Судя по всему, Мав заходит в ванную, включает там свет и через мгновение раздается звук льющейся воды. Он возвращается с мокрым полотенцем.

— Мы тут устроили небольшой беспорядок, но чувствовать тебя кожа к коже — ни с чем несравнимое удовольствие, — он бережно вытирает у меня между ног. — Как долго будут действовать противозачаточные, которые последний раз дал тебе док?

Что?

Он устремляет на меня свой взгляд, пока его слова проникают в мое сознание.

О, Бог мой, мы не использовали защиту.

Я была настолько увлечена им и чувственными удовольствиями, которые он мне дарил, что даже не задумалась об этом.

Я смотрю на него ошеломленная, безмолвная и подсчитывающая недели с момента моего последнего противозачаточного укола. Уорнер записал меня на эту прививку «на всякий случай, если я передумаю ждать», но, разумеется, к настоящему моменту действие препарата уже прошло.

Это было…

Три с половиной месяца назад.

— Я не встречалась с доктором до сегодняшнего дня, — говорю я дрогнувшим голосом. — Лили сказала Дозеру, что я была у него, потому что хотела выиграть для меня некоторое время, прежде чем…

Его рука замирает. В растерянности его брови сходятся вместе.

— Но я думал… — он закрывает глаза. Хриплым голосом, наполненным болью, он спрашивает: — Ты ничего не принимаешь?

Когда его глаза открываются, я слегка качаю головой и борюсь с нервозностью, которая начинает клубиться под моей кожей.

Он злится на меня, Лили или на нас обеих? Он думает, что я пытаюсь заманить его в ловушку? Я знаю, что некоторые девушки прибегают к этому, но это не так. Я просто… Последнее, о чем я думала, когда он был в секунде от того, чтобы войти в меня, — это защита.

Его взгляд отрывается от моих глаз и опускается на мой живот. Он смотрит на меня почти целую минуту. Мав ничего не говорит, когда выходит из своего транса. Он просто заключает мое лицо в свои ладони и страстно целует. Такое чувство, что он прощается. И если честно, это меня пугает.

Он ложится на кровать и тянет меня к себе, чтобы я прилегла на его грудь.

— Я завтра поговорю с доктором о том, чтобы он дал тебе завтра посткоитальный контрацептив, хорошо?

Я киваю.

— Мав, я не специально. Я бы не стала…

— Шшш… — он потирает мне спину. — Я знаю.

Он долго молчит. Затем, наконец, говорит:

— Куколка… позже… если ты решишь, что это не то место, где ты хочешь быть, а внутри тебя будет расти мой малыш, знай, что я не позволю тебе уехать.

— Мав…

— Мои дети не будут расти без меня. Ты причинишь мне невыносимую боль, забрав у меня ребенка. Поэтому, даже если ты не готова стать матерью, тебе нужно хотя бы выносить его весь срок, чтобы я мог позаботиться о нем или о ней.

От чувств, что скрыты в его словах, у меня ноет сердце, а подступающие слезы сдавливают горло. Я знаю, каково это, когда у тебя отнимают ребенка. Я бы никогда… никогда так с ним не поступила.

Я уверена, что, лишившись в раннем детстве родного отца, он не хочет, чтобы его сыну или дочери выпала та же участь. Я уважаю его за это. От осознания того факта, что он хочет быть не просто ответственным, а принимать участие в жизни своего ребенка, мое сердце раздувается от переизбытка чувств.

— Я никогда не смогу сделать это с тобой или со своим ребенком. Но, думаю, нам не стоит снова рисковать. Не стоит действовать так безрассудно.

— Я понимаю. Если бы я знал, что ты не предохраняешься, клянусь, Куколка, я бы использовал презерватив, — я поднимаю на него взгляд. — Мне, так или иначе, нужно было его использовать, — мышца на его челюсти дергается. — Я просто не хотел никаких преград между нами. Я безумно хочу познать всю тебя: каждую деталь, включая то, каково это чувствовать тебя кожа к коже. Но я должен был подождать. Прости.

Я качаю головой и отвожу взгляд.

— Я не сержусь, просто немного обеспокоена.

— Я чист. Я всегда использовал защиту. К тому же док регулярно проверяет всех в клубе.

Я съеживаюсь и несколько секунд перебираю в памяти те моменты, когда Уорнер брал меня без защиты. Переведя дыхание, я говорю ему:

— Мой бывший… он ничего не использовал, и я не знаю, был ли он…

— Эй… эй, — он приподнимает мой подбородок вверх. — Это моя ошибка. Завтра мы встретимся с доком и проверимся. Если обнаружится проблема, то это моя вина. Хорошо? Не твоя.

— Не вся вина лежит на тебе, Мав. Я должна была предупредить.

Он убирает волосы с моих глаз.

— Нет. Я поклялся себе, что не буду подталкивать тебя к чему-либо. Но я все равно это сделал, — он обвивает меня руками и крепко прижимает к себе. Его пальцы начинает скользить вверх и вниз по моей спине. — Я никогда не хотел такой близости с другой женщиной. Если не брать в расчет… — Дану. — Ощущать, как ты кончаешь, обхватывая меня, — самая сексуальная вещь, которую я когда-либо видел или чувствовал в своей жизни.

Через несколько минут, когда мне становится холодно, мы забираемся под одеяло, и время от времени он целует меня в макушку. Каждый раз, когда он так делает, мне кажется, будто он дышит мной. Его руки блуждают по моей спине. Моей заднице. Он подтягивает мое бедро выше и устраивает его поверх своего бедра. Все это время его пальцы не прекращают движение и массируют мою кожу.

Я перечитываю вытатуированные слова на его груди и снова очерчиваю их своим пальцем. «Он открывает глубокое из среды тьмы и выводит на свет тень смертную». ~ Иов 12:22

— Что означает твоя татуировка?

Я поднимаю голову вверх и вижу, что его глаза закрыты. Он открывает их и немного приподнимается, на секунду опускает взгляд вниз, а затем откидывается на подушку.

— Ее смысл для меня постоянно меняется. Первоначально ее суть для меня сводилась к тому, что я обнаружил совершенно другую сторону себя, когда перестал жить по правилам Пола. Я медленно умирал в доме с ним и моей матерью. Я был настолько потерян в том, кем они хотели меня видеть, что даже не понимал, кто я. Когда я ушел, то начал жить по своим собственным правилам, и в итоге я нашел смысл жизни. А также я нашел место, которому хотел принадлежать, и братьев… хотя не вырос ни с одним из них.

Я пытаюсь понять то, что он говорит, и почувствовать то, что чувствовал он, когда делал эту татуировку.

Для него было смерти подобно жить на свету и быть тем, кем он не являлся. Он нашел себя и свой путь во тьме.

Его рука находит мою руку, и он начинает играть с моими пальцами.

— Люблю твои руки, Куколка. Они такие маленькие, но такие сильные, — бормочет он.

— Ты сказал, что ее смысл постоянно меняется?

Он не спешит отвечать.

— Да. Быть несколько раз в шаге от смерти. Видеть, как это происходит с теми, кто меня окружает… видеть, как это меняет людей, — он соединяет наши пальцы и сжимает мою руку. — Смерть парит над нами день и ночь, и все же мы принимаем это как должное. Мы забываем, что завтра нас может здесь уже не быть. Те, кого мы любим, внезапно умрут. И наше время с ними истечет. Вот почему мне было так тяжело сохранять терпение по отношению к тебе, когда я знал, что ты была той, кого я хотел. Никому из нас неизвестно, сколько «завтра» нам отмерено. И я хочу провести их с тобой столько, сколько смогу.

Он довольно долго просто держит меня, время от времени водя рукой вверх и вниз по моей спине.

Все еще снедаемая любопытством, я спрашиваю:

— А как насчет других твоих татуировок? Те изображения на твоей руке.

— Истории. Из Библии. Истории, которые кое-что значат для меня, — опустив голову вниз, он спрашивает: — Ты когда-нибудь читала Библию?

Я качаю головой.

— Моя мать не верила в Бога и всё такое.

— А ты веришь?

— Да, верю.

В памяти всплывают воспоминания об Уилл, когда она только-только родилась. Она была такой красивой и идеальной. Такой счастливой малышкой. На сто процентов здоровой, хотя Санни употребляла наркотики, курила и даже пила, вынашивая ее. Я каждый день благодарила Бога за то, что он каким-то образом уберег ее и даровал мне.

Рука Мава замирает. Но через секунду продолжает свое движение.

— Когда я впервые начал читать Библию, я ненавидел ее. Я не понимал значения большинства слов. Но, в конце концов, понял, и истории в ней заинтересовали меня, потому что они были частью всеобщей истории, к тому же я любил читать о борьбе добра со злом, — он усмехается, и я чувствую, как вибрации этого смеха отражаются от его груди. — Только значительно позже я разглядел в этих историях жизненные уроки. Истины, которые я всегда хотел запомнить и, возможно, разделить со своими детьми.

Задрав голову вверх, я спрашиваю:

— Ты расскажешь их мне? — он хмурится. — Истории, — я провожу большим пальцем по его лбу и снимаю с него напряжение. — Ты сможешь попрактиковаться на мне.

Его руки сжимают меня сильнее, кадык дергается, когда он сглатывает.

— Боже, Куколка. По-моему, ты понятия не имеешь, что со мной делаешь, — качнув головой, он делает глубокий вдох. — Ладно, но не смейся. Это было давно, и я не лучший рассказчик.

Я делаю вид, что запираю рот на замок, и улыбаюсь ему.

— О чем рассказать в первую очередь? — задумчиво произносит он, поднимает свою руку вверх и поворачивает ее.

Я указываю на рыжеволосую женщину, срывающую с дерева фрукт. Я сходила с ума от любопытства с тех пор, как увидела ее. Это Дана или какая-то другая женщина?

На этот раз он смеется во весь голос.

— Ева?

— Это ее имя? — он кивает. — Расскажи мне о ней.

Он начинает рассказывать мне об Адаме и Еве, Райском саде и змее. Поначалу он путается, забывает упомянуть некоторые части и вынужден начинать по-новой, но через минуту его страсть к истории берет свое, и он начинает добавлять детали, которые почерпнул, изучая другие версии Библии.

Я задаю вопросы, и он старается ответить на все.

Он заканчивает и говорит:

— Видишь, что происходит, когда вверяешь судьбу всего мира в руки женщины? — я легонько его ударяю, и он игриво смеется. Схватив меня за руку, он перекатывает меня на спину, заводит руки мне за голову и сцепляет наши пальцы. Его губы завладевают моими губами в медленном, но пламенном поцелуе. Откинувшись назад, он выдыхает: — Я всегда считал, что маленький грех полезен для души.

— О, правда? — улыбаюсь я в ответ.

Он снова чмокает меня в губы.

— Да. Думаю, иногда мы должны грешить, чтобы найти свой путь.

Мой взгляд падает на ангела на его руке.

— А эта? Что она означает?

Он цепенеет и сжимает своими руками мои руки.

Заглянув ему в лицо, я говорю:

— Ты не обязан мне рассказывать. Мне просто интересно.

Он качает головой и отвечает:

— Нет. Наверно, ты должна знать, в случае если…

Его речь обрывается, и часть его тьмы просачивается наружу. Я вижу ее в его глазах.

— Дана была беременна.

Необъяснимая боль простреливает мою грудь.

— Ты — отец?

Затем до меня доходит смысл его слов. «Была…» то есть в прошедшем времени.

— Нет, — он отпускает мои руки и переворачивается на спину. — Я лишился этой привилегии.

Что об этом говорила Бетани? Что Мав нашел Дану месяц спустя, и она была под кайфом.

— Она сделала…?

— Не знаю. Все, что я знаю, она сбежала, когда была на шестом месяце беременности. У нее был небольшой живот, когда она ушла. Когда я нашел ее месяц спустя, она была тощей и без живота. Она больше не была беременна. Док сказал мне, что ребенок не смог бы выжить, если бы она его родила между тем временем, когда ушла, и тем временем, когда я ее нашел. На всякий случай я проверил все больницы.

— Ты говорил с ней? Выяснил, что произошло?

— Нет, я не разговаривал с ней. Будет лучше, если я никогда больше не увижу ее лица.

Я кладу ладонь ему на сердце.

— Мне очень жаль, Мав.

Его рука ложится поверх моей.

Встретив мой взгляд, он говорит:

— Вот почему мне нужно это обещание от тебя.

— Я бы никогда не навредила ребенку. Никогда. Рожденному или не рожденному.

Он наклоняется, чтобы поцеловать меня в лоб, а затем тянет меня вниз, и я слышу быстрое биение его сердца.

— Я знаю это.

— Ты любил ее?

— Да, но не так, как нужно было. Не так, как ты предполагаешь. Я не любил ее за то, кем она была. Я любил ее, потому что она нуждалась во мне. Потому что она могла дать мне будущее, которое я хотел, и я любил ее, потому что она была матерью моего ребенка. Полагаю, я просто думал, что пришло время остепениться. Найти девушку, которую полюблю, обзавестись семьей, домом, чтобы растить наших детей. Ты можешь прожить долгую жизнь, прежде чем она тебя состарит. Я был увлечен ей больше, чем кем-либо другим. Я хотел назвать девушку своей. Я просто думал, что это она. Но я был единственным, кто тащил все на себе, поэтому эти отношения всегда казались односторонними. Оглядываясь назад, я вижу знаки, которые говорят мне о том, что она была не для меня.

— Легче всего увидеть знаки, оглянувшись назад, — я перебираю в памяти все тревожные сигналы, предупреждавшие меня держаться подальше от Уорнера, которые я пропустила, и насколько очевидными они казались мне сейчас. — Я чувствую себя круглой идиоткой, когда подумаю о том, сколько знаков я упустила.

Поглаживая меня по спине, он говорит:

— Расскажи мне о нем.

Трудно быть рядом с Мавом и думать об Уорнере. Раньше я считала, что они очень похожи. Но Уорнер покорил меня типично американской наружностью славного парня, а затем снял маску, продемонстрировав нечто крайне безобразное под ней. Мне казалось, что я видела на Маве уродливую маску. Ту, которую он надевал, чтобы всех отпугивать. Сейчас ее на нем нет, и я вижу настоящего его, и то, что я вижу прекрасно. Если Уорнер был монстром в маске, то Мав просто хороший человек, который прячется за собственной болью.

Он не дьявол и не ангел, но он уверен, что он нечто среднее.

Выпустив из легких весь воздух, я говорю:

— Его зовут Уорнер.

— Где вы с ним познакомились?

— В отеле, где я работала. Это была одна из моих подработок, необходимых для того, чтобы мы могли продержаться на плаву. Он приехал туда на конференцию по работе.

Впервые я заговорила с Уорнером, когда он остановился у тележки, которую я делила с Марией. Помню, я была немного ошеломлена, когда увидела его. Его волосы были такими светлыми, что казались ангельскими. Его глаза были куда более синими, чем океан после заката, и он был очень высоким. То, как на его теле сидел дорогой костюм, ненадолго отключало мой мозг. Хотя я видела много бизнесменов и бизнесвумен, но никто из них не выглядел настолько потрясающе, настолько утонченно одетым, как он.

— Честно говоря, я долго не понимала, что он делал. Он постоянно слонялся по близости, разговаривал со мной, спрашивал о различных комнатных принадлежностях, а я была глупой и наивной. Затем он пригласил меня на свидание и не принял «нет» в качестве ответа. Я должна была уже тогда все понять.

— Как долго вы были вместе?

— Шесть месяцев. Мы встречались четыре месяца, прежде чем я перебралась к нему, — борясь с внезапно подступившей тошнотой, я говорю: — Тебе нужно кое-что знать, прежде чем я расскажу остальное…

Мое тело пронзает всплеск негативной энергии и оседает где-то в животе.

Я знала, что этот момент наступит раньше, чем я буду к нему готова. Я собираюсь доверить ему свое прошлое и посмотреть, сможет ли он принять его. Я очень надеюсь, что, когда закончу, он по-прежнему будет смотреть на меня так же, как сейчас.

Я отстраняюсь и перекатываюсь на спину. Он приподнимается, опираясь на локоть, и смотрит на меня сверху вниз.

— Ты знаешь о моей сестре, но я никогда не говорила тебе об Уилл… Уиллоу, — я смотрю на него и вижу любопытство на его лице. — Раньше я не знала, могу ли я тебе доверять. Не знала, не используешь ли ты ее против меня. Она моя племянница, но для меня она скорее как дочь.

— Я бы не стал…

Я вскидываю на него взгляд.

— Теперь я это знаю.

Я отвожу взгляд и смотрю в потолок.

— Моя сестра всегда была сумасбродным ребенком, и моя мать ушла от нас, по большему счёту, из-за нее, нежели из-за меня. Она из тех, кто действуют безрассудно. Я слишком беспокоилась о деньгах и о том, как мы выживем без мамы, не замечая, что Сандаун нуждалась во мне. Этого не должно было произойти, но я была потрясена, когда она сказала, что беременна. И мне всегда будет стыдно за то, что моей первой реакцией был гнев. Я не забуду, как подумала о том, что мне уж точно не нужен еще один рот для кормления. Мы уже задолжали по всем счетам, а поскольку я бросила школу, лучшие рабочие места, которые я могла получить, едва помогали оплатить жильё. С ребенком пришлось бы больше работать, я бы не успела вернуться и закончить школу, или найти время на учебу, чтобы получить аттестат. То, что я планировала сделать.

Я кое-что пропускаю, потому что не помню многие моменты в промежутке между тем, как Санни сообщила мне о своей беременности, и тем, как родилась Уилл. Все, что я знаю, я вкалывала днями и ночами, чтобы сэкономить каждый доллар.

— После того, как родилась Уилл, Санни неохотно держала ее на руках. Когда мы вернулись из больницы, стало еще хуже. Она передавала мне Уилл при любом подвернувшейся возможности. А когда Санни полностью оправилась после родов, она исчезала на несколько дней, только чтобы вернуться домой с похмелья и выглядя хуже смерти. Она не могла быть матерью и не хотела ею быть. Так что, не считая последний год, я поднимала Уилл, прилагая все свои силы, в основном, одна.

— Сколько ей лет?

— Пять.

Я замечаю, как в его глазах мелькает обеспокоенность.

— Где она сейчас?

— С Сандаун.

Обеспокоенность становится замешательством.

Я объясняю:

— В конце концов, Санни примерно год назад взялась за ум, — я не говорю ему, что заставило ее измениться, потому что это не моя история, не мне её рассказывать, к тому же я мало, что знаю. — Она спросила меня, может ли она остаться и стать частью жизни Уилл. Она привела себя в божеский вид, устроилась на работу и начала помогать с Уилл. Вместе мы делали более чем достаточно, чтобы оплачивать счета. Ее помощь была весьма кстати. Мы работали по разным графикам, поэтому Уилл не нужно было ходить в детский сад, что помогло нам сэкономить деньги. И впервые за долгое время мы не ссорились.

— Что случилось?

— Уорнер. В течение первых двух месяцев, благодаря ему, все стало лучше. Он баловал нас. Их и меня. Он покупал то, чего у меня никогда не было. Ухаживал за мной. Давал деньги, чтобы платить за квартиру. Я жила как во сне. Я чувствую себя глупо, признавая это, потому что это и был сон.

Я глубоко вздыхаю и качаю головой.

— Нет, не сон. Это больше походило на мираж. Я не замечала, как он манипулировал мной в мельчайших деталях. Например, уговорил уволиться с работы, отдалил от моих друзей, добился согласия на переезд к нему. Он знал, что я чувствую вину за то, что веду себя так, словно я мама Уилл, тогда как ее родная мать жила в одном доме с нами. Он использовал это против меня до тех пор, пока я не почувствовала, что для Сандаун и Уилл будет лучше, если я уйду и позволю им наладить отношения друг с другом. Мне потребовалось некоторое время, прежде чем я поняла, что он пытается изолировать меня. Но к тому времени, когда это до меня дошло, было уже слишком поздно. Он заманил меня туда, куда хотел.

Рука Мава скользит по моему животу к талии. Он подтягивает меня ближе, будто защищая, и спрашивает:

— Он издевался над тобой? Он бил тебя?

Мышцы на его лице напрягаются, и мне не сложно догадаться, что он рассержен. Но я должна покончить с этим прямо сейчас. Ему нужно знать, почему я не могу, как девушки в клубе, с которыми я его видела, оказаться в таком же положении. Связанная и беспомощная.

— Не сразу. Все было намного изощреннее. И, по правде говоря, избиения были не самой худшей частью. Ему нужно было контролировать меня. Он не хотел, чтобы я выходила из дома. Он хотел, чтобы я выглядела определенным образом. Вела себя определенным образом. После того, как я переехала, я увидела его с другой стороны. Он слишком часто терял самообладание. Он целовал меня агрессивно, но не страстно, а скорее так, словно злился на меня.

— Он…

Голос Мава срывается, а взгляд ожесточается. Не думаю, что он осознает, но его пальцы впиваются в кожу на моей талии.

В памяти всплывают воспоминания о той ночи. Отведя взгляд в сторону, я говорю:

— Я не знаю, что вывело его из себя. Все, что я знаю, он был зол и не принял бы отказ, — я глубоко вздыхаю и заканчиваю. — Я сопротивлялась. Я умоляла его остановиться. Я просто… Я не могла достучаться до него. Я никогда за всю свою жизнь не чувствовала себя настолько слабой.

В тот же миг передо мной предстает Люци. На его лице вспыхивает дикая ярость, и я наблюдаю за тем, как он пытается справиться с нарастающим внутри него гневом. Он рычит и резко садится.

— Кто этот парень? Скажи мне его фамилию?

Я хватаю его и удерживаю за руку.

— Мав…

Его кулаки сжимаются и разжимаются.

— Кто он?

— Зачем? Что ты собираешься делать?

Его бицепсы и челюсть пульсируют одновременно.

— Ты хочешь правду?

— Разумеется.

— Я хочу знать, кто он, потому что планирую отплатить ему за каждую унцию боли, которую он тебе причинил.

Мои пальцы сжимают его запястье.

— Мав! Что было, то прошло. Я просто хочу забыть обо всем, что со мной произошло.

— Ты сможешь это сделать после того, как он заплатит за боль, которую тебе причинил.

— Мы тогда даже не были вместе.

— Не важно.

Он отодвигается от меня.

Я теряю над собой контроль, мой язык становиться мне неподвластен.

— И что ты сделаешь? Набьешь ему морду? Убьешь? Ты не можешь этого сделать. У него есть связи с полицейскими, влиятельными людьми и даже судьями. Его отец сенатор штата. Вот почему я убежала, вместо того, чтобы пойти в полицию. И я не хочу, чтобы тебя посадили из-за твоего убеждения в том, что тебе нужно за меня отомстить.

Он находит свои джинсы и надевает их.

— Детка. Ты недооцениваешь меня и влиятельных людей, с которыми знаком я. Он даже не увидит меня.

Я смеряю его раздраженным взглядом, на что он ухмыляется.

— Куда ты собрался?

Он застегивает молнию на джинсах и пуговицу.

— Я ухожу от тебя и твоего великолепного тела, чтобы подумать. Я хочу узнать об этом парне все, что смогу. Где он. Чем он занимается. Где он этим занимается. Кто его друзья.

Он возвращается и целует меня, укладывает на спину и накрывает простыней до самых плеч.

— Ты останешься здесь и будешь согревать мою постель.

Прежде чем уйти, он спрашивает:

— Тебе что-нибудь нужно?

— Да, — бормочу я. — Прекращай строить из себя героя и возвращайся в кровать, ко мне. Ты ведешь себя глупо.

Он смеется.

— Я планирую вернуться в эту кровать, к тебе, после того, как позвоню.

Я начинаю замечать, что Мав — непредсказуемая личность. Его эмоции всегда необузданны и переменчивы в зависимости от того, что у него на уме. В конце концов, он — творческий человек, наверно, я должна была учесть это раньше.

— Ты ведь не уезжаешь?

— Нет, Куколка. Я скоро вернусь. А что? Ты будешь скучать по мне?

Не удержавшись, я запускаю в него подушку.

— Нет.

Он фыркает и вытаскивает свой телефон из кармана, нажимает несколько кнопок и прикладывает трубку к своему уху. Он почти у двери, когда говорит:

— Да, я знаю, но мне нужно, чтобы ты нашел кое-кого для меня. Уорнер…

Он поворачивается и оглядывается на меня, стоя в дверном проеме.

— Куколка, скажи мне его фамилию.

Мы смотрим друг на друга и его глаза сужаются. Если я скажу ему фамилию Уорнера, он легко найдет его и узнает обо всем остальном. Про пожар и про то, что меня ищет полиция. Я все равно планировала обо всем ему рассказать, но он отвлек меня.

Так же, как и всегда, когда мы смотрим друг на друга, он одерживает победу.

— МакТирни.

Мав стискивает зубы, а затем передает эту информацию в телефон:

— МакТирни. Сын какого-то сенатора… — он снова обрывает разговор, и я ощущаю на себе интенсивность его взгляда. — Где он живет, Куколка?

— Калифорния. Но тебе нужно еще кое-что знать.

— Калифорния, — оприкрывает телефонную трубку рукой. — Что еще мне нужно знать?

Я крепче сжимаю одеяло. Что, если он не захочет, чтобы я осталась, когда узнает, что меня ищет полиция? Что, если он не захочет привлекать такое внимание к клубу? Я знаю, что «Предвестники Хаоса» — не законопослушные граждане. Они ворочают деньгами и отмывают их. Из тех мелочей, которые до меня доходили в клубе, они отмывают их незаконно через все свои многочисленные предприятия. Я держу эти сведения при себе. Именно такого рода информацию хотел бы заполучить Дэвис.

— Меня ищет полиция.

Какое-то мгновение его лицо ничего не выражает. Он отводит руку от телефона и говорит:

— Я тебе перезвоню.

Он подходит и садится на край кровати. Его мышцы проступают под кожей.

— За что тебя разыскивает полиция?

Я отвожу взгляд и кусаю губу. Он неодобрительно хмыкает и протягивает руку, чтобы освободить мою губу из захвата зубов. Он приподнимает мой подбородок, заставляя меня посмотреть на него.

— За что, Куколка? Говори. Не вынуждай меня доставать боксерские перчатки.

Его ухмылка разоружает меня, и мою нервозность как рукой снимает.

— Ты хотел знать, откуда у меня шрамы, — он кивает. — Он начал надевать на меня наручники, когда уходил из дома. Он знал, что я планировала бросить его.

Лицо Мава темнеет. Он снова борется с нарастающей волной гнева. По его глазам видно, что в ближайшее время он намерен нанести Уорнеру визит.

— Какое отношение это имеет к полицейским, которые тебя разыскивают?

Мой взгляд падает на кровать.

— Я подожгла его дом. Мне требовалось время, чтобы выбраться из города. Мне нужно было, чтобы он думал, что я была внутри, когда он горел, тогда он бы не сразу кинулся меня искать и не приволок бы обратно.

Тишина между нами трещит от напряжения, пока Мав не приподнимает мое лицо и не прикладывает ладони к моим щекам.

— Ты такая сильная, Куколка. Ты не только смогла пережить все, что с тобой произошло, но и не сломалась, — его глаза ищут мои, и он качает головой. — Детка, ты как бриллиант. Драгоценная, чертовски красивая и несокрушимая.

— Уверяю тебя, меня можно сломать. Я много раз была к этому близка.

— Мы не будем проверять эту теорию, потому что я не разобью твое сердце, а ты не разобьешь мое. И этот ублюдок больше никогда тебя не увидит. Ясно?

— Ясно.

***

В комнате темно и тихо. Что-то меня будит. Я понимаю что это, только когда рука на моем бедре поднимается выше.

Пальцы Мава длинные и мозолистые, но так приятно, когда он скользит ими по моей коже все выше и выше. Он прижимается к моей спине, и его горячее дыхание овевает мою шею, пока его рука не накрывает мою грудь. Он щипает меня за сосок, и от этой лёгкой боли мое тело мгновенно пробуждается и настраивается на него. Повернув к себе мое лицо, его губы встречаются с моими губами. Наш поцелуй переполнен эмоциями и нетороплив. Другая его рука под моим телом сдвигается, пока он не сгибает ее так, чтобы кончиками пальцев погладить мой клитор.

При первом же касании я хнычу. Он в считанные секунды полностью завладевает моим ртом, и я снова оказываюсь на грани оргазма, который готов меня поглотить.

Я стону и начинаю вращать бедрами. Мав разводит мои ноги, тянет мое бедро вверх и кладет его на свое бедро, принуждая меня раскрыться для него. Он придвигается ближе и, когда я чувствую его эрекцию около моего входа, я шепчу его имя.

Его первые толчки мучительные, неспешные и глубокие. Я отвожу руку назад и хватаюсь за его шею.

Он обрывает наш поцелуй и властным голосом, вызывающим в моем теле дрожь, произносит:

— Ты заставляешь тьму исчезнуть и снова вдыхаешь в меня жизнь.

Невольно мои страхи вырываются наружу.

— Мав… ты не можешь говорить мне такие вещи…

— Почему?

— Потому что ты заставляешь меня чувствовать то, что я не хочу чувствовать. Я открываю тебе свое сердце и впускаю в него, но не знаю, готова ли я к этому. Что, если у нас ничего не получится? Что, если ты изменишь решение относительно меня? Что, если что-то из моего прошлого заставит тебя посмотреть на меня по-другому? — я крепко закрываю глаза. — Чем больше я впускаю тебя в свое сердце, тем сложнее будет уйти от тебя.

— Ты хочешь быть там, где ты сейчас?

— Да.

— Значит, ты никуда не уйдешь, и мне придется чертовски сильно постараться, чтобы сделать тебя счастливой. Я вижу, кто ты, Куколка, и я хочу всю тебя. Каждый кусочек, который ты мне дашь. Я не изменю своего решения.

Я поворачиваюсь и целую его. Его толчки ускоряются, а его дыхание, как и мое, становится учащеннее. Наши стоны сливаются воедино, когда он теребит мой клитор, плавно входя и выходя из меня. Мав наклоняется и вытаскивает из-под меня свою руку, чтобы опереться на кровать и погрузиться в меня еще глубже, ударяя по комку нервов и удерживая меня на грани оргазма.

Он медленно разрывает наш поцелуй и ухмыляется мне. Его темп меняется.

— Нет, быстрее.

Он смеется.

— Люци, дай мне то, в чем я нуждаюсь.

Он рычит и начинает трахать меня сильно, быстро и глубоко, и делает это так беспощадно, как может только дьявол.

— Черт. Ты так крепко держишь меня, Куколка. Кончи для меня, детка.

Он быстро потирает мой клитор, и это моя погибель. Я кричу, и мое тело напрягается. Я никогда не видела Северное сияние, но могу поспорить, что именно оно вспыхивает за моими смеженными веками, когда в порыве ослепляющего удовольствия по мне проносится оргазм, поражающий меня одним махом, а затем уносит на волнах блаженства.

Мав вскрикивает и погружается в меня, изливая в мое тело свое освобождение.

Чуть позже он тянет меня в свои объятия и обнимает с такой силой, что я практически не могу пошевелиться.

Мне по-прежнему должно быть это ненавистно. Я не хочу быть запертой и связанной другим мужчиной. Но мне нравится это. Я чувствую себя в безопасности в объятиях Мава. Я чувствую себя в безопасности и под защитой от всех бед этого мира. И, возможно, в его руках я, как он говорит… несокрушима.

Я поражена тем, что Мав взял и уничтожил образ того человека, которым, как я думала, он был. Он доказал, что он достойный мужчина, которого я и не надеялась встретить, и показал мне, что секс не похож на то, что я когда-либо испытывала. Умопомрачительный, запредельный и душераздирающий. Я представить себе не могла, что секс может доставлять удовольствие и вызывать желание быть ближе к кому-то настолько, что эта близость вас поглощает.

Такое чувство, что я редкое драгоценное создание, которым он не может насытиться. К тому же, я обнаружила ту сторону своей личности, о которой даже не подозревала. Страстную сторону, которую легко завлечь всевозможными замечательными позами, вынуждающими мое тело петь для него.

До того, как я успеваю заснуть, Мав шепчет мне на ухо.

— Скажи, что я не один такой, Куколка. Скажи, что ты чувствуешь себя также хорошо.

Я кладу свои руки поверх его и прижимаюсь к нему спиной.

— Я чувствую то же, что и ты. Но меня это пугает. Как будто все слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Это правда, Куколка. Я докажу тебе это.