Горькая обида, тягостное недоразумение стали между мной и доктором Думчевым.

Как это случилось?

Мы должны были отправиться на тот берег Великого потока. Ведь там, на том берегу, скарабеи закатали пилюлю, что возвращает рост человеку.

Найдем ли мы вторую пилюлю? Неизвестно.

И надо было здесь же, на этом берегу, спрятать в надежном месте последнюю и единственную пилюлю.

Высоко в небо упиралась вершиной огромная голая, лишенная зелени каменная гора. И к этой горе прилепилось какое-то белесоватое полукруглое сооружение. Оно в нескольких местах было просверлено. Подойдя ближе, я увидел, что отверстия были гладкие и круглые.

— Лучшего места для пилюли не найти, — сказал Думчев. — Мы перед жильем халикодомы — пчелы каменщицы. Молодые пчелы, пробив крыши своих гнезд и общий свод, улетели. Сейчас там никого нет. Здесь пилюля будет храниться. Не рисковать же ею в наших странствованиях!

Думчев взобрался на свод, опустил пилюлю в отверстие и стал закладывать отверстие камнями.

— Надеюсь, вы запомните это место? — спросил он.

— Но это невозможно!

— Учитесь топографии у пчел.

— Топографии? При чем тут топография? Здесь инстинкт. Только инстинкт. Результат миллионов лет приспособления. Но инстинкт слеп! До крайности ограничен, всегда автоматичен!

Я сказал это резко. Но разве я хотел быть резким? Вовсе нет! Но сам я почувствовал, что получилось до обидного назидательно.

Думчев решительно и спокойно сказал:

— Вздор! Пчела всегда без ошибки находит свое гнездо.

— Да, это так! — уже запальчиво вскричал я. — Но перенесите это же гнездо в сторону, совсем близко, но так, чтобы пчела видела его, и она не узнает свое же гнездо. Она находит только то место, от которого отлетает. Здесь инстинкт. А вы сказали: человеку надо учиться у пчелы, подражать ей. Ведь это нелепо! В безбрежном океане человек найдет человека. Разум человека создал компас и другие сложнейшие инструменты. Он их изобрел! Он ими пользуется!

Угрюмая складка легла возле губ Думчева. Наступило тягостное молчание. Потом Думчев сказал:

— А все же человек обязан учиться у халикодомы.

Халикодома приготовила цемент. Из цемента построила вот это жилье для своего потомства. Известково-глинистая земля, смоченная слюной пчелы, «схватывается» на воздухе и затвердевает навсегда! — Думчев почти выкрикнул это слово — «навсегда».

По видимому, он был очень уязвлен моим замечанием о том, что людям нечему учиться у халикодомы.

Я молчал.

Мое молчание он принял: за возражение. С какой-то резкой живостью он, не глядя на меня, продолжал:

— Она, эта скромная пчела каменщица, преподнесла человеку в дар тайну цемента.

Я попытался возразить Думчеву, но он резко прервал меня:

— Древний человек был весьма наблюдателен. Египтянин видел: халикодома строит свое гнездо на камне из цемента. И строители египетских пирамид обратились к цементу. В этом он» подражали халикодоме. Цемент скрепил пирамиды навсегда! До наших дней!

— От некоторых пирамид осталась груда развалин, — возразил я.

При этом я почему-то вспомнил подпись под рисунком в одном альбоме по древней истории Египта: «Не суди обо мне низко по сравнению с каменными пирамидам», потому что меня строили так: глубоко в болото погружали жердь, затем ее вынимали и собирали прилипший к ней ил; из этого ила сделаны мои кирпичи».

Эту надпись одного фараона на пирамиде я прочел вслух Думчеву.

— Знаю, знаю! — сказал Думчев. — Пирамида Асихиса. Она рассыпалась. Хвастовство не помогло, но раскопки установили, что для скрепления кирпичей строители все же употребляли известковый вяжущий раствор — цемент халикодомы. У нее учились. И этот цемент сохранился.

— Сергей Сергеевич, строительство пирамид древними египтянами — дело истории. Уже открыты новые вяжущие вещества — портландцемент, гидравлический цемент. Цемент дал возможность создать новый строительный материал — бетон. Теперь люди строят также из железобетона. И вовсе не пчела подсказала изобретение железобетона. А теперь из железобетона строят здания, мосты, перекрытия и будет построен Дворец Советов. Это грандиозное сооружение!

Думчев вслушивался, он повторял едва слышно: «Железобетон… бетон… гидрав… не понимаю… не понимаю…»

— Согласитесь же. со мной, Сергей Сергеевич, — сказал я тихо: — человеку нечему учиться ни у этой пчелы, ни у других насекомых — этих живых машин.

— Что? Как вы сказали?

— Все эти насекомые — живые машины! Низшие организмы!

Какой болью исказилось лицо Думчева! И я понял: горькая обида легла между нами.