Томас проснулся, услышав чей-то крик. Сон был неглубоким и тревожным, мысли беспорядочно метались в голове. Женский голос показался ему знакомым.

Карен?

Рука инстинктивно потянулась к ночному столику в поисках выключателя. Где же эта чертова лампа? Потом он открыл глаза. Ночного столика не было. И никаких знакомых вещей — тоже. Ни шкафа для одежды, ни галогенной лампы, ни абсолютно нового письменного стола из ИКЕА, над которым крепились книжные полки в тон — терпеливо выбранные по каталогу и надежно укрепленные на стене, чтобы не обрушились под тяжестью книг, — ни холодильника с многочисленными напоминаниями самому себе на квадратиках бумаги с липкой полосой: что-то сделано, что-то нужно сделать, чего-то он не сделает никогда, — ни фотографий из Африки на стенах. Все исчезло.

В течение последнего года он снимал комнату у миссис Гуревич. Пятьдесят долларов в неделю. Учитывая глубину финансовой задницы, в которой он пребывал, это был просто подарок судьбы.

Миссис Гуревич была милой женщиной. Она жила в крошечном особнячке. Однажды Томас помог ей донести до дома покупки, а потом вошел следом за ней — из любопытства, а заодно, чтобы проверить, может ли он еще очаровывать женщин. Он улыбнулся ей самой соблазнительной улыбкой, и она улыбнулась в ответ. Предложила ему чаю с пирожными. С тех пор он поселился у нее.

Она вела хозяйство, он помогал ей по дому — покупки, мелкий ремонт, все такое. В то время он работал в службе помощи пожилым людям, но часто менял клиентуру. Месяц здесь, месяц там. Миссис Гуревич ничего не говорила, когда он напивался в стельку. Он терпеливо слушал ее нескончаемые истории. Им было хорошо. Они могли сидеть вместе целыми часами, ничего не делая. Сколько семейных пар могли бы сказать о себе то же самое?

Томас поморгал, и комната в доме миссис Гуревич исчезла в вихре золотой пыли. Вместо нее он увидел три обшарпанных стены, на которых чередовались полосы света и тени, словно их освещал какой-то гигантский прожектор. Такой эффект создавали висевшие на окне жалюзи с широкими планками.

В четвертой стене зияла огромная дыра, выходившая на то, что пафосно называлось «туалеты»: на самом деле это был высокий деревянный настил с круглыми дырами и хлипкими деревянными перегородками между ними. Наружных дверей не было. Возможно, это место знавало лучшие времена, как и все заведение «У Пинка» в целом. Тем более захватывающий контраст создавал единственный посетитель уборной с окружающей обстановкой.

Ленни Штерн, безупречно одетый и выбритый, приветливо улыбнулся.

— Рад, что вы проснулись, — сказал он.

Деревянный настил сортира служил ему всего лишь сиденьем — положив ногу на ногу, старый денди что-то рисовал в блокноте.

В этот момент крик раздался снова, потом женский голос произнес что-то язвительное, в ответ послышался мужской смех. Томас провел рукой по лбу и только сейчас разом вспомнил события последних суток.

— Дерьмо! — пробормотал он.

— И вам доброе утро, — откликнулся Ленни, поднимая голову от блокнота.

Томас прикрыл глаза.

— Шикарный на вас костюмчик. Собираетесь пообедать в городе?

— Я сегодня уже прогулялся. Рассвет в пустыне — это что-то потрясающее. Вы хорошо спали?

— Ну, если не считать нескольких кошмаров…

— Вы постоянно что-то бормотали во сне.

— И что, я рассказывал что-то интересное?

— Мне показалось, вы молились.

— Странно.

Ленни пожал плечами, не выпуская из рук карандаша.

— В вашем сознании идут какие-то лихорадочные процессы, не иначе.

— Оставьте мое подсознание в покое. — Томас указал рукой в том направлении, откуда донесся крик. — Что там происходит?

— Перл развлекается с Сесилом и Виктором. Кажется, все трое в восторге.

Томас подошел к окну и поднял жалюзи. В глаза ему ударило солнце. Со своего второго этажа он видел главный вход в заведение «У Пинка» и улочку, полого уходящую вверх. Он высунулся в окно и увидел боковую стену церкви с ее остроконечной крышей и овальными окнами. На фоне этой ослепительно-белой стены даже выгоревшие холмы казались сумрачными. Он посмотрел на часы.

— Уже пол-одиннадцатого?!

— Да. Кажется, вам нужно было как следует выспаться.

