Я сижу на краю кровати, используя простынь Дозера, чтобы остановить кровь, пока Гриз не вернется с аптечкой. Меня до сих пор трясет. Мое сердце вот-вот выскочит из груди, как рой стрекоз, пытающихся вырваться на свободу.

Что я до сих пор тут делаю? Я рискую своей жизнью, играю в игру, которую мне не выиграть. Пора собирать вещи и сваливать отсюда.

Я стону и закрываю глаза. Это не твой таинственный сад. Это — тупик.

Я думала, что Уорнер убьет меня. Вот почему я с таким отчаянным упорством старалась избавиться от наручников, которыми он удерживал меня, когда уходил из дома. Его садистские наклонности становились все изощрённей, и я понимала, что если не сбегу, он отнимет единственную вещь, которая у меня осталась. Мою жизнь.

Мав в пьяном угаре почти закончил работу за него. Потому что все, что он видит, — это свое собственное прошлое. Свою собственную боль. Свои собственные страдания. Из двух личностей, которые ведут войну внутри него, прежний Мав явно проигрывает. А человек, которого создала Дана, когда ушла, побеждает.

Я через силу поднимаюсь и иду к гардеробу, на ходу отбрасывая простынь. Я нахожу спортивную сумку. Запихиваю в нее всю одежду, которую украла и купила для меня Лили. Я беру наличные деньги, которые заработала и наклоняюсь, чтобы засунуть их в свой носок, прежде чем надену свои теннисные туфли. Все это время я мысленно планирую свой побег.

Я слышу, как распахивается дверь, и мое сердце застревает в горле. Через несколько секунд в дверях гардеробной появляется Гриз. Его взгляд падает на сумку в моих руках.

— Куда ты собралась, дорогая?

— Далеко.

Он осторожно приближается ко мне.

Я вздрагиваю и пячусь назад.

— Тише… Я не собираюсь причинять тебе боль, — говорит он умиротворяющим тоном. Он поднимает руки вверх и постепенно подходит ближе. — Просто дай мне тебя подлатать. Я должен кое-что тебе сказать. Выслушай меня, прежде чем соберешься сделать то, что, как я понимаю, ты задумала, — он тянется вперед и забирает сумку у меня из рук. — Если захочешь уйти, после того как я скажу свое веское слово, то пойдешь туда, куда собралась. Ты имеешь на это полное право.

Он возвращается обратно в комнату.

Я не знаю, сколько времени проходит, но по ощущениям минут десять, прежде чем я осторожно выхожу из гардероба. Гриз сидит на краю кровати с моей сумкой, лежащей у его ноги на полу. Он хлопает по месту рядом с собой.

— Иди сюда, дай мне осмотреть рану на твоей шее.

Я сажусь и говорю:

— Это ничего не изменит.

Он поворачивается ко мне, открывает аптечку, роется в ней, вытаскивает необходимые предметы и размещает их на кровати.

— Что ты имеешь в виду?

— Что бы вы не сказали, это ничего не изменит.

— Может, и не изменит. Но у этого старика имеются кое-какие словесные навыки. К тому же, тебе в любом случае нужно наложить повязку на шею. Итак, что ты скажешь, если вместо того, чтобы пялиться на эту кислую физиономию, пока я тебя латаю, я буду говорить, а ты будешь слушать мой сексуальный голос.

На коже вокруг его глаз проступают морщинки.

Против воли, я чувствую легкий толчок в глубине души.

Его движения медленные и осторожные. Прежде, чем коснуться меня, он пару секунд держит передо мной ткань, смоченную лекарством, чтобы мне были понятны его дальнейшие действия. Затем зажимает пальцами мой подбородок, бережно поднимает его вверх и поворачивает мою голову в сторону.

— Ублюдок еще раз распробует мой кулак на вкус, — бормочет он себе под нос. — Рана не глубокая, но мог остаться шрам.

