Ночь прекратила ужасное сражение, десятки тысяч трупов покрыли Бородинское поле, французы назвали это сражение «битвой генералов» по множеству выбывших из строя генералов. Русские войска лишились здесь Багратиона и других известных командиров.

На другой день Кутузов хотел возобновить битву, но по собранном ночью сведениям, оказалось, что русская армия потеряла половину своего состава. Хотя французы претерпели не меньший урон, было ясно, что продолжать битву нельзя. Кутузов отступил к Москве, что дало основание Наполеону провозгласить победу, хотя сами французы к ночи отступили на прежние позиции.

Ц. Ложье («Дневник офицера Великой армии в 1812 г.» М., 1912) так описывал свои впечатления после битвы: «Утром мы были изумлены: русская армия исчезла. Какое грустное зрелище представляло поле битвы! Никакие бедствия, никакое проигранное сражение не сравняется по ужасам с Бородинским полем, на котором мы остались победителями… Все потрясены и подавлены.

…Пасмурное небо гармонирует с полем битвы. Идёт мелкий дождь, дует резкий однообразный ветер, и тяжёлые чёрные тучи тянутся к горизонту. Всюду огромное уныние».

По существующим в то время представлениям, армия, покинувшая поле сражения, считалась проигравшей.

Ермолов писал о Бородинском сражении: «Российское войско в сей день увенчало себя бессмертною славою! Превосходство сил неприятельских по необходимости покоряло его действиям оборонительным, которые не сродны свойству русского солдата и мертвят дух его; потеря многих отличных начальников, всё казалось согласующимся против его пользы: но, невзирая на это, конечно, не было случая, в котором бы оказано было более равнодушие к опасностям, более терпения и твёрдости, решительнейшего презрения к смерти» (В сб. «Бородино. Документы, письма, воспоминания». М., 1962).

Н. Муравьёв: «Таким образом кончилось славное Бородинское побоище, в котором русские приобрели бессмертную славу… Государь приказал выдать каждому рядовому и унтер-офицеру по пяти рублей в награждение, и добродушные солдаты наши приняли с благоговением сию монаршую милость» («Записки», Русский архив, М., 1885).

 

Совет в Филях и сдача Москвы

Узнав о потерях, Кутузов не стал возобновлять на следующий день сражения. Даже в случае успеха и наступления его армии положение русских оставалось шатким. Они не располагали на участке от Москвы до Смоленска никакими запасами (все склады делались в Белоруссии, где вначале предполагалось вести войну).

Наполеон же имел за Смоленском крупные людские резервы. Поэтому Кутузов считал, что время для перехода в наступление ещё не пришло, и велел отступать. Правда, он надеялся на получение подкреплений и не исключал возможности дать уже у стен Москвы новый бой. Но надежды на подкрепления не оправдались, а выбранная для боя у города позиция оказалась невыгодной.

Русская армия, отошла к Горкам (где оставалось ещё одно укрепление), но в Филях 13-го сентября по новому стилю главнокомандующий русской армии, князь Михаил Иванович Кутузов, созвал военный совет.

В крестьянской избе созван был военный совет, который должен был решить участь Москвы. На совете присутствовали: фельдмаршал князь М. И. Кутузов; генералы: М. Б. Барклай-де-Толли, Л. Л. Беннигсен, М. И. Платов и Д. С. Дохторов; генерал-лейтенанты: граф А. И. Остерман-Толстой, Ф. П. Уваров, К. Ф. Багговут и П. П. Коновницын; генерал-майор и начальник главного штаба А. П. Ермолов и генерал-квартирмейстер полковник К. Ф. Толь. Позже приехал Н. Н. Раевский. Главнокомандующий предложил на обсуждение вопрос: ожидать ли неприятеля на невыгодной позиции, или уступить ему Москву. Мнения разделились. Члены совета начали спорить.

«Вечеру приехал я в армию на Фили, узнал, что князь Кутузов приглашал некоторых генералов на совещание, что делать, ибо на Поклонной горе драться нельзя, а неприятель послал в обход на Москву. Барклай предложил первый, чтобы отступить всей армией по Рязанской дороге через Москву. Остерман неожиданно был того же мнения противу Беннигсена и многих», – так записал родственник Льва Толстого по материнской линии Д. М. Волконский в своем дневнике первого сентября 1812-го года. (Этим дневником спустя полстолетия пользовался великий писатель при создании романа «Война и мир»).

Мнения разделились:

– за оставление Москвы высказались Кутузов, Барклай-де-Толли, Остарман-Толстой, Толь, Раевский;

– за сражение: Беннигсен, Дохтуров, Уваров, Коновницын, Ермолов.

«Кутузов прекратил споры, сказав: «С потерею Москвы ещё не потеряна Россия, доколь сохранена будет армия. Приказываю отступать… Знаю, что вся ответственность падает на меня, но жертвую собою для блага отечества». По свидетельству очевидца, Кутузову дорого стоило решиться на подобную жертву. Он не спал всю ночь…» («Отечественная история», Санкт-Петербург, 1895)

Сознавая правильность и необходимость отданного приказа об отступлении, Кутузов тяжело переживал сам факт оставления Москвы, каждый подлинный патриот переживал утрату столицы, но большинство понимало или вскоре поняло дальновидность этого шага мудрого фельдмаршала.

В донесении от 16-го сентября Кутузов пишет императору Александру I, что он оставил Москву: «я никак не мог отважиться на баталию, которой невыгоды имели бы последствием не только разрушение армии, но и кровопролитнейшую гибель и превращение в пепел самой Москвы». И, наконец, главное: «должен я был решиться попустить неприятеля войти в Москву, из коей все сокровища, арсенал и все почти имущества, как казённые так и частные, вывезены, и ни один почти житель в ней не остался». В следующей строке Кутузов пишет императору: «вступление неприятеля в Москву не есть ещё покорение России».

«Военный совет в Филях» (А. Д. Кившенко, 1880 г.)

Кутузов надеялся, что, сохранив и усилив свои войска, он заморит ослабевшую неприятельскую армию в опустевшей Москве.

По мере приближения неприятеля к Москве, многие жители спешили выбраться из неё. Важнейшие архивы, казённое имущество также были вывезены. Оставшиеся в городе граждане до последней минуты были уверены, что Москва не будет уступлена без боя, но на следующий день после совета в Филях Москва опустела.

Перед вступлением французов в Москву московский генерал-губернатор граф Ф. В. Ростопчин дал приказ – сначала запереть кабаки, а потом разбивать в кабаках бочки с вином: «К этой мере я должен был прибегнуть вследствие (появления) огромного числа мародёров, дезертиров, и мнимо раненных, которые со всех сторон прибывали в город; а одна уж приманка выпивки привлекла бы часть армии, которая и без того уже была слишком дезорганизована, и тысячи солдат, которых нельзя было сдержать силою, начали бы грабить город и, может быть, даже зажгли бы его прежде проходившей армии».

При подготовке к сдаче Москвы студенты и преподаватели Московского университета всю ночь грузили разное имущество, вывезли университетские деньги, коллекции, книги. Ростопчин также прислал на архиерейское подворье 300 подвод, которые затем были распределены московским архиепископом по храмам и монастырям для погрузки церковных святынь и ценностей, обоз отправился в Вологду утром 13-го сентября по новому стилю.

Ф. В. Ростопчин, «сначала возбуждавший москвичей к вооружённой защите Москвы, затем необыкновенно энергично хлопотал об оставлении ею и даже, говорят, приготовил людей к тому, чтобы зажечь город…» (профессор С. Ф. Платонов «Учебник русской истории для средней школы», Санкт-Петербург, 1895).

Перед отходом из Москвы Ростопчин, исполнив повеление фельдмаршала, приказал всем воинским командам и ведомствам, вывезти больных и раненых; полиции и жандармской команде отправиться во Владимир; разбить бочки с вином и сжечь на Москве-реке все барки с частным и казённым имуществом.

