Оружейка особого отдела располагалась в одном из закоулков огромного подвального помещения. К ней примыкал тир, где, по слухам, в тридцатых годах расстреливали «врагов народа», а сейчас испытывали в деле разные образцы стрелкового оружия.

Всем этим хозяйством заправлял майор Шестак, человек атлетического сложения, способный одним ударом кулака расправиться с любым противником. В свете этого обстоятельства его почти детское пристрастие к пистолетам, автоматам и винтовкам выглядело не совсем мотивированным.

Когда Кондаков завёл с ним разговор об оружии, чья убойная сила превышала бы аналогичные показатели табельных образцов, Шестак подал ему рогатку, которую с непонятной целью хранил в ящике своего Письменного стола.

Заметив недоумение, отразившееся на лице Кондакова, Шестак, кстати говоря, считавшийся его добрым приятелем, любезно пояснил:

— Для старых пердунов, вроде тебя, это самое мощное оружие. Внуку собирался подарить, да уж ладно, бери...

Колючий характер Шестака, благодаря которому он, в сущности, и оказался в этом подвале, был хорошо известен всему отделу, а потому Кондаков и не подумал обижаться. Указав на Цимбаларя, он произнёс:

— Это не мне, а ему.

— Так бы сразу и сказал. — Шестак спрятал рогатку обратно в стол. — На какую зверюгу собираетесь охотиться?

— На человека, естественно, — ответил Цимбаларь. — Но обвешанного всякими защитными приспособлениями.

— Каким именно?

— Бронежилет первого или второго класса, а поверх него что-то вроде нагрудника, толщиной около двух сантиметров, предположительно изготовленного из золотого сплава.

— Ишь ты! — удивился Шестак. — Отродясь не видел нагрудников из золота. Вы мне хоть кусочек на зубные коронки принесите.

— У нас, знаешь ли, с временем не особо. — Кондаков уже проявлял признаки нетерпения. — Ты бы поторопился...

— Не зубную щётку выбираете, — веско произнёс Шестак. — А оружие, от которого, возможно, будет зависеть ваша жизнь. В этом деле спешка неуместна.

Он нацепил на специальный манекен лёгкий кевларовый бронежилет, а поверх него пристроил старинную бронзовую сковородку, уже имевшую вмятины от пистолетных пуль. Полюбовавшись своим творением, оружейник поинтересовался:

— С какой дистанции будете вести огонь?

— Это уж как повезёт, — ответил Цимбаларь, с сомнением рассматривая сковородку. — От двадцати метров до ста.

— Тогда возьмите снайперскую винтовку, — посоветовал Шестак. — Пятизарядка под штатный крупнокалиберный патрон. Вес, правда, солидный, зато более мощного стрелкового оружия не бывает. Пуля с металлокерамическим наконечником пробивает пятнадцатимиллиметровую броню. Комплектуется глушителем, пламегасителем и прицелом для ночной стрельбы.

— Нет, винтовка не подойдёт, — сказал Цимбаларь. — Не исключено, что мне придётся встретиться с противником лицом к лицу. Что тогда — прикладом его дубасить?

— Тоже верно, — согласился Шестак. — А чем предположительно будет вооружен твой противник?

— «Смит-вессоном» сорокового калибра и заступничеством высших сил, — небрежно обронил Цимбаларь.

— Насчёт высших сил обращайтесь к священнослужителям, а против «смит-вессона» советую применить его земляка — пистолет под названием «орёл пустыни». Пятидесятый калибр, что, наверное, возможно только в Америке. Вес два кило, длина ствола десять дюймов, газоотводный механизм по типу автоматного. Лосей и медведей бьёт наповал. Шварценеггер снимался в кино именно с такой пушкой.

— Весьма соблазнительно... А ничего российского в этом классе нет? Как патриот своей страны, я предпочитаю бороться с мировым злом отечественным оружием.

