Дурацкий переходный возраст.
Какие все тогда козлы.
Нет. Не все. Не они. Татьяна и Ленский – нет.
Дураком-то был один я.
Ленский был влюблён
и тем самым прав
Татьяна была влюблена
и тем самым права
Они были взрослыми.
А я чист как белый бумажный лист,
Безупречно недосягаем для чувств,
Я-то и был всего лишь обыкновенным дурнем.
Ленский и Татьяна понимали всё.
Я считал их наивными,
А наивным – наивным был я сам,
Я, любивший вас всех, даже если вы бывали виноваты и казались ничтожествами,
И я, не любивший никого и так отчаянно нуждавшийся хоть в чьей-нибудь любви,
Я отталкивал их всех. Я позволял им бросать меня.
О Ленский,
О Татьяна,
Оказывается, вы-то всегда понимали это.
Что значит зрелость?
Если это действительно зрелость:
когда хрупкий росток пробивается из-под сухих комьев земли —
ему нелегко, и ему не до красоты, —
а я – каким же я был дураком!
Ведь они так старались сделать меня лучше.
Всего семнадцать лет мне было – и откуда
серьёзность принципов?
И что мне помешало
склониться к ней, её поцеловать,
с мечтами Ленского охотно согласиться,
в них самому уверовать тогда?
Будь Ленский жив, его бы рассмешило,
что говорю теперь я сам с собою,
как он… и так же просто, без прикрас,
немного грубовато…
Ленский, Ленский,
дай мне твоих душевных сил немного,
скажи же мне ты, как чревовещатель,
что написать Татьяне… и посмейся
ты от души над тощими моими
теориями, принципами, – хочешь?
Уж лучше так, чем слепо верить в то,
что прав всегда я и во всём тогда был…
О парочка учёных идиотов,
зачем вы верили в мои нравоученья?
Я Ты можешь лириком быть, если в настроении!
Ну что ж, поговорим о Ленском.
ЕВГЕНИЙ Наверное, я просто повзрослел.
Но помоги же мне.
Что делать? Что сказать ей?
Что сожалею я? Что изменился?
Я Татьяне?
Неважное начало, милый мой.
Она ведь тоже изменилась;
и хоть мы с нею разные особы,
я, знаешь ли, её-то понимаю…
Она твоею жизнью жить не хочет.
Она свой путь нашла, и без тебя.
ЕВГЕНИЙ Но я её люблю!
Я Любовь взаимна.
ЕВГЕНИЙ Тебе откуда знать?
Я О, я психолог.
Особенно в историях подобных,
которых слышала немало в жизни…
ЕВГЕНИЙ Так посоветуй – что же мне сказать ей?
Я Начни хоть так: «Татьяна,
мне жаль, что слишком глуп я был…»
Татьяна
мне жаль, что слишком глуп я был…
Как ты меня тогда отшил
Кровь стынет в жилах до сих пор
Но ты был прав к чему тут спор
Ты не воспользовался мной
совсем невинной
Спасибо
ты был истинный джентльмен
пора покончить с этой сказкой слишком длинной
в которой уж не будет перемен
О я прошу пощады
Благодарить меня совсем не надо
Я ошибался! Знаю точно я теперь
Татьяна встретиться нам надо ну поверь
И тишина.
Спит карандаш недвижный.
Так долго продолжается молчанье,
Что верит он: покинут навсегда.
Но вдруг она в ответ ему:
Ну да Давай по кофе послезавтра
Я улетаю в час ночи
А встретимся в 17 если хочешь
Нет
Таков Евгения ответ.
Как вздрогнул карандаш. Все сразу стёрлось.
И – снова пишет Танина рука:
Ну что ж тогда – пока
А если повидаться
Сию минуту и без промедленья?
Евгений пишет ей в ответ.
Бел монитор. И вот ответ Татьяны:
нет
И снова пустота экрана.
Но пишет, пишет снова карандаш…
Нет не могу сейчас в библиотеке
Где это? В БНФ? [13]БНФ – BNF, Bibliothèque nationale de France, Национальная библиотека Франции.
