Когда мы спускаемся по лестнице, Ригор стоит, прислонившись к стене коридора. Позади него набирает обороты вечеринка, люди смеются, пьют и танцуют под хеви-металл, сотрясающий всё вокруг своими громкими басами.

Когда мы приближаемся, Ригор отталкивается от стены. Его неизменно хмурое выражение лица кажется более суровым, чем обычно. Когда мы оказываемся рядом с ним, он раскидывает руки в стороны, создавая преграду между нами и вечеринкой.

— Привет. Что случилось? — спрашивает Лили с растерянным выражением на лице.

Он указывает головой назад и в сторону.

— Проходи, Пташка. Тыковке придется пойти со мной.

— Что? Куда ты её забираешь? — повышает голос Лили.

— Мав хочет её видеть.

Она подбоченивается.

— Зачем?

Он вздыхает, после чего отвечает:

— Понятия не имею. Я не собирался расспрашивать его об этом.

— Дозер в курсе? — выпаливает она в ответ.

Ригор хватает меня за руку.

— Нет. Он поехал в больницу. Док вызвал его и Ник, чтобы сообщить последние новости о состоянии Кэпа. Ник позвонила ему и устроила разнос из-за того, что он ещё не был там. Он поручил мне присмотреть за ней, — он указывает головой в моем направлении, — когда увезет отсюда свою задницу, — и пожимает плечами. — Что я могу поделать? Если Мав хочет поговорить с ней, то…

При мысли об очередной встрече лицом к лицу с Мавом, мое полное радужных надежд настроение резко ухудшается, и страх кружит в моем животе как волчок.

Внезапно мои мысли обрывает писклявый голосок.

— Ригор, я думала, мы собирались покататься.

Мы оборачиваемся и видим позади нас высокую блондинку, неторопливым шагом направляющуюся к нам. Она мгновенно замечает руку Ригора на моей руке. Она красивая, высокая и стройная, но её макияж слишком темный. Помада бледно-розовая, а силиконовые сиськи чересчур большие. В прямом смысле этого слова.

— Буду через секунду. Я должен отвести её к Маву.

Она кривит губы.

— Зачем?

Полностью повернувшись к ней лицом, Лили хлестко отвечает:

— Оу, он что, не поставил тебя в известность? — девушка смеряет её свирепым взглядом. — Нет. Тогда, скорее всего, это не твое дело.

Блондинка отбрасывает свои волосы назад за плечи.

— Мав любит грубо, милая. Если ты не сможешь справиться с ним, просто найди меня. Спроси Ригора, я не возражаю против пары синяков в нужных местах. Не так ли, Ригор?

Лили похлопывает её по руке.

— Высший класс, Стар  . Но ни к чему выпрыгивать из своих грязных трусов. Ты по-прежнему любимая игрушка парня, по крайней мере, еще двенадцать дней.

Стар отталкивает руку Лили.

— Двенадцать дней, да? Ладно. Можно подумать, она здесь надолго, — с издевкой произносит Стар. — Точно так же, как это… — она взмахивает рукой перед лицом Лили, указывая на её кожаный жилет. — Жду не дождусь, когда Гус поумнеет и избавится от…

Ригор выпускает мою руку из своих крепких тисков и хватает Стар, грубо дергая её за предплечье. Она кричит и спотыкается на своих серебристых туфлях. Её глаза расширяются от страха.

У меня тоже подкашиваются ноги от такой резкой и суровой реакции Ригора.

— Какого хрена? Она — старуха, — рычит он, глядя на неё сверху вниз.

— Тогда ч-что-о она делает в этой части клуба? — слова выходят у неё с запинками, словно она боится произносить их вслух.

— Не твоего гребаного ума дело! Вот что, — он снова её встряхивает, — проявляй к ней долбаное уважение. Услышу, что ты с ней так разговариваешь, и мне станет плевать, насколько приятно ощущать твой ротик, я дам Гусу знать, что ты не уважаешь его женщину. Он вышвырнет твою задницу из клуба, не задумываясь. Усекла?

Он отталкивает её, а затем указывает в сторону главной комнаты.

— Иди и жди меня там. Я найду тебя, если у меня не отпадет желания тебя прокатить.

