Пока охрана Башилова, готовя его выход из ресторана, проверяла и перепроверяла всё вокруг, вплоть до содержимого мусорных урн, троица из особого отдела вышла освежиться на крыльцо. Впрочем, «освежиться» — это было сильно сказано. Цимбаларь и пустившийся во все тяжкие Кондаков дымили сигаретами, а Людочка подновляла макияж, чьи изысканные ароматы экологию окружающей среды, надо полагать, тоже не улучшали.

— Нужно ехать в Ряжск, — сказал Кондаков, выпуская струю дыма в сторону мошки, случайно усевшейся на рукав его пиджака. — Город маленький, все люди на виду. Там этих маньяков и повяжем.

— Не надо никуда ехать, — Цимбаларь скривился, как от зубной боли. — Они нас специально на периферию выманивают, чтобы здесь свободу рук обеспечить.

— Полагаешь, что Камзоловы вернутся в Москву?

— Обязательно, если уже не вернулись. Пока они всех побочных Берий не пришьют, не успокоятся… Надо бы с Ваней переговорить. Может, он что-либо стоящее разнюхал. — Цимбаларь охлопал свои карманы и с досадой произнёс: — Мобильник в старой куртке оставил!

— Что за проблема? — удивился Кондаков. — Одолжи у кого-нибудь.

— На фиг мне чужой! Я ведь Ванькин номер наизусть не помню. Он в памяти моего мобильника хранится.

— На свою память надо полагаться, а не на мобильник! Так и собственное имя скоро забудешь.

Их перепалку прервало появление Башилова. Охранник, шагавший в авангарде, держал перед собой генератор радиопомех, похожий на дырявую сковородку. Ещё двое охранников прикрывали Башилова по бокам и столько же страховали сзади. У всех на груди имелась эмблема в виде слова «Виссарионыч», окружавшего, словно лимбом, чёрную курительную трубку, которую несведущие люди принимали за трубку Шерлока Холмса.

От ресторана до услужливо распахнутой дверцы лимузина было всего ничего — восемь ступенек вниз и десять шагов по прямой. Преодолеть это расстояние предполагалось в предельно короткий срок, но изрядно выпивший и переевший Башилов едва переставлял ноги.

Закончив подкрашивать губки, Людочка сказала:

— Чувствую, что-то сейчас случится.

И будто в воду смотрела, чертовка!

Едва только Башилов, помахав напоследок новым друзьям, ступил с лестницы на тротуар, как из-за ближайшего угла стремительно вылетела девчонка на роликовых коньках. Её голова была повязана алой косынкой, что создавало визуальный эффект несущейся шаровой молнии.

Ловко увернувшись от охранников, она врезалась в Башилова. Тот крякнул, однако на ногах устоял. Двое «Виссарионычей» вцепились в девчонку, а трое попытались запихнуть клиента в машину.

— Сорвите одежду! — заорал Цимбаларь. — Всю! Да не с девки, а с шефа!

Но было уже поздно. На противоположной стороне улицы раздался резкий хлопок, и облако дыма обозначило фигуру сухопарого старика, как бы указывающего тростью на ресторанный фасад.

В воздухе что-то просвистело, растрепав запоздавшим вихрем причёску Людочки. Не успел Цимбаларь, рявкнувший «Ложись!», закрыть рот, как старик, так и не сдвинувшийся с места, вновь окутался облаком, на этот раз кровавым. Трость отлетела в сторону, а на тротуар навзничь рухнул обезглавленный труп.

Машина с Башиловым, оставшимся в одних трусах, унеслась прочь. В руках охранников дикой кошкой извивалась «конькобежка».

— Отпустите, пидоры! — орала она дурным голосом. — Вы мне яйца прищемили!

— Ваня! — воскликнула Людочка. — Это же Ваня!

Ради такого случая вновь воссоединившаяся компания вернулась в ресторан. Поскольку зал «Близнецы» был уже занят, пристроились в «Стрельце», где гуляли молодые офицеры, отбывавшие в дальние гарнизоны.

— Вам как рассказывать? — хлопнув рюмку коньяка, осведомился Ваня. — По порядку или только самое существенное?

— Конечно, по порядку, — сказал Кондаков.

— Давай самое существенное, — потребовал Цимбаларь.

— А я на твоём месте вообще не стала бы распинаться перед этими балбесами, — посоветовала Людочка. — Пётр Фомич, прости, я ведь и себя имею в виду.