В Сент-Женевьев
Нет ни минутки
Послезавтра или никогда
И красным светом вспыхивает телефон Евгения. Это значит:
пользователь
недоступен
Татьяна то откроет ноутбук,
То – вновь закроет.
Ей не до работы.
А мысль её становится всё злее.
Чего же в самом деле хочет он?
Мадмуазель, у вас в руках не веер
И уж, ей-богу, не аккордеон.
Вы продолжаете работать или
Домой собрались?
Ах, уйди. Вот привязалась…
Закончили? Так вы ещё не сдали книг. Проблемы?
Вы что, руководительница темы?
Вот уж нет.
Идите к чёрту в довершение всех бед
А я вас было приняла за профа
Признайтесь, что случилась катастрофа
И вы взволнованы как никогда.
Всё это из-за вашей переписки, да?
Несчастная, несчастная Татьяна!
Когда б вы видели лицо её сейчас —
Лицо любви, пришедшей слишком рано,
Помолодевшее на десять лет зараз.
Как будто снова ей четырнадцать, и щёки
Залились краской вмиг. Как будто спрут
Сменил цвет кожи за одно мгновенье,
Так кровь к лицу прихлынула ей вдруг.
Но нам с тобой, читатель, было б странно
Не понимать, что чувствует Татьяна;
И что та алость значит, милый друг.
Каким пожаром внутренним палима…
О как влечёт меня к нему неодолимо…
Ну вот, всё и вернулось в одночасье.
Любовь по скайпу не приносит счастья.
Ведь знала я всегда, что он
Всю жизнь мою перевернул, опустошил мне душу
И жребий брошен был уж с того дня,
Как встретила его я.
Послушай, и со мною
Все было так же. Вот смешно…
Я знать должна была, что не смогу
его забыть…
И это мне знакомо.
Он мне подходит – да. Но с ним опять
Я чувствую себя простой девчонкой,
ничтожеством, наивною малышкой,
Да, пирожок ни с чем – вот я какой была.
Уж слишком ты к себе теперь сурова.
Тогда не получилось ничего;
Быть может, просто ты была слаба,
Хрупка душой – зато сейчас, наверно,
Ты стала взрослой и попробовать опять
Способна связь серьёзную создать
Из этого всего. Взгляни, как сожалеет он. Кто знает —
А вдруг пойдёт у вас опять…
Нет. Никогда нам вместе не бывать.
Мы просто встретились случайно, вот и всё.
В ту пору был весьма пресыщен он,
А я жила страстями;
Он даже не помышлял о завтрашнем дне,
А я – бредила вечностью…
Теперь я вижу: всё наоборот.
Да видишь то же самое и ты.
Ему нужна любовь; а мне никто не нужен.
Да. Так.
Чего?
Нет, ничего. Продолжим.
Не выйдет ничего. Свободной быть хочу,
А не такой как Ольга;
а он – он ещё больше закоснел…
Всегда мы шли по жизни в направленьях разных.
Ах вот как.
Немного странно это слышать – вижу я,
Что он идёт быстрее, всё быстрее
По направлению к тебе…
То есть как?
Идёт он.
Как так?! Идёт куда?
По улице Суффло
И поднимается сюда. К библиотеке.
Что? Вот сейчас, с ним объясняться прямо здесь?
Да. Он уже вошёл… и предъявил читательский билет.
Вот удивительно – он даже не просрочен!
Но как ты можешь это знать…
Я знаю всё.
Вот он по лестницам взбегает.
Что, куда ты?!
Я книги возвращаю и бегу
Отсюда вон.
Его как раз ты встретишь
На верхних лестницы ступеньках…
Я в ловушке.
В ловушке я. (Вздыхает.)
Да, всегда была в ловушке.
Кончай строить из себя трагическую героиню. Иди поговори с ним.
Я бы на твоём месте просто бросилась бы ему на шею, так и знай.
Татьяна ищет взглядом, где бы скрыться.
Просторна, как вокзал, библиотека.
И слишком высоки ее аркады…
Кругом студенты все уткнулись в книги, —
Согбённы спины юных мандаринов,
Воткнувших в уши разноцветные беруши.
Они, зубрилы, просто равнодушны,
белые страусы,
очкарики – поглотители философских цитат, —
но ты, Татьяна,
единственная здесь мандаринка,
взыскующая жизни настоящей, не книжной;
бросайся к нему немедля, обними его!
Никто (кроме меня) этого даже не заметит.
А я никому не скажу…
«Тю, деточка
(это она ко мне обращается: ну и нахалка!),
Исключено: этого не будет;
К счастью, у меня ещё осталось немного достоинства».
Ну-ну. Что ж, ОК, моя Татьяна,
Тогда уходи. Вот мы сейчас и поглядим на твоё достоинство…
И вот она выбегает,
А на верхней ступеньке – Евгений…
Прикрываясь ноутбуком, точно панцирем квадратным,
Закрывая им лицо,
по ступенькам мчась подальше
от всего, что хочет сделать
он – его я понимаю
куда лучше, чем её! —
наконец она застыла:
он догнал её и хочет
крепко приобнять за плечи,
но мешает ноутбук…
Я б хотела быть Татьяной!
А она вся покраснела,
тихо шепчет, вырываясь:
«Не хочу я, чтобы сцену
Здесь устраивал мне ты!»
Отчего ж? Декор прекрасный:
Храм пера стеклобетонный,
И паяцы в книгах рыщут…
А она опять бежит,
По ступенькам вниз несётся…
Он за нею. «Умоляю,
объяснить мне дай… послушай!»
Резонирует под сводом
Полный страсти бас-профундо,
Повергая Таню в трепет.
В страхе Таня жмётся к стенам,
бег замедлив…
тут Евгений
изловчился —
за руку ее схватил,
нежно сжав, не отпустил… —
О рук взаимное пожатье…
Как оба вздрогнули. И кажется им вдруг,
Что из-под ног ступеньки уплывают,
И лестница ожившая
Несётся вверх и вспять,
Вон пролетает полный книг стеллаж,
Как будто Эшера безумный карандаш
Нарисовал пространство без опоры…
Нет почвы под ногами – рухнуть впору.
Но, кажется, лишь за руки держась,
Друг дружку можно было бы спасти…
«Татьяна, слушай, —
выдохнул Евгений, —
Как глупо это всё,
Я знаю, ты
Работе предана своей всецело,
И этот Кайеботт, и твоё дело,
Но слушай, я хочу пообещать:
С тобою никогда не будем мы скучать;
С десяток лет назад я был дурак, я был иной;
Теперь иначе всё – останься здесь, со мной,
Мы будем вместе навсегда, как ты хотела,
А я хочу теперь —
Послушай же меня…»
И разливается Евгений соловьём
О том, как сладко заживут они вдвоём;
Кругом спешат туда-сюда студенты,
А он всё на ушко ей шепчет о своём:
о прогулках на берегу лагуны,
когда море присыпано лунным светом;
потом вместе в душ – и пусть кафель
долго хранит отпечатки влажных ступней – его и её;
и завтраки непременно в постели,
но так, чтобы поднос
не сверзить с одеяла в поцелуе,
когда сквозь жалюзи пробьётся утреннее солнце
и пол покажется лучисто-полосатым…
обыкновенным чудом манит он Татьяну —
как вместе на коньках кататься будут,
хоть никогда он не вставал на них,
лицом упасть в искристый снег сугроба…
А вдруг однажды
Я увезу тебя на самолёте,
Нежданно, увезу на биеннале
В Венецию.
Ты будешь любоваться
Шедеврами, а я сожму в объятьях
тебя, а в жаркий час после полудня
мы тихо сядем рядом на скамейке
на пляс Альфонс-Девиль и почитаем,
и ты отметишь то, что зацепило…
И к вечеру пойдём домой неспешно,
И встретим вдруг коллегу по работе,
А мы – рука в руке… И я знакомлю
Его с тобой: а вот моя подружка…
И ты ему понравишься, бесспорно.
Иль, может, лучшую твою подругу
Мы встретим на углу знакомых улиц,
И я потом скажу тебе: красотка
она!.. похоже, девочка не промах!..
Но только чтобы ты приревновала
(ведь по сравнению с тобой она дурнушка!).
