Глава 1

Враги

Неприятный холодный дождь все шел и шел. Накрапывал, моросил, опять накрапывал, опять моросил — нескончаемый, мелкий, нудный. Вторые, третьи, четвертые сутки… А когда ветер наконец собрался с силами и разогнал мрачные грязновато-серые облака, Тайг уже не поверил по-летнему пригревшему солнцу. Точно странная, неуловимая грусть чудилась теперь в каждом звуке, движении, в каждом едва различимом шорохе. Или Дэвид это просто знал? Нет, скорее, помнил: почувствовал в какую-то из многочисленных пережитых им осеней, и… Он невольно споткнулся на этом слове, добросовестно поискал другое, более правильное, однако не добился ничего, кроме головной боли.

Если бы все произошло хотя бы парой месяцев позже. Но случайный сбой в системе охраны Дома Серебряного Круга уничтожил сознание С'каро слишком рано. Сорвал, сдернул прочную «оболочку», под которой пока находилась лишь тонкая «кожица». Затем этот выстрел. Пуля по-прежнему сидела где-то там, внутри, и от одной мысли, что ее рано или поздно придется оттуда извлекать, появлялась паника и бросало в пот.

Дэвид в очередной раз остановился, устало привалился спиной к дереву. Если и дальше продвигаться с такой скоростью, то лучше уж вообще никуда не торопиться: сесть на землю и спокойно ждать своей участи. Тем более, что и ждать-то совсем недолго: заработавшее во всю мощь «вновь народившееся» сознание неминуемо привлечет внимание его двойника. А поскольку в живых остаться должен лишь один… — от резкой боли в животе Дэвид согнулся пополам.

А может, и в самом деле не стоит цепляться за это несчастное, израненное тело? Просто дождаться того, другого… Он обязательно придет — почует и прибежит, как голодный хищник на запах крови. Дождаться, передать опыт, приобретенный за последние десять дней, и добровольно уйти. Какая разница — ведь все равно это тоже он, Дэвид…

Если только что он испытывал боль физическую, то после этой, вполне разумной мысли вдруг заныло под ложечкой, и стало чего-то так жалко — прямо до слез. Ясно: механизм самосохранения включился и будет биться до конца. У тела ведь тоже есть собственная память. Собственная жизнь…

К тому же, это не просто тело — это тело С'каро. Карлоса! Того самого Карлоса… (Мутные глаза Дэвида оживились, и в них промелькнуло злорадство). Карлос… Кстати, не отсюда ли и столь упорное желание во что бы то ни стало спасти Ральфа? Ну, конечно… Однако вслед за первой, совершенно бесполезной, догадкой тотчас пришла другая — куда более важная, — так что Дэвид, на минуту забыв о боли, даже улыбнулся…

То, до чего, пусть и с опозданием, додумался он, было вполне осуществимо, а главное — в случае успеха и в дальнейшем могло здорово облегчить задачу по устранению конкурентов. Да что там могло — так и будет.

Правда, для начала нужен был какой-нибудь ориентир (не назначать же встречу у ближайшей елки!), да крыша над головой. Нечистый машинально посмотрел вверх и тут же резко отпрянул — осина! Высоко-высоко, там где, казалось, сплетались вершины деревьев, мелко трепетали округлые, на длинных черенках, плотные темно-зеленые листья. Осина… Господи, почему он не обратил внимания? Ведь еще немного — и уже не стоило бы ни о чем беспокоиться, потому что дерево это способно лишить сил и вполне здорового человека. Впрочем, Дэвиду сегодня, похоже, везло: едва он оправился от неожиданного потрясения, как память С'каро (возможно, в благодарность за решение сохранить это тело) выдала необходимую информацию: всего в миле отсюда находилось то, что требовалось…

* * *

В другое время Ральф бы не шел, а крался — с оглядкой, осторожно ступая, напряженно вслушиваясь в каждый шорох. Впрочем, нет — скорее, затаился бы где-нибудь в норе, шалаше, пещере. Ночной Тайг — мало подходящее место для прогулок. Разве от безысходности, отчаяния или ярости, когда разум затуманен и все вокруг становится абсолютно безразличным? Кстати, Ральф действительно не смотрел сторонам. Погруженный в себя, он словно бы отделился от этого, полного опасностей, мира, отгородился от него невидимой, но непреодолимой стеной. Или, наоборот, окружающий мир отторг его? Его…

Канда всегда считалась в «Sunrise» страной благополучной. Время от времени сюда, правда, засылался специальный агент, но больше для проформы: никаких тревожных сигналов, за исключением гибели агента Карлоса Алонсо, с территории этого континента за последние тридцать лет не поступало. Неудивительно, что Ральф был потрясен происходившим здесь на самом деле: в Канде фактически шла война. Единственная на планете освободительная война, ибо никогда еще со времен Смерти люди не отваживались бросить открытый вызов самому Нечистому — Безымянному Властителю, Врагу человечества и жизни на Земле.

Долгие годы и десятилетия Темное Братство, поделившее страну на четыре Круга — Красный, Зеленый, Голубой и Желтый, — под руководством мастеров держало в постоянном напряжении жителей Канды. Отряды человекоподобных мутантов, иначе говоря — лемутов, руководимых колдунами Нечистого, нападали на людей, уничтожали одиноких путников и целые группы переселенцев, в то время как сами темные братья выполняли более тонкую работу: выслеживали, вынюхивали. Мощные телепаты, ученые и мрачные философы-аскеты, адепты Нечистого были способны внедриться не только в человеческую общину, но и прямо в человеческое сознание — лишь бы остановить развитие молодой цивилизации.

Со своей стороны люди не оставались в долгу. В Аббатствах республики Метс под руководством мудрых наставников готовили так называемых киллменов — воинов, владеющих всеми известными видами оружия. Они-то и становились офицерами вооруженных сил республики, Стражами Границы, способными к выполнению самых различных поручений — от патрулирования Тайга до разведки на территории Кругов Темного Братства. Именно с одного из таких специальных заданий все и началось.

Страж Границы, священник-заклинатель и киллмен Пер Дистин Иеро, посланный на поиски древнего оружия в Забытых Городах, что до Смерти назывались Соединенными Штатами, явился своего рода первым камнем, увлекшим за собой кровавую лавину войны за и против Нечистого. Вынужденный в начале своего путешествия скрываться от преследования всех четырех Кругов, Иеро затем возглавил борьбу людей и их союзников против сил Темного Братства, а спустя еще какое-то время уничтожил и самого Безымянного Властителя…

«Уничтожил, как же… — усмехнулся про себя Ральф. — Если бы все было так просто…»

Разведчик был настолько погружен в собственные воспоминания, что пропустил мимо ушей неосторожный чей-то шорох. Темный силуэт мгновенно припал к земле, сделавшись практически невидимым, затем, выждав некоторое время, снова выпрямился и вопросительно понюхал воздух. Кравшаяся за Ральфом тварь не просто чуяла добычу — видела, слышала неосторожные шаги, однако не торопилась нападать, напуганная непривычной пустотой. Весь опыт подсказывал: чего-то не хватает — чего-то такого, что обычно улавливал неосознанный телепатический дар животного. Незадачливый охотник-мутант замер в раздумье: голод требовал продолжить преследование — инстинкт же самосохранения приказывал поискать более подходящий ужин.

Остановись Ральф, задумайся хоть на минуту над тем, что происходит вокруг, где он находится и чем это ему грозит — и все было бы кончено. Но разведчик и впрямь выключился из реальности. Мысли его витали в прошлом и одновременно в будущем, и поэтому Ральф не остановился и ничего не заметил — в том числе и того, как гибкая тень осторожно соскользнула с проложенной тропы и бесшумно исчезла в кустах…

Как хотелось верить, что после гибели Нечистого все закончится! Однако в истории Канды лишь началась новая страница. Если внутри Темного Братства, потерявшего руководителя, многое изменилось: произошел раскол и началась вражда между отдельными группировками Ордена — то с точки зрения жителей континента все осталось прежним.

Как и раньше, пропадали люди, как и раньше, невозможно было выйти в Тайг, чтобы не напороться на охотившихся там лемутов, — поэтому ничего странного, что мало кто собирался мириться с таким положением вещей…

Ральф прибыл в Канду в самый разгар борьбы с ненавистными колдунами, и его семнадцатое по счету задание сразу началось с неудачи: пропал передатчик. Во всяком случае, так думалось Ральфу, однако именно эта пропажа в итоге и оказалась его спасением. Ну, откуда в тот момент разведчику было знать, что «погибший» агент «Sunrise» Карлос на самом деле не погиб, а превратился сначала в брата С'каро, затем — в Великого Магистра — главу образованного им Серебряного Круга? Что из-за предательства Карлоса трое разведчиков подверглись операции по искажению памяти и доставили в Центр неверные сведения? Дальше больше: С'каро оказался отцом Ральфа и вовсе не предателем, а жертвой обстоятельств и, что хуже всего, носителем «зародыша» сознания самого Нечистого, который предусмотрительно заложил его туда за несколько лет до своей физической гибели. Но и это еще было не все: Безымянный Владыка оставил не одного, а целых пять «зародышей»! А когда выяснилось его настоящее имя…

Ральф всегда был уверен, что никакого Нечистого на самом деле не существует. Дэвид Рой, основавший когда-то «Sunrise», придумал его с определенной целью: спасти вновь нарождающуюся цивилизацию, ибо ничто так не объединяет человечество, как страх перед общим врагом. Однако обмануть людей не так просто, потому-то и было создано «Темное Братство», призванное имитировать «деятельность Нечистого». Тоже из самых лучших побуждений! Со временем, правда, некоторые из них, извратив благородную идею, перестали подчиняться «Sunrise» и превратились в филиалы настоящего Темного Ордена. Вот тогда-то и понадобились разведчики. С их помощью предатели выслеживались и безжалостно устранялись. Выследить же и захватить самого разведчика не удавалось практически никому: за всю многовековую историю существования «Sunrise» такие случаи можно было пересчитать по пальцам. И вот в течение каких-то тридцати лет раскрытыми оказались сразу четверо! Стоит ли удивляться, что подозрение теперь будет падать на каждого? А если разведчик еще и утверждает, что видел самого Нечистого…

«Черт, черт, черт! — мысленно повторял Ральф. — Но ведь я действительно его видел, а если и упустил — так посмотрел бы я на того, кому удалось бы его удержать…»

Или просто не стоило рассказывать десантникам о том, что Нечистый существует? Что зовут его Дэвид Рой и что основатель «Sunrise», вопреки привычным представлениям, живет на Земле вот уже более двух тысяч лет? Ведь довольно и того, что Ральф, рискуя всем на свете и нарушая устав, вызвал карателей сюда, в Канду. Не удивительно, что ему не поверили! Еще бы — гораздо удобнее усомниться в здравом уме разведчика, чем представить, что где-то рядом с тобой живет человек, способный, как перчатки, менять тела и возрождаться в чужом мозгу от одной лишь оставленной там мысли.

«Прибывшие каратели встретят разведчика, охваченного манией преследования — типичный случай…»

Да, похоже, пророчество отца сбывается — правда, для этого даже не понадобилось никаких операций над мозгом, стоило лишь рассказать все как есть. Ральф невесело усмехнулся, затем его усмешка превратилась, скорее, в недобрую ухмылку, а в глазах промелькнуло высокомерие: эти костоломы… они всерьез подумали, будто бы способны удержать разведчика… Впрочем, теперь он больше не разведчик никто. Преступник или помешанный, сбежавший от своих. Никто… Отлично! Но тогда что он делает здесь, около этих развалин? Человечество он спасает! Че-ло-ве-че-ство — ни больше, ни меньше! Потому и понесся по первому же зову Нечистого — ночью, через Тайг…

Только сейчас Ральф наконец осознал, что делает и где находится: за деревьями промелькнули зеленые с красными зрачками глаза. По-осеннему резкий ветер ударил в лицо — отвратительно заскрипела единственная створка ворот, и уже знакомый тоскливый ужас стиснул сердце.

— Врешь — не посмеешь! — засмеялся разведчик, обращаясь к следившему за ним хищнику. — Ты слишком дорого ценишь свою шкуру…

«…это только люди, надеясь на авось, способны лезть куда ни попадя… — договорил он уже про себя, заходя за ограду. — Хотя…» Ральф вдруг вспомнил, что около месяца назад, когда он был здесь вместе с Тэном и Риу, одного зверя на территории бывшего поселка они все же встретили — того, огромного, с серебристой шерстью. Правда, может статься, он являлся гостем совсем из другого мира…

Разведчик огляделся. В свете луны покосившиеся, постепенно враставшие в землю строения выглядели почти зловещими, а если еще вспомнить, что где-то неподалеку начинался вход… в никуда. Во всяком случае, неизвестный хищник с серебристой шкурой там просто исчез. Исчез, как до него исчезли многие жители этого злополучного поселка. Это их страх и отчаяние, копившиеся изо дня в день в течение нескольких лет, отравили некогда чудесную лесную поляну, которую теперь стороной обходили даже наиболее крупные обитатели Тайга.

Ну и местечко! Разведчик невольно поежился, не в силах отстраниться от накатывавших одна за другой, невидимых, но зато ощутимых волн чужого ужаса. В самый раз для Нечистого, ничего не скажешь. Впрочем, разве кто знал, что это в действительности был за человек? Да и человек ли?

«Михаэль…» — прозвучало в этот момент в голове, и Ральф невольно вздрогнул.

«Я уже здесь», — так же беззвучно ответил он.

«Знаю», — вместо продолжения Дэвид передал мысленное изображение дома, где он находился сейчас.

Разведчик в сердцах выругался: как же, помнил он этот дом. Мало того, что до него еще предстояло добраться живым (ночью, в темноте, среди травы по пояс), так чуть ли не под его окнами располагался тот самый злополучный вход…

«Извини, но встретить никак не получится», — уловив недовольство «собеседника», съехидничал Дэвид.

«Значит, дело совсем плохо…» — подумал Ральф.

Пока что он не знал, радоваться ему или печалиться: все было так запутано… С одной стороны, ослабевший и беспомощный Нечистый был, естественно, гораздо менее опасен, но с другой — стрелял-то в него не кто иной, как он, Ральф, и хотя ни тогда, ни сейчас разведчик в этом не раскаивался (а иначе Дэвид уничтожил бы его самого), созерцать страдания раненного тобой же человека — удовольствие не большое. Кем бы он ни был — пусть даже и самим Нечистым.

Далее. Если этот Дэвид умрет — останется уже не пять, а всего четыре Нечистых. Всего! Как раз здесь-то и возникала еще одна проблема: Ральф знал только, где находится один из них, а вот где искать остальных? Может статься, он в одиночку и не справится с этой задачей…

* * *

Она слушала отца и машинально вертела в руках подобранную по дороге сюда ветку каштана. Все четыре плода на ней уже созрели. Красновато-коричневые и блестящие, они выглядывали из трещинок в засохшей, словно окаменевшей оболочке. Осторожно, чтобы не уколоться, — сухие шипы царапались не хуже зеленых — Амалия разломила «ежик» и вытащила его содержимое. Крошечный, так и не развившийся плоский зародыш и почти созревший каштан: недозрелые они совсем мягкие и кремового цвета, а этот плотный и уже покрыт темной корочкой. Только маленький — кто-то сорвал да и бросил. Амалия зачем-то вернула его на прежнее место, совместив все неровности — бугорки и ямки, — аккуратно соединила половинки-скорлупки, но руки в этот момент дрогнули, и орешек покатился по полу.

— Ну и что, что он сбежал? Это ничего не доказывает. Сбежал, потому что ему не поверили. А я ему верю!

Координатор тяжко вздохнул.

— Почему! Почему, если человек говорит, что видел Нечистого, надо обязательно считать его сумасшедшим? — Амалия наклонилась подобрать орешек.

— Я сама разговаривала с Карлосом…

— Ты разговаривала с Карлосом? — перебил Координатор.

— Да — когда он еще был жив.

— Но ведь ты его не знала! Каким образом…

— Я видела его портрет, затем в сознании Анны…

— Анны?

Амалия и сама поняла, что сболтнула лишнее: отцу было вовсе не обязательно знать о ее дружбе с матерью Михаэля, но раз уж заговорила…

— Да. Анна очень много рассказала мне о Карлосе. Я попыталась его себе представить. Я уже тебе говорила: если я хочу мысленно дотянуться до человека, то сначала представляю, как он выглядит внешне, а затем пытаюсь понять, какое впечатление он производит, что особенное я чувствую, глядя на него. Ну, и… он мне ответил.

Координатор благоговейно замер. Что бы ни случилось потом, что бы ни говорили впоследствии о знаменитом разведчике, Рэнди неизменно восхищался Карлосом Алонсо. Это было сильнее его — сродни привычке или даже инстинкту.

— …Мы говорили довольно долго. А когда я попыталась связаться с ним еще раз, то оказалось, что он… в его теле был уже Дэвид Рой… Отец, Михаэль ничего не перепутал и ничего ему не привиделось: Дэвид и Карлос — разные люди.

Рэнди страстно хотелось поподробнее расспросить о Карлосе: каким он стал, о чем говорил, — однако вместо этого приходилось возвращаться к его сыну.

— Хорошо, но если Ральф… э-э-э… Михаэль прав — ему тем более не следовало убегать! Он должен был подчиниться командиру десанта, и когда бы все выяснилось…

— Михаэль окончательно упустил бы Дэвида. Пока бы они там разбирались, Нечистый ушел бы слишком далеко.

— Это всего лишь предположение. А нужны доказательства. Они у тебя есть?

— Какие еще доказательства? Михаэль держал тебя в курсе всех дел: разве не он, рискуя жизнью, сообщил тебе обо всем, что творится в Канде? А кто вызвал десант? Кто предупредил, что радиоволна, на которой работает «Sunrise», запеленгована? Да если бы не Михаэль, этот десантник не успел бы сделать свою передачу, как угодил бы в лапы Темного Братства!

Все это время Амалия нервно перекатывала между пальцев гладкий прохладный орешек, но сейчас (видимо, в порыве возмущения), вдруг резко сжала… — созревший с виду каштан оказался мягким.

— Верно, я был в курсе его дел, однако в любой момент с Михаэлем могло произойти нечто непредвиденное: например, кто поручится, что этот же самый, как его… гм… Дэвид — если он действительно существует — не воспользовался его телом? Или что-нибудь в этом роде. Береженого Бог бережет. Лучше перестраховаться, чем…

— И тебе, значит, не страшно, если пострадает безвинный человек? Который к тому же честно выполнял свой долг!

— Мне неприятно тебе это напоминать, но Михаэль, когда шел служить в «Sunrise», прекрасно понимал, что его ожидает.

— Ясно: «разведчики не всегда возвращаются».

— Что? — не понял Координатор.

— Это слова Карлоса.

— А-а-а… А что он сказал тебе еще?

Амалия пристально посмотрела на отца. Значит, Анна не обманывала, говоря, будто бы Карлос просто жил, а все, кто его знал, лишь под него подстраивались. Увы, даже отец — всегда такой спокойный, рассудительный, уверенный в себе. Поймав ее взгляд, Рэнди отчего-то смутился и начал выколачивать пепел из трубки.

— Еще он сказал, что ему двести семьдесят четыре года…

Руки с трубкой замерли на половине движении — Координатор был потрясен. И почему-то именно этой, вполне обоснованной реакции Амалия и не перенесла:

— Да как же вы не понимаете — вы, все! Что имеете дело с необычными людьми! И Карлос, и Дэвид Рой, и Михаэль… — не договорив, Амалия вскочила и, хлопнув дверью, выбежала из зала.

* * *

Дэвид лежал прямо на полу — скрючившийся и неподвижный. Он не мог не слышать скрипа половиц и звука открывающейся двери, но, когда Ральф вошел, Рой даже не повернул головы.

— Что, так плохо? — скинув сумку, спросил разведчик, присаживаясь рядом с Нечистым.

— Хуже, чем ты думаешь.

— Ты ведь тогда ходил… «И не только ходил, а чуть ли на себе вытащил меня из рушившегося подземелья…» — Впрочем, разве Ральф знал о том, что мог и чего не мог Нечистый?

— Пуля… там осталась пуля.

— Дать воды?

— Торопишься от меня избавиться? — попытался усмехнуться Дэвид. — Или забыл, куда стрелял?

«В живот…»

Нет, смотреть на все это было гораздо неприятнее, чем представлял Ральф. И главное — как в такой ситуации себя вести, как держаться? Чтобы скрыть неловкость, разведчик выдернул проросшую между половицами травинку и начал было ее обкусывать, но то ли травинка попалась чересчур тонкая, то ли разведчик слишком сильно стиснул зубы… — в общем, пришлось ее тут же выбросить.

«Надо разжечь огонь!» — мелькнула спасительная мысль, благо здесь еще сохранился хворост, заготовленный месяц назад Тэном и Риу.

Дэвид, похоже, ничего не имел против: осторожно распрямившись, он повернулся и молча наблюдал за действиями разведчика, к которому вместе с привычными движениями постепенно возвращалась и уверенность.

— Зачем звал? — наконец, решился он.

— Мне нужна твоя помощь.

— То есть?

— Нужно вытащить пулю.

Крошечные язычки пламени, выраставшие прямо на глазах, жадно тянулись от прутиков к более толстым веткам, но пока лишь примерялись к ним — выглядывая то тут, то там, — словно не решаясь взяться за дело всерьез.

— Каким образом? — не в силах оторваться от этой картины, спросил Ральф.

— Одолжи свое тело.

— И всего-то! — скривился Ральф, хотя на самом деле внутренне сжался, потому что немедленно все вспомнил — каждой клеточкой своего тела, которым однажды уже пытался завладеть Нечистый.

— Ненадолго, — голос Дэвида прозвучал мягко, как будто даже просительно.

— А если я скажу «нет»?

— Тогда я здесь умру, и тебе придется самому искать тех четверых, которые носят зародыши моего сознания.

Он действительно походил на умирающего: только теперь — при свете разгоревшегося очага — было видно, насколько Дэвид изменился. Могучее тело С'каро, в котором продолжал пребывать Нечистый, будто усохло, сделавшись чуть ли не вдвое уже; и Ральф никогда еще не видел такого странного серо-пепельного оттенка — так побледнела, поблекла некогда смуглая кожа бывшего главы Серебряного Круга. В сочетании с недельной иссиня-черной щетиной это выглядело…

— Троих, — так и не сумев подобрать про себя подходящего определения, уточнил разведчик. — Одного я знаю: он из них, из Голубого Круга.

— Зато ты не знаешь, кто он, как выглядит. К тому же… — Дэвид остановился: то ли переводя дыхание, то ли не желая чего-то договаривать. — Это выгодно, Михаэль. Выгодно нам обоим! — При этих словах помертвевшее лицо Нечистого даже слегка оживилось.

— Хотелось бы верить.

— А ты поверь — поверь, а…

— Откройся, — просто так, наудачу, предложил Ральф и потому, наверное, не сразу осознал, что его собеседник перешел на мыслеречь:

«Заходи…» — устало, однако не без снисходительности согласился Дэвид. Точно легкий вздох и едва заметное пожатие плечами сопроводили его ответ, и вслед за этим потемневшие от времени стены «раздвинулись», и разведчик невольно заслонился от палящего солнца.

«Господи, да ведь это же…»

Во рту мгновенно пересохло, но белесое, выгоревшее небо не обещало и капли дождя.

«Добро пожаловать…»

«…в ад…» — машинально договорил потрясенный Ральф, вглядываясь в простиравшиеся до самого горизонта барханы.

Десять дней назад, когда разведчик случайно заглянул сюда — в еще не развернувшееся до конца сознание «зародыша», — он отметил про себя некоторую необычность, но сейчас… Грандиозность окружающего давила, потрясала и… восхищала. Без всяких объяснений и понимания — разведчик это просто чувствовал. Еще бы: к собственному — более чем тысячелетнему — опыту Нечистый присоединил также почти трехсотлетний опыт Карлоса. Сумасшествие… Ральф мог зачерпнуть целую горсть песка, но что с того, если сам он, подобно любой из песчинок, терялся в бесконечности пространства… К счастью, Дэвид продержал его здесь ровно столько, чтобы произвести впечатление.

«А ведь я мог и не вернуться…» — пронеслась в голове разведчика паническая мысль, и вслед за ней пришло четкое осознание, что в одиночку ему никогда не справиться ни с одним из четырех оставшихся «зародышей» Нечистого.

— Теперь доволен? — Дэвид пытался и не находил в себе сил отвести глаза от фляги с водой, которая висела на поясе у разведчика.

«Пустыня», — вспомнил Ральф, глядя в измученное лицо Нечистого. Дэвид умирал от жажды, потому что вода при его ранении способна убить еще быстрее, однако у него по-прежнему оставалось достаточно сил, чтобы требовать, а не просить. Тогда почему… Отвинтив крышку, разведчик осторожно смочил губы раненого — в ответ тот издал звук, похожий то ли на стон, то ли на всхлип.

— Дэвид, почему я, ты ведь можешь заставить кого угодно? — спросил Ральф, когда Нечистый снова пришел в себя.

— Тот, что является членом Голубого Круга, уже осознал, кто он — теперь либо я его, либо он меня, и тут уже ничего не поделаешь. Остальные трое находятся на той стадии, когда их еще можно просто изъять из сознания «донора», и они ничего не заметят.

— Прямо на расстоянии?

— Именно. Только вот расстояние…

— Слишком большое, — договорил разведчик. Теперь он, кажется, начинал понимать: при всем своем могуществе Дэвид умел посылать мысль на довольно-таки ограниченное расстояние, не то что Ральф, для которого и несколько тысяч километров были не помехой.

— Ну, наконец-то, — странно оживляясь, произнес Нечистый. — Вместе мы легко обезвредим этих троих и потом, если хочешь, займемся братом с Мануна.

— А потом? — усмехнулся Ральф. — Когда я буду тебе больше не нужен?

— Вот потом и посмотрим: может статься, и сговоримся… — тоже с усмешкой ответил Дэвид. — Если же не получится… — Нечистый красноречиво замолчал.

— Если не получится, то что?

— Ты мне очень нужен, но если наши пути разойдутся, придется… Впрочем, зачем? Рано или поздно головорезы из «Sunrise» прекрасно сделают эту черную работу за меня.

— Они же не дураки: за смерть разведчика их по головке не погладят, — холодно заметил Ральф. — Зачем им лишние проблемы?

— До тех пор, пока с разведчиком все в порядке. Но ты говорил странные вещи, а потом сбежал, тем самым поставив себя вне закона. Ты непредсказуем — следовательно опасен и по инструкции подлежишь устранению. К тому же, если не ошибаюсь, каратели по некоторым причинам не очень-то любят разведчиков?

«Не просто не любят, а ненавидят, завидуют: ведь в каратели идут обычно те, из кого не получились разведчики, — так называемые отбракованные…»

Наверно, сейчас Ральф чувствовал себя примерно так же, как месяц назад Тэн — в тот момент, когда разведчик подчинил себе его сознание. Даже в самые что ни на есть тяжелые и рискованные моменты Ральф не испытывал подобного ужаса — не от страха за свою жизнь, а от безвыходности положения, — ужаса, который сначала, точно ножом, полоснул где-то внутри, а затем стал расползаться по всему телу, делая его каменно-неподвижным.

— Ты ничего не сможешь доказать — ни сейчас, ни потом. Да если и докажешь — какая разница? Ты хайлендер, и тебе недавно исполнилось сорок — значит, через пять, максимум десять лет окружающие начнут замечать, что ты почему-то не стареешь. И им это не понравится: люди не любят тех, кто на них не похож. Сначала они удивятся, потом испугаются и, наконец…

— Нет.

— Да. Поверь, я знаю, о чем говорю: за две с лишком тысячи лет я пережил это не раз. Ты все равно от них уйдешь — рано или поздно, но обязательно уйдешь — убежишь! Так не лучше ль использовать представившуюся возможность и не испытывать судьбу?

Ральф схватился за голову: Нечистый спешил — не станут ждать и десантники, — поэтому решать нужно было сейчас, сразу. Разумеется, аргументы Дэвида разведчика не убедили, и он не собирался сдаваться, хотя каратели, конечно, были довольно опасны. Ральфа волновало другое. Несмотря на то, что Нечистый должен остаться только один, любой из победивших (неважно, Дэвид или кто-то другой), едва избавившись от конкурентов, вероятно, тут же захочет вновь себя обессмертить и обязательно «отложит» с пяток молоденьких «нечистых». Так не легче ли помочь сейчас Дэвиду, а потом постараться побольше о них разузнать?

— Я знаю, тебе сейчас больно, но потом, когда тебя просто выживут, будет больнее — гораздо бо… — Тело Нечистого будто скрутило судорогой, и он, не удержавшись, застонал. — Все, Михаэль, больше не могу. — Дэвид не притворялся, его глаза — когда он снова открыл их — выглядели тусклыми и безжизненными.

— Сдаюсь, — наконец решился разведчик, и опять невольно сравнил себя с Тэном — как и юноша тогда. Ральф собирался рискнуть в надежде на то, что со временем может случиться всякое. — Только с одним условием: первым должен стать темный брат с Мануна.

— Страхуешься? — через силу улыбнулся Нечистый. — Думаешь, когда я избавлюсь от тех, что находятся далеко, ты мне больше не понадобишься?

— Именно.

— Ладно, понимай как знаешь, только сейчас… — Дэвид прикусил и так уже совершенно искусанную нижнюю губу.

— Что я должен делать?

— Ничего. Просто не сопротивляйся.

* * *

Лестница была необыкновенно старая — деревянная, со скрипучими рассохшимися ступенями, поэтому, несмотря на все старания Амалии, половицы отзывались чуть не на каждый шаг, заставляя женщину непроизвольно вздрагивать. Что поделаешь — привычка! Сколько раз юная Амалия кралась по этой самой лестнице, чтобы потихоньку взять книги, которые ей тогда запрещал читать отец. Теперь бояться, конечно, было нечего, но привычка оставалась привычкой. Как только Амалия рассталась с мужем и переехала к отцу, само собой начало всплывать в памяти то, о чем она не вспоминала все эти шестнадцать лет.

Кстати, книги, которые Амалия тайком выносила из библиотеки, ей большей частью не нравились, и читала она их, скорее, из принципа. Отец был совершенно прав. Впрочем, он был прав всегда — так, по крайней мере, казалось Амалии. До тех пор, пока она случайно не обнаружила у себя телепатических способностей. Тогда уже в первый их контакт выяснилось, что Координатор на самом деле не совсем такой, каким дочь его знала и любила.

Нет, любить отца Амалия продолжала по-прежнему: на то и любовь, чтобы принимать человека таким, каков он есть. А вот что касается восхищения… Привычный еще с детства образ постепенно стал точно мельчать. Или это она, Амалия, наконец-то повзрослела. Отец так старательно оберегал ее от трудностей, все считал своей маленькой девочкой — несмотря на ее тридцать семь и на то, что она уже давно сама стала матерью. А потом в один прекрасный день появился Михаэль, и «девочка» превратилась в женщину. И Координатор его возненавидел… Да, отец, определенно, Михаэля ненавидел: а иначе чем объяснить явное нежелание вступиться? Координатор словно был доволен тем, что на разведчика брошена тень. Как будто для Амалии это имело какое-то значение…

Смешно, нелепо: сравнивать ее любовь к Михаэлю с любовью к отцу — все равно, что сравнивать свет и звук! Хотя… Раньше, например, Амалия всегда морщилась, если ей попадалось в книгах выражение «мой мужчина», считая его фальшивым и безвкусным. До тех пор, пока не осознала простой истины: у нее никогда не было «своего мужчины», а значит и не удалась личная жизнь (чего никак не скажешь о семейной) — ее Амалии заменяли длинные задушевные разговоры с отцом, единственным мужчиной, который все понимал…

Женщина подошла к полке, собираясь поставить на место прочитанную книгу, но остановилась буквально на полдвижении. Книга была копией одной из тех — древних, — что случайно захватили с собой, убегая с континента, далекие предки. Или, наоборот, не случайно, а как память о прежней жизни… Амалия попыталась представить себе эту абсолютно незнакомую и непонятную ей жизнь и подумала, как, наверное, мучительно было для людей, переживших катастрофу, осознать вдруг, что все кончилось и уже ничего невозможно вернуть. Что уже никогда никто из них не сможет купить билет на самолет и полететь — слова «купить», «билет» и «самолет» звучали для Амалии ужасно непривычно, почти дико — и полететь, скажем, из Франции в Италию или в Нидерланды, или в Канду…

«В Канаду…» — мысленно поправилась Амалия. Эта страна в древности называлась Канада.

Сколько бы занял перелет? Несколько часов. Всего несколько часов! А теперь нужно плыть на корабле не меньше недели, потом пробираться сквозь чудовищный, полный мутантов лес — как его там называли, Тайг, — и никакой гарантии… У Амалии вдруг часто-часто застучало сердце: неужели она… Нет-нет, она только сравнивала теперешнюю жизнь с далеким прошлым — ведь надо быть сумасшедшей, чтобы даже подумать о путешествии в Канду. Ну, конечно, это всего лишь фантазия — обыкновенная фантазия. Да и зачем ехать в Канду? Помогать Михаэлю? Смешно!

«Не помогать, а остаться с ним, — уточнил какой-то неведомый внутренний голос. — Михаэль поставил себя вне закона, и обратной дороги ему нет, а разве ты сможешь теперь жить без него?»

— Не смогу… — вслух согласилась Амалия и тут же приказала себе никогда больше даже не сметь думать о чем-либо подобном: мысль крепнет от раза к разу, постепенно обретая «плоть и кровь», и тогда от нее уже не отделаться. А еще вообразишь себе, будто бы могла что-то сделать, да не сделала — струсила.

«Струсила! — снова откликнулся внутренний голос. — Ты боишься! Ты струсила! А потому никогда не будешь с Михаэлем…»

* * *

Ральф не смог бы описать все это в точности: во-первых, потому что был слишком угнетен своей второстепенной ролью (сознание Дэвида практически подавило его собственное, оттеснив в сторону и позволив быть лишь пассивным наблюдателем); во-вторых, разведчик совершенно не разбирался в хирургии.

Пока Нечистый только готовился к операции: заваривал какие-то травы и кипятил клинок — еще куда ни шло, но затем… Тело отца выглядело настоящим трупом, да и пахнуло от него — когда Дэвид рассек кожу на животе — таким смрадом, что Ральф почти отключился (Ральф, но никак не Дэвид, который даже не дрогнул), однако разрез начал кровоточить — явный признак живого. Все… Дальше разведчик не просто не мог припомнить, а вовсе не хотел: не то, чтобы ему было так уж неприятно или страшно — совсем другое. Каждая манипуляция над неподвижным телом странно отдавалась в мозгу Ральфа чем-то похожим на боль, однако не болью — что-то словно сжималось, вздрагивало, — и в конце концов Дэвид, которому такая реакция, видимо, мешала, отключил восприятие разведчика уже окончательно…

— Эй, ты, Асклепий!

«Асклепий… Асклепий… ах, да — бог врачевания у греков… Сказал бы уж „Эскулап“ — все привычнее…» — подумал Ральф, через силу открывая глаза. Лицо будто горело: кажется, Дэвид, чтобы привести его в чувство, надавал пощечин.

— Что, уже все?

— Все, — склонившийся над Ральфом Нечистый улыбался, а его черные глаза искрились и блестели, как черешни после дождя. — Ну и впечатлительный же ты. А еще разведчик.

«И этот туда же…» — Отцу казалось, что разведчик должен быть жестче, а этого, видите ли, не устраивает впечатлительность.

Увидев лицо Ральфа, Дэвид, который, похоже, только и искал повода посмеяться, покатился так весело, что невозможно было даже себе представить, будто он всего каких-нибудь два часа назад, по существу, умирал. Или как раз именно поэтому?

— А ты, что, был когда-то хирургом?

— И хирургом, и учителем, и священником…

«А я еще удивлялся тогда, что он с такой легкостью цитирует Библию…»

— Странно, — пробуя, подчиняется ли ему по-прежнему собственное тело, Ральф сначала пошевелил пальцами, затем приподнялся и только потом, наконец, сел.

— Странно? — переспросил Дэвид. — Почему странно?

— Ну, если ты был священником… — Ральф подозрительно покосился на свои ноги, которые только что подтянул к груди и обхватил руками.

— Да в порядке твоя драгоценная оболочка, — поняв беспокойство разведчика, засмеялся Нечистый. — Так о чем мы говорили?

— Я хотел спросить: ты ушел из священников, потому что перестал верить в Бога?

— С чего ты взял?

— Ну, как же тогда… э-э… — Ральф не находил нужных слов.

— Творю все эти безобразия, не опасаясь гнева Господня? — подсказал Дэвид.

Разведчик издал звук, отдаленно напоминавший согласие.

— Смешные люди, — покачал головой Нечистый. — Называете Бога Всемогущим, Милосердным, Справедливым, и при этом отказываете ему в элементарной доброте и здравом смысле. Даже в игре часто дают фору! Мне же было отпущено более двух тысяч лет жизни. Для чего? Наверно, для того, чтобы я её хорошенько познал, а когда познаешь, неизбежны ошибки… — Дэвид вдруг замолчал, сделав предостерегающий жест. — Тише… Никак твои приятели?

— Приятели? — В ушах Ральфа еще звучало только что сказанное Дэвидом, а тренированное сознание разведчика уже зондировало окрестности.

«Точно. Десантники… Восемь человек…»

Их выдавало даже не то, о чем они думали, а, скорее, как они думали.

«Молодцы ребята: Тайг кишмя кишит всякой нечистью, а эти так, будто погулять вышли…»

Почти не задержавшись на сознании подчиненных, простодушно позволявших едва ли не любому оценить уровень их интеллекта («Хоть бы кто потрудился закрыться…»), мысленный щуп разведчика остановился перед ментальным барьером командира.

«Алекс Майер…» — воображение немедленно нарисовало его портрет: среднего роста; черные с проседью колечки волос; карие — то ли удивленные, то ли обиженные — глаза; ярко-красные губы.

До этого момента Ральф знал лишь, что когда-то учился вместе с этим десантником в школе разведчиков и что Алекса очень скоро отчислили.

«Немудрено: не защита — решето…» — с первой же попытки проникнув в сознание карателя, подумал Ральф и тут же убедился, насколько его опять подвела нелюбовь заглядывать в чужие мысли. А вот на этот раз, между прочим, очень бы не помешало.

Алексу действительно так и не удалось создать хоть сколько-нибудь приличной ментальной защиты, зато в умении считывать информацию с различных предметов он во много раз превосходил Ральфа и за годы службы в «Sunrise» довел свой талант чуть ли не до совершенства: временами Алексу даже не требовалось соприкасаться с носителем информации. Сейчас, например, чутье командира обострилось настолько, что он вел свой отряд, почти не задумываясь. Отнюдь не безобидный дар для человека с уязвленным самолюбием…

«Ах ты, черт! Только этого и не хватало…» — сам того не подозревая, Ральф, оказывается, еще и увел у своего бывшего сокурсника его первую любовь… Гм, вспомнить бы еще, как она выглядела…

М-да, история, похоже, становилась до отвращения банальной: сам Алекс Ральфу поверил, однако решил, что отчет разведчика вполне сойдет за бред сумасшедшего — а в особенности на фоне провала всей санрайзовской разведки в Канде за последние тридцать лет. А если к этому еще прибавить то обстоятельство, что Алекс, благодаря своему дару, довольно неплохо чувствует состояние человека, то после его скромного предположения относительно здоровья секретного агента Михаэля Хюттнера… «тронувшийся умом разведчик» по распоряжению Центра тут же потерял право самостоятельно распоряжаться своей судьбой. Ну и кто теперь, скажите на милость, будет вести расследование, если с этим самым разведчиком вдруг что-нибудь случится? Неудачный побег, самооборона, самоубийство… — да мало ли? Старо, как мир, ужасно пошло, но сработать должно железно…

— Как впечатление? — с невинным видом поинтересовался Дэвид.

Вместо ответа Ральф выругался — по-немецки — так что содержание и форма совпали идеально: с точки зрения Нечистого, конечно, для которого этот язык не являлся родным.

— А чего ты хотел! Когда человек столько лет занимается тем, чем занимался этот Майер… Ты ведь не согласишься делать за него его работу? Опыт. Опыт и порочная практика — отсюда и соответствующие методы, — Дэвид чуть ли не давился со смеху. — А какой профессионализм: бросился догонять, не потеряв ни одной лишней минуты, и при этом не забыл настучать в Центр… Ладно, что будем делать? — без всякого перехода, уже серьезно спросил Нечистый, и Ральф вдруг заметил, насколько его собеседник на самом деле еще слаб.

Весело, ничего не скажешь! Значит, уйти они не успеют; использовать внушение рискованно: можно привлечь внимание; сводить счеты — не место и не время, да и видеть Майера после того, что разведчик «подсмотрел» в его мозгу, не было ни малейшего желания, а…

— Ну! — перебил его мысли Дэвид.

— …прятаться здесь негде, — вслух продолжил Ральф. — Разве что…

— Разве что?

— Это так — шутка, — отмахнулся разведчик.

— Шутка?

— Да. Здесь есть что-то вроде входа в параллельный мир…

Не успел Ральф договорить, как уже пожалел о сказанном: глаза Дэвида, еще минуту назад выглядевшие усталыми и безжизненными, прямо-таки загорелись огнем. Можно было не сомневаться: Нечистый принял решение.

— Ты, конечно, можешь себе позволить такую роскошь — больше сюда не возвращаться, — но у меня-то двойников нет, — попытался отбиться разведчик, однако не на того напал.

— Вот именно из-за этих, как ты их назвал, двойников, я и собираюсь вернуться, — легко отмел его аргумент Дэвид. — А потом, разве тебе не интересно…

«Просто умираю от любопытства…» — думал Ральф, уже пробираясь к тому месту, где на его глазах ни с того ни с сего исчез неизвестной породы зверь и где должны были остаться метки.

Искать два тоненьких прутика в высокой густой траве, да еще притом что едва-едва начинало светать — мало сказать, непросто. К тому же — время, время — оно истекало. В общем, только иронизировать и оставалось, хотя…

Ральф мысленно себя одернул: напряжение последних дней сделало его слишком равнодушным — это было и отвратительно, и опасно.

«А плевать! — словно подтверждая правильность только что сделанного, совсем неутешительного вывода, промелькнула в мозгу дешевая разухабистая мыслишка. — Вот-вот — надо с этим кончать. И поскорее…»

Когда разведчик закрыл глаза, то в первый момент поразился окружавшей его тишине — ни шума деревьев, ни крика, ни писка: ночные обитатели Тайга как раз отправились на покой, а те, что бодрствовали днем, еще не успели проснуться. Затем где-то очень далеко зародился с трудом различимый шелест листьев. Ближе, ближе — и вот уже ветер подхватил волосы разведчика.

«Разве тебе не интересно…»

«Еще как! — засмеялся Ральф, снова открывая глаза. Трава послушно гнулась вслед за спешившим куда-то ветром и тут же снова выпрямлялась — только полоса примерно в пол-ярда шириной так и не могла подняться до конца. — Вот она, дорожка. Дорожка, протоптанная таинственным животным…»

— Дэвид, я, кажется, нашел, — не поворачиваясь сказал он.

* * *

— Быстрее, — откликнулся наблюдавший с порога Нечистый.

Ральф и без него знал, что каратели могли с минуты на минуту выйти на окраину поляны, однако теперь это не имело никакого значения: выход (или, вернее сказать, вход) был всего в нескольких шагах. «А вот, кстати, и метки», — воткнутые в землю веточки четко обозначали границу… Разведчик затруднился определить чего именно. Он поспешил назад, за вещами, стараясь при этом не глядеть на Дэвида, который издали слишком походил на Карлоса.

— Что с тобой… Михаэль?

Ральфа передернуло: будто желая над ним посмеяться, Нечистый еще и — точно так же, как отец, — остановился, прежде чем произнести его имя.

— Не называй меня так. Никогда.

— Почему?

— Это надо объяснять?

— Ладно, — пожал плечами Дэвид. — Я пойду первым, — добавил он после небольшой паузы. — А то ты вечно меня в чем-то подозреваешь.

— Все равно, — согласился разведчик, не в силах пока справиться с накатившей волной ненависти.

Впереди шел человек, вобравший в себя сознание отца и присвоивший его тело, а следом почти наступал на пятки тот, кто желал разом отомстить за неудавшуюся карьеру и неразделенную любовь. Отец Небесный! Сколько Ральф ни старался, он даже не мог толком припомнить, что это была за девушка… Все попытки привели только к одному результату: перед его внутренним взором как-то сама собой возникла Амалия…

— Ми… Ральф!

Разведчик вздрогнул. Странно: почему-то Дэвид больше его не раздражал.

— Давай руку. Если там все нормально, я подам знак, — спокойно, будто бы речь шла о чем-то обыденном, сказал Нечистый и… исчез.

 

Глава 2

Перемирие

Ральф шагнул вслед за Дэвидом и замер, пораженный открывшейся ему картиной. Там, откуда он пришел, только наступило сумрачное осеннее утро — здесь же подходил к концу жаркий летний день. Разведчик стоял на высоком берегу узенькой, причудливо изгибавшейся речушки. Противоположный берег — песчаный и обрывистый — казался золотым в свете заходившего солнца. Трава, деревья, кусты, росшие по обе стороны от речки, ни цветом, ни формой не отличались от привычных — разве что несколько уступали в размерах гигантам Тайга. Безмятежно-лениво, до странности знакомо пела какая-то птица, ветер мягко шевелил слегка пожухлую от зноя траву.

Словно не веря своим глазам, Ральф огляделся: посреди широкого луга росла высокая раскидистая сосна, невдалеке виднелся нежно-зеленый молоденький лесок, и от всего этого веяло таким спокойствием, такой… безопасностью. Разведчик ощутил ее сразу — правда, поверил себе, лишь когда тело начало будто расправляться. Или так только казалось? Ведь каких-то несколько мгновений назад он покинул развалины поселка, насквозь пропитавшиеся страхом… Не-ет: молчала обычно бдительная интуиция, да и сама здешняя природа была просто не приспособлена для того, чтобы прятаться, скрываться. Ральф закрутил головой, однако взгляд на чем ни останавливался, везде царил все тот же простор, та же открытость. Если бы жители поселка знали, куда пропадают их близкие и соседи, они, не раздумывая, подались бы… А что, если они так и сделали? Прошли через эти «ворота» (Ральф снял с плеча и положил справа от себя сумку, слева — мачете, тем самым временно обозначив вход) и затем старательно о них забыли. Или не забыли, но решили не возвращаться…

«Надо будет рассказать Тэну… Кстати, а где Дэвид?»

Однако уже в следующую секунду разведчику опять стало не до Нечистого: этот звук… Ральф почти бегом спустился по склону и остановился, потрясенный: по мосту, перекинутому через речку, мчался…

— Да это… это же поезд! Михаэль… э-э… Ральф, поезд! Ты понимаешь, что это значит?!

В голове у разведчика тут же пронеслись какие-то воспоминания, неясные, смутные, — выцветшие иллюстрации, поблекшие книжные страницы. Он повернулся к Дэвиду, чтобы ответить, и… вмиг забыл и о только что увиденном чуде, и о том, что хотел сказать. Несколько секунд Ральф, как завороженный, смотрел на Нечистого, затем, наконец, опомнился:

— Дэвид, назад! Быстрее, назад! — закричал разведчик и почти силой потащил Нечистого к «воротам».

Вот они: сумка и ножны. Подхватив и то и другое одной рукой, Ральф, не оглядываясь, пересек невидимый рубеж… В лицо пахнуло сыростью, прелой листвой; запоздало промелькнула мысль, что надо было пригнуться: ведь каратели уже, наверняка, вовсю рыщут внутри ограды… И вдруг стало чего-то так жаль…

— Они еще не вышли из Тайга. Их там задержало какое-то животное, — произнес Дэвид.

«То, что следило за мной…» — Ральф оглянулся и внимательно посмотрел на спутника.

— Может, все-таки объяснишь? — не выдержал тот.

Вместо ответа разведчик вытащил из сумки и протянул ему зеркало.

— Я такого еще не видел: на тебя как будто вылили краску: плеснули — и потекла по волосам… Нет, дохнули холодом…

Это в самом деле походило на иней: примерно половина головы (вернее, половины отросшего за неделю ежика) была белее, чем у Ральфа. Эдакая седая шапочка, доходившая почти до висков. Насколько разведчик помнил, седеть, наоборот, начинали обычно с висков, и только потом уж…

— А я-то ведь, грешным делом, собирался когда-нибудь туда вернуться. Когда-нибудь позже, — ощупывая голову, словно пытаясь таким образом дополнить впечатление от увиденного, усмехнулся Дэвид. — Интересно, дотянул бы я до утра, или рассыпался бы от старости еще ночью? — Нечистый задумался. Судя по выражению лица, ему и впрямь было интересно. Или он просто никак не мог представить, что вдруг действительно постареет, умрет… — Ладно, об этом позже. Они ступили за ограду.

Ральф машинально посмотрел в ту сторону, откуда пришел сегодня ночью: стена ближайшего дома полностью загораживала обзор — значит, их с Дэвидом пока не могли видеть и каратели.

— Собираешься поговорить с командиром? — спросил Нечистый.

— Придется, — с трудом отрываясь от созерцания стены, отозвался разведчик: залитый солнцем берег чужого мира никак не желал уходить из памяти — серебристая вода, золотисто-желтый песок и ритмичный стук колес.

— Если ты не против — я тебе помогу… Михаэль, ты слышишь? Михаэль!

— Я просил называть меня Ральфом…

Спустя несколько минут Дэвид вернулся в дом, а разведчик присел на пороге.

«Сыро и холодно. Здесь было холодно, и здесь начиналась осень, а там пекло солнце, и царил июль…»

Ральф вошел в сознание командира карателей Алекса Майера в тот момент, когда десантник как раз отхлебывал из фляги — действо, без которого не обходилось принятие ни одного мало-мальски важного решения. (Прежде чем посадить Ральфа под арест, Алекс, например, так же первым делом отхлебнул из фляги: канистра, предназначенная для пополнения ее содержимого, составляла большую часть командирского багажа.) Впрочем, будь сейчас разведчик на месте карателя, и он, пожалуй, не отказался бы глотнуть чего-нибудь крепкого: еще бы — когда все твои подчиненные, как по команде, вдруг теряют способность двигаться.

Десантник, однако, самообладания не потерял. Не спеша завинтил крышку. Вернул флягу на место. Огляделся. Пошел вперед. Один! Что там ни говори, а в смелости этому Майеру не откажешь…

Ральф сосредоточился на мыслях командира.

«Так, это, конечно, кузница…»

Чувства десантника обострились до такой степени, что, когда он дотронулся до стены строения, то немедленно отдернул руку — застарелый ужас его обитателей ожег, точно огнем.

«Дерьмо…»

Этим коротким, но достаточно емким (с точки зрения карателя) замечанием Майер, видимо, выразил свое отношение к существовавшим здесь когда-то проблемам. И Ральф во второй раз невольно восхитился его потрясающей способностью воспринимать информацию: за несколько секунд десантник узнал немногим меньше, чем разведчик после двухчасового пребывания на территории поселка. Но если до его жителей, которым вдруг присмолило куда-то пропадать, Алексу не было никакого дела, то почему именно здесь — в таком месте — вздумалось прятаться разведчику «Sunrise», интересовало до чрезвычайности. О человеке, способном одновременно удерживать в неподвижности семерых специально подготовленных десантников, Майер старался вообще пока не думать. Так же как и о том, что делать, если обострившаяся почти до невероятия чувствительность потом не придет в норму.

Сейчас, например, он мог с уверенностью сказать, что Ральф бродил среди этих развалин не только сегодня ночью, но и примерно месяц назад. А человеку, который прошел здесь вчера, было очень плохо: он то и дело останавливался (трава в нескольких местах была заметно примята), чтобы отдышаться. Алекс не рискнул приблизиться: даже на расстоянии шага чужая боль казалась нестерпимой. Впрочем, несмотря на то, что неизвестный еще совсем недавно болел — почти умирал — именно он в данный момент силой своей мысли удерживал на месте сразу семерых десантников.

«Дьявол, ну что за уроды: надо додуматься — сжигать дом, в котором…» — на этот раз десантник даже испугался: обгоревшие развалины находились слишком далеко. Зато враг был совсем рядом — еще сто… сто пятьдесят ярдов, и… Рука сама собой потянулась к кобуре.

«Ближе… еще ближе… все — вот он этот дом…»

«Убери пистолет…» — прозвучало в мозгу. Хотя, конечно, не прозвучало — так всего лишь говорят…

Алекс повиновался. Он не собирался стрелять: просто с оружием всегда как-то спокойнее. Надежнее… Не сбавляя темпа, десантник продолжал идти вперед. Обогнул стену. Сидевший на пороге разведчик поднялся навстречу.

«Один…»

— Как и ты.

Это уже вслух. И улыбка… Извечная улыбка… Чтобы не растерять остатки хладнокровия, Алекс перевел взгляд на дверь — потемневшую, покрытую плесенью…

Смотреть на противника было не обязательно: все равно любое его движение Алекс почувствует на мгновение раньше… Тело! Противника всегда выдает его же собственное тело: можно спрятаться за ментальным барьером, можно даже остановить мысли совсем, но остановить едва уловимые вибрации — трепет живого тела — не удавалось еще никому…

Внезапно десантник точно споткнулся — одновременно произошел сбой в его мыслях, поэтому Ральф поторопился покинуть чужое сознание. Глаза его расширились — то ли от удивления, то ли от страха, — а когда Алекс, наконец, снова обрел способность говорить, можно было подумать, он забыл, ради чего мчался ночью через лес.

— Где это?

— Там, — сразу догадавшись, о чем идет речь, кивнул в сторону «ворот» Ральф.

Дрожащая рука десантника потянулась к заветной фляге.

— Проклятая страна… — Глоток — и пальцы уже привычно завинчивали пробку.

— Надо же! А я-то ведь пригласил тебя сюда развлечься, — усмехнулся разведчик.

— Тронут. Боюсь только, ты не очень оригинален: последние пятнадцать лет почему-то слишком многие заботятся о том, как бы я вдруг не заскучал.

То ли он был пьян, то ли… Ральф заставил себя опять войти в сознание Алекса — чтобы не гадать, а знать точно. И разведчика чуть не вывернуло от всех этих хитросплетений, которые роились в голове десантника.

— Да и ты, я смотрю, не остаешься в долгу.

Алекс почувствовал: сейчас Ральф ударит — не просто почувствовал, а даже успел закрыться. И все равно с трудом удержался на ногах. Дальше, единственное что оставалось — по возможности прикрывать голову и живот…

— Запомни, если мне понадобится оправдаться, я обойдусь без тебя — это во-первых. Во-вторых, ты обязан мне подчиняться по уставу, и ты подчинишься. Не захочешь добровольно — заставлю. Всего десять минут — и ты будешь смотреть мне в рот. В-третьих…

Ральф понимал, что с каждым словом пропасть между ним и Майером все увеличивалась. И хотя разведчик и не собирался когда-нибудь наладить отношения со своим бывшим однокурсником, знать, что тебя кто-то боится и ненавидит, было неприятно. Странно, Ральф никогда прежде об этом не задумывался, но похоже, он совершенно не переносил, когда его не любили, и оттого всегда инстинктивно старался понравиться. Однако, как известно, правил без исключений не бывает: Алекса он с удовольствием отделал бы так, что тот несколько дней бы не смог подняться. Только многолетний опыт карателя да его уникальная способность считывать информацию заставили Ральфа остановиться. И сейчас он, превозмогая отвращение, выговаривал все эти условия, угрозы…

— Встать!

Почерневший от времени дом на фоне мрачного осеннего неба и заметно увядшей травы «крутанулся» перед глазами, и десантник покачнулся. Осторожно ощупал челюсть: не сломана, зубы — на месте. Видать, он пока нужен, если Ральф решил особенно не усердствовать. Точно: и ребра целы — значит, действительно, нужен. Впрочем, стоящий рядом разведчик напоминал готовую в любой момент распрямиться пружину. М-да, заманчивая перспектива — провести энное количество времени в обществе…

Если бы Алекс говорил, он бы, что называется, прикусил язык, но остановить мысль было невозможно, и Ральф, конечно, прочитал ее до конца — вон какая у него появилась «милая улыбочка». Впрочем, скрывать-то здесь, собственно, нечего: они друг друга ненавидят, и оба прекрасно это знают. Михаэль Хюттнер опять оказался сильнее. Опять или, вернее, как всегда. Подчиняться ему — что могло быть унизительнее? Хотя еще ужаснее, если придется исполнять его приказы неосознанно. Он ведь запросто может превратить в зомби — разве он не на это намекал, говоря: «всего десять минут, и ты будешь смотреть мне в рот»? Пожалуй, ничего Алекс так не боялся, как насильственного изменения сознания — того, в чем преуспели за последние тридцать лет темные братья Канды. Ральф же, то бишь Михаэль Хюттнер, был сыном едва ли не самого опасного из них. Затем еще этот Дэвид… Что за дела у разведчика «Sunrise» с главой Темного Братства?

— Я могу задать вопрос? — спросил десантник, вытирая кровь, продолжавшую струиться из носа на верхнюю губу.

— Можешь.

— Человек, что удерживает сейчас моих парней, и есть сам Нечистый?

— Да. И пока что в наших интересах помогать ему, а не пытаться уничтожить. Кстати, твоим ребятам не обязательно знать подробности.

— Пока? — Кивком головы дав понять, что по поводу осведомленности «ребят» спорить не собирается, переспросил Алекс. — А потом…

— А вот потом и посмотрим.

— Значит, рискуешь, командир? — Глаза десантника мгновенно стали хитрыми, а губы задергались, готовясь изобразить улыбку.

— Рискую, — спокойно согласился Ральф.

— И, конечно же, берешь всю ответственность на себя? — даже не скрывая ехидства, продолжил Алекс.

— Естественно.

— Я согласен.

Алекс поспешил опустить глаза, и Ральф, который уже покинул его сознание, готов был поклясться, что в голове десантника, наверняка, начал созревать очередной коварный план.

«Сначала я использовал в своих интересах Тэна, потом мне самому пришлось подчиниться Дэвиду, теперь точно в такой же ситуации оказался Алекс…» Нынешняя командировка явно складывалась в какую-то порочную систему, где каждый из проигравших рассматривал свое поражение лишь как временное отступление и лелеял в душе надежду на всякие там непредвиденные обстоятельства…

— Вот и договорились, — примирительно произнес Ральф вслух. — А теперь скажи, что ты думаешь о… — показал он в сторону «ворот».

Алекс сразу даже переменился в лице.

— Я не знаю.

— И все-таки?

— Там что-то происходит со временем. Что-то непонятное… — Алекс отхлебнул из своей драгоценной фляги.

«За последние полчаса уже в третий раз…» — машинально отметил про себя Ральф.

— Да. И последнее. Объясни своим ребятам: тот, кто ходит по Тайгу с раскрытым сознанием, долго не живет.

* * *

Вскоре группа из десяти человек вышла из-за ограды и вступила под сень Тайга, однако единственная чудом сохранившаяся створка ворот еще долго провожала их угрожающе-печальным скрипом, и у всех без исключения стало легче на душе, когда и этот скрип, и тягостное ощущение, царившее вблизи покинутого поселка, наконец, осталось позади.

Десантники, которые обрели способность двигаться так же неожиданно, как и некоторое время назад ее лишились, ничем не выказали даже малейшего намека на удивление, когда Майер объявил им об изменении планов. Похоже, распоряжения командира здесь не обсуждались.

«А у него, однако, дисциплина. Да и народ подобран что надо…» — с невольным уважением отметил про себя Ральф, глядя на подчиненных Алекса, стоявших с непроницаемыми лицами.

И посмотреть, надо сказать, было на что: высоченные — некоторые чуть не на голову выше командира — каратели в первую очередь поражали своей непохожестью. Никакого, хотя бы отдаленного, намека на форму или приверженность определенному стилю здесь не было и в помине. Но если в одежде хотя бы преобладала естественность и практичность, то в отношении причесок…

Косички со вплетенными в них украшениями у одного; гладко выбритый, прямо как у адептов Темного Братства, только покрытый затейливой татуировкой, череп у другого; распущенные по плечам рыжие кудри у третьего; а рядом аккуратная, будто бы только что от парикмахера, стрижка с единственной длинной прядью сзади. Этот, четвертый, вообще, потрясал своей необыкновенной элегантностью: она чувствовалась во всем — в его позе, в том, с какой тщательностью был продуман его костюм, подобраны аксессуары к нему.

Проявлялся ли таким образом некий особый шик, или десантники просто пытались выразить свою индивидуальность — трудно сказать. Впрочем, скорее, последнее, потому что при более внимательном взгляде, наоборот, начинало проступать несомненное сходство: это были люди без возраста, а в их глазах… Лишь один паренек, пониже ростом и поуже в плечах, выглядел на фоне остальных совсем мальчишкой — ни разу не бритые щеки и не успевший пока приобрести характерное жесткое выражение взгляд резко отличал молодого человека от остальных. Впрочем, не совсем: где-то на дне его светлых, еще по-детски нежных глаз уже начинал поблескивать «металл» — видимо, и этот мальчик был не совсем новичком.

Что ж, одной проблемой стало меньше. Теперь можно было подумать и о том, что делать с «серебряными братьями» (так называл про себя Ральф бывших подопечных отца). За неделю, правда, Ральфу удалось наладить с ними кое-какой контакт, однако «братьям» требовался постоянный наставник, руководитель, которому бы они, во-первых, доверяли и который, во-вторых, в случае чего имел достаточно сил, чтобы с ними справиться; в-третьих, мог оказать на них благотворное влияние, подать хороший пример. Сможет ли — а главное, согласится ли — взять на себя подобную роль Тэн? Вчерашние события развивались с такой скоростью, что Ральф даже не успел с ним поговорить. Хорошо бы, согласился, тогда Риу можно было бы взять с собой. Если он, конечно, захочет сам — в последнее время они так подружились с Тэном… Впрочем, нет, Тэн, пожалуй, подходил не совсем…

Вообще-то, Ральф не особенно волновался на этот счет: интуиция подсказывала ему, что здесь все будет в порядке. Зато каждый раз, когда глаза останавливались на непривычно белых волосах Дэвида, разведчик вспоминал слова Майера, и вот тут становилось действительно не по себе. Не от слов, разумеется. Слова были как слова — ничего конкретного, но вот то, что за ними стояло… При всей неприязни к десантнику назвать его трусом было бы несправедливо. Подлецом — пожалуй, только ни в коем случае не трусом. Поэтому страх, который на некоторое время заставил Алекса даже позабыть всякие давнишние счеты, выглядел красноречивее любых слов.

Еще хуже, что источником неожиданной вспышки страха стали вовсе не «ворота» (которые находились слишком далеко, да и искать их десантник начал уже потом) — а он, Ральф. Чего именно так испугался Алекс? Что за информацию воспринял он в тот момент? Что, вообще, Ральф знал обо всем этом? «Ворота», поседевший Дэвид, «там что-то происходит со временем», внезапный испуг Майера…

Первые три факта объясняли и дополняли друг друга, четвертый же, если его поставить в один ряд с остальными (и не забывать, что командир десантников необыкновенно чувствителен к тончайшим вибрациям материальных объектов), мог означать только одно: Ральф, так же как и Дэвид, подвергся изменениям — изменениям, не видимым простым глазом, но от этого не менее реальным…

Ральфа словно окатило холодом. Он тревожно посмотрел на Дэвида: Нечистый спокойно встретил его взгляд — ничего, кроме непривычной седины, не бросилось в глаза разведчику. Впрочем, что такого особенного мог заметить Ральф? Разве он настолько хорошо знал Дэвида, чтобы иметь возможность сравнить? Нет… Зато он, вроде бы, неплохо знал себя: неужели тело так далеко от сознания, что происходящее в нем является тайной? Разведчик затаил дыхание… Холодный колючий страх продолжал растекаться по всему телу, заползая, казалось, в каждую клеточку. Стоп! Так можно сойти с ума… Чтобы отвлечься, Ральф переключился на окружающих и снова восхитился дисциплинированностью членов карательного отряда: теперь до их мыслей мог добраться далеко не каждый. Что, впрочем, не относилось к нему, Михаэлю Хюттнеру.

Большинство десантников находились, что называется, на распутье. С одной стороны, они готовы были во всем подчиняться командиру: знали, что непослушного Майер мог запросто оставить умирать одного где-нибудь в джунглях или в пустыне — в зависимости от места проведения операции. Но не одной только жестокостью укрепил свое положение Алекс: многим он спас жизнь, иной раз рискнув собственной. Кроме того, его сверхчувствительность являлась гарантией безопасности, и когда командир находился рядом, десантники не боялись ничего. Это с одной стороны — но с другой, имя Карлоса не было для санрайзовцев пустым звуком: к мысли, что легендарный разведчик вдруг оказался предателем, предстояло еще только привыкнуть. Да и Ральф — «счастливчик-Ральф», — вернувшийся невредимым из шестнадцати командировок (тут разведчик порадовался особенно) пока никак не воспринимался выжившим из ума.

Но это еще не все: с одним из карателей Ральф, оказывается, был знаком. И не просто знаком… Правда, за те годы, что они не виделись, рыжий Уве стал по меньшей мере втрое шире, поэтому признать в нем с первого взгляда тощего, как жердь, соседского паренька было довольно трудно. Разведчик осторожно внушил ему мысль повернуться… Точно, он самый. Глаза слегка сощурились, губы чуть заметно дрогнули под рыжими всклокоченными усами. Ральф улыбнулся — Уве кратко кивнул. Потом быстро взглянул на командира.

