Вот и приборка в рубке закончена. Старший матрос Павел Рябинников выплеснул грязную воду за борт, вымыл руки и заглянул в машинное отделение.

— Коль, так ты подежуришь за меня? — окликнул он матроса Лиходеева.

— Об чем разговор?! Сказано — сделано, — ответил Лиходеев и отложил книгу. «Двигатели внутреннего сгорания», — прочитал Павел надпись на обложке и улыбнулся, вспомнив шутку моряков катера: «Изо всех книг Лиходеев признает только те, в которых говорится о технике».

— Тогда пойдем, доложим боцману.

— Есть!

Миг — и Лиходеев выскочил на палубу.

Боцмана погранкатера мичмана Корбута они нашли на корме. Негромко насвистывая какую-то песенку, он проверял стопоры бомбосбрасывателя. На матросов он не обратил никакого внимания — взглянул мельком и продолжал заниматься своим делом.

— Разрешите обратиться, товарищ мичман? — спросил Рябинников.

— Слушаю, — не поворачивая головы, ответил мичман.

— Разрешите мне пойти на концерт.

Мичман отложил инструмент, вытер паклей руки, расправил согнутым пальцем усы.

— На концерт, значит. А дежурить кто будет, дядя?

— Матрос Лиходеев меня подменит.

— Подменю, товарищ мичман, — подтвердил матрос.

— А самого что, концерт не интересует?

— Сегодня концерт симфонический музыки, а вы же знаете, что я в ней разбираюсь, как баран в апельсинах, — полушутя-полусерьезно ответил Лиходеев. — Да и дружка надо выручить. Я уж лучше сейчас репортаж из Москвы о футбольном состязании послушаю.

Боцман снова тронул пальцем усы, упрекнул шутливо:

— Репортаж!.. Сами-то когда играть научитесь?

Больное место затронул мичман. Лиходеев считал себя прирожденным футболистом, в команде отряда он был центром нападения. А вот вчера пограничники проиграли морякам-подводникам.

— Понимаете, товарищ мичман, нужно было бы нам…

Рябинников по опыту знал, что разговор о футболе может длиться без конца, а так как до начала концерта оставались считанные минуты, он снова спросил:

— Так разрешите, товарищ мичман?

— Что с вами сделаешь? Идите!

— Есть! — радостно ответил Рябинников и бросился к трапу.

— Постойте! — окликнул его мичман. — Билет есть?

— Как-нибудь достану!..

— Где вы там его достанете, когда концерт вот-вот начнется, — ворчливо проговорил мичман, роясь в нагрудном кармане кителя. — Нате! — протянул он билет. — Все равно мне сегодня идти некогда.

У Рябинникова от радости даже глаза заблестели.

— Спасибо, товарищ мичман! — гаркнул он.

— Ладно, ладно… Опоздаешь, тогда будет «спасибо»…

— Успею!

Моряк, минуя трап, соскочил с катера на причал, вскоре его белая форменка уже мелькала около проходной.

И все-таки Рябинников опоздал. Когда он пробрался на балкон и тихонько устроился в задних рядах, концерт уже шел. Симфонический оркестр исполнял что-то незнакомое, и как Павел ни вслушивался, никак не мог уловить мелодии: музыкальные фразы то и дело прерывались, нагромождались одна на другую. Когда оркестр кончил, Павел похлопал больше из вежливости, чем от души. По-видимому, вещь не понравилась большинству присутствующих: аплодисменты были жиденькими.

Вторым номером исполнялась последняя часть Второй, Богатырской симфонии Бородина. Первые же могучие звуки захватили Рябинникова. Он сидел, ничего не видя, казалось, что музыка как-то приподнимает его, он словно куда-то идет, даже не идет, а летит, и ему хочется сделать что-то хорошее, большое…

Рябинников очень любил музыку, неплохо играл на нескольких инструментах. И с первых же дней службы гидроакустиком на катерах морпогранохраны он стал одним из самых активных участников художественной самодеятельности. Ни один концерт не проходил без старшего матроса Рябинникова: он исполнял русские народные песни на балалайке и мандолине, аккомпанировал на баяне своим товарищам-солистам, выступал в составе оркестра народных инструментов.

В гарнизонном клубе было пианино. Сначала Павел с опаской подходил к этому инструменту, но вскоре овладел и им. Стоило ему услышать по радио какой-нибудь новый мотив, смотришь — и уже разучил его на рояле.

— Тебе нужно сразу же после службы в консерваторию идти, — говорили Павлу его друзья. — С таким слухом будешь знаменитейшим музыкантом!..

По правде сказать, о консерватории Павел раньше не думал. Мало ли на свете людей, умеющих играть на музыкальных инструментах! Только в селе, где Павел родился и жил до службы, есть с десяток хороших баянистов, да и у его отца, Ивана Рябинникова, на любом инструменте любая мелодия получается — хоть песня, хоть плясовая. Однако он о консерватории и не мечтал: работал в колхозе и неплохо. Несколько лет назад Правительство наградило его орденом Ленина.

И у Павла такой же путь в жизнь намечался. А вот сейчас вспомнились советы товарищей, и ему так захотелось учиться, а потом написать такую же могучую музыку, только чтобы в ней слышалось, жило величественное, грозное, ласковое, вечно волнующееся и вечно что-то обещающее море…

— Личный состав ноль шестнадцатого на корабль! — прозвучало в зале.

Рябинников поднялся и бросился к выходу. Через несколько минут он был уже на катере.

— Не удалось концерт дослушать? — встретил его у трапа Лиходеев.

Павел только рукой махнул.

* * *

Уже и сигнал боевой тревоги отзвучал, уже и катер вышел в море, а Павел Рябинников все еще находился под впечатлением концерта, в ушах его все еще звенели звуки Богатырской симфонии. Павлу давно хотелось с кем-нибудь посоветоваться: стоит ли ему стремиться стать музыкантом, есть ли у него для этого способности. Сегодня, после концерта, он думал поговорить с дирижером, да вот как получилось. Что же поделаешь — служба.

«Ничего, жизнь еще только начинается, мое от меня не уйдет!» — подумал Рябинников, внимательно осматривая свое заведование — гидроакустическую аппаратуру, способную «видеть» и «слышать» морские глубины. Вот шумопеленгатор. В подводной части корабля установлен специальный прибор для улавливания подводных шумов, затем звуковые колебания превращаются в электрические, усиливаются и уже прослушиваются гидроакустиком. Старший матрос Рябинников наизусть знал шумы почти всех видов кораблей.

Павел переводит взгляд на станцию ультразвукового подводного наблюдения. Эта станция посылает импульсы ультразвуковых волн, которые, отражаясь от встречных предметов, многое рассказывают опытному наблюдателю. Сейчас станция не работает, экран электронного индикатора серый, безжизненный.

Когда Павел Рябинников вместе со старшиной I статьи Новосельским впервые спустился в рубку, где расположена гидроакустическая аппаратура, то растерялся. Так много здесь разных механизмов, приборов, ручек настройки, индикаторов, что, казалось, жизни не хватит, чтобы изучить все это. А много ли времени прошло, и уже моряк чувствует себя здесь как дома. Он отлично знает назначение каждого прибора, безошибочно, не глядя, находит нужную ручку управления, понятен ему и язык светящихся индикаторных «глазков».

С мостика поступает приказание:

— Открыть вахту!

Рябинников включает шумопеленгатор, поправляет на голове наушники. Сначала ничего не слышно, затем раздается легкое гудение, и вот властно врывается голос моря. Море поет. Плещутся волны, шумит прибой, звенит перекатываемая водой галька, и все это сливается в чудесную завораживающую музыку. И как только Павел остается один в рубке и включает аппаратуру, он забывает обо всем на свете: голос моря властно захватывает его.

Конечно, хорошо и на палубе, особенно в такие теплые летние ночи, как сейчас. Море, наполненное мириадами мельчайших светящихся организмов, горит. То вспыхивает от всплеска ярким голубым огнем гребень волны, то, вспугнутая шумом корабля, стремительно бросится в сторону рыба — и зарницей блеснет яркий луч, а позади катера, почти до самого горизонта, остается сияющая полоса… Хорошо!

Павел, когда не несет вахту, всегда выходит на палубу, но все-таки в рубке с наушниками на голове лучше, тут по-настоящему сливаешься с морем, словно беседуешь по душам со старым хорошим другом.

Рябинников, хотя и недавно служит на пограничном катере, а самостоятельно несет вахту всего второй выход в море, уже успел сродниться с морем, полюбить его той любовью, которая остается на всю жизнь. И он уже не может без того, чтобы не ощущать дрожи корабля от работы мощных моторов, чтобы не слышать плеска волн за бортом, а в телефонах — певучего голоса моря. В такие минуты ему хочется навсегда связать свою жизнь с тревожными буднями военной службы, с вечно качающейся палубой катера.

Да, собственно говоря, старшина группы гидроакустиков старшина I статьи Новосельский не раз советовал:

— Кончите службу — оставайтесь на сверхсрочную. Ведь вы же прирожденный гидроакустик!

Старший матрос Рябинников, действительно по шуму винтов легко определял вид корабля, брал пеленг. Он мог отличить сухогрузный транспорт водоизмещением в шесть тысяч тонн от такого же транспорта водоизмещением в восемь тысяч тонн, определял на слух, груженым идет корабль или его трюмы пусты.

Правда, иногда случалось, что Рябинников не мог сразу установить контакт с кораблями, особенно с мелкими, но старшина Новосельский заставлял тренироваться каждую свободную минуту, и последнее время и здесь Павел не ошибался.

Недавно Новосельский демобилизовался. Перед отъездом старшина долго беседовал с Павлом. Они сидели на молу военной гавани. Перед ними расстилался порт, плыли в голубом небе дымы кораблей, качались стрелы кранов, раздавались гудки буксиров, слышался звон металла. Неподалеку от них стояло несколько светло-серых военных кораблей, а ближе к выходу из гавани — длинный и узкий, как стрела, пограничный катер, ставший теперь Павлу вторым родным домом.

— …Трудно мне расставаться с морем, привык к нему, — глуховато говорил тогда старшина, посасывая папиросу, по привычке зажав ее в кулак. — Теперь оно долго мне сниться будет… Но и астрономию я не могу бросить, нужно закончить учебу…

Новосельский страстно был увлечен астрономией, мечтал работать на радиоастрономической обсерватории и еще до службы закончил два курса радиотехнического института. Звездное небо он знал, казалось, лучше, чем свои пять пальцев, о планетах же рассказывал так, словно побывал на них в прошлое увольнение.

Товарищи по службе иногда беззлобно подшучивали над старшиной:

— Как там, новая звезда не появилась?

— Появилась, — спокойно отвечал Новосельский. — И, возможно, потомки ваших потомков даже увидят ее…

— Ты, Павел, смотри, — говорил тогда старшина, — если тебя так тянет к музыке, то… Но ведь и гидроакустиком не каждый сможет стать. А это подводные глаза и уши катера…

Не раз думал об этих словах Рябинников, и мысли его как бы раздваивались. В ушах постоянно звучала музыка, руки тянулись к инструментам, но в то же время море все более притягивало его.

Вот и сейчас Павел вспомнил разговор со старшиной и так ясно увидел его высокую, стройную, собранную фигуру, словно он стоял здесь рядом, в рубке.

«Помню ваши советы, товарищ старшина!» — улыбнулся Павел и, поправив наушники, стал вслушиваться в пение моря. Как будто бы и однотонный, но в то же время бесконечно разнообразный, наполненный неисчислимыми нюансами голос его не умолкал ни на миг. И так хорошо мечталось под тот привычный и всегда волнующий шум! Рябинников вспомнил свое детство в далеком северном селе, учебу, работу в колхозе, затем первые месяцы службы… Как-то там дома? Отцу не до него, своих дел много. Его недавно назначили бригадиром, приходится вникать в новую работу, а вот мать, наверное, ежедневно вспоминает и не раз…

Что-то сейчас делает Вера? Не иначе с подругами в клубе на репетиции. Пишет, что новую пьесу разучивают. Соскучился Павел по ней. Хотя только вчера письмо получил, да что же письмо! Если бы их и десяток в день приходило, все равно мало…

Что такое? В ровный голос моря вливаются какие-то посторонние басовитые звуки. Павел осторожно вращает вокруг оси улавливатель шумов, добиваясь максимального звучания, и поглядывает на катушку прибора.

— Слышу шум винтов по пеленгу тридцать, — докладывает он командиру. — Предполагаю — танкер…

— Есть, ясно! — доносится по двухсторонней связи с мостика. — Продолжайте наблюдение!..

Шум нарастает, заглушая все остальные звуки. Павел немного сдвигает наушники к вискам и в это время слышит голос командира.

