— Я слушаю, — произнесла Людочка поистине ангельским голосочком (ведь могла, если хотела!).

— Это я слушаю, — ответил звонивший, нажимая на местоимение «я».

— Простите, — Людочка чуть-чуть замешкалась. — Не с вами ли на днях я беседовала в кафе «Ротонда»?

— Нет, не со мной. Но я в курсе дела.

— Какого дела? — Людочка вцепилась в эту фразу, словно курица в зазевавшегося червяка.

— Вам виднее, — без всякого выражения произнёс звонивший.

— В тот раз нам не удалось закончить разговор, — заявила Людочка, заранее готовая к негативной реакции. — Хотелось бы продолжить его.

— По-моему, вы заблуждаетесь. Разговор закончился. По крайней мере, с нашей стороны. Вы получили вполне ясное и недвусмысленное предупреждение.

— Я бы так не сказала, — возразила Людочка. — Ваши слова походили на словесную шараду. А я, к сожалению, не умею разгадывать шарады.

— Что же вы умеете?

Вопрос был в общем-то неожиданным, но Людочка не относилась к числу тех, кто лезет за словом к карман.

— Это имеет какое-то значение? — парировала она.

— Будем считать, что да.

— Как любой нормальный человек, я умею очень многое. Например, чистить зубы, принимать душ, причёсываться, зевать, потягиваться, заваривать чай… Дальше продолжать?

— Достаточно. Я не покушаюсь на интимные подробности вашей жизни. Мне лишь хотелось узнать: нравится ли вам выслеживать людей?

— Нет. Кроме тех случаев, когда без этого невозможно обойтись.

— Это не ответ.

— Но и ваш вопрос, простите, не вопрос.

— Ну хорошо. Обратимся к конкретике, которой пока так не хватает нашей беседе. Зачем вы ищете старика?.. Только не надо врать! — звонивший словно спохватился. — Заподозрив неискренность, я немедленно отключусь.

— Отказывая мне в возможности лукавить, вы сами только этим и занимаетесь.

— Не я был инициатором нынешнего разговора. Ответьте, пожалуйста, на мой последний вопрос.

— Хорошо. Но сначала договоримся: на мою откровенность вы ответите своей.

— Я отключаюсь. У вас в запасе ровно пять секунд.

— Прошу вас, подождите! — Людочка сделала коллегам большие глаза, и те дружно закивали — говори, дескать, правду. — Я всё скажу… Только не знаю, как лучше выразиться… У меня есть все основания предполагать, что этот старик совершил преступление.

— Какое преступление? — вопрос был поставлен так, что не допускал уклончивого ответа, и Людочка на мгновение замялась.

Кондаков, закрываясь от мобильника ладонью, прошептал: «Заинтригуй его чем-нибудь, заинтригуй!»

— Какое… — словно бы в раздумье повторила Людочка. — В списке десяти заповедей оно стоит далеко не на первом месте, но ничего более страшного люди ещё не совершали.

— Вы подразумеваете убийство?

— Кажется, я выразилась достаточно прозрачно.

— Но недостаточно определённо. Грехом является —1Ишь убийство ближнего своего. Убийство врага есть не грех, а доблесть. По крайней мере, так полагали люди, писавшие Ветхий завет. Или вас больше интересует не нравственная, а юридическая сторона этой драмы?

В вопросе ощущался скрытый подвох и Ванечка приложил палец к губам, а Кондаков опять зашипел: «Пофлиртуй с ним немного, пофлиртуй!».

Сдержанно кивнув коллегам, Людочка продолжала:

— Ваша словесная эквилибристика звучит как глумление над памятью человека, который был очень дорог мне.

— Вот как! — похоже, что неизвестный смутился. — Простите великодушно. Дело принимает несколько иной оборот… Возможно, теперь я даже знаю вас, пусть и понаслышке… И вам известны причины смерти Рудольфа Павловича?

При этих словах Кондаков показал Людочке большой палец, а Ванечка прикрыл ладонью рот, чтобы заглушить торжествующий выкрик.

Грозя им кулаком, Людочка скорбным голосом сказала:

— В общих чертах. И хотя эту смерть нельзя назвать случайной, убили его в общем-то ни за что. Просто на всякий случай. Согласитесь, это несправедливо… Я честно ответила вам и жду взаимности. На чьей вы стороне? — вдруг взмолилась она. — Если на стороне врагов, то нам и говорить не о чем!

— Безусловно, я на стороне погибшего, — голос неизвестного дрогнул. — Но это вовсе не означает, что мы союзники.

— Почему? Разве враг моего врага не является моим другом?

— Эта присказка никогда не вызывала у меня восторга. От неё веет чем-то дремучим, первобытным. Око за око, зуб за зуб… В двадцать первом веке такая мораль выглядит более чем сомнительной.

— Какой же моралью вы посоветуете воспользоваться мне?

— Чем-то более гуманным… Например, не подставляй свой зуб. Не провоцируй того, кто может покуситься на твоё око, а равно и на око ближнего твоего.

«Молодец, разговорила!» — Кондаков похлопал её, но почему-то не по плечу, как это полагается, а по груди.

Отпихнув его, Людочка продолжала:

— Что же делать, если глаз уже вытек, а зуб безвозвратно потерян, причём вместе с головой? Терпеть, глотая слёзы?

— Во всяком случае, не посвящать себя мщению. Вы же молодая, цветущая женщина. У вас растёт прекрасная дочь. — Услышав эти слова, Ваня сделал губки бантиком и закатил глазки. — Зачем ввязываться в дело, которое для вас может обернуться новой кровью?

— А если преступление повторится?

— Для этого нужно чрезвычайное стечение обстоятельств. Поверьте, мы контролируем ситуацию.

— Контролируете? А как же смерть Рудольфа Павловича?

— Здесь в первую очередь виноват он сам. И вы это должны понимать.

Повинуясь диким гримасам Кондакова, Людочка с горестным вздохом сказала:

— Понимаю. Но мне от этого не легче. И потом, как можно контролировать ситуацию, в которой замешан маньяк?

— Успокойтесь. Человек, в поиски которого вы так опрометчиво пустились, вовсе не маньяк.

— Ну конечно, он ангел!

— Он заложник долга. Неверно понятого долга. В этом его беда.

— И наша тоже!

— Что же поделаешь, если так случилось. Амор фати, что значит…

— Не надо, я поняла. Но мне ближе иные принципы. Пэрэат мундус эт фиат юстициа.

— Будем полагать, что это неуместная шутка. Ещё раз предостерегаю вас от необдуманных действий.

— Кстати, а мы знакомы? — спросила Людочка уже совсем другим тоном.

— Вряд ли. Но я видел вас на фотографии. Ещё совсем маленькой. Хотя уже тогда было понятно, что из вас вырастет красавица.

— А хотите я расскажу вам… — загадочным голосом начала Людочка и вдруг умолкла.

— Ну-ну! — незнакомец сразу заглотил крючок. — Что вы хотите рассказать? Слушаю внимательно…

— Я расскажу, каким вы мне представляетесь…

В голосе Людочки появились нотки, свойственные скорее обольстительнице, чем мстительнице.

— Будет интересно узнать…

— Вам около пятидесяти. Может, чуть больше. Хотя выглядите вы ещё вполне достойно. С детства вы отличались незаурядными способностями, неплохо учились и вас частенько ставили в пример сверстникам. К сожалению, в семье вы были причиной раздоров. Отец частенько упрекал вашу мать за то, что сын совершенно не похож на него. Повзрослев, вы заразились вольнодумством, но от прямого конфликта с государством воздерживались. По натуре вы скорее лирик, чем физик. Ваша жизнь, можно сказать, удалась, хотя высоких чинов вы так и не достигли. Положение вещей, существующих ныне, вас тоже не устраивает и на выборах вы голосовали за правых. Судя по всему, вы недавно перенесли серьёзное заболевание. Разве не так?

— И так, и не так. Вы нарисовали, так сказать, обобщённый портрет моего поколения, позаимствовав некоторые индивидуальные черты у собственного отца, пусть земля будет ему пухом. Но что касается частностей, вы ошибаетесь. Учился я действительно неплохо, но рос в неполной семье. По натуре я чистый физик. Закончил радиотехнический факультет и всю жизнь работал по этому профилю. С болезнью вы, слава богу, тоже ошиблись. Не спорю, операцию я перенёс, но это была банальная язва желудка. Прорицательница из вас аховая.

— Но, по крайней мере, вы не москвич! — выпалила Людочка. — Тут уж промашки не будет.

— И опять пальцем в небо! Я коренной москвич. На Шаболовке родился.

— Это всё телефон виноват, — стала оправдываться Людочка. — Техника не заменит живое общение. Вот если бы нам лично встретиться…

— Увы. Обещать этого не могу. Хотя, признаться, вы меня изрядно заинтриговали.

— Тогда позванивайте иногда. Поболтаем.

— Засечь меня хотите? — незнакомец хмыкнул, и было непонятно, шутит он или говорит серьёзно.

— Хотела бы — давно засекла, — с беспечностью, давшейся немалой ценой, ответила Людочка.

— Тут вы преувеличиваете свои возможности. Готовясь к этому разговору, я принял целый ряд предосторожностей, позволяющих мне сохранить анонимность. Организовать всё это вновь будет делом весьма хлопотным и довольно дорогостоящим.

— Зачем же вновь прибегать к предосторожностям, если вы убедились в чистоте моих помыслов?

— Так-то оно так, но не забывайте, что ваш телефон могут контролировать недобросовестные люди. Вы указали его в объявлении совершенно зря. На это время можно было воспользоваться абонентским ящиком.

— Простите, не учла. Кроме того, я и предположить не могла, что столь древний на вид старик является поклонником «Авторадио».

— Он уже давно действует не один. Примите это к сведению.

— Не пугайте меня. Лучше сразу скажите, что мне угрожает опасность.

— Думаю, это не соответствует действительности. Прекратите сыскную деятельность и можете спать спокойно. А ваши душевные раны залечит время.

— Постараюсь следовать вашим советам. И при случае отблагодарю за них. Женская интуиция подсказывает, что мы ещё встретимся.

— В этой жизни нет ничего невозможного… Вы поддерживаете отношения с Верой Васильевной?

Следуя принципу «Если не знаешь что говорить, да или нет, говори да», Людочка ответила: «Конечно», — и угадала.

Восприняв это как должное, незнакомец попросил:

— Будете звонить ей в Торонто, передавайте мои самые искренние соболезнования.

— От кого передавать?

— От Льва.

— А дальше?

— Она поймёт.

Мобильник пикнул, возвещая окончание весьма плодотворной беседы.

Следующая минута была целиком посвящена ликованию. Людочку зацеловали и затискали. Даже Цимбаларь, явившийся чуть погодя, с уважением сказал:

— Ты, Лопаткина, словно волшебница. Развела этого дяденьку, словно лоха. Ещё чуть-чуть, и он созрел бы для секса по телефону.

Сам он успехами похвастаться не мог. Номер телефона, которым пользовался незнакомец, установить так и не удалось, несмотря на все ухищрения специалистов из технической службы. Единственная более-менее достоверная весть была такова: во время разговора абонент постоянно перемещался где-то за пределами кольцевой автодороги.

— Хитер бобёр, — сказала раскрасневшаяся от всеобщего внимания Людочка. — Даром что радиоинженер. На мякине его не проведёшь.

— Тем не менее тебе это удалось, — констатировал Кондаков. — Вот что значит женщина! Всё от вас — и плохое, и хорошее.

— Но хорошего всё же больше, — скромно заметила Людочка. — И примеров тому не счесть.

— Короче, давайте по-быстрому подведём итоги, — предложил Цимбаларь. — Что новенького мы имеем по старику с тростью?