Я шиплю, поскольку рана горит огнем, когда он ее обрабатывает. Гриз ворчит, рассыпаясь в угрозах, и более внимательно обследует порез. Затем он снова чем-то смазывает рану, что вызывает невыносимое жжение.

Я хватаю ртом воздух.

— Я думала, ты собирался отвлечь меня своим сексуальным голосом?

Он усмехается.

— Я знаю, о чем ты думаешь, конфетка. Ты думаешь, что здесь ты подвергаешься опасности, потому что считаешь, что он снова придет за тобой. Уверяю тебя, что этого не произойдет. Даю тебе слово, и я его не нарушу. Мав изменит свое мнение по отношению к тебе, даже если мне придется изменить его за него.

Он обмазывает рану какой-то жидкостью с помощью ватной палочки.

— В мгновение ока ты привязалась к здешним людям, а они к тебе. Я никогда, черт побери, не видел, чтобы нечто подобное случалось так быстро. Ты подходишь этому месту, малышка. Многие люди в клубе хотят видеть тебя здесь, нравится это Маву или нет. Проклятье, ты же так выдрессировала кобелей, что они заводят будильники на каждое утро, лишь бы не пропустить приготовленный тобой завтрак и увидеть твою симпатичную мордашку. Каждый из них выбьет все дерьмо из Рикки Боя, если ты исчезнешь. Ты подпишешь ему смертный приговор.

Он ведь не серьезно, правда? Мою грудь сдавливает от волнения, пока его слова проходят сквозь меня.

— Вы пытаетесь убедить меня остаться?

Он указывает на себя.

— Я? — уголок его рта кривится в усмешке. — Солнышко, я буду использовать все, что имеется в моем арсенале, чтобы заставить тебя остаться. Мою угрюмую физиономию, мой сексуальный голос. Ну, может, за исключением этого обалденного тела, — он смеется в полную силу. — Но главное, что ты уловила суть.

Он прикладывает бинт к ране и начинает перевязывать им мою шею.

— Плюс ко всему, такой крошке, как ты, не безопасно на улице. Не безопасно одной. Здесь у тебя есть шанс. Хороший шанс. У тебя есть несколько друзей. Лили. И у тебя есть несколько офигенных беспокоящихся о тебе жеребцов. Я. Дозер. А, может, и куда больше. Но ты уходишь и никогда не узнаешь точное их количество.

— Мав ненавидит меня, Гриз. Он ищет любой повод, чтобы обвинить меня. Он следит за каждым моим шагом. Он переворачивает все так, что каждое мое действие кажется ему чем-то ужасным. А я ведь ни черта плохого ему не сделала. Я знаю, что похожа на его суку бывшую, но разве он не может увидеть своими собственными глазами, что мы совершенно разные?

— Во-первых, я рад за тебя. Кажется, это первый раз, когда я слышу, как ты ругаешься. Значит, это место и эти люди влияют на тебя, — он подмигивает мне. — А во-вторых, он не следит за тобой все время, выискивая в твоих действиях что-то неправильное. Мав просто не может оторвать от тебя глаз, и не нужно быть гением, чтобы понять — почему. Последнее, что я тебе скажу, дорогая, ты, может, и похожа на нее, но любой, у кого есть глаза, видит, что у тебя с ней нет ничего общего. Она была слабой и умела ловко манипулировать людьми. Она высосала из него каждую унцию счастья, которая в нем была. Она брала и брала, как гребаная пиявка, ничего не отдавая взамен.

— Всё, что ты делаешь, — это отдаешь, Тыковка. Рано или поздно он увидит, какая ты на самом деле, увидит настоящую тебя.

Он наклоняет голову, разглядывая мою шею.

— Я не лечил чужие раны с тех пор, как служил в морской пехоте, но даже с моими неуклюжими пальцами и двумя левыми большими пальцами до завтра ты доживешь. И все же сделай старику одолжение. Не уходи на ночь глядя с кровоточащей раной и без малейшего представления о том, куда податься. Я не усну, если ты уйдешь. Ты поспишь здесь, а завтра мы поговорим. Я попрошу Дока приехать, он осмотрит тебя и наложит швы. Затем ты сможешь решить, что делать. Если захочешь уйти, я отвезу тебя куда только пожелаешь.

Он встает и идет в ванную. Я слышу, как шумит вода. Он возвращается через минуту, вытирая руки о маленькое полотенце.

Поспать здесь. Встретиться с врачом, а затем уйти.

Мой голос дрожит, когда я спрашиваю:

— Что будет с Литой?

Гриз смотрит на меня сверху вниз.

— Не беспокойся о ней. Беспокойся о себе. Почему бы тебе не привести себя в порядок, пока я схожу вниз и принесу тебе тайленол?

Я делаю все возможное, чтобы привести себя в порядок за время его отсутствия. Смачиваю ткань и стираю кровь с моей кожи так тщательно, как только могу. Я промываю несколько прядей волос под водой, а затем насухо вытираю их полотенцем. После этого я переодеваюсь в другую пижаму. Ту, в которой я не буду выглядеть как жертва техасского убийцы бензопилой.

Простыни запачканы кровью, так что я складываю их в дальнем углу. Я захожу в комнату и сажусь, прислоняясь к спинке кровати и потянув одеяло на себя. Гриз возвращается и протягивает мне две таблетки тайленола и стакан воды. Он садится на край кровати. После того, как я заглатываю таблетки, он одаривает меня тёплой улыбкой и гладит по руке.

Такой по-отцовски заботливый жест.

Неожиданно мне в голову закрадывается мысль, что я могу смотреть на моего отца и не знать об этом. Он подходит по возрасту. Мы оба рыжие, и у него зелёные глаза.

— Гриз? Как ваше настоящее имя?

В течение минуты он задумчиво меня рассматривает. В его глазах вспыхивает понимание.

— Мик. Мик О’Брайен.

Я знала, что это был выстрел наугад, но все-таки надежда в моей груди сдувается как шарик, и меня охватывает грусть.

Он хмурится.

— Ты знаешь его имя? — спрашивает он, как будто знает, почему я задала этот вопрос. Я киваю. Мы оба на мгновение затихаем.

— Как тебя зовут, милая?

Могу ли я довериться ему? Моё нутро и моё сердце говорят мне «да».

— Мои близкие зовут меня Эм.

— Эмма?

— Эмбер.

На его лице медленно расплывается кривая ухмылка.

— Это хорошее имя, — говорит он. — Сильное имя, а ты у нас сильная девочка. Ты продолжаешь сражаться и обязательно выиграешь эту битву. Я гарантирую это.

Затем опираясь на свои бедра, он встаёт.

— Я дам тебе немного отдохнуть. Моя дверь третья справа. Заходи, если тебе что-то понадобиться.

Он ещё раз мне кивает и идёт к двери. Открывает её и замирает, после чего блокирует своим телом дверной проем и закрывает за собой дверь.

Я слышу, как он говорит резким тоном, который я никогда раньше не замечала в голосе Гриза:

— Что я тебе сказал?

— Чёрт, успокойся. Я просто хочу извиниться и убедиться, что с ней все в порядке.

Это голос Мава, отвечающий на вопрос Гриза с заметным акцентом.

Я слышу щелчок. За которым следует мертвая тишина.

— Ты правда выстрелишь в меня?

— Приблизишься сегодня к этой двери, и, ты чертовски прав, выстрелю.

На какой-то миг повисает тишина, после чего я слышу звук тяжелых шагов, удаляющихся прочь.

Впервые с тех пор как я приехала сюда, я ложусь спать с запертой дверью и закрытым окном, потому что мне необходим небольшой барьер между мной и дьяволом по другую сторону двери.