К началу 1790-х годов обстоятельства складывались так, что .все враждебное Екатерине II в России и за границей так или фначе было связано с масонством. Екатерина II, как известно, сама будучи немкой по происхождению, немцев тем не менее недолюбливала. Что же касается ее сына и наследника Павла Петровича, то он держался противоположного взгляда и простодушно восхищался всем немецким или, вернее, прусским. Неудивительно поэтому, что именно на него и ориентировались связанные со своим берлинским начальством братья московского ордена «Злато-розового Креста».

«Когда в руках «больших господ», — писал в этой связи Я.Л. Бар-щков, — остаются лишь «малые дела», они заполняют досужее вре-%№ разговорами о том, что не ими делается, как при них бывало и щак они поступили бы, если бы их призвали к власти. Таких господ |$г екатерининской Москве было множество. Их объединяло все: общественное положение, родство, свойство, жизнь не у дел, на по-рое, в опале». В конце 70-х годов, после Пугачевского восстания, в Щоскве пошли толки о тайных масонских собраниях с участием Штатных вельмож, недовольных правлением Екатерины II. «В следующем десятилетии, — подчеркивает Я.Л. Барское, — масоны щыступили публично, с явным стремлением все захватить в свои

It — управление, суд, школу, печать, благотворительность, зительство и общество насторожились»*.

Нельзя сбрасывать со счетов и то немаловажное обстоятель-«, что уже по складу своего ума — холодного и рассудитель-) — Екатерина II терпеть не могла никакого тумана и ника-мистики. И уже только на этом основании русские масоны . ли могли рассчитывать на ее сочувствие и поддержку. «Не ит с трона на Восток», — одобрительно отмечал в связи с этим ~>ей оде «К Фелице» Гавриил Романович Державин. Более того, шется (письмо к графу А.А. Безбородко, 1790), что Екатери-I предполагала даже обнародовать специальный манифест к кому народу с предостережением его «от прельщения, выду-юго вне наших пределов под названием разного рода масонских и с ними соединенных мартинистских иллюминатов и других пических ересей, точно клонящихся к разрушению христиан-о православия и всякого благоустроенного правления, а на ме-

сто оного возводящих неустройство под видом несбыточного и в естестве не существующего мнимого равенства»2.

Первое полемическое сочинение Екатерины II, направленное против масонов, — «Тайна противонелепого общества», остроумная пародия на масонские ритуалы — вышло в свет еще в 1780 году. В последующем ее недовольство деятельностью «братьев», подогреваемое ярым недругом масонов, фаворитом государыни А.М. Дмитриевым-Мамоновым, вылилось в написанных ею и поставленных в 1786 году трех комедиях, разоблачающих и осмеивающих «вольных каменщиков»: «Обманщик», «Обольщенный» и «Шаман сибирский». Внимательно изучивший эти комедии, как и вообще полемику Екатерины 11 с масонами, А.И.Семека пришел к выводу, что негодование ее против «братьев» было вызвано главным образом их замкнутостью, мистическим настроением и критическим отношением к тогдашней российской действительности. «Подозрительным казалось ей и существование у масонов какой-то тайны; добродетель их она считала лицемерием, самих масонов — или обманутыми простаками, или ловкими мошенниками»3.

Однако эффект от литературной полемики с масонами, как вынуждена была признать впоследствии сама Екатерина II, оказался крайне незначительным и на самих масонов ее критика их деятельности должного впечатления не произвела. «Перечитав, — писала она, — в печати и в рукописях все скучные нелепости, которыми занимаются масоны, я с отвращением убедилась, что, как ни смейся над людьми, они не становятся от того ни образованнее, ни благоразумнее» 4 . Стало очевидно, что одной литературной полемики с масонами мало: пора и власть употребить.

Целесообразность этого употребления власти была гем более очевидна, что, несмотря на формальное прекращение своих работ в 1786—1787 гг.5, тайная деятельность по крайней мерс 6 розенкрейцерских лож «теоретического градуса» по-прежнем\ продолжалась6. Приостановлена была деятельность только так называемых «иоанновских» лож, т.е. лож первых трех степеней. Как ни в чем не бывало продолжалась просветительская и филантропическая деятельность ордена. Вопреки распространенному взгляду, она отнюдь не была так безобидна, как это представляется в трудах наших историков, а преследовала далеко идущие цели повсеместного распространения и внедрения в общественное сознание масонской идеологии. Обстоятельство это нисколько не противоречит, как представляется, ни чистоте побуждений некоторых братьев, жертвовавших огромные суммы на общественные нужды, ни положительной оценке этой стор° ны деятельности московских масонов позднейшими исследователями.

Наиболее серьезной акцией этого рода после прикрытия 15 середине 1780-х годов Екатериной II масонских училищ7 стала

борьба с голодом в 1787 году, о чем уже шла речь. Для нас в данном случае важно подчеркнуть недовольство, которое не могла не вызвать раздача Н.И. Новиковым крепостным крестьянам и дворовым людям хлеба на столь огромные суммы. И дело тут не только в том, что неизвестен был финансовый источник неслыханных в тогдашней помещичьей среде благодеяний Н.И. Новикова8. В известной мере эта акция может рассматриваться и как вызов правительству со стороны уже начавшей формироваться так называемой «общественности», которую, собственно, и представляли тогдашние масоны. И дело тут не только в излишней подозрительности Екатерины II. Само русское общество XVIII века, 1рубое и малообразованное, было еще не готово к тому, чтобы ^адекватно воспринимать такого рода благотворительные акции, которые всегда традиционно считались в России прерогативой государства.

При сложившихся обстоятельствах знаменитые указы Екатерины II от 23 января 1787 года о запрещении печатать, а 27 июня того же года уже и продавать партикулярным людям книги духовного содержания, напечатанные в светских типографиях, были как нельзя кстати: ведь под них едва ли не полностью подпадала и специальная масонская литература. Следующим шагом государыни в этом направлении стало ее запрещение от 15 октября 1788 года Московскому университету продлить договор с Н.И. Новиковым об аренде его типографии, срок аренды которой истекал 1 мая 1789 года9. Особенно ухудшилось положение масонов после выхода в 1790 году в отставку покровительствовавшего им московского главнокомандующего П.Д. Еропкина. Сменивший его князь А.А. Прозоровский масонов однозначно ре любил и слал в Петербург на них доносы.

В начале 1791 года Екатерина II вынуждена была послать в |4оскву А.А. Безбородко с Н.Л. Архаровым для производства рйедствия над масонами, если первый из них сочтет это нужным. Но А.А. Безбородко возложенной на него миссии не ис-Р^лнил и возвратился в Петербург ни с чем10. Вояж А.А. Безбо-Идко в Москву немало навредил в дальнейшем следствию над рюонами. Предупрежденные о том из Петербурга, московские Шсоны основательно «почистили» свои архивы, и все компрометирующие их бумаги были уничтожены11, р Тем не менее негласный надзор за масонами, который еще в ЙЙ90 году велела учинить Екатерина II А.А. Прозоровскому12,

продолжен. В это же время по приказу Екатерины II были Ркрыты ложи генерала П.И. Мелиссино в Санкт-Петербурге13 и РРйЩиировано дело А.Н. Радищева14. Несмотря на то что ко Йремени выхода своей книги «Путешествие из Петербурга в Мо-|кэу» (1790), содержащей резкое осуждение самодержавно-кре-Щстнических порядков в России, автор ее А.Н. Радищев успел ИР? основательно подразочароваться в масонстве, для проница-

тельной Екатерины II не составило большого труда определить, откуда здесь дует ветер. «Сочинитель сей наполнен и заражен французским заблуждением, ищет всячески и защищает все воз-можное к умалению почтения к властям, к приведению народа в негодование противу начальников и начальства. Он едва ли не мар-тинист или чего подобное», — заключила она15.

«26 июня (1790 года. — Б.В.), — записал в своем дневнике А. В. Храповицкий, — говорили о книге «Путешествие из Петербурга в Москву». Тут рассеивание заразы французской, — сказала императрица, — отвращение от начальства; автор — мартинист... открывается подозрение на Радищева». И еще одна запись в дневнике Л.В. Храповицкого: «Автор «Путешествия» — бунтовщик хуже Пугачева; в конце хвалит он Франклина» 16 . 24 июня 1790 года А.Н. Радищев был арестован и заключен в Петропавловскую крепость. 24 июля того же года его приговаривают к смертной казни, которая была заменена ссылкой в Илимский острог в Сибири «на десятилетнее, — как сказано в именном указе сенату от 4 сентября 1790 года, — безысходное пребывание»' 1 , откуда его вызволил только Павел I.

Что касается Н.И. Новикова, то отношение к нему императрицы не всегда было неприязненным. Известно, что в 1773 году Екатерина II приказала даже выдать ему две тысячи рублей на издание «Древней российской вивлиофики», предоставив в то же время возможность воспользоваться некоторыми материалами как из государственного архива, так и из своей личной библиотеки18. Однако в дальнейшем их отношения дали трещину. Виноваты в этом были, конечно, как обстоятельства, так и сам Н.И. Новиков, явно выходивший в своей полемике с государыней из рамок не только «дозволенного», но и элементарных приличий.

Характерен в этом отношении цикл его коротких рассказов под общим названием «Пословицы русские». Помещены они были в издававшейся Н.И. Новиковым «Городской и деревенской библиотеке» за 1782 год. Каждому рассказу здесь предшествует какая-либо популярная в народе пословица, которая и ставилась в его заглавие. Сам рассказ — это своего рода разъяснение, истолкование пословицы и причин ее бытования в народе. Всего в сборнике помещено 16 рассказов, значительная часть которых: «Близ царя — близ смерти», «Седина в бороду — бес в ребро», «Фортуна велика, да ума мало» и другие — посвящена обличению русского самодержавия. Особенно доказательны в этом плане его рассказы (всего их шесть) о Старой и седой развратной женщине, в которой читатель безо всякого труда легко узнавал Екатерину II. «Была женщина, — читаем мы в первом рассказе, — которую морщины и седые волосы довольно безобразили, но искушением беса ей все казалось, будто она в 18лет..- E li беспрестанно казалось, будто все молодые мужчины ею пленяюм-

ся». Во втором'рассказе старуха, имеющая прекрасную и взрослую дочь, влюбляется в 20-летнего молодчика, с которым за его ласки она расплачивается, истощив запас наличных средств, «опустошая решки казенные». В третьем рассказе «имея седину в голове, женщина... искушением же беса начинает думать, будто она в состоянии сочинять стихи и прозу, марает любовные сказочки, кропает идиллии, эклоги и другие мелкие сочинения, но успехов не видит» 19 . И т. Д. и т. п. Даже сейчас, двести с лишним лет спустя, очевиден личный и несправедливый характер этих выпадов Н.И. Новикова против императрицы.

В то же время сводить все дело к личной неприязни государыни к Н.И. Новикову было бы неправильно. Екатерина II была государственным человеком. Поэтому и соображения, которыми она руководствовалась, преследуя Н.И. Новикова, были же, конечно, в первую очередь государственного порядка.

Весомый вклад в усиление подозрительности Екатерины II К московским розенкрейцерам внесла и Великая французская ‘ революция 1789 года, подготовку и проведение которой тогдашняя молва в клерикальных и монархических кругах однозначно увязывала с происками масонского ордена иллюминатов20. Имен-Цю в эти годы слова «фармазон» (масон), «мартинист» и «вольтерьянец» приобретают в России ругательный, уничижительный Готтенок. Согласно сведениям Ф.В. Ростопчина, арест Н.И. Новикова был связан с попавшим в правительственные руки письмом баварских иллюминатов к московским розенкрейцерам21. ^Последней каплей, переполнившей чашу терпения Екатери-||ш II, стало убийство выстрелом в упор 16 марта 1792 года на

I-маскараде в Стокгольме шведского короля Густава III. [ство сразу же было приписано масонам. Дело в том, что, отря на то что королем формально был провозглашен магний сын убитого — Густав IV, реальная власть в стране леса к верховному руководителю шведских масонов Карлу рманландскому (Сезерманландскому).

1аконец, нельзя не обратить внимание и на сообщения, ко-е распространялись в это время в Санкт-Петербурге о при-и якобы в Россию через Митаву с целью убийства Екатери-некоего французского секретного агента Бассевиля. «Едва >жно считать случайностью, — писал П.Н. Милюков, — что п же день, когда в Петербурге полиция искала француза Бас-я (13 апреля), императрица сделала решительный шаг и под-\а указ А.А. Прозоровскому об аресте Н.И. Новикова» 22 .

I этому времени по приказанию Екатерины II уже были ованы (февраль 1792 года) и давали подробные показания ны Василий Колокольников и Максим Невзоров. «Они, — ил И. В. Лопухин о Невзорове и Колокольникове, — отправлены за границу в следующем намерении, — что когда они выучат-мии, медицине, натуральной истории и протчего, чтобы по

впадении их в розенкрейцеры тем удобнее могли упражняться по методе и системе оного ордена и быть у нас лаборантами» 23 . И тот, и другой были масонами низших степеней и явно не принадлежали к так называемому «внутреннему ордену». Интерес к ним императрицы был вызван, очевидно, тем, что оба они были (с 1788 года) пансионерами московских розенкрейцеров и имели неосторожность только что возвратиться из-за границы.

Собственно, за границей к 1792 году находилось трое «братьев»: А.М. Кутузов (он жил в Берлине, где обучался розенкрейцерским премудростям) и уже упомянутые нами В.Я. Колоколь-ников и М.И. Невзоров, которые только что окончили курс в университете города Лейден. Что касается Кутузова, то он не стал искушать судьбу и благоразумно остался в Берлине. В.Я. Коло-кольников и М.И. Невзоров же были арестованы едва ли не на самой границе (в Риге) и уже в марте 1792 года оказались в келье Невского монастыря в Санкт-Петербурге. Можно предположить, что имевшийся в руках следствия материал на них давал повод заключить, что оба они были отправлены за границу не для практических занятий алхимией и магией, а в целях политических, связанных с вовлечением в орден великого князя Павла Петровича. На самом же деле, как это выяснилось позже, сообщение руководителю ордена прусскому министру Вельнеру о великом князе Павле Петровиче и его близком друге князе Н.В. Репнине делал барон Генрих Шредер. Он же вел и переписку с Н.В. Репниным. Однако императрица, не обладая на тот момент нужной информацией, заподозрила Колокольникова и Невзорова. Только этим и можно объяснить очевидную жестокость, проявленную по отношению к этим молодым людям: «все метилось на подозрение связей с тою ближайшею к престолу особою, как я упоминал выше (Павел Петрович. — Б.В.); прочее же было, так сказать, подобрано только для распространения завесы», — отмечал И. В. Лопухин 24 .

Таков был, можно сказать, лейтмотив начинавшегося дела. В своих записках И.В. Лопухин передает следующий диало1 М.И. Невзорова со следователем Степаном Ивановичем Шеш-ковским. «Невзоров был болен и не мог отвечать. Да и нечего отвечать было, — отмечал И.В. Лопухин, — а Шешковский думал, что он упрямится и таит нечто важное. — Знаешь ли ты, где ты? — говорит ему Шешковский. Невзоров: не знаю. Шешковский: как не знаешь? Ты в Тайной! Невзоров: я не знаю, что такое Тайная. Пожалуй, схватят и Вас, завезут в какой-нибудь стан да скажут, что это Тайная и допрашивать станут... Шешковский: государыня приказала бить тебя четверным поленом, коли не будешь отвечать. Невзоров: не верю, чтоб это приказала государыня, которая написала наказ комиссии о сочинении Уложения». Шешковский бился с ним до утра, после чего вынужден был принести М.И. Невзоро-

ву собственноручную записку Екатерины II, в которой она приказывала ему отвечать на вопросы С. И. Шешковского 25 .

В ходе последующих допросов выяснилось, что М.И. Невзоров явно не в себе и говорит не по делу. «Я за товарищей своих s Ученого общества отвечаю головою... Л в Невском монастыре все иезуиты, и меня душили магнизациею, так как и в крепости все иезуиты, и тут также его мучают составами Калиостро, горючим материалом», — и нес прочий сумасшедший вздор 26 . Последние ответы М.И. Невзорова на следствии производят бесспорное впечатление ответов душевнобольного, констатировал в свое время историк М.В. Довнар-Заполъский 21 .

у Сколько-нибудь серьезного материала, позволяющего уличить верхушку московского масонства в антигосударственной деятельности, допросы В.Колокольникова и М.Невзорова не да-Ш, да и едва ли могли дать. Однако Екатерину II это не остановило. Розыск по масонскому делу решено было продолжить. 13 апреля 1792 года Екатериной II был дан указ князю А.А. Прозоровскому произвести обыск у Н.И. Новикова в связи с появлением в продаже «Истории об отцах и страдальцах Соловецких, неизвестно где напечатанной», а самого Н.И. Новикова добросить. Уже 14 апреля во исполнение указа был произведен рбыск в Гендриковском доме и в книжных лавках и магазинах jft.H. Новикова. 24 апреля 1792 года у себя в Авдотьине был арестован и сам Н.И. Новиков28.

I Выяснить, что никакого отношения к изданию «Истории об ртцах и страдальцах Соловецких» Семена Денисова Н.И. Новиков не имел, не составляло большого труда29, но сделать это никто ||:то время почему-то не захотел. Что касается самого Н.И. Новикова, то держали его в Москве в собственном доме «под крепим караулом». Допрашивал его сам А.А.Прозоровский30. При-Йша ареста Н.И. Новикова лежит, можно сказать, на поверхности, pro, как представляется, руководящее положение Н.И. Новикову в так ненавистном Екатерине II ордене московских розенкрейцеров, хотя с формальной стороны главой ордена являлся, Шк уже отмечалось, князь Николай Никитич Трубецкой.

После смерти И.-Г. Шварца место его, констатирует ритор ТОжи «Трех знамен», занял Н.И. Новиков. «И начал управлять Щйк же неограниченно, как и Шварц. В силу превосходства своего Шш и точного знания своей нации, он вскоре приобрел себе полнейшее доверие и безусловное подчинение более почтенных братьев ор-Kjwa. Он обладал в высшей степени искусством употреблять в свою Ш^ьзу страсти и стремления других» Ъ{ . Прямо надо сказать, ЩИ. Новиков интересовал императрицу отнюдь не как незадачли- |М книгопродавец и издатель, корысти ради нарушивший ее запрет Шрродаже религиозно-нравственной литературы, напечатанной |§У* синодальной типографии, а как главная деловая фигура масон-«секты» или, как она выражалась, «шайки» в Москве. Непо-

средственно же от Н.И. Новикова императрица желала узнать: «дозволяет ли устав ордена иметь сношения с неприятельскими государствами почти явными? Какой ради причины входили мартинисты в переписку с Вельнером? Зная, что Пруссия во время войны была против России, как общество столь многоумных людей могло осмелиться войти в переписки и пересылки с одним из министров прусских и получать от него наставления и руководство?.. Какое сделано употребление из предписаний, данных Вельнером касательно великого князя?..» 32 . Сказать на это Н.И. Новикову было нечего.

Что касается А.А.Прозоровского, то он явно тяготился своей новой ролью следователя по политическим преступлениям. «Я признаться должен перед Вашим Величеством, — доносил он 24 апреля 1792 года, — что я один его (Н.И. Новикова. — Б.В.) открыть не могу: надо с ним сидеть по целому дню, а то он шепчет, слово скажет, другого искать будет» 33 . Инициатива передачи дела Н.И. Новикова другому лицу исходила, как мы видим, от самого А.А. Прозоровского, и императрице, в интересах следствия, не оставалось ничего другого, как внять просьбе престарелого князя. По ее распоряжению уже 15 мая 1791 года Н.И. Новиков был отправлен в Шлиссельбург, где был помещен в один из казематов крепости 34. Дальнейшее следствие по его делу вел обер-секретарь Тайной экспедиции при Первом департаменте Правительствующего сената Степан Иванович Шешковский. Допросу был подвергнут и близкий к Н.И. Новикову врач-масон М.И. Багрянский. Как и М. Невзоров и В. Колокольников, М.И. Багрянский после окончания в 1786 году Московского университета стажировался в чужих краях (1786— 1790), получая от Н.И. Новикова по 500рублей в год35.

Что касается допросов Н.И. Новикова, то вопросы к ним готовила сама Екатерина. Больше всего ее, как выясняется, интересовали связи московских розенкрейцеров с масонами враждебно настроенной в это время по отношению к России Пруссии. В свою очередь, и С. И. Шешковский поставил перед Н.И. Новиковым свои 57 вопросов36. Ответы Н.И. Новикова — настоящий кладезь для историка московского масонства, хотя и требуют вследствие специфики обстоятельств, в которых они получены, крайне осторожного к себе отношения37.

Характерно, что Екатерина II не захотела пойти по пути дальнейшего раскручивания дела: вызова свидетелей, очных ставок и прочего. Первый допрос Н.И. Новикова у С. И. Шешковского состоялся 3 июня 1792 года. К 14 июля дело было закончено и соответствующий указ, по свидетельству А.В. Храповицкого38, лежал на столе у императрицы. 1 августа 1792 года он был наконец подписан.

Поскольку в нашей литературе утвердилась ошибочная, как мы полагаем, точка зрения, что «Новиков пострадал очень сильно, конечно, не за масонство» 39 , а за какие-то другие проступки, стоит остановиться на обвинениях, которыми было обставлено его

осуждение. Первым пунктом здесь, как это ни странно, значится именно масонство, которое было обвинено Екатериной Не организации «тайных сборищ» со своими «храмами, престолами и жертвенниками». «Ужасные, — констатирует Екатерина II, — совершались там клятвы с целованием креста и Евангелия, которыми обязывались и обманщики и обманутые вечной верностью и повиновением ордену «Злато-розового Креста» с тем, чтобы никому не открывать тайны ордена». Вторым пунктом обвинения значится подчиненный характер московских масонов «чертогу Брауншвейгскому мимо законной и Богом учрежденной власти». Третьим — «тайные переписки по масонской линии с принцем Гессен-Кассельским и с прусским министром Вельнером». Четвертый пункт обвинения заключается в том, что московские масоны «употребляли разные способы, хотя вообще к уловлению в свою секту известной по их бумагам особы (то есть Павла Петровича. — Б.В.). В сем уловлении, так и в упомянутой переписке Новиков сам признал себя преступником», — констатирует обвинение. Пятый пункт обвинял масонов в издании «непозволительных, развращенных, противных закону православному книг» и заведении тайной типографии. Шестой и последний пункт содержал обвинения в практике насаждения в ордене непозволительных с православной точки зре-' ния масонских ритуалов и обрядов40.

То, что обвинение масонов в «уловлении в свою секту» Павла Петровича было выставлено Екатериной II не первым, а четвертым пунктом, понятно, так как очевидно, что императрица ; явно не хотела привлекать к нему излишнего внимания. Но вот что интересно: все шесть пунктов прямо направлены исключительно против масонства, представляя собой, по сути дела, суровый обвинительный акт против ордена. Поэтому и заявления ряда исследователей вроде того, что Н.И. Новиков был осуж-уден-де «не за масонство», всерьез принимать, видимо, не стоит. Шо подробнее об этом чуть позже. Пока же отметим, что приговор, единолично вынесенный императрицей по делу Н.И. Новикова, был суров и вполне под стать выдвинутым против него ^обвинениям: «Впрочем, хотя Новиков и не открыл еще сокровенных своих замыслов, но вышеупомянутые обнаруженные и собственно им признанные преступления столь важны, что по силе законное тягчайшей и нещадной подвергают его казни. Мы, однако ж, и I* сем случае следуя сродному нам человеколюбию и оставляя ему Шремя на принесение в своих злодействах покаяния, освободили его оной и повелели запереть его на пятнадцать лет в Шлиссель-Шургскую крепость» 41 . Печальную участь Николая Ивановича разделили его ученик врач Михаил Багрянский, пользовавший его в Щрепости, и безымянный его крепостной слуга 42.

||> Обыски в лавках и магазинах Н.И. Новикова в Москве, а Ракже в его доме в селе Авдотьино позволили обнаружить здесь Прелые залежи нераспроданных книг прошлых лет — 36 тысяч

экземпляров, напечатанных после 1786 года. Более половины из них — 18 656 экземпляров было сожжено уже в ноябре 1793 года43. «Князь Александр Александрович, — писала Екатерина АЛ. Прозоровскому в Москву 11 февраля 1793 года, — по поданному от Вас представлению повелеваем: 1) хранящиеся в конторе Синодальной забранные в деревне Новикова и в лавках три тысячи запрещенных книг и вновь секретно напечатанных до трех же тысяч предать огню все без изъятия, не внося и к нам экземпляров; 2) равным образом по внимательном разборе и рассмотрении двух иностранных библиотек, находящихся в одном из домов Новикова, вредных в оных все истребить, а из полезных богословские отдать в Заико-носпасскую академию; прочие же в университет»44. Во исполнение указа Московский университет отобрал для своей библиотеки 5194 книги, Духовная академия — 1964*5. Остальные были уничтожены, причем помимо ноябрьской 1793 года акции известны еще два случая сожжения книг — 20 апреля и 15 июля 1794 года 46 . Что же касается имущества Н.И. Новикова (дома, книги, аптеки, имения), то оно было пущено на уплату его 700-тысячного долга, точнее 753 537рублей 41 .

Жестоко поплатились за свою причастность к этой истории и молодые пансионеры ордена М.И.Невзоров и В.Я.Колоколь-ников, которых допрашивали так усердно, что оба они оказались вскоре в психиатрическом отделении Обуховской больницы. В.Я.Колокольников здесь же вскоре и умер. М.И.Невзоров же, признанный как повредившийся умом, задержался здесь на целых шесть лет, пока его не вызволил отсюда в 1798 году «в рассуждении выздоровления его» Павел 748.

Но «киты» московского масонства отделались, как это ни странно, только легким испугом. Самое любопытное здесь — это то, что приказ о допросе сообщников, как говорится в указе императрицы от 1 августа 1792 года, А.А. Прозоровский получил уже после осуждения Н.И. Новикова. Отсюда можно заключить, что допросы эти были чистой проформой, так как, независимо от характера полученных признаний, но обязательно «после истинного раскаяния допрашиваемых» И.В. Лопухина, Н.Н. Трубецкого и И.П. Тургенева Прозоровскому предписывалось объявить им о проявлении государыней милости: «из единого человеколюбия освобождая их от заслуженного ими жестокого наказания, повелеваем им отправиться в отдаленные от столиц деревни их и там иметь пребывание» 49 . «В приведенных словах указа, — комментировал его А.И. Незеленов, — поражает нас удивительное несоответствие наказания с возводимой на Трубецкого, Лопухина и Тургенева виной и странная уверенность императрицы, что из их ответов Прозоровский непременно усмотрит истинное их раскаяние »50 Странно в этой истории, однако, совсем другое: не то что допросить, но и арестовать В.И. Баженова, Н.Н. Трубецкого и других масонов следовало, конечно, одновременно с Н.И. Но-

Щ Что касается других масонов, то «в подозрении» у императ-ющы оказался лишь лишенный ее милости близкий к Павлу Ветровичу князь Н.В. Репнин. Прочие же: куратор Московско-leуниверситета М.М. Херасков, О.А. Поздеев, князь Ю.В. Дол-ррукий, князь А.А.Черкасский, Р.Ф. Степанов, князь К.Н. Ен-шчев оказались в этой истории как бы вообще в стороне. не понимаю конца сего дела... — писал в этой связи князь Прозоровский С. И. Шешковскому из Москвы, — как ближай-его (Н.И. Новикова. — Б.В.) сообщники, если он преступник,

раковым, однако сделано этого не было, что, конечно же, далеко не случайно.

£ Хотя гнев императрицы, как мы знаем, был направлен не на Одного только Н.И. Новикова, а против всех московских масо-фв, слишком уж ворошить это осиное гнездо Екатерина II почему-то не захотела. Не в последнюю очередь, надо думать, из-^ прикосновенности к нему своего сына и наследника Павла Петровича и близких к нему лиц.

После формальных допросов Н.Н. Трубецкой и И.П. Тургенев £доли высланы в свои деревни: первый — в село Никитовку под ^Воронежем, второй — в село Тургеневе Симбирской губернии51. Й.В. Лопухин же, после ознакомления Екатерины II с его ответами на опросные пункты, и вовсе был оставлен в Москве. Милости этой Иван Владимирович, по его собственному признанию, удостоился благодаря тому впечатлению, которое сумел |^оизвести на императрицу его опус. «Государыню, — писал он, — щронули мои ответы до слез, как я слышал от Василия Степановича Попова, который читал их перед нею, тоже в слезах» 52 . «Го-Щдарыня! — писал здесь И. В. Лопухин. — Я не злодей. Мать Оте-Щства! Я один из вернейших твоих подданных и сынов его. Мать фя! Я исполнен нежнейшей к тебе любовью. Никогда мысль одна щртив тебя не обращается в душе моей... Твой верный по гроб Щдданный И. Лопухин» 55 .

> й те преступники»54. Что уж тут говорить об историках. Разве мнений относительно удивительного исхода и подоплеки ого дела необычайно широк.

Невинным страдальцем, несчастной жертвой несправедли-| подозрения императрицы выставлял Н.И. Новикова сочув-эвавший ему Н.М. Карамзин. Как гражданин, отмечал он в ей записке от 10 декабря 1818 года на имя Александра I, он Ьлезною своею деятельностью заслуживал общественную при-пельность. Новиков как теософический мечтатель по крайней ■ не заслуживал темницы: он был жертвою подозрения извинившего, но несправедливого» 55 . Подчеркивая неправовой харак-рдействий императрицы, либеральная историография (А.Н. Пы-

В.О. Ключевский, А.А. Кизеветтер), как, впрочем, и во £гом шедшая в их русле советская историография не хотела в

то же время замечать противоправного характера деятельности самого Николая Ивановича.

Первым, кто нарушил эту традицию, был профессор М.В. Дов-нар-Запольский. Екатерина II, доказывал он, «поступала так, как только и мог поступать государь с убеждениями, в которые он веровал, а Новиков подвергся обычной участи общественного и политического деятеля, пошедшего вразрез с курсом правительства без надежд на возможность убедить его в правоте своих идеалов» 56 . Более того, если исходить не из либеральных представлений XX века, а из духа и нравов того времени, то Екатерина II поступила по отношению к Н.И. Новикову даже относительно мягко, считал он 57 .

Что касается Н.И. Новикова, то строже всего из исследователей подходил к нему В.В. Сиповский. Допрос Н.И. Новикова, по его убеждению, дает «много подозрений против него: он, очевидно, знает рискованных тайн больше, чем другие масоны. В своих показаниях он многое валит на Шварца, говорит, что подозревал его, что следил за ним раньше других. Он допускает мысль, что он с товарищами может быть обманут». В деятельности своей Н.И. Новиков шагал, по мнению Сиповского, нога в ногу со Шварцем: публикует сочинения не только мистиков, но и сочинения энциклопедистов, покупает и распространяет либеральные сочинения, принимает участие в сношениях с Павлом Петровичем, имеет на руках бумаги, от которых сам приходит в ужас, однако переписывает их и сохраняет. «Он в своих ответах Шешковскому несколько раз хитрит, запирается, говорит неправду, невольно обличая себя в следующих ответах или будучи обличаем показаниями других масонов». Два раза, напоминает В.В. Сиповский, Н.И. Новиков давал подписку, что не будет продавать запрещенных книг, однако тем не менее по-прежнему продолжал продавать их. В руки правительства попала писанная его рукой бумага, в которой запрещалось масонам преследовать иллюминатов. «Есть, наконец, основание думать, что правительством действительно было перехвачено писаное к нему письмо Вейсгаупта, основателя иллюми-натского ордена» 5 *.

На близких к В.В. Сиповскому позициях стоял и Я.Л. Бар-сков. Независимо от французской революции и книги А.А. Радищева, которого Екатерина II считала мартинистом, арест Н.И. Новикова представлялся ей необходимым, отмечал этот исследователь. «Интриги немецких розенкрейцеров против России с воцарением Фридриха-Вильгельма II для нее не были тайной, как и старая дружба прусского короля с наследником русского престо-ла. Она знала также, что царевича хотят привлечь московские розенкрейцеры, подчиненные берлинской Директории; круг замыкался сам собою. И государственные, и личные интересы побуждали императрицу искоренить тайные общества»59.

Вступив по совету И.Е. Шварца в орден розенкрейцеров, московские братья, по словам Я.Л. Барскова, сделали большую

Ошибку и запутались в политической интриге, затеянной их немецкими начальниками. Несмотря на то что инициаторами интриги были берлинские руководители ордена, московские братья также несут ответственность за нее, так как несомненно бы-в курсе дела, считал Я.Л. Барсков60.

.г Несмотря на убедительность доводов Я.Л. Барскова, принять их либеральная историография, успевшая к началу XX века уже канонизировать Н.И. Новикова, не могла. В опубликованной в 1915 году большой статье-рецензии на книгу Я.Л. Барскова историк-кадет А.А.Кизеветтер прямо заявил о своем несогласии с ним. Московские розенкрейцеры, включая и Шварца, не были посвящены в политические замыслы берлинских братьев Я не питали каких-либо задних мыслей и сокровенных планов, Помимо тех религиозно-философских задач, которых они и не думали от кого-либо скрывать61. Идейная же трагедия московских розенкрейцеров охарактеризована здесь А.А.Кизеветтером Как «носящая на себе все черты духовного подвига»62. Так приподнимала своих духовных предшественников русская либеральная Мысль начала XX века.

», Что же касается масонской подоплеки в деле Н.И. Новикова, то ей никогда не придавалось серьезного значения. Далеко lie сразу, как мы уже убедились, нащупали исследователи и политическую подкладку случившегося. Тот же М.В. Довнар-За-Цюльский, немало сделавший для установления более здравого взгляда на Н.И. Новикова и его дело, был в то же время уверен, Йто пострадал он, как мы уже цитировали, «очень сильно, конечно, не масонство, а за свои политические и общественные идеалы»63.

I Такого же, по существу, взгляда на дело Н.И. Новикова держался и А.А. Незеленов. «Весьма вероятно, — отмечал он, — что Щ.и. Новиков пострадал за идеи, которые проводил в своих журналах, прежде всего в «Прибавлении к Московским Ведомостям»

14 года и «Покоящемся трудолюбце». Как раз в эпоху издания их, черкивал он, и начались гонения на Н.И. Новикова в форме за-цения ряда его статей 64 . В этом же ключе решал проблему Г .Н. Лонгинов. Единственно, в чем можно было обвинить Нови-а, считал он, — так это в тайном распространении напеча-шых им ранее и теперь запрещенных мистических книг. Все те преступления, инкриминируемые Н.И. Новикову, были, по мнению, мнимыми 65 . В просветительской благотворительной пельности Новикова усматривал основную причину его ареста Боголюбов 166 . А А.Н. Пыпин — так тот вообще не находил ка-либо конкретной вины за Н.И. Новиковым и его товарищами-онами. «Из всех показаний, вообще данных в этом процессе, — ъзывал А.Н. Пыпин, — нельзя было не видеть, что масоны были ршенными агнцами в политических делах; их ответы исполнены и такой преданности, что нужно было крайнее и до последней пени несправедливое предубеждение против них, чтобы счи-

тать их опасными» 67 . Все дело, по его мнению, в посторонних об-стоятельствах и чисто личных впечатлениях императрицы или, проще говоря, произволе и беззаконии ее царствования, невинной жертвой которых якобы и являлся Н.И. Новиков.