— Ригор, — хнычет она.

Он жестом указывает в сторону.

— Проваливай!

Снова повернувшись ко мне, он бормочет:

— Этой сучке лучше убраться с глаз моих долой, пока я не выкинул её отсюда.

Перед тем как уйти, Стар бросает «Это еще не конец», хмуро покосившись на Лили.

Когда Стар уходит, Лили поворачивается лицом к Ригору.

— У тебя паршивый вкус на женщин. Без обид… Ты мог бы выбрать кого-нибудь получше.

— Не начинай, женщина. Я просто вступился за твою задницу, черт подери.

Лили закатывает глаза и прислоняется к стене.

— Тыковка, я буду ждать тебя здесь.

— Пошли.

Пальцы Ригора снова впиваются в мою руку.

Я борюсь с искушением вырваться из его хватки. Его рука на моем предплечье действует мне на нервы, не только потому, что она лишает меня свободы, но и потому, что он считает, что должен вести меня, как будто я какая-то пленница.

Не для того я убежала от одного тюремщика, чтобы в итоге напороться на другого.

Ригор тащит меня по коридору. Смесь страха и тревоги проносится по моим венам, когда мы подходим к двери Мава.

Я поднимаю взгляд на Ригора.

— Ты пойдешь со мной?

Он отрицательно качает головой.

Потрясающе. Я встречусь лицом к лицу с Мавом — бомбой замедленного действия — в одиночку. Что-то мне подсказывает, что у него не особо длинный фитиль и, хотя Дозер считает, что самое время его поджечь, я бы предпочла не быть катализатором, который запустит необратимую реакцию.

Нет уж, спасибо.

Не успевает Ригор постучать, как Мав кричит по ту сторону двери:

— Пусть войдет.

От его сурового баритона моя кожа покрывается мурашками, и я потираю руки, чтобы избавиться от них.

Ригор заталкивает меня в комнату и закрывает за мной дверь.

Я быстро окидываю взглядом кабинет. Мав стоит за своим стулом вполоборота ко мне, глядя в маленькое открытое окно. Отсюда мне открывается великолепный вид на его профиль и нашивки на спине его жилета или заплатки, как назвала их Лили. Его руки скрещены на груди, ноги широко расставлены в стороны. Он ростом около шести футов, его поджарое, мускулистое тело источает секс и власть.

Отлично. Как только последнее слово проносится у меня в голове, я хочу себя поколотить.

Влюбиться в такого парня как он, всё равно, что отправиться прямой дорогой в преисподнюю, ни одна женщина, которая ценит свою жизнь, не согласится на это. Жилет, нашивки и нож, висящий на его поясе, — явное тому подтверждение.

Я решаю назвать его Люци для краткости — в моей голове, где сделать это безопаснее всего — как напоминание. Так я не забуду, кто этот человек и на что он способен. Это прозвище также послужит напоминанием о том, что его язык подобен яду, и что он предпочел бы видеть меня в аду, нежели проживающей под одной крышей с ним. Кроме того, раз уж мне дали глупое прозвище, то и ему не повредит.

Я уже сейчас могу сказать, что он станет огромным препятствием у меня на пути в поисках моего таинственного сада. Это простая арифметика. Злой + байкер + Эм = больше проблем, чем моя и без того запутанная жизнь может себе позволить. Тем не менее, я здесь.

Он поворачивается, и наши глаза встречаются. Его лицо — равнодушная, бесстрастная маска. Однако смятение в его глазах говорит красноречивее всяких слов. В отсутствии его ледяного взгляда, пробирающего меня до костей, по моему телу каскадом ниспадает опаляющий жар, устремляясь к моим конечностям и низу моего живота.

Он — мечта, на которую хочется смотреть, не отрываясь, когда он такой молчаливый и задумчивый. На какое-то мгновение я даже жалею, что у меня нет фотоаппарата, чтобы я могла запечатлеть его на снимке, а позже любоваться им, когда буду за тридевять земель от этого места.

Интересно, что он думает обо мне теперь. После того, как я уделила особое внимание своим волосам и макияжу. Вырядилась как куколка, если можно так выразиться.