Рано утром русская армия снялась с лагеря и потянулась по извилистым улицам Москвы. Солдаты сначала думали, что их ведут в обход неприятеля, но скоро всё стало ясно: армия шла на рязанскую дорогу, вслед за армией из города двинулись и жители.

И здесь имел место следующий случай: московский гарнизон по приказу генерала (немца), командовавшего им, пошёл через город с музыкой. На неуместность этого обратил внимание Милорадович. Генерал ответил: «Если гарнизон при сдаче крепости получает дозволение выступать свободно, то выходит с музыкой, так сказано в регламенте Петра Великого». Милорадович вскричал: «Да разве есть в регламенте Петра Великого что-либо о сдаче Москвы? Прикажите замолчать вашей музыке».

14-го сентября русский арьергард Милорадовича тихо и в полном порядке прошёл всю Москву от Дорогомиловской заставы до Покровской заставы, а за ним по пятам в город вошёл первый отряд французов под командой генерала Себастиани… Инициатором перемирия был генерал Милорадович («Французы в Москве». В книге: «Отечественная война и русское общество», М. 1912).

Русский капитан Ф. Акифеев рассказал об истории заключения перемирия: Милорадович, опасаясь, что его части могут быть отрезаны от Москвы корпусами французский армии, подходящими к городу с других направлений, обратился к королю Неаполитанскому с предложением: если французы хотят занять Москву неразрушенной, то они должны дать возможность войскам Милорадовича выйти из неё спокойно с артиллерией и обозом. В противном случае Милорадович обещал перед Москвой и в Москве драться до последнего человека и вместо Москвы оставить одни развалены.

В результате достигнутой договорённости, «быстро и молчаливо шли обе армии одна за другой, часто прямо соприкасаясь. Оставшиеся в Москве жители не всегда даже могли отдать себе отчёт в том, что за каким-нибудь казачьим отрядом плотною стеною шли по московским улицам враги; некоторым только трубные сигналы, отличавшиеся от наших, да команда на иностранном языке открывала глаза на происходящее» (Ю. Готье).

 

Тарутинский манёвр

Наполеон не напал на Кутузова при отступлении русской армии от Бородина к Москве не потому, что считал войну уже выигранной и не хотел попусту терять людей, а потому, что он опасался второго Бородина.

Схема первого этапа Отечественной войны 1812-го года

Главный стратегический успех Кутузова при Бородине заключался в том, что страшные потери французов обеспечили время для пополнения, снабжения, реорганизации русской армии, которую главнокомандующий затем и двинул в грозное, сокрушившее Наполеона контрнаступление.

Оставив Москву, Кутузов начал отход в юго-восточном направлении, по Рязанской дороге. После двух переходов русские войска подошли к Москве-реке. Переправившись у Боровского перевоза на правый берег, они свернули на запад, и двинулась форсированным маршем к Старой Калужской дороге. В то же время казачий отряд из арьергарда генерала Раевского продолжил отход на Рязань. Этим казаки ввели в заблуждение французский авангард маршала Мюрата, который следовал по пятам за отступавшей армией.

Памятник в Тарутино

Во время отхода Кутузов ввёл жесткие меры против дезертирства, начавшегося в его войсках после сдачи Москвы. Дойдя до Старой Калужской дороги, русская армия повернула на Калугу и встала лагерем в селе Тарутино. Туда Кутузов привел 85 тысяч человек наличного состава (вместе с ополчением). В результате Тарутинского манёвра русская армия вышла из-под удара и заняла выгодную позицию.

Ф. Н. Глинка писал:

Находясь в Тарутино, Кутузов тем самым прикрывал богатые людскими ресурсами и продовольствием южные районы России, тульский военно-промышленный комплекс и одновременно мог угрожать коммуникациям французов на Смоленской дороге. Французы же не могли беспрепятственно наступать из Москвы на Петербург, имея в тылу русскую армию. Тем самым Кутузов фактически навязал Наполеону дальнейший ход кампании.

В Тарутинском лагере русская армия получила подкрепления и увеличила свой состав до 120 тысяч человек. В 1834-м году в Тарутино был установлен памятник с надписью: «На сём месте российское воинство, предводимое фельдмаршалом Кутузовым, спасло Россию и Европу».

Менее чем за два месяца армия получила 300 тысяч новых ополченцев, для неё было собрано более 100 миллионов рублей.

 

Наполеон в Москве

Наполеон въехал на Поклонную гору и, увидев расстилающуюся у ног его древнюю столицу русского государства, воскликнул: «Наконец вот он – этот знаменитый город!.. Теперь война кончена».

15-го сентября Наполеон торжественно въехал в Москву. У Дорогомиловской заставы Наполеон сошёл с коня и в ожидании встречи стал ходить взад и вперёд. Уже не в первый раз ему доводилось въезжать победителем в чужие города, так он въезжал в Вену, столицу Австрии, в Берлин, столицу Пруссии и др. Там его встречали с торжеством, с мольбами о пощаде. Здесь же никто не выходил ему навстречу, он терял терпение, хмурился, глядел по сторонам, снимал и надевал перчатки, мял в руках носовой платок.

Наконец, когда ему донесли, что Москва пуста, он не хотел верить и требовал депутации. Ему привели несколько иностранцев, которые подтвердили, что Москва оставлена жителями.

Л. Н. Толстой в романе «Война и мир» писал: «И благо тому народу, который, не как французы в 1813 году, отсалютовав по всем правилам искусства и перевернув шпагу эфесом, грациозно и учтиво передают её великодушному победителю, а благо тому народу, который в минуты испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и лёгкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью».

Вот как об этом написал А. С. Пушкин в «Евгении Онегине» о въезде Наполеона в Москву:

В. Скотт («Жизнь Наполеона Бонапарта», СПб, 1837) писал: «Армия рассеялась по целому городу, грабя по произволу всё, что попадалось… Наполеон и офицеры его с трудом успели восстановить некоторый порядок в составе армии. Грабёж, коего нельзя было прекратить, подчинили, наконец, некоторым правилам; и отряды посылались обирать московские развалины как будто на службу».

Английский уполномоченный при русской армии генерал Томас Вильсон писал императору Александру 25-го сентября о занятии Наполеоном Москвы: «Теперь нет ни одного офицера и солдата, которые не радовались бы тому, что он занял Москву, будучи уверены, что пожертвование этим городом должно произвести избавление вселенной от тиранской власти».

В этом же письме Вильсон предсказывал: «Через несколько дней неприятель вынужден будет оставить Москву», но, вопреки ожиданиям, Наполеон задержался в Москве дольше предсказанного срока, что привело к деградации Великой Армии и укреплению армии русской.

 

Кто сжёг Москву?

Все современники дружно свидетельствуют, что пожары в Москве начались в первый же вечер вступления французов, часов в 8–9 пожар вспыхнул в нескольких местах на Солянке, в Китай-городе и около нового Гостиного двора (находившегося около Кремлёвской стены между Никольскими и Спасскими воротами), затем – за Яузским мостом.

Сначала французы думали, что пожары происходят от их неосторожности, но скоро они убедились, что город жгут сами русские. На следующий день Москва была объята пламенем со всех сторон. Никакие усилия французов не в состоянии были остановить пожары. Внезапно поднялся сильный ветер, и пламя устремилось из одной улицы в другую.

Пожар Москвы в 1812 году

Наполеона, который сначала разместился в Кремле, пожар заставил на время перебраться в Петровский дворец, а пожар продолжался в течение нескольких дней, превратив город в груду пепла и развалин, более двух третей зданий сгорело, но Кремль уцелел.

Потрясенный император смотрел из окон Кремлевского дворца на море огня, охватившего центр города, Солянку, Замоскворечье. «Какое страшное зрелище! Это они сами поджигают… Какая решимость! Какие люди!», – повторял он.

