может отправлять экспедиции просто потому, что ему негде взять денег на освоение Марса и других планет. Получается, что частный капитал перечеркнул государственный?

- И прочие тела Солнечной системы также исследуются на частные вложения,- подчеркнуто громко произнес Гринбаум.

Микки поспешила добавить:

- Даже исследования дальнего космоса финансируются частным капиталом.

- Бизнесменами вроде Трамбала и Ямагато,- пояснил Гринбаум.

- Или организациями типа Фондов Гейтса и Спилберга,- добавила Микки.

Естественно, я знал, что крупные корпорации вкладываются в разработку ресурсов и производство на спутниках и астероидах. Борьба за ресурсы в Поясе астероидов была частой темой обсуждений в доме отца.

- Ваш отец финансирует путешествие на Венеру,- продолжал Абдула.- Мы же…

- Это путешествие оплачиваю я,- оборвал я его.- Призовые деньги отца будут выплачены только в случае успешного возвращения.

Абдула на миг зажмурился, словно обдумывая мои слова. Затем он поправился:

- В конце концов источник финансирования не имеет значения. Мы просто обращаемся к вам с просьбой включить в частную экспедицию научный компонент.

- Ради общего блага человечества,- сказал Гринбаум, и его хриплый голос звучал неподдельно искренне.

- Только подумайте, что мы можем открыть там, за облаками! - возбужденно заговорила Микки.

В душе я был совершенно согласен, но одна мысль о предстоящей битве с дизайнерами и инженерами вызывала головную боль.

Гринбаум истолковал мои мысли превратно, по-своему.

- Позвольте мне кое-что объяснить вам, молодой человек.

Мои брови поползли вверх от удивления. Микки попыталась удержать его, дернув за рукав пуловера, но он вырвал руку. «Удивительная сила скрывается в этом рахитичном старикашке»,- подумал я.

- Вы что-нибудь знаете о тектонических плитах? - спросил он с запальчивостью. Вид у него был воинственный, как будто он собирался сейчас защемить меня между таких плит. Я моментально почувствовал себя студентом, «сыплющимся» на экзамене.

- Само собой,- отважно отвечал я. Микки в самом деле кое-что рассказывала мне об этом. Я знал, что земная кора состоит из гигантских плит, каждая размером с континент, и они скользят по более горячему и плотному остову скальной породы, находящейся под корой.

Гринбаум кивнул, очевидно, удовлетворенный моими познаниями.

- У Венеры тоже есть тектонические плиты,- добавил я.

- Были,- фыркнул Гринбаум.- Пол биллиона лет назад.

- И что теперь? Их нет?

- Плиты Венеры сомкнулись,- объяснила Микки.

- Как в Сан Андреасе?

- Намного хуже.

- Венера находится на грани смещения пластов,- произнес Гринбаум, так и вцепившись в меня взором.- Примерно пятьсот миллионов лет назад плиты планеты оказались сомкнутыми. По всей поверхности планеты. Она, если можно так выразиться, копила внутренний пар. И когда-нибудь он вырвется на поверхность, разворотив всю поверхность планеты.

- Когда это - скоро? - я услышал свой голос как бы со стороны. Он прозвучал жалко и казался тоньше комариного писка.

- В геологическом понимании «скоро»,- пояснила Микки.

- Ах, да… ну, тогда понятно. Фу!

- За последние пятьсот миллионов лет поверхность Венеры фактически не изменилась,- продолжал Гринбаум.- Мы знаем об этом согласно подсчету числа падений метеоритов. Внутренний жар планеты сейчас копится под корой. Это колоссальная тепловая энергия. И она не может вырваться оттуда, понимаете… Не может просочиться наружу.

Он говорил о Венере так, как будто это - его родина или самый дорогой человек на свете.

Микки опять встряла со своими разъяснениями.

На земле магма периодически изливается через вулканы - внутреннее тепло планеты выходит из жерл, из кратеров, посредством вентиляции, горячих источников и так далее…

- Вода имеет на Земле значение смазки,- говорил Гринбаум, не спуская с меня взора. Он смотрел на меня, как на бестолкового студента, которому во что бы то ни стало, хоть посредством гипноза, надо вбить в голову определенные знания.- Но на Венере нет жидкости, на ней нет воды в жидком состоянии: Венера для этого слишком горяча.

- Там нет ни капли жидкости,- встряла Микки,- и, значит, ни капли смазки между тектоническими плитами. Оттого они и замкнулись: сцепились, сварились и теперь заблокированы. Произошла тектоническая спайка.

- Понятно, понятно,- пробормотал я, поспешно кивая.

- За пятьсот миллионов лет,- продолжал Гринбаум (он произносил это слово с таким удовольствием, как будто говорил о сроке своей жизни).- За пятьсот миллионов лет эта температура, этот грандиозный внутренний жар скапливался под корой Венеры. И он должен найти оттуда выход!

- Да-да, конечно.- Я серьезно задумался, не стоит ли вызвать психиатра.

- Рано или поздно,- вмешалась Микки,- Венеру ждет катастрофический катаклизм. Вулканы разорвут ее на части. Ее кора расплавится и потонет в магме. На поверхность выйдет новый кристаллический материал.

- Вот это будет грандиозное зрелище.- Старик так и пустил слюну от удовольствия. Я бы сказал, похотливо захихикал при мысли о Венере, о том, какую она будет представлять картину: нагая Венера, планета без коры.

- И это может случиться в любой момент? - невинно поинтересовался я.

- В любой, молодой человек.