В этом же ключе решал проблему и советский исследователь Г.П. Макогоненко. Причиной ареста и осуждения Н.И. Новикова, доказывал он, была его «активная, неустрашимая, развивающаяся на протяжении двух десятилетий просветительская деятельность»68, неутомимая забота о просвещении народа и даже организация им помощи голодающим 69 .

Однако один, без обширных масонских связей, денег и интеллектуальной поддержки, Н.И. Новиков едва ли бы много сделал. Понимая это, Г.П. Макогоненко высказал интересное предположение, что Н.И. Новиков, собственно, и вступил-то в орден в тайной надежде воспользоваться им в своих просветительских целях (вспомним историю с арендой университетской типографии, спонсорскими деньгами П.А. Татищева, Г.М. Походяшина и пр.). «Веря, что основание масонской доктрины о братстве людей составляет главную цель ордена, Новиков стремился использовать состоящих в масонских организациях людей для больших общественных дел. Отсюда и привлечение им «братьев» к своей работе, и создание Типографической компании, и мероприятия, связанные с организацией школ, воспитательных домов, бесплатных аптек и т.д.», — подчеркивал исследователь70. В таком же панегирическом ключе написаны и работы о Н.И. Новикове С. М. Некрасова — «Апостол добра» 11 и Г.А. Лихоткина — «Оклеветанный Коловион» (орденское имя Н.И. Новикова. — Б.В.).

Особый интерес для нас представляет последняя. «Клеветником» в ней выставлена, как уже, наверное, догадался читатель, императрица, игравшая во всем этом деле, по убеждению Г.А. Лихоткина, зловещую роль. Отпустить Н.И. Новикова, пишет этш исследователь, «значило бы навечно признать, что частная инициатива просветителя была полезной. Это значило бы, что заботу о просвещении, о распространении образования, критику «несовершенств» и «неустройств» могло брать на себя само русское общество». На самом деле Екатерина II, по Г.А. Лихоткину, ловко маскировавшая свой деспотизм, явно предпочла путь клеветы на Н.И. Новикова. «Оклеветанный Коловион в темнице был для нее безопасен»72

В отличие от Г.П. Макогоненко и Г.А. Лихоткина, старавшихся во что бы то ни стало отделить масонство от Н.И. Новикова, современная исследовательница Л.М. Пахомова, отражая очевидно, уже новые веяния в нашей историографии, напротив, всячески сближает их и старается вписать просветительские начинания Н.И. Новикова в рамки масонской идеологии. В деятельности масонских лож, считает она, Екатерина II увидела некую альтернативу официальным программам в области образования и просвещения. Нельзя, по ее мнению, сбрасывать со

фтва как политической силы, способной объединить вокруг себя £ позиций нравственного императива наиболее образованную .ijacTb общества73.

|?четов уже определившееся к этому времени и значение масон-

% Истина здесь, как представляется, лежит где-то посередине. Действительно, у истоков практически всех просветительских начинаний Н.И. Новикова 1780-х годов стояли масоны с их деньгами, связями и интеллектуальной поддержкой. Другое де-£о, что в отличие от И.В. Лопухина, А.М. Кутузова, А.Ф. Лабзи-$а и других мистиков свою задачу как издателя Н.И. Новиков понимал гораздо в более широком плане. Именно этим и объясняются столь успешные результаты возглавляемого им масонского «делания». «Я стараюсь особенно в том, чтобы книги пускать как можно дешевле и тем заохотить к чтению все сословия», — отмечал Н.И. Новиков 14 . Обстоятельство это, а также Скептическое отношение Н.И. Новикова к увлечению розенкрейцеров мистикой, алхимией и каббалой определили некоторую холодность в отношении к нему со стороны братьев по ор-

«недоверчивости» между ним и И.-Г. Шварцем свидетель-ш сам Н.И. Новиков, связывавший ее с тем, что тот якобы ревал его «в холодности к масонскому ордену». Сам он объяс-ое невнимание к орденским делам чрезвычайной занятостью лографической компании 15 , но мы вправе подозревать и о бо-уьезных причинах разногласий.

ритическая проверка историографических версий, вот уже этяжении более чем полутора столетий предлагаемых ис-вателями для объяснения дела Н.И. Новикова, а также мство с первоисточниками показывают, что ближе всех к его ще подошли дореволюционные исследователи М.В. Дов-апольский, Я.Л. Барсков и Г.В. Вернадский. Двум пер-з них удалось показать, что никакими невинными овечка-чем пытался уверить читателей А.Н. Пыпин, московские крейцеры никогда не были, как не был невинной жертвой ержавия и сам Н.И. Новиков. Таинственные документы, ировавшие в его деле, отмечал в этой связи М.В. Довнар-ьский, до нас не дошли, но из показаний самого Н.И. Но-а «ясно, что сношения с великим князем выражались не в только пересылке книг и, очевидно, имели какую-то полити-о подкладку» 16 . Этой «подкладкой» были, как установил ернадский, тайные сношения московских розенкрейцеров с их ickum начальством и наследником Павлом Петровичем. Мос-IX масонов, подчеркивал Г.В. Вернадский, погубили «сношения эевичем и его берлинскими друзьями» 11 . звестно, что Екатерина II и ее сын не ладили друг с дру-[ричин тому было много, в том числе и чисто человеческо-1на. Несходными были и политические устремления мате-

ри и сына. В отличие от Екатерины II, воспитанной на идеях французского Просвещения ^воспитание Павла Петровича происходило в другой обстановке и совершенно ином духе. С детства он был окружен масонами и воспитывался ими в соответствующем духе. Что побудило Екатерину II поручить воспитание сына масону Никите Панину — об этом можно только догадываться. Важнее другое: добрых чувств по отношению к матери и ее царствованию своему воспитаннику он так и не внушил.

Навязчивым стремлением русской аристократической группировки, начиная с 1760-х годов, было введение в России конституционного правления. Уже сразу же после воцарения Екатерины II в 1762 году Н.И. Панин попытался навязать ей разработанный в узком масонском кругу свой конституционный проект (конституция Н.И. Панина), который, однако, государыня решительно отклонила. Неудача не обескуражила Н.И. Панина и его единомышленников. Взоры их обратились теперь к сыну императрицы наследнику Павлу Петровичу, в лице которого они видели будущего законного, в отличие от узурпировавшей трон Екатерины II, монарха, управляющего вверенным ему царством на основе «непреложных государственных законов». «Вельможная группировка, — пишет О. Ф. Соловьев, — не собиралась складывать оружия, делая ставку на приход к власти по достижении совершеннолетия в 1772 году цесаревича Павла Петровича». Идеологическим и организационным средством, способствовавшим реализации этой цели, аристократическая группировка «считала масонские ложи, которым придавалось возрастающее значение как во внутриполитическом, так и в международном плане, учитывая связи с организациями ордена в других странах» 1 ^. Крайне важно в этих условиях было как можно прочнее привязать Павла Петровича к ордену, в связи с чем встает вопрос о масонстве самого наследника. Посвящение его И.П. Елагиным произошло скорее всего летом 1777 года и, во всяком случае, не позднее 1779 года. Как полагал Е.С. Шумигорский, известие это может считаться наиболее правдоподобным 79 .

Косвенным доказательством принадлежности Павла Петровича к братству вольных каменщиков могут служить его масонские портреты со всеми орденскими регалиями на фоне статуи богини Астреи. Два из них находятся в Москве и один в Стокгольме. Не исключено, впрочем, что, как полагают некоторые исследователи, портреты эти могли быть написаны уже после смерти Павла Петровича по заказу самих масонов и, следовательно, в таком случае никакой доказательности не имеют80.

Осенью 1781 года Павел Петрович отправился за границу Сопровождали его масоны А.Б. Куракин и С. И. Плещеев. Сохранилось предание, что именно в эту поездку могло состояться еще одно масонское посвящение Павла Петровича. Случилось это якобы в Вене в 1782 году81. Как бы то ни было, должность

великого провинциального мастера — первая по своему значению, учрежденная для России на Вильгельмсбадском конгрессе 1782 года, так и осталась вакантной. Полагают, что сделано это фило специально, ибо должность эту берегли для Павла Петровича.

Конечно, прямых доказательств тесной связи Н.И. Новикова с вельможной оппозицией, кроме того, что руководители ее fl.ll- и П.И. Панины (после их смерти ее возглавили братья Воронцовы) были в то же время и высокопоставленными масонами, в деле Н.И. Новикова нет. Но это еще не значит, что связи этой и не было. Особый интерес в этой связи представляет новый конституционный проект уже известного нам графа Никиты Ивановича Панина и его секретаря, известного драматурга Д.И. Фонвизина 1774 года. Сам проект до нас не дошел, известно Только введение к нему — политическое завещание Н.И. Панина82. 0 содержании его мы можем судить только по сведениям, сообщаемым в сочинении потомка Д.И. Фонвизина — известного Декабриста М.А.Фонвизина «Обозрение проявления политической жизни в России», более известное, как его «Записка»83. Из записки этой следует, что речь здесь действительно шла об ограничении самодержавия выборным дворянским сенатом. Время работы над проектом М.А.Фонвизин относил к 1773—1774 го-

Гм. По другим сведениям, он был составлен немного раньше — 1772 году, когда, согласно рассказам отца М.А.Фонвизина, Цратья Панины якобы планировали государственный переворот

|[ью низложения Екатерины II и возведения на престол Пав-етровича84. До самого заговора дело, впрочем, не дошло. Не судя по всему, представлен Павлу Петровичу из опасений 1 со стороны императрицы и сам конституционный проект. 1осле того как 31 марта 1783 года Никита Панин умер, его нение вместе с другими бумагами оказалось у его брата »а Ивановича. И тот и другой, как уже отмечалось, принад-ли к числу вождей тогдашнего русского масонства. Петр ювич продолжил дело брата, сочинив в 1784 году в своем Дугино дополнение к «Рассуждению» Никиты Иванови-так называемое «Прибавление к рассуждению, оставшемуся е смерти министра графа Панина»85. Кроме того, П.И. Па-составил два проекта Манифеста по случаю ожидавшегося нами восшествия Павла Петровича на престол и письмо с снением причин, побудивших его на составление этих бу-Начинается оно (само письмо датировано 10 октября 1784 село Дугино) так: «Державнейший император Павел Петро-Самодержец Всероссийский, Государь Всемилостивейший! Ва-> Императорскому Величеству сведомо, что покойный мой ...» и /я.д.86

)бращение П.И. Панина к Павлу Петровичу как к импера-(и это при жизни Екатерины II!), интриги, которые плели

вольные каменщики вокруг наследника, — какие еще нужны доказательства того, что отнюдь не одна только издательская и общественная активность масонов была причиной гонений на них?

Судя по всему, Петр Иванович был гораздо более решителен, чем его брат. Однако и он не решился передать составленные им бумаги Павлу Петровичу. Ознакомиться с ними тот смог только в 1789 году, уже после смерти П.И. Панина. Тем не менее, буквально за два дня до своей кончины Петр Иванович все же рассказал о нем Павлу Петровичу, горячо убеждая его в необходимости преобразования государственного строя России на конституционных началах. И, к удивлению своему, нашел в его лице заинтересованного слушателя87. На этом, впрочем, все и закончилось. А ведь могло быть и иначе, узнай об этой масонской интриге императрица. Впрочем, полной уверенности, что Екатерина II так ничего и не узнала, у нас нет. Во всяком случае, такой авторитетный исследователь, как Н.С. Тихонравов, был уверен, что Екатерина II все знала и подлинной причиной ареста Н.И. Новикова как раз и был «конституционный акт, представленный великому князю Павлу Петровичу Паниным, одним из друзей и покровителей мартинистов»88.

Существовал ли в действительности «масонский заговор» 1772—1774 гг., мы не знаем. Известный исследователь О.Ф. Соловьев считает, что да89. К этому же склонялся и Н.Я. Эйдельман. Екатерина II, по его мнению, своевременно узнала о заговоре и умело сорвала его, не подав и вида. Павел Петрович же во всем сознался и был прощен90.

Важную роль в деле Н.И. Новикова сыграло уже упоминавшееся нами и попавшее в руки Екатерины II письмо герцога Карла Гессен-Кассельского к И.-Г. Шварцу от 1782 года. Из него, между прочим, следовало, что, говоря словами Екатерины II, «князь Куракин употреблен был инструментом к приведению великого князя в братство»91. В напечатанном в 1784 году типографией И. В. Лопухина «Магазине свободнокаменщическом» (т. 1, ч. 1) помещена, в частности, масонская песня со следующим многозначительным обращением к Павлу Петровичу: «С тобой да воцарятся блаженство, правда, мир! Без страха да явятся пред троном нищ и сир. Украшенный венцом, ты будешь всем отцом» 92 .

Безусловно, прав был поэтому историк С. П. Мельгунов, который отмечал, что Павел 1 «более, чем кто-либо из царей, был связан невидимыми нитями с масонством» 93 . Очевидно, что существование в 80-е годы в России «прусской партии» в лице Павла Петровича и московских розенкрейцеров, пытавшейся играть роль внутренней консервативной оппозиции к Екатерине II, не должно вызывать больших сомнений.

В 1786 году, когда умер прусский король Фридрих II и пре-емником его стал Фридрих-Вильгельм И, берлинские розенкрейцеры, или, вернее, их заправилы (Бишофсвердер, Теден и

Вельнер) фактически оказались у власти. Начался период так называемой «реакции» в Пруссии и гонений на просвещение. О том же мечтали, судя по всему, и московские розенкрейцеры. Разница была лишь в том, что немецкие братья уже вошли во власть, русские же их единомышленники еще только готовились К этому. «Это не значит, — писал Я.Л. Барское, — что было полное сходство в мистике и политике тех и других. Есть основания думать, что в политике у русских братьев было больше искренности и бескорыстия, нежели у прусских. Общим же было то, что в Москве и Берлине мистика тесно сплелась с политикой»94.

Как раз к этому времени (1785) относится поездка главы московских розенкрейцеров Генриха Шредера в Берлин за инструкциями. Однако когда Г. Шредер вернулся в 1786 году в Москву, о вовлечении в орден Павла Петровича нечего было и думать: в то время, как Г. Шредер отсутствовал, Екатерина II нанесла ряд ощутимых ударов по розенкрейцерам. Резко ухудшились из-за финансовых (но не только) недоразумений и отношения Г. Шредера с «головкой» московского масонства: Н.И. Новиковым и Н.Н. Трубецким. Это побудило берлинское руководство отозвать Г. Шредера из России. Вместе с ним для «дальнейшего успеха в орденской науке и получения новых степеней» отправился весной 1787 года в Берлин и Алексей Кутузов95.

Как полагал Я.Л. Барсков, поездка Г.Шредера в Берлин в 1785 году была посвящена вопросу «о цесаревиче»96. В каком плане хотели использовать берлинские начальники ордена Павла Петровича, хорошо раскрывает дневник Г.Шредера, который он вел во время этой поездки97. «Лифляндию следует присоединить к Пруссии», «сделано было много замечаний о присоединении (к Пруссии, разумеется. — Б.В.) Крыма», — читаем мы здесь о его Беседах с руководителем ордена Бишофсвердером. Нет сомнения, что московских розенкрейцеров берлинские начальники ордена рассматривали исключительно как инструмент, с помощью которого Предполагалось включить Россию в сферу прусской политики. Отсюда и особый интерес берлинских братьев к Павлу Петровичу как ;будущему императору Российской империи. «Великий князь был бы, Наверное, очень хорош в хороших руках», — цинично констатировал другой берлинский руководитель ордена Вельнер. Дотянуться до Павла Петровича из Берлина можно было только через Москву, используя тайные масонские каналы. И такая негласная связь Берлина с наследником была вскоре действительно установлена. Речь щдет о поездках архитектора Василия Баженова к наследнику Престола Павлу Петровичу с тайными поручениями от московских розенкрейцеров. Сам В. И. Баженов был ревностным масоном98 (московская ложа «Девкалион», куда, кроме него, входили еще такие ^известные деятели русского масонства XVIII века, как Г.М. Похо-

Щяшин, И.П. Тургенев и др. — всего 12 человек 99 ). Полагают даже,

& ■

что созданный им дворцовый ансамбль в Царицыне представлял собой не что иное, как воплощенную в камне масонскую идею 100 .

Первая поездка В.И. Баженова в Петербург состоялась зимой 1784/85 г., причем пользовавшийся доверием наследника архитектор якобы сказал Н.И. Новикову: «Ведь эта особа ко мне давно милостива, и я у нее буду. А ведь эта особа и тебя изволит знать. Так не пошлете ли каких книжек?» После совета с С. И. Гамалеей и бароном Г. Шредером, а также князьями Н.Н. и Ю.Н. Трубецкими решено было послать Павлу Петровичу «Избранную библиотеку для христианского чтения» (М., 1784) и «О истинном христианстве» Иоганна Арндта (М., 1784)т.

В.И. Баженов исполнил поручение. Павел Петрович, по его словам, книги принял. Что же касается состоявшейся беседы, то ее В.И. Баженов предпочел изложить на бумаге, и бумага эта почему-то страшно напугала С. И. Гамалею и Н.И. Новикова. Страх их был так велик, что они якобы даже хотели сжечь отчет

В.И. Баженова, но почему-то не сделали этого, а познакомили с ним князей Трубецких, барона Г. Шредера и ряд других избранных братьев. Подлинник же его Н.И. Новиков оставил у себя. Самое любопытное в этой истории, что «экстракт» из отчета

В.И. Баженова о своих беседах с наследником российского престола был отдан барону Г.Шредеру и отвезен им в том же 1785 году в Берлин для ознакомления с ним берлинских начальников ордена102. Это был уже явный «криминал» в деятельности братьев, явная прикосновенность их к большой политике.

О чем шла речь во время беседы Василия Баженова с Павлом Петровичем, мы не знаем. Предполагают, однако, что скорее всего масоны предлагали Павлу Петровичу вступить в их орден. Впервые эту идею, по свидетельству князя Н.Н. Трубецкого, выдвинул в свое время И.-Г. Шварц. Это же подтверждает и письмо Н.И. Новикова А.А. Ржевскому от 14 февраля 1783 года103. В 1786-м — начале 1787 г. розенкрейцеры сделали еще одну попытку завлечь великого князя в свой орден. По их согласному решению В.И. Баженов отвез Павлу Петровичу еще две масонские книги: «Таинство креста» на немецком языке и «Краткое извлечение лучших изречений» Фомы Кемпийского (М., 1787). И на этот раз Павел Петрович был весьма милостив с Василием Баженовым и подарок принял. Содержание состоявшейся беседы наследника с В.И. Баженовым, так же как и после его первой поездки в Петербург, было изложено им в специальной записке-отчете для братьев. «Бог с вами, только живите смирно», — якобы закончил цесаревич разговор т . Пересылалось ли на этот раз содержание этого отчета в Берлин , мы не знаем.

Третья поездка В.И. Баженова к великому князю пришлась уже на зиму 1791/92 г. На этот раз встревоженный подозрениями Екатерины II Павел Петрович встретил В.И. Баженова не очень ласково. «Я тебя люблю, — заявил он, — и принимаю как

художника, а не как мартиниста. Об оных же и слышать не хочу. И ты рта не разевай мне об них говорить»105.

Характерно, что в центре этой масонской интриги стоял именно Н.И. Новиков. Именно ему было предложено В.И. Баженовым послать наследнику масонские книги. Возвратившись в Москву с докладной запиской о встрече с Павлом Петровичем, В.И. Баженов опять-таки приносит ее не кому-нибудь, а именно Н.И. Новикову. Новиков же собственноручно делает и экстракт из докладной записки для берлинских братьев. Конечно, Н.И. Новиков не забывал при этом и советоваться с избранными братьями, но то, что главная роль во всей этой истории принадлежала именно ему, — не подлежит сомнению. А между тем наши историки все еще спорят: почему из масонов больше всех пострадал именно Н.И. Новиков? «Новиков, — писала Екатерина II, как бы отвечая на недоуменные вопросы историков, — сочтен умным и опасным человеком»106.

Поскольку в центре масонской интриги оказался ее сын, императрица потребовала объяснений и у него, предъявив ему обнаруженную в ходе обыска у московских масонов записку В.И. Баженова. Павел Петрович все отрицал. «Вы, Ваше Величество, — отвечал он матери по-французски, — вероятно, заранее сказали себе то же самое, что приходило мне в голову, когда я читал документ, который Вам угодно было мне доверить... Только сумасшедший или дурак, я так полагаю, способен впутать меня во всю эту историю без явно клеветнических, лакейских намерений»™ 7 . Г.А. Лихоткин попытался было поставить под сомнение, что Екатерина II показала сыну именно записку В.И. Баженова, предполо-■ жив, что это вполне мог быть и другой документ — донос протои-\ ерея Архангельского собора в Москве П.Алексеева, однако убеди-i тельных доводов в пользу своей точки зрения не привел™*.

| Конечно же, никакой клеветы на Павла Петровича записка не содержала. Будь это так, став после смерти Екатерины II императором, Павел I наверняка сгноил бы В.И. Баженова или I другого предполагаемого автора записки П.Алексеева в тюрьме, Сно ничего этого, как мы знаем, не произошло. Что касается ; Екатерины II, то очевидно, что у нее не было намерения раскру-• чивать и дальше эту историю, так как она явно выводила следст-I вне на Павла Петровича и его ближайшее окружение. Следствие [ цо «масонскому следу» было остановлено императрицей едва ли Кне на самом интересном месте.

I Принципиально важен для понимания сути дела Н.И. Новикова характер предъявленных к нему (указ А. А. Прозоровскому от 1 мая 1792 года) предварительных обвинений. «I. Новиков IОсмелился печатать и торговать такими книгами, коих по указу шашему не только продавать, но и печатать запрещено. 2. Нови-Шов и его товарищи завели больницу, аптеку, училище и печатание Щсниг... не из человеколюбия, а для собственной корысти. Уловляя

пронырством своим и ложною как бы набожностию слабодушных людей, корыстовались граблением их имений, в чем он неоспоримыми доказательствами обличен быть может» 109 . Но самое важное в этом указе — так это первоначальное намерение императрицы предать Н.И. Новикова «законному суждению, избрав надежных вам людей; по окончании же во всех судах того следствия и заключении должны они представить вам их ревизию. Вы же препроводите на решение в Сенат» ио .

Вывод, который из этого следует, может быть только один. Арестовали Н.И. Новикова, конечно же, не за «политику». Политика в его деятельности обнаружилась уже потом, в ходе допросов. Это-то и побудило государыню отказаться от своего первоначального намерения судить Н.И. Новикова законным порядком. Несомненно, политическая составляющая дела Н.И. Новикова сильно усугубила его вину. Но не менее, а быть может, и более важным преступлением московских масонов в глазах императрицы была все же их практическая и прежде всего издательская деятельность. Екатерина II могла терпеть, и долго терпела, самих масонов с их чудачествами вроде клятв, посвящений, алхимии, каббалы и прочего. Но никакого практического масонского «дела» она терпеть не хотела. Главной же деловой фигурой в ордене розенкрейцеров в это время был, как мы уже знаем, Н.И. Новиков. Правда, с формальной точки зрения сам орден уже как бы и не существовал. Основательно придушена попечением императрицы была и его издательская деятельность. Но книготорговая деятельность Н.И. Новикова, в том числе и запрещенными изданиями, по-прежнему продолжалась. Печатались, хотя и в более ограниченных масштабах, и новые книги. Иными словами, «враг» в лице московских розенкрейцеров был хотя и основательно потрепан, но все еще не сломлен. Окончательно добить его — в этом, собственно, и заключалась главная цель ареста Н.И. Новикова. Именно «добить», ибо, будь это по-другому, Екатерина И, конечно же, не ограничилась бы одним Н.И. Новиковым. Но в том-то и дело, что в том состоянии, в котором находился орден к 1792 году, никакой серьезной угрозы правительству он уже не представлял. Опасность, да и то гипотетическая, в смысле восстановления прежней издательской деятельности розенкрейцерского кружка, могла исходить только от Н.И. Новикова.

Конечно, радоваться в связи с арестом Н.И. Новикова и закрытием масонских лож у адептов ордена причин не было. Однако и приписывать им причастность к смерти императрицы, последовавшей 6 ноября 1796 года, оснований у нас все же нет. Хотя некий Юрий Трубин в своей популярной книжке «Листая страшные страницы» всерьез пишет, что государыня будто бы «была отравлена, получив нечто вроде булавочного укола, предположительно с ядом кураре»'11. Причиной же случившегося Ю. Трубин

выставляет ненависть к Екатерине II как русских (в связи с запретом лож) у так и французских (в связи с готовившейся экспедицией А.В. Суворова во Францию) масонов. «Вместе с толпой политических эмигрантов, сбежавших в 1789—1790 годах из революционной франции, в Россию вползла мощная масонская агентура», — отмечает он и2 .

На самом деле, даже чисто теоретически (о документальном подтверждении этой странной версии не может быть и речи), русские масоны были явно неспособны на что-либо подобное: ведь с арестом Н.И. Новикова фактически прекратилась и деятельность московских розенкрейцеров, хотя тайные масонские связи и отношения, конечно же, по-прежнему сохранялись. Но и они в условиях фактического запрета масонства после 1792 года стали давать ощутимые сбои. Характерный пример — трагическая судьба посланца московских розенкрейцеров в Берлине Алексея Михайловича Кутузова, отправленного в свое время в Берлин своими московскими начальниками с целью познания «масонской науки». С одной стороны, это спасло А.М. Кутузова от печальной участи его младших коллег В.Я. Колокольникова и М.И. Невзорова. С другой — сразу же лишило его финансовой поддержки со стороны московских братьев. После 1792 года ни один из них не захотел помочь умиравшему в Берлине с голоду «брату».

