Визит Шумейко. С кем и куда ходить в Иерусалиме — Что такое Сохнут? — Наши шпионы в Израиле — «Зачастую еще пожирая друг дружку живьем…»
Март начался трудными переговорами в связи с предстоящим визитом Председателя Совета Федерации В.Ф. Шумейко.
МИД Израиля энергично настаивал на том, чтобы при посещении Старого города (он расположен в Восточном Иерусалиме) действовали «обычные правила израильского протокола» — высокий гость посещает Святые места в сопровождении израильских официальных лиц. Об этом я разговаривал с заместителем Генерального директора МИД Израиля И. Шером еще 20 февраля.
Моя логика не отличалась изысканностью. С точки зрения международного права, Восточный Иерусалим (а значит и Старый город) — оккупированные территории. И с этой же точки зрения, статус Иерусалима вообще еще не определен. Шумейко может пойти к Гробу Господню как частное лицо, как верующий человек. Мы не можем согласиться на официальное сопровождение, ибо это означало бы признание израильской позиции по отношению к Иерусалиму. А поскольку Россия — коспонсор, ей негоже идти поперек юридических конструкций и мирового общественного мнения. Спорили долго. Я сказал Шеру: «С удовольствием приду к Вам в гости, но почему Вы должны обижаться, если я не люблю фаршированную рыбу».
В конце концов, израильская позиция была сведена к нескольким пунктам.
Шумейко может посетить христианские святыни Старого города как он хочет — один или в сопровождении православных духовных персон.
Посещение еврейской и мусульманской святынь предполагает официальное израильское сопровождение.
Если Шумейко не согласен на сопровождение, возможен «вариант Клинтона» — не посещать Старый город вообще.
Если же Шумейко отклонит израильские рекомендации, это будет рассматриваться как нарушение сложившихся процедурных обычаев и вызовет разочарование в Израиле.
Посольство рекомендовало Москве отклонить израильский вариант и настаивать на праве православного человека—в свободное от программы время, в качестве паломника — посещать святые христианские места Старого города без официального сопровождения. Это же относится к другим частям Старого города (иудейские и мусульманские святыни). Иначе мы создадим прецедент на все последующие визиты.
Разумеется, — писали мы, — это вызовет здесь недовольство, кислые физиономии. Возможен шум в прессе. Возможно сужение участников нашего приема. Но следовало бы проявить твердость и раз и «навсегда» снять эту проблему.
3 марта прибыла «передовая группа» для отработки порядка и деталей визита. Наглые, хваткие, «крутые» мужики. Требовали для шефа почестей по первому разряду (помню — много мотоциклов). Настаивали на предварительном просмотре списка приглашенных на прием. Привели израильтян в полное изумление, потребовав письменной гарантии доброкачественности пищи. С серьезным видом изучали маршрут передвижения Шумейко. Предупредили, что для супруги особой программы не нужно — только магазины и алмазная биржа.
Относительно Иерусалима они предложили такое решение. Давайте скажем израильтянам, что согласны с ними. А потом он «вдруг» передумает и поедет, как хочет. Все это было смешно и грустно. Но мне новая генерация «обслуги» была интересна. Пригласил их в Савьон поужинать. Но они, к сожалению, не были интересны.
Владимир Филиппович Шумейко в сопровождении 20 человек свиты и б журналистов прибыл б марта. Три мотоциклиста вместо желанных пяти. Началась гонка, слава Богу, почти без препятствий.
Первый номер программы — Кнессет. Почетный караул. Барабаны. Возложение венка. Разговор со спикером Кнес-сета Вайсом. Галерея для гостей. Шло заседание. Кто-то произносил речь. В зале было не больше десяти человек. Шумейко удивился… Там же в Кнессете поговорили с Пересом. Из Кнессета — к президенту. И обратно в кнессет на обед (в смысле — на ужин) к Вайсу. Первый тост поднял Вайс: «За Красную армию!» Потому что приближалось 50-летие Победы.
На следующий день — мэр Иерусалима Ольмерт, посещение мемориального комплекса Яд Вашем, беседа с Рабином. Трапеза в Духовной миссии с архимандритом Феодосием и с ним же — в Старый город к Гробу Господню. В нехристианские части Старого города Шумейко не пошел. Чтобы не обострять.
Но журналисты что-то пронюхали. В газетах были заголовки типа «Скандальный гость Владимир Шумейко». Хотя все было как раз наоборот — гость оказался покладистым. И не только покладистым, но и умеющим здраво и осмысленно рассуждать. Что не всегда случается среди нашей «элиты». Однако хозяева явно были недовольны, что гость не принял их сопровождение. На прием, который устроил Шумейко, не явился ни один израильский министр. Зато блистали наши посольские дамы…
8-го утром Шумейко улетел. «Здорово, — сказал он, — у вас. Никого не видно, никакой суеты, а все идет как по маслу». Мне было приятно. Одарили нас большой коробкой с буханками черного хлеба и парой ящиков с шампанским и сухим вином. Тут же раздали отличившимся в качестве премии.
Кстати, Шумейко был единственный визитер, который, вернувшись в Москву, прислал нам благодарственное письмо.
12 марта посетил нового Председателя правления Еврейского агентства (Сохнута) Авраама Бурга. Он принадлежит к группе сравнительно молодых фрондирующих политиков Аводы, атакующих верхи партии с либерально-демократических позиций. Энергичен. Умен. Самоуверен. Бург относит себя и своих друзей к «третьему поколению». Первое — это поколение, к которому принадлежат Рабин и Перес. Оно смогло себя реализовать. Но слишком долго задержалось у власти и перекрыло дорогу следующему, второму поколению политиков типа Шитрита или Цабана. Второе поколение упустило свой шанс. Мы, третье поколение, «перепрыгиваем» через них и идем к власти. Мы олицетворяем переход Израиля от «квазипролетарской олигархии» к «неокапиталистическому обществу равных возможностей».
Бург не согласен с теми, кто толкует о кризисе сионизма, о том, что Сохнут изжил себя. Сионизм прошел стадию мечты (до создания Израиля), стадию практики (становления Израиля). Теперь наступает стадия синтеза — мечта, скорректированная практикой, сплетается с практикой, одухотворенной мечтой. «Я пришел сюда не для похорон Сохнута, а для его реанимации». Главная задача — наладить динамичный обмен жизненными силами между диаспорой и Израилем.
Мне потом неоднократно приходилось встречаться с Бургом и его сотрудниками. Тем более, что с Сохнутом связан один из острых периодов во взаимоотношении наших стран.
Что такое Сохнут?
Так принято называть Еврейское агентство для Израиля («сохнут» на иврите и есть «агентство»). Сохнут был учрежден в Цюрихе в 1929 году. Задача — организация заселения Палестины, помощь беженцам, поселенцам. После образования Израиля функции Сохнута усложнились. К прежней — привлечение евреев в Израиль — добавилась новая: помощь евреям диаспоры (изучение иврита, еврейское образование, поддержание еврейских традиций) с целью затормозить ассимиляцию евреев, предотвратить исчезновение еврейских общин.
Сохнут — мощная, богатая, влиятельная структура, крепко связанная со Всемирной еврейской организацией. В Израиле она является объектом борьбы между Ликудом и Аво-дой. Одна из предвыборных ликудовских листовок называлась «Сохнут и Авода: над пропастью во лжи». Там говорилось: «Непомерно раздутый штат. Растущие оклады чиновников. Праздные вояжи за рубеж. Разве это не доказательство того, что Еврейское агентство окончательно переродилось в социалистический заповедник для избранных?!»
Посольство мало интересовали интриги вокруг Сохнута и внутри него. Озабоченность вызывал характер деятельности Сохнута в России. К тому времени на территории Федерации работали 47 уполномоченных агентства (17 в Москве, остальные — в регионах). Бюджет отдела, занимающегося Россией и другими странами СНГ, вырос с 2.5 миллионов долларов в 1989 году до 15 миллионов в 1995 году. Создавались школы для изучения иврита, проводились семинары для преподавателей таких школ, организовывались летние лагеря для детей и студентов, открывались молодежные клубы. «Конечный продукт» — репатриация около 4000 человек в месяц.
В демократическом обществе деятельность Сохнута в принципе не должна встречать возражения. Вместе с тем очевидно, что — опять же в принципе — эта деятельность, как и деятельность любой иностранной структуры на территории России, не должна быть бесконтрольной, не должна осуществляться вне установленных законом организационно-правовых рамок.
Не знаю, — сообщал я в Москву, — есть ли эти рамки сегодня и каковы они. Но точно знаю, что в начале своей деятельности Сохнут предпочитал не замечать их. «Сохнут, — пишет Б. Гур, стоявший у истоков отдела России и СНГ, — внедрился в Россию в 1989 году и сумел вписаться в некую нишу благодаря децентрализации и полной неясности в вопросе о том, что разрешено и что запрещено… Играть на децентрализации было для меня делом не простым: ведь все предыдущие годы меня учили, что в СССР ничего невозможно сделать, минуя Москву». Сохнут, как мне представляется, и по сей день успешно минует всякого рода контрольные процедуры и действует в «режиме автономии», который пока и не снился Арафату. Из здешних разговоров складывается такое впечатление, что количество степеней свободы у эмиссаров Сохнута устанавливается ими самими. Я подчеркивал: мы, кажется, усвоили, что каждый человек вправе жить в той стране, где он хочет жить, и поскольку Сохнут помогает евреям реализовать это право, его деятельность соответствует принципам демократического правосознания. Но кроме принципов важна еще мера. Мера, которую. Сохнут, на мой взгляд, нарушает. Что противоречит интересам России.
В общем, полагало посольство, теперь, когда жизнь настоятельно требует формирования правового порядка, когда еврейские общины России постепенно встают на ноги, прежние вольности Сохнута становятся анахронизмом. Пришло время, избегая конфронтационных заявлений, резких, грубых движений, четко обозначить правовой статус и поле деятельности Сохнута.
Москва действовала в привычной манере. Никакой реакции не последовало. Так что не знаю, какую роль в последующем развитии событий сыграли мои советы. Одно могу сказать точно: совет не делать резких, грубых движений был игнорирован. Мы действовали в том же ключе, как милиционеры в Шереметьево.
3 апреля 1996 года Министерство юстиции РФ разослало во все российские города и веси бумагу, где говорилось:
«Ставим вас в известность, что Министерством юстиции РФ распоряжением № 19-47-22-96 от 2 апреля 1996 года отменена регистрация представительства Еврейского агентства для Израиля («Сохнут») в Москве, поскольку представительство не является юридическим лицом и его деятельность не отвечает требованиям действующего законодательства России». Руководителям органов юстиции на местах предписывалось принять меры к «аннулированию» положений (уставов) отделений Сохнута и уполномоченных Сохнута и к «прекращению их деятельности».
Но только на следующий день Минюст направил уведомление об отмене регистрации Директору представительства Еврейского агентства для Израиля X.Чеслеру. Ему сообщалось, что «представительство считается прекратившим свою деятельность». Одновременно предлагалось «привести деятельность представляемой Вами организации на территории России в соответствие с законодательством страны пребывания».
Русскоязычная пресса встретила новость из Москвы нервно. Заголовки: «Примаков в действии!», «Россия указывает Сохнуту на дверь». Вместе с тем можно было прочитать и следующее:
«Не исключено, — писала Ривка Рабинович во «Времени», — что и сам Израиль немножко виноват. Очень уж бурную деятельность он и зарубежные еврейские организации развили в России. Читая о школах, семинарах, летних молодежных лагерях, о деятельности Сохнута и «Натива», о проникновении в глубинку, вплоть до Камчатки, в поисках евреев — потенциальных олим, я, признаюсь, не раз подумывала про себя: долго ли российские власти все это будут разрешать? Какому государству понравилось бы, чтобы у его граждан развивали двойную лояльность? Не лучше ли проявлять умеренность, дабы не вызывать на себя огонь?»
Однако то, что приходило в голову Ривке Рабинович, не беспокоило руководителей Сохнута…
22 апреля встретился с Бургом. Он подчеркнул, что не рассматривает случившееся как кризис в российско-израильских отношения. Сохнут — не государственная, а общественная организация. Перерегистрация — не политическая, а чисто техническая проблема. На это я возразил, что если бы мы имели дело с чисто технической проблемой, то вряд ли понадобилась бы встреча с послом. Деятельность Сохнута на территории России, работа с российскими гражданами — при всей своей гуманитарной направленности — не может не иметь политических измерений. Поэтому важно, чтобы Сохнут полностью вписался в российские правовые рамки. Бург заверил, что для него здесь нет проблемы и просил не тянуть с перерегистрацией.
Сохнут передал документы для перерегистрации 15 мая. 16 мая состоялся очередной разговор с Бургом. Он просил не выходить за пределы 30-дневного срока, положенного на перерегистрацию. Конечно, сказал он, в работе Сохнута могли быть отдельные сбои и нарушения, но беда в том, что Минюст, говоря о нарушении законодательства, ни разу не сослался ни на один конкретный случай. Это производит впечатление предвзятости. Бург вновь говорил о том, что Сохнут намерен строжайшим образом соблюдать все законы России. Я просил Бурга учесть, что кроме политического и юридического аспекта проблемы есть и аспект психологический. Сохнут способствует отъезду из России многих умных, талантливых, хороших людей. Это встречает внутреннее сопротивление в обществе. И не может не сказываться на атмосфере вокруг Сохнута.
Развязка наступила 17 октября 1996 года. В этот день Сохнут получил разрешение на деятельность в России. Но не как иностранная организация — Еврейское агентство для Израиля. А как общероссийское общественное объединение российских и израильских граждан — «Еврейское агентство в России».
Возможно, слово «кризис» слишком сильное для данной полосы выяснения отношений. Но приятного было мало.
Сохнут надо было привести в чувство и поставить в строгие и точные правовые рамки. Но сделано это было топорно, грубо. Думаю, что в истории с Сохнутом сказалось накопившееся в Москве раздражение, вызванное наличием «двойного дна» в политике Израиля, расхождением между благостными словами и делами несколько иного свойства. Сказались, наверно, и выборы в России, когда жесткость по отношению к Израилю использовалась почти как козырная карта…
22 марта было сообщено об аресте советского (и российского) шпиона Валерия Каменского. Руководитель Шабака Яков Пэри заявил, что это 60-й агент бывшего Советского Союза, отловленный в Израиле за последние 25 лет.
Вообще шпионы не по части легальной дипломатии. Но иногда приходилось ими заниматься. Чаще — наблюдать и переживать. О Калмановиче я уже рассказывал. Теперь — более общий взгляд.
В израильских газетах регулярно публикуются (от имени «Государства Израиль») стандартные объявления: «Граждан, располагающих сведениями о деятельности бывших органов советской разведки против Государства Израиль, просим обратиться по телефону 03-5271397. Ваше обращение будет сохранено в тайне». Не знаю, обращаются ли законопослушные граждане Израиля по указанному телефону. Но предполагаю, что люди, из месяца в месяц читающие этот лаконичный, но выразительный текст, постепенно начинают с испугом оглядываться по сторонам и приглядываться к соседям. Так провоцируется шпиономания, сеются семена подозрительности и недоверия к России.
К сожаление, над всхожестью этих семян хлопочут и некоторые российские граждане. 11 октября 1996 года в субботнем приложении к газете «Гаарец» под названием «Мы внедрили в Израиль сотни агентов» было опубликовано интервью с бывшим генералом бывшего КГБ Калугиным. Калугин заявил, что в 70-е годы только через его руки прошли 200 агентов, засланных в Израиль под видом репатриантов. Калугин рассказал о том, что тогда резидент советской разведки служил завхозом в Русской Духовной Миссии. В 1988 году он добровольно сдался израильским властям, что привело к провалу нескольких человек.
Мне рассказывали, что под откровения Калугина Шин-бет (израильская контрразведка) воспрял духом и потребовал увеличить бюджет. Вдоволь порезвились и юмористы. Еженедельник «Секрет» обратился к «господам засланцам» с призывом «выйти дружными рядами» и протянуть руки, для того, чтобы на них «надели наручники». Сдаться добровольно. Желающих, сдается мне, не было…
Когда я приехал в Израиль, писали о нескольких советских разведчиках, находившихся в израильских тюрьмах.
О Калмановиче читатели знают.
Профессор Маркус Клинберг. Репатриировался в 1948 году. Работал в институте биохимии. Занимался химическим и биологическим оружием и средствами защиты от него. Был арестован в 1983 году и получил 20 лет. Однажды ко мне заходила его дочь. Она живет в Париже и не говорит по-русски. Тему Клинберга я затрагивал один раз, ссылаясь на его возраст и здоровье. Обещали «подумать». Пошли слухи, что его вроде бы собираются досрочно освободить. Но с условием, что он будет сидеть дома под постоянным наблюдением и сам оплатит слежку за собой (300 тысяч шекелей в год). Говорят, что Клинберг отказался. Был выпущен из тюрьмы осенью 1998 года. Фактически находится под домашним арестом.
