1917 год явился «звездным часом» большевизма, его «моментом истины», когда все потенции этого политического движения были реализованы ради достижения конкретного результата — взятия власти. Сам захват власти произошел в момент острого системного кризиса государственности и экономики России. Но природа этого кризиса, вопреки схемам, построенным в советское время в контексте т. н. «исторического материализма», в самой малой степени была связана с активизацией классовой борьбы пролетариата.
Самодержавие, как форма политической организации российской государственности, было обречено с того момента, когда в легальном русском сатирическом журнале появилась первая карикатура на царя, а интимная жизнь царских покоев стала достоянием не сплетен узкого круга столичной знати, а массовых слухов. Тем самым была уничтожена сакральность символа власти в массовом восприятии. Священное и предначертанное свыше оказалось вполне земным и обыденным.
Десакрализация символа сама по себе не была бы столь важна, если бы не сопровождалась кризисом всей системы власти, обусловленным мировой войной и той новой ролью, которую начинает играть в этой ситуации политизированная верхушка русской буржуазии. В условиях войны экономическая власть гораздо более чем в период стабильности нуждается во взаимодействии с политической властью. То, с чем мирились в мирные годы, стало весьма болезненным и раздражающим в годы войны.
И дело здесь не только в зависимости от опеки государства и ограничении в получении прибыли (они были более чем относительны) — здесь уже весьма большую роль играет чисто психологический момент. Верхушка русской буржуазии впервые почувствовала вкус к власти.
Мировая война сыграла свою роль и в том смысле, что сделала ранее немыслимое и невозможное возможным — она обеспечила поддержку политическим притязаниям русской буржуазии на Западе, со стороны западноевропейских лидеров, заинтересованных в том, чтобы Россия продолжала войну в составе антигерманской коалиции. В любой другой момент политическая революция в России быстро могла оказаться в международной изоляции. Мировая война привела Россию к финансовому кризису, превратив во вселенского должника. Мировая война снабдила винтовками миллионы «мужичков». Мировая война качественно изменила состав офицерского корпуса российской армии, во много раз увеличив процент т. н. «офицеров военного времени» — вчерашних инженеров, учителей, студентов и выходцев из нижних чинов.
На этом фоне деятельность т. н. Прогрессивного блока, образовавшегося в 4-й Государственной думе в августе 1915 года, выглядит вполне рационально, а его притязания на политическую власть — вполне логично и обоснованно.
Блокирование самодержавием легитимных попыток создать центр власти, независимый от власти царя, вынужденно толкали политическую оппозицию на поиск обходных путей. В этой ситуации единственно возможным вариантом действий оставался дворцовый переворот. Вся логика деятельности оппозиционных буржуазных кругов вела именно к заговору, к дворцовому перевороту.
Знаменитая речь П.Н. Милюкова в Думе 1 ноября 1916 года на тему «глупость или измена?», в которой он позволил себе обвинить царскую фамилию в желании заключить сепаратный мир с Германией за спиной народа, а супругу царя — едва ли не в шпионстве, — эта знаменитая речь, по воспоминаниям Екатерины Кусковой, сыграла более революционизирующую роль, чем все «закулисные махинации» революционных партий. Дискредитация царской фамилии, судя по всему, должна была подготовить почву для дворцового переворота, упреждающего революцию. Фактически же эта речь подготовила массовую почву для революции. Растиражированная на гектографах и простых пишущих машинках, эта речь превратилась в прокламацию, которая распространялась среди офицеров, чиновников, интеллигенции, рабочих, внушая отвращение к царствующему монарху. Но тем самым подвергался глубокому сомнению сам принцип абсолютной монархической власти.
Если верить С.П. Мельгунову (а его книга основана на вполне объективных данных), уже осенью 1916 года в Петрограде активизируются группы заговорщиков, связанных с легальной (в том числе и думской оппозицией) посредством масонских, или квазимасонских, лож. Не суть важно, было ли русское политизированное масонство истинным и связанным с «Великом Востоком», или нет. Главное в том, что эти ложи помогли объединить на какое-то время интересы различных политических и социальных групп — от представителей социалистических партий до великих князей. И не только объединить, но и придать всей деятельности оппозиции и заговорщиков единый вектор. В попытке оседлать рабочее движение с целью удержать ситуацию в стране в случае дворцового переворота под контролем, заговорщики не учли, что сами своей деятельностью способствуют революционизации массовых настроений. И, одновременно, подталкивают революционные партии к более активной пропагандистской деятельности. Между тем это было именно так. Об этом
свидетельствует в своих мемуарах видный большевик, в то время — член Русского бюро ЦК РСДРП(б) и связной между Русским и Заграничным бюро ЦК партии А.Г. Шляпников. Этот человек, вступивший в РСДРП еще в 1901 году, до раскола на большевиков и меньшевиков, являлся хранителем традиций русского рабочего революционного движения и был глубоко убежден в предначертанности пролетарской революции и избранности пролетариата как класса-преобразователя: «Все мы, большевики того времени, были единодушны в том, что основными двигателями грядущей революции во время войны будут пролетарии и крестьяне, одетые в серые шинели».
А.Г. Шляпников, находившийся в то время в Петрограде и связанный со многими представителями думской оппозиции, свидетельствует о том, что буржуазная оппозиция, поддерживаемая фракциями меньшевиков и трудовиков, готовила массовые выступления в поддержку Государственной думы в день ее предполагаемого открытия 14 февраля 1917 года. В своих мемуарах он сообщает о собрании, состоявшемся накануне 14 февраля на квартире присяжного поверенного Гальперна (как выяснилось впоследствии — видного масона): «Собрание у Гальперна было посвящено предполагавшемуся выступлению в день открытия Государственной Думы. На нем присутствовали: от фракции меньшевиков — Н.С. Чхеидзе, Скобелев; от социалистов-революционеров — А.Ф. Керенский и Александрович (он же Дмитриевский, он же Пьер Ораж); от большевиков был один я. Там же присутствовали: Н.Д. Соколов, хозяин квартиры Гальперн и еще несколько человек, имена и фамилии которых не сохранились в моей памяти.
На этом собрании мне поставили вопрос о том, как мы относимся к тому движению, которое подготовляется в населении Петрограда и связывается с днем открытия заседаний Государственной Думы. Я заявил, что наша партия решительно не согласна обманывать рабочих надеждами на Государственную Думу и ее «прогрессивный блок». Мы будем выступать, как и раньше, с разоблачением политики Государственной Думы; в противовес единению с ней и борьбе через нее будем призывать к немедленной борьбе с царизмом…»1.
Надо, однако, отметить, что большевистская организация Петрограда не превышала в то время 1500 человек (по официальным данным — около 2000). Ни легальной, ни нелегальной газеты у большевиков в тот момент не было, а размноженные на гектографе листовки распространялись только на крупных заводах. Устная агитация велась также весьма слабо из-за нехватки пропагандистских кадров. Петербургский комитет партии был обескровлен арестами, а Русское бюро ЦК насчитывало, как уже говорилось выше, всего трех человек — П.А. Залуц- кого, А.Г. Шляпникова и В.М. Молотова (Скрябина), находившихся на нелегальном положении. Влияние большевиков в Петрограде было незначительным, хотя и преувеличивалось их политическими противниками. Московская организация, насчитывающая не более 600 человек, пользовалась, по крайней мере, большим (по сравнению с Петроградом) влиянием среди студенчества и интеллигенции. Еще хуже обстояло дело в провинции, где численность организаций редко где превышала сто человек.
Шляпников в своих мемуарах сообщает, что на квартире у Гальперна он заявил о том, что большевики не собираются препятствовать выступлению 14 февраля, но поддерживать демонстрации в защиту Думы и «думского министерства» своим авторитетом не будут. Скорее всего, так и было. Шляпникову, а через него и верхушке питерских большевиков, было известно о подготовке дворцового переворота (Шляпников называет в качестве своего информатора Н.Д. Соколова). Вот изложение данного сюжета самим Шляпниковым: «План заговорщиков состоял в том, чтобы, опираясь на верхи воинских частей, арестовать Николая Второго, принудить его к отречению от престола в пользу сына Алексея. При Алексее предполагалось организовать регентство с Михаилом Александровичем во главе, а кн. Львова поставить во главе министерства, пользующегося доверием «общества».
Примерно так же излагает план переворота и С.П. Мельгунов в своем исследовании. Приезд с фронта в январе 1917 года в Петроград генерала Крымова и его встречи с высокопоставленными представителями оппозиции, фиксировавшиеся охранкой ночные беседы офицеров с нижними чинами в гвардейских частях, фрондирование отдельных членов императорской фамилии — все это говорит о том, что подготовка дворцового переворота действительно имела место. Невозможно сегодня установить, как далеко зашли в своих действиях заговорщики. Попытка устроить какие-то «события» 14 февраля провалилась, и Керенский, если верить Шляпникову, обвинял в этом большевиков и его лично. Однако пропагандистские акции меньшевиков и эсеров не пропали даром, чему весьма способствовала нехватка продовольствия в Петрограде, вылившаяся в настоящий продовольственный кризис. Некоторые историки считают, что этот кризис был организован искусственно, в рамках подготовки к дворцовому перевороту. Это невозможно доказать, но трудно себе объяснить, почему составы с сибирским зерном (а в Сибири летом 1916 года собрали неплохой урожай) застревали на узловых станциях.
Так или иначе, но в Петрограде начинаются забастовки и демонстрации. На улицы Петрограда вышли голодные женщины, в демонстрациях принимают активное участие не только рабочие, но и так называемая «чистая» публика. Запасные батальоны Волынского, Преображенского и Литовского полков, выведенные на улицы, практически бездействовали, а уже 27 февраля в казармах этих полков начался форменный бунт. Стоит отметить, что один из инициаторов этого бунта, фельдфебель Волынского полка Т.И. Кирпичников был позднее награжден Временным правительством Георгиевским крестом и произведен в прапорщики. Никакого отношения к революционным партиям Кирпичников не имел. В период с 25 по 27 февраля солдаты неоднократно поддерживали демонстрантов, а затем стали открыто переходить на сторону восставшего народа. Более того, на улицах Петрограда во время столкновения народа с полицией, на сторону восставших перешли и казаки, повернувшие оружие против полиции и жандармов.
Последовавший вечером 26 февраля указ об отсрочке открытия Государственной Думы фактически подтолкнул депутатов к более активным действиям. В ночь на 27 февраля частное совещание членов Думы, проходившее в Полуциркульной зале Таврического дворца, поручило своему Совету старейшин выбрать Временный комитет Государственной Думы, причем задачи этого комитета вначале были ограничены лишь «восстановлением порядка и сношениями с государственными учреждениями и лицами, имевшими отношение к движению». Все призывы немедленно взять власть в свои руки и объявить Думу Учредительным собранием были отвергнуты. Вечером 27 февраля представителями социалистических партий (количество большевиков было минимальным) был создан Петроградский Совет рабочих депутатов, разместившийся также в Таврическом дворце. До определенного момента Временный комитет Государственной думы не выдвигал никаких притязаний на власть, а просто формировал правительство во главе с князем Г.Е. Львовым. Чтение мемуаров участников этих событий оставляет ощущение, что до 2 марта большинство действующих лиц думской оппозиции либерального толка полагало, что все происходящее — в рамках дворцового переворота, — и никаких сомнений в положительном исходе дела не испытывало. В то же время появление Петроградского Совета, а еще более — Исполнительного комитета этого Совета, внесло в развитие ситуации новые штрихи. Это революционизировало массу и дало ей совершенно другие ориентиры, отличные от тех, которые выставляли лидеры либерального движения.
Характерно, что когда 1 марта на совместное заседание Временного комитета Думы и членов формирующегося Временного правительства явилась депутация Исполкома Петроградского Совета во главе с Н.С. Чхеидзе и Ю.М. Стекловым, предложившая обсудить условия поддержки Временного правительства со стороны «демократических организаций», при дискуссии пункт о форме правления в будущей России был снят с обсуждения. Как раз в это время представители Временного комитета Думы вели переговоры с великим князем Михаилом о его возможном регентстве. Однако участники переговоров не учли быстрой радикализации настроений петроградских демократических слоев населения и петроградского гарнизона.
Фактически в Петрограде в конце февраля — начале марта 1917 года параллельно происходили два процесса — попытка дворцового переворота, при достаточно широком участии представителей правящей верхушки, а, с другой стороны, быстро развивающаяся революционная ситуация, обусловленная как кризисом власти, так и массовым недовольством экономическим и политическим положением в стране» Эти два процесса как бы «наложились» друг на друга, что блокировало «иммунную систему» самодержавия, действие его защитных механизмов»
Именно в этом разгадка скоротечности и относительной легкости падения самодержавия в России. Свою роль в этом сыграла и позиция верхушки генералитета, не совсем адекватно воспринявшей происходящие события. В отречении Николая Второго эти люди видели единственный шанс спасти Россию от анархии и продолжить войну. По этой же причине русский генералитет не поддержал идею военного подавления «Петроградского бунта». Есть все основания полагать, что командование армии сознательно не пошло на крайние меры, т. к. для того, чтобы «потушить революционное движение», было необходимо снять с фронта несколько дивизий. Но это могло сказаться на ходе боевых действий. Кроме того, не исключалась возможность, что в этом случае быстро справиться с «мятежниками» не удастся, а это означало гражданскую войну в тылу в то время, когда положение на фронте продолжало ухудшаться. Это повело бы к подписанию сепаратного мира, а сама мысль об этом казалась русским генералам ужасной. А.Г. Шляпников ссылается на воспоминания генерала Лукомского, который следующим образом оценивал складывающуюся тогда ситуацию: «Решение подавить революцию силой оружия, залив кровью Петроград и Москву, не только грозило прекращением на фронте борьбы с врагом, а было бы единственно возможным только именно с прекращением борьбы, с заключением позорного сепаратного мира. Последнее же было так ужасно, что представлялось неизбежным сделать все возможное для мирного прекращения революции — лишь бы борьба с врагом на фронте не прекращалась»1. По этой же причине генералитет предпринял откровенное давление на царя через генерала Рузского, хотя сам Рузский в разговоре с императором предпочел ссылаться на мнение председателя Думы Родзянко.
Отречение Николая Второго от престола от своего имени и от имени своего сына, цесаревича Алексея, (как мы сегодня знаем — не соответствующее закону о престолонаследии, а потому нелегитимное) было следствием невероятного стечения объективных и субъективных факторов и обстоятельств. Но к этой ситуации самодержавие пришло само, в силу своих внутренних противоречий. И даже попытка перехитрить Историю, а именно отказ Михаила принять престол с указанием на то, что только Учредительное собрание должно решить вопрос о будущем строе России, попытка дать шанс монархии возродиться, привела к обратному — нарастанию анархии.
Как действовали в этой ситуации находившиеся в России большевики, каковы были их оценки происходящих событий?
С момента начала революционных событий петроградские большевики активизировали свою пропагандистскую деятельность в армейских казармах. Но полиция сработала на опережение, и утром 26 февраля собравшийся на свое заседание Петербургский комитет большевиков был арестован. Члены Бюро ЦК и несколько членов ПК избежали ареста. Оставшийся на свободе член Бюро Шляпников на основе Выборгского районного комитета создает новый ПК. Однако уже вечером 27 февраля арестованные члены прежнего ПК были освобождены революционной толпой. Рядовые большевики, по воспоминаниям Шляпникова, уже в тот момент требовали оружие и были готовы на самые активные действия. Руководящая верхушка большевиков в самом Петрограде насчитывала не более десятка человек. Разумеется, они принимали активное участие в разворачивающихся событиях, но скорее как статисты, нежели руководители. Уличные события носили стихийный характер. Главной задачей большевиков было внести свои лозунги в массовое сознание, овладеть настроениями толпы, но их для этого было слишком мало. Среди большевиков в тот момент, и это признает Шляпников, не было единства в ответе на вопрос: что можно ожидать от развивающихся событий? А ведь именно от трезвой оценки происходящего зависело и адекватное ситуации содержание лозунгов.
Часть членов ПК склонялась к идее создания боевых рабочих дружин (в традициях 1905 года), сам Шляпников настаивал на том, что главным в действиях большевиков должна быть пропаганда в казарме, присоединение армии к революционному движению. Без этого победа револю- ции, считал Шляпников, в принципе невозможна. Поэтому большевики призывают рабочих к братанию с солдатами. Одновременно в ход были пущены лозунги всеобщей всероссийской стачки, свержения самодержавия, создания «народной республики» и Временного революционного правительства. По сути, все эти лозунги были заимствованы из арсенала первой русской революции. Однако события развивались с такой быстротой, что питерские большевики оказались в положении не ведущих, а ведомых, и в дальнейшем им приходилось в какой-то мере адаптироваться к ситуации, а не создавать ее.
Малочисленность большевиков и их некоторая дезорганизация предопределили и их малое представительство в Совете рабочих депутатов, а затем и в Исполкоме Совета. Шляпников вспоминал, что первое заседание Совета происходило довольно сумбурно и избрание членов Исполкома носило случайный характер. Кто первым явился и напомнил о себе — того и избрали. Правда, Шляпникову удалось «погасить» кандидатуру Хрусталева-Носаря, бывшего в 1905 году председателем первого Петроградского Совета, а затем ставшего едва ли не монархистом. Но это был единственный отвод. Заседания Исполкома Совета проходили уже более организованно и деловито. В первые дни из примерно 30 членов Исполкома Совета только шестеро (А.Г Шляпников, П.А. Залуцкий, В.М. Молотов, К.И. Шутко и два солдата питерского гарнизона) были большевиками, и еще два человека (эсер — интернационалист П. Александрович и член «междурайонной» организации РСДРП Юренев) поддерживали в основном их программные заявления. Однако среди членов Исполкома было много социал-демократов левого толка (на платформе Циммервальда), что создавало на первых порах благоприятные условия для работы большевиков. Пока Исполком решал чисто технические вопросы о вооружении рабочих, об организации рабочей милиции и комиссариатов, вводил демократические порядки в армии (приказ № 1) и т. п. — особых разногласий между большевиками и представителями других социалистических партий не было. Камнем преткновения стал лозунг большевиков о создании Временного революционного правительства из представителей всех социалистических партий. Меньшевики и эсеры-оборонцы выступали за передачу власти буржуазии, а Петроградский Совет рассматривали как некое подобие революционного парламента, с помощью которого они смогут влиять на принятие решений. Вопрос о власти развел большевиков и их оппонентов по разные стороны революционного потока и положил начало стремительно нараставшей конфронтации. Вторым дискуссионным вопросом, еще более усилившим эту конфронтацию, стал вопрос об отношении к войне. Большевики не приняли лозунг «революционного оборончества» и не прекратили антивоенную пропаганду.
Позицию Русского Бюро ЦК и Петербургского комитета в тот момент признали правильной все крупные российские организации РСДРП, за исключением московской. Поддержав антивоенные и интернационалистские лозунги питерцев, московская организация заняла самостоятельную позицию в вопросе о поддержке Временного правительства. Московский комитет, в котором ведущую роль играли М.Ольминский, И. Скворцов-Степанов и В. Соловьев, считал, что есть все основания поддержать Временное правительство постольку, поскольку оно честно исполнит принятые на себя обязательства, а потому не стоит слишком торопить события1. Однако позиция московских большевиков все же отличалась от позиций меньшевиков и эсеров, готовых безоговорочно поддерживать Временное правительство. Надо также отметить, что в некоторых большевистских организациях (в том числе и московской) раздавались голоса о необходимости объединения всех групп и фракций в единую социал-демократическую партию. Эти настроения были следствием общей эйфории от легкой победы революции, но затем довольно быстро сошли «на нет». Таким образом, уже через неделю после создания Петроградского Совета рабочих депутатов наметилось противостояние большевистской фракции, с одной стороны, и влиятельного блока всех остальных левых партий — с другой.
Подобная расстановка сил заставляла большевиков усилить организационную работу внутри собственной партии, а также агитацию и пропаганду среди рабочих и солдат. Уже 5 марта (в воскресенье) вышел первый номер газеты «Правда», тираж которого составил 100 ООО экз. и раздавался бесплатно. Второй номер был уже платным, а затем большевикам срочно пришлось искать людей, готовых спонсировать это издание, ибо издержки были слишком велики. Одним из первых крупную сумму (3000 руб.) внес Максим Горький, хотя в то время он не разделял взглядов, пропагандируемых «Правдой». Статья «Социал-демократия и война», помещенная во втором номере «Правды» от 7 марта, пропагандировала знаменитое воззвание Кинтальской конференции, призыв к прекращению братоубийственной войны. В эсеровских и меньшевистских газетах сразу же появились отклики, расценивающие данную статью как «призыв к пораженчеству». Позиция, занятая питерскими большевиками, рассматривалась их политическими противниками как весьма уязвимая и использовалась для дискредитации большевиков, особенно среди полуграмотной крестьянско-солдатской массы. Редакция вышедшей 7 марта в Москве газеты «Социал- демократ» в своих статьях старалась не слишком заострять внимание на разногласиях с другой частью «революционной демократии», а предпочитала принимать реальность такой, как она есть, и искать точки соприкосновения с меньшевиками и эсерами. Даже в самой питерской организации, по признанию Шляпникова, чувствовалось недовольство «слишком острой и резкой постановкой вопроса об отношении к Временному правительству»1. Свое неудовольствие высказывали и представители левой социал-демократической интеллигенции, близкой к большевикам. Многие из них входили в Исполком Петроградского Совета или другие советские организации, и с их мнением нельзя было не считаться.
С 1 марта 1917 года Совет объединил рабочее и солдатское представительство и стал называться Советом рабочих и солдатских депутатов, причем эта идея принадлежала большевикам. Однако меньшевики и эсеры-оборонцы использовали это обстоятельство для того, чтобы размыть рабочее представительство в солдатской массе. Манипулировать солдатскими голосованиями было гораздо легче, чем рабочими, как и убедить солдат в необходимости обороны «революционного Отечества» от реакционера кайзера Вильгельма. Постепенно большевики оказываются в Исполнительном комитете все в большей изоляции, их призывы и заявления откровенно игнорируются. На какое-то время новые ноты в ситуацию внес приезд в Петроград из сибирской ссылки бывшего депутата 4-й Госдумы от большевиков Муранова, члена ЦК партии Джугашвили-Сталина и бывшего члена редакции «Правды» Каменева. Эти люди были настроены на сотрудничество с «революционной демократией», т. е. с партиями меньшевиков и эсеров, а потому принимали лозунги поддержки Временного правительства и «революционного оборончества». Позиции, занимаемые членами Русского бюро ЦК, не нашли у приехавших из Сибири понимания. Следствием этого стал конфликт, основной причиной которого послужила попытка вновь прибывших установить контроль над редакцией газеты «Правда» и публикация в этой газете ряда весьма двусмысленных статей.
Это привело к выяснению отношений между «умеренными» и радикалами в самой питерской организации большевиков. Позиции радикалов оказались сильнее, и Муранов вместе со Сталиным вынуждены были признать ошибочность своих взглядов, оставив Каменева в одиночестве. Радикалы взяли верх. Однако следствием этого стало дистанцирование от большевиков тех левых социал-демократов, которые до этого служили «связующим звеном» между большевиками и остальными социалистами. Они считали лозунг Временного революционного правительства малопригодным в данной ситуации, а позицию большевистского руководства — неконструктивной.
В течение марта позиции большевиков внутри Исполкома Петроградского Совета значительно ослабли, но большевики пытались компенсировать потерю своего влияния в центре усилением на местах. Они активизируют пропаганду в армии и на флоте, в крупных рабочих коллективах, в советских учреждениях. Тактика большевиков в этот период сводится исключительно к лавированию между революционно настроенным меньшинством питерских рабочих и массовыми настроениями, лояльными по отношению к политике Петроградского Совета, а потому — и к Временному правительству. В этой ситуации большевикам оставалось только выжидать и вести планомерную пропаганду своих лозунгов.
В то же время надо отметить, что политика, проводимая Временным правительством, с самого начала была неадекватной реальной ситуации в стране, что способствовало быстрому нарастанию кризисных явлений.
Весьма сомнительным был государственно-правовой статус Временного правительства. Действие старых законов фактически было приостановлено, а многочисленные указы Временного правительства не имели реальных механизмов их исполнения. Официально форму правления должно было установить Учредительное собрание, но никто не знал, когда оно будет созвано. Авторитет Временного правительства первые полтора месяца поддерживался за счет эффективной пропагандистской кампании, организованной «революционной демократией», прежде всего — посредством прессы и выступлений известных литераторов и артистов. Но уже первый (апрельский) кризис Временного правительства показал, насколько быстро может измениться настроение массы.
Административная деятельность правительства носила сумбурный, если не сказать — хаотический характер. Члены правительства полагали, что организация революционного порыва масс в некоторые приемлемые формы — дело Петроградского Совета, лидеры Исполкома, в свою очередь, верили в «самоорганизацию масс». Бывший управляющий делами Временного правительства В.Д. Набоков впоследствии вспоминал: «В первое время была какая-то странная вера, что все как-то само собою образуется и пойдет правильным, организованным путем. Подобно тому, как идеализировали революцию — «великая», «бескровная», — идеализировали и население. Имели, например, наивность думать, что огромная столица, со своими подонками, со всегда готовыми к выступлению порочными и преступными элементами, может существовать без полиции или же с такими безобразными и нелепыми суррогатами, как импровизированная, щедро оплачиваемая милиция, в которую записывались профессиональные воры и беглые арестанты. Всероссийский поход против городовых и жандармов очень быстро привел к своему естественному последствию. Аппарат, хоть кое- как, хоть слабо, но все же работавший, был разбит вдребезги. И постепенно в Петербурге и Москве начала развиваться анархия».
Действительно, первые недели существования Временного правительства сопровождались форменным разгромом силовых структур. Уже на заседании 4 марта Временное правительство постановило упразднить особые гражданские суды, охранные отделения, отдельный корпус жандармов, железнодорожную полицию. 10 марта последовал официальный указ об упразднении Департамента полиции, а 19 марта — о расформировании отдельного корпуса жандармов. Разумеется, все эти акты были во многом следствием давления Исполкома Петросовета, но можно предположить, что свою роль сыграла и давняя нелюбовь к репрессивным органам власти той либеральной профессуры, что составила ядро Временного правительства. Тем самым Временное правительство само лишало себя не только важнейших инструментов реализации власти, но и в буквальном смысле выбивало почву из-под собственных ног. Что касается милиции, то появившееся с большим опозданием Главное управление по делам милиции не имело четкой структуры и осуществляло лишь самое общее руководство милицией, не слишком вмешиваясь в дела местного начальства.
Губернские и уездные комиссары Временного правительства, назначаемые в основном из числа земских деятелей, быстро увязли в текучке дел и в самой малой степени могли контролировать ситуацию на местах. Как вспоминал писатель Е. Лундберг, «уездные комиссары стали исправниками, правда, честными и, подчас, с университетскими значками. Они заняты сплошь представительством, борьбою с преступностью, земскими повинностями и выдачею разного рода удостоверений». В деятельность местных Советов и их многочисленных комиссий уездные комиссары, как правило, не вмешивались. А поскольку местные Советы контролировались в основном крайними элементами «революционной демократии» (как правило, левыми эсерами) или большевиками, в провинции многие проблемы решались явочным порядком, без оглядки на позицию Временного правительства. Начинаются самочинные захваты помещичьей земли, а иногда и имений, секвестр отдельных частных предприятий. Применять силу в большинстве подобных случаев представители Временного правительства остерегались, репрессии применялись крайне редко. Это вело к появлению массового настроения вседозволенности, к разрастанию анархии.
Одной из ключевых проблем, требующих немедленного разрешения, являлся земельный вопрос, упорядочивание отношений между крестьянами и помещиками. Однако Временное правительство ограничилось созданием земельных комитетов, а затем — Главного земельного комитета во главе с профессором политической экономии Петроградского политехнического института А.С. Посниковым, при запрещении любых форм решения земельного вопроса до созыва Учредительного собрания. К подобным паллиативам Временное правительство прибегало и в остальных социально-экономических вопросах, ссылаясь на то, что в период ведения боевых действий на фронте внутренняя политика требует особой осторожности. В частности, в рабочем вопросе правительство предпочитало занимать положение арбитра, пытаясь как-то примирить интересы буржуазии и рабочих, но тем самым лишь провоцировало рабочих на предъявление все больших и больших требований, а буржуазию — на проведение локаутов.
Однако ситуация не оставалась постоянной и неизменной, кризис приобретал системный характер. Отсутствие единства мнений по большинству проблем среди самих членов Временного правительства, явно видимый страх превратить политическую революцию в социальную (спровоцировать эскалацию экономических требований к имущим слоям), усиливающаяся зависимость Временного правительства от «революционной демократии», непродуманные, рассчитанные на внешний эффект высказывания отдельных министров — все это вело к постоянным конфликтам внутри самого правительства и, как следствие, его дискредитации. В будущем ни один из составов Временного правительства так и не приступил к структурным изменениям в экономике, хотя регулярно печатались программы экономических реформ.
В то же время нарастающий финансово-экономический кризис не только заставлял усиливать de facto государственное вмешательство в сферу экономики, но и подталкивал к проведению мероприятий в духе «государственного социализма». К примеру, А.С. Посников объявил себя приверженцем идеи государственного землевладения уже на первом заседании Главного земельного комитета 19 мая 1917 года. В № 1 и 2 «Известий Главного земельного комитета» были опубликованы статьи Н.П. Оганов- ского, в которых фактически признавалось право крестьян на помещичью землю. Это вызвало резкий протест со стороны представителя Министерства юстиции в ГЗК
В.П. Семенова Тянь-Шанского, поддержанный обер-прокурором 2-го Департамента Сената проф. И.М. Тютрюмовым. Не менее противоречивой была политика, проводимая министерством земледелия во главе с А.И. Шингаревым. Настроенный крайне враждебно, по воспоминаниям В.Д. Набокова, к Керенскому и «социалистическому болоту», сам Шингарев способствовал созданию земельных комитетов и передаче им необрабатываемых помещичьих земель. Позднее, уже находясь на посту министра финансов, он же поддержал решение о повышении ставок подоходного налога, что резко усилило враждебность имущих классов к Временному правительству.
Еще большей враждебностью было встречено имущими классами введение хлебной монополии. На открывшемся 20 марта (2 апреля) в Москве Всероссийском съезде торгово-промышленных организаций созданная съездом продовольственная комиссия отвергла правительственные предложения о хлебной монополии и о твердых ценах. Тем не менее, уже 25 марта (7 апреля) Временное правительство утвердило постановление о передаче хлеба в распоряжение государства и временное положение о местных продовольственных комитетах. В постановлении о хлебной монополии указывалось, что в случае обнаружения скрытых хлебных запасов таковые будут отчуждаться в пользу государства по половинной цене. От этого постановления до организации комбедов и продразверстки, конечно же, дистанция известного размера, но следует признать, что первый робкий шажок в направлении ущемления «священного» права собственности был сделан уже 25 марта 1917 года. Глашатаями подобной политики выступали т. н. «советские экономисты», в том числе В.Г. Громан и известный аграрник-кооператор А.В. Чаянов, работавшие в период нэпа с большевиками и ставшие затем жертвами сталинского режима. Парадокс заключался в том, отмечал Н. Суханов, что, будучи по своим убеждениям правыми социал-демократами или народниками, именно эти люди в 1917 году призывали к усилению государственного вмешательства в экономику, т. е. к той экономической политике, которая через некоторое время станет ассоциироваться уже с большевизмом.
