– Пожалуй, придется сделать его немного короче.

С этими словами художница отступила на несколько шагов от мольберта и критически осмотрела оскорбляющий ее зрение предмет. Девушку звали Артемизия. «Звучит как "амнезия"», – жаловался ее отец, тогда как его жена настаивала на столь необычном имени. Если сказать точнее, полностью имя звучало как Артемизия Далримпл Пелем-Смит. Столь тяжелая ноша могла оказаться по плечу не каждому, однако Артемизия все-таки была герцогиней, и большинство окружающих обращались к ней просто: ваша светлость.

– Несомненно, он полностью соответствует действительности, – произнесла она, зажмурив один глаз и подняв большой палец, чтобы произвести хотя бы приблизительные измерения. – Да, пропорции на бумаге совпадают с пропорциями натурщика, но критики склонны считать хорошо сложенных мужчин похотливыми и распутными. Просто не представляю почему. В конце концов, мужское достоинство – это всего лишь мужское достоинство. Ты не находишь. Катберт?

– В вопросах искусства, ваша светлость, не может существовать единого мнения. – Катберт поставил на стол серебряный поднос и с необычайным величием налил Артемизии в чашку горячий чай. – Но если мне будет дозволено набраться смелости и высказать свое суждение, то, возможно, мадам следует быть более аккуратной в выражениях.

Артемизия взяла в руки поданную ей чашечку и сделала глоток ароматного напитка. Он был почти так же хорош, как и чай, который она пила в детстве в Бомбее.

– А я была предельно тактичной, Катберт. Именно поэтому я и назвала его мужским достоинством, а не пе…

– Просмотрите, пожалуйста, прессу, ваша светлость, – вежливо перебил ее Катберт, протягивая герцогине аккуратно сложенную газету.

Пытаясь скрыть улыбку, Артемизия поставила чашку с чаем на стол. Она прекрасно понимала, что не стоит специально выводить из себя дворецкого, но когда он злился, кончики его ушей так очаровательно краснели.

Артемизия бегло просмотрела заголовки. «Таттлер». Она старалась не читать многочисленные скандальные газетенки, а «Таттлер», наполненная пикантными историями и изощренными оскорблениями, была самой отвратительной из всех.

– Ты же знаешь, у меня нет времени на подобную чушь!

– Понимаю. Тогда, возможно, мадам не стоит впредь предоставлять газетчикам материал для их статей. И полагаю, следует уделить особое внимание статье на развороте. Вам угодно еще что-нибудь, ваша светлость?

– Нет, благодарю. Пожалуй, этого вполне достаточно. – Сухо ответила Артемизия.

Дворецкий поклонился и походкой, полной достоинства, начал выходить из комнаты. Потом, словно вспомнив что-то важное, он остановился и обернулся к Артемизии:

– Какой-то джентльмен хочет видеть вас, мадам.

– А, это, должно быть, натурщик, которого послал мистер Фелпс. Я уже закончила рисовать Нептуна и готова начать серию набросков Эроса. Вернее, почти закончила, – уточнила она, вспомнив, что осталось еще кое-что исправить и укоротить.

– Крайне непохоже, что этот посетитель является одним из ваших юных богов, – величественно покачал головой Катберт. – Он одет как настоящий лондонский джентльмен.

– В Лондоне множество магазинов поношенной одежды, и предприимчивый юноша может нарядиться как настоящий лорд, если только пожелает.

Артемизия прикусила губу. Ей внезапно пришло в голову, что она говорит, как один из журналистов «Таттлера», который буквально на прошлой неделе жаловался: по манере одеваться уже нельзя судить о классовых различиях. Особенно теперь, когда горничных, разгуливающих по Лондону, невозможно отличить от их хозяек. Артемизии совсем не нравилось, что она озвучивает сентенции какой-то скандальной газетенки, и она мысленно дала себе обещание больше никогда не читать «Таттлер», даже если Катберт каждое утро будет совать ей эту газету под нос.

Она взглянула на часы из золоченой бронзы, висящие над камином. Даже летом герцогиня приказывала разжигать огонь для своих натурщиков, ведь олимпийским небожителям не пристало иметь гусиную кожу.

– Проводите гостя ко мне.

Как только Катберт закрыл застекленную дверь в студию, из груди Артемизии вырвался сдерживаемый вздох.

Наверное, следовало бы намекнуть дворецкому о возможности уйти на пенсию, однако старый и нудный Катберт, само воплощение джентльмена, не пожелал бы и слышать об этом. Его семья жила в поместье уже два поколения, и Катберт прислуживал покойному мужу Артемизии, герцогу Саутвику, как его отец служил еще отцу герцога. Несмотря на смерть хозяина и неприкрытое неодобрение Катберта по поводу поведения его нынешней хозяйки, отчаянно не желавшей придерживаться правил приличия и многовековых традиций, дворецкий посвятил жизнь служению Саутвикам и не мог даже помыслить о чем-нибудь другом.

Артемизия повязала испачканный краской фартук на простое будничное платье и начала собирать принадлежности для рисования. Сегодня она закончит несколько пробных набросков и поэкспериментирует с позами, а как только примет решение относительно композиции, то воплотит свои идеи на холсте с помощью кистей и мастихина. Пока Артемизия раскладывала инструменты, один из мелков скатился со стола, и герцогине пришлось нагнуться, чтобы его поднять. Она была так увлечена поиском закатившегося мелка, что даже не услышала звука распахнувшейся двери.

Тревелина Девериджа предупреждали, что у герцогини весьма своеобразная репутация и от нее можно ожидать любых неожиданных поступков, но он абсолютно не ожидал увидеть вместо приветствия ее попку.

«Просто восхитительна, словно наливное яблоко», – чуть не произнес он. На герцогине не было кринолиновых юбок и хитрых приспособлений из конского волоса или проволоки, чтобы придавать пышную форму ее фигуре. Она надела обычное платье-рубашку и короткий фартук, совсем не скрывающий великолепную, почти совершенной формы пятую точку герцогини.

«Думай о деле, – приказал себе мысленно Тревелин, – ты здесь, чтобы найти Беддингтона, а не разглядывать открывающиеся перед тобой виды».

Усилием воли стерев с лица непристойную ухмылку, Тревелин откашлялся.

– О! – Герцогиня выпрямилась и резко обернулась.

Первое, что бросилось Тревелину в глаза, – герцогиня оказалась моложе, чем он ожидал, и намного миловиднее. Несколько прядей иссиня-черных волос выбились из низкого пучка и изящно обрамляли нежную шейку. Он заметил, что волосы ее слегка растрепались. Герцогиня выглядела так, словно только что пришла в себя после поединка страсти на пуховом матрасе.

Артемизия словно прочитала его мысли, и легкий румянец появился на ее щеках, а прекрасно очерченные брови слегка нахмурились.

– Вы опоздали, – произнесла она обвиняющим тоном.

– Прощу прощения, ваша светлость, но…

– Избавьте меня от ваших извинений. Конечно же, мистер Фелпс уже объяснил, что в вашей работе без пунктуальности обойтись просто невозможно. Я не намерена терять из-за вас утреннее освещение.

– Полагаю, произошло некое недоразумение, мэм, – начал он, изо всех сил пытаясь изобразить грубый деревенский акцент и старомодно шаркнув ногой. Он был научен мгновенно перевоплощаться, если ситуация того требовала. Тревелин уже решил, что эта работа подойдет Томасу Доверспайку, его менее аристократичному второму «я». – Позвольте представиться для вашего удобства. Я…

– Пожалуйста, давайте обойдемся без имен, – сказала герцогиня сухо, – по крайней мере, пока картина не будет закончена. Я полагаю, мне лучше называть вас по имени персонажа, ведь это поможет соблюдать необходимую для работы дистанцию.

Герцогиня поманила его тонким пальчиком приглашая подойти поближе.

– Ну же, не стойте там. Подойдите ближе, чтобы я могла хорошо вас рассмотреть.

Тревелина забавляла ее прямая и непосредственная манера общения, и, проглотив слова возражения, он сделал несколько шагов вперед. Первый урок, который вдолбили ему в голову, когда он вступил в тайную службу ее величества, – необходимо больше слушать и меньше говорить. Он сумеет узнать намного больше информации, если позволит собеседнице самой вести беседу. Очевидно, герцогиня ошиблась и приняла его за посетителя, нуждающегося в работе, но как только она осознает свою ошибку, ей станет неловко и она ничего ему не расскажет.

Особенно где найти неуловимого мистера Беддингтона.

Она медленно обошла вокруг Тревелина, внимательно его разглядывая. Затем резко остановилась и буквально пронзила взглядом. Ее глаза были темно-зелеными, словно лесной мох, а рядом с виском виднелась едва заметная полоска от голубого мелка. От нее исходил легкий запах олеандра и масляной краски. Он вдохнул нежный аромат и сам удивился внезапному желанию прикоснуться губами к отметке от мела.

Внезапно герцогиня покачала головой:

– Нет, боюсь, вы мне никак не подходите.

Трев удивленно моргнул. Обычно женщины находили его в высшей степени привлекательным.

– А не будет ли слишком большой наглостью с моей стороны поинтересоваться, чем я разочаровал вас, ваша светлость:

– Это не ваша вина, но мне придется поговорить с мистером Фелпсом. Я несколько раз ему повторила, что у моего Эроса должны быть белокурые вьющиеся волосы и лицо херувима с изящными чертами. Признаю, ваши волосы действительно слегка вьются, но они определенно каштановые, и к тому же у вас слишком резкие черты лица, чтобы принадлежать богу любви. Задумчивые темные глаза и волевой подбородок больше напоминают мне…

Она замолчала и посмотрела куда-то вдаль, мимо него, а затем приподняла бровь.

– Мне не остается ничего другого, – наконец произнесла герцогиня, – как сделать вас Марсом, моим богом войны.

– Меня по-разному величали, ваша светлость, но уж богом не называли никогда. – Он слегка наклонил голову. – Полагаю, я должен чувствовать себя польщенным.

– Да, вы абсолютно правы, – ответила Артемизия с уверенностью в голосе. – Когда я закончу картину, ваше лицо и тело обретут бессмертие. А теперь давайте начнем. Комната, где вы можете переодеться, за этой дверью. Там для вас уже-приготовлена роба. Снимайте одежду, и, пожалуйста, абсолютно всю, и возвращайтесь уже в робе. Прошу вас поторопиться, ведь солнце никого не ждет.

Видимо, эти слова, относились также и к герцогине Саутвик. Значит, хотела видеть его обнаженным, таким, каким сотворил его Господь? Тревелин никогда не думал, что для исполнения долга ему придется стать натурщиком, но во имя королевы Виктории был готов и к более серьезным поручениям. Кроме того, если леди так любезно просит джентльмена скинуть одежды, разве он, будучи в здравом рассудке, может противиться?

Особенно если эта леди – привлекательная герцогиня, да еще и вдова, решил Тревелин. Никаких осложнений для брака не предвидится, даже если сеанс закончится чем-то более интимным, нежели этюды.

Возможно, он бы дольше обдумывал сделанное ему предложение, если бы герцогиня была морщинистой старухой. Однако приятно проведенное утро без одежды, да еще и в компании прелестной женщины, обещало быть намного интереснее краткого разговора, на который он рассчитывал. Если все пройдет хорошо, он сможет использовать удачный предлог, который даст ему возможность провести достаточно времени наедине с герцогиней и выпытать всю необходимую информацию так, что она даже не узнает его истинных намерений.

Тревелин расправил плечи, собираясь сыграть на том, что преподнесла ему судьба, и направился в комнату, насвистывая вполголоса «Правь, Британия!».

Что только не сделаешь для королевы и родины!

Артемизия в нетерпении постукивала ножкой, ожидая, когда ее новый натурщик наконец-то выйдет из комнаты. Она понимала, почему Катберт принял посетителя за истинного джентльмена. Штаны из замши казались дорогими и чистыми, однако от ее пытливого взгляда не ускользнули следы поношенности на камзоле. А как только посетитель заговорил, акцент выдал в нем желание одеться значительно лучше, чем одеваются люди его класса.

Время, проведенное в Лондоне, научило Артемизию находить такого рода отличия. Она воспитывалась в колониальной Индии, а нравы там были намного более свободными. В детстве она могла болтать обо всем на свете со своей няней-индианкой, ходить в гости к дочерям махараджи, пить чай с женой наместника короля и в тот же день перетанцевать со всеми молодыми людьми, значившимися в ее танцевальном списке. В Лондоне же приходилось всегда помнить о своем положении, иначе скандальные газетенки не упустят возможности раскритиковать герцогиню за нарушение правил приличия.

Взгляд Артемизии упал на газету «Таттлер», все еще лежавшую на подносе рядом с чашкой чая. Она прекрасно понимала, что не следует даже раскрывать ее, однако любопытство все-таки одержало верх.

– Ну, посмотрим, что так разволновало старину Катберта, – сказала Артемизия рыжему коту, который лежал на подоконнике и грелся на солнышке. Герцогиня присела на край дивана и разложила скандальную газетенку на коленях. Кот спрыгнул с подоконника и беззвучно прошел по спинке дивана, а затем свернулся в клубочек рядом с плечом Артемизии, чтобы промурлыкать ей прямо в ухо свое одобрение. Серый котенок поменьше вылез из-под дивана и принялся тереться о ноги герцогини, а та наклонилась и начала почесывать его за ушком, читая между тем статью.

«Веселая вдовушка, знаменитая герцогиня С, любимица всего Лондона, устроила переполох в воскресенье Она была замечена в фонтане Сент-Джеймского парка с неизвестными друзьями из низшего общества. По словам самой герцогини, известной своими попытками заниматься живописью, она должна была провести эксперимент для своей последней работы. Ходят слухи, что это будет скандальный цикл картин, изображающих всех богов греческого пантеона. Причем следует упомянуть, что боги будут изображены нагишом.

Честно говоря, высшее общество с радостью отвернется от отважной вдовы, если только та не опередит высший свет и не отвернется от него первой».

* * *

– По крайней мере, Кастор, они не переврали сюжет моей картины, – сказала она рыжему коту, сидящему по-прежнему рядом с ее плечом, – однако почти все остальное ложь. Верно, Поллакс?

Артемизия посадила серого котенка на колени и терпеливо подождала, пока тот не устроится поудобнее, свернувшись в пушистый комочек. Слова скандальной газетенки больно ранили герцогиню, однако она не хотела признаваться в собственной ранимости даже себе самой, поэтому решила спрятаться за маской негодования.

– Попытки заниматься живописью, только подумайте!

Когда она была настолько мала, что едва могла держать в руках перо, айя, няня-индианка, распознала в ней врожденный талант и рассказала о способностях Артемизии отцу, который сразу же нанял учителей рисования для своей не по годам одаренной старшей дочери. К тому времени как Артемизии исполнилось двенадцать, ее работы уже были востребованы среди чрезвычайно эклектичного британского общества, которое связывали с так называемой Ост-Индской компанией в том дальнем уголке империи. Теперь, когда Артемизия выросла, ей больше всего на свете хотелось, чтобы ее работы были признаны, и не просто как работы одаренного ребенка, а как картины талантливого художника в полном расцвете творческих сил.

Но до сих пор лондонское общество делало все, чтобы разочаровать ее. Пристойными темами для живописи среди женщин-художниц считались незабудки или ласточки, а уж точно не полуобнаженные или же, страшно подумать, полностью обнаженные мужчины.

– Обнаженные, а не голые. Это большая разница, – пробормотала Артемизия. – Если честно, Поллакс, неужели у этого «представителя высшего света» не было дел поважнее, кроме как шпионить за другими? Все эти репортеры просто суют нос не в свое дело.

Артемизия бросила газету на пол и, проходя к мольберту, специально со злостью припечатала ее ногой. В конце концов, какая разница, что подумают о ней окружающие?

Но откуда тогда взялось странное ноющее чувство в груди?

Артемизия росла, катаясь почти каждый день на слонах и охотясь на тигров, однако это не подготовило ее к нападкам представителей высшего общества и не научило давать отпор их острым когтям. Когда муж был жив, его знатное положение и безупречные манеры защищали Артемизию от враждебности толпы. Теперь же герцогиня была сама себе судьей и защитником, а те, кто взялся судить, насколько приемлемым является ее поведение, не пропускали ни единого шанса выразить неодобрение. Юная герцогиня Саутвик всеобщим мнением была признана эксцентричной особой. Неудивительно, что она жила весьма уединенно, и когда все-таки осмеливалась выйти в свет, то, как правило, появлялась в обществе людей ниже ее по социальному статусу.

Возможно, затея с фонтаном была не слишком удачной, поскольку герцогиня сама не ожидала, насколько прозрачным станет намокший муслин. Просто она надеялась, что во время прогулки ей удастся придать позе Нептуна больше естественности и запечатлеть его в движении.

– Ах, ну вот и вы. – Артемизия подняла глаза, услышав скрип открывающейся двери. В другой раз она непременно поговорила бы с Катбертом об этом скрипе, но на сей раз даже обрадовалась, услышав своевременное предупреждение. Герцогиня не привыкла встречать своих натурщиков, как сегодня, в пикантной позе, и это происшествие странным образом вывело ее из равновесия.

Новый натурщик спокойно шагнул по направлению к ней. Темные волосы на груди виднелись в вырезе робы, руки он держал в карманах, словно находился у себя дома. В отличие от всех предыдущих моделей он, казалось, чувствует себя у герцогини совершенно легко и свободно.

– Давайте попробуем принять несколько разных поз, прежде чем вы снимете робу, хорошо? – сказала герцогиня, намереваясь мягко и ненавязчиво настроить его на рабочий лад. – Почти всем моим моделям было удобнее сначала вжиться в роль, а только потом…

– У меня полно недостатков, ваша светлость, однако мой старый дед всегда твердил мне, что негоже добавлять к ним еще и излишнюю стеснительность, – сказал он, одним движением плеча сбросив мягкую бархатную робу, которую она для него приготовила. Одеяние упало на паркет, и он наклонил голову: – Итак, в какой позе вы хотите меня видеть?