- И когда, например, я буду садиться на поверхность? - судорожно сглотнув, поинтересовался я, внезапно почувствовав приступ тошноты, знакомой мне с детских лет.

- Нет-нет-нет,- поспешила на выручку Микки. В этот момент она очень напоминала воспитательницу детского сада.- Мы говорим только о тектонических временных рамках, а не о человеческих.

- Но вы же сказали…

Гринбаум перестал пускать пузыри. Старая вешалка опять принялась за разъяснения. Он произносил слова медленно и аккуратно, словно вбивал гвозди в крышку моего гроба.

- К сожалению, нам не суждено увидеть этого великолепного зрелища. Век человеческий слишком короток.

- Но искусственное продление жизни…

- Даже оно. Даже оно здесь не поможет. К тому времени не только вы, но и человек в биологическом смысле сойдет со сцены как вид. Боги не настолько щедры, чтобы наделять человечество бессмертием. А именно этими богами мы окружены. Посмотрите на небо: Венера, Марс, Юпитер, Нептун, Плутон - все они там.

- Я бы не назвал это невезением,- возразил я.- Значит, я так и не увижу, как под ногами растворяется земля, взрываются вулканы и все такое прочее.

- Не беспокойтесь, Ван, пусть это вас не волнует. Этого не случится за те несколько дней, которые вы проведете на Венере.

- Так в чем же дело? К чему эти долгие разъяснения? Абдула вновь загудел, как басовая труба органа:

- Не все ученые согласны с профессором Гринбаумом.

- Можно сказать, большинство планетологов не согласны с нами,- согласилась Микки.

- Тупицы и бездарности,- проворчал Гринбаум. Теперь и я оказался не на шутку озадачен.

- Но если этот катаклизм здесь ни при чем, тогда чего же вам так не сидится на месте, почему вы так стремитесь попасть туда? Если катастрофа все равно произойдет еще невесть когда.

- Сейсмические измерения,- говорил Гринбаум, снова уставившись на меня так, словно я должен ему необыкновенно крупную сумму денег.- Вот все, что нам надо.

Микки поспешила с объяснениями:

- Все зависит от толщины коры на Венере. Толстая она у нее или тонкая.

Казалось, речь идет о заказанной пицце, которую еще не доставили, но уже начато ее оживленное обсуждение, толстая она или тонкая, какая у нее корочка и что внутри. Однако я помалкивал, не став говорить об этом, и только продолжал слушать.

- Если кора тонкая, то сдвиг случится очень скоро. Если же она толстая, то мы ошибаемся и все пройдет нормально.

- А разве нельзя замерить толщину коры с помощью роботов?

- За годы работы у нас накопилось множество подобных измерений,- отмахнулась Микки.- Но все эти данные неубедительны.

- Неубедительны?

- Не убеждают нас ни в чем… Для нас они малоубедительны. Думаю, и для роботов тоже.

- Так пошлите побольше роботов, сделайте еще несколько замеров,- посоветовал я.

Ведь это казалось таким очевидным!

Оба ученых повернулись к Абдуле. Тот покачал головой.

- Агентство не выделит больше ни пенни на изучение Венеры и ни на что другое, кроме того, что непосредственно относится к проблемам окружающей среды на Земле.

- А частные спонсоры, меценаты и покровители? - напомнил я о существовании подобного рода людей.- Ведь это же не разорит их! Подумаешь, взять какие-то несколько проб грунта на соседней планете. Это же, как любит говорить мой папа, «совсем небольшие деньги».

- Мы пытаемся выйти на фонды,- ответила Микки.- Но это непросто, особенно когда большинство специалистов по данному вопросу считает, что мы заблуждаемся.

- Вот почему ваше путешествие для нас настоящий подарок. Единственный и, может быть, последний случай доказать, что мы правы,- объяснил Гринбаум с рвением миссионера. Мне даже показалось, что глаза у него сверкают, как у одного из тех фанатиков, которые пытались проникнуть на мой еще не построенный корабль и которым мне приходилось ежедневно отказывать.

- Вы можете отвезти на Венеру десятки сейсмических сенсоров. Да что там - сотни сенсоров! И всего-навсего одного ученого, как приложение к ним, для того чтобы снимать показания. Вам это практически ничего не будет стоит, а нас премногим обяжете. Ну и еще немного другого оборудования. Сущий пустячок, короче говоря.

- Но мой корабль этого не выдержит.- Я постарался на ходу подыскать более-менее доходчивый довод, чтобы до них быстрее дошло.- Объемы не позволяют.

Вот такой довод. Кушайте, господа. Хотя, возможно, я чуть приувеличивал.

- Да-а,- вздохнул Гринбаум.- Молодость, молодость. Хотел бы я скинуть годков тридцать.

- Ничем не могу помочь,- сухо ответил я.

- Пожалуйста, Ван,- упрашивала Микки.- Ну, пожалуйста. Видишь, мы все тебя просим. Это в самом деле очень важно.

Я перевел взгляд с ее умоляющего лица на Гринбаума, Абдулу и обратно.

- Я буду этим единственным ученым членом экипажа,- прибавила Микки.- Я, только я должна отправиться с тобой на Венеру.

Она так упрашивала, как будто от этого зависела ее жизнь. Ну что я мог ей ответить? Вздохнув, я сказал:

- Я поговорю с моими людьми. Может быть, появится возможность…

Микки подпрыгнула, как ребенок, которому только что принесли огромный рождественский подарок. Гринбаум снова насупился, довольно пуская пузыри, как будто эта встреча высосала из него последние силы. Однако улыбка у него была до ушей, словно растянутая домкратом.

И даже Абдула улыбался.