Двадцать лет исканий

«Как же вы нам все надоели» – примерно так можно трактовать результаты опроса Левада-центра на тему возвращения в избирательные бюллетени графы «против всех». За высказались 74 % опрошенных. И хотя не все из них будут голосовать именно за этого «кандидата» – многие имеют в виду сам принцип, считая его демократическим. Но реакция на недавнюю инициативу спикера Совета Федерации Валентины Матвиенко показательна. И отражает она скорее усталость, скажем мягко, от всей нынешней политической тусовки, внутри которой избирателю уже порядком надоело выбирать из двух зол меньшее. Тогда как идеального «рыцаря на белом коне», спасителя отечества и освободителя обывателя от тягот жизни и бремени свободы и выбора, все нет и нет.

Установившейся единой трактовки голосования против всех нет. Разнится и практика в разных демократических государствах. В некоторых европейских странах графа существует, но часто сопряжена с обязательностью самого голосования. А, скажем, во Франции формально графы нет, но есть техническая возможность проголосовать пустым бюллетенем (точнее, опустить в урну пустой конверт). Пустой бюллетень засчитывается как поданный против всех и в Испании. Форма узаконенного протестного голосования есть в Индии, но там надо специально заявить о таком намерении избирательной комиссии. В США, где вообще многие вопросы по формам и способам организации голосования отданы на откуп штатам, графа «никто из перечисленных кандидатов» существует на всех выборах в Неваде и на муниципальных выборах в Массачусетсе. Однако в Неваде она не ведет ни к каким последствиям: если даже большинство проголосуют против всех, то должность займет следующий по числу голосов кандидат. Есть штаты, где фамилию кандидата можно вписать самому. Иногда в разных странах прибегают к такому методу, как смена фамилии, чтобы включить в нее словосочетание «против всех». Но не везде это разрешается (так, в Британии есть прямой запрет).

Россия отменила эту графу в 2006 году. Как тогда говорили – следуя рекомендациям ОБСЕ, а также в целях сделать выбор более осознанным. В то же время тогда многие считали, что вкупе с отменой минимального порога явки это должно сработать в тех конкретных условиях на правящую партию.

Теперь, видимо, кто-то считает, что для правящей партии что-то пошло не так, и графу предлагается отменить.

Скорее всего, идея навеяна результатами выборов в Москве и Екатеринбурге, где Навальный и Ройзман для многих стали «протестными кандидатами». И будь графа «против всех», они, предположительно, не набрали бы столько голосов. В то же время большинство высказавшихся представителей правящей партии относятся к идее пока скептически, не понимая, в какие конкретно последствия это может вылиться.

Впрочем, дело, в конце концов, не в самой графе. Дело в том, что российская избирательная система напоминает некоего непоседливого человека, который не может никак устроиться на одном месте. Ему постоянно что-то мешает: то там чешется, то там зудит или свербит, то одно неловко, то другое. Он вертится как егоза, а комфорта все нет. После каждых выборов производится «подстройка» избирательной системы под текущий политический момент. И трудно отделаться от ощущения, что всякий раз это происходит с целью создать наиболее выгодные условия для партии власти. За таким мельтешением все сложнее усмотреть некие единые незыблемые принципы самой системы, а бесконечная «прыготня» не дает сформироваться прочным избирательным традициями и стабильной практике правоприменения бесконечно меняющихся правил.

Дошло до того, что отдельные новеллы избирательного законодательства воспринимаются как «настройка», направленная уже даже не против оппозиции в целом, а против отдельных представителей этой оппозиции. Так, «криминальный фильтр» многим обывателям кажется придуманным специально и конкретно против Навального. Принятый Мосгордумой накануне выборов мэра закон (аналогичный федеральному) о запрете кандидатам на выборные должности иметь иностранные счета – направленным конкретно на недопущение Прохорова на мэрские выборы и т. д.

Избирательной системе нашей аккурат в эти дни ровно 20 лет: 29 сентября 1993 года Борисом Ельциным был подписан указ о формировании ЦИК и избиркомов в регионах.

С тех пор, кажется, ни одни выборы у нас не проводились по одним и тем же правилам. Что только не менялось.

Многажды менялось законодательство по выборам президента, депутатов законодательной ветви власти и муниципальных органов. Думу мы избирали по смешанной и по пропорциональной системе. Проходной барьер варьировался от 5 % с 1993 по 2003 год до 7 % в 2007–2011 годах. В 2016 году будет снова 5 %. С 1995 по 2011 год число партий, имеющих право участия в федеральных выборах, уменьшалось: в 1995 году их было 273, в 1999-м – 139, в 2003-м – 64, в 2007-м – 15, в 2011-м – 7. Сейчас число зарегистрированных партий снова близится к сотне. Но самое большое число преодолевших 5-процентный барьер было 20 лет назад – восемь партий.

Менялись требования к представляемым подписям избирателей при регистрации кандидатов. Сегодня процесс сбора и проверки подписей доведен, кажется, до иезуитского совершенства. Изменился порядок формирования Совета Федерации. И, возможно, изменится опять, если вернутся к прямым выборам сенаторов. Отменено право на образование избирательных блоков. Но сегодня опять говорят, что, может, и их вернут, а то избиратель запутается в десятках названий партий. Ужесточены требования к организации досрочного голосования и порядку использования открепительных удостоверений. Но хитрый ум фальсификаторов все время придумывает новые проделки. Вроде бы приняты законы о гарантиях равного освещения деятельности парламентских партий на государственных теле-, радиоканалах в период между выборами, но до их эффективного применения еще, мягко говоря, далеко. В то же время запрещена прямая критика конкурентов в ходе избирательной кампании, что трудно воспринимать иначе как абсурд. В общем, всего не перечислишь.

Любой другой демократической стране всех этих перемен хватило бы на два столетия.

В результате сегодня наше избирательное законодательство выглядит вполне прилично с формальной точки зрения. По многим параметрам – к примеру, по учету избирателей – оно чуть ли не самое передовое вообще. Некоторые наши новшества (использование веб-камер на участках) уже перенимают за границей – к примеру, на Украине и в Бразилии. Более того, если взять какие-нибудь примеры неоднозначного применения избирательной практики во вполне демократических странах и попытаться «пересадить» на нашу почву, то выяснится, что с точки зрения формального законодательства, да даже и правоприменительной практики они у нас просто невозможны.