Надо отметить, что Временное правительство отдавало себе отчет в том, что хлебная монополия есть один из элементов «государственного социализма». Выступая на съезде кооператоров, А.И. Шингарев указал, что если хлеб становится государственной собственностью, то государство должно предоставить деревне необходимые ей продукты — мануфактуру, железо, керосин и пр. — в должном количестве по твердым ценам. Обеспечить подобные поставки Временное правительство оказалось не в состоянии ни весной, ни летом, ни, тем более, осенью 1917 года. В условиях военного времени, дальнейшего роста инфляции, бесконтрольных спекуляций частных банков, повсеместной остановки производства — обеспечение деревни необходимым минимумом товаров по твердым ценам возможно было лишь при условии жесткого контроля за системой товарного распределения, однако реального механизма такого контроля у Временного правительства не было, да и в условиях нарастающего кризиса и быть не могло. Было лишь понимание того, что если излишки зерна выкачать по твердым ценам из деревни не удастся — в городах начнется голод.
Таким образом, можно констатировать, что в своей практической политике, вопреки декларациям и собственному желанию, Временное правительство уже с самого начала было вынуждено исходить из признания необходимости государственного регулирования экономики. Это было вызвано в большей мере объективными факторами, чем давлением «революционной демократии». В свою очередь, российская буржуазия уже в марте 1917 года осознала, что это Временное правительство — не то правительство, которого она хотела и на которое она могла бы рассчитывать. Начался процесс быстрого сужения социальной базы новой власти.
Не менее противоречивым было положение в армии, где после публикации знаменитого приказа № 1 (к составлению которого приложили руку солдаты-большеви- ки А.Н. Падерин и А.Д. Садовский) начинается создание выборных солдатских комитетов. Вначале этот процесс начинается в частях Петроградского военного округа, а затем распространяется и на фронтовые части. Солдатские комитеты подчинялись Петроградскому Совету и осуществляли контроль за действиями командного состава. Нередко они отстраняли от командования монархически настроенных генералов и офицеров, бывали и случаи самосуда. Впоследствии это привело к нарастанию конфликта между солдатскими комитетами и офицерским составом. Однако большинство комитетов оказалось под контролем эсеров и меньшевиков, и вплоть до корниловского мятежа большевики не имели устойчивой поддержки солдатской массы. Это не означало, что они не вели своей пропаганды и агитации среди солдат, но этой пропаганде чинили препятствия прежде всего эсеровские и меньшевистские солдатские комитеты. По воспоминаниям Шляпникова, в конце марта и в начале апреля вся армия была охвачена политической агитацией и борьбой различных направлений. Шляпников признает: «В марте месяце влияние нашей партии на фронте было еще слабое». В то же время уже в марте отмечались случаи братания российских и австро-немецких солдат, но происходило это не под влиянием пропаганды, а стихийно. Лозунги «революционного оборончества» в какой-то мере спасали положение, помогая сохранять остатки дисциплины и нейтрализуя конфликты между солдатской массой и офицерским корпусом. Отсюда вытекала та парадоксальная ситуация, которую Шляпников определил следующим образом: «Русская буржуазия с каждым днем убеждалась, что армию могут двинуть в бой только «левые»… Союзники также настаивали на продолжении войны, требуя перехода в наступление. Для выполнения задачи продолжения войны нужны были «левые и чем левее, тем лучше».
Однако лозунги «революционного оборончества» грешили внутренними противоречиями. Призывая вести войну против кайзера Вильгельма за революционную Россию, за мир без аннексий и контрибуций, Временное правительство не могло обещать, что этот лозунг поддержат союзники, которые вряд ли откажутся в случае победы от аннексий и контрибуций. Получалось, что русская армия воюет безвозмездно — за интересы союзников. Вначале полуграмотная солдатская масса не обратила внимание на этот нюанс, но затем интернационалистская пропаганда постепенно стала делать свое дело — и у солдат стали возникать сомнения в истинности лозунгов Петроградского Совета и Временного правительства.
В конце марта в Петрограде была созвана Всероссийская конференция представителей Советов. Бюро ЦК РСДРП (б) накануне конференции, 28 марта 1917 года, проводит совещание партийных работников. На совещании были заслушаны доклады с мест, доклад Бюро, а затем проведена дискуссия по следующим вопросам:
1. РСДРП и Советы рабочих и солдатских депутатов.
2. Отношение к Временному правительству.
3. Отношение к войне.
4. Борьба с контрреволюцией.
5. Подготовка к Учредительному собранию.
6. Аграрный вопрос.
7. Восьмичасовой рабочий день.
Последние шесть вопросов соответствовали порядку дня конференции представителей Советов.
На совещании проявились значительные разногласия между радикальными и умеренными большевиками, а, кроме того, выделилась численно небольшая, но активная группа большевиков-оборонцев. Умеренных и оборонцев совершенно не устраивал лозунг превращения империалистической войны в гражданскую, оборонцы настаивали на включение в текст резолюции пункта о недопустимости дезорганизации армии, что, по существу, означало поддержку политики «революционного оборончества». Формально образовалось три направления — радикальное, правое оборонческое и умеренный центр. Первое направление возглавили Шляпников, За- луцкий, Молотов, Коллонтай, Падерин, Скрыпник. Центр был представлен фигурами Каменева, Сталина, Муранова, Ногина, Серебрякова. Оборонцы были немногочисленны, среди них наиболее активными были Авилов, Войтинский и прапорщик Севрук.
На совещании по-прежнему отдельные делегаты с мест ставили вопрос о необходимости объединения всех социал-демократических групп и направлений в единую партию, но эта тенденция не доминировала. В конечном итоге совещание приняло согласованную резолюцию (исправленный вариант резолюции Бюро ЦК) следующего содержания:
«Признавая, что Временное правительство состоит из представителей умеренно-буржуазных классов, связанных с интересами англо-французского империализма; что возвещенную им программу осуществляет оно лишь отчасти и только под напором Советов рабочих и солдатских депутатов; что организующиеся силы контрреволюции, прикрываясь знаменем Временного правительства… уже начали атаку против Советов рабочих и солдатских депутатов; что Советы солдатских и рабочих депутатов являются единственными органами воли революционного народа, — совещание призывает революционную демократию:
1. Осуществлять бдительный контроль над действиями Временного правительства в центре и на местах, побуждая его к самой энергичной борьбе за полную ликвидацию старого режима.
2. Сплотиться вокруг Советов рабочих и солдатских депутатов, как выдвинутых революцией центров организации революционных и демократических сил, единственно способных в союзе с другими прогрессивными силами охранять от попытки царистской и буржуазной контрреволюции и упрочить и расширить завоевания революционного движения».
Характер резолюции говорит о том, что в данный момент партия большевиков не слишком отличалась от остальных партий «революционной демократии», занимая в ее рядах почетное место на левом фланге, но не проявляя излишней радикальности и агрессивности по отношению к Временному правительству. Более того, Каменев неоднократно высказывал мысль о том, что революционной демократии в дальнейшем необходимо будет от простой поддержки Временного правительства переходить к политике сотрудничества и, возможно, даже войти в его со-
став. По его мнению, это было совершенно логично. Собственно говоря, логика Каменева исходила из тактических построений первой русской революции, когда большевики ставили своей целью вхождение (в случае победы революции) в гипотетическое Временное революционное правительство. Каменев ассоциировал с ним реальное Временное правительство 1917 года. Шляпников же и его сторонники по левому крылу считали, что Временное революционное правительство — дело будущего, и его создание многие связывали с волей Учредительного собрания. Этой же точки зрения придерживались тогда и представители левого крыла партии эсеров, и левые меньшевики. Таким образом, можно констатировать, что четкого и конкретного видения своих задач в революции у большевиков до возвращения из эмиграции Ленина не было. Тем более не прослеживается желание ускорить каким-либо образом ход событий и превратить данную революцию в социальную. Речь шла лишь об упрочении и постепенном расширении завоеваний революционного движения. Такова была позиция большевиков накануне приезда Ленина в революционный Петроград.
Между тем Ленин при получении первых же сведений о революции в России начинает разрабатывать варианты возвращения на родину. Его оценка текущего момента исходит из признания факта захвата власти буржуазией. Но уже в письме Л.М. Коллонтай от 3 (16) марта он заявляет, что «этот «первый этап первой (из порождаемых войной) революции» не будет ни последним, ни только русским». В этом же письме в сжатом виде дается программа действий на ближайший период: «Ни за что снова по типу второго Интернационала! Ни за что с Каутским! Непременно более революционная программа и тактика (элементы ее у К. Либкнехта, у S. L. Р. в Америке, голландских марксистов и т. д. есть) и непременно соединение легальной работы с нелегальной. Республиканская пропаганда, борьба против империализма, по-прежнему революционная пропаганда, агитация и борьба с целью международной пролетарской революции и завоевания власти «Советами рабочих депутатов» (а не кадетскими жуликами)».
Таким образом, следует констатировать, что с самого начала Ленин рассматривал события в России как начальный этап общеевропейской революции, и не исключал возможности переведения ее в фазу социальной (социалистической), ибо завоевание власти Советами рабочих депутатов отождествлялось Лениным с диктатурой пролетариата. Бросается в глаза, что Ленин явно игнорирует проблему объективных социальных и экономических предпосылок такой революции, а просто выводит ее неизбежность из империалистической мировой войны, т. е. он убежден в том, что эта война не может не закончиться глубоким социально-экономическим кризисом и революционной ситуацией в Европе. В своем следующем письме от 4 (17) марта к Л.М. Коллонтай Ленин формулирует и желательную партийную тактику: «вооруженное выжидание, вооруженная подготовка более широкой базы для более высокого этапа». Через несколько дней, в письме к В.А. Карпинскому Ленин конкретизировал этот тезис: «Наша тактика: полное недоверие, никакой поддержки новому правительству, Керенского особенно подозреваем, вооружение пролетариата — единственная гарантия, немедленные выборы в Петроградскую думу, никакого сближения с другими партиями»3. В мышлении Ленина явно присутствуют ассоциации того, что происходит в России, с событиями 1871 года во Франции. В письме Луначарскому в 20-х числах марта появляется тезис «через демократический переворот к коммуне».
Одновременно Ленин прорабатывает все возможные варианты возвращения в Россию. Он отдает себе отчет в том, что английское правительство не пропустит его, и, скорее всего, попытается интернировать. Возращение через территорию Германии с разрешения берлинского правительства для него неприемлемо. Как за спасительную соломинку он ухватывается за план Мартова проехать через Германию в обмен на интернированных в России немцев. Но этот план практически не реализуем. 30 марта Ленин узнает, что английское правительство не пропустило через свою территорию лидера эсеров-интернационалистов В.М. Чернова. После этого он принимает предложение лидера Циммервальдского объединения Р. Гримма о посредничестве перед германскими властями в вопросе о возвращении российских эмигрантов через территорию Германии. Ленин прекрасно понимал, что сам факт проезда через территорию враждебного государства будет использован против него, но никакой другой возможности попасть в революционную Россию у него не остается. Известно, что Мартов и его окружение вкупе с левыми эсерами предлагали ждать санкцию на проезд через Германию от Петроградского Совета. Однако Ленин рвется в Россию. Единственное условие: обставить этот проезд достаточным количеством свидетелей и исключить любые контакты с представителями германских властей. Впрочем, это слабая гарантия от нападок со стороны «социал-патриотов», и это тоже вполне ясно Ленину. Он готов идти даже на такие издержки, ибо в его планах ставка делается на овладение массовым сознанием, а это дело времени, которого может и не хватить. Лидер левых меньшевиков Л. Мартов, как известно, также вернулся в Россию через территорию Германии, но уже в мае, и фактически остался не у дел: все политические значимые роли к тому времени были расхватаны. Правда, никаких обвинений в шпионаже и пользовании германскими деньгами ему не предъявляли.
Сразу же после получения первых известий о революции в России Ленин пишет свои знаменитые «Письма из далека», причем особый интерес представляет первое письмо. Его привезла в Петроград и передала 19 марта в редакцию «Правды» А.М. Коллонтай. 21 марта письмо было опубликовано, но редакция «Правды» позволила себе значительно сократить текст этого письма. Характеризуя первый этап революции, Ленин обращает внимание на следующие моменты: во-первых, за февральскими событиями стоят четко очерченные (как результат осознанной классовой борьбы) классовые и партийные интересы; во-вторых, эти события обусловлены мировой войной и усилившимися за время войны связями русского и западноевропейского капитала, что спровоцировало заговор против Николая Романова; в-третьих, февраль- ско-мартовская революция стала следствием временного слияния совершенно разнородных классовых интересов, совершенно противоположных политических и социальных стремлений. Временное правительство абсолютно не свободно в своей деятельности, ибо зависит, с одной стороны, от интересов стран Антанты, а с другой, вынуждено считаться с массовыми революционными настроениями и усилившимся влиянием революционных партий. Однако, поскольку все эти партии, за исключением большевиков, идут на сотрудничество с буржуазий, большевики ни в коем случае не должны блокироваться с этими партиями, а обязаны проводить свою самостоятельную линию. Смысл этой линии — добиться передачи всей власти Советам рабочих депутатов. У революционного пролетариата России есть два союзника — масса полупролетарского и мелкобуржуазного (главным образом, крестьянского) населения, которую необходимо организовать и заинтересовать лозунгами мира, хлеба, свободы и земли, а также международный пролетариат, прежде всего, пролетариат воюющих стран. Ленин убежден в том, что русская революция ускорит процесс освобождения европейского пролетариата из-под влияния социал-шовинистов, а это даст возможность повести европейских рабочих под большевистскими лозунгами. Тогда станет неизбежной и европейская революция.
Второе письмо посвящено отношениям между Временным правительством и пролетариатом. Ленин констатирует, что пролетариат захвачен мелкобуржуазными настроениями, что он питает полное доверие к этому правительству. Вхождение Керенского во Временное правительство на правах представителя Совета особо беспокоит Ленина, т. к. это означает готовность определенного рода социалистов обслуживать интересы буржуазии, что Ленин называет классическим образцом измены делу революции и делу пролетариата. По его мнению, именно такого рода измены и погубили революции XIX века.
В третьем письме Ленин подробно рассматривает роль народной милиции в деле овладения государственной властью. По Ленину, милицией должен стать практически весь вооруженный пролетариат вкупе с беднейшими слоями населения. То, что создало Временное правительство — буржуазная антинародная милиция. Поэтому создание народной милиции — дело ближайшего будущего. Четвертое и пятое письма посвящены проблемам мирного окончания войны и «пролетарского государственного устройства». В последнем из них Ленин выдвигает идею создания в деревне особых Советов наемных сельскохозяйственных рабочих (затем он станет называть их Советами батрацких депутатов), причем отдельно от Советов крестьянских депутатов. Можно предположить, что за этой идеей стояло желание в случае необходимости выдать мнение этих Советов за мнение всего крестьянства. Для Ленина очень характерны эти подстановки — если он не чувствовал социальной поддержки, он считал возможным создать ее видимость. А затем можно будет переломить ситуацию с помощью массовой пропаганды. Парадоксально, но эта ленинская тактика в 1990-х годах вполне сознательно (и удачно!) будет использоваться либеральными реформаторами с прямо противоположными целями. Одновременно Ленин ставит задачей революции организацию пролетарской милиции как всеобщего органа управления.
В это же время, в конце марта — начале апреля, в швейцарской газете «Volksreeht» появляется ленинская статья «О задачах РСДРП в русской революции», в кото- рой прямо заявлено о том, что превращение империалистической войны в гражданскую уже началось. Из текста следует, что Ленин видел два возможных сценария развития событий в России — или массовое восстание против буржуазии, или превращение Учредительного собрания в некое подобие Конвента (очевидно, предполагая получить большинство в Учредительном собрании). Оба сценария предполагали длительную борьбу за овладение массовым сознанием, и Ленин не хочет терять ни минуты.
8 апреля (нов. ст.) Ленин пишет свое знаменитое «Прощальное письмо к швейцарским рабочим», в котором заявляет: «Мы прекрасно знаем, что пролетариат России менее организован, подготовлен и сознателен, чем рабочие других стран. Не особые качества, а лишь особенно сложившиеся исторические условия сделали пролетариат России на известное, может быть очень короткое время застрельщиком революционного пролетариата всего мира». Заканчивается письмо знаменательной фразой: «Да здравствует начинающаяся пролетарская революция в Европе!»
Содержание данного письма перекликается с содержанием первой речи, произнесенной Лениным в первые часы после возвращения в Петроград в здании Финляндского вокзала. Вот эта речь в изложении Н.Н. Суханова: «Дороги товарищи, солдаты, матросы и рабочие! Я счастлив приветствовать в вашем лице победившую русскую революцию, приветствовать вас как передовой отряд всемирной пролетарской армии… Грабительская империалистическая война есть начало войны гражданской во всей Европе… Недалек час, когда по призыву нашего товарища, Карла Либкнехта, народы обратят оружие против своих эксплуататоров-капиталистов… Заря всемирной социалистической революции уже занялась… В Германии все кипит… Не нынче — завтра, каждый день может разразиться крах всего европейского империализма. Русская революция, совершенная вами, положила ему начало и открыла новую эпоху. Да здравствует всемирная социалистическая революция!» Характеризируя свое впечатление от этой речи, Суханов пишет, что будто бы к его глазам поднесли «яркий, ослепляющий, экзотического вида светильник». Но главное было впереди. Через несколько часов Ленин выступит на собрании большевиков — участников Всероссийского совещания Советов рабочих и солдатских депутатов, где впервые изложит свое видение ситуации и ее дальнейшего развития. Суть его доклада — власть должна перейти к Советам. А так как позиции большевиков в Советах слабы — необходима последовательная, систематическая, упорная работа по разъяснению своей программы и ошибочности программ других социалистических партий. Программу вообще надо изменить, прежняя явно устарела. Из этого вытекают следующие партийные задачи:
«1. Немедленный съезд партии;
2. Перемена программы партии, главное:
а) об империализме и империалистской войне,
б) об отношении к государству и наше требование «государства-комммуны»,
в) исправление отсталой программы-минимум;
3. Перемена названия партии».
Ленин призывает к переименованию партии в коммунистическую и к обновлению Интернационала. Это скорее демонстративный жест — Ленин тем самым подчеркивает, что происходит разрыв с большевизмом 1903–1905 годов. Этот разрыв обусловлен уникальностью исторической ситуации, создавшей, по мнению Ленина, все необходимые условия для коммунистического эксперимента. И в этой ситуации Ленин готов послать к черту все объективные факторы и всю теорию. Но публично сделать это он не может. Все тексты, написанные им в 1917 году, не имеют никакого теоретического значения — они лишь отражают его умонастроение в ту или иную минуту, попытки путем умственных спекуляций обосновать свою тактику и хоть как-то связать ее с классическим марксизмом. Суханов, присутствовавший на этом собрании большевиков и слушавший выступление Ленина, свидетельствует о том ошеломляющем впечатлении, которое данный доклад произвел на всех присутствовавших.
Основные положения этого доклада будут оформлены в виде знаменитых «Апрельских тезисов» и опубликованы в «Правде» под заголовком «О задачах пролетариата в данной революции». Но, несмотря на радикальный характер многих своих положений, эти тезисы отнюдь не содержали призыва к немедленной революции. Наоборот, Ленин призвал своих соратников к терпеливой, настойчивой, систематической просветительской работе среди масс.
За несколько часов пребывания на родине Ленин убеждается в том, что т. н. «революционное оборончество» весьма популярно и призывы к немедленному превращению империалистической войны в гражданскую в России не пройдут. Он мгновенно перестраивается и принимает лозунг революционной войны, но обставляет его рядом условий, главнейшим из которых является переход власти в руки пролетариата и беднейшего крестьянства, разрыв с интересами капитала. Фактически этот лозунг никак не противоречит его идее европейской революции, более того, играет на эту идею. Ленин откровенно заявляет, что революция не окончена, что она продолжается — и уже одним этим ставит себя вне «революционной демократии». Он признает, что буржуазная революция в России пошла значительно дальше необходимых (с точки зрения классовых интересов буржуазии) пределов, он констатирует полное отсутствие насилия над массами, максимум легальности («Россия сейчас самая свободная страна в мире из всех воюющих стран»), но рассматривает эту ситуацию не как базовую для утверждения демократических институтов, а как великолепную стартовую площадку для второго этапа революции. Для него эта политическая свобода не представляет особой ценности, он убежден, что это временное явление, обусловленное спецификой исторической ситуации, и никаких восторгов по этому поводу он не испытывает.
Отсюда и его программные лозунги: никакой поддержки Временному правительству, не парламентская республика, а республика «Советов рабочих, батрацких и крестьянских депутатов по всей стране, снизу доверху». Ленин призывает устранить полицию, армию, чиновничество, конфисковать помещичьи земли и передать их в распоряжение Советов батрацких и крестьянских депутатов. Характерно, что никаких Советов батрацких депутатов в ту пору в России не было, но Ленина это мало смущает — он уверен, что это дело ближайшего будущего. Еще один характерный штрих — призыв немедленно слить все банки страны в один общенациональный банк и ввести над ним контроль со стороны Советов. Чтобы быть правильно понятым, Ленин уточняет: «Не «введение» социализма, как наша непосредственная задача, а переход тотчас лишь к контролю со стороны С.Р.Д. за общественным производством и распределением продуктов». При этом Ленин подчеркивает, что речь идет о мирном развитии революции, через завоевание большинства в Советах. Однако тезис о всеобщем вооружении рабочих и превращении их во всенародную милицию говорит о том, что и в этом вопросе никаких иллюзий у Ленина не было, он был уверен, что поступательное развитие революции рано или поздно приведет к гражданской войне.
На последнем месте Ленин поставил тезис об обновлении Интернационала. Это признание того факта, что если перевести русскую революцию в следующую фазу не удастся, европейская революция становится делом далекого будущего. Европейские проблемы в этот момент отодвигаются на задний план. Цель определена — завоевание власти Советами. Под эту цель в последующие недели разрабатывается тактика и ведется соответствующая пропаганда.
На Ленина обрушивается критика не только со стороны представителей «революционной демократии», но и значительной части большевиков. Ленин к этому готов и вступает в полемику. Его убеждают в том, что в столь сложной экономической ситуации без организующей роли буржуазии всему экономическому механизму грозит крах. Ленин парирует: «Этот вывод буржуазный. Чем ближе крах, тем насущнее устранение буржуазии». Строго говоря, никакой продуманной и разработанной экономической программы у Ленина нет. Но есть интуитивное ощущение, что в данной ситуации буржуазная экономика не только малоэффективна, но и обречена. В известной степени это убеждение совпадает с точкой зрения тех экономистов, которые, подобно Громану и Чаянову, настаивают на усилении государственного вмешательства в экономику. Ленин пока еще смутно представляет себе экономическую составляющую «пролетарского государства», но как только он получит власть и выиграет гражданскую войну, будучи игроком и эмпириком, он увидит в идеях этих людей единственно возможный (и приемлемый для него) путь из экономического тупика. На протяжении нескольких лет эти люди шли навстречу друг другу, пока особенности российского исторического процесса не свели их воедино в реализации нэпа.
Ленину внушают, что пролетариат не организован, слаб, несознателен. Ленин соглашается — «верно!», но выводы из этого делает обратные тем, что содержатся в речах его оппонентов: необходимо бороться за этот пролетариат, разрушая его доверие к буржуазии и пропагандируя лозунг «Вся власть Советам!». Главный довод в пользу подобного поведения он приводит в своих знаменитых «Письмах о тактике», заявляя, что революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства уже осуществилась (в известной форме и до известной степени) — это и есть Совет рабочих и солдатских депутатов. Дело не в названии, а в соотношении классов. Ленин убеждает своих сторонников, что старые формулы — сначала диктатура буржуазии, затем диктатура пролетариата и крестьянства — уже устарели. Эти формулы надо сдать в архив, как и некоторых «старых большевиков». В реальности (живой жизни, по выражению Ленина) уже существует «чрезвычайно оригинальное, новое, невиданное, переплетение того и другого»\ Проблема лишь в том, что Совет добровольно отдает власть буржуазии, превращаясь в дискуссионный клуб. Необходимо бороться за влияние в Советах, а для этого необходимо немедленное и решительное отделение пролетарских, коммунистических элементов движения от мелкобуржуазных. А затем сделать почву под ногами мелкой буржуазии такой горячей, что ей при некотором стечении обстоятельств просто придется взять власть. Причем Ленин не исключает, что буржуазия в этом случае поддержит всевластие Чхеидзе, Церетели, Стеклова и пр. по той простой причине, что они за продолжение войны — ибо в данной ситуации для буржуазии это главное.
Создание особой коммунистической партии, считает Ленин, выгодно и в случае быстрой антибуржуазной революции, и в случае, если период мелкобуржуазного засилья в Советах затянется на неопределенное время.
В статье «О двоевластии», опубликованной в «Правде» 9 апреля, Ленин заявляет, что Временное правительство нельзя свергнуть в данный момент, ибо оно держится прямым соглашением с Петроградским Советом, и что его вообще нельзя «свергнуть» (слово взято в кавычки самим Лениным) обычным способом, пока Временное правительство опирается на поддержку Советов. В этой ситуации, «чтобы стать властью, сознательные рабочие должны завоевать большинство на свою сторону: пока нет насилия над массами, нет иного пути к власти».
Но отсутствие насилия не исключает реализации буржуазной диктатуры — путем «обмана, лести, фразы, миллиона обещаний, грошовых подачек, уступок неважного, сохранения важного». Ленин призывает вскрывать связь войны с интересами капитала, а потому желательности в целях скорейшего окончания войны свержения власти капитала. Ленин пропагандирует Советы депутатов как новую форму государства по типу Парижской Коммуны, причем такую форму, которая исключает реставрацию монархии и затрудняет реставрацию буржуазного государства. В этом ее отличие от парламентской республики, и главное ее достоинство Ленин видит в возможности непосредственного участия масс в строительстве демократических форм государственной жизни. Кроме того, он ссылается на Маркса, который называл Парижскую Коммуну «открытой, наконец, политической формой, в которой может произойти экономическое освобождение трудящихся».
В течение апреля Ленин ведет упорную пропаганду своих тезисов среди однопартийцев. К концу апреля он добивается известных успехов. В значительной степени ему помогли в этом события 20–21 апреля 1917 года, когда знаменитая нота министра иностранных дел Временного правительства П.Н. Милюкова от 18 апреля вызвала массовое недовольство пролетарских масс и солдат Петроградского гарнизона. В ноте явственно давалось понять союзникам, что Россия будет воевать до победного конца и вряд ли откажется от участия в дележе добычи. Это противоречило мартовской декларации Временного правительства — «за мир без аннексий и контрибуций». Массы вышли на улицу, состоялись демонстрации как против Милюкова, так и в его поддержку. Характерно, что «чистая публика», демонстрировавшая в поддержку Милюкова, несла транспаранты с лозунгами «Ленина и его друзей — обратно в Германию!» Суханов по этому поводу замечает: «Тут была злоба против проклятого Ленина, которого обыватели припутали к кризису без всяких оснований: Ленин в апрельские дни был тише воды, ниже травы… Он пока еще только наблюдал события и учился у них…» Действительно, по свидетельству того же Суханова, 22 апреля (Суханов ошибочно называет 21 апреля) ЦК большевиков принял резолюцию, в которой было заявлено, «что воспрещение Советом демонстраций они считают «совершенно правильным и подлежащим безусловному выполнению». Но этого мало, резолюция, кроме того, гласила: «Лозунг «Долой Временное правительство» потому не верен сейчас, что без прочного (т. е. сознательного и организованного) большинства народа на стороне революционного пролетариата такой лозунг либо есть фраза, либо сводится к попыткам авантюристического характера…»
Однако это не означает, что Ленин не пытался зондировать массовые настроения на предмет восприятия массами своей программы. 14 апреля в официозе Петроградского Совета газете «Известия» была напечатана (как замечает Суханов, «безо всяких комментариев… и безо всяких к тому оснований») резолюция рабочих питерского завода «Старый Парвиайнен», в которой развивались основные положения ленинских тезисов: смещение Временного правительства, передача земли крестьянам, а фабрик рабочим. Но это было только прощупывание настроений. Показательно, что Ленину во время кризиса 20–21 апреля даже пришлось сдерживать некоторых наиболее активных членов Петербургского комитета большевиков во главе с С.Я. Багдатьевым, призывавших к немедленному свержению Временного правительства.
Кризис 20–21 апреля имел главным своим последствием откровенное и уже ничем не прикрытое блокирование либеральных кругов и «социал-патриотического большинства» Петроградского Совета. Создается новая ситуация, когда (а это признают и Суханов, и Шляпников) стал возможным единый буржуазный фронт, направленный не только против большевиков, но и против всех левых элементов «революционной демократии», стоявших на платформе Циммервальда (т. е. скорейшего заключения мира на справедливых и демократических условиях). Левые теряли влияние на власть и становились уже явной оппозицией внутри Исполкома Петросовета. Социал-патриоты, наоборот, входили во власть, образовывая коалицию с буржуазными партиями. Но тем самым они играли на Ленина, демонстрируя реалистичность его оценок расстановки классовых сил. Именно поэтому «Апрельские тезисы» быстро обретали все новых и новых сторонников.
Отставка А.И. Гучкова и П.Н. Милюкова со своих постов и вхождение представителей партий эсеров, меньшевиков и народных социалистов во Временное правительство (начало мая 1917 года) резко изменили не только расстановку политических сил, но и всю ситуацию в стране. Однако социал-буржуазная коалиция не была способна изменить общий настрой масс, остановить процесс революционизации массового сознания. Манипулировать массами, управлять ими можно было только под левыми лозунгами. Наиболее умные и дальновидные представители русской буржуазии это прекрасно понимали. Подтверждением тому служит интервью, данное в начале мая 1917 года газете «Утро России» А.И. Гучковым: «Я вовсе не боюсь эксцессов политического радикализма, я не боюсь рискованных политических экспериментов, тем более что дальше идти некуда. Я готов даже допустить не вступление нескольких социалистов в состав Временного правительства, а составление однородного кабинета из одних социалистов… Он будет пользоваться доверием, он будет опираться на физическую силу и сможет поэтому принимать твердые решения, делать определенные шаги. Я думаю, что однородный социалистический кабинет подчинит все. Я не сомневаюсь, что те, кто разделяет мировоззрение и идеалы Ленина, еще более возненавидят своих вчерашних товарищей и друзей, так как увидят в них ренегатов, но более благоразумный элемент пойдет за кабинетом». Для Гучкова очевидно и то, что экономическая политика такого кабинета в принципе не может быть эффективной: «Когда война закончится, нынешняя анархия приведет к тому, что промышленность остановится. Ведь совершенно ясно, что в области торговых договоров и таможенных ставок мы при заключении мира не будем свободны и перед нами страшный промышленный кризис, когда хлынет дешевка из Америки, быть может, из той же Германии, дешевка, с которой наша промышленность не будет в состоянии конкурировать. Только тогда наступит расплата за нынешний медовый месяц. Но это дело будущего, хотя уже близкого».
Для Гучкова главным было преодоление кризиса власти и продолжение войны, экономическую составляющую политики Временного правительства и он, и стоявшие за ним буржуазные круги ни в грош не ставили. Но, тем не менее, экономические проблемы не могли не вызывать конфликтные ситуации внутри правящей коалиции, вынужденной заигрывать с массами и, одновременно, нуждающейся в финансовой поддержке со стороны крупной буржуазии.
Буржуазную публику шокировало заявление министра труда первого коалиционного правительства меньшевика Скобелева на заседании Петроградского Совета 13 мая о возможности увеличения обложения предпринимателей до 100 % прибыли. Ленин, выступая на следующий день с лекцией на тему «Война и революция» в актовом зале Морского кадетского корпуса, ехидно заметил по этому поводу, что Скобелев «на словах идет дальше самого крайнего большевика». «Мы гораздо умереннее министра Скобелева», — заявил он, подчеркнув при этом, что большевики выступают лишь за контроль над банками и справедливый подоходный налог. «И только!».
Ленин уже осознал к этому времени, что радикализм в экономических требованиях только мешает завоеванию на свою сторону массы городского населения, явно не доверяющего большевикам. Муниципальные выборы, проходившие в мае, принесли большевикам в Петрограде не более 20 % голосов, им удалось получить большинство лишь на выборах Выборгской районной думы.
16 мая Исполком Петроградского Совета рекомендовал правительству программу борьбы с разрухой, разработанную его экономическим отделом. В программу был включен пункт об установлении высокого обложения имущих классов. За их счет предполагалось покрыть большую часть расходов на войну. Оценивая эту программу с точки зрения революционной целесообразности, Ленин писал в «Правде», что программа великолепна: «… и контроль, и огосударствление трестов, и борьба со спекуляцией, и трудовая повинность, — помилуйте, да чем же это отличается от «ужасного» большевизма? Чего же больше хотели «ужасные» большевики?.. Вот в том-то и гвоздь, вот в том-то и суть, вот этого-то и не хотят упорно понять мещане и филистера всех цветов: программу «ужасного» большевизма приходится признать, ибо иной программы и выхода из действительно грозящего ужасного краха быть не может. Но… но капиталисты признают эту программу для того, чтобы ее не исполнить. А народники и меньшевики «доверяют» капиталистам и учат этому ги- бельному доверию народ. В этом вся суть всего политического положения». Аенин бил в одну точку: буржуазная экономика обречена, государственное вмешательство неизбежно. Но реакция буржуазных кругов на программу 16 мая была весьма резкой.
18 мая в знак протеста подал в отставку министр промышленности и торговли А.И. Коновалов, заявив, что «если хозяева не будут полноправными владельцами своих предприятий, то предприятия не смогут нормально работать и тогда неизбежен экономический тупик». Пост, оставленный Коноваловым, оставался вакантным несколько недель. Найти нового министра никак не удавалось. Саботаж буржуазии принимал все более отчетливые формы. Вместо решения назревших проблем Временное правительство создавало многочисленные комиссии, но, по признанию Суханова, ничего не делалось, кроме бесплодных заседаний и обсуждений.
Одновременно обывательскую массу сознательно натравливали на рабочих, буржуазные газеты писали, что требования рабочих об увеличении зарплаты можно удовлетворить только за счет остального населения. А самих рабочих запугивали угрозой локаутов. Однако такая тактика опять же работала на большевиков, создавая благоприятные условия для пропаганды в рабочих кварталах и на предприятиях.
Между тем, с 24 по 29 апреля в Петрограде прошла Седьмая Всероссийская конференция большевиков, в которой участвовало 133 делегата с решающим голосом и 18 — с совещательным. Они представляли 78 парторганизаций, общая численность которых достигла к концу апреля приблизительно 80 ООО человек. Принятая на этой конференции Декларация свидетельствует о явных изменениях в настроении рядовых большевиков, хотя они еще не во всем и не до конца были готовы следовать за своим вождем. Эта конференция, по сути, стала переломной на нути от старого социал-демократического большевизма, базировавшегося на теории прихода социалистической революции из Европы, к новому, коммунистическому большевизму, по сути отказавшемуся от всякой теории и поставившему во главу угла свой тактики метод «проб и ошибок», метод политического эксперимента, учитывающий специфику исторической ситуации. Ленин в своем докладе очень ясно выразил суть предлагавшейся им тактики: «Наша задача — не принимать участия в этой игре (т. е. в поддержке Временного правительства органами советской демократии. — А.Б.), мы будем продолжать работу разъяснения пролетариату всей несостоятельности этой политики, и каждый шаг действительной жизни покажет, насколько мы правы. Мы сейчас в меньшинстве, массы нам пока не верят. Мы сумеем ждать: они будут переходить на нашу сторону, когда правительство им себя покажет».
Хотя участникам конференции не понравилась идея переименования партии в коммунистическую (это было слишком вызывающе даже в ситуации 1917 года!), курс на захват политической власти был принят. Однако некоторые делегаты попытались апеллировать к здравому смыслу. Среди них особо выделялись Л.Б. Каменев и А.И. Рыков, указывавшие на то, что объективных условий для социалистического переворота нет. Каменев, которому по предложению Ф.Э. Дзержинского дали слово для содоклада, заявил, что, по его мнению, буржуазно-демократическая революция еще не закончилась. «Я думаю, — отметил он, — что мы слишком переоцениваем все то, чго совершилось в России…» Он попытался изобразить парадоксальность ситуации в виде дилеммы: или рвать с блоком «революционной демократии» ради социалистического переворота, или вместе с блоком решать демократические задачи революции. Явно бросается в глаза схематизм восприятия. Каменев был убежден в том, что революционные настроения масс сиюминутны, и надо или пользоваться моментом для восстания, или вместе с другими левыми партиями решать задачи буржуазно-демократической революции. О том, что возможно дальнейшее углубление кризиса, он, скорее всего, не задумывался. Рыков был еще более категоричен в своей критике ленинских тезисов: «Россия самая мелкобуржуазная страна в Европе. Рассчитывать на сочувствие масс социалистической революции невозможно, и потому, поскольку партия будет стоять на точке зрения социалистической революции, постольку она будет превращаться в пропагандистский кружок. Толчок к социальной революции должен быть дан с Запада». П.Г. Смидович в своем выступлении подчеркнул то обстоятельство, что Апрельские тезисы привели к потере влияния большевиков в Советах. В этой ситуации лозунг «Вся власть Советам!» казался Смидовичу весьма сомнительным. Фактически внутри партии большевиков появляется немногочисленная, но влиятельная оппозиция, неофициальным лидером которой стал Лев Каменев. Он еще 8 апреля опубликовал в «Правде» статью, в которой заявил о своем несогласии с ленинскими тезисами. И хотя с первого взгляда кажется, что большевики взяли власть вопреки мнению и желанию этой оппозиции, на самом деле существование этой оппозиции помогло в дальнейшем Ленину разрешить многие проблемы без эксцессов, найти общий язык (пусть на короткое время!) с приверженцами линии Циммервальда в партиях меньшевиков и эсеров, а в конечном итоге — подготовить максимально удобную для захвата власти ситуацию. Это была та фигура в шахматной партии, которая создавала иллюзию возможности иного исхода.
Заявили о себе на конференции и бывшие «божий- цы» в лице Г. Пятакова, пропагандировавшего необходимость для разрешения кризиса в России европейской социалистической революции и выступавшего против лозунга о праве наций на самоопределение, как устаревшей и отжившей в условиях империализма точке зрения. Ка- кой-то части делегатов импонировали подобные взгляды. Однако самым интересным из оппонентов Ленина был Ба- гдатьев, критиковавший Ленина с позиций «старого большевизма»: «Я думаю, что тов. Ленин слишком рано отказался от старой большевистской точки зрения. Мы всегда думали, что национализация земли, банков, железных дорог не выходит за пределы капитализма, не приведет нас к социалистическому строю. Вы говорите, что это подготовляет, расчищает путь для социалистических шагов. Старые большевики полагают, что диктатура пролетариата и крестьянства не отпадает». Речь шла о ленинской схеме 1905 года, предполагавшей длительный период революционно-демократической диктатуры. Ленин ответил на вечернем заседании 24 апреля: «Чтоб толкать крестьянство на революцию, надо отделить пролетариат, выделить пролетарскую партию, ибо крестьянство шовинистично… Временное правительство свергнуть надо, но не сейчас и не обычным путем».
Следует также отметить, что многим делегатам конференции не понравилась и идея Ленина покинуть Цим- мервальдское объединение с тем, чтобы начать работу по созданию Третьего Интернационала. Предложенная Лениным резолюция не прошла, а это говорит о том, что в партии большевиков 1917 года вождь не мог навязать партийным низам свое мнение, что внутрипартийная де- мократия в тот период сохранялась, и обсуждение насущ- ных вопросов было далеко не формальным. Проблемные вопросы решались коллективно, при принятии решений учитывались практически все мнения — на фоне осталь- ных социалистических партий партия большевиков (в тот период) выгодно отличалась и в этом. В то же время именно на этой конференции впервые появление вождя было встречено приветственными возгласами и бурными ап- лодисментами, что впоследствии превратилось в дурную традицию. Был избран временный ЦК, в состав которого вошли В.И. Ленин, Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев, В.П. Милютин, В.П. Ногин, Я.М. Свердлов, И.Т. Смилга, И.В. Сталин, Г.Ф. Федоров.
Между тем, Временное правительство с каждым днем все более и более теряло контроль над ситуаций. С мая возобновились забастовки рабочих, ибо прибавку к зарплате съедала инфляция. Буржуазия несла колоссальные убытки и становилась все более агрессивной по отношению к Временному правительству, саботируя уплату налогов. «Заем свободы», с помощью которого пытались пополнить казну, провалился, что заставило правительство приступить к масштабной денежной эмиссии, а это значительно усиливало инфляцию. В армии росло дезертирство, запасные части отказывались выступать на фронт. Активизировались националистические движения (прежде всего на Украине, в Финляндии и в Закавказье). Некоторые районы, где революционные настроения намного превышали общий фон, объявляли себя независимыми республиками, пытаясь тем самым уйти из-под власти Временного правительства. Такой республикой, например, в середине мая был объявлен Кронштадт. Временному правительству пришлось приложить немалые усилия, чтобы обуздать сепаратизм Кронштадтского Совета.
В первых числах июня произошли выступления матросов в Севастополе, а затем волнения на Черноморском флоте, которые стоили адмиралу Колчаку его поста. Он был отозван в Петроград, и некоторые буржуазные газеты начинают выдвигать его кандидатуру на пост «диктатора всея Руси». В то же время происходит дальнейшая анар- хизация массового сознания, рост антигосударственных и антибуржуазных настроений. Анархисты усиливают свое влияние в тыловых частях и базах военно-морского флота, логически становясь союзниками большевиков и поддерживая любые действия, направленные против Временного правительства.
3 июня в Петрограде начинает работу Первый Всероссийский съезд Советов. На съезде большевики оказываются в меньшинстве: из 1090 делегатов (822 с решающим, 268 — с совещательным голосом) большевиков всего 105. Их поддерживает не более 40 депутатов от фракции «объединенных интернационалистов». В то же время эсеры имели 285 мандатов, меньшевики — 248, их преимущество было явным. Однако значительная часть этих эсеров и меньшевиков была «мартовского призыва», т. е. это были люди, имеющие о социалистической теории весьма смутное представление. Чтобы прозондировать настроения масс, большевики планировали провести массовую демонстрацию 10 июня, но решением съезда Советов эта демонстрация была запрещена. Большевиков обвинили в попытке захвата власти. Н.Н. Суханов в своих записках уверяет, что такие планы действительно были, но в реальности это были не планы, а настроения отдельных наиболее радикально настроенных большевиков. В ночь с 9 на 10 июня на заседании Ц.К. большевиков (присутствовало 5 из 9 членов Ц.К.) В.П. Ногин, ПЕ. Зиновьев, Л.Б. Каменев проголосовали за отмену демонстрации, а Ленин и Свердлов воздержались. За пять дней до этого, 4 июня, Ленин решился на публичное выступление в стенах Таврического дворца, выйдя, как заметил Суханов, на солнечный свет из своих «подземелий». Суханов вспоминал: «В непривычной обстановке, лицом к лицу со своими лютыми врагами, окруженный враждебной толпой, смотревшей на него как на дикого зверя, Ленин, видимо, чувствовал себя неважно и говорил не особенно удачно… «Гражданин министр почт и телеграфов (имелся в виду Церетели. — А. Б.), — сказал Ленин, — заявил, что в России нет политической партии, которая согласилась бы взять целиком власть на себя. Я отвечаю: «Есть»… Ни одна партия отказаться от этого не может, все партии борются и должны бороться за власть, и наша партия от этого не отказывается. Каждую минуту она готова взять власть целиком». Затем, уже выступая с трибуны съезда, Ленин заявил: «Наш первый шаг, который бы мы осуществили, если бы у нас была власть: арестовать крупнейших капиталистов (Суханов уверяет, что из уст Ленина прозвучала более конкретная фраза — «арестовать 200–300 капиталистов»), подорвать все нити их интриг. Без этого все фразы о мире без аннексий и контрибуций — пустейшие слова». Ответом на это выступление Ленина стала бурная реакция Керенского: «Что же мы, социалисты или держиморды?» Однако фактически Ленин вел речь лишь о временном аресте представителей буржуазии для того, чтобы расследовать их финансово- экономическую деятельность с точки зрения возможности ухода от налогов и других злоупотреблений.
Характер выступления Ленина говорит о том, что это, скорее всего, было зондирование настроений делегатов съезда. Но руководство эсеров и меньшевиков было всерьез обеспокоено агрессивностью тона Ленина. Большевиков подозревают в подготовке переворота, поэтому лидеры эсеро-меньшевистского блока пытаются перейти в наступление первыми. Вначале была предпринята попытка отыграться на питерских анархистах, захвативших дачу Дурново на Выборгской стороне и превративших ее в штаб-квартиру своих и других революционных организаций. Затем, с подачи Ф.И. Дана, большевикам предложили очистить особняк Кшесинской. Но внутри блока возникают разногласия, некоторые старые меньшевики не хотят идти на обострение отношений с большевиками. Они не верят, что Ленин и его партия пойдут против воли съезда и избранного на съезде Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета. Предложения Ф.И.Дана съезд проваливает, отказываясь санкционировать репрессии против большевиков.
Эсеро-меньшевистское большинство съезда готовит манифестации в свою поддержку на улицах Петрограда, приурочивая их к началу наступления на Юго-Западном фронте. Цель очевидна — отвлечь внимание масс от социальных проблем и своих просчетов во внутренней политике, преломить политическую ситуацию в стране в свою пользу. 18 июня, в день начала наступления, в Петрограде происходят демонстрации, но подавляющее большинство выходит на улицы под большевистскими лозунгами — «Вся власть Советам!» и «Долой десять министров-капи- талистов!»
Однако через несколько дней приходят сведения о первых успехах на фронте, и антиправительственные настроения масс быстро угасают. Маятник качнулся в другую сторону, и очень скоро большевики это почувствовали. Воспользовавшись в качестве предлога нападением анархистов на правительственную тюрьму с целью освобождения своего товарища, 19 июня правительственные войска штурмуют дачу Дурново (при этом погиб один анархист), но никаких признаков подготовки вооруженного выступления (о чем официально заявляли власти) в штаб-квартире питерских анархистов не обнаружено. Временное правительство с санкции только что избранного на съезде ЦИК готовит отправку на фронт большевистски настроенных частей питерского гарнизона, в первую очередь — 1-го пулеметного полка.