Роман Вайсфельд. Инженер-электрик. Репатриировался в 1980 году. Работал на предприятиях военной промышленности. Имел отношение к ВВС. В 1989 году приговорен к 15-ти годам.
Григорий Лундин. Репатриировался в 1973 году из Белоруссии. Работал в военной промышленности. Занимался бронетехникой. В 1988 году ему дали 13 лет.
В апреле 1993 года к президенту Израиля обращался Председатель Верховного Совета Беларуси Станислав Шушкевич. В июне 1995 года к Рабину обратился Александр Лукашенко. Но если я не ошибаюсь, их письма — по причинам, о которых мне трудно судить — так и не были переданы адресатам.
Я подключился к делу Лундина после встречи с его дочерью Сусанной, которая в 1992 году с семьей переехала в Израиль, чтобы быть ближе к отцу. 16 марта 1995 года говорил о Лундине с Вейцманом. Просил помиловать его к 50-летию Победы. Потом говорил однажды с Рабином. Но чувствовал, что не встречаю понимания. Уверен, что по своим каналам за Лундина хлопотала наша разведка.
В августе 1996 года Лундин обратился к Секретарю Совета Безопасности Лебедю. А 6 октября написал письмо Примакову. Последняя фраза: «Обращаю Ваше внимание, что всегда был и остаюсь верным сыном отечества и в моем провале — не виновен».
29 октября комиссия по досрочному освобождению при Управлении тюрем решила сократить на одну треть срок заключения Лундина. Это означало, что он выходит на свободу. Лундина выпустили под подписку о воздержании от контактов с представителями прессы. Мне не удалось встретиться с этим мужественным человеком.
Уже при мне в 1993 году посадили Шимона Левинзона, который занимал высокий пост в военной разведке.
В июне 1996 года арестовали бывшего главного тренера сборной Израиля по теннису Александра Раделиса. Он прекратил сотрудничество с КГБ еще в 1988 году. Но за старые грехи получил четыре года.
В ноябре 1996 года арестовали работника израильской Электрической компании Анатолия Гендлера. В Израиле с 1981 года.
Каждый арест — неприятность для посольства. Лишний повод протрубить в трубы тем, кто хотел бы свернуть, подморозить сотрудничество с Россией. Израильтяне, с которыми я общался, понимали, конечно, что посол тут ни при чем, но все-таки смотрели с укоризной. Да и арестованных жалко — на Россию работали.
Последний при мне акт шпионской драмы развернулся в декабре 1996 года. Состоялось заседание комиссии Кнессета по алие и абсорбции с повесткой дня «Шпионы-олим из бывшего СССР». Наоми Блюменталь, председатель комиссии, приходила ко мне и приглашала на заседание. Я выразил сомнение в целесообразности обсуждения столь деликатного вопроса на столь непрофессиональном уровне. Но обещал подумать. Посоветовался с «соседями» и не пошел, сославшись на занятость.
На заседании комиссии разгорелся скандал. Большинство ее членов выступили резко против обсуждения указанной темы. Они обвинили Блюменталь в уходе от действительных проблем, волнующих репатриантов, и в погоне за «жареными фактами». «Я не вижу здесь ни одного компетентного чиновника, который мог бы прояснить ситуацию по поводу шпионажа выходцев из СНГ, — заявил Й.Сарид. — А раз нет предмета обсуждения, то и заседание продолжать не стоит. Не стоит делать цирк из нашей работы. Быть может, данный спектакль больше подходит для театральной постановки в Иерусалиме или в Беэр-Шеве» (Блюменталь когда-то играла в беэр-шевском театре). Кончилось тем, что все члены комиссии, произнеся осуждающие речи, покинули зал заседаний.
Ловля шпионов нервировала «соседей». Они повышали бдительность и предупреждали меня, что израильские спецслужбы кружат вокруг посольства и ищут слабые места, щели для проникновения.