«Ай да Майер…»

Древние — наверное, в шутку — любили говорить «мир тесен». Это их-то огромный мир! Поднявшийся же во время катастрофы на поверхность остров Европа был всего-то около нескольких десятков тысяч квадратных миль — не удивительно, что выходцы оттуда довольно часто встречали знакомых. Вот прямо как сейчас: не успел Ральф изумиться чудесной встрече с Уве…

Коснувшись сознания самого юного десантника, разведчик тут же выяснил, что «молодого человека», во-первых, зовут… фрейлейн Марта, а во-вторых, это та самая девчонка (тогда ей было не больше семи-восьми), которая ходила к его матери брать уроки английского. Самому Ральфу (а вернее, Михаэлю) в то время только что исполнилось семнадцать, и он как раз собирался удрать из дома на корабле. Теперь Марта вымахала чуть ли не под шесть футов, и в каждом ее движении, в том, как были сжаты губы, как запали некогда пухлые щеки, чувствовалась не только сила, но и потрясающая уверенность в себе. Правда, гораздо увереннее Марта чувствовала бы себя, называйся она «миссис Майер», только вот мистер Алекс Майер, хотя периодически и обращал на нее свое драгоценное внимание, узаконить их отношения, похоже, не собирался.

Ральф не стал еще раз восклицать про себя «ай да Майер!», так же точно, как не стал экспериментировать и заставлять женщину оглянуться: можно было бы себе представить, каким взглядом наградила б его Марта — она, в отличие от других, не пропустила некоторой подавленности командира, а сейчас на ходу нет-нет, да и посматривала на его разбитую бровь.

В общем, если не принимать во внимание сугубо личные переживания влюбленной женщины, отношение к разведчику со стороны десантников можно было назвать вполне терпимым, зато что касалось Дэвида…

Ральф искал и не находил слов, чтобы описать ощущения, которые вызывал своим присутствием Нечистый — нечто скользкое, холодное, опасное.

А если учесть, что каратели (за исключением Алекса) не знали, кто он такой, то разведчик мог лишний раз убедиться, насколько его собственное отношение к этому человеку не являлось предвзятым. Человеку! Еще совсем недавно Ральф, не задумываясь, назвал бы Дэвида мутантом, однако сейчас мысленно прикусил язык. Хайлендер ведь тоже мутант — следовательно, монстр, чудовище, которого будут сторониться и которому нет места среди обычных людей. Таких, например, как те, что идут сейчас рядом, как те, что живут в Атви и Метс, что остались на острове Европа…

«Отец Небесный, но тогда чего ради я рискую, чего ради стараюсь их спасти — меня же все равно оттолкнут, изгонят, как прокаженного, как…»

«Но ведь не все же такие: разве Амалия тебя оттолкнула?» — тут же откликнулся внутри разведчика другой голос.

«Это потому что она не успела себе представить, что скоро постареет, в то время как я…»

Ральфу захотелось заткнуть уши; он уперся глазами в спину Нечистого. Да, именно Нечистого — Дэвида… какая разница… Впрочем, нет, разница была: тело, в котором находился идущий впереди, когда-то принадлежало отцу, и там, в подземном лабиринте, Ральф точно так же шел позади и смотрел ему в спину. И точно так же, как сейчас…

«Черт…» — Разведчик попытался отогнать непрошеные воспоминания, однако странное дело — мысли об отце неожиданно быстро прекратили снова начавшуюся было панику, и Ральф смог, наконец, сосредоточиться на самом важном: что делать, когда все конкуренты Дэвида будут устранены, и Нечистый останется в единственном числе.

Разведчик думал об этом всю дорогу до разрушенного подземелья, бывшего когда-то обиталищем Серебряного Круга; думал во время разговора с Тэном; думал, укладываясь спать. Ральф предпочел бы провести ночь под открытым небом, однако начавшийся поздним вечером дождь загнал всех — и карателей, и «братьев» — вниз, лишь двое караульных, назначенных Майером, да еще Дэвид, который ни за что не захотел спускаться в подземелье, остались на поверхности.

Верхняя часть лабиринта совсем не пострадала от взрыва, поэтому привыкшие много времени находиться под землей члены Серебряного Круга, как могли, обживали некогда пустынные коридоры. Вместо прикрытых соломой веток уже через пару дней поставили самодельные кровати; наскоро сколоченные же перегородки, отделявшие «комнаты» друг от друга, планировали со временем заменить более основательными стенами.

Ральф лежал в одной из таких временных клетушек и невольно вслушивался в звуки, доносившиеся из лабиринта. Где-то очень далеко капала вода, пищали и скреблись мыши — их шорох эхом отдавался в нижних коридорах. Взрывы, конечно, повредили существовавшую здесь не одно столетие вентиляцию, однако не смогли уничтожить ее до конца: даже когда выход на поверхность был тщательно закрыт, внутри лабиринта неизменно тянуло сквозняком, уносившим дым от костра; правда, временами тот же прихотливо гулявший воздух приносил и зловоние, распространяемое оставшимися под завалами трупами. Ничего поделать с этим было нельзя: еще под руководством С'вика часть тел вынесли и похоронили в лесу, добраться же до остальных так и не удалось.

«Могила… это же настоящая братская могила…» Разведчик, и без того не выносивший подземелий, поежился в теплом спальном мешке. С одной стороны, ему было жаль разрушенный шедевр (системы водопровода и вентиляции давали право называть лабиринт таковым) неизвестных строителей, с другой стороны — Ральф невольно радовался, что теперь никогда не понадобится спускаться и бродить по его бесконечным коридорам. А запах… что ж, со временем выветрится и он, если уж «серебряные братья» решили во что бы то ни стало здесь жить — сам Ральф, дай ему волю, не задержался бы здесь ни одной лишней минуты. «Но все-таки, что же делать с Дэвидом…»

Постепенно, однако, глаза разведчика начали слипаться. За стеной уютно посапывал кто-то из десантников, другой, давившийся резкими, зловещими всхрапываниями, судя по внушительному скрипу, перевернулся и неожиданно затих, видимо, найдя более удобную позу.

«Завтра… — наконец-таки сдался Ральф. — Все завтра…»

Последнее, что он помнил — теплый мех спального мешка под щекой и сгоревший на четверть факел. Его нервно дергавшийся огонь, постепенно бледнея, словно куда-то поплыл, но вдруг снова вспыхнул необыкновенно ярко и, вытянувшись свечкой, замер. Ральф открыл глаза — перед ним стоял отец…

* * *

Это древнее изречение, кем-то процитированное или очень-очень давно откуда-то вычитанное, крутилось в голове, но ни за что не хотело вспоминаться целиком. Смысл его сводился примерно к следующему: прежде чем столкнуть с горы камень, подумай, потому что потом тебе его уже не остановить. Конечно, оригинал предпочтительнее — впрочем, действительно ли так важна была здесь точность? Ценность ведь заключалась в содержании — в той мудрости, которую несли эти слова.

Последние сутки Амалия, образно говоря, только и занималась тем, что «расшатывала воображаемый камень»: рассматривала карты, рассчитывала примерное время путешествия до Канды. Это, скорее, походило на игру — кстати, вполне обычную для потомков адмирала Андерсена. Далеко не все из них стали моряками, но любовь к морю, похоже, передавалась по наследству. Так же как и стремление кого-либо спасать. Пять тысячелетий назад Дэнис Андерсен открыл образовавшийся после катастрофы остров (названный впоследствии «Европа») и в течение многих лет искал и доставлял сюда уцелевших…

Однако человеческое воображение имеет интересную особенность: со временем оно словно уплотняется, приобретая вполне зримые черты. И пока Амалия, ни разу не ступавшая на борт корабля, как могла, представляла себя в открытом море, ее мозг, получивший совершенно конкретное задание, помимо воли хозяйки, хладнокровно работал, прикидывая, где и примерно за сколько можно этот самый корабль нанять, к кому в первую очередь обратиться… Дальше больше — дочь Амалии, узнав о планах матери, пришла в полный восторг:

— Ты собираешься в Канду? Здорово!

Если Амалия чего и боялась, оставляя мужа, так это потерять дочь, однако Кэтлин в свои шестнадцать проявила удивительную взрослость. На вопрос матери, не рассердится ли она, девушка лишь пожала плечами: «По-моему, это твое дело, твой выбор». А сейчас то ли из сочувствия, то ли из какого-то юношеского азарта, по сути, подбивала на авантюру.

— Подожди-подожди, я ведь еще ничего не решила. Надо подумать.

— Да о чем тут думать? Тебе что, нравится, как ты живешь?

Амалия покачала головой.

— Тогда в чем дело?

«В чем дело… в чем дело… Да слишком много в чем…» Оставшись одна, женщина долго ходила из угла в угол, не зная, на что решиться.

С одной стороны, жизнь, которую она вела, Амалию не устраивала, но оставить дочь, отца… Кстати, он-то, в отличие от Кэтлин, вряд ли посочувствует и поймет, значит, придется все делать тайно и… самой — вот что еще пугало Амалию. Она не столько боялась самого путешествия, сколько того, что ему предшествует. Но это еще не все: Канда ведь не остров — придется нанимать проводников, идти через лес!..

Внезапно Амалия словно очнулась. О чем это она? Какие проводники? Какой лес! Всего лишь фантазии, игра… Однако мысль получилась на удивление неуверенной — мечты и реальность как будто начали меняться местами: привычная жизнь, постепенно бледнея, представлялась все менее значимой, зато воображаемое путешествие…

В конце концов, отношения с отцом после того разговора заметно испортились. Что же касалось Кэтлин, то, похоже, девочка как раз и ждет от всегда такой предсказуемой матери чего-нибудь яркого и необычного.

Другая жизнь… Легко сказать, хотя… Сердце у Амалии вдруг забилось часто-часто. Она боялась перемен, между тем как перемены в ее жизни происходили уже вовсю. Встреча с Михаэлем, первый неосознанный телепатический контакт, «Sunrise»… Одно за другим эти события органично вплетались в привычную жизнь, постепенно изменяя ее, и теперь оставалось сделать всего один — последний — шаг, чтобы уже полностью завершить процесс преобразования.

«Господи… Отец Небесный, помоги… подскажи, как быть…»

Амалия немного постояла молча, вслушиваясь в себя, затем перекрестилась и, открыв наугад лежавшую на столе Библию, прочитала:

«Ангел, вошед к Ней, сказал: радуйся, благодатная! Господь с Тобою; благословенна Ты между женами…»

 

Глава 3

Свет под землей

То, что перед ним был отец, Ральф подумал лишь в первую секунду. «Дэвид, конечно…» — тут же сообразил разведчик, приподнимаясь на локте.

У человека в темном плаще были седые волосы, пола плаща, которой пришлось второпях перетягивать рану, оторвана, только вот… Ральф вздрогнул: человек скрестил руки, как это всегда делал отец — положив правую на левое плечо…

— Михаэль… — голос прозвучал низко и бархатисто.

— Отец? — почему-то по-немецки спросил Ральф.

— Иди за мной… — Странно: огонь факела — когда Карлос взял его в руку — даже не шелохнулся.

Ральф послушно вылез из спального мешка, двинулся следом.

«Подземелье! Господи, только не это…» Отец направлялся в сторону, противоположную выходу.

Остановился.

— Помоги мне.

— Отец, я…

— Помоги мне, — не поворачиваясь, повторил Карлос. Это был его… действительно, его голос — живой, настоящий, с характерным мягким акцентом.

Внезапно фигура с факелом в руке исчезла — растворилась в темноте.

— Отец, где ты? Я тебя не вижу!

— Я здесь, Михаэль, я везде — я столько ходил по этим коридорам, что я повсюду и везде. Дотронься до стены.

Ральф повиновался — к его удивлению, стена не была холодной.

— Так ты поможешь мне?

— Помогу.

— Тогда ты должен дойти до моей комнаты.

— Хорошо.

Впереди снова замелькал огонь.

— Запоминай дорогу, — как и тогда, при их первой встрече, сказал Карлос.

И опять, как в тот день, Ральфу вдруг почудилось, будто стены исчезли, и пространство вокруг, потеряв очертания, превратилось в бесконечность…

— Садись, — указал Карлос на кресло.

В камине пылал огонь.

Разведчик зажмурился, потом снова открыл глаза — отец присел на кровать, ту самую, на которой была его кровь.

— Прости, — тихо попросил Ральф.

— Ты стрелял не в меня, — улыбнулся Карлос. — А теперь — самое главное… Михаэль, ты меня слышишь?

— Слышу… отец.

— Ты сейчас проснешься… да-да, это всего лишь сон. Ты проснешься там, наверху… Приди сюда на самом деле, если… если хочешь мне помочь…

* * *

Тщетно пытаясь подстроиться под таинственный подземный ветер, огонь факела то нервно вздрагивал и мучительно тянулся куда-то в сторону, то, как бы в раздумье, снова выпрямлялся. Ральф осторожно вздохнул. Сердце билось медленно и тяжело, болью отдавалось в висках, в ребрах. Это, конечно, был кошмар — не удивительно после того, что здесь произошло. И почему он не остался ночевать наверху?

Комната отца… Она приснилась именно такой, как Ральф видел ее в последний раз, когда следил за покойным С'виком, — с выломанными дверями, с засыпанным осколками полом… Все точно. И сам Карлос… Ральф уже постепенно начал забывать его лицо, но сейчас, после сна, казалось, так и видел его глаза — не запавшие мрачновато-мутные, как у Дэвида, а блестящие; глубокий рубец на левой щеке; даже мелкие неровности на коже… Говорят, желания умерших надо исполнять.

«О чем это я? Это ведь был сон… Всего-навсего сон, хоть и на редкость ясный и отчетливый…»

Однако абсолютно разумная, трезвая мысль не принесла облегчения: проклятая интуиция била тревогу, и лишь когда Ральф, поеживаясь от холода, вылез из спального мешка и, прихватив с собой наполовину прогоревший факел, вышел в коридор, неприятное щемящее чувство стало как будто бы понемногу утихать. «Отец Небесный, ведь живут же люди: строят планы, рассчитывают, прикидывают — исходя из целесообразности, а не…» Ральф беззвучно выругался. Интересно, какой нормальный человек полезет ночью в разрушенный подземный лабиринт! Разумеется, в якобы бродивших по коридорам привидений (звуки, похожие на вой, действительно, иногда доносились откуда-то снизу) разведчик не верил, зато в том, что в любой момент на него могут обвалиться непрочные после взрывов своды, не сомневался. Так же как и в том, что под землей, наверняка, водятся какие-нибудь милые создания, вроде уже знакомого ему гигантского червяка.

«Нет, похоже, Майер был в чем-то прав: я и впрямь схожу с ума…» — думал Ральф, внимательно глядя под ноги. Не хватало еще споткнуться и перебудить спящих: уж если и делаешь глупости — по крайней мере, не мешай при этом другим. Да и нечего пугать понапрасну людей…

Коридор заметно пошел под уклон.

«Начинается…»

Насколько разведчик помнил, через несколько десятков ярдов будет первая развилка… — так и есть. Ральф свернул направо. Самое начало пути он помнил довольно неплохо — но вот потом… Разведчик тяжко вздохнул: он не забыл, как пробирался к комнате отца со стороны тюремных камер. Если существует какой-то лимит везения, то на поиски дороги, наверняка, ушла большая его часть… Еще один поворот. Стоп! Где-то впереди капала вода — негромко и… примерно раз в двадцать секунд, но этот звук… Капли шлепались мягко и упруго — значит, внизу вода…

После некоторого колебания Ральф продолжил путь, и вскоре отраженный свет факела заколебался, повторяя движения гладкой серебристой поверхности: очередная капля выбивала легкий фонтанчик — и вслед за этим по воде один за другим разбегались круги. Глядя на то, как они, постепенно сглаживаясь, раз разом исчезали где-то в темноте коридора, разведчик пытался припомнить, как долго еще будет продолжаться спуск (если долго, воды могло набраться выше головы — не переплывать же в самом деле!), затем снял сапоги, закатал брюки и пошел вперед.

Ступать приходилось осторожно: покрытые водой каменные плиты были скользкими — к счастью, сама вода доходила только до щиколоток. Ральф сначала на ощупь выбирал место, куда поставить ногу, затем, опираясь свободной рукой о стену, проделывал то же самое со второй ногой. Вода была довольно холодной, однообразные движения, требовавшие к тому же максимум сосредоточенности и внимания, изматывали, однако когда разведчик, наконец, выбрался на сухое место, он неожиданно понял, зачем все это делает.

Из краткого курса психологии, преподаваемой в школе разведчиков, Ральф усвоил, что все происшедшее в детстве так или иначе обязательно отразится на взрослой жизни. И вот, похоже, это происходило с ним сейчас. Человек, который вырастил Ральфа и которого тот считал своим отцом, не оказал практически никакого влияния на маленького Михаэля. И не то чтобы будущий разведчик к нему плохо относился — нет, просто Харольд всегда был ему неинтересен. Михаэля никогда всерьез не интересовало, куда периодически исчезал его «отец», а когда снова появлялся, мальчик опять-таки не испытывал никаких чувств. Примерно так же реагировала на мужа и мать Ральфа — ни особой радости, ни волнения. Зато в тот момент, когда разведчик узнал, кто его настоящий отец…

С'каро был врагом, и в душе Ральфа началась настоящая буря! Какое облегчение он испытал, узнав, что Карлос, оказывается, вовсе не предатель, а — увы! — лишь жертва обстоятельств. Это он-то, которого каждый санрайзовец привык считать непобедимым! И все равно Ральф был рад, что стоял с ним рядом, разговаривал, даже ссорился. Потому-то на какое-то время разведчик и превратился в ребенка, потому-то, следуя за отцом по лабиринту, и вслушивался в свои чувства, вместо того чтобы примечать дорогу… Потом Карлос погиб — не просто погиб, а спас при этом сына, — и в его тело вселился уже настоящий враг. Да не кто-нибудь — сам Нечистый, по иронии судьбы являвшийся основателем «Sunrise»…

Натянув сапоги, Ральф на пару минут прислонился к стене, слушая, как — теперь уже у него за спиной — капала вода.

Да, он ненавидел подземелья, потому что вообще терпеть не мог холода и темноты, — но должен был взглянуть на то, что осталось от комнаты Карлоса, пока ее еще не затопило… Одна, две, три… четвертая капля шлепнулась с опозданием… Кажется, сейчас следовало свернуть направо…

Ральф в который уж раз положился на интуицию, и она снова не подвела: часть стены бокового коридора — в том месте, где когда-то находилась незаметная простым глазом дверь — была разворочена. Все верно: именно отсюда вышли в лабиринт те, кто преследовал Ральфа и Дэвида. (Комната С'каро имела два выхода: выломав обе двери, «серебряные братья» смогли попасть через комнату Великого Магистра из жилой части Дома Серебряного Круга в лабиринт). Забыв осторожность, разведчик устремился туда, и одновременно из соседней галереи наперерез ему бесшумно скользнула тень.

Внимание зверя, по-видимому, привлекли всплески вода, но в руках у человека был огонь, и зверю это не нравилось. Когда же Ральф шагнул вправо, свет перестал слепить животное, и оно, наконец, решилось на прыжок…

Многолетняя тренировка и неплохая реакция не подвели: разведчик успел отскочить, правда, от неожиданности лишился своего главного оружия — факел отлетел в сторону. Зверь на этот раз безо всякой опаски кинулся на жертву — и в следующую минуту уже валялся с распоротым брюхом.

Пошатываясь, Ральф поднял, к счастью, не успевший погаснуть факел. Волк. Тускнеющие глаза. Оскаленная пасть с вывалившимся языком, казалось, скалилась в ехидной улыбке. Хорошенькое дело: значит, после взрыва где-то образовался еще один выход на поверхность. А если вспомнить, что волки обычно охотятся стаей… Разведчик прислушался… Вроде бы, тихо. Во сне комнату отца освещал горевший камин — на самом же деле там было темно. Хотя что мешает превратить сон в явь?

Стараясь не обращать внимание на разгром, царивший в некогда уютном помещении, Ральф поджег от почти догоревшего факела новый, разложил огонь в камине — и дрова, и запасные факелы нашлись в углу. «Ну вот, совсем другое дело». Развернув кресло таким образом, чтобы держать в поле зрения оба выхода, разведчик положил руки на подлокотники, откинулся на спинку.

Это было сродни мазохизму. Личные вещи, предметы обихода — все, до чего дотрагивался человек, долгое время сохраняет информацию о каждом таком прикосновении. Будь сейчас на месте Ральфа Алекс, он бы, наверняка, смог ее считать, но разведчик был способен воспринимать лишь эмоции, и уже во второй раз (впервые — когда полуживой дополз сюда после гибели отца и двухчасовых блужданий по лабиринту) пропускал через себя пережитое здесь за несколько лет отцом.

«Ну, и что дальше?». — все-таки сдался Ральф. Если даже он решил поиграть сам с собой, все равно требовались какие-то правила. А что делать потом и сколько еще оставаться глубоко под землей у горевшего как ни в чем не бывало камина, разведчик не имел представления, а пауза между тем затягивалась, и надо было что-то решать.

Наконец, не придумав ничего лучше, Ральф попытался включить встроенный в кресло механизм. Поразительно: обе антенны — даже та, что висела на оголенных проводах — сразу же встрепенулись и пришли в движение. Неужели работает? Или кто-то заново его отладил? Кто? Уж не покойный ли С'вик? Он ведь сюда похаживал, однажды Ральф сам это видел…

Так или иначе, но приборы включились; система ментальной защиты Дома Серебряного Круга после взрыва, разумеется, пришла в негодность, зато индикатор сознания, с помощью которого С'каро беспрепятственно заглядывал в чужие мысли, работал. Ага! Вот он, верхний ярус, где рядком помещались спящие. Один, два… все на месте, голубчики. А вот двое десантников, карауливших снаружи; Дэвид… Ральф невольно внутренне сжался: на фоне двух десятков звездочек-сознаний карателей и «серебряных братьев» сознание Нечистого смотрелось прямо-таки целым солнцем. Нет, бороться с ним — все равно что пытаться в одиночку переплыть океан. Возможно, если был жив отец… Дэвид, конечно, здорово повредил его сознание, но и того, что от него осталось…

Внезапно в поле зрения разведчика попал еще один объект, и от ужаса Ральф мгновенно забыл о своих горестях и отчаянии. Справа внизу — там, где, насколько он знал, находились когда-то жилые помещения Дома Серебряного Круга, — постепенно разгоралась фиолетово-синяя звезда. Почти не дыша, разведчик перенес все внимание на нее.

Молитва! Темный брат по имени С'дино благодарил Всевышнего за то, что хотя бы перед смертью сумел узреть истину и выбраться из пропасти, в которую угодил, состоя на службе у Нечистого…

С'дино находил все новые слова благодарности, и по мере того, как его мысли концентрировались на одном-единственном желании почувствовать, коснуться истинного света, напряжение возрастало и внутренний монолог становился все более горячим и страстным.

Ральф почувствовал, как на голове у него в полном смысле слова зашевелились волосы. Сам он обращался к Господу лишь однажды: когда узнал, что ему предстоит единоборство с Нечистым. Да и то ничего особенного не почувствовал — разве что стало не так страшно. Но сейчас, вместе с абсолютно незнакомым ему человеком, разведчик погрузился в какое-то сладкое ожидание. Казалось, вот-вот произойдет нечто (Ральф даже отдаленно не мог себе представить, чего именно он ожидал). С'дино словно пытался куда-то пробиться, оттолкнуть некую невидимую преграду. И когда она, наконец, подалась, Ральф был потрясен: он знал это ощущение — он испытывал его всякий раз, когда любил женщину. Правда, обычно это длилось лишь краткий миг — сейчас же удивительное состояние продолжалось и продолжалось, проливаясь дождем неизъяснимого, непередаваемого восторга…

Но потом все кончилось, и человек, сумевший вызвать этот сверкающий поток счастья, вновь вспомнил, что находится на дне подземелья — голодный, замерзший, одинокий…

«А ведь С'вик, наверняка, знал… — подумалось Ральфу. — Знал, и тем не менее… Впрочем, что уж теперь об этом: С'вик все равно мертв…» Однако как бы то ни было, разведчик теперь понял, с чего это его вдруг так потянуло под землю.

«С'дино», — мысленно позвал Ральф.

«Кто это?» — почти сразу откликнулся адепт.

«Меня зовут Ральф».

«Кто ты?» — Полное равнодушие. И все же разведчик как будто уловил проскользнувшую где-то на дне чужого сознания надежду. Или так только показалось?

«Не имеет значения. Потерпи немного: я скоро тебя оттуда вытащу».

Если бы разговор происходил на самом деле, Ральф бы сказал, что С'дино усмехнулся.

«Где ты находишься… Ральф?» — спросил он после небольшой паузы.

«В комнате С'каро».

«А он сам?»

«С'каро погиб».

«С'вик?»

«Я его застрелил».

Темный брат засмеялся.

«Ну, спасибо, тебе… Ральф. Никогда не думал, что день моей смерти окажется счастливейшим днем в моей жизни».

«Почему ты не позвал на помощь?» — перешел к делу Ральф, стараясь скрыть шевельнувшуюся в душе неприязнь оттого, что С'дино так обрадовался смерти Великого Магистра.

«Сразу видно, что ты не отсюда, — говоря это, адепт очень искусно зондировал ментальный барьер разведчика. — Мы не могли с тобой где-нибудь повстречаться, Ральф?»

«Вряд ли. Лучше скажи, ты пытался выйти на поверхность?»

«Пытался. — С'дино уже оставил бесполезные попытки проникнуть в мысли разведчика. — Если тебе интересно: оба выхода завалены».

«А третий?»

«Лабиринт С'каро? Раньше я знал к нему дорогу… но потом почему-то… забыл…»

«Раньше об этих коридорах, правда, знали еще несколько человек, но теперь их можно больше не опасаться…» — вспомнил Ральф слова отца.

«С'дино!»

Еще недавно такая яркая сине-фиолетовая звездочка-сознание выглядела теперь совсем тусклой и пульсировала часто и нервно.

«С'дино, если ты меня слышишь! Потерпи немного, я скоро…»

Первым побуждением Ральфа было действительно броситься на помощь, однако он взял себя в руки: не хватало еще заблудиться. Кроме того, темный брат что-то говорил о завале. Нет, так получится только медленнее. Разведчик выключил прибор, взял факел и вышел в лабиринт.

На этот раз, наученный горьким опытом, Ральф был более внимателен — впрочем, никто и не подумал бросаться на него из темноты. Что касается вновь образовавшегося подземного «озерца», то разведчик даже не стал разуваться — слишком мелко и недалеко, чтобы промокли сапоги. А миновав его, пошел уже гораздо смелее: если кому-нибудь и вздумается его преследовать, охотника обязательно выдаст плеск воды. Однако то ли под землей кроме волка-неудачника никого больше не было, то ли Ральфу просто повезло, но за спиной разведчика так и не раздалось ни одного подозрительного звука.

* * *

— С'дино? — услышав имя адепта, Тэн мгновенно проснулся. — Знаешь, если бы это зависело от меня, он стал бы последним, кого бы я захотел спасти.

— А С'вик? — напомнил Ральф.

— С'вик всего лишь хотел власти.

— Чего же тогда хотел С'дино?

Тэн опустил глаза.

— Как тебе сказать…

— Да уж, пожалуйста, потрудись.

— Хорошо. — Тэн вздохнул. — После того, как однажды С'каро избил его чуть ли не до полусмерти, он больше не смел, но до этого… В общем, ему нравятся мужчины.

Ральф только присвистнул: ничего себе, как может изменить человека недельное пребывание под землей!

— Поднимай десантников — наши, хоть убей, откапывать его не станут, — подытожил Тэн.

«Сразу видно, что ты не отсюда, Ральф…» — вспомнил разведчик. Так вот почему С'дино даже и не пытался звать на помощь.

— Ясно. Скажи-ка, а ты представляешь, что значит быть похороненным заживо? — как мог спокойно, спросил Ральф.

«Ну, если ты сейчас подумаешь: „Туда ему и дорога…“ — держись, мало не покажется!» — решил он про себя.

Глаза Тэна превратились в щелочки. Он пытался помешать разведчику проникнуть в свое сознание, но силы были слишком неравные: Ральф очень скоро одержал верх, а после минутной «инспекции» несколько раз ударил. Тэн не издал ни звука — только сжался в комок и замер.

«Яблочко от яблони…» — Впрочем, молодой человек всегда испытывал по отношению к покойному С'каро слишком противоречивые чувства.

— Сердишься на меня? — спросил, немного подождав, Ральф.

— Немного. — Тэн медленно распрямился.

— Мне понравилось, как ты держался. Еще немного, и у тебя будет очень хорошая ментальная защита. Настоящая, — похвалил разведчик и, заметив, что губы Тэна начали невольно складываться в улыбку, добавил: — Не надо никому желать смерти. Возможно, тебе когда-нибудь даже придется убить самому — если не будет другого выхода, — но желать… Запомни: никому и никогда. Не знаю почему, но я это чувствую.

Юноша кивнул.

* * *

В отличие от Тэна, Алекс даже не стал ни о чем спрашивать: разбудил подчиненных, и вскоре десантники уже шагали в сторону бывшей комнаты бывшего Главы Серебряного Круга; и разведчик, который совсем недавно шел здесь один, смог по-настоящему оценить, насколько приятно ощущать у себя за спиной подобную поддержку.

Немало он порадовался, когда десантники разбирали преградивший дорогу завал: семерым карателям понадобилось всего около получаса — можно было себе представить, сколько времени провозился бы Ральф. И еще — глядя в спину Тэна, который уверенно двигался по коридорам разгромленного Дома Серебряного Круга: без него можно было плутать здесь хоть до утра. Только вот вопрос: протянул бы столько времени умирающий? Ральф даже не был полностью уверен, жив ли С'дино сейчас: на мысленные обращения темный брат не отвечал. Оставалось надеяться, что он без сознания.

— Здесь. — Тэн остановился у одной из целого ряда абсолютно одинаковых дверей. — Это его комната, — в голосе молодого человека промелькнула едва заметная нотка презрения. Он дотронулся рукой до стены, видимо, пытаясь привести в действие какой-то механизм, однако результата не последовало. — Закрыто с той стороны.

Майер выразительно посмотрел в сторону Уве — рыжий десантник ответил так же одними глазами и, встав на место Тэна, толкнул дверь плечом. Безрезультатно. Алекс не спеша отхлебнул из своей верной фляги. Тогда, приняв позу поудобнее, Уве навалился уже изо всех сил, и только после этого дверь, как бы нехотя, начала медленно подаваться, будто была забаррикадирована. Еще, еще… Стоявшие поблизости невольно сморщились. Радовало лишь то, что пахло здесь не смертью — пахло как раз жизнью. Во всяком случае, недавней. Подняв над головой факел, Ральф первым вошел в комнату.

Действительно, вся имевшаяся в комнате мебель, включая даже кровать, на которой находился сам хозяин, была придвинута к двери (интересно, кого боялся С'дино?); через весь потолок проходила трещина — оттуда капала вода, просачиваясь в другую щелку, уже на полу.

— Посвети… — Марта склонилась над неподвижным адептом. — Еще кто-нибудь: плохо видно. — Она безо всякой брезгливости откинула одеяло и взялась за пульс.

— Жив?

— Похоже, да.

Пока Марта торопливо доставала что-то из сумки, разведчик разглядывал бледное, словно восковое, лицо то ли мальчика, то ли старика. Трудно было даже представить, будто этот полутруп всего пару часов назад мог войти в сильнейший экстаз, мог отвечать на чьи-то мысленные послания.

— Тэн, — тихонько позвал Ральф. — Это точно он?

— Он, — подтвердил молодой человек и сразу же отошел.

«Неужели…» — мысль, однако, так и не успела оформиться в сознании разведчика, потому что, как только Марта прямо через одежду вколола шприц, умирающий дернулся и застонал.

Кажется, С'дино ожидал чего угодно, только не такого. Он ошалело переводил взгляд с одного незнакомого лица на другое, потом его глаза остановились на лице разведчика.

— Ральф?

— Я же сказал, приду, — улыбнулся разведчик, жестом останавливая собиравшегося что-то добавить темного брата. — У нас еще будет время поговорить.

* * *

— Не понимаю, какого дьявола тебя понесло в подземелье? — Дэвид изо всех сил пытался скрыть раздражение, но получалось плохо. — А если бы ты оттуда не вернулся?

— Тогда тебе пришлось бы как-нибудь обойтись без меня, — пожал плечами Ральф.

— Не смешно.

— Я не понял: я, что, теперь должен спрашивать, куда мне идти можно, а куда нельзя?

Дэвид не ответил. За прошедшие после операции сутки он заметно окреп, но седина здорово его старила, и Ральф постоянно ловил себя на том, что невольно искал у Нечистого какие-либо другие признаки старения. Вот и эта раздражительность…

— Погоди, ты еще с ним повозишься! — точно желая укрепить подозрения разведчика, продолжал ворчать Дэвид. — Ты хоть представляешь, кого ты спас?

— В каком смысле?

— В каком, в каком…

Нет, Дэвид не ворчал — он брюзжал…

— Ну, представляю, — перебил его Ральф. — Что ж, его теперь за это убить? По-моему, когда человек не такой, как все, в первую очередь страдает он сам. Вспомни себя.

— И ты сравниваешь меня с этим выродком! — от возмущения Нечистый даже снова помолодел.

— Любой мутант, с точки зрения обычных людей, выродок. Разве не ты мне это говорил?

Дэвид набрал побольше воздуху и медленно выдохнул.

— Говорил, — подтвердил он, наконец. — Но ты скоро увидишь разницу…

«Разницу… разницу… скоро увидишь разницу…» — оставшись один, машинально твердил про себя Ральф. Хотя, если быть до конца честным, думал он сейчас вовсе не о спасенном адепте Нечистого.

Разница, без сомнения, существовала; он ее видел — разница в поведении Дэвида: до того, как тот прошел сквозь «ворота», и после. Тут можно было не сомневаться. Правда, сам Нечистый словно бы ничего не замечал. Или просто делал вид? Кроме того, Ральфа интересовало, заметно ли, со своей стороны, что-нибудь новое в нем самом? Конечно, было бы намного проще прямо спросить об этом у Дэвида. Или у Алекса: что именно его тогда так испугало? Однако от одной такой мысли начиналась настоящая паника. Вот и сейчас… Нет, уходить, скорее уходить! В Тайг, на Манун — куда угодно. Лемуты, слуги Нечистого — неважно, лишь бы отвлечься, забыть. Как сегодня ночью, когда не было времени, чтобы хотя бы просто вспомнить о себе… Кстати, пора проведать спасенного.

Даже для слуги Нечистого — для каковых румянец никогда нормой не считался — С'дино выглядел чересчур бледным, однако он уже не походил на труп, как вчера, а когда разглядел, кто именно к нему пожаловал, его глаза на мгновение стали словно ярче и бывший адепт сделал попытку приподняться.

— Побереги силы, — остановил Ральф. — И не надо ничего говорить, — добавил он, присаживаясь напротив.

Несколько минут они молча рассматривали друг друга, затем разведчик почувствовал, что его сознания, как и тогда, ночью, коснулся мысленный зонд спасенного.

— Я же сказал: побереги силы, — повторил Ральф.

С'дино попытался улыбнуться.

— Я вспомнил… — Голос его звучал едва слышно: похоже, это стоило немалых усилий.

— Вспомнил что?

— Муравь…

— Муравьи? — по инерции переспросил разведчик и тут же сообразил, в чем дело: — Так это, значит, ты? Ты внушил нам, что мы видим муравьев?

Его собеседник кивнул.

— Один или были помощники?

С'дино опустил веки — даже такой короткий разговор его явно утомил. Что ж, не удивительно: больше недели считать себя похороненным заживо — в абсолютной темноте и сырости… Затем мысли разведчика (пока больной собирался с силами) вернулись к «муравьям». Сказать, что он восхитился мастерством создавших эту иллюзию — все равно, что не сказать ничего. О таком Ральф мог только мечтать: ведь и Риу, и Тэн, и он сам не только видели живой «ковер» из копошившихся, надвигавшихся со всех сторон насекомых, но и слышали их. Слышали, как шуршат сухие листья, попираемые миллиардами крохотных лапок… — все абсолютно натурально; в том числе и страх — а иначе кто бы решился проползти с десяток миль под землей через лаз чуть больше ярда шириной? Вот уж где могло засыпать землей в любой момент…

Наверно, Ральф слишком увлекся, потому что уже почти услышал этот характерный звук — звук осыпавшейся земли: сначала едва различимый шорох, затем…

Разведчик поднял голову… Причудливо изгибавшаяся трещина в потолке медленно расходилась, и через образовавшуюся щель с тихим, но угрожающим шуршанием осыпались мелкие — пока! — камешки и комочки земли…

Вряд ли на осознание увиденного Ральфу потребовалось больше нескольких секунд — скорее, время, как это часто бывает в подобных ситуациях, растянулось, и несколько секунд в восприятии разведчика превратились в минуты. А потом он услышал… смешок.

— Поверил… — На лбу «умирающего» выступил пот, но черные глаза блеснули подозрительно ярко.

Иллюзия? Никакой трещины, естественно, не было; не сыпались и камешки. Сколько ж на это надо сил? Разведчик придирчиво рассматривал бывшего адепта Нечистого.

— Ты спрашивал… про… помощников… — Нет, говорил он и вправду с трудом.

Ральф, который уже было вскочил, медленно опустился на место.

«Ну и видок, должно быть, у меня…»

— А ты опасный человек.

— Был.

— Ничего себе «был»! Как ты это делаешь? — И Ральф помимо своей воли снова посмотрел вверх.

В создании иллюзий у него никогда не получались детали, поэтому приходилось прямо на зрительные образы накладывать подходящие эмоции — по существу программировать, навязывать «жертве» нужную реакцию.

Получалось громоздко и ненадежно: на животных, если их надо было, например, напугать, это еще производило впечатление, а вот что касалось людей, то ввести в заблуждение их удавалось всего лишь на пару минут. С'дино же делал наоборот: сотворял настолько приближенную к реальности «картинку», что «жертва» не могла не купиться и выдавала абсолютно естественную реакцию. Как у него это получалось: был ли это врожденный талант или С'дино просто владел каким-то секретом — одному Богу известно.

Вот о чем бы разведчик действительно хотел поговорить.

— Как ты… меня… нашел?

Естественно, его сейчас волновало совсем другое.

— Ну, скажем, мне приснился сон.

С'дино поспешил прикрыть глаза. Однако Ральф, который, наконец, оставил в покое потолок, успел заметить, сколь сильное впечатление произвели на собеседника его слова. Можно было не сомневаться: бывший адепт воспринял свое спасение как знак Свыше… Впрочем, после всего пережитого удивляться такой реакции не приходилось. К тому же, что вредного, если человек, около двадцати лет прослуживший Нечистому, вдруг искренне раскаялся и решил, будто сам Господь предоставил ему возможность искупить совершенное зло?

А уж в том, что брат-отщепенец на самом деле этого хотел, Ральф не сомневался. И не только не сомневался, а даже собирался предложить ему себя испытать — в роли наставника «серебряных братьев», например. Почему бы нет? И силы, и убежденности в том, что служение Нечистому — заблуждение — у него теперь было хоть отбавляй; да и сам С'дино являлся потрясающим примером чудесного спасения и преображения.

— Мне нужна твоя помощь.

Казалось, С'дино обрадовался.

«Так и есть: прямо рвется в бой…»

Впрочем, когда разведчик объяснил, чего он хочет, бывший адепт заметно погрустнел.

— Ничего не получится… Ральф.

— Почему?

— Потому что… — С'дино замялся.

— Думаешь, они не поверят, будто ты изменился?

С'дино, который на протяжении всего разговора то демонстративно, подчеркивая свою слабость, опускал веки, то якобы разглядывал что-то в углу — лишь бы не встречаться с глазами разведчика, — сейчас посмотрел прямо на него.

«Что именно ты обо мне знаешь?» — как бы спрашивал этот взгляд. Было в нем, правда, еще и такое, от чего Ральфу сразу стало не по себе, но он сделал вид, будто ничего не заметил.

— Все, — вслух сказал разведчик. — Я знаю все. У тебя нет другого выхода… С'дино.

— Нет другого выхода? Ты мне угрожаешь? Ну, и что ты со мной сделаешь? — И без того тонкие губы его растянулись, превратившись в совсем уже заметную линию, по всей видимости, означавшую улыбку. — Отправишь назад?

— Зачем? — Ральф сделал над собой усилие. — Все гораздо проще: я попрошу сделать это для меня… Всего лишь попрошу…

Глаза С'дино снова поспешили укрыться под ресницами, затем осторожно, точно взбираясь вверх по идеально отполированной поверхности, медленно, по дюйму, заскользили по телу разведчика — руки, плечи, шея, губы, глаза…

Бывший адепт знал, что взгляд способен выразить гораздо больше, чем речь, больше, чем мысли, и все же этого было так мало — хотелось еще и сказать. Хотя бы сказать… Но говорить было нельзя. Нельзя, потому что сидящий напротив человек был другим. Понимал — но был другим…

— Хорошо… я сделаю это… для тебя… Ральф… — С'дино вложил в свой ответ все, что чувствовал — гораздо больше, чем означали сами по себе произнесенные им слова. И сидящий напротив понял — его взгляд сразу стал напряженным, — однако Милосердный Господь послал человека, который умел сочувствовать и который не рассердился.

— Смотри, не заставь меня потом пожалеть.

Как удар хлыстом…

Нет, видно, Господь так и останется единственным, кто его выслушал.

— Не пожалеешь, — произнес С'дино уже совсем другим тоном. «Отец Небесный, почему так легко людей ненавидеть и так тяжело их любить…»

— Я бы не волновался за этих парней, но после того, что с ними сделали…

— Сделали… — С'дино выглядел рассеянным. — О чем ты?

— Да о том, черт возьми, что после того, как у них покопались в мозгах, в одиночку им не выжить! Или ты не знаешь?

— Знаю. Сам и копался.

В глазах собеседника промелькнуло такое, что С'дино зажмурился, однако разведчик сдержался.

— А исправить можешь? — с непривычной хрипотцой спросил он.

— Я исправлю.

— Только…

«Отец Небесный, да ведь это он всех жалеет: и их, и меня… Неужто такой, как он, действительно мог застрелить С'вика?»

— Я понял: сделать осторожно, — улыбнулся С'дино. Сейчас он уже был полностью здесь и сейчас, и даже голос его зазвучал как будто увереннее.

— Значит, я на тебя надеюсь. — Ральф поднялся.

«Вот и все…» Разговор подошел к концу, и С'дино чувствовал страшную усталость, но…

— Когда вы уходите? — как мог спокойнее спросил он.

— Завтра утром.

«Что… что еще сказать, что спросить, чтобы он подольше не уходил?.. Господи, прошу тебя, подскажи…»

С'дино и сам удивлялся, как легко это у него получалось — обращаться к Всевышнему. Привычка, появившаяся дня три назад, несомненно начала переходить в естественную потребность, однако осмысление явно запаздывало — осмысление того, каким образом приходил ответ. Вот и сейчас язык уже словно сам знал, что говорить:

— Постой…

— Да?

— Ты спрашивал, как я создаю иллюзии… — С'дино вопросительно замолчал. Сердце стучало, как сумасшедшее, но когда Ральф повернулся, адепт понял, что попал в точку: — Если хочешь, я научу. И научу их распознавать…

* * *

— Говорите, дорого? Но вы нанимаете мой корабль отнюдь не для обычной морской прогулки: Канда — это не шутки. Не знаю, что вам там понадобилось — не мое дело, — но я рискую, леди. К тому же, заметьте, я не спрашиваю вашего имени: а ведь, наверняка, найдется какой-нибудь мужчина — ваш муж или отец, — который станет вас искать? И я опять-таки рискую.

— Я показалась вам несовершеннолетней?

Капитан ухмыльнулся: он был моложе сидящей напротив женщины, по крайней мере, лет на десять.

— Ну, тогда вы, должно быть, считаете, что до сих пор существуют гаремы и меня непременно кинется искать муж-султан, — продолжала Амалия. — Придется вас разочаровать, — она состроила притворно-трагическую физиономию.

Тут уже капитан не выдержал и покатился со смеху. Вообще, он производил впечатление довольно приятного человека: вполне порядочного, жизнерадостного — правда, когда речь заходила о деньгах, его маленькие темные глазки становились чересчур цепкими.

— Леди, — укоризненно протянул мужчина. — Причем здесь султан! Мы с вами говорим о совершенно разных вещах: какими бы ни были современные законы, они не помешают кому-то из ваших родственников мужеского пола попросту набить мне морду. Или попытаться через своих влиятельных знакомых отобрать у меня лицензию. Если вы на собственные деньги нанимаете целый корабль… Я уж не говорю о лошади, на которой вы приехали: она одна стоит целое состояние… Представляю, на что способен, например, ваш муж! Вы сможете гарантировать мне его полное благодушие?

Амалия покачала головой.

— Вот видите. А кстати, каким образом вы рассчитываете обезопасить себя?

— Не понимаю?

— Ну, как же! Я, например, могу вас ограбить, убить…

— Ах, вот в чем дело… — Амалия закинула ногу на ногу. — Видите ли, если человек, которого я ищу, жив, он вытащит вас из-под земли.

— А если мертв?

— Тогда мне все равно, — пожала плечами Амалия.

Ей показалось, после этих слов капитан как будто посмотрел на нее другими глазами — на ее волосы, руки, покачивающийся носок сапога.

— Красиво сказано, черт возьми! Только как он, интересно, узнает, кому и за что мстить?

— Поверьте, он это сможет.

— М-да… — Пальцы мужчины забарабанили по столу. Жажда заработать боролась в капитане с осторожностью: слишком уж странное впечатление производила эта женщина, и все же сумасшедшей она явно не была. — К счастью, нам с вами повезло, — наконец, подытожил он, — я не собираюсь ни грабить, ни убивать, — нарисовавшаяся улыбка выглядела полностью обезоруживающей. — Хотя…

— Хотя? — Амалия подалась вперед.

— Я вот тут подумал…

— Не лучше ли сразу поискать моих родственников и получить с них деньги за полезную информацию? — договорила Амалия. — Не стоит: я заплачу вам больше.

В лукавых глазах капитана промелькнул испуг, а сам он как будто сжался.

«Да нет, невозможно, чтобы она…» — уловила Амалия в чужом сознании.

— Предположим. А о чем я подумал сейчас? — последовал вопрос вслух.

— Не знаю. — На самом деле Амалия это знала, однако афишировать свои способности читать мысли не собиралась: пусть людям будет спокойнее.

И действительно, капитан сразу расслабился.

— Я подумал, что мне скажет тот, которого вы ищете.

— Мистер Патрик, может быть, вы лучше покажете мне ваш корабль? — предложила Амалия, чтобы прекратить разговор, способный увести достаточно далеко от главного.

— С удовольствием. — Капитан встал. — Только, если позволите, еще один, последний, вопрос.

— Да, конечно.

— Вы уверены, что знаете, как вести себя по прибытии в Канду?

— Разумеется… — К сожалению, Амалия не смогла бы ответить на этот вопрос даже себе: купец из Чизпека, который пару лет назад гостил у отца, конечно, приглашал к себе, но…

— Тогда я к вашим услугам, мисс…

— Амалия.

Патрик отвесил церемонный поклон.

* * *

— Ради Бога, Ральф! Ради самого Господа Бога… У них ведь нет против него никакой защиты!

— А никакой защиты и не надо: С'дино настолько изменился…

— И ты поверил? — перебил Тэн. — Да если он захочет, он заставит поверить кого угодно во что угодно!

— И тем не менее…

— Значит, решил точно?

Разведчик ответил одной из своих выразительных улыбок. Что именно она означала, Тэн не понял, но мысленно отшатнулся: никогда еще Ральф так не походил на своего отца.

«Яблочко от яблони…» — снова невольно подумал молодой человек. Он готов был поклясться, что чует ненавистный запах розового масла, который так любил покойный С'каро.

— Тогда я остаюсь.

— Твое дело, — пожал плечами Ральф.

Ни спорить, ни пытаться Тэна разубедить он не собирался. Парень почувствовал себя самостоятельным? Отлично: пусть ошибется, пусть столкнется со С'дино! Тот не причинит ему вреда, так же как и остальным «серебряным братьям» — разведчик не сомневался. В конце концов, это гораздо полезнее, чем на кого-то там оглядываться или — еще хуже — прятаться за чью-нибудь спину. Немного практики — и научится разбираться в людях. Сам же Ральф сейчас практиковался в создании иллюзий, а конкретно: нагнетал сочетавший в себе таинственным образом свежесть и приторность аромат роз. Судя по выражению лица собеседника, вполне успешно.

— Ну? Что мнешься?

«Говорить или не говорить?» — явственно читалось в глазах Тэна.

— Смелее!

— Ты изменился…

Ральф почувствовал, как вновь шевельнулся затаившийся где-то в глубине сознания страх и, словно поднявшийся со дна ил, мгновенно замутил все вокруг.

— В чем?

— Не знаю. Раньше ты как будто собирался жить еще тысячу лет.

«Потому что не знал, что придется жить тысячу лет…» — эхом отдалось в мыслях разведчика. Сейчас ему было уже не до роз. Тэн определил проблему с точностью до наоборот, но в одном они сходились: Ральф изменился, и с этим ничего нельзя было поделать.

Изменился… Но в чем? Что, черт возьми, сделали с ним проклятые «ворота»? Или он просто боялся Дэвида? Да, Ральф действительно его боялся. Боялся попасть под его влияние, боялся, что не справится, боялся, что Нечистый может в любой момент отложить в его сознание свой зародыш. Или… уже отложил?

— Ну, я пошел?

«Ах да, Тэн…»

— Иди… Нет, постой. Риу тоже остается?

— Нет, он сказал, что пойдет с тобой.

«Что ж, и на том спасибо…»

На самом деле он хотел рассказать Тэну о поселке — а точнее об их с Дэвидом путешествии в неведомый мир, но в последний момент передумал: слишком уж странные события происходили по ту сторону «ворот».

— Чуть не забыл, — вдруг спохватился молодой человек. — Вот… хочу отдать. — Он снял медальон.

— Как знаешь, — пожал плечами разведчик. Он снова невольно порадовался за Тэна, за его неколебимо возраставшую уверенность в себе — но расставаться вот так, после всего, что они вместе пережили, было грустно.

— Прощай.

— До встречи, — усмехнулся Ральф.

Он глядел вслед молодому человеку до тех пор, пока тот не скрылся за деревьями, потом зачем-то посмотрел вверх. Солнце только что зашло за горизонт, но разведчику показалось, будто уже вовсю темнеет.

«Какой странный закат… — подумал он. — А, может, совсем и не закат?»

Серые, белые, розовые, двух- и трехцветные; прямые, как стрела, и состоявшие из мелких рябинок — облака лучами расходились на востоке, и, словно в зеркале, огненно-рыжим костром отражались на западе. Ни дать ни взять — увеличенная во много раз копия татуировки, украшавшей плечо любого санрайзовца.

«Sunrise», — машинально повторил про себя Ральф. — «Восход»…

Он никогда не был суеверным, однако долгое созерцание неба способно заворожить любого, а если вспомнить, в каком состоянии в последнее время разведчик находился… Облака подобной формы он видел впервые, к тому же картина выглядела настолько впечатляюще, что начали сами собой напрашиваться кое-какие аналогии и возникать неожиданные вопросы. Например, почему рисунок, всегда являвшийся для Ральфа символом организации, которой он отдал около, двадцати лет жизни, — символом восхода, возрождения человечества, — буквально полыхал на западе и так скромно бледнел на востоке. Уж не означало ли это некий закат? Закат «Sunrise», или его, Ральфа, жизни, или… Разведчик ужаснулся. С чего он, вообще, взял, что наколка на его правом плече означает именно восход…

— Любуетесь местными красотами, мистер Хюттнер?

Разведчик обернулся — в нескольких шагах от него, привалившись плечом к дереву, стояла Марта.

— Если здесь и есть, чем любоваться, так это вашей красотой, фрейлейн.

— Отец Небесный, почему же все так не вовремя! — притворно огорчилась женщина. — Когда-то одна глупенькая девочка готова была даже заниматься английским, лишь бы иногда сталкиваться в дверях с одним мальчиком. Но мальчик, увы, ее не замечал.

— Потому что девочка была еще слишком маленькой, — засмеялся Ральф. — И у нее были слишком пухлые румяные щечки.

— И никакие не румяные: просто девочка очень стеснялась и все время краснела.

Удивительно: Марта смеялась, но ее глаза — светлые и блестящие — смотрели холодно и иронично.

— Я думала, ты меня не узнал.

— Не сразу, — кивнул разведчик.

Уточнять, каким образом ему это вообще удалось, он не стал: вряд ли Марте понравилось бы, что кто-то тайком изучает ее мысли. А изменилась она действительно потрясающе: Ральф помнил смешную толстенькую девчонку, теперь же перед ним стояла рослая, с широкими плечами и высокой грудью женщина со строгим и волевым лицом. Карательный отряд все же. Вон и глаза, похоже, совсем разучились смеяться. Женщины слишком впечатлительны, слишком близко все принимают к сердцу, а потому часто меняются абсолютно непоправимо.

— Сколько ты уже у Майера?

— Шесть лет. — Порозовевшее от заходящего солнца небо на мгновение словно отразилось на лице Марты.

«Не разучилась краснеть — значит, еще не все потеряно, но…»

Ральф вспомнил свой короткий экскурс в сознание Алекса — Марты там не было. Если командир когда о ней и вспоминал, то лишь в совершенно определенные моменты.

— Михаэль, можно задать тебе вопрос?

— Задавай.

— У тебя с командиром счеты?

«Так — начинается…»

— У меня — нет. Вернее, кое-какие появились — примерно сутки назад, — но я не люблю ничего откладывать: все, что мне было от него нужно, я уже получил.

Марта задумалась: видимо, пыталась следующий свой вопрос сформулировать таким образом, чтобы получить более конкретный ответ.

— Я его знаю несколько лет. Ты заставил его делать то, чего он не хочет, — медленно произнесла она.

— А он очень редко делает то, чего не хочет.

— Ну и?

Она не ответила. Теребила в руках желтый засохший листок, отгоняла несуществующую мошку (разведчик продолжал потихоньку упражняться в создании мелких иллюзий), но так и не решилась.

— Знаешь, что я тебе скажу, — наконец не выдержал Ральф. — Есть вещи, которые лучше не выяснять. Поверь мне, здесь как раз такой случай.

Размахнувшись, Марта с такой силой прихлопнула назойливую мошку, что разведчик поспешил сдаться: после такого удара его творение просто обязано было исчезнуть.

— Ты не понимаешь…

«Еще как понимаю…» — Ральф мысленно ругнулся. Марта, конечно, хотела быть в курсе всех дел, и боялась за Майера, и, наконец, ей было просто приятно лишний раз о нем поговорить и…

Он вдруг поймал себя на том, что страшно завидует Алексу. Когда Ральф около четверти часа назад только увидел Марту, ему было настолько плохо, что даже комплимент в ее адрес он произносил, чуть ли не стиснув зубы, но за время, пока она находилась рядом, разведчик словно отогрелся. Даже здесь, в Тайге, среди постоянных опасностей и ненависти, женщина продолжала сохранять тепло нормальной жизни — потому что все время думала о любви. Остальное: интриги, соперничество — интересовали ее не сами по себе, а как нечто, имеющее отношение к ее возлюбленному, как то, что могло ему угрожать и то, от чего его следовало уберечь. Такая, как она, действительно была на это способна, и совсем не потому, что редкому мужчине уступала в силе. Настоящая сила была в другом: в изгибах ее тела, в том, как от каждого движения упруго колыхалась на груди рубашка…

«Господи!» Ральф затаил дыхание. Живой неизъяснимый восторг фонтаном вырывался откуда-то из солнечного сплетения, растекался вокруг, и каждый участок тела, которого касался этот поток чистого счастья, тут же откликался, благодарно возвращая в общий источник многократно усиленное сладостное чувство.

«Амалия…» — робко напомнил внутренний голос.

«Знаю… помню… — откликнулся разведчик. — Но я должен вернуться к ней живой, а полчаса назад я умирал…»

— Михаэль, я… я не уверена, но мне показалось, Алекс… — Марта впервые назвала командира по имени, — пытался тебя убить.

— Тебе показалось, — глядя в непривычно напряженные глаза женщины, улыбнулся Ральф.

— Правда?

— Правда. Кстати, — разведчик сделал паузу и продолжал уже по-немецки: — Те уроки не пропали даром: ты говоришь по-английски очень, очень хорошо. Можешь мне поверить. Если бы я не знал, какой язык твой родной…

Неожиданно Марта всхлипнула и прижалась к его груди.

— Полегче, девочка, полегче, — осторожно отстраняясь, засмеялся Ральф. — Я ведь не каменный.

— Неужели? — Слезинки еще висели на ресницах, но глаза женщины уже снова смотрели насмешливо.

— Я тоже.

— Только не говори, что и в «Sunrise» ты потащилась за мной.

— Потащилась за тобой, — неподражаемо сморщившись, согласилась Марта.

Она еще хотела добавить, что это было давно, но не успела: Ральф снова привлек ее к себе.

Марта заколебалась. Ее обнимал человек, о котором она грезила всю свою юность. Медальон с его портретом по-прежнему лежал где-то там в ящике письменного стола… Тетрадь, от начала до конца исписанная его именем; и слезы, слезы — море слез… Но потом в ее жизни появился другой. У него были черные, колечками, жесткие на ощупь волосы и темные продолговатые глаза, которые от страсти сначала становились влажными, а потом абсолютно пустыми, и сам он начинал мелко-мелко дрожать… В такие минуты ей почему-то хотелось его уберечь, защитить… От кого?

Сейчас Марта, наоборот, чувствовала маленькой и беззащитной себя, потому что ее впервые обнимал тот, кто был выше и сильнее. Впрочем, нет — сила, которая от него исходила, являлась, скорее, силой внутренней, уверенностью в себе, мужественностью, что ли?

«Михаэль…» — Марта вдруг вспомнила, как однажды он на ее глазах обнимал другую, и все, что столько лет дремало где-то на самом дне памяти, вырвалось наружу…

В первые минуты Ральф показался даже грубым (его руки откровенно ее ощупывали — унизительно и немного больно), а его слова — примитивными и пошлыми. Но это только в первые минуты, потому что затем словно исчезла какая-то преграда, и Марта поняла, что виновата она сама — ее неопытность, зажатость, ее глупые предубеждения.

Ральф любил и ласкал ее всю, не обходя вниманием ни один дюйм тела — языком, губами, взглядом; а когда его пальцы спускались вниз и проникали вовнутрь, Марта замирала и почти переставала дышать, боясь, что все произойдет слишком быстро — кончится для нее, так по-настоящему и не начавшись…

Он вошел быстро — прямо с лету — не примеряясь и не мешкая, и в ней сразу запульсировало, забилось… Ральф с улыбкой ждал…

Ветер уже смазал некогда четкие огненные линии, которые теперь лишь слабо розовели на фоне серо-сине-фиолетового неба, но на обнаженном плече женщины крошечный полукруг с расходящимися в разные стороны лучами остался неизменным, и для мужчины, который улыбаясь смотрел на нее, этот рисунок снова был символом восхода.

* * *

Ветра почти не было. Он точно устал, нагнав накануне тяжелые темно-серые облака. Нагнал и теперь отдыхал, лишь иногда поигрывая последними засохшими, скрученными листьями. Амалия медленно шла по аллее. С трудом представлялось, что еще совсем недавно кроны этих деревьев полностью закрывали небо — сейчас же, кроме редких, не успевших опасть листьев, кое-где сохранилась потемневшая, растрескавшаяся скорлупа от плодов. Сами орехи валялись на земле — ими было усыпано все вокруг.

Амалия подняла один из них, очистила от налипшей грязи. Гладкий и блестящий, он не был однородным по цвету: темно-коричневые разводы на более светлом фоне делали орех похожим на камень. На агат? Или на яшму? Скорее, на агат… Амалия зачем-то опустила каштан в карман. Огляделась.

Где-то здесь все это и произошло, только тогда они с Михаэлем шли в обратную сторону, и над головой величественно колыхались раскидистые вееры-листья. Как гармонично смотрелись они летом — и как дико и тоскливо казалось без них сейчас. У Амалии сжалось сердце. Отец Небесный! Что же она такое творит? Ведь она знала Михаэля всего лишь несколько часов. А потом почти полгода разлуки и никакой гарантии, что приведется увидеть его вновь.

Амалия даже слегка ужаснулась, вспомнив, как много всего произошло за эти полгода — и сколько еще произойдет, если сегодня ночью в условленное время за ней заедет Патрик, и она взойдет на его корабль. И снова ничего определенного. Однако оставаться здесь, сходить с ума, надеяться и страдать — тем более не для нее. Это Анна умела столько ждать и, вопреки очевидному, не верить в гибель того, кого любила.

«Любит…» — мысленно поправилась Амалия: Анна ведь, похоже, и сейчас продолжает надеяться на чудо. Пусть. Пусть хотя бы для нее Карлос остается живым.

Но она, Амалия — не Анна, она не способна тридцать лет надеяться на встречу. У Анны, по крайней мере, был Михаэль, их сын — у Амалии же, кроме воспоминаний о нескольких часах, проведенных вместе, не было ничего.

Она даже не знала, жив ли Михаэль… Может, пока не поздно, остановиться?.. Нет, воображаемый маховик гигантской невидимой машины был раскручен, и остановить его было уже не в ее силах… Бедный отец. Что с ним будет, когда он узнает? А Кэтлин? Конечно, она в курсе, куда и зачем отправляется мать, но пока еще вряд ли по-настоящему осознала, что происходит. И обиделась… Обиделась из-за того, что Лора не хотела с ней оставаться (Амалия грустно улыбнулась, вспомнив, как ржала и вырывалась из рук молодой хозяйки лошадь). Лора — единственная — поняла все до конца. Или, скорее, почувствовала: животные всегда чувствуют…

«Простите…» — Амалии захотелось поклониться всем этим деревьям, вместе с которыми она каждый год ждала весну. Сквозь обнаженные стволы был хорошо виден дом, где она прожила почти семнадцать лет. Это вот окно ее спальни… А потом всего несколько часов, и… Амалия попыталась припомнить лицо Михаэля, но не смогла. Тогда она еще раз взглянула на дом, бывший когда-то ее домом, и, не оглядываясь, пошла прочь.

 

Глава 4

Приманка

Третьи сутки отряд десантников по известным лишь одному Нечистому тропам двигался на юг. Формально главой карателей считался Ральф, однако фактическим командиром был Дэвид, и это ложное положение страшно угнетало разведчика. К тому же ему, привыкшему работать в одиночку, мешало такое количество людей, мешала сложность в отношениях между ними, которая неизбежно возникала в подобной ситуации — когда члены отряда занимали различные ступени иерархической лестницы.

Ральф и понимал, что другого выхода нет (он сам начал с того, что указал Майеру его место), и в то же время тяготился создавшимся положением. Впрочем, еще больше его удручало присутствие самого Нечистого, раздражение к которому, казалось, росло с каждым часом.

Первые двое суток пути Дэвид не разговаривал вообще — либо молча шел впереди, либо сидел в стороне ото всех, погруженный в себя, словно не видя и не слыша никого и ничего. Ральф уж думал, что так будет продолжаться и дальше, однако в середине третьего дня путешествия Нечистый неожиданно снова обрел дар речи.

— Я должен тебе кое-что рассказать, — начал он, когда они отошли на несколько шагов от общего костра…

В свое время, желая застраховаться от всяких случайностей, Дэвид внедрил в разум пятерых специально отобранных им людей частичку собственного сознания. Это Ральф знал и так.

Затем пошли некоторые подробности: первым, оказывается, превратиться в «запасного Нечистого» должен был адепт Голубого Круга по имени С'лейн, за ним — года через два — С'каро, потом — с промежутками в несколько лет — еще трое, находившиеся далеко за пределами Канды.

В общем, все было рассчитано таким образом, чтобы «вновь народившийся» Дэвид имел возможность спокойно обосноваться в чужом теле, а затем, когда этот сверхнеобычный процесс будет благополучно завершен, спокойно выбрать, какой из кандидатов подойдет более остальных.

Сбой в системе ментальной защиты Серебряного Круга совершенно изменил планы Нечистого. В результате резко ускорившийся в развитии зародыш из сознания С'каро обогнал зародыша у С'лейна. Тело и мозг главы Серебряного Круга были сильно повреждены, однако Дэвид остановил свой выбор именно на С'каро — полностью восстановил мозг и с помощью Ральфа извлек из тела пулю.

— С'лейн не знает, насколько устарела та информация, которой он располагает: он уверен, например, что он первый и что у него есть в запасе еще целый год. К тому же, учти: С'лейн ничего не знает о Серебряном Круге и понятия не имеет, где искать С'каро. Чтобы поддерживать его в этом благополучном заблуждении, я активизировал часть сознания твоего отца. Совсем немного, но вполне достаточно: С'лейн будет думать, что С'каро жив, естественно, кинется его искать, и на эту-то приманку и попадется…

«Приманку…» — Сердце Ральфа стукнуло тяжело и увесисто. И точно куда-то провалилось. Перед глазами замелькали разноцветные круги — разведчик уставился в землю.

— Ральф, ты меня слышишь?

— Да.

— Посмотри на меня… Та-ак, — протянул Дэвид, когда их глаза встретились. — Ясно. А теперь послушай меня внимательно. Очень внимательно, Ральф. Ни один человек не доставил мне столько хлопот, сколько твой отец. Он не просто сопротивлялся — он мне мешал. Когда-то он здорово мне мешал. Не год и не два, Ральф, — больше, гораздо больше. И все-таки я с ним справился.

— Справился? Да ни хрена бы ты не справился, если бы не этот твой… Теон!

— Михаэ-эль… — укоризненно протянул Нечистый, с удовольствием наблюдая за тем, как изменился в лице разведчик, услышав из его уст свое настоящее имя. — Теон — мое детище. Плоть от плоти, пусть даже и не самое удачное. Но ты не понял главного: пусть нет Теона, зато нет и твоего отца. А его тело… — Дэвид показал глазами на себя и усмехнулся, — служит теперь мне. Ну, кто бы мог подумать: Карлос в роли Нечистого! А? Михаэль? Нет, что ни говори, а до отца тебе далеко — уж он бы оценил, это точно!

Ральфу захотелось заткнуть уши: Дэвид говорил негромко — так, чтобы его не слышали сидевшие в нескольких ярдах десантники — но его высокий голос и тихий издевательский смех доставляли почти физическую боль. Отец Небесный! Пару дней назад разведчику показалось, будто бы его жизнь потеряла всякий смысл, но это, к счастью, прошло, и тогда он, по своей наивности, решил, что самое худшее, наконец, позади… И вот теперь… Не насмешки Нечистого, не откровенные унижения убивали Ральфа — бессилие. Полное бессилие.

Он невольно оглянулся. Хваленый санрайзовский десант — отряд специально подготовленных головорезов — не сможет даже пошевелиться, если того не захочет Дэвид.

— Что отворачиваешься? Смотреть на меня! Я сказал, на меня… Вот так… — Глаза Дэвида превратились в два бездонных провала. Два колодца беспросветной пугающей черноты. — Я не хотел тебя принуждать — думал, мы договорились… — Плотный удушающий мрак вместе со словами начал переливаться в сознание разведчика, пробуждая дремавший где-то очень глубоко первобытный животный страх.

Что-то знакомое… Но где, когда Ральф уже это видел? Ах да, Дэвид еще тогда сказал…

— Ты кое-что забыл, — с трудом выдавил из себя разведчик. — Разве не ты говорил, что я счастливчик и поэтому стоять у меня на дороге опасно?

— Я все помню. Все отлично помню. Но только я тогда говорил тебе, что, видать, и я для чего-то нужен, а не то со мной бы расправились задолго до того, как ты появился на свет. Дурачок, твой отец был гора-а-здо везучее тебя — ну, и где он сейчас? Бесполезно, Михаэль, — в ответ на очередную попытку Ральфа освободиться добавил Дэвид, — бесполезно…

«Бесполезно…» — послушно повторил про себя разведчик, однако привычка сопротивляться до последнего оказалась сильнее его самого — сильнее разума.

В то время, как сознание было практически парализовано и ментальная защита уже едва не отказывала, пальцы Ральфа машинально цеплялись за ствол сосны — той самой, к которой разведчик привалился спиной.

«Бесполезно… кора… сосновая кора…»

Внезапно в затухающем сознании одна за другой замелькали отдаленно знакомые картины: мрачный сосновый бор, ярко-зеленый плющ, оплетающий могучие стволы, и огонь… много-много огня…

«Лес!»

«Слышу тебя, человек…» — тут же прозвучало в мозгу.

Ответить разведчик не успел, однако этого и не потребовалось: вибрации Лесу были намного понятнее.

«Что с ним делать? Я его держу…»

Ральф медленно открыл глаза. Давления, от которого он и потерял сознание, не ощущалось, но голова точно раскалывалась. Напротив — неестественно прямой, с остановившимся взглядом — сидел Дэвид.

«Что с ним делать?» — снова спросил Лес.

«Раздави», — вспомнив, как это однажды назвал его невидимый собеседник, подумал разведчик.

Никаких эмоций — только Нечистый слабо дернулся и медленно опрокинулся на землю.

«Вот и все…»

Потрясающе. Человек бы обязательно что-нибудь сказал — хотя бы попрощался. Здесь же все просто — сделал и удалился. Впрочем, нет: Лес был лишь орудием, а сделал это на самом деле он, Ральф… Как завороженный, смотрел разведчик на неподвижное тело — тело своего отца.

Теперь, после того, как там больше не присутствовал Дэвид, его действительно можно было назвать телом Карлоса. То ли Нечистый отводил ему глаза, то ли это проглядывала сущность самого Дэвида, но даже черты лица тогда выглядели иначе. Другие глаза, другой нос, другой рот… Сейчас же все как будто вернулось на место, и Ральф видел лишь отца — поседевшего и постаревшего, но все же отца. Возможно ли? Разведчик протянул руку. Странно — пальцы словно прошило током.

Показалось? Ральф судорожно схватился за пульс… Нет — ни малейшего движения. Рука еще не успела окоченеть, но была совсем холодной, и все же… Разведчик не понимал до конца своих ощущений: почему-то не хотелось выпускать из своих пальцев эту безжизненную руку — как будто с каждой минутой становилось легче… Свободнее?..

— Михаэль…

Ральф вздрогнул.

— Михаэль, это я… — «Умерший» открыл глаза. — Не убирай руку, — он говорил почти беззвучно, одними губами, но Ральф слышал. Кстати, и запястье, которое он продолжал удерживать в левой руке, больше не было холодным, а пальцы уловили слабый, но отчетливый пульс…

* * *

— Потерпи, скоро все объясню. — Хоть это ему, видимо, было нелегко, но Карлос улыбался. Ральф также невольно улыбнулся в ответ — хотя и чувствовал себя потерянно и совершенно беспомощно. Единственно, в чем он не сомневался, так это в том, что напротив него сидел не Дэвид. Зато во всем остальном…

— Он пожадничал… — наконец заговорил Карлос. — Ему не стоило вместе с телом прихватывать еще и мое непереработанное сознание. Вернее, то, что от него осталось…

— Непереработанное? — переспросил пораженный Ральф.

— Да. Примерно через год от моей индивидуальности уже не осталось бы ничего, но пока молодой Нечистый просто не успел вобрать меня до конца. Успей завершиться этот процесс или не пожадничай Дэвид, я бы в полном смысле растворился, а так… Хотя, если бы не ты — все равно бы у меня ничего не вышло… Помнишь, я тебе говорил, что существует память тела?

— Помню… отец.

Глаза Карлоса потеплели: по-видимому, слово «отец» по-прежнему действовало на него магически.

— Она сохраняется в каждой клеточке, остается на предметах, если мы до них дотрагиваемся… — Бывший глава Серебряного Круга медленно перевел дыхание. — В ту ночь, когда ты зачем-то спустился под землю, ты вобрал всю сохранившуюся информацию в себя.

— Я пошел туда, потому что мне приснился сон.

— Сон?

— Ну да. Мне приснилось, будто бы ты меня об этом попросил.

Теперь беспомощная улыбка появилась на лице Карлоса.

— Как ты догадываешься, ни о чем просить тебя я не мог: я был разобран на части. У Дэвида — тело; информация о нем — у тебя; память — опять-таки в сознании Дэвида… — Карлос засмеялся, и уголки его губ вместе с короткой верхней губой знакомо поползли вверх.

— Ну, а потом?

— Потом мне опять повезло: чтобы сделать приманку для С'лейна, Дэвид активизировал часть моего сознания, а тут как раз и ударил Лес. Я-то его знаю — недаром не спал тогда всю ночь, отыскивая лазейку в его защитном барьере. Помнишь?

Еще бы не помнить! Когда случились те события, Лес, благодарный за спасение от плюща-паразита, накануне вечером не пропустил ментальный зонд С'каро — но уже утром глава Серебряного Круга смог преспокойно миновать этот невидимый щит и войти в контакт с разведчиком… Потом еще Ральф возвращался на место пожара, чтобы уничтожить остатки плюща…

— Дэвид начал сопротивляться, и ему, конечно, стало не до меня. Я проскочил, ловушка захлопнулась, ну, а когда с Дэвидом было покончено, просто вернулся в собственную оболочку. И последний штрих: через твою руку постепенно перешла информация для тела. Все.

Карлос устало закрыл глаза.

«Твой отец был гораздо везучее тебя…»

«Для чего-то я нужен, а не то со мной бы расправились задолго до того, как ты появился на свет…»

«А ведь Нечистый прав…» — вдруг осознал Ральф: выжить после всего, что случилось, мог лишь потрясающе везучий человек. И будет еще не раз прав, пока на земле останется хотя бы один из четверых «потенциальных Дэвидов».

— Отец, ты знаешь, куда и зачем мы шли? — осторожно спросил разведчик.

— Я помню все, что было с Дэвидом с того момента, как он очнулся в камере С'бэрда.

«Одной проблемой меньше…» — подумал Ральф, однако тут же, один за другим, в голове возникли всевозможные вопросы и опасения.

— Михаэль, — опередил его Карлос. — Мы поговорим потом. А сейчас отсюда надо побыстрее уходить: слишком много шума.

— А ты сможешь идти?

— Должен. — Карлос сделал движение, явно собираясь подняться.

— Подожди, — остановил его Ральф. — Вот, возьми… — Он сунул руку под рубашку и снял через голову кожаный шнурок с маленьким продолговатым флаконом.

Глаза Карлоса заблестели. Он почти сорвал крышку и медленно, глубоко вдохнул.

«Алекс носится со своей флягой; отец — с этим злосчастным маслом… — Между прочим, открыв как-то флакон, разведчик с удивлением обнаружил, что концентрированное розовое масло пахло чем угодно, только не розами. Другое дело, когда оно начнет немного выветриваться… — Ага, уже понесло…»

В первую минуту на Карлоса никто не обратил внимания — видимо, приняв его за Дэвида. Но когда случайно встретившийся с ним взглядом Алекс так и замер, остановившись на полуслове, десантники онемели вслед за своим командиром.

«Сейчас потянется за флягой… Точно! — Рука Майера уже шарила на поясе. — Господи, о каких глупостях я думаю…»

Вообще, Ральф чувствовал какую-то странную заторможенность. Отец что-то сказал десантникам — напряжение на их лицах тут же исчезло, сменившись почти восхищением. Если каратели и не любили разведчиков, то только не Карлоса: уже не раз воскресавший из мертвых, он воспринимался как легенда, как миф. Эдакий Феникс, снова и снова восстающий из пепла…

— У тебя там, кажется, были какие-то таблетки… — Карлос пошатнулся и едва успел опереться о дерево.

Ральф молча протянул ему маленький белый шарик.

— И себе. Давай-давай: лишним не будет…

Результат, как и всегда, не заставил себя долго ждать: усталость исчезла, в голове прояснело; правда, обрести равновесие на этот раз так и не получилось. Ральф вдруг вспомнил, что рассказывал о главе Серебряного Круга Тэн; вспомнил, как две недели назад просматривал память отца. Неожиданные припадки жестокости вперемежку с приступами доброты и участия на фоне прогрессирующей потери рассудка. А если еще представить, что могло статься с головой Карлоса после всего произошедшего… Нет, для самого Ральфа все это не имело значения — сам он принимал отца таким, каков он есть, но вот что касалось других…

— Тебя что-то беспокоит… Михаэль? — Карлос будто хотел сказать «сын», но пока не решился.

— Твое здоровье.

В ответ уголки губ дернулись сначала вверх, тут же вниз, потом все-таки снова вверх, глаза весело сощурились.

— Может, сынок, для многих я и сумасшедший, но поверь: хуже от этого только Дэвиду.

От «сынка» разведчик внутренне вздрогнул, от остальных слов — прикусил губу. Похоже, отец видел его насквозь.

— Я имел в виду совсем другое… — Ральф уже не помнил, когда в последний раз краснел. — После того, как мы с Дэвидом прошли сквозь «ворота», что-то случилось с твоим телом.

— Постарел, — спокойно прокомментировал Карлос. — Вот уж не думал, что доведется увидеть себя седым… — Он покачал головой, однако его улыбка тут же стала загадочной: — Зато в таком виде я смогу, наконец, показаться твоей матери.

Ральфу стало больно: вот так же и он со временем будет вынужден уйти от любимой женщины. Уйти лишь потому, что ему не суждено состариться… И вдруг его осенило!

— Отец, но ведь ты не можешь стареть — хайлендеры не стареют!

— Ну, во-первых, насколько мне известно, стареют — правда, не так скоро. Но дело в том, что… — Карлос странно улыбнулся, — я — впрочем, как и ты — был таковым ровно до того момента, как вы с Дэвидом сунулись в эти, как ты их называешь, «ворота». Временная дыра там, Михаэль, временная дыра: время будто сжимается и идет в несколько раз быстрее. Простой смертный не протянет на той стороне и нескольких дней. Ну, а такие, как мы…

Золотисто-желтый обрывистый берег, мирно поблескивающая вода внизу, раскидистая сосна на фоне закрывающего горизонт молодого леса… Стук колес словно растворился в низком, бархатном голосе Карлоса:

— …сначала превращаются в обычных людей, а потом…

— В обычных людей? Ты в этом уверен? — Ральф и хотел, и боялся поверить.

— Так сказал Дэвиду Алекс.

«Ага, значит, у Дэвида Алекс, как миленький, разговорился, а мне — ни слова…»

— Подожди, но если Дэвид знал… — Ральф запнулся.

— Вот именно, мой дорогой, вот именно: тело Карлоса перестало устраивать Дэвида в аккурат после того, как Алекс объяснил ему, откуда взялась седина. Стареть и умирать, знаешь ли, не для Нечистого — ему нужно жить вечно…

Во второй раз Ральф видел, как обычно блестящие глаза отца точно перестали отражать свет. Правда, всего лишь на несколько секунд.

— Тогда Дэвид, — продолжал Карлос, — сделал ставку на С'лейна, но при этом не хотел терять еще и тебя. Понимаешь?

— Нет, — честно признался разведчик.

— Объясняю. К тому, что уже есть у С'лейна, Дэвид собирался присоединить все, что осталось от меня. Плюс твое умение входить в телепатический контакт на больших расстояниях.

— Но ведь это должно было перейти к Дэвиду от тебя.

— Не успело. А потом был тот сбой в камере С'бэрда, и я… скажем так, разучился. — Карлос отшвырнул только что сорванную ветку.

— Совсем?

— Ну, не совсем: до тех, кто находится, скажем, миль за триста, триста пятьдесят, я еще дотянусь. Но не дальше.

Они помолчали.

— Знаешь, чего мне по-настоящему жаль? — глядя себе под ноги, произнес Ральф. — Что больше не существует настоящего Дэвида.

— Ишь, чего захотел! — засмеялся Карлос. — Ничего, зато у нас есть С'лейн.

— Это не то.

— Возможно, но поскольку настоящего С'лейна уже давно нет, боль и страх за него будет чувствовать Дэвид! — От смешка, которым отец сопроводил свое замечание, по коже у Ральфа пробежали мурашки.

«Когда просто избивал и отпускал; когда доставал нож и приказывал либо защищаться, либо метать его в цель. Тех, кто часто промахивался или слишком быстро ломался, мог забить до смерти…» — сами собой вспомнились слова Тэна.

А Дэвид еще сегодня сказал: «Ни один человек не доставил мне столько хлопот, сколько твой отец. Он не просто сопротивлялся — он мне мешал. Когда-то он здорово мне мешал. Не год и не два, Ральф, — больше, гораздо больше…»

«Может, сынок, я для многих и сумасшедший, но поверь: хуже от этого только Дэвиду…»

Нет, Ральф нисколько не сочувствовал Нечистому, однако то, что прозвучало в голосе отца, сыну не понравилось — так же, как и выражение лица. Опять же этот смех…

«Черт, что же делать?..»

— А теперь уясни для себя следующее, — как ни в чем не бывало продолжал Карлос. — С'лейн — то бишь очередной Дэвид — знает меня, но понятия не имеет, что на свете существуешь ты…

Он не успел договорить — Ральф в свою очередь не успел ничего по-настоящему осознать, потому что как раз в этот момент по Тайгу разнесся тоскливо-жалобный и одновременно угрожающий вой.

— Началось, — Карлос мельком огляделся. — Алекс, поворачивай налево! Быстро! Михаэль, остаешься замыкающим!

«А вот и долгожданные лемуты…» — подумал Ральф, издали наблюдая за тем, как отец прямо на ходу объяснял что-то Алексу. Командир согласно кивал.

Вой повторился.

«Где-то около десятка…» — Определить точнее разведчик не мог: ментальный диапазон лемутов заметно отличался от человеческого, кроме того, эмоции каждого из них сливались воедино и воспринимались огромным неделимым сгустком злобы, ненависти и… Ральф не поручился бы за точность определения — азарта.

Примерно милю почти бежали. Собирался ли Карлос оторваться от преследователей или подбирал более удобное место для предстоящей стычки, было пока неясно. План отца стал очевиден спустя еще несколько минут, хотя осуществить его не удалось: до реки отряд добрался, когда преследователи, судя по крикам, уже наступали на пятки. Удалось лишь немного отдышаться и подготовиться к предстоящей встрече.

— Главное, что бы ни случилось, не стрелять, — предупредил Карлос, — если узнают, кто мы — поднимется все Братство. Круги сейчас враждуют, но слух о прибытии отряда «Sunrise» способен их на время объединить — тогда нам конец.

Ральф ошибся самую малость: преследователей оказалось тринадцать, и к тому же не лемутов, а б'буши — представителей разумного народа, порожденного давней мировой катастрофой. Эти потомки древних человекообразных обезьян внешне весьма походили на Волосатых Ревунов, созданных в лабораториях Темного Братства, и зачастую, завидев их где-нибудь в лесу, жители Канды пугались куда больше, чем следовало. Победоносно рыча (добыче не удалось ускользнуть — значит, жалких людишек не спасет уже ничто!), стая обозленных б'буши кинулась в бой. Выглядели они поистине впечатляюще: рослые — выше шести футов, — наделенные от природы клыками и могучей силой, эти мутанты еще и, несомненно, кое-что почерпнули у людей: одежда у них, правда, отсутствовала, зато у каждого был кистень или нож, а то и даже меч. Да и атаку они начали лишь по команде: видимо, у главаря (вид у этого б'буши был самый что ни на есть дремучий, зато глаза смотрели пронзительно и умно) имелся совершенно определенный план. К тому же разведчик явно погорячился, назвав напавших «стаей»: в обрывках мыслей полуобезьян Ральф смутно уловил оттенок безалаберности и легкомыслия, свойственных, как известно, исключительно Homo sapiens. В общем, эдакие «джентльмены удачи», привыкшие и умевшие побеждать.

Однако удача — это уж разведчик испытал на себе — когда-нибудь да кончается, и Уве оказался первым, кто поставил б'буши перед сим печальным фактом: выпрыгнув прямо под нож противнику, он поймал нависшую над ним волосатую лапищу и нанес мгновенный удар в пах. Еще одно неуловимое движение — и у б'буши, потерявшего на некоторое время способность сопротивляться, хрустнули позвонки. Все произошло почти молниеносно, однако это едва не стоило Ральфу жизни: засмотревшись, он чуть не пропустил удара, который предназначался уже непосредственно ему.

Б'буши, по всей видимости, намеревался вспороть разведчику живот — Ральфу нужно было что есть силы бить сверху, но он успел лишь в последний момент поймать в замок запястье противника. По силе две руки разведчика примерно соответствовали одной лапе мохнатой твари. Прошла минута. Вторая. Непривычное напряжение явно действовало твари на нервы — в свою очередь, Ральф задыхался от близости вспотевшего, испускающего несусветную вонь, волосатого тела, но приходилось терпеть, потому что захват получился неудобным. Наконец, разведчик рискнул: вцепился сверху, с тыльной стороны, в кисть противника и с помощью второй руки резко крутанул. Б'буши взвыл от боли, нож выпал из его разжавшейся лапы, но Ральф продолжал выкручивать запястье, и когда враг упал, добил его ударом сзади в сердце.

Все это время краем глаза разведчик не забывал наблюдать за окружающими. Ему здорово повезло, что никто не помог гиганту — сразу двое были бы не по зубам даже Уве. Сейчас он как раз расправлялся с очередным: тварь напрыгнула на него сзади, но Уве, быстро наклонившись вперед, сбросил б'буши на землю.

Так, здесь помощь явно не требовалась. Окинув взглядом дерущихся — они разбились на пары, — разведчик невольно посочувствовал незадачливым разбойникам: столкнуться со специально подготовленным карательным отрядом стало их первой и последней неудачей. Вот еще один захрипел и повалился на землю — кровь хлынула из перерезанного горла. Из охотников б'буши сами начали постепенно превращаться в жертв, и тем не менее Ральф был абсолютно согласен с Алексом, который запретил Риу и Марте принимать участие в этой резне: все-таки эти гиганты были слишком опасны.

Ральф помог оказавшемуся вблизи десантнику, а освободившись, оба они поспешили на помощь другим. Не прошло и нескольких минут с начала атаки, а б'буши осталось уже меньше половины. Наконец, главарь, который лишь наблюдал за сражением, видимо, решил, что самое время переломить его ход. Вместе с двумя приближенными, также пока не вступавшими в бой, он неожиданно выскочил из-за деревьев, и тут произошло странное.

Все трое точно остолбенели. Невольно замер и приготовившийся защищаться разведчик. Затем справа и слева просвистели ножи, и двое б'буши замертво повалились на землю. Главарь же весь затрясся и опустился на колени.

«Ни хрена себе…»

Мимо Ральфа беззвучно прошел отец, приблизился к мохнатому гиганту, заговорил на непонятном языке. Кажется, он о чем-то спрашивал — не поднимая глаз, сбиваясь и дрожа, как в лихорадке, б'буши отвечал.

Оглянувшись, разведчик увидел, что сражение закончено: ни одного живого врага — за исключением главаря — больше не осталось, а десантники стояли и молча ожидали, чем закончится этот странный разговор между б'буши и человеком. Было незаметно, чтобы кто-то из карателей пострадал, лишь Ян — тот, что показался Ральфу особенно элегантным, — досадливо морщась, рассматривал разодранный рукав куртки. Похоже, убитый им б'буши таки зацепил его когтями.

Между тем, отец закончил свой допрос и, судя по тону, отдал какой-то приказ. Гигант послушно отстегнул от пояса меч, повернув острием к себе, протянул Карлосу. У Ральфа сжалось сердце, когда он увидел глаза б'буши: ужас, бесконечный ужас и… мольба. Карлос резко взмахнул мечом — покрытая шерстью кисть упала к его ногам. Где-то за спиной, не удержавшись, тихонько ахнула Марта, и одновременно взвыл от боли главарь полуобезьян. Взвыл и сразу же замер. Не смея наброситься на своего мучителя, не смея даже скулить, б'буши, не отрываясь, глядел — не на изуродованную лапу — на окровавленный меч. Карлос взмахнул им во второй раз и быстро отступил, чтобы хлынувшая из горла кровь не забрызгала одежду.

Ральф поспешил отвернуться: наблюдать за тем, как отец вытирает о траву окровавленные ножи и меч, было выше его сил. Да, разведчик не сомневался: попадись любой из присутствующих в лапы главарю, он бы, конечно, теперь не проникся жалостью, но от этого… — Ральф не сразу подобрал подходящее слово, — без сомнения, ритуального убийства повеяло чем-то настолько отвратительным…

— Он состоял когда-то на службе у Темного Братства, — как бы оправдываясь, заговорил Карлос. — У него клеймо Красного Круга. Теперь, если кто-нибудь из братьев обнаружит его тело, то подумает, что этот мутант наказан за неповиновение.

«Значит, действительно, джентльмен удачи, — усмехнулся про себя Ральф. — Был…» — Никакие объяснения не могли перебить жалость к поверженному гиганту.

* * *

Больше всего ей досаждала всепроникающая сырость; сырость и привкус соли во рту. Легкий и, наверняка, не ощутимый для моряков, он первое время доводил Амалию чуть ли не до отчаяния. Кто бы мог подумать, что мечты бывают настолько прозаичными: вдоволь напиться обычной свежей воды! Та, что хранилась в деревянных бочках на борту шхуны, довольно скоро начала портиться, и в нее приходилось капать лимон или ром. А царящей повсюду влагой умудрялись пропитываться даже вещи в каюте.

Солоноватый привкус, сырость. И запахи… Множество разнообразных запахов.

Во-первых, смолы: особенно заметный, когда еще по-летнему горячее солнце светило прямо на палубу, и из досок и щелей между ними лезла желтовато-коричневая вязкая масса. Во-вторых, свежей краски: еще раньше, чем успевал выветриться ее запах, краску «слизывало» море. И наконец, «ароматы», доносившиеся из камбуза, которые усиливались строго по часам три раза в день.

Это днем — ночью же на первое место выступали звуки. Шхуна начинала напоминать музыкальную шкатулку: скрипы, свист ветра в снастях, плеск воды. Негромкие, они вкупе с легкой качкой, скорее, успокаивали и усыпляли — однако не дай Бог случиться бессоннице: тогда любой, самый обычный, естественный шорох, начинал казаться загадочным и даже опасным.

А скука? Первые дни пребывания на шхуне Амалия пыталась читать, наблюдала за тем, как управляются с парусами, ловят рыбу и драят палубу матросы. Потом зарядивший на целые сутки мелкий дождь загнал пассажирку в каюту — крохотную, тесную, — большую часть которой занимала койка в два фута шириной. Единственный иллюминатор — прямо над водой, и потому, кроме постоянно накатывавших волн, разглядеть в него еще хоть что-нибудь не представлялось никакой возможности. Гроб да и только. Особенно тяжелой показалась последняя ночь: стоило закрыть глаза, как сразу представлялось, будто шхуна заполняется водой и медленно, с жутким скрипом, погружается на дно…

Сегодня, правда, все-таки выглянуло солнце, и Амалия, которая наконец-то, смогла вновь подняться на палубу, любовалась, как на фоне ярко-синего неба раскачиваются верхушки мачт. Смотреть на воду было невозможно: она сверкала так, что резало глаза.

— А что голова закружится, не боитесь?

Амалия обернулась и… Похоже, Патрик знал, о чем говорил: шхуна словно накренилась больше обычного…

— Ну вот! — Рука капитана слегка поддержала беспечную пассажирку за талию. — Все в порядке?

— Спасибо.

— Всегда рад помочь.

Женщина улыбнулась ему вслед: конечно, это были лишь обычные слова вежливости, но Патрик и правда был необыкновенно предупредителен с первого же дня плавания. В свою очередь, Амалия практически не доставляла ему хлопот: она ни на что не жаловалась, ничего не просила для себя дополнительно, а главное — не страдала морской болезнью, что само по себе вызывало если не уважение, то, по крайней мере, некую симпатию со стороны капитана да, пожалуй, и всей команды. Во всяком случае, настороженность и плохо скрытое неодобрение в глазах моряков постепенно исчезали.

Амалию же после недельного пребывания на корабле начали посещать довольно невеселые мысли. О том, например, сколько растеряло человечество из-за страшно памятной катастрофы пятитысячелетней давности. Когда вспоминались все эти авианосцы, эсминцы, подводные лодки, о которых вот так, запросто писали в своих книгах современники… Нет, шхуна капитана Патрика была прекрасна, а управлявшие ею люди отлично знали свое дело — однако и корабль, и моряки совершенно естественно смотрелись бы где-нибудь в шестнадцатом веке от Рождества Христова — то есть в середине второго тысячелетия, — тогда как сейчас шло уже восьмое!..

Впрочем, в данный момент Амалия, глядя вслед удалявшемуся капитану, думала о том, о чем могла подумать женщина любого века: какая у мужчины, который помог ей сохранить равновесие, горячая и сильная рука. Она задержалась на талии ровно столько, сколько было нужно — ни секундой больше, — не позволив себе ничего лишнего… Разумеется, через несколько минут Амалия уже забыла об этом своем мимолетном наблюдении, однако во время обеда руки сидевшего напротив капитана снова попались ей на глаза, и…

Собственно, в руках Патрика не было ничего особенного: руки как руки. Да и самого капитана никак нельзя было назвать красавцем: среднего роста, черноволосый, с довольно крупным ртом и маленькими глазками. Хотя и очень выразительными. Прямой нос, аккуратные уши… Амалии казалось, что свои наблюдения она проводила достаточно аккуратно — и когда Патрик неожиданно посмотрел на нее немного дольше, чем следовало, и улыбнулся, она, наконец, спохватилась и, чтобы скрыть возникшую неловкость, вернулась к своим прежним мыслям.

А выводы, к которым примерно за четверть часа до обеда пришла Амалия, были не такими уж неутешительными, как раньше. Да, катастрофа действительно отбросила цивилизацию назад на несколько столетий — и все же человечество неуклонно двигалось вперед. Правда, достижения последних веков касались не открытий в области техники, на которую делали ставку предшественники, а самого человеческого организма. Вот, например, телепатия. В прежние времена этот способ связи воспринимался исключительно как фантастика, хотя, похоже, даже и тогда попадались люди, умевшие передавать мысли на расстояние. Катастрофа же, по-видимому, значительно усилила эту, дремавшую у большинства, способность, и процент таких людей заметно увеличился.

Телепатия, гипноз, перемещение сознания в другие тела — вот достижения новой цивилизации. И нет ничего удивительного в том, что напуганные Смертью люди вольно или невольно выбирают путь, отличный от проделанного их предшественниками. Хотя, если вспомнить эксперименты с памятью, которые проводили члены Темного Братства в Канде, то и новые открытия безобидными не назовешь. Пожалуй, в некоторых руках они еще опаснее прежних. Другое дело, когда человек, обладающий необычными способностями, контролирует себя сам и не позволяет…

— Скучаете?

«Отец Небесный, никак Патрик… Так мне и надо: в следующий раз буду думать, Прежде чем заглядываться на мужчин. Не удивительно, если он сейчас предложит развлечься…»

— Уже нет… — Двусмысленность своего абсолютно честного ответа Амалия осознала, лишь когда вылетел последний звук.

У Патрика потеплело в глазах: можно догадаться, как он воспринял сказанное, — для этого вовсе не требовалось заглядывать в его мысли. Кстати, Амалия, причисляя себя к тем самым, сознательным, не опускающимся до использования сверхспособностей в ущерб другим, делать этого и не собиралась. Разве что в случае крайней необходимости… Между тем, капитан, хотя истолковал услышанное явно в пользу своего мужского обаяния, постарался не подать вида и повел «игру» по всем правилам.

— Я вас понимаю: я тоже всегда скучаю без солнца…

Классическая «светская беседа» — о погоде, о красоте моря, спокойного и бурного — продолжалась не меньше получаса. Амалия уже почти устыдилась и своих мыслей о самоуверенности большинства мужчин, и экзальтированности некоторых женщин, считавших, будто бы любой представитель сильной половины человечества едва ли не с первого взгляда мечтает добиться взаимности, как вдруг…

— А вы когда-нибудь видели море при лунном свете?

— Нет.

— Вы много потеряли.

— Догадываюсь, но выходить на палубу ночью я пока не осмелилась.

— И правильно, — поспешил согласиться Патрик. — Но если вы возьмете в провожатые меня… Сегодня как раз…

«Ого…» — Амалия начала торопливо подыскивать какой-нибудь благовидный предлог, чтобы отказаться: портить отношения с капитаном она не хотела.

— Вы так уверены, что луна выйдет обязательно сегодня?

Патрик снисходительно-ласково улыбнулся.

«Ну, конечно же: есть специальные астрономические таблицы — кому как не капитану их знать…»

— Так вы придете? — Голос мужчины прозвучал заметно ниже, и в нем появились характерные бархатные нотки.

Нет, с этим надо было поскорее кончать — пока не зашло слишком далеко. Амалия уже собиралась отказаться, но вдруг поняла, что еще одной — подобной сегодняшней — ночи ей не пережить…

* * *

Луна и в самом деле разливала по морю серебристое сияние, когда пассажирка, опираясь на руку капитана, поднялась на палубу. Амалия не сомневалась, что увидит нечто особенное, но такого… Море не просто блестело — оно горело настоящим искристым пламенем.

— Отец Небесный!

Удовлетворенный произведенным эффектом, Патрик не ответил. Он выпустил руку Амалии и, облокотившись на поручень…

«Планшир… — тут же мысленно поправилась Амалия. — На корабле это называется „планшир“; а прорези в борту… то есть в фальшборте — вовсе не прорези, а шпигаты…»

Наряду с этими терминологическими изысканиями Амалия невольно отметила, что сейчас Патрик кажется стройнее и выше, а его лицо… Там, на берегу, когда капитан торговался, пытаясь поднять цену за рейс, оно было совсем другим…

— А знаете, откуда взялся этот огонь? — вдруг заговорил капитан. — Когда-то очень-очень давно Океан увидел и полюбил красавицу Луну. Луна же предпочла ему Солнце: женщины всегда отдают предпочтение огню. Но Океан не смирился, и с тех пор всякий раз, когда возлюбленная заглядывает в его воды, Океан загорается белым огнем, желая показать, что и он тоже способен на страсть…

— Красиво! Это придумали вы сами?

— Пока ждал вас.

— Здорово.

— Спасибо. — Патрик смущенно опустил глаза.

— Нет, действительно…

— Мы с вами даже толком не познакомились, — перебил капитан. — Меня зовут Майкл.

Амалия вздрогнула.

— Что с вами?

— Ничего…

Майкл… Большинство населения Острова уже давно считало своим родным языком английский, лишь в некоторых немногочисленных общинах еще говорили на других.

Не родись Михаэль в немецкой общине, его, наверняка, тоже бы называли Майклом…

— Правда, ничего, — улыбнулась Амалия.

— Ну, а как зовут вас? — приободрившись, поинтересовался Патрик.

— Амалия — я уже говорила.

— Амалия… — интонация, с которой было произнесено имя, требовала продолжения.

— Это имеет значение? — Амалия пожала плечами. — Ладно, будь по-вашему: Андерсен…

— Ан… — В глазах капитана попеременно отразились: удивление, восторг, страх, потом опять восторг и, наконец, какое-то непонятное озорство. — А я еще собирался предложить вам выпить.

— Почему бы нет?

Амалия поежилась: пока они находились на палубе, заметно посвежело, но оказаться снова в своей каюте, одной… Нет, только не это. Да и Патрик, конечно, посчитал бы ее высокомерной.

— Вы серьезно?

— Я замерзла…

* * *

Как обычно возглавляемые Алексом, десантники уходили вверх по реке. Все на собственных ногах: единственное полученное в схватке ранение, к счастью, оказалось легким. А если еще учесть, что никому из мохнатых тварей не удалось уйти живым, то победу можно было считать блестящей, однако… Ральф опять выполнял роль замыкающего, и когда отец, который шел на несколько человек впереди, остановился, чтобы его подождать, сын внутренне сжался.

— Нам повезло: Дэвид пока не напал на наш след.

Ральф молча кивнул: перед глазами так и стояла недавняя картина — обезглавленное тело главаря б'буши и по сторонам трупы двух его приближенных.

«Когда просто избивал и отпускал; когда доставал нож и приказывал либо защищаться, либо метать его в цель.

Тех, кто часто промахивался или слишком быстро ломался, мог забить до смерти…»

Вот-вот. Разведчик никак не мог отделаться от ощущения, что и эта кровь, и страх гиганта доставили Карлосу удовольствие. А услужливая память, точно ей была дана специальная команда, продолжала подливать масла в огонь:

«Поскольку настоящего С'лейна уже давно нет, боль и страх за него будет чувствовать Дэвид…»

Видимо, догадавшись о том, что творится с сыном, Карлос не произнес больше ни слова, однако Ральфа тяготило уже одно его присутствие, поэтому и мысли, которые приходили в голову, были одна неприятнее другой.

Почему, например, некоторые научные открытия, которые могут и должны помогать человечеству, вдруг начинают представлять для него угрозу? Причем, насколько они грандиознее, настолько и опаснее впоследствии становятся. Разве изобретатели ставили себе цель нанести вред людям?

Или почему изначально гуманистические идеи способны породить откровенное зло? Как в истории с «Sunrise»: из его недр вышло Темное Братство и именно его основатель, мечтавший когда-то о спасении новой цивилизации, провозгласил себя самим Нечистым. Вот уж истинно: «Благими намерениями вымощена дорога в ад».

Получалось, что «хорошее» со временем всегда уравновешивалось «плохим». Но если это так, имеет ли смысл бороться со злом? Или эта борьба как раз и приводит к равновесию? «Весы» качнулись вправо — «весы» качнулись влево, и так до бесконечности…

Ральф продолжал размышлять на эту тему и во время ужина, и когда лег спать.

Палатка десантников могла вмещать больше десяти человек. Свет от горевшего снаружи костра проникал через неплотно прикрытый полог, и только благодаря ему можно было хоть что-нибудь разглядеть внутри. Разумеется, лежавшие вповалку десантники Ральфа не интересовали. Впрочем, не совсем: он, как и все, с кем ему приходилось в течение последних ночей делить крышу над головой, всегда старались заснуть раньше Стива. Днем ни какой-то особенной статью, ни наружностью этот каратель абсолютно не выделился из своих товарищей, зато когда наступала ночь… Храп Стива мог запросто привести в трепет любого из хищников Тайга. Однако гораздо опаснее для вынужденных выслушивать рулады приятеля десантников было другое. Иногда спящий Стив, точно утомившись, наконец, замолкал, а когда окружающие теряли бдительность и начинали потихоньку впадать в сладкую дрему, парень в самый неподходящий момент вдруг «вспоминал о своих обязанностях», и тут уж — прощай, сон. Сейчас, впрочем, Стивен был вполне безопасен: он находился снаружи и, по крайней мере, два часа — столько обычно длилось дежурство — спящим ничего не угрожало.

Воспоминание о Стиве вызвало у Ральфа невольную улыбку. Что касалось самого разведчика, то он уже не сомневался — заснуть сегодня все равно не получится, особенно когда мрачные мысли, как по волшебству, вдруг сменились своей противоположностью. Боже Правый! Как мог он о таком забыть: он ведь больше не был хайлендером! Всего несколько минут, проведенных в чудесном неведомом мире — и Ральф снова получил право считать себя человеком, жить среди обычных людей…

Во сне тихонько застонал раненый Ян. Когти б'буши, к счастью, не задели ни мышц, ни сухожилий, но плечо все равно воспалилось, и, похоже, у десантника начинался жар. Разведчик тревожно вгляделся в полумрак, однако Ян находился слишком далеко — зато буквально на расстоянии вытянутой руки спала Марта. Тихо-тихо: такое впечатление, что она вообще не дышала. Несколько минут Ральф с улыбкой рассматривал ее спокойное лицо, затем, не удержавшись, легонько пощекотал воображаемой травинкой — женщина только поморщилась. Тогда разведчик представил, как осторожно убирает прядь волос, наклоняется над ухом… Марта вздрогнула и открыла глаза, машинально провела рукой по щеке. Увидела Ральфа… Он предостерегающе приложил палец к губам, потом жестом показал в сторону выхода.

Продолжение их беззвучного диалога было примерно следующим: «А как же они?» — «Не беспокойся: никто ничего не заметит…»

Действительно, находившиеся в палатке продолжали спокойно спать, а дежурившие у входа даже и ухом не повели, когда Марта и Ральф выскользнули наружу; один лишь Карлос проводил их долгим внимательным взглядом и покачал головой.

— Как это у тебя получается? — шепотом спросила Марта, когда они отошли уже достаточно далеко от лагеря.

— Долго объяснять… — Ральф притянул ее к себе.

— А звери?

— Для зверей мы тоже не существуем.

— Значит, мы с тобой превратились в невидимок?

— Значит.

— А что ты можешь еще?

Честно говоря, разведчик и сам точно не знал: С'дино говорил, способности к созданию иллюзий развиваются непосредственно в процессе их создания, и часто то, что не выходит сейчас, возможно, получится завтра. Или через месяц, через год… Кто может поручиться? Опыт же Ральфа был более чем скромен, и хотя то, что он сотворил сегодня, по сравнению с травинками и мошками выглядело уже гораздо серьезнее, обольщаться своим новым умением разведчик пока не торопился. Он, конечно, опять рисковал, надеясь на свою знаменитую удачу, свою счастливую звезду, рисковал не только собой, но и женщиной, которую сейчас держал в объятьях.

Где-то очень высоко ветер шевелил вершины деревьев, но здесь, у самой земли, воздух казался неподвижным, и в нем мерещилась какая-то зловещая напряженность. Далекое потрескивание костра и отраженный призрачный свет от него лишь усугубляли это впечатление.

«Хоть бы луна…» — Марте захотелось вернуться.

— Я боюсь, — уже совсем беззвучно произнесла она.

— Чего?

— Не знаю. Как будто на нас смотрят.

— Да? — усмехнулся Ральф. — Тогда пусть завидуют…

От страха Марта ощущала себя каменной, застывшей, закостеневшей, «закрытой на все запоры», но Ральф обладал потрясающей способностью «подбирать ключи», и вскоре одна за другой «двери» начали подаваться. Темнота, холод, ночь стали постепенно отодвигаться, уходить; только его руки и губы, которые обещают, дразнят и снова обещают, и снова обманывают… И хочется, чтобы это и побыстрее закончилось, и длилось бесконечно… Однако не произошло ни того, ни другого — крошечная частичка страха, видимо, затаившаяся где-то в глубине сознания, вдруг всплыла на поверхность и мгновенно затмила собой все…

— Что с тобой?

«Как он почувствовал?»

— Я… я уже все… н-не обращай внимания.

— Точно? — в голосе Ральфа слышалось явное недоверие. А его глаза… Алекс в такие минуты словно куда-то исчезал — эти же глаза пустыми не были.

— Точно.

Ральф покачал головой.

— Нет, дорогая, так у нас с тобой не пойдет.

Она не сразу поняла, что он собирается делать, но когда его губы коснулись… Отец Небесный! Она, конечно, слышала о таком, но чтобы с ней! Как он только может: неужели ему не противно… Марта отчетливо представила себе это со стороны: ночной Тайг, обнаженная женщина, а у ее ног мужчина, который…

— Не замерзла?

— Нет.

Марта хотела и не могла расслабиться; мысленно торопила себя, и, наверное, именно потому что торопила, как раз ничего и не получалось. Но потом в какой-то момент вдруг поняла, что торопиться и не надо: Михаэль будет ждать сколько угодно. И сразу стало так спокойно. Так уютно.

Нет, она больше не чувствовала себя здесь чужой: могучий Тайг, она и Михаэль — все они являлись частью чего-то огромного. Они были едины. Теперь Марта это знала. И знала, что надо делать: уже больше ничего не боясь и не стесняясь, она начала выгибаться, то отступая, то снова двигаясь навстречу мужчине — так подсказывал наконец проснувшийся инстинкт…

— Тебе было хорошо?

— Да. Ой, что это? — По стволу ближайшего дерева скользнул узкий лучик света.

— Всего лишь фонарик. — Ральф приподнялся и посветил женщине в лицо.

— Какой маленький! Надо же — в кольце… — Марта покрутила с виду ничем не примечательный перстень.

Ей в самом деле было хорошо — и тогда, и сейчас — правда, по мере того, как начало постепенно ослабевать обретенное, казалось бы, навсегда чувство единения с окружающей природой, откуда-то появилось и странное, мучительное беспокойство.

— Идем назад?

— Идем…

* * *

Они вернулись как раз вовремя: раненый закричал во сне, и когда один за другим стали просыпаться десантники, Марта уже была на месте.

«Так я и знал: жар…» — глядя на то, как она торопливо щупает лоб больного и считает пульс, подумал Ральф.

С момента перевязки раненое плечо страшно распухло. Спокойно уснувший накануне вечером Ян к утру уже никого не узнавал. Он то лежал абсолютно неподвижный, бессмысленно уставившись в одну точку, то пытался подняться и начинал бредить на незнакомом языке.

— Он поляк? — вслушавшись, спросил у Алекса Карлос.

Тот молча кивнул. Майер, как всегда, был пьян — сегодня, впрочем, даже больше обычного, и Марта, которая уже перепробовала все средства, способные принести хоть какое-нибудь облегчение раненому, боялась посмотреть в сторону командира.

«Считает себя виноватой — и как врач, потому что не может помочь, и за то, что было ночью…» Ральф тоже ощущал некоторую вину, что же касалось раненого парня… Очень бы хотелось ошибиться, но, похоже, зараза, попавшая ему в кровь, была чисто местной, кандианской, и от нее вряд ли у них найдется противоядие. Во всяком случае, среди медикаментов Марты…

— Фитесейро…

Утверждать, что он правильно расслышал это незнакомое и напрочь лишенное для него смысла слово, Ральф бы не стал, но нечто похожее Риу произнес достаточно отчетливо.

Находившиеся поблизости отреагировали примерно так же, как разведчик: с удивлением посмотрели на юношу. И без того не слишком разговорчивый, в последние несколько дней Риу вел себя настолько незаметно, что превратился почти в невидимку, и вдруг — на тебе.

— Думаешь?

Теперь все как по команде перевели глаза на Карлоса — единственного, для кого диковинное слово, по-видимому, не было пустым звуком. В его голосе прозвучала явная ирония. Риу вспыхнул и отошел — пожалуй, последний раз таким Ральф видел молодого человека в ту памятную ночь, когда гонялся за ним по Тайгу. Разведчик невольно проводил юношу внимательным взглядом: не выкинул бы чего-нибудь подобного и сейчас. Семнадцать лет ведь, а если еще учесть его воспитание…

Тем временем Карлос наклонился над раненым, который сейчас лежал спокойно, и что-то сказал. (По-польски? Этого языка Ральф не знал совсем.)

Взгляд Яна стал осмысленным. Десантник облизал губы — вернее, попытался это сделать, потому что во рту у него все пересохло — и Марта поторопилась смочить их водой. Он тут же что-то пробормотал.

«Как ребенок: понимает только родной язык…»

Теперь отец явно о чем-то парня спросил, и Ян, опять не сразу, но ответил. Карлос удовлетворенно улыбнулся, потом произнес еще несколько слов, после чего губы раненого тоже попробовали сложиться в улыбку.

Ральф быстро взглянул на его товарищей — на лицах десантников появилась надежда. Впрочем, не надолго: вечером Яну сделалось хуже, поэтому решено было заночевать рядом с палаткой. И вот когда уже разложили костры и вытащили наружу спальные мешки, выяснилось, что исчез Карлос…

* * *

Каюта капитана была раза в три больше пассажирской. Два иллюминатора, карта на стене, стол под ней. Пока Амалия оглядывалась, Патрик смахнул в ящик какие-то бумаги, придвинул скамью.

— Прошу вас. Так. А теперь подождите еще буквально пару минут. — Из сундука на стол быстро перекочевала пузатая бутылка, два серебряных кубка, фрукты и упаковка галет. — Ну вот. Все, что у меня есть.

«А он нервничает, — наблюдая за суетливыми движениями хозяина, подумала Амалия. Сама она так же чувствовала себя не очень-то уверенно. — Ничего, сейчас выпью — и все будет нормально…»

Похоже, капитан придерживался того же мнения, потому как уже вытягивал пробку.

— Вам разбавить?

— Нет, благодарю…

Как и следовало ожидать, вино подействовало не сразу: быстро пьянеешь ведь, только когда и так хорошо. Амалия вертела надкусанную галету и делала вид, что рассматривает этикетку.

— Если не ошибаюсь, это, — Патрик дотронулся до бутылки, — тоже имеет отношение к вашей семье.

— Скорее, к семье мужа: виноградники принадлежат им.

— Господи! — Патрик даже встряхнул головой, точно желая отогнать наваждение. — Признаюсь, я ожидал чего-то подобного, но не до такой же степени! — Забыв о приличиях, он налил себе еще вина и выпил залпом. — Простите.

— Ничего, — усмехнулась Амалия. — Пожалуйста, и мне.

— Представляю, что творится сейчас с вашими родственниками.

— Думаю, пока все спокойно.

— То есть?

— Я предупредила, что несколько дней поживу у знакомой.

Главное для Амалии было выиграть время. Поэтому она оставила отцу записку, в которой сообщала, будто бы собирается погостить у Анны. Теперь же, когда шхуна находилась уже за сотни километров от Острова, телепатический контакт с отцом больше не представлял опасности: он ведь не Карлос, чтобы на таком расстоянии вытащить из ее памяти сведения, нужные для погони. Амалия была вполне довольна собой, как вдруг…

— Что с вами?

— Майкл…

В ответ словно накатила теплая волна.

— Майкл, вы… вы ведь не повернете назад?

— Выпейте. — Патрик придержал кубок, пока тот не опустел. Поставил. — Вот так… — Взял в ладонь руку Амалии. Она не отняла: не потому что боялась — это было приятно. Точно так же, как и днем, когда капитан поддержал ее за талию.

— Честно говоря, я подумывал об этом, но тогда… — он улыбнулся. — Тогда вы бы меня возненавидели… Вам захотелось настоящей жизни, захотелось приключений — разве я вправе вмешиваться в вашу жизнь?

От Патрика действительно шло тепло. Это совсем не походило на то, что Амалия ощущала рядом с Михаэлем, но и сейчас ей тоже было необыкновенно хорошо. Почему она раньше не встречала таких мужчин? Или ее чувства обострились после встречи с Михаэлем?

Амалия откуда-то знала, даже была уверена: без ее желания Патрик никогда не переступит некий невидимый барьер, но в том-то и дело, что она хотела (да, хотела!) миновать этот барьер. Хотела — и не могла. Не могла, потому что был тот вечер у камина, а потом ночь среди цветущих каштанов, и руки… С Патриком было тепло, от него веяло нежностью и уютом, но от прикосновений Михаэля словно загоралось внутри…

Огонь! Как в той легенде? «Луна предпочла Океану Солнце, потому что женщины всегда предпочитают огонь…»

И все же… Если кого-нибудь любишь — другие не существуют. Однако Патрик… Майкл… существовал. Стоило лишь слегка сжать в ответ его пальцы, и… Господи, о чем это она? Разве не ради Михаэля она оставила дочь, отца? Оказалась в открытом море? Какой тогда во всем этом смысл?

«Отец Небесный, помоги…»

Амалия не сразу поняла, что произошло: откуда здесь, среди тепла и какого-то сладкого отчаяния вдруг появилось отчаяние настоящее и… она бы сказала, бешенство.

— Майкл, ни о чем не спрашивайте — я все объясню потом…

«Хвала Создателю, ты жива!»

«Отец…»

«Где ты?»

«Отец, успокойся, со мной все хорошо…»

«С тобой — возможно, но я… мы… Так, где ты находишься?»

«Далеко. — Амалия почувствовала, как Рэнди пытается проникнуть в ее память. — Не надо, прошу тебя…»

«Хорошо, тогда скажи сама…»

«Чтобы ты послал за мной вдогонку корабль?»

«Послушай. Подумай, что ты творишь: ты все равно ему не поможешь. Если кто и сможет ему помочь, так только я…»

«Но ты не захотел!»

«Не совсем так. Просто… я подумал, Михаэль справится сам, без меня, но если бы понадобилась моя помощь…»

«Я тебе не верю…»

Если до этого момента Рэнди еще как-то сдерживал свои настоящие чувства, но сейчас они буквально хлынули наружу:

«Да, я его ненавижу! Ненавижу! За то, что он сломал твою жизнь!»

«Значит, по-твоему, я была счастлива, когда прибегала к тебе жаловаться на бессмысленность своего существования, на то, что у меня не было настоящей любви? А может, наоборот: ты слушал меня и испытывал удовлетворение от того, что я предпочла твое общество кому бы то ни было?»

«Амалия…»

Ужасно! Всего несколько минут назад почти незнакомый человек, понял, насколько ей было плохо и почему ей вдруг захотелось вырваться из дома. «Вам захотелось настоящей жизни…» — так, вроде, высказался Патрик. Только родной отец не захотел ее понять.

«Амалия, девочка, прошу тебя, вернись. Клянусь, я сделаю все, чтобы его оправдали, только вернись! Ты меня слышишь?»

«Слышу. И я обязательно вернусь… вместе с Михаэлем. А теперь давай прервемся: я уже слишком близко к Канде. Я свяжусь с тобой сама, когда будет можно», — повторила Амалия сказанное ей когда-то Михаэлем.

— Что с тобой было? — вглядывался в нее Патрик.

— Телепатический контакт… Это был телепатический контакт, Майкл… Налей.

Патрик непроизвольно отшатнулся, но тут же взял себя в руки и исполнил просьбу.

— Так мы теперь на «ты»?

— Если вы против… — Амалия странно улыбалась: сама она находилась здесь, но эта улыбка…

— Почему же — как раз наоборот… — начал было Патрик и вдруг разозлился: — Разве леди, умеющая читать мысли, не знает?!

Амалия сразу будто очнулась.

— Я никогда не делаю этого без разрешения.

Висевший над картой фонарь, тихонько поскрипывая, отбрасывал по сторонам длинные тени.

— Уйдешь?

— Да.

Патрик отвернулся.

— Поднимается ветер.

— Майкл, мне было очень хорошо… Правда… Мне было…

— Не надо!

— Такое чувство, что я знаю тебя много лет, — не обращая внимания на его слова, продолжала Амалия.

— Но на свете есть он. Тот, ради кого ты сбежала из дома, — усмехнулся Патрик. — И он, конечно, для тебя особенный.

— Он… — Амалия улыбнулась, вспомнив услышанную от Майкла легенду. — Он — огонь…

 

Глава 5

Духи б'буши

Странная была ночь. И странная, и страшная: в палатке умирал человек, а снаружи у костров сидели его товарищи и зачем-то притворялись, будто бы ничего не происходит. Впрочем, лишь на взгляд постороннего: Ральф ведь привык работать один — десантники же, напротив, столько времени находились вместе, что фактически превратились в одну большую семью, поэтому потеря любого из ее членов, конечно, превращалась в трагедию. Возможно, если бы Ян еще погиб во время боя, это не выглядело бы так страшно, но сейчас, когда, казалось, все уже было позади…

— Давно он в отряде? — нарушив негласное табу, спросил Ральф у сидевшего ближе всех от него Уве — вполголоса и по-немецки. Тот от неожиданности вздрогнул.

Вообще-то, Ральф был совершенно уверен, что бывший приятель оказался рядом с ним не случайно: как только обнаружилось исчезновение отца, Алекс, конечно, сразу же приставил наблюдателя. Ну, а Уве по всем статьям подходил для этой цели больше других.

— Пятнадцать лет, — высокий голос, почти не изменившийся с отроческих лет, поразительно не соответствовал могучей комплекции обладателя.

— А ты?

— Мы с Яном пришли в один день.

— Вы дружили?

— Не особенно. — Уве смотрел себе под ноги.

«Не хочет разговаривать? Или боится себя выдать?» — заглядывать в его сознание Ральф не собирался: какая польза, если он узнает то, что можно выяснить и без подсматривания в «замочную скважину»? Гораздо важнее в данном случае было знать, что на уме у командира, однако копаться в мыслях Алекса разведчик так же не торопился. Впрочем, как и у кого бы то ни было другого: там всегда столько грязи, столько всего лишнего, чего обыкновенно стыдится и сам человек. Про себя Ральф называл подобные мысли «пассивными» — они появляются неизвестно откуда и, ужаснув своей крайней безнравственностью, неизвестно куда исчезают. А Майер… Нет уж, увольте.

Но отец… Если он так и не вернется, ситуация окажется полностью непредсказуемой. Как и где без него искать С'лейна? (С'лейн и Дэвид в сознании разведчика пока еще не слились воедино, и он воспринимал их как двух совершенно разных людей.) Далее, захотят ли десантники подчиняться? В этом Ральф вовсе не был уверен. Больше того: не исключено, что, вообще, придется бежать. Да и не одному, а конечно, прихватив с собой Риу.

Разведчик посмотрел на лежащего справа от него молодого человека — как всегда, не видно и не слышно, завернулся в спальный мешок и спит. Или делает вид — какая разница? Ральф опасался, что кому-нибудь придет в голову связать исчезновение отца с тем словом, которое тогда произнес мальчик, но вроде обошлось. Правда, сам он потихоньку все же поинтересовался, что оно означает.

— Колдун, насылающий злых духов, — последовал ответ.

«М-да. И еще говорят, будто метсов воспитывают в христианском духе и ими руководят Аббатства… Хотя, Бог им судья… В конце концов, мальчишка мог интересоваться всей этой белибердой из вредности…» И Ральф в очередной раз поразился тому, как изменился Риу за их недолгое знакомство: сегодня, например, он сразу же смог взять себя в руки…

Разведчик мысленно вернулся к главному. «Ну, хорошо, предположим, каратели будут действовать в соответствии с уставом, и его, Михаэля Хюттнера, драгоценной жизни ничто не угрожает. Что тогда? Хватит ли сил, чтобы справиться с Дэвидом? И потом еще эти три зародыша…»

Полог палатки пошевелился — сидящие у костров замерли. Общее напряжение передалось Ральфу: он словно почувствовал себя частью гигантской сжавшейся пружины… Впрочем, разве не была сейчас его собственная жизнь напрямую связана с жизнью и здоровьем Яна? Ведь пока не разрешится с ним — все останется по-прежнему. Как долго это еще будет продолжаться? Час? Два? До утра? Несколько минут…

Ложная тревога — всего лишь ветер. «Пружина» начала медленно распрямляться. Замершие было десантники снова зашевелились, кто-то шумно, с явным облегчением, выдохнул. Неосторожно встретившись глазами с глазами Ральфа, Алекс поспешил отвернуться.

«Значит, определенно что-то задумал…»

Задумать-то задумал, но так же, как и Ральф, пока выжидал, пользуясь неопределенностью ситуации, которая являлась, по существу, лишь отсрочкой. Куда торопиться? Для начала, например, совсем не лишнее — убедиться, что Ральф действительно остался один (Риу, конечно, не в счет). А вдруг да вернется Карлос? Или, как в прошлый раз, появится Дэвид и встанет на сторону разведчика?

Потом мысли вновь переключились на отца. Да, они почти сутки не разговаривали, да, Ральф понимал, что мозг Карлоса подвергся ни с чем не сравнимому испытанию, поэтому его поступки не всегда могут подчиняться логике, — но даже несмотря на это с трудом верилось, будто отец мог вот так, не сказав ни слова, уйти, оставить его в столь отчаянном положении. И главное — «Господь Великий!» — Ральф и сам не понимал, что происходит: с исчезновением Карлоса из его жизни словно ушло нечто чрезвычайно важное… нет — близкое, родное…

— М'ихель, берегись командира…

Со стороны могло показаться, что Ральф решил подкинуть в костер хворосту — на самом деле разведчик от неожиданности переломил сухую ветку, которую крутил в руках. Переломил и бросил в огонь.

Значит, если Уве и не полностью на его стороне, то по крайней мере не настолько слепо подчиняется Алексу, чтобы забыть детскую дружбу. И ведь до чего ловко выбрал момент, чтобы предупредить: сосед слева как раз принялся рыться у себя в сумке… Разведчику же теперь предстояло всерьез поинтересоваться содержимым командирских мозгов.

После короткой внутренней борьбы (кроме брезгливости, приходилось еще и отбиваться от собственной совести, никогда не забывавшей напоминать, что хозяин собирается совершить безнравственный поступок) Ральф послал мысленный зонд.

«Ишь ты…» — Помимо естественного, дорогу разведчику преградил еще один — дополнительный — ментальный барьер.

А вот это уже напрасно: препятствия такого рода как раз и вызывали любопытство. Ральф начал осторожно изучать его природу. В каком-то смысле эти вибрации напоминали те, что окружали его собственное сознание, правда производили чересчур много «шума», да и сил на их генерацию затрачивалось на несколько порядков больше, чем требовалось. Такое обычно случалось, когда человек самостоятельно вырабатывал защиту, а рядом не было опытного наставника, готового указать на ошибки. Это могло означать только одно: Алекс не хотел смириться с тем, что его признали непригодным и даже после отчисления из школы разведчиков продолжал заниматься самостоятельно.

«Эдак вы, мистер Майер, пожалуй, вскорости, чего доброго, заработаете себе истощение сил…»

Алекс и впрямь выглядел ужасно: похоже, он вообще с трудом держался в вертикальном положении. Догадаться, ради кого он так изводился, не составляло труда — Ральф отступил. Отступил, во-первых потому что упорство Майера вызывало определенное уважение; во-вторых, разведчик был отчасти перед ним виноват; в-третьих… Последнее Ральф и сам не мог себе до конца объяснить — скорее, он это чувствовал: Алекс пытался от него скрыть что-то необыкновенно важное, видимо, что-то очень личное… Ральф так и не успел ничего до конца осознать: полог быстро отдернулся, и из палатки показалась голова Марты.

— Ян просит вынести его наружу…

Трудно было представить, чтобы всего за сутки мог настолько измениться человек: некогда холеное лицо Яна заросло щетиной, волосы взлохматились, обычно холодные глаза лихорадочно блестели. Десантник пребывал в сознании; он окинул взглядом сгрудившихся вокруг него товарищей и произнес всего одно слово:

— Карлос…

У Ральфа противно заныло под ложечкой: несколько пар глаз теперь смотрели на него.

— Карлос, — без всякого выражения повторил Ян.

— Яник… — сквозь слезы начала было Марта. И смолкла…

Произошло невероятное: умирающий, который минуту назад с трудом говорил, неожиданно сделал резкое движение (какое именно, разведчик не успел уловить, потому что обзор загородила чья-то могучая спина), затем вскочил… В одной руке он держал кинжал, в другой — меч… Выхватил у кого-то из десантников?

Ян был одним из самых рослых в отряде, поэтому Ральф снова смог увидеть его лицо. Хотя… Возможно, таким его делал причудливый отсвет двух костров, но тот, кто стоял сейчас один против группы вооруженных десантников, мало походил на человека — у него было тело человека, но взгляд, поза… стойка. Стойка зверя, готовившегося к прыжку. Он не собирался отступать, он жаждал крови. Много-много крови — это читалось в его глазах, — и он знал, как ее получить. Семеро карателей могли покончить с ним в любую минуту. Однако они все еще видели в нем своего товарища: для них он по-прежнему оставался Яном, а потому, когда он бросится в самую гущу, его будут стараться обезвредить, но не убить. А это означало, что остановить его возможно лишь изнутри — подавив волю…

Ральф не встретил никакого сопротивления: сознание невидимого существа (разведчик не ошибся: Яна там точно уже не было) раскрылось легко. Впрочем, сознание ли? В первую минуту показалось, что вся эта масса эмоций не управляется вообще. Однако напряженно пульсировавшую ненависть словно что-то стягивало, сдерживало, наподобие невидимой пленки. Или кто-то? Не давая до поры до времени прорваться, выжидая, подбирая наиболее подходящий момент. Кто?

Пока разведчик мог только предполагать: если неизвестное существо и было разумным, то его мысли лежали в совершенно другом диапазоне.

«Фитесейро… колдун, насылающий злых духов… — пытаясь обнаружить этот самый диапазон, машинально вспомнил Ральф. — Бред какой-то… Фитесейро… Фитесейро… вроде, что-то испанское? Но откуда здесь, в Канде…»

Внезапно Ральф почувствовал странную слабость, как если бы он очень долго, выбиваясь из сил, бежал: дыхание сбилось, в груди появился отвратительный ком, а ноги сделались вдруг мягкими, ватными… Разведчик еще пытался найти волну, с которой шло управление телом Яна, когда до сознания, наконец, дошло, что он вот-вот потеряет собственное.

«Что со мной…»

Слабость начала перерастать в панику, его охватила противная мелкая дрожь. Ральф по-прежнему видел десантников, видел освещенное светом двух костров лицо Яна. Потом все это стало отдаляться. То ли он засыпал, то ли…

«Нет!» — Он до боли вонзил ногти в ладонь и заставил себя «вцепиться» взглядом в первый попавшийся на глаза предмет. Им оказалась валявшаяся под ногами ветка.

«Нет, нет…»

Неведомая сила, незаметно проникшая в сознание Ральфа, пока он отыскивал нужный диапазон, как будто пыталась оторвать его от земли, а разведчик все цеплялся, цеплялся, цеплялся… Он не понимал ее природы, не мог оценить, насколько она разумна, и знал лишь одно: на него шла атака, и поэтому надо было сопротивляться. Неважно кому, неважно как, но во что бы то ни стало сопротивляться…

Хватка ослабла мгновенно — точно по приказу, резкому и властному. Ральф бессильно опустился на траву. Словно во сне, смотрел он на то, как десантники обезоружили Яна, как повалили на землю и связали… Потом из Тайга вышли двое: женщина с длинными распущенными волосами и… отец. Ральф не сразу узнал его, потому что впервые видел без традиционного одеяния адептов Темного Братства. Сейчас Карлос был одет, как обычный житель Канды: в замшевые брюки, рубашку и отороченную мехом куртку.

Женщина что-то сказала — опять очень резко и властно. Отец перевел ее слова — десантники расступились. Ян извивался и рычал, но кандианка, не обращая на это внимания, достала из сумки небольшой продолговатый сосуд. Сначала отпила сама, потом влила в рот яростно сопротивлявшемуся десантнику, остатки разбрызгала вокруг. Огонь в костре вспыхнул ярким разноцветным пламенем… А потом она запела — очень низко и сильно, и Ян, то ли успокоенный неизвестным напитком, то ли подчиняясь этому пению, постепенно затих…

Ральф очнулся оттого, что его кто-то слегка похлопал по щеке.

— Ну, наконец-то! — в голосе сидевшего рядом Карлоса послышалось явное облегчение. — Ты меня узнаешь?

В новой одежде отец выглядел совсем по-другому, но все же не настолько, чтобы его нельзя было не узнать.

— Да. — Во рту чувствовалась горечь, к которой примешивался вкус незнакомых трав. Ральф попытался подняться.

— Лежи. Ако сказала, ты должен пока лежать.

— Ако? — не понял Ральф.

— Шаманка, — пояснил отец. — Я ходил за ней в ближайший поселок. Еще Ако сказала, что ты молодец: духи б'буши очень сильны, и другой бы на твоем месте уже давно…

«Духи б'буши? Что еще за духи?.. Шаманка… Хотя все верно: если кто-то верит в духов, то должен быть и тот, кто способен их отгонять… В каком-нибудь полуварварском племени, конечно, — но не у метсов же…»

Впрочем, судя по Риу, и среди цивилизованных жителей Канды находились интересующиеся древнейшими религиями — значит, дело здесь вовсе не в недостатке образования, а в особенностях самого человека. Да-а, что ни говори, а у отцов Универсальной Церкви работы хватало…

Снаружи, откуда время от времени раздавались приглушенные голоса десантников, по-видимому, давно рассвело, но в палатке было довольно сумрачно. Кроме Ральфа и Карлоса, здесь находился кто-то третий, но он, похоже, спал, завернувшись с головой в спальный мешок.

Может, все это снится? Впрочем, нет — для сна чересчур уж обыденно. Да и подробностей многовато. И тем не менее, во всем окружающем присутствовала едва ощутимая неестественность.

— Ян сейчас просто спит, — продолжал свой рассказ отец. — Его вылечила Ако…

«Ах, вот в чем дело: должно быть, шаманка чем-то напоила и меня. Отсюда и этот странный привкус во рту…»

— …как она говорит, нашла и попросила вернуться его Духа-Покровителя… — Глаза Карлоса подозрительно заблестели, а смешливая верхняя губа нетерпеливо дрогнула.

Ральф медленно проглотил слюну. Нет, определенно, в таком виде — без плаща адепта Нечистого — отец ему нравился.

— Так все-таки, что за духи?

— Ако считает, будто Ян убил колдуна б'буши. И что тот перед смертью якобы наслал на него злого духа, который выгнал из тела собственного духа Яна.

— Фитесейро… — машинально повторил Ральф.

— Вот именно.

— И ты в это веришь?

— И да и нет. Понимаешь, — заметно тише продолжал Карлос, — я очень часто сталкивался с тем, что одно и то же называют по-разному. Скажи я, к примеру, вместо «дух» слово «инфекция», и у тебя бы не было вопросов. Для тебя реальна инфекция, для Ако — дух; для тебя она — нечто неразумное, паразитирующее на теле других, для нее — наделенное разумом и злой волей. Ты считаешь, инфекция слепа и выбирает случайную жертву, — Ако же уверена, что наславший злого «духа» шаман преследует совершенно определенные цели. На мой взгляд, в последнем гораздо больше логики.

— Так, значит, ты…

— Нет, Михаэль, нет. Это ровным счетом ничего не значит: просто мне было очень жаль парня, и я ухватился, что называется, за соломинку. Твой Риу подал мне мысль, и я решил: почему бы не попробовать?

— Да, но почему ты никому не сказал?

— Потому что не хотел, чтобы надо мной смеялись. Еще потому, что надеялся вернуться быстрее. А ты подумал, я тебя бросил?

Ральф не успел отвести глаза, как это обычно делал после истории с казнью вожака б'буши. Наверное, взгляд Карлоса никогда и не становился по-настоящему серьезным, но сейчас в его вечно смеющихся глазах Ральф разглядел нечто такое, что сразу напомнило ночь, когда отец, спасая его, сжег свой мозг.

«Карлос умер счастливым. Когда он похоронил своего старшего — был у него уже один сын, за сто лет до тебя, — то поклялся, что теперь остережется иметь еще детей. Но ты все-таки родился, и он… молился о том, чтобы умереть до тебя…» — хладнокровно выдала тренированная память слова Дэвида, которые тот сказал сутки спустя «гибели» отца. Сказал с откровенной издевкой и с явным удовлетворением: он был так уверен, что Карлос уже никогда не способен воскреснуть…

— О чем задумался?

— Да вот пытаюсь понять, каким образом Дэвид восстановил твой мозг.

В ответ Карлос только присвистнул.

— Дорогой мой мальчик, не хочу тебя огорчать, но боюсь, Дэвид знает и умеет еще слишком много такого, чего нам с тобой не дано понять никогда.

— И тем не менее, ты надеешься с ним справиться.

— А разве у меня есть выбор? — усмехнулся Карлос. — Я тебе уже говорил: Дэвид жаден. Стоит ему узнать, что где-то появился человек, обладающий необычными способностями, — и этот обладатель обречен… Кстати, считай: самая большая твоя удача — что он не добрался до тебя. Меня же Дэвид вычислил, когда мне только исполнилось шестнадцать. До сих пор не понимаю, как мне тогда удалось удрать. Несколько лет я старался не высовываться — все надеялся, он про меня забудет, — снова, уже с грустью, усмехнулся отец. — Куда там… — махнул он рукой. — Пришлось разыграть собственную смерть.

— И Дэвид поверил?

— А то! Я сделал все очень аккуратно — натурально… Пове-е-рил. Правда, спустя несколько лет вычислил меня снова и… снова потерял. — Карлос засмеялся. — Так вот с тех пор мы и играли в прятки. То есть прятался, конечно, я. Временами мне это надоедало, и я, когда почувствовал себя достаточно уверенно, пытался показывать зубы — пару раз мне даже удалось доставить ему некоторые неприятности. Ну, а чем все закончилось, ты…

Он не договорил: Ян, который до этого момента лежал абсолютно неподвижно, вдруг зашевелился.

Да, Ральф прекрасно знал, чем закончилась эта, более чем двухсотлетняя, история: несколько могущественных адептов Темного Братства взломали ментальную защиту отца и внедрили в его сознание фальшивку — искусственно созданное воспоминание, которого не существовало на самом деле, но которое со временем извратило его память, а вместе с ней и отношение к окружающему.

— Значит, Дэвид тебе просто отомстил? — спросил Ральф, когда так и не проснувшийся десантник перевернулся на другой бок и снова затих.

— И надо сказать, довольно изощренно: он заставил меня делать то, что я ненавижу. — Карлос опустил голову.

«Заставил служить себе… — мысленно продолжил Ральф. — Однако подчинить полностью так и не смог… или не успел? — думал он, наблюдая за тем, как рука его собеседника потянулась к заветному флакону с розовым маслом. — Кстати…»

До сих пор Ральф считал эту страсть отца обыкновенной слабостью, но сейчас разведчику неожиданно пришло в голову, что не все так просто. Запахи ведь часто связаны с совершенно определенными воспоминаниями: иногда они способны оживить в памяти целый пласт уже, казалось бы, давно и безнадежно забытого. Тэн говорил, С'каро становился раздражительным, когда у него заканчивался очередной запас розового масла. А что, если этот аромат помогал ему хоть в какой-то степени оставаться собой, поддерживал то немногое, что так и не удалось уничтожить слугам Нечистого. А вдруг… Нет, это уже было бы слишком. Слишком хорошо… Зато в случае разочарования…

— Хочешь меня о чем-то спросить? — перебил его мысли Карлос.

— Да…

— Ну?

«Отец Небесный…» — Ральф себя не узнавал: во второй раз он испытывал это ни с чем не сравнимое, неодолимое, ноющее любопытство — заглянуть в чужие мысли. И во второй раз это касалось отца.

— Я хочу попасть в твое сознание, — без всякого вступления брякнул разведчик и весь внутренне сжался.

— Хорошо, — пожал плечами отец.

Тогда, две недели назад, он сам показывал сыну «дорогу», но сегодня все было иначе: Ральф мог изучать что угодно и как угодно. Впрочем, его интересовало только одно. И когда, немного поблуждав, разведчик получил подтверждение собственному полубредовому, как он считал, предположению, то сразу же прекратил длившееся не более десяти минут исследование.

— Есть еще вопросы? — с обычной своей усмешкой поинтересовался Карлос. Однако он явно нервничал и не мог до конца это скрыть.

— Есть. — Ральф в свою очередь пытался скрыть охватившую его радость. Нет, скорее, восторг: вживленный темными братьями фальшивый фрагмент памяти сгорел тогда — в камере С'бэрда, — и сознание отца, избавленное от этой заразы, уже начало понемногу восстанавливаться! Хотя подобный процесс мог длиться годы и годы.

— Именно? — Пальцы Карлоса играли висевшим на шнурке флаконом.

— Каким образом ты собираешься уничтожить Дэвида?

На самом деле Ральф знал ответ, но это был как раз один из очень неприятных и скользких моментов.

Отец ответил не сразу, и пока он подбирал подходящие слова, сыну опять показалось, что его видят насквозь.

— Если ты был внимателен, ты уже должен это знать, — наконец, зазвучал низкий, с характерным мягким акцентом, бархатный голос. — Догадываюсь: ты не согласен. Но, Михаэль, подумай сам. Тех троих, что находятся отсюда далеко, мы можем обезвредить хоть сейчас, только давай пока не будем этого делать — слишком много шума. Сначала надо покончить со С'лейном. И вот здесь… Поверь, мне самому неприятно, но единственный наш шанс: его выследить, заманить в ловушку — благо «приманка» у нас есть! — и убить. Очень быстро, Михаэль, пока он ничего не понял. Хоть ножом в спину. Что морщишься? Знаешь, давай в благородство мы с тобой поиграем как-нибудь потом, в другой раз — когда это будет касаться исключительно нас, а не всей цивилизации, ладно?

Ральф задумался. С одной стороны, отец был прав: в открытую с Нечистым не справиться, и если существует хотя бы один способ от него избавиться, то грех им не воспользоваться. Нечистый попадет в собственную же ловушку: это ведь он, Дэвид, собирался в качестве приманки употребить остатки сознания «покойного С'каро». К тому же, по сравнению с теми «прозрачными» намеками: «Поскольку настоящего С'лейна уже давно нет, боль и страх за него будет чувствовать Дэвид…», — нынешние слова Карлоса свидетельствовали о нем, как о вполне здоровом, трезвомыслящем человеке. Хотя, что и говорить, до благородства здесь было…

— Ответственность, Михаэль, ответственность…

— Согласен, но я как вспомню, что Дэвид чуть ли не на себе тащил меня из подземелья…

— Это потому, что ты был ему нужен! Хайлендер да плюс к этому способность к тысячемильным телепатическим контактам! Сколько тебе говорить: Дэвид такими не разбрасывается! — с неожиданной горячностью возразил Карлос. Похоже, он собирался сказать что-то еще, но передумал. — Кстати, — добавил он уже с совершенно с другой интонацией, — ты, надеюсь, не забыл поинтересоваться координатами тех троих?

— Не забыл.

— Вот это дело, — кивнул отец. — Мало ли что может случиться… Ну так как?

«Как… в качестве запасного варианта, на самый крайний случай, еще куда ни шло, но… — Внезапно Ральф вспомнил, что два дня назад Дэвид едва не подчинил его себе. Никакого благородства в том, как Нечистый собирался это сделать, не было ни на грош, и если бы не Лес… — Кстати, а не попросить ли помощи у Леса? Хотя, нет: это, пожалуй, еще отвратительнее, чем удар в спину, да и вмешивать Лес в сугубо человеческие дела… Нет, слишком опасно…»

Кто знает, а вдруг разумным деревьям такое понравится и в дальнейшем захочется большего? Не хватало, чтобы еще и растения решили приложиться к развитию цивилизации…

— Ты прав, — сдался Ральф. — А…

У самой палатки вдруг послышался шорох, и, откинув полог, вовнутрь заглянула Марта.

— Извините, я только хотела посмотреть, как там Ян…

Ральф не поверил своим глазам: буквально за пару секунд отец помолодел лет на двадцать, а его улыбка…

— По-моему, он все еще спит. — Рука оставила в покое флакон и плавно двинулась навстречу вошедшей женщине.

— Благодарю, — мгновенно порозовевшая Марта оперлась на протянутую ладонь. — Вы правы: действительно спит. — Ресницы смущенно опустились вниз.

— Я же говорил…

До того, как Марта ушла, было сказано еще несколько ничего не значащих фраз, но Ральфу почудилось, будто взгляд отца, его жесты, голос всякий раз говорили больше: о том, что женщина, которую он видит, прекрасна и что он восхищается ею. И Марта так же чувствовала и понимала это; больше того — принимала как должное, и здесь, в палатке, посреди дикого леса, ей не казалось это ни странным, ни противоестественным…

А еще разведчик вдруг вспомнил, как Амалия рассказывала ему о своем разговоре с Карлосом. Почему-то думать сейчас об этом было неприятно. Какое-то легкое раздражение — неужели он ревнует? Да нет, не может быть…

— Ну, ладно, предположим, уберем мы Дэвида — что делать с остальными? Против всего Темного Братства у нас…

— А зачем? — Отец медленно оторвал взгляд от еще колыхавшегося полога. — Разве ты не знаешь, что в Канде идет настоящая война: люди сами борются с Темным Братством, и не безуспешно: уничтожение Кругов — вопрос времени. Но вот Дэвид им не по зубам, а поэтому Нечистый — на нашей с тобой совести, и сделать это должны мы с тобой вдвоем. Так что поторопился ты, Михаэль, вызывая десант… Ладно-ладно, — заметив, как изменилось лицо сына, добавил он. — Скорее всего, на твоем месте я поступил бы так же… А ты мне лучше вот что скажи: у тебя с ней серьезно? — Карлос кивнул в сторону полога.

— Да нет, — пожал плечами Ральф. — Мы просто друзья.

— А та?

— Которая?

— Не притворяйся: ты знаешь, о ком идет речь.

Мысль о том, что Амалия, хоть и недолго, была в телепатическом контакте с отцом, снова больно резанула где-то внутри: для Карлоса с его-то опытом ничего не стоило за несколько секунд просмотреть все ее сознание!

— Отец, — Ральф старался говорить спокойно, — когда ты уезжал с Острова, мне и впрямь было всего восемь лет, но теперь, если ты заметил, я немного подрос.

— Ты не понимаешь.

— Не понимаю чего?

— Посмотри, что творится с Алексом.

— Если он сопьется, то исключительно по собственной глупости!

— Михаэль, он эту женщину любит.

— Любит?! Да плевал он на нее: шесть лет бабе голову морочит!

— А чем лучше ты? Если, говоришь, у тебя с ней несерьезно?

— Она об этом знает.

— Знает?! Дорогой мой, запомни раз и навсегда: любая баба всегда хочет знать только одно — что ее любят.

— Тем более! Что, мне ее теперь от себя гнать? — почти со злостью спросил Ральф.

Хотя, почему же почти — он на самом деле злился. На отца — за то, что тот, как всегда, был прав; на себя — за то, что опять ведет себя рядом с ним, как подросток. Сейчас, например, Ральф и хотел и не знал, как сгладить возникшую по его же вине неловкость. Да и что в этом удивительного? Разве он знал отца? Он знал Карлоса — знаменитого санрайзовского разведчика, читал и слышал массу историй о нем, былей и небылиц. Но что он действительно знал о настоящем Карлосе? Что тот всегда любил и был любим женщинами? Воспоминания о них — единственное, чего не коснулась зараза. Откуда, например, у отца на щеке этот шрам? Или эти рябинки на коже… Длинные изящные пальцы теребили продолговатый флакон с розовым маслом…

— Отец…

— Да?

— Каким образом ты заставил Дэвида поверить в твою смерть?

— Заразился оспой…

* * *

Решетка на окне была не только необыкновенно прочной — ее прутья располагались всего в дюйме друг от друга. А если еще вспомнить, что сама комната находилась на высоте не меньше пятидесяти ярдов, и вершины росших в саду деревьев не дотягивались и до середины башни… Вряд ли кто-то всерьез полагал, что пленница решится на побег. Амалия отошла от окна и присела на кровать. Господи, до чего глупо все получилось… А может, как раз наоборот — ведь ее же предупреждали…

Майкл не зря говорил в ту ночь про ветер: к утру он усилился настолько, что пришлось убрать почти все паруса. Накренившись на левый борт, шхуна неслась с какой-то бешеной скоростью; еще стремительнее мчались по небу рваные серо-черные облака, и Амалия, глядя на это зримое проявление гнева Господня, начинала невольно про себя молиться за всех, кто находился сейчас на корабле, — особенно за человека, уже сутки не выпускающего штурвал. Капитан Патрик не доверял управление никому и оставался в рубке до тех пор, пока шхуна — на три дня раньше намеченного срока — не причалила в порту Чизпека.

— Не передумала? — под глазами у капитана залегли черные тени.

Амалия покачала головой.

Еще раз Патрик задал тот же вопрос, когда, вроде бы, все проблемы были позади: купец, к которому собиралась обратиться за помощью Амалия, оказался необыкновенно милым, гостеприимным человеком. Он сразу вспомнил Рэнди Андерсена и его дочь, обещал подобрать надежных людей, помочь со сборами в дорогу…

— Не нравится мне он.

— Почему?

— Не знаю.

— Вот видишь. Ты просто устал.

Странное дело: после той ночи Амалия и Патрик почти не разговаривали, однако ощущение, что они знакомы уже очень давно, только усилилось.

— Майкл, ты напрасно боишься. Эдор — так звали купца — совсем не глуп: он прекрасно понимает, что отец имеет влияние, и не захочет усложнять себе жизнь.

— Предположим. Но ты хоть представляешь, что это за страна?

— Да.

Патрик лишь криво улыбнулся. Впрочем, Амалия и сама понимала, насколько наивным был ее ответ. При мыслях о незнакомом континенте с его неведомыми опасностями временами замирало сердце. С другой стороны, не поворачивать же назад?

— Послушай, а разве не ты говорил, что меня понимаешь, что я сбежала из дома в поисках настоящей жизни?

— Но не такой же! Если уж на то пошло, я бы предпочел сдать тебя с рук на руки этому твоему… — Патрик запнулся.

— Ах вот оно что! Ты бы сдал меня! Как будто бы я какой-то груз! Или ребенок! А, ну конечно, я ведь женщина…

— Да уж — не мужчина, — весомо подтвердил Патрик.

«Черт бы тебя побрал…»

— Майкл… — Амалия приготовилась долго и терпеливо объяснять. — Не сомневайся, у меня все продумано, у меня есть четкий план…

На самом деле план был довольно приблизительный: связаться по радио с Майером — его отряд, конечно, идет по следу Михаэля, — ну, а потом уже действовать по обстоятельствам. В самом крайнем случае — связаться с Михаэлем.

— …поэтому никакой опасности…

Патрик слушал, но, похоже, не слышал.

«Да он же меня ни за что не отпустит…» — внезапно с отчаянием осознала Амалия и, понимая бессмысленность любых аргументов, начала инстинктивно внушать Патрику мысль о своей полной безопасности, а также о том, что ему необходимо срочно возвращаться на шхуну.

Никогда прежде Амалия не занималась ничем подобным, и тем не менее Майкл вскоре заторопился:

— Я не могу оставаться здесь дольше: к вечеру, наверняка, начнется шторм, и я должен быть в море — если не хочу потерять корабль. Так что давай прощаться.

Амалия не верила своим ушам. Она с готовностью протянула руку.

— Подожди. Вот, — Патрик отстегнул от пояса кошелек.

— Что это?

— Твои деньги. Забери.

— Но почему?

— А ты не понимаешь!

— Майкл… — укоризненно покачала головой Амалия.

— Возьми их, прошу… Или тебе нравится только меня унижать?

— Прости. — Амалия забрала кошелек. — И спасибо тебе.

Майкл схватил ее руку, неумело прижал к губам…

«Наверняка, впервые в жизни…»

…Господи, о чем она думает! В такую-то минуту…

Дальше события разворачивались стремительно: уснув в премилой комнате с окнами в сад, «дорогая гостья» проснулась в не менее уютной обстановке, однако теперь сад можно было обозревать лишь через решетку и с приличной высоты.

— Вы ни в чем не будете иметь недостатка, — учтиво кланяясь, заверил «гостеприимный» хозяин…

Купец действительно оказался весьма благоразумным человеком. Даже, пожалуй, чересчур благоразумным: он решил, что гораздо безопаснее и выгоднее (за хорошее вознаграждение к тому же) вернуть дочь отцу, чем, навлекая на себя гнев «достойного европейского друга», выполнять прихоти сумасбродной женщины. Как всегда… Однажды ей попался сборник афоризмов так называемых Великих — мудрецов прошлого. Имена их поистине впечатляли. И все же еще больше потрясало содержание самих высказываний. Отец Небесный! То ли большинство ученых мужей находилось во власти предрассудков, то ли им отчаянно не везло, и женщины, попадавшиеся на их пути… Впрочем, Господь им всем судья… Амалия вернулась в настоящее.

Итак, она фактически оказалась в плену: в башне с решетками на окнах и без передатчика. Что же касалось человека, ее пленившего, то кроме благоразумия и расчетливости, он обладал еще двумя редкими качествами: купец не поддавался внушению, а его мысли были точно закрыты непроницаемым барьером. В общем, шансов вырваться почти не оставалось: за исключением одного — самого нежелательного, но тот приберегался на крайний случай, если ничего другого уже не останется.

Деревья в саду шумели так уютно, так ласково: стоило закрыть глаза, и можно было представить себя дома, где в стекло упирались ветки каштанов… Амалия инстинктивно протянула руку — пальцы коснулись витого прута решетки. Тюрьма! Хотя разве не была тюрьмой спальня с видом на каштановую аллею? Дом — сначала отца, потом мужа, и наконец, снова отца? «Золотая клетка» — по точному определению предков. Ни за что… Только вот помощи ей можно ожидать лишь от Михаэля, телепатический контакт с которым… смертельно опасен для него. Что же делать?.. Правда, если передать всю информацию сразу — одним блоком — ее просто не успеют засечь…

Амалия еще раз проанализировала создавшееся положение. Нет, выбора никакого не было. Тогда она сосредоточилась, пытаясь представить забытое лицо… Никак. Точно в насмешку, в памяти то и дело возникали другие лица: Кэтлин, отец, Майкл, даже Карлос — лишь образ Михаэля по-прежнему словно рассыпался, как вдруг…

 

Глава 6

Отверженные

Не вставая, Ральф притянул Марту к себе. С легким полузастенчивым-полусчастливым смешком она обняла его шею. Потянулась к губам, но вдруг остановилась и посмотрела так, словно видела впервые.

— Что?

— А Карлос правда твой отец?

— Правда.

— С ума сойти! — Она жадно рассматривали каждый дюйм, каждую черточку его лица. — А ведь действительно похож! — в обычно насмешливых ее глазах засветился настоящий восторг.

— Ну, я так понял, ты пришла сюда поговорить об отце? — с досадой усмехнулся Ральф.

— Ой, ты и улыбаешься, совсем как… — следующее слово Марта произнесла без звука — прямо в раскрывшиеся ей навстречу губы — и невольно застонала, потому что рука мужчины скользнула сзади в брюки, властная, нетерпеливая…

* * *

Он впервые слышал, чтобы она стонала: ни разу за все эти шесть лет ему даже не приходило в голову, что она может, умеет вот так… Алекс отхлебнул их фляги. Бессмысленно, конечно: боль притуплялась совсем ненадолго, но не уходила — тянула, рвала на части…

«Не надо смотреть, не надо, не надо!» — уговаривал он себя. И не мог оторваться — следил за чужой рукой, ощущая ее почти своей, потому что знал, помнил каждый изгиб тела, которого она касалась.

Наконец, Алекс заставил себя уйти. Ушел подальше, не думая о том, где находится, что со всех сторон его окружает Тайг; упал на землю, уткнулся лицом в мягкий, остро пахнущий мох.

Итак, все повторялось: опять измена, опять унижения, опять боль. И опять Ральф… Михаэль.

Алекс перевернулся на спину и зачем-то стал рассматривать заслонявшие небо кроны деревьев.

И снова молчать и скрывать — скрывать и молчать. Это он может: скрывать, прикидываться равнодушным, грубым, жестоким — да он и впрямь стал до невероятия жестоким. Может, может, может!

Только вот там, внутри-то, он остался все таким же — нежным до глупости и до наивности романтичным, боготворившим женщин и… вечно неуверенным в себе.

Сходившиеся в вышине вершины образовывали подобие арки. Мстить? Уже пробовал. (Алекс усмехнулся.) Застрелиться? Чтобы его закопали, здесь, под деревом, а какие-нибудь звери — из тех, что питаются падалью — вскоре отрыли тело и растащили на куски?

«Растащили на куски…» — повторил про себя десантник и пьяно рассмеялся.

Его здорово качнуло, когда он поднялся — пришлось обнять ближайшее дерево.

«Дьявол!»

Кусты, ветви и сучья словно водили хороводы — быстрее, быстрее; а земля, которая, казалось, ходила ходуном, неожиданно вывернулась из-под ног. Десантник упал, и его долго и мучительно рвало… Потом, полностью обессиленный, он снова разглядывал заслонившие небо угрюмые ветки. Шевелиться не хотелось, однако решение было принято, и отступать Алекс не собирался. Превозмогая дурноту, десантник нащупал на поясе — нет, на этот раз не флягу — кармашек; вытащил из него такой же, как у Ральфа, крохотный белый шарик, отправил в рот…

Вскоре Алекс уже бодро шел в сторону лагеря.

«Теперь немного правее и потише…»

Они все еще были там. Беседовали… Десантник не спеша вытянул из кобуры пистолет.

«Растащат на куски…»

Не спеша прицелился… Три, два, один… Рука резко дернулась вверх — пуля ударила в крону дерева; посыпались листья… Подчиняясь неведомой силе, Алекс обернулся. Все — дальше тело сделалось чужим: он слышал крик, слышал, как справа, спотыкаясь и падая, кто-то спешит к нему, как хрустит под ногами бегущего валежник и хвоя. Только вот посмотреть направо Алекс не мог: он мог смотреть лишь прямо — туда, где с непроницаемым лицом, скрестив на груди руки, стоял Карлос.

«Ну, конечно, Михаэль ведь его сын… Глупо было подумать, что возможно…»

— Нет! — Между ними вдруг оказалась Марта. — Пожалуйста… — Она задыхалась. — Пожалуйста! Это я… я во всем виновата…

Снова хруст валежника.

«Михаэль? — Алекс все еще не мог повернуть даже головы. — Точно, он…»

— Ну вот, теперь, наконец, все в сборе, — очень спокойно, будто ничего особенного не произошло, констатировал Карлос. — Сожалею, что пришлось вмешаться, но… Алекс, спрячь пистолет, сынок…

От неожиданности десантник вообще едва не уронил его на землю, однако многолетняя привычка не подвела: пистолет как будто без посторонней помощи запрыгнул в кобуру.

— Другое дело, — удовлетворенно кивнул Карлос.

— Так вот. Поскольку самим вам, я вижу, разобраться будет нелегко, предлагаю следующее: сейчас дама хорошенько подумает и… Хорошенько подумает! — остановил он попытавшуюся что-то сказать Марту. — И выберет из вас двоих одного. Согласны? Марта?

— Да.

— Алекс?

— Да.

— Михаэль?

— Согласен.

— Отлично. Итак, гото…

— Алекс, — перебила Марта.

— Аминь. — Карлос развернулся и, не оглядываясь, зашагал прочь.

Ральф догнал отца через несколько минут. Идиотская ситуация: то ли просить прощения, то ли благодарить… Удивительное дело, почему-то даже сейчас, когда все было ясно, совершенно не верилось в то, что его могли убить, и разведчик не испытывал по этому поводу ни радости, ни запоздалого страха. Вернее, радость-то как раз присутствовала, правда, совсем по другому поводу: Ральф не надеялся, что они так быстро и легко расстанутся с Мартой — обычно в связи с этим возникало столько проблем… Но все-таки, с чего же начать разговор с отцом?

— А тебе опять повезло, — опускаясь на поваленный ствол, как бы между прочим заметил Карлос.

— Повезло, — согласился Ральф. Он хотел сесть рядом, но передумал и встал напротив, привалившись спиной к дереву.

— Черт, наверно, за всю жизнь я не натерпелся столько страха, как с тех пор, как ты появился в Канде. Прости, — тут же поспешил добавить Карлос. — Прости, — повторил он еще раз. — Это не от неверия в тебя — просто инстинкт.

Только сейчас Ральф заметил, что у отца дрожат руки.

«Когда он похоронил своего старшего… то поклялся, что впредь остережется иметь еще детей. Но ты все-таки родился, и он… молился о том, чтобы умереть до тебя…»

— Понимаю.

Карлос усмехнулся, однако ничего не сказал.

— Ладно, поговорим о делах. Ян почти поправился — значит, пора двигаться. — Он вытащил и развернул карту. — Итак. По милости мохначей нам пришлось сделать небольшой крюк, поэтому… Тебя что-то не устраивает?

— Да нет. Так… Я вдруг сейчас подумал… Что же, у мутантов есть своя религия?

— Ну, если это можно так назвать.

— И тем не менее. Раньше я считал их животными.

— Никак не простишь мне убийство того б'буши? — догадался Карлос. — Видишь ли, здесь все не так просто. Вот ты сам только что заговорил об их верованиях. Если хочешь, я действовал в строгом соответствии с ними. Для этого наемника любой член Темного Братства наделен злой силой — это могущественный и жестокий кол…

— Мне показалось, ты увлекся, — перебил Ральф.

— Возможно, но раз уж взялся играть подобную роль, нужно играть ее как следует. Не сомневайся: почувствуй тот б'буши малейшую фальшь — он бы стал защищаться. И тогда, боюсь, оплакивать пришлось бы меня.

— Постой, но если они считают всех слуг Нечистого колдунами, тогда как же посмели убежать?

— Потому что в отряде имелся собственный колдун.

— Но тогда они его должны были беречь, а не посылать в бой.

— Ты рассуждаешь, как человек, забывая, что у б'буши опять же свои порядки.

— Пожалуй…

Ральф вспомнил перекошенное ненавистью, совершенно чужое лицо Яна, ужас в глазах обреченного гиганта.

«Интересно, о чем он думал тогда? Может, молился каким-то своим… хотя нет: что с него взять, с мутировавшей твари…» И вдруг вспомнил, как сам — в тот момент, когда понял, что ему предстоит встреча с Нечистым — со страху обратился…

— Отец, а Бог есть?

— А тебе не кажется, что любой мой ответ тебя не удовлетворит?

— Почему?

— Да потому, что если, к примеру, ты в его существование не веришь — я могу тысячу раз сказать «да», но ничего не изменится. Зато когда однажды ты почему-то вдруг скажешь себе это «да» — переубедить тебя будет нелегко. Или невозможно.

«Как у С'дино…» — хотел сказать Ральф, но его опередил отчетливый ментальный зов. «Амалия!» — обмер разведчик. Впрочем, испугаться по-настоящему он не успел, потому что Карлос, который среагировал одновременно с сыном, не раздумывая, перехватил адресованное Ральфу обращение.

* * *

«Привет, дочка!»

Боже Правый, да это же…

«Карлос?»

«Я. Ну, что там у тебя?»

Вместо объяснения Амалия выдала заготовленный для Михаэля информационный блок.

«Ясно, — почти сразу откликнулся Карлос. — Ничего не бойся и ничего не предпринимай — жди…»

Контакт прервался, оставив Амалию в полном недоумении.

«Так значит, когда Анна говорила, что не поверит в смерть Карлоса, пока собственными глазами не увидит его тело, она не просто пыталась себя утешить — у нее были основания…»

* * *

— Надеюсь, С'лейн не успел тебя засечь…

Ральф молча кивнул. Отец опять был прав: Дэвиду-С'лейну совсем не обязательно знать, что в Канде находится разведчик «Sunrise». С'лейн ищет С'каро — пожалуйте вам С'каро. Потому-то отец и ответил вместо сына. Все верно — если бы только это не касалось Амалии…

— Ох уж мне эти Андерсены.

— Андерсены? Какие Андерсены? — переспросил расстроенный Ральф.

— Ты что, не слышал о Дэнисе Андерсене? — удивился Карлос.

— Слышал, конечно, но при чем здесь… — начал было Ральф, и осекся: — Хочешь сказать, что Амалия…

— Ее девичья фамилия Андерсен.

— О, черт… — Мысль о том, что он увел жену у единственного сына владельца крупнейшей винодельческой фирмы «Рэйфил», доставила немного удовольствия.

Если Рэйфилы объединятся с Андерсенами, от никому не известного Михаэля Хюттнера останется мокрое место: не поможет и вмешательство «Sunrise». Тем более, что с «Sunrise» Ральф сейчас был не в ладах. Опять же, как только что выяснилось, Координатор этой организации — не кто иной, как Рэнди Андерсен…

«Господи, о чем я?» — спохватился разведчик.

— Отец, а где гарантия, что этот купец не продаст ее кому-нибудь другому?

— Будь она лет на пятнадцать помоложе, он бы именно так и поступил: белые женщины здесь редкость. Но за тридцатисемилетнюю гораздо больше заплатят родственники. Или ты… — Карлос испытующе посмотрел на сына.

— Это ему придется заплатить мне, — процедил сквозь зубы Ральф.

— Не горячись. Отсюда до Чизпека — недели три пути — не близко, и все же на дорогу от Чизпека до Острова и обратно уйдет больше, да еще плюс сборы. Уверен, настоящий купец вряд ли поплывет с пустым трюмом. Так что ты успеешь.

— А почему еще и обратно? — не понял Ральф.

— Потому что Амалию он пока оставит здесь: зачем рисковать, когда намного безопаснее привезти сюда Рэнди.

И снова с доводами отца нельзя было не согласиться, если бы не одно «но».

— Предположим, я сегодня же отправлюсь в Чизпек — но тогда как быть с Дэвидом?

— Михаэль, я с удовольствием послал бы за Амалией десантников — от них было бы больше проку там, чем здесь, — но, во-первых, это не мой личный отряд, а во-вторых, у вас с Майером чересчур сложные отношения…

«Да уж…»

— …Ну, а если попадемся, то, по крайней мере, будет у кого попросить помощи. Чизпек ведь не на другом континенте: как-нибудь дотянусь…

В голосе Карлоса впервые промелькнула неуверенность.

* * *

То, что вместе с Ральфом в Чизпек собрался Риу, было совершенно естественно, но когда свои услуги предложил Ян, разведчик в первую минуту подумал, будто ослышался.

— Вы оба, — десантник перевел глаза на Риу и снова на Ральфа, — спасли мне жизнь.

— Ну, если быть объективными…

— С Карлосом остаются ребята, — кивнул Ян, — вас же только двое, а местный лес, как я понял, не самое безопасное место.

Что правда, то правда, и все же почему-то создавалось такое впечатление, будто Ян был заинтересован в предстоящем путешествии чуть ли не больше тех, кого собирался защищать. С другой стороны, разве это повод, чтобы отказать?

— А что говорит твой командир?

— Он согласен, — неправдоподобно светлые, «леденистые», глаза десантника сделались совсем бесцветными, неживыми, и в них промелькнула безнадежность, точно Ян заранее знал ответ… И Ральф не смог сказать «нет» — потому что безнадежности не выносил.

Согласился — и вот сейчас, спустя четыре дня, уже почти жалел о том, что тогда расчувствовался и взял десантника с собой. Нет, Ян не делал ничего такого, что бы не понравилось его новому командиру — скорее, наоборот: просто из кожи вон лез, стараясь угодить. И тем не менее разведчик находился в постоянном напряжении — будто чего-то ждал. Или опасался? Чего именно, трудно было даже вообразить: ну, не принимать же всерьез дурацкие мысли о духах б'буши, которые якобы могли вновь вселиться в тело десантника…

Вообще-то, обо всей этой истории Ральф вспоминал безо всякого энтузиазма: с одной стороны, с очевидным не поспоришь, но с другой — что значит очевидное? Надышались, к примеру, каких-нибудь ядовитых испарений — вот вам и «очевидное»! Или взять поляну, на которой стояла палатка, — разве кто-то знает точно, что там росло? Да мало ли что вообще растет в Тайге? Хотя знахарка, приведенная отцом, та вполне могла знать: и что растет, и как воздействует, и что может служить противоядием…

Чем не объяснение? Жаль только — удовлетворяло оно исключительно разум. А Ральф, на свою беду (или на счастье?), привык верить еще и интуиции, которая, увы, подсказывала, что не все здесь так просто. И все же допустить, что какой-то мутантский шаман, подобно Нечистому, способен возрождаться в чужом теле с помощью одной только мысли… Нет, к этому Ральф был пока не готов.

А между тем, с Яном было и в самом деле удобно: например, для троих ночное дежурство распределялось уже не по четыре, а по три с натяжкой часа, и появлялась возможность подольше поспать. Да и силой этого парня, что и говорить, Господь не обидел: если нужно было прорубать дорогу в молодняке или устраиваться на ночлег, получалось, как минимум, в два раза быстрее. Глядеть на него в такие минуты было одно удовольствие: выработанная годами сноровка, плюс врожденное изящество, переходящее в некий, едва заметный шик. А поскольку десантник был еще совершенно потрясающе сложен… Абсолютную гармонию нарушала лишь некоторая поспешность — чуть ли не жадность, — с которой Ян бросался помогать. Словно пытался всячески оправдать свое присутствие.

«Что ж, не будем торопиться с выводами…» — делая вид, якобы ничего не замечает, думал Ральф. Он оказался прав: вскоре десантнику, видимо, стало невмоготу, и вечером четвертого дня наконец открылась настоящая причина, по которой он покинул отряд.

— Я поднял против них оружие — теперь никто не повернется ко мне спиной.

— Глупости: все знают, что ты был не в себе.

— Вот именно — не в себе, — усмехнулся Ян. Он нервно крутил висевший у него на груди медальон. Ментальная защита десантника оставляла желать много лучшего, поэтому ношение этой штуковины было одним из условий, которое поставил Ральф.

Разведчик поморщился: разговор, похоже, свернул на ту самую — неприятную для него — тему.

— Хочешь сказать, они поверили во всю эту чушь?

— В том-то и дело, что нет: они… — Ян замялся.

— Посчитали тебя сумасшедшим? — догадался Ральф.

— Да. Подожди, — вдруг спохватился десантник. — Ты сказал «чушь»? Выходит, и ты тоже… тоже не ве… — Он запнулся, но тут же заставил себя продолжать: — Я не сошел с ума! И я не собирался убивать ни Уве, ни Стива — никого… Ты ведь знаешь… знаешь, что это был не я! Ты же его почувствовал! И не просто почувствовал, а даже пытался ему помешать!

— Это был не ты, — согласился разведчик. — И я не говорил, что считаю тебя сумасшедшим.

Кажется, только теперь Ян снова начал дышать. Еще бы: ему перестали доверять те, кто много лет фактически заменял ему семью. Он бросил все, ушел с малознакомым человеком — только потому что тот так же подвергся воздействию необъяснимых сил и, значит, должен все понимать…

— Я смотрю, тебе легче поверить в какую-нибудь чертовщину, чем признать себя больным, — улыбнулся Ральф. — Ладно, ладно: раз наши с тобой впечатления совпадают, можно не волноваться. Остается только выяснить, что же это все-таки было.

— Не знаю, но оно точно связано с б'буши.

— Да? — Разведчик испытующе посмотрел на Яна. — И, если не секрет, на чем же основан сей вывод?

— Я их теперь чую…

«Начинается…» — Сердце Ральф забилось медленнее и весомее.

— Чую, — повторил десантник, спокойно выдержав устремленный на него взгляд. — Пока не знаю как, но ближе чем на милю им ко мне не подобраться…

* * *

Спустя пару дней Ян получил возможность продемонстрировать недавно обретенную способность.

— Где-то поблизости б'буши… Их немного, и… — Десантник точно вслушивался в себя. — Не знаю, но опасности я почему-то не ощущаю.

Ральф аккуратно проверил ментальный эфир: никакой мысленной активности — разумеется, в доступных ему диапазонах — не наблюдалось.

— Ты уверен?

— Уверен.

— Посмотрим…

Тайг мало располагал к обычным прогулкам: путникам и так постоянно приходилось быть начеку — подозрение же Яна лишь усилило бдительность. Следующие четверть часа двигались с особыми предосторожностями, а потом и вовсе остановились — потому что Риу, подобно зверю, вдруг начал нюхать воздух.

«Та-ак, теперь вот и Риу…» Только Ральф по-прежнему не замечал ничего подозрительного: кусты были не тронуты, трава не смята, знаменитая интуиция, которая обычно заранее предупреждала о всевозможных неприятностях, тоже пока не подавала признаков жизни. Посчитав последнее главным доказательством безопасности, разведчик, знаком повелев Яну и Риу оставаться на месте, медленно пошел вперед.

Запах, учуянный Риу, Ральф смутно ощутил примерно ярдов через пятнадцать; разведчик снова настроился на нужный ментальный диапазон — ничего. Если где-то неподалеку и находились какие-либо мутанты, то они либо спали, либо…

Ральф не угадал: на противоположной стороне поляны, которая открылась сразу за кустарником, действительно обнаружился мутировавший потомок обезьян, накрепко привязанный к дереву и находившийся, по всей видимости, без сознания. Косматая голова б'буши безвольно свешивалась на грудь, тело удерживалось в вертикальном положении лишь благодаря веревке. Ральф приблизился, стараясь не дышать — теперь вонь была уже нестерпимой, — пригляделся повнимательней. Жив: кровь на запястьях в том месте, где их стягивала веревка, запеклась, но из-под корки сочилась свежая — похоже, гигант не так давно предпринял очередную попытку освободиться. Возможно, потому и потерял сознание. И, конечно, от жажды. Разведчик оглянулся: буквально в ярде от несчастного журчал ручей. Ничего не скажешь, изощренно. Правда, гораздо раньше с этим б'буши должны были расправиться обитатели Тайга; интересно, почему тот, кто его здесь оставил, решил, что такого не произойдет?

Загадка разрешилась, стоило Ральфу сделать еще один шаг: ах вот оно что… Иллюзия страха была исполнена на редкость грубо и примитивно, но поскольку предназначалась она, скорее всего, для животных, задачу свою, по-видимому, выполняла исправно.

«Да, не повезло тебе, парень, — вновь переводя глаза на волосатого верзилу, подумал разведчик. — Господи, какой же ты огромный… Ну, и что теперь прикажешь с тобой делать?»

Добить? Ральф взялся было за нож… Нет. Молодой — ни одного седого волоса, а шерсть вожака, убитого отцом, уже вся серебрилась…

«Черт…»

Разведчик зачерпнул воды и плеснул в морду несчастного. Никакой реакции. Ральф во второй раз наполнил ладони и уже собирался повторить процедуру, однако этого не потребовалось: могучее тело б'буши слабо дернулось, и он поднял голову.

Трудно сказать, понял ли он, что перед ним враг, — вряд ли. Для умиравшего от жажды огромный мир сократился до размеров пригоршни, наполненной драгоценной влагой. И он смотрел, смотрел… — точно так же, как когда-то Дэвид. Но если для Нечистого при его ранении вода была противопоказана, то для этого существа несколько глотков могли стать спасением. Ральф не выдержал (наверное, из чувства солидарности всех живых существ): приблизил ладони к губам б'буши. Тот судорожно глотнул, поперхнулся, снова глотнул, еще, еще. И взвыл от обиды и отчаяния, потому что ладони — увы — слишком быстро опустели.

— Все, больше нельзя, — сказал разведчик, глядя за тем, как почерневший, распухший язык подбирает задержавшиеся в шерсти капли. Он не рассчитывал, что его поймут. Между тем, в глазах гиганта тут же появился вопрос и почти сразу, без всякого перехода — дикий, безумный страх.

Ральф оглянулся — на другом конце поляны появились Риу и Ян.

Исходивший от твари удушливый запах приобрел характерный резкий оттенок — изможденный, обезвоженный организм отдал последний запас влаги, а вместе с ним и остатки сил, поэтому б'буши даже не шелохнулся, когда стоявший рядом с ним человек вытащил нож.

Ральф присел и, начиная снизу, одну за другой перерезал путы. Конечности гиганта затекли настолько, что, едва упала последняя веревка, он мешком повалился вперед, и разведчику пришлось его поддержать, чтобы не расшибся.

— Все равно не выживет, — заметил подошедший Ян.

— А ты бы предпочел добить? — скривился Ральф. Он и сам был не восторге от того, что произошло. Десантник прав: раненый б'буши дотянет в лучшем случае до темноты, пока на охоту не выйдут какие-нибудь хищники — если только еще раньше не доползет до ручья и не напьется воды, которая в больших количествах для него пока что смертельна. Так не гуманнее ли… Нет!

— Ты спрашивал, каким образом я их чую, — снова заговорил десантник. — Объясняю: уже за милю от них мне хочется блевать!

Разведчик молча воткнул нож рядом с неподвижным телом и уже развернулся, собираясь уйти. Как вдруг:

— Уходить нет…

В первую минуту Ральф решил, что ему померещилось, однако, судя по выражению лиц своих спутников — даже обычно невозмутимый Риу не сумел скрыть удивления, — понял, что не ослышался.

— Уходить нет… Онк один умереть… уходить нет… — с усилием приподняв голову, повторил б'буши.

— Твое имя Онк? — спросил пораженный разведчик.

— Онк, — подтвердил гигант.

— И ты понимаешь, что я говорю?

— Онк понима-а-а… — Глотка б'буши была мало приспособлена для звуков, которые приходилось издавать, к тому же сказывалась слабость, но он продолжал упрямо выталкивать из себя слова: — Онк идти вместе… Онк охота… много-много добыча…

— Ты не сможешь идти…

Ральф говорил и в то же время до конца не верил в происходящее: вопросы, которые он задавал гиганту, произносились как бы сами собой — словно это была какая-то игра…

— Онк можешь, Онк сильный… Ты дать Онк вода… Ты Онк жалеть…

Только сейчас, когда измученный б'буши, мельком глянув на Яна и Риу, снова остановил лихорадочно блестевшие глаза на его лице, Ральф, наконец, пришел в себя. И тут же почувствовал знакомый укол — это подала сигнал неожиданно проснувшаяся интуиция. Вот черт! Мало того, что этот лесной гигант, несмотря на полное незнание грамматики, мог довольно сносно объясняться по-английски, так он еще понимал, с кем имеет смысл вести переговоры.

— Кто и за что хотел тебя убить? — присев на корточки, спросил Ральф.

Онк открыл было рот, но вместо звука послышался лишь слабый сип.

— Дайте ему воды!

Риу растерянно закрутил головой в поисках чего-либо подходящего.

— В ладони! Набери в ладони! — рявкнул разведчик. Сердце стучало как бешеное и, наверное, поэтому движения молодого человека казались неестественно медленными — хотя на самом деле вся операция не заняла и двух минут.

Риу вернулся к ручью отмывать руки — Онк же, к которому, видимо, уже начинали постепенно возвращаться силы, наконец, смог сесть.

— Так кто хотел тебя убить?

— Онк убить Шу.

— Шу? — переспросил Ральф.

— Шу — ко-о-олду, — с трудом выговорил гигант.

— Колдун?

— Ко-олдун! — оскалив зубы, что, вероятно, означало улыбку, закивал Онк. — Ма-а-ги, — добавил он.

— Ма-а-ги Шу.

— Я понял. А за что хотел тебя убить твой Шу?

— Шу сказать… Онк ма-а-ги от человек… Много-много от человек… нельзя жить… Онк… — Похоже, б'буши пытался припомнить какое-то слово.

«Час от часу не легче! Что еще за человеческая магия? Или…»

— Чужо… — старательно выговорил Ревун. — Шу сказа чужо…

— Чужой… — машинально повторил разведчик.

Маленькие черные глазки его необычного собеседника глядели теперь ясно и осмысленно, и в них совсем не было злобы, как у его собратьев из того разбойного отряда, лишь где-то в глубине смутно читалось опасение. Онк и верил и не верил сидящему перед ним человеку: видимо, весь его опыт подсказывал, что доверять людям нельзя, однако события последних дней здорово поколебали привычные представления, и б'буши пребывал в некоторой растерянности.

Так или иначе, но на вопросы он отвечал охотно, и вскоре выяснилось примерно следующее.

Подобно перебитым «джентльменам удачи», Онк какое-то время состоял на службе у Темного Братства. Хозяева обращались с ним, почти как с животным — все, кроме одного. Правда, сначала тот человек тоже его не замечал, но с некоторых пор начал выделять Онка среди других б'буши: подолгу беседовал с ним и даже научил своему языку. Адепт Нечистого улыбался и не оскорблял Онка, но у него были очень страшные глаза, кривой рот и нос, который, как у хищной птицы, загибался вниз, и Онк так его боялся, что в конце концов сбежал.

— Ты помнишь, как его звали? Его имя? — Упоминание о загнутом книзу носе и кривом рте вызвало у Ральфа определенные подозрения.

— С-с-сл-сл…

— С'лейн, — не удержавшись, подсказал разведчик.

К его ужасу, Онк кивнул.

— Точно? — Ральф уже мысленно ругал себя за то, что поторопился и не дослушал: имя могло быть просто похожим. Гигант же, в отличие от разведчика, нисколько не сомневался.

— Да… Слен… Слен… — повторил он и во второй раз оскалился в улыбке.

«Черт…»

Впрочем, когда выяснилось, что «Слен» и остальные жили там, куда надо было плыть на лодке и где со всех сторон была вода — а проще говоря, на острове, — всякие сомнения исчезли и у Ральфа. Итак, Онк служил на Мануне и удостоился внимания не кого-нибудь, а самого Дэвида. Выходило, что пока С'лейн был самим собой, никаким б'буши он не интересовался, и лишь когда переродился в Дэвида, тут-то все и началось! Злоключения же мохнатого верзилы на этом не закончились: спустя некоторое время он прибился к отряду себе подобных, однако один из б'буши, оказавшийся колдуном, невзлюбил новобранца с самого начала. Он все присматривался, принюхивался, а потом вдруг объявил, будто человеческая магия в Онке настолько сильна, что он, Шу, не может ее победить. Даже кровь заколдованного, по мнению Шу, представляла опасность: вот почему «жертву человеческой магии» решили умертвить столь мучительным способом.

Раньше подобное объяснение не вызвало бы у Ральфа ничего, кроме недоумения, однако после истории с Яном разведчик готов был допустить наличие в нем некоего рационального зерна.

Ральфу даже подумалось, уж не тот ли это самый отряд. Хотя нет: прошло слишком много времени — гигант бы столько не выдержал. Но тогда, Отец Небесный, сколько же подобных отрядов бродит по Тайгу!

«Человеческая магия? Может, колдуну показалось опасным умение молодого б'буши говорить по-английски? Кстати, откуда взялись эти его способности? Очередная мутация? Эксперимент? Темные братья на такое горазды… Или эта раса просто постепенно развивается?..»

— Онк служить?

Ральф с трудом оторвался от своих мыслей — прямо на него с напряженным ожиданием смотрели два черных блестящих глаза.

— Да, Онк.

Выражение, появившееся на лице б'буши, заставило разведчика улыбнуться. Теперь непременно должна была последовать реакция со стороны Яна.

— Пусть он хотя бы помоется, — не преминул высказать пожелание десантник.

— Ты слышал? — притворно нахмурился Ральф. Ян находился в нескольких шагах, а вот попробовал бы посидеть здесь, рядом с Онком.

Гигант кивнул.

— Только не пей много воды, а то умрешь!

— Онк знать…

«Знать… — мысленно передразнил Ральф. — Тоже мне — гений обезьяний… А ведь не зря, ой, не зря тобой интересовался Дэвид…»

Из-за Онка пришлось задержаться: он был слишком слаб, но, к счастью, ненадолго — уже через сутки б'буши объявил, что может идти. И он не переоценил свои силы, которые восстанавливал поистине с фантастической быстротой: если к концу первого проведенного на ногах дня он просто свалился, то на второй вечер выглядел абсолютно свежим. На третий же день путешествия Онк выразил готовность нести сумку Ральфа, которую закинул на плечо с такой легкостью, что у того мгновенно отпали все вопросы. Зато оказалось, они имелись у гиганта.

— Раль (так Онк называл Ральфа) видеть Слен? — спросил он во время привала, дождавшись, когда они останутся наедине, и посмотрел так, что разведчика в очередной раз покоробило от этого странного сочетания примитивной, как у совсем маленького ребенка, речи и взгляда взрослого умного человека.

— Нет.

— Раль знать имя Слен, — возразил Онк.

«Ах ты паршивец… — восхитился Ральф. — Соображаешь…»

— Раль знает все. Понял? — сказал он вслух.

Б'буши оскалил зубы в улыбке и покачал головой:

— Все нет. Все никогда.

Ну, Канда: этот покрытый шерстью с головы до пят семифутовый гигант, видите ли, еще и философствует!

— Тебе так сказал С'лейн?

— Слен, — подтвердил б'буши.

— Если С'лейн тебя учил и был добрым, то почему ты его боялся?

— Слен колду, — просто объяснил Онк.

— Значит, ты против колдовства?

Онк затряс головой.

— Слен колду плохо. Шу колду хорошо. Шу лечить Онк.

— По-твоему, получается, твой Шу тебя лечил? — усмехнулся Ральф.

— Онк нельзя лечить, — в глазах гиганта появилась грусть.

Он собирался что-то добавить, но осекся, увидев возвращавшегося Яна. Десантник с трудом переносил б'буши — Онк платил тем же, и Ральф, глядя на них, кажется, начинал понимать одну из главных проблем Канды: эти гиганты обладали достаточно высоким уровнем развития и, наверняка, претендовали на то, чтобы считаться полноценной разумной расой, однако жители Метс и Атви видели в них лишь злобных тварей, выродков, мутантов — чем и пользовались слуги Нечистого.

Умело играя на чувствах б'буши, темные братья приобрели себе союзников, хотя, будь люди терпимее и мудрее, те же многочисленные орды могли повернуться и против «лысых колдунов», которых (как выяснил разведчик) эти существа не особенно-то жаловали. Правда, поразмышлять на эту тему в очередной раз Ральф не успел:

— Б'буши! Много! В нескольких милях отсюда!

— Искать Онк.

И Ян, и подошедший Риу, и Ральф, который уже переключился было на десантника, уставились на гиганта.

— Ты уверен?

— Шу сказа… Онк жить плохо…

Только этого и не хватало. Ну, конечно, этот чертов шаман вбил себе в голову, что живой Онк принесет вред и ни за что не успокоится, пока не увидит его мертвым — потому-то вокруг приговоренного и была создана иллюзия, отпугивающая зверей. Спустя положенное время б'буши, естественно, вернулись и, не обнаружив труп…

Взгляд Яна словно жег спину, а Риу, который предпочитал открыто не выражать свои чувства, попросту отвернулся.

«Ясно…»

— Онк, куда ни за что на свете не сунутся твои сородичи?

— Город.

— Тогда вперед, — Ральф энергично поднялся — Онк не шелохнулся. — Что, и ты тоже боишься? — улыбнулся разведчик. В ответ гигант замотал головой. — Тогда…

— Ральф, — перебил его Ян. — Он не может идти с нами.

Разведчик медленно повернулся.

— Да? И кто это решил?

Лет в десять-двенадцать Михаэль постоянно ходил в синяках, и мать, которая сначала ахала, видя в очередной раз заплывший глаз или разбитый нос сына, вскоре привыкла и почти перестала обращать внимание. Правда, со временем это прекратилось: с Михаэлем перестали связываться, а если кого-то порой и вводила в заблуждение его улыбчивость, то не надолго. Как и сейчас: Ян увидел лицо санрайзовца и потерял всякую охоту спорить.

— Так мы идем?

Десантник поспешно опустил глаза, однако стоило Ральфу отвернуться, поднял их снова: светлые леденистые глаза десантника встретились с горящими темными бусинками-глазками гиганта — и между противниками был заключен безмолвный договор.

* * *

Б'буши не зря сторонились заброшенных городов. Не жаловали их и люди, лишь самые отчаянные или надеявшиеся разбогатеть на продаже древних диковин рисковали пробираться к развалинам. То, что там было опасно, знали все, однако никто ничего не мог сказать наверняка. Говорили о какой-то смертельно опасной болезни, которой заражался любой посетивший разрушенный город; о ловушках, якобы подстерегавших на каждом шагу, о таинственной жизни и о многом таком, что боялись даже произносить вслух.

Возможно, кое-что из подобных россказней и не было лишено основания — но как бы там ни было, не вернувшиеся сами невольно становились частью этой тайны, а вернувшиеся предпочитали держать язык за зубами, ибо подобные признания были равносильны самоубийству. И тем не менее на рынках Нианы и других городов регулярно появлялись и уходили за кругленькие суммы весьма замысловатые штуковины, о происхождении которых купцы, естественно, особо не распространялись или наплетали такие небылицы, что никому и в голову не приходило принимать их всерьез. Впрочем, состоятельные кандианцы, что покупали редкости, изготовленные руками далеких предков, довольствовались и этим: если приобретение контрабандного товара могло навлечь массу неприятностей, к чему тогда лишние разговоры?

За семнадцать лет странствий Ральф повидал немало оставленных городов, и хотя конкретно о кандианских слышал немного, предполагал, что здешние развалины не должны особенно отличаться от попадавшихся ему ранее. Самое опасное, что могло там ожидать, конечно, была радиация — такие места разведчик просто обходил стороной; затем, следы новых жителей — от облюбовавших это место, часто довольно агрессивных, животных до многочисленных банд так называемых «черных археологов», которые во всех проходивших мимо видели исключительно конкурентов. На третье место Ральф поставил бы различного рода промышленные объекты — на глаз неискушенного землянина восьмого тысячелетия, ничем не отличавшиеся от других застроек. К счастью, многие из бывших заводов, фабрик и складов уже «выдохлись» и теперь не представляли опасности, превратившись в безобидные груды обломков. Ну и, конечно, не стоило забывать о рельефе, климате — из-за которых достаточно крепкие с виду конструкции оказывались на поверку совсем хрупкими и готовыми обрушиться в любую минуту, — и еще об очень-очень многих особенностях данной конкретной местности.

Нечего и говорить, что посещать подобные памятники старины Ральф не любил, и сейчас, приближаясь к одному из них, ощутил еще одну непременную для него спутницу всех умерших населенных пунктов: тоску. То ли передавшаяся по наследству от выживших после Смерти предков, то ли навеваемая картинами запустения, она возникала при виде первых же признаков руин, усиливалась по мере продвижения в глубь их и ноющей болью надолго застревала потом в сердце, заставляя о ком-то или о чем-то жалеть, оплакивать чью-то судьбу.

«Начинается…» — осторожно наблюдая за реакцией своих спутников, с неудовольствием подумал Ральф. Эти проклятые развалины всегда и на всех производили впечатление, вселяя если не тоску и страх, то, по крайней мере, уважение, заставляя тише ступать, говорить шепотом, оглядываться. Зачастую подобное поведение оказывалось единственным спасением, однако некоторые столь глубоко проникались своими внутренними ощущениями, что у них замедлялась реакция, и они почти теряли связь с внешним миром, который тем временем отнюдь не дремал. Развалины, по мнению Ральфа, находились как бы в двух мирах: первичном, древнем, который так сильно действовал на новичков, и вторичном, современном, населенном существами, давно переставшими ощущать мучительное обаяние более древнего слоя.

— Ян, что там с преследователями?

— Пока что продолжают идти по следу.

Слава Богу, десантник не был новичком: голос его прозвучал негромко, но в нем не почувствовалось ни робости, ни какой-то особой торжественности. По всей видимости, картелям Майера не раз приходилось бывать в подобных местах. И как бы в подтверждение этой, далеко не являвшейся открытием, мысли, Ян вытащил из кармана куртки хорошо знакомый всем санрайзовцам прибор и сообщил, что радиационный фон в норме.

Разведчик согласно кивнул: по его расчетам, так называемая «голубая», то есть зараженная пустыня — пространство, непосредственно примыкавшее к одному из эпицентров древней катастрофы, — находилась достаточно далеко, чтобы ее смертоносное влияние смогло докатиться до побережья Внутреннего моря…

«Так, за Яна можно не тревожиться. А что Риу и Онк? Мальчишка, конечно, хранит свою обычную невозмутимость… Ну и характер! Ладно, если хотя бы часть этой уверенности не является показной, уже неплохо… Онк. Тоже скрытничает… Ишь, принюхивается… Можно себе представить, каких страстей наговорили ему о заброшенных человеческих поселениях в свое время учителя-шаманы… С другой стороны, раз принюхивается — значит, находится здесь и сейчас и успеет, ежели чего, среагировать…»

Вполне удовлетворенный результатом наблюдений, Ральф переключил внимание на начавшую открываться в этот момент панораму. Издали окраина города представляла собой ряд холмов, поросших травой и кустарником. Однако, стоило сделать еще несколько сотен шагов, как становилось заметно, что это не совсем обычные холмы и что рядом с чахлыми, невзрачными растениями — так резко контрастирующими с могучими деревьями Тайга — из земли торчат разнообразной формы обломки.

Что именно они составляли изначально, понять теперь было невозможно: время изменило их до неузнаваемости — растрескавшиеся от дождя, ветра и перепадов температур, поросшие мхом, это были лишь отдельные фрагменты, а целого, увы, уже давно не существовало. Интересно, сколько времени должно пройти, чтобы не осталось ничего? Или это вообще невозможно? Разве только однажды вдруг разверзнется земля и навеки вберет в свои недра эти печальные останки?

В примерно одинаковых, расположенных почти на равных расстояниях друг от друга холмиках смутно угадывались двух- или трехэтажные домики. С обязательным гаражом, аккуратным газончиком и ровной дорожкой. Уютный провинциальный городишко (Ральф немало видел таких на рисунках — копиях древних фотографий): единственная площадь с непременной ратушей в центре… Кстати, вот и она — возвышается. По утрам взрослые разъезжались — каждый на своей машине — на работу, детей забирал специальный школьный автобус. Думал ли кто-нибудь из живших здесь когда-то людей, что однажды все это кончится? Что где-то один за другим прогремят далекие взрывы, и начнется цепная реакция, которая вскоре перевернет весь мир? И привычная размеренная жизнь рухнет, отбросив избалованное массой всяких милых, удобных мелочей человечество на много веков назад…

Пространство между рядами домов сейчас мало походило на также виденную Ральфом на рисунках асфальтированную дорогу. Пучки травы, нанесенные ветром ветки, сучки и хвоя; обязательные обломки, какие-то колючки — словно брезгуя этой, освоенной еще задолго до его рождения, землей, Тайг здесь не рос.

«Пустырь…» — выплыло из памяти разведчика неведомо откуда вычитанное, диковинное слово.

Петлявшая среди холмов «дорога» сворачивала то влево, то вправо, то шла немного в гору, то под уклон, и по мере приближения к центру древнего города пейзаж постепенно начинал меняться. «Улицы» — большей частью в местах, где они пересекались с другими — ощетинивались выпиравшими из земли переплетениями каких-то ржавых конструкций: стоило дотронуться, и они рассыпались в прах; а уже привычные глазу «холмики» сменили присыпанные землей развалины домов. Кое-где даже возвышались чудом уцелевшие остатки стен, отчего общая картина производила еще более удручающее впечатление. Теперь это уже точно был город — плод некогда существовавшей цивилизации, и хотя царивший на окраинах дикий растительный мир добрался и сюда — трава выглядывала чуть ли не из каждой щели, коренилась, где только могла уцепиться, — присутствие человека (пусть и очень давнее) чувствовалось на каждом шагу, внося в общее восприятие окружающего какой-то новый оттенок.

Усиливавшееся буквально с каждым кварталом ощущение незримого присутствия человека превратилось почти в реальность в тот момент, когда б'буши в сопровождении троих людей вышли на центральную площадь. Нет, здесь так же не было ничего, кроме медленно разрушавшихся домов, — ничего такого, что выдавало бы хоть какую-то жизнь, — однако бдительная интуиция почему-то именно сейчас напомнила Ральфу об осторожности: ни раньше ни позже…

— Справа на мусорной куче… — подсказал в этот момент Ян.

Разведчик осторожно повернулся — в нескольких шагах, на поросшей травой куче обломков преспокойно «совершала свой туалет» огромная серо-черная крыса. В то время, как ее ручки-лапки быстро-быстро чистили острую подвижную мордочку, блестящие глазенки внимательно следили на находившимися неподалеку людьми.

Ральф сделал нарочито резкое движение — крыса мгновенно скрылась за холмом.

— М-да-а, — многозначительно протянул разведчик.

— Вот именно, — согласился Ян.

Крыса, да еще вполне упитанная; опять же, судя по поведению, явно встречавшаяся с людьми… Вот и Онк как-то подозрительно повел носом… С другой стороны, ни единого следа, точно так же, как и ни малейшего намека на ментальную активность. Кажется, разведчик впервые пожалел, что рядом не было Алекса: сейчас бы его умение считывать информацию пригодилось как никогда.

Окинув взглядом близлежащие развалины, Ральф остановился на ратуше. Бывшая несомненно местной достопримечательностью, рассчитанная на века, но выдержавшая тысячелетия, она, конечно, тоже здорово пострадала от времени: зазеленела, облупилась, вместо часов в башне темнела дыра. Не радовали глаз и неровные провалы окон: ну кто бы сейчас поверил, что когда-то они имели правильную форму, которую в точности повторяли вделанные в них рамы (со стеклами!); — и тем не менее капитальные стены ярда в три толщиной стояли незыблемо и, похоже, пока не собирались сдаваться.

«Так, а что у нас здесь? Никак вход… — У самого основания здания темнело отверстие, достаточное для того, чтобы через него мог пройти человек. — Похоже на то…» — Правда, воспользовались им в последний раз, очевидно, очень давно: выросшая за лето трава, девственно нетронутая, закрывала его почти до половины.

Не спешил нарушать ее неприкосновенности и Ральф: вместо этого разведчик подпрыгнул и, уцепившись руками за неровный край, взлетел в один из расположенных над «входом» оконных проемов. В былые времена окно, вероятно, находилось довольно высоко, но сейчас, из-за того, что здание ратуши постепенно оседало и уходило под землю, Ральфу не составило труда проделать подобный трюк. Света было достаточно, чтобы разглядеть внутренность здания, и, как и представлял разведчик, здесь разрушения оказались куда значительнее, чем снаружи.

Осколки камня и перекрытий, годами осыпавшиеся вниз, практически погребли под собой первый этаж, навсегда забаррикадировав главный вход, который, впрочем, вместе с нижней частью здания уже давно находился под землей, а несколькими ярдами выше чьими-то стараниями появился заменивший его пролом в стене. Облупившиеся, изъеденные сыростью остатки штукатурки, чудом уцелевшие фрагменты мраморной лестницы… Нет, если где в городе и затаилась жизнь, то только не здесь. Со смешанным чувством брезгливости и жалости Ральф продолжал рассматривать помещение, где тысячелетия назад заседало местное городское самоуправление. Поразительно: верхние марши лестницы, если не брать в расчет отсутствия отдельных ступенек, выглядели вполне пристойно: при желании, наверно, даже удалось бы добраться до башни… Хотя к чему такой риск? Да не просто риск — настоящее безумие. И тем не менее взгляд разведчика уже машинально искал, за что можно было бы зацепить веревку и каким образом… Впрочем, продумывать до конца воображаемую операцию Ральф не стал.

Приземление из окна ратуши подняло тучу пыли.

— Там делать не… — Разведчик поднял было руку, собираясь отряхнуть одежду, однако рука так и застыла в воздухе.

Огромная тень накрыла собой площадь. Риу вскинул лук, Ян выхватил оба пистолета — больше Ральф ничего не видел: нечто тяжелое сбило его с ног и прижало к земле.

 

Глава 7

Западня

Впервые много-много лет назад очутившись в Тайге, Карлос испытал самый настоящий страх, ощущение полного бессилия преследовало его несколько дней. Но лес умел не только пугать — он умел еще и завораживать.

Огромные, в несколько обхватов деревья — то одиночные, то группами, похожие на гигантские колонны. Днем в просветы между кронами с трудом проникало солнце, а по вечерам в тихую, ясную погоду казалось, что оно садится прямо на зубчатые вершины… Зато стоило подняться ветру, как там, наверху, начиналось волнение, шум, который постепенно усиливался, превращаясь в грозный рев…

Подлесок, в котором можно запросто утонуть с головой; папоротники, какие-то ползучие растения…

Бесчисленные следы — и совсем свежие, и оставленные накануне…

Запахи, которыми прямо-таки насыщен малоподвижный лесной воздух…

Звуки… Особенно таинственными кажутся те, что прибавляются в темноте, когда, машинально напрягая слух, кроме привычных, дневных, начинаешь слышать то ли чей-то вздох, то ли сдержанный шепот, шорохи бесчисленных растений…

В Тайге постоянно что-то происходит. Однажды навстречу Карлосу вдруг выскочил тигр. Как он умудрился не учуять человека, оставалось только догадываться: чересчур увлекся преследованием добычи? Или запах отнесло в другую сторону? Огромный полосатый хищник был просто обескуражен: от неожиданности он бросился в сторону, на бегу задел сухостойное дерево, которое с грохотом и многократно повторенным эхом упало на землю…

В другой раз от неожиданного шума Карлос даже вздрогнул. Сначала мимо промчался молодой бафер. Со страху вверх по стволу взлетела белка; какой-то мелкий зверек стремглав кинулся в норку. Не на шутку встревожились птицы. И хотя виновник этого переполоха уже давно скрылся, успокаивалось встревоженное население леса еще довольно долго…

Однако ко всему привыкаешь — и по мере того, как бывший разведчик «Sunrise» чувствовал себя в Тайге все увереннее, отношение к нему стало заметно меняться. Из наблюдателя Карлос мало-помалу превращался в жителя леса, начиная воспринимать происходящее вокруг более приземленно, исходя из степени полезности. Следы, звуки, краски и еще многие-многие неприметные для неискушенного глаза детали стали превращаться для него в некие сигналы, предупреждения. Лишь иногда невольно засматривался он теперь на необычно красивый закат или разукрашенную осенними заморозками листву — от фиолетового, буро-коричневого, пурпурного, багряного до оранжевого и ярко-золотистого… Сегодня же Карлос был не способен видеть вообще ничего…

Он и сам не верил, что смог дотянуть до привала.

Особенно ужасными показались последние полчаса, когда от слабости подкашивались ноги, а сердце то стучало, как сумасшедшее, то вдруг почти останавливалось. Все же Карлос, несмотря ни на что, приказывал себе идти, и тело, привыкшее подчиняться разуму, не посмело ослушаться и на этот раз. Впрочем, и на разум особенно надеяться не стоило, потому что в какой-то момент перед глазами все поплыло, и бывший разведчик едва не потерял сознание. Карлос сидел, привалившись спиной к дереву, и чуть ли не со страхом вслушивался в изменения, происходившие в его организме.

А изменения, что и говорить, были нешуточными: такое впечатление, будто бы останавливался, остывал еще совсем недавно работавший в полную силу механизм. Вернее, не останавливался, а замедлял свой ход или, скорее, переходил в другой режим. Когда переживаешь новые ощущения, невольно стараешься припомнить, не было ли уже что-нибудь подобное раньше: именно этим сейчас инстинктивно и занимался Карлос: а что ему оставалось — ведь анализировать и подводить итоги станет возможным, лишь когда процесс завершится полностью. «Если тогда будет кому анализировать», — еще пытался шутить Карлос. Итак, он искал в своем опыте нечто похожее, но поскольку стареть ему, несмотря на свои двести семьдесят четыре, еще не приходилось, оставалось лишь вспоминать рассказы других. О том, например, как слабеют руки и ноги, как любое движение, если не хочешь нежелательных последствий, приходится делать более плавно, и еще много-много такого, что вряд ли может служить утешением, но тем не менее является абсолютно естественным для любого дожившего до определенного возраста человека. Даже хайлендер, молодость которого длилась неизмеримо дольше, по сравнению с обыкновенными людьми, когда-нибудь старел — правда, не сразу и не вдруг, а Карлос… С Карлосом все произошло иначе.

За несколько минут пребывания в неизвестном мире он заплатил сотнями еще не прожитых лет, но, похоже, не хватило и этого, и тогда начался ускоренный процесс старения. Пока лишь внешнего: прямо на глазах у потрясенного Михаэля первыми поседели волосы, и вот теперь — почему-то с более чем двухнедельным опозданием — процесс старения возобновился, и не просто возобновился, а словно бы пошел вглубь, поражая весь организм, и предположить, чем это закончится, было абсолютно невозможно.

Голоса сидевших у костра десантников казались странно далекими и словно нереальными: Карлос и слышал их, и как будто даже воспринимал, но связь между предыдущей и последующей фразами тут же терялась, отчего разговор представлялся совершенной бессмыслицей. Потом различались лишь отдельные слова — знакомые и в то же время чужие; они вибрировали, растягивались, скручивались в разноцветные спирали…

Уже теряя сознание, Карлос инстинктивно сжал в руке висевший на груди флакончик с розовым маслом. Отвинтить крышку не было сил, но привычное движение как бы вызвало цепную реакцию, и память — без всякого раздражителя извне — выдала информацию о сотни раз зафиксированном аромате…

Солнце уже давно зашло, но по-прежнему нечем дышать, и робкий ветерок почти не чувствуется в нагревшемся за день воздухе. Кажется, что вокруг никакого движения, но это не так: жар от земли постепенно поднимается вверх, перетекая в черное, сверкающее мириадами огоньков, небо, и создается впечатление, что звезды то вспыхивают, то гаснут — так же, как и светлячки, в сплошной черноте сада…

Сколько ему было тогда? Лет семь? Не больше… Именно тогда испытал он то странное переживание: будто бы отец (которого Карлос на самом деле не знал и не видел никогда) подхватил его на руки и посадил себе на плечи… Во второй раз Карлос ощутил незримое присутствие «отца» спустя десять лет — накануне того дня, как угодил в плен к Дэвиду. И опять была ночь, и мерцали в черном бархате южного неба звезды; и вместе с запахом цветущих розовых кустов вливался необъяснимый искрящийся восторг…

— Вам плохо?

От неожиданности Карлос вздрогнул. Обычно насмешливые глаза Марты сейчас смотрели серьезно — небольшие, светло-серые, они здорово напоминали другие… И не только глаза, а и острый, выдающийся вперед подбородок, и почти неуловимый, но все же акцент — точно такой, как у Михаэля… у Анны…

— Со мной все в порядке.

— Правда?

— Принеси мне зеркало.

— Зеркало? — вероятно, Марта подумала, что ослышалась. — Ну да, конечно… я сейчас. Сейчас принесу. — Она несколько раз недоверчиво оглянулась.

Пока Марта добиралась до своей сумки, Уве успел рассказать анекдот — сидевшие у костра десантники дружно заржали, а рассказчик тут же схлопотал по затылку от проходившей мимо «боевой подруги». Рука у Марты была не из легких: здоровяк Уве даже поморщился.

— Жеребцы! — Марта протянула было Карлосу зеркало, но вдруг словно передумала: — Или вы тоже надо мной смеетесь?

— И не думаю. Посмотри на меня внимательно…

«Поймешь вас, как же — что вы, что ваш сын все время смеетесь…» — в ее глазах по-прежнему читалось недоверие.

— Посмотри на меня внимательно и скажи: сколько лет ты мне бы дала?

Из недоверчивого взгляд Марты превратился в озабоченный — теперь это снова был врач.

«Никак заметила перемены…»

— Что скажешь?

— Чуть больше шестидесяти, — не моргнув, ответила Марта.

— Да? — осторожно, точно брал ядовитую змею, Карлос протянул руку за зеркалом.

Лицо Марты сделалось напряженным.

— Значит, говоришь, чуть больше шестидесяти, — уголки губ разведчика дернулись вверх. — Ладно, как скажешь. — Он снова взглянул на свое отражение и вдруг расхохотался…

Карлос опять мог смеяться, улыбаться, мог жить, потому что вдруг понял: далекие южные ночи и Тот, Чье незримое присутствие он так жаждал вновь ощутить, на самом деле всегда находились рядом, и оттого, наверное, в жизни и было столько удивительного. И столько испытаний… — Карлос почувствовал, как к наполнявшей его радости начала постепенно примешиваться легкая грусть. А потом эйфория и вовсе исчезла: что там опять впереди? Пайлуд, Манун, Дэвид…

Дэвид… Его план был до примитивного прост: заставить своего двойника в теле С'лейна поверить, будто ни о чем не подозревающий С'каро бродит где-то здесь, в районе Пайлуда. А поскольку С'лейн спит и видит, как бы поскорее избавиться от потенциального соперника, он, разумеется, клюнет на приманку — и вместе с небольшим отрядом лемутов (привлекать лишнее внимание ведь ни к чему) бросится по его следу и неизбежно попадет в ловушку, потому что поджидать его будет уже не С'каро, а он сам, Дэвид в облике С'каро. Да еще с санрайзовским десантом.

Только и всего. Однако для того, чтобы осуществить план Дэвида, нужно было быть Дэвидом — не больше не меньше, — то есть обладать его способностями, его мощью, которая у Карлоса, увы, отсутствовала. А потому оставалось другое: незаметно пробраться на Манун и попытаться обезвредить Нечистого прямо в его логове. План не из легких, но все же вполне осуществимый для прожившего на острове Смерти около двадцати лет «брата С'каро», если бы не кое-какие осложнения: Дэвид вдруг начал зондировать ментальное пространство. То ли Нечистый, находившийся в теле Карлоса — до того как его обезвредил Лес, — успел-таки подать сигнал своему двойнику, пребывавшему в теле С'лейна, то ли Карлос ненадолго раскрылся в тот момент, когда отвечал Амалии…

Второе представлялось более вероятным, потому что это обнаружилось как раз на следующий день после ухода Михаэля, и Карлос невольно пожалел, хотя одновременно и порадовался тому, что рядом больше не было сына. Пожалел, потому что вместе у них имелось больше шансов противостоять, а порадовался, потому что в случае проигрыша С'лейн-Дэвид получил бы все козыри.

Сумасшествие, настоящее сумасшествие — но страх за сына начинал превращаться для Карлоса в навязчивую идею. То, что Михаэль в качестве разведчика «Sunrise» благополучно вернулся из шестнадцати опаснейших путешествий, лишь усиливало отцовское беспокойство. Уж он-то много лучше других представлял себе, что означало это «благополучно»: Карлос еще не забыл, как сам всего меньше месяца назад преследовал и вчистую «обыграл» сына. Еще ужаснее было вспоминать, что сталось бы с Михаэлем, не вступись за него Лес. А Майер? Когда десантник вытащил пистолет…

«Господи…» — Да если бы Карлос еще раньше не попал во временную дыру, он, наверняка, поседел бы в эту минуту.

И Нечистый отлично знал его слабости… Знал, а потому, стоило Дэвиду-С'лейну пронюхать, что у Карлоса здесь, в Канде, находится сын, — все кончено… Нет, насколько легче, когда ты один, когда отвечаешь только за себя. Однако были еще и десантники: Майер наотрез отказался возвращаться на Остров без Карлоса.

Кстати, несмотря на свой едва ли не патологический страх за сына, старый разведчик не держал зла на Алекса, потому что понимал: ситуацию спровоцировал сам Михаэль — нельзя столь откровенно топтать человека, который заведомо слабее тебя. А Михаэль и в самом деле его подавлял: стоило ему уйти, и Алекс начал меняться прямо на глазах. Даже почти перестал пить! Впрочем, каким бы образцовым командиром ни являлся Майер, кое-что было не в его власти: слабая ментальная защита подчиненных, например. Здесь уж оказывалась бессильной любая дисциплина.

Конечно, взять под свой защитный барьер еще семерых не составляло особого труда для Карлоса — не составляло до тех пор, пока с ним все было в порядке, однако последние несколько часов разведчик едва удерживал контроль даже над собой.

Все его моральные силы уходили на то, чтобы не потерять сознание, не упасть — не удивительно, что ни следить за чужими мыслями, ни прикрывать разум других Карлос не мог. И теперь, когда он, наконец, снова пришел в себя, оставалось только гадать, что могло случиться — либо уже случилось — за эти самые несколько часов?

Все зависело от того, проверял или не проверял Дэвид ментальный эфир. Нечистый делал это ежедневно в разное время в надежде нащупать жертву, которая, по его расчетам, находилась где-то поблизости, но Карлос всякий раз умело уходил. И вчера, и позавчера, и позапозавчера… — только не сегодня… Сегодня разведчик, к сожалению, ни за что поручиться не мог, хотя, возможно, им повезло, и Дэвид еще не успел провести своего обязательного зондирования.

Карлос посмотрел на своих спутников: десантники по-прежнему сидели вокруг костра; Марта дремала на плече у Алекса. Ни малейшего волнения! Еще бы: с ними находился не кто-нибудь — сам Карлос Алонсо! Легендарный разведчик… Он усмехнулся. Голова все еще немного кружилась, а руки — когда Карлос попробовал подержать их на весу — заметно дрожали. Непривычно. Однако все это можно было пережить, если бы только знать, обнаружил или не обнаружил их присутствие Дэвид. Опять это «если бы»…

И тем не менее, если бы Дэвид вдруг начал свою ежедневную проверку, то все бы как раз и выяснилось… Карлос замер: точно по заказу, в воспринимаемом им мыслительном диапазоне появились знакомые искажения. Нечистый не «закручивал» ментальное пространство в воронку, не «просеивал» его, как это обычно делали менее искушенные адепты Зла, — его поиск напоминал легкое, почти незаметное волнение. Когда ранним утром прохладный воздух разогревается на солнце, он вот так же колеблется, медленно поднимаясь вверх… Впрочем, сегодня в этом не было необходимости: Карлос практически сразу оказался в эпицентре обволакивающих его мыслительных колебаний. Обнаружен?

Сердце дернулось — раз, два — и забилось мелко и неритмично, непривычной, пугающей болью отдаваясь в груди. Несчастное измученное сердце…

* * *

— Улетела.

«Голос Яна — значит, живой…» — подумал разведчик и наконец вздохнул, потому что навалившийся на него Онк (а это был как раз он) в этот момент откатился в сторону.

Ральф поймал взгляд гиганта и улыбнулся — Онк приветливо оскалился в ответ.

— Скажите спасибо Риу, — заметив этот обмен любезностями, усмехнулся Ян. — Его стрела попала птице в глаз чуть раньше, чем эта тварь успела сцапать вас обоих. Матка Боска, никогда еще не видел таких здоровенных, — прибавил он, качая головой.

— Надо поскорее отсюда убираться.

Что и говорить, происшествие было не из приятных: увлекшись осмотром ратуши, Ральф не услышал приближения гигантской птицы. Какой именно, он не успел толком разглядеть: в глаза бросились лишь огромные бледно-желтые лапы с острыми черными когтями да загнутый книзу могучий клюв.

— Прямо как у Дэвида, — пошутил разведчик. На самом деле ему, конечно, было совсем не до смеха: и надо же умудриться спрыгнуть именно в такой момент — ни раньше ни позже… Однако еще удивительнее было, что птица не возвращалась. Неужели убита? Ральф покосился на Риу — молодой человек так же из-под руки смотрел вверх…

От площади до набережной — вернее, до того места, где она располагалась когда-то — шли молча. По словам Яна, преследовавшие их б'буши остановились на подступах к городу, однако даже если они так и не посмеют пересечь его границу, неизвестно, сколько они способны ждать. Как бы то ни было, Ральф, Риу, Ян и Онк вовсе не планировали — а в особенности после недавнего происшествия — оставаться здесь вечно: мало ли что еще может подстерегать среди развалин? Нет, уходить — и немедленно! Только как? Морем? Большой вопрос: ведь готовый к отплытию корабль вряд ли поджидал их у причала. Подобных иллюзий не питал никто, поэтому когда корабль все же там оказался, даже Ральф, который — что греха таить! — привык к всевозможным подаркам судьбы, решил, что это уже слишком. Впрочем, лишь в первое мгновение, ибо даже издали бросалось в глаза, в сколь плачевном состоянии находилось судно — вернее, суденышко размером с небольшой рыбачий баркас.

Поверженная мачта вместе с остатками парусины завалилась набок, в палубе зияли дыры, вместо рубки торчали острые обломки, а когда путники подошли ближе, им и вовсе стало не по себе. Казалось, палуба была залита кровью: кто-то разлил и растоптал здесь красную краску. Эти-то следы — не их цвет, а форма и расположение — и настораживали в первую очередь: ведь даже если предположить, что хозяин судна в самом деле опрокинул краску и случайно наступил в нее, то он уж никак не стал бы бегать босиком взад-вперед, разнося ее по всей палубе. (Интересно, для чего здесь, вообще, эта краска? К тому же красная?) Далее, по краям бортов и бочонка с остатками засохшей краски, на обломках рубки и на мачте остались явственные отпечатки зубов: пробовать на прочность древесину так же вряд ли пришло бы в голову кому-то из прибывших сюда на баркасе. Или на вкус — судя по все тем же отпечаткам. Да, похозяйничали здесь на славу — удивительно еще, что баркас по-прежнему держался на плаву.

Сопровождаемый осуждающим взглядом Яна, Ральф шагнул вниз по трапу. Разведчик не видел — он чувствовал этот взгляд: и сейчас, и около четверти часа назад, когда осматривал ратушу, и несколько раньше. Чувствовал и отлично понимал: привыкший к дисциплине десантник считал, что не след командиру лезть вперед, если можно послать на разведку подчиненного, и был, конечно, по-своему прав — да только Ральф как раз и являлся разведчиком. К тому же привык работать один и менять своих привычек не собирался.

Свет, проникавший через проломы в палубе, позволял разглядеть все те же следы, ведущие с палубы вниз по трапу. Сама же каюта была абсолютно пуста: только перепачканные краской, прилипшие к полу листы бумаги. Ральф наклонился и оторвал кусок одного из них.

«…27 июля… (испачкано краской)… года… (опять краска)… вблизи… (обрывки слов вперемежку с краской)…» Дневник или судовой журнал?

Сразу за каютой размещался крохотный трюм. «Та-ак, опять ничего: похоже, непрошеные гости не брезговали ничем. Но главное, — это интересовало разведчика в первую очередь, — и здесь, и в каюте нет никаких признаков течи. Хотя без паруса и весел о том, чтобы выйти в море, все равно не стоит и мечтать. Правда, весла можно попытаться изготовить из сломанной мачты… Или, лучше, из палубных досок: если их с одной стороны обстругать, так чтобы удобнее держать…» Ральф остановил бесполезные фантазии: его познания в этой области были слишком скромными.

Сощурившись от солнца, показавшегося чересчур ярким после полумрака корабельных недр, разведчик поднялся на палубу.

— Ну что? — спросил стоявший ближе других к воде Ян.

— Никого и ничего: унесли все, что смогли. — Ральф перепрыгнул с баркаса на берег. — Удивительно, как они только не прихватили и сам корабль.

— Они?

— Местные жители.

— А те, что приплыли оттуда? — показал десантник в сторону моря.

— О них мы вряд ли что-нибудь узнаем.

Это было, разумеется, совершенно очевидно, однако всем сразу сделалось не по себе, и изуродованный корабль вдруг показался чем-то единственно надежным и безопасным; захотелось поскорее сесть на него, оттолкнуть от берега и уплыть — куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Между тем, здравый смысл подсказывал, что прежде чем сделать столь рискованный шаг, стоит попытаться найти другой выход — это с одной стороны. С другой же, шансов на то, что подобный выход действительно существует, было немного. Так же, как и времени на размышления.

Ральфу не давали покоя загадочные обитатели города. Если раньше, до посещения судна, об их присутствии разведчик лишь догадывался, то сейчас в этом не приходилось сомневаться. Аборигены, без сомнения, существовали и были достаточно разумны — а иначе зачем бы им понадобилось опустошать корабль. Таинственные горожане, по-видимому, вели ночной образ жизни и — что особенно беспокоило — умели скрывать свои мысли.

Последнее могло говорить либо об очень высоком уровне развития телепатических способностей, либо о некоем врожденном даре. Разведчику доводилось встречать людей, которым не нужно было нарабатывать ментальный барьер: они обретали его от природы. Правда, это касалось лишь отдельных людей — о том, чтобы такой особенностью обладала целая группа, Ральф ни разу не слышал. И все же, несмотря на необычность предположения, он склонялся ко второму варианту: как-то естественнее это было для людей, из любопытства или по другой, неведомой, причине искусавших выступающие части судна. Естественнее для них — и спокойнее для Ральфа и его спутников, ибо осознанные телепатические способности всегда предполагают более высокий уровень развития, а значит, в случае противостояния, и более опасных противников. Ведь неизвестно, что за существа обитали в развалинах древнего города.

«Черт, но куда же все-таки подевалась птица?..» Мысль эта нет-нет, да и вспыхивала в сознании разведчика, и вместе с совершенно обоснованными опасениями поднималась живая, теплая волна.

Около двух месяцев назад он без всякой надежды — просто наудачу — послал ментальный импульс, который оказался спасительным для Риу. С тех пор мальчик уже дважды спасал ему, Ральфу, жизнь: в первый раз там, в пещере, когда, не растерявшись, выхватил из огня горящую ветку и кинулся с ней на гигантского подземного червя; и вот сегодня… Ян прав: если бы не Риу, жертва Онка была бы напрасной — огромный крылатый хищник запросто унес бы и его, и Ральфа, которого б'буши закрыл своим телом.

Пропустив вперед десантника, разведчик подождал шедшего последним юношу, по-отечески обнял, и некоторое время они шли молча, невольно перебирая в памяти события, за короткий срок сделавшие их, прежде незнакомых людей, почти родными. И если Риу до встречи с таинственным «чужестранцем» мог лишь мечтать о таком старшем товарище, наставнике, то Ральфу, у которого никогда не было собственных детей, все еще не верилось, что он смог найти подход к этому своенравному, обиженному, казалось, на весь свет, подростку. Ведь в школе разведчиков учили чему угодно, только не воспитанию подрастающего поколения…

Поскольку возвращаться на ратушную площадь не имело смысла, временно возглавлявший отряд Ян свернул в сторону от центра. Однако правы были далекие предки, говаривавшие, будто бы «все дороги ведут в Рим»: примерно через три четверти часа петлявшая среди развалил «улица» вывела невольных «гостей города» к местной достопримечательности.

— Есть какие-нибудь предложения? — Как и пару часов назад, когда они впервые ступили на эту злосчастную площадь, у Ральфа противно заныло под ложечкой.

Риу и Онк, который, вообще, стеснялся говорить, ответили молчанием; Ян же, по-видимому, не уловил вопроса: он, так же, как и Ральф, вслушивался в себя.

— Что? — тревожно спросил разведчик.

— Кажется… — начал было десантник и прикрыл глаза. — Они вошли в город… — уже без всякого сомнения договорил он.

— Они идут по следу? — повернулся Ральф к Онку.

Тот кивнул. Кивнул и сразу отвел глаза; его могучая грудь быстро опускалась и поднималась. Мутант смотрел куда-то в сторону и вниз — Ральф же, напротив, поднял голову и стал зачем-то обозревать башню.

— Ты это серьезно? — голос Яна дрогнул.

Ральф лихорадочно соображал. Будь он один, он бы, конечно, проскочил, но вчетвером, да еще с Онком, ничего не выйдет: у б'буши слишком сильное обоняние, чтобы они не учуяли своего сородича — не помогут никакие иллюзии. А если еще учесть, насколько психика этих тварей отличается от человеческой… В общем, оставалось два выхода: либо море, либо башня — забраться туда, разумеется, будет нелегко, но все-таки возможно. Последнее здорово напоминало ловушку, и тем не менее здесь, на суше, Ральф чувствовал себя куда увереннее, к тому же башня его словно притягивала. Это ощущение появилось только что и усиливалось буквально с каждой секундой.

— Да. — Разведчик и сам не знал, кому предназначалось это «да»: ему самому или задавшему минуту назад вопрос десантнику.

— Подожди… — к удивлению Ральфа, Ян перешел на немецкий. Говорил он примерно так же, как Онк по-английски, но, видимо, путаться в падежах и с трудом подбирать слова для него все равно было легче, чем изменить субординации, не позволявшей открыто критиковать действия командира в присутствии подчиненных.

Хотя еще неизвестно, кто испытывал бо льшие муки: вспотевший от непривычного напряжения десантник или вынужденный выслушивать, как коверкают его родную речь, Ральф. В принципе, он был согласен со всеми доводами Яна: да, обветшавшие конструкции ратуши могут не выдержать; да, б'буши получат отличную возможность их окружить и потом либо перестрелять, либо взять измором; да, никто не знает, на что способны местные жители… Да, и еще несколько раз да… Только вот интуиция подсказывала, что необходимо как можно скорее оказаться там, наверху, а спорить с ней разведчик не привык.

— Дай мне веревку.

Ян издал звук, напоминавший то ли стон, то ли рев, но приказ исполнил.

— За мной, — не оглядываясь, Ральф направился к ратуше…

Как и он и предполагал, верхние марши лестницы оставались все еще достаточно крепкими, правда, далеко не сразу удалось за них зацепиться: только с пятого или с шестого раза разведчику, наконец, удалось набросить петлю на более или менее подходящий выступ. Пробуя его на прочность, Ральф на несколько секунд повис на веревке, затем осторожно полез по ней вверх.

Ян перекрестился. О разведчиках постоянно рассказывали всякие небылицы: большинству из них десантник не верил, однако наблюдаемое им сейчас, похоже, подтверждало правдивость слышанного. Правдивость, но отнюдь не разумность. Ведь мало того, что это рискованно, так еще и бессмысленно. Если не сказать глупо…

«Сумасброд…» — подумал Ян, с невольным азартом наблюдая за разворачивающимся перед его глазами спектаклем.

Тем временем Ральф уже добрался до места, где крепилась веревка, переполз на лестницу и, поднявшись по двум ее маршам, пытался набросить лассо на следующий — расположенный этажом выше…

Напряжение человека, находившегося сейчас там, на высоте около двадцати ярдов, на раскачивающейся лестнице, ощущалось почти физически… Очередной заход… нет — веревка снова бессильно упала вниз… Еще раз… еще… Внезапно разведчик покачнулся… Устоял…

«Счастливчик-Ральф…» — однако ирония, с которой Ян произнес про себя неожиданно вспомнившееся прозвище разведчика, была последней, отчаянной попыткой оградить себя от обаяния этого странного человека.

Вот он опять сматывает веревку… Размахивается… Получилось! И снова утомительный подъем, и снова нужно заползать на крошащиеся ступеньки… Сначала одна, потом другая рука — сопровождавший каждое движение скрип сделался угрожающим… Десантнику захотелось отвернуться, но он не посмел, хотя и прекрасно осознавал: сорвись сейчас Ральф — помочь ему все равно не удастся… Есть!

Наверху лестница действительно оказалась гораздо прочнее: разведчик благополучно поднялся и, подтянувшись, исчез в ведущем на башню отверстии, кажущемся снизу совсем маленьким, и только после этого, освобожденный от очарования переживаемого им ужаса, Ян наконец вспомнил о том, что происходит за пределами ратуши.

— Ральф, они уже близко!

— Знаю. Я их только что видел, — откликнулся разведчик. — Значит так: я сейчас спущу веревку, а вы за нее хватайтесь. Сначала Риу — один я все равно больше никого поднять не смогу. Потом мы вместе с ним попытаемся вытащить Онка. Последний — Ян.

— Да, командир! — с неожиданным энтузиазмом отрапортовал десантник, подхватывая конец сброшенной Ральфом веревки.

Первым взлетел вверх легонький Риу — с Онком пришлось несколько повозиться, но вскоре и он оказался на последнем этаже ратуши. Вслед за б'буши Ян отправил туда же и снаряжение. Когда, наконец, дошла очередь до него самого, где-то неподалеку уже послышались шаги — экономя время, десантник не стал обвязываться веревкой, а просто ухватился за нее обеими руками и дернул, давая сигнал к началу подъема.

Сначала все шло нормально, однако примерно на середине пути веревка вдруг дернулась, закрутилась… Остальное больше походило на сон: десантника, как ему показалось, медленно и плавно качнуло в сторону; он, выпустив обрывок веревки, полетел вниз, ухватился пальцами за что-то твердое. И больно это было и неудобно, но инстинкт самосохранения оказался сильнее боли, и Ян, несмотря на явную бесполезность своих попыток удержаться — пальцы, не выдерживая нагрузки, постепенно слабели, — все цеплялся, цеплялся… А потом на его сознание точно накинули обруч, и, как тогда, на поляне, кто-то взял на себя управление его телом.

«Терпи…»

Уже готовые разжаться пальцы снова напряглись — ломая ногти, обдирая кожу; по щекам десантника потекли невольные слезы…

«Нет!» — сказал он кому-то, но ему не ответили.

«Нет…» — повторил Ян, глядя на свои окровавленные руки. Он и хотел и не мог заставить их подчиняться: они будто вросли в острый равнодушный камень…

«Терпи…»

И Ян вдруг узнал. Ах вот, в чем дело: так значит, это правда… Да, он слышал, и не раз, что есть разведчики, умеющие подчинять себе других, — слышал, но не верил, и вот теперь…

«Пусти!» — Ян напряг всю волю, рванулся…

* * *

«Карлос? Карлос, не притворяйся: я знаю, что ты меня слышишь… Ладно. Можешь пока не отвечать — скоро сам поймешь, насколько глупо ты себя ведешь…»

Что ж, очень возможно. Именно это — насколько безнадежно его положение — Карлос и пытался выяснить. «Голос» Нечистого, подобно невидимому буру, впивался в сознание, и хотя уже от одной его проникающей способности буквально вскипали мозги, привычка оставалась привычкой — увы, подобных «разговоров» за последние двести с лишним лет был не один десяток, — и вместе с до боли знакомым голосом Дэвида в сердце Карлоса постепенно начало вливаться успокоение.

«…я смотрю, ты опять связался с „Sunrise“! Я думал, ты поумнел…»

Интересно, знает он о том, что его двойник уничтожен? Опыт телепатического общения с Дэвидом (вживую они встречались только однажды) подсказывал, что в первую очередь надо было слушать: самоуверенность, хотя и небезосновательная, часто подводила Дэвида, и он, увлекшись, порой выбалтывал лишнее, невольно открывая карты.

Иногда даже казалось, будто Нечистый делал это специально, с какой-то ему одному известной целью… Впрочем, нынешняя ситуация мало располагала к исследованиям, точно так же как и… все предыдущие: с подобным «собеседником» особенно отвлекаться было нельзя и приходилось постоянно держать ухо востро…

Итак, про карательный отряд Дэвид знал — но что конкретно? Нечистый мог всего лишь заглянуть в сознание кого-то из десантников, но мог и тщательнейшим образом его изучить, и не дай бог, если этим кем-то оказался Майер: командиру, естественно, известно намного больше любого из подчиненных. Однако пока что Дэвид, несмотря на свое обычное словоблудие, был аккуратен, и выяснить подробности не удавалось.

«…то, что ты упрямый, я еще не забыл, но сейчас упрямство тебе только вредит. У меня есть к тебе пара вопросов…»

«А вот это уже кое-что…» — насторожился Карлос.

«…ответишь — пойдешь на все четыре стороны, будешь молчать — придется заглянуть ко мне в гости…» — Дэвид выдержал паузу, подчеркивая значимость момента.

«А если тебе не понравятся ответы?» — очень легко, чтобы его не «услышал» Нечистый, подумал разведчик.

«Вопрос первый: что делает здесь карательный отряд и кто его вызвал? И второй: когда и как тебе удалось освободиться от моего сознания…»

Судя по вопросам, Дэвид ничего не знал про Михаэля и про то, что его двойник, «проклюнувшийся» на несколько месяцев раньше срока, больше двух недель находился в теле С'каро, — и это здорово обнадеживало. С другой стороны, Дэвид Рой не из тех, от кого легко отделаться…

«Так как? А, Карлос? Я жду…»

…да и наивным его не назовешь: наверняка, уже поступил приказ обследовать район примерного местонахождения опального «брата С'каро» и тех, кто имеет смелость скрываться вместе с ним.

«Будешь продолжать молчать — придется…» — начал постепенно раздражаться Нечистый.

Это уже являлось откровенным враньем, и разведчик лишь ухмыльнулся: с такого расстояния ни Дэвиду, ни кому бы то ни было из адептов Голубого Круга его, Карлоса, ментальную защиту не взломать. Другое дело, если он окажется на Мануне — чего санрайзовец очень надеялся избежать.

Дэвид еще продолжал давать обещания и расточать угрозы, а Карлос уже прикидывал в уме, как бы побыстрее исчезнуть. Знакомый не понаслышке с методами, применяемыми Темным Братством (в частности с системой оповещения), бывший адепт С'каро не сомневался, что пройдет час — максимум полтора, — и его след возьмет какая-нибудь мерзкая тварь. Позже туда подтянутся лемуты — не кучка разбойников-б'буши, на которых отряд случайно натолкнулся неделю назад, а целое войско Волосатых Ревунов под предводительством кого-нибудь из темных братьев.

Нечего и думать, чтобы справиться с ними вдевятером, однако единственно возможный из подобной ситуации выход был так же не из легких.

Тридцать лет, проведенные в Канде, не прошли для Карлоса даром: как и любому члену Темного Братства, ему пришлось довольно много времени проводить в Тайге: в отдельных его районах брат С'каро чувствовал себя настолько уверенно, что ему даже не требовалась карта. Между прочим, в одно из таких путешествий будущий Великий Магистр натолкнулся на подземный лабиринт, позже превратившийся в убежище для вновь образованного Серебряного Круга. В другой раз Карлос сделал иное, не менее важное открытие.

Извилистая лесная речушка, которая преградила дорогу возвращавшемуся на Манун С'каро, оказалась довольно глубокой. Первой мыслью было просто-напросто ее переплыть, однако промозглая осенняя погода на подобные подвиги как-то не вдохновляла, поэтому Карлос в надежде найти брод двинулся вниз по течению. Берега речки окаймлял кустарник — вероятно, необыкновенно густой летом, а теперь, после того как лишился всей своей листвы, являвший собой голые перепутанные прутья. В таком негде укрыться более или менее крупному зверю, а мелкие, чье присутствие выдавали оставленные на песке следы, и сами старались не попадаться на глаза человеку, который… постепенно начинал испытывать досаду. Карлос шел уже более часа, а невзрачная лесная речушка не только не думала мельчать, но еще и становилась все более илистой, мало-помалу переходя в болото. Переплывать такую было уже не просто противно, а и опасно — с другой стороны, не возвращаться же назад?

Подступавшие к речке высокие сосны сначала как будто редели, становясь все ниже, ниже… потом на смену им пришли мелкие невзрачные елочки. Вместо кустов теперь ее окаймляли камыши. Случайно вспугнув прятавшуюся в траве большую болотную сову (которая, отлетев немного в сторону, тут же снова опустилась на землю), Карлос остановился: за очередным поворотом русла внезапно открылась на удивление знакомая картина.

Знакомая, хотя в то же время Карлос готов был поклясться, что никогда прежде здесь не бывал и это нагромождение камней — без сомнения, остатки какого-то древнего строения — видел впервые. Впрочем… Память не спешила с объяснениями, лишь неожиданно испортившееся настроение обещало их с минуты на минуту… Есть!

Ну, как же… Тот человек, вероятно, имел неплохой ментальный барьер, да и двигался настолько бесшумно, что Карлос так бы и не почувствовал его присутствия — не почувствовал бы до того самого мгновения, когда стрела незнакомца впилась бы ему в спину. Но буквально за миг до того, как стрела должна была достигнуть цели, Карлос будто услышал чей-то предупреждающий крик и успел отклониться.

Разочарование немедленно выдало неудачливого охотника, и его мозг почти оказался под контролем тренированного сознания «слуги Нечистого». Почти — потому что рука незнакомца, выполняя ранее отданный приказ, машинально воткнула нож в его же сердце…

«Чтобы не попасть в плен к проклятому колдуну…» — прочитал Карлос последнюю отчетливую мысль — остальные, быстро теряя очертания, уходили в никуда. Потом одно за другим начали «загораться и гаснуть» воспоминания. Особенно долго задержался какой-то унылый пейзаж: мрачные развалины на берегу реки, тропинка, уходящая вправо от них, и дальше…

Это напоминало карту или, скорее, схему, состоявшую из ряда условных знаков-примет. Если Карлос не ошибался, петляя между деревьев, а затем минуя несколько крошечных озер, тропинка постепенно углублялась в болото…

Что это за схема и почему она дольше других оставалась в сознании умирающего, Карлос сообразил немного позже — лишь после того, как рассеялось первое потрясение. Запечатленный в памяти неизвестного маршрут запросто мог быть той самой знаменитой дорогой в сердце Пайлуда, о которой столько говорили адепты Голубого Круга. Большинство считали это обычной легендой, но находились и такие, кто всерьез верил, что в центре болота действительно существовал некий таинственный остров… Схема, невольно подсмотренная в чужом сознании, и правда могла указывать путь к острову, однако чтобы в этом убедиться, надо было проверить…

В тростнике, поминутно подергивая хвостиками, порхали камышовки; то прятались, то снова выскакивали из зарослей какие-то пестрые, рыжеватые птички.

Некоторое время Карлос стоял в раздумье, затем улыбнулся и пошел вперед…

* * *

— Живой?

Ян открыл глаза — трещины в потолке, паутина, раскачиваемая легким ветерком. Голова раскалывалась.

— Ну, слава тебе, Господи, а мы… — Ральф точно споткнулся. — Прости, — добавил он уже совершенно другим тоном. — Прости, но один ты и так продержался дольше, чем я ожидал.

— Чем ты… — и без того холодные глаза Яна стали ледяными. — Да лучше бы…

— Лучше бы что? — перебил Ральф. — Лучше бы разбился? Ты ведь это хотел сказать, так? — теперь уже разозлился и разведчик. — Думаешь, один ты страдаешь? А знаешь, что чувствует тот, у кого скорректировали память? Не знаешь? Твое счастье… Ты в Канде! И если собираешься помирать каждый раз, когда кто-нибудь попробует заглянуть в твои мозги — тебе здесь делать нечего! Да и, вообще, в «Sunrise»… Не нравится — защищайся! Как в бою…

У Яна потемнело в глазах. Этот выскочка!. Этот плебей, возомнивший о себе Бог знает что… «Как в бою»! — он еще будет его учить! Его, потомка шляхтичей из рода Войтеховски! Послушаешь: так если ты не телепат, не гипнотизер — ты уже и не человек… Мутант чертов…

От полного ослепления десантника спасло движение где-то за стеной — впрочем Ян не сразу осознал, что именно происходит. Окружающий мир прорывался через пелену боли и гнева по частям — в виде отдельных фрагментов.

«Опять…» Опять эта ярость, это бешенство, когда почти теряешь над собой контроль… Ян едва не застонал. Человек, сидевший напротив, только что во второй раз спас ему жизнь, и вот теперь вместо того, чтобы…

— Б'буши?

— Они. — Похоже, Ральф что-то понял: в его глазах промелькнула чуть заметная насмешка.

— Много?

— Больше, чем я думал. — Разведчик продолжал улыбаться и, что было характерно для него, прежняя улыбка уже перетекала в какую-то другую.

Следующим ярким впечатлением стала боль — настоящая, реальная, а не та, ноющая в груди, от которой нет никакого спасения. Ян посмотрел на свои руки.

— Опусти сюда, — без всякого вступления сказал молчун Риу и поставил перед десантником котелок с прохладным травяным настоем.

В первый момент пальцы точно обожгло, но затем боль начала постепенно уходить…

И наконец — Онк. Гигант сидел, привалившись плечом к стене. При всем отвращении в этот момент Ян его пожалел. Все что происходило там, внизу: движение, голоса, запахи — все это, абсолютно чужое и отталкивающее для человека, было для б'буши близким и родным, однако уже навсегда потерянным. Ян никогда не умел воспринимать мысли других, но почему-то сейчас не сомневался: Онк жалел, что пошел с людьми, а не умер тогда от жажды.

Резкий гортанный выкрик, донесшийся с площади, заставил всех вздрогнуть, потом внизу наступила тишина. Ожидали ответа?

— Что он сказал?

Дико, будто впервые видел, Онк глянул на Ральфа.

— Что он сказал? — очень тихо повторил разведчик.

Однако вместо Онка, который, похоже, не осмеливался открыть рта, заговорил б'буши, находившийся внизу. Хотя слово «заговорил» подходило здесь не совсем: это был скорее набор команд — отрывистых, резких. Во всяком случае, так показалось в первые секунды, потому что постепенно непривычные для человеческого слуха звуки стали обретать таинственную гармонию, складываться в некий ритм, от которого по затылку бежали мурашки и волосы вставали дыбом. Что-то чудилось в этом знакомое — приятное и одновременно пугающее…

«Шаманка…» — внезапно вспомнил Ян, и недавно пережитый страх стал вновь обретать силу, парализуя волю и всякое желание бороться. К счастью, внизу все довольно скоро прекратилось.

— Ушли… — вслушиваясь в постепенно затихающие шаги, первым подал голос Риу.

Казалось, на него, так же как и на Ральфа, происшедшее почти не произвело впечатления, зато Онк… Его трясло, как в лихорадке.

— Выпей. — Ральф поднес к губам гиганта свою флягу.

Ян поморщился.

— Это был Шу?

Онк поперхнулся и едва не выронил флягу.

— Не торопись, — постучав его по спине, ласково сказал разведчик. — Почему они ушли?

— Шу сказа, ждать Онк… ждать день до вечер… Онк прийти — Шу прогонять маги от человек, Онк не прийти — Шу делать… — Гигант остановился, видимо, подбирая слова. — Делать Онк никогда не видеть свой отец, свой отец отца… когда Онк умереть…

— Если не придешь до завтрашнего вечера — не сможешь после смерти попасть к предкам? — уточнил разведчик.

— Никогда попасть предки, — с особым старанием выговаривая последнее слово, подтвердил Онк.

«Ничего не скажешь: идеологическая обработка по полной программе…» — Попутно Ральф не мог не отметить, насколько лучше — гораздо более бегло — стал говорить б'буши: постоянное пребывание среди людей явно шло ему на пользу. Но это было еще не все: Онк, как оказалось, тоже умел думать о разном в одно и то же время:

— Большая птица… — вроде бы невпопад добавил он. — Воины Шу добить, птица теперь нет.

«Так вот куда она делась — что ж, значит, хоть одной проблемой меньше… Правда, у птицы запросто может быть пара… Ну да, ладно: сейчас не до этого…»

Ральф быстро посмотрел на Риу: похоже, их мысли примерно совпадали.

— Отлично. А как твой Шу собирается из тебя эту самую магию изгонять?

— Привязывать дерево… не дать вода…

— То есть другими словами, тебя убьют?

— Да.

— Ясно. Ну, и что ты решил?

Онк отвернулся. Можно было не сомневаться: более ужасного наказания, чем лишиться покровительства предков, для б'буши не существовало. С другой стороны, Онк знал не понаслышке, что такое умирать от жажды, и пережить это во второй раз… Однако на деле все оказалось гораздо сложнее:

— Отец умереть, брат умереть… — продолжал гигант. — Онк — больше нет. Онк нет сын. Отец сказать: «Онк, уходить», отец отца сказать: «Уходить», все сказать: «Уходить»…

Час от часу не легче: значит, если Онк не подчинится — его проклянет шаман, тем самым лишив покровительства предков. А если подчинится, то погибнет и не сможет продолжить свой род, и тогда уже он рискует быть отвергнутым оскорбленными родичами.

Род, предки, шаман, проклятье… чем-то необыкновенно древним, исконным веяло от этих полузабытых слов. Уже в который раз человечество упорно двигалось по тому же пути (а б'буши, без сомнения, были наполовину людьми), развивалось по той же самой схеме, минуя все те же этапы. Что это — случайность? Или некая заданность, обязательность? И если так — существует ли шанс не повторить ошибки, погубившие цивилизацию? Вообще, возможно ли, отследить ошибки, пороки, изъяны, приведшие человечество к катастрофе? Кстати, не потому ли шаман б'буши, как заразы, боится влияния человека? Чего именно он боится?..

Солнце уже начало заходить, и сгорбленная мохнатая фигура на фоне растрескавшейся от времени стены напоминала персонаж из страшной сказки. Ральф перехватил презрительный взгляд Яна, и ему почему-то стало неловко и за десантника, и за других людей, за их высокомерие по отношению к стоящим на более низкой ступени развития. При всем уважении к цивилизации подобное поведение ее представителей… Ну да, Ян был типичным представителем цивилизации, причем даже не современной, нарождающейся, а еще той, ушедшей.

Правда, Ральф так до сих пор и не определил для себя, ушла ли она совсем. Иногда ему казалось, что продолжала теплиться в потомках выживших после Смерти. Например, в таких как Ян: в нем ощущалось нечто древнее, породистое. Разумеется, грешно было приводить подобные сравнения, но десантник напоминал очень дорогую антикварную вещь: такие всегда поражали своим изяществом, но в них непременно присутствовал какой-нибудь изъян. Так и Ян: будь у него поменьше гонора — цены бы не было. Онка вон невзлюбил… Кстати, что делать с Онком?

Как обычно, времени подумать опять не хватило. Луна, которая еще совсем недавно напоминала легкое полупрозрачное облачко, постепенно становилась все заметнее, все ярче, и когда она наконец предстала во всей своей красе и яркости, стены ратуши неожиданно завибрировали.

 

Глава 8

Наследники поневоле

Реку и обросшие мхом развалины на ее берегу Карлос нашел без труда. Он был не совсем уверен, можно ли назвать удачей то, что Дэвид засек его и десантников всего в каких-нибудь пятнадцати-шестнадцати милях от этого места, но поскольку преследователи могли дать о себе знать в любую минуту, ничего не оставалось, как свернуть к болоту.

Пайлуд… Его старались обходить стороной даже адепты самого высокого ранга. Карлос же по собственной воле приближался к нему в третий раз. Впервые его сюда привело любопытство: чтобы проверить схему, увиденную в сознании покушавшегося на него человека, брат С'каро, рискуя в любой момент остаться здесь навсегда, прошел через болото, нашел легендарный остров и благополучно вернулся назад. Во второй раз будущему главе Серебряного Круга вместе с несколькими молодыми адептами пришлось скрываться в сердце Пайлуда от возможной погони с острова Смерти.

После этих двух путешествий у Карлоса сформировалось стойкое отвращение к болотам вообще и к Великому Пайлуду в особенности. Чем именно столь невыгодно отличался Пайлуд от болот других континентов, на которых приходилось бывать разведчику «Sunrise», трудно сказать. Вроде бы, и там все ходило ходуном под ногами — булькало, хлюпало, квакало, стонало, а от пузырившихся на поверхности газов до тошноты болела голова. И доводила до исступления постоянная сырость, тучи вившейся над головой мошкары, готовые в любую минуту впиться пиявки… Это еще хорошо, если не попадется живность покрупнее! Карлосу еще повезло: ни в первый, ни во второй раз на его пути не встретилось хищника вроде фрога, гигантской лягушки — ужаса Пайлуда.

Удивительно, но чуть ли не самый опасный район Канды отнесся к чужестранцу вполне благосклонно: возможно, собирался отыграться на нем за все в третий раз? Представив, что могло ожидать по дороге к острову, где он и собирался на время укрыться вместе с карательным отрядом, Карлос невольно поежился. Остров, или вернее, островок, был чуть меньше мили в длину и примерно столько же в ширину. Сам этот участок суши имел естественное происхождение, зато ведущая к нему тропинка… Кто и с какой целью ее проложил, вероятно, навсегда останется тайной, но прямо под ужасающей на вид трясиной оказались каменные плиты — Карлос даже не сразу поверил своим ощущениям, когда однажды сделал по ним первые несколько шагов…

Впрочем, до трясины еще предстояло добраться сквозь дебри всех этих тростников и папоротников вперемежку с цветами, удивляющими формой, размерами и — как наверняка сказали бы многие — редкостной красотой. Карлос же к источавшим приятный, но беспокоящий аромат цветам относился слишком настороженно, чтобы любоваться их красотой, а тем более видя, из чего они растут… Невеселые его размышления прервал оглушительный рев.

«Начинается…» — Карлос замер и машинально пригнулся, хотя верхушки камышей и без того раскачивались над головой.

— Приготовься, — негромко приказал Майер.

Карлос оглянулся: находившийся за три человека от него Уве снял с плеча длинное, с толстым дулом ружье.

— Только в самом крайнем случае, — предупредил разведчик, однако не успел десантник кивнуть, как обоим стало ясно, что крайний случай наступит с минуты на минуту.

На этот раз от рева хищника уже просто заложило уши. В наступившей вслед за тем тишине послышалось тяжелое шлепанье по воде… Ближе… еще ближе… Уве вскинул ружье… Может, все-таки пронесет? Нет — сюда…

Карлос вспомнил, как очень-очень давно, совсем маленьким, шел с матерью ночью через лес; как вздрагивал от каждого шороха, а потом и вовсе решил, что так страшно не бывает на самом деле. «Мама, а правда мы с тобой сейчас спим? Правда? Мам, это ведь такой сон? Мам?» — «Да-да, Лонсо, да, это сон…»

Почему он вдруг вспомнил? Ах, да — сон. Сон… Нереальность происходящего… Как и тогда…

Выстрел, по громкости во много раз превосходящий рев хищника, эхом разнесся по округе, вернув Карлоса в настоящее. Хуже некуда: если преследователи находились где-то поблизости, и боевой клич зверя не показался им подозрительным, то выстрел непременно убедит, что они на верном пути. Да и разлетевшиеся во все стороны кровавые останки чудовища… Отец Небесный, просто нестерпимая вонь…

— Уходим отсюда! Быстро!

«Быстро…» — с трудом выдирая увязшую за несколько минут стояния ногу, усмехнулся про себя Карлос. За спиной, сопровождаемые тем же самым недовольным чмоканьем, зашевелились десантники. О том, что «быстро» у него теперь может и не получится, предстояло еще только привыкать. Однако пока — Господь миловал — слабость, навалившаяся на разведчика утром, не возвращалась, и он мог идти в том же темпе, что и десантники.

А скорость была необходима: в трясину, если они, конечно, успеют до нее добраться раньше преследователей, не посмеет сунуться никто. А там уже и рукой подать до острова, где можно будет отсидеться несколько дней. Пять-шесть дней — не больше. Дальше шли сплошные «если»: если бы Карлос знал другой путь через трясину; если бы на островке не происходили некоторые странности…

В первый раз Карлос ничего подозрительного не заметил: возможно, из-за того, что оставался там всего одну ночь? Зато во второй раз, когда пришел на островок вместе с другими беглецами с Мануна…

Разведчик оступился и, наверное, упал бы, но его успел поддержать шедший позади Алекс. Разумеется, десантник посчитал это случайностью, и на его лице выразилось удивление, когда Карлос, вместо того чтобы сразу выпустить его руку, наоборот — оперся на нее.

— Что с вами? Вам плохо?

— Сейчас пройдет… — Разведчик тяжело дышал. Перед глазами — точно после яркого солнца зашел в темное помещение — мелькали разноцветные пятна.

— Сейчас-сейчас…

Состояние слабости, к счастью, продлилось недолго, и скоро отряд, дружно свистя, будто насосами, промокшими сапогами, смог продолжить путь. Потом — опять-таки ненадолго — приступ повторился, и Карлос понял: скрыть то, что с ним происходит, не удастся.

— Может быть, устроим привал? — когда разведчик в очередной раз ухватился за его руку, осторожно спросил Алекс.

— Нельзя.

— Хотите рома?

— Хочу. — Откинув противомоскитную сетку, разведчик хлебнул из знаменитой фляги командира. Кроме беспомощности, Карлос чувствовал еще ужасный стыд. Потом это постепенно прошло.

Привал они в конце концов все-таки вынуждены были сделать: десантники тоже оказались не железные. Однако костер, естественно, не разводили; не стали возиться и с палаткой — просто расстелили поверх наваленного в несколько слоев тростника брезент, и хотя он вскоре промок до нитки, спящие вповалку санрайзовцы этого не замечали.

Карлос спать не мог. Он то машинально вслушивался в звуки ночного болота, тут же спохватываясь, что дежурные десантники прекрасно справятся и без него и что надо отдыхать; то вдруг вспоминал о Михаэле, и укол страха мгновенно разгонял навалившуюся было дремоту. Потом стала мешать луна: казалось, ее невероятно яркий свет обжигал. В конце концов, разведчик понял, что не уснет и виной тому — не звуки ночного болота, и даже не страх за сына, а мучительные сомнения, правильно ли он поступает, подвергая всех этих людей подобному риску? Ведь никто из них не знает, какая опасность подстерегает их на острове… И сейчас, тщетно пытаясь укрыться от назойливого, удивительного по своей проникающей способности света луны, Карлос вспоминал, как все было тогда…

Странности начались примерно на третьи сутки с одного, на первый взгляд, непримечательного совпадения: многим приснились поразительно яркие сны — при полной бессмысленности они почему-то оставили ощущение, будто бы произошло нечто необыкновенно значительное. Потом молодые адепты ощутили непреодолимую потребность побыть в одиночестве. Некоторые начали грезить прямо наяву. Дошло до того, что одного из них С'каро вообще едва успел перехватить у самой трясины, куда парень уже собирался шагнуть. Будущий Великий Магистр приказал его связать. Естественно, проблемы это не решило.

Что именно было тому виной: какие-нибудь ядовитые испарения или что-то связанное с делами людей, проложивших дорогу на остров, — трудно сказать. Сам Карлос не ощущал ничего, кроме головной боли — несильной, но утомительной в своем постоянстве. Когда же он «заглядывал» в головы своих спутников, то невольно поражался глубине происходящих там процессов. Хотя и не сразу, потому что поначалу чужие мысли и видения — а они были на редкость разнообразны — в большинстве своем напоминали бред. Однако Карлос не сдавался, и постепенно именно несхожесть образов дала ключ к пониманию.

Дело в том, что картины, возникавшие в воображении адептов, были не схожи ровно настолько, насколько отличались друг от друга сами эти люди. Галлюцинации, больше напоминавшие некие символы, подчеркивали их индивидуальность. И когда Карлос это уразумел, он понял и остальное. Каждый человек к чему-то стремится, о чем-то мечтает, у каждого свои страхи, каждому что-то мешает — но каждый ли задумывается обо все этом? А если и задумывается, то в состоянии ли он себя понять? Или осуществить задуманное? Каким-то необъяснимым образом что-то на крошечном островке среди непроходимых болот заставляло не только пытаться понять себя, но и найти выход, устранить мешающие дальнейшему развитию личности комплексы. Естественно, что в воображении каждый решал собственные психологические проблемы по-своему, однако в физическом мире это проявлялось одинаково: «просветленные» пытались шагнуть в трясину… А если еще учесть, что память любого, кто перенес операцию на Мануне, была искажена, то и проделанная духовная работа вместо пользы могла принести исключительно вред…

С'каро не потерял ни одного из них — всех вывел с «острова Грез» (как он назвал про себя эту твердь среди великой топи). Однако плата за спасение оказалась неимоверно высокой: глава Серебряного Круга был не просто в курсе того, о чем думали его подопечные, — он знал их настолько, что умел играть на самых тончайших струнах их души… Ужасно…

Карлос ненавидел себя за ту изощренную жестокость, с которой истязал доверившихся ему людей. Правда, ничуть не меньше ненавидел он и тех, кто его таким сделал, кто посмеялся над ним, заставив изменить принципам, заставив растоптать все, что прежде казалось столь дорогим…

«Проклятый колдун» — в ту минуту, когда умирающий назвал его так про себя, С'каро лишь усмехнулся. Сейчас же воспоминание об этом эпизоде отдалось жгучей, мучительной болью. Нет, он должен — обязан — расквитаться с Дэвидом за все, и он расквитается… Однако вместо того, чтобы приближаться к своей цели, Карлос от нее удалялся, больше того — вел людей туда, где им угрожала реальная опасность. Если с ним что-нибудь случится, помочь ребятам некому. Точно так же, как и никогда не уйти с острова живыми. Обоснован ли такой риск…

«Обоснован…» — наконец решил разведчик. Обоснован, потому что, сколько он ни пытался, все равно не мог вообразить худшего несчастья, чем оказаться в плену у Нечистого. А остров… В конце концов, если Карлосу удалось справиться с обладавшими достаточно незаурядными способностями адептами Голубого Круга, то уж с десантниками «Sunrise» и вообще не должно возникнуть особых проблем. Главное — продержаться какое-то время, а там, глядишь, решат, что они утонули в трясине, оставят в покое…

Аргументы эти помогли разведчику уже окончательно утвердиться в правильности принятого решения. Последнее, о чем подумал засыпающий Карлос: каким образом использовали остров те, кто проложил дорогу через трясину? Для инициации? Очень возможно, если рядом находился опытный наставник, который остановит в последнюю минуту…

* * *

Ральф подошел к пролому в стене и не поверил своим глазам.

— Я так понял, на сегодня сон отменяется, — прокомментировал присоединившийся к нему десантник.

По-видимому, такой эффект создавался благодаря особому расположению развалин, потому что до сих пор и Ян, и Ральф видали «лунную дорожку» лишь на воде, однако даже не это обращало на себя внимание в первую очередь: с разных сторон к площади, изгибаясь, тянулись фантастических очертаний тени. И именно на их движение — вернее, на движение тех, кто эти тени отбрасывал, — и откликались ветхие стены ратуши.

— Озылп.

— Что? — не понял Ральф.

— Живут старый город… под земля старый город, — пояснил Онк, который вслед за Яном также подошел к разведчику, правда, встал с другой стороны. — Озылп выходить ночью. Трогать озылп — потом никогда не быть сын… не быть сын, дочь, — добавил гигант после некоторого раздумья.

Короче говоря, останешься без потомства. Не удивительно, что шаман не задержался здесь лишней минуты сам и увел своих подопечных: еще бы, при их-то трепетном отношении к продолжению рода. «Озылп»… Так вот, значит, в кого превратились потомки жителей этого тихого приморского городка.

Ладно, теперь бы узнать, что означал сей большой сбор на ратушной площади.

А пространство внизу уже заполнилось настолько, что казалось живым от копошащихся тел — свободной оставалась лишь «лунная дорожка»: то ли она казалась подземным жителям слишком яркой, то ли существовали какие-то иные соображения, но никто не смел подходить к ней ближе, чем на шаг. Собравшиеся переминались с ноги на ногу, переговаривались, правда, настолько тихо, что нельзя было различить ни слова. Такими же недоступными оставались и их мысли, поэтому приходилось только догадываться, чего с таким нетерпением ожидали находившиеся внизу и знали ли они о чужаках, которые притаились в стенах ратуши.

«Странно: неужели они совсем не следят за тем, что происходит в городе днем… — силясь разглядеть хоть что-нибудь, думал Ральф. — Довольно-таки легкомысленно с их стороны…»

Впрочем, горожане как-нибудь разберутся и без него, зато что касалось его собственных дел, то… Не хотелось признаваться в этом даже самому себе, но ситуация становилась все более безнадежной: ни уйти из города, ни остаться здесь надолго Ральф и его спутники не могли, а единственный пока выход — морем — представлялся слишком опасным, чтобы относиться к нему всерьез. Если им еще это позволят… Неплохо воспринимавший чужие эмоции, разведчик замер: постоянно усиливающееся нетерпение горожан явно достигло апогея…

Казалось, стоявшие там, на земле, затаили дыхание… Потом по рядам пошло легкое движение, и в полосу лунного света медленно вступила закутанная от шеи до пят фигура.

«Похоже на шкуру животного… Небось, опять какая-нибудь шаманка или жрица… — Разглядеть как следует с такой высоты было невозможно, но задрапированная фигура больше походила на женскую. — Ну, и везет же нам сегодня на представления…»

Действительно, около двух часов назад на этом же самом месте держал слово шаман б'буши, и вот уже готовился выступить еще один духовный лидер. Ральф честно приготовился выслушать и его — вернее, ее, — однако все пошло совсем не так, как он предполагал…

Женщина остановилась. Не спеша и со значением развернула свою накидку — под ней не оказалось никакой одежды… Расстелила…

«Ого!» — Поза, которую приняла туземка, была столь откровенна, что по рядам зрителей словно прошел ток, а Риу сразу же отвернулся и отошел вглубь башни.

Ральф покосился на Яна: судя по выражению лица, воспитанный в менее строгих правилах десантник вспомнил примерно то же, что и разведчик — один из многочисленных притонов в каком-нибудь порту. Происходящее внизу и, правда, здорово напоминало выступление тамошних танцовщиц. Напоминало, однако же не совсем…

«Настоящее» — именно это слово вдруг почему-то возникло в сознании Ральфа. Выверенные, явно не в первый раз проделываемые движения жрицы (теперь разведчик не сомневался, что танец исполняла именно жрица; и не просто танец, а некий ритуал) являлись не простым воспроизведением заученных жестов — они были наполнены жизнью. Наполнены настоящим чувством и чем-то потрясающе древним.

«Настоящее» — то есть подлинное — и «древнее»… В сознании Ральфа оба понятия странно объединялись, образовав нечто третье, воспринимаемое как «вечное» и «изначальное». Определить точнее разведчик не мог — лишь чувствовал, что оно существовало задолго до его рождения и пребудет после него… Непередаваемое ощущение: будто бы ты и счастлив, и одновременно тебе чего-то жаль; и все стараешься дотянуться, нащупать, прикоснуться к чему-то близкому, но до обидного неуловимому — а оно ускользает, ускользает… Где и когда он это уже испытал? Память упорно выдавала одну и ту же картину: камин с нервным от ветра пламенем, дрожащие тени на стене…

Ральф закрыл глаза. Где и когда… Нет, теперь это было неважно: словно крохотный пульсирующий огонек разгорался в его груди… Почти не дыша, разведчик мысленно протянул к нему ладони…

— Хороша! Только больно бледная!

Шепот Яна показался оглушительным — Ральф вздрогнул. Несколько секунд, которые ему понадобились для того, чтобы прийти в себя, он продолжал смотреть на танцующую жрицу, потом кивнул.

«Бледная…» — Женщина была не просто бледна: по цвету кожи она (впрочем, как и взиравшие на нее с вожделением сородичи), напоминала оживший труп.

«Они, конечно, никогда не видели солнца и потому поклонялись луне. Отсюда и нежелание вступать в полосу лунного света, и жрица… Луна ведь всегда связывалась с женским началом. Луна притягивает женщину, пробуждает дремавшие в ней силы, а та в свою очередь передает их… — машинально размышлял разведчик, хотя на самом деле гораздо больше сейчас волновало другое. И вдруг: — С'дино! Ну, конечно…» — Той ночью, во время молитвы бывший слуга Нечистого вошел в экстаз — и то же самое пару минут назад едва не произошло с ним, Ральфом…

— Посмотри туда, — снова послышался над ухом шепот десантника. — Видишь? Ну и заморыш.

Да, Ральф видел: в полосе лунного света теперь были две женщины — вторая, судя по фигуре, совсем еще девочка, неумело и неловко повторяла движение первой. Сутулое, полупрозрачное тельце, тоненькие ручки… Она не смела поднять глаза и вздрагивала, точно холодный желтоватый свет ее обжигал… Потом из темноты вышел еще один человек…

«Так вот для кого, оказывается, предназначался спектакль…»

Мужчина был на голову выше тех, кто находился на площади. По его черным волосам пробежали серебристые блики, когда он, подталкиваемый сзади, вышел на свет.

— Никак они собрались улучшить породу?

— Похоже на то. — Ральф поискал глазами подходящий выступ, чтобы перекинуть веревку.

— Мудро. Но ему я не завидую, — с усмешкой продолжал Ян. — Перетрется, — добавил, он поняв, что собирается сделать разведчик. — Разве только ты заставишь его карабкаться по стене.

— Я не смогу, — очень серьезно ответил Ральф, — его сознание закрыто.

— А так бы смог?

— Возможно. Онк, иди-ка сюда. А ты, Ян, пока отойди: с твоими руками здесь делать нечего.

— Как скажешь, — пожал плечами десантник: шутить, когда Ральф переставал улыбаться, казалось более чем нелепо.

Изъеденная временем стена и впрямь слишком мало подходила для той цели, которая ей предназначалась, но попробовать стоило: в конце концов та, первая, веревка перетерлась только с четвертого раза — эта же была совсем новая. Один ее конец Ральф закрепил внутри башни, затем вернулся к пролому в стене и посмотрел вниз. Далековато. С другой стороны, вряд ли представится более подходящий момент: жрица только что отступила в тень, а незнакомец стоял сейчас в центре площади как раз лицом к ратуше. На крик он, наверняка, среагирует первым — современный английский он должен знать лучше аборигенов — значит, у него будет несколько секунд…

Ральф быстро оглянулся на Риу и Онка, шепнул:

— Приготовились… — И затем как мог громко прокричал: — Хватай веревку, мы тебя вытащим!

Стоявший на лунной дорожке человек поднял голову. Разглядеть с такого расстояния его лицо было невозможно, зато внезапно раскрылось абсолютно недоступное до этого мгновения сознание.

«Держи! — мысленно приказал разведчик, с силой метнув навстречу моток веревки. — Держи, держи…»

Невидимая ментальная нить достигла своей цели мгновенно — намного опередив лениво раскручивающийся трос — однако горожане опомнились, лишь когда их пленник уже взлетел вверх и повис вдоль стены ратуши.

— Быстрей, быстрей! — торопил Ральф Онка и Риу. Упираясь ногой в стену, он и сам изо всех сил тянул веревку. Видеть того, кто находился сейчас на другом ее конце, разведчик не мог, но знал, что этот человек теперь скорее умрет, чем разожмет онемевшие руки; что он, используя каждую неровность в стене, отталкивался, стараясь помочь своим невидимым спасителям… Вот наконец, показалась его голова, потом плечи — Ральф с Онком, подхватив сбежавшего пленника подмышки, втащили его внутрь башни…

Крики внизу, тяжелое прерывистое дыхание… Скрываться теперь все равно не имело смысла: щелкнув зажигалкой, Ральф поджег факел. Спасенный медленно поднял голову: черные, с проседью волосы, заросшее щетиной лицо — изможденное до такой степени, что уже не выражало ничего.

— Говорить можешь?

— Да, — хриплым голосом отозвался незнакомец.

— Как тебя называть?

— Лэрри.

— А я Ральф. Это Ян, Риу и… Онк.

В глазах Лэрри что-то вспыхнуло, когда он разглядел, кого ему представили последним, но всего лишь на мгновение.

— Сколько ты у них пробыл? — кивнул разведчик в сторону площади.

— Не знаю. Какой сейчас месяц?

— Сентябрь.

Лэрри задумался.

— Двадцать седьмого и… — начал было он, но закашлялся.

— Двадцать седьмого июля, — подсказал Ральф: перед глазами сам собой всплыл клочок испачканной красной краской бумаги.

— Да. Двадцать седьмого июля мы высадились на берег.

— «Мы»? Значит, ты был не один?

— Их было четверо. Они наняли мой баркас.

— Вы попали сюда случайно?

— Нет.

Уточнять, кто и для чего нанимает корабль, отправляясь к развалинам древнего города, было излишним.

— Ясно… — Ральф постучал пальцами по колену.

— Я… я первый раз.

— Предположим.

— Это правда, клянусь! Я…

— Успокойся, мне нет до этого никакого дела, — перебил разведчик. И улыбнулся: Лэрри был явно моложе, чем показался сначала.

«Лет двадцать семь или около того…»

— Я сказал, мне все равно, — со значением повторил Ральф. — Ну, так и что стало с теми… остальными?

— Не знаю. Они ушли в город сразу, как только мы причалили к берегу. Велели оставаться и ждать… Больше я их не видел. Возможно, ушли в Тайг? — пожал плечами молодой человек. — Не знаю, но там их не было.

— Под землей? — уточнил разведчик.

Лэрри вздрогнул, и у него сразу застучали зубы. Да, говорить с ним на эту тему, похоже, пока не стоило. Ральф притянул к себе сумку и вытащил оттуда флягу с ромом.

— На, выпей!

Не останавливаясь — точно это была вода — Лэрри сделал несколько глотков.

— Твой корабль — без мачты и весел — до сих пор стоит у причала. Сможешь вывести его в море?

Страх в глазах собеседника сменился интересом.

— Я должен посмотреть. — Черноволосый вернул флягу. — А разве нельзя уйти отсюда через лес?

— Город окружен мутантами.

Очень быстро и, как ему показалось незаметно, Лэрри посмотрел на Онка.

— Я постараюсь, но не могу обещать.

— Вот и отлично.

Ральф догадывался, что сидящий напротив человек, наверняка, хотел бы полюбопытствовать, кто они и как оказались в городе, да еще на такой высоте, и что делает в этой странной компании полуобезьяна. Странной, потому что два светловолосых и светлокожих человека также выглядели непривычно для Лэрри. Но он не смел задавать вопросы и только осторожно, словно невзначай, останавливал взгляд то на одном, то на другом. Иногда, правда, еще с опаской косился в сторону пролома в стене, откуда по-прежнему доносились крики горожан.

— Что они там делают? — спросил разведчик.

— Пока ничего: смотрят сюда и о чем-то спорят, — откликнулся наблюдавший за событиями внизу Риу.

— Лэрри, ты понимаешь их язык?

— Немного.

— Попробуй.

Моряк опять вздрогнул, но на этот раз справился с собой и, через силу поднявшись, подошел к «окну». Прислушался.

— Одни собираются подняться наверх, а другие… Кажется, они считают, что это дела богов и вмешиваться в них опасно.

— А поджечь они нас случайно не собираются?

— Вряд ли: этот дом у них считается священным. И потом, они боятся огня.

— И на том спасибо. Нам бы продержаться до утра… — задумчиво проговорил разведчик.

Лэрри кивнул. Как ни странно, ром подействовал на него отрезвляюще, и молодой человек вдруг вспомнил, что и сам он, лохматый и грязный, в давно не стираной одежде, выглядит более чем странно в глазах этих совершенно незнакомых людей. Он определенно приходил в себя, однако что-то в его поведении настораживало. Конечно, и усталость, и недавно пережитый шок, и тем не менее… эта странная заторможенность…

Ральф осторожно вошел в чужое сознание. Все верно: на столь опасный промысел Лэрри отправился в первый раз. Хотел купить большой корабль… Ага, и отец, и дед были моряками… отлично… жена, год назад родился первый ребенок…

«О, черт…»

— Лэрри, нет! Ян, Онк! — Да, теперь Ральф понимал, что за щит закрывал все это время сознание горожан. — Держите, его, держите…

Разведчик тяжело дышал; приходилось говорить и одновременно отбивать ментальные атаки жрицы. Не то чтобы они были очень сильными — скорее, все произошло слишком неожиданно. В свою очередь, его противница также не предвидела такого поворота событий: по ее плану Лэрри просто обязан был уже лежать у ее ног. В центре площади, в луже крови на глазах нескольких десятков собравшихся…

Ральф же не понимал другого: почему жрица не вмешивалась, когда они поднимали Лэрри и потом еще, по крайней мере, четверть часа…

— Свяжите его… — Как и предполагал разведчик, жрица тут же выпустила жертву и уже полностью переключилась на него, Ральфа. — А теперь меня.

— Ральф? — осторожно спросил Ян.

— Я сказал, меня.

— Ты уверен?

— Быстрее…

Как он ошибался, предполагая, что люди, живущие под землей, обладают ментальным барьером от природы!

— Так подойдет? — словно издалека снова послышался голос десантника.

— Подойдет…

Что-то это Ральфу напоминало. То ли ему кто-то рассказывал, то ли он сам читал… Ах да, ну, конечно же… Одиссей… Одиссей приказал привязать себя к мачте, когда его корабль проплывал мимо острова Сирен. Герой приказал всем залепить уши воском, но сам решил вкусить сладостного пения этих полуженщин-полуптиц. Ральф же прикрыл от жрицы луны сознание Лэрри (Риу и Ян носили защитные медальоны), но зато раскрыл собственное. Не совсем — ровно настолько, чтобы обмануть жрицу, которая сейчас — в полной уверенности, что победила, — изучала свои «новые владения». Разведчик делал вид, что сопротивляется: пока он почти не рисковал. Пока… В ментальном плане жрица заметно уступала своему противнику: ее защита оказалась скорее оригинальной, чем мощной, зато в другой, практически недоступной для Ральфа области, он чувствовал себя абсолютным новичком…

Вот и еще одна «дверь» не устояла под напором не привыкшей к сопротивлению жрицы. Разведчик сосредоточился: если до этого момента он показывал лишь полуправду, то теперь собирался «дать ключ», способный отворить любые запоры. Сейчас он действительно рисковал… Ральф остановился. На одной чаше весов находилась его свобода — его собственная и тех людей, что ему доверились. Если он потеряет над собой контроль, их превратят в рабов, вынужденных, пока хватит сил, оплодотворять женщин этого постепенно вырождающегося племени… На другой же чаше… Что бы там ни находилось на другой чаше, рисковать он не смел — попытался уже в который раз приказать себе разведчик, однако стоило сказать это самое «нет», как наваливалась такая безысходность, такая смертельная тоска…

«Нельзя, нельзя, нельзя!» — Но крохотный, пульсирующий огонек в самой глубине сознания уже начинал разгораться, и Ральф, будучи не в силах сопротивляться, «открыл очередную дверь»…

Похоже, жрица не ожидала подобного подарка: человек, чей разум она штурмовала, оказывается, собирался стать ее учеником! Она с любопытством «смотрела» на себя его глазами — с огромной высоты, глазами мужчины из верхнего мира — и решала, как поступить. Поманить, а потом, когда он полностью поверит и перестанет сопротивляться, подчинить, сломать, навсегда закрыв дорогу, на которую он ступил до нее и уже сделал несколько самостоятельных шагов? Так подсказывал долг.

Долг… всегда только долг и ничего больше: женщины города уже не умели заставить мужчину стать мужчиной — лишь подчиняясь воле Великой Луны, передаваемой через Ее жрицу, они вспоминали о своем предназначении и возлегали на супружеское ложе. Они всегда желали жрицу — но никогда своих жен, а она, посвятившая себя Великой Луне, не собиралась делить ложе ни с кем, ибо вкусивший Высшей Любви уже никогда не опустится до плотской. Что она? Крохотная звездочка в сравнении с Великой Луной… И вдруг этот чужак решил, что он сможет постичь Ее Свет, постичь Высшую Любовь! Только разве мужчина на такое способен?

Правда, умершая много лун назад старая жрица говорила, будто бы мужчина способен постичь Солнце: увидеть — и не ослепнуть, не сгореть в его лучах… Как те, что время от времени приходили в город. Они не боялись Солнца, но они… Они нисколько не отличались от мужчин ее племени — годившихся исключительно для продолжения рода. Этот же проник в город, видел ее танец, и она — жрица Великой Луны! — не почувствовала… Кто был на такое способен? Потому-то она сначала и решила, что Пришедшего-по-морю забрали Боги, однако наверху оказался человек. И огонь, который постепенно разгорался в его душе…

Жрица открыла глаза и посмотрела вверх — там, колеблясь от ветра, действительно горел огонь… О, Великая Луна…

Жрица снова прикрыла глаза. Нет, открыть Тайну Великой Любви мужчине она не могла — просто не смела…

Стоявшие вокруг нетерпеливо переминались с ноги на ногу… Заставить его спуститься, заставить войти в Шлейф Великой Луны? Да, потому что родившиеся от него дети помогут людям Великой Луны вернуться в верхний мир: они перестанут бояться Солнца и снова научатся строить дома, научатся… Жрица мысленно остановилась, так как вдруг поняла, что убьет любую, к которой он прикоснется (она, поклявшаяся сохранять свой род!), что ей хочется… О Великая Луна, нет…

Старая жрица учила говорить мыслями — значит, должно получиться. Дождавшись, когда немного успокоится сбившееся от волнения дыхание, молодая женщина сосредоточилась.

«Завтра ты уйдешь из города… Ты понял? Уходи и больше никогда не возвращайся… Я не могу танцевать для тебя…»

«Хорошо… — не сразу ответил Ральф. — Хорошо, я уйду…»

Все… Жрица медленно поднялась с земли. Набросила на плечи шкуру.

— Великая Луна желает, чтобы один из Ее сыновей стал мужем этой женщины… Завтра… — Она вышла из полосы лунного света…

* * *

Зная, что все равно не уснет до утра, Ральф в одиночестве остался встречать рассвет — в одиночестве, потому что Риу, Ян, Онк и Лэрри спали как убитые, а горожане ушли сразу вслед за своей жрицей, и площадь, на которой последние несколько часов происходила столь бурная жизнь, совершенно опустела. Только луна продолжала освещать древние развалины, придавая им — днем абсолютно непривлекательным, даже отталкивающим — оттенок манящей таинственности. Правда, после того, что разведчик невольно «подсмотрел» в сознании жрицы, ему чудилась в них еще и безнадежность: город без будущего, в котором обитают люди без будущего — что может быть печальнее? Впрочем, Ральфу хватало и собственных проблем.

Да, ему в очередной раз повезло: «сыновья Луны» не стали штурмовать ратушу, а Лэрри, наверняка, что-нибудь придумает, и они завтра выйдут в море. Да, фортуна по-прежнему была благосклонна к своему любимцу — но что с того, когда он опять рисковал чужими жизнями… Хотя он столько лет работал один: не так-то легко быстро изменить свои привычки, методы. В конце концов, риск ведь бывает и оправданным: сколько раз это спасало жизнь ему самому. А сегодня… сегодня, если верить интуиции, могло произойти нечто необыкновенное — нечто, способное перевернуть всю жизнь, но… не произошло…

Ральф не успел уследить за тем, когда и как исчезла луна. Это была одна из многочисленных загадок ночного светила: вот она здесь, но стоит совсем ненадолго отвлечься, и луна вдруг пропадает. Возможно, жрица знала, почему всегда так неожиданно исчезает «Великая Луна»? Разведчик улыбнулся, вспомнив хрупкую фигурку хранительницы вымирающего рода. Он действительно сочувствовал людям, обреченным на жизнь в постоянной темноте и сырости. Сочувствовал тем более, что у них никогда не было выбора: его сделали за них очень-очень давно перепуганные предки. Или… Странно: Ральф уже привычно подумал, что потомки не должны расплачиваться за деяния предыдущих поколений, но вдруг понял, насколько ошибался.

Он как будто видел… Образ с трудом поддавался осмыслению, но тем не менее эта связь — связь между поколениями — несомненно существовала. Ральфу даже стало не по себе. Чувства его настолько обострились, что он не сомневался: в данную минуту он был способен без ошибки выделить своего родственника из огромной массы людей. Он мгновенно представил Харольда и Карлоса — сейчас казалось до такой степени очевидным, кто из них двоих является его настоящим отцом, что Ральф едва не застонал.

Да, теперь он понимал, что означало отсутствие потомков: это походило на обрубленные ветки… Родовое древо! Точно, именно этот образ всегда использовали для обозначения…

«Ты решил верно: нельзя уничтожать собственные корни…»

«Память живущего — всегда продолжение памяти тех, кто жил раньше. Так у деревьев, так и у людей…» — «говорил» тогда ему Лес…

Отец Небесный… Неожиданно разведчика охватил страх — самый настоящий, даже волосы на голове зашевелились, когда он представил, что означает быть последним, последним в своем роду… Хотя Дэвид говорил, будто бы у отца лет сто назад был еще один сын: если это так — могли остаться внуки, правнуки…

Ральф сосредоточился… — нет: как ни печально осознавать, но он, Михаэль Хюттнер, родившийся в 7441 году в семье Анны и Харольда Хюттнеров, являлся единственным родственником Карлоса Алонсо, а точнее Карлоса Фернандо Пабло Алонсо…

«Отец умереть, брат умереть… Онк нет сын. Отец сказать: „Онк, уходить“, отец отца сказать: „Уходить“, все сказать: „Уходить“…»

Вот тебе и раз! Ральф достал флягу и отхлебнул воды. Одно из трех: либо современное человечество забыло нечто такое, что снова «открыли» разумные обезьяны, либо оно поднялось поистине на недосягаемую высоту, либо… он просто сходил с ума… И главное — откуда народу б'буши известно о главной проблеме горожан. Как он сказал: «Трогать озылп — потом никогда не быть сын…» Разведчик тихонько засмеялся. Посмотрел на Лэрри. По иронии судьбы из всех, кто сейчас находился в башне, лишь он один мог не переживать на сей счет: прежде чем угодить в плен к горожанам, парень предусмотрительно обзавелся потомством, что же касалось остальных, то увы… Кстати, теперь Ральф не сомневался: несмотря на угрозы шамана, Онк, конечно же, уйдет с людьми: пока гигант жив, у него есть шансы на продолжение рода, и он непременно постарается их использовать.

 

Глава 9

Загадка Пайлуда

Карлос уже нащупывал ногой невидимые под слоем болотной жижи каменные «гати», когда над Пайлудом разнесся хорошо знакомый каждому жителю Канды (а теперь и десантникам из отряда Алекса Майера) вой — неподражаемый жалобно-агрессивный, вой, предупреждавший о том, что на охоту вышли жутчайшие порождения Смерти. Впрочем, сейчас он не произвел такого впечатления, как если бы прозвучал, скажем, несколькими часами раньше: каратели «Sunrise» во главе со своим легендарным разведчиком были уже недосягаемы.

Пользуясь тем, что никто не видит его лица, Карлос улыбнулся. И кто бы подумал, что все настолько изменится за одни лишь сутки: ведь еще вчера утром для шлепавших сейчас за ним по пятам десантников он был «тем самым Карлосом» — «неуязвимым», «несгибаемым», «непобедимым»… — какими только идиотскими эпитетами не наградили его охочие до громких слов санрайзовские инструкторы. А вот поди ж ты, «непобедимый Карлос»-то на поверку оказался обычным старичком — слабеньким, задыхающимся после мало-мальски напряженного перехода… И вот уже все о тебе заботятся, все над тобой трясутся, боятся оставить без присмотра, чтобы не дай Бог не перенапрягся да не оступился… Ценность-то какая — прямо-таки ходячая реликвия… Тьфу!

Карлос сбил присосавшуюся было к сапогу пиявку, а заодно попытался отогнать и дурацкие мысли. «В конце концов, кто мечтал состариться, чтобы быть как все?.. Ладно, успеется еще и нагореваться и нарадоваться, надо решить главное: предупреждать или не предупреждать об особенностях острова? С одной стороны, предупрежден значит вооружен, но с другой — не усугубит ли излишняя ознакомленность ситуацию? Кто-то из десантников может, например, оказаться чересчур внушаемым… Нет, пусть уж лучше никто ничего не знает, а там и посмотрим…»

До островка добрались быстро и без приключений. Несколько раз позади, перекрывая беспрестанное кваканье лягушек, раздавался боевой клич болотных чудовищ — потом не менее громкий, но полный обиды и разочарования: по всей видимости, исторгнутый в тот момент, когда преследователи поняли, что жертва, увы, ускользнула.

Пока разведчик отдыхал на берегу, десантники разбрелись, осматривая остров.

Сейчас дежурные разведут костер — топлива здесь, в этих крохотных владениях Тайга посреди болота, сколько угодно, — и наконец можно будет высушить вымокшую за время перехода одежду. Вода на острове, пусть и пахнущая болотом, также имеется; и есть на кого охотиться: сюда изредка наведываются птицы.

Глядя на слегка покачивающиеся от ветра кроны деревьев, Карлос растянулся на траве. Хотя обретенный покой казался ненадежен и недолог, но, по крайней мере, первые двое-трое суток можно было расслабиться. Однако не тут-то было: не прошло и получаса, а к разведчику уже спешил Майер. На человека, который собирался отдохнуть и расслабиться, командир походил мало.

— Мистер Алонсо, я должен вам что-то показать.

Карлос нехотя поднялся — на приятные сюрпризы он, честно говоря, не рассчитывал — и скрепя сердце пошел за десантником.

«Что-то» оказалось большим, позеленевшим от сырости камнем. («A-а, старый знакомый…» — Валун запомнился разведчику с своего первого же посещения острова.) С одной стороны толстый зеленовато-серебристый мох был слегка поврежден.

— Посмотрите, — Майер показал на очищенную поверхность камня. — Видите?

— Вижу. — Карлос присел рядом с камнем, чтобы получше разглядеть высеченные на нем то ли картинки, то ли значки — наполовину стертые и забитые грязью.

— Это рассказ человека, сосланного на остров.

— Сосланного? — Разведчик хотел было спросить, откуда Алекс мог это знать, но вспомнил, что десантник умеет считывать информацию с предметов.

Майер положил обе руки на камень.

«Целуй землю вокруг камня сего, ибо ты читаешь послание самого Иримы, Властителя и Верховного Жреца Шана… Ты, глотающий пыль у ног моих, слушай…»

«Ничего не скажешь, преприятнейший человек был этот Ирима: небось, головы его подданных так и летели с плеч…» — подумал разведчик и не ошибся.

«…Я, который одним мановением руки мог послать любого на смерть, я был великодушен…»

«Представляю…» — невесело усмехнулся разведчик. Алекс воспринимал не столько сами слова, сколько мысли писавшего их человека, поэтому получалось довольно медленно, и между фразами Карлос про себя комментировал услышанное.

«…ибо отправлял его на остров сей…»

«Сейчас выяснится, что он на самом деле оказывал благодеяние…»

«…ибо только здесь можно познать истину… („Вот-вот“) Но люди глупы и неблагодарны… („И с этим не поспоришь“) они решили отомстить… Они решили, что имеют власть наказать меня — меня, слугу Единственного…»

Алекс торопливо счистил закрывавший продолжение мох.

«О Единственный, прошу тебя:, дай уснуть — сделай так, чтобы хоть ненадолго я не чувствовал холода и укусов тех мерзких тварей, которые тучами вьются надо мной, чтобы я не слышал их отвратительного писка…»

Разведчик с десантников переглянулись.

«О Ты, Чьи Очи Всевидящи, за что Ты терзаешь меня — Твоего верного слугу… почему не отвечаешь на мои мольбы…

Ты по-прежнему молчишь… Не хочешь отвечать? Не хочешь… Ну, тогда слушай меня: я тебя ненавижу! Ненавижу…»

Очередная полоска мха слетела от нетерпеливого движения Майера.

«Каждый раз, когда какой-нибудь человек говорил, что Ты не существуешь, я приказывал доставить его сюда, на этот остров… Неужели я был не прав…

Да, я был не прав: Тебя, оказывается, нет… НЕТ… Но тогда вся моя жизнь и все мои жертвы напрасны? И значит, я обманывал людей, а когда та женщина приносила благословлять своих детей, я напрасно стыдился мыслей, что ее дети мои быть так же и моими…

О Единственный, как я был слеп: ты смотрел на меня глазами каждого человека… И та женщина… теперь я понял: я любил ее только потому, что на самом деле это тоже был Ты… О Единственный, как Ты великодушен: и я снова молод и здоров… А эта чудесная лестница, ведущая в Твои сверкающие покои… Да, я сейчас иду — только допишу последние слова.

Ирима, Властитель и Верховный Жрец Шана, благословляет тебя, о прочитавший…»

«Остров Грез… Интересно, куда вела лестница, по которой собирались уйти в трясину мои парни? — глядя на бессильно откинувшегося на траву Майера, с грустью подумал Карлос. — Так значит, жители этого самого Шана высылали сюда своих преступников…»

Было совершенно очевидно, что сам остров или испарения вокруг него действовали на всех с разной скоростью и интенсивностью — но обязательно действовали, и любой приговоренный к смерти в конце концов обретал некое понимание и успокоение.

Он умирал, убежденный, что наконец-то теперь сможет начать новую жизнь. То есть умирал абсолютно другим человеком: Ирима, например, полюбил всех без исключения людей.

И все это происходило в течение четырех-семи дней. Наверное, ради этого стоило гатить дорогу через трясину. Но если человек в корне менялся — почему бы не забрать его назад? Или «шанцы» так и делали?

Вообще-то, гораздо важнее сейчас было, насколько долго продержатся десантники… Карлос поморщился: ментальный эфир чуть заметно исказился. Ясно: опять Дэвид — узнал о том, что произошло, и кинулся прочесывать Пайлуд. Ну-ну — помогать Нечистому в его поисках разведчик не собирался.

* * *

Спуск оказался едва ли менее сложным, чем подъем, однако мысль, что выход наконец-таки найден и их злоключения в городе вот-вот закончатся, хорошо всех подогревала, и действовали беглецы быстро и слаженно. Последним на земле, естественно, оказался Ральф. Потирая измученные ладони, он машинально посмотрел вверх, на башню, где крепилась веревка, потом повернулся к своим спутникам:

— Ну что, идем?

Вопрос оказался риторическим: все уже приготовились и только и ждали команды — последним вскинул на плечо сумку разведчика Онк.

«Понял, не дурак…» — усмехнулся про себя Ральф.

Итак, его прогноз относительно выбора б'буши оказался верным: Онк не терял надежды задобрить предков.

— Тогда вперед…

О том, что за ними последние два часа пытались следить, Ральф говорить не стал. Вот и сейчас жрица незаметно — как ей, вероятно, представлялось — приблизилась к ментальному барьеру разведчика. Нет, отсюда нужно было убираться, причем по возможности быстрей — что, собственно, они и делали.

Лэрри не сразу взошел на корабль: некоторое время он просто стоял и смотрел — то ли пораженный плачевной картиной, то ли до сих пор не верил, что все-таки смог сюда вернуться. Потом, наконец, перепрыгнул на палубу. Огляделся. Спустился по трапу. Поскольку Лэрри не меньше других заинтересован был в том, чтобы поскорее отплыть, торопить его, да и вообще что-либо говорить не имело смысла. Тем более, лучше его никто из присутствующих не разбирался в морском деле.

Когда молодой капитан (капитаном Ральф назвал его про себя сразу, как только Лэрри оказался на корабле) снова поднялся на палубу, он был явно озадачен. Озадачен, но не растерян, и это очень порадовало разведчика. Решив, что теперь уже пора, Ральф тоже перепрыгнул на судно.

— Ну, чем порадуешь? — спросил он, подойдя к Лэрри.

— Мне нужно еще кое-что проверить.

— Как скажешь… капитан.

— Был. — Лэрри, похоже, впервые за все время улыбнулся и…

Сначала кораблик сильно качнуло, потом послышался легкий всплеск… Молодой человек ушел под воду аккуратно, почти без брызг, ярдах в трех от борта, а вынырнул уже далеко… Заслонившись рукой от светившего прямо в лицо солнца, Ральф видел, как он, сделав еще несколько мощных гребков, перевернулся на спину и замер, глядя в небо.

Разведчик вытянул из кобуры пистолет: уверенности, что где-нибудь поблизости вдруг не возникнет какой-нибудь подводный обитатель, собравшийся позавтракать, у него не было. Видимо, это понимал и Лэрри — не стал особенно разнеживаться на прохладном утреннем солнце, а снова ушел под воду, чтобы всплыть уже у самого борта.

— Есть одна идея…

Мокрая одежда перекочевала на поверженную мачту, однако молодой капитан, похоже, нисколько не боялся холода: по его сохранившей остатки загара коже стекала вода, но Лэрри лишь отмахнулся в ответ на предложение Ральфа взять его запасную рубашку и брюки.

— Так что там за идея?

— Думаю, можно обойтись без паруса. Да и без весел.

Разведчик не перебивал.

— На море сейчас отлив, — продолжал Лэрри. — Почти незаметный, но через несколько часов нас должно отнести уже порядочно.

— Ну, и что мы там будем делать без весел?

— Примерно в миле от берега сильное подводное течение. Если спустить на веревке какой-нибудь груз…

— Какой именно? — перебил Ральф.

Лэрри оглядел палубу.

— Да хотя бы этот бочонок. Только надо очистить его от краски и приладить крышку.

«Так все-таки: кому и зачем понадобилась красная краска?» — снова захотелось спросить разведчику, однако сейчас было не до этого, поэтому вслух прозвучало совсем другое:

— И что дальше?

— Дальше наливаем в него воду, спускаем на веревке — течение потащит бочонок, а вслед за ним и корабль.

— А как снова пристать к берегу?

— Вытащить груз и подождать прилива, — пожал плечами моряк.

Ральф смущенно почесал в голове, вспоминая свои фантазии по поводу изготовления из палубных досок весел: можно себе представить, во что превратились бы руки через несколько часов гребли такими, с позволения сказать, веслами… Так, что важно еще? Ах, да…

— Ладно, тогда вот еще что: где мы возьмем воду?

— Можно пить забортную — она несоленая. И ловить рыбу, — предупреждая следующий вопрос, снова улыбнулся Лэрри.

— Пойдет…

Вскоре Риу и Онк уже возились с бочонком, а капитан сновал туда-сюда по кораблю, что-то подправляя, что-то прилаживая. Вид у Лэрри был очень уверенный — правда, за всей этой деловитостью угадывалась печаль. Да и понятно: если изуродованное судно вызывало жалость даже у посторонних, что тогда говорить о его капитане. И Лэрри, конечно, грустил, хотя все, происходящее с ним сейчас, еще вчера могло, наверняка, показаться несбыточной мечтой. Так уж устроен человек — вынужденный вечно пребывать в неудовлетворенности от того, что имеет. Однако Ральф ошибся: спустя несколько часов Лэрри, уже одетый, с высохшими и наскоро приглаженными волосами подошел к разведчику.

— Не знаю, как все это сказать…

— Да уж как-нибудь, — улыбнулся Ральф.

Впрочем, смущенный вид молодого человека был достаточно красноречив, и хотя разведчик прекрасно понимал, что Лэрри не может без этого обойтись, внутренне сжался: выслушивать слова благодарности всегда казалось неловко.

— Я… — начал и снова запнулся капитан. — Я хожу здесь, что-то делаю, но… я… Мне кажется, я вот-вот проснусь!

— Не бойся.

Лэрри быстро поднял глаза — в них стояли слезы:

— Что я могу для вас сделать?

— Ты уже сделал, — пожал плечами разведчик. — Без тебя мы бы так и не смогли выбраться из города.

— А куда вам надо?

— В Чизпек.

Лэрри присвистнул.

— Знаешь?

— Слышал.

Ральф вытащил и развернул карту:

— Вот, смотри. Мы сейчас находимся… — он водил пальцем по линии, обозначающей западное побережье Внутреннего моря, — где-то здесь. А это Чизпек.

— Далеко, — только взглянув, сразу отозвался Лэрри. — Хотя, пожалуй, я мог бы доставить вас сюда, — он указал на точку, расположенную немного к Югу. — Там можно нанять корабль, но… — Лэрри многозначительно замолчал.

— Но?

— Никто не согласится.

— Не согласится? Почему?

— Ты, я вижу, приехал издалека, — капитан остановил взгляд на светлых волосах разведчика, — и не знаешь наших обычаев. До тех пор, пока с вами это… этот… Онк…

— «Этот Онк», — перебил Ральф, — один из тех, кто спас тебе жизнь. И если не ошибаюсь, гораздо больше чем жизнь: он тянул веревку, и без него… — разведчик осекся, потому что лицо собеседника вдруг свело судорогой. — Ну, ну… Все ведь уже позади, все кончилось.

Лэрри покачал головой.

— А я тебе говорю, кончилось!

— Ты не знаешь.

— Ах вот, в чем дело, — догадался Ральф. — Это была вторая ночь…

Лэрри отвернулся.

— Это была вторая ночь?

— Да. — Голос капитана прозвучал глухо и безжизненно. — Второе полнолуние…

Ральф оглянулся. Негостеприимный берег уже исчез из глаз — видна была только башня, поднимавшаяся, казалось, прямо из воды, — и тем не менее, словно невидимая нить тянулась вслед за удаляющимся кораблем — вернее, за его капитаном. Невидимая, но одновременно необыкновенно прочная; которая, как подсказывала разведчику приобретенная вчера ночью способность безошибочно распознавать родственные связи, будет тянуться сколь угодно далеко, пока не оборвется со смертью Лэрри или непостижимым образом осознающего его присутствие, еще не родившегося существа.

Черт возьми, да практически любой, окажись он в подобной ситуации, даже бы не думал — любой, но только не Лэрри. Этот рано или поздно обязательно вернется. Вернется, потому что мысль о ребенке все равно не даст ему покоя…

«Отче Правый, прости меня грешного…» — то ли в шутку, то ли всерьез повинился за то, что собирался сделать, Ральф.

— Сочувствую, — приняв максимально равнодушный вид, добавил он вслух. — Но я не понимаю…

— Ребенок, — Лэрри, не отрываясь, смотрел на башню.

— С чего ты взял?

— Ведьма сказала.

— Врет…

Молодой человек медленно повернулся.

— Откуда ты знаешь?

— Откуда? — усмехнулся Ральф. — У тебя есть сын Джек — ему два года; и жена Маргарет, правда, ты называешь ее…

— Кто ты?

— Я приехал издалека… Не надо меня бояться: через два-три дня ты высадишь нас где-нибудь на пустынном берегу, и больше мы никогда не встретимся…

Разведчик говорил предельно четко и размеренно, точно рассказывал сказку, и это подействовало: Лэрри поверил — лицо его, которое от страха превратилось в маску, опять приняло нормальное выражение. Потом как раз подошло время спускать за борт бочонок с водой, и привычное дело быстро вернуло капитану утраченное равновесие.

А суденышко, подхваченное подводным течением, понеслось с совершенно невероятной скоростью.

— Лэрри, а это течение… оно идет вдоль всего побережья?

— С северо-востока на юго-запад.

— И за сколько дней при такой скорости мы смогли бы добраться до юго-восточного побережья?

— Дня за четыре. Ну, за пять. Если конечно не попадем в шторм или не нарвемся на пиратов — тогда не доберемся вообще никуда.

— Ясно.

Четыре-пять дней… Ральф снова развернул карту.

— Послушай, а в каком-нибудь из этих городов можно купить корабль и нанять команду?

— В Руге. — Лэрри ткнул пальцем в точку на юго-западе.

Разведчик вытащил из сумки замшевый кошелек и растянул тесемки:

— Этого хватит?

Глаза у Лэрри расширились.

— Даже много.

— Тогда во что: я отдам их тебе. Прямо сейчас — если ты согласишься рискнуть.

Молодой человек с трудом отвел взгляд от золота и склонился над картой.

— Рядом с Нианой слишком оживленно: обязательно встретятся нам несколько судов.

— И что?

— Какие-то из них, наверняка, захотят оказать нам помощь.

— Вот и отлично: попросим у них весла. Лэрри, подумай: всего четыре дня — и ты богат!

— Еще может оборваться веревка…

Самообладанию капитана можно было только удивляться: Ральф слишком хорошо знал, чем для Лэрри является новый корабль — ради него он и связался с «черными археологами». Но похоже, это приключение его многому научило.

— Оборвется — пристанем к берегу. Ты же сам говорил.

Лэрри не ответил.

— Хорошо. У тебя есть знакомые в этом… как его… — разведчик защелкал большим и средним пальцами, — Руге?

— Есть.

— А в Ниане?

— Да.

— Лэрри, если ты мог заметить, я и все, кто со мной, не такие уж беззащитные.

— Я заметил.

— Ну и… — Ральф перестал улыбаться и постарался показать на лице все то, что обычно предпочитал не афишировать.

Но это было излишне: Лэрри вспомнил их недавний разговор — что в конце концов и решило дело.

— Согласен.

— Вот и молодец, — привычно заулыбался разведчик, потом стянул тесемки кошелька и передал его капитану.

* * *

Как и предполагал Карлос, Майер посчитал, что изнеженный и привыкший к власти Ирима просто не вынес обрушившихся на него испытаний и унижений и сошел с ума. Разведчик не спорил: Верховный жрец Шана перед смертью действительно узрел такое, что вряд ли увидел бы кто-то другой. Однако дело здесь было не только (или вернее, не столько) в лишениях: с Иримой произошло то же, что и с молодыми адептами, и этого Алекс знать не мог.

А Карлос молчал.

Понимая, что ядовитые испарения (именно эта версия представлялась разведчику наиболее вероятной) могут начать воздействовать в любой момент, Карлос позволил себе как следует выспаться только в первую ночь — во вторую же он лишь дремал, все время пробуждаясь, и наблюдал, наблюдал… И, как оказалось, не зря.

Направляясь к острову, разведчик думал, что ему не составит труда в случае чего совладать с десантниками, поскольку они в большинстве своем обычные люди и легко поддаются ментальному воздействию — и был прав. Не учел он другого: по той же причине каратели оказались более восприимчивы и к любому влиянию извне. Молодые слуги Нечистого тогда ощутили неладное лишь на третьи сутки — десантники не выдержали и половины этого срока.

Первым из них стал Стивен: перед рассветом парень поднялся и осторожно вышел из палатки — за ним невидимой ниточкой потянулся ментальный зонд Карлоса.

«Так и есть… Ну, и быстро же он сломался…» — Больше разведчик уже не спал. До утра караулил он уединившегося Стивена, готовый в любую минуту вмешаться — к счастью, на этот раз пронесло.

Само собой разумеется, за нарушение дисциплины десантник получил нагоняй, однако по тому, как он реагировал на слова командира, трудно было не заметить, что парень явно не в себе.

— Я не знаю, что с ним, — беспомощно разводила руками Марта.

Стивен делался все более безразличным — на следующий день он перестал узнавать товарищей; потом — откликаться на свое имя. Со стороны казалось, будто бы он спит на ходу, и лишь одному Карлосу было известно, сколь бурная жизнь кипит в его душе.

— Это какая-то болезнь. Или… — Десантники шепотом вспоминали Яна.

За Стивеном постоянно кто-то наблюдал. А через сутки признаки таинственной болезни появились еще сразу у двоих. У Карлоса прибавилось работы: хоть десантники и подчинялись мысленным приказам беспрекословно, следить одновременно за троими было немного утомительно. К тому же разведчик со дня на день ожидал известных симптомов у остальных: вслушивался в дыхание спящих, как бы невзначай заглядывал в глаза. Безразличие — вот что являлось первым признаком. И все это на фоне постоянного напряженного ожидания…

Не желая смириться с потерей Карлоса и десантников, Дэвид продолжал свои ментальные поиски: разведчик по несколько раз на дню словно ощущал «дыхание Нечистого», и шансы на то, что Дэвид посчитает их погибшими, и тогда можно будет наконец уйти с острова, таяли на глазах.

Третий день выбил и числа здоровых еще двоих: остались Карлос, Алекс и Марта, измотанные постоянным недосыпанием и почти потерявшие надежду на благополучный исход.

— Надо что-то решать… — Карлос устало провел руками по лицу.

— Надо, — согласился Майер.

— Алекс? — внимательно наблюдая за командиром, окликнул разведчик.

— Да?

— Посмотри на меня.

Майер послушно поднял голову.

— Нет! — испугавшись собственного крика, Марта прикрыла ладонью рот. — Нет, — тихо и жалобно, точно прося кого-то, повторила она.

— Да, — вздохнул разведчик.

Следующие полчаса он утешал рыдавшую у него на плече женщину — Алекс не проявил ни малейшего интереса. Потом они вместе со все еще всхлипывающей Мартой приготовили обед и накормили десантников. Потом над островом вновь «завис» ментальный зонд Дэвида, и разведчик в очередной раз поразился, сколько времени и сил тратил на поиски Нечистый: учитывая территорию Пайлуда, получалось, что «Безымянный Властитель» практически не спал. Как и тот, кого он искал и чьи силы были уже на исходе.

Когда все закончилось, Карлос понял, что больше не выдержит:

— Мне нужно немного поспать. Если что — сразу буди.

— Хорошо. — Объяснять Марте, что могло означать это «если что» было не нужно — если кто-нибудь из парней вдруг выберется из палатки и двинется в сторону трясины.

— Не бойся, это не то — просто устал. И с ними, — кивнул разведчик в сторону палатки, где находились десантники, — ничего не случится. — Только договорив последнее слово, Карлос сообразил, что он сказал.

Марта мгновенно встрепенулась:

— Ничего не случится? — переспросила она. — Не случится? Так вы… вы знали… Знали, и все равно…

— Да, я знал, но у нас не было другого вы…

Договорить разведчику Марта не дала: она бросилась вперед. Причем настолько стремительно, что Карлос опомнился, лишь когда почувствовал руки женщины у себя на шее.

Марта не шутила: возможно, она и была слабее любого из своих товарищей по отряду, однако посильнее многих, менее подготовленных, мужчин, и Карлос это немедленно оценил. Конечно, случись все это меньше недели назад, Марта не успела бы даже ничего понять, как оказалась бы вместо него на земле. Да какое там на земле… — она, вообще, ничего не успела бы сделать, но увы, вспоминать о том, что было, больше не имело смысла. Он превратился в старика — не совсем, правда, еще беспомощного, но заметно ослабевшего, с замедленной реакцией. К тому же измотанного недосыпанием и постоянным напряжением. И тем не менее…

Сдавить как следует могучую шею разведчика было не так-то легко для женских рук: Марта потеряла несколько секунд, а вместе с ними и шанс сразу обезвредить противника. Карлос, у которого еще осталось достаточно сил, сначала резко ударил напавшую по локтевому сгибу, затем ладонью в подбородок — Марта разжала пальцы, качнулась назад; Карлос толкнул ее, опрокинул на спину и, схватив за руки, прижал всей своей тяжестью к земле. Все — сопротивляться было бесполезно, однако Марта сделала еще одну, последнюю попытку, и только после этого замерла.

— Ну? Успокоилась?

Женщина не ответила — в ее глазах стояла досада — и отвернулась. Разведчик засмеялся: странно, сейчас он не только не чувствовал усталости — наоборот, у него точно прибавилось сил. Он разжал руки и откатился в сторону.

— Ты бы меня убила? Правда?

— Не знаю.

— И не стыдно? Старого, больного человека!

Женщина невольно хихикнула: на больного, а тем более старого, Карлос был сейчас не похож. Особенно глаза — совсем молодые. И сверкающие: они блестели и одновременно словно бы светились изнутри — веселые до бесшабашности и до пронзительности ласковые. Так бы и смотрела…

Марта с трудом отвела взгляд, но передумала и встретилась с ним глазами опять. Карлос усмехнулся. Медленно притянул ее к себе…

Господи… и она еще собиралась умирать…

— …Остров «Грез»? Красиво… Наверно, все дело в каких-нибудь ядовитых испарениях?

— Не знаю, но здесь даже не гнездятся птицы.

— Мы умрем, да?

— Нет.

— Но ведь мы не сможем отсюда уйти.

— Сможем.

И она поверила: Карлосу нельзя было не верить. А потом он уснул — прямо на земле, положив голову ей на колени…

Когда Марта очнется — спустя несколько дней и совершенно в другом месте — она так и не сможет до конца понять, было ли все это наяву или в ее воображении просто родилась очередная легенда о Карлосе. Еще одна в добавление к уже бесчисленным существующим…

* * *

Карлос просил его разбудить, поэтому в первую минуту даже испугался, когда проснулся сам, действительно отдохнувший и выспавшийся. Марта сидела в той же позе, руки ее машинально гладили его по волосам, глаза, не мигая, смотрели куда-то вперед.

«Ясно…» — Разведчик кинулся к палатке: слава Богу, все десантники были на месте; не торопясь вернулся к Марте.

— Ну? Что делать-то будем?

Женщина улыбнулась, продолжая что-то рассматривать там, вдали.

«Остров Грез…» — вздохнул Карлос.

Разведчик сел рядом и задумался. Конечно, одному ему было не привыкать: чтобы выспаться, хватит и двух-трех часов в сутки, а с десантниками ничего не случится, если их на это время связать — знать бы, сколько еще продлится осада. Что поделаешь, если наученный горьким опытом Дэвид никак не хотел в очередной раз верить в смерть своего старого знакомого Карлоса Хуана Алонсо. Поверит — никуда не денется…

Привычно вдохнув аромат, который всегда поддерживал и давал столько сил, разведчик весь похолодел: он не открывал флакона, а значит… Значит, примерно через сутки на острове не останется уже ни одного человека, который бы находился здесь и сейчас. И никого, кто бы знал дорогу через трясину…

«Спокойно, спокойно, спокойно…» — пытаясь перебить воображаемый запах настоящим, реальным, твердил про себя Карлос. В конце концов, несколько минут на размышление у него в любом случае еще оставалось.

Получилось — разведчик вернул флакон на место, огляделся по сторонам: вроде бы, порядок. Надолго ли? Охватившая его несколько минут назад паника не исчезла, а лишь притаилась, готовая вернуться в любую минуту. И опять-таки, никакой гарантии, что…

«Быстрее…» — словно напомнил кто-то невидимый.

Хорошо сказано. Тем более и выход всего лишь один: как можно скорее убираться с острова, только хватит ли времени? Точно — может и не хватить. Вывод? Надо связаться с Дэвидом, потому что других шансов выжить нет… Или… ничего не делать: просто сидеть и ждать — очень скоро ведь будет уже все равно… Карлос посмотрел на Марту.

— Мы умрем, да?

— Нет.

— Но ведь мы не сможем отсюда уйти.

— Сможем.

Пока что ему было не все равно: не все равно, потому что ему поверила эта женщина, не все равно, потому что на свете останется Дэвид. Дэвид Тим Рой, или попросту Нечистый. Кстати, легок на помине. Ишь, рыщет… То-то сейчас будет радости… Разведчик все еще колебался. Но потом вспомнил о сыне, которому придется взять на себя не доделанную им работу, и наконец решился…

* * *

Дэвид не потерял ни одной лишней минуты: сразу же после «разговора» с Карлосом связался с адептом, командовавшим лемутами. Тот, в свою очередь, — с ожидавшим на острове разведчиком…

«Что-нибудь случится с моими людьми — будешь иметь дело со мной…» — в заключение добавил Карлос.

Слуга Нечистого, который, во-первых, был рангом ниже С'каро, а во-вторых, только что получил очень похожее предупреждение с Мануна, ответил почтительно.

Вроде бы, все.

«Ну, с Богом…» — продолжая удерживать шестерых десантников на месте, Карлос заставил их командира подняться, закинуть за спину вещи.

Майер не имел ничего против — точно так же, как и занятые собой подчиненные. Ведомый разведчиком, Алекс спустился к трясине, нащупал мостки, неторопливо пошел вперед. Если бы сейчас кто-нибудь видел его со стороны, то, пожалуй, не заметил бы ничего странного — разве что взгляд: с таким беспечным выражением через топи не ходят. Он был полностью погружен в себя — напряжение за него ощущал совсем другой человек…

До того места, где ожидали лемуты, было недалеко, но когда первый из десантников ступил на более или менее надежную почву, по лицу Карлоса стекал пот… Следующим «на тот берег» отправился Стивен. Потом — каждый раз после небольшой передышки — Уве, Фроде, Кевин, Пол… и, наконец, Марта.

«Карлос?»

Разведчик усмехнулся: Дэвид. Ну, конечно, как же без него-то!

«Иду…» — Оглянувшись на торчавший из земли камень с исповедью Иримы, Карлос двинулся по свежепротоптанной десантниками тропинке. Минует два-три дня, и трава снова, как ни в чем не бывало, поднимется. Словно ничего и не произошло.

Зато сейчас не то что в траве, а даже в болоте наметился четкий след — это пузырилась потревоженная людьми трясина. Разведчик нехотя опустил ногу в болотную жижу. Он так устал, что хотелось лечь — прямо здесь, на берегу — и спать, спать, спать…

«Карлос…» — вновь напомнил о себе Нечистый.

«Ну, сейчас…»

Не терпится… Когда разведчик сообщил, что сдается в плен, Дэвид не просто обрадовался, он был прямо-таки счастлив: ни малейшего злорадства не почувствовал Карлос. Такое впечатление, будто бы Нечистый получил весточку от старого друга, с которым не виделся много лет. Знакомство-то и правда, старое — ничего не скажешь, но вот что касается дружбы…

Вода очень быстро набралась в сапоги, и, то ли она была слишком холодной, то ли от мысли, что пузырящаяся тропинка, по сути, ведет на Манун, разведчика начал пробирать озноб. С острова Грез — прямиком на остров Смерти. Карлос уже почти видел пустынный берег усеянного черными и бурыми камнями — действительно, будто мертвого — острова; наполовину скрытый скалами, уродливый кубообразный замок, гордо называемый Домом Голубого Круга; тусклое голубоватое — мертвенное — сияние коридоров, спускающихся ниже, ниже… в подземелье с рядом одинаковых дверей, ведущих в такие же одинаковые клетушки-камеры. Да, Рой ждал его, и ждал с нетерпением — как садист в предвкушении столько раз ускользавшей жертвы.

Карлос остановился. Оглянулся. Покрытый слегка пожухлой осенней травой, остров Грез практически весь был в тени — только верхушки деревьев еще освещало заходящее солнце. Пускай там совсем ненадолго задерживаются птицы — там было солнце, луна, звезды. Там была свобода! Впрочем… какая разница, если стоит лишь закрыть глаза, и…

«Карлос…»

Солнце уже давно зашло, но по-прежнему нечем дышать, и робкий ветерок почти не чувствуется в нагревшемся за день воздухе. Кажется, что вокруг никакого движения, но это не так: жар от земли постепенно поднимается вверх, перетекая в черное, сверкающее мириадами звезд небо, и создается впечатление…

«Карлос!»

…и создается впечатление, что звезды то вспыхивают, то гаснут — так же, как и светлячки в сплошной черноте сада…

«Карлос, ты что там — заснул?»

— Лонсо.

— Отец?

— Не поворачивайся.

— Хорошо.

«Карлос!»

— Слышишь? Тебя зовут, иди.

— Но я не хочу!

— Иди…

«Карлос…» — Дэвид испугался уже по-настоящему. «С'каро?» — присоединился к нему робкий «голос» ожидавшего на краю топи адепта.

«Да иду я. Иду…»

Досадливо морщась, разведчик продолжил путь через трясину…

 

Глава 10

В плену

— Мои люди где? — первое, что спросил Карлос у встречавшего слуги Нечистого.

— С ними все в порядке.

— Где они?

— Недалеко.

Уклончивость в ответах совсем не вязалась с почтительным поклоном, которым адепт приветствовал старшего по рангу.

— Безымянный Властитель, — опуская глаза под взглядом разведчика, начал оправдываться темный брат, — приказал…

Пока адепт объяснял, что общение между пленными запрещено ни больше ни меньше, как самим «Избранным из Избранных», Карлос, во-первых, до конца уяснил себе положение Дэвида на Мануне: проявиться в одном из членов Братства (в данном случае в С'лейне) и взять на себя управление Кругом — что может быть проще и естественнее для Нечистого. Это во-первых; во-вторых, разведчик пытался сообразить, знаком ли он со стоящим перед ним адептом. Эта характерная для всех слуг Нечистого мертвенная бледность, этот ничего не выражающий взгляд, а также полное отсутствие на голове какой бы то ни было растительности полностью стирали проявление внешней индивидуальности, превращая темных братьев практически в близнецов. Для нетренированного глаза, конечно.

Разведчик присмотрелся повнимательнее. «А-а-а, ну, как же — С'фил…» За все время пребывания Карлоса на острове Смерти всего один паренек пришел сюда сам и попросился в ученики. И первым делом схлопотал затрещину — за то, что по простоте душевной назвал «Невыразимого» Нечистым… Амбициозный парнишка, ничего не скажешь. Впрочем, аккуратный. И что сейчас особенно важно: свято чтит «табель о рангах».

— Я тебя понял, С'фил.

При всей своей скрупулезности в соблюдении постулатов Темного Братства на этот раз адепту не удалось сохранить полного самообладания: в его глазах промелькнуло то ли удивление, то ли удовлетворение. Опальный С'каро тем не менее по-прежнему оставался С'каро, и если пользующийся таким высоким авторитетом брат тебя помнит…

А Карлос еще и подлил масла в огонь, отметив значительные успехи С'фила в продвижении по иерархической лестнице. Все испортил подошедший в это время командир одного из отрядов лемутов. Ревун, без всякого сомнения, страшно боялся своего непосредственного начальника, но когда он случайно взглянул на Карлоса…

Уже во второй раз всего за несколько минут С'филу не удалось совладать с собой: зависть, смертельная черная зависть по отношению к тому, кто находится на недоступной для него высоте, загорелась в его обычно бесстрастных глазах. Естественно, весь гнев обрушился на и без того перепуганного лемута, а Карлос, глядя на бесконечный ужас, застывший на физиономии ревуна, в какой-то момент даже всерьез подумал, не попробовать ли перехватить власть. Но передумал: стоило лишь заглянуть в сознание полуобезьяны. Да, несчастный с ходу разобрался, что пленный гораздо опаснее распекавшего его сейчас начальника, но еще ужаснее был Тот, кто послал их сюда. Под его взглядом холодели и отнимались руки и ноги… Что ж, видно не судьба: тягаться с Дэвидом Карлосу было не по силам. Правда, в отличие от С'фила, разведчик никакой зависти по этому поводу не испытывал.

Гораздо больше его сейчас волновало другое: глядя на разлетавшиеся во все стороны искры от костра, Карлос прикидывал, как бы незаметно связаться с сыном и сообщить ему обо всем случившемся. Конечно, гораздо лучше было бы не втягивать его в эту историю, но во-первых, Михаэль все равно будет их искать; во-вторых, рано или поздно его самого начнет разыскивать Нечистый. Пока Дэвид даже и не подозревает, что в Канде находится еще один разведчик «Sunrise», однако стоит лишь заглянуть в сознание любого из десантников, как это сразу обнаружится. Впрочем, С'фил — Карлос следил за ним очень внимательно — мыслями пленных не интересовался. Во всяком случае, пока — или ему это было просто запрещено. А Дэвид… Того в первую очередь, конечно, интересовал сам Карлос — с него он, пожалуй, и начнет.

О том, что ему вскоре, возможно, придется оказаться на острове Смерти и снова встретиться с Дэвидом, разведчик не мог не думать. И все же не в его характере было сдаваться: до моря, где их ожидали корабли Голубого Круга, нужно ведь было еще добраться. Между тем, с каждым днем шансов на побег становилось все меньше: встречи с кем-нибудь из десантников Карлосу так пока и не удавалось добиться, с него самого буквально не спускали глаз. Лишь однажды, сканируя, по своему обыкновению, ментальный эфир, разведчик обнаружил, что их преследует один из так называемых освободительных отрядов, но… Силы были слишком неравные. Понимая, что люди идут на верную гибель, Карлос снова вошел в сознание командира и… преследование вскоре прекратилось.

Зато передать весточку Михаэлю разведчик таки изловчился: С'фил тогда как раз общался с Дэвидом, и ни тот ни другой просто не успели засечь занявшую меньше минуты передачу. К сожалению, пока это была единственная удача. А отряд медленно, но верно, без особых приключений приближался к побережью…

* * *

Ей снилось, что она в библиотеке отца. Книга, которую необходимо достать, находится высоко, под самым потолком, а стремянки… Амалия растерянно оглядывается: «Кому, интересно, понадобилось уносить из библиотеки стремянку?» Однако книга нужна срочно, и тогда женщина начинает взбираться прямо по стеллажам, цепляясь и с трудом находя опору на шатких, скрипучих полках.

Не смотреть вниз… Главное — не смотреть вниз…

Скрип становится угрожающим…

«Не смотреть… не смотреть…» — повторяет Амалия, с ужасом замечая, как стеллаж отделился от стены и подозрительно накренился.

Вернуться? Поздно: пол уже настолько далеко, что почти не виден. И зачем только она посмотрела вниз…

Покачнувшись, Амалия хватается за что-то рукой — но это всего лишь книга. Женщина теряет равновесие, с криком летит вниз, но там, у самого пола, ее подхватывают чьи-то руки.

«Майкл!..»

Амалия открыла глаза и мысленно поблагодарила Господа за то, что в комнате темно: щеки в одно мгновение налились кровью, больно запульсировавшей, застучавшей в висках.

— Михаэль!

— Ты можешь называть меня так, как тебе больше нравится.

— Нет-нет…

Зачем она это сказала…

От Михаэля пахло солнцем, хвоей и какими-то неведомыми травами. Амалии захотелось поглубже вдохнуть этот незнакомый, волнующий аромат, но ее желание на несколько мгновений запоздало: Михаэль, первым сделавший было движение навстречу, точно споткнулся обо что-то невидимое.

— Одевайся, я отвернусь.

«Зачем…»

Если только что лицо горело, как в огне, то сейчас, от мысли, будто треснуло, надломилось нечто тончайшее, не имеющее названия, кровь отхлынула, а сердце словно упало вниз. Михаэль уже стоял у окна — скрестив на груди руки, спиной к Амалии. Ну, конечно, она должна была обрадоваться, а она едва ли не отшатнулась…

— Мне снился кошмар… — оправдываться было бесполезно: то, что произошло, не поддавалось никаким объяснениям, но Амалия все же это сказала.

— Да-да, я понял, — голос Михаэля прозвучал как-то неестественно. Или показалось?

— Мне снилось, что я падаю, — судорожно запихивая в сумку вещи, зачем-то продолжала Амалия.

— Потом.

«Потом…»

— Надо торопиться, — на этот раз попытался смягчить свою невольную грубость Михаэль, но почувствовал, что не получилось, и уже больше ничего не добавляя, закинул на плечо сумку и направился к выходу.

Амалия в отчаянии кусала губы. Нет, совсем не так представлялась ей эта их встреча. Господи, ну как было бы хорошо, окажись все происходящее сейчас лишь сном — продолжением того кошмара. И с чего ей вдруг вспомнился Майкл? Почему так некстати в памяти всплыло его имя? Отец Небесный, а если бы Патрика звали по-другому… Амалии стало немного легче — нет, она не успокоилась совсем, но теперь хотя бы могла свободно дышать. В конце концов, что в этом такого: ну, произнесла имя на английский манер. Михаэль же сам разрешил называть его так, как ей нравится…

Он бесшумно спускался по лестнице — следом, боясь отстать и, несмотря на все старания, безнадежно отставая, семенила Амалия. Наконец, точно сжалившись, Михаэль взял ее за руку и едва ли не потащил за собой. Как они оказались внизу, как миновали охрану и собак, которых на ночь обычно выпускали в сад, Амалия не заметила — вернее, у нее осталось смутное ощущение, будто Михаэль и она ненадолго превратились в невидимок. Незнакомые улицы, какие-то тени, гулкие шаги местных стражей порядка, крепостная стена на фоне предрассветного неба, лязг открывающихся ворот, и рука, по-прежнему сжимавшая руку Амалии. Только когда люди, которые также поспешили с рассветом покинуть пределы Чизпека, и сам город скрылись из виду, Михаэль разжал пальцы и повернулся к своей спутнице.

— Устала?

Амалия кивнула.

— Ничего не поделаешь: придется потерпеть — через несколько часов тебя наверняка хватятся, поэтому надо уйти как можно дальше.

Женщина снова кивнула — действительно, устало и… обреченно. Итак, она не ошиблась: что-то в их отношениях, несомненно, разладилось, и самое ужасное: разладилось совсем недавно. Михаэль избегал смотреть в глаза, однако стоило отвернуться, и Амалия чувствовала на себе его взгляд. Мамочка дорогая, что же делать?! Ведь не извинишься, не попросишь прощения, раз ничего не произошло — не за что… То есть на самом деле, конечно, было за что: за мысли, за желания, переполнявшие тогда, в каюте Патрика. Но, Боже мой, каким далеким и незначительным казалось Амалии все это сейчас. Настолько незначительным, что уже с трудом верилось в реальность происшедшего, и тем не менее Михаэль что-то почувствовал и отшатнулся.

Сентябрьское солнце, будто устав за лето, не торопилось приступать к своим обязанностям: в воздухе по-прежнему ощущалась ночная сырость, а тени, пересекавшие тропинку, казалось, отбрасывались не росшими по обочинам чахлыми кустами, а некими, достававшими до неба гигантами. Поежившись, Амалия сунула руки в карманы куртки — пальцы нащупали подобранные в день отъезда каштаны. Ну, как нарочно… Потихоньку она выбросила один — шедший впереди Михаэль сразу остановился.

— Что это было? — повернувшись, спросил он.

— А-а… — Амалия растерянно перекатывала между пальцев второй каштан и вдруг неожиданно выронила его на землю.

В глазах Михаэля промелькнуло странное выражение, однако он ничего не сказал и молча двинулся дальше.

«Что я натворила… — обмерла Амалия. — Впрочем, нет, все это, конечно, ерунда, — тут же спохватилась она, машинально подбирая орех, — мужчины, слава Господу, ведь не настолько сентиментальны, чтобы переходить на символы и связывать весну и цветущие деревья с любовью, а созревшие плоды, которые случайно выпадают из рук, с разрывом…»

«Разрыв»… Амалия мысленно отмахнулась от этого, пусть и не произнесенного вслух слова. И все же ощущение, что едва наметившаяся трещинка в отношениях с Михаэлем продолжала неумолимо увеличиваться, не покидало.

«Хоть бы оглянулся…» — с тоской подумала Амалия и вдруг словно очнулась: да с ума она сошла, что ли! Они в чужой стране! Возможно, в доме купца уже обнаружили ее исчезновение (да не возможно, а наверняка!) и пустились в погоню, а она тут со своими… Ну, до нежностей ли сейчас — унести бы ноги! Кроме того, они с Михаэлем почти не знакомы: это она, Амалия, постоянно думала о нем, и он стал для нее как родной — Михаэль же чуть ли не каждую минуту рисковал. До нее ли ему было? Хорошо еще, не забыл совсем. К тому же, с чего она взяла, что он доволен ее приездом: небось, думает, возись с ней теперь…

Поглощенная своими мыслями, Амалия почти перестала обращать внимание на окружающий пейзаж. То есть кое-что она, естественно, замечала: например, тропинка все время шла в гору. Глаза невольно задерживались на отдельных деталях — на необычной формы валуне, на усыпанной фиолетовыми цветами поляне. Но Амалия тут же о них забывала, потому что была полностью сосредоточена на Михаэле. Ее занимала сейчас одна интересная мысль. Или наблюдение… Как ни назови, но объяснения этому феномену пока никак не находилось.

С одной стороны, человека, ради которого Амалия совершила поистине безумный поступок, вроде бы и не существовало: он был создан силой воображения влюбленной женщиной взамен почти забытому, но не незабываемому; и сейчас этот придуманный образ, к ужасу Амалии, разрушался буквально с каждым словом, движением, с каждым взглядом. С другой же стороны, настоящий Михаэль казался настолько… Впрочем, слова не могли передать всего, что чувствовала, глядя на идущего впереди мужчину, Амалия. И если она вдруг его потеряет…

Нет, она споткнулась абсолютно случайно: этот камень как будто выскочил из-под ноги. Амалия вскрикнула — молниеносно среагировавший Михаэль тут же ее подхватил…

— Не ушиблась?

Амалия мотнула головой: он улыбался точно так же, как тогда в парке, и, похоже, совсем не торопился разжимать невольные объятия — наоборот: они становились все крепче, все…

— Ральф!

На тропинке, словно из ниоткуда, возник невысокого роста черноволосый юноша.

— Ян и Онк. — убедившись, что его появление не оставлено без внимания, добавил он.

— Че-е-рт! Прости, — Ральф осторожно выпустил Амалию. — Риу, проводи! — бросил он так некстати явившемуся молодому человеку и побежал вперед по тропинке.

Несколько секунд Амалия машинально смотрела ему вслед, затем перевела глаза на злополучного юношу.

«Совсем еще мальчик… Господи, как неудобно… Представляю, что он подумал…»

Конечно, представлять Амалия могла все что угодно и сколько угодно, но вот прочитать хоть что-нибудь по лицу Риу было делом абсолютно безнадежным — так же, как и завязать с ним разговор.

— Что-то случилось? — начала она, желая нарушить затянувшееся, как ей показалось, неловкое молчание.

Мальчик кивнул.

— Тебя зовут Риу?

Снова кивок.

«А ведь он разговаривал…» — довольно равнодушно подумала Амалия, машинально наблюдая за тем, как юноша вскидывает на плечо оставленную Михаэлем сумку: эйфория, возникшая за пару минут до прихода Риу, вовсе не располагала к общению. Однако пребывать в подобном настроении Амалии оставалось — увы — совсем недолго: видно, такой уж сегодня был несчастливый день.

Сначала послышались звуки, которыми обычно сопровождается драка. Амалия прибавила шагу.

Это была не драка — это было избиение: хладнокровное и жестокое. И осуществлял его не кто-нибудь, а Михаэль — причем, теми же самыми руками, которые еще совсем недавно так нежно поддерживали Амалию. Она рванулась было вперед, однако Риу почтительно, но достаточно твердо преградил дорогу и покачал головой.

Ах, вот оно что: значит, вмешиваться не позволялось! Ладно… Поскольку выбора все равно не оставалось, Амалия попыталась — насколько позволял обзор — разобраться в ситуации, и когда удалось немного справиться с эмоциями, отметила некоторые интересные подробности. Во-первых, человек, на которого с таким остервенением набросился Михаэль, совсем не выглядел беззащитным: высокий и широкоплечий, он, похоже, умел неплохо обороняться. Однако он то ли не смел сопротивляться в полную силу, то ли противник был гораздо опытнее — в любом случае досталось ему уже изрядно. Во-вторых, немного в стороне, у входа в пещеру, на земле, скорчившись, сидело странного вида, покрытое шерстью существо.

«Ян и Онк» — кажется, так сказал мальчик. Человек, с которым сейчас разбирался Михаэль — скорее всего, Ян… Тогда вот этот, волосатый, должно быть…

— Хватит! — Выкрик Амалии немного запоздал: Ральф уже замахнулся, и очередной удар по инерции обрушился на десантника. — Хватит… — Если бы Риу и на этот раз попытался ей помешать, Амалия, кажется, просто бы отшвырнула его с дороги.

Михаэль тяжело дышал; такое выражение лица Амалия, пожалуй, видела у него впервые (хотя много ли она видела его вообще!), но сейчас ей было все равно: в любом случае спокойно смотреть на то, что здесь происходило, она не собиралась. Впрочем, Михаэль довольно быстро взял себя в руки.

— Познакомьтесь. Это Ян, — указывая на поверженного десантника, сообщил он. — А это… — Последовала пауза.

— Амалия, — догадавшись, чего от нее ждут, спохватилась женщина.

— Счастлив познакомиться, пани Амалия, — немедленно откликнулся Ян.

— Не сомневаюсь. — Дежурная улыбка на лице у разведчика исчезла так же быстро, как и появилась, а сам он — видимо, посчитав, что его миссия исполнена, — отвернулся и отошел.

— Надеюсь, прекрасная пани простит нас за эту недостойную сцену.

— У вас кровь… — Амалия вытащила из кармана носовой платок и протянула десантнику, но тот перевернул ее руку и прижал к губам.

— Благодарю.

Казалось, кровоподтеки и ссадины лишь подчеркивали красоту этого лица: неправдоподобно светлые, в обрамлении длинных черных ресниц глаза, идеальной формы нос, точеный подбородок. Да что лицо — сама голова — то, с каким достоинством она сидела на длинной мощной шее, напоминало античные скульптуры…

Невольно заглядевшись, Амалия на несколько секунд словно выпала из действительности, и только когда почувствовала новое прикосновение губ человека, которого она позволила себе так бесцеремонно рассматривать, опомнилась и поспешно отобрала, почти отдернула руку.

«Отец Небесный, он ведь, наверняка, подумал Бог знает что…» — тревожно глянув в ту сторону, куда ушел Михаэль, ужаснулась Амалия.

— Он не видел. — Ян покачнулся, но устоял на ногах.

«Только этого еще не хватало…»

— Вы слишком самоуверенны, — холодно заметила Амалия.

— Вы находите?

В другой ситуации за одну только подобную ухмылку Амалия, не раздумывая, влепила бы пощечину, но сейчас сдержалась: десантник был, конечно, расстроен, унижен, оскорблен и мог не вполне отдавать себе отчет в том, что говорит. Нет, здесь лучше обойтись без резких движений. Тем более, пока не вошла в курс дела.

Амалия оказалась права: Ян быстро опомнился.

— Простите, — устало сказал он.

— Ничего, — примирительно кивнула Амалия и, желая подчеркнуть, что на самом деле не сердится, доверительным шепотом спросила: — Ян, кто это?

— Онк. Из народа б'буши. А попросту говоря — обезьяна.

— Только разумная.

Как раз в этот момент гигант поднял голову.

— И даже чересчур. — Десантник промокнул платком рассеченную бровь.

— Вас это не устраивает?

— Меня не устраивает его общество.

«Ах, вот оно что…»

— Впрочем, как и его не устраивает мое. Такая вот проблема, — с видимым усилием договорил десантник.

— Которую вы и пытались разрешить.

— Увы, мисс, она неразрешима. Кстати, можете не сомневаться: я виноват ровно столько же, сколько и он. — И будто в подтверждение его слов Михаэль, только что молча слушавший Онка, неожиданно и сильно ударил его по лицу.

«По морде. Нет, все-таки по лицу…»

— Видите! — засмеялся сразу оживившийся Ян и невольно поморщился, глядя на окровавленный платок. — Тысячу извинений, пани Амалия — вынужден вас на некоторое время покинуть, — церемонно наклонил голову десантник и, прихрамывая, отошел.

Однако Амалия недолго оставалась одна: к ней уже спешил Михаэль.

— Извини, — прямо на ходу заговорил он, — я боялся, он его убьет.

— Кто кого?

— Ян Онка, конечно.

Амалия выглянула из-за спины Михаэля: поднявшийся на ноги б'буши был, по меньшей мере, на голову выше десантника, а его могучие лапищи… — что-что, а беззащитным он не выглядел.

— Ян — из карательного отряда Майера. Если конечно, это тебе о чем-то говорит, — заметив скептическое выражение на лице собеседницы, пояснил Михаэль.

Само по себе, естественно, не говорило ничего, но мысль была ясна: с такими, как Ян, ссориться нежелательно.

— А ты?

— Как-нибудь разберемся.

«Господи, что я такое говорю…» — ужаснулась Амалия. К счастью, на этот раз Михаэль не дал ей погрузиться в пучину домыслов и сомнений, а быстро притянул к себе и поцеловал.

* * *

Амалия была уверена, что после инцидента, заключительная часть которого происходила на ее глазах, и Яну, и волосатому Онку понадобятся по меньшей мере сутки, чтобы прийти в себя, однако безжалостный Михаэль меньше чем через два часа объявил о выступлении.

— Ничего-ничего, — заметив полный сочувствия взгляд Амалии, усмехнулся разведчик. — В следующий раз сначала хорошенько подумают, прежде чем… — Он покосился на Яна, который едва не потерял равновесие, когда наклонялся за сумкой. — Давай сюда!..

Десантник улыбнулся и покачал головой.

«Какой он бледный…» — ужаснулась Амалия. И упрямый. Или это была привычка — своеобразный профессионализм?

«Ян — из карательного отряда Майера. Если конечно, это тебе о чем-то говорит…»

Кажется, по-настоящему смысл этих слов дошел до Амалии к вечеру — когда они наконец остановились на ночлег. Эти подъемы, спуски… Раньше Амалия была абсолютно уверена, что легче идти под гору, чем подниматься, однако после сегодняшнего путешествия уже и не знала. Да, взбираться действительно непросто, зато гораздо легче выбирать опору и, вообще, чувствуешь себя намного устойчивее — при спуске же, нащупывая ногой то камень, то основание куста, то обросшую травой кочку, никогда не знаешь, насколько они надежны и от этого находишься в постоянном напряжении. Вверх — вниз, вверх — вниз… А ведь она шла налегке — не то что Ян!

Впрочем, от ночного дежурства и десантник, и б'буши (который к вечеру также еле переставлял ноги) были освобождены: первую половину взял на себя Ральф, вторую, соответственно, — Риу.

«Ну, вот теперь из-за них Михаэлю придется не спать вторую ночь подряд…» У Амалии слипались глаза. Слипались, даже несмотря на саднившие ладони и стертые в кровь, гудевшие от усталости ноги. Вверх — вниз… Сверху, с горы, пространство под тобой напоминает море, а более низкие горы — громадные окаменевшие волны. За ними — причудливые очертания других, а дальше уже и не разобрать: горы это или облака на горизонте…

Воспоминания о событиях прошедшего дня стали постепенно переходить в сон, но Амалия из последних сил сопротивлялась, чтобы еще хоть раз взглянуть на одинокую фигуру у костра. Потом веки отяжелели уже совсем, и Михаэль, и сама пещера начали словно куда-то отодвигаться… чтобы буквально через мгновение появиться снова. Только теперь Михаэль был не у входа, а здесь, рядом. Вот он наклонился…

«Сон…» — потянувшись навстречу, догадалась Амалия.

Губы, так и не позволившие ей произнести ни слова; руки, расстегивающие спальный мешок… Амалия ничего не могла с собой поделать: прямо во сне она то засыпала, то опять просыпалась, вдруг понимая, что на самом деле спит и что настоящий Михаэль сидит там, у костра, а во сне — всего лишь созданный ее воображением, лишь похожий. И оттого, наверное, она не чувствовала ничего, кроме нежности — от прикосновения его рук, его губ, оттого, что он внутри нее. Нежность, нежность и одна только бесконечная нежность… — совсем иные ощущения переживала она тогда, весной, среди цветущих каштанов… И тем не менее, ошибаясь в главном, память скрупулезно воспроизводила отдельные детали, отдельные особенности, благодаря которым Амалия точно знала, что рядом с ней именно Михаэль. А когда все закончилось…

Она быстро открыла глаза: Михаэль действительно был здесь и не просто рядом с ней — он по-прежнему был в ней… В предрассветном сумраке четко вырисовывался профиль сидящего у костра Риу — значит, все произошло наяву? Амалия вопросительно посмотрела на Михаэля — он приложил палец к губам, указывая на спящих…

— Ты хочешь, чтобы у нас был ребенок? — спросила она несколькими часами позже, улучив момент, когда рядом не оказалось никого.

— Он уже есть. А что?

— Но… я думала… — Ответ Михаэля, а главное, улыбка, которой он сопровождался, показалась Амалии настолько странной, что она растерялась. — Думала, потом — когда вернемся домой.

— О, если бы я был так уверен, что вернусь…

— Не говори так. Пожалуйста!

— Это правда, — пожал плечами Ральф.

«Разведчики не всегда возвращаются…» — мгновенно вспомнила Амалия.

— А твой отец? Он…

— Мы как раз идем к нему — так что ты сможешь обо всем расспросить его сама. Тем более, вы знакомы.

Нет, творилось нечто невероятное: разговор опять не клеился — не клеился даже после того, что произошло ночью. А если ее отец был прав, и они действительно настолько не подходят друг другу, что вообще никогда не смогут найти общего языка?

— Скажи мне честно: я, наверно, не должна была приезжать?

Говорить этого, конечно, не стоило: опыт подсказывал, что подобное обычно лишь усиливает напряженность, но Амалия не удержалась.

— Мне было бы спокойнее, если бы ты оставалась там, но… — Ральф опустил глаза, ресницы у него оказались длинные-длинные и загибались вверх. — Я… Нет, не так… — Он смущенно тряхнул головой. — У тебя бывало, что ты хочешь чего-то такого… заведомо неисполнимого? И вот вдруг это происходит…

— Было. Оно началось этой весной — вечером у камина. И с тех пор не кончается…

* * *

Проявившаяся с самого начала подозрительная настороженность Амалии к спускам, как выяснилось на следующий день, была не случайной. Или свою роль сыграла именно излишняя мнительность? Сразу за очередным перевалом открылась на редкость непривлекательная местность: глубокие, заваленные буреломом распадки, пересохшие ручьи, поросшие мхом скалы. Одного взгляда на это ущелье было достаточно, чтобы мгновенно испортилось настроение. Но… отвлекаться в горах нельзя: засмотревшись вперед, Амалия поскользнулась и, падая, невольно оперлась на подвернувшуюся ногу…

В первые секунды показалось, что нога попала в огонь или что по ней рубанули топором. Амалию, конечно, тут же подхватили — Ян, он стоял ближе других. Быстро сняли сапог… Ничего себе! Такое она видела впервые: нога начала распухать и раздуваться прямо на глазах — если бы сапог не сняли сразу, его, наверняка, пришлось бы разрезать.

— Связки, — закончив осмотр, Михаэль вытащил бинт и, закрепив его на щиколотке, носком обмотал его вокруг стопы. — Ну что, придется теперь нести тебя на руках, — он уже опять улыбался.

Амалия не спорила: ее знобило, и, кажется, начинался жар.

На руках у Михаэля стало немного легче, но ненадолго: жар постепенно усиливался — даже застучали зубы. Пришлось сделать привал. Разложили костер; потерявшую всякую форму ногу разбинтовали.

— Ничего-ничего, уже завтра начнет опадать, — утешал Михаэль.

Амалия кивнула. Весь день она продремала у него на плече. Онк и Риу сходили на охоту, потом молодой человек стал готовить ужин. Ветер слегка раскачивал ветки сосны, под которой расположились путешественники — то закрывая, то снова открывая уже заметно потемневшее небо.

Неожиданно Михаэль перестал дышать, сердце его забилось быстро-быстро; потом осторожно выдохнул, но сердце, кажется, застучало еще быстрее.

— Что?

— Отец… Они попали в плен.

Никто не ответил. Амалия тоже молча уставилась на свою ногу: если сидеть вот так, совершенно неподвижно, почти ничего не чувствовалось, но надо было идти, а тем более идти быстро…

«Ну, и что теперь будет? Понесут на руках? А время — ведь тогда времени на переход уйдет гораздо больше…» — Господи, до чего же не хотелось становиться обузой…

Михаэль осторожно отстранился и встал. Подошел к костру и долго смотрел на огонь, то ли пытаясь успокоиться, то ли что-то обдумывая.

«Ничего не бойся и ничего не предпринимай — просто жди…» — эти слова Карлоса Амалия повторяла по несколько раз на дню, находясь в плену.

Сначала они ее поддерживали, потом вдруг начало казаться, что все это лишь приснилось, и никакого Карлоса уже давно не существует. В какой-то момент Амалия даже подумала: а существовал ли он вообще. Вернее, был ли человек, с которым она два раза общалась телепатически, настоящим Карлосом…

«Ничего не бойся и ничего не предпринимай — просто жди…»

Но потом за ней пришел Михаэль, и сомнения исчезли, уступив место другим — сугубо личным и эгоистичным. Сейчас же Амалия будто очнулась: Отец Небесный, ведь ее всегда так искренне волновала судьба человечества…

Михаэль вернулся от костра как будто бы немного смущенным.

— Ты меня любишь?

— Судя по вступлению, я должна броситься со скалы? — предположила Амалия.

— Почти.

Разведчик наклонился к ее уху — Амалия энергично затрясла головой.

— Не-ет!

— Тише… — Михаэль притянул ее к себе, и его губы снова беззвучно зашевелились.

— Нет… ну, нет… ну, пожалуйста… нет… — очень тихо и жалобно повторяла Амалия. — Да, — наконец, со вздохом согласилась она…

* * *

Онк поднял ее одной рукой, да так, словно Амалия была невесомой — вот это сила! Отец Небесный, но запах… Превозмогая невольное отвращение, Амалия оперлась на плечо б'буши.

— Ну что, идем? — с надеждой спросил Михаэль. В интонации же явственно читалось другое: «Ну что, потерпишь?»

— Идем. — Амалия поймала сочувственный взгляд Яна.

Ей действительно было здорово не по себе — особенно первые несколько сотен ярдов. И какая-то неловкость (относиться к Онку как к человеку или как к животному, Амалия так пока для себя и не решила), и тошнотворный запах, исходивший от мохнатого тела — все это создавало… нет, не напряжение и не неудобство, а сущую пытку. Напрасно Амалия твердила себе, что другого выхода нет: что это не надолго и что, в конце концов, она сама же во всем и виновата: надо было смотреть под ноги… Не помогало ничего.

Однако постепенно все начало меняться. Ощущение, что ты совершенно не в тягость, оказалось приятным. Каким бы сильным ни был мужчина, он уже давно бы устал. Онк же относился к совершенно другой, более могучей, расе, поэтому своей ноши будто бы и не замечал. А легкость всегда действует ободряюще: не прошло и четверти часа, как Амалия, подобно ребенку (дети ведь никогда не задумываются, что взрослому может быть тяжело) уже преспокойно обозревала окрестности с соответствующей росту б'буши — аж с семифутовой высоты. Тем более, было на что посмотреть.

Причудливо изрезанные скалы напоминали то фигуры людей и животных, то развалины старинных замков — оплетавшие их ползучие растения только подчеркивали сходство… Тропинка, зигзагами уходившая вниз… Одинокая сосна прямо на голом склоне утеса — просто удивительно, каким образом она росла: в камне не было заметно ни трещинки… Путешествуя на собственных ногах, Амалия не увидела бы и половины: только бесконечные кусты, обрывки корней, камни, осыпи. Или, засмотревшись, просто сломала бы себе шею. А так…

По возможности Амалия старалась не думать о дочери: становилось слишком тяжело, но сейчас невольно вспомнился их разговор:

— Подожди-подожди, я ведь еще ничего не решила. Надо подумать.

— Да о чем тут думать? Тебе что, нравится, как ты живешь?.. Тогда в чем дело?

Если бы дочь задала тот же самый вопрос сейчас, Амалия, не задумываясь, сказала бы «да». Да, ей нравилось ее такая жизнь: нравились эти горы, нравилось ночевать, где придется, и смотреть по вечерам на горящий костер, нравилось… нравился даже этот б'буши — о запахе, который поначалу доставлял столько неприятностей, Амалия уже и не вспоминала: просто перестала чувствовать. Или дело в том, что рядом постоянно находился Михаэль? Очень возможно. Амалия встретилась с ним глазами и улыбнулась. Нет, все действительно было хорошо… И с Карлосом (сейчас Амалия в этом не сомневалась) тоже ничего страшного не случится, потому что они обязательно успеют — не могут не успеть…

Время привала подошло как-то незаметно. И только когда Онк, наклонившись, бережно опустил ее на землю, Амалия, глядя, как он растирает онемевшую руку, наконец поняла, что на самом деле гиганту было не так уж и легко.

 

Глава 11

Старые знакомые

Какое-то время заключенный рассматривал камеру или, вернее, машинально отмечал то, что видел уже не раз: каменные стены, тюфяк на полу, кувшин с водой, узкую вентиляционную щель под потолком, сливную трубу. Сколько за последние тридцать лет пришлось видеть подобных камер! Правда, эта была особенная: именно сюда Карлос попал, когда впервые оказался на Мануне. Да-да. Вот он, тот самый камень в стене — не однотонно-серый, как остальные, а розоватый, с белыми вкраплениями. Вряд ли бывают такие совпадения — конечно, все рассчитано. До тонкости. В общем, своеобразная психологическая атака: пусть, мол, узник все вспомнит, почувствует свою ничтожность…

Напрасный труд: Карлос и так никогда не забывал о том, что произошло здесь тридцать два года назад. Под напором троих адептов его ментальная защита не выдержала и нескольких минут, а потом… Впрочем, последствия проявились не сразу. Не сразу и не вдруг, и выглядели так естественно, что Карлос сначала даже ничего не заподозрил. Он менялся медленно и постепенно, и вместе с переменами приходили и новые, казавшиеся совершенно естественными мысли. Правда, временами снились очень странные сны, и тогда Карлос просыпался и подолгу лежал, уставясь в потолок. Нужно было что-то вспомнить — что-то очень важное, но оно ускользало вместе с призрачным, полным неясных намеков сном…

А между тем, опыты над мозгом, проводимые в лабораториях Мануна, поражали своей грандиозностью, и по мере того, как брату С'каро позволялось все дальше проникать в тайны открытий в этой области, его интерес лишь возрастал. Наблюдатель вскоре превратился в ассистента, затем ему доверили проводить операции уже самостоятельно. Карлос почти счастлив — если бы только не эти мучительные сны…

Лет через двадцать брата С'каро побаивался уже сам С'дана, и хотя все знали, что бывший разведчик «Sunrise» никогда не рвался к власти, глава Голубого Круга невольно вздохнул с облегчением, когда Карлос неожиданно исчез. (Это случилось примерно года за два до знаменитого путешествия Иеро.) С'каро даже не стали разыскивать — ни его самого, ни тех молодых адептов, что покинули Манун вместе со своим наставником.

Бог знает, почему новобранцы Голубого Круга всегда тянулись к Карлосу? Не имея возможности воспитывать собственного сына, ему действительно довелось повозиться с чужими. Вспоминать об этом сейчас было и больно и стыдно. Да, С'каро, спас многих из них от жителей Канды — но ведь и не кто иной, как он же когда-то делал те самые операции; и именно на них, братьев новообразованного Серебряного Круга, время от времени обрушивался гнев полусумасшедшего мастера. Сказать, что С'каро боялись и ненавидели — значит не сказать ничего. Только вот почему-то в редкие минуты, когда Карлос вдруг становился самим собой, те же молодые люди готовы были простить Великому Магистру все издевательства, всю его жестокость. Они словно чего-то ждали…

Карлос попытался припомнить, испытывал ли сам хоть когда-нибудь симпатию по отношению к Дэвиду, который также периодически пытался его поучать… Ничего. Ничего, кроме отвращения и ненависти. С того самого дня, как они встретились впервые. Нет, воспитатель из Нечистого никуда не годный. Неплохой воспитатель, пожалуй, получился бы из него, Карлоса, однако пока что судьба жестоко наказывала тех, кто пытался ему довериться.

Нетрудно представить, что о нем думают, например, десантники из отряда Майера. Правда, разведчик видел их мельком: когда они садились на корабль — Карлоса и десантников доставили на остров Смерти двумя разными кораблями, — но этого было достаточно. Алекс сделал вид, что не заметил, кто-то отвернулся, Марта опустила глаза. Уточнять, что именно думал в эту минуту каждый из них, не хотелось. Вот тебе и «легендарный разведчик»! С другой стороны, разве не он говорил, что для них лучше было бы вернуться на свой остров Европу, а он уж как-нибудь бы справился один. Вернее, вдвоем с Михаэлем.

Кроме него, помочь Карлосу сейчас не мог больше никто. А пока надо было держаться, держаться и еще раз держаться. Держаться… Между прочим, с первого же момента пребывания на Мануне Карлос отметил про себя одну любопытную особенность: машина, осуществлявшая ментальное давление, была отключена.

Не включили ее и позже: то ли Дэвид не любил ничего механического, то ли решил, что прекрасно обойдется и без нее — в крайнем случае прибегнув, как и в прошлый раз, к помощи двух-трех сильных адептов…

Карлос невольно вздрогнул: в замок вставили ключ.

Один оборот… второй… Время словно растянулось, и каждый миг превратился в бесконечность…

Медленно поползла открывающаяся дверь.

За ней стоял Дэвид. Такой же, как двести с лишним лет назад — те же тонкие, вечно искривленные губы, тот же крючковатый нос: трудно было даже представить, что это тело не являлось собственным телом Нечистого. Темные, глубоко посаженные глаза сейчас глядели с насмешкой: их обладатель так же рассматривал Карлоса.

— Ай-яй-яй! Ай-яй-яй! — перешагивая через порог и направляясь к разведчику, притворно запричитал Дэвид. За ним вошли и остановились у порога четыре фигуры в длинных голубых плащах.

Ого! Целых четыре — как видно, Нечистый был довольно высокого мнения о своем пленнике.

— Когда мы виделись последний раз, ты был таким молоденьким, а сейчас — седина, морщины! Что же это ты с собой сотворил? А? Карлос-Карлос… — продолжал Дэвид, однако теперь в его голосе появились укоризненные нотки. — Так-то ты ценишь сокровище, которым одарил тебя Господь…

Нечистый откровенно издевался — не спеша и со вкусом, подобно кошке, забавлявшейся с пойманной мышью, — но говорил он по-испански, и звуки родного языка, несмотря ни на что, доставляли Карлосу удовольствие; он с наслаждением впитывал их — последнее, что еще осталось. Зачем отвечать, если очень скоро Дэвид узнает обо всем сам — прочитает прямо в сознании. Стоит ему только подать знак, и те четверо, что стоят у входа…

«Отец Небесный! Неужели все повторится? Неужели опять эта боль, унижение — и отвратительное ощущение нечистоты, от которого потом не избавиться…» Так же, как и тридцать лет назад, когда мастер Голубого Круга и двое других могучих адептов Нечистого, объединив усилия, сломали ментальную защиту Карлоса и потом долго-долго копались в его памяти, в его мыслях…

— Боишься? — еще больше скривился Дэвид. — Ничего не поделаешь. Разве я тебя не предупреждал? Но ты всегда был таким упрямым, — он притворно вздохнул. — Сколько заманчивых предложений я тебе делал! Видит Бог, у меня и в мыслях не было причинять тебе вред… — С этими словами Нечистый воздел глаза к небу, точно и в самом деле приглашая Всевышнего в свидетели. — Сколько раз я прощал тебя, давал время подумать? А чем ответил мне ты?

Можно было не сомневаться: Дэвид сгорал от нетерпения заглянуть в сознание жертвы, но он растягивал удовольствие.

Много десятилетий он тщетно пытался склонить Карлоса на свою сторону, однако ни обещания, ни угрозы не возымели желанного результата. Наконец, потеряв всякое терпение, Нечистый решил уничтожить Карлоса как личность. Но Дэвиду показалось этого мало, и он, желая еще больше унизить бывшего противника, ввел в его сознание собственную мысль-зародыш.

Просто так, потехи ради: к тому времени у Нечистого уже был один такой «носитель», потом должны были появиться и другие — хотя Дэвид никогда по-настоящему не верил в то, что когда-нибудь придется ими воспользоваться. Впрочем, эта уверенность вовсе не мешала ему в порядке развлечения представлять, как однажды он окажется в теле Карлоса. И — увы — предосторожность эта не оказалась излишней: настоящий Дэвид исчез. Когда же его «двойник» осознал себя в теле С'лейна, то первой и главной задачей для него стало найти и обезвредить Карлоса. «Двойник», вызревавший в теле бывшего санрайзовца, мог стать слишком опасным конкурентом. И вот С'каро, как называли его в Голубом Круге, наконец, очутился в его руках — странно постаревший; к тому же в нем не чувствовалось присутствия того самого, готового буквально через несколько месяцев «вылупиться» зародыша…

Уже около получаса Нечистый сдерживал свое нетерпение и не отдавал приказа штурмовать сознание Карлоса; вглядывался в его лицо, с удовлетворением отмечая, насколько дороже это ожидание дается жертве. Пленник еще улыбался, однако в каждой черточке, в каждой морщинке чувствовалось напряжение.

«Великий Господь, а какой же это был красивый мальчик…»

Дэвид нехорошо улыбнулся: он и сейчас еще помнил, как тогда, триста с лишним лет назад, вот так же смотрел на черноглазого юношу (Таких блестящих глаз Дэвид не встречал никогда), и как в первый и единственный раз его посетило странное желание. Или, скорее, любопытство. И похоже, мальчишка отлично понял этот взгляд, потому что той же ночью сбежал…

«А ведь он и правда переболел оспой… Но почему постарел-то? Ему ведь еще рано стареть! И как ему удалось уничтожить в себе зародыш?..»

— Карлос, отсюда не убежать, — впервые без всякой иронии произнес Нечистый.

Блестящие смешливые глаза сузились в щелочки, уголки губ дернулись вверх.

«Он на что-то надеется — значит, надо торопиться…» — Дэвид незаметно подал стоявшим у него за спиной адептам условный знак… Карлос дернулся, пальцы его инстинктивно вцепились в подлокотники, потом разжались. Лоб покрылся испариной…

1, 2, 3… 11, 12… 25… 27… 32… 40… 50…

«Минута… Так — сразу не получилось… две, три, четыре…» — потерявший терпение Дэвид присоединился к остальным…

Боль была настолько чудовищной, что в первую минуту Карлос едва не потерял сознание, но выдержал; а когда все же удалось расслабиться, то и вообще стало более или менее терпимо. Относительно, конечно, потому что люди, которые сейчас пытались взломать его ментальный барьер, являлись мастерами своего дела. Правда, они не знали главного: тот, кого они сейчас терзали, уже прошел через эту пытку и, боясь, что однажды она может вдруг повториться, все тридцать лет готовился.

Сработает ли придуманный им способ защиты, Карлос не знал: проверять его эффективность предстояло как раз сейчас. Однако задуманное требовало некоторого времени, и чтобы его выиграть, Карлос решил для начала применить метод, заимствованный у Леса. Сделав вид, что подается, он зафиксировал внимание нападавших на якобы просочившейся мысли и заставил их следовать за собой — по кругу. Еще раз и — пока никто ничего не заподозрил — еще, и еще.

Каждый следующий оборот по мере возрастания скорости постепенно должен был словно засасывать чужака. Вырваться из этой карусели становилось все труднее, а потом уже и вовсе невозможно — Карлос, помнится, просто потерял сознание…

Надеяться всерьез на то, что все четверо так легко попадутся на эту удочку, было, конечно, более чем наивно, однако ловушка сработала, и получивший неожиданную свободу Карлос, наконец, смог сосредоточиться на самом главном. Хотя если быть точным — полностью рассредоточиться и не думать вообще ни о чем…

Многие годы размышляя над всевозможными способами защиты, Карлос с сожалением констатировал для себя, что любой из них, даже самый хитроумный или надежный, — не более, как отсрочка. На силу всегда найдется сила, а на хитрость — хитрость, и специалист, видавший немало чужих сознаний и ментальных барьеров, рано или поздно тебя разгадает. Самому Карлосу, например, понадобилось несколько часов для того, чтобы перехитрить Лес. Все это вопрос времени. А если мастер не один? Если адептов Зла трое или четверо? Даже самый сложный и изощренный барьер — имитирующий пустоту (такой, как у Михаэля) — и тот когда-нибудь не устоит: раз за мнимой пустотой скрываются мысли, до них обязательно доберутся. Другое дело — настоящая пустота. Что будет, если вдруг взять и перестать думать?

И всего-то! Впрочем, скоро обнаружилось, что остановить мысли не то что нелегко — невозможно, потому что человек, оказывается, не может не думать… Вернее, иногда это все же случается, но лишь само собой, непроизвольно: в тот момент, например, когда утомленные глаза останавливаются в одной точке, или когда глядишь на огонь, на движущуюся воду, когда плывешь и смотришь в небо… Однако стоит попробовать проделать это же осознанно, как откуда ни возьмись сразу появляются десятки самых разнообразных мыслей — все попытки от них избавиться лишь увеличивают их число.

Карлос приходил в отчаяние: казалось, он их видел — суетливых, роящихся над его головой; и вслед за каждой воспоминания, опасения, предположения… И так каждый раз, пока однажды, уже совершенно обессиленный, он не осознал, что просто не надо отвечать…

Результат не заставил себя ждать: вскоре Карлос словно выключился из действительности. Вдохновленный успехом, он повторял наконец удавшийся опыт снова и снова, пока не заметил, как начал постепенно меняться. В чем именно заключалась суть происходивших в нем перемен, Карлос не понимал, но чувствовал: они были слишком масштабны, слишком грандиозны — пугающе грандиозны. И вовсе не потому что там присутствовало что-либо отрицательное — нет, — просто в итоге они грозили полным перерождением, а бывший разведчик был к этому не готов. Пока не готов… Он забросил опыты, не возвращался к ним в течение нескольких лет, но сегодня у него не оставалось выбора…

Как ни странно, получилось почти мгновенно: с первой же попытки Карлос «вынырнул» из перегруженного информацией эфира и оказался в абсолютной тишине. Адепты, беспомощно барахтавшиеся в изматывающей круговерти, Дэвид, ринувшийся им на подмогу — все они остались где-то там: и близко, и одновременно неизмеримо далеко. Карлос не заботился о том, когда возвращаться: он отдавался во власть неких сил, которым это было известно лучше, чем ему…

Он не знал, сколько времени находился «по ту сторону», но когда открыл глаза, понял, что не ошибся. Людей в голубых плащах уже не было: в комнате остались только он да Дэвид, который теперь сидел, привалившись спиной к стене, на соломенном тюфяке. Выражение лица Нечистого не оставляло никаких сомнений: первый раунд «игры» был за пленником.

— Наконец-то, — опять по-испански, но на этот раз в обычной своей манере — с легкой иронией, но без всякой слащавости — заговорил Дэвид.

Впрочем, нельзя было не заметить, как он устал и явно бодрился.

«Интересно, сколько ему пришлось ждать: час, два — пожалуй, не меньше…» Сам же Карлос, в отличие от Нечистого, ощущал себя бодрым и отдохнувшим. И это было очень кстати, потому что совсем скоро от него потребуется очень много сил: Дэвид так легко не сдастся. Да он, вообще, не сдастся — будет добиваться своего.

Карлос не боялся дальнейшего развития событий и отступать или сдаваться вовсе не собирался — просто трезво оценивал сложившуюся ситуацию. Здесь, на отрезанном от остальной земли острове, власть Нечистого превращалась практически в абсолютную. И все же Карлос надеялся. Надеялся на везение, на чудо, на Михаэля, который, наверняка, уже спешил на помощь; пусть не удастся выстоять, так, возможно, получится потянуть время. По крайней мере, пока адепты приходят в себя, а сам Дэвид находится здесь, десантников никто не тронет…

— Никак ты забыл родной язык? — теперь в голосе Нечистого уже послышалась досада.

— Да нет — только говорить нам с тобой не о чем.

— Неужели? — мгновенно оживился Дэвид. — Ведь мы знакомы столько лет.

Карлос усмехнулся.

— Знаю-знаю, ты думаешь, я иронизирую. Но сегодня я действительно убедился: тебя есть за что уважать. Не первый раз, кстати, но до сегодняшнего дня я все еще думал, что смогу тебя подчинить, что с тобой можно не считаться…

«Ты и сейчас так думаешь…»

За обещаниями и лестью, наверняка, последуют предложения, потом угрозы… Карлос не ошибся: исчерпав все доводы, Нечистый поднялся и принялся нервно ходить по камере.

— Ты забываешь об одной очень важной детали, — наконец, приступил он к изложению последнего довода. — Раньше у тебя была целая вечность, но теперь… — во взгляде Дэвида появилось почти сочувствие, — теперь у тебя осталось лет двадцать пять… или даже меньше! Провести их в подвалах Мануна… — Нечистому вдруг словно надоел взятый им же самим слащавый тон: — Ты останешься здесь, пока не сдохнешь! Нет, ты останешься здесь навсегда: вот на этом самом месте, — он даже притопнул ногой. — Я прикажу вырыть могилу, и ты будешь смотреть на нее все те годы, что тебе остались…

«Так, теперь истерика…» — констатировал про себя Карлос.

Дэвид будто в очередной раз проигрывал тщательно отрепетированный спектакль. Впервые Карлос, дрожа от страха, наблюдал его в семнадцать лет, затем, с некоторыми нюансами, две недели назад — когда Нечистый в теле С'каро исполнял его перед Михаэлем; и наконец, сейчас.

И снова — ирония судьбы! — Карлос ничего не мог поделать. Отец Небесный! Если бы это представление происходило месяц назад… Дэвид не успел бы даже ничего осознать, как уже валялся бы на полу с переломанной шеей…

Карлос посмотрел на свою руку, лежавшую на подлокотнике: пальцы чуть заметно дрожали. Проклятая слабость. Тогда, в семнадцать, он был слишком молод, теперь же — слишком стар и слаб: против Дэвида ему, скорее всего, не выстоять и нескольких минут. И все-таки… Не в силах остановить разыгравшееся воображение, Карлос снова и снова представлял, как бы расправился с продолжавшим энергично жестикулировать Нечистым. Или все же попробовать?

Тренированное тело готово было откликнуться в любой момент, но… Нет. Нет, нет и еще раз нет… Слишком большой риск. Тянуть время — сколько получится. А там… там может что-то измениться: придет Михаэль, или…

— Ты меня не слушаешь, — обиделся Нечистый. Странно было так думать, но и в свои две тысячи с лишним лет он, похоже, все еще оставался капризным ребенком — своевольным и эгоистичным.

— Стар я стал… Дэвид, — примирительно произнес Карлос. — А вы меня еще столько мучили.

Доверительная ли интонация, или английский, на который неожиданно перешел собеседник, но Нечистого сразу точно подменили:

— Великий Господь! Да ты… Карлос, это все чепуха — это мы исправим… — боясь, поверить своей радости, затараторил Нечистый. — Перейдешь в другое тело и снова будешь молодым. А потом подыщешь себе хайлендера…

«А это идея, — подумал в свою очередь Карлос, — взять напрокат чье-нибудь тело и прикончить тебя в тот момент, когда ты меньше всего этого ждешь…»

— …Сначала немного непривычно, но потом оно начинает меняться: оно как бы подлаживается под тебя, постепенно становясь уже по-настоящему твоим. Вот посмотри, ты ведь знал С'лейна; разве сейчас хоть что-нибудь напоминает о нем? — Лицо Дэвида почти светилось от счастья — можно было не сомневаться: сейчас он был искренен, как никогда.

Да, Карлос знал С'лейна, и превращение это отметил, едва Нечистый вошел в камеру.

— Дай подумать.

— Карлос, я знаю, что говорю: я это проделывал не раз.

— Мне нужно время, — упрямо повторил Карлос: идея, пришедшая ему в голову минуту назад, казалась вполне осуществимой, поэтому единственное, что было нужно — это поскорее остаться одному и все обдумать.

— Сколько? — выдохнул Нечистый.

— Не знаю.

Дэвид мгновенно насторожился.

— Тогда назначай сам, — заметив перемену в его поведении, пожал плечами Карлос.

Теперь Нечистый колебался. Карлос уже почти ему поверил — испортить это, пусть даже и такое ненадежное, но с таким трудом завоеванное доверие, было непереносимо жалко. Однако Карлос по-прежнему слишком опасен…

— Ладно, сейчас отдыхай — договоримся завтра.

Чтобы себя не выдать — энтузиазм от внезапно пришедшей в голову идеи мог отразиться на лице, — Карлос вспомнил, что почувствовал, когда в момент аварии находился в камере С'бэрда. Сработало: ничего не заподозривший Нечистый наконец-то собрался отправиться на покой. В этот момент глаза разведчика случайно остановились на кувшине с водой, и приблизительный план, который уже вовсю крутился в голове, вдруг обрел вполне реальные очертания.

Ужин принес один из молодых послушников. Дрожащими руками поставил на пол поднос с едой и, не смея поднять глаз на заключенного, почти бегом вернулся к двери. Там, в коридоре, стояли еще двое: один был Карлосу не знаком, зато другой…

«С'анти…» — Похоже, Нечистый не слишком-то доверял своему пленнику, если послал таких провожатых. Даже не пытаясь проникнуть сквозь ментальный барьер стоявших за дверью, Карлос быстро просмотрел сознание послушника: всего лишь «невинное любопытство», свойственное любому темному брату высокого ранга — С'анти и его приятель в подобной ситуации, конечно, поступили бы так же.

«Отлично… О, черт!»

Как только за юношей закрылась дверь, время от времени забывавший о своем почтенном возрасте Карлос поднялся из кресла слишком уж резко.

«Ты перейдешь в другое тело и снова будешь молодым…»

Потирая спину, Карлос осторожно опустился на тюфяк. От испытываемого несколько минут назад торжества не осталось и следа.

«Ненавижу…»

— Ненавижу, — повторил Карлос вслух.

Он ненавидел Дэвида. Ненавидел за то, что с семнадцати лет был вынужден прятаться, скрываться; ненавидел за Темное Братство, за «Sunrise», за Теон; за свое изуродованное сознание, за те мерзости, что вынужден был проделывать, пока служил Нечистому. Возможно, на фоне всего остального экскурсы в чужие тела могли показаться не самым отвратительным, но Карлос этого не любил.

Сами понятия «существование», «жизнь», после того как пришлось попробовать это, стали восприниматься как-то по-другому. Раньше Карлос просто жил, но после каждого такого проникновения постепенно нарастало ощущение отстраненности. С каждым разом окружающее словно отодвигалось, делалось менее значимым, что ли? И вот сейчас предстояло проделать все это опять.

Так, машина, нагнетающая телепатическое давление, была по-прежнему отключена — значит, за ним не следили. Разведчик покачал головой: нет, когда-нибудь самоуверенность Дэвида погубит. Втайне Карлос надеялся, что это произойдет в ближайшие несколько часов. Он осторожно выпустил мысленный зонд и начал поиск…

Сознание послушника раскрылось так же легко, как и в первый раз: мальчик не успел и сообразить, отчего его вдруг повело немного в сторону — так, что даже пришлось опереться о стену. Сейчас С'торн был один и собирался идти в свою комнату, но…

Осторожно, чтобы не повредить его мозг, Карлос заблокировал собственное сознание юноши и взял управление на себя.

Теперь только немного освоиться в чужом теле — потому что коридоры Мануна бывший адепт Голубого Круга С'каро за много лет изучил достаточно, чтобы идти по ним в темноте или с закрытыми глазами. Но вот что касалось тела…

Он дал себе команду освоить это тело, и теперь у Карлоса будто бы заново отрастали руки, ноги, пальцы на них… Мысль, словно материализуясь, растягивалась все больше, заполняя собой каждый участок, каждую клеточку…

Все — появившаяся легкость возвестила о том, что процесс завершен. Карлос поправил капюшон и кратчайшим путем двинулся в тот сектор, где находилась комната Дэвида.

* * *

Как он попадет в комнату, где должен был находиться Нечистый, Карлоса не беспокоило: на поясе висел кинжал, а с его помощью… Нет, за что он действительно благодарен «Sunrise», так это за массу разнообразных навыков, которым там обучают разведчиков: приемы иллюзионистов, умение открывать практические любые замки, сейфы, управляться со всевозможным оружием, а также без него, языки… — всего и не вспомнишь. Большинством приобретенных в школе разведчиков навыков профессионал пользовался неосознанно.

Карлоса беспокоило совсем другое: не следят ли за ним и не поджидают ли где-нибудь поблизости. Более чем вероятно: Дэвид хитер и, конечно, не поверил, что старый противник вдруг с такой легкостью перейдет на его сторону. Или хотя бы захочет обдумать его предложения. И все-таки стоило рискнуть: никогда еще Нечистый не выглядел таким измотанным, как в тот момент, когда уходил из камеры. Что касается тех братьев, что вместе с Дэвидом штурмовали сознание Карлоса — они вообще не придут в себя до утра.

И Карлос рисковал. Тело молодого человека повиновалось идеально — легкое, гибкое. Хотелось не идти, а бежать, хотелось прыгать и еще много такого, о чем Карлос последнее время вспоминал все реже. В конце концов, он не удержался и (правда, предварительно оглянувшись) прошелся на руках, сделал сальто, а снова оказавшись на ногах, оправил плащ и тихонько засмеялся: то ли над собой, то ли просто так — от непонятной радости.

«Перейдешь в другое тело — и снова станешь молодым…»

Дверь в комнату Дэвида была заперта. Карлос замер… Вроде бы, никого. Положил ладонь в то место, где располагался замок, а спустя всего несколько минут уже стоял над спящим Дэвидом…

Вокруг по-прежнему никого не было: похоже, все, кто мог хоть как-нибудь помешать, находились слишком далеко. Карлос медленно поднял кинжал — Нечистый остался неподвижен. Он действительно спал — спокойно и глубоко, он был полностью беззащитен, и спасти его могло только чудо. И оно произошло…

Кажется, подобное называют моментом истины: когда человек — неизвестно откуда — вдруг точно знает, как поступить. Карлос испытывал это ощущение несколько раз, и вот сейчас оно посетило его опять.

Он не должен убивать Дэвида!

Почему — неизвестно, но то, что не должен — не подлежало сомнению…

«Не пришло еще время…» — Карлос убрал кинжал — без разочарования, без сожаления — и, развернувшись, спокойно пошел назад.

После тела С'торна собственное показалось неповоротливым и неуклюжим.

Дэвид говорил о теле, точно о какой-то одежде… А между тем — теперь уж Карлос в этом не сомневался, — тело имеет разум. Какой-то совсем другой, непонятный, но все же разум. И память. Не будь ее, не было бы сейчас этих мыслей. Да что мыслей — не было бы его, Карлоса. Настоящего Карлоса, а не С'каро, в которого его превратили слуги Нечистого. А еще…

Карлос улыбнулся: от недолгого контакта с телом С'торна так же осталось кое-что…

«Анна… Анита…»

Хотя Карлос, конечно, о ней и не забывал — с тех самых пор, как увидел на том карнавале. Анна была совсем еще девочкой — такой серьезной, строгой и такой… холодной. Она напоминала мраморную статую… нет, скорее, ледяную. Зато когда лед, наконец, растаял… Правда, для этого пришлось приложить весь опыт, все «мастерство»; иногда Карлос был почти на грани отчаяния…

А характер? Если б не она, Михаэль не появился бы на свет… Ну как, как было ей объяснить, что хайлендеру нельзя иметь детей?! Обиделась, перестала узнавать, вышла замуж за другого… Только через девять лет — за месяц до отправки в Канду — наконец, простила. Всего один месяц счастья — и вслед за ним тридцать два года сплошного ужаса, из которого его вытащил Михаэль… Амалия сказала, Анна все еще ждет…

«Господи… Отец Небесный…»

Нет. Пусть все идет так, как идет: разве может человек знать, что для него лучше?

Впрочем, хотя бы в одном Карлос не сомневался: в том, что получасовое пребывание в теле юноши не прошло даром и заснуть в эту ночь ему не суждено. Но если сначала разыгравшееся воображение и совершенно естественные при этом переживания доставляли ни с чем не сравнимое удовольствие, то спустя часа два последовала «расплата». Ощущение было такое, будто бы спрыгнул в седло с высоты не меньше десяти метров.

«Вот и омолодился…» — вспомнив, как еще накануне вечером сетовал на старость, съехидничал Карлос.

На самом же деле он лукавил даже перед собой. Потому что был почти счастлив. Что и говорить: положение, в котором он оказался, не из завидных, но сейчас, по крайней мере, появилась надежда. Пусть крохотная — но все же надежда. Теперь Карлос точно знал, кто на протяжении многих десятилетий его преследовал; знал не понаслышке, а изнутри, что собой представляет Темное Братство; у него был сын, и, наконец, на Острове его ждала женщина, которую он…

Ключ вошел в замочную скважину почти бесшумно. Поворот… еще один… Карлос нащупал спрятанный за подкладкой куртки нож — его не заметили и потому не отобрали вместе с остальными, — и сморщившись от боли, сел.

«С'торн? Интересно, что бы это значило?»

Проскочив в образовавшуюся щель, мальчик поспешно прикрыл дверь; навалился на нее спиной. Грудь его опускалась и поднималась, как после быстрого бега. Он несколько раз оглянулся, точно опасаясь, что в коридоре вот-вот раздадутся шаги.

— Там никого нет, не бойся, — спокойно сказал Карлос.

От неожиданности С'торн вздрогнул.

— Там никого нет, — строго повторил Карлос. — Иди сюда.

С'торн послушно оторвался от двери, но, судя по выражению лица, был немного не в себе.

— Сядь и расскажи, что случилось, — это уже походило на приказ.

Повинуясь ему, мальчик дотронулся до кресла; потом, словно передумав, упал на колени.

— Сейчас же встань! Слышишь?

Однако С'торн, похоже, не слышал. Или не понимал. От страха у него стучали зубы, в больших светло-карих глазах стояли слезы, и вообще все его, казавшееся теперь почти детским, покрытое веснушками, личико странно дергалось — как будто он и хотел и боялся заплакать.

Пришлось подниматься с тюфяка и самому усаживать непрошеного гостя в кресло.

— Никогда не унижайся. Тебя могут пытаться унизить другие. Но до тех пор, пока ты сам… — Слова Карлоса потонули в рыдании.

«Только этого еще не хватало…»

— Если хотел мне что-то сказать — говори… Пока сюда не пришли, — выждав несколько минут, снова заговорил Карлос.

С'торн в очередной раз всхлипнул и промокнул рукавом глаза.

— Итак?

— Я долго не мог заснуть, потом… — Юноша остановился: видимо, то, что он собирался сказать, его здорово смущало. — Я вдруг понял: если не приду сюда — моя жизнь кончена… — Он говорил немного дрожащим, но хорошо поставленным голосом, в котором уже проскальзывали басовые нотки. Интонации также говорили сами за себя: искушенные в риторике старшие братья потрудились на славу. Как, впрочем, и кое в чем другом: память С'торна, так же как и его речь, была подкорректирована с учетом интересов Братства. Другими словами, после виртуозной операции из своего прошлого юноша помнил лишь то, что ему разрешили помнить, а спустя несколько лет будет делать только то, что ему прикажут — неповиновение же приведет к неминуемому суициду. Сколько подобных операций в свое время переделал С'каро…

Карлос вгляделся в лицо юноши. В его глазах все еще стояли слезы, но само лицо больше не дергалось, а губы упрямо сжались.

Бесполезно спрашивать, как он попал сюда, на Манун. И родителей своих он, конечно, не помнит. И девушку — если она у него была.

Все, что ценится людьми: любовь, дружба, удовольствия — для него суета. Устремления чистого разума — вот единственное, ради чего стоит жить. Так учат его старшие братья, и таков будет его ответ. И пускай грубое несознательное тело требует совсем иного — он все равно справится. Чего бы это ему ни стоило.

— Ты знаешь, как меня зовут? — спросил Карлос, снова усаживаясь на свой тюфяк.

— Брат С'каро.

— Верно. А почему я здесь?

— Ты не захотел подчиниться приказу Безымянного Властителя.

— Которого люди обычно называют… — Карлос сделал небольшую паузу, — Нечистым.

Молодой человек вздрогнул.

— А того человека, что приходил ко мне вчера… вижу-вижу, узнал. Тогда как же ты посмел прийти сюда?

— Не знаю. — Губы С'торна снова плотно сжались.

«Память тела…» — мысленно ответил за него Карлос. Мальчика привела сюда информация о нескольких минутах свободы. Воспоминания, Бог знает каким способом, зафиксированные телом.

— О чем ты думал, когда шел ко мне?

Молчание.

— О чем ты думал?

— Мне было страшно, и… я думал, что… как только войду сюда, все закончится, но когда я открыл дверь… — С'торн запнулся.

— …стало еще хуже, — договорил за него Карлос.

— Д-да.

Карлос задумался. Операция, насколько он мог судить, была сделана С'торну не так давно: если прямо сейчас убрать фальшивку, память мальчика может восстановиться в считанные часы; если же оставить все как есть, через несколько лет сознание будет изуродовано уже до неузнаваемости. Трудно себе представить что-нибудь более отвратительное! И в то же время, узнав правду, С'торн сразу же лишится идеалов, к которым стремился, лишится покровительства — по силам ли ему такое…

— Скажи, а где ты взял ключ? — Карлос кивнул в сторону двери.

— Вытащил у брата С'анти.

«Ничего себе…» — Карлос даже присвистнул.

А ведь ему самому было немногим больше, чем сейчас С'торну, когда он, спасаясь от Дэвида, нанялся ухаживать за больными оспой…

— Я знаю, почему ты пришел, — наконец, решился Карлос. — Ты сам скоро это поймешь. А сейчас открой сознание, и не сопротивляйся… Правильно. Вот так… Не шевелись…

Все прошло даже быстрее и легче, чем предполагал Карлос. И теперь, всматриваясь в лицо С'торна, бывший глава Серебряного Круга боялся лишь одного: какова будет реакция мальчика в тот момент, когда он осознает…

— Можно воды?

— Конечно.

Поразительно: никакой истерики — только слегка дрожат руки.

— Как тебя зовут?

— Торн. — Парнишка поставил на место кувшин.

— Та-ак… — уже одно то, как он представился, говорило о многом. — Ну, и что ты теперь собираешься делать… Торн?

— Бежать.

Карлос засмеялся.

— Вот это по-нашему. А где находится потайной выход, знаешь?

Торн покачал головой.

— А как обмануть стражей острова, знаешь? Тоже нет? Ничего, зато знаю я…

* * *

Карлос проснулся оттого, что кто-то открывал дверь в его камеру.

«Кого это опять…»

— Спишь?

«Ага, теперь Дэвид…»

— Спал — до того момента, как ты меня разбудил. — Карлос нехотя сел. Потер ладонями лицо, нарочито громко зевнул.

Дэвид с грохотом двинул креслом.

— Ну, сейчас, сейчас. Это вам, молодым, все легко, — ворчливо откликнулся Карлос. — Кстати, ты извини, но мне нужно… э-э-э… — Он показал в угол, где стояла бадья.

— Ты никак меня стесняешься? — с каким-то странным ехидством поинтересовался Нечистый.

— Как знаешь, — пожал плечами Карлос. Он не спеша дошел до угла, поднял крышку. Так же не спеша стал развязывать брюки…

Губы Дэвида продолжали кривиться в непонятной улыбке, но он молчал. Только когда Карлос, не закрывая бадьи, сходил за кувшином и начал ополаскивать руки, Нечистый не выдержал.

— Да опустишь ты, наконец, эту крышку!

— Я же тебе и говорю: старый я, мне бы…

— Ой ли? — перебил Дэвид. — Насколько ты стар, я имел удовольствие наблюдать менее чем пару минут назад. Так что не прибедняйтесь, господин Великий Магистр…

«Это Алекс… Они вскрыли сознание Алекса: кроме него, из десантников подробности о Серебряном Круге не знает никто…»

Карлос сосредоточенно завязывал брюки.

— Притворяешься, будто не понимаешь? — от нетерпения Дэвид чуть не выпрыгивал из кресла.

— Почему же, я понял: ты, верно, хочешь поговорить о Серебряном Круге?

— Точно, — азартно согласился Нечистый. — А еще о том, каким образом ты освободился от моего сознания; ну и, конечно же, о твоем сыне…

— Ого! Я вижу, ты времени зря не терял. — Карлос сделал вид, что восхищен, причем намеренно переиграл, тем самым еще больше разозлив Дэвида.

— Так ты будешь говорить? — едва сдерживаясь спросил Нечистый.

— Ладно. Серебряный Круг практически перестал существовать после подземного взрыва. От твоего сознания меня освободил Ральф, поэтому лучше было бы спросить это у него, но поскольку он в данный момент покинул Канду…

— Значит, говоришь, покинул Канду… — задумчиво повторил Дэвид. — Предположим.

— На твои вопросы я ответил, — продолжал Карлос. — Теперь могу я задать свой?

— Задавай.

— Мне принесут чего-нибудь пожрать?

Дэвид посмотрел в лицо собеседника долгим, внимательным взглядом.

— Так я и знал.

— Чего? — не понял Карлос. — Что я тоже иногда бываю голодным?

— Я так и знал, что это твоя работа, — договорил Нечистый, пропустив мимо ушей откровенно издевательское замечание собеседника.

— Работа? Никакой работы, сидя здесь…

— Заткнись! — вдруг не выдержал Дэвид. — Послушник, который приносил тебе еду, сбежал. Ты ведь именно это на самом деле хотел узнать?!

— Да.

Как ни странно, после подобного откровения Нечистый успокоился.

— Карлос, а ты, оказывается, жесток: отправить юношу — почти мальчика — одного в Тайг, где он может заблудиться, где его могут разорвать дикие звери…

— На его месте я бы тоже предпочел Тайг.

— Или барак с зараженными оспой, — темные глаза Дэвида сделались почти черными. — Значит, говоришь, покинул Канду? — без всякого перехода вернулся он к предыдущей теме.

— Да.

— Как могло случиться, что мое сознание проявилось в тебе на целый год раньше?

— Из-за аварии.

Дэвид молча ждал подробностей.

— Замкнуло в системе защиты Дома Серебряного Круга. Мой мозг практически вышел из строя; тогда ты и взял управление на себя. Все.

Некоторое время оба молчали: разведчик — потому что у него не было выбора, Дэвид же, видимо, что-то обдумывал.

— Карлос, — наконец, снова заговорил он, — у тебя в сознании находится кусок моей памяти. Если ты отдашь мне его добровольно, я, так и быть, забуду, что где-то поблизости бродит твой сын. Если же ты будешь продолжать упорствовать, то клянусь, я переверну весь Тайг, и тогда… — Нечистый многозначительно замолчал. — Подумай, ты ведь не хуже меня знаешь, что умеют здешние умельцы…

Да-да. Только еще лучше Карлос знал человека, который сидел напротив: Дэвид, наверняка, уже приказал во что бы то ни стало отыскать Михаэля. Его будут искать вне зависимости от ответа Карлоса, и если найдут…

— Ну так как?

— Напрасно теряешь время.

— Значит, нет?

— Нет.

— Тогда жди.

Тяжелая железная дверь бесшумно закрылась. Где-то через четверть часа она снова распахнулась, и Карлос с трудом поверил своим глазам: на пороге с подносом в руках возник С'анти.

«Вот это да-а-а…»

На лице темного брата читалось глубочайшее оскорбление, и неудивительно: обслуживать всяких там узников — при его-то высоком ранге! Похоже, после истории со С'торном Дэвид не решался допускать до Карлоса никого, за исключением элиты. С грохотом поставив свою позорную ношу на пол, С'анти забрал вчерашнюю посуду и, так и не произнеся ни слова, удалился.

«М-да…» — однако не успел Карлос дожевать свой хлеб… Хвала Господу, зубы пока, вроде, не собирались выпадать. Зубы у хайлендера менялись примерно каждые восемьдесят лет, но Карлос не без основания полагал, что, если выпадут эти, то вряд ли вырастут новые.

Итак, не успел Карлос дожевать, как в замочную скважину снова вставили ключ.

«Дэвид…»

Некоторое время Нечистый, подобно С'анти, молчал, а когда наконец заговорил, то стало ясно, что до этого момента он уже вовсю вел воображаемый диалог с пленником.

— Нет, ты мне объясни, что тебе мешает жить в свое удовольствие?

«Ты, конечно, кто же еще…» — машинально подумал Карлос.

Однако Дэвид и без того был явно на взводе, поэтому не стоило играть с огнем.

— Видишь ли, — отхлебнув из кувшина, дипломатично начал Карлос. Дэвид весь напрягся. — Дело в том, что именно это я и делаю.

Нечистый шумно выдохнул.

— Хочешь, чтобы я поверил, будто тебе нравится сидеть в подземелье, жрать черствый хлеб и нюхать вот это? — указал он на бадью.

— Нет, почему же, — улыбнулся Карлос. — Как раз наоборот: я люблю солнце, красивых женщин, хорошее вино.

— И тем не менее, ты сидишь в тюрьме.

— Совершенно верно, — согласился Карлос, — потому что, прежде чем наслаждаться всем перечисленным, необходимо… э-э-э…

— Избавиться от меня. — Губы Дэвида привычно скривились. — Не надейся, Карлос, не надейся. Все не так просто. Совсем забыл тебе вчера сказать: ты ведь знаешь только о трех моих двойниках, а их теперь стало уже четыре…

«Так вот почему я не убил тебя ночью…»

— …и этого четвертого, будь уверен, тебе не найти никогда. Слышишь, Карлос, никогда!

«Очередная истерика… — привычно отметил про себя Карлос. — И как ему только не надоело…»

Но он ошибся: Нечистый мгновенно успокоился и долго молча ходил взад-вперед по камере, видимо, что-то напряженно обдумывая.

— Ладно, к черту все это. — Он устало провел ладонями по лицу. — Скажи мне лучше, для чего ты живешь?

— Не знаю.

— Но ты, конечно, пытался это понять?

— Пытался. Только у меня никогда по-настоящему не было времени.

— Из-за меня?

— Из-за тебя в том числе, — осторожно согласился Карлос. Сейчас Дэвид казался совершенно спокойным, но кто знал, каким он станет уже в следующую минуту.

— Хорошо. Но вот, предположим, ты выйдешь отсюда. Что ты будешь делать?

— Жить.

— Да, но как?

— Как получится.

— Черт! — Дэвид стукнул кулаком по спинке кресла. — Я ведь сначала, тоже просто жил: учился, заводил семью, работал… Но потом, когда все это повторилось раз пять… — Каждое слово он сопровождал ударами по спинке кресла. — Обычно люди живут лет до семидесяти — максимум до ста, а я… Зачем, Карлос?

— Не знаю.

— Нет, не то… Я хотел сказать, ты же сам прожил триста лет…

— Двести семьдесят четыре, — уточнил Карлос.

— Не суть важно, — Нечистый, наконец, оставил в покое кресло, — главное, ты понимаешь, о чем я говорю. Вот и объясни мне, почему ты — а я следил за тобой — почему ты относился спокойно ко всему, что меня так бесило? Почему, Карлос?

— Ну-у… предположим, я в какой-то ситуации сделал все, что мог, а ничего не получилось…

— Не повезло, — пожал плечами Дэвид.

— Это сказал ты, а я думаю: значит, не все зависит от меня.

— А от кого же? — Глаза Нечистого превратились в щелочки. — От Господа Бога?

— Бот уж не знаю, а только беситься в подобной ситуации бесполезно: обстоятельства-то все равно сильнее тебя.

— А если я хочу их переломить? — садясь в кресло, поинтересовался Дэвид.

— Попробуй. Может, что и получится. Или…

— Или?

— Или поймешь, что кто-то или что-то сильнее тебя, а значит…

— Беситься опять-таки бесполезно, — досказал Дэвид. — Какой-то замкнутый круг получается — не находишь?

— Так выйди из него.

— И каким же образом?

— Прекрати биться головой в стену.

— Значит, по-твоему, я четыре тысячи лет топчусь на месте?

Карлос невольно вздрогнул: даже самые его смелые предположения по поводу возраста сидевшего напротив человека не простирались далее чем на две — две с половиной тысячи лет.

— Меньше.

— Да-а? — почти ласково, точно обращаясь к ребенку, протянул Нечистый: он, конечно, заметил, какое впечатление произвело на Карлоса только что названное число. И тихонько засмеялся. — А если немного поточнее?

— Пожалуйста, — уже своим обычным голосом отозвался Карлос. — В 5347 году от Рождества Христова некий Дэвид Рой, переполненный любовью и состраданием к окружающим, решает осчастливить человечество. Однако созданный им «Sunrise», увы, лишь усугубил проблемы молодой цивилизации. Правда, самой тяжкой бедой для нее явилась смерть вчерашнего Спасителя: ибо Дэвид Рой в возрасте тысячи семисот семидесяти одного года от роду, — выговорил он с особой интонацией, — скончался, и в тот же миг народился Нечис…

Дэвид ударил так стремительно, что Карлос не успел отклониться.

— На этом я, пожалуй, пока остановлюсь. Из уважения к твоим сединам. — Рой усмехнулся. — Но если ты еще раз назовешь меня…

— Не я один — тебя так называют все. — Карлос выплюнул выбитые зубы. — А вот это ты напрасно: есть поверье, что выбивший зубы берет на себя все беды и несчастья того, кто их потерял.

— Еще слово, и у тебя останется одна большая беда: тебе будет нечем жевать.

— Ты у меня спросил…

— Карлос… — Нечистый предостерегающе поднял указательный палец. И вдруг… Нет, наверное, это лишь показалось: на лице Дэвида на мгновение словно отразились все прожитые им столетия, однако еще больше Карлоса поразила горечь, промелькнувшая в черных, странно заблестевших глазах…

Ключ в замке повернулся чрезвычайно быстро и резко. Карлос долго не мог оторваться от закрытой двери. Дэвид ушел так неожиданно, что осталось невольное ощущение, будто бы он просто сбежал. Сбежал, чтобы не выдать своих настоящих чувств. Всю жизнь Рой только и делал, что коллекционировал знания, умения, но они нисколько не изменяли его: лишь повышали значимость Дэвида в собственных глазах.

И вот теперь, похоже, наступал критический момент: Рой заподозрил, что в чем-то ошибается, однако услышать подтверждения своим догадкам от других было выше его сил.

Впрочем, горевать о судьбе «несчастного» Дэвида, а особенно после того, что Карлос узнал от него в самом начале их разговора, было непозволительной роскошью.

«Черт… куда же он засадил четвертого зародыша?»

Пока что Карлос мог не сомневаться в следующем: во-первых, искать следует в пределах острова Смерти; во вторых, сам Карлос не подходил для этой операции в силу своего почтенного возраста. По той же причине отпадали и большинство членов Голубого Круга (разве что среди них имелся хайлендер). Далее. «Носитель» должен обладать совершенно определенным интеллектом, из-за чего подходил не всякий послушник: такой, как Торн, например, не годился, потому что его исковерканное сознание было сориентировано на беспрекословное подчинение. Таким образом, оставались: либо кто-то из послушников другого типа, либо пленники (исключая десантников «Sunrise» — ни один из них не обладал подходящим сознанием). Пожалуй, все. Только вот как понимать слова Дэвида: «Ни за что не догадаешься»? Нечистый явно намекал на какой-то подвох.

Пока выводы нельзя было назвать утешительными. Впрочем, положение могло оказаться куда хуже, если бы Карлос убил Дэвида нынешней ночью, а потом лет через пятнадцать вдруг народился бы «новый Нечистый»…

«Господи, благодарю тебя…»

Карлос вздрогнул: он и сам не ожидал от себя такого — это получилось невольно и совершенно естественно, что означало… Изменения, которые начали происходить несколько лет назад и которые Карлос пытался приостановить, продолжались сами собой… Или ускорились из-за пребывания на острове Грез.

 

Глава 12

На берегу

В течение первых суток Торн практически не отдыхал: брат С'каро сказал, что надо стараться уйти как можно дальше. А еще он сказал, что идти следует, не удаляясь особенно от моря, но и не подходя к нему слишком близко: «В море могут водиться очень страшные хищники; иногда они выбираются на сушу, поэтому надо быть все время начеку…»

Поселок, в котором родился и вырос Торн, находился на Востоке, однако, по словам брата С'каро, на Востоке располагался затопленный древний город: его следовало остерегаться. Опасны также были и другие заброшенные города, растянувшиеся по всему побережью: там можно заразиться какой-то страшной неизлечимой болезнью. Это Торн знал и без брата С'каро, как и то, что нужно поскорее раздобыть другую одежду: голубой, соответственно Кругу, плащ слуги Нечистого мог в любую минуту навлечь на своего обладателя несчастье.

Странный он, этот С'каро: Торн не видел еще ни разу, чтобы кто-то из темных братьев хотя бы улыбнулся — а уж чтобы смеяться… Можно подумать, ему нравится в темнице! И тем не менее, С'каро действительно жил когда-то на Мануне: так говорили между собой другие адепты, да и потом — он умел управлять стражами острова Смерти. Торна чуть не стошнило, когда эти огромные белесые черви вынырнули рядом с лодкой; но стоило сделать, как учил брат С'каро, и твари послушно исчезли.

Первый день прошел для Торна, словно во сне. Нет, молодой человек отлично помнил, как причалил к берегу, как потом оттащил подальше от воды и спрятал лодку — чтобы не сразу можно было напасть на его след. Однако в первый день Торн ни о чем не задумывался, зато во второй…

Масса воспоминаний, событий, лиц, которые юноша уже давно выпустил из памяти, вдруг обрушились на него. Брат С'каро предупреждал, что это обязательно случится, но Торн ожидал чего-то совсем другого; а вскоре в голове вообще началась какая-то путаница, и молодой человек, забыв про опасности, забыв о том, что нужно, чего бы это ни стоило, продолжать путь, забился в щель меж двумя камнями и, завернувшись в плащ, закрыл глаза… Но Торн не спал: временами он даже поднимал веки и наблюдал за тем, как шевелятся от ветра ближайшие кусты; на ветки садились насекомые (какие именно, было не важно), но он ничего этого не осознавал. Кусты, ветер, отдаленный шум моря… И вдруг…

Торн почувствовал на себе чей-то взгляд… потом холод камней за спиной… Однако возвращение в окружающий мир шло столь медленно, что, когда расстроенное сознание, наконец, переварило поступившие извне сигналы, было слишком поздно. Те, кто еще издали заметили Торна, уже успели развернуться и теперь шли прямо к нему. Впрочем — юноша не мог этого знать, — даже если бы он и не потерял ни одной лишней секунды драгоценного времени, он все равно был обречен. Молодой человек с ужасом глядел на приближавшихся к нему троих ревунов, своего бывшего наставника С'фила, хотя на самом деле бояться следовало в первую очередь не их…

Немного поотстав от остальных, то и дело спотыкаясь, потому что его периодически подталкивал в спину здоровенный лемут, шел закованный в цепи человек невысокого роста, крепко сложенный, с черными седеющими кудрями.

* * *

Еще сутки назад Алекс напал на след сбежавшего послушника, и хотя по-человечески было искренне жаль мальчика, ничем помочь ему десантник не мог. Там, на острове, осталась Марта; кроме того, все мысли Алекса находились под контролем возглавлявшего отряд адепта. Присутствие чужого сознания ощущалось постоянно, и оттого приходилось постоянно отвлекаться, чтобы не доставлять слуге Нечистого удовольствия размышлениями о тех унижениях, которым подвергался командир одного из лучших карательных отрядов «Sunrise». Судьба сыграла с Майером, как обычно говорится, дурную шутку: то, чем он всегда так гордился — умением считывать информацию, — сейчас вместо привычной радости доставляло ему особенные неприятности. Как ни странно, Алекс переносил их практически без труда: раньше он бы, скорее, согласился умереть, чем, подобно псу на поводке, идти по следу. Однако последние недели настолько изменили десантника, что он и сам себя почти не узнавал.

Отряд Майера действительно считался едва ли не лучшим в «Sunrise», его командиру удалось многого добиться — и тем не менее, неудачи, которые постигли Алекса еще в юности, настолько глубоко отпечатались в его памяти, что и годы успеха не смогли ослабить их влияние. Раз и навсегда ощутив себя неудачником, десантник продолжал считать себя таковым и в дальнейшем. И хотя для окружающих он был сильным, целеустремленным человеком, себе Алекс по-прежнему представлялся слабым, всегда плывущим по течению. Ему приходилось притворяться, играть не свойственную его натуре роль, которая постепенно становилась все трудней. Чтобы не сойти с ума, Майер начал пить: совсем немного — это отчасти сглаживало противоречия. Теперь со стороны он уже не выглядел столь безукоризненным, как прежде, — легкое же опьянение придавало Алексу некоторую уверенность в себе. Шаткое равновесие было нарушено появлением человека, которого десантник по привычке считал виновником всего.

Командира карательного отряда обычно не информируют о разведчике, в чье распоряжение он должен поступить, поэтому Майер был потрясен, когда его встретил Ральф. Дальше все происходило, как в дурном сне: неудавшаяся попытка мести, ответная реакция разведчика, обернувшаяся еще большим унижением, и, наконец… Алекс не знал, откуда у него хватило сил вынести измену Марты — наверное, все та же привычка считать себя неудачником. Ральф был старше его по званию, и Ральф спал с его женщиной…

Если раньше две взаимоисключающие тенденции раздирали Алекса на части, то теперь они с бешеной скоростью мчались навстречу друг другу (десантник именно так воспринимал этот процесс в воображении), угрожая вот-вот раздавить. В тот момент, когда Майер прицеливался в Ральфа, он воспринимал себя уже не просто неудачником — в собственном представлении он превратился в нуль. Алекс Майер умер — он был изничтожен, раздавлен, — тайком же из кустов стрелял… Он не успел додумать: полное бессилие, гипнотизирующий взгляд Карлоса…

«Алекс, спрячь пистолет, сынок…»

Понимал ли тогда легендарный разведчик, чем стали его слова для десантника? Майер и сам бы, наверное, не сумел внятно объяснить, но вместе с ними пришло совершенно новое ощущение — будто вся прожитая жизнь не так уж и плоха, как казалось прежде, и если чего-то и не вышло, то этого вовсе не стоило стыдиться, раз ты сделал все от тебя зависящее. Всегда и во всем проигрывал одному и тому же человеку? Так ведь человек этот — сын Карлоса Алонсо…

Алекс почти не удивился, когда Марта назвала его имя, — почувствовал лишь спокойствие и непривычную уверенность в себе. Потом, правда, это ощущение несколько поблекло, однако не исчезло совсем. С новой силой оно накатило на Майера, как ни странно, после посещения острова — и больше уже не пропадало…

«Железным» командиром (десантник невольно улыбнулся про себя) «железного» отряда Алекс продолжал оставаться и в то утро, когда Дэвид копался в его памяти, и сейчас, когда, подгоняемый слугой Нечистого, брел вдоль берега моря. Лишь на несколько секунд в сознании Майера промелькнуло нечто… — к счастью, лемуты как раз в этот момент бросились за убегающим послушником, и адепт Зла, постоянно удерживавший в поле зрения сознание пленника, невольно отвлекся… Впрочем, Алекс тут же переключился на созерцание погони, и его мысли вернулись в привычное, выбранное им самим русло…

* * *

Торн пришел в себя окончательно, когда ревуны находились всего в нескольких десятков шагов. Положение юноши было уже абсолютно безнадежным, но инстинкт самосохранения не подвластен доводам логики — подчиняясь ему, Торн вскочил и, слегка припадая на онемевшую от долгого сидения ногу, побежал. Куда именно — не имело значения, лишь бы бежать. Он не почувствовал, как С'фил, не ожидавший от беспомощной жертвы подобной прыти, отдал ему мысленный приказ остановиться; не видел, как тот же С'фил почему-то схватился руками за голову и повалился на землю; и наконец, как человек, шедший позади, ловко ударил каблуком сапога, а потом сбил с ног зазевавшегося лемута. Как справиться с упавшим ревуном ему помог спрыгнувший откуда-то сверху очень высокий мужчина. Торн несся напролом, не оглядываясь и не думая вообще ни о чем. Кусты, деревья, топот преследовавших его ревунов — где уж тут было смотреть под ноги, хотя смотреть, как известно, никогда не помешает…

Однако молодой человек не упал: у самой земли его подхватили чьи-то очень сильные руки — вырываться было совершенно бесполезно, — зажали рот, потянули куда-то в сторону…

— Тихо! — Руки разжались, и Торн увидел перед собой человека с очень светлыми, почти белыми волосами — не седыми, а действительно белыми.

Человек приложил палец к губам и странно знакомо улыбнулся; потом сделал какой-то знак своему спутнику, черноволосому молодому человеку — тот молча кивнул. Что было дальше, Торн помнил не очень хорошо — вернее, мог кое-что перепутать, так как в голове все еще не установился порядок… Кажется, двое из появившихся в этот момент лемутов были остановлены стрелами, которые с неправдоподобной скоростью — одну за другой — выпустил черноволосый; третьего — из какой-то блестящей металлической штуковины — убил светловолосый. Трупы тут же отнесли в сторону и наскоро забросали валежником. Торн не верил своим глазам; он, правда, еще не успел решить, насколько хорошо для него то, что он повстречал этих людей, и пока лишь пытался сообразить, кого напоминал ему светловолосый. Вернее, даже не он сам, а его улыбка.

— Ну что, герой, порядок? — спросил светловолосый с незнакомым резким акцентом.

— Да.

— Как звать-то?

— Торн.

— Точно? А может, С'торн? — окинув взглядом голубой с капюшоном плащ молодого человека, переспросил незнакомец.

— Торн.

— Понял. — Светловолосый даже вдруг немного посерьезнел, словно и впрямь понимал, какое значение имела для молодого человека отброшенная им всего лишь одна буква в имени. — Ну, и что же ты такого сотворил… Торн, раз за тобой гнался целый отряд лемутов?

— Я сбежал…

На самом деле Ральф знал о Торне, наверное, больше его самого. Одинокую фигуру в огромном, не по росту, плаще Голубого Круга разведчик заметил еще утром. Осторожное зондирование дало понять, что в сознании слуги Нечистого царит полный хаос. Первое, что подумалось Ральфу — естественно, что перед ним сумасшедший, однако что-то разведчику показалось странно знакомым. Он снова вошел в сознание неизвестного и на этот раз все понял: разум юноши был в порядке, но он буквально изнемогал под грузом обрушившейся на него информации. Подобное Ральф наблюдал только у Тэна, когда из его сознания была изъята фальшивка. Похоже, именно это происходило и сейчас.

Продравшись сквозь бестолково снующие мысли, разведчик не без труда, но все же уяснил главное: после разговора с неким узником (в мыслях он именовался «брат С'каро») юноша тайно покинул Манун и уже вторые сутки удалялся от острова в надежде уйти от возможной погони…

Преследователи же появились несколько часов спустя; и когда Ральф заметил среди них Алекса, то подумал, что, возможно, разыскивали не столько сбежавшего послушника, сколько его, Ральфа. Малочисленность отряда ничего не значила: темному брату, его возглавлявшему, ничего не стоило в любой момент войти в контакт с теми, кто остался на острове, и попросить о подмоге. Поэтому разведчик решил пока поостеречься и даже не рискнул зондировать сознание адепта. Зато когда тот, отдавая приказ Торну остановиться, неожиданно раскрылся, Ральф нанес ментальный удар, ставший для С'фила смертельным…

— Значит, говоришь, брат С'каро, — выслушав молодого человека, засмеялся Ральф.

Торн кивнул.

«Ну, кто же, кто смеялся точно так же, как этот светловолосый?»

— А пойдешь со мной его освобождать?

— На Манун? — дрогнувшим голосом переспросил Торн. — Пойду!

— И меня захватите…

Ральф оглянулся — из-за деревьев, звеня цепью, в сопровождении Яна показался Алекс.

— Хоро-о-о-ош, ничего не скажешь, — рассмотрев его «убранство», покачал головой разведчик.

— Да и ты тоже молодец: я думал, он ломает голову над тем, как выручать отца, а он камешки в море кидает! — не остался в долгу десантник.

Ральф опустил веки, но тут же их поднял: глаза разведчика озорно блестели, щеки заметно порозовели.

— Точно, пара штук не долетели, — сознался он.

— Врать не буду: мне попался только один. — Алекс тяжело опустился на землю.

Занятые этой беззлобной пикировкой, ни он, ни Ральф, само собой разумеется, не обратили внимания на то, как при слове «отец» округлились глаза у Торна.

«Великий Господь, ну конечно! И я еще думал, на кого похож светловолосый!»

Молодой человек так и впился глазами в лицо Ральфа, а между тем пришла очередь удивляться Майеру. Если десантник и предполагал кого встретить на побережье близ острова Смерти, то уж никак не дочь Координатора. Да еще в сопровождении здоровенного лохматого б'буши. За время путешествия через Пайлуд Алекс насмотрелся на разных полуобезьян предостаточно: этот казался особенно рослым.

— Знакомить, как я понял, не надо, — заметив удивление десантника, с ухмылкой прокомментировал Ральф. — Хотя все же считаю своим долгом кое-что уточнить: мистер Майер, вы имеете удовольствие лицезреть мою невесту! Учитывая особенности вашей экипировки, разрешаю вам не вставать, — добавил он в ответ на попытку десантника подняться.

— А это — наш друг Онк.

— Счастлив за вас, мисс Андерсен.

Ян с грохотом выронил цепь, которую все еще держал в руках. Мельком глянув в сторону обалдевшего десантника, Амалия снова перевела глаза на его командира:

— Боже мой, кто это вас так?

— Да вот, как видите, немного не повезло. — Поцеловав протянутую руку, Алекс нарочно дольше, чем следовало, задержал ее в своей.

— Ну, надо же! А мне показалось, что мистер Майер совсем не против поносить на себе все эти украшения еще некоторое время. — Ральф сделал вид, будто злится.

— Вам показалось, мистер Хюттнер. — Рука Амалии была немедленно освобождена.

— То-то же.

— По-моему, я чего-то не понимаю, — произнесла Амалия, растерянно поглядывая то на одного, то на другого.

— Слишком долго рассказывать. Хотя, по правде говоря, я действительно не представляю, что делать со всей этой хренотенью, — Ральф виновато посмотрел на Амалию. — Снять цепь мы, пожалуй, еще сможем, но вот ошейник с браслетами… — Разведчик с сомнением покачал головой.

Он оказался прав: освободить Алекса удалось лишь наполовину.

— Нет. Без кузнеца не обойтись, — после тщетных попыток распилить хотя бы обруч на шее, наконец, сдался Ральф. — Придется потерпеть.

То, что ближайший кузнец находится на Мануне, но отправиться туда придется с совершенно иной целью, было ясно и ему, и Алексу, и Яну, которому также не удалось распилить браслеты.

— Ладно, по крайней мере, все это не будет больше звенеть, — улыбнулся десантник в ответ на сочувственный взгляд Амалии.

При свете костра дочь Координатора казалась немного старше, но это ее не портило — скорее наоборот. Или дело было в чем-то другом? Пожалуй… Раньше Алексу всегда не хватало живости в ее глазах, энергии, сейчас же… Он непроизвольно следил за тем, как Ральф наклонился к уху Амалии. Она улыбнулась…

— Командир, это что, действительно Амалия Андерсен? — пользуясь тем, что Ральфу сейчас не до него, зашептал Ян. — Та самая?

— Та самая.

— И это она приехала к… — договорить Ян не успел.

— Как думаешь, лодка, на которой бежал Торн, все еще там, на берегу? — спросил вернувшийся на свое место Ральф.

— Не знаю: по крайней мере, при мне с ней возиться не стали.

— Рискнем… — задумчиво произнес разведчик. — Отряд, конечно, послали за мной? — добавил он, когда Амалия отошла.

— Да. И ты с этими своими камешками действительно здорово рисковал. — Майер намеренно повторил только что произнесенное Ральфом слово.

Тот улыбнулся. Пока разведчик не мог найти объяснений случившемуся, однако так неожиданно происшедшая в их отношениях с Алексом метаморфоза его вполне устраивала. Не сговариваясь, оба точно перевернули страницу, оставив самое плохое в прошлом.

— А о чем вы говорили с Дэвидом?

— Да можно сказать, ни о чем, — скривился десантник. — Он пришел ко мне в камеру, велел не шевелиться. Потом, когда немного покопался у меня в мозгах, видимо, заметил, что я, вроде как, человек: а-а, говорит, оказывается, я тебя знаю…

— И все?

— Почти… — Алекс задумчиво покрутил браслет на запястье. — Уже на пороге он обернулся и сказал: «Сделаешь что не так — больше ее не увидишь…»

Чтобы скрыть возникшую неловкость, Ральф подложил в костер ветку. В первые секунды огонь попытался охватить ее всю целиком, но потом, словно передумав, отступил и стал подбираться потихоньку: выглядывая то здесь, то там…

— Когда выступаем? — прервал наблюдения разведчика Алекс.

— Сейчас. Амалию, Онка и Риу оставим здесь, а на Манун поплывем мы с тобой, Ян и этот мальчик… — Ральф показал на спящего Торна. — Остров охраняют какие-то змееподобные твари, и…

— Видел.

— Торн знает их ментальную волну. И расположение коридоров в крепости. Тебя что-то не устраивает?

— Жалко будить, — и Алекс, как только что Ральф, с улыбкой кивнул в сторону спящего. — Замаялся он.

— Это точно. А если серьезно?

— Если серьезно, то, думаю, нас там ждут. — Десантник снова поиграл браслетом. — Смотри: сначала убегает мальчик, потом пропадает посланный за ним отряд… Они уже знают, что отряд пропал: при мне адепт связывался с Мануном несколько раз — значит, будут караулить день и ночь.

— Ну и пусть себе караулят. Вчетвером проскочим. А когда освободим отца и твоих ребят… — разведчик запнулся. — Алекс, отец… сделал все, что мог. Он уже бывал на том острове и ничего не чувствовал… Он надеялся, что и…

Майер остановил его движением руки.

— Твой отец — это твой отец, поэтому в оправданиях он не нуждается, — и в глазах десантника что-то едва уловимо дрогнуло.

Однако Ральф заметил и, кажется, догадался, что это могло означать. Ну да, раньше его имя было Михаэль Хюттнер, раньше санрайзовцы знали его под кличкой «счастливчик-Ральф» — теперь же… Теперь о нем будут вспоминать исключительно как о «сыне Карлоса». Хуже того: вскоре он превратится еще и в «мужа Амалии Андерсен»…

«Ну и что?» — безмятежно поинтересовался какой-то внутренний голос.

Ральф вспомнил подземелья Дома Серебряного Круга, вспомнил, как впервые шел за отцом по лабиринту, как Карлос выпихнул его из камеры С'бэрда, как месяц назад шлепал по воде, пробираясь в разрушенную комнату Великого Магистра… Потом нашел глазами Амалию…

«А ничего…» — так же безмятежно подумал разведчик.

 

Глава 13

Такая длинная ночь

Нестарая еще лодка действительно оказалась в кустах — в том самом месте, где ее оставил Торн. В целости и сохранности, даже при веслах.

Точно: ловушка. И поджидают их, конечно, там, на острове. Что ж, в принципе Ральф был к этому готов. А море… После сумасшедшего плавания на неуправляемом судне, где все зависело от готовой в любую минуту оборваться веревки, предстоящее путешествие казалось чем-то вроде развлекательной прогулки. Впрочем, разведчик лукавил: то, что ему предстояло этой ночью, могло оказаться еще серьезнее.

Обязанности для каждого были распределены заранее: Алекс и Ян сели на весла, Торн приготовился следить за «стражами Мануна», а Ральф… Как только лодка отчалила от берега, она начала словно растворяться в воде — в этом, собственно, и заключалась работа разведчика.

Здесь, среди похожих друг на друга волн, создавать иллюзию было нетрудно. Ральф смотрел вокруг и тут же пытался скопировать движение величественно покачивающейся воды — все, кроме с каждым взмахом весел удалявшейся от берега лодки. Еще и еще раз, воспроизводя картину спокойного и в то же время никогда не успокаивающегося моря. Звуки, блеск отражавшихся в воде звезд… Только вот поручиться, что получалось похоже, Ральф, увы, не мог: слишком мало у него было практики. А чтобы случайно не сбиться, не разрушить с таким трудом поддерживаемую иллюзию, разведчик с самого начала решил ни на что не отвлекаться, поэтому на время блокировал все не относящееся непосредственно к делу ощущения. Только он и море. Сейчас оно выглядело вполне миролюбивым, однако Ральф невольно вспоминал то, что пережил не так давно…

* * *

Первые два дня все шло нормально, однако на третий случилось то, чего особенно боялся Лэрри: налетел шторм. Даже для больших и прекрасно оснащенных судов с опытной командой это всегда испытание — у крохотного же, потерявшего способность маневрировать, суденышка практически не оставалось шансов. Стоило, например, всего лишь оборваться веревке или измениться направлению ветра, который пока, слава Господу, дул в том же, юго-западном, направлении, что и течение, — и конец всей авантюре.

Лэрри приказал всем спуститься в трюм: находиться на палубе было нельзя, поскольку в любую минуту могло просто смыть волной — кроме того, пассажиры (естественно, при правильном распределении) вполне годились на роль балласта…

Почти двое суток просидели четверо людей и б'буши в тесном трюме, не имея возможности не только отсюда выйти, но даже сдвинуться с места из боязни нарушить баланс. Когда человеку где-то особенно плохо, нечто другое невольно кажется ему более предпочтительным — поэтому, вслушиваясь в шум, вой и грохот, Ральф теперь едва ли не с ностальгией вспоминал о «гостеприимной» ратуше. Хотя, если серьезно, надо было просто послушаться Лэрри: высадиться на берег в нескольких милях от злополучного городка и дальше идти пешком. Вероятно, примерно так же думали и остальные, и, понимая это, разведчик чутко следил за тем, чтобы постоянно накапливающееся напряжение в какой-то момент вдруг не выплеснулось наружу и не случилось непоправимого.

Кое о чем он позаботился уже заранее: Ян и Онк сидели в разных концах трюма; сам Ральф находился ближе всех к б'буши, готовый в любую минуту предотвратить возможный конфликт. Не неизбежный, а именно возможный, потому что разведчик, вопреки своему правилу, теперь постоянно контролировал мысли своих спутников. Заодно, как водится, узнал о себе массу всего такого, без чего прекрасно бы обошелся в жизни: Лэрри его смертельно боялся и мечтал оказаться как можно дальше; Ян смотрел немного свысока, но в принципе считал вполне приличным парнем; Риу… Здесь Ральфу стало даже немного не по себе: то восхищение и желание во всем подражать, появившиеся в первый же день их знакомства, усилились многократно. Пареньку очень не хватало Тэна, с которым они здорово подружились, — правда, когда пришлось выбирать между Тэном и Ральфом, юноша безоговорочно выбрал разведчика. Что касалось Онка, то… — Ральф с трудом разбирал мысли б'буши. Человек, спасший ему жизнь, ассоциировался у мохнатого гиганта с надеждой…

Так или иначе, но стоило кому-нибудь из этих четверых потерять самообладание, Ральф с помощью волевого импульса сразу бы лишил его способности двигаться. Главное было не потерять контроль над собой. К счастью, обошлось: и судно, и его пассажиры выдержали. Веревка, правда, в конце концов все-таки оборвалась, зато так и не переменился ветер. Поэтому, когда корабль выбросило на берег миль за пять от Руге, Лэрри очень странно посмотрел на Ральфа и перекрестился…

* * *

Углубившись в невольные воспоминания, разведчик запоздало спохватился, не повредил ли созданную им иллюзию, но вскоре понял, что напрасно беспокоится. Спокойным море казалось лишь с виду, ибо всегда таило в себе неожиданности, поэтому тот шторм, который Ральф не столько видел, сколько слышал, лишь дополнил общую картину. Чем больше создающий иллюзию знал и чувствовал то, что копировал, тем более настоящей — объемной — получалась и сама иллюзия.

И странное дело: стоило только это осознать, как сама собой разрешилась мучившая Ральфа загадка: почему совершенно обессиленный С'дино, который от слабости почти не мог говорить, тем не менее сотворил такую правдоподобную иллюзию, что разведчик уже собирался удирать из «готовой вот-вот обрушиться пещеры». Он, как и Ральф сейчас, получал удовольствие — удовольствие от слияния с предметом копирования, от познания его структуры, его… Чье-то прикосновение… Ральф открыл глаза и кивнул.

Продолжая удерживать прежнюю иллюзию, разведчик уже готовился создать следующую: угрюмый каменистый берег — от того места, где должна была причалить лодка, до мрачно темневшей крепости. И когда лодка действительно ткнулась носом в песок, одна «картинка» плавно перетекла в другую.

И эту, новую, Ральф удерживал все время, пока Алекс, Ян и Торн вытаскивали на берег лодку и прятали ее среди камней неподалеку от небольшого рыбачьего баркаса; пока, озираясь, шли к по-прежнему безмолвной крепости. Вдруг что-то случилось: в узких щелях-окнах вспыхнул свет, послышались приглушенные крики…

* * *

Определять, ночь сейчас или день, Карлос мог исключительно благодаря той очередности, с которой ему приносили еду. Первый раз, конечно, утром, часов в семь, потом — вскоре после полудня, и, наконец, в восемь-девять вечера. Узнать точнее не было никакой возможности, да, в общем-то, и не имело смысла, главное — Карлос примерно представлял, когда следовало ожидать «гостей», а когда визиты были маловероятны. Впрочем, Дэвид не заходил уже целых два дня.

«Значит, нечем хвастаться, и Михаэль, слава Тебе Господи, пока на свободе…» — думал Карлос, глядя на розоватый с белыми разводами камень — единственное нарядное пятно на фоне однообразно серой стены. Если бы только это можно было проверить…

Исключено: Карлос старался по возможности даже лишний раз не вспоминать о сыне, что не всегда, к сожалению, удавалось. Сегодня, например, Михаэль так и стоял перед глазами, а когда Карлос, наконец, заснул, сын ему приснился.

«Неужели Михаэль уже здесь?..»

И словно в подтверждение этой панической мысли в замок вставили ключ. Подчиняясь какому-то необъяснимому импульсу, Карлос вынул из-за подкладки нож и переложил его под матрас.

— Доброй ночи. Не помешаю?

Наивный вопрос. Хотя что-что, а вот наивным Дэвид не был никогда: губы Нечистого кривились в привычной усмешке.

— Не хочешь разговаривать?

— У меня не так много зубов, — несмотря на все усилия, Карлос заметно шепелявил.

К его удивлению, Нечистый перестал улыбаться.

— Прости. Я… я не хотел… Конечно, ты все равно не веришь… — Дэвид с трудом подбирал слова: с ним явно происходило что-то необычное.

Потрясенный Карлос ждал продолжения.

— Ты тогда сказал, я хожу по кругу… Наверно, ты прав, и я… я чего-то не понимаю… Я устал, Карлос… Устал от этих бесконечных повторов! Я хочу жить, а не… — На лице Нечистого изобразилось страдание. — Послушай, мне нужны эти воспоминания… Действительно нужны…

«Ах, вот оно что: опять за старое…»

— По-моему, ты их переоцениваешь: вряд ли эти две недели способны что-то изменить. Ты был таким же, как и всегда: не хуже и не лучше. Зато, если ты и правда хочешь… — Карлос остановился: продолжать не имело смысла — Нечистый уже, видимо, пожалел о своей откровенности, и по его лицу опять расползалась нехорошая усмешка.

— Если я и правда захочу, — подхватил Дэвид начатую фразу, — я доберусь до нужных мне воспоминаний и без твоего желания. А подумай, Карлос, почему это я вдруг пришел к тебе ночью? Почему не дождался утра? Все еще не догадываешься?

«Михаэль… Он хочет сказать, что у него Михаэль… Нет, врешь, блефуешь: будь у тебя Михаэль, ты бы не просил, ты бы приказывал…» — И тем не менее, сердце Карлоса забилось в несколько раз быстрее.

— Я не верю.

Взгляд Дэвида сделался безмятежным — теперь на его лице не было заметно ни малейшего волнения: одно лишь спокойствие и уверенность в себе.

— А вот и напрасно. Смотри! — Нечистый повернул раскрытую ладонь, и оттуда блеснул тоненький лучик света.

Карлос зажмурился.

— Ну что, достаточно? Или требуются еще какие-нибудь доказательства?

Что и говорить, доказательств действительно не требовалось: если до этого момента у Карлоса еще были какие-то сомнения, то сейчас отпали последние. Демонстрируемый Нечистым фонарик и впрямь когда-то принадлежал Михаэлю, но потом он отдал его Марте, которая по совершенно определенным причинам подарок не афишировала. И лишь на острове Грез, находясь в полубессознательном состоянии, начала машинально то включать, то выключать его — что и заметил Карлос.

Последнего Нечистый, явно поинтересовавшейся сознанием женщины, знать не мог: этого просто не отпечаталось в памяти Марты — из-за чего и просчитался… Естественно, разведчик сделал вид, что заглотил наживку.

— Отлично. Итак, мои условия… — Дэвид приостановился, желая подчеркнуть значимость момента. — Первое: ты возвращаешь мне часть моей памяти; второе: помогаешь обезвредить ненужных двойников; и, наконец, третье: объясняешь, в чем суть открытой тобой ментальной защиты. В свою очередь я обещаю: свободу тебе и твоему сыну — после соответствующей обработки вашей памяти, конечно. А также — буду великодушным ко всему карательному отряду. В случае же неповиновения…

«Господи, какая напыщенность!» — Карлос потянул флакон с розовым маслом, открыл крышку…

Солнце уже давно зашло, но по-прежнему нечем дышать, и робкий ветерок почти не чувствуется в нагревшемся за день воздухе. Кажется, что вокруг никакого движения, но это не так: жар от земли постепенно поднимается вверх, перетекая в черное, сверкающее мириадами звезд небо…

И вдруг — как и тогда, в далекой юности — на плечо ложится рука…

— Дэвид, у тебя был шанс…

Глаза Нечистого широко раскрылись: он смотрел на Карлоса, но определенно видел кого-то другого.

— Ты… — вечно искривленные усмешкой губы медленно расправились, и вслед за этим начало меняться, точно освобождаясь от какого-то напряжения, странно просветлевшее лицо Роя. Черты его — даже крючковатый нос — смягчились, взгляд сделался непривычно открытым. Потом, демонстрируя картины прожитой жизни, распахнулось сознание…

Подчиняясь неведомой силе, Карлос вытащил нож. Доведенным годами тренировок до автоматизма движением послал вперед… Отсюда до места, где стоял тот, кого называли Нечистым, было около четырех-пяти футов, но клинок летел туда, казалось, целую вечность — потому что одно за другим, бесконечной вереницей тянулись и тянулись разбуженные воспоминания… И только когда они достигли настоящего момента и совместились с реальностью, нож достиг цели…

Карлос не сразу пришел в себя: несколько минут он сидел неподвижно, и веря и не веря в то, что произошло. Но как бы то ни было, случайно подсмотренная им жизнь потрясала. Потрясала контрастностью, чудовищными по своей амплитуде колебаниями между падениями и взлетами; между полной самоотверженностью, благородством, бескорыстием и самым крайним, изощренным эгоизмом…

Лицо же самого Дэвида поражало спокойствием. Он был совсем как живой, если бы только не это спокойствие, даже торжественность. Карлос наклонился и вытащил из тела свой нож (на нем почти не было крови, потому что клинок вошел точно в сердце), спрятал под куртку, потом закрыл широко распахнутые глаза.

«Дэвид, у тебя был шанс…»

Итак, Нечистый умер — в очередной раз. Правда, еще сохранились его зародыши-мысли, но теперь все четверо «носителей» были известны — даже тот, последний, на которого так надеялся Дэвид. Конечно, роль палача вовсе не радовала бывшего разведчика, но другого выхода не было. До самого последнего момента Карлос наивно полагал, будто их встреча с Нечистым — всего лишь случайное стечение обстоятельств — обычное невезение, повлекшее за собой цепь логично вытекающих одного из другого событий. Однако несколько минут назад словно наступил момент истины, и Карлос понял, что собственно, для того и родился: чтобы своей жизнью влиять на жизнь родившегося задолго до сего знаменательного момента Роя Дэвида. Ну, а в случае неудачи…

«Господи, что за бред…» — вдруг точно опомнился Карлос. Он потер ладонями лицо и даже тряхнул головой, точно пытаясь сбросить с себя какое-то наваждение. Нет, пожалуй, он все-таки ничего не понимал в этой странной жизни. А еще собирался поучать! Разве не было у него, к примеру, цели — убить этого человека? Двести с лишним лет он шел к ней — через боль, страх, через лишения… И вот она исполнена. Осуществилась, а вместо удовлетворения… Неужели Дэвид Рой был прав, и человечество действительно нужно держать в постоянном напряжении, в неизменном страхе? И не потому ли сам он так отчаянно скучал, что не боялся никого? Или Дэвид чего-то не знал? Чего-то очень важного…

«Дэвид, у тебя был шанс…»

Карлос снова тряхнул головой. А ведь с ним определенно что-то происходило, и началось это… после острова Грез. Так недолго и сойти с ума. Взгляд разведчика машинально остановился на распростертом у его ног теле, на бессильно отброшенной в сторону руке… Стоп — кольцо! Да, он точно сходил с ума: Михаэль, десантники… Карлос пошел было к выходу, но вернулся и опустил на лицо Роя капюшон. Теперь можно было идти.

Дверь не издала не звука. Убедившись, что в коридоре его никто не поджидает, разведчик вышел из камеры и осторожно двинулся вперед. Сначала надо было освободить десантников. Карлос поморщился: придется идти через так называемые лаборатории. Ночь — любимейшее время для опытов, именно сейчас все и происходит.

Коридор медленно пошел под уклон. Поворот… Разведчик остановился. Прижался к холодной каменной стене: идти дальше было выше его сил. Он боялся… боялся вновь увидеть все то, что так старательно пытался в последнее время забыть. И еще… нет, уже не боялся, а почти был уверен, что не сможет спокойно пройти мимо…

Рука привычно потянулась за флаконом…

«— Кто-то должен это сделать, Лонсо…»

За первой дверью было совсем тихо, однако сканирование показало, что там два человека. Вернее, назвать про себя людьми тех, кто находился в камере, Карлос явно поторопился: первый — молодой адепт — делал начальные шаги в познании человеческого мозга. Воздействуя на различные его центры, темный брат с упоением наблюдал за тем, какая последует реакция. Второй же (его Карлос смог разглядеть после того, как незаметно проник в сознание адепта)…

Лишь под воздействием извне он двигал ртом, бровями, открывал и закрывал глаза. Лишь подчиняясь ментальным приказам, это, полностью потерявшее возможность чувствовать и вообще что-либо осознавать, существо вставало на ноги и снова опускалось на пол, проделывало всевозможные трюки… Разведчик почувствовал, как начала подкатывать тошнота… Не в силах больше выносить происходящее, Карлос одним ударом уничтожил мастера, вторым — освободил от бессмысленного прозябания жертву. Помочь этому несчастному не мог уже никто…

Вторая дверь — пусто… Не без внутреннего содрогания Карлос собирался приступить к обследованию третьей, но как раз в это время из другой — расположенной напротив — раздался сдавленный крик. Разведчик мгновенно переключился на нее и… натолкнулся на мощную ментальную защиту. Вот этого только и не хватало… Когда-то поиск лазейки в чужом барьере было любимым занятием Карлоса. Интерес к подобным задачам сохранился, пожалуй, и до сих пор. Но — время! Его не было совсем… Однако разведчик взял себя в руки. Он должен. Должен: там, за дверью, человек, которого еще можно спасти.

Почти не дыша Карлос выпустил ментальный зонд… Та-а-ак… На первый взгляд барьер казался многослойным — впрочем, опытный в подобных делах разведчик не спешил… И оказался прав: слои каким-то, пока непонятным, образом были соединены друг с другом, образуя один — который подобием кокона закручивался вокруг сознания. Поторопись Карлос — начни снимать слои один за другим, и сразу бы поднялась тревога.

Нет, тут нужно было действовать совсем иначе… Неприметно слившись с первым слоем защиты, разведчик, не проникая вовнутрь, легко-легко заскользил вдоль него… Еще один виток… и еще один… Воображаемый кокон постепенно разматывался — начало его вело прямиком в сознание адепта… Да — Карлос торопился не зря: этот узник попал сюда только два дня назад, и мозг его пока что находился в полном порядке. Определить это было нетрудно, потому что ничего не подозревающий брат как раз исследовал память пленного. Решив, что разумнее всего — если, конечно, удастся благополучно покинуть остров — впоследствии стереть воспоминания о перенесенных ужасах, разведчик захватил управление сознанием адепта, приказал ему открыть замок, а затем уничтожил. Эту дверь, видимо, тоже хорошо смазали: она не заскрипела. Со страху узник, парень лет двадцати, вжался в стену, но потом, заметив, что на вошедшем нет традиционного плаща, немного успокоился.

— Кто ты?

— Пойдешь со мной.

— Кто ты? — упрямо повторил молодой человек.

— Или ты делаешь то, что я говорю, или останешься здесь, — Карлос намеренно произнес эти слова так, как произнес бы их слуга Нечистого: играя своим низким красивым голосом.

И пленник понял; взгляд у него снова сделался затравленным.

— Не бойся, — уразумев, что перестарался, уже мягче добавил разведчик. — Я сам еще совсем недавно сидел точно в такой же, — он обвел глазами камеру. — Так-то вот, Ронни…

Час от часу не легче: теперь парень сообразил, что незнакомец читает мысли, и перепугался еще больше.

— Берегись!

Карлос успел отклониться — нож пролетел мимо, однако бросивший его темный брат добился главного: разведчик потерял равновесие и упал. Ни блокировать сразу сознание противника — на это требовалось время, — ни оказать сопротивления лежа на полу Карлос не мог. Ему оставалось лишь уворачиваться — прикрывая наиболее уязвимые места и постепенно отползая в угол камеры, а противник наносил удар за ударом: по пальцам рук, по ногам, нацеливаясь в колени… Буквально в двух шагах отсюда валялся его же собственный нож, но адепт то ли забыл о нем, то ли был слишком уверен в себе, то ли просто не хотел останавливаться…

Глухой стук, крик… и удары прекратились… Карлос быстро откатился к стене, но защищаться было уже не от кого: темный брат с разбитой головой лежал посреди камеры. Над ним со скамьей в руках стоял Рон.

— Ты как? — с грохотом опустив скамью, повернулся он к разведчику.

— Спасибо.

Парень скромно пожал плечами. Похоже, приключение пошло ему на пользу: во всяком случае вид у него стал совершенно нормальный.

Морщась от боли, Карлос поднялся. Опираясь о стену, медленно пошел к выходу.

— Возьми у него ключи. И давай отсюда двигать. Пока не пришел еще кто-нибудь.

Так же по стенке — от одной камеры к другой — разведчик обошел весь коридор. Удивительно, но больше ни одного слуги Нечистого в них не оказалось — только подопытные. И каждый раз с надеждой заглядывая в сознание следующего, Карлос испытывал… нет, не разочарование и не боль: его словно изнутри раздирали на части.

— Ты же считаешь меня чудовищем!

— Нет.

— Да ну!

— Нет… Скорее — чудовищным орудием…

«Чудовищное орудие»… Чудовищным орудием назвал его Михаэль — там, в лабораториях Серебряного Круга… Нет, не только боль он ощущал — или не столько боль, — Карлос был в отчаянии. Эти люди не знали (просто уже не были способны вообще что-либо знать), что и некий С'каро когда-то приходил сюда, чтобы препарировать чьи-то мозги. Шедший следом за ним Рон также не догадывался, что его спаситель провел здесь много-много ночей. Они ничего не ведали — зато ведал сам Карлос, и единственное, в чем он теперь усматривал для себя смысл дальнейшего существования — так это в том, чтобы найти и обезвредить потенциальных двойников Дэвида. Предотвратить саму вероятность появления на земле человека, поощрявшего подобные, с позволения сказать, эксперименты.

— Последняя, — подсказал уже совсем освоившийся Рон.

— Да. — Не теряя времени, Карлос обследовал камеру и, наверное, впервые за эти два часа улыбнулся: — Давай, Ронни, сюда ключи.

— Живой? — удивился юноша.

— Живой. — О том, что жизнь жизни рознь и что нескольких человек ему пришлось освободить от недостойной разумного существа жизни, Карлос говорить не стал.

Рон в нерешительности переминался с ноги на ногу.

— Ну, чего тебе?

— Сам-то ты из них будешь? Из… — Назвать слуг Нечистого словом, которым обычно пользуются в обиходе, парень, видимо, не решался — разведчик догадался и без него.

— Из них, из них… был… — Седьмой по счету ключ четко вошел в замочную скважину. — Из них. Потом я отсюда бежал.

— А сейчас?

— Сейчас, как видишь, собираюсь удрать вторично. — Карлос открыл дверь.

Рон невольно отпрянул и зажал нос:

— Господь Великий!

— Тише, — цыкнул на него Карлос. — Хочешь, чтобы сюда сбежалось все население Мануна? Иди за мной и прикрой дверь.

— Но я не могу! — на этот раз шепотом возразил Ронни.

— Сможешь. Ронни, я просил закрыть дверь.

Блокировав восприятие запахов, которыми была пропитана камера, Карлос приблизился к ее узнику. Полностью обнаженный, он лежал на пропитанном экскрементами тюфяке.

— За что они его так? — ужаснулся Ронни. Любопытство все же взяло верх над отвращением, и он подошел поближе.

— Видимо, попробовал проявить характер.

— И что?

— Что-что… Ему решили доказать его ничтожность. Сломается, подчинится — позволят снова двигаться.

— Так ведь он не может двигаться — разве он не подчинился?

— Нет. До тех пор, пока он не согласен добровольно выполнять приказы — нет.

— Когда ты слабее — куда деваться?

— Значит, он думал иначе. Крис?

Узник, парень примерно того же возраста, что и Рон, переводил глаза с одного говорящего на другого; при звуках своего имени он остановил взгляд на лице разведчика.

— А ты сможешь… э-э… он будет снова ходить? — не унимался Рон.

— Если ты замолчишь хотя бы ненадолго — смогу.

Воспользовавшись тем, что Рон о чем-то задумался, Карлос быстро вошел в мозг заключенного и убрал блокировку нужных нервных окончаний — здесь все было настолько очевидно, что тратить время на его исследование не имело никакого смысла. Потом вместе с Роном они помогли парню подняться и кое-как натянуть одежду — она валялась здесь же, в камере.

Все. Теперь можно было забирать десантников. Глядя, как Крис, морщась от боли, растирает онемевшие руки и ноги, разведчик вытащил драгоценный флакон… Ничего особенного не произошло — только как будто немного просветлело в голове. Карлос усмехнулся: а чего, интересно, он ждал — чтобы его похвалили?..

— Я могу идти, — это были первые слова, которые смог произнести спасенный.

— Тебе поможет Рон. Ронни, — разведчик сделал знак молодому человеку.

После вонючей камеры затхлый воздух подземелья поразил своей чистотой и как будто свежестью. У Криса закружилась голова.

— Сейчас… сейчас… — Было видно, что он чуть не плакал от непривычного бессилия. Кого-то этот парень ему напоминал. Только вот кого?

— Держись, — вздохнул Карлос, подставляя плечо; с другой стороны встал Рон….

Машинально отмечая про себя, что за годы его отсутствия здесь почти ничего не изменилось, разведчик свернул в нужный коридор. Вот они — камеры, где разместили пленных десантников. Всех в одном коридоре — а ведь могли бы и разбросать по огромному подземелью. Разведчик мысленно поблагодарил за это Всевышнего.

Когда же Карлос вытащил из кармана взятую у Дэвида связку ключей…

Впрочем, в этой связке все-таки оказалось меньше ключей, чем в предыдущей, которую он забрал у убитого мастера, поэтому буквально через несколько минут десантники один за другим оказались на свободе. (В одной из камер, очень кстати, были свалены их вещи и оружие.) И у Карлоса от одного вида абсолютно нормальных, здоровых, понимавших его с полуслова людей словно прибавилось сил. Впрочем, пока было сделана лишь половина дела: предстояло еще отсюда выбраться…

* * *

Крепость на острове Смерти была очень старой и неоднократно перестраивалась. Однажды, роясь в архивных рукописях, С'каро откопал план, датированный 4382 годом. Обозначенная на нем наиболее древняя часть лабиринта едва угадывалась в поблекших — местами совершенно выцветших — линиях. Из любопытства сопоставив по памяти их с современными коридорами, Карлос заметил, что два из замурованных в более позднее время вели на поверхность. То есть вместе с исчезнувшими и забытыми коридорами пропали и два выхода из крепости.

Несколько дней С'каро потратил на восстановление полустертой карты, затем приступил к поиску заброшенных коридоров. Последнее оказалось делом нелегким: план был не совсем точный, а коридоры, видимо, заложены на несколько футов глубже, поэтому ни расчеты, ни простукивание не помогало. С'каро вернулся в архив, где после долгих поисков нашел некие записки.

До того, как попасть на Манун (где, вероятно, позднее и сгинул), автор их жил в огромном подземном лабиринте, расположенном за сотни миль к западу прямо под Тайгом. Заложен лабиринт был в первые годы после Смерти (тогда большинство из выживших считали, что намного безопаснее жить под землей) и за несколько тысячелетий разросся до многих миль. О лабиринте сообщалось много любопытных подробностей, к примеру: там был проведен водопровод, сделана хитроумная вентиляционная система, и — что особенно заинтересовало С'каро — имелись специальные выходы, пройти через которые мог лишь посвященный.

Потайные двери, приводимые в движение с помощью особого механизма — всего лишь легким прикосновением руки… С'каро задумался. Кому и зачем понадобилось замуровывать коридоры? Или… их вовсе и не замуровали? Ведь тот лабиринт и крепость на острове Смерти расположены не так уж далеко друг от друга…

Проверить свою догадку С'каро смог лишь через пару месяцев. За это время бывший разведчик «Sunrise» сумел отыскать лабиринт, о котором прочитал в записках неизвестного. Позднее лабиринт, названный в шутку Домом Серебряным Кругом, стал укрытием для нескольких сбежавших с Мануна слуг Нечистого. Кстати, сбежать им удалось как раз благодаря тем самым тайным коридорам, куда вели неприметные с виду двери… А много-много позднее через один из коридоров незаметно прошел Торн.

И вот сейчас Карлос думал воспользоваться им опять, правда… лишь после того, как уладит еще кое-какие дела.

Поскольку таскать за собой столько народу было опасно, разведчик, на всякий случай объяснив, как выбраться на поверхность, оставил десантников, Криса и Рона в потайном коридоре, а сам, осторожно сканируя ментальный фон, направился к центру подземного хода.

Главное было благополучно миновать жилую часть крепости — она дала о себе знать вспышкой мысленной активности; дальше вероятность нежелательных встреч сводилась к минимуму: в сектор, предназначенный для элиты, адепты более низкого ранга, а особенно прислуга заглядывали крайне редко.

Карлос шел и удивлялся странностям, происходящим в его организме, который, похоже, так и не мог до конца определиться, на каком же ему остановиться возрасте. Ведь только пару часов назад разведчик чувствовал себя немолодым и усталым, больше того — это едва не стоило ему жизни. Хорошо, что Рон не растерялся и вовремя опустил на голову темного брата скамью. Зато сейчас… Уже недели три Карлос не чувствовал себя таким энергичным (конечно, если не считать кратковременного пребывания в теле Торна).

Этот коридор всегда был освещен гораздо лучше прочих, а пол здесь обычно вибрировал в такт работающей машине. Сейчас никакой вибрации не чувствовалось: машину отключили, потому что действовала на нервы Дэвиду. И тем не менее, она была исправна, и рядом постоянно находился человек, готовый в любую минуту — нажатием всего пары клавиш — многократно усилить свою ментальную мощь, если понадобится, например, нанести мысленный удар или оказать давление на чей-то защитный барьер. Именно на основе этой машины Карлос потом сконструировал свою — почившую во время взрывов в Доме Серебряного Круга.

Непривычная тишина заставляла быть особенно осторожным, поэтому когда коридор неожиданно наполнился гудением внезапно заработавшего механизма, Карлос невольно вздрогнул. Дверь в помещение, где находилась машина, была открыта. Преодолев последние несколько ярдов, разведчик замер у входа. В помещении находились двое.

— Почему ты так уверен, что это именно он? — спросил первый.

Ответ второго предварился снисходительным смешком.

— Как только сигнал от спрятанного в лодке маяка начал перемещаться, я приказал следить за морем и каждые четверть часа сканировать ментальный эфир. Сейчас лодка, судя по показаниям маяка, почти достигла берега, а мои люди так ничего и не засекли.

— Неужели он настолько опасен? — в голосе первого брата промелькнуло недоверие.

— Властитель сказал, от него можно ожидать чего угодно. Ты что, забыл, кто его отец?

— Я не знал брата С'каро.

— Зато знал я.

Интонация, с которой второй адепт (это был не кто иной, как С'анти) произнес эти слова, похоже, произвела на первого, незнакомого Карлосу, изрядное впечатление.

— Тогда, может, лучше сообщить Властителю? — предложил он.

— Чтобы он решил, будто мы ни на что негодны? Властитель отдал приказ — наше дело его исполнять, — надменно произнес С'анти. — Как только сын С'каро приблизится к крепости…

— Интересно, откуда мы будем знать, что он приблизился, если маяк находится в лодке? — перебил другой адепт. Он явно чувствовал себя уязвленным и пытался во что бы то ни стало обнаружить изъян в плане напарника.

— Он всего лишь человек, и вряд ли умеет проходить сквозь стены. Создадим сильное ментальное давление по всему периметру крепости — ему придется защищаться, и на иллюзию просто не останется сил. Смотри, он уже совсем рядом!

Воспользовавшись тем, что оба темных брата переключили внимание на сигнал маяка, разведчик вошел в комнату. Да, до берега лодке действительно оставалось всего несколько десятков хороших гребков — значит, нельзя было терять ни минуты.

Защитный барьер С'анти уже очень давно не являлся для Карлоса тайной — слуга Зла умер почти мгновенно. Другой машинально повернулся на звук падающего тела и увидел…

Впрочем, еще раньше, чем он увидел этого абсолютно незнакомого ему человека, «скрестились» невидимые «мечи-мысли», и для темного брата, и для разведчика стало совершенно ясно, что ментальный поединок затянулся бы слишком надолго. Рука адепта дернулась за кинжалом, но Карлос, который продолжал ощущать почти забытую легкость, оказался быстрее…

Перешагнув через тело убитого, разведчик подошел к камину, выхватил кочергу и с размаху ударил по мигающей множеством лампочек панели. Гудение машины резко оборвалось. Разлетелся сноп искр, в последний раз мигнули несколько уцелевших лампочек, потом полыхнуло огнем, и повалил вонючий дым.

Для верности Карлос бросил туда еще охапку каких-то бумаг и, только убедившись, что пламя занялось не на шутку, поспешил к ожидавшим его десантникам.

* * *

Крепость оживала буквально на глазах: на стенах с факелами в руках метались люди — их крики эхом отдавались от соседних скал. Распахнулись главные ворота, откуда в спешке выкатывали огромные бочки.

— Пожар у них, что ли?

— Похоже. Ага, вон и дым.

— Глядите, там!

Ральф посмотрел влево — куда указывал Торн.

— Алекс!

Но десантник уже и сам вглядывался в противоположный склон крепости.

— Если не ошибаюсь…

— Да они, точно они! Только…

Десантники (львиную гриву Уве и бесчисленные косички Стивена даже издали было невозможно спутать ни с чем) быстро спускались по склону. Восемь человек: семеро на своих ногах — восьмого несли на руках. Ральф тщетно пытался узнать отца.

Алекс прокричал какой-то птицей — из отряда, чуть погодя, ответили, и когда этот тоскливый, жалобный крик во второй раз словно повис над берегом, у Ральфа заныло в груди. Он огляделся: нет, тем, в крепости, было точно не до них — значит, опасность, о которой предупреждала интуиция, следовало искать не здесь.

«А тогда что? Что? — глядя, как Алекс и Ян толкают к воде баркас, тревожно спрашивал себя разведчик. Пытаясь помочь, вокруг бестолково сновал Торн. Наконец Алекс на него прикрикнул, и молодой человек встал справа от Яна. — Что… что…»

В узких окнах крепости уже показался огонь, а воду только еще начали доставлять к воротам.

«Что…» — Покачав головой (никакого злорадства Ральф не испытывал) разведчик снова переключился на приближающихся десантников и вдруг понял: Фроде, Уве и Кевин несли Карлоса… Рядом, поминутно спотыкаясь, потому что почти не смотрела под ноги, шла Марта.

«Отец…» — мгновенно резанувший страх вдруг точно замерз, и несколько секунд Ральф не ощущал совсем ничего: происходящее будто бы отодвинулось. А когда снова превратилось в реальность, что-то холодное и неподвижное так и осталось там, внутри.

Карлос был в сознании. Увидев сына, заменившего одного из десантников, он даже слегка улыбнулся, но Ральф не поверил: застывший, затаившийся страх теперь не мог исчезнуть просто так…

— Осторожнее! — предупредила Марта, когда Карлоса стали вносить на корабль.

Это было излишне — Ральф почувствовал невольную досаду, — однако не прошло и минуты, как сам зачем-то напомнил Торну, чтобы тот следил за морем. Стивен и Фроде вдвоем схватились за одно весло. Никто не знал, как себя вести: все растерялись, и потому некоторые проявляли излишнюю заботу — другие же, наоборот, делали вид, будто ничего особенного не произошло.

— Ну что, уже похоронили? — скептически оглядев своих спутников, усмехнулся Карлос. Поманив к себе Марту, он что-то зашептал ей на ухо. Женщина засмеялась — на глазах ее выступили все это время удерживаемые слезы.

— Не бойся, не помру. Пока… — это уже предназначалось сыну.

— Отец, — укоризненно покачал головой Ральф.

— А вот притворяться-то ты и не умеешь. Молчи! У меня не так много сил — слушай. Дэвида я убил. Сейчас мы с тобой займемся его двойниками.

— Сейчас?!

— Я могу не дотянуть даже до утра… Не перебивай! На Мануне как раз слишком заняты, чтобы обращать внимание на ментальный эфир. Более подходящий случай вряд ли представится. Это приказ…

Ральф сделал глубокий вздох и медленно и постепенно выдохнул.

— Так надо, Михаэль…

Появившееся вдруг ощущение, что они с отцом, несмотря на всех этих людей, здесь одни, усилилось, когда оба убрали защитные барьеры, и их сознания слились. Ни тот, ни другой не знали никого из тех, в чей мозг им предстояло проникнуть: были известны лишь «ментальные адреса», однако большего и не требовалось. Ральф выбрал наугад первый их трех. Сосредоточился…

Когда разведчик много-много лет назад проделал это впервые, то от восторга чуть не потерял связь. Со временем ментальное общение стало таким же естественным, как и обычная речь, но только не сегодня… Ральф попробовал еще раз… нет.

«Не могу».

«Можешь…»

Черт возьми, ну почему, как только он оказывается рядом с отцом, обязательно происходит какая-нибудь ерунда! В лабиринте он отвлекся и не запомнил дорогу, потом его чуть не пристрелил Алекс, теперь вот не получается настроиться на мысленный код… Ральф машинально взял из памяти следующий, и… Наконец-то. Еще немного, и «адресат» бы ответил — чего вовсе не требовалось. Разведчик едва успел «притормозить» у защитного барьера. Слава Господу, штурмовать его было не нужно: к «адресу» прилагался «ключ».

«Так… посмотрим…»

Увиденное Ральфом не поддавалось никакому описанию, но поскольку он с самого начала назвал про себя оставленную Дэвидом в чужом сознании мысль «личинкой», то личинку и обнаружил. Разведчик представил, как бы дотронулся до нее пальцем — никакой реакции. Попробовал сжать в кулаке — хоть бы что! Вот это защита…

«Михаэль?»

«Я ее держу».

«Как именно?»

«В кулаке».

«В кулаке? Ладно, в кулаке так в кулаке. Ну, тогда давай попробуем стиснуть его покрепче…» — мысленно засмеялся Карлос, и «панцирь» «личинки» вдруг треснул.

«Есть!» — Это было здорово: «зародыш Нечистого» уничтожили, а человек, носивший его в своем сознании, даже ничего не заметил!

«Отлично. Следующий…»

Со вторым и третьим «носителями» все произошло еще быстрее.

«Вот видишь? И наконец — последний».

«Последний? Их же всего было трое?» — не понял Ральф.

«Было трое, а потом появился еще и четвертый. — Карлос передал ментальный код, взятый из памяти Дэвида. — Что такое?.. Михаэль…»

«Не может быть!»

«Может-может! Я сам сначала не поверил, но тем не менее. Ну…»

«Отец, я его знаю!»

«Откуда?»

Ральф выложил всю имевшуюся информацию.

«Тогда я бы для начала хотел на него посмотреть, — не сразу ответил Карлос. — Значит, говоришь, он ждет на берегу?»

«Миль десять придется пройти».

«Уговорил…»

* * *

Ральф очень боялся, что на устранение потенциальных двойников Дэвида уйдут последние силы отца, однако обошлось: когда все было уже закончено, Карлос выглядел даже немного лучше.

— Что там, на острове? Потушили?

— Тушат.

— А берег?

— Близко.

— Хорошо. Я пока подремлю…

Из черного небо сделалось синим, потом серым, мутным.

«Я могу не дотянуть даже до утра…» — вспомнил вдруг Ральф, и отодвинувшийся было страх вернулся.

 

Эпилог

До утра Карлос дотянул. Весь день, сменяя друг друга, десантники, Ральф и Рон несли импровизированные носилки, на которых полулежал легендарный разведчик: так ему было легче.

— Что с ним? — улучив момент, спросил Ральф у Марты.

— Сердце. Очень серьезно. Я… я не знаю, чем он живет.

К вечеру отряд добрался до того места, где их ожидали Амалия, Риу и Онк. Солнце уже начало опускаться к горизонту, но отдельные лучи еще пробирались между стволами деревьев. Носилки с Карлосом поставили на землю, разведчик открыл глаза и невольно зажмурился — золотистый луч упал прямо ему на лицо. Вдруг произошло непонятное: Онк, который до этого спокойно стоял в стороне, неожиданно сорвался с места и бросился в лес.

— Поймайте его!

Первым, словно только этого и ждал, за б'буши кинулся Ян, к нему (по знаку Алекса) присоединились Кевин и Фроде.

— Бедный парень! Вот уж не думал, что я по-прежнему настолько опасен… — Только когда Карлос смеялся, он немного походил на себя прежнего, но лишь походил: не хватало чего-то очень важного (если не самого важного), какой-то детали. Ральф заметил это еще вчера, правда, никак не мог понять, чего именно, и вдруг сейчас догадался: глаза. Раньше они никогда не бывали мутными.

— Подойди поближе, дочка…

Пока Карлос ее не замечал или делал вид, что не замечает, Амалия еще держалась, однако стоило ему обратиться непосредственно к ней — слезы так и хлынули.

— Ну вот! А я столько мечтал на тебя посмотреть. Помнишь?

«Так и о чем же мы с тобой будем говорить?»

«А разве еще осталось что-нибудь такое, чего вы обо мне не знаете?»

«Конечно. Ты красивая?»

Помнила ли Амалия самый первый их разговор, когда она, почти не имея опыта ментального общения, очертя голову кинулась спасать Михаэля и прямиком угодила «в лапы» могущественного С'каро… Конечно, помнила. И как злилась, чувствуя свое полное бессилие, и как во что бы то ни стало пыталась задеть невидимого собеседника за живое… И тот «подарок» — проверку, устроенную Карлосом, — проверку, которую Амалия не прошла. Совершенно потрясающее, ни с чем не сравнимое впечатление осталось от того сумасшедшего дня: и полное отчаяние, и восхищение, и риск.

И вот теперь всего этого было так жаль — будто бы вместе с Карлосом уходила чуть ли не самая интересная страничка ее жизни…

А когда Амалия вспомнила еще и об Анне — слезы полились в три ручья.

— Значит, договариваемся следующим образом, — видя, что конца этому не дождаться, притворно нахмурился Карлос, — ты приводишь себя в порядок и только тогда возвращаешься. Так уж и быть, до этого времени не помру…

Нет, даже сейчас, когда он шутил, глаза оставались мутными.

— Не сердись на нее.

— Брось, — усмехнулся Карлос. — Нет, конечно, мне жаль, что я заставляю вас страдать, но… Я всегда был уверен, что умру где-нибудь в лесу, и тело мое растащат звери, потому что просто некому будет его закопать. А тут сразу столько народу меня оплакивает. Прости. — Разведчик положил ладонь на руку сына.

— Ты все сделал один. Неужели нельзя было подождать? — не выдержал Ральф.

— Нельзя. Кстати, ты знал, что вашу лодку ждали?

— Догадывался.

— Догадывался? — передразнил Карлос. — Тогда почему как следует не проверил? А ты не догадывался, что в лодке может быть спрятан маяк? Семнадцатое задание, Михаэль! Семнадцатое!

Ральф почувствовал, что краснеет.

— Зато иллюзия — просто выше всяких похвал, — неожиданно добавил Карлос. — У меня так не получалось никогда.

«А толку-то…» — Нет, видно, для отца он так навсегда и останется ребенком — восьмилетним мальчишкой, которого Карлос оставил, тридцать два года назад отправляясь в Канду.

— Михаэль.

— Да? — рассеянно отозвался Ральф.

— Знаешь, какой момент был самым страшным в моей жизни?

— Когда ты попал в плен к Дэвиду?

— Не-ет. Когда ты сказал, что хочешь посмотреть лабораторию Серебряного Круга… Помнишь?

Ральф опустил глаза. И это он тоже помнил: помнил потерявшего человеческий облик С'бэрда, циничную ухмылку отца, назвавшего несчастного «отличным тренажером»…

— Не хочу, чтобы это осталось между нами… — с трудом выдавливая из себя слова, продолжал Карлос. — Конечно, исправить уже ничего нельзя, но… — Он передал в сознание сына произошедшее в лабораториях Мануна минувшей ночью. — Это все, что я смог.

«Так вот, значит, на что ушли твои силы…» — подумал Ральф и вдруг совершенно отчетливо осознал: от того, что он скажет и как он скажет, зависит очень много, если не сама жизнь отца. Никогда разведчик «Sunrise» Карлос Фернандо Пабло Алонсо не стал бы членом Темного Братства, никогда не стал бы он истязать людей — как делал это С'каро, в которого превратил его Дэвид. Но до конца отделить от себя С'каро, просто выбросить из памяти тридцать лет жизни Карлос не мог, и ответственность за все, что совершил — пусть даже и не по своей вине — тяжелым, непереносимым грузом легла на его совесть. Утешать отца или доказывать, что он не виновен, было бесполезно. Нет, слова должны быть простыми и естественными — без пафоса, без надрыва, только тогда он поверит. Неожиданно Ральфа осенило:

— А ты знаешь, что Крис оказался старшим братом Торна?

— Нет.

— Они узнали друг друга, только когда рассвело…

Невероятно: у отца заблестели глаза.

— Смотри, никак изловили наконец нашего красавца!

И голос: до этого момента низкий бархатный голос тоже был каким-то странно бесцветным… Ральф почувствовал, как то холодное и застывшее в груди начало постепенно оттаивать…

На красавца — даже по меркам б'буши — Онк сейчас вряд ли тянул (похоже, Ян отвел слегка душу): шерсть взъерошена, голова опущена — такое впечатление, будто бы гигант шел на казнь.

— Развяжите его.

— Убежит, — предупредил Ян.

Карлос что-то сказал на языке б'буши — от страха шерсть на Онке поднялась дыбом, от нее пахнуло особенно неприятно и резко. Ян зажал нос.

Многообещающе глянув на десантника, Ральф перерезал веревку.

— Не бойся.

Где он это уже видел? Ах, да — точно такие же глаза были у Онка, когда он смотрел на воду в пригоршне разведчика, и потом — когда просил взять его с собой. А еще… Еще, конечно, тот вожак… Отрубленная рука, окровавленный меч в руке отца…

— Я тебя когда-нибудь обманывал? — строго спросил Ральф.

Онк замотал головой.

— Это, — разведчик показал на Карлоса, — мой отец. Он освободит тебя от человеческой магии.

Похоже, любопытство взяло верх над страхом: волосатый гигант начал переводить глаза с одного человека на другого. Потом заговорил Карлос: опять на языке б'буши — очень резко и властно. И Онк, как ни странно, начал успокаиваться.

— Я сказал, что все о нем знаю и он заслуживает казни. Но что ему повезло: за него попросил ты, а отказать тебе я не могу, — специально для сына по-немецки пояснил Карлос. — Мне пришлось так сказать. В доброту «белых колдунов» б'буши не поверит никогда. А так для него все встало на свои места…

Видневшиеся сквозь густую хвою клочки неба из белых стали зелеными, потом желтыми, оранжевыми… наконец, темно-красными. На землю уже ложились тени; зато костер, казалось, разгорался все ярче, ярче, освещая словно выступавшие из темноты стволы деревьев. Крикнула, будто чего-то испугавшись, и тут же замолчала какая-то птица…

Операция по извлечению мысли-зародыша заняла всего несколько минут, но Карлос еще долго беседовал с Онком, который теперь уже окончательно успокоился и даже пару раз приветливо оскалил зубы. А Ральф, глядя на них, думал, что, пожалуй, ошибался: порожденные Смертью разумные расы в своем развитии не просто повторяли этапы, уже пройденные когда-то человечеством, — они делали это гораздо быстрее. Чего стоило, например, одно то, что Дэвид, с его-то интеллектом, решился оставить свой зародыш в сознании б'буши… Затем, их шаманы? Один «видит» в сознании Онка потенциального двойника Нечистого; другой спокойно переходит из тела в тело — теперь Ральф уже в этом не сомневался. А если еще учесть, что у б'буши, как и у многих других разумных созданий, имеется свой особый ментальный диапазон, почти недоступный для человека, то у жителей Канды со временем могут возникнуть очень большие проблемы.

— Все, — отпустил Карлос Онка. — Все! — повторил разведчик, когда гигант скрылся в кустах. — Дэвида Роя больше… не осталось. Правда… остался Нечистый.

— Как так? — не понял, поглощенный своими мыслями Ральф.

— Очень просто. Потому что Нечистый уже давно гораздо больше Дэвида. Нечистый — это Темное Братство, его знамя. Нечистый — это страх. Это постоянный соблазн для кого-то побывать в шкуре Властителя. Так что работы еще хватит.

— Ничего не скажешь, печальная история, — покачал головой Ральф.

— Не знаю, — пожал плечами Карлос. — Возможно, Дэвид и прав, и людям действительно необходимо пугало? Во всяком случае, пока им это не надоест, или пока они не разучатся бояться…