К примеру, недавно прошли в Германии парламентские выборы. Так вот из 67 партий, заявивших о намерении участвовать в выборах, в избирательный бюллетень были включены списки лишь 34. Из 58 непарламентских партий на федеральном уровне и отдельных земель ровно половина – 29 партий – не были допущены к выборам. 12 обжаловали отказ в Конституционном суде, который восстановил на выборах только одну. Досрочно и по почте проголосовали около 25 % избирателей. Социологические опросы публиковались в день голосования. В России сегодня, при всех недостатках наших выборов, такое уже просто невозможно. И если бы вдруг случилось в подобных масштабах, то поднялся бы страшный вопль о фальсификациях и нарушениях. Скорее всего – оправданный.

Если сравнивать по формальным признакам, то наша избирательная система выглядит на бумаге также куда совершеннее американской, которую глава ЦИК Владимир Чуров вообще называет «архаичной». Там, скажем, в разных штатах возможно голосование чуть ли не вообще без документов, проценты досрочного голосования – огромны (подчас более половины). Не говоря уже о том, что на федеральных выборах, скажем, президента «вес» голосов избирателей разных штатов отличается в разы.

Однако – вот же удивительно! – тамошний обыватель, и немецкий, и американский, по большей части считает избранных с помощью столь несовершенных избирательных систем политиков легитимными, а выборы – более или менее честными. У нас картина обратная: недоверие к самому институту выборов, неверие в него – чудовищное.

Все дело в том, что избирательную систему невозможно рассматривать отдельно от общего уровня политической культуры, правовых традиций, правоприменения, эффективности судебной системы, влияния общественного мнения и свободной прессы на власть. Скажем, кого у нас посадили (хотя уголовная ответственность есть) за фальсификацию выборов за 20 лет? Никого. Или другой пример. У нас институт наблюдателей и членов избиркомов проработан во всех, казалось бы, мельчайших деталях. Для грамотной подготовки наблюдателя, чтобы продраться сквозь всю казуистику, нужны специальные курсы, с кондачка эту юридическую крепость не возьмешь. А во Франции, скажем, подсчетом голосов на выборах занимаются самые обычные волонтеры. И люди со стороны, все имея те или иные политические пристрастия, считают честно. Без тонн инструкций. Возможно ли это у нас?

Сбор подписей для выдвижения на выборах существует во многих странах, но только у нас он столь чудовищно дискредитирован. Когда даже предъявление в суде живьем самого подписанта не дает оснований этому суду признать его подпись действительной, когда по указке сверху «проверяющие» бракуют тысячи подписей под совершенно иезуитскими предлогами. В США избирательный участок можно, по желанию, организовать хоть в собственной пиццерии – добровольно. И это, как и немыслимые с нашей точки зрения вольности по части многообразия организации голосования, не приводит ни каким массовым фальсификациям. Хотя, скажем, еще несколько десятилетий назад по этой части там творилось примерно то же самое, что у нас сегодня творится в национальных республиках.

Высокий уровень политической культуры, традиций гражданского общества, свободная пресса, сила общественного мнения (которой бывает достаточно для добровольной отставки оскандалившегося политика), получается, сглаживают многие формальные несовершенства избирательного законодательства. В этом смысле демократия, выборы – это всегда диалог. Между теми, кто избирает, и теми, кого избирают. Если его нет – система не работает, зато работает непременный принцип всякой власти (даже самой демократической) – она всегда стремится к абсолюту. И, будучи не ограниченной, не сдерживаемой со стороны общества – к авторитарности.

Спящее, безразличное, аполитичное общество приводит к тому, что даже в рамках очень развитой и проработанной на бумаге избирательной системы возможны массовые фальсификации выборов.

Зрелость общества также является единственной гарантией против прихода к власти очередного популиста, претендующего на звание мессии, избавляющего от всех проблем. Который, придя к власти, быстро становится ее узурпатором. Идеально прописанная на бумаге избирательная система от этого не спасет: как известно, всенародным голосованием вполне честно побеждал даже Гитлер.

Однако власть все время пытается настроить, придумать какой-нибудь очередной «фильтр», страховку от неправильного, как ей кажется, выбора народа, манипулируя ради этого в том числе судебной системой. Последнее является самой вредоносной «забавой» с точки зрения долгосрочных интересов самого государства. И, вместо того чтобы дать вызревать гражданскому обществу – расширяя права местного самоуправления, позволяя работать всевозможным НКО, гарантируя свободу слова и собраний, а не шугаясь опасливо даже одиночных пикетов, выдавливая из общественного пространства всякую инициативу, нестандартное поведение и прочее, у нас постоянно переписывают избирательное законодательство.

А надо всего лишь просто гарантировать его беспристрастное соблюдение. И это было бы как раз тем самым постоянством, которое и становится основой прочных и здоровых традиций.

2013 г.

 

В свое довольствие

Есть какой-то символизм в том, что указ о повышении в разы зарплаты российским думцам совпал с празднованием очередной годовщины Великой Октябрьской социалистической революции (для тех, кто по-прежнему чтит), а ранее Дня народного единства, в «девичестве» – Дня согласия и примирения. Теперь наши охотнорядцы будут получать наравне с парламентариями Франции (чуть больше), Швеции (чуть меньше) и даже Великобритании. Сейчас – почти в 7 раз выше средней зарплаты по стране, а в следующем году – чуть ли не в 14 раз. Такое вот «примирение» с родиной.

Не менее забавно, что выплаты (в отличие от всех известных парламентов мира) разделены на некую условно базовую часть и «поощрения», которые раза в два с половиной больше базовой части. Отцы-основатели системы разделения властей, наверное, в гробу сейчас вертятся, не могут понять, как это указом исполнительной власти устанавливается зарплата власти законодательной, да еще там предусмотрены некие «премии». За что? За посещаемость? За правильное голосование по указаниям администрации президента?

На самом деле с «поощрениями» все проще и циничнее. Это есть, видимо, чисто бухгалтерские манипуляции, важные с точки зрения минимизации всяких налоговых отчислений.

