Монголия, зима 1943

Холодный воздух обжигал кожу. На языке ощущался вкус мерзлой травы. Разлетающиеся волосы щекотали лицо. Алтан убрал их за уши. Его прикосновения были бережны. Затем подтянул меховую шкуру, поплотнее укутывая Хану.

– Холодно?

Хане уже известно это слово по-монгольски, ее словарный запас растет. Она мотнула головой.

Пес пристроил свою тяжелую морду у нее на коленях. От него пахло сыростью, утренней росой. Мокрая шерсть терлась о руки Ханы. С тех пор как она вернулась, пес не отходил от нее ни на шаг, словно удочерил ее. Завел привычку класть голову ей на руки, лежащие на коленях, и острые костяшки погружались в мягкие складки под мордой. Пес вскинул глаза, будто проверяя, все ли у Ханы хорошо. Она склонилась, заглянула в золотистые собачьи глаза, и пес заморгал. После возвращения Хана купалась в любви и заботе. Она заново родилась.

Алтан отошел. Снова сборы. Они в четвертый раз меняли место стоянки, с тех пор как покинули советский лагерь. Хана подозревала, что монголы боялись – вдруг русские передумают? А может, бежали от японцев. Ей они ничего не говорили.

Пес лизнул Хане руку. Пора в путь. Пони уже ждал ее. Алтан помог ей встать. После ее возвращения он обращался с нею, как с больным ребенком. Туман перед глазами исчез через несколько дней, но головные боли порой возвращались – мучительные мигрени, от которых она часами лежала неподвижно. С лицом у Алтана все в порядке, ссадины заживали быстро благодаря примочкам, которые ежедневно делала мать. Синяки поблекли. Он снова был прежним Алтаном.

Хана взобралась на крапчатого пони. Он зафыркал, дернул головой, стряхивая с глаз челку, Хана ласково зачесала гриву на сторону. Жесткие конские волосы скользили меж пальцев и напоминали о другом, из иной эпохи, – о крепких водорослях, скользящих по рукам, о темной воде. Пони еще раз тряхнул головой и неспешно двинулся вперед. Темная вода перед глазами исчезла, сменившись необъятной синевой над головой и морем бурых трав, колышущихся точно волны.

Их маленький отряд двигался внутри пейзажа невероятной красоты – они словно были вписаны в картину. Школьный учитель как-то показывал картинку в книге – на ней караван брел по степи в поисках новой родины.

Хана помнит, как порадовалась, что уж ей-то не придется вот так брести неведомо куда, она ведь хэнё, ее дом – океан. Она вырастет, станет кормилицей, хозяйкой дома и своей судьбы. Никто и никогда не разлучит ее с морем. Хана встряхнула головой, в точности как пони, изгоняя эту картину.

* * *

Монгольскую степь укрывал первый снег. Они разбили лагерь у подножия невысокой и рваной цепи голых холмов. Невдалеке переливалось зеленью и синевой большое озеро.

– Море, – сказала Хана, забыв, что находится от моря в тысяче миль.

– Озеро. Называется Убсу-Нур. Когда-то оно и правда было огромным морем, но суша его окружила и отделила от океанов. Но оно соленое, как море.

Хана, не слушая, уже спешила к манящей синеве. Алтан позвал ее, но Хана шла, будто притянутая магнитом. Сзади послышался быстрый топот, на талию легла рука.

– Куда ты? – спросил Алтан. Не получив ответа, попробовал иначе: – Нельзя далеко отходить от лагеря. Здесь хищные звери есть. Их приманивают водоплавающие птицы.

Словно по сигналу, в воздух с криком взмыла стая белых чаек, вспугнув странного зверя, Хана такого никогда не видела. Она замерла, глядя на удивительное животное, помесь овцы и оленя.

– Привет, дружок! – рассмеялся Алтан, и существо опрометью унеслось прочь. – Это джейран. Вкусный, если поймаешь!

И он засмеялся своей шутке, не уверенный, что Хана поняла.

Она смотрела, как джейран, почти слившись с бурыми стеблями, скачет по степи. Затем ее внимание снова сосредоточилось на озере, и Хана двинулась к изумрудно-синему блеску за камышовыми зарослями. На водной поверхности дрейфовали чайки, окликали товарок, парящих на холодном зимнем ветру. На ресницах Ханы таяли снежинки, сапоги вязли в рыхлом влажном песке. Она снова на берегу. Ветер трепал волосы, меховая накидка щекотала шею. Хана с наслаждением втягивала соленый воздух. Первый вкус моря, первый нырок, материнский свист – сумбисори – после каждого погружения, пузырьки воздуха, поднимающиеся к поверхности, смех Эми, танцующей на берегу.

Хана развязала пояс и начала снимать дил.

– Что ты делаешь? – переполошился Алтан. – Хочешь в воду? Замерзнешь!

Зов моря пересиливал все, Хана забыла об Алтане. Она не стеснялась своей наготы, сейчас для нее существовала лишь эта морская равнина. Сбросив одежду, она оттолкнула Алтана и устремилась к воде. Юноша кинулся следом, схватил за руку, но Хана высвободилась и с разбегу бросилась в озеро. От ледяной воды перехватило дыхание. Алтан мельтешил на берегу, не зная, что делать. А Хану неумолимо гнал инстинкт, и вот она нырнула и исчезла под водой.

Дом навсегда останется мечтой. Даже если ей удастся проделать обратный путь, покой не вернется. Ее внезапное появление породит вопросы. Война не закончилась, и русские дали это понять, а в Корее по-прежнему хозяйничают японцы. Хану могут вернуть в маньчжурский бордель или отправят в место похуже. Она останется в Монголии с Алтаном и его родными. Хана смирилась с этим. Она даже была рада. Тоска больше не изводила ее. Напротив, у нее вырастали крылья, когда представляла свою новую жизнь. Алтан был буем в океане, указывавшим путь к поверхности. Хана оттолкнулась от илистого дна и взмыла за спешащими к солнцу пузырьками воздуха.