— По старику сведений почти не прибавилось, за исключением лишь того, что он не маньяк-убийца, а заложник долга. Скорее всего, кадровый энкавэдэшник, продолжающий неправедное дело, начатое полвека назад. Впрочем, к нынешнему моменту он успел обзавестись последователями. Но об этом мы и так догадывались.

— Давай тогда про Голиафа.

— Тут нам повезло значительно больше. Если весь этот разговор не был изощрённой провокацией, то теперь нам известно даже имя убитого — Рудольф Павлович. Кроме того, создаётся впечатление, что он прибыл сюда из-за границы. По крайней мере, в Торонто его дожидается некая Вера Васильевна, скорее всего, жена.

— А где это — Торонто? — поинтересовался Кондаков.

— В Канаде, на берегу реки Святого Лаврентия, — сообщил Цимбаларь. — А ты ещё хвалился, что объездил весь свет.

— Я имел в виду страны третьего мира, — вынужден был признаться Кондаков. — Капстраны для меня были закрыты.

— По причине страсти к игорным домам и дорогим потаскухам, — как бы между прочим добавил Ваня Коршун.

Не обращая внимания на эту в общем-то обычную пикировку, Людочка продолжала:

— В Москве у Рудольфа Павловича осталась дочка, за которую меня и принял звонивший. К сожалению, ничего конкретного о ней не известно.

— За исключением того, что она имеет привлекательную внешность, — вставил Кондаков.

— Из симпатичных малышек частенько вырастают уродины; — возразила Людочка. — И вот что ещё… Из разговора вытекает, что это дочка от первого брака.

— Или она просто разругались с мамочкой, укатившей за границу, — высказался Ваня.

— Теперь перейдём к звонившему, — сказал Цимбаларь. — Кличку «Мотоциклист» мы уже можем смело заменить на имя Лев. Что ещё о нём можно сказать?

— Скорее всего, он из той же компании, что и генерал Селезень с покойным Голиафом, ныне превратившимся в Рудольфа Павловича. Родился в Москве, где-то в районе Шаболовки. Закончил радиотехнический факультет какого-то технического вуза. Всю жизнь работал по специальности. Являет редкий по нынешним временам пример истинного интеллигента, тактичен, образован.

— Кстати, о чём вы с ним балакали по латыни? — поинтересовался Кондаков.

— Он сказал примерно следующее: «Надо с радостью следовать року». Я возразила: «Правосудие должно свершиться, пусть даже погибнет мир».

— Скажи пожалуйста! — присвистнул Кондаков.

Людочка между тем продолжала:

— В прошлом этот Лев был близким приятелем или даже другом покойного. Не так давно он перенёс операцию по поводу язвы желудка.

— Линия Рудольфа Павловича кажется мне наиболее перспективной, — заявил Кондаков. — Нужно затребовать у пограничников списки всех пассажиров, прибывших к нам в апреле через международные аэропорты. Особое внимание обратить на рейсы из Северной Америки. Рудольф Павлович мимо нас не проскочит. Это ведь не какой-нибудь Иван Иванович или Джек Джексон.

— Если он иностранный подданный, то отчество в паспорте указано не будет, — сообщила Людочка. — Да и имя могло измениться в очень широких пределах. Рудольфо, Ральф, Рауль, Руди, Род.

— Зато фамилия у этого Рудольфа будет русская, — упорствовал Кондаков. — Сразу в глаза бросится.

— Совершенно не обязательно. Длинные и труднопроизносимые славянские фамилии на Западе зачастую усекаются. В Америке вы, скорее всего, были бы госполином Кондаком.

— У нас в наружке работает природный русак по фамилии Браун, — добавил Цимбаларь. — Так что на фамилию ориентироваться не приходится. Да и прибыть к нам этот Рудольф Павлович мог не только самолётом.

— А как ещё? — поинтересовался Кондаков. — На собаках через Северный полюс?

— Вспомните, в апреле по всей европейской части России лили шквальные дожди. Шереметьево в ту пору было закрыто на целую неделю. Самолёт по метеоусловиям могли посадить в Варшаве или Хельсинки, а уж оттуда пассажиры добирались к месту назначения на поезде. Я таких примеров сколько угодно знаю.

— Короче, куда ты клонишь? — не выдержал Кондаков.

— Без пограничников нам, конечно, не обойтись. Но дело это тонкое. Придётся перебрать тысячи фамилий. Одной усидчивости здесь мало. Нужен ещё холодный расчёт и интуиция, то есть именно те качества, которые нам сегодня продемонстрировала госпожа Лопатка, уж позвольте мне воспользоваться её собственным лексиконом. Только будь осторожна. — Цимбаларь воззрился на Людочку с почти братской заботой. — Брать на абордаж пограничников — это совсем не то, что трясти Главное управление по охране материнства и детства. Там парни горячие, одними комплиментами не обойдутся. Готовьтесь к рукопашной.

— Мне не привыкать, — вздохнула Людочка. — Меня ведь и в акушерско-гинекологической конторе едва не изнасиловали.

— Кто? — хором вскричали все как один сотрудники опергруппы мужского пола. — Кто этот поганый извращенец?

— Это извращенка, — призналась Людочка. — Причём не поганая, а распрекрасная. Брюнетка с антрацитовыми глазами.

— Ну это совсем другое дело, — мужская часть опергруппы вздохнула с облегчением. — Тут криминала нет. Даже, наоборот, пикантно.

— Вот что значит мужская психология, — посетовала Людочка. — Везде двойные стандарты.

Воспользовавшись удобным моментом, Кондаков заявил:

— Уж если всё складывается так удачно, то, наверное, и бумага против оружейных коллекционеров не нужна.

— Не отлынивай, Пётр Фомич, — упрекнул его Цимбаларь. — Пока что наша удача всё больше на словах. Подход к хозяину «боте-патронов» мы должны найти сами. Так что труби поход… Ну а мы с Ваней, как всегда, отправляемся в свободный поиск.

— Причём каждый сам по себе, — уточнил Ваня Коршун.

— Только, пожалуйста, обходи стороной бродячих котов и потенциальных педофилов, — попросила Людочка.

Кроме довольно скудных биографических сведений, случайно (а может, и преднамеренно) обронённых в телефонном разговоре, Цимбаларь располагал ещё и парным портретом «мотоциклистов», один из которых, скорее всего, и был тем самым велеречивым Львом.

В успех своих поисков он не очень-то верил, однако ждать от моря погоды (вернее, достоверной информации от Людочки и Кондакова) отнюдь не собирался. Перво-наперво Цимбаларь решил прочесать Шаболовку, благо этот район был ему достаточно знаком — здесь он когда-то начинал службу в должности помощника дежурного по вытрезвителю. Времена были по-своему замечательные — как-никак социальный катаклизм. Если не зевать, всегда будешь с наваром. Большинство крупных состояний возникло именно в ту смутную пору.

Соваться в родильные дома, имея на руках только приблизительный год рождения, имя Лев и довольно условный портрет потрепанного жизнью пятидесятилетнего гражданина, конечно же, не стоило.

То же самое касалось и технических вузов. За период, совпадающий с юностью разыскиваемой особы, их могли окончить сотни радиоинженеров, носивших это довольно популярное имя, а распознать в плешивом и обрюзгшем ветеране безусого недоросля мог разве что специалист по физиогномике или ученик профессора Герасимова, умевшего, как известно, восстанавливать точный человеческий облик по костям черепа.

Поэтому Цимбаларь, заручившись списком учреждений и организаций, в штатном расписании которых числились должности радиоинженеров и радиотехников, стал последовательно обходить многочисленные НИИ (как открытые, так и закрытые), телеателье, АТС, компании пейджинговой и мобильной связи, радиорелейные станции и даже поликлиники, где работникам данной специальности вменялось в обязанности обслуживание сложной диагностической аппаратуры.

Однако все его старания оказались зряшними. Пять или шесть выявленных Львов пребывали ещё в том возрасте, который принято называть цветущим, а предъявленные для опознания портреты вызывали у досужей публики самые разнообразные толки.

Кто-то узнавал на них международного террориста Усаму бен Ладена, кто-то ныне покойного маршала Баграмяна, кто-то киноактера Михаила Геловани, а старушка-вахтерша даже обнаружила в одном из фигурантов несомненное сходство с глубоко ненавистным ей Никитой Сергеевичем Хрущёвым.

— А разве его до сих пор не посадили? — искренне удивилась она.

— Ищем, — сдержанно ответил Цимбаларь.

— Давно пора, — обрадовалась наивная старушка. — Вы заодно и Горбачёва изловите. Пусть мои сбережения вернёт. Цельных восемьсот рубликов!

Уже под вечер, отработав едва ли третью часть обширного списка, Цимбаларь заглянул в местное отделение милиции, которое было дорого ему примерно так же, как и самая первая женщина — пусть страшненькая, грязная и пьяная, но первая!

Скоро выяснилось, что его знакомых в отделении почти не осталось — здесь, как и на фронте, один год можно было смело считать за три, хотя доблестных стражей правопорядка косили вовсе не вражеские пули, а пьянство, мздоимство и двурушничество.

Стоило только Цимбаларю извлечь из памяти фамилию какого-нибудь давнего приятеля, как ему отвечали: этот сидит в Нижнем Тагиле в специальной «ментовской зоне», этот лечится в психушке от белой горячки, этот разбился в лепёшку на собственном «Бугатти», а этот подвизается в охране коммерческих структур, что было вообще равносильно прямому предательству.

Впрочем, не обошлось и без приятного сюрприза. Должность заместителя начальника (какого из трёх, Цибаларь так и не понял) временно замещал Сева Пуркис, его ровесник и добрый знакомый, выходец из того самого достославного вытрезвителя.

— Ты где сейчас? — первым делом осведомился тот.

— В главке, — уклончиво ответил Цимбаларь.

— Поди, полковник уже?

— Нет, капитан.

— А что так?

— Должность не позволяет.

— Мало ли этого добра в столице! Переходи к нам, — охотно предложил Пуркис. — В паспортном столе на днях сразу три должности освободились, в том числе и майорская.

— С чего это вдруг? У вас, случайно, не эпидемия?

— Она самая, — с кислой ухмылкой подтвердил Пуркис. — Эпидемия взяточничества. Брали, гады, налево и направо. Вот служба собственной безопасности и заинтересовалась. Теперь из-за этих лихоимцев и начальник в своем кресле не усидит. Но эту должность, прости, для себя берегу.

— Желаю удачи. — Сказано это, между прочим, было от чистого сердца.

— Так что же насчёт моего предложения?

— В паспортный стол? Уволь. Я человек слабый, могу подпасть под дурное влияние.

— Ну, как хочешь. Свято место пусто не будет. А чего к нам пришёл? По делу?

— Можно сказать и так. Посмотри на этих гавриков, — он протянул Пуркису портреты, уже переведённые на фотоплёнку и уменьшенные до приемлемых размеров. — Не исключено, что они околачиваются где-то на вашей территории.

Близоруко щурясь, Пуркис стал рассматривать портреты, вызывавшие определённое недоверие даже у Цимбаларя (очень уж они походили на маски, которые в одноимённом фильме постоянно менял злодей Фантомас).

— Солидные дядьки, — заметил Пуркис. — На стырщиков не похожи. Наверное, фармазоны или аферисты.

— Не угадал. В общем-то они люди законопослушные. С криминальным миром контактов не имеют. Но им известно нечто такое, что и нам нужно знать позарез.

— А делиться информацией добровольно они, значит, не хотят, — понимающе кивнул Пуркис.

— Не хотят, — подтвердил Цимбаларь. — Да и мы им своих карт пока не раскрываем. Под приватных особ работаем… Кстати, один из них по профессии радиоинженер.

— Радиоинженер… — Пуркис задумался, постукивая розыскными снимками по столу. — Какого-то радиоинженера мы недавно задержали. Торговал из-под полы контрафактными мобильниками. Подожди-ка…

Он принялся перебирать бумаги, грудой лежащие на столе. Бумаги это были не простые — за каждой из них стояли чьи-то крупные неприятности, немалые деньги, административные сроки и даже настоящее человеческое горе.

