МАВЕРИК

Похоже, ливень неизбежен, поскольку в потемневших грозовых облаках над головой грохочет гром. Я уповаю на то, что гроза повременит и позволит мне осуществить задуманное.

Разгулявшаяся непогода — это отражение моего настроения, которое помрачнело с самого утра. Я ошибочно полагал, что ожог, который когда-то терзал мою грудь, остался в прошлом, но чем ближе мы подъезжаем к месту назначения, тем сильнее он жжет. На каждом съезде с дороги я борюсь с желанием остановиться и двинуться в обратном направлении.

Но я знаю, что не могу.

Эмбер должна это увидеть.

Так или иначе, мне нужно найти силы, чтобы показать ей это.

Сидя рядом со мной в салоне моего пикапа, она смотрит в окно. Время от времени она бросает на меня настороженный взгляд, который сопровождает слабая улыбка с жесткими линиями по уголкам ее губ, как будто она чувствует, что именно должно произойти.

Черт. Может, мне следует подождать и сделать это в другой день, после того как мы разделим больше хороших моментов, нежели плохих.

Я протяжно выдыхаю и нервно провожу рукой по волосам. Меня обуревают сомнения, и в миллионный раз я чуть не торможу и не разворачиваюсь.

— Мав, что происходит? Я отсюда чувствую твою напряженность.

Я хватаю ее за руку и выдавливаю из себя улыбку. Переплетя наши пальцы, я целую ее костяшки.

— Я должен показать тебе кое-что. Просто… это будет нелегко.

Ее пронизывающий взгляд пробегает по моему лицу.

— Хорошо.

Я пытаюсь избавиться от ощущения осевшего в моем животе булыжника, когда сворачиваю на проселочную дорогу. Пальцы Эмбер крепко стискивают мои.

— Скоро приедем.

Несколько минут спустя я ловлю отблеск крыши дома. Она, должно быть, тоже его видит, потому что приосанивается и подается вперед.

В салоне повисает мертвая тишина, когда мы приближаемся и останавливаемся перед домом на обочине дороги. Я уверен, что в ее голове крутится немало вопросов. Вместо того, чтобы ответить на них, я ударяю кулаком по рулю и, пользуясь минутой затишья, пытаюсь подавить ужас, сводящий мне живот.

Я смотрю прямо перед собой и намеренно игнорирую обломки, которые валяются в сорока ярдах от дороги.

— У нас много общего, — говорю я ей. — Нам нужно было сжечь прошлое, чтобы попытаться уйти от него, — переведя взгляд и заметив беспокойство и замешательство, застывшие на ее прекрасном личике, бормочу себе под нос: — Только ты сильнее меня, Куколка, потому что я так и не смог двинуться дальше.

Я провожу пальцем по шраму на ее запястье. И вновь я восхищаюсь ее храбростью и силой духа, которые она хранит в этом маленьком теле.

Она рискнула жизнью, пытаясь спастись от своего бывшего. Она надрывала задницу на работе, чтобы обеспечить семью, она пожертвовала своими собственными мечтами, потому что была нужна ребенку, который даже не был ее собственным.

А что, черт возьми, сделал я?

Я впустую потратил годы, позволяя прошлому разъедать меня изнутри.

Мои родители боялись, что я стану тем самым человеком, которым я в результате и стал.

Я чуть не убил единственную женщину, которая могла меня спасти.

Глубоко вздохнув и отгородившись от боли, я поворачиваю голову и провожаю взглядом перекати-поле в виде шаровидного кустика, которое несет ветром по тому, что когда-то было передним двором. Мою грудь опаляет раскаленная добела боль. Я осматриваю обугленные останки того, что должно было быть моим домом. Место, где я собирался воспитывать своих детей, создавать счастливые воспоминания, быть отцом и стареть вместе со своей женой.

Когда я смотрю на этот дом, я вижу, какой он сейчас и каким он должен был быть.

Дом был только-только построен, когда я кинул в него коктейль Молотова. От левой стороны ничего не осталось. Возможно, сохранилось всего семьдесят пять процентов от всей конструкции. Но половина крыши просела, а почерневшие балки лежат там, где должна была быть лестница. Остальную часть — золу и пепел — унесло ветром. Даже древесина покорежилась и сгнила. Местами она полностью отсутствовала. Это печальное зрелище. Мертвое. Безжизненное.

И это уместно в силу того, что я был таким с тех пор, как его поджег.

