В очень поздний час я шел домой от физика Калганова. Как тихи эти старинные переулки Москвы! Как мирно горят лампочки у ворот, освещая из-под жестяного козырька номер дома и спокойный полукруг букв — название переулка!

Люди давно спят. Окна домов и домиков темны.

Как часто в этих переулках в такой глухой час у меня становилось смутно на душе от черных, пустых окон! Но сейчас мне кажется, что эти окна радостно я приветливо встречают меня скользящим отсветом фонарей по своим черным стеклам. Радостную весть несу я с собой для Думчева.

Калганов с кем-то говорил по телефону, когда я вошел в его кабинет. На минуту он прервал разговор, поздоровался со мной и сказал:

— Мой разговор по телефону как раз касается вас. Слушайте!

И Калганов снова продолжал с кем-то говорить:

— Что? Нет! Нет! Это не дневной свет. Не лампы дневного света, которые освещают подземный вестибюль метро на улице Кирова. Здесь краски… Что? Вы слышали? Даже видели, как стена и платье светятся красками в темноте… Но это вовсе не то. Стена, стул, платье стали испускать свет, потому что к их окраске подмешали соли кадмия и цинка и облучили ультрафиолетовыми лучами. Это люминесценция. А я говорю совсем о другом… Как меня понять?.. А вот как.

Гонялись ли вы когда-нибудь за бабочками? Пускали вы мыльные пузыри? Так вспомните очаровательное и закономерное чередование цветов в мыльном пузыре. Но пленка мыльного пузыря мгновенно лопается. А чешуйки бабочки?.. К ним лучше и не притрагивайся, так они хрупки! Но представьте себе сверхпрочную пленку мыльного пузыря или сверхпрочные чешуйки на крыльях бабочки. Но только сверхпрочные. Такой сверхпрочный прозрачный состав я пытаюсь получить из особой пластмассы… Что? Думаете, не добьюсь?.. Все это лопнет, как мыльный пузырь на соломинке у ребенка? — Калганов раскатисто рассмеялся. — Вы забыли? Я физик. Верю только в эксперимент. Найду. Испытаю. Проверю. Найду! Вам покажу. Что? Ведь и конструктор самолета не снабжает свой аппарат перьями птиц, за полетом которых человек так мечтательно когда-то следил. О, дошло! Вы спрашиваете, для чего все это? Это совсем новый, совсем необычный материал для облицовки зданий. Что?.. Мечта?.. Попытаюсь, чтоб мечта стала былью!

Калганов попрощался с кем-то по телефону и обратился ко мне:

— В моей лаборатории уникальной техники я ищу и, может быть, найду такой состав. Толщину его будут измерять десятыми долями микрона. Чешуйки бабочек… мыльные пленки!.. Здесь в лаборатории, в мире высоких точностей, я отыщу и установлю новый сверхпрозрачный и сверхпрочный состав. И состав этот пойдет на изготовление стандартов великого множества пластинок разной достаточно малой толщины. И физик объединится с художником и архитектором. И тогда предметы обихода, жилища, здания заиграют пред каждым из нас всеми цветами радуги.

«Так Думчев в чем-то прав! Так Думчев действительно что-то подсказал нашей науке! И не во всем опоздал!» чуть не вскрикнул я.

В дверь кабинета постучали. Вошел ассистент Калганова, высокий, бледный, очень неторопливый человек, посмотрел на меня спокойным, долгим взглядом серых глаз, поклонился и не спеша уселся на край большого кожаного дивана.

Калганов и ассистент заговорили о своих экспериментах над этим сверхпрочным облицовочным материалом. А я все думал о том, как обрадую Думчева. Нет! Не в письме об этом писать!

Завтра же на самолете я вылетаю на один день в Ченск, к Думчеву.

Калганов и ассистент продолжали свой разговор. А я уже переживал свою будущую встречу с Думчевым. И только отдельные слова их разговора долетали до меня: электролиз… покрытие электролизом… окислы на поверхности металлов… цвета побежалости… покрытие лаком…

Ассистент ушел.

Калганов сказал:

— Я написал письмо Думчеву: я поздравляю и благодарю его в этом письме.

— Дайте мне это письмо. Завтра утром я вылетаю на один день в Ченск, к Думчеву.

— Вот и вы теперь знаете, как и чем поздравить и обрадовать Думчева! Счастливого пути! — Калганов вдруг громко рассмеялся: — А Страну Дремучих Трав вы придумали так… для занимательности… Сознайтесь! А ваш Думчев просто энтомолог. Наблюдатель природы.

Я не сразу ответил:

— Дмитрий Дмитриевич! Иногда я вдруг сам себя спрашиваю словами поэта:

Уже поздно. Я стал прощаться. Калганов вышел из кабинета.

— Я провожу вас, — сказал он мне.

Мы пошли по тихим, слабо освещенным ночным коридорам института. Старик-швейцар отложил в сторону газету, встал, поклонился и распахнул перед нами дверь. Калганов вышел со мной из института. Он спустился на несколько ступеней и остановился. С деревьев в скверике стекали редкие капли дождя. С широкой московской улицы уже не долетал голос человека. Не слышно было и гудков машин.

Я молча протянул руку Калганову, чтобы попрощаться и уйти. Но он задержал мою руку в своей широкой теплой ладони.

— О чем вы думаете, Дмитрий Дмитриевич? — спросил я его тихо.

Он вздрогнул, точно опомнился, и сказал:

— Мечтаю… Только мечтаю… Больше ничего!

И, все еще держа мою руку в своей, он заговорил-

— Я вижу Москву будущего — с ее симфонией красок, зажженных лучом света. Когда-нибудь под самый вечер рабочие закончат облицовку зданий Москвы невиданным доселе облицовочным материалом.

И вот упал первый луч света! И сразу заиграли, «зазвучали» краски Москвы. Они переливаются, ослабевают, почти иссякают, тают — как звуки, как музыка. И вновь разгораются. Симфония красок — она зазвучала, загорелась, заиграла от луча света! Москва — город Солнца!

Знаете ли вы, что композитора Скрябина называли чудаком, когда он говорил: «Ведь каждому звуку соответствует цвет. Звуки светятся цветами… бемольные тональности имеют свой металлический блеск, а диэзные — яркие, насыщенные по цвету и без такого блеска…»

Скрябин хотел, чтобы исполнение его симфонии сопровождалось световой симфонией.

Что ж! Световая симфония так же возможна, как и звуковая. Но оркеструет эту симфонию — симфонию красок — физик-композитор. Он напишет эту партитуру.

И это действительно будет солнечная симфония! Симфония города Солнца!

И каждая улица Москвы предстанет перед нами в своем неповторимом ансамбле красок. А стены каждого дома в Москве расцветут радостным многоцветным ковром. Эти краски вечные! Навсегда! Потому что всегда над землей текут потоки света.

И в ответ на симфонию Москвы зазвучат под этими же лучами солнца световые симфонии в столицах братских республик.

И музыка эта, световая музыка, созданная лучом солнца, музыка, управляемая нашими физиками, будет звучать, пока светит во вселенной солнце, пока струится световая волна!