И поцелую, чтобы ты меня простила…
А ещё
хочу
чтоб наши скользкие как у угрей тела
в пенной ванне
и дурацкие завтраки у моей родни
твои волосы пахнут лакрицей
по стаканчику белого в баре внизу
как пахнет кожа твоих бёдер
как я всего этого хочу
И возвращаться на электричке с уик-энда в глуши,
Ты усталая спишь головой на моём плече
Тонкое запястье спокойно лежит у меня на колене
И отражая вечерний свет блестит на нём подарок мой
браслет
Такие счастливые мгновенья,
Татьяна, стоит лишь протянуть руку
и взять их поцеловаться сердцами
касаться друг друга везде-везде
потихонечку, незаметно
дотрагиваться до руки, до бёдер, до волос
в залах аэропортов,
на автобусных остановках, залитых дождём
за столом в больших компаниях, пока разливают вино по бокалам
в расхристанных отельных номерах,
субботним вечером в кино —
склонившись к тебе, тихонько поцеловать в висок —
пока лампы гаснут…
и потом…
Такие пышные слова, так пылок тон…
Да разве нужно ещё что-нибудь «потом»?
Татьяна! Из каких соображений
отвергла ты такого, как Евгений?
Тут, чтоб повысить шансы на успех,
Евгений тон берёт переговорный
(не зря ж он бизнес-консультант проворный
и на работе убедительнее всех):
Вооружившись твердостью суровой,
Он приступает – уж, надеясь, без помех, —
К психологической атаке новой
И говорит: «Не время для потех;
Всегда найти мы можем выход верный,
Какой – сама ты знаешь:
Всегда найти мы можем выход верный:
Работу брошу, к чёрту рост карьерный,
Запрыгну ловко в самолёт любой.
Чтоб только вместе, вместе быть с тобой!
А жить мы будем у меня…»
Такие планы
Евгения влекут всерьёз, рисует ей он
Масштабные семейные картины:
сам встану у плиты,
Потом любовью мы займёмся,
Потом массаж, а чтоб развеять
Усталость от работы,
Тебя на выставки я поведу;
И ни одной мы интересной не пропустим.
А если вдруг она в депрессию впадёт
Когда-нибудь зимой, когда мороз и холод, —
я утром ей на туалетный столик
Букет мимоз поставлю – и пускай
Их жёлтые цыплёночьи головки
Кивнут, когда она проснётся, будто скажут:
«всегда сегодня лучше, чем вчера»…
Лицо Татьяны выражает муку.
Ему она сжимает крепко руку…
Но глазки так предательски блестят.
И к выходу стремится взгляд…
Туда-сюда блуждает он – и кто б поверил,
что выбирает Таня меж открытьем двух Америк?!
Одну открыть —
чтобы работать в ней и жить;
другой Америкой, нетронутой, нежданной,
стоит пред нею он – отвергнутый, желанный;
Что, если с ним быть вместе,
Его бы полностью открыть…
да! выбор тут непрост, сказать по чести.
И как же, как ей быть?
Развилка двух дорог —
а надо выбирать одну, и поджимает срок.
Бедняжке очень повезло.
Бедняжку очень понесло.
Влюблённая наперекор себе… однако
Рассудка здравого не потеряв,
Татьяна думает: уловка не удастся —
одна песчинка в колесе судьбы,
занос случайной, мимолётной связи —
мотор чихнул разок и едем дальше…
Без компромиссов.
Счастья тут не жди.
И словно повернулся шип в груди.
Представила: Евгений – воздыхатель.
Назойливый, бессменный обожатель.
К ней обращаться будет с придыханьем…
На деле ж – ненасытным полн желаньем…
Обуза он. Он – гири на ногах.
Две страсти быстро превратятся в прах.
Тут перед ней виденье промелькнуло.
Виденье двух страстей, уже остывших:
Они с Евгением лежат в гостиной
американской
на софе гигантской,
напротив – необъятный телевизор.
Печальны ласки их взаимные;
мечты
взаимные давно расторгнуты; они их держат
подальше друг от друга – и молчат,
чтоб не терзать упрёками друг друга,
что жизнь не удалась, – но вместе доживать…
Вот аргумент спасительный.
Готов ответ!
Татьяна произносит это:
«Нет!»
Ушам не верю. Быть не может. Отказала!
«Не знаю, что бы я ещё сказала.
КРОМЕ:
Давно прошло и кончилось то время.
На мне лежит учёных штудий бремя. Мне завтра в Штаты уезжать.
КРОМЕ:
Мне так же грустно, как тебе. Но…
КРОМЕ:
Конечно, буду, как и ты, страдать
И сожалеть, но так нам суждено.
Мне нужно ещё много проработать в теме.
Довольно. Хватит. Я должна уехать.
Евгений, ты не тот и я не та.
Уеду – сбудется моя мечта!»
Тогда Евгений понимает:
Нет, тут посулам не пройти.
И он, смирившись, отступает.
Но вот… смирившись ли?
Почти!
Он слышит, как с шуршаньем бродит
Песчинка в колесе судьбы;
Бывает, что судьба снисходит:
Влюблённых ей милы мольбы!
Не попытаться было б даже странно…
«Татьяна, – дышит в ухо ей, – Татьяна,
Ведь есть у нас ещё два дня…»
Прижал её к себе, охвачен страстью,
Любовная бежит по телу дрожь.
Сих дивных слов сейчас он полон властью,
Увы! Молчит, молчит Татьяна всё ж.
Но отчего взгляд подняла несмело
И смотрит… и внезапно покраснела?
«Нам будет плохо, – шепчет, сжавшись, Таня, —
И подождать два дня – простой пустяк…»
«Пустяк?! —
Евгений загремел.
– Как бы не так!
А если это всё судьбою станет!
Скажи ты бабочке «пустяк», а ну, скажи!
Ведь для неё пустяк твой – дважды жизнь!»
Я помню —
историю про бабочку, и тут виденье – мимолетное – чёрная
линия, спускающаяся прямо к —
Сия история, читатель, не нова,
Евгений потерпел в ней пораженье;
Но это мимолетное виденье
Успело всё спасти едва-едва:
А будь иначе – так, как двести раз
Иль двести тысяч раз уж сыграно для нас, —
Тогда б сейчас стремительно Татьяна
Сбежала вниз, из библиотеки – вон,
За сцену, своему верна предначертанью;
Евгений в одиночестве – а счастье
Ведь было так возможно! – но
Меж пальцев, как песок, просыпалось оно;
Сражённый, преклоняет он колена
На лестнице – а уж верти´тся сцена,
И лестница с аккордом мрачным и глухим
Со сцены уезжает вместе с ним…
И мы б тогда оплакали его
(и даже я, хоть плакать не умею),
Да и Татьяну – всё гадая, отчего
Она не бросилась ему на шею,
Сама прекрасно понимая, что
Жизнь без любви – пустейшее «ничто».
А кто внутри Татьяны?
Это Ленский!
А в нём?
Ах, Ольга! И её муж деревенский.
Оплачем их, не злясь на их понты:
На всякого довольно простоты.
Они – матрёшки и внутри – пусты.
Но пусть на сей раз будет все иначе.
Я верю в то, что к нам воспоминанья
Приходят не случайно – посылает
Их кто-то нам в счастливую минуту,
Когда стрела, насквозь пронзив нам сердце
В далёкие отроческие годы,
Ожив внезапно, может изменить
Теченье – не сюжета, нет! – но жизни;
И пусть сюжет рассказан многократно,
Пусть наизусть его давно все знают,
По опере и длинному роману
в стихах, —
но, думаю, одно воспоминанье
Способно жизнь перевернуть влюблённых двух сердец,
Им предложив совсем другой конец…
Роман в стихах, ты – старец двухсотлетний,
поэзии бессмертный образец,
приявший тяжкий классики венец,
энциклопедия сословий благородных
и кладезь живый шуток старомодных, —
позволишь ли печальный твой финал
поправить так, чтоб автор не брюзжал?
И вдруг…
Словно бы сквозь два столетья рука протянулась к Татьяне,
Тонки персты; вот, розовея, раскрылась ладонь;
Горстка черники на ней, только что сорванной, свежей —
Вот он, вкус отрочества, вот он, вкус детской мечты,
Вкус того лета, трагичного и счастливого одновременно,
Призрак тех лет, когда улыбается нам летняя ночь,
Вспыхнув, погасла звезда; и вопрошаем себя с замиранием сердца:
Что впереди и какой выбрать в жизни нам путь?..