— У нас такого класса вообще нет, — ответил Шестак. — Не привился... Зато имеется несколько весьма любопытных новинок традиционного калибра, разработанных для нужд спецназа. Больше всего мне нравится «вектор», называемый также «гюрзой». — Он продемонстрировал зловещего вида пистолет, массой заметно превосходивший привычный «Макаров». — Предназначен для борьбы с защищёнными целями, совсем как в вашем случае. С дистанции в пятьдесят метров пробивает тридцать слоёв кевлара и пятимиллиметровую титановую пластину. А если в упор, да ещё специальной пулей, то пробьёт, наверное, и рельс... Будем испытывать?

— Обязательно, — сказал Цимбаларь, уже завладевший новинкой. — Чудная какая-то конструкция... Даже предохранителя нет.

— Их там сразу два, причём оба автоматические, — пояснил Шестак. — Кнопка с тыльной стороны рукоятки и шпенёк на спусковом крючке. Но кнопку лучше сразу примотать изолентой, надёжней будет... Вот тебе магазин с пятью патронами, заряжай.

После хлёсткого, хотя и не очень звучного выстрела сковородка отлетела в сторону. И в ней самой, и в передней стенке бронежилета образовалось аккуратное сквозное отверстие. Пуля, надо полагать, застряла в манекене, плотность которого соответствовала плотности человеческого тела. То же самое произошло и при последующих попытках. Сковорода превратилась в дуршлаг, а бронежилет — в решето.

— Беру! — заявил Цимбаларь. — Надёжная штука. Целиться удобно, а отдача даже слабее, чем у «Макарова».

— Одного магазина хватит? — осведомился Шестак. — Учти, он рассчитан сразу на шестнадцать патронов.

— Думаю, что хватит. Долгой стрельбы не предвидится.

— Сразу собираешься его уложить?

— Конечно. А иначе деваться некуда. Если не решу дело с двух-трёх выстрелов, мне несдобровать. Как колобку в сказке.

— Ну тогда удачи вам! — Шестак по очереди пожал руки Цимбаларю и Кондакову (первый скривился, а второй — застонал). — Только не забудьте зайти в хозяйственную службу и всё путём оформить. Я ведь лицо материально ответственное, вроде как кладовщик в колхозе.

— Может, тебе и стреляные гильзы вернуть? — скептическим тоном поинтересовался Кондаков.

— Не помешало бы...

* * *

Сутки прошли в тревожном ожидании. Полной уверенности в том, что Окулист вспомнит о своём обещании, не было. Завладев такими деньгами, он мог вообще свалить куда подальше.

Приходько, в сопровождении Людочки, регулярно прогуливался в скверике возле дома. Их страховал Ваня, вновь обрядившийся в бродягу, и Кондаков, принявший обличье дряхлого деда (надо сказать, что в этой роли он выглядел весьма органично).

Сверху за всем происходящим наблюдал Цимбаларь, временно обосновавшийся в комнатке захворавшей старушки. Её дверь, конспирации ради, была заперта снаружи на навесной замок.

Как-то раз парочка вернулась домой чуть раньше обычного. Ещё издали Цимбаларь заметил, что в зубах Приходько торчит спичка, означавшая, что мезуза почуяла приближение Окулиста. Однако в тот день ничего примечательного больше не случилось. Ни Ваня, ни Кондаков, ни «молодожёны» нынешнего хозяина бетила воочию так и не увидели. Очевидно, он издали следил за Приходько, желая убедиться в отсутствии какой-либо опасности.

То же самое повторилось и на следующий день, хотя угроза возросла, о чём свидетельствовало поведение хасидского амулета. Когда «супруги» поднимались по лестнице в квартиру, мезуза буквально душила Приходько.

Не успел он вставить ключ в замочную скважину, как на его плечо легла рука неизвестно откуда взявшегося человека, при ближайшем рассмотрении оказавшегося Окулистом. Как он сумел проникнуть в строго охраняемый подъезд, так и осталось загадкой.

Расфранчённый и надушенный киллер в правой руке держал букет роз, а в левой — бутылку шампанского. На его губе висел сигаретный бычок. Обращаясь к Приходько, но с нескрываемым вожделением поглядывая на Людочку, он небрежным тоном произнёс:

— Не ожидал, командир? А почему такой красный?

Слегка растерявшийся Приходько пояснил:

— Ветер на дворе. Вот и надуло в лицо... Заходи в квартиру.

Выламываясь, словно мартышка в цирке, Окулист сказал:

— Ты бы сначала со своей женой меня познакомил.

— На лестнице такие дела не делаются, — возразил Приходько, стремившийся поскорее попасть под защиту шестнадцатизарядной «гюрзы», боевыми свойствами которой накануне очень восхищался.

Тем не менее Окулист всё же всучил Людочке розы и отпустил галантный комплимент, в его устах обернувшийся скабрёзностью. Надо сказать, что, несмотря на фартовый прикид, дорогой парфюм и свежевыбритую физиономию, он выглядел ряженым напёрсточником, в крайнем случае — рыночным торгашом. Ещё в большей степени его реноме портил шепелявый, приблатнённый говорок. К сожалению, в школе киллеров хорошим манерам не обучали.

В прихожей Приходько тайком стянул со своей шеи мезузу, готовую превратиться в удавку. Людочка, напустившая на себя вид этакой светской дамы, проворковала:

— Муж много рассказывал о вас. Вы были ему чем-то вроде младшего брата.

— Скорее сына, — ухмыльнулся Окулист, тем самым как бы намекая на далеко не юный возраст «новобрачного». — Но беда в том, что родительская опека иногда бывает чересчур навязчивой.

Приходько, проглотив эту дерзость, явно направленную против него, пригласил гостя зайти в жилую комнату. Сказав: «Щас!» — тот прошёлся по всей квартире, без стеснения заглянув в каждый угол, а в туалете шумно справил свои естественные надобности. Потом его внимание привлекли комнаты отсутствующих старушек. Он, как бы ненароком, подёргал висячий замок на одной двери и заглянул в замочную скважину другой.

— Соседки, слава богу, в отъезде, — пояснил Приходько. — Никто не помешает нашему медовому месяцу.

Не обращая внимания на его слова, Окулист заметил:

— А квартирка-то миленькая. Мне, по крайней мере, нравится.

— Мне тоже нравилась, пока я один жил, — сказал Приходько. — А с семьёй не очень развернёшься.

— Ладно, что-нибудь придумаем, — неопределённым тоном произнёс Окулист.

Жеманно извинившись за скромное угощение — дескать, гостей сегодня не ждали, — Людочка накрыла на стол. Количеством и качеством блюд предстоящее застолье мало чем отличалось от солдатского ужина, подававшегося в дисбатовской столовке. По расчётам Кондакова, взявшего большую часть хозяйственных забот на себя, это должно было лишний раз напомнить Окулисту о бедственном положении молодой семьи.

Приходько, державшийся молодцом, по-гусарски откупорил шампанское, окропив благородным напитком не только всех присутствующих, но и старомодный шёлковый абажур, а Людочка налила гостю водочки, в которую был подмешан клофелин.

Окулист произнёс незамысловатый и довольно пошленький тост, но вместо того, чтобы выпить, неловко расплескал содержимое рюмки — то ли намеренно, то ли случайно. Не притронулся он и к котлетке, нашпигованной нембуталом. Во всём этом несомненно ощущалось влияние бетила, чей футляр едва угадывался под застёгнутым на все пуговицы пиджаком Окулиста.

— Что-то не идут мне в последнее время наши напитки и разносолы. Всё палёное. И водка, и коньяк, и даже колбаса. Потом не заснёшь от изжоги... Командир, не сочти за труд! Сбегай в магазинчик, который тут у вас за мостиком. Купи чего-нибудь деликатесного. Французского вина, шотландского виски, закусочки соответственной. Только обязательно проверь, чтобы всё натуральное было.

Свои пожелания он подкрепил двумя зеленоватыми бумажками, с которых учёный и политик Бенджамин Франклин печально взирал на неведомый ему народ, хотя и освоивший практическое применение электричества, но не пожелавший воспринять идеи подлинной демократии.

Поймав одобрительный взгляд Людочки, Приходько поспешил к выходу, пожелав жене и гостю не скучать без него.

— Не боись, не заскучаем, — бросил ему вслед Окулист и пересел поближе к Людочке.

Находившийся в соседней комнате Цимбаларь слышал этот разговор слово в слово, но из соображений конспирации не мог довести его содержание до Вани и Кондакова, даже не подозревавших, что операция по захвату Окулиста вступает в свою заключительную фазу.

Хотелось бы надеяться, что отлучившийся из дома Приходько посвятит оперов в нынешнее положение вещей, а вернувшись, тихонько отопрёт дверь комнаты, в которой продолжал томиться Цимбаларь. Дальнейшее должно было произойти в считаные секунды... Гоп-стоп — и ваших нет!

— Что же вы не кушаете? — поинтересовалась Людочка, в очередной раз отодвигаясь от Окулиста, который так и льнул к ней.

— Да не лезет мне эта кормёжка в глотку, — с обескураживающей откровенностью признался Окулист. — Пусть её негры в Африке жрут.

— Увы, у нас сейчас полное безденежье, — печально вздохнула Людочка. — Я временно не работаю, а у мужа зарплата — кот наплакал.

— Повезло тебе, — ухмыльнулся Окулист. — Угробишь в этой дыре свои лучшие годы. Пока руки, ноги, потроха и всё остальное в порядке, надо брать от жизни по максимуму.

— Вы шутите! — воскликнула Людочка. — А я ночи напролёт рыдаю. Туфелек приличных не могу себе позволить. Как нищенка хожу.

— Ничего себе проблема! Бросай старого хрыча и подваливай ко мне. Прямо сейчас! И у тебя этих туфелек целый вагон будет. Да что там туфельки — бриллиантами засыплю! — Расстегнув пиджак, Окулист выхватил из его внутреннего кармана внушительную пачку долларов.

— Как вы смеете так говорить! — Людочка отшатнулась. — Мы ведь знакомы всего полчаса.

— Я за тобой уже второй день наблюдаю! — Окулист попытался засунуть доллары в вырез её платья. — Влюбился, как дешёвый фраер. Ради тебя готов в лепёшку расшибиться.

— А как же муж? Он тоже меня любит. И никогда от себя не отпустит.

— Тем хуже для него! — Окулист схватился за полу пиджака, под которой, надо полагать, находился револьвер. — Мозги вышибу!

— А что это у вас? — Чтобы хоть как-то унять пыл своего кровожадного ухажёра, Людочка попыталась коснуться округлого блестящего предмета, висевшего у того на груди, словно медальон.

— Неважно! — Окулист отстранил её руку, но девушка всё же успела ощутить и притягательное тепло бетила, и упругую прочность бронежилета, поддетого под рубашку. — Короче, всё решено! Как только старик вернётся, я его шлёпну — и ты свободна. Завтра же свалим отсюда. В Грецию, Швецию, Венецию — куда пожелаешь. Отказ не принимается. Тогда здесь появится не один труп, а сразу два.

— Вы убьёте себя? — Даже в этой дикой ситуации у Людочки хватало духу на шутки.

— Ага, дождёшься! — Окулист саркастически осклабился.

— Я согласна. — Людочка для приличия пустила слезу. — Только не убивайте, пожалуйста, мужа.

— Нет, это вопрос решённый, — категорическим тоном заявил Окулист. — Соперников я терпеть не могу.

— Тогда пусть это случится не на моих глазах!

— Замётано! Но не надейся, крошка, что меня можно одурачить. Посиди пока здесь. — Окулист как был в расстёгнутом пиджаке, так и выскочил из квартиры. Но перед этим он приковал девушку к трубе отопления — приковал безжалостно и умело, вывернув руки за спину.

Едва топот Окулиста затих, как Людочка закричала:

— Сашка, он хочет убить Приходько! Догони его! Почему ты сидишь там, как мышь в норке?

— А что мне остаётся делать? — огрызнулся Цимбаларь. — Стрелять через стену? Или ломать дверь? Он бы меня своей пушкой в коридоре встретил.

— Как же нам быть?

— Надо дождаться Окулиста. Вот тогда я и покажу ему кузькину мать. Но сначала выберусь из этой проклятой конуры.

Он несколько раз с разгона бросался на дверь, но с таким же успехом можно было штурмовать кирпичную стену. Тогда, дабы заглушить звук выстрела, он приложил к двери подушку и нажал на спуск. Навесной замок, сбитый пулей, отлетел прочь вместе с проушинами, сквозь которые была пропущена его дужка. Цимбаларь получил свободу, а «гюрза» ещё раз доказала свою эффективность — на аналогичную операцию у «Макарова» ушло бы, наверное, полмагазина.

Всё это время Людочка рвалась из оков и орала, что не позволит умереть человеку, которого они обманным путём втравили в свою аферу.

— Угомонись! — прикрикнул на неё Цимбаларь. — Не на сцене! Спасём мы твоего суженого-ряженого... Только где его в этой темноте искать?

Цимбаларь выскочил в глухую ноябрьскую ночь, и колючий ветер сразу накинулся на него, словно огромная хищная птица.

Прохожих на улице было мало, а фонарей и того меньше. Он свистнул, подзывая друзей, но те как под землю провалились. Пользоваться рацией было рискованно — кто-то из оперов мог оказаться сейчас в двух шагах от Окулиста.

Решающие события должны были развернуться где-то между домом Приходько и продовольственным магазином, находившимся за рекой Сетунью, взятой здесь в гранитные берега. Поставив «гюрзу» на боевой взвод, Цимбаларь со всех ног помчался к мосту.

Миновав несколько кварталов, он достиг реки, в ночное время выглядевшей довольно зловеще. Мост, слава богу, был освещен, пусть и довольно скудно. На противоположный его конец уже вступили две человеческие фигуры, в которых можно было распознать Кондакова и Приходько. Окулист пока ничем себя не обнаруживал, но в том, что это рано или поздно случится, сомневаться не приходилось.

Цимбаларь уже хотел было подать сигнал опасности, но вовремя передумал. В момент казни злодея всё должно умолкнуть — и рёв толпы, и грохот барабанов, и даже стенания стихии. На это ещё будет время.

Расстояние между Цимбаларем и парочкой Кондаков — Приходько неуклонно сокращалось. Соответственно нарастало и напряжение. Все свои планы Окулист доводил до конца, и сейчас даже трудно было себе представить, какую новую подлянку он задумал.

Внезапно через левый парапет перемахнул кто-то маленький, как собачонка, и стремительно кинулся через мост вправо — туда, где за бездействующей осветительной мачтой затаился неизвестный человек. Произошла короткая схватка, закончившаяся не в пользу малыша. Матерная брань, которую он издал, бултыхнувшись в воду, сразу выдала в смельчаке Ваню Коршуна. Приходько и Кондаков остановились. Первый от неожиданности загремел бутылками, распиравшими пластиковый пакет, а другой квакающим голосом выкрикнул: «Стой, стрелять буду!»

Однако это грозное предупреждение не возымело желаемого результата. Держа «смит-вессон» чуть на отлёте, Окулист двинулся вперёд. Замысел его был предельно ясен — полагаясь на защиту бетила, подойти к противникам как можно ближе и уж тогда действовать наверняка.

Кондаков посылал в обнаглевшего противника пулю за пулей, но всё без толку. И тут набежавший сзади Цимбаларь пустил в ход свою «гюрзу». Ситуация на мосту изменилась самым кардинальным образом.

Оказавшись между двух огней, Окулист счёл за лучшее не рисковать. То обстоятельство, что путь к отступлению лежал по реке, ничуть не смущало его. В бурной жизни киллера бывало и не такое. Поговаривали, что Окулисту случалось благополучно выплывать даже из канализационных коллекторов и промышленных отстойников, где давно издохло всё живое.

В последний момент он обернулся к Цимбаларю, желая отогнать настырного опера выстрелом. Сосуд для бетила, прошедший через руки стольких великих и низких людей, зазывно блеснул. Такую возможность упускать было нельзя.

Пуля «гюрзы», угодившая в грудь Окулиста, издала не чавкающий, а лязгающий звук. В то же мгновение ветер взвыл особенно зло, словно дисковая пила, наскочившая на гвоздь.

Цимбаларь выстрелил снова. Киллера отшвырнуло спиной на парапет. Несколько секунд он ловил равновесие, а затем в воздухе мелькнули его ноги, обутые в щегольские, ещё почти неношеные ботинки. Глухое — «плюх» — прозвучало как бы последним аккордом этой драмы.

Людочка опять оказалась права. Обладая многими чудесными свойствами, пепел ковчега не умел защищать себя. Будучи неуязвимым щитом, он одновременно являлся и ахиллесовой пятой. Дело, на которое было потрачено столько времени, сил и нервов, закончилось на удивление буднично... если только смерть человека можно считать будничным событием.

Общими усилиями Ваню выловили из реки. Он хоть и дрожал мелкой дрожью, но не выпускал из зубов цепочку, на которой болтался продырявленный футляр от бетила.

— Еле успел снять, — просипел он, кутаясь в пальто, позаимствованное у Кондакова. — Он, гад, уже пузыри пускал. Посмотрел на меня как-то странно-странно и пошёл на дно... Мне бы чего принять для сугреву, а то околею.

— Нет проблем! — Приходько тряхнул пакетом, из которого раздался сладкозвучный перезвон. — Что предпочитаете? Французское вино или шотландское виски?

— Стеклоочиститель, — сообщил Ваня. — Но на худой конец подойдёт и виски.

Кондаков между тем излагал предысторию происшедшего. Узнав, что Приходько послан Окулистом в магазин, они набились к нему в провожатые, искренне полагая, что Цимбаларь с Людочкой вполне управятся и без них. Впрочем, на середине моста Кондаков одумался и оставил Ваню в дозоре.

Укрыться здесь было в общем-то негде, и шустрый лилипут перелез через парапет, ниже которого над водой нависал довольно широкий карниз. Такие номера он практиковал и раньше.

Окулист, появившийся в самом скором времени, занял позицию за осветительной мачтой по другую сторону моста. Волею случая бандит и сыщик оказались рядышком.

— А всё остальное ты и сам видел, — закончил Кондаков.

— Почему же вы за мезузой не следили? — с упреком сказал Цимбаларь.

— Я её сунул в карман да и позабыл, — признался Приходько. — Душила она меня...

Найдя самое освещённое место, они принялись рассматривать добычу. Футляр был безнадёжно пуст. То, что не выдул ветер, унесла вода. На душе у всех кошки скребли. Исключение составлял лишь Ваня, раз за разом прикладывавшийся к бутылке.

— Куда сейчас дует ветер? — неожиданно спросил он.

Приходько, подняв вверх обслюнявленный палец, доложил:

— Вроде бы на восток. В сторону Мурома и Владимира.

— Как называется эта река?

— Сетунь.

— Куда она впадает?

— В Москву-реку.

— А дальше?

— Дальше, через Оку, в Волгу.

— Тогда всё нормально, — заявил Ваня. — Бетил остался в России. Превратился, так сказать, в коллективную собственность. Глядишь, и исполнятся наши сокровенные желания... Дай бог, чтобы они пошли не во вред, а на пользу.

— Возможно, ты и прав, — вздохнул Кондаков. — Но вот как убедить в этом полковника Горемыкина?

Спустя пару дней Людочка отправилась к цадику Нахамкину, чтобы вернуть ему амулет, а заодно поблагодарить за неоценимую помощь, оказанную опергруппе.

Однако на месте крепкого бревенчатого дома, словно бы предназначенного для круговой обороны, она застала лишь свежее пепелище, из которого торчали закоптелые печные трубы.

— Что здесь случилось? — спросила Людочка у проходившей мимо женщины.

— Разве сама не видишь? — ответила та. — Сгорела хата. Пока приехали пожарные, от неё одни головешки остались.

— Люди спаслись?

— Слава богу. Только старик, который у них за главного был, преставился. Не захотел из своей комнатушки выходить. Или не успел...

— Вы про Самуила Герцевича говорите? — Сердце Людочки зачастило.

— Не знаю я, как его звали... Маленький такой, носатый, с бородой, ровно у Маркса.

— А куда после пожара подевались жильцы?

— Да говорят, что всем кагалом в Америку отбыли. Там их духовные братья проживают... Сюда они теперь ни ногой. Проклятое это место... А что ты хотела?

— Нет, ничего... Спасибо...

Глотая слёзы, Людочка повернула обратно, но сослепу проскочила мимо машины, и таксисту, доставившему её сюда, пришлось посигналить.