Вот как описываются раздумья Наполеона в Москве в песне (Слова Н. Соколова, музыка народная):

Вспомним также А. С. Пушкина – «Рефутация г-на Беранжера»:

Ц.Ложье: «Много схваченных на месте преступления поджигателей было представлено на суд особой военной комиссии… Большинство арестованных оказываются агентами полиции, переодетыми казаками, арестантами, чиновниками и семинаристами. В назидание решают выставить их трупы, привязанные к столбам на перекрёстках или к деревьям на бульварах – зрелище, которое не может вас веселить…»

Наполеон в своих мемуарах, продиктованных О. Меару, пишет: «Этот ужасный пожар всё разорил. Я был готов ко всему, кроме этого. Одно это не было предусмотрено: кто бы подумал, что народ может сжечь свою столицу? Впрочем, жители делали всё возможное, чтобы его потушить. Некоторые даже погибли при этом…»

«Поджигатели» (В. В. Верещагин)

Из Петровского дворца (на расстоянии около мили от Москвы), куда Наполеон уехал из горящей Москвы, он наблюдал за пожаром: «…и вы, может быть, представите себе силу огня, если я вам скажу, что трудно было прикладывать руку к стенам или окнам со стороны Москвы, так эта часть была нагрета пожаром. Это было огненное море, небо и тучи казались пылающими; горы красного крутящегося пламени, как огромные морские волны, вдруг вскидывались, подымались к пылающему небу и падали затем в огненный океан. О! это было величественнейшее и самое устрашающее зрелище, когда-либо виданное человечеством!!!»

Со времени описываемых событий прошло 200 лет, но до сих пор историки не могут определить, кто виноват в сожжении Москвы – жители или оккупанты, или одновременно, и те, и другие.

Н. Фирсов («1812 год в социолого-психологическом освещении». М., 1913) отмечал:

– Довольно долго русское общество не хотело думать, что Москву сожгли сами русские: ещё в начале 1813 года большинство считало московский пожар делом французов. Но с течением времени, едва ли не под влиянием заявлений английской печати о патриотическом происхождении московского пожара, связываемого с деятельностью гр. Ростопчина, русское общество радикально переменило свой взгляд на этот вопрос, и французское вандальство превратилось в жертву, принесённую русским народом, по инициативе московского главнокомандующего, для спасения отечества.

И здесь необходимо подробнее остановиться на роли губернатора Москвы в подготовке к сдаче города французам.

Граф Фёдор Васильевич Ростопчин (1763–1826) – генерал-адъютант, генерал от инфантерии с 1812-го года, был незаурядным и противоречивым человеком, пережил карьерные взлёты и опалы, участвовал в важнейших событиях в жизни России, являлся московским генерал-губернатором в тяжёлое время Отечественной войны 1812-го года.

В мае 1812-го Ростопчин был назначен главнокомандующим (генерал-губернатором) Москвы с переименованием в генералы от инфантерии. Во время Отечественной войны 1812-го года развернул в Москве кипучую деятельность: содействовал набору и снаряжению 80 тысяч добровольцев; принуждал дворян и купечество к пожертвованиям. Ростопчин вёл активную антифранцузскую пропаганду, выпуская свои «афишки» (листовки), написанные простонародным языком, весьма живо и легко. В них он старался представлять французов в комичном виде, восхвалял «простые русские добродетели», преувеличивал известия о победах русских войск, опровергал слухи об успехах неприятеля; одновременно раздувал шпиономанию.

Накануне Бородинского сражения, естественно, не зная планов Кутузова, в то время, когда сам Кутузов не знал их, Ростопчин говорил в своих «афишках» о невозможности для французов приблизиться к Москве и удерживал желающих выехать из неё.

«По мере приближения кризиса, т. е. сражения, о котором Кутузов продолжал возвещать, эмиграция дворянства всё усиливалась» (Ростопчин).

За Ростопчиным утвердилась слава инициатора московского пожара, хотя он публично отказывался от этого, но доподлинно известно, что Ростопчин, отступая с войсками, сжёг свой великолепный дом в Воронове, чтобы там не мог поживиться неприятель, а во время оккупации французами Москвы, живя во Владимире, посланиями поднимал крестьян против французов (на основе материала В. И. Федорченко). Вспомним также, что из Москвы было вывезено всё противопожарное оборудование.

Ф. В. Ростопчин

В послании Наполеона Александру I говорилось: «Прекрасная, великолепная Москва уже не существует. Ростопчин её сжёг».

18-го сентября Наполеон пишет Марии-Луизе: «Всё исчезло. Уже четыре дня огонь пожирает город. Маленькие дома построены из дерева и поэтому вспыхивают, как спички. В злобе своей губернатор и русские подожгли этот красивый город… Это огромная потеря для России. Её торговля сильно от этого пострадает. Негодяи были предусмотрительны, что увезли или разрушили все насосы. Насморк мой прошёл, самочувствие хорошее…»

И здесь необходимо опять дать слово Л. Н. Толстому:

– Событие это – оставление Москвы и сожжение её – было так же неизбежно, как отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.

Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.

Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли… происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту пойти на то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя своё имущество, беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.

Сознание того, что так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12-го года. Те, которые стали выезжать из Москвы ещё в июле и начале августа, показали, что они ждали этого…

Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего… Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожжённой (болшой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и свершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа.

В. Скотт: «Московский пожар был столь опустошителен, столь важен по своим последствиям, столь опасен по минуте, в которую он начался, что почти все очевидцы приписали его высокому, хотя и ужасному действию патриотической твёрдости россиян, их правительства и в особенности губернатора Ростопчина… Все французские офицеры продолжают доныне приписывать людям, от него на сие употреблённым.

С другой стороны, многие отличные судьи вероятностей подобного события приводят убедительные доводы того, что Москва подверглась жребию оставленного города, которые почти всегда бывают сожигаемы и разграблены».

«Кто сжёг Москву?», – задал вопрос современник тех событий и сам же ответил на него: Тот, кто имел на это право, тот, кто жёг, начиная со Смоленска, все свои города, сёла и деревни и даже поспевший в поле хлеб, лишь только проходили русские войска, и приближался неприятель, – русский народ в лице всех сословий и состояний, не исключая и лиц, облечённых правительственной властью».

А. Валлоттон («Александр I») пишет, что когда французы начали отступление из Москвы, их путь пролегал мимо имения Ростопчина, лежащего в руинах, а на большой доске было написано по-французски: «Восемь лет я украшал эту местность и счастливо жил здесь в кругу своей семьи. Местные жители, числом 1720, покинули её при вашем приближении, и я поджигаю дом, дабы не осквернило его ваше присутствие. Французы! Я оставил вам в Москве два моих дома с обстановкой на полмиллиона рублей. А здесь вы найдёте только пепел…».

Наполеон счёл нужным послать эту доску в Париж, где она неожиданно вызвала не возмущение, а восхищение.

О событиях, связанных с оставлением Москвы очень хорошо говорится в патриотической басне И. А. Крылова «Ворона и курица». В ней отразилась жизненная ситуация: часть высшего дворянства обожествляла Наполеона, наиболее романтично настроенные её представители ожидали, что император отменит крепостное право, а некоторые надеялись, что под французами жить будет не хуже, и предполагали договориться с врагом.

Эта атмосфера передана в басне, где «беседуют» две московские жительницы – ворона и курица:

И. В. Скворцов пишет:

«Генерал-губернатор Ростопчин приказал уничтожить все запасы хлеба и провианта, которых не успели ещё вывезти, жечь на Москва-реке все барки с казённым и частным имуществом и т. д., чтобы на первых же порах поставить врага в тяжёлое положение от недостатка продовольствия».

В Москве представители «цивилизованной» Европы вели себя как мародёры, грабители, насильники и убийцы: не проходило ночи без нескольких убийств, остававшихся совершенно безнаказанными, в том смысле, что французская администрация не реагировала на них. Но из позднейших свидетельств известно, что «ожесточение народа», оставшегося в Москве, неоднократно выражалось в том, что жители подстерегали напившихся французов и убивали их.

 

Наполеон в ожидании мира

Печальное известие о гибели Москвы не поколебало решимости императора Александра продолжать войну и не вступать с неприятелем в переговоры.

Письмо Наполеона Александру I от 20-го сентября из Москвы, в котором он снимал с себя ответственность за сожжение столицы, было оставлено без ответа. Кутузову было воспрещено вступать в переговоры о мире.