Жара уже становилась угнетающей. На заднем дворе, отделенном от улицы оградой, Томас нашел остатки кострища и красное автомобильное сиденье из кожзаменителя. Заодно он увидел некоторые вещи, накануне скрытые вечерней темнотой: груду автомобильных шин, огромный мусорный контейнер и несколько перевязанных веревкой колышков.

Сквозь полуосыпавшуюся стену соседнего дома виднелись переплетенные ржавые трубы, а над ними — три душевые насадки. Томас начал мечтать о прохладном душе, но тут появились Сесил и Перл. На них не было ничего, кроме нижнего белья, и они шли на цыпочках. Внезапно из-за мусорного бака выскочил Каминский в одних плавках. Парочка вскрикнула. Каминский вцепился в трусы Сесила и попытался их стащить. Однако бензозаправщику удалось освободиться и убежать. Глядя на них, Перл хохотала во все горло.

— Они расслабляются, — прокомментировал Ленни.

— Да уж вижу.

Томас присел на краешек кровати, зажег сигарету, затянулся и выпустил дым через ноздри.

Ленни поднял руку с карандашом.

— Готово.

Вид у него был довольный.

— Что вы рисовали?

— Вас.

— Шутите?

— Абсолютно серьезно.

— Дайте посмотреть.

Штерн протянул ему рисунок. Томас ошеломленно смотрел на своего двойника — портрет был очень похож, за исключением взгляда, в котором была заметна какая-то одержимость.

— Вы хорошо рисуете.

— Спасибо, польщен.

— Это ваше основное занятие?

— Нет, скорее хобби. Я люблю рисовать людей.

— А у меня и в самом деле обычно такой… встревоженный вид?

— Когда вы спите — да. Простите, что изобразил вас с открытыми глазами, но это придает портрету жизни.

— Да, теперь я понимаю, что мои кошмары неспроста. У этого типа на портрете — явные признаки паранойи!

Ленни некоторое время внимательно разглядывал его, потом сказал:

— В вас действительно есть что-то от одержимого, Линкольн. Куда бы вы ни пошли, ваши призраки всегда с вами.

Томас оделся и спустился вниз, в бар. На стойке его ждал еще горячий кофейник.

— Элизабет нашла газовую плитку для турпоходов, — объяснил Ленни.

Томас выбрал кофейную чашку «Секс в большом городе», слегка протер ее своей футболкой и плеснул в нее горячий напиток.

— Где она? — спросил он.

— Ваша маленькая подружка Карен?

Странный вопрос! Но Томас решил не углубляться в эту тему.

— Нет, я имел в виду Элизабет.

— Ушла в экспедицию за водой.

И Ленни как ни в чем не бывало налил себе кофе, словно речь шла о чем-то самом заурядном. Томас исподтишка наблюдал за ним. Его реплика насчет Карен явно была произнесена не просто так. Стоило быть осторожным.

— Элизабет, Нина Родригес и доктор Уэлш с утра ушли к водонапорной башне, — пояснил старик.

Он объяснил, что женщины специально рано встали и пошли к башне, чтобы решить проблему с питьевой водой. Нина все обдумала — она, судя по всему, разбиралась в механике.

— Они собирались вернуться к полудню. Так же как и Камерон.

Выяснилось, что последнего Леонард видел несколько часов назад, и тот сильно нервничал. Король морских экскурсий вышел из бара «У Пинка», бормоча что-то о том, что помощь слишком сильно задерживается. Ленни заметил ему, что лучше, тем не менее, держаться вместе, но был послан в известном направлении. Вот и поговорили.

— А Питер?

— По-прежнему почти не разговаривает. Сейчас он наблюдает за нашей разнузданной эротической троицей, скачущей по двору. Кажется, это его развлекает, а значит, на пользу. Мы все по очереди за ним присматриваем. Единственная, о ком я беспокоюсь, — это Пола Джонс.

— Почему?

— Никто не знает, где она сейчас. Нина Родригес думает, что она ушла куда-нибудь подальше, чтобы побыть одной.

Томас машинально посмотрел на дно чашки. Да, после признаний, сделанных вчера вечером, Пола наверняка захотела спрятаться от остальных…

— Больше ничего серьезного?

— Ничего, кроме вашего призрачного похитителя, — если вы об этом.

— Вы действительно думаете, что я спятил?

— Ну, скажем так, я все же продолжаю придерживаться собственного мнения, — дипломатично ответил Ленни. — Как говорил Курт Кобейн, «дело не в том, что вы параноик, а в том, что люди с вами не согласны».

Они еще какое-то время поговорили, потом разобрали последние остававшиеся внизу чемоданы, перенесли вещи в комнаты, более-менее навели порядок — бак с остатками жаркого и прочие объедки были отнесены в мусорный ящик. В завершение оба как следует поорудовали вениками.