«Прогрессивная общественность» стала было возмущаться и глумиться. В блогах, разумеется, – никто не идет в знак протеста громить никакую овощебазу. Как же так! Когда урезают расходы (точнее, удельную долю) в бюджете на образование и медицину, парламентариям, мол, не стыдно принимать такие подачки. Да еще при таком вопиющем, все более растущем неравенстве между богатыми и бедными: коэффициент Джини в России примерно такой же, как в США (при уровне душевых доходов ВВП в разы меньше). По этой части как раз никакой Швецией у нас и не пахнет.

На что представители всех фракций отозвались в том духе, что, мол, не больно-то нам и хотелось, но мы теперь будем больше помогать сирым в своих регионах, а также партийной печати. Снятые с зарплатных карточек деньги пачками никто презренно не швырнул ни к Боровицким воротам, ни к Спасским.

Одновременно сами депутаты озаботились ограничением размеров «золотых парашютов» в госкорпорациях – уровнем не более чем шесть месячных окладов. Однако примечательно, что прежняя идея насчет ограничения размеров разрыва в зарплатах в тех же госкорпорациях, а заодно во всех бюджетных учреждениях (когда главврач и его приближенные получают в разы больше остального медперсонала), куда-то завалилась.

Теперь можно устанавливать такой месячный оклад начальству, что и шести его размеров хватит до глубокой старости и еще внукам останется.

Не отстает и кремлевское управделами: аккурат в эти дни существенно расширен список тех, кто имеет право пользоваться VIP-залами при высочайших передвижениях. Нынче не модно бороться с номенклатурными привилегиями, показательно отнимать мигалки. Даже «дело Сердюкова-Васильевой», вброшенное на потеху плебса в возбужденную толпу зрителей дешевого политтрэша на телевидении, вот-вот окончательно развалится. Васильева «выделена в отдельное производство» и, помяните мое слово, дождется амнистии или же выйдет сразу после нескорого суда, получив тот срок, который она уже отмучается к тому времени под домашним арестом.

Материально-финансовое поощрение думцам стало продолжением курса на резкое повышение довольствия высшей номенклатуре. Уровень официальных доходов силовиков уже превзошел европейский, не забыты правительство и администрация. Скорее всего, в регионах подхватят инициативу сверху и, вопреки тяжелейшему финансовому кризису, поразившему многие региональные бюджеты, проявят должную номенклатурную солидарность. Чтобы «перед пацанами стыдно не было». К тому же номенклатуре надо было как-то компенсировать неудобства в связи с запретом иметь иностранные счета, что потребовало от нее дополнительных манипуляций, ключевое слово в которых «траст».

Резко повышенные официальные доходы – неплохое основание для легализации бесстыдно огромных состояний чиновничьей братии. Теперь, даже если придется покупать домик в Майами (не говоря уже о заполнении декларации в связи с выборами), не нужно «париться» перед иноземными финансовыми органами, которые резко усилили бдительность в отношении российских капиталов, – достаточно предъявить законную форму НДФЛ-2, оправдывающую крупную покупку.

Кому-то подобные действия могут показаться в условиях ухудшения экономической ситуации в стране опасными и опрометчивыми. Мол, народ не поймет. На что я так скажу: не поймет, но схавает.

С политической точки зрения высшее руководство действует абсолютно грамотно, хладнокровно и расчетливо. Ах, экономисты и даже правительственные предрекают, что на нас движутся «тощие годы» и народу придется затягивать пояса?! Да, так. И в этих условиях политическая стабильность, по мнению власти, зависит прежде всего от сплоченности вокруг руководства и лояльности ему номенклатурной верхушки. Укрепляется именно решающее звено. В том числе потому, что уже ясно: на всех денег все равно не хватит.

Время нефтегазового дождя изобилия кончилось. Основной массе населения придется внимать и подчиняться курсу на укрепление духовных скреп. И вместо, скажем, ненужного совершенно (потому что невыгодного для власти) обсуждения хитроумных пенсионных формул «относительно честного отъема денег» или причин снижения затрат на образование и медицину народ призывают бороться с хеллоуинами, геями, интернет-растлителями, «европейскими ценностями» и подрывными разговорами о «расчленении страны» в угоду злокозненным заговорщикам из госдепа. В этих вопросах сплоченность номенклатуры тем более важна.

Думаю, голосование по всем «морально-нравственным» вопросам по части ужесточения наказаний теперь со стороны умасленных повышением зарплат (и подвергнутых предварительному грозному внушению откуда следует) думцев будет еще более солидарным.

Могут возразить: уже было Бирюлево, если дальше столь же нагло играть с огнем и злить «простой народ», то недалеко и до революции. На мой взгляд, как раз очень даже далеко. Хотя локальные погромы и бунты возможны, но они на Руси никого никогда не удивляли и устоев не подрывали. Механизм подавления отточен веками. Княжеская дружина-стрельцы-жандармерия-казаки-ОМОН; далее розги, порки, казни зачинщиков. И как апофеоз, в особо трудных случаях – явление барина, царя, секретаря ЦК, президента – и проявление высочайшей милости в виде пряников-баранок-подачек при непременном показательном «жесточайшем» наказании отдельных назначенных виновными бояр. Скажем, в виде снятия префекта. После чего все снова хмельны, веселы и счастливы.

Все кардинальные реформы в России всегда происходили сверху, являлись результатом тех или иных внутриэлитных противоречий, разброда и шатаний, смуты (современный вариант – раскачивание лодки). Они происходили чаще всего под воздействием того или иного мощного воздействия извне – поражения в Крымской или Русско-японской войне, осознания катастрофического отставания в военном плане («звездные войны» Рейгана) и т. д. Революции начала ХХ века – исключение, подтверждающее правило. Когда сплелось сразу три фактора: война, в которую оба раза теоретически можно было не влезать, разложение элиты, достигшее в конце концов уровня фактически заговора против императора, и, наконец, мощнейший демографический взрыв в России того времени, когда огромная крестьянская масса, при не решенном до конца земельном вопросе, выплеснула свою молодецкую энергию на улицы.