Александр I в ответ на донесение о занятии Наполеоном Москвы сказал: «Если у меня не останется ни одного воина, я созову моё верное дворянство и добрых поселян и сам буду предводительствовать ими. Истощив все усилия, я отращу себе бороду и лучше соглашусь питаться хлебом в недрах Сибири, нежели подпишу постыдные условия. Наполеон или я, я или он, но вместе мы царствовать не можем».

Падение Москвы, разграбление её солдатами Великой Армии, естественно, только усиливало сопротивление мирных до того жителей. Император Александр посчитал для себя священной обязанностью отомстить за оскорблённое отечество: «Не положу оружия, доколе не отомщу», – говорил он, заключение мира для Наполеона стало совершенно невозможным.

Со времени потери Москвы началась по-настоящему народная война, население мест, затронутых войной, поголовно вооружилось для защиты отечества. Россия превратилась в огромный военный лагерь, французские солдаты, отправляющиеся за фуражом, не могли себя чувствовать спокойно уже на расстоянии нескольких вёрст от своих лагерей, ожесточение народа усиливалось и из-за надругательства французов над русскими святынями.

В солдатской песне этого времени пелось:

Наполеон не имел возможности и двинуться на Петербург, потому что город был защищён особой армией Витгенштейна, кроме того, в случае начал похода на Петербург с тыла на него могла напасть русская армия.

В довершение ко всему во время пребывания в Москве армия Наполеона ослабела и расстроилась, чему немало способствовали трудности с продовольственным снабжением и возможность бесконтрольного мародёрства. Пожар Москвы, ожесточение народа русского, почти совсем лишили его возможности добывать продовольствие, французы гибли от болезней, дисциплина в армии ослабла. Кутузов с армией стоял немного южнее Москвы, при Тарутине.

Кутузов с выходом на Старую калужскую дорогу, отрезал от неприятеля южные хлебородные районы России, сам же получал с разных сторон подкрепления и продовольствие, а французам не давал возможности запасаться провиантом, так как в окрестностях Москвы действовали летучие казацкие отряды.

Французы под Москвой пытались хорошей оплатой побудить крестьян везти в Москву съестные припасы, но всё было напрасно, те же крестьяне, которым это предлагалось, стреляли по французам. «Виновные были расстреляны при входе в церковь; выслушав приговор, они перекрестились и встретили смерть, не моргнув глазом».

Чего ждал Наполеон, оставаясь в Москве?

Заняв Москву, он надеялся добиться от Александра I заключения мира, естественно, на французских условиях, неоднократно он заговаривал о примирении, ответа не было. Он грозил идти походом на Петербург, угрозы не действовали. Прождав несколько недель, Наполеон отправил к Кутузову одного из генералов с форменным предложением мира. Фельдмаршал ответил, что он уполномочен только вести войну, что ему запрещено даже произносить слово «мир». Но, надеясь задержать Наполеона в Москве ещё некоторое время, Кутузов обещал довести предложение о мире Александру I.

В донесении на имя императора Александра I от 5-го октября Кутузов писал: «…вечером прибыл ко мне Лористон, бывший в С.-Петербурге посол, который, распространяясь о пожарах, бывших в Москве, не виня французов, но малое число русских, оставшихся в Москве, предлагал размен пленных, в котором ему от меня было отказано, а более всего распространился об образе варварской войны, которую мы с ними ведём, сие относительно не к армии, а к жителям нашим, которые нападают на французов поодиночке или в малом числе ходящих, пожигают сами домы свои и хлеб с полей собранный, – с предложением неслыханным такие поступки унять Я уверил его, что если бы я желал переменить сей образ мыслей в народе, то не мог бы успеть; для того, что они войну сию почитают равно как бы нашествие татар, и я не в состоянии переменить их воспитание».

Наполеон, уверенный, что Александр ответит на его послание, терял проходившие один за другим дни. Он повторял: «Московский мир положит конец моим военным экспедициям… Европа станет единым народом… Каждый человек, путешествуя повсюду, будет находиться на своей родине… Покинуть Москву, не подписав предварительных условий мира, равнозначно политическому поражению». Однако его тревожили молчание царя и моральный упадок его собственных войск.

В эти московские дни пребывания Наполеона Константин умолял своего брата Александра заключить мир, избежать гибели династии, его поддерживали императрица-мать и многие придворные. Но императрица Елизавета призывала своего мужа к сопротивлению. Александр проявил твёрдость и обратился к народу с заявлением.

31-го сентября Александр писал наследнику шведского престола Бернадоту, что врагу досталась пустая Москва. Он согласен, что это жестокая потеря. Но она даёт возможность показать всей Европе, что он направит всю настойчивость на борьбу против её угнетателя, потому что по с этой раной остальные похожи на царапины. Он и народ полны решимости продолжить борьбу и скорее умрут под развалинами Империи, чем капитулируют перед современным Аттилой. Вспомним: Аттила (по прозванию «Бич Божий») – вождь гуннов с 434-го по 453-й год, объединивший под своей властью племена от Рейна до Северного Причерноморья.

Наполеон направил письмо русскому фельдмаршалу:

«Князь Кутузов!

Посылаю к Вам одного из моих генерал-адъютантов для переговоров о многих важных делах. Хочу, чтобы Ваша светлость поверили тому, что он Вам скажет, особенно когда он выразит Вам чувства уважения и особого внимания, которые с давних пор питаю к Вам. Не имея сказать ничего другого этим письмом, молю Всевышнего, чтобы он хранил Вас, князь Кутузов, под своим священным и благим покровом.

Наполеон»

Кутузов отвечал:

«Я подверг бы себя проклятию потомства, если бы сочли, что я подал повод к какому бы то ни было примирению; таков в настоящее время образ мыслей нашего народа».

3-го октября Наполеон собрал маршалов и объявил им своё решение: надо сжечь остатки Москвы, взорвать Кремль и двигаться через Тверь на Санкт-Петербург, где с ним соединиться Макдональд. Мюрат и Даву воспротивились, сославшись на плохое время года, недостаток продовольствия, на бесплодную местность, на дорогу по болотам, которую к тому же 300 крестьян могли сделать непроезжей за один только день. Зачем же опять двигаться к северу и идти навстречу зиме? А что будет с 6-ю тысячами раненых в Москве? Отдать их Кутузову?

Император согласился с этими доводами, но не принял никакого решения. Погода стояла хорошая, настроение войск повышалось. Приободрившийся и ожидавший благоприятного ответа от царя Наполеон задумал даже построить «панораму» московского пожара, которая должна была поразить воображение парижан.

6-го октября, во время переговоров, начатых по инициативе Наполеона, генерал Милорадович сказал Мюрату: «У нас народ страшен, он в ту же минуту убьёт всякого, кто вздумает говорить о мирных предложениях». Но Александр о них и не думал, он сообщил любимой сестре Екатерине, что его решимость бороться тверда, как никогда.

Царь когда-то боялся покорителя Европы, теперь же он увидел, что его шансы на успех возросли, армия усилилась войсками, высвободившимися после заключения мира со шведами и турками, а Великая Армия, наоборот, таяла.

Но вместо ответа на предложение о мире Наполеон получил известие, что неподалёку от тарутинского лагеря Кутузов напал на войска маршала Мюрата, разгромил его и захватил много пушек.

Всего за время своего пребывания в Москве Наполеон сделал три предложения о мире:

1) 18-го сентября Наполеон через начальника Воспитательного дома генерал-майора И. В. Тутолмина Васильевича предлагал заключить мир Наполеон на основе отторжения Литвы, подтверждения блокады Англии и военного союза с Францией.

2) 20-го сентября была сделана вторая попытка.

3) 4-го октября была сделана последняя безуспешная попытка начать переговоры о мире.

Всё это время М. И. Кутузов использовал с максимальной пользой для русской армии: армия получила пополнение, было организовано её снабжение, усилилось как организованное партизанское движение, так и народное. За это же время, за время пребывания Наполеона в Москве, Великая Армия потеряла 30 тысяч солдат и офицеров.

