Прошла ночь. Проснувшись довольно поздно, я оглядел светлый номер гостиницы и не сразу почувствовал ту тревогу, которой был вчера охвачен: как Думчев?
Я сейчас же отправился к нему, но на одной из улиц увидел Думчева. Никого не замечая, точно забыв обо всем на свете, стоял он на углу улицы и смотрел на стройку какого-то большого дома.
Поодаль стояли Надежда Александровна и соседка. Они не спускали с Думчева глаз. Соседка знаком пригласила меня подойти к ним. Я узнал, что она утром, совсем рано, услышала, как хлопнула входная дверь, и увидела, как Думчев уходит из дому. Беспокоясь, что Сергей Сергеевич еще и чаю не напился, а надолго ли уходит и когда вернется — неизвестно, она позвала Надежду Александровну. Обе побежали вслед за ним. Все собирались его окликнуть — и все не решались. И вдруг он остановился у этого дома, и вот стоит, стоит» все смотрит и смотрит.
А на что тут глядеть! Разве не видел он, как большой дом строится?
Думчев долго и неподвижно стоял на одном месте.
Потом в каком-то нетерпении, точно негодуя за что-то на самого себя, стал он быстро менять места наблюдения.
Плыла… плыла в ясном утреннем небе стрела крана с бункером, наполненным цементным раствором. Трепетали на легком ветру и то припадали к забору, то рвались вверх к небу огромные красные полотнища со словами: «Досрочно выполним и перевыполним полугодовой план строительства жилых домов!» А из открытого окна в это же небо лилась песня:
Фраза обрывалась, был слышен только настойчивый аккомпанемент, и снова ария начиналась с самого начала:
Певица в соседнем доме разучивала арию Наташи из оперы «Русалка», и растекался в свежем воздухе ее высокий голос.
Она смолкала, и тогда становилось слышно, как девушки-маляры, стоя на подоконниках, крася рамы, открывая и закрывая окна, поют что-то свое. Слова песни были грустные, но девушки пели беззаботно и даже с каким-то озорством, так что становилось весело на душе.
А в небе, утреннем, голубом, высоком небе плыла», плыла стрела крана с бункером. Вот и кран двинулся. Он перемещался вдоль стройки. Снизились тросы. Вот они опять уходят в высоту, и стрела кружат, кружит над стройкой. Новой стройкой без лесов.
К одноэтажному дому, около которого стоял Думчев, подошли юноша и две девушки. Не входя в калитку палисадника, перегнувшись через низенький забор, за которым густо разрослись кусты шиповника и роз, юноша позвал:
— Оля! Оля! Скорей! Мы уезжаем на яхте! Как договорились вчера!
— Иду! — ответил чей-то звонкий голос.
Юноша и девушки уселись на скамейку у палисадника.
Думчев подошел совсем близко к ним. Юноша встал и предложил Думчеву сесть. Но Думчев не сел. Он точно изучал их. Как широко и светло улыбаются они! Как весело смеются, продолжая свой разговор!
Хлопнула калитка. Выбежала Оля из палисадника. В белом платье, с ярко-синей косынкой в руке. Она запела:
Все подхватили песню и, взявшись за руки, побежали к морю.
Долго им вслед глядел Думчев.
Пела певица. Пели девушки-маляры. А издалека едва доносилась песня Оли и ее друзей.
А в утреннем небе совсем ажурной стала стрела с бункером. Легко, плавно и весело плыла она в высоком небе над этой стройкой.
Думчев шел домой.
Мы шли за ним. Но он нас не замечал. Он говорил сам с собою:
— Поют! Все поют! Вот ты и удивлен… А дом? Где, куда спрятались каменщики — строители этого дома? Механизмы… Но все поют… Откуда же такая радость? Как же это все понять?..
Так говорил сам с собой Думчев. А где-то далеко певица все пела: