Третьи сутки отряд десантников по известным лишь одному Нечистому тропам двигался на юг. Формально главой карателей считался Ральф, однако фактическим командиром был Дэвид, и это ложное положение страшно угнетало разведчика. К тому же ему, привыкшему работать в одиночку, мешало такое количество людей, мешала сложность в отношениях между ними, которая неизбежно возникала в подобной ситуации — когда члены отряда занимали различные ступени иерархической лестницы.
Ральф и понимал, что другого выхода нет (он сам начал с того, что указал Майеру его место), и в то же время тяготился создавшимся положением. Впрочем, еще больше его удручало присутствие самого Нечистого, раздражение к которому, казалось, росло с каждым часом.
Первые двое суток пути Дэвид не разговаривал вообще — либо молча шел впереди, либо сидел в стороне ото всех, погруженный в себя, словно не видя и не слыша никого и ничего. Ральф уж думал, что так будет продолжаться и дальше, однако в середине третьего дня путешествия Нечистый неожиданно снова обрел дар речи.
— Я должен тебе кое-что рассказать, — начал он, когда они отошли на несколько шагов от общего костра…
В свое время, желая застраховаться от всяких случайностей, Дэвид внедрил в разум пятерых специально отобранных им людей частичку собственного сознания. Это Ральф знