Взятый Петром I курс на европеизацию России привел к тому, что, наряду с другими новациями, пришло в наше Отечество и масонство. Пришло, но так и не прижилось. Что и неудивительно. Россия — не Европа, и условия деятельности здесь вольных каменщиков (самодержавие, крепостничество, православная вера) были принципиально иными, чем, скажем, во Франции или Англии. Правда, верхушка быстро европеизировавшегося русского дворянства масонские ложи посещала охотно. Куда более сложным было отношение к ним со стороны правительства. С одной стороны, оно, конечно, не могло не понимать опасность и даже противоестественность существования тайных масонских сообществ в самодержавной стране. Но и прямо возражать против существования в России столь широко распространенного в Европе явления оно тоже не хотело.

И Екатерина II, и Александр I были, как мы знаем, просвещенные монархи, либеральные начинания которых далеко не всегда находили должный отклик не только в массе рядового дворянства, но и среди его верхов. Поддержка со стороны масонов либеральных начинаний Екатерины II и Александра I дорого в этих условиях стоила. Отсюда и благожелательное отношение к масонам в первые годы царствования этих монархов.

Жизнь, однако, показала, что двум медведям (самодержавие и масонство) в одной берлоге ужиться трудно. Вопреки уверениям «братьев», деятельность их явно выходила за рамки чисто духовной работы в ложах и грозила распространиться на то, что всегда считалось в России прерогативой государства (издательская деятельность Н.И. Новикова, борьба с голодом, открытие масонских аптек, школ, богаделен). Да и в политическом плане деятельность вольных каменщиков, все более превращавшаяся в орудие вельможной оппозиции Екатерине II, была весьма и весьма подозрительной. Особенно нетерпимыми в глазах императрицы были связи русских масонов с заграницей и попытки установления ими таких связей с наследником престола Павлом Петровичем. Итог этого первого столкновения власти с масонством известен — дело Н.И. Новикова 1792 года и негласное запрещение масонских лож.

Однако сама идея установления по примеру других европейских государств тесного альянса между масонством и русским самодержавием не умерла. Особенно много было сделано в этом отношении при Александре I во времена М.М. Сперанского, когда дело чуть было не дошло до введения так называемого го-

сударственного масонства в стране. Однако скрестить масонство с православием и самодержавием оказалось делом нереальным, и, как и следовало того ожидать, масонские ложи, несмотря на строгий, казалось бы, правительственный контроль, все более и более превращались, особенно после 1812 года, в центры единения оппозиционно настроенных по отношению к власти сил, прежде всего военных. Логическим следствием складывания именно такого порядка вещей и стал знаменитый указ Александра I от 1 августа 1822 года о запрещении масонских лож. Лишившись в одночасье какой-либо поддержки «наверху», масонство в России стало быстро угасать — более чем убедительное свидетельство отсутствия у него сколько-нибудь прочной опоры в русском образованном обществе — и смогло возродиться только в начале XX века, когда расклад общественных сил в стране был уже совсем иным.

Превратившись во второй половине XVIII века, после освобождения от обязательной службы, в самое свободное, привилегированное и материально обеспеченное сословие в стране, российское дворянство получило, наконец, отсутствовавшую ранее у него возможность формирования из своей среды того тонкого умственного интеллектуального слоя, который получит известность 100 лет спустя как русская интеллигенция. В своей основе это был, конечно, прозападнический, космополитически настроенный круг людей, уже изначально ориентированный на западные культурные и идеологические ценности.

Одной из основополагающих мировоззренческих опор его как раз и являлось масонство. Несмотря на фальшивость масонского учения, усиленный поиск его адептами масонского идеала, правда, главным образом не столько в политической, сколько в морально-этической плоскости, много способствовал пробуждению личности русского интеллигента, индивидуального начала в нем. Во всяком случае, принадлежность к братству вольных каменщиков многих крупных людей XVIII — первой четверти XIX века (Н.И. Новиков, М.М. Херасков, М.И. Кутузов, Н.М. Карамзин, А.С. Грибоедов, П.А. Чаадаев, А.С. Пушкин) бесспорна и, как представляется, свидетельствует о заметной роли масонской идеологии и практики в культурной и интеллектуальной жизни России этого времени.

Расширительное же толкование масонства как чуть ли не единственного двигателя культуры, прогресса и демократии в нашей стране не находит подтверждения в источниках, хотя попытки такого рода неоднократно предпринимались еще в дореволюционные годы. Корни таких явлений русской истории, как зачатки крестьянской реформы в виде указа о трехдневной барщине, военно-чиновничий социализм времен Александра I (военные поселения), власть «святого царя» (Мальтийский орден), даже организация Священного союза восходят, доказывал, например, известный историк Г.В. Вернадский, к тем кругам рус-

ского общества XVIII века, которые объединялись в свое время масонством111.

Особенно далеко в этом направлении заходила Т.О. Соколовская, которая в своей книге «Русское масонство и его значение в истории общественного движения», опубликованной в 1907 году, прямо писала о масонах как людях, чья деятельность якобы и подготовила определяющую почву для развития республиканских и конституционных идей в России. Т.О. Соколовской, конечно же, возражали. «Вопреки мнению госпожи Соколовской, — резко заявил в рецензии на это издание С. Сватиков, — масонство не только не подготовило почву для развития республиканских и конституционных идей, не только не было предтечей декабристов, но, наоборот, оно было движением реакционным. Декабристы только тогда стали активными политическими борцами, когда расстались с масонством», — подчеркивал он и2 .

Конечно же, Т.О. Соколовская была не одинока в своем стремлении во что бы то ни стало «приподнять» русское масонство. Из этого, собственно, исходила и исходит, за редким исключением, практически вся наша либеральная историография, начиная от А.Н. Пыпина и кончая современным российским историком А.И. Серковым.

«Некоторые историки, — писал в свое время, полемизируя с попытками идеологически ангажированного подхода к масонству профессор Московского университета А. А. Шахов, — впадают относительно масонства в странное заблуждение. Они видят в нем светлый культурный факт, занимающий видное место в истории просвещения. Они говорят о благих стремлениях масонства, о сочувствии масонов человеческому прогрессу, об их стараниях к нравственному совершенствованию. В учении масонов мы действительно встречаем подобные фразы и слова, подобные идеи, облеченные всегда туманным покровом. Но определенного содержания и направления в деятельности масонов мы не находим. Благих следов своей деятельности они также не оставили. Если внимательнее присмотреться к занятиям всех этих многочисленных орденов, то мы заметим, что все дела их заключаются либо в мистических священнодействиях и таковых же мистических умствованиях, либо в игре формальностями... Между тем вред явления не подлежит сомнению» 1 * 3 .

Последующие исследования только подтвердили справедливость такого вывода. Русское масонство, вынужден констатировать уже современный российский историк О.Ф. Соловьев (кстати, весьма и весьма лояльно к нему относящийся), в качестве оформленного течения нигде и никогда не служило двигателем общественного прогресса, никогда не было поборником подлинной демократии и не внесло никакого «самостоятельного вклада ни в область политики, ни в сферу общественной мысли» ш . Не менее определенно по вопросу о «прогрессивности» масонства в связи с «правдой», которую якобы олицетворяла собой деятельность таких известных членов масонских лож, как Н.И. Новиков

и Л.Н. Радищев, высказывался в свое время и наш философ и публицист В.В. Розанов. Соглашаясь, в принципе, с тем, что масоны XVIII — начала XIX века проповедовали «правду и высокочеловеческую правду», он справедливо замечал вместе с тем, что «правда» эта была явно не ко времени и объективно вредна для России, так как духовно разоружала ее перед лицом ее злейших врагов. И если бы, подчеркивал В. В. Розанов, не дай Бог она, эта правда, «расползлась в десятках и сотнях тысяч листков, брошюр, книжек и журналов по лицу Русской земли, — дошла бы до Пензы, до Тамбова, Тулы, объяла бы, наконец, и Петербург, то пензенцы и туляки, смоляне и псковичи не имели бы духа отразить Наполеона. Вероятнее они призвали бы способных иностранцев завоевать Россию, как собирался позвать Смердяков и как призывал их к этому идейно «Современник»; также и Карамзин не написал бы своей истории»115.

Духовно разоружая противостоящие ему народы и их интеллектуальные национально-ориентированные элиты, основное внимание масонство сосредотачивает на так называемом «правящем классе» общества. Очевидная неоднородность этого класса, противоречия, раздирающие его, приводили и приводят к тому, что и в масонские ложи зачастую попадали и попадают люди, культурные, идеологические и политические устремления которых, несмотря на принадлежность к одному и тому же общественному классу, далеко не совпадают.

Неудивительно поэтому, что уже применительно ко второй половине XVIII века в русском масонстве можно выделить три струи: либеральная, представленная главным образом Елагинским союзом, консервативная (шведские ложи) и мистико-просветительская, представленная московскими розенкрейцерами 1780-х годов. В первой четверти XIX века говорить о розенкрейцерских ложах как очагах просветительства уже не приходится, и, наряду с ложами шведского обряда (Великая Директориальная ложа «Владимира к порядку» и сменивший ее Провинциальный союз), теперь и их уже смело можно причислить к консервативно-охранительному крылу вольного каменщичества в России.

Либеральное же крыло его представляли теперь мастерские французского обряда (ложи «Соединенных друзей», «Палестины» и союз Великой ложи «Астреи»). Выделять еще и так называемое радикальное крыло в масонстве первой четверти XIX века, представленное декабристами, как предлагают некоторые исследователи, едва ли целесообразно. Дело в том, что уже с 1810 года масонские ложи были взяты под жесткий правительственный контроль. Не случись этого (кто знает?), целый ряд масонских лож действительно мог бы превратиться в конспиративные ячейки антиправительственного заговора, однако этого, как мы знаем, все же не произошло, и радикально настроенные братья по необходимости вынуждены были вынести подготовку антиправительственного заговора за пределы масонских лож. Другое дело, что именно масонство во многом определило не

только возникновение и организационное строительство, но также и тактические установки на военный заговор преддекабрист-ских и первых декабристских тайных организаций.

Реформы 1860-х годов, удовлетворив основные чаяния либерального русского дворянства, резко тем самым сузили потенциальную общественную базу масонства в стране. Сказывался, несомненно, и факт официального запрещения масонских лож. Во всяком случае, рисковать карьерой ради масонского братства либералы во второй половине XIX века не хотели. Радикалам же из «Народной воли» и других подобных ей разночинских в своей основе организаций в масонских ложах делать было нечего. Конечно, «по духу» масоны в России были всегда, но как организационно оформленное общественное явление во второй половине XIX века масонство прекратило свое существование.

Возрождение его стало возможным только в начале XX века, когда в преддверии революционных потрясений в стране масонство было востребовано из-за рубежа политиканствующей либеральной российской интеллигенцией. То, что и политическая, и мистическая ветви его были импортированы ею из республиканской Франции ввиду радикальной идеологической ориентации нашей интеллигенции начала XX века, удивлять, кажется, никого не должно.

Другое дело, что «делала революцию», как отмечал Иван Солонеет, главным образом «второсортная русская интеллигенция». «Именно второсортная, — подчеркивал он. — Ни Ф. Достоевский, ни Д. Менделеев, ни И. Павлов, никто из русских первого сорта при всем их критическом отношении к отдельным частям русской жизни — революции не хотел и революции не делал. Революцию делали писатели второго сорта — вроде Горького, историки третьего сорта — вроде Милюкова, адвокаты четвертого сорта — вроде А. Керенского. Делала революцию почти безымянная масса русской гуманитарной профессуры, которая с университетских кафедр вдалбливала русскому сознанию мысль о том, что с научной точки зрения революция спасительна. Подпольная деятельность революционных партий опиралась на этот массив почти что безымянных профессоров. Жаль, что на Красной площади рядом с Мавзолеем Ильича не стоит памятник неизвестному профессору!» 116

В отличие от лож екатерининского и александровского времени, действовавших с негласного разрешения правительства, политическое или думское масонство начала XX века было уже подпольным и имело откровенно антиправительственный характер. Оно уже изначально было ориентировано не на духовную работу «братьев» в ложах, а на захват власти, разрушение империи и изменение основ тогдашнего государственного строя в России. Недаром основным поставщиком адептов вольного каменщичества в эти годы была кадетская партия, известная в то же время и как партия леволиберальной российской интеллигенции по преимуществу. Радикальнее левых кадетов были, пожалуй, только эсеры и социал-демократы. Террористическая

деятельность социалистов-революционеров в нашей стране слишком хорошо известна. Не представляют большого секрета и политические устремления тогдашних социал-демократов. Правда, большевиков среди масонов было, можно сказать, считаные единицы, но кто из них в этом больше «виноват» — это еще вопрос. Что касается меньшевиков и эсеров, то их в масонские мастерские приглашали более чем охотно. И не случайно, так как идеей фикс политического масонства являлась идея создания широкого антиправительственного «народного фронта».

Несмотря на кратковременность существования и некоторую узость в понимании своих задач (борьба в Думе по преимуществу), свой вклад в падение самодержавия русские политические масоны, несомненно, внесли. Принципиально важное значение в этом плане имело образование ими в августе 1915 года Прогрессивного блока и создание на его основе прочного антиправительственного большинства в Думе. Опираясь на него, руководство Верховного совета «Великого Востока народов России» уже с лета 1916 года берет курс на насильственное устранение от власти Николая II и установление конституционного строя в стране.

Огромное значение в этой связи сыграло установление масонами в 1916-м — начале 1917 г. тесных контактов с представителями русского генералитета (М.В. Алексеев, Н.В. Рузский и др.), что, в сущности, и позволило в февральско-мартовские дни 1917 года обеспечить бескровный характер отречения Николая II и осуществление по всем правилам «королевского искусства» плавного масонского вхождения во власть (Временное правительство) с последующим закреплением в ней. Однако удержать эту власть в условиях продолжавшейся войны и начавшегося распада государства и его структур масоны не смогли. Октябрь 1917 года положил конец политическому масонству в нашей стране.

Но борьбой за прогресс и конституцию отнюдь не исчерпывается деятельность масонов. Огромное значение в учении ордена всегда придавалось нравственному совершенствованию «братьев». Именно последнее обстоятельство — духовная сторона масонства — как раз и являлось той незримой силой, которая всегда притягивала к нему многих русских интеллигентов либерального толка. Так, быть может, несколько неожиданно масонская тема выводит нас на другую, не менее важную проблему — духовные искания русской интеллигенции.

Странное, противоречивое чувство вызывают эти искания. Стремление выйти за пределы серой повседневности бытия и погрузиться в волшебный мир ирреальности, потусторонности, в общем-то, понятно, и даже, в какой-то мере, естественно для человека, особенно когда речь идет о людях одаренных, творческих. Понятно и стремление сообразительных людей, тоже по-своему творчески одаренных, используя эту склонность человека ко всему таинственному и необычному, плодить различного рода новые религии, новые ложи и «ордена». Поражает другое — удивительная легкость, с какой самозваные «учителя» на-

ходили и находят себе паству в нашей стране, хотя, казалось бы, прежде чем войти в ту или иную ложу или оккультный кружок, стоило бы задуматься: а что или кто стоит за проповедниками тайного знания, новой веры и новой религии. Спириты, теософы, мартинисты, филалеты, розенкрейцеры, софианцы... Пути разные, но цель одна — эрозия национального самосознания народа, причем главный удар всегда направлялся против «живущей силы Руси» — ее государственности, национальных основ и православия.

Трудно сказать, то ли по этой, то ли по другим причинам, но оккультистов в первые годы советской власти ОГПУ не трогало. К ликвидации их кружков оно приступило только с 1925 года, причем с самого начала отношение к ним было неоднозначным. Дело в том, что в руководстве этого ведомства (Глеб Бокий, Яков Агранов) существовали определенные планы использования масонов в интересах советского государства. Окончательная ликвидация масонских кружков и групп растянулась вследствие этого вплоть до конца 1930-х годов.

Наиболее востребованными нашей интеллигенцией 1920-х годов оказались тамплиеры, сумевшие привлечь в свои ряды таких видных представителей театрально-художественного и научного мира, как режиссеры Ю.А. Завадский, Р.Н. Симонов,

В.С. Смышляев, актер Н.А. Чехов, литераторы П.А. Аренский, Г.П. Шторм, литературовед Д.Д. Благой, искусствовед А.А. Сидоров и др. Что касается других мистических сообществ, то вследствие чрезмерного увлечения их руководителей мистицизмом и чересчур скрытного характера деятельности их личный состав был более зауряден, хотя и здесь можно назвать известные имена: М.А. Булгаков, М.М. Пришвин, С.Д. Меркуров. Обращают на себя внимание и довольно тесные контакты между членами различных религиозно-мистических кружков этого времени. Так, антропософы М.В. Дорошва, М.Н. Жемчужникова и М.И. Сизов являлись в то же время и рыцарями тамплиерского ордена Духа. А М.И. Сизов и М.В. Дорогова входили, к тому же, еще и в неорозенкрейцерский орден манихеистов В.В. Белюстина. В обоих орденах, т.е. тамплиеров и розенкрейцеров, одновременно состоял и крупный советский искусствовед и «по совместительству» масон Алексей Алексеевич Сидоров (1891—1978).

Первыми, кто принял на себя удар репрессивной машины советского государства, оказались масоны и мистики Ленинграда, уже давно, как оказалось, находившиеся под колпаком ОГПУ: «Русское автономное масонство» Б.В. Кириченко-Астромова и ордена мартинистов и мартинезистов во главе с Г.О. Мебесом и М.А. Нестеровой. Аресты среди них были проведены в конце 1925-го — начале 1926 года. В следующем 1927 году ОГПУ были «изъяты» (по тогдашней терминологии) руководители ленинградских антропософов, члены ордена «Рыцарей Святого Грааля» во главе с А.Г. Гошерон-Делафосом и «Братства истинного служения» (руководители Г.А. Тюфяев, В.Г. Лабазин).

В 1928 году в Москве чекистами был успешно ликвидирован оккультный орден розенкрейцерского толка «Эмеш Редивиус» во главе с В.К. Чеховским и Е.К. Тегером, в 1930-м — дочерняя организация ордена тамплиеров — орден «Рыцарей Света» во главе с А.А. Солоновичем. В том же году в связи с арестами прекратилась деятельность и московских антропософских кружков. В 1933 году по той же причине вынужден был прекратить свою деятельность и московский орден манихеистов (неорозенкрейцеров арионийского посвящения) во главе с В.В. Белюстиным. Дольше всех продержались розенкрейцерский орден «Рыцарей Духа» во главе с Б.М. Зубакиным и «Единое Трудовое Братство» А.В. Варченко, которые были ликвидированы только в 1937 году.

Никакой связи с заграницей эти религиозно-мистические сообщества, за исключением антропософов, не имели, и их масонство, тамплиерство и розенкрейцерство носило в известной степени самостийный, доморощенный, местечковый, а отчасти и книжный характер. Именно этим обстоятельством и объясняется, на наш взгляд, то, что вспыхнувший было в середине 1920-х годов интерес к масонским и парамасонским структурам со стороны ОГПУ на предмет возможного использования их в интересах советского государства сравнительно быстро угас.

Как бы то ни было, к началу Великой Отечественной войны старые масонские центры в стране были окончательно ликвидированы. Для возникновения же новых не было подходящих условий. Когда же наконец с перестройкой и распадом СССР такие условия появились, то опять, как и в начале века, не обошлось без помощи наших французских «братьев». Благодаря их инициативе и финансовой поддержке собственно и стало возможным новое возрождение масонства в нашей стране.

При оценке роли современного русского масонства в общественно-политической жизни нашей страны следует иметь в виду, что на Западе оно уже давно является организацией, объединяющей в своих рядах так называемые «сливки» общества (промышленники, дельцы, ученые, творческая интеллигенция) в целях удержания власти и своего влияния в обществе. Таким же, по существу, обещает оно стать и в современной России.

Говоря о перспективах движения, сами масоны излучают оптимизм. «Масонство отвечает национальному характеру русских. Л славянской душе понятны те метафизические и мистические поиски, которым привержено франкмасонство», — уверял в 1992 году корреспондента «Правды» Великий секретарь «Великой национальной ложи Франции» Трестурнель 111 . Последующие события показали, однако, что это, мягко говоря, далеко не так. Однако и тешить себя иллюзиями, что в России, вследствие якобы только ей присущей национальной специфики, масонство не имеет должных перспектив, у нас тоже нет оснований. Почва в лице либерально-демократической российской интеллигенции для внедрения в общественное сознание масонской идеологии в нашей стране, безусловно, есть.