Переход русской армии от обороны к наступательным действиям встревожил императора, и он отдал приказ 18-го октября (по новому стилю) о выступлении армии из Москвы, сам Наполеон выехал из Кремля рано утром 19-го октября.

Покидая Москву, Наполеон приказал взорвать Кремль и сжечь уцелевшие от пожара здания, за исключением воспитательного дома. При этом император сказал: «Так как господа варвары считают полезным сжигать свои города, то надо им помочь».

Приказ был исполнен маршалом Мортье: в два часа ночи начались взрывы. Были разрушены здание Арсенала, Новодевичий монастырь. Снова занялся пожар. Подвели мины под колокольню Ивана Великого, однако по одной версии, фитили подмокли от дождя, по другой – кто-то из русских погасил пламя. Кремлёвские стены были взорваны в пяти местах. Пороха не жалели, и взрывы были такие, что в Китай-городе рушились дома, а в окрестных зданиях стекла выбивало вместе с рамами. Последний, пятый взрыв грянул уже после того, как отряд Мортье оставил город (по материалам С. А. Теплякова). Загорелся дворец, но соборы уцелели.

Началось знаменитое отступление Великой Армии.

22-го октября в город вступили части регулярной армии, Москва ещё дымилась, лежали трупы людей и животных, развалины загромождали улицы, стояли разграбленные и почерневшие от дыма церкви.

Москва после ухода французов три дня подвергалась грабежам: из окрестных деревень явились крестьяне, которые, заходя в пустые дома, забирали всё, что уцелело от разграбления французами. По улицам бродили голодные лошади, которых крестьяне уводили с собой. Но через три дня появившаяся в городе полиция и казаки стали наводить порядок и хватали воров.

 

Ожидание крестьянского бунта

В 1812-м году возникла опасность бунта крепостных после оставлении Москвы, так как некоторые крепостные, потревоженные слухами, возлагали надежду на освобождение на французов, мол только французы помогут справится с помещиками, которые мешают отмене крепостного права.

Е. Тарле («Нашествие Наполеона в Россию». М., 1959) писал, что ещё в 1805–1807-м годах, «да и в начале нашествия 1812 г. в русском крестьянстве (больше всего среди дворовых слуг и вблизи городов) бродили слухи, в которых представление о Наполеоне связывалось с мечтаниями об освобождении. Говорилось о мифическом письме, которое будто бы французский император послал царю, что, мол, пока царь не освободит крестьян, до той поры будет война и миру не бывать».

Но, по мере продвижения французов вглубь страны при отступлении от Смоленска до Бородина стали распространятся слухи другого рода: говорили, что в русской армии «офицерам и нижним чинам будут даны в награду земли при благополучном окончании войны». Среди крестьян стали распространяться слухи, что попавший в ополчение получит волю.

«Социальное брожение, всколыхнувшееся в крестьянстве, благодаря наполеоновскому нашествию, благодаря носившимся в соединении с ним слухов о воле, а также вследствие возникшей общей растерянности и дезорганизации власти, выражалось довольно определённо и местами переходило в настоящие волнения, сопровождавшиеся разгромом помещичьих усадеб. в Москве крепостные тоже рассчитывали на французов, как на освободителей, ввиду чего ещё предшественнику Ростопчина было предписано «усугубить при теперешних обстоятельствах полицейский надзор во всех тех местах, где народ собирается, в особенности ж по питейным домам, трактирам и на гуляньях, и иметь бдительное внимание к разговорам и суждениям черни, пресекая всякую дерзость и неприличное болтание в самом начале и не давая отнюдь распространяться»» (Н. Фирсов).

В Волоколамском уезде крестьяне под влиянием вражеской пропаганды вышли из повиновения помещикам, приказчикам и старостам, устроили грабёж, хлеб растащили. Денис Давыдов в своих воспоминаниях писал, что его отряд окружил группу ослушников начальства: «Я имел им список, стал выкликать виновных поодиночке и наказывать нагайками».

Из документов известно, что в 1812-м году происходил ряд крестьянских волнений против помещиков, волнений местами весьма серьёзных.

Наполеон думал об использовании опыта пугачёвского движения, но вынужден был отказаться от своего выступления за освобождение крестьян: для него мужицкая революция оказалась неприемлемой даже в борьбе с русским императором.

В речи, произнесённой Наполеоном в декабре 1812-го года, он так сказал об отказе в своём намерении возбудить бунт крестьян в России: «Я веду против России только политическую войну… Я мог бы вооружить против неё самой большую часть её населения, провозгласив освобождение рабов; во множестве деревень меня просили об этом. Но когда я увидел огрубение этого многочисленного класса русского народа, я отказался от этой меры, которая предала бы множество семейств на смерть и самые ужасные мучения».

Но, безусловно, для императора Наполеона мужицкая революция была неприемлема даже в тот момент, когда он в какой-то момент надеялся спастись с её помощью.

Е. Тарле («Нашествие Наполеона на Россию». М., 1959) писал, что Наполеон явно фантазировал и преувеличивал, когда говорил о «многочисленных деревнях», просивших его освободить, но не могло не быть единичных попыток обращения к нему, пока ещё не все крестьяне поняли, что Наполеон и не думает об уничтожении помещичьей власти и что пришёл он как завоеватель и грабитель, а вовсе не как освободитель крестьян.

При этом Тарле отмечает, что:

1) без протестов крестьян не обходился ни один год во время существования крепостного права, а 1812-й год характеризует относительная редкость этого явления;

2) даже при наличии волнений на занятых врагом территориях, налицо были, в первую очередь, антифранцузские настроения;

3) наконец, – «и это самое главное, – все волнения крестьян в 1812 г. были буквально каплей в море сравнительно с гигантским подъёмом чувств гнева к иноземному хищнику, разорителю и оскорбителю России, которое охватило народную массу и сделалось могучим двигателем победы над страшным врагом».

Когда же стало известно, что неприятель грабит Москву и её окрестности, не щадит и церквей, а воли не объявляли, крестьяне поняли, что их обманули.

Грабёжи, насилия и убийства, которые несли на землю русскую французы, многочисленные мародёры, заставил крестьян ответить им ненавистью и отчаянным сопротивлением. Начавшееся было брожение народа сменилось борьбой за существование с пришлым народом.

 

Тарутинский бой

После отхода от Москвы армия Кутузова к началу октября расположилась в укреплённом лагере близ села Тарутина за рекой Нарой (примерно на границе Московской области к юго-западу от Москвы). Русская армия получила отдых и возможность пополнить материальную часть и живую силу.

Авангард Мюрата остановился, наблюдая за русской армией, недалеко от Тарутина на реке Чернишне (приток Нары), общая численность группировки согласно армейским ведомостям насчитывала 26 540 человек. Авангард имел сильную артиллерию в 197 пушек. Фронт и правый фланг растянутого расположения Мюрата были прикрыты реками Нарой и Чернишней, левый фланг выходил на открытое место, где только лес отделял французов от русских позиций.

Противоборствующие армии соседствовали в течение двух недель без боевых столкновений. Из записок генерала А. П. Ермолова: «Гг. генералы и офицеры съезжались на передовых постах с изъявлениям вежливости, что многим было поводом к заключению, что существует перемирие».

К левому флангу французов почти вплотную подходил большой лес, что давало возможность скрытно приблизиться к их расположению. Партизаны сообщили, что Мюрат на расстоянии от своего лагеря до Москвы не имел подкреплений, что позволяло окружить его.

План операции разработал Беннигсен, начальник главного штаба Кутузова. Армия должна была атаковать двумя частями: одна, под личным командованием Беннигсена, должна была скрытно через лес обойти левый фланг французов. Группировка состояла из пехотных корпусов, кавалерийского корпуса, казачьих полков под командованием Орлова-Денисова.

Другая группировка под командованием Милорадовича была нацелена на правый фланг французов, а отдельный отряд Дорохова должен был перерезать пути отхода французам.

Главнокомандующий Кутузов оставался с резервами в лагере и осуществлял общее руководство.