— Танкер «Кавказ» идет в порт…

Рябинников доволен: правильно определил корабль, не ошибся. Наука старшины не прошла даром.

Катер и танкер расходятся встречными курсами, и шум винтов затихает, но скоро он появляется снова, только теперь выше, мощнее.

«Военный корабль? — мелькает мысль. — Нет, не похоже… Дизельэлектроход!»

Да, именно такой шум винтов был у дизель-электрохода «Ленинград». Погранкатер с ним встречался недавно — тогда вахту нес старшина Новосельский. Он передал телефон на несколько секунд Рябинникову со словами:

— Послушай, может быть, пригодится…

Павел докладывает командиру и вскоре слышит сообщение, что, действительно, катер встретился с дизельэлектроходом «Ленинград».

И снова под водой все спокойно. Поет море, да гудят винты своего корабля. Но этот гул уже стал настолько привычным, что Павел его совершенно не замечает.

Но вот опять в ровную музыку моря врезается посторонний звук. Моряк снова плотнее надвигает телефоны на уши, вслушивается. Какой-то мало знакомый шум, густой, с металлическим оттенком.

«Катер? — подумал Рябинников. — Нет, не то… Так ведь это же… подводная лодка!.. Ну да, она!» — и старший матрос докладывает командиру.

— Ясно! Установить контакт! — поступает приказание, и одновременно моряк чувствует по наклону корабля, что катер берет курс на сообщенный им пеленг.

Рябинников больше выдвигает из днища корабля «меч» излучателя, включает генератор и дает посылку. Засветился экран электронного индикатора, покатился вправо зеленый мерцающий шарик, а в телефонах слышатся резкие, затухающие на высоких нотах звуки. Моряк улавливает едва заметное усиление звука, в центре экрана шарик чуть-чуть сплющивается, но Павел затрудняется сказать, отразились ли это от подводной лодки посланные им колебания или же что-либо другое.

«Реверберация мешает!..» — мелькает мысль.

Чиста морская вода, с борта корабля на многие метры видна глубина и в ней бесчисленное множество животных и микроорганизмов, водорослей, рыб, частиц грунта. Все это отражает звук, отражается он также от поверхности воды, морского дна. Эти отражения и дают помехи, создавая постепенно затухающий звучащий фон, называемый реверберацией, из-за которой на большом расстоянии трудно различить эхо от корабля. Шум подводного корабля раздается сильнее. Павел поворачивает излучатель в направлении шума и снова дает посылки. Ультразвуковые волны пронизывают толщу воды. На этот раз ясно слышно эхо — несильный звук, словно где-то неподалеку ударили палкой по тонкому металлическому листу. Быстро бегущий по экрану светящийся шарик сплющивается сильнее и словно расслаивается на отдельные полоски.

— Есть контакт! — докладывает Рябинников, одновременно сообщая пеленг и расстояние до подводного корабля, и тут же переходит на прослушивание шумов винта. Но, что такое? — шумы исчезли!

«Неужели залегла на грунт? — мелькает догадка. — Так и есть!..»

Действительно, контакт с лодкой постоянный, но двигатели ее замерли, ни одного постороннего звука не стало слышно в привычном пении моря.

Катер тоже застопорил ход. Громче зазвучал не заглушаемый шумом винтов корабля голос моря. Павел знает, что сейчас наверху все внимательно наблюдают за поверхностью моря, радист, наверное, уже передал сообщение в базу, и, может быть, оттуда придут на помощь катера-охотники. Мало ли что может случиться!

Ну, а для акустика главное — не терять контакта с лодкой. И Павел регулярно дает посылки, время от времени переходя на прослушивание шумов.

Лодка неподвижно лежит на грунте, а катер ветром и волнами немного сносит. Рябинников слегка поворачивает излучатель, чтобы не потерять контакт с подводной лодкой.

«Что ей здесь нужно? — думает он. — Надо держать ухо остро…»

Море — та же граница: нет-нет да и появляются незванные гости у берегов. И Павел вспоминает события недавнего прошлого. Вот не так давно, тогда гидроакустиком на катере был еще старшина I статьи Новосельский, катер обнаружил недалеко от берега подводную лодку. Она быстро ушла в море, но «гостинец» оставила: утром у берега под камнями были найдены легководолазные костюмы. А вскоре поймали и хозяев этих костюмов.

Или такой случай: катер обнаружил подводную лодку. И странно она себя вела. Сначала ходила концентрическими курсами, а затем залегла на грунте. Гидроакустик улавливал какие-то непонятные шумы, шорохи. Решили выяснить, что тут могло заинтересовать неизвестную лодку. Из порта вышли катера, водолазный бот. Оказывается, там еще во время войны был потоплен вражеский транспорт, на котором находились документы немецкой разведки. Лодка охотилась за одним из сейфов. На борту ее находились водолазы, специальная аппаратура. Так как проникнуть внутрь погибшего корабля через входные люки оказалось невозможным, то водолазы начали вырезать борт. Но закончить эту работу они не успели: помешали советские моряки.

Да, немало бывает разных случаев на границе, ко всему нужно быть готовым. Вот хотя бы эта лодка. Что ей здесь нужно?

Об этом же думают и наверху.

— Может быть, глубинные бомбы изготовить? — негромко спрашивает мичман Корбут у командира катера капитан-лейтенанта Пархоменко.

Капитан-лейтенант молчит, продолжая определять место. А Рябинников регулярно дает посылки. Контакт с лодкой хороший, после каждой посылки в телефонах звенит эхо, ярко вспыхивает, словно взрывается, на экране шарик.

«Полный порядок!» — думает Рябинников. Он включает шумопеленгатор, и в телефоны снова врывается голос моря. Неожиданно заработали винты лодки и она полным ходом пошла к берегу. Павел немедленно сообщает об этом командиру, и катер идет по следу. Снова загадка — Рябинников пытается установить контакт, но безуспешно: вместо знакомого с металлическим оттенком эха в телефонах получается какой-то неясный всплеск звука, а шарик на экране катится почти без изменений.

Громкий шум винтов все удаляется. Катер прибавляет ходу, звук приближается, но почему-то начинает затихать. Тише, тише, вот и совсем пропал, раздается певучий голос моря. Однако и он сейчас не приносит обычного душевного спокойствия, даже раздражает. Ведь если бы не это звучание, может быть, удалось бы услышать работу винтов лодки, выяснить, что же такое случилось. Но никаких посторонних шумов не слышно.

— Обманули нас, товарищ старший матрос. Лодка выпустила шумовую торпеду, а сама «под шумок» ушла…

Да, теперь и Рябинников понял, что это так и было. Что из того, что ему ни разу не приходилось встречаться с такими фокусами, ведь говорил же ему старшина Новосельский об этом. И все-таки прохлопал.

…По прибытии в расположение базы Пархоменко обо всем доложил командованию.

— Разгадку появления лодки нужно искать на берегу, — сказал командир погранотряда полковник Дзюба.

* * *

Прозвучал второй звонок. Андрей крепко пожал руку старшине, попрощался с товарищами по службе, которые уезжают следующим поездом, и зашел в вагон.

Снова он стал гражданским человеком, отслужил положенное, теперь — домой. Мать, наверное, ждет не дождется. Ну, сестренке, той не до него: только в прошлом году техникум окончила, а недавно замуж вышла. Но все равно обрадуется. А как же — вместе росли. Как-то встретит Наташа? Пишет, что ждет…

Да, уже скорее бы домой, соскучился. И все-таки грустно Андрею: жалко уезжать из части. Привык за время службы к товарищам. Привык, а завтра и побудку проведут, и на занятия пойдут без него. Не увидит он больше ни командира отделения сержанта Гололобова, ни старшину роты Ефременко, не услышит больше команды дневального…

Грустно на душе у Андрея. Он прижался лбом к стеклу окна и вдруг снова увидел и старшину и солдат, с которыми только что простился. Они еще стояли на перроне, приветливо махали руками. Махнул и Андрей. Но поезд тронулся, здание вокзала, провожающие, перрон медленно поплыли назад.

— Ну, а где же здесь можно расположиться? — услышал Андрей веселый голос в конце вагона. — Э, да здесь народу не густо, как на стадионе во время тренировок, так что можно выбрать любое — хоть сидячее, хоть лежачее…

Да, в вагоне ехало всего несколько человек, а в купе Андрей был один.

— О, тут, оказывается, служивый едет! И я, наверное, приземлюсь рядом. Не возражаете?

— Садитесь, вдвоем поваднее ехать, — ответил Андрей высокому, крепко сбитому солдату, вошедшему в купе.

Солдат забросил на полку вещевой мешок, задвинул ногой чемоданчик под сиденье, повесил фуражку.

— Фу! Чуть было не опоздал, — проговорил он, вытирая платком вспотевший лоб. — Ты тоже в долгосрочный? — дружелюбно спросил он Андрея.

Тот утвердительно кивнул головой.

— Матушка-пехота, царица полей, — взглянул на погоны Андрея сосед. — А я, брат, сапер, правда, теперь уже бывший. Да что же мы? Давай познакомимся!

Андрей охотно протянул руку и назвал свое имя.

— Андрей?! — удивленно воскликнул спутник. — Так меня тоже Андреем зовут! Тезки, значит… А как по отчеству-то?

— Иванович.

— Меня — Павлович. А фамилия?

— Подгорец.

— Моя — Федоров.

С хорошим попутчиком дорога в полдороги, а Андрей Федоров оказался хорошим попутчиком, веселым, общительным. Он рассказывал о себе, сыпал прибауточками, и через несколько минут они уже были друзьями. А поглядеть со стороны — они казались если не братьями, то, в крайнем случае, родственниками: оба высокие, плечистые, у обоих чуть вьющиеся волосы. Только у Подгорца волос был темнее, сам он крупнолицый и не то, чтобы курносый, а так, особой длиной носа не отличался.

У Андрея Федорова лицо продолговатое, глаза светлые, волосы русые и нос длинный, с горбинкой. Он казался несколько старше своего спутника, может, потому, что на лбу и между бровями четко обозначились морщины, а тонкие губы, когда он не улыбался, складывались в прямую жесткую линию.

— Да, так и простились мы сейчас с дружками. Старшина наш на что строг, а тут разрешил по сто грамм. Да и с собой немного дал, — Федоров достал чемоданчик, раскрыл его и, вытащив флягу, поболтал ею над ухом. — Витамин эс — спирт! Чуток разведенный, но ничего, градусов под семьдесят. Давай-ка ради знакомства да по случаю окончания службы по чарке протянем!..

— Не стоит! Вообще, в этих делах я плохой компаньон, — махнул рукой Подгорец. — Не привык к выпивке…

— Ну, что ты, что ты, браток! Разве можно от такого святого дела отказываться!.. — настаивал Андрей Федоров, и Подгорец сдался.

— Вот и порядок! — воскликнул Федоров. — Так, а что у нас есть на закуску? «Бычки в томате». Пойдет! «Мясо тушеное». Не возражаем. А это что? Колбаса! Пригодится, — и он одни за другими выкладывал на столик банки консервов, сверточки.

Подгорец потянулся за своим вещевым мешком, но Федоров его остановил.

— Не спеши, браток, еще успеется. Ты куда направляешься?

Андрей сказал.

— Ну, вот видишь! Нам с тобой почти полные сутки вместе ехать.

Выпили, закусили.

— А все-таки хорош наш старшина. Безбородько Иван Иванович его зовут. Такую штуку на дорогу соорудил.

И хотя Подгорцу его старшина Петр Тарасович Ефременко выдал только то, что положено по аттестату, но человек он хороший, и Андрей Подгорец прямо сказал об этом своему соседу.

Поговорили о своих старшинах рот, вспомнили и командиров отделений. Затем выпили по второй, опять поговорили, теперь уже о командирах взводов и рот, после третьей — добрались до комбатов и командиров полков. Когда кончился спирт в фляжке, Федоров сбегал за водкой, потом рассказывали друг другу и о себе, и о родных, и о доме, и о службе, после клялись в вечной дружбе и целовались. Только далеко за полночь улеглись спать.

— …Ох, и голова болит, — первым заговорил утром Федоров. — Здорово мы вчера дерболызнули! Нет, нужно обязательно похмелиться, а то весь день будем мучиться.

Подгорец молчал, но на душе у него было муторно, болела голова, тошнило.

Федоров порылся в карманах, вытащил несколько смятых бумажек.

— Маловато, не хватит на похмелку…

— Я добавлю, — сказал Подгорец, — и сам не узнал своего голоса, был он каким-то хриплым, словно простуженным. Подгорец вытащил деньги вместе с документами и протянул несколько десяток Федорову.

— Да что ты, спрячь! Скоро будет большая станция, вместе сходим.

Как только поезд остановился на станции, они выскочили из вагона и помчались к буфету. Там уже собралось много народу.

— Пробивайся вперед, а то не успеем. — говорил Федоров, подталкивая вперед Андрея. Тот понемногу протискивался, несколько раз его сильно сжали, но все-таки пробрался к буфету, взял водку, а затем они с трудом выбрались из толпы и вошли в вагон.

Федоров откупорил бутылку, налил в стаканы, приготовил закуску, чокнулись. Подгорец через силу проглотил отвратительную жидкость.

— Ну вот, сразу в голове просветлело! — сказал Федоров, закусывая. — Надо документы проверить, не вытащили ли, — продолжал он, похлопывая себя по карманам. — Нет, вроде все на месте.

Подгорец тоже машинально пощупал документы, но вдруг побледнел и начал лихорадочно выворачивать карманы.

— У меня…

— Что такое? — участливо спросил Федоров.

— Пропали… Документы пропали!

— Да неужели?! Ведь утром они у тебя были.

— Ну да, были. Я вынул вместе с деньгами, деньги взял, а документы опять положил в карман…

— Вот есть же сволочи, — с возмущением говорил Федоров. — Ведь видят же — солдат! Ну что с него взять?! Так нет, с голого рубаху снимают. Руки таким рубить надо!..

Подгорца тронуло это искреннее возмущение товарища.

— Что же мне теперь делать? — спросил он. — Коменданту заявить?

— Можно и коменданту, — согласился Федоров. — Только… Ведь тебя тогда задержат, начнут выяснять. Билет-то у тебя цел?

— У проводника…

— Тогда езжай домой. Тебя там все знают. Зайдешь в военкомат, оттуда запросят часть, получишь новые документы… Ну, мне надо собираться, я на следующей станции выхожу. Там еще полсотни километров автобусом…

Вскоре друзья простились.

— Пиши, браток! — крикнул уже с перрона Федоров.

— Напишу! — ответил Подгорец, но тут же подумал: — «Куда же писать? Ведь адреса-то у меня нет!»…

Он хотел крикнуть об этом своему другу, не тот уже затерялся в толпе.

* * *

Когда капитан Гридасов вместе с начальником участка службы наблюдения и связи старшим лейтенантом Соколовым прибыли на сигнально-наблюдательный пост, солнце еще не село, но вечер уже властно вступал в свои права. Длинные тени холмов пересекали равнину, а струи теплого воздуха, впитавшие в себя терпкий запах степных трав и нагретой земли, перемежались с бодрящим, освежающим дыханием морского бриза.

Невелик сам по себе пост, немного и людей на нем, но огромная ответственность лежит на моряках. День и ночь они ведут наблюдение за прилегающим к берегу районом моря, вместе с пограничниками стерегут рубежи Родины. Ничто не ускользнет от зоркого глаза моряков: ни корабль, ни шлюпка, ни отдельный плавающий предмет. Кроме того, моряки поста поддерживают постоянную связь с военно-морской базой и соседними объектами.

Пост, на который прибыл капитан, был наиболее удален от базы. В сектор видимости его входил большой участок побережья: от строящегося Мергуевского металлургического комбината до Белого мыса, далеко вдающегося в море. Через пост проходит также телефонная связь с погранкомендатурой, береговой батареей и другими частями.

Капитан Гридасов вместе со старшим лейтенантом и начальником поста мичманом Васильевым сразу же по приезде на пост поднялись на мостик сигнально-наблюдательной вышки. Отсюда открывался широкий простор. Впереди раскинулась неподвижная гладь моря, кое-где тронутая пятнами ряби. У берега, в тени скал, море было темно-голубым, почти синим, но дальше оно розовело под лучами заходящего солнца и далеко-далеко, у самого горизонта, сливалось с небом в сиреневой дымке.

Позади, за пологими холмами, уменьшенные расстоянием, виднелись маленькие, точно игрушечные, здания станции, а в стороне от нее, ближе к морю, возвышались огромные корпуса цехов нового завода.

— Еще год назад здесь было пустынно, — сказал мичман Васильев, следя за взглядом капитана, — а сейчас, смотрите, целый город. Мы были там в прошлое воскресенье на экскурсии, видели и заводские корпуса, и жилой поселок, побывали в школе, в Доме культуры, детском садике. Рассказывали нам, что километрах в ста на север, на степной реке, строится гидроэлектростанция и оттуда канал для обеспечения водой населения поселка и завода.

Капитан знал все это, но не прерывал мичмана. Знал он, что это рудное месторождение было открыто давно, еще в двадцатых годах, но тогда в таких рудах нужды не было. Знал он также, что в период оккупации немецко-фашистские войска пытались организовать вывозку руды отсюда и даже начали строить поблизости порт.

За мысом находится небольшая бухта, в ней во время войны немцы начали строительство порта, продолжал мичман, словно угадывая мысли Гридасова. — Однако дело до конца довести не удалось, пришлось побыстрее драпать на запад. А строили капитально, там и сейчас глыбы бетона по полтора-два метра толщиной лежат…

— Скажите, товарищ мичман, — спросил капитан, — вы ничего особого за последние дни не наблюдали?

Матрос, ходивший по мостику вышки с биноклем в руках, на секунду остановился, взглянул на Гридасова и снова стал наблюдать за морем.

— Нет, ничего особенного не было… Правда, недавно, примерно в это время, вахтенный на траверзе мыса будто бы видел перископ подводной лодки. Чебаненко, когда это было? — спросил мичман у вахтенного матроса. — Как раз он тогда был на вахте, — пояснил Васильев.

— Двенадцатого, — быстро перелистав вахтенный журнал, ответил матрос.

— Можно этого матроса подменить, чтобы я с ним побеседовал? — спросил капитан.

Вскоре на вышку поднялся другой матрос, а Чебаненко подошел к капитану.

— Расскажите, при каких обстоятельствах вы обнаружили перископ? — спросил Гридасов.

…День клонился к вечеру. Стояла ясная, тихая погода. Море блестело как зеркало, и только изредка кое-где появлялись полосы ряби. Матрос Чебаненко внимательно наблюдал за поверхностью моря, то и дело прикладывая к глазам бинокль и изредка просматривая пространство в стереотрубу. Но вот далеко в море мелькнула какая-то вспышка. Матрос сразу же прильнул к окулярам стереотрубы: ему показалось, что в поле зрения появился перископ, но сразу же исчез.

— Мне кажется, что вспышка — отблеск солнца от стекол перископа, — сказал матрос.

— Возможно, — ответил Гридасов, вспомнив, что в ночь с двенадцатого на тринадцатое погранкатер обнаружил за пределами пограничной полосы подводную лодку.

«Значит, она подходила ближе к берегу, ведь вряд ли можно увидеть перископ на таком расстоянии. — подумал он. — Да, не оставляют в покое… Ищут, ищут слабое место… А тут комбинат… Объект заманчивый… Но что замышляется? Шпионаж, диверсия? Или и то, и другое?»

Опять вспомнился сегодняшний разговор с командиром погранотряда полковником Дзюбой. Появление подводной лодки вблизи берегов, как будто и безрезультатное, встревожило старого чекиста. Да еще в селе Каменке откуда-то взялся охотник Иван Петрович Капустин. Полковник обо всем доложил командиру пограничного округа и начальнику областного Управления Комитета Госбезопасности. Когда сотрудник этого управления капитан Георгий Павлович Гридасов прибыл в распоряжение командира погранотряда, полковник передал ему разговор председателя Каменского сельсовета с командиром погранкомендатуры майором Строевым.

— …Подозрительный человек у нас в Каменке появился, — сказал председатель сельсовета Романишин.

Майор улыбнулся. С такими заявлениями Романишин частенько приходил на заставу. Заплыл кто-либо из отдыхающих далеко от берега — Романишин уже берет его на заметку; поедет влюбленная парочка ночью на шлюпке кататься — за ними посматривает.

У шпиона на лбу не написано, кто он такой, а здесь граница, надо ухо держать востро, — говаривал Романишин.

И сейчас в рассказе председателя сельсовета ничего особенного не было, но все-таки майор Строев насторожился. Дело в том, что несколько дней назад в село прибыл на отдых старичок-пенсионер Иван Петрович Капустин.

— Вот его документы, — подал паспорт Романишин.

— Что же здесь такого? — сказал майор. — Село ваше приморское, сюда каждое лето десятки людей приезжают.

— Всех этих людей я знаю, как облупленных, а этот — новый.

— Ну так что? Кто-нибудь ему порекомендовал.

— Тоже может быть. Только… Зачем к нам люди приезжают? Отдыхать, купаться. А этот целыми днями с ружьем по кустам лазает. Охотник! Так ведь сейчас охота запрещена. И потом, — добавил Романишин, — по паспорту ему шестьдесят один, а ходит — тридцатилетний не угонится… И опять же, видел я его в буфете на станции перед приходом поезда. Чего ему там делать? Пиво пить? Так ведь этого добра и у нас хватает: не больно дефицитный товар… Нет, этого охотника проверить нужно.

«Что ж, на днях будет известно, кто такой этот Капустин, — думал капитан Гридасов, — а пока…»

— Разрешите обратиться, товарищ капитан, — прервал размышления Гридасова рослый, атлетического сложения моряк.

— Пожалуйста!

— Командир отделения электриков-связистов старшина I статьи Медведев, — доложил моряк. — Так вот, за последние дни здесь один тип появился, охотником называется. Только что-то он охотится там, где дичи нет: на холмах да на берегу моря. А ведь отсюда недалеко, на лимане, нырков и уток видимо-невидимо…

— Какой он из себя? — спросил капитан.

— Я его лично не видел, а вот Лукьяненко дважды встречал.

— Кто это — Лукьяненко?

Это была ошибка Гридасова. Как религиозные люди верят, что бог создал небо и землю, так и старшина Медведев считал, что он сделал из Лукьяненко специалиста. Ну, раз так, то об этом должны все знать. И Медведев начал рассказывать, тем более, условия для этого сложились благоприятные: моряки прошли в кубрик и сели около стола.

— Лукьяненко у нас отличный матрос, — с гордостью начал Медведев. — Правда, раньше с ним одна потеха была, — и старшина покрутил головой. — Ничем особенным Лукьяненко от других матросов не отличался, только ростом был очень мал, и все называли его не по званию и не по фамилии, а просто Володя.

Командир отделения старшина первой статьи Голованов начал его обучать специальности электрика-связиста. И тут Лукьяненко оказался, как говорят, на высоте. Послал его однажды старшина на линию найти и устранить повреждение. Ходил Лукьяненко долго, а когда прибыл обратно, доложил:

— Везде все в порядке, но связь не работает!..

— Ну что же сделаешь? Старшина пошел сам на линию да и Лукьяненко с собой прихватил для практики. Пришли они к контрольному столбу. Старшина влез на него, проверяет линию и одновременно разъясняет:

— Смотрите, говорит, я даю изоляцию, а затем включаюсь в сторону станции. Теперь звоните и вызывайте.

Лукьяненко добросовестно все проделал: покрутил ручку, поговорил с телефонистом.

— Значит, здесь все в порядке, повреждение в другом направлении, — сказал старшина и стал провода сращивать, а проводнички от телефонного аппарата в рот взял, чтобы они на землю не упали.

Лукьяненко сидел-сидел да и крутнул ручку телефона. Голованов так и замер на столбе: провода-то у него во рту, ток от индикатора через язык пошел. И крикнуть он не может, и провода выбросить сил нет: челюсти словно судорогой свело. Старшина потом целую неделю горячего не мог в рот взять…

Гридасов слушал, иногда вставлял поощрительное «да?» и в то же время думал о своем. Он несколько раз улыбнулся, наблюдая, как мичман безуспешно подавал знаки Медведеву, чтобы тот замолчал; увлеченный рассказом старшина ничего не замечал.

— …После того случая стали о Лукьяненко ребята разные небылицы рассказывать: что он на турник со специальными «кошками» лазил, сам себя за ногу шкертом привязывал, чтобы не утонуть, да мало ли еще что.

Кто-то из ребят, кроме того, подсмотрел, что Лукьяненко в письме к девушке писал о бушующем море и о службе на кораблях. Ну вы же сами понимаете, что мы, служа на береговых постах наблюдения, море да корабли только с берега видим…

Конечно, стали над ним шутить.

— Володя, дескать, плавает от койки до камбуза аж пыль клубами сзади!..

— Совсем заскучал Володя: и специальность ему не дается, а тут еще это. Лежит он однажды на койке в кубрике, глаза открыты и в них тоска, что мне аж не по себе стало.

— Ну что ты, друг, загрустил, — говорю ему. — Пошутили ребята да и все…

У него даже слезы навернулись.

— Я же не виноват, — говорит, — что мне на берегу служить приходится…

Жалко мне его стало.

— Ты, — говорю, — Володя, не горюй. Можно быть хорошим моряком и на суше. Море есть всюду, где есть отвага, — и начал ему рассказывать, как морские пехотинцы во время войны сражались. — Они в общеармейской форме были, а в атаках их фашисты сразу узнавали и «черной смертью» прозвали недаром.

Вижу, глаза у Володи немного повеселели, но не совсем он успокоился:

— Так ведь это во время войны было, — говорит он. — А что я сейчас могу сделать?

— Вот в этом-то и вопрос. Моряк — это значит в любом деле мастак: за что ни возьмется — все спорится. А в тебе вот ничего морского, кроме формы, нет, потому и товарищи смеются.

Он сразу вспыхнул, даже уши покраснели — крепко, видно, я его своими словами донял — и говорит:

— Я, товарищ Медведев, постараюсь освоить свою специальность!

— Ну, что ж, помощь тебе мы окажем. Вот тогда ты и девушке сможешь написать, что, мол, на корабле я не служу, но специальность моя для флота очень нужная, потому я себя настоящим моряком считаю. А для верности фотокарточку приложи.

Прошло несколько дней и, смотрю, он, верно, больше стал специальностью интересоваться. То спросит что-нибудь, то стоит в стороне и два провода крутит: вязку делает.

Однажды проснулся я раненько. Смотрю, Лукьяненко поднялся, вышел из помещения. Прошло полчаса, прошло сорок минут, а он не возвращается.

«Что он, думаю, делает?» — и выглянул во двор. Смотрю, а Лукьяненко по деревянной радиомачте вверх с кошками взбирается и уже до самой антенны долез. Вы же сами видели, какая она: раза в три выше, чем обыкновенный телеграфный столб.

Я ему, конечно, мешать не стал, ушел обратно, но в душе обрадовался за товарища:

«Значит, думаю, по-настоящему решил специалистом стать!»

Некоторое время спустя старшина Голованов демобилизовался, и командиром отделения вместо него меня назначили. Старшина, уезжая, сказал мне:

— Насчет линий я тебе говорить ничего не буду, ты сам все прекрасно знаешь, а вот за Лукьяненко смотри, сделай из него хорошего специалиста. Это тебе мой наказ! Из него толк выйдет, надо только поднажать.

Пообещал я старшине этот наказ выполнить и, надо сказать, всегда помнил о нем.

После этого я уже не только по-дружески помогал молодому матросу, но и требовать стал.

Скоро он неплохо усвоил наше мастерство: и вязку провода на изоляторе мог сделать, и скрутку. Знал даже, как срастить кабель и поставить муфту. Но на линию посылать я его еще не решался: помнил, как он однажды докладывал: «Все в порядке, а связи нет!».

Правда, советовали мне послать его и пусть ходит, пока повреждение не найдет и не устранит. Раз ошибется, два ошибется, а потом, мол, научится. Но я был другого мнения на этот счет.

Стал я его брать с собой. Попутно объясняю, куда какая линия идет, как проверять линию, как найти повреждение и быстрее устранить его, как нужно включаться, давая изоляцию или заземление для проверки проводов.

Все быстро схватывает, что непонятно — расспрашивает. Через некоторое время стал он самостоятельно на линию выходить и повреждения устранял неплохо. Чем дальше, тем лучше, сейчас старший матрос Лукьяненко во всех отношениях передовой воин: классный специалист, отличник боевой и политической подготовки. Несколько благодарностей имеет. Да вот спросите у мичмана…

А мичман сидел и, уже потеряв надежду остановить Медведева, недоумевающе поглядывал то на старшину, то на капитана Гридасова.

— Да вот и Лукьяненко! — воскликнул Медведев.

В дверях стоял невысокий, едва-едва по плечо Медведеву, матрос в белом рабочем костюме, чуть-чуть сдвинутой на бок бескозырке и с металлическими кошками на плечах.

— Заходите, товарищ Лукьяненко, — пригласил старший лейтенант Соколов.

Матрос вошел в кубрик и остановился по стойке «смирно».

— Расскажите об «охотнике». Какой он из себя, когда вы его встретили? — спросил Гридасов.

— Три дня назад, — бойко начал моряк, — пошел я на проверку линии, вот мне и попался этот охотник. На вид — ну как вам сказать — охотник как охотник. Сапоги, куртка, ружье, сумка и патронташ. Поговорили мы. Он спросил, как дела, как служба. Я отшутился: дела, говорю, как когда, когда среда, а когда и пятница, а служба — как день да ночь, так, считай, и сутки прочь. На том мы и разошлись: он своей дорогой, а я — дальше по линии. Сегодня снова встретились. Поздоровались, как старые знакомые, а как же: он моей хате двоюродный плетень. Рассказал, что он на пенсии, отдыхает в Каменке и даже папиросу предлагал, да я некурящим оказался…

— В Мергуево люди часто приезжают на отдых: место спокойное, море рядом, — вставил мичман.

Побеседовав еще немного, капитан Гридасов и старший лейтенант Соколов покинули пост.

* * *

В дверь постучали, и в кабинет заглянул человек в армейской фуражке.

— Можно?

— Заходите! — пригласил начальник отдела кадров.

Высокий крепкий солдат поставил чемоданчик у входа, положил рядом вещевой мешочек, затем приложил руку к козырьку и гаркнул:

— Демобилизованный солдат Андрей Иванович Подгорец!

— Слушаю вас.

— Вот приехал к вам, хочу устроиться на работу.

— Вы местный?

— Никак нет! Но недавно к нам в часть прибыли молодые солдаты, рассказывают, что у вас тут большая стройка разворачивается. А где же бывшему солдату свои силенки приложить, как не на большой стройке?! — и солдат подал документы.

Начальник отдела кадров внимательно просмотрел их и взглянул на Подгорца. Тот стоял, держа фуражку в руках. Русые, слегка вьющиеся волосы зачесаны назад, весело смотрят ясные улыбчивые глаза, приятное продолговатое лицо с немного длинноватым носом.

«Хорош!» — невольно подумал начальник отдела кадров.

— Что ж, становитесь на учет в военкомате, получайте паспорт. Примем. А какая у вас специальность?

— Ну, армейская моя специальность на стройке вряд ли пригодится, о ней говорить не будем. До службы я работал каменщиком, четвертый разряд имею…

…Андрей Подгорец оказался отличным работником. Уж на что бригадир Артем Семенович придирчив, а об Андрее отзывается одобрительно…

— Такой чести бригады не уронит! Видна армейская выучка!.. — и, разгладив усы, добавлял: — Хоро-о-шим строителем будет!

На стройке пока неважно обстояло дело с жильем, и тут Андрей оказался непривередливым. Предложили ему поселиться на квартире у одной женщины в селе Мергуево, рядом со строительством, и он охотно согласился.

— Стройте скорее общежитие, будете в нем жить, — сказал начальник жилищно-коммунального отдела.

— Почему в общежитии? Думаю трехкомнатную квартиру получить, — сказал Андрей.

— Это за какие же такие заслуги? — поинтересовался начальник ЖКО.

— Кончим строить комбинат — останусь работать здесь, женюсь, вот и будут заслуги, — отшутился Андрей.

Здания на строительстве росли, как грибы после дождя. Почти на самом берегу моря возводились корпуса цехов комбината. Здесь же строилась шахта, а поодаль поднимались остовы жилых зданий. Бригада Семенисова работала на кладке стен одного из цехов. Работа подвигалась быстро. Стены возводились не из кирпича, а из камня-ракушечника, что в несколько раз ускоряло работу. Да и сырье находилось под боком: неподалеку от стройки был открыт каменный карьер, там день и ночь работали камнерезные машины.

Кладка стен цеха подходила к концу.

— Потом куда? — спросил Андрей у бригадира.

— Не бойся, без дела не останемся, — засмеялся Артем Семенович и добавил: — Около ствола шахты будем здание возводить.

— Тоже из камня-ракушечника или из кирпича? — поинтересовался Андрей.

— Из камня, наверное. Ведь это же золото, а не стройматериал — легкий, прочный, дешевый!

* * *

Высокий, ладно сложенный молодой человек с темными сросшимися у переносицы бровями, черными глазами и прямым с горбинкой носом вместе с толпой пассажиров направился в буфет. Он поставил маленький чемоданчик у ножки стола, повесил чесучовый пиджак на спинку стула, затем подошел к стойке.

Народу в буфете было немного. Большинство людей, выпив наспех прямо у стойки кружку пива или стакан воды, тут же уходили, иные же подсаживались к столикам. В углу расположился пожилой человек с небольшой седоватой бородкой в соломенной шляпе и не спеша тянул пиво. Около него стояло старенькое двухствольное шомпольное ружье.

«Охотник», — подумал молодой человек с восточными чертами лица и, взяв пиво, вернулся к своему столику.

В буфет быстро вошел Андрей Подгорец. Армейская фуражка без звездочки сдвинута на затылок, ворот гимнастерки расстегнут, парусиновые брюки и ботинки запылены, в руке брезентовые рукавицы. Он подошел к буфету, взял кружку пива, оглядел небольшой зал и, хотя были пустые столики, направился к охотнику.

— Не помешаю? — спросил он.

— И мне, и вам на земле места хватит, — ответил охотник.

— Пиво хорошее?

— Самое время пить.

Андрей отхлебнул немного и дружелюбно спросил, кивнув на ружье.

— Охотитесь?

— Убиваю время.

— А я на стройке работаю каменщиком. Недавно демобилизовался, — словоохотливо начал рассказывать Подгорец. — Решил горло промочить. Прямо с работы… — и бросил рукавицы на стол. Что-то стукнуло.

Андрей взял рукавицы, ощупал их.

— Ребята созоровали, — широко улыбнулся он, вытаскивая из рукавицы белый кусок камня. — Ракушечник или, как говорят ученые, осадочная порода юрского периода. Вот из такого камня мы и строим…

Охотник, казалось, не слушал болтовни Подгорца. Он допил пиво, вскинул на плечо свою шомполку и направился к выходу. Подгорец тоже допил пиво, с сожалением посмотрел на пустую кружку и подошел к буфету за второй.

…Когда молодой человек с восточными чертами лица вышел из здания станции, охотник уже успел пройти довольно большое расстояние по направлению к Каменке.

* * *

Обычно невозмутимый, сдержанный, на этот раз полковник с нетерпением ждал прихода Гридасова. Да, теперь уже сомнения не оставалось: на участке побережья, которое охраняют части его отряда, враги что-то замышляют.

Полковник снова взглянул на часы — было без четверти девять, а Гридасов должен прийти в половине девятого. Что с ним, где он задержался?

В кабинете стояла тишина, только из динамика, стоящего в углу, на сейфе, чуть слышно лилась немного грустная мелодия: неизвестный скрипач исполнял «Элегию» Лысенко.

Легкий ветерок, залетая в открытое окно, слегка колышет шелк занавесей, сноп солнечного света падает на ковер, ярко освещенные солнцем медленно, словно в каком-то замысловатом танце, плавают пылинки.

— Крейслер, вальс «Радость любви», — объявил диктор.

Полковник снова посмотрел на часы — уже без тринадцати минут девять, а Гридасова все нет. Он встал, подошел к сейфу — золотые пылинки в солнечном луче от движения воздуха затанцевали быстрее — вынул оттуда папку, опять сел за стол. Все документы в ней уже были хорошо знакомы ему, но он еще раз пересмотрел их. Вот донесение с пограничного катера ноль шестнадцатого об обнаружении подводной лодки, о выпуске ею шумовой торпеды, донесение с заставы о том, что на побережье в эту ночь ничего подозрительного не обнаружено. На эти документы полковник посмотрел мельком и сразу же их отложил. А вот сообщение о появлении через два дня в прибрежном селе Каменке Ивана Петровича Капустина.

Собственно говоря, ничего особенного в этом не было: пожилой человек, пенсионер приезжает из далекого уральского городка отдохнуть в приморское село. То, что он не расстается со своей старенькой шомполкой, несмотря на жару и запрещение в это время охоты, дело, конечно, его да и стреляет он только хищников: коршунов, ястребов. Но вторая интересная черта у него оказалась: приехал на берег моря, а купаться не ходит. Председатель сельсовета прямо сказал: «Поинтересуйтесь, что за человек».

Поинтересовались. Действительно, в далеком уральском городке живет пенсионер Иван Петрович Капустин, действительно, он выехал отдыхать на берег моря, только… по профсоюзной путевке и в один из крымских санаториев.

А вчера вечером Гридасов сообщил, что охотник встретился в буфете на вокзале с рабочим-строителем, недавно демобилизовавшимся из армии. И еще один сюрприз: ночью была запеленгована работа неизвестной радиостанции. К сожалению, текст радиограммы принят не полностью, первые группы пропущены.

«Да, а как там с радиограммой, удалось ли ее расшифровать?» — и полковник снял трубку телефона.

— Ничего не получается, — ответили ему из шифрпоста. — Первых групп нет, поэтому мы не можем определить шифр…

— Та-ак!.. — недовольно протянул полковник.

— Мы пробовали, но получаются цифры.

— Какие?

— Девятнадцать, двадцать четыре, сорок девять…

— Девятнадцать, двадцать четыре, сорок девять… Ну, хорошо, — и полковник положил трубку. Но тут же раздался звонок.

— Капитан Гридасов, — доложил дежурный.

— Пусть зайдет! — распорядился полковник.

Дзюба встречался с Гридасовым несколько раз, и всегда капитан производил на него впечатление туго сжатой стальной пружины. Высокий, широкоплечий и в то же время удивительно стройный капитан обладал недюжинной силой: даже сквозь свободного покроя чесучовый пиджак на спине и плечах проступали бугры мускулов. Черты лица — широкие, сросшиеся у переносицы брови, темные глаза, прямой с горбинкой нос, худощавое лицо — выдавали в нем уроженца востока, да он и был по национальности осетином.

— Ну, каковы у вас результаты? — встретил полковник Гридасова вопросом.

— Ниточка начинает сматываться в клубочек, — ответил капитан и улыбнулся, суровое лицо его неожиданно подобрело.

— Проинформируйте меня. Садитесь, — полковник указал рукой на стул.

— Прежде всего я поинтересовался «охотником». Живет уединенно, питается у хозяйки. Вещей почти никаких, только немного белья. Моряки сигнально-наблюдательного поста несколько раз видели его в районе Старого оврага. Посещает он и железнодорожную станцию Мергуево, причем всегда перед приходом поезда заходит в буфет, берет кружку пива, садится за угловой столик, выпивает пиво, затем покупает в киоске свежие газеты и уходит. Вчера к его столику подсел рабочий со стройки, каменщик из бригады Семенисова Андрей Иванович Подгорец. Он недавно демобилизовался из армии, работает хорошо…

— Так!.. — сказал полковник и забарабанил пальцами по столу.

— Между собой они обменялись несколькими фразами, затем охотник ушел, а Подгорец взял еще одну кружку пива.

— Ни о каких цифрах в их разговоре речь не шла?

— Нет.

— Понимаете, — полковник вынул из ящика стола лист бумаги, на котором были написаны цифры: 19–24–49, и подал его Гридасову. — Это получилось при расшифровке неполностью принятой телеграммы.

— Передавалась в одиннадцать тридцать пять вечера?

— Да… Откуда вам это известно?

— Я утром заходил на сигнально-наблюдательный пост, вахтенный радист случайно принял эту телеграмму полностью. Вот она, — и Гридасов вынул из нагрудного кармана сложенный вчетверо лист бумаги.

Полковник сразу же нажал кнопку звонка и, когда в кабинет зашел дежурный, передал ему лист.

— В шифрпост! — коротко приказал он.

— Да, я не знал, что в этом районе так плохо проходят радиоволны, — сказал Гридасов.

— Наши радисты прямо мучаются. Бывают такие моменты, что совершенно связь прерывается — сплошные помехи. Ничего не попишешь — руда здесь такая, что создает сильную магнитную аномалию. За состоянием телефонной связи мы особенно следим, на нее вся надежда. Ну, да об этом после. Постарайтесь вспомнить, о чем говорили, что делали Подгорец и «охотник». До мельчайших подробностей.

Гридасов рассказал все, что видел и слышал. Когда он закончил, полковник проговорил:

— Так, так!.. Ракушечник, юрский период, из этого строим. Интересно!..

— Товарищ полковник, нужно…

— Позвонить? Так сейчас и сделаем, — и Дзюба снял трубку. — Строительство? Производственно-технический отдел. ПТО? Скажите, какой размер пиленого камня-ракушечника на стройке применяется? Обычный стандарт… Девятнадцать на двадцать четыре и на сорок девять сантиметров… — повторял полковник ответы работника производственно-технического отдела, с улыбкой глядя на Гридасова. — Бывают отступления от стандарта, но незначительные… Хорошо. Спасибо!.. Почему вдруг начали интересоваться размером штучного камня-ракушечника? Не знаю. А что, разве еще кто звонил? В девять вечера? Нет, не знаю, не знаю, — и полковник положил трубку. — Ясно?

— Ясно! Вернее, ничего не ясно.

— Сейчас прояснится, — и Дзюба взял трубку телефона внутренней связи. — Шифрпост? Как радиограмма? Расшифровалась! Ракушечник белый, юрский и цифры. Отлично! Значит, некто, называющий себя Андреем Подгорцем, показал «охотнику», какой камень используется на стройке. Тот, в свою очередь, узнал размеры штучного камня и передал эти данные по назначению.

— Да, но к чему такая точность? Белый, юрского периода…

— Э, батенька, они в этих вещах ошибаться не любят. Ведь ракушечник может быть разных цветов — белый, серый, кремовый, желтый, а от периода, в котором образовались осадочные породы, зависит их твердость. Но каков этот «охотник»! При себе носит портативную радиостанцию…

— Вы думаете, что она при нем?

— Работа ее запеленгована около села Каменки. Наши хлопцы проверили это место — голая степь, ровная дорога.

Полковник замолчал. Молчал и Гридасов. В повисшей тишине еле слышно звучал голос диктора, сообщавшего последние известия.

— Но не для того же затеяли они все это, чтобы выяснить, из какого материала строятся цеха комбината! — нарушил молчание Гридасов.

— Нет, конечно. Я думаю… Впрочем, ладно. Нам нужно не спускать глаз с «охотника» и этого, Подгорца. С «охотником» легче, он у нас на виду, а вот Подгорец…

— Необходимо в бригаду Семенисова направить еще одного каменщика…

* * *

…Хорошо смотреть с борта катера в таинственную прозрачно-зеленую глубину моря. Толщу воды пронизывают солнечные лучи, иногда в их свете блеснут серебряные капельки мальков, промелькнет темная молния крупной рыбы, неподвижно покачивается белесый шар медузы… Но это в море. А в гавани вода мутная, покрыта разноцветной нефтяной пленкой. Плавают отбросы пищи, куски дерева, пакля. Да и рыба здесь какая-то нахальная. Вот вынырнула одна из глубины, неторопливо подплыла к размокшему куску хлеба, отщипнула крошку, чем-то эта крошка не понравилась — выплюнула.

«Сыта», — подумал Рябинников и тут же забыл о рыбке. Он был в таком состоянии, когда окружающее для него почти не существовало. Он видел все: и мутную воду, и корабли в гавани, и портовые сооружения, и здания города за ними, — но в то же время все как бы расплывалось в тумане, было отгорожено от него полупрозрачной стеной. И все эта подлодка. Вчера вечером опять катер был в дозоре, и опять на траверзе Белого мыса он услышал шум винтов подводного корабля. Лодка на самых больших оборотах уходила в открытое море. Когда катер приблизился к ней настолько, что реверберация не мешала установить контакт, лодка была уже за пределами пограничной полосы.

— Все голову ломаешь, как подлодку поймать? — услышал Павел за спиной голос Лиходеева и вздрогнул от удара по плечу.

— Да, — признался Рябинников, — не дает она мне покоя. Что ей здесь нужно — это выяснят. Другое меня мучает. Ведь на лодке есть тоже гидроакустик и, наверное, неплохой. Нас они обнаруживают своевременно и успевают уйти за линию пограничной полосы.

— Технику, брат, на бога не возьмешь, — посочувствовал Лиходеев. — Надо как-то ее перехитрить.

— Вот именно — перехитрить. И у меня есть план…

— Так чего же ты, чудак, молчишь! Расскажи командиру.

— Неудобно как-то…

— Неудобно штаны через голову надевать, а тут дело охраны Родины касается. Идем!..

Капитан-лейтенант Пархоменко, разложив на столике карту, проверял прокладку. Заметив подошедших матросов, командир поднял голову:

— Слушаю вас!

— Товарищ капитан-лейтенант, разрешите обратиться? Тут вот у старшего матроса Рябинникова идея есть, — выпалил Лиходеев.

— Идея?

— Да. Как нам лодку поймать!..

— Поймать?! Следовало бы подумать о том, как обнаружить ее вовремя.

— Мы, товарищ капитан-лейтенант, ее вовремя обнаруживаем, — сказал Рябинников. — Но и она нас обнаруживает и успевает уйти.

— Это верно, — согласился Пархоменко. — Так что же вы предлагаете?

— Нужно скрытно подойти к месту постоянного появления лодки. Под парусами…

— Под парусами до Белого мыса? Это в лучшем случае полсуток хода. Тут уж, действительно, трудно нас будет не обнаружить. А идея правильная! Правильная!.. Молодцы, ребята! Так какие у вас планы на сегодняшний день?

— Я хотел попросить у вас разрешения пойти в гарнизонный клуб, там сегодня занятия, — сказал старший матрос Рябинников.

— Ясно, разрешаю. Матрос Лиходеев, конечно, на тренировке?

— Так точно! Должны же мы следующую встречу выиграть!

— Это верно, кто-то должен ее выиграть… Хорошо, идите. Только, чтобы вас в любое время можно было вызвать.

— Есть! — в один голос ответили Рябинников и Лиходеев.

* * *

Медведев проверил инструмент в сумке, взял запасной моток провода и, выкатив из-под навеса мотоцикл, поехал вдоль линии по тропинке, протоптанной электриками.

Прервалась связь с погранкомендатурой. Замыкание. Что могло быть? Или где-нибудь слабо натянутые провода захлестнулись друг за друга, или сорвался с изолятора верхний провод и опустился на нижний. Все эти повреждения хорошо заметны, их обнаружить не трудно, и старшина на малой скорости ехал вдоль столбов, зорко посматривая на провода.

Дорога пошла на подъем. Медведев прибавил газу и выскочил на вершину холма.

Склон холма полого опускался к берегу и оканчивался вдающимся в море скалистым мысом. Этот мыс — граница секторов наблюдения двух постов: того, на котором служил Медведев, и следующего. За мысом берег отступал, образуя небольшую бухту. Здесь фашисты в период оккупации начали строить порт, рассчитывая через него вывозить награбленное: хлеб, продукты, и, самое главное, руду. Но их планы сорвало стремительное наступление советских войск. Построенные сооружения фашисты взорвали перед отступлением, и посейчас заросшие водорослями бетонные глыбы загромождают бухточку, огромными грудами лежат на берегу.

Тропинка, по которой ехал Медведев, переваливала через холм и шла дальше, змейкой спускаясь по склону, не отходя от ровной линии столбов. А километра через полтора она, вместе со столбами, исчезала в глубоком овраге. Дальше, за оврагом, ее уже не было видно, и только уменьшенные расстоянием карандаши столбов тянулись к горизонту.

Берега Старого оврага заросли вереском, терновником, кустарниковым дубом, образуя непроходимую чащу. По дну его бежал небольшой ручеек, впадающий в бухту.

На вершине холма стоял контрольный столб. Старшина влез на него, включился в линию и позвонил. Пост сразу же ответил, но по направлению к погранкомендатуре по-прежнему наблюдалось замыкание.

Считалось, что до контрольного столба линию обслуживают электрики-связисты поста, а дальше — комендатуры. Но не мог же старшина оставить линию бездействующей и возвратиться обратно? Он перевел мотоцикл через овраг и поехал дальше, к комендатуре. Два провода торопливо бежали от столба к столбу. Нигде они не соприкасались, нигде не замыкались. Вот впереди показалось здание комендатуры, но повреждения так и не было видно.

«Вот так история с географией», — подумал старшина, глуша мотоцикл и заходя в помещение. Он доложил дежурному о цели прихода и попросил вызвать электрика.

— Что же вы линию не проверяете? — спросил он у вышедшего ефрейтора.

— Как не проверяем?! Я только что возвратился… На нашем участке все в порядке.

— Я тоже проехал вдоль линии и ничего не обнаружил, — продолжал старшина, — но факт остается фактом: связи нет. Даже не знаю, что и подумать… От контрольного столба до поста все нормально, а вот здесь… Давайте на вашем участке проверим каждый столб. Я начну от холма, а вы отсюда…

— Хорошо, — согласился ефрейтор, — сейчас я спрошу разрешения.

…Медведев заглушил мотор мотоцикла, прикрепил к ботинкам кошки и полез на столб. Он внимательно осмотрел изоляторы, места соединения проводов с ними, но все было в порядке. Сойдя на землю, Медведев, не снимая кошек, далеко закидывая ноги в стороны, перешел к следующему столбу. Здесь тоже все оказалось в порядке.

