ЭМБЕР

На том ринге я сражалась больше, чем Люци. Внутри меня уже давно копились и множились разочарования в людях и решениях, которые привели меня к этой точке. Рано или поздно они бы вырвались наружу.

Мне двадцать два года, а я ни разу не прожила день так, как хотела бы его прожить. По крайней мере, если судить по тому, что я помню. Моя жизнь была чередой препятствий. Многие люди и вещи нуждались в моем внимании. На протяжении долгих лет я ставила потребности других людей превыше своих собственных.

Поначалу, это помогало моей маме оплачивать счета. Когда она бросила нас, мне пришлось работать день и ночь, чтобы не лишиться крыши над головой, не говоря уже о еде в шкафах.

Сандаун, предоставленная самой себе, забеременела в пятнадцать лет. Она не могла удержаться на работе и не знала, как ухаживать за ребенком, — или не хотела знать — поэтому вот уже почти четыре года я обеспечивала и заботилась об Уилл.

Я заменила ей мать.

Моя сестра то появлялась, то исчезала из нашей жизни. Частично это была моя вина, я должна была сразу ее вразумить. Но как я могла? Наша мать продавала свою самую красивую дочь за деньги. У моей сестры была оправданная причина бояться и время от времени сбегать. Она ненавидела оставаться в доме, там, где подвергалась насилию, но переезд был роскошью, которую мы не могли себе позволить.

Я сочувствовала ей. Я не винила ее в том, что она не могла заглушить свою боль и подавить воспоминания о мужчинах и алкоголе. Я просто не хотела, чтобы это вредило мне и Уилл.

В конце концов, скатившись на самое дно, она появилась у двери, полумертвая, избитая до посинения и истощенная до неузнаваемости. Она не рассказала мне, что случилось, но через какое-то время она решила завязать и начать новую жизнь. Сначала она была просто еще одним ртом, который нужно было кормить, но, к моему удивлению, она устроилась официанткой на полставки и позволила мне помочь ей подать заявку на получение государственной помощи.

Именно тогда я встретила Уорнера. Он приехал на конференцию в отель, где я работала. Он изо всех сил старался как бы нечаянно столкнуться со мной и завязать разговор.

Я влюбилась… заглотила наживку… клюнула как рыба на крючок… угодила в ловушку его небесно-голубых глаза и была сражена обаянием милого американского парня. Как я могла устоять? Он пылинки с меня сдувал, приносил цветы и водил в лучшие рестораны. Он оплачивал мои счета, давал мне деньги, которые я тратила не только на себя, но и на Уилл и Санни. С Уорнером я делала то, о чем раньше могла только мечтать. Впервые в жизни у меня были красивые платья и потрясающая обувь. Солнцезащитные очки. У меня никогда не было солнцезащитных очков. Они были блажью, а у меня были деньги только на предметы первой необходимости.

После четырех месяцев знакомства Уорнер попросил меня переехать к нему. Он медленно, но верно убеждал меня в том, что Санни никогда не возьмет на себя материнские обязательства по воспитанию Уилл, пока я не уйду с ее пути. Он сказал, что я мешаю им построить настоящие отношения между матерью и дочерью, сказал, что Уилл нуждается в своей маме. Где-то в глубине души я долгое время тоже так считала, но от его комментария почувствовала себя виноватой и эгоистичной, пока наконец не уступила.

Я тогда еще не понимала, что, убеждая меня переехать от них, он начинал отдалять меня от всех, кого я знала и любила.

Уйти от Уилл было трудней всего того, что я когда-либо делала. За одним единственным исключением — жить каждый день так, как я живу сейчас, не видя ее лица и не слыша ее голоса. Не только потому, что мне казалось, будто я вырвала свое сердце и вверила заботу о нем своей ненадежной сестре, но и потому, что беспокойство, которое я испытывала, было невыносимым. Что, если Санни снова решит, что она не готова быть мамой? Что, если она снова начнет пить? Что, если она приведет в дом мужчин?

Я волновалась постоянно.

До такой степени, что это повлияло на мои отношения с Уорнером и на мою работу. Уорнер сказал, что я просто должна уволиться. Если ты собираешься готовить и убирать для кого-то, это могу быть и я. У меня не возникло с этим проблем. Затем он уговорил меня перестать так часто названивать Сандаун, чтобы проверить в порядке ли она. Мне нужно было дать ей и Уилл некоторое пространство, чтобы они укрепили свою связь, дать Санни возможность ошибаться и учиться на своих ошибках.

Затем последовало еще больше странностей. Он не хотел, чтобы вечером я садилась за руль. Он волновался, когда я вообще водила машину. Новая прислуга могла забрать все, что мне было нужно.

Однако подобные мелочи начали наслаиваться друг на друга, и в итоге я поняла, что теряю и передаю ему весь контроль. С каждым днем я все больше и больше боялась того, какую свободу он отберет в следующий раз.

Поначалу в сексуальном плане он не торопил события. Я не была абсолютно неопытна, но по-прежнему оставалась девственницей, и, поскольку я ждала, когда мне исполниться двадцать один год, и я встречу подходящего мужчину, я нервничала и боялась секса. Он сразу же развеял мои страхи, пообещав подождать, пока мы не поженимся.

Затем по непонятным мне причинам он стал раздражительным и злым. Он часто хватал меня за руки, проявляя излишнюю грубость. Его поцелуи стали изголодавшимися, его руки шарили по всему моему телу, а от былой нежности не осталось и следа. Очаровательный и щедрый человек, которого я встретила, куда-то исчез.

Однажды вечером его обещание подождать до свадьбы растаяло как дым.

Никакой романтики. Никакой нежности. Он забрал мою девственность, когда я лежала лицом вниз на кухонном полу, где оказалась после того, как он меня ударил. Плитка была белой, и контраст пролитой крови, как от рассеченной губы, так и от разорванной девственной плевы, наконец, вырвал меня из оцепенения. Я продолжала убеждать себя, что все наладиться. Но смывая с пола кровь, я поняла, что это ложь. Дальше будет только хуже.

На следующий день он пришёл домой с цветами и извинился за то, что был не в себе.

Но на протяжении следующих двух недель он часто был вне себя. К тому же он стал параноиком. Его спальня стала моей тюрьмой, а набор наручников отнял последнюю частичку свободы, которой я обладала.

Мне кажется, отчасти все дело было в сексе, но, в основном, он хотел, чтобы я боялась. Он наслаждался моей болью и тем, что я бессильна против него.

Когда мне, наконец, удалось избавиться от наручников, я попыталась все выставить так, будто я погибла в том пожаре. Я должна была что-то сделать, чтобы выиграть время. Время на то, чтобы убежать как можно дальше от него. А ещё я хотела, чтобы этот проклятый дом и все воспоминания о том, что я пережила в его стенах, сгорели дотла.

Прежде чем запрыгнуть в автобус, я позвонила из таксофона Сандаун и обо всем ей рассказала. Она заверила меня, что они в порядке, и деньги, которые я им дала, плюс деньги, которые она получала от государства, позволят ей продержаться несколько месяцев. Это избавило меня от некоторых моих страхов. Санни также поклялась мне, что позаботился об Уилл, а затем попросила меня позвонить, как только я обоснуюсь в безопасном месте.

Опустив взгляд на мобильник в своей руке, любезно предоставленный Мавом, только что привезшим меня к милой и гостеприимный Бетани, я медлю, чтобы сделать телефонный звонок, о котором мечтала не один месяц.

По моему лицу текут нескончаемые потоки слез, капая с моего подбородка вниз. На этот раз я не сдерживаю их. Я позволяю им литься. Мне нужно их выплакать. Потому что я не потрачу впустую ни одной секунды своего времени, плача в телефонную трубку во время разговора с Уилл. Ни. Одной. Секунды. Когда мне представится возможность поговорить с ней, я не хочу плакать и стенать. Я хочу поговорить с моей девочкой, услышать все о её новой школе и новых друзьях, и каким-то образом заставить её понять, что меня нет рядом не потому, что я не хочу, а потому, что в данный момент… не могу.