Ничего этого сегодня в России нет, особенно третьего фактора: средний возраст населения почти 40 лет. Сегодня «настоящих буйных мало», в том числе по итогам той отрицательной селекции, которую проделали с русским народом в процессе, по сути, вялотекущего геноцида на протяжении большей части ХХ века. От сталинских раскулачиваний-лагерей-репрессий до брежневского подавления инакомыслия и всякой нестандартности.

Россия и сегодня не вполне избавилась от многих сугубо феодальных нравов. Не решены многие из тех вопросов, которые были решены на Западе в ходе буржуазных революций. Взять, скажем, равенство перед законом, в частности, равный для всех проезд по дорогам. У нас даже платные парковки чиновникам не писаны, не говоря о перекрытиях улиц и мигалках.

Как ни парадоксально, при широком распространении в массах социальной зависти («пусть у меня коровы нет, зато хорошо, что у соседа сдохла»), ненависти к спекулянтам-богатеям-коммерсантам само социальное неравенство, когда дело касается представителей «неодворянства» – властной бюрократии, полуфеодальным менталитетом воспринимается во многом как данность.

Представитель власти в контексте такого понимания имеет такие «естественные права», как право воровать, жить по другим законам, быть беспардонно богатым за счет номенклатурных привилегий и коррупции.

Ему как бы «можно», сами б дорвались, вели бы себя точно так же. В этом смысле «всенародно избранный» депутат, живущий в России на уровне Франции и Британии, – это такая же «норма», как перекрытие дорог для проезда кортежа. Скажем, губернаторского – современный вариант «ломания шапок» перед барином. Более того, «хождение в народ», демократизм в поведении знати мог бы восприниматься как слабость либо как толстовская блажь, не достойная особого уважения и тем более массового насаждения среди «неодворянства».

Так что когда для одних наступают «тощие годы», а у других, наоборот, очень даже жирные – это тоже «норма». И общество ее со смирением и покорностью принимает.

2013 г.

 

Между «пятой колонной» и гопниками

Необузданная, никем не сдерживаемая репрессивная фантазия российских законодателей каждый день плодит новые запреты. Активированные луговые и яровые «звезды» такого нормотворчества упражняются в основном по сферам политической и гражданской. Выявляют «пятую колонну» – лиц с двойным гражданством, НКО и СМИ с «неправильным» финансированием, подозрительных блогеров, готовы преследовать «распоясавшийся» «Яндекс» и прочих «двурушников», «национал-предателей» и «агентов Госдепа».

В ходу уже словечки «диверсант» и «саботажник». Последние якобы пробрались в славную космическую отрасль, насыпав, видимо, песок в подшипник рулевой тяги упавшего «Протона».

Бодрит инициатива о введении уголовной ответственности за несанкционированные митинги (до пяти лет). Крепнет на седьмом десятке годовщины победы над фашизмом борьба против экстремизма, нацизма (проявления которого видятся во все большем числе неугодных государству деяний и мыслепреступлений), а также сепаратизма (не путать с борьбой за федерализацию, возможную лишь на востоке Украины).

Богатое дебютное начало – запрет выезда за границу. Пока нескольким миллионам силовиков. Пока им.

Объектом применения всех этих законодательных, казавшихся бреднями еще несколько лет назад новелл, повторим, остается пока в основном сфера политическая. Люди заботятся о фасаде и виртуальном пространстве вконец стабилизировавшейся счастливой жизни: не важно, что за фасадом, главное, чтоб картинка была благостная.

Современные же экономические и финансовые процессы полет мысли наших законодательных «звезд» покамест охватить в полной мере не смог. Робкие попытки типа запрета доллара на удивление быстро хоронятся, хотя и без отправки инициаторов на психиатрическое освидетельствование.

С другой стороны, не менее сумасбродная идея запрета (так выходило из буквального прочтения закона) международных платежных систем успешно стала законом, и теперь оставшиеся здравомыслящие государственные мужи ломают голову, как бы его незаметно похерить.

Ровно так и со всякими соцсетями и иноземными интернет-ресурсами: дедлайн, когда, опять же следуя буквальному прочтению закона, следует оные закрыть, приближается. Будет ли достаточно для сохранения минимума разумности в данном вопросе недавно прозвучавших успокаивающих заверений президента?

Можно бы подумать, что все эти меры призваны привести наш вечно анархиствующий народ в состояние добропорядочной послушности, дабы утомленным его вековым, неизбывно невежественным состоянием (в том смысле, что не ценит он высочайшую о себе неустанную заботу, не отвечает ударным трудом) правителям было сподручнее направлять страну к вершинам мировой славы и окормлять ее государственно субсидируемой духовностью.

Но репрессивные меры последних лет адресованы по большей части вечно узкому «образованному» (условно) слою, этой вечно болтающейся в проруби океана народной стихии интеллигенции и прочим хипстерам и безродным космополитам.

Основная же масса народа подобной дисциплинарной политической и гражданской ответственностью по-прежнему не охвачена. Поскольку этим людям из их маргинальных низов на политику – как с высокой колокольни.

Были, правда, попытки щелкнуть хлыстом над ухом и этих дикарей. К примеру, ужесточили кары за пьяную езду. Помогло? Да не сказать. В 2013 году произошло 204 тыс. ДТП, что больше, чем в 2012-м, на 0,2 %. 13 581 случилось по вине пьяных водителей. Это на 6 % больше, чем в предыдущем году (ужесточение наказания произошло как раз в 2013-м). На 18 % выросло число скрывшихся с места аварии. Образумить такой народ, если следовать логике правителей, привыкших управлять страной запретами, могут лишь расстрелы пьяных «водил» на обочинах. И то не факт. С интересом теперь следим за исходом тотальной борьбы с курением.

Кстати, о расстрелах и прочих жестокостях. Есть какой-то недосмотр в том, что, скажем, за несанкционированный митинг собираются сажать на пять лет (аналогично за призывы к сепаратизму и прочие мыслепреступления), ну почти как за убийство, а, скажем, за организацию свалки у себя под забором, за срач на месте пикника, распитие пива в скверике и мочеиспускание в подъезде на практике наказания не бывает.

Логика «строгого государства» на самом деле должна быть едина для всех сфер жизни.

Возьмем Сингапур, на который у нас порой ссылаются. Тамошний режим ведь не только политически жесткий. Но и за плевок на улице, мусор в общественных местах, за неспускание воды в общественном туалете и прочие подобные «шалости» есть штрафы не в десятки, а в сотни долларов. Оттого там чисто.

Или возьмем милый многим пример сталинщины. Ее неотъемлемой частью были не только репрессии по отношению к инакомыслящим и тем, кто лишь мог стать таковыми. Ее частью был и «закон о колосках» 7 августа 1932 года, когда за хищение малейшей социалистической собственности можно было загреметь в лагеря лет на десять. Или указ Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 года, запретивший увольнения по собственному желанию, переход с одного предприятия на другое, этим же указом введена уголовная ответственность за прогулы и опоздания. Его прозвали законом «10 лет за 15 минут». Может, не десять лет, но на несколько месяцев можно было загреметь легко. По некоторым данным, за период с 1940 по 1956 год по этому закону было осуждено (не обязательно к тюремному сроку) 36 млн человек.

И в крови тех поколений опоздание на работу было едва ли не самым сильным бытовым ужасом.

Сталин, кстати, как-то сослался, оправдывая жестокость законов по охране госсобственности, на законы эпохи первоначального капиталистического накопления. Кое в чем разницы между сталинизмом и, скажем, нравами Англии XVIII века было немного. Скажем, до 1800 года в королевстве было более 200 видов преступлений (включая мелкие кражи), за которые полагалась смертная казнь. Сплошь и рядом вешали 12—14-летних подростков. А работные дома, а законы против бродяжничества? Чем не ГУЛАГ? В том числе и на этой традиции зиждется нынешнее английское законопослушание. Как, скажем, прибалтийское законопослушание уходит корнями в многовековое пребывание под немецкими баронами.

Батька Лукашенко в этом смысле более целостен. Он предложил, по сути, восстановить крепостное право для крестьян, запретив им самовольный уход из колхозов. У нас такое было. Адепты Сталина скажут: и правильно. Жаль, что рано кончилось. Продлился бы сталинизм еще несколько десятилетий – была бы другая страна. Послушная и исполнительная. Помянут добрым словом Андропова, который пытался наводить порядок, устраивая в рабочее время облавы в кинотеатрах и магазинах («Вы почему не на работе, гражданин?»).

Черты «крепостничества» можно усмотреть и в нынешней российской инициативе по «закреплению» силовиков в статусе невыездных (ровно так поступил с дворянами Павел Первый, правда, кончил он плохо), а еще – в рудиментах сталинской системы прописки.

Адепты Сталина, правда, забывают, что строгости в отношении охраны соцсобственности уживались с полным пренебрежением по отношению к собственности личной. В этом наш кумир миллионов отстал даже от Англии XVIII века, не говоря уже о более гуманной викторианской эпохе.

Так что нынешняя наша тотальная захламленность страны, с помойками вдоль всех дорог, с кривыми заборами и вонючими подъездами, она оттуда же, из сталинщины. Личность и ее пространство – ничто, главное, чтобы трава в гарнизоне была покрашена, танк смазан, сугробы вдоль плаца были квадратные, а вечно вороватый и ленивый люд всяко отвечал: «Так точно, ваше высокоблагородие! Не могу знать (ничего не могу), ваше высокоблагородие!». И, поедая глазами начальство, ходил бы строем туда-сюда, не возбухая даже по поводу самых больших глупостей, мздоимства и мерзостей режима, потому как не вам, холопы, судить белую кость, она же номенклатура. Ну а что на дворе у холопов срач, так устоев это не подрывает. Якобы.

На самом деле это не так: колоссальный разрыв между стремлением постоянно приукрашивать фасад и отсталой бытовой и производственной культурой устои как раз подрывает.

Но наши законодатели слишком невежественны в массе своей, чтобы озаботиться построением такого авторитаризма, который был бы действенным не только в сфере пропаганды, а и во всех остальных тоже. На производстве – преодолевая леность и головотяпство по отношению ко всяким нормам и правилам. В судах – защищая всякую собственность, а не только вельмож и государственную. На дорогах – где правила должны быть едины для всех. Помянем другого генералиссимуса – Франко, кортеж которого останавливался на красный свет. С тех пор число ДТП и смертность на дорогах Испании в разы меньше нашей.

Можно, конечно, дополнить сатрапские законы в области идеологии, информации и прочего Интернета аналогичными новеллами в области трудового права и разных бытовых сфер. Крепостное право в виде полного восстановления прописки, государственное распределение из вузов. Аналоги работных домов в виде расширения исправительных работ за все, за что только можно.

Можно еще начать сажать за несортировку мусора, за курение в неположенных местах, за проезд и проход на красный свет, за нерегистрацию на государственном портале учета всего и вся с отчетом там же раз в сутки. За проживание без официального брака и поцелуи на улицах. За кривой забор, пиво в скверике и неопрятный вид. Взять того-сего из Англии XVIII века, добавить сингапурщины, сверху густо залить сталинщиной и перемешать, настояв затем на православии-самодержавии-народности. И посмотреть, что будет.

А будет вот что: рванет. Пугачевщина будет. И они это знают.

«Гнилая» элита вообще плохой учитель и морализатор.

Поэтому «болотное дело» – только против «офисных хомяков», такого же по масштабам бирюлевского и дела «Манежки» не будет никогда. Наказание за мыслепреступления – да, по всей строгости. А гопникам – на практике все возможные вольности. Как те их понимают и реализуют. И чем дальше будет идти одичание страны, тем легче, им там наверху кажется, такой страной будет управлять. Глубокое заблуждение.

2014 г.

 

Вредительство в законе

Как часто бывает после принятия новых законов, бизнес опять в тихом ужасе. И пишет реляции курирующим инстанциям. Опять неизвестно, что будет (в данном случае с 1 июня) и как жить дальше. Слухи один страшнее другого заставляют прикидывать грядущие убытки и не предвиденные ни одним бизнес-планом расходы. В сущности, обычное для нашей страны дело. Этим стилем (сначала делаем, а потом думаем) у нас не только Дума славна.