Съехав на обочину и припарковав свой пикап в грязи, я открываю дверцу автомобиля. Через несколько секунд Эмбер делает то же самое. Она встречает меня у капота и оборачивает одну руку вокруг моей, а другой переплетает свои пальцы с моими. Я чувствую в этой связи так много всего. Ее сочувствие и понимание. Но, прежде всего, она делится со мной своей силой.

От осознания того, что мне не придется сталкиваться с этими неизбежными муками в одиночку, они становятся практически терпимыми.

На осмотр разрушений у меня уходит, наверно, даже больше времени, чем я предполагал.

В конце концов, я признаюсь:

— Я сделал это в тот день, когда нашел ее.

Я перематываю и воспроизвожу в своей памяти ту ночь, как пламя поглотило недавно обтесанную древесину и расползлось по фасаду дома.

Я был не в себе. Не только потому, что мы стали лучшими друзьями с моим приятелем «Джеком» и его сотоварищем бутылкой номер два, но и потому, что меня убило то, в каком состоянии я ее нашел. Убило человека, которым я был, будущее, которое я планировал, и мои шансы создать воспоминания о ребенке, который был для меня таким желанным. Я просто хотел положить всему этому конец. Стереть, словно у меня никогда не было этих проклятых грез.

Поэтому я сорвал с себя футболку и засунул ее в бутылку. Вытащив из кармана зажигалку, я поджег ткань, и всего лишь на долю секунды засомневался, стоит ли её бросать.

У меня напрочь снесло крышу. Меня поглотила боль, и я собирался позволить огню закончить работу.

Потребовались минуты, чтобы уничтожить месяцы работы.

Но потеря Даны и ребенка были не единственными вещами, которые выпотрошили меня той ночью.

Она искромсала мою жизнь на кусочки и ушла от меня, сломив и искалечив. И вместо того, чтобы наказать ее, я лишился рассудка и наказал ближайшего человека, которого винил. Забрал его жизнь голыми руками. Я сделал это, проигнорировав все предупреждения, которые подбрасывало мне мое сознание. Я ни секунды не потратил на то, чтобы поинтересоваться, кем он был помимо того, что выступал ее наркодиллером. Была ли у него семья.

Я хладнокровно его убил и попаду из-за этого в ад. Я знал, что никогда ничего не смогу поделать с тем, чтобы изменить этот факт.

— Почему она ушла, если у нее был ты… и это? — шепчет Куколка.

— Она не знала об этом доме. Никто не знал. Даже мои братья. Это должно было стать сюрпризом.

— Ты никому не рассказывал?

— Никто, кроме Кэпа, даже не знал, что она беременна.

— Ох, Мав. Почему?

Я пожимаю плечами.

— Потому что их заботят только киски, бабки и вечеринки до тех пор, пока они где-нибудь не отрубятся. Как бы они поняли или узнали, через что я, черт подери, прошел? Мы слеплены не из одного теста. Я всегда это знал. Я люблю их. Но у нас разное представление о том, на что похожа нормальная жизнь.

Я не даю ей время вникнуть в смысл моих слов. Вместо этого я тяну ее к кузову пикапа и опускаю его борт. Еще одна искорка боли вспыхивает в моей груди, когда я дергаю к себе черную сумку.

Вытащить сумку этим утром из своей спальни в клубе было довольно трудно. Каждый раз, касаясь ее, я вспоминаю тот день и месяц полной безнадеги, который потратил на поиски Даны. Я вспоминаю окрыляющую надежду, а затем опустошающее падение. Я вспоминаю то состояние, когда хотел ее убить, а затем как направил каждую унцию своего гнева на парня, которого Кэп бросил к моим ногам. Я вспоминаю каждый удар, который превращал его лицо в кровавое месиво, и как с каждым ударом я чувствовал, что тот человек, которым я был, безвозвратно ускользал.

Вот, что находилось в этой сумке. Все, что я потерял, включая самого себя.

Не знаю, сколько раз я выносил эту сумку к костровым ямам за клубом, намереваясь сжечь ее, надеясь, что когда от нее останется только пепел, это положит конец мучениям и сожалениям, которые ежедневно меня атакуют. Но я так и не смог этого сделать. А боль так и не перестала сдавливать мне грудь.

Даже в этот самый момент я не готов открыть сумку и показать ей содержимое, но я не думаю, что настанет время, когда я буду к этому готов. Так почему бы не сейчас?

Я разворачиваю одеяло, которое захватил, и стелю его на пол кузова пикапа.

Эмбер встает рядом со мной и внимательно наблюдает за тем, как я расстегиваю сумку. Сначала я вытаскиваю Библию. Черный переплет с выгравированными на нем инициалами JMG (ДМГ) в нижнем правом углу.