«Двенадцать километров, двести сорок столбов, — думал старшина, переходя к следующему столбу. — На мою долю сто двадцать. Если по пять минут на столб — семьсот минут, почти девять часов… Нет, надо быстрее», — и он торопливо зашагал дальше.

Между тем уже окончательно стемнело.

«Буду работать и ночью», — решил Медведев и переложил электрический фонарик из сумки в карман.

Старшина заканчивал проверку третьего столба, когда внизу послышался свист. Какой-то человек шел вдоль линии и высвистывал «Катюшу».

— Здравствуйте! — сказал человек, подойдя ближе.

— Здравствуйте! — ответил Медведев, спускаясь со столба.

Перед ним стоял охотник в белой парусиновой куртке и высоких охотничьих сапогах. За плечами охотника висело дулом вниз ружье, впереди патронташ, сбоку чем-то набитая сумка.

«Наверное, тот самый», — подумал старшина, вспомнив рассказы Лукьяненко, и сразу же насторожился.

— Повреждение ищете? — спросил между тем охотник.

— Нет, просто так, проверяю.

— Что-то вас я здесь ни разу не видел, — продолжал словоохотливый пришелец. — Тут часто ефрейтор бывает, еще такой невысокий матрос… А вы только прибыли или в отпуске были?

— Не знаю, почему вы меня не видели, — уклонился от ответа старшина и поправил на плече карабин.

— Что-то вы неразговорчивый, — заметил охотник. — Ну, да ладно. Покажите мне, как ближе всего пройти в Каменку, а то как бы не заблудиться…

Медведев показал.

— Ну, до свидания…

Старшина машинально пожал протянутую ему руку и с удивлением почувствовал, что она в перчатке. В ту же секунду острая боль пронзила его тело и он рухнул на землю.

* * *

Прошло более двух часов с тех пор, как старшина вышел на линию. Только один раз он позвонил с контрольного столба, сообщив, что следует дальше, к погранкомендатуре. И больше о нем ни слуху ни духу. На посту моряки стали волноваться, особенно Лукьяненко. Он все время вертелся около дежурного, поминутно спрашивая:

— Ну что, еще не появлялся?

— Нет, — односложно отвечал дежурный телефонист матрос Сидоренко.

— Да ты позвони, может быть, у него индуктор не работает и вызова дать не может?

— Да как же я ему позвоню, если на линии короткое замыкание? — отвечал дежурный. — Видишь? — включил он прибор.

— Вижу, что короткое… Ну, а ты все-таки позвони, — не унимался Лукьяненко.

— Слушай, Володя, пошел бы ты отсюда куда-нибудь! — начинал сердиться Сидоренко.

Лукьяненко уходил, но через минуту появлялся снова.

А время шло. Ночь уже полностью вступила в свои права, и даже узенькая полоска заката, тлевшая за холмами, давно потухла.

«Надо мне ехать», — решил Лукьяненко. Он зашел в помещение поста, снова спросил дежурного, не появлялся ли на линии старшина и, услышав все тот же ответ «Нет!», постучал в каюту начальника.

— Товарищ мичман, — доложил он с порога. — разрешите выехать на линию. Связи с погранкомендатурой нет, старшина вот уже почти три часа не появляется…

Мичмана тоже беспокоило долгое отсутствие старшины. Что бы ни случилось, в какие бы условия не попал электрик-связист, а должен через каждые час-полтора сообщать об обстановке. Таков неписанный закон на посту. Тем более, что за истекшее время можно исправить любое повреждение. А тут — ни старшины, ни связи.

— Ну, что ж, следуйте на линию, — разрешил он. — Только на чем вы поедете? Мотоцикл-то у старшины.

— На велосипеде! — уже со двора крикнул Лукьяненко.

…Сигнальные огни поста остались позади. В полной темноте Лукьяненко уверенно ехал по тропинке, сотни раз изъезженной, исхоженной, знакомой до мельчайших подробностей, до каждого камешка. Из головы его не выходила мысль: что могло случиться с Медведевым. Куда он мог деться? Допустим, какое-то очень серьезное повреждение на участке комендатуры, но ведь он мог бы вызвать в помощь его, Лукьяненко, или хотя бы сообщить о положении дел. А то — как в воду канул…

Недалеко до контрольного столба, меньше десяти километров, однако темно, да и тропинка — не асфальт: тут и выбоины, и кочки, и крутые подъемы. Только часа полтора спустя Лукьяненко добрался до вершины холма. Поправив карабин за спиной, он полез на столб, включился в линию, дал вызов.

— Костя, ты? — спросил он дежурного матроса Сидоренко. — Старшина не появлялся? Нет? И связи нет? Плохо… Ну, вот что, передай мичману, я поеду к комендатуре…

По крутому склону оврага съехать на велосипеде было невозможно, и Лукьяненко стал осторожно спускаться пешком, придерживая машину. То и дело под ноги попадались камни, невидимые в темноте ветки хлестали по лицу, какая-то колючка больно оцарапала щеку.

Но вот склон стал отлогим; пахнуло сыростью, прохладой, послышалось журчанье ручейка. Лукьяненко приблизился к нему, опустившись на колени, напился.

— Фу, — вздохнул он, вытирая пот со лба.

Случайно задетый им камень гулко стукнулся обо что-то и скатился в воду. Матрос хотел было идти дальше, но из ближайших кустов до него донесся какой-то шорох. Лукьяненко прислушался — но все было тихо.

— Послышалось, — решил он и пошел вверх по склону.

Не знал матрос Володя Лукьяненко, что тогда он стоял в нескольких шагах от врагов, а может быть, и от своей гибели.

Идти было трудно. Велосипед казался неимоверно тяжелым, колючие ветки цеплялись за одежду, царапали лицо, руки. Но моряк, ничего не замечая, уверенно поднимался вверх.

Подъем кончился. Лукьяненко вскочил на велосипед и, изо всех сил нажимая на педали, помчался по извилистой тропинке к комендатуре. Он внимательно осматривал каждый мелькавший мимо столб: нет ли на нем старшины.

«Как в воду канул», — снова подумал Лукьяненко.

Впереди, на фоне звездного неба, на столбе показался какой-то неясный силуэт. Чем ближе подъезжал Лукьяненко, тем яснее вырисовывались очертания человека.

— Товарищ старшина, это вы? — крикнул матрос.

— Нет, это я, — ответил человек со столба, и Лукьяненко по голосу узнал Виктора Попова, электрика-связиста из погранкомендатуры.

— Старшину не видел?

— Видел, но уже давно, часа два назад, а то и больше, — ответил Виктор, спускаясь со столба. — Он поехал к холму, чтобы оттуда идти навстречу мне и проверять каждый столб на линии.

— Его нигде нет.

— Может быть, куда-нибудь отлучился?

— Да ты что?! — удивленно воскликнул Лукьяненко. — Старшина ни пить, ни есть не будет, пока линию не исправит, а ты — «отлучился». Надо доложить командиру… Линия еще не работает?

— До комендатуры связь есть, а к посту — замыкание…

— Тогда я сейчас доложу дежурному, — сказал Лукьяненко, надевая на ботинки кошки. Вот он влез на столб, включился в линию и, вызвав дежурного, сообщил:

— Товарищ дежурный, это я, матрос Лукьяненко с поста. У нас пропал старшина Медведев… Вот так, выехал на линию и нет его, — и Лукьяненко рассказал все, что знал. — Уже пять часов прошло, как он с поста ушел…

С минуту Лукьяненко молчал, а затем Виктор услышал, как его товарищ снова стал докладывать обо всем теперь уже начальнику погранкомендатуры капитану Строеву.

— Сейчас вышлют наряд пограничников с собакой, — сказал Лукьяненко и стал спускаться со столба.

* * *

К шуму винтов своего катера Рябинников привык и даже не замечал его, а сейчас он никак не может сосредоточиться: тарахтение рыбацкого сейнера заглушает все звуки. И все-таки Павел доволен: пусть не так, как он думал, но его идея осуществилась. Погранкатер ноль шестнадцатый идет, пришвартованный к сейнеру. Да, так можно скрытно подойти в любую точку моря.

По палубе прогрохотали чьи-то шаги, и катер закачался на волне свободно, широко.

«Легли в дрейф», — подумал Рябинников.

Шум винтов сейнера начал удаляться, в телефонах вскоре стал слышен только однообразный и в то же время вечно меняющийся голос моря.

«Вот так бы и начать музыкальное произведение — плавно, величаво, чтобы показать спокойное море», — подумал Рябинников, и как-то невольно в могучую песню моря стали вплетаться музыкальные фразы. Слышал он их где-нибудь или они сейчас рождались в его мозгу, — этого Павел сказать не смог бы, но музыка звучала все громче, настойчивее.

Рябинников тряхнул головой, поправил телефоны. Музыка пропала, остался ясный, спокойный голос моря.

«Так я могу еще и композитором стать, — подумал Павел и сам улыбнулся своей мечте. — Ерунда!.. Для этого сколько учиться нужно. А талант?! Вообще-то неплохо бы написать хорошую музыку о море, симфоническую поэму, например…»

Думы не мешали внимательно прослушивать подводный мир. Но все спокойно, подозрительных шумов нет, только поет море свою вековечную песню. Кому? Берегам, ветру или мерцающим в вышине звездам?

Тихо. Ни звука и на катере. Моряки на своих местах, механизмы — на «товсь», а пока — полная скрытность. Радисту запрещено включать передатчик, он должен работать только на прием, гидроакустик тоже несет вахту лишь на шумопеленгаторе.

Наверху командир, боцман, вахтенный сигнальщик внимательно осматривают море каждый в своем секторе. Но море спокойно. Невдалеке берег, припала к воде черная громада Белого мыса. Днем его известняковые обрывы действительно белые, а сейчас ночь скрыла все краски. Далеко за мысом голубыми зарницами мелькают огни электросварки на строительстве Мергуевского комбината. Вспыхивают голубые огоньки и на поверхности моря: то плеснет волна, то выпрыгнет рыбешка, и сразу же появляется всплеск холодного огня.

Боцман наклоняется к уху командира, говорит шепотом:

— Может быть, она сегодня и не появится?

— Днем корабли дальнего дозора засекли лодку, идущую к нашим берегам, — тоже шепотом отвечает капитан-лейтенант. — На заставе сегодня все на ногах, командир отряда прибыл… Что-то ожидается.

И снова тишина повисла над катером, над морем, лишь слышен легкий плеск волн о борт корабля.

А время идет. Вот уже и ручка ковша Большой Медведицы протянулась к зениту; еще до утра далеко, но темнота стала редеть, словно чем-то разбавленная.

— Товарищ командир, — прозвучал в телефонах доклад Рябинникова, — слышу сигналы!..

— Какие?

— Две точки, пауза, две точки, снова пауза и опять две точки.

— Пеленг?

— Семьдесят…

«Ближе нас к берегу», — подумал командир.

— Расстояние не больше пяти-шести кабельтовых.

— Что предполагаете?

— Похоже… работает излучатель подводной лодки, — доложил Рябинников.

— Так!.. Слушать внимательно!

— Есть!

И снова тишина, напряженная, словно предгрозовая, тишина. Проходят десять томительных минут, и опять гидроакустик докладывает:

— Принял такие же сигналы. Пеленг тот же, расстояние то же. Уверен, что подводная лодка кому-то дает настройку. Разрешите взять контакт?

— Слушать внимательно!

Ровно через десять минут все повторилось.

«Да, на подлодке кого-то ожидают и дают настройку», — подумал капитан-лейтенант и отдал приказание:

— Установить контакт!

— Есть!

Заурчал в моторном отсеке генератор, засветился экран индикатора, всевидящие волны прорезали глубину моря. И вот на экране электронный шарик словно взорвался, в телефонах прозвучало звонкое, с металлическим оттенком эхо.

— Есть контакт! Подводная лодка! Пеленг — семьдесят один градус, расстояние — пять с половиной кабельтовых.

— Ясно! Радист, радиограмму в базу! Заводить моторы! Боцман, подготовить глубинные бомбы! — стали поступать одно за другим распоряжения. — Будем прижимать ее к берегу, на мелководье!..

* * *

Павлу Медведеву показалось, что кто-то рядом с ним застонал, и он с усилием открыл глаза. В голове шумело, все тело ныло. Хотел повернуться и не смог. Опять кто-то рядом застонал, но теперь Павел понял, что стонет он сам.

— Да прикончите его! — глухо, как через стенку, услышал старшина чей-то хриплый голос. — И зачем вы с ним связались?

— А что мне было делать? — ответил другой голос, почему-то показавшийся Медведеву знакомым. — Он проверял каждый столб и сейчас как раз работал бы в овраге. Кто знает, удалось бы нам пройти мимо него незамеченными или нет…

— Там нужно было с ним разделаться.