Но, на примере этой операции очень хорошо видно: во-первых, гладко бывает на бумаге, но при этом забывается про овраги, и, во-вторых, как бы теперь сказали, часто при подобном планировании операций не учитывается «человеческий фактор».

Дело обстояло так:

Мюрат, видимо, получил сведения о предстоящей атаке, за день до начала сражения, французы всю ночь находились в полной боевой готовности, однако ожидаемого нападения не произошло: генерал Ермолов был на званом обеде. На следующий день Мюрат издал приказ об отводе артиллерии и обозов, но адъютант, доставив приказ начальнику артиллерии, застал того спящим и, не подозревая о срочности ситуации, решил подождать до утра. В результате утром французы оказались не готовыми к отражению атаки.

В свою очередь, были допущены ошибки с русской стороны: вечером 17-го октября колонны Беннигсена, соблюдая осторожность, перешли реку Нару, но темнота и неправильный расчёт привели к тому, что войска не успели в назначенное время выйти на исходные для атаки рубежи, не было и Милорадовича. Только Орлов-Денисов со своими казаками вышел на исходные позиции, и, не дождавшись поддержки, принял утром решение атаковать самостоятельно.

Французы из корпуса генерала Себастиани успели сделать только несколько выстрелов и в беспорядке бежали за Рязановский овраг. Казаки занялись лагерем, что позволило Мюрату остановить бежавших, организовать контратаки и остановить продвижение русских.

В этот момент на опушке напротив французской батареи показался пехотный корпус генерал-лейтенанта Багговута, завязалась артиллерийская перестрелка. Генерал был убит, что не позволило корпусу действовать более решительно, Беннигсен не решился действовать частью сил и отдал приказ отойти до подхода остальных войск. Этим замешательством воспользовался Мюрат, продолжая отбиваться от казаков, он приказал отступить.

Цель Тарутинского боя не была достигнута полностью, но её результат оказался на редкость успешным: в ходе войны ни в одном сражении не было такого количества захваченных пушек, как в этом – 36 или 38 орудий. В письме царю Александру I Кутузов сообщает о 2500 убитых французах, погибли два генерала Наполеона, взято в плен 1000 человек, и ещё 500 пленных на следующий день взяли казаки при преследовании Мюрата. Свои потери Кутузов оценил в 300 человек убитых. Согласно надписи на мраморной плите на стене Храма Христа Спасителя русские потеряли убитыми и ранеными составили 1183 человека.

Но значение этого боя состояло не только в успешности и эффективности военной операции, этот бой способствовал подъёму духа русской армии и знаменовал новый этап Отечественной войны – переход к активным наступательным действиям, о которых так долго мечтала армия и всё русское общество.

На следующий день после баталии Кутузов писал жене: «Не мудрено было их разбить, но надобно было разбить дёшево для нас… Первый раз французы потеряли столько пушек и первый раз бежали, как зайцы…» И в этом проявился весь Кутузов: желание и умение победить со сравнительно малыми потерями для русской армии.

Александр I наградил военачальников: Кутузов получил золотую шпагу с алмазами и лавровым венком, Беннигсен – алмазные знаки ордена св. Андрея Первозванного и 100 тысяч рублей. Десятки офицеров и генералов – награды и повышения в звании. Нижние чины, участники боя, получили по 5 рублей на человека.

 

Начало конца Великой Армии

19-го октября 1812-го года разрозненные войска французов вышли из Москвы и направились к Калуге, оставив в городе около пятисот тяжелораненых. Сегюр, французский генерал и писатель, оставивший свои воспоминания о пережитом в России, рассказывал, что в колонне было 140 тысяч солдат и около 50-ти тысяч лошадей. 100 тысяч солдат шли впереди со своими ранцами, мешками и оружием, а за ними следовали более 550-ти орудий и двух тысяч артиллерийских повозок, пока ещё, напоминая грозную военную машину покорителей мира.

Но остальное походило на татарскую орду после удачного набега. По бесконечной дороге в три или четыре ряда в полном беспорядке двигались коляски, лазаретные фуры, роскошные кареты и всевозможные повозки. В этой веренице ехали и проживавшие в Москве француженки. Бесчисленные тележки были набиты награбленным. Казалось, двигался караван, переселялся целый народ или, скорее, возвращалось перегруженное рабами и добычей войско античных времён, разрушившее город противника.

22-го октября Наполеон писал Марии-Луизе:

«Я покинул Москву, приказав взорвать Кремль. Мне требовалось 20 тысяч солдат, чтобы удержать этот город. После разрушения он стал помехой в моих операциях…» Видимо, Наполеон так до конца и не понял, что Москву никто и не собирался атаковать.

Великая Армия была ещё в приличном состоянии, за исключением кавалерии, артиллерии и обоза. Действительно, ей не хватало фуража для лошадей и рогатого тягла, однако Наполеон рассчитывал найти в Смоленске и Минске огромные запасы и 35 тысяч свежих воск герцога Беллона.

Получив первое достоверное известие об оставлении Наполеоном Москвы, Кутузов, со слезами радости, воскликнул: «Россия спасена!» – и тотчас приказал: 1) Дохтурову как можно скорее двигаться к Малоярославцу, для прикрытия новой Калужской дороги; 2) Платову, со всеми казачьими полками, спешить туда же; 3) всей армии изготовиться к выступлению; 4) Милорадовичу проследить движение Мюрата, и если он пойдёт вверх по Наре, то, отделив казаков и часть кавалерии для наблюдения за ними, идти вслед за армией.

Французские войска стали подвергаться постоянным атакам армий Кутузова, усилившимся благодаря собранному по всей России народному ополчению за время, потерянное Наполеоном в Москве. Мирные, до вторжения Наполеона жители, повторяли: «Французы осквернили наши храмы и устроили там конюшни…», отступающие войска несли значительный урон от беспрестанных набегов партизан, которые уничтожали отставших солдат, мародёров и фуражиров.

Французский историк Рамбо писал: «Фигнер, Сеславин, Давыдов, Бенкендорф, князь Куракин перехватывали обозы на Смоленской дороге. С ватагой в 2500 человек и отрядом казаков Дорохов штурмом взял Верею. Девица Надежда Дурова и крестьянка Василиса показывали женщинам России примеры мужества…»

Верный своей выжидательной тактике, Кутузов избегал сражений, но постоянно тревожил противника, следуя за ним параллельной дорогой. При этом французские историки считают, что Наполеону пришлось бросить в Семлёвское озеро слишком тяжёлые московские трофеи, которые он хотел привезти в Париж.

Внезапно, 6-го ноября, на две недели раньше срока, наступила зима.

 

Месть Наполеона Москве

Современник, приехавший в Москву в 24-го декабря 1812-го года, описывает состояние Кремля: Никольские ворота были повреждены при взрыве арсенала, часть башни была снесена, взорванный арсенал «представлял картину совершенного ужаса», большое пространство вокруг него было покрыто кирпичами и камнями, ими были усыпаны Моховая и Неглинная улицы.

«Между грудами камней торчат громадные брёвна концами вверх; всё это более чем на полвершка было покрыто седою пылью. Боровицкая башня взорвана до самой подошвы, так что и следов не осталось; кремлёвская стена от Москвы-реки тоже взорвана в двух местах, и от чрезмерной силы взрыва каменная мостовая и набережная дрогнули, часть плит и железная решётка скинуты в реку.

Кремлёвские дворец и Грановитая палата стояли обгорелые и представляли болезненную для сердца картину, а Иван Великий стоял, как сирота, лишённый подпор своих. В каком виде тогда остались и были кремлёвские соборы, я не видел, но рассказывают ужасы ужасов, от которых сердце обливается кровью».

Н. Н. Нарицын, врач-психотерапевт, психоаналитик пишет: «Месть – чувство непродуктивное, и в первую очередь, оно не приносит пользы самому «мстителю». Ведь нередко, делая гадости своему врагу, мы попутно портим жизнь сами себе.

