— А это — лейтенант Любчич, Сергей Михайлович, — представил капитан второго ранга Чумаков.
— Адмирал Нельсон, — негромко сказал кто-то.
— Что? — переспросил капитан третьего ранга Навоенко.
— Да у нас на корабле его адмиралом Нельсоном прозвали, — пояснил с улыбкой Чумаков. — И у лейтенанта Любчича, и у знаменитого адмирала есть некоторые сходные черты…
…Было это недавно. Только что окончив училище, сверкая новыми погонами с двумя звездочками, Сергей Любчич получил назначение на эскадренный миноносец. Ему не терпелось побыстрее попасть на свой, да, теперь уже свой корабль, и он прямо из отдела кадров направился в порт. Только вышел из лабиринта улиц на набережную — даже дыханье захватило: на бескрайнем морском просторе, покрытом мелкой рябью волн, бушевала метель солнечных вспышек. Таким море Сергей еще не видел. Словно зачарованный необъятной далью, солнцем, блеском, стоял он на берегу и глаз не мог отвести.
«Теперь я с морем не расстанусь», — твердо решил Любчич и стал спускаться по каменным ступеням к причалу, где стояли эсминцы.
Ответив на приветствие часового, лейтенант ловко взбежал по трапу и через минуту уже докладывал командиру корабля капитану второго ранга Чумакову о прибытии.
— Что ж, хорошо, — сказал командир. — Устраивайтесь, осваивайтесь, изучайте свое заведывание. Учтите, море на молодость скидку не дает…
И лейтенант Любчич стал осваиваться. В первую очередь он познакомился с личным составом боевой части, дублером командира которой он был назначен, затем взялся за детальное изучение механизмов заведывания. Его товарищ по каюте, штурман старший лейтенант Решетняк, просыпаясь среди ночи и увидя склоненную над книгами или описаниями механизмов голову Любчича, увещевал:
— Да ложись ты, Сергей. Ей-богу, тебе хочется все выучить за одну неделю.
— А если завтра в море? — отвечал Любчич.
Решетняк только рукой махал и поворачивался к переборке.
И вот настал долгожданный для Сергея день: корабль стал готовиться к походу.
— Подготовку к походу возлагаю на вас, — сказал Любчичу командир боевой части старший лейтенант Крутояров.
— Есть! — отчеканил Сергей.
Он досконально проверил все и не сомневался, что в походе будет полный порядок: ни люди, ни механизмы не подведут. Остался доволен подготовкой к походу и Крутояров, что еще больше ободрило Сергея. И он уже представлял себе, как в походе он ловко руководит людьми своего заведывания, умело выполняет приказания командира корабля и только благодаря его, Сергея Любчича, смелым и находчивым действиями, корабль отлично проводит учебные стрельбы. Капитан второго ранга Чумаков доволен и выносит благодарность лейтенанту Любчичу…
Так оно, возможно, и было бы, но беда пришла с той стороны, с которой Сергей меньше всего ее ожидал. Как только входные боны остались за кормой и город стал погружаться за линию горизонта, на корабль обрушились крутые волны. Любчич почувствовал себя плохо. От мощного дыхания моря, равномерного покачивания судна кружилась голова, тошнило, и Сергей, едва держась на ногах, кое-как добрался до каюты и повалился на койку.
Двое суток не стихал шторм, и двое суток лейтенант Любчич страдал морской болезнью; он пластом лежал на койке, не в силах оторвать голову от подушки.
— Как же это так, товарищ лейтенант? — спросил командир, когда корабль возвратился в базу.
— Что же я могу сделать? — все еще слабым голосом ответил Сергей. — Организм не переносит качки. Вон адмирал Нельсон всю жизнь укачивался…
И хотя на корабле все прекрасно знали, что адмирал Нельсон знаменит не тем, что иногда страдал морской болезнью, однако так среди офицеров корабля за Любчичем и закрепилось шутливое прозвище.
После первого похода и особенно после разговора с командиром у лейтенанта остался неприятный осадок на душе. Но он не унывал.
«Привыкну, — думал Сергей. — На каждого человека качка действует плохо, только одни быстрее привыкают, другие — медленнее…»
Шли дни, а положение оставалось прежним. Едва разыгрывалась штормовая погода, противная тошнота подступала к горлу, тело слабело, движения становились нечеткими — Сергей уходил в каюту и ложился.
— Что же нам с вами делать? — спросил однажды лейтенанта капитан второго ранга.
Лейтенант молчал. Да и что он мог ответить? Море, которое он так любил и к которому так стремился, оказалось чужим, неприветливым. В голову приходили не раз слышанные им изречения: «Море любит смелых», «Море покоряется отважным», но к чему сейчас смелость, отвага, если организм совершенно не переносит качку. А ведь недаром же говорится, что море бывает спокойным только по праздникам да и то по большим. Поэтому молча стоял лейтенант Сергей Любчич и смотрел на суровое, продубленное штормовыми ветрами всех румбов лицо командира, на его побелевшие, словно на них осела морская соль, волосы.
— Если бы вам пришлось служить на корабле в военное время, что бы вы делали в боевой обстановке? — снова спросил командир.
— Я попросился бы тогда перевести меня в морскую пехоту.
— Может быть, вам и в самом деле лучше служить в береговых частях, — задумчиво сказал командир.
Собственно говоря, ничего другого не оставалось делать. И когда капитан второго ранга Андрей Иванович Чумаков уходил в отставку, он, характеризуя офицеров корабля, так и сказал новому командиру капитану третьего ранга Виктору Петровичу Навоенко:
— Лейтенанта Любчича придется списать на берег. Офицер он расторопный, знающий, но к морю не может привыкнуть, укачивается.
— За время учебы он практику проходил?
— Проходил, — ответил Чумаков и махнул рукой. — Один раз когда море было, словно хорошо натертый паркет, а вторично — на корабле, который у заводской стенки на ремонте стоял.
— Вы не пробовали в нем воспитывать морские качества? — спросил Навоенко.
— Что же тут, батенька мой, воспитывать? Не каждому дано быть моряком, — ответил Чумаков. — Уж если ты способен к морскому делу, то раз укачаешься, ну, два укачаешься, а потом при любой погоде будешь стоять на палубе корабля, как в выходной день на приморском бульваре. А уж если море тебе чужое, то иди туда, на бережок, — и Чумаков махнул рукой в сторону города.
Виктор Петрович ничего не ответил.
…Корабль снова выходит в поход. На мостике — капитан третьего ранга Навоенко. Офицеры да и личный состав уже многое узнали о своем новом командире. Во время войны Виктор Петрович воевал в отряде морской пехоты, затем учился, служил в разных должностях на больших кораблях, а теперь назначен на эскадренный миноносец.
Море встречает радушно. На небе — ни облачка, легкий ветер с запада слегка морщинит воду, и долго не пропадает пенистый след за кормой корабля. К полудню ветер совсем стих, но после обеда он снова задул, теперь уже с северо-востока. Все так же светило солнце, небо оставалось чистым, но ветер с каждым порывом набирал силу. Скоро на гребнях волн забелели барашки, корабль начал раскачиваться. А через несколько минут командир заметил, как лейтенант Любчич, придерживаясь за леер, пробирался на нос корабля.
«В каюту направляется», — подумал капитан третьего ранга и окликнул:
— Лейтенант Любчич, подняться на ходовой мостик!
Сергей остановился, посмотрел на командира, затем неуверенно подошел к трапу и стал подниматься на мостик.
— Помогите штурману делать прокладку, а то у него что-то не получается, — приказал командир Любчичу.
Старший лейтенант Решетняк удивленно поднял голову.
— Да, у меня… — начал он, но, увидев твердый взгляд командира, осекся. Он достал чистую карту и разложил ее на столе.
— Вот курсы, вот пеленги, вот время хода, сделайте заново прокладку. Мне кажется, что я, действительно, ошибся, — сказал он Любчичу.
Сергей еще в училище увлекался штурманским делом и хорошо знал прокладку. Преодолевая слабость, он склонился над картой и стал проводить тонкие линии. Однако так продолжалось недолго. Морская болезнь взяла свое, он отошел в сторону и согнулся от резкого приступа рвоты.
Если бы сейчас Любчич пошел в каюту, командир не стал бы его удерживать, но лейтенант снова подошел к штурманскому столику и, с трудом удерживая равновесие, продолжал работать.
* * *
Не отдохнув как следует после похода, чувствуя слабость во всем теле и какую-то противную тяжесть в голове, Любчич сошел на берег. Невесело было у него на душе. Бесцельно бродя по улицам города, он думал о своей судьбе. Вся его юность была окрашена мечтой о море, и в тихоструйной речке Песчанке, протекавшей обочь села, ему виделась манящая даль океана. С мечтой о море Сергей окончил среднюю школу, с этой же мечтой пошел в военно-морское училище.
Море… Оно раскинулось перед ним мрачное, угрюмое, такое же, как и думы Сергея. Сильный ветер гнал серые волны, низко нависшие косматые тучи, казалось, цеплялись за пенистые гребни, над водоворотами прибоя с криком носились чайки. Давно ли полный радостных надежд стоял здесь Сергей с направлением на корабль? Тогда море было радостным, искристым, да и у Любчича впереди была жизнь, к которой он стремился. А сейчас?
«Придется прозябать на берегу, — грустно подумал Сергей и медленно стал спускаться к причалам. — Сегодня же подам рапорт, пусть из штаба присылают другого человека. А то Крутояров в отпуск собирается уходить, а я…»
На корабле он сразу же прошел в свою каюту. Решетняк читал какую-то толстенную книгу. Когда Сергей вошел, он, не отрываясь от книги, сказал:
— Тебя Крутояров разыскивал.
— Зачем?
— Хотел проститься, он в отпуск уехал, — ответил Решетняк, поворачивая голову, и вдруг удивленно спросил: — Что с тобой, Сергей?
— Так, ничего… — и, достав чистый лист бумаги, Любчич сел к столу.
Но написать он ничего не успел: прозвучал сигнал тревоги…
— Выход в море! — раздалась команда.
…И снова свистит ветер в снастях, бьются о борта серые волны, раскачивая судно. Лейтенант Любчич сразу же пошел на свое заведывание, проверил все и, почувствовав знакомое головокружение, решил пойти в каюту.
«Отлежусь немного, может быть, станет легче», — подумал он.
Но опять, как и в прошлом походе, командир позвал его на мостик.
Поход был длительным, и все время море штормило. Иногда к утру ветер немного спадал, холмы волн становились меньше, но к обеду он, словно собравшись с новыми силами, начинал завывать сильнее прежнего, заносил брызги и пену на палубу, почти на борт ложил корабль.
И весь поход Сергей не имел отдыха. Несмотря на головокружение и слабость, он целые дни находился на ногах, и если на своем заведывании все было в порядке, то командир заставлял помогать делать прокладку штурману или давал какое-либо другое задание.
— Совсем мне житья не стало, — пожаловался однажды Любчич Решетняку.
Товарищ попытался было его ободрить, но Сергей безнадежно махнул рукой. У него сейчас было только одно желание: как бы уйти в каюту отдохнуть от изматывающей душу качки. Но приказ командира оставался приказом, и лейтенант продолжал оставаться на мостике.
И так день за днем. Приняли горючее от подошедшего танкера, и снова поход. Кажется, что одинокий корабль затерялся в безбрежной пустыне моря среди волн, туч и ветра, но шумит за кормой вспененная винтами вода, равномерно вздрагивает палуба в такт работе мощных двигателей, в рубках, скрытые от посторонних глаз, радисты держат связь с землей, радиометристы невидимыми лучами прощупывают каждый сантиметр водного пространства.
Принят сигнал: «Возвратиться на базу». Хоть и сказывалась усталость от многодневного похода, однако люди приободрились. Скоро берег, отдых, встречи с близкими. Но капитан третьего ранга Навоенко, обходя корабль, предупреждал матросов, чтобы не снижали бдительности.
Поднимаясь на мостик, командир увидел Любчича. Он спокойно стоял около штурмана и, смеясь, что-то рассказывал.
— Лейтенант Любчич! — окликнул командир.
— Есть! — повернулся Сергей.
— Как видно, все-таки адмирала Нельсона из вас не получится.
— Почему? — удивленно спросил лейтенант.
— Нельсон всю жизнь страдал морской болезнью, а вы, я смотрю, чувствуете себя неплохо, хотя, — он взглянул на море, — баллов шесть — семь не меньше.
Лейтенант смутился, покраснел, затем широко улыбнулся и сказал:
— Так у Нельсона, наверное, не было такого командира как вы.
У капитана третьего ранга по губам скользнула усмешка, но он ничего не ответил и, повернувшись по ходу корабля, стал цепким взглядом осматривать море.