— Вижу, что согласия между вами, как всегда нет, — вздохнул Ваня. — Ладно, буду рассказывать, как бог на душу положит… Когда мы виделись в последний раз? Дней пять назад, говорите? Похоже на то… Расставшись с вами, я сразу отправился на поиски этой самой «Революционной армии». Выяснилось, что тусуются они сразу в трёх разных точках. Пивная на Варшавке, подвал в Люблине и стадиончик в Сокольниках. Я почти всё время там и околачивался. Сочувствующим прикидывался. Меня даже обещали в «Красные дьяволята» принять. Это у них детская секция так называется. Вроде прежних октябрят, только с бейсбольными битами и зажигательными бутылками… Оказалось, что Лайку, то есть Лайлак Камзолову в этих кругах прекрасно знают. Но ещё большей известностью пользуется её покойная мамаша, оказавшаяся чуть ли не основательницей всей этой банды, я хотел сказать, «Новой революционной армии». И кондрашка её хватила не где-нибудь на кухне, а на одном из митингов, когда началась потасовка с милицией. По слухам, ещё та была оторва. Даром что с принципами. Лайка в неё уродилась.

— Это моя вина, что биография Камзоловой не была тщательно проверена, — сказала Людочка. — Как-то я её упустила… Наверное, торопилась…

— Каждый из нас в чём-то виноват. Но успешное завершение дела списывает прежние ошибки, — успокоил её Ваня. — Короче, я свою ненаглядную всё-таки дождался. Хмурая явилась, как похмельный матрос. С приятелями недолго побазарила, и те ей одолжили роликовые коньки со всей сопутствующей амуницией. Я исподтишка за этими хлопотами наблюдал и догадался, что планируется атака с ходу. Совсем обнаглели отморозки!

— Что же ты нам сразу не позвонил? — с упрёком произнёс Цимбаларь.

— А какой смысл? Мы ведь не за Лайкой охотились, а за старичком-боровичком. Надеяться на то, что она его выдаст, не приходилось… После того как Лайка с малолетними «революционерами» распрощалась, я её целый день, как козу, пас. Из сил выбился. Она же всё время на роликах. А я где бегом, где на попутках. Пришлось и мне такими же обзавестись.

— И когда ты только успел эти ролики освоить? — удивилась Людочка.

— По крайней мере, не вчера. Нужда, как говорится, соловьём петь заставит. Короче, выследил я местечко, где их папаша скрывается. Обыкновенная съёмная квартира, причём на первом этаже. Я уже заранее прикинул, что самое слабое звено в этой злодейской компашке — именно Камзолов. У него в глазах вечный страх таился, как у побитого пса. Случайный человек. Жертва обстоятельств… Едва лишь Лайка по своим делам куда-то отвалила, я в форточку — шась! Это, кстати, мой коронный номер. Камзолов аж затрясся. Зелёный стал, за сердце хватается. Так и так, говорю, большой тебе привет от утопленника. А заодно и от моего дружка, который сейчас за дверями с кастетом стоит. Думали, что пришили нас? Как бы не так! Мы бессмертные. Нас не задушишь, не убьёшь… У этого обормота челюсть только потому не отвисла, что гипсовой повязкой была зафиксирована.

— Как же он говорил? — полюбопытствовала Людочка.

— С трудом, но довольно внятно. Лишь слово «раскаиваюсь» не давалось. Пришлось для острастки несколько раз ремнём перетянуть. Защищаться он не мог, морду руками прикрывал… Потом я ему обрисовал ситуацию, причём на полном серьёзе. Говорю, что мы из крутой конторы и второй раз тебя не упустим. Петля вот-вот затянется. И будет тебе с дедушкой высшая мера даже на суде присяжных, а дочка минимум двадцатку схлопочет, хоть она и малолетка. По такой статье ответственность наступает с шестнадцати лет, и до этого момента её специально в следственном изоляторе придержат. Намекаю, что выход один — сдать дедушку со всеми потрохами, можно и дохлого. Тогда за сотрудничество со следствием можно вообще избежать уголовного преследования.

— И он согласился?

— Как миленький! А куда ему было деваться? Они на днях в провинции попа ликвидировали и еле ноги оттуда унесли. Даже машину пришлось уничтожить, а Камзолов ею так дорожил. Рассказал, что старик новое преступление задумал — какого-то жирного сазана завалить. А поскольку тот без охраны даже на бабу не ложится, придётся идти на крайний риск. Как я понял, старик решил повторить подвиг Гастелло — уничтожить врага ценой собственной жизни. И роль главного камикадзе отводилась Лайке. За пару секунд до выстрела она должна была воткнуть радиомаяк в одежду жертвы. Желательно поближе к голове или сердцу, чтобы наверняка. Вопрос о путях собственного спасения даже не обсуждался. Дескать, попытайся воспользоваться паникой…

— И кем же был этот зловредный старичок на самом деле? — перебил Ваню нетерпеливый Цимбаларь.

— Его настоящую фамилию Камзолов не знал. Дедушка постоянно пользовался фальшивыми паспортами, которых имел целую пачку. Называли его обычно по кличке — Ехидна, причём прямо в глаза. И он не обижался.

— В греческой мифологии Ехидна считалась матерью и защитницей Гидры, — ни к кому конкретно не обращаясь, сказала Людочка. — Существо с человеческой внешностью и змеиной сущностью… Возможно, такова была конспиративная кличка старика. Надо бы проверить по картотеке.

— Короче, эта Ехидна уже давно стояла Камзолову поперёк горла. Старика ещё в начале девяностых годов привела в дом мадам Камзолова. Сошлись на почве революционной борьбы. А когда та геройски скончалась на своих баррикадах, старик стал заправлять в доме. Лайка, можно сказать, на руках у него выросла и души в Ехидне не чаяла. Камзолов, в свою очередь, дочку просто боготворил. Не смел слово поперёк сказать. Вот и попался, как кур в ощип… Короче, мы договорились так. Перед покушением Камзолов, который будет ассистировать старику, незаметно воткнёт в его кепку радиомаяк. А я в последний момент подменю собой Лайку, которая должна сделать то же самое с намеченной жертвой. Но свой радиомаяк я, естественно, не включу, а на всякий случай выброшу куда подальше. Старик, видя, что Лайка свое задание выполнила, а он, кстати сказать, подслеповатый, пальнёт из своей трости. Не найдя цели, снаряд за милую душу вернётся назад, и в морге добавится ещё один безголовый клиент. Всё шито-крыто. А Камзоловых я пообещал отпустить с миром. Всё равно официально на них ничего предосудительного нет. Что касается розыска, то отменить его — раз плюнуть. Не мне, конечно, а Петру Фомичу.

— Так вы договорились. А как на деле вышло? — спросил Цимбаларь.

— Как договорились, так и вышло. Была, конечно, одна накладочка, но она на ход операции, считай, не повлияла. Когда все детали покушения стали известны, я принялся названивать вам по мобильнику. Да где там! Проще, наверное, было связаться с экспедицией, направляющейся к Южному полюсу.

— Теперь моя очередь виниться, — сказал Цимбаларь. — Я свой мобильник попросту забыл, когда в ресторан собирался.

— Хорошо что мобильник, а не голову, — вздохнул Кондаков. — В общем, хорошо то, что хорошо кончается.

— Как же ты Лайку сумел уговорить? — осведомилась Людочка.

— Прямо скажу, силой, — признался Ваня. — Папаша, уходя на встречу со стариком, который из соображений конспирации жил отдельно, запер квартиру снаружи. А я, как всегда, влезаю в форточку. Словно ангел возмездия. Воспользовался внезапностью, скрутил её и засунул в ванну. Только предварительно раздел и теплую водичку пустил. Пусть нежится и меня вспоминает.

— И ты даже не воспользовался её беспомощным состоянием? — Цимбаларь скорчил удивлённую гримасу.

— Мужчины на такие вопросы не отвечают! — с пафосом заявил Ваня.

— Зачем же тогда было её раздевать?

— Чтобы одеждой воспользоваться, — Ваня сдернул с головы алую косынку. — Я ведь брал старика на сходство.

— Ты про «боте-патроны» Камзолова не спрашивал? — Кондаков навострил уши.

— Спрашивал. Короче, старик был вовсе не маньяк, как мы полагали раньше. Он просто выполнял приказание, полученное от начальства ещё полвека назад. Чуть ли не от самого министра тогдашней госбезопасности. Для обеспечения работы в его распоряжение были предоставлены трофейные гранатомёты. Их, между прочим, пытались усовершенствовать сразу после войны, но маячок радионаведения получился размером чуть ли не с консервную банку. Его или подбрасывали жертве в вещевой мешок, или аккуратненько зашивали в одежду. Не очень удобно. Окончательно «боте-патрон» усовершенствовали лишь в наше время. Но про это вы и сами знаете. Кстати, снаряд, выпущенный сегодня Ехидной, был последним. Арсенал иссяк…

— Да, доигрался старик, — помрачнел Кондаков. — За что боролся, на то и напоролся…

— А мне его жалко, — сказала Людочка. — Он ведь свой долг выполнял. Как стойкий оловянный солдатик.

— Какая может быть жалость к убийце! — осерчал Цимбаларь. — Ты вспомни о загубленных людях! Бураке, Новосёлове, Удушьеве! А Суконко, ставший инвалидом! Палач он и больше никто!

— Ладно, не ссорьтесь, — сказал Ваня, сморкаясь в косынку. — Всё уже позади. Старика сам бог наказал.

— Но при твоем содействии, — Цимбаларь чокнулся с ним.

На эстраде заиграла музыка — не сказать чтобы мелодичная, но зато громкая. К их столику подсел юный лейтенантик, имевший на лице нехарактерное для ресторана просительное выражение.

— Разрешите обратиться к девушке? — сказал он, переводя взгляд с Цимбаларя на Кондакова.

— Валяй, — опрокидывая в себя очередную рюмку, сказал Ваня. — Только она совсем не девушка, а моя мама.

— Спасибо, — фиалковые глаза лейтенанта уставились на Людочку. — Я за вами уже давно наблюдаю и хочу признаться, что именно так мне представляется женский идеал. Через несколько дней я уезжаю на Новую Землю. Это такие острова между Баренцевым и Карским морями. Прошу вас стать моей женой и подругой. Не пожалеете! Нам оклад обещали повысить. К тому же северные надбавки идут. Как-нибудь проживём.

— Я бы с удовольствием, да не могу, — Людочка погладила себя по животику, — беременная!

— Ничего страшного, — заверил её лейтенант. — В гарнизоне есть акушерка. А ребёнка я потом на себя запишу.

— Это ещё не всё. У меня дедушка старенький и сынок-алкоголик, — она положила одну руку на плечо Кондакова, а другую на головку Вани. — Как с ними быть?

— Дедушку с собой возьмём. Будет на песцов и куропаток охотиться. А сыночка в суворовское училище отдадим. Там его от вредных привычек быстро отучат. Я сам в суворовском училище вырос.

— Можно я подумаю? — Людочка с извиняющимся видом улыбнулась.

— Но только до завтра. Иначе мы не успеем официально оформить наши отношения. Буду ждать вас в этом же месте и в это же время. А сейчас приглашаю вас на танец.

— Нет! — спохватился Цимбаларь. — Дама уже занята.

Сграбастав Людочку за талию, он понёсся с ней по залу в каком-то невообразимом танце.

— Похоже на матросскую джигу, — произнёс много повидавший на своем веку Кондаков.

— Я бы сказал иначе: это пляска на гробе Ехидны, — заметил Ваня.

Мелодии сменялись одна другой без всякого перерыва, и каждая последующая была куда более залихватской, чем предыдущая.

— Не унывай, служивый! — Ваня похлопал растерявшегося лейтенанта по погону. — Если хочешь, я могу тебе девку подарить. Такая боевая, что хоть на полюс её вези, к белым медведям. Сейчас она связанная в ванне валяется.

— Вы лучше по этому номерку звякните. — Кондаков отыскал в записной книжке телефон Виктории Шелест, дочери покойного Рудольфа Бурака. — Очень миленькая особа. Причём совершенно безупречная в моральном плане.

— Какое сегодня число? — вальсируя под буги-вуги, спросил Цимбаларь.

— Не знаю, — мельком глянув в ночное окно, ответила Людочка. — Наверное, уже наступил июнь. Первый день лета… А что такое?

— Ровно месяц назад я плясал на шабаше Храма Огня и Силы. Можешь себе представить, нагишом.

— Это ты к чему?

— А к тому, что никто не может знать заранее, где мы окажемся через месяц. Вот сволочная служба! Не понимаю, что ты в ней нашла.

— Стало быть, я принята в особый отдел? — обрадовалась Людочка.

— На сто процентов гарантировать не могу. Но на сто десять — с нашим удовольствием! И если у тебя вдруг родится мальчик, назовём его Осот. Что и значит: особый отдел.

Музыка наконец-то оборвалась, и, взявшись за руки, они поспешили к столику, где безутешный лейтенант пил с Ваней водку и плакался в жилетку Кондакову.