Эх, знать Татьяне бы тогда,
Как целовать Евгения и куда…
Но десять лет прошло; умчались прочь мечты —
сменили их весомые черты
Реальной, грубой прозы жизни.
Но отрочества, отрочества вкус…
Сдалась Татьяна. Разлепила губы.
«Пусть.
Всего два дня. Но после – всё! И точка».
«Ну что ж, пусть всё», – Евгений отвечал,
подумав: «Всё? Какая заморочка».
А что такое «всё»?
Всё – это значит:
Долой все уверенья и терзанья,
Долой ошибки, лепет оправдания,
Дрожь ожидания и стон желания,
И крики радости, и шепот злой —
Долой, долой, долой, долой, долой!
Всё,
Что останется, —
В той спальне тесной, где живёт Евгений,
В мансарде над последним этажом,
Любовники под облаком, плывущим
Над округом девятым, а внизу —
Музей Гревен; меж кукол восковых
Они одни – живые, молодые,
Влюблённые; напейтесь же печали
Вы терпкой, пробродившей два столетья,
И грусти от разлуки в десять лет,
Ведь это и моя печаль, и ваша.
И мировая скорбь – и наслажденье.
Всё,
Что случится, перед смертью вспомнят
И скажут: как раскрылись мы с тобою,
Два дня всего друг друга мы любили,
И за два дня мы переполнились друг другом…
Всё:
вот он, миг, с которого отсчёт:
Прямо на лестнице-улитке,
изогнувшейся безумной винтовой спиралью,
Татьяна отгибает воротничок у свитера Евгения —
так осторожно входят в раскинутую палатку —
И обжигает губами его шею…
Евгений ерошит ей волосы.
И вот теперь
Уж действительно
Всё.
Не стану я вас мучить этой сценой.
Сама её не видя… иль – чуть-чуть:
Нескромно заглянувши за портьеру, —
Да что тут нового? Известно вам самим —
Иль будет вскорости доподлинно известно, —
Какие тайны и секреты в спальне тесной
Раскроются: минута ожиданья,
Потом восторг и любованье,
И восхищенье, и настройки тонкой лад,
И вдруг переключаются регистры —
И уж мотив стремительный и быстрый,
И клавиши под пальцами горят…
Касанья рук, сплетенья ног,
И кто кому даёт урок,
И сладки тайные изгибы, и ключи
От лабиринтов, так давно желанных,
Сами собой вдруг подойдут нежданно,
И хоть движения неловки – отомкнут
Секрет давно копившихся пожатий
И прикасаний…
И, как ящерица – хвост,
Так сбросили они ненужный трепет дрожи,
Давно уже их мучивший тела,
Настройщики, часовщики и пастухи,
Пустившись в путь к неведомому счастью,
От детства оттолкнувшись и поплыв
По воле волн любви
Под ниоткуда слышный еле-еле
Тревожный, томный наигрыш виолончели.
И ты, мой друг, поймёшь, когда скажу,
Что ослепительно прекрасным было утро,
Усталых пробудивший их рассвет,
И во дворе противный гул мусоровоза —
Он тоже был прекрасен в это утро.
Ну, кто бы мог заснуть в такое утро?!
И вот на смятых белых простынях
Они, обнявшись, занялись любовью
Опять, как будто не было вчера…
За те два дня избавились от сглазу,
Того, что в отрочестве их настиг,
Татьяна и Евгений вдруг и сразу.
Ну что ж? Вот он настал – желанный миг!
Ты сам прекрасно знаешь, мой читатель,
Каким живым тогда всё кажется вокруг;
В тебя я очень верю, милый друг.
Ведь каждый человек – любви искатель:
Такое все мы жаждем пережить;
Хоть два денька – одной любовью жить,
На яблочко зелёное похожей,
Такой же сочной, свежей, тонкокожей.
Смелее, друг,
И не теряй задору!
Ведь яблоко любви твоим ладоням впору.