— Рядом погранкомендатура, пойдут пограничники с собакой, обнаружат труп — вот и тревога. А так — все в порядке: ушел человек на линию, задержался или отлучился куда-нибудь. Ни у кого никакого беспокойства. Если хватятся, так днем, а к этому времени мы все уже будем на месте. Прикончить его всегда успеем. Сейчас шум поднимать не следует, да, кроме того, у меня кое-какие планы есть.

— Туда забрать хочешь?

— Здесь тоже люди нужны… Посмотрим. Он еще часов пять-шесть проваляется, да если и очнется — никуда отсюда не денется… Ну, отдохнули, будем двигаться в путь?

— Обождите, — прервал его хриплоголосый. — Нужно здесь обо всем договориться. Значит, идем по дну оврага. Немного не доходя до линии железной дороги, сворачиваем вправо и следуем до станции. Так?

— Да, я вас провожу до поворота, укажу тропинку и сам возвращусь.

— На подлодку и подальше от опасностей? — ехидно спросил первый.

— Я свое дело сделал, — уклончиво ответил его собеседник.

— Ладно, не будем сейчас спорить… Ну, а если кто-либо попадется в пути?

— Заслонов здесь никаких нет. Случайные прохожие тоже редки, да они могут и не обратить внимания. На всякий случай линию связи между погранкомендатурой и постом я вывел из строя. Пока суть да дело, вы успеете дойти до станции как раз к приходу поезда. На стройку ежедневно прибывают сотни людей со всех концов страны, так что на вас никто внимания не обратит. До Мергуево оттуда — пять минут хода. Улица Ленина, пятьдесят два. У забора оставите груз и сразу же сюда. Прибыть к половине четвертого. С четырех лодка будет давать сигналы. Все.

Наступила тишина. Медведев уже хотел было открыть глаза и повернуть голову, но снова раздался знакомый голос:

— Ну, что задумался?

— Думаю, все ли предусмотрено, — отрывисто ответил его собеседник. — Я привык работать наверняка.

— И здесь вы действуете наверняка.

— А если мы наскочим на кого-нибудь?

— Верьте мне, все предусмотрено. Через некоторое время вас ждут почести, деньги и слава. Предупреждаю: разговаривать только по-русски, оружие пускать в ход лишь в самом крайнем случае. Обувь раствором все обработали? Хорошо. Пошли…

Темные тени запрыгали по серому потолку, свет стал удаляться. Что-то стукнуло.

— У вас тайники, как в египетских пирамидах, — донесся до Медведева голос.

— Осваиваем опыт прошлых поколений. Неплохо получилось? Нажал рычаги — и выход свободен. По моим чертежам… Когда стали отходить, начали взрывать все подряд. Я и предложил под шумок этот тайник оборудовать и, как видите, пригодилось…

Свет погас. Пахнуло свежим воздухом, опять что-то стукнуло, и наступила тишина.

Старшина с усилием сел, сжал руками тяжелую, точно чужую, голову.

«Где это я? Что со мной?» — думал он.

Понемногу сознание возвращалось к нему. Вспоминались разговор на посту, замыкание на линии, охотник, протянутая рука в перчатке… Дальше, что же дальше? — мучительно думал Медведев.

Усилием воли он напрягал память, но последнее, что он мог вспомнить, это охотник и протянутая рука. А затем стон, чьи-то голоса, один из которых казался знакомым, темные тени на сером потолке.

— Охотник… Что же со мной случилось? Охотник… Да ведь это же голос охотника! — мелькнула мысль, и старшина вскочил на ноги. Он бросился бежать в темноту, но споткнулся и шлепнулся на что-то мокрое. Снова вскочил, крепко ударившись головой о железный прут…

— Спокойнее!.. — подумал старшина. — Так и голову расшибить можно. Эх, если бы свет был!..

Старшина не курил и, хотя знал, что с собой спичек нет, все же похлопал по карманам. Что это! Ба! Фонарик!.. Как он мог забыть про него! Ведь, вылезая в последний раз на столб, он переложил его из сумки в карман. Да, а где же сумка, карабин, мотоцикл?

Медведев включил фонарик и осмотрелся. Он находился в продолговатом полусводчатом помещении, один конец которого сильно понижался, внизу блестела вода. Старшина подошел к стене, стукнул в нее ногой. Удар был глухой, точно по огромной скале.

— Железобетон… Как же я попал сюда? — и он снова стал вспоминать, напрягая память. — Охотник… Значит, он что-то со мной сделал и притащил сюда. Но куда?.. Где я сейчас?..

Старшина снова подошел к стене, стал внимательно осматривать ее.

— Да, железобетон… Вот и следы остались от опалубки, и прутья арматуры в раковинах видны.

«Когда стали отходить, начали взрывать все подряд, вот я и предложил этот тайник оборудовать…», — вспомнились недавно услышанные им здесь слова. — Да ведь это в бухте, там, где фашисты хотели порт строить!.. Так вот что таится под глыбами взорванного бетона! «И, как видите, пригодилось!» — вспомнил старшина конец фразы. — Значит, враги проникли сюда, наверное, со стороны моря, а сейчас вышли в овраг, чтобы добраться до стройки и там… может быть, взорвать ее!.. Но «охотник» сказал, что вернется в этот тайник… Подстеречь и схватить его… А те тем временем могут наделать бед прежде, чем их найдут. Нет, нужно вырваться из этой западни! — решил старшина.

Он стал внимательно осматривать стены, но нигде не было ничего похожего на дверь или выход, не было даже ни одной щелочки — монолит. Только в одном месте, в углу, стена была сложена из угловатых бетонных глыб. Но они, по-видимому, связаны намертво: из каждой торчали толстые металлические стержни. Павел нажал плечом на одну из глыб, но она даже не шевельнулась.

— Но ведь те как-то вышли отсюда? — думал старшина.

И он снова и снова тщетно осматривал каждый сантиметр своего убежища: кругом глухая монолитная стена и огромные бетонные глыбы в углу. Закончив исследование стен, старшина огляделся. Под ногами на земле в беспорядке валялись какие-то ящики, мотки провода, раскрытый чемодан, из которого тоже выглядывали проводники…

Ему вспомнилась фраза: «Как в египетских пирамидах…» Значит, есть потайной выход! Но где? Старшина стал нажимать плечом по очереди все глыбы, стучать в них ногами, но безрезультатно. Обессилев, он присел на выступ.

— Тайник египетских пирамид разгадывают сотни лет, а я хотел сразу, — мелькнула мысль. Но он тут же вскочил:

— Ведь они пошли на нашу землю… Затеряются среди толпы и тогда… Сколько людей может погибнуть от их рук! И о них знает только он, старшина Медведев! Нет, отсюда нужно выбраться, он должен отсюда выбраться!

И снова Медведев с остервенением нажимает на глыбы, пытается сдвинуть их с места, и снова обессиленный садится на камни.

— Западня!..

Чтобы не разряжать батарейки, Павел выключил фонарик и снова очутился в непроницаемой темноте. Но что это? В герметически закупоренную бетонную пещеру откуда-то проникает слабый свет. Старшина поднимается и тихонько идет на него. Свечение то усиливается, то слабеет, и одновременно слышится шум, похожий на вздох огромного животного.

— Да ведь это же море! — восклицает Медведев и включает фонарик. Желтоватый луч падает на слегка волнующуюся воду. Время от времени под напором воды из бетонных расщелин вырывается воздух, и от этого кажется, как будто кто-то вздыхает.

Медведев снова погасил фонарик, и вода сразу же зажглась голубоватым сиянием. Сколько раз любовался раньше старшина свечением моря! В темные летние месяцы и ранней осенью воды моря заселяют мириады крошечных организмов — ночесветок. Чуть тронь воду — и загорится она холодным голубым огнем. Пройдет ли корабль — кажется горит позади него море; пронесется рыбка — словно огненная стрела промелькнет; плеснет вода о камень — весь заискрится он; опустишь руку в воду — и рука горит… И никогда не думал старшина, что свечение моря сослужит ему такую службу.

— Раз вода светится, значит, есть выход в открытое море, — думал он. — А здесь не должно быть глубоко — от силы семь-восемь метров…

Недолго раздумывая, старшина вошел в воду и нырнул. Бетонная стена, освещаемая голубым сиянием, уходила все ниже и ниже; все глубже уходил и Медведев. Воздух кончился, гулко забилось сердце.

«Неужели не вынырну?» — мелькнула мысль, и старшина с еще большей энергией заработал ногами и руками.

Но стена оборвалась. Старшина отплыл в сторону и пошел вверх. Воздух! Глубоко вдохнул и огляделся.

«Так и есть, в бухте!.. Куда теперь? На пост? Десять километров… В погранкомендатуру? Еще дальше. Пока добежишь, они скрыться могут… За ними! Нагоню около станции. Охотника я знаю… Люди помогут задержать…» — и старшина быстро поплыл к берегу.

* * *

Вскоре Лукьяненко и Попов увидели впереди яркий огонек. Он приближался, и вот к ним подошла группа пограничников. Сержант, идя впереди, освещал дорогу электрическим фонариком. Позади него солдат вел на поводке собаку.

— Ну, так куда же делся старшина? — спросил сержант у Лукьяненко.

— Не знаю. Вышел с поста после обеда, один раз позвонил и затем как сквозь землю провалился…

— Ничего, разыщем, — успокоил сержант матроса. — У нас он был на мотоцикле, значит, если идти по следам мотоцикла, то они должны привести к старшине. Ведь так?

— Конечно! — подтвердил Лукьяненко.

— Следы идут дальше, — сказал он, показывая на ребристый отпечаток на дорожке.

— А может быть, это он ехал в комендатуру? — спросил Лукьяненко.

— Вот тот след, — показал сержант. — Видите, он не так ясен и затерт новым следом. Пошли!.. А вы, — повернулся он к Попову. — Продолжайте искать повреждение.

След мотоцикла, не прерываясь, тянулся почти до самого холма. Лукьяненко часто терял его, особенно когда машина шла не по тропинке, а съезжала на траву, но сержант и здесь не сбивался с пути.

— Вот здесь мотоцикл стоял, прислоненным к столбу, затем старшина повел его назад уже руками, — сказал сержант.

— Как вы узнали? — спросил Лукьяненко.

— Во-первых, отпечаток шин не такой четкий, значит, мотоцикл был без груза, кроме того, рядом отпечатки следов. У этого столба он снова стоял…

Так от столба к столбу тянулся след мотоцикла и у каждого столба он останавливался.

— Это старшина проверял линию, — догадался Лукьяненко.

Вдруг след резко поворачивал в сторону и исчезал в кустах. Пройдя десятка два метров, пограничники увидели мотоцикл, лежащий на боку. За соседним кустом они обнаружили и карабин. Но старшины нигде не было. Человек как в воду канул.

— Ну, Рыбаченко, теперь на тебя надежда, — сказал сержант солдату с собакой. — Пускай на след свою Альфу.

К сидению мотоцикла была привязана сумка, в которой находился инструмент старшины и его брезентовые рукавицы. Рыбаченко дал собаке понюхать рукавицы, затем вывел ее к столбам и ослабил поводок. Альфа пошла по следу и скоро привела к столбу, у которого пограничники уже были. Собака покружилась около столба, затем села и стала смотреть на своего провожатого, словно спрашивая его: ну, что же теперь делать, где искать?

— След пропал, — сказал Рыбаченко.

— Куда же он делся? — удивленно спросил сержант. — Не на вертолете же улетел старшина.

Он зажег фонарик и стал внимательно осматривать землю.

— Все ясно. Из этих двоих кто-то кого-то понес. Видите, как глубоко нога вдавилась в землю, — показал сержант на отпечаток следа. — Но кто же кого нес? Старшина во что был обут, в сапоги?

— Нет, в ботинки, — ответил Лукьяненко.

— Это след сапог, значит, несли старшину. Но куда? Рыбаченко, выходите на след, — распорядился сержант.

Альфа легко взяла новый след и, натягивая поводок, повела солдата в сторону, в кусты. Все поспешили за ней. Вот собака остановилась, обнюхала траву. Сержант осветил землю.

— На этом месте человек отдыхал. Здесь сидел он, а здесь лежала его ноша. Пошли дальше…

Собака снова повела по следу, пограничники устремились за ней.

След привел их к оврагу, потом вывел к бухточке, и вот Альфа остановилась перед глыбами взорванного железобетона, из которых торчали изогнутые, коричневые от ржавчины металлические стержни. Собака подошла к одной из глыб, понюхала землю и словно чем-то обеспокоенная, заскребла по камням, а затем села и стала смотреть на своего проводника.

— Уж не под камни ли залез этот тип вместе со старшиной? — Спросил один из пограничников.