В течение апреля — мая 1917 года одна за другой возникают проправительственные офицерско-солдатские организации: «Военная лига», «Союз георгиевских кавалеров», «Союз инвалидов», «Союз офицеров армии и флота» и некоторые другие. 22 мая создан «Республиканский центр», взявший на себя функции координации всех воинских организаций. Его антибольшевистская направленность очевидна, хотя официально в качестве целей были заявлены «поддержка сильной власти в стране и водворение порядка, восстановление дисциплины в армии, доведение войны до победного конца». Именно на эти организации, судя по всему, делалась ставка в будущей борьбе с большевиками. Временное правительство и правое большинство ЦИК намеревались упредить выступление большевиков и ликвидировать их как политическую силу. Но для этого нужен был повод.
Уже через неделю наступление Юго-Западного фронта было остановлено противником, а всего за две недели боев фронт потерял 14 % своего личного состава (1222 офицера и 37 500 солдат). На улицах Петрограда вновь появляются демонстрации с антиправительственными лозунгами, в которых активно участвуют солдаты питерского гарнизона. Всего за несколько дней маятник качнулся обратно, и вновь Временное правительство почувствовало, насколько нестабильна ситуация в стране и столице.
Одновременно обострилась проблема национального сепаратизма. С национальных окраин раздаются требования полной автономии, под которой подразумевается политическая независимость. Еще 10 июня появившаяся в марте украинская Центральная Рада объявила себя органом власти, а Украину автономией. В том же направлении действовал финский Сейм. Универсал о признании широкой автономии Украины стал камнем преткновения для первого коалиционного правительства. Министры-кадеты отказались его одобрить и подали в отставку. В Киев отправилась представительная делегация во главе с Керенским. 3 июля Рада отказалась от своих притязаний — до созыва Учредительного собрания. В этой весьма непростой для Временного правительства ситуации начинаются знаменитые «июльские события», природа которых до сих пор представляет собой «темное пятно».
И сегодня нет точного ответа — кто и зачем организовал июльские демонстрации. Известно, что особую активность проявили 3 июля солдатские комитеты 1-го пулеметного полка, в котором имели значительное влияние не только большевики, но и анархисты. С утра 3 июля на заводах и фабриках Петрограда появились неведомые никому представители неких «революционных организаций», которые именем Петроградского Совета звали на демонстрацию, ссылаясь на то, что «остальные фабрики и заводы уже их поддержали». Депутация солдат 1-го пулеметного полка явилась в Кронштадт и также призвала моряков на улицы Петрограда. Есть все основания полагать, что за этим стояли анархисты. Однозначно можно заявить, что большевики не планировали в этот период никаких массовых акций, но поскольку демонстрации уже начались, после некоторых колебаний решили их поддержать 4 июня. В то же время зная, что среди анархистов было немало уголовных элементов, готовых за деньги на все, что угодно, а также учитывая, что в этой среде хватало и полицейских осведомителей (еще с царских времен), известных и новой милиции, можно поставить вопрос и так: а не было ли все это срежиссировано из-за кулис, не использовали ли анархистов некие силы, чтобы с помощью кровавой провокации окончательно дискредитировать большевиков и ликвидировать их? Уж слишком быстрой и жесткой оказалась реакция властей, весьма последовательными и активными действия по дискредитации большевиков. Известно (об этом пишет Суханов), что уже утром 3 июля некоторые верные правительству части петроградского гарнизона (например, 1-й и 4-й Донские казачьи полки) получили предписание из штаба округа быть в полной боевой готовности на случай непредвиденных обстоятельств.
По версии, изложенной Сталиным на Шестом съезде РСДРП(б), июльские события стали полной неожиданностью для большевиков. В это время в Петрограде проходила вторая общегородская партийная конференция, на которую 3 июля в 3 часа дня явились два делегата от 1-го пулеметного полка и попросили поддержать их выступление. В 5 часов вечера конференция постановила — не выступать. Сталин официально обратился в Бюро ЦИК с требованием принять меры к тому, чтобы выступление не состоялось, и потребовал, чтобы это предложение было запротоколировано. Однако уже поздно вечером стало ясно, что демонстрации все равно состоятся, и уже после этого ЦК и ПК большевиков принимают решение провести 4 июля мирную демонстрацию.
Демонстрация состоялась и перешла в вооруженное столкновение антиправительственных и проправительственных сил. Однако никакого конкретного плана действий, кроме лозунга «Долой Временное правительство!», у тех, кто вышел на демонстрацию, не было. Действия демонстрантов были весьма эмоциональны, непоследовательны, даже хаотичны. Руководство ВЦИК заявило о недопустимости давления улицы на органы революционной власти. Моментально начинаются репрессии против большевиков. В ночь с 4 на 5 июля редакция газеты «Правда» была разгромлена юнкерами и активистами «Военной лиги» и «Союза инвалидов». В газете «Живое слово» появляются публикации о том, что Ленин — немецкий шпион, а партия большевиков субсидируется германским Генеральным штабом. Затем те части Петроградского гарнизона, которые принимали активное участие в демонстрациях
3 и 4 июля разоружаются и расформировываются. Ленин, отсутствовавший в это время в Петрограде (он находился с 29 июня по 3 июля в Финляндии на даче Бонч-Бруеви- ча), прибыл в Петроград рано утром 4 июля, а уже 5 июля утром был вынужден перейти на нелегальное положение из-за угрозы ареста. Он скрывается в Финляндии. 7 июля Временное правительство издает постановление об аресте Ленина. Известно, что Ленин был готов явиться на суд, но этот вопрос решался коллегиально руководством РСДРП(б), и в конечном итоге было принято решение, что Ленин не должен являться на суд из-за угрозы внесудебной физической расправы. Если верить мемуарным свидетельствам, такая угроза действительно существовала.
10 июля Ленин пишет тезисы «Политическое положение», в которых пытается проанализировать сложившуюся ситуацию. Ленин считал, что власть в стране перешла к силам контрреволюции, объединившим партию кадетов, командные верхи армии и буржуазию для подготовки разгона Советов. Вожди эсеров и меньшевиков предали революцию и, узаконив разоружение революционных полков, лишили себя всякой реальной власти. Они ничего не смогут противопоставить силам контрреволюции в случае разгона Советов, а потому России грозит военная диктатура. Отсюда Ленин делал вывод: «Всякие надежды на мирное развитие русской революции исчезли окончательно. Объективное положение: либо победа военной диктатуры до конца, либо победа вооруженного восстания рабочих, возможная лишь при совпадении его с глубоким массовым подъемом против правительства и против буржуазии на почве экономической разрухи и затягивания войны». Действительно, Временное правительство, почувствовав недовольство нарастающей анархией со стороны значительной части городского населения, решило начать процесс сворачивания «советской демократии». События 3–4 июля показали слабость организации левых, их перестали бояться. И самое главное: у тех, кто вышел на улицы, не было никакой конкретной политической цели, что просто бросается в глаза при детальном изучении этих событий. Обвинения большевиков в попытке захватить власть еще в июле противоречат фактам. Июльский кризис заканчивается крахом системы «двоевластия», к власти приходит Керенский (занявший пост министра-председателя) и стоящие за ним умеренные социалисты из числа оборонцев. Временное правительство откровенно апеллирует к буржуазии, показывая свою готовность выполнять именно ее волю, а не волю революционной толпы. Это явственно было видно по выступлениям членов правительства и ЦИК на Московском государственном совещании в середине августа 1917 года. Однако крупная буржуазия, уже явно разочаровавшаяся во Временном правительстве, предпочла поставить на генерала Корнилова.
Но не учла одного: в ситуации 1917 года даже популярный генерал, опирающийся на поддержку офицерского корпуса и щедро финансировавшийся буржуазными кругами, должен был быть еще и политиком. Корнилов им не был. Правительству в какой-то степени удалось стабилизировать ситуацию в столице, но в целом по стране власть продолжала находиться в руках Советов и органов местного самоуправления. Попытка военного переворота (казавшаяся многим попыткой реставрации монархии) противоречила логике развития событий и могла привести лишь к радикализации революционных настроений, что и произошло. Корниловское выступление изначально было обречено. Но именно корниловский мятеж расчистил большевикам путь к власти.
Между тем большевики в полулегальных условиях быстро подготовили и провели свой Шестой съезд. Он проходил в Петрограде и его окрестностях с 26 июля (8 августа) по 3 (16) августа. На съезде присутствовало 157 делегатов с решающим и 110— с совещательным голосом, представлявших 162 партийные организации. Однако общее количество членов партии было, скорее всего, неизвестно и самим руководителям, потому что на съезде звучали разные цифры — от 200 до 240 тысяч. Можно предположить, что по факту их на тот момент было еще меньше, ибо антибольшевистская кампания была в самом разгаре, и многие из тех, кто вступил в нее в марте-апреле, к этому времени ее уже покинули. Во всяком случае, мандатная комиссия подтвердила наличие 176 750 членов партии, и эта цифра кажется более реальной. Средний возраст участников съезда составил 29 лет, при минимальном возрасте в 18, и максимальном в 47 лет. 94 человека имели высшее и среднее образование, что составляло примерно треть от общего числа делегатов. Преобладали рабочие и профессиональные революционеры из числа интеллигентов. Бросалось в глаза отсутствие студентов и лиц интеллектуального труда. Володарский в своем выступлении был вынужден признать: «Наша партия страдает от отсутствия интеллигентных работников: студенчество от нас ушло и больше к нам не вернется. Остался единственный выход — подготовлять работников из рабочих». Было заявлено, что партия имеет 41 печатный орган с общим ежедневным тиражом в 235 000 экз., не считая «Правды», которая в этот период издавалась под другим названием.
Съезд признал и утвердил ленинское положение о том, что мирное развитие революции закончилось, и власть в стране перешла в руки буржуазии. Советы более не являются частью механизма власти, они превратились в простые клубы. Поэтому лозунг «Вся власть Советам!» был временно снят. По этому вопросу на съезде возникла дискуссия, так как часть делегатов (прежде всего Ногин, Сми- дович, Володарский и Ярославский) считала возможным продолжать мирную борьбу за влияние в Советах, а любое обострение обстановки находила выгодным лишь контрреволюции. Съезд, однако, принял лозунг вооруженного восстания и завоевания власти пролетариатом при опоре на беднейшее крестьянство, но никаких сроков, как и плана конкретных мероприятий по подготовке восстания заявлено не было. Была обсуждена и утверждена экономическая программа партии, заключавшаяся в национализации банков и крупной промышленности, конфискации помещичьих земель, установлении рабочего контроля над производством и потреблением. По сути, это была программа внедрения основ государственного капитализма, но лишь с той разницей, что власть предполагалось передать вооруженному народу.
Как раз в это время Ленин работает над своим основным трудом 1917 года — «Государство и революция», который многие исследователи называют самым утопическим произведением Ленина из всего, что было им написано. Действительно, отдельные постулаты этой книги поражают крайней степенью упрощения вопросов государственного управления. Государство после революции, по Ленину, — это вооруженные рабочие, а все остальные граждане превращаются в служащих по найму у этого «государства». Политическая структура такого государства совершенно не определена. С экономической точки зрения такое государство должно представлять собой «один всенародный, государственный «синдикат». Но вопросы руководства таким синдикатом остаются за скобками, главное для Ленина — равенство участников производственного процесса по отношению к владению средствами производства: «Все дело в том, чтобы они работали поровну, правильно соблюдая меру работы, и получали поровну. Учет этого, контроль за этим упрощен капитализмом до чрезвычайности, до необыкновенно простых, всякому грамотному человеку доступных операций наблюдения и записи, знания четырех действий арифметики и выдачи соответственных расписок». Ленин призывает организовать такой контроль над капиталистами и «за господами интеллигентиками», который будет действительно универсальным, всеобщим и всенародным, т. е. таким, от которого нельзя будет уклониться никому. Но, таким образом, организующая сущность государства подменяется одной гипертрофированной функцией контроля. То, о. чем пишет Ленин, перестает быть политическим государством, и сам Ленин это признает: «Все общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы. Но эта «фабричная» дисциплина, которую победивший капиталистов, свергнувший эксплуататоров пролетариат распространит на все общество, никоим образом не является ни идеалом нашим, ни нашей конечной целью, а только ступенькой, необходимой для радикальной чистки общества от гнусности и мерзостей капиталистической эксплуатации и для дальнейшего движения вперед».
Т.е. можно предположить, что Ленин мыслил себе этот период «государства-синдиката» как весьма непродолжительный по времени, предполагая использовать организационный потенциал буржуазии под контролем «вооруженных рабочих». Но стоит заметить: в дальнейшем гипотетический контроль со стороны рабочих был заменен в реальности контролем со стороны партии, а сама схема превратилась в реально действующую модель. Как отмечалось выше, для Ленина были весьма характерны такие «подстановки», когда «идеальные» элементы, присутствующие в теории или мышлении, на практике заменялись теми, которые были единственно возможны в конкретной реальной ситуации.
Экстрактом ленинской работы «Государство и революция» является его брошюра «Удержат ли большевики государственную власть?», сочинение по форме полемическое, а по сути — программное. Оно было написано в
конце сентября, т. е. уже после корниловского мятежа и победы большевиков на перевыборах Петроградского и Московского Советов. Главные мысли Ленина заключаются в следующем: пролетариат должен уничтожить старый государственный аппарат и поставить на его местно новый — Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, которые, по мнению Ленина, совмещают «выгоды парламентаризма с выгодами непосредственной и прямой демократии»; в этой ситуации рабочий контроль (над производством и распределением) становится инструментом формирования совершенно иных социально-экономических отношений. Далее, по Ленину, необходимо провести национализацию банков и объединение их в единый государственный банк, который станет мощным инструментом такого контроля со стороны рабочего государства. Банковские, торговые и др. служащие превращаются в государственных, т. е. подчиненных контролю Советов депутатов. Следующей ступенью, по мысли Ленина, станет «принудительное синдицирование», т. е. объединение разного рода промышленников в союзы, по примеру Германии. Об этом Ленин подробно говорит в другой своей брошюре — «Грозящая катастрофа и как с ней бороться». Такая мера значительно облегчает возможность контроля над предпринимателями со стороны государства. Кстати, в этой работе можно в очередной раз обнаружить противоречивость суждений Ленина: с одной стороны, он заявляет, что буржуазное государство не в состоянии контролировать буржуазию, т. к. бюрократия тысячами нитей сама связана и переплетена с буржуазией, а с другой, он же утверждает, что внедрение чекового обращения есть эффективная форма такого контроля со стороны именно буржуазного государства. Такая противоречивость объяснима только в одном случае: реальное ленинское видение исторической ситуации было гораздо более широким и многовариантным, чем его взгляды, представленные в текстах этого периода. Очень многие положения ленинских работ имеют чисто пропагандистскую направленность, ему просто необходимо обосновать свою логику, логику собственной тактики, ориентированной на захват власти. Ленин убеждал своих соратников в исторической обусловленности этой тактики исходя из конкретной расстановки сил. Но это не значит, что он был фанатиком «немедленного социализма». Ленинские тексты 1917 года не имеют никакого теоретического значения — это публицистика, за которой скрываются поиски наиболее оптимальных вариантов захвата и удержания власти, плюс попытка доказать, что все это делается по Марксу. Сумеют ли рабочие осуществить тот контроль, о котором говорит Ленин, или не сумеют, для него не столь важно, — главное для него, — удержать власть до победы всемирной социалистической революции. Об этом Ленин прямо заявил в заключительной части работы «Удержат ли большевики государственную власть?» и в работе «К пересмотру партийной программы». Многим историкам кажется очевидным убеждение Ленина в том, что кризис, вызванный мировой войной, неизбежно вызовет революции в Европе. Однако в работе «К пересмотру партийной программы», написанной 6–8 октября, есть существенная оговорка: «Мы не знаем, как скоро после нашей победы придет революция на Западе. Мы не знаем, не будет ли еще временных периодов реакции и победы контрреволюции после нашей победы, — невозможного в этом ничего нет, — и потому мы построим, когда победим, «тройную линию окопов» против такой возможности». Ленин заявляет, что первый шаг к социализму есть «государственно-капиталистическая монополия, обращенная на пользу всего на- рода и постольку переставшая быть капиталистической монополией». Ленин впоследствии дал не одно определение социализма, но, скорее всего, именно это определение наиболее точно отражало генезис его взглядов на социально-экономическую природу социализма. Для Ленина было самоочевидным, что выход из кризиса возможен только при максимальной степени вмешательства государства в экономику, т. е. сама историческая ситуация давала шанс апробировать государственный капитализм в качестве первого шага к социализму. Весь вопрос был в том — в чьих руках будет власть. И держаться за власть в случае победы, по его мнению, надо было до конца.
До корниловского мятежа, т. е. в течение июля и до конца августа, Ленин пытается просчитать последствия июльского поражения и найти оптимальную линию поведения для большевиков в новых условиях. Его мысли обращаются к Москве. Не имея точной информации, а располагая лишь сведениями, почерпнутыми из газет, Ленин убеждает самого себя, что именно Москва, как крупный пролетарский центр, может стать центром возрождения революционного движения. Еще более укрепляет его в этой мысли общегородская стачка московских рабочих в дни Московского государственного совещания. Ленин не исключает возможности образования в Москве рабочего правительства, противостоящего Временному правительству, и созыв Учредительного собрания по почину большевиков. Эта идея будет присутствовать в его размышлениях до середины октября, когда, после беседы с посланцем МК РСДРП (б) И.А. Пятницким, он убедится в неадекватности своих суждений, узнав, что настроения многих членов МК ничем не отличаются от каменевских.
В дни корниловского выступления Ленин быстро осознает, что это выступление можно использовать в своих интересах, а борьбу против Корнилова трансформировать в гражданскую войну, увлекая массы своими лозунгами и заставив их диктовать свои условия Керенскому. В письме ЦК РСДРП (б) от 30 августа (12 сентября) Ленин призывает: «Увлекать их дальше, поощрять их избивать генералов и офицеров, высказывавшихся за Корнилова, настаивать, чтобы они требовали тотчас передачи земли крестьянам, наводить их на мысль о необходимости ареста Родзянки и Милюкова, разгона Государственной думы, закрытия «Речи» и др. буржуазных газет, следствия над ними».
Быстрый и легкий разгром корниловского мятежа и оформившийся в эти дни на почве общей угрозы союз большевиков с эсеро-меньшевистским блоком направляет ход ленинских мыслей в иное русло. Ленин предлагает эсерам и меньшевикам вариант компромиссного решения проблемы власти. Компромисс должен был заключаться в устранении правительства Керенского и образовании нового правительства из представителей социалистических партий без большевиков. Это правительство, ответственное перед ЦИК, должно было, по мысли Ленина, подготовить в кратчайшие сроки созыв Учредительного собрания. Большевики же, не входя в правительство, получали бы возможность широкой пропаганды своих лозунгов и открытой деятельности в местных Советах. Логика Ленина очевидна — возможность свободной массовой агитации и наметившийся рост антибуржуазных настроений в обществе на фоне общенационального кризиса дадут большевикам в конечном итоге большинство на Втором съезде Советов, и тогда можно будет мирно передать власть Советам. Сдача ладьи обеспечивает взятие ферзя. Ленинская статья «О компромиссах» была написана 1 сентября, но уже 3 сентября, ознакомившись с газетами, Ленин делает приписку о том, что предложение компромисса запоздало. Тем не менее, статья была опубликована 6 сентября в газете «Рабочий путь». Причем содержание этой статьи, в которой Ленин предложил вариант мирного развития революции и вновь выдвинул лозунг «Вся власть Советам!», показалось руководству РСДРП (б) наиболее приемлемым с точки зрения логики развития событий. Сам же Ленин уже к 12 сентября, ознакомившись с содержанием эсеровских и меньшевистских газет, пришел к выводу, что его предложение компромисса отвергнуто. Именно с этого момента начинается хотя и временное, но радикальное расхождение Ленина с большинством членов ЦК в оценке политической ситуации, продлившееся около четырех недель.
Как раз в эти дни меняется соотношение сил в Петроградском и Московском Советах. После того, как в ночь на 1 сентября Петроградский Совет принимает большевистскую резолюцию «О власти», 9 сентября, потерпев поражение при голосовании вопроса о доверии, подает в отставку старый президиум Петроградского Совета во главе с Чхеидзе. 25 сентября тайным голосованием на пропорциональных основах был переизбран Исполнительный Комитет Петросовета. Из 44 избранных членов две трети были большевиками. Президиум Петроградского Совета также был переизбран: в него вошли 4 большевика, 2 эсера и 1 меньшевик. Председателем Петроградского Совета был избран Троцкий. Перевыборы Московского Совета также принесли победу большевикам. Председателем Совета был избран Ногин. Когда первые сведения о большевизации столичных Советов доходят до Ленина, он в очередной раз пересматривает тактическую линию и начинает агитацию за немедленное восстание. В середине сентября он пишет два письма в ЦК РСДРП (б), известные под заглавиями «Большевики должны взять власть» и «Марксизм и восстание». Ленин прямо и недвусмысленно заявляет: «Получив большинство в обоих столичных Советах рабочих и солдатских депутатов, большевики могут и должны взять власть в свои руки»1. В противоположность тому, что было заявлено в «Апрельских тезисах», Ленин уже не призывает ждать стихийного подъема масс, а просто предлагает организовать восстание, опираясь на поддержку столичных Советов. При этом он ссылается на большинство в столичных Советах и революционный подъем в провинции, где, по существу, властвуют местные Совдепы. Как весомые аргументы в пользу немедленного восстания Ленин рассматривает колебания в стане эсеро-меньшевиков, разрыв их коалиции с кадетами, усиление левого интернационалистского крыла и в той, и в другой партии. Он отказывается признавать Демократическое совещание, собираемое в эти дни по инициативе лидеров «революционной демократии», в качестве парламента, заявляя, что это совещание меньшинства народа. Решение же вопроса о власти должно принадлежать большинству — рабочим кварталам Петрограда и Москвы. Есть еще один аргумент, но весьма искусственный — Ленин убеждает своих единомышленников в том, что Керенский готовит сдачу Питера немцам. Единственный факт, который может служить доказательством этой версии — Временное правительство начинает подготовку переезда в Москву. Но дальше намерений дело, как известно, не пошло.
Судя по содержанию работы «Марксизм и восстание», Ленин допускал возможность восстания уже в ближайшие дни, ибо в конце статьи он говорит об окружении Александринки, т. е. Александринского театра в Петрограде, где с 14 по 22 сентября 1917 года проходило Демократическое совещание. Не случайно в эти же дни он пишет работу «Русская революция и гражданская война», в которой настаивает на немедленной передаче власти Советам, как единственном средстве избежать гражданской войны. В письме председателю Областного комитета армии, флота и рабочих Финляндии И.Т. Смилге (27 сентября) Ленин предлагает новый вариант — «власть должна немедленно перейти в руки Петроградского Совета, который передаст ее съезду Советов»1. Речь шла о передаче власти под давлением армейских и флотских организаций. Лидер большевиков все более и более напоминает шахматиста, пытающегося найти оптимальный ход для эффектного окончания партии.
Но одни и те же факты служили основанием для совершенно разной оценки ситуации Лениным и большинством членов ЦК. Если Ленин увидел в большевизации Советов великолепный шанс провести захват власти под маркой Советов, то ЦК большевиков на своем заседании 15 сентября воспринял ленинское предложение разогнать Демократическое совещание как неоправданную авантюру. Большевизация Советов была воспринята многими членами ЦК как весомый аргумент как раз в пользу мирного развития революции, ибо в лице Петроградского и Московского Советов появлялся, по их мнению, великолепный рычаг для давления на ЦИК и Временное правительство. В конечном итоге, появлялась возможность добиться созыва Второго съезда Советов и передачи власти на этом съезде Советам или объединенному социалистическому правительству с участием большевиков. Доводом в пользу умеренной тактики служила угроза спровоцировать вооруженное выступление объединенной контрреволюции и тем самым развязать гражданскую войну в невыгодных для себя условиях. Поэтому участники совещания 15 сентября, по воспоминаниям Н.И. Бухарина, решаются на небывалый шаг — сжигают все копии ленинских писем, привезенные в Петроград И.Т. Смилгой, а оригиналы надежно прячут от греха подальше.
Однако умеренное большинство ЦК не приняло во внимание тот факт, что Керенский и его окружение ни в коей мере не собирались делить власть с большевиками, а социально-экономический кризис принял общенациональный характер и вплотную подвел к краху российской государственности. Выходом из этой ситуации могла быть только диктатура — либо контрреволюционная, либо революционная. Именно констатации этих очевидных фактов была посвящена ленинская статья «Кризис назрел». В конце статьи, направляемой со связным в Петроград, Ленин сделал приписку, что он подает в отставку с поста члена ЦК и оставляет за собой право агитации за восстание «в низах партии и на съезде партии». (Большевики предполагали созвать очередной партийный съезд
17 октября.) Не стесняясь в выражениях, Ленин заявляет, что течение против восстания, имеющееся в верхах партии, необходимо побороть. Он также считает абсолютно неверным призыв Троцкого ждать созыва Второго Съезда Советов, т. к. «это значит пропустить недели, а недели и даже дни решают теперь все». Назначать восстание на определенный день, по мнению Ленина, — глупость, ибо в этом случае власть просто не дадут взять.
Однако поведение эсеров и меньшевиков на Демократическом совещании, равно как и яро антибольшевистская позиция Керенского заставляют многих членов ЦК большевиков довольно быстро изменить свои взгляды на характер политического процесса. Третьего октября ЦК постановил тайно вызвать Ленина в Петроград. Пятого октября ЦК принял решение выйти из Предпарламента (Временного Совета республики) сразу же после его открытия 7 октября — как только будет оглашена большевистская декларация. Это решение было принято абсолютным большинством голосов, против проголосовал только Каменев. В свою очередь, он заявляет о своей отставке с постов руководителя большевистской фракции в ЦИК и Петроградском Совете. Эта отставка, как и отставка Ленина неделей раньше, не была принята членами ЦК. 7 октября газета «Рабочий путь» начала публиковать ленинскую статью «Кризис назрел». В эти же дни Петроградский Совет блокирует решение правительства о выводе на фронт частей Петроградского гарнизона. После этого на сторону большевиков переходят даже те полки (например, Преображенский и Волынский), которые в дни кризиса 3–5 июля были на стороне Временного правительства. Мельгунов в своей работе «Как большевики захватили власть» подает это событие как ключевое на пути большевиков к власти, хотя с этим можно поспорить.
К этому времени Временное правительство было полностью дискредитировано и в глазах революционно настроенных масс, и в глазах буржуазии. Разочаровался в этом правительстве и городской обыватель. Ни одна из проблем, стоявших перед Временным правительством, так и не была решена. На фоне разрастающегося финансово- экономического кризиса, резкого роста инфляции, самовольных захватов помещичьих земель в провинции, нарастающего недовольства продолжением войны в самой армии, постоянные отсрочки созыва Учредительного собрания, попытки создать квазипарламентские политические институты, вроде Временного совета республики, начинают раздражать и многих из тех, кто до этого поддерживал «революционную демократию». Н.Н. Суханов писал: «Корниловщина вызвала не только ускоренную большевизацию Советов и рабоче-крестьянских масс. Она резко отразилась и на текущей политике советских противников Ленина. Меньшевики и эсеры, господствующие в ЦИК, были по-прежнему далеки от большевизма, но и они сдвинулись со своих мест и откатились налево». В этих партиях возникла реальная оппозиция партийным верхам, «течения» превратились во фракции. Левые эсеры и левые меньшевики не просто критикуют Временное правительство, они уже предлагают свою альтернативу — «однородное социалистическое правительство». Эта идея пользуется популярностью и у умеренных большевиков, которые выступают за передачу власти Советам, но в рамках советской демократии. Зиновьев в газете «Рабочий путь» пытался даже набросать наскоро экономическую программу такого правительства: «Отказ в уплате долгов, сделанных в связи с войной, будет одним из первых шагов правительства, порвавшего с буржуазией. Частичная экспроприация крупнейших богачей в пользу государства будет вторым шагом…».
В эти же сентябрьские дни ЦИК под давлением всех левых элементов «революционной демократии» был вынужден легализовать отряды Красной гвардии. Еще в дни корниловского путча в Красную гвардию Петрограда записалось около 25 ООО рабочих. Часть их ушла после подавления мятежа, но сама структура сохранилась и с середины сентября стала пополняться новыми кадрами. 25 сентября в Кронштадте открылся 2-й съезд депутатов Бал- тфлота. Был избран Центральный комитет Балтийского флота (Центробалт), в который вошли большевики, эсеры и анархо-коммунисты. Председателем Центробалта был избран большевик П.Е. Дыбенко. Резолюция, принятая на этом съезде, гласила, что Балтийский флот больше не подчиняется Временному правительству. Отказывались подчиняться Временному правительству и многие местные Советы. Логика развития событий работала на большевиков.
7 октября Троцкий огласил на заседании Предпарламента декларацию, в которой сравнил этот квазипредставительный орган с Булыгинской думой. Он обвинил буржуазию и Временное правительство в намерении сорвать созыв Учредительного собрания. После этого фракция большевиков покинула Мариинский дворец.
10 октября в Петроград нелегально вернулся Ленин. Поздно вечером в тот же день состоялось заседание ЦК большевиков, на котором Ленин выступил с двухчасовым докладом, убеждая членов ЦК в необходимости скорейшего проведения восстания и взятия власти в свои руки. ЦК принимает решение о проведении восстания. Против выступили только Л.Б. Каменев и Г.Е. Зиновьев. Однако, давая принципиальное согласие на проведение восстания в ближайшем будущем, большинство членов ЦК уходит от конкретных дат и детализации самого плана восстания. Ленин продолжает ощущать противодействие со стороны некоторых членов ЦК, и со стороны руководителей Военной организации (т. н. «Военки»). Они лучше других знают о том, что техническая подготовка восстания крайне слаба, настроение рабочих масс колеблется, а потому боятся повторения июльских событий в еще более жестком варианте.
Эти настроения части верхушки большевиков отчетливо проявились в ходе съезда Советов Северной области, проходившего в Петрограде с 11 по 13 октября. На съезде доминировали представители большевиков и левых эсеров. Ленин и поддерживающие его большевики рассчитывали, что этот съезд станет начальной фазой операции по свержению Временного правительства. Но ошиблись. Большинство делегатов идею немедленного восстания не поддержали. Аргументированные возражения привели члены Бюро Военной организации ЦК большевиков Невский и Подвойский: восстание не готово технически. Возражения против немедленного восстания прозвучали и на Петроградской общегородской партийной конференции 10 октября. И эти возражения были вполне резонными. Настроения в обществе быстро менялись, время работало на большевиков. Именно внутрипартийная демократия, постоянные дискуссии и живые обсуждения реальной ситуации (которая также все время менялась) позволили большевикам выбрать наиболее оптимальное время для проведения восстания, когда Временное правительство оказалось почти в полной изоляции. Это не было навязанное Лениным решение, как представляют октябрь 1917 года некоторые историки, это была коллективная воля большинства партии. В этом один из секретов успеха восстания.
11 октября военный отдел Петроградского Совета принял положение об организации Революционного штаба обороны города (подразумевая как внешнюю, так и внутреннюю угрозу революции). 12 октября этот штаб был переименован в Военно-революционный комитет. Первое организационное заседание этого комитета было проведено в ночь на 19 октября, а уже 20 октября было избрано бюро ВРК и первый председатель — левый эсер Лазимир. В ночь на 22 октября в части петроградского гарнизона были направлены первые комиссары ВРК. Н.Н. Суханов по этому поводу заметил в своих записках: «По существу дела, переворот совершился в тот момент, когда Петербургский гарнизон, долженствующий быть реальной опорой Временного правительства, признал своей верховной властью Совет, а своим непосредственным начальством — Военно-революционный комитет. Такое постановление, как мы знаем, было принято на собрании представителей гарнизона 21 октября».
Это не совсем так. Разумеется, переход петроградского гарнизона на сторону большевиков сыграл свою роль, но главное было в том, что Временное правительство оказалось в историческом тупике, в почти абсолютной политической изоляции — и, одновременно, перед фактом глубочайшего политического и экономического кризиса, который воочию был виден всем. Именно это помогло большевикам нейтрализовать влияние правого крыла «революционной демократии» к концу октября, создавая тем самым необходимую социально-психологическую атмосферу для переворота. На первое место в эти дни выходит проблема продолжения войны. Армия в массе своей воевать просто не хотела. О необходимости заключить скорейший мир с немцами заявил военный министр Верховский. И 22 октября был уволен в отставку. Проблемы войны была теснейшим образом связана с проблемой земли. Массовая демобилизация армии привела бы к появлению в стране миллионов крестьян (вчерашних солдат), готовых решать эту проблему явочным порядком, т. е. к массовым бунтам и захватам помещичьих земель. Это понимала верхушка ЦИК и правительство, и именно поэтому война продолжалась. Кроме того, существовала сильная экономическая зависимость от стран Антанты. Но продолжение войны с каждым днем усиливало экономические проблемы России. И выход из войны, и продолжение войны при сохранении коалиционного правительства одинаково означали национальную катастрофу в ближайшем будущем. Это был замкнутый круг из взаимосвязанных проблем. Именно об этом говорил в своих работах Ленин.
Но значительная часть большевиков психологически не была готова к полному разрыву с «революционной демократией», а захват власти через восстание означал именно такой разрыв. Гораздо более приемлемым вариантом, как уже говорилось выше, казалось участие в «однородном социалистическом правительстве». Само же возможное восстание рассматривалось большевиками не как социалистическая революция, а как чисто технический акт, позволяющий укрепить позиции «советской демократии» и отбросить от власти буржуазию. Именно так воспринимали это восстание и идущие за большевиками массы. Суханов писал: «Я констатирую, что о социализме как цели и задаче Советской власти большевики в прямой форме тогда не твердили массам, а массы, поддерживая большевиков, и не думали о социализме. Но в косвенной, неясной форме проблема «немедленного социализма» была все же поставлена. Вообще центральные вожди большевизма, видимо, твердо решили произвести социалистический эксперимент: этого требовала и логика положения. Но перед лицом масс опять-таки никакие точки над «и» не ставили».
Умеренных большевиков пугал не столько сам политический разрыв с блоком «революционной демократии», сколько невозможность справиться с ситуацией (как политической, так и экономической) после захвата власти. Лучше всего эти настроения выразил Л.В. Луначарский в частном письме от 10 октября: «Озлобление против нас колоссально растет на правом полюсе, и приверженцы его множатся. Растет страшное недовольство — и в рабочей, солдатской, крестьянской среде, оно здесь пугает меня — теперь много анархического, пугачевщинско- го (так в тексте. — А. 5.). Эта серая масса, сейчас багровокрасная, может наделать больших жестокостей, а с другой стороны, вряд ли мы при зашедшей так далеко разрухе сможем, даже если власть перейдет в руки крайне левой, наладить сколько-нибудь жизнь страны. И тогда мы, вероятно, будем смыты той же волной отчаяния, которая вознесет нашу партию к власти. Кадеты как будто на это и держат курс!»
Оппозиция Ленину в верхушечной части партии исходила именно из подобных опасений. Такой провал означал полную дискредитацию не только большевизма, но и в целом социалистических идей в России на длительную перспективу. Некоторые из старых большевиков (например, Рыков и Ногин) считали это гораздо большей опасностью, чем компромисс с идейными противниками. Говоря об однородном социалистическом правительстве, они имели, прежде всего, в виду коллективную ответственность за все мероприятия по социализации и национализации. Между тем, антибольшевистские настроения в эсеровской и меньшевистской партиях не позволяли надеяться на практическое осуществление этой идеи. Левоменьшевистская группа Мартова и левые эсеры не могли перебороть эти тенденции до 24 октября, когда, уже в последний момент перед выступлением большевиков, Предпарламент проголосовал за формулу Мартова, означавшую недоверие Временному правительству и призывавшую к мирному решению конфликта. Но было уже поздно. Кроме того, сам Керенский и его окружение сознательно шли на обострение ситуации, считая, что у них есть все средства держать события под контролем. Если верить воспоминаниям А.И. Верховского, Керенский сам стремился спровоцировать выступление масс, ожидая прибытия войск с фронта между 24 и 30 октября. Очевидно, этой цели служили налеты юнкеров и правительственной милиции на редакции большевистских газет «Рабочий путь» и «Солдат» утром 24 октября. Керенский явно переоценил свои возможности.
К 24 октября в столице сложилась патовая ситуация. Ни одна из сторон не решалась начинать активные действия. Троцкий последовательно проводил свою линию на взятие власти под прикрытием Второго съезда Советов, который должен был начать свою работу 25 октября. Временное правительство само ускорило развязку, отдав приказ о разведении мостов через Неву. В ответ на это ВРК взял большинство мостов (за исключением Дворцового и Николаевского) под свой контроль. Тем самым механизм ВРК был приведен в действие, и далее уже не люди вели события, а события вынуждали людей к определенной логике поведения в данной ситуации. К вечеру был установлен контроль над Центральным телеграфом и Петроградским телеграфным агентством. Это и явилось, по существу, началом боевых действий ВРК, началом восстания. Далее уже сама логика развития событий вынуждала большевиков ко все более и более активным действиям. Но речь до определенного момента шла только о контроле над Петроградом и блокировании Зимнего дворца. Троцкий, выступая на заседании большевистской фракции съезда Советов, заявил, что Временное правительство будет арестовано только в том случае, если оно не подчинится решениям Второго съезда Советов о передаче ему всей полноты власти в стране. Несомненным является тот факт, что именно появление Ленина в Смольном в ночь на 25 октября заставило членов ВРК перейти к непосредственным действиям по захвату власти. Блокирование Зимнего дворца, а затем его захват и арест министров были произведены без видимых усилий и какого-либо активного сопротивления противной стороны: из Зимнего дворца ушли казаки, женский ударный батальон и большинство юнкеров, собранных для его защиты. До последнего момента во дворце оставалось не более 500 юнкеров, но и они не оказали особого сопротивления. Оцепление Зимнего дворца и Дворцовой площади составили не менее 13 ООО солдат, красногвардейцев и матросов. Цифры говорят сами за себя. Количество жертв этой исторической ночи было минимальным: историки называют разные цифры, не превышающие 15 человек. Парадоксальным было и то, что переворот явился неожиданностью и для многих видных большевиков. Об этом в письме своей жене признавался, например, Луначарский. Он писал: «Переворот был сюрпризом и со стороны легкости, с которой он был произведен. Даже враги говорят: «Лихо!»
Именно легкость, с которой был осуществлен арест министров Временного правительства, резко изменила настроение многих рядовых делегатов Второго съезда Советов, до этого момента колеблющихся и склоняющихся к поддержке предложения Мартова избрать комиссию по примирению между враждующими сторонами. До низложения Временного правительства большевики не имели абсолютного большинства среди делегатов съезда. Теперь они его получили. В 3 часа 30 минут утра Луначарский (до того сам поддерживавший предложение Мартова) огласил написанное Лениным постановление о взятии власти в стране Вторым Всероссийским съездом Советов и передаче власти непосредственно местным Советам. Оно было встречено овацией. Тем самым новая власть обрела некоторое подобие легитимности. Вечером 26 октября Ленин выступил перед делегатами съезда с докладами о мире и о земле, после чего соответствующие декреты были утверждены съездом. На этом же заседании съезд принял по докладу Троцкого постановление об организации первого советского правительства — Совета Народных Комиссаров. Троцкий в своих мемуарах утверждает, что это название предложил он, на что Ленин ответил: «Народные комиссары? Что ж, это, пожалуй, подойдет. А правительство в целом?
— Совет Народных Комиссаров?
— Совет Народных Комиссаров, — подхватил Ленин, — это превосходно: пахнет революцией». Правда, из других источников следует, что название «Совет Народных Комиссаров» предложил Каменев.
Но мало было захватить власть в Петрограде. Ее надо было еще установить в стране и суметь удержать. Общеизвестно, что в Москве события приняли гораздо более драматичный характер: фактически там образовался первый очаг гражданской войны. Бои на улицах Москвы между войсками ВРК и войсками Комитета общественной безопасности (сторонниками Временного правительства) шли до 3 ноября. Выехавший накануне выступления большевиков на фронт министр-председатель А.Ф. Керенский вместе с генералом Красновым организовал наступление казачьих войск на Петроград и к 28 октября взял Царское Село. В самом Петрограде 29 октября вспыхнул мятеж юнкеров, который был подавлен в течение суток. Бои под Петроградом с войсками Керенского — Краснова закончились переговорами, на которых делегацией балтийских матросов было подписано соглашение, по которому они обещали пропустить казаков на Дон (причем казаки пообещали выдать Керенского), одновременно признав необходимость добиваться отставки Ленина и Троцкого.
Часть руководства большевиков во главе с Каменевым, Рыковым и Рязановым считала, что большевики в масштабах страны неизбежно окажутся в изоляции, а это чревато глубочайшим социально-экономическим кризисом и гражданской войной. События в Москве, где бои на улицах приняли затяжной характер, как будто подтверждали правоту умеренных большевиков. Правительство большевиков в эти дни бездействовало, функции правительства до 3 ноября выполнял Военно-революционный комитет. С 28 октября умеренные большевики вели переговоры с меньшевиками о создании «однородного социалистического правительства». Викжель (Всероссийский исполнительный комитет работников железнодорожного транспорта), который контролировали меньшевики, выдвинул ультиматум новому правительству, угрожая саботажем транспортных перевозок. Меньшевистское руководство Викжеля настаивало на создании однородного социалистического правительства из всех левых партий, ответственного перед неким Народным Советом, призванным временно заменить Учредительное собрание. Участие большевиков в этом правительстве допускалось, но без Ленина и Троцкого. Лишь победа большевиков в Москве 3 ноября и непосредственная угроза репрессивных действий со стороны ВРК заставили Викжель отступить и укрепили положение Ленина, Троцкого и их сторонников. 3 ноября было проведено последнее заседание согласительной комиссии при Викжеле. Однако Каменев и умеренные большевики продолжали выступать за однородное социалистическое правительство и расширение состава ВЦИК. 8 ноября Каменев был смещен с поста председателя ВЦИК. За 4 дня до этого Каменев, Зиновьев, Рыков, Милютин и Ногин демонстративно вышли из ЦК, одновременно подал в отставку ряд наркомов. Одним из поводов к этой коллективной отставке послужило закрытие всей оппозиционной прессы (включая эсеровские и меньшевистские издания) в эти критические дни. Влияние социал-демократических идеалов было еще весьма заметно в партии большевиков. И Ленин не мог с этим не считаться. Кроме того, он не хуже других видел опасность изоляции большевистского руководства, делая в эти дни все возможное для сближения своих позиций с позициями левых эсеров. Но для него это было не принципиальным моментом, а продолжением шахматной партии: он искал варианты сохранения власти с минимальными уступками мелкобуржуазным партиям. Ставка была сделана на выборы в Учредительное собрание (большевики рассчитывали получить не менее 30 % мандатов). Поэтому и правительство большевиков официально именовалось Временным рабоче-крестьянским правительством. Тем самым подчеркивалось, что большевики берут власть до Учредительного собрания, не собираясь посягать на его прерогативы. В этот период никто из противников Ленина не считал власть большевиков имеющей хоть какие-то шансы удержаться в течение долгого времени. И это убеждение громадного числа людей во временном характере власти, как это ни парадоксально, работало на большевиков. Зачем свергать правительство, которое рано или поздно падет само. В эсеровской газете «Воля народа» 4 ноября 1917 года появилась статья М. Павловского «Правительство большевиков», которая заканчивалась знаменательной фразой: «Пусть история совершит свой круг. Большевики у власти — ее неизбежный цикл».
Между тем, проведя первую чистку в своих рядах (в рамках внутрипартийной демократии), Ленин укрепил руководство партии и правительство людьми, способными в случае необходимости пойти на крайние меры. Он был готов к любым комбинациям, к любым экспериментам, к любым вариантам развития событий — но при одном условии: ни в коем случае не отдавать власть.
Итак, благодаря уникальному стечению обстоятельств, включающему в себя крайнюю степень дискредитации Временного правительства в общественном сознании, массовое недовольство продолжением мировой войны, глубочайший финансово-экономический кризис, нераз- решенность «земельного вопроса», быстрый рост массовых антибуржуазных настроений, нарастающую анархию в системе управления, а также благодаря энергичной и бескомпромиссной тактике, предложенной и отстаиваемой Лениным, — большевики взяли власть. Не меньшее значение имел тот факт, что переворот был осуществлен в условиях продолжающейся мировой войны, и возможности для вмешательства во внутренние дела России у большинства западных правительств (включая правительство США) были минимальными. Уникальное сочетание кризисных факторов, создавших крайне благоприятную ситуацию для взятия власти большевиками, само по себе ничего не значило, если бы не было максимально использовано Лениным для осуществления своей цели. Но использовать эту ситуацию Ленин смог только тогда, когда с ним выразила готовность пойти на радикальные шаги верхушка партии, многие члены которой до этого момента надеялись на более легитимные формы взятия власти. Как ни парадоксально, но существование внутрипартийной демократии внутри большевизма оптимизировало его политический потенциал. Именно постоянный диалог между Лениным и ЦК большевистской партии привел их к наиболее оптимальному выбору момента вооруженного переворота. Я утверждаю, что никакого «культа лидера» до 1917 года внутри большевизма не было, и дискуссия между Лениным и ЦК в сентябре-октябре 1917 года — блестящее тому доказательство. Парадоксальным в этой ситуации было и то, что на какое-то историческое мгновение большевики оказались выразителями надежд и чаяний значительной части русского народа. Бертран Рассел по этому поводу заметил: «Жажда мира и земли привела к широкой поддержке большевиков в ноябре 1917 г. той частью народа, которая впоследствии не обнаружила тяги к коммунизму»1. Разумеется, Б. Рассел имел в виду русское крестьянство.
Но приход к власти означал еще и новую, вторую за столь краткий период, трансформацию большевизма. Большевизм получил государственную власть, а партия большевиков превращается в правящую партию. Теперь большевизм нуждается в выработке «государственной идеи», которая помогла бы конституировать власть пролетарских слоев в некую государственную форму. Новая историческая ситуация диктовала иную логику поведения. Однако первые месяцы большевики с этим явно не спешили, предоставив широкое поле для инициативы самим пролетарским массам, тем самым претворяя в жизнь свои лозунги. И только после того, как результаты эксперимента показали всю глубину несоответствия между остротой политических и социально-экономических проблем и неспособностью их разрешения «инициативами снизу», началось структурирование нового государственного механизма.