Не знаю, почему я позволяю его словам так глубоко задевать меня за живое, когда он ничего для меня не значит. Так же, как и я для него. Можно подумать, по прошествии стольких лет я не привыкла, что люди вечно меня унижают.

Палки и камни… и так далее (прим. Здесь отсылка к поговорке «Палки и камни ломают бока, но только не слова»).

Его слова — оружие, они ранят, но только если я придаю им значение.

Проходят минуты.

Он смотрит на меня.

Я смотрю на него в ответ.

Воздух между нами потрескивает, сгущается.

Так мы ни к чему не придем. Я не настолько глупа и прекрасно понимаю, что мне не выиграть в этой игре. В конце концов, у него все карты на руках. Это его клуб. Его дом. Его кабинет. Он привык к безразличию. Единственный козырь у меня в рукаве — это желание выжить и умение блефовать.

Поэтому я блефую.

Пытаясь изобразить уверенность, которую я не ощущаю, я невозмутимо пожимаю плечами и осматриваю комнату.

Его кабинет представляет собой хаос. Когда-то белые стены теперь серые с отпечатками пальцев и размером с руку мазутными пятнами. По столу разбросаны бумаги. Книги, опасно сложенные в неустойчивые стопки, занимают каждую поверхность, а на полу валяются картонные тубы.

Меня распирает от желания навести здесь чистоту и порядок. Я всегда с трудом выносила бардак, еще до моей первой работы горничной.

На одной стене висит темно-красный флаг. На нем эмблема и название клуба, а по нижнему краю проставлены заглавные буквы «UWL/UWR/UWF». Я открываю рот, чтобы спросить его, что они означают, но одного беглого взгляда на его оборонительную позу и суровое лицо достаточно, чтобы идея растаяла как дым.

Он изучает меня, пока я изучаю комнату. Я делаю всё возможное, чтобы игнорировать его, продолжая осматривать его кабинет.

На другой стене коллаж из фотографий. Моё сердце пропускает удар, когда я вспоминаю, как потеряла сегодня фотографию Уилл. Когда я окажусь в безопасном месте, первое, что сделаю — это позвоню Санни и попрошу её прислать мне другой снимок.

Отогнав тоску-печаль прочь, я снова фокусируюсь на фотографиях. Я не могу их разглядеть с того места, где стою, но мне любопытно. Они ближе всего к Маву, так что мне придется пройти мимо него, чтобы добраться до них.

Кроме того, лучший способ ослабить его настороженность — это показать, что я для него не представляю угрозы, и не чувствую, что он представляет угрозу для меня, даже если это всего лишь напускная видимость.

Засунув свои страхи туда, откуда они вылезли, я шагаю вперед. Люци напрягается, и его глаза сужаются. Но, так или иначе, он остается неподвижен.

Я перевожу дыхание, как только прохожу мимо него. Правда, я до сих пор нервничаю. Его присутствие за моей спиной — всё равно, что присутствие следящего за тобой бешеного волка. Он наблюдает за каждым моим движением, словно ждет удобного момента для нападения, вызывая у меня определенные опасения.

Я стараюсь отвлечь себя фотографиями, выискивая на них знакомые лица.

Я сразу же нахожу Дозера. На большинстве фотографий он моложе. На одной из них он тощий, долговязый, зеленый юнец. Я кусаю губу, чтобы подавить улыбку.

Внезапно я наталкиваюсь взглядом на Гриза. Первый снимок, на котором я его вижу, немного размыт, с желтоватым оттенком и закругленными уголками. Наверно, потому что он был снят в конце шестидесятых или начале семидесятых. У него прическа в стиле афро и более объемная, густая борода. На нем свободного покроя синие джинсы-клеш и джинсовый байкерский жилет, надетый без рубашки. Его рука лежит на плече другого байкера, который одет подобным образом. У другого парня безобразные бакенбарды и светло-каштановые волосы, он очень похож на Дозера, но не такой крупный, и у него более широкий нос.

Они напоминают мне о моей матери, которая так и не смогла распрощаться со стилем хиппи.

Гриз и этот парень запечатлены на большинстве других фотографий. Гус тоже на некоторых из них. Одна в особенности бросается в глаза. На ней Гус — обладатель черной как смоль шевелюры. И да, он все также привлекателен; хотя, я не имею ничего против темных заметно поседевших волос, которые у него сейчас. Они придают ему естественную сексуальную привлекательность, которой большинству мужчин не дано обладать.

Боди и байкер-брюнет с татуировками на лице на паре недавно сделанных фотографий. Может быть, потому, что они недавно в клубе?

Большую часть других байкеров я не узнаю. Тем не менее, я уверена, что со временем, если мне разрешат остаться, я познакомлюсь с несколькими из них. Возможно, более тесно, чем хотелось бы.

Я блуждаю взглядом по изображениям. У меня такое чувство, будто я вижу кадры из жизни клуба, как он меняется и растет, и как его члены становятся старше. Они выглядят счастливыми на фотографиях. Улыбаются. Обнимают за плечи друг друга. Держат пиво в руках. Подшучивают друг над другом. Наставляют рожки и все такое.

Я вспоминаю характеристику, которую им дала моя мать. Пчелы-убийцы. Как бы комфортно я не чувствовала себя с Дозером и Гусом или другими ребятами, мне нужно помнить об этом.

Судя по их фотографиям, они больше, чем просто преступники, которые любят разъезжать на мотоциклах, они — семья. Они — группа друзей, проживающих жизнь, которую общество, возможно, считает неприемлемой, но им на это наплевать.

Я приглядываюсь и ищу Мава. Наверняка, он присутствует на нескольких снимках.

Мои глаза пару раз вскользь замечают одного и того же великолепного темноволосого байкера, прежде чем я нахожу сходство и складываю два и два. Но, если честно, контраст между человеком на фотографии и человеком, стоящим позади меня, весьма разителен. Как день и ночь. Жар… и… холод. Абсолютная противоположность по спектральному диапазону.

Этот байкер на фото счастливый. Улыбчивый. Жизнерадостный. У него беззаботная улыбка. Та, что за секунду может испепелись женские трусики.

Обе его руки лежат на плечах мужчин, стоящих рядом с ним. Я двигаюсь от этой фотографии к следующей и снова нахожу его. Теперь, когда я знаю, какую версию его искать, мне легче его обнаружить. Тогда он был более мускулистым. Плюс ко всему, на большинстве фотографий он чисто выбрит, выставляя на всеобщее обозрение безупречные черты лица и демонстрируя волевой подбородок, который, по правде говоря, должен быть признан вне закона. В сочетании с его длинными, волнистыми, угольно-черными волосами, он убийственно сексуальный. Преступный. Несокрушимый, если можно так сказать.

Похоже, он наслаждается жизнью, если судить по фотографиям. Словно ничто и никто его не волнует.

— Что произошло, Мав? Ты выглядишь таким счастливым?

Очевидные вопросы срываются с моих губ в хриплом шепоте.

Руки толкают меня сзади. Я врезаюсь в стену. Мое лицо ударяется о неё за долю секунды до того, как мои руки успевают спасти меня от удара. Адреналин бурлящим потоком проносится по моему телу, и мой сердечный ритм пускается вскачь. Я сейчас так близко к мазутным пятнам на стене, что даже могу их облизать.

Я знала, поворачиваться спиной к бешеному волку было плохой идеей.

— Ч-что… что ты делаешь? — произношу я, запинаясь.

Используя стену в качестве рычага, я пытаюсь отодвинуться от нее. Но он прижимает руку к моей спине, прямо между лопаток, и удерживает меня на месте.

Он пинает своими ногами по моим, раздвигая их в стороны. Его дыхание щекочет мне ухо, когда он цедит сквозь зубы:

— Не волнуйся, Куколка. Все закончится прежде, чем ты успеешь это осознать.

И вдруг мне становится нечем дышать. Моя кожа натягивается до предела. В голове проносятся всевозможные сценарии того, что он собирается со мной сделать. Без предупреждения мозолистые пальцы и ладонь скользят по моему животу, легко проникая под верхний край моих шорт.

О, Господь Всемогущий.

Я задыхаюсь, каждая мышца в моем теле натягивается как струна. Вспышки удовольствия взрываются в том месте, где его рука прикасается ко мне кожа к коже.

Его прикосновение отличается от прикосновения Уорнера. Оно несет в себе не только затаенное чувство страха, которое терзает меня изнутри… нет… оно несет в себе затаенное чувство страха и потребность. Кое-что непривычное. Волнующее. Заманчивое. И, что удивительно, я жажду большего.

Его рука все еще на моем животе.

— Это не то, что ты думаешь. В тебе нет ничего такого, чего бы я не мог получить от другой.

Изогнув шею, я стараюсь бросить взгляд поверх своего плеча и посмотреть, смогу ли я определить, что он говорит мне правду.

Но в таком положении увидеть его лицо невозможно.

— Просто стой спокойно, мать твою, пока я тебя не проверю.

— Проверишь меня?

Мой голос звучит на несколько октав выше, чем обычно.

— На прослушку и наркотики.

— Я не идиотка, — шепчу я. — Я здесь не для того, чтобы шпионить за вами. — Пока нет. Если только меня не вынудят. — Я никогда не употребляла наркотики.

Строго говоря, это ещё одна ложь. Я была под кайфом, вдыхая то, что курили другие, благодаря моей матери и её выбору друзей, но сама я никогда не употребляла наркотики.

— Заткнись и дай мне тебя проверить.

Его рука продвигается по моему телу чуть выше. Он обхватывает ладонью мою грудь, проводит пальцами по моему соску, и эта проклятая хреновина против моей воли превращается в твердую горошину. Мое дыхание становится затрудненным.

— Это действительно необходимо? — произношу я охрипшим голосом.

— Что я тебе сказал?

Заткнуться и дать ему проверить.

Успокойся, — ругаю я себя. — Он касается тебя не потому, что хочет. Он касается тебя, потому что пытается найти причину, чтобы вышвырнуть отсюда твою задницу.

Я закрываю глаза и напрягаю мышцы своих бедер. Пытаясь погасить жажду желания, которую он во мне разжег.

Его тело в дюйме от моего. Его запах — смесь табака, кожи и мятного мыла — кружит мне голову, а его резкие выдохи ласкают мое оголенное плечо, от чего по моим рукам пробегают мурашки. Я зажимаю нижнюю губу верхними зубами и кусаю ее. Боль. Нужно сосредоточиться на боли.

Скорее всего, он проделывал это огромное количество раз. Обыскивая всех новых девушек, которые приходили в клуб. Для него это просто досмотр. Часть его работы. То, что он должен сделать, чтобы защитить клуб. Не прелюдия. Я молюсь: «Пожалуйста, пусть это быстрее закончится». Тогда, возможно, он не заметит, как я возбуждена. Нет нужды снова ставить меня в неловкое положение. Разве недостаточно того, через что я прошла за один день?

Его рука оставляет мою грудь и слегка задевает ложбинку, после чего он «исследует» другую грудь. Несколько секунд спустя он опускает руку ниже и отводит её в сторону. Несмотря на то, что контакт разорван, я все равно ощущаю на себе его руку, как будто моя кожа запомнила его прикосновение.

Его пальцы снова проникают под верхнюю кромку моих шорт.

— Найду ли я внизу то, что мне не понравится?

Что? Я не могу обрести дар речи и ответить ему. Кажется, что-то в горле застряло.

Его пальцы спускаются ниже.

Он не станет…

О, Боже… он станет…

Сначала кончики его пальцев нежно поглаживают тоненькую тесемку моих трусиков. Затем они проскальзывают внутрь. Опускаются ниже. Задевают мой лобок. Я впиваюсь ногтями стену, надеясь, что это поможет мне не растерять крупицы здравомыслия. В данный момент я изнываю от желания, мое дыхание отскакивает от стены, находящейся прямо перед моим лицом. В моей груди с дикой скоростью бьют своими крылышками возмущенные осы.

Я тяжело сглатываю огромный комок, вставший поперек горла.

— Я ничего не прячу там, клянусь.

Он останавливается прежде, чем может почувствовать, что он сделал со мной.

Слава Богу.

— Полагаю, я очень скоро это выясню, а?

Мое влагалище судорожно сжимается от его слов и того, что он собирается сделать.

Он скользит пальцами по моим нежным складочкам и плавно продвигается к средоточию моего желания, где я теплая, влажная и до боли нуждающаяся в нём.

Я с глухим стуком ударяюсь головой о стену.

Его дыхание замирает.

Краска приливает к моим щекам.

Придя в чувство, я понимаю, что не должна наслаждаться этим. Если я, как он полагает, была непорочной девой, то я должна быть встревожена, ведь так? Возмущена? Рассержена тем, что он считает, будто может коснуться меня, как и где ему заблагорассудиться?

Я хватаю его за запястье. В отчаянной попытке вытащить его руку из моих шорт.

— Вот. Счастлив? Никаких наркотиков. Если ты по-прежнему не веришь мне, проверь мои руки, или дай мне пройти тест на наркотики.

Он сжимает мои руки в своих крепких тисках. Грубо разворачивает к себе. Из-за высоких каблуков меня пошатывает из стороны в сторону, пока я пытаюсь удержаться на ногах. Я хватаюсь за него, чтобы не упасть.

Мы так близко. Слишком близко. Все, что я вижу, — он. Его запах полностью меня поглощает. Мы стоим напротив друг друга. Неподвижно. В моем поле зрения только он, его шея, маленькие трещинки на его кожаном жилете, серебряная цепочка, висящая чуть выше его воротника. На его челюсти начинает дергаться мышца. Я перевожу взгляд на четырехдюймовый шрам, тянущийся вдоль линии его челюсти, частично скрытый его легкой небритостью. Его адамово яблоко приходит в движение, когда он сглатывает. Только тогда я замечаю, насколько поверхностно его дыхание. С какой бешеной скоростью бьется пульс на его шее. Но почему?

Я медленно поднимаю глаза к его лицу. Радужная оболочка его глаза снова цвета расплавленного золота.

Если бы я не знала наверняка, то сказала бы, что в его взгляде притаилась жажда, но это не имеет никакого смысла. Наверно, я путаю желание с ненавистью.

Он приближает ко мне свое лицо. Жесткие волоски его щетины царапают мой висок. Он дышит мне в ухо.

— Спрячь. Свои. Коготки. Куколка.

А? Я в недоумении хлопаю глазами, бросая на него взгляд из-под полуопущенных ресниц.

Тогда он смотрит вниз.

Я следую за его взглядом и вижу, что мои руки сжимают его бицепсы.

Ох. Черт.

По всему моему телу распространяется легкое покалывание. Я отрываю от него свои руки, но стоит мне это сделать, как я вижу, что мои ногти оставили на его коже следы в форме полумесяцев.

— Вытяни руки.

На этот раз его акцент заметнее, чем обычно. Похоже, что он откуда-то с восточного побережья, возможно, Нью-Йорка.

Я вытягиваю руки и отступаю назад, чтобы не касаться его.

Он тянется вперед, осматривает внутреннюю сторону моих локтей.

— Никогда не была поклонницей игл. У меня низкий болевой порог.

Еще одна причина, по которой мы с Уорнером не были предназначены друг для друга.

Он бормочет:

— Это то, о чем я думаю?

Он проводит большими пальцами по шрамам на моих запястьях.

Нет. Даже не вспоминай об этом.

Я уже смирилась с мнением окружающих по поводу этих шрамов. Пусть люди верят, во что хотят. Что касается меня, я бы предпочла, чтобы они думали, будто я пыталась покончить с собой, ни одной живой душе не рассказывая о том кошмаре, который я пережила.

— Ты затащил меня сюда, чтобы узнать мои самые сокровенные, самые темные тайны или искать прослушку и наркотики?

Его глаза тут же вспыхивают от гнева. Он тычет мне пальцем в грудь.

— Следи за своим языком.

Это физически невозможно. Но я не собираюсь говорить ему об этом.

— Сядь.

Его глаза вновь пугающе поблескивают.

— Знаешь, я не собака, — бубню я себе под нос. Или кошка, если на то пошло.

— Ты та, черт подери, кем я тебя назову. Сядь. Мать. Твою, — рявкает он.

Я сажусь не по своей воле, поскольку… Вот же черт… По всей видимости, я только что подожгла фитиль.