Чтобы обмануть демона невезения, незримо витавшего над его забубённой головушкой, Цимбаларь сказал:

— Не суетись. Так не бывает, чтобы я случайно зашёл куда-нибудь на пять минут и сразу нашёл то, что вхолостую искал уже целую неделю.

— Всё бывает, — возразил Пуркис. — Мы тут недавно в ночной клуб выезжали. Кто-то там нашего стукача подрезал. Народу пропасть. Сплошная молодёжь и все обкуренные. Добиться ничего невозможно. Стал я обыскивать всех подряд и буквально у третьего мазурика нашёл в кармане окровавленное пёрышко. За чистосердечным признанием, сам понимаешь, дело не стало.

— Тебе всегда везло, — вздохнул Цимбаларь. — Помнишь, вы однажды шалашовку кинули на бригаду. Кажется, под Новый год это было. Все триппером заразились, а тебе хоть бы что.

— Эх, каких только глупостей по молодости не случается… Вот, нашёл! — сдвинув в сторону бумаги, Пуркис оставил перед собой только одну, сплошь исписанную мелким почерком и слегка помятую. — Действительно, радиоинженер. Если не веришь, сам проверь.

— Верю. — Стараясь ничем не выдать своего волнения, Цимбаларь поинтересовался: — А год рождения?

— Пятьдесят первый, — ответил Пуркис. — Подходит?

— Почти. Могу поспорить, что этого радиоинженера зовут Львом.

— В самую точку. Лев Николаевич, совсем как граф Толстой.

— Местный?

— Прописан в нашем округе… Чего ты молчишь?

— Разве? — удивился Цимбаларь. — Просто размышляю. Почему одним так легко даётся то, из-за чего другие надрываются?

— Уметь надо. Везение — оно как здоровье: или есть, или нет. Но это опять же палка о двух концах. Помнишь мой рассказ о визите в ночной клуб? Когда мы оттуда выходили, сверху какая-то птичка нагадила. Прямо мне на макушку. Тоже, называется, повезло.

— Птичка — это не страшно, — сказал Цимбаларь. — Птичка — не бомбардировщик. А как мне с этим радиотехником увидеться?

— Ничего нет проще! Его в камеру ещё не оформили. В обезьяннике своей очереди дожидается.

Не прошло и пяти минут, как перед Цимбаларем предстал немолодой, слегка растерянный человек, что, учитывая его нынешнее положение, было в общем-то неудивительно. Относительно сходства задержанного с кем-либо из «мотоциклистов», представленных на портретах, можно было сказать следующее: если оно и имелось, то весьма и весьма отдалённое.

Поначалу Цимбаларем даже овладели сомнения.

Но профессия!

Но год рождения!

Но имя, наконец!

Всё сходилось.

Впрочем, в перечне примет не хватало ещё чего-то, и Цимбаларь, успевший изучить протокол задержания, как говорится от аза до ижицы, вежливо осведомился:

— Уж очень у вас, гражданин Адаскин, вид измождённый. Никак желудком маетесь?

— Пептическая язва в стадии обострения, — немедленно доложил задержанный. — Нельзя меня здесь в таком состоянии держать. Если загнусь, вам потом отвечать придётся. По всей строгости закона.

— Какая язва, если вам недавно операцию сделали! — притворно возмутился Цимбаларь.

— Подумаешь, операция! — Лев Адаскин презрительно скривился. — Полжелудка зашили, а у меня вся слизистая как дуршлаг. Жду прободения с минуты на минуту. «Альмагель» бутылками глотаю.

— Зачем же при таком здоровье левыми мобильниками торговать?

— А для того же! Чтобы на «Альмагель» заработать. Он знаете сколько стоит! Что касается мобильников, это ещё доказать надо.

Памятуя о пристрастии разыскиваемого к латыни, Цимбаларь с горечью произнёс:

— О темпора, о морес!

— Ниль адмирари, — охотно откликнулся задержанный. — Не надо ничему удивляться.

— Где это вы латинских афоризмов поднабрались? — поинтересовался Цимбаларь.

— Было дело, — уклончиво ответил задержанный.

— Гражданин Адаскин уже три судимости имеет, — пояснил присутствующий при допросе Пуркис. — А зона покруче всякого университета.

— Вот только этих подколок не надо! — огрызнулся задержанный. — Я в зоне-то, считай, и не был. Мои статьи и на поселуху еле тянули. А латынь я изучал самостоятельно, когда готовился к сдаче экзаменов на кандидатский минимум.

— Сдали?

— Как же! Это меня самого сдали! Облыжно обвинив в хищении лабораторных драгметаллов.

— Широкие у вас интересы, Адаскин, — удивился Цимбаларь. — И наука, и спекуляция, и кражи.

— Ещё и подпольное изготовление продуктов питания, — добавил Пуркис. — В частности, подсолнечного масла.

— Не я один в этой жизни ошибался! — воскликнул задержанный с трагическим надрывом. — Цицерон в своё время тоже сидел. И Оскар Уайльд.

— Оскара Уайльда мы касаться не будем, — сказал Цимбаларь. — Тем более что сидел он не за корыстное преступление, а за мужеложство. Вы мне лучше скажите: мотоциклами увлекаетесь?

— Катаюсь иногда, — пожал плечами Адаскин. — К тёще на дачу.

— Какой марки ваш мотоцикл?

— «Юпитер».

— И шлемы к нему, конечно, имеются?

— А как же! Пара штук. Всё как полагается.

— Разве прилично заходить в кафе, не снимая мотоциклетного шлема? Вы же образованный человек! Сами должны понимать.

— Какое кафе? — физиономия Адаскина недоуменно скривилась. — При чём здесь кафе? А тем более мотоциклетные шлемы?

— В кафе «Ротонда», где несколько дней назад у вас была назначена встреча. А шлемы понадобились для конспирации, чтобы скрыть лица от посторонних. Блондинку с ребёнком помните? С ней беседовал ваш напарник, а вы тем временем держали под прицелом бармена.

— Под прицелом? — Адаскин выпучил глаза. — Пулемёта?

— Нет, пистолета. Правда, игрушечного, что, впрочем, ничуть не умаляет вашу вину.

— Понял, — Адаскин осклабился. — Вам гоп-стоп не на кого повесить. А тут я случайно подвернулся. Да только ничего не получится, граждане хорошие! На мне где сядешь, там и слезешь!

— Давайте без истерик. — Цимбаларь и сам понимал, что допрос не складывается, уходя куда-то совсем в другую сторону. — Кстати говоря, в разбое вас никто не обвиняет.

— А в чём тогда? В шпионаже? В наркоторговле? Начальник! — Адаскин картинно простёр руки к Пуркису. — Оформляй меня по полной программе и сажай в камеру. А этого дракона я видеть не могу! Не прежние времена, чтобы честным людям нахалку шить!

— Я пойду пока прогуляюсь. — Пуркис рассеянно зевнул. — Устал что-то… А вы поболтайте, поболтайте. Если дубинка вдруг понадобится, она в столе лежит.

После ухода хозяина кабинета Адаскин сразу увял, тем более что Цимбаларь демонстративно выдвинул ящик письменного стола, где кроме резиновой дубинки имелись и другие полезные вещи, как-то: облегчённые боксёрские перчатки, электрошокер, наручники, грушевидный кляп. Впрочем, как человек опытный Цимбаларь сразу смекнул, что в деле всё это хозяйство почти не применялось, а служило главным образом для устрашения. В электрошокере, например, даже батареек не было.

Его собственные дела между тем складывались хуже некуда. Распроклятый демон невезения, казалось, уже выпорхнувший в форточку, вновь реял поблизости. Желанная добыча, свалившаяся ему прямо на голову, теперь ускользала из рук. Стенка, единым духом сложившаяся из кучи бесспорных, непротиворечивых фактов, стенка, к которой он собирался прижать этого самого загадочного Льва, теперь таяла, словно снежный ком под ярким солнцем.

А больше всего раздражало то, что он никак не мог раскусить задержанного. Что за птица этот Адаскин? Опустившийся люмпик, из-за грошовой наживы готовый на любой неблаговидный поступок, или хладнокровный делец, способный при необходимости прикинуться кем угодно? Во всяком случае, его реальный облик разительно контрастировал с теми представлениями, которые создались у членов опергруппы после многообещающего телефонного разговора.

Поразмыслив, Цимбаларь решил продолжить допрос, но уже совсем в другом ключе.

— Ну всё, погорячились и хватит, — произнёс он примирительным тоном. — Теперь поговорим спокойно.

— Наговорились уже. — В ожидании новых неприятных сюрпризов Адаскин сжался на своём стуле в комок.

— Да вы расслабьтесь, — посоветовал Цимбаларь. — Отдышитесь, водички попейте.

— А закурить можно? — глядя исподлобья, поинтересовался Адаскин.

— Язвенникам это не вредно?

— В моём положении нет. Никотин снимает стресс.

— Ладно, курите, — милостиво разрешил Цимбаларь.

— Я бы рад, да нечего, — развёл руками Адаскин. — При обыске всё отобрали, даже шнурки.

Цимбаларь выложил на стол пачку собственных сигарет, и уже после первой затяжки разговор как-то сразу принял доверительный характер. Недаром ведь, наверное, говорят: женщина откровенна в постели, а мужчина в курилке.

Продолжая придерживаться версии о том, что Адаскин и анонимный Лев одно и то же лицо, Цимбаларь спросил:

— Вы действительно знали Рудольфа Павловича?

— Конечно, — ответил Адаскин. — Только, по-моему, он не Павлович, а Викторович.

Пропустив это уточнение мимо ушей, Цимбаларь продолжал:

— Когда вы видели его в последний раз? Точная дата не обязательна, назовите хотя бы год.

— Я могу и точно. Позавчера мы с ним виделись. Возле подъезда. Он у меня ещё пятьдесят рублей попросил. А я говорю: «Отдашь прошлые долги, тогда и приходи».

— О ком вы сейчас рассказываете?

— О соседе своём, Рудольфе Викторовиче Пухначёве, инвалиде третьей группы.

— Иных Рудольфов вы, следовательно, не знаете?

— Иных не знаю. Имя уж больно редкое. Зато я одну Руфину знаю! — просиял Адаскин. — Правда, отчество запамятовал. Но что не Павловна, это точно.

Опять в душу Цимбаларя стало закрадываться подозрение, что задержанный просто-напросто издевается над ним. Причём издевается изощрённо.

Всеми силами сдерживая бешенство, подспудно зарождавшееся в самых тёмных закоулках его натуры, Цимбаларь попробовал сформулировать вопрос иначе:

— Короче говоря, к некоему Рудольфу Павловичу, которому в конце апреля оторвало голову, вы никакого отношения не имеете?

— Упаси боже! — Адаскин даже поперхнулся дымом. — Страсти-то какие.

— В котором часу вас забрали?

— Около трёх. В протоколе всё указано.

— Я с вами разговариваю, а не с протоколом, — веско произнёс Цимбаларь. — Где вы были до этого?

— Обедал. В закусочной «Медуза». Меня там все знают, можете поинтересоваться.

Цимбаларь чуть зубами не заскрежетал, однако сдержался.

— Где вы были до этого, начиная с самого утра? — повторил он. — Понимаете?

— Прекрасно понимаю. За городом.

— Где конкретно?

— Сначала в Баковку заехал, поговорил с кем надо. А потом меня в Красногорск отправили, за товаром.

— И всё на мотоцикле?

— Зачем же, для таких случаев у меня и машина имеется, — не без гордости сообщил Адаскин. — «Форд-эскорт» девяносто пятого года.

Похоже, всё опять сходилось, и это уже напоминало кошмарный сон, в котором самая энергичная погоня на самом деле оборачивается бегом на месте.

— Вы действительно разбираетесь в радиотехнике? — спросил Цимбаларь.

— Хвалиться не буду, но даже если сравнивать со специалистами нового поколения, любого из них заткну за пояс, — Адаскин приосанился, — родись я где-нибудь в цивилизованной стране, из меня, вполне возможно, вырос бы второй Маркони.

— Или второй Аль-Капоне… — не сдержался Цимбаларь. — Вы могли бы оборудовать свой телефон устройством, защищающим его от любого постороннего контроля?

— Запросто! И не только свой, но и ваш. Причём почти задаром.

— И часто вы так делаете?

— Когда надо, тогда и делаю. Закон это, между прочим, не запрещает.

— Находясь сегодня утром за городом, вы разговаривали с кем-нибудь по телефону?

— А то как же!

— Вы разговаривали с женщиной?

— И с женщиной тоже.

— О чём?

— Моей интимной жизни прошу не касаться.

На этом терпение Цимбаларя иссякло. Побагровев, он выдал в свойственной для себя манере:

— Если я сорвусь, то у тебя, старый козёл, интимной жизни уже больше никогда не будет!

Почуяв, что сейчас и в самом деле может случиться непоправимое, Адаскин торопливо доложил:

— Мы о встрече договаривались. Я сегодня вечерком подойти к ней обещался.

— Номер телефона вашей пассии?

— На память не знаю. В записной книжке имеется. С припиской «Алла».

Почуяв слабинку, Цимбаларь попёр на задержанного рогом.

— В последний раз спрашиваю: вы были в кафе «Ротонда»?

— Никогда! Даже и не знаю, где это.

— Про обезглавленный труп слыхали?

— Только в детстве, от бабушки, когда она мне Майн Рида читала.

— Сюда смотрите! — Цимбаларь сунул портреты «мотоциклистов» Адаскину под нос.

— Смотрю! Что дальше?

— Кого-нибудь из этих людей вы встречали раньше?

— Может, и встречал. Только у меня память на лица плохая. Я любого человека только после третьей или четвёртой встречи запоминаю.

— Меня с первой встречи запомните! А сейчас предлагаю приглядеться повнимательней. На этих портретах изображены вы и ваш напарник.

— Отродясь с напарниками не связывался. Я по натуре единоличник… Погодите, погодите, — Адаскин схватил со стола лупу, оставленную Пуркисом, — вот этот слева похож на моего бывшего начальника Аслана Акимовича Башилова. Глаза в точности его, а вот носик немного подкачал… У Аслана Акимовича носик прямой, а здесь уточкой.

Похоже, начиналась очередная сказка про белого бычка. Уже не преследуя никакой определённой цели, а просто по инерции, Цимбаларь спросил:

— Где этот Башилов работает?

— На фирме.

— На какой? — перед глазами Цимбаларя уже плясали чёрные мухи, что было очень нехорошим признаком.

— То ли «Радиосервис», то ли «Радиосалтинг»…

— Телефон?

— Забыл. — Адаскин с извиняющимся видом приложил руку к сердцу. — В справочнике гляньте.

— Сам глянь! — Цимбаларь швырнул ему толстенный том, составлявший непременную принадлежность любого официального кабинета.

— Один момент! Только не надо на меня так смотреть! — Адаскин схватился за справочник, как утопающий за спасательный круг, и уже спустя пару минут диктовал телефонный номер фирмы, оказавшейся на деле не «Радиосервисом» и даже не «Радиосалтингом», а «Радиоконверсом».

Только сейчас Цимбаларь понял, что связался с идиотом, но отступать было уже поздно. Одно время он играл опорным инсайдом в команде первой лиги «Вымпел» и до сих пор помнил футбольную заповедь: даже безнадёжно проигранный матч следует довести до конца.

Трубку сняла секретарша директора «Радиоконверса», и Цимбаларь, по большому счёту не понимавший, куда и зачем звонит, попросил Аслана Акимовича, уточнив, что просьба эта исходит от работника милиции.

— Соединяю, — немедленно ответила секретарша, напуганная не столько профессией Цимбаларя (кто сейчас боится милиции!), а бешенством, звеневшим в его голосе.

Спустя секунду откликнулся и бывший начальник Адаскина: «Да?» Голос был спокойный, деловитый, немного усталый и, похоже, принадлежал мудрому человеку. Именно такими голосами церковные иерархи смиряли когда-то мирских владык и разнузданную чернь.

— Прошу прошения, капитан Цимбаларь вас беспокоит. Мы тут задержали одного подозрительного гражданина, который утверждает, что вы можете засвидетельствовать его личность.

— Почему именно я? — Башилов удивился, но как-то мягко, без всякого чванства.

— По образованию он радиоинженер. Говорит, что сотрудничал с вами. При обыске у него было изъято… — Цимбаларь заглянул в протокол задержания, — двадцать шесть мобильных телефонов марки «Нокиа» и один «Сименс».

— Любопытно… А вы далеко находитесь?

— На Шаболовке.

— Ну так это совсем рядом. Я всё равно домой собирался. Загляну по дороге. Диктуйте адрес…

Когда трубка брякнула на аппарат, наступило неловкое молчание.

— Ну зачем было Аслана Акимовича сюда вызывать? — опасливо косясь на Цимбаларя, произнёс Адаскин. — Я ведь и так от вас ничего не скрываю.

— Так надо, — сдержанно ответил Цимбаларь и, немного погодя, добавил: — Вы меня за козла простите. Сорвалось…

— Да ладно, мне не привыкать, — махнул рукой Адаскин. — Козлом называйте сколько угодно, только промеж рогов не бейте. Можно я ещё закурю?

— На здоровье. — Цимбаларь вновь углубился в изучение портретов «мотоциклистов».

— Это преступники? — поинтересовался Адаскин.

— Вроде того…

— Эх, зря я на Аслана Акимовича брякнул, — вздохнул Адаскин. — Законный мужик. Чужого не возьмёт. Да и зачем воровать, если своих денег хватает.

— Так ведь воруют в основном не бедные, а, как раз наоборот, богатые, — сказал Цимбаларь. — И булку хлеба нельзя сравнивать с нефтеперерабатывающим заводом… Вас ведь тоже неимущим не назовёшь. Мотоцикл, машина… Могли бы по специальности работать.

— Мог бы, если бы не судимости, — пригорюнился Адаскин.

— Так ведь и они не с неба свалились. После первой и завязать было не грех.

— Ну конечно! — скривился Адаскин. — А легко после первой рюмки завязать? Или после первой бабы? Хуже нет, когда натура своего требует. Советы давать мы все горазды.

— Советы вам судья с прокурором будет давать. А я при них на подхвате состою. За что и денежки свои получаю. Жаловаться мне не надо.

— Да я всё понимаю, — Адаскин заёрзал на стуле, — поэтому и раскаяние не симулирую. Собака лису никогда не пожалеет. Куикве суум. Каждому своё… Как насчёт курнуть?

— Опять вы сиротой прикидываетесь! Да курите хоть по две сразу.

— А если я всю пачку заберу? Уж как она мне в камере пригодится!

— Берите. Хотя собаки лисам косточки не носят…

Дверь кабинета распахнулась, но, прежде чем войти, Пуркис пропустил вперёд солидного мужчину, костюм и галстук которого были скромными только по виду, но отнюдь не по цене (как раз о таком прикиде мечтал Цимбаларь). Судя по поведению Пуркиса, они были давние знакомцы.

— Так кто это меня спрашивал? — заранее протягивая вперёд руку, осведомился гость, вне всякого сомнения являвшимся тем самым долгожданным Асланом Акимовичем,

— Я. Ещё раз простите. — Цимбаларь на всякий случай встал и ответил на энергичное рукопожатие гостя.

— Ничего-ничего, — Башилов похлопал его по плечу свободной рукой. — Помогать милиции — долг каждого гражданина. Хотя лично я предпочитаю делать это заочно.

— Аслан Акимович наш постоянный спонсор, — с вежливой улыбочкой пояснил Пуркис. — Его стараниями для отделения приобретена новая радиоаппаратура.

— Это я нарочно, чтобы «жучки» у вас установить, — улыбнулся в ответ Башилов. — Ну рассказывайте, какие ко мне вопросы?

— Вот этот гражданин вам знаком? — Цимбаларь кивнул на Адаскина, имевшего такой вид, словно милицейский кабинет превратился для него в эшафот, а стул — в плаху.

— Зачем отрицать очевидное? Некоторое время он действительно работал у меня. Сейчас и фамилию вспомню… Не то Анискин, не то Агаскин…

— Адаскин, — подсказал Цимбаларь.

— Именно.

— Что вы можете о нём сказать?

— Перед милицией кривить душой не буду. Он вор и проходимец.

— Ну зачем вы так, Аслан Акимович, — заныл Адаскин. — Я ведь тогда всё вернул и написал заявление по собственному желанию.

— Совершенно верно. Но так получилось лишь потому, что я не имею привычки сдавать собственных сотрудников в кутузку. Хотя, по правде говоря, ваше место именно там.

— Между прочим, он вас на этих картинках опознал. — Цимбаларь предъявил Башилову портреты «мотоциклистов».

— Это из серии «Их разыскивает милиция»? — осведомился тот.

— Да, — не вдаваясь в подробности, ответил Цимбаларь.

— Забавно… Неужели я действительно похож на кого-то из этих граждан? — Башилов обратился к Пуркису.

— Ничего общего! — заверил тот. — Дегенераты какие-то, честное слово.

— Да это я просто так сказал, ради шутки, — потупился Адаскин.

— За такие шутки я тебя в самую холодную камеру запихну, — пообещал Пуркис. — Там уже хорошая компашка подобралась. Насильник и два гомика… Вы уж на нас, Аслан Акимович, зла не держите.

— Какое там зло! Всего лишь маленькое недоразумение. Зато я встретился со старыми друзьями, что тоже, согласитесь, немаловажно. — Башилов перевёл взгляд на Цимбаларя. — Я вам больше не нужен?

— Нет-нет, — сказал тот. — Вас и так зря побеспокоили. Эрраре хуманум эст.

— К сожалению, не силён в латыни, — признался Башилов. — В моей профессии её заменяет английский язык.

— Я сказал: человеку свойственно ошибаться, — пояснил Цимбаларь.

— Но не свойственно признавать ошибки, — с лукавой улыбочкой добавил Башилов. — Это особенно касается милиции.

Уходя, он со всеми попрощался за руку. Не был обойдён даже Адаскин.

Проводив важного гостя, Пуркис вернулся в кабинет, где об Адаскине теперь напоминал только запах сигаретного дыма да лежащий на видном месте протокол задержания. Вид он имел чрезвычайно хмурый, и эта хмурость, понятное дело, адресовалась Цимбаларю.

— Хороший ты парень, Сашка, — после некоторой паузы сказал Пуркис. — И я буду очень рад, если наше знакомство продолжится. Но сюда ты лучше не ходи, хорошо?

— А почему? — удивился Цимбаларь, честно говоря не чуявший за собой никакой вины.

— А потому, что от тебя одни неприятности, — честно признался Пуркис. — Выставил меня дураком перед влиятельным человеком! Ну разве так можно? Хотя бы посоветовался сначала… Кроме того, ты мне весь гешефт с Адаскиным поломал.

— Какой гешефт? — не понял Цимбаларь.

— Он безвозмездно оставлял нам все свои мобильники, а я бы ограничился штрафом за переход улицы в неположенном месте. И. волки, как говорится, сыты и овцы целы.

— Я здесь при чём? Делайте свой гешефт!

— Поздно уже. Слишком много шума поднялось. Да и время упущено.

— Виноват. Не просёк я этих дел, — признался Цимбаларь. — Больше такое не повторится. Впредь буду держаться от вашей конторы подальше. А лично тебе желаю успешной борьбы с лихоимством и двурушничеством. Ну и, конечно, повышения в должности. Честные менты — опора нашего общества!