«Скажите мне, любезный друже, — писал 9 сентября 1797 года А.М. Кутузов своему приятелю И.П. Тургеневу, — что сделалось с нашими общими друзьями, и чем имел я несчастие заслужить такое от них нерадение. Сколько мне ни болезненно мое несносное положение, но признаюсь, что и они в глазах моих не менее жалости достойны. Всякому со стороны смотрящему человеку покажется, что я умышленно принесен в жертву, хотя, впрочем, и не $наю, что они лишением моей чести и, конечно, моим разорением могут приобрести Противу моея воли отправлен я ими — довольно, кажется, доказательств моея к ним дружбы и повиновения. За Щие ли в награду теперь ими совершенно я оставлен до того, что и Шамая моя крайняя нищета их не трогает». «Я в такой крайности, — сообщал А.М. Кутузов в своем другом письме на имя некоего Шегетуса (февраль 1797 года), — что иногда бываю без пищи. Все Щмсе продано или в закладе; остались одни только книги, до кото-

ь всего нашего общества, не коснулся

еством своим стремится к истине, iy и голод альтернативе выгодной з масонской библиотеки. Трагиче-

тмечал Я.Л. Барс ков, «тяжелый ка-ттъев «Злато-розового Креста»; ред-лово» и «дело» до такой степени, как

г. Забыт был братьями не только розен-

крейцер, но умный и добрый человек с золотым сердцем» 114 . 27 ноября 1797 года всеми позабытый Алексей Михайлович скоропостижно скончался в Берлине от горячки.

Что касается российских «братьев», то смерть его осталась незамеченной ими. Сами братья в это время, можно сказать, торжествовали, радуясь увидеть на троне в связи со смертью Екатерины II своего «масонского царя». И действительно, едва вступив на престол, Павел I уже 7 ноября 1796 года приказал немедленно освободить Н.И. Новикова из крепости115, разрешил находившимся в опале князю Н.Н. Трубецкому и И.П. Тургеневу вернуться в Москву, причем последний был даже пожалован должностью директора Московского университета. Не забыл Павел Петрович и о М.И. Невзорове. 16 апреля 1798 года последовал императорский указ «содержащегося в здешнем сумасшедшем доме студента Невзорова в рассуждении выздоровления его отпустить в Москву к сенатору Лопухину с тем, чтобы он за него и поведение его отвечал»116. Кроме того, Павел I демонстративно приблизил к себе многих видных масонов: князя Н.В. Репнина, князя А.Б. Куракина, князя Г.П. Гагарина и других. 12 ноября 1796 года князь Н.Н. Трубецкой был пожалован в сенаторы, а в ноябре того же года другой видный деятель московского масонства М.М. Херасков — в тайные советники.

В 1797 году, приехав для коронации в Москву, Павел I приказал объявить великому мастеру московской ложи «Трех мечей» профессору Маттеи, чтобы он позаботился о созыве в назначенный день собрания всех главных московских масонов. Приказание это было исполнено. Явившийся на него император обратился к собравшимся с речью, причем не как государь, а как «брат». Смысл этой речи состоял в том, не признают ли они за лучшее, учитывая опыт трагических событий во Франции, прекратить на время свои собрания. На это масоны отвечали, что не видят в этом необходимости, и только провинциальный великий мастер рижской ложи барон Унгерн-Штернберг якобы поддержал государя. Павел I остался очень доволен его выступлением и, обращаясь к профессору Маттеи и другим масонам, заявил: не собирайтесь более до моего особого повеления117.

Освобожденный по приказу Павла I Н.И. Новиков сразу же уехал в свою деревню. «Он прибыл к нам, — вспоминал впоследствии С.И. Гамалея, — 19 ноября поутру, дряхл, стар, согбен, в разодранном тулупе» ш . Павел I же, желая до конца излить на него свое великодушие, распорядился в начале декабря 1796 года срочно вызвать Н.И. Новикова в Петербург. 5 декабря Н.И. Новиков был уже в столице, где сразу же был принят императором. Поскольку Н.И. Новиков к этому времени, можно сказать, был разорен, Павел I, желая успокоить его, якобы сказал: «Я даю тебе мою руку а слово, что и копейка твоя не пропадет — дай только время и верь моему слову». Времени императору, как мы знаем, не хватило, а

«надежды моего родителя, — с горечью была вынуждена констатировать в связи с этим дочь Н.И. Новикова Вера Николаевна, — остались неисполненными»119.

Хорошо знавший Н.И. Новикова архитектор Витберг рассказывал впоследствии, что Павел I якобы просил у Николая Ивановича прощения за поступок своей матери и даже встал перед ним на колени120. Верится, впрочем, с трудом. Более вероятен слух о том, что Н.И. Новикову была предложена должность директора Московского университета121. Назначение, однако, не состоялось, и Н.И. Новиков опять возвратился в свое Ав-дотьино. В 1805 году он попытался было опять вернуться к своей просветительской деятельности, о чем свидетельствует его намерение взять в аренду типографию Московского универси-: тета за 11 тысяч рублей в год122. Сделка эта, однако, так и не состоялась.

С этого времени и вплоть до своей кончины 31 июля 1818 , года Н.И. Новиков почти безвыездно прожил в своем имении, всецело погрузившись в хозяйственные дела. Но убеждений своих он не оставил. Более того, наряду с И.А. Поздеевым, он играл роль духовного лидера тогдашнего русского масонства. Вместе со своим другом С.И. Гамалеей Н.И. Новиков работал над составлением из масонских сочинений «Библиотеки высокохваль-ных свободных каменщиков», или «Библиотеки герметической», которую он намеревался впоследствии опубликовать. Под старость Николай Иванович сильно ударился в религию и всерьез уверял своих слушателей, что «все науки сходятся в религии», пригнем религиозность его, как справедливо заметил Г. В. Вернадский, |была насквозь пропитана масонскими и розенкрейцерскими взглядами и привычками123.

Любопытным штрихом к биографии Н.И. Новикова может ^служить его поведение в грозном 1812 году, когда этот старый ImcoH не нашел ничего лучшего, как выкупать у своих крестьян

!ваченных ими в плен французских солдат и офицеров, платя по рублю за человека. Все спасенные им таким образом солея наполеоновской армии после кратковременного излечения мении Н.И. Новикова были переданы затем уже после пре-щения военных действий полицейским властям124. Вместе с справедливости ради следует отметить, что в отличие от боль-нства своих братьев по масонскому ордену Н.И. Новиков в бине души всегда оставался патриотом своей страны и лю-, «ненавидящих свое Отечество» (а таких в братской среде бы-\емало), называл не иначе, как «кощунами»125.

О том, как далеко заходили эти «кощуны», видно из уже ци-овавшегося нами «дневника розенкрейцера» 1780-х годов Шредера), полного презрения к России и к русским. А меж-ем Г. Шредер был далеко не рядовой и вполне ревностный и ропорядочный в глазах братьев масон. Любопытна в связи с

этим реакция Н.И. Новикова на предъявленное ему в 1792 году обвинение в напечатании Типографической компанией в 1788 году переводной книжки врача и философа Циммермана «Народная гордость» (2-е издание ее, или, вернее, второй перевод под названием «Образ народного любочестия» был напечатан в Санкт-Петербурге в 1793 году), содержащей в духе отрицательной философии XVIII века резкую критику такого понятия, как патриотизм и любовь к Родине. Сочинение Циммермана (кстати, одного из ученых заграничных корреспондентов Екатерины II) своим скептическим отношением к разбираемым им в своей книге проявлениям национальной гордости у различных народов, несомненно, сильно уязвило самолюбие многих тогдашних россиян. Книга его, отмечал А.Н. Пыпин, «могла показаться резкой по тогдашним, да и по нынешним русским понятиям» 126 . А что же Н.И. Новиков? Книгу, заявил он, я не читал «и когда мне из сей мерзкой книги места показали, то по прочтении я ужаснулся, что такая книга у нас напечатана »127.

Умер Николай Иванович, как уже отмечалось, 31 июля 1818 года в четвертом часу утра «от удара» на 74-м году жизни, проболев перед этим 28 дней. Похоронен он был в местной церкви во имя Тихвинской Божьей матери напротив алтаря близ клироса128.

Отделить Н.И. Новикова — мистика и масона от Н.И. Новикова — просветителя трудно, да, очевидно, и не нужно. Гораздо важнее здесь другое. Объективное содержание деятельности Н.И. Новикова и его кружка намного переросло первоначально отведенные им сравнительно узкие масонские рамки и немало способствовало росту общественного самосознания и пробуждению умственных интересов русских людей. В этом, собственно, и состоит историческое значение его деятельности.