— Моя мать дала мне ее. Это была еще одна причина, по которой я прекратил ссориться с ней и Полом. Библия принадлежала моему отцу.

Она проводит пальцем по золотому тиснению.

— Что означают эти буквы?

— Джон Мэтью Ганн, — я медленно листаю страницы, пока не нахожу то, что ищу. — Сначала я не был уверен, что это его Библия. Не было похоже, что ее когда-либо открывали. Но потом я увидел это, — я показываю ей Книгу Иова и остальные Священные Писания, выделенные разными цветами. На белых полях записаны его мысли, короткими беспорядочными фразами. — Моя мать как-то показывала мне старые письма, которые он ей писал. Почерк совпадал.

— Почему, по-твоему, он выделил именно эти строки?

Чуть заметно пожав плечами, я отвечаю:

— Я думал, что это была единственная часть, которую он читал, или единственная часть, которая его зацепила, — уголок моего рта приподнимается. — Я, наверно, читал эту вещь сотни раз, и некоторые места, которые он выделил, по-прежнему остаются моими любимыми.

Пока Эмбер пролистывает страницы и изучает кое-какие отрывки, я вытаскиваю другие книги о том, чего ждать, когда ждешь ребенка. В некоторых торчат закладки, и большинство страниц с загнутыми уголками. Отложив Библию, Эмбер их тоже просматривает.

— Ты все это прочитал?

Мою грудь сдавливает.

— Да, я хотел знать, что нужно делать, чтобы быть подготовленным.

На очереди коробка, но, когда мои пальцы оборачиваются вокруг нее, мой желудок ухает вниз.

— Это должно было стать первым подарком из многих, — объясняю я, передавая коробку ей. Эмбер не решается взять ее.

Я киваю и говорю:

— Давай же… открой ее.

Ее взгляд опускается, и сквозь прозрачный пластик она видит, что находится внутри.

Ее рука слегка дрожит, когда она открывает коробку и вытаскивает куклу. Она держит ее так, словно боится сломать. Но кукла такая же гибкая, как Эмбер. Она не сломается.

— Вот почему я стал называть тебя «Куколка». Почему я хотел, чтобы ты ушла в тот первый день. Я пытался забыть. Но ты разворошила прошлое, и каждый раз, глядя на тебя, я видел это.

Она вертит в руках рыжеволосую куклу. Я знаю, что она замечает сходство. Волосы, сине-зеленые глаза, веснушки на щечках и даже голубая клетчатая рубашка.

— Я думала, ты называл меня так, потому что…

Меня пронзает чувство вины. Я качаю головой.

— Нет, но я не мог тогда сказать тебе правду. Поэтому я позволил тебе поверить, что это было причиной.

Пока она с благоговением касается куклы, я достаю из сумки тубус для чертежей. Мои пальцы подрагивают, когда я отвинчиваю крышку. Мне требуется минута, чтобы вынуть бумаги из футляра и снять с них резинку. Сделав это, я разворачиваю чертежи и выкладываю их на пол кузова, чтобы она увидела. Затем я наклоняюсь и подбираю несколько камней, чтобы зафиксировать ими уголки. Она кладет куклу на сгиб руки и частично встает передо мной.

Ее пальцы прослеживают линии на бумаге, хотя на самом деле она не касается ее.

— Это прекрасно, — сбивчиво выдыхает она.

Да. Это было прекрасным.

После того, как она внимательно изучила чертеж, я переворачиваю лист бумаги и позволяю ей увидеть заднюю часть дома. Ее рука зависает над задним крыльцом.

— Я собирался установить на веранде подвесные качели. Думал, что если у малышки возникнут проблемы со сном, я смогу вынести ее туда и покачать, чтобы она заснула.

Я проглатываю комок, застрявший в моем горле, сворачиваю эту бумагу и перехожу к следующей. Пред нами предстает новый эскиз, и на мою грудь давит неимоверная тяжесть. На сей раз меня душат эмоции. Мне требуется пара секунд, чтобы прочистить горло и снова заговорить.

— Это детская.

Эмбер протягивает руку и изучает дерево.

— Ветви были книжными полками. А ствол дерева был дверью, через которую она могла попасть в маленькую игровую комнату, спроектированную специально для нее.

Она проводит пальцем по дереву.

— Я спроектировал эту стену для буквенных блоков. Тех, с которыми играют дети, старые, деревянные. Их можно было бы переместить так, чтобы, когда она стала бы старше, то могла бы взобраться наверх, сесть в этом укромном уголке и читать у окна. Я собирался начать чертить росто-весовую кривую здесь, а затем установить там кровать. Я хотел, чтобы эта арка выглядела как полумесяц, тогда используй я более тусклый свет, он бы послужил ночником в случае, если бы она боялась темноты.

Куколка всхлипывает, и в тот же миг я бросаю на нее взгляд, вовремя подмечая слезу, капающую с ее подбородка и приземляющуюся на чертеж. Я был настолько поглощен своим дизайном, что не понял, как на нее повлияет увиденное.

— О, Боже, извини, — расстроенно выдавливает она, снова и снова промокая хлопком своей футболки мокрые дорожки слез.

Я успокаивающим жестом стискиваю ее руку.

— Эй, все в порядке.

— Мав, мне жа…

Я поворачиваю ее к себе и прижимаю ладонь к ее щеке. По ее лицу текут слезы, они переполняют ее прекрасные сине-зеленые глаза. Она пытается отвести от меня взгляд, но я не позволяю ей.

— Не надо. Не прячься от меня.

Я смахиваю ее слезы. Но мне приходится приподнять свою футболку, чтобы вытереть новые потоки слез, потому что они не прекращаются. Я усмехаюсь, и она одаривает меня смущенной грустной улыбкой.

Черт… Она — самое прекрасное создание, которое я когда-либо видел. Я осторожно забираю куклу и кладу ее на опущенный борт кузова. Подняв ее подбородок, я целую ее влажные от слез губы.

— Не думал, что когда-нибудь снова позволю другой женщине подобраться ко мне так близко. Не доверял ни единой душе, не мог рассказать о том, что делает меня слабым. Я не все о тебе знаю, но я доверяю тебе.

Ее руки скользят по моей талии, и она кладет голову мне на грудь.

— Это не делает тебя слабым, Мав. Это говорит о том, какой ты хороший человек, — еле уловимо бормочет она. — Я знаю, что ты хотел всем этим сказать. Я никому не осмеливалась рассказать об Уилл. До прошлой ночи, — ее руки сжимают меня сильнее. — Я тоже тебе доверяю.

После всего, что я сделал с ней, она не должна мне доверять, но мое сердце, черт возьми, воспаряет от осознания того, что она все-таки мне доверяет.

Я провожу рукой по ее волосам.

— Наверно, в моей жизни должно было произойти все это дерьмо. В противном случае, я бы здесь не стоял. Сейчас я даже не могу представить себя в другом месте.

Долгое время мы просто стоим. Нас окружают только звуки насекомых и птиц.

— Здесь так спокойно.

— Да, согласен.

— Что ты собираешься с ним делать?

Мой взгляд скользит по обломкам.

— Не знаю. Может быть, продам его. Мне следовало нанять рабочих, чтобы они приехали и снесли его, расчистили территорию, тогда, возможно, один из наших клиентов уже смог бы закончить здесь строительство нового дома.

Она качает головой.

— Не продавай его.

— Не продавать?

— Фундамент по-прежнему в хорошем состоянии, ведь так? Часть дома не пострадала. Ты бы мог восстановить его однажды… когда будешь готов.

— На это уйдет куча времени и сил, детка. Больше, чем просто возвести что-то новое. Лучше снести его и построить заново.

— Да, но ты не можешь продать свою мечту другому. По-моему, это неправильно. Как ты считаешь?

Я обвожу взглядом деревья, отделяющие нас от Рио-Гранде. Здесь достаточно места, чтобы построить эллинг и, возможно, бассейн. Достаточно ярдов, чтобы разместить огромный детский игровой комплекс и качели, а также приглашать клуб на семейное барбекю.

Мою грудь наполняет тепло.

— Ты думаешь, он стоит сил и времени?

— Если это то, что ты хочешь, то, что сделает тебя счастливым, тогда не имеет значения, сколько времени это займет.

У меня подкашиваются ноги от соблазна упасть перед ней на одно колено и сделать ей предложение. Гребаное безумие. Я знаю. Потому что, Господи…

Внезапно раздается рингтон моего сотового телефона. Я отступаю и достаю его из кармана. На экране высвечивает телефонный номер клуба. Мое сознание проясняется и, судя по всему, я должен поблагодарить человека на другом конце линии за то, что он прервал ход моих мыслей.

Когда я принимаю вызов, Эмбер отворачивается и снова бросает взгляд на чертежи.

Я пару раз откашливаюсь, прежде чем ответить.

— Да, — хрипло бросаю я и наблюдаю за тем, как Эмбер проводит пальцами по щекам, смахивая еще несколько слезинок.

В трубке на заднем плане звучит блюз, и кто-то подзывает Ригора. Затем Эдж говорит:

— Эй, мужик, ты где?

— Просто езжу по делам. А что? Какие-то проблемы?

— Подожди секунду, — произносит он и приглушает звук. Мгновение спустя он возвращается на линию. — Стар — назойливая муха, мужик, почему, черт возьми, никто не дал ей пинка под зад?

— Я давал, поверь, — отвечаю я посмеиваясь. — Но вернул ее обратно ради тебя.

— Черт! В следующий раз не делай мне таких одолжений. Эта сука оказывается у меня перед носом всякий раз, стоит мне только отвернуться.

— Не думал, что это станет для тебя проблемой.

— Ага, еще какой. Силиконовые сиськи — это не мое. Черт побери, да она же кричит как долбанная кошка в течке, когда кончает. Бесит до жути.

— Ты звонишь, чтобы сообщить мне об этом, или есть иная причина этого звонка?

— Ха-ха-ха, ублюдок. В восемь мы собираемся в церкви. Потом парни хотят закатить вечеринку.

— Когда парни этого не хотели?

Он хихикает.

— Это часть той безумной жизни, которую мы ведем, мужик.

Мне ли этого не знать.

— Хорошо. Я буду там.

— Ты приведешь свою девчонку?

— Да.

— Держи ее поближе к себе. «Гринбеки» снова заявятся. Таз сказал, что прошлым вечером Смоук смотрел не на Боди, он смотрел на тебя и твою девчонку. По словам Таза, он следовал за вами на парковку и наблюдал, как вы уезжаете.

Меня медленно окутывает дымка беспокойства.

— Ты чем-то его разозлил?

— Понятия не имею.

— Гриз сказал, что он неровно дышит к рыжим. И, скорее всего, Смоук считает, что у него есть шанс, поскольку на неё не заявлены права.

Смоук был не единственным козлом, не сводящим глаз с моей девушки прошлой ночью. Многие братья наблюдали за нами. Но Смоук нервирует меня больше всего. Я не хочу, чтобы этот псих ошивался рядом с Эмбер.

Думаю, Эмбер не стоит там сегодня появляться. Но в то же время, я не хочу оставлять ее без защиты. Лучше со мной в клубе, чем где-то в одиночестве.

— Я скоро приеду.

Завершив звонок, я убираю телефон в карман, сокращаю расстояние между мной и Эмбер и обнимаю ее со спины. Она откидывается назад.

— Кто это был?

— Эдж. Сегодня он хочет собрать всех нас в церкви.

Эмбер смотрит на меня через плечо с озадаченным выражением на лице.

— Это встреча, которую мы проводим в часовне клуба, — поскольку она по-прежнему выглядит растерянной, я усмехаюсь и поясняю: — Это помещение, в которое запрещено входить посторонним, оно только для братьев.

— Оу.

— Слушай, позже состоится очередная вечеринка. Она не будет такой безбашенной, как вчера вечером, но мне бы хотелось, чтобы ты присутствовала на ней.

— Хорошо, — кивает она.

— Отлично. И еще кое-что.

Она наклоняется вперед, заглядывает в черную сумку и игриво спрашивает:

— Что? Ты ведь там не хранишь останков Даны или ее скальп, правда?

Я качаю головой, но внутренне съеживаюсь. Да, есть скелет, который я спрятал, но он не принадлежит Дане. И эта одна из тех тайн, которую я, скорее всего, унесу с собой в могилу.

Она накрывает ладонью свой рот.

— Мне жаль, это было ужасно с моей стороны.

— Честно говоря, детка, если бы парни не вытащили меня из комнаты, в которой она спала голой с другим мужиком, существовала большая вероятность, что я бы ее убил.

— Я тоже, если когда-нибудь с ней столкнусь, — шепчет себе под нос Куколка.

Я крепко прижимаю ее к себе.

— Знаешь, ты станешь самой лучшей старухой. Просто к слову, — я снимаю через голову свою цепочку и вешаю ей на шею. Она поднимает медальон «Предвестников Хаоса» и изучает его.

— Это как в старшей школе, когда твой парень надевает на тебя свою школьную спортивную куртку, чтобы таким образом сообщить другим игрокам, что ты занята?

Я улыбаюсь, целую ее в висок и провожу губами по ее уху.

— Да. Я даю другим кретинам понять, что ты занята.

За несколько минут до нашего отъезда и падения первых капель дождя, я сжигаю черную сумку.

Все предметы, которые раньше были внутри, мы сохраняем.

Эмбер думает, что они мне еще понадобятся. Когда-нибудь.