Да, чувство мести для человека (как представителя биосферы) – в общем закономерное, причём бессознательное и логикой не управляется. Но если быть не просто человеком, а человеком разумным, не всегда следует идти на поводу у собственного бессознательного – и в результате нагнетать напряжённость и вокруг вас лично, и в обществе в целом».

Наполеон таким разумным человеком не был, оскорблённое самолюбие – эти русские, фактически, обвели его «великого» и «непобедимого» вокруг пальца, заставило его совершить поступки, не достойные звания великого покорителя Европы, каким он хотел себя считать.

Из исторической песни:

Н. М. Карамзин писал о Кремле: «Здесь померкла блудящая звезда наполеонова… Вот славнейшее из всех воспоминаний кремлёвских для веков грядущих!»

Джордж Гордон Байрон («Ода к Наполеону Бонапарту») писал:

 

Как война стала Отечественной

А. Колекур, описывая поход Наполеона в Россию, отмечал, что уже на самом первом этапе войны при движении армии местных жителей не было видно, это подтверждает с русской стороны и И. Радожиций («Походные записки артиллериста»): «Жители с приближением нашим выбегали из селений, оставляя большую часть своего имущества… Позади нас и по сторонам, вокруг, пылающие селения означали путь приближающихся французов…»

Французский участник событий писал: «Чем более продвигались мы вперёд, тем усерднее русские жгли всё за собою, уничтожая не только деревни, но и города и всё то, что находилось по сторонам дороги…»

Участники тех событий с французской стороны писали, что шайки фуражиров, заходя в селения, грабили имущество, уводили скот, забирали хлеб. Вместо ожидаемой воли крестьяне получили грабежи, насилия, убийства, мародёрство заставили крестьян ответить оккупантам ненавистью и отчаянным отпором.

«Эта борьба, в начале нашествия руководимая и предводителями дворянства, и земскими исправниками, превратилась поистине в страшную народную расправу с чужеземными гостями в момент крушения грандиозного наполеоновского предприятия, во время отступления великой армии, когда народ начал добивать полузамёрзшего, голодного неприятеля» (Н. Фирсов).

Захватническая война Наполеона вызывала по выражению Пушкина А. С. «остервенение народа». Многие сжигали свои дома, запасы хлеба и корма скоту – лишь бы они не попали в руки врага. Героизм стал обычным явлением.

С первых дней крестьяне добровольно везли в отступавшую русскую армию всё, что имели: продовольствие, овёс и сено. А враг не мог добиться у них хлеба и фуража ни за деньги, ни силой.

Русский народ вёл себя отнюдь не пассивно: при «появлении врага деревни поднимались добровольно, и крестьяне повсюду вели партизанскую войну, сражались с удивительной храбростью», – писал И. С. Тургенев. Население тех местностей, где проходила война, ополчилось поголовно, все вооружались для защиты отечества.

В июле в Смоленске император Александр I встретился с местным дворянством, которое просило разрешения вооружиться самим и вооружить крестьян. Одобрив это ходатайство, Александр обратился к смоленскому епископу с рескриптом, в котором возлагал на него долг ободрять и убеждать крестьян, чтобы они вооружались, чем толь ко могут, не давали врагам пристанища и наносили им «великий вред и ужас».

Рескрипт только узаконил партизанскую войну, которая началась сразу же по приходе французской армии, в августе на смоленской земле уже действовали первые партизанские отряды.

Много лет спустя Л. Н. Толстой напишет: «Так называемая партизанская война началась со вступления неприятеля в Смоленск». На Смоленщине действовали 40 партизанских отрядов, общей численностью до 16-ти тысяч человек, ими было уничтожено и пленено более 10 тысяч солдат и офицеров наполеоновской армии, захвачено огромное количество оружия, боеприпасов, лошадей, снаряжения.

Затем, по мере продвижения французской армии, в дело включились подмосковные крестьяне, которые, как прежде смоленские, стали уходить в леса. И здесь развернулось партизанское движение. «Можно без преувеличения сказать, что многие тысячи врага истреблены крестьянами», – писал Кутузов. Недаром во время переговоров французский посланник Лористон жаловался Кутузову, что против наполеоновской армии ведётся война «не по правилам». Действительно, в России разгорелась настоящая народная, Отечественная война, подчинявшаяся только одному правилу – на русской земле нет места оккупантам.

Чем больше становилось известными факты грабежей, убийств и других форм жестокости отступающими французами, тем сильнее нарастало ожесточение крестьян и горожан против общего врага, врага не отдельной личности, а врага Отечества, на защиту которого они и поднялись.

В 1812 году (И. М. Прянишников)

Француз, участник войны отмечал, что по мере продвижения французской армии вглубь русской территории, умножается, и приводит пример, когда крестьяне деревни Клушина около Гжатска перехватили французский транспорт. «Поселяне повсюду отбиваются от войск наших и режут отряды», которые направляются для отыскания пищи, автор при этом особо отмечал район между Дорогобужем и Можайском и требовал от маршала Бертье «укротить их наглость наказаниями за прошедшие преступления».

В русском народном творчестве нашествие французов описывается как «волна», нахлынувшая на страну («Сборник народных песен П. В. Кириевского», Ленинград, 1983):

А. Бенкендорф отмечал, что война, по мере приближения к Москве принимала всё более жестокий и разрушительный характер. Женщины, дети и скот искали убежище в лесах, в то время как крестьяне вооруженные французским оружием, отобранным у оккупантов, спешили на защиту отечества, поджигали свои дома и «готовили муки несчастным, которые попадали в их руки».

И здесь вспоминается анекдот:

Когда говорим о роли Кутузова в организации партизанского движения, вспомним документ: «Обращение М. И. Кутузова к жителям Смоленской губернии:

«Достойные Смоленские жители, любезные соотечественники! С живым восторгом извещаюсь я отовсюду о беспримерных опытах в верности и преданности вашей к престолу августейшего монарха нашего и любезнейшему отечеству. В самых лютейших бедствиях своих показываете вы непоколебимость своего духа. Вы исторгнуты из жилищ ваших, но верою и верностию твёрдые сердца ваши связаны с нами священными, крепчайшими узами единоверия, родства и единого племени. Враг мог разрушить стены ваши, обратить в развалины и пепел имущество, наложить на вас тяжкие оковы, но не мог и не возможет победить и покорить сердец ваших. Таковы Россияне! Царство русское издревле было единая душа и единое тело».

М. И. Кутузов высоко оценивал партизанские действия крестьян. 30-го сентября 1812-го года он опубликовал в «Известиях об армии», издававшихся при главной квартире, сообщение, в котором говорилось: «Самые крестьяне прилегающих к театру войны деревень наносят неприятелю величайший вред. Россияне ныне стремятся с неописанной ревностью на истребление врагов, нарушающих спокойствие отечества. Крестьяне, горя любовью к Родине, устраивают между собою ополчения… Они во множестве убивают неприятелей, а взятых в плен доставляют к армии. Ежедневно приходят они в главную квартиру, прося убедительно огнестрельного оружия и патронов для защиты от врагов. Просьба сих почтенных крестьян, истинных сынов отечества, удовлетворяется по мере возможности, и их снабжают ружьями, пистолетами и порохом».

М. И. Кутузов вдохновляет на борьбу с захватчиками широкие массы крестьян и горожан, организует всенародную партизанскую войну с врагом, объединяя действия армейских и крестьянских партизанских отрядов. Кутузов – разработчик тактики широкого взаимодействия армейских партизанских отрядов с партизанами-крестьянами, в результате чего их удары приобрели стратегическое значение.

Эти партизанские отряды скрывались в лесах, откуда делали вылазки на значительные группы неприятеля. Так, например, бронницкие крестьяне напали на отряд французов в 700 человек. Разгромив его, они 30 человек убили и многих взяли в плен. Об эффективности действия партизан говорят факты. Так, только за две недели Сычёвские партизаны имели 15 стычек с неприятелем, были убиты 572 француза, взяты в плен 325 человек, при потерях партизан убитыми 67 человек, ранеными – 67. Но партизаны не ограничивали свои операции только теми территориями, на которых они проживали, они распространили свои действия и на другие уезды.