Ленни подобрал свой шелковый платок, лежавший на стойке, и вытер лоб.

— Стало быть, вы были женаты на Карен Уэлш?

Томас застыл на месте.

Он догадывался, что рано или поздно это выплывет наружу — в конце концов, не такая уж это страшная тайна, — но все равно испытал шок.

— Она сама вам сказала?

— Да, сегодня утром. Она сказала, что в те времена она была еще студенткой, а вы — уже практикующим врачом. У нее был ветер в голове, и она мечтала о кольце на пальце. Она даже родителям ни о чем не сказала.

Да, Карен не стала тянуть кота за хвост…

— Не берите в голову, — сказал Ленни. — В конце концов, об этом легко было догадаться. Когда вы были вместе, даже в присутствии других, вы не отрывали друг от друга глаз. А как звучала бы ваша версия?

Томас вздохнул.

— Я тогда как раз вернулся из-за границы. Заканчивал потихоньку образование по специализации «неотложная помощь» и колебался, стоит ли остановиться именно на ней. Таскался по кампусу в поисках новизны… Мне хотелось перейти на биофак или еще куда-нибудь, я толком не знал… Но в основном я валял дурака, и главными моими интересами были пиво и девицы. Карен была совсем молоденькой, она мною восхищалась. Мы поженились одним августовским вечером девяносто седьмого года, оба пьяные в стельку. В общем, полный идиотизм… Я не расставался с бутылкой три месяца. Клеил других девиц… Она, конечно, этого не потерпела.

— Она потребовала развода?

— И даже больше: она добилась того, чтобы меня исключили из Медицинской коллегии. «В целях безопасности населения» — так она выразилась.

Ленни слегка присвистнул.

— Вот как.

Однако, судя по всему, старый денди был не слишком впечатлен этой историей. Он задумчиво потеребил бриллиантовую сережку в ухе, словно мысленно что-то прикидывал.

— Если я правильно помню даты на наших картах, вам сейчас тридцать семь лет. Ей — двадцать шесть. То есть в девяносто седьмом ей было восемнадцать?

Но Томасу уже надоело чувствовать себя как на скамье подсудимых.

— Ну, давайте, Штерн, продолжайте! Скажите, что она была несовершеннолетняя! Да, именно так, и я все равно спал с ней. Такое случается каждый год с миллионами пар. Проблема была не в этом.

— Даже не в этом?

— Ее отец был профессором. Настоящее светило медицины и к тому же большой босс — из тех, что повелевают громами и молниями.

— Понимаю. Вероятно, он был крайне раздражен, узнав, что его обожаемая дочь — несовершеннолетняя, во-первых, — Штерн загнул палец, — выскочила замуж, во-вторых, не поставила его об этом в известность, в-третьих, ее избранником стал его коллега-медик, он же — всем известный алкоголик?

— Что я по-настоящему ценю в вас, Ленни, — так это деликатность.

— И вы считаете, что этот человек виноват в вашем исключении?

— Да.

— Не верю.

— Но это правда!

— О, что касается вашей истории в целом — разумеется! Но что касается исключения — что-то я сомневаюсь. Скорее ваша вина заключалась в какой-то врачебной ошибке, серьезном нарушении или чем-то в этом роде. Не обижайтесь, я просто строю предположения.

— Что Карен вам наговорила? — резко спросил Томас. Внутри у него все сжалось.

Дверь отворилась, и вошла Перл. Она снова нацепила свои старлетские одежки и выглядела не хуже, чем до отъезда.

— Привет! А здесь все же прикольно! Можно мне что-нибудь выпить? Умираю от жажды!

Она взяла последний уцелевший пакет с соком, открыла его и с жадностью сделала несколько глотков. Потом прошла через комнату, не выпуская его из рук и оставляя на чисто выметенном полу цепочку липких капель сока. Томас спросил себя, будет ли у него нервный срыв сейчас или какое-то время спустя. Перл обернулась и подмигнула ему.

— Кстати, Томми, Кам вернулся?

Он почувствовал дополнительный прилив бешенства из-за того, что девчонка обращалась с ним так фамильярно. Явный признак того, что она считает его старым мудаком.

— Нет, Перли. А ты, случайно, не знаешь, где он?

— Знаю, конечно. Ушел за помощью.

Она поднялась по лестнице и скрылась из виду. Томас и Ленни переглянулись.

— Вы подумали то же, что и я? — спросил Ленни.

— Да. Этот псих Камерон один ушел в пустыню.