Депутаты взялись отрегулировать – в который раз – оборот спиртосодержащей продукции. С 1 июня вступят в силу поправки к закону аж 1995 года, снижающие порог для такой продукции, не подлежащий государственному учету, с нынешних 1,5 до 0,5 % этилового спирта. Если больше 0,5 %, то, производители, извольте установить у себя ЕГАИС, а продавцы – получить лицензию. Можно этого не делать, а «всего лишь» изменить рецептуру производства продукции, вложив в это «жалкие» миллиарды рублей. Подумаешь, ерунда какая.

На все про все еще неделя, время пошло.

На сегодня никто из заинтересованных структур не знает в деталях, как именно это будет работать. Если трактовать закон буквально (а как еще его трактовать, спросит любой познавший, как работает вменяемый парламент), то под него подпадает куча продукции, начиная от фруктовых йогуртов до средств для стирки белья, от составов для мытья посуды и чистящих средств до освежителей воздуха, от клеев до кремов для обуви, полиролей, репеллентов, а также влажных салфеток и дезодорантов.

В начале лета страна может остаться без дезодорантов, представьте!

Парфюмеры тоже в неведении, какие кремы, пасты и мази подпадут под закон, а какие – нет. Они пишут слезные письма курирующему у нас все спиртосодержащее вице-премьеру Хлопонину, чтоб тот разъяснил. Будто он знает, что там законодатели имели в виду. Никто также не знает, как быть с продукцией, что уже произведена, импортирована и лежит на складах и полках магазинов. В законе на сей счет молчок. А там, где в законе молчок, готовь конвертик проверяющим инстанциям, которые уже встали на низкий старт.

Общий оборот косметики и бытовой химии с содержанием спирта от 0,5 до 1,5 % в России оценивается в $200–250 млн. На фоне наших стратегических свершений сущий пустяк, конечно. Мы всю свою многовековую историю прожили без увлажняющих салфеток, и скрепы были куда крепче нынешних, и победам это никак не мешало.

Гагарин в космос без дезодоранта летал? Летал. Да и Уланова с Плисецкой тальком обходились. То-то же.

На многих этикетках сейчас указывается содержание «до 1 %», более точная цифра, говорят, даже не всем производителям известна. Этикетки теперь тоже надо переделывать. За свой счет. Российские производители парфюмерии оценивают возможные потери на одну кампанию в 2,5 млн руб. Это меньше, чем содержание одного думца в год, так что мелочь. Сюда входят установка ЕГАИС и покупка соответствующей лицензии (800 тыс. руб.).

Крупные гранды-производители, особенно иностранные, предпочитают отмалчиваться в столь непростое политическое время, давая понять, что дико уважают российское законодательство и не такое в нем видали. Короче, одни готовятся «тупо подчиниться», другие пишут в инстанции с призывом остановить неостановимое, третьи тихо надеются, что поскольку этот закон – бред, то работать он не будет и здравый смысл победит.

Здравый смысл, однако, как показывает практика последних лет, все труднее пробивает себе дорогу в нашу переполняемую законодательными абсурдами жизнь.

Для начала непонятно, с какого перепугу вдруг вообще понадобилось снижать порог с 1,5 до 0,5 %? Именно в этом проценте кроется, как Кощеева игла, необоримая сила русского пьянства?

Ведь, казалось, совсем недавно откипели страсти по квасу и кефиру, которые тоже пару лет назад чуть не заставили лицензировать как алкогольные продукты, но передумали. Внятное обоснование этого мудрого действа нигде увидеть не довелось. Законодатели, похоже, вообще не особо заморачивались вопросами, как на практике это будет работать, какие убытки – и ради чего, собственно, – понесут увлеченные импортозамещением отечественные производители. Они же по идее вдохновленные клятвенными обещаниями властей не ухудшать пресловутый инвестиционный климат.

Наш парламент, он вообще не про расчеты. Хотя с точки зрения технической и аналитической (формально) оснащенности он создавался как орган, который в состоянии выдать до деталей просчитанный законопроект, а не пафосную политическую декларацию о благих намерениях. Однако законов, годных для полноценного беспроблемного применения сразу после подписания, у нас на свет, как правило, производят мало.

Это даже хуже, чем раньше было с «Жигулями», которые надо было доводить до ума в гараже после покупки самим автоумельцам.

«Защиты от дураков» нет ни на одном этапе разработки законопроекта. Обсуждения в профильных комитетах с приглашением (выборочно, кого захотят) сторонних экспертов не являются эффективной мерой, гарантирующей качество. Институт лоббизма, когда на законной основе представители затрагиваемой отрасли могут хотя бы разъяснить законодателям, что они принимают, у нас неразвит и нелегитимирован. Он ошибочно понимается у нас лишь как примитивный подкуп законодателей, что давно не так в практике развитых стран.

В этом смысле сегодняшняя Дума гораздо меньше подвержена влиянию представителей реальной жизни извне парламента, чем в 1990-х. Это по-своему хорошо, но и плохо одновременно: сужается число участников выработки решений. И это на фоне сгинувшей внутрипарламентской конкуренции, когда так называемые оппозиционные фракции играют лишь согласованную для них роль марионеток партии власти. А чем меньше участников выработки решений и дискуссий, тем хуже качество решений. Штампуя все, что санкционировано сверху, без разбора, парламент ухудшает качество принимаемых законов. Совет Федерации также не заморачивается их детальным рассмотрением. По сути, в его лице в России нет второй полноценной палаты законодательной власти. Не налагает вето на негодные (даже не политически, а просто профнепригодные) законопроекты и президент.

Видимо, считается, что вето – это сигнал о кризисе системы и давать его не надо. Но это не так. Вето по идее неотъемлемая часть системы разделения властей нормального государства.

В итоге под алармистские вопли «как же нам теперь жить!» в роли пожарной команды выступает правительство, стремясь минимизировать ущерб, заложенный в некачественных законопроектах. Путем внесения разъяснений и толкований.

Так древние жрецы толковали «знаки свыше» на свой и правителей вкус.

Росалкогольрегулирование судорожно уточняет перечень товаров, которые будут выведены из-под регулирования. Молочники и парфюмеры надеются, что чиновники внемлют здравому смыслу и все исправят. Однако это системно неправильно. И противоречит основам парламентаризма: исполнительная власть не должна принципиально корректировать законы либо должна брать ответственность на себя, издавая соответствующие указы прямого действия. Но такая модель отношений законодателей и правительства стала уже нормой.

И в этом сказывается кризис всей государственной системы.

В свое время было много шуму по поводу закона о доступе к WI-FI чуть ли не по паспорту. Закон не отменен, но на деле не работает, поскольку абсурдный. Примерно такая же история была с законом о регулировании рекламного рынка в СМИ, на кабельных каналах, по части рекламы пива и т. д. Только силами соответствующего ведомства удалось частично минимизировать неоправданный (мотивация было чисто пропагандистско-политической) ущерб, нанесенный думцами медиаотрасли. За сам ущерб, разумеется, никто не ответит.

С сентября должен заработать закон об обработке персональных данных россиян на российской же территории.

По сравнению с ним закон о спирте в йогуртах и зубной пасте – детский лепет.

При буквальном толковании закона надо в России вообще запрещать весь Интернет, кроме того государственного сегмента, указ о котором давеча подписал Владимир Владимирович. Опять никто не знает, как будет работать то, что работать в буквальном смысле не может. Ждем толкований.

Чувствуя совершеннейшую политическую «безответственность» (а свобода законотворчества, конечно, часть любого нормального парламентаризма, законодатель в рамках отпущенного срока имеет определенную свободу рук от контроля избирателей, которые призывают его к ответу лишь на выборах), наши парламентарии продолжают «отжигать». Их ведь никто не одергивает особо и сверху, если они держат нос по ветру нынешнего курса в целом.

Законы у нас, увы, не носят в названии имен инициаторов, их вносивших, и страна не узнаёт этих героев. А наверху, похоже, исходят из того, что, мол, в крайнем случае одернем, остановим или выхолостим, применяя на свой манер (парламент же не вызовет на ковер за извращение сути законодательства). Но такая ситуация лишь подпитывает мотивацию у депутатов выдвигать как можно больше всяких инициатив, даже если они заведомо непроходные или абсурдные.

Считается, что важна активность сама по себе, которая есть залог включения в списки на следующих выборах.

Поэтому можно выдвигать обреченные на громкий резонанс законы о запрете абортов по системе ОМС, что-то запрещающее по части алкоголя, вообще по части морали и нравственности, нечто про очередной запрет или ограничение чего-нибудь иностранного (агентов, нежелательных организаций и пр.). На этом точно заработаешь много «галочек» у кураторов.

Так раскручивается маховик не столько даже законодательного безумия (хотя и его тоже), сколько производства множества неграмотных законов, которые в буквальном прочтении неприменимы в жизни и выглядят, как сказали бы раньше, актами саботажа и вредительства. Но вредительством их почему-то сегодня не считают.

2015 г.

 

В треугольнике троемыслия

«Чужие письма читать нехорошо», – морализировал советский фильм 1975 года с молодой Ириной Купченко в главной роли. Нынче, когда письма оцифрованы, их публикация и чтение посторонними превращаются в распространенную политическую забаву. Сейчас параллельно развиваются две схожих истории. Обе связаны с перепиской должностных лиц. Одна в Америке, другая у нас. Это два мира – два Шапиро. И, по выражению старика Киплинга, вместе им не сойтись. Не хуже или лучше, а просто они разные.

У нас на маргинальных задворках информационного пространства гуляют публикации «Анонимного интернационала», из которых наглядно и неприглядно видно, как якобы некие вполне вычисляемые работники АП «рулят» фабрикацией судебных процессов и медийными атаками, пытаясь увлеченно, дойдя, что называется, «до мышей», управлять всем, что движется и не движется, всем, что слышится и не слышится.

Политического резонанса от этих «разоблачений», как и следовало ожидать, ноль.

Не возбудился ни одним своим членом парламент, не сменили украинскую шарманку маги и повелители телесеансов массового гипноза. Думаю, возбудились определенным образом в ФСО. Что, в сущности, правильно и полезно безотносительно ко всему остальному.

Было бы странно, если бы было иначе. Если засветившихся когда-нибудь и уволят или повысят по диагонали, то точно разведут факт увольнения и «засветку». Те, кто сливал (или фабриковал) эти прослушки, подглядки и просветки, рассчитывали ведь не на публичный политический скандал с вмешательством высших светлых сил добра и справедливости, а всего лишь направляли, как теперь говорят, месседж от одной фракции к другой. Чтобы получить по максимуму реакцию, столь блестяще сформулированную (как говорят) питерскими, – «я вас услышал».

И дело тут не только в состоянии политической системы и отрегулированного должным образом медийного пространства, о которых уже все сто раз понаписано, а в самом отношении к электронной переписке со стороны ответственных лиц и их конфидентов.

Они никогда не позволили бы себе такой же откровенности в выражениях, дефинициях и мыслях на бумаге, которая якобы все стерпит, каковое демонстрируют, оперируя всевозможными планшетами, смартфонами и прочими привнесенными нам извне бездуховными гаджетами. И сколь ни пугай их тенью молодца Сноудена, в голове никак не уложится представление о том, что всяко сказанное, написанное и отправленное «по мылу» слово чиновника непременно «отольется в граните». Войдет в анналы. И еще неизвестно, как и при каких обстоятельствах оно оттуда выйдет, каким боком тому, кто слово это неловко обронил.

Конечно, вековые традиции отечественного троемыслия, когда говорим одно, пишем другое, а думаем третье, сегодня сильны. К тому же привычное отсутствие должного публичного контроля за действиями чиновников и политиков также ведет к «легкости мысли необыкновенной»: беспредельный политический цинизм в таких условиях есть также проявление низкой внутренней дисциплины (и сдержанности) чиновников.

Кабы они только лишь подозревали, что их «шалости» могут выплыть наружу, приведя к нежелательным политическим последствиям, они, конечно, постеснялись бы в выражениях. Но поскольку публичное пространство и общественность выведены за скобки при определении эффективности и полезности того или иного чиновника и политика, а важна только лояльность (в мыслях тоже) правящей корпорации, то вопиющие расхождения между публичным поведением с одной стороны и непубличным с другой для многих представителей правящей номенклатуры давно уже стали нормой.

Это не значит, что в других странах политики мягче и пушистее, менее циничны. Нет, конечно. Но их внутренняя готовность к тому, что все сказанное и сделанное может стать достоянием общественности, от которой зависит, как ни противно, судьба того или иного политического клана на выборах, ведет к чуть большей внутренней дисциплине, осторожности и целостности поведения.

Наши чиновники и политики, как показывают подобные истории, все еще не освоились толком, отстали от времени в обращении с новейшими средствами и платформами распространения информации. Которые лишь кажутся анонимными, а на деле, в эпоху тотальной открытости всего и вся, являются публичными и требуют, соответственно, развитой культуры именно публичного поведения не только от тех, кто на думской трибуне или в телевизоре, но от всех представителей политической элиты. Которой, как мы видим (благодаря их ошибочному восприятию тех же смартфонов и электронной переписки как навечно секретных), на сегодня пока нет.

Кроме того, нынешняя история с «Анонимным интернационалом» и «якобы работниками» АП, если это правда, свидетельствует, что вопреки всем страшилкам имени того же Сноудена в руководящих кругах не внедрены на практике такие регламенты обращения с электронными гаджетами и письмами, которые предотвращали бы подобные казусы. И я вовсе не об очередных тупых запретах, к которым тотчас потянется властная рука.

А о том, что прежде всего надо сократить расстояния между точками пресловутого «треугольника троемыслия», когда говорится одно, пишется другое, а думается третье.

Схожие в чем-то неприятности происходят сейчас у бывшего госсекретаря США Хиллари Клинтон. Которые могут даже помешать ей стать наследницей Обамы. Скандал разразился в связи с тем, что она использовала, как полагают, личный аккаунт электронной почты для переписки по делам своего ведомства. Кроме того – о, ужас! – использовала свои айпад и «Блэкбери» для служебной переписки.

Согласно Закону о свободе информации, госдепартамент вынужден был частично предоставить еще в 2013 году переписку Клинтон за четыре года пребывания в должности. Письма касаются атак беспилотников и некоторых разведывательных программ, анализа встреч сенатора Маккейна с египетскими политиками в 2011 году и много чего еще. Они были отправлены с сервера в городке Чаппакуа (штат Нью-Йорк), то есть из дома Клинтонов, что не вполне согласуется с правилами переписки для федеральных служащих, которые вообще-то должны пользоваться в служебных целях серверами своего ведомства.

Стирать рабочую переписку запрещено, она должна сдаваться, архивироваться и храниться в государственных электронных архивах.

По Закону о хранении федеральных данных, должна сохраняться вся электронная (бумажная, разумеется, тоже) переписка министерств и ведомств, касающаяся их «организации, функций, политики, решений, процедур и всех существенных трансакций».

Недавно администрация Обамы издала специальный и однозначный запрет на ведение официальной переписки через личные аккаунты электронной почты. До того строгого запрета не было, что отчасти оправдывает Клинтон, но было обязательство непременно дублировать с личных аккаунтов на государственный всю деловую переписку.

Когда в 2009 году Клинтон стала госсекретарем, айпад еще не был выпущен корпорацией Apple (это произойдет в 2010 году), и она должна была разделить свои частный и официальный аккаунты на электронной почте и «Блэкбери». По правилам она могла иметь два мобильных телефона, но их использование должно было быть разделено: один только для работы, другой только для личных целей. Теперь ее обвиняют в том, что за все время работы госсекретарем она так и не завела государственный аккаунт электронной почты и всю переписку вела с частного, хотя, по ее утверждению, всякий раз копировала официальное письмо на правительственный сервер.

То есть она, судя по всему, «путала частный мех с государственным».

За время работы Хиллари было отправлено около 60 тысяч электронных сообщений. Все касающиеся ее должностных обязанностей, как и положено, по ее утверждению, были сохранены. Когда возник шум по этому поводу, все они были переданы в Госдепартамент, где частные и официальные сообщения были отсеяны друг от друга. Клинтон утверждает, что стерла 31 830 сообщений (как говорил Остап Бендер, «все ходы записаны»), поскольку они касались ее частных дел – занятий йогой, похорон матери, свадьбы дочери Челси и т. д. Республиканцы же обвиняют ее в том, что стерла она и ту переписку, которая касается ее самого неприглядного эпизода в должности госсекретаря – убийства ливийскими «повстанцами» (которых поддерживали США) американского посла, находившегося в тот момент в Бенгази. По сравнению с чем «травля телеканала «Дождь» клемлеботами» – сущие шалости.

Вся эта «канитель» и буквоедство нам кажутся совершенно непонятными. Для многих «драконовские правила» Америки и вовсе предстают чистым тоталитаризмом, когда все дела уже давно вершит Большой Брат.

Мне тоже кажется, что такие ощущения недалеки от истины.

С другой стороны, следует исходить из того, что средства электронной коммуникации с нами уже навсегда. И они будут только совершенствоваться. Мир, катясь по наклонной к «полному тоталитаризму», где умельцы анализировать big data видят каждый ваш чих, каждое телодвижение, порыв самовыражения и даже «мыслепреступление», становится не просто плоским, как писал в одноименной, хотя и довольно примитивной книге «Плоский мир» обозреватель New York Times Фридман, но и вообще открытым как на ладони.

И в таком мире все же лучше иметь некие прописанные и публичные правила обращения с официальной информацией, включая чиновничью переписку, чем не иметь никаких.

В том числе должны быть предусмотрены условия, при которых такая переписка обнародуется, становясь достоянием общественности. Сама эта угроза должна стать мотивом к соблюдению чиновниками и политиками хотя бы каких-то приличий и мер чистоплотности. В том числе в своем «непубличном поведении» (пространства для которого на практике становится исчезающе мало).

Чтобы, когда такая переписка «нечаянно» всплывала (а такое представляется при растущих технологических возможностях не только спецслужб, но и политических конкурентов неизбежным), публику не охватывала оторопь от осознания того, как именно готовятся на политической кухне наиболее острые «национальные блюда».

2015 г.