— Вставайте! — услышал я голос Думчева.

Яркий луч восходящего солнца ударил мне в лицо, и я, не открывая глаз, заслонился от солнца рукой. Но солнце припекало. Где мой плащ? Куда он сполз? Я вскочил. Предо мной стоял Сергей Сергеевич.

— Доброе утро! — произнес он спокойно и весело.

— Утро? — переспросил я и посмотрел на Думчева с недоумением. Ведь он никогда не произносил таких слов: утро, вечер… «Странно», подумал я и ответил: — Доброе утро!

— Не стойте же в воде.

Мои босые ноги были по щиколотку в воде. Это какой-то ручеек! И перешагнуть можно.

Но что случилось? Где Великий поток? Где остров, который нас приютил? По руке ползет какой-то муравей. Ярко блестят на солнце крылышки стрекоз. Где я?

Тут вспомнился мне вчерашний вечер: отсветы пожарища в воде, песчаный остров Великого потока… и луна из-за туч. Луна осветила Думчева… Он спал, а я… я опустил в его полуоткрытый рот пилюлю. Так почему же Думчев стоит теперь предо мной и такого же роста, как я? Значит, пилюля не подействовала? Итак, нам обоим оставаться в Стране Дремучих Трав! Навсегда?! Неужели пилюля оказалась негодной?

Думчев внимательно приглядывался ко мне.

— Вы слышите? — указал он на синеющий лес. — Кто-то явственно зовет нас: рю-рю-рю-рю…

Я вслушивался, вглядывался, я все кругом было так необычно, что я не мог ничего понять.

Рю-рю-рю…

Вспомнил! Ведь это зяблик рюмит перед дождем.

Зяблик! Пение птиц! Я не в Стране Дремучих Трав!

Там я не услышал бы зяблика! Там все шумел и шумел бесконечный лес, там неистовый треск кузнечика оглушил бы меня.

Или все это сон? Или вся Страна Дремучих Трав только приснилась мне?.. Или сейчас мне снится этот зяблик?

Рю-рю-рю, — рюмит зяблик.

Но вот стоит предо мной Сергей Сергеевич… Я не свожу с него глаз. И все думаю: он такого же роста, как я! Так было и вчера. Так было и тогда, когда я впервые увидел его там, у страшного «города» — гнезда ос. Оба мы… одинакового роста! Значит, единственная пилюля не подействовала. И оба остались навсегда в Стране Дремучих Трав?

— Что же, Сергей Сергеевич, надо признаться, что ваши пилюли обратного роста скверно приготовлены. Вот порошок, уменьшающий, рост, — величайшее открытие. А пилюля… просто так… никакая. А я-то надеялся…

— На что вы надеялись?

— Так, ни на что, — сказал я раздумывая. — Впрочем, все понятно: пилюля потеряла свою силу за это время.

— Да, десятки лет!.. Изрядный срок! — сказал Думчев, насмешливо поглядывая на меня.

Странно, почему Думчев говорит «десятки лет», а не тысячелетия, десятки тысяч лет, как раньше?

Уже не шумит Великий поток… Нет острова… Какой-то пустырь… Вон полукруглая стена! Это, верно, халикодома построила свое цементное гнездо. Нет, это развалины большого белого дома с остатками каменной веранды. Кругом все изрыто: ямы, рытвины, щели… Наверное, здесь каликурги прячут парализованных тарантулов… Нет! Это остатки каменоломни.

Я сел рядом с Думчевым на зеленый пригорок у ручья. А ручеек звенел, журчал, навевал дремоту. Я слышал знакомый шелест листьев, долгий, сладостный; вдыхал запах свежескошенного сена.

Покой, тишина и какая-то светлая веселость переполняли меня. Не вернулся ли я в мир своего раннего радостного детства и сирень, стукнув в мое низенькое окошко, заглянула в комнату и разбудила меня? Нет, это не детство!

Но почему ушла и пропала настороженность, жестокая опасливость за каждый свой шаг, жест и за свою судьбу?

Как хорошо! Солнце так жжет и припекает. Но почему же Думчев голый?.. И почему он так пристально смотрит на меня?..

— Сергей Сергеевич, где мы?