— Здесь и мокрица не пролезет, не только человек, — ответил сержант и предостерегающе поднял руку: — Тихо!..

Со стороны моря послышалось чье-то тяжелое сопение, шаги, и вот с камней спрыгнул человек.

— Стой! — негромко прозвучал окрик. — Руки вверх!

Человек остановился, затем поднял руки.

— Да это я, свой!..

— Товарищ старшина?! — воскликнул Лукьяненко.

— Как вы сюда попали? — спросил сержант.

— Эти типы чем-то оглушили меня и затащили в тайник…

— Какой тайник?

— Здесь, под этими глыбами… Об этом после расскажу. Нужно их задержать!..

— Расскажите, пожалуйста, по порядку! — прервал Медведева сержант.

Старшина кратко рассказал все, что слышал в тайнике.

— Обувь у них обработана каким-то составом так что собака след не возьмет. Они хотят доставить какой-то груз в Мергуево, оставить его на улице Ленина около дома № 52, а затем к половине четвертого возвратиться к тайнику, «Охотник» придет раньше…

— Товарищ Лукьяненко, вы все слышали? — спросил сержант.

— Так точно!

— Тогда быстро на линию, подключитесь к проводам и передайте все дежурному погранзаставы.

— Есть!

— Скажите, что мы их сейчас нагоним! — добавил старшина.

— Не надо! — возразил сержант. — К тем двум меры будут приняты — около станции есть наши люди. Если пойдем по следу, можем упустить «охотника», а он, мне кажется, здесь самый главный.

— Да, пожалуй! — согласился старшина.

— Мы его обождем здесь.

— Точно, он придет только сюда! — подтвердил старшина.

— Идите докладывайте! — распорядился сержант, и Лукьяненко сразу же исчез в темноте. Скрылись за бетонными глыбами, словно растаяли, и пограничники. Вместе с ними стал дожидаться «охотника» и Медведев.

* * *

Андрей Подгорец сразу же подружился с новым каменщиком Юрием Иванченко. И даже трудно сказать, что их связывало: если Андрей был, что называется, рубаха-парень — веселый, общительный, любитель и посмеяться, и пошутить, и за девушками поволочиться, и сто граммов пропустить, — то Иванченко вел себя скромно, говорил мало, все свободное время проводил с книжкой. Может быть, их сдружило то, что оба они только что демобилизовались из армии?

Трудно сказать, но, во всяком случае, они стали друзьями, и Юрий даже переселился на квартиру к Подгорцу.

Работы на стройке все расширялись. Вскоре бригаду Артема Семенисова перевели на постройку сооружений около ствола шахты. Все хорошо, да вот беда — темпы кладки в бригаде такие, что шоферы не успевают камень подвозить.

— Погрузка тормозит, — оправдывались водители. — Один транспортер сломался, скоро ли вручную набросаешь!

— Давайте, братцы, возьмем на буксир грузчиков! — воскликнул Подгорец. — Поеду один рейсик сделаю, помогу грузить. Быстрее дело пойдет!

Конечно же, и Юрий увязался за своим другом. И вот помчалась машина к карьеру, оставляя за собой белый шлейф пыли. А когда она возвращалась назад, Подгорец около своей квартиры постучал по кабине:

— Остановись, браток! Тут ночью какой-то растяпа уронил несколько камней. Отвезем их.

Машина остановилась. Подгорец быстро подал четыре пиленых камня, вскочил в кузов:

— Поехали!

Один камень каким-то образом свалился около электростанции.

— Ладно, езжай, потом подберу! — сказал Подгорец.

…Каменщики не успели уложить весь камень в стену, как кончился рабочий день. Люди начали расходиться. Вместе со всеми пошел было и Подгорец, но затем он незаметно отстал и, быстро оглянувшись, скрылся за возведенной уже выше человеческого роста стеной. Там он нагнулся и начал что-то делать над только что привезенными камнями, причем он склонился как раз над теми, что были подобраны на дороге.

— Не получается, господин Незаметный? — участливо спросил Юрий Иванченко.

Подгорец вздрогнул, как-то затравленно поднял голову и схватился за карман.

— Спокойно, Вилли Ритман! — властно приказал другой голос. Подгорец оглянулся: позади него стоял широкоплечий мускулистый человек с восточными чертами лица. — Впрочем, пистолет ваш не заряжен. Лучше пройдите к машине.

Подгорец опустил голову и, тяжело передвигая ноги, словно сразу обессилев, побрел к легковой автомашине.

* * *

Все шло обычно. «Охотник» сел на стул, опершись руками на колени, и, злобно поблескивая глазами, процедил:

— Я вам ничего не скажу! А те двое, которых вы тоже, наверное, возьмете, ничего не знают. Это — навоз, рабочие лошади.

— Мы вас ни о чем не спрашиваем, — спокойно ответил полковник Дзюба. — И так все ясно, господин Петер Вульф, или, как вы себя любите называть, Железный Вульф. Выходит, сменили хозяев? В 1943 году вы от нас ускользнули, а теперь…

— За меня отомстят!

— Может быть, вы имеете в виду Вилли Ритмана или Незаметного, который украл документы у Андрея Подгорца? В половине шестого будет и он.

Железный Вульф вздрогнул, глотнул слюну и проворчал:

— Вы о нем еще услышите!

— Вы о ракушечнике, что ли? Вообще-то, вам нельзя отказать в остроумии, ловко придумали — мины под видом строительных камней. «Ракушечник белый, юрского периода»… — повторил полковник текст радиограммы. — Все правильно, и подобран со знанием дела: точно такой же, как у нас в карьере добывают. Размеры тоже строго соблюдены: девятнадцать на двадцать четыре на сорок девять. Стандарт! И начинку в эти камни хорошую вложили. Три мины около ствола шахты, одна — у электростанции. Строительство после этих взрывов надолго затянулось бы. Только обезврежены эти мины у нас в лаборатории. Да, может быть, вы хотите увидеться с командиром подводной лодки Паулем Гофнером? Он предпочел сдачу бесславной гибели у наших берегов при бесполезном ожидании вашего прихода.

— Уничтожите нас — придут другие! — выкрикнул Железный Вульф.

— Может быть, и придут. Правда, вашу берлогу мы уничтожим, а все оборудование ее, так же, как и ваше ружье-радиопередатчик, пойдет на пополнение наших музеев. Что ж, пусть приходят. Чем это кончится — очень хорошо сказал более семисот лет назад Александр Невский. Я думаю, повторять не надо?

Железный Вульф молчал.

* * *

Медведев сидел у стола, установленного на врытых в землю столбах под развесистой акацией. Сейчас старшина чувствовал сильную усталость. Болела голова, хотелось спать. Кроме того, ему не давал покоя вопрос: что с ним сделал «охотник», почему он потерял сознание, как очутился в тайнике?..

На тропинке показался велосипедист, старшина узнал в нем Лукьяненко. Он мчался во весь дух, подскакивая на выбоинах. Подъехав и увидев старшину, матрос широко улыбнулся.

— Порядок, товарищ старшина! — крикнул он, подбегая. — Вот, смотрите, — вытащил он из кармана тоненькую, едва заметную медную проволочку.

— Что это?

— Понимаете, как хитро сделали. Эта проволочка одним концом была замотана за верхний провод, затем шла по крюку в щель столба, оттуда снова по крюку и другим концом закреплена за нижний провод. Вот и пожалуйста, вроде все в порядке — ведь эту проволочку снизу и в бинокль не заметишь, — а линия замкнута… Обнаружил я это недалеко от того места, где вас «охотник» встретил… Что же все-таки произошло? Что он с вами сделал?

— Я и сам не знаю…

В это время из помещения вышли полковник Дзюба и капитан Гридасов. Капитан закурил и глубоко затянулся, а полковник оглядел холмистую степь, приставив руку к бровям, сказал:

— День-то какой, а! Тихо, солнечно, как по заказу!

— Да… Можно подумать, что и природа радуется нашей удаче, — заметил капитан.

— Удача-то удача, а успокаиваться нам не следует. Что бы они там ни говорили, а еще не раз попытаются забросить к нам шпионов и диверсантов, — ответил полковник. — Большая заслуга моряков в удачном исходе операции. Как вы себя чувствуете? — спросил Дзюба, подходя к старшине и Лукьяненко.

— Отлично, товарищ полковник! — вместе ответили они, вставая.

— Здоровье как ваше? — продолжал полковник, обращаясь к старшине.

— Хорошо. В голове шумит немного, а так все нормально, — ответил Медведев. — Разрешите задать вопрос, товарищ полковник? — спросил старшина.

— Пожалуйста, задавайте.

— Я никак не могу сообразить, что со мной этот «охотник» сделал, почему я сознание потерял? Здоровьем, как видите, меня природа не обидела, — развел в стороны свои могучие руки старшина. — Сердце, нервы и все остальное — тоже как по заказу сделаны, а тут — только дотронулся до руки и чуть-чуть концы не отдал. Еле очухался…

— Вы сами у него из кармана этот прибор вынули… Да, да, тот пакет в прорезиненном мешочке с проводничками, — ответил полковник. — Вообще-то устройство этого прибора несложно. Состоит он из небольшой, но очень сильной батареи, прерывателя и катушки Румкорфа, при помощи которой напряжение повышается до нескольких сот вольт. Проводник выводится в перчатку. Сила тока в этом приборе небольшая, убить им трудно, но лишить сознания на несколько часов вполне возможно. И только потому, что у вас сердце и нервы «по заказу сделаны», вы пришли в себя через три часа, а могли бы пролежать и все восемь…

— На какие только хитрости, гады, не идут! — воскликнул в сердцах Лукьяненко.

— Все равно им ничего не поможет, — заключил старшина. — И знаете, товарищ полковник, хорошо бы в их тайник проникнуть так, не взрывая: там должно быть много интересного. Я, конечно, сам не разбирался, не до того было…

— Мы проникнем, обязательно проникнем.

* * *

Утром Лиходеев даже на тренировку не пошел, так ему захотелось узнать, какие же результаты будут у Павла Рябинникова. Дело в том, что недавно местное отделение Союза композиторов взяло шефство над гарнизонным клубом. Побыв на концерте художественной самодеятельности моряков, композиторы и решили поближе познакомиться со многими исполнителями. Среди них был и гидроакустик с погранкатера Павел Рябинников.

— Значит, у вас музыкального образования нет? — спросил композитор, когда Павел закончил игру на пианино.

— Нет.

— Играете вы неважно…

Лиходеев даже подскочил, ему показалось, что такой хорошей игры, как сейчас, он еще никогда не слышал, а тут — неважно! Правда, Лиходеев не так уж часто бывал на концертах, предпочитал их тренировкам в футбол, но все-таки!

— Но если все это на слух… А ну-ка воспроизведите, — сказал композитор и начал насвистывать какой-то грустный мотивчик.

Рябинников сел к роялю и в точности повторил его.

— Хорошо! А ну это, — и он снова засвистел.

Павел повторил и этот мотив.

— Однако вы обладаете незаурядными способностями. Я с вами на днях еще раз позанимаюсь, но думаю — вам нужно учиться!..

— …Ясно?! — воскликнул Лиходеев, когда друзья вышли из клуба и направились к гавани. — Учиться надо!

— Так-то оно так, — нерешительно заговорил Павел, хотя совет друга его очень обрадовал, — только и гидроакустиком мне нравится.

— Гидроакустики найдутся, скоро опять к нам пополнение придет, а вот музыкантов не так уж много, — с таким убежденным видом знатока изрек Лиходеев, что Павел невольно улыбнулся.

…Снова мчится катер в морском просторе, рассекая острым форштевнем волны, трепещет на Флаг-штоке флаг пограничных войск.

Павел — в радиорубке. Включена аппаратура, и певучий голос моря звучит в телефонах. Перекатывает волна камни у берега, плещутся гребни валов, сплетаясь в чарующую музыку моря.

Море поет… И в душе у Рябинникова тоже звучит песня, песня моря. Слышится в ней дыхание волн, ровный рокот двигателей своих кораблей, — спокойно, величественно. Диссонансом врываются тревожные ноты. Что это? Вражеская подлодка пробирается к берегам? Крадутся диверсанты на берег? Но вот раздаются могучие звуки. Идут катера пограничников. Звук ширится, растет, в нем слышится победа.

И снова ровно вздыхает море, и в этих звуках ощущается уверенность в своих силах, непреклонность.

«Написать бы все это, — думает Павел. — Нет, не сейчас, а когда выучусь».

Выучусь… А служба? Но ведь можно и служить, и учиться, быть музыкантом и гидроакустиком!.. И он плотнее надвигает телефоны на уши, внимательно вслушивается.

Катер стремительно разрезает волны, а море поет, поет…