Тема повышения бдительности, борьбы с возможной «разработкой» работников посольства стала все громче звучать из Москвы. Пришло указание об организации «централизованного учета связей сотрудников загранучреждений с иностранцами». Каждый работник посольства (и дипломаты, и административно-технический персонал) должен был после каждого контакта с любым иностранцем сдавать письменную рапортичку (по специальной форме) в посольство. Посольство должно было отсылать эти рапортички в Москву. Там должны были обрабатывать их на компьютерах и по частоте появления тех или иных фамилий выявлять коварные замыслы. Обещали прислать инструкцию — и с Богом!
Меня эта затея расстроила и возмутила. Сел писать свое неправильное мнение. Пугал возврат к тем временам, когда всех иностранцев считали потенциальными шпионами, а всех «совграждан» потенциальными предателями. Если согласиться с предлагаемым порядком, то «загранучреждения» превращаются в подсобный цех разведки.
А вот чего нам, действительно, не хватает, так это централизованного массива данных о дипломатических службах и политических элитах. Скажем, появляется новый посол (или дипломат иного ранга) Иордании или Франции, и было бы весьма полезно тут же получить из МИДа развернутую справку о нем. Посольства могли бы пополнять этот массив новыми данными. Это же относится и к политической элите. Нужны методика набора сведений и программа машинной обработки их.
Мои сотрудники убедили меня не отправлять телеграмму. По первому пункту, потому что сам собой увянет — никто не будет возиться с программой и методиками. Так оно и вышло. А по второму, — то же самое. Зря, выходит, старался…
И снова вынужден говорить о склоках. Надеюсь, в последний раз. Не то, чтобы мы превращались в террариум. Но степень склочности возрастала. Неприятно и неловко об этом писать, но, к сожалению, некоторые сотрудники выступали в качестве своего рода «источников повышенной опасности». Возможно их мучил комплекс неполноценности, и они утверждали себя или делая пакости другим, или крайне болезненно, на уровне квартирной ссоры реагируя на ущемление (часто мнимое) их прав. Вокруг них клубились какие-то облака недоброжелательности, неприязненности.
Имею в виду трех человек.
Бухгалтер Дмитрий Сергеевич Крылов. Тихий такой. Толковый работник. Очень четко фиксировал всякие несуразицы и сомнительные места в проектах договоров, которые составлялись на предмет строительства жилого дома. Держал свое хозяйство в полном порядке. Но все время на него жаловались. По мелочам, по пустякам каким-то обижал людей. Там, где мог проявить свою власть.
Вот что я написал в характеристике:
«Д.С. Крылов работал старшим бухгалтером посольства РФ в Израиле с апреля 1994 г. по август 1996 г. За это время показал себя как знающий дело специалист. К работе относится добросовестно. Удовлетворительно владеет техникой бухгалтерского учета.
К профессиональным минусам Д.С. Крылова можно отнести боязнь самостоятельных решений, склонность по любому поводу «советоваться» с ВФУ.
В более широком плане уязвимым местом Д.С. Крылова является неумение сочетать необходимую требовательность с поддержанием ровных, доброжелательных отношений в коллективе.
Д.С. Крылов может быть рекомендован для работы в системе МИД РФ, но желательно, чтобы эта работа была больше связана с бумагами, нежели с людьми».
Более трудный случай — 1-й секретарь Михаил Ильич Якушев. Прекрасно знает арабский. Но дипломат, по-моему, средний. Истовость, надрыв, глаза горят, но — в свисток.
Очень обидчив. Пришел как-то жаловаться на коллегу, правда, меньшего чина: «Он меня на… послал, а я — старший дипломат!» — «Какой же Вы «старший», если Вас младшие посылают?» Поговорили…
Его жену сократили из информационной группы. Пишет мне заявление: «В связи с вопиющим актом незаконного и безосновательного увольнения моей супруги Якушевой Тамары Низамиевны из консульского отдела, причем без объяснения ей мотивов подобного шага, прошу Вас, Александр Евгеньевич, лично вмешаться в возникший производственный конфликт, который наносит мне и моей семье непоправимый моральный и психологический урон, не способствуя и оздоровлению климата в коллективе посольства». Тут я был виноват, проморгал «вопиющий акт». Но поднять на такую высоту — в этом весь Якушев.
Просит поставить ему сейф. Пишу на заявлении Якушева резолюцию завхозу: «Прошу поставить». Завхоз кладет свою резолюцию: «Проверкой установлено, что из 20-ти штук сейфов в посольстве и консульстве все используются по назначению. Установить сейф (дополнительно) не имею возможности». Говорю это Якушеву. Истерика: какой же Вы посол, не можете заставить завхоза?! Детский сад, да и только.
Мелочи, пустяки, посольская бытовуха. Но через нее иногда лучше просвечивается суть человека. И не только пустяки. Нижние чины приходили с жалобами на то, что «старший дипломат» покрикивает, высокомерен, «унижает человеческое достоинство». Приходили и со сплетнями: Пересыпкин — мой друг, вот приедет послом, наведем здесь порядок…
Пытался говорить с Якушевым о такте, терпимости, вежливости. Отмахивался: банальные все это истины. Боюсь, трудно ему придется в жизни…
Но самый трудный случай — еще один 1-й секретарь, заведующий консульским отделом, Сергей Викторович Анненков. Внешне — представительный, солидный, импозантный человек. Умеющий хорошо держаться, знающий, что и как сказать журналистам. Профессионал. И в то же время — удивительно недоброжелательный к другим «человекам». Требовательность, перерастающая в самодурство. Очень субъективистское, «выборочное» отношение к сотрудникам, разделение их на «своих» и «не своих». Грубость, высокомерие — и по отношению к работникам (особенно — к «нелюбимым») консульства, и к посетителям. Десятки раз приходили ко мне и горько жаловались. Говорил жалобщикам: пока вы здесь, в моем кабинете, это — слухи, сплетни; давайте соберем собрание, встаньте, скажите открыто, и пусть Анненков ответит. Нет, не вставали и не говорили. Потому что боялись. Посол-то далеко, а он каждый день рядом. Мне было стыдно сидеть на собрании и видеть, как опускают глаза вниз молодые люди, которые накануне шептали мне на ухо, какой нехороший этот Анненков.
Только однажды я отреагировал на слухи. Когда мне стали говорить, что Сергей Викторович вместе с «соседями» собирают на меня «компромат» (откуда деньги на школу, на чьи деньги лечится и в том же духе). Учинил разговор с полковником Котовым, который официально представлял у нас СВР. Юрий Васильевич слухи решительно опроверг. Весьма нелестно отозвался об Анненкове: комплексует, понимает, что его не любят, ушел в себя, пьет втихую, несерьезен, болтлив.
Моя характеристика выглядела так:
«С. В. Анненков — опытный консульский работник достаточно высокой квалификации. Однако, констатируя это, хотелось бы высказать ряд замечаний, касающихся его служебных и человеческих качеств.
С.В. Анненков, апеллируя к «здравому смыслу», ориентирует работников консульского отдела на нарушение существующего порядка оформления документов. Его логика проста: зачем соблюдать формальности, зачем гонять людей за разными справками, если все равно бумаги ежеквартально уничтожаются. Думается, что такая форма «борьбы с бюрократизмом» не приемлема в консульском учреждении.
В обращении С.В. Анненкова с посетителями, — если верить многочисленным жалобам, — часто проскальзывают нотки высокомерия, недружелюбия, чиновничьего равнодушия. Такое поведение консульского работника создает у посетителей неверное представление об отношении России к репатриантам, к Израилю. Беседы с С.В.Анненковым на эту тему не дали результата.
И, пожалуй, самое существенное. С.В. Анненков — негожий руководитель. Возможно, сказываются его некоммуникабельность, неумение (или нежелание) налаживать нормальные отношения с людьми, возможно — комплекс неполноценности, но он оказался не в состоянии создать в коллективе спокойную, товарищескую обстановку. Подчиненные боятся его, но вряд ли уважают. В посольстве он не пользуется авторитетом и вообще как-то незаметен.
Полагаю, что С.В.Анненков может быть использован в Консульском Департаменте МИД РФ. Но желательно, чтобы в его подчинении было как можно меньше людей».
Я долго колебался — выходить ли на персоналии. Понимаю, что тем, кто здесь упомянут, будет неприятно читать мои заметки. Понимаю, что они не будут со мной согласны. Понимаю и то, что в появлении «террариума» есть и моя вина. Не сумел, как сказали бы раньше, наладить воспитательную работу. Действительно, не сумел. Хотя даже к поэзии прибегал. На одном из собраний читал стихи Леонида Мартынова.
Все-таки решил назвать фамилии. Чтобы читатели яснее представляли атмосферу, которую мы надышали. И с надеждой, что могут быть, что есть посольства, где атмосфера чище.