В Сычёвском районе действовали три отряда. Первый из них состоял из жителей города Сычёвска, возглавил его городничий П. Карженковский. Этот отряд неоднократно отражал попытки польских улан разорить села вокруг города. Второй отряд во главе с С. Емельяновым, боевым суворовским солдатом, насчитывал 400 человек, именно он провел 15 боев, уничтожил 572 французских солдата. Активно действовал и отряд исправника Е. Богуславского, он уничтожил 1760 человек неприятеля.

Четвертаков Ермолай Васильевич в войне с Францией в 1805–1807-го годов. В начале Отечественной войны 1812-го года, находясь в составе Киевского драгунского полка в арьергарде генерала П. П. Коновницына, в бою 19-го августа при Царёвом Займище попал в плен, но бежал и организовал из крестьян Гжатского уезда Смоленской губернии партизанский отряд, который провёл ряд нападений на мелкие группы противника. В деревне Басманы, ставшей базой отряда, он вырос до трёхсот человек. Четвертаков обучал крестьян стрельбе, организовал разведывательную и сторожевую службы и руководил нападениями на вражеские войска. У деревни Скугаревой Четвертаков во главе четырёхтысячного отряда крестьян разбил французский батальон с артиллерией, а затем освободил весь Гжатский уезд от противника, в ноябре присоединился к своему полку. Четвертаков («спаситель Гжатского уезда») был награждён Георгиевским крестом и произведён в унтер-офицеры.

Особенно много партизанских отрядов возникло в Московской губернии после занятия французами Москвы. Партизаны уже не ограничивались нападениями на отдельных фуражиров из засады, а вели с захватчиками настоящие бои. Например, отряд Герасима Курина вёл такие непрерывные бои с 25-го сентября по 1-е октября 1812-го года. 1-го октября партизаны (500 конных и 5 тысяч пеших) в бою у села Павлов Посад разгромили крупный отряд французских фуражиров. Было уничтожено более двухсот солдат неприятеля, захвачено 20 повозок, 40 лошадей, 85 ружей, 120 пистолетов и т. д. За свои самоотверженные действия Герасим Курин получил Георгиевский крест из рук самого М. И. Кутузова.

Кутузов оценил патриотизм крестьян и их рвение в защите родины. Он сообщал: «Крестьяне, горя любовию к родине, устраивают между собою ополчения. Случается, что несколько соседних селений ставят на возвышенных местах и колокольнях часовых, которые, завидя неприятеля, ударяют в набат. При сём знаке крестьяне собираются, нападают на неприятеля с отчаянием и не сходят с места битвы, не одержав конечной победы. Они во множестве убивают неприятелей, а взятых в плен доставляют к армии. Ежедневно приходят они в главную квартиру, прося убедительно огнестрельного оружия и патронов для защиты от врагов. Просьбы сих почтенных крестьян, истинных сынов отечества, удовлетворяются по мере возможности и их снабжают ружьями, пистолетами и порохом».

По образному выражению Л. Н. Толстого, «…дубина народной войны поднялась со всею своею грозною и величественную силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло всё нашествие».

Среди народных героев было немало женщин. До сих пор живёт память о знаменитой старостихе Василисе Кожиной, отряд которой был организован из подростков и женщин, вооружённых косами, вилами, топорами и т. п. Кожина уничтожала и брала в плен солдат наполеоновской армии во время их отступления из России, была награждена медалью и денежной премией.

Известна также была партизанка «кружевница Прасковья», крестьянка из деревни Смоленской губернии.

В 1987-м году в Смоленске на крепостной стене в сквере памяти Героев установлена мемориальная доска, на которой выбито:

«Организаторам и активным участникам партизанской борьбы на Смоленщине в Отечественной войне 1812 года.

Подполковнику Д. В. Давыдову

Капитану А. Н. Сеславину

Капитану А. С. Фигнеру

Солдату-драгуну В. В. Четвертакову

Крестьянке Ваcилисе Кожиной

и другим патриотам России».

Коленкур в своих мемуарах признавал: «Мы всё время должны были держаться настороже… Неприятель всё время тревожил наши коммуникации за Гжатском и часто прерывал их между Можайском и Москвой… В этих прелюдиях все видели предвестие новой системы , цель которой – изолировать нас. Нельзя было придумать систему, которая была бы более неприятной для императора и поистине более опасной для его интересов» (выделено мной. – В. Б.).

Ф. Сегюр: «Нас повсюду встречали неожиданности, битвы, беспрестанные потери. К русским солдатам присоединялись крестьяне; они предавали смерти тех среди себя, которые, соблазнившись высокой платой, доставляли в наш лагерь кое-какие припасы. Некоторые из них зажигали свои собственные деревни, чтобы выгнать оттуда наших фуражиров и предать их в руки заранее предупреждённых и скрывавшихся в засаде казаков» («Поход в Москву в 1812 году». М., 1911).

Устрашённый потерями, которые несла французская армия в результате партизанской войны, Наполеон приказывал маршалу Бертье: «Подтвердите моё повеление, чтобы из Смоленска не отправляли ни одного транспорта иначе, как под начальством штаб-офицера и под прикрытием 1500 человек… Напишите генералам, командующим корпусами, что мы ежедневно теряем массу людей… что число людей, забираемых в плен неприятелем, доходит ежедневно до нескольких сотен… Напишите королю Неаполитанскому, командующему кавалерией, что последняя должна всецело прикрывать фуражиров и обеспечивать от нападения казаков отряды, отправляемые за продовольствием… Наконец, дайте знать герцогу Эльхингенскому, что он ежедневно теряет больше людей, чем в одно сражение, что ввиду этого необходимо лучше урегулировать службу фуражиров и не удаляться настолько от войск».

Война против вторгшегося Наполеона была истинно народной, Отечественной войной. Наполеон подсчитывал в своих планах количество своих войск и войск Александра, а сражаться ему пришлось с русским народом, с которым Наполеон не думал считаться. Особенно усилилась эта война в период отступления французов, чему они сами и способствовали: безрассудный неприятель отнюдь не старается смягчить разъярённых крестьян и солдат, а, напротив того, делает всё, чтобы раздражать их ещё больше», – писал английский представитель при русской армии Р. Вильсон.

Непримиримая ненависть тысяч и тысяч крестьян, подвиги героев – старостихи Василисы, Федора Онуфриева, Герасима Курина и других которые, ежедневно рискуя жизнью, подстерегали французов, обеспечили русскую победу в Отечественной войне 1812-го года.

Это была жестокая и беспощадная война: не имея возможности охранять большое количество пленных, партизаны старались брать пленных поменьше, а французы не считали партизан регулярным войском и беспощадно расстреливали тех, кто им попадался в руки.

Отвечая на упреки французского маршала в «войне не по правилам», Кутузов говорил, что таковы чувства народа: «Трудно остановить народ, ожесточённый всем, что он видел; народ, который в продолжение стольких лет не знал войны на своей территории; народ, готовый жертвовать собой для Родины…»

Отмечая боевые успехи партизан, Кутузов прямо указывал, что неприятель «повсюду истреблялся партиями нашими» и потерял «многие тысячи людей, побитых или взятых в плен нашими отдельными отрядами и земскими ополчениями».

Народный характер войны отражён в басне И. А. Крылова «Волк на псарне». Не случайно, как свидетельствует один из современников, она так нравилась самому Кутузову:

«И. А. Крылов, собственною рукою переписав басню «Волк на псарне», отдал её княгине Катерине Ильиничне, а она при письме своём отправила её к светлейшему своему супругу. Однажды, после сражений под Красным, объехав с трофеями всю армию, полководец наш сел на открытом воздухе, посреди приближённых к нему генералов и многих офицеров, вынул из кармана рукописную басню И. А. Крылова и прочёл её вслух… При словах: «Ты сер, а я, приятель, сед», произнесённых им с особою выразительностью, он снял фуражку и указал на свои седины. Все присутствующие восхищены были этим зрелищем, и радостные восклицания раздавались повсюду».

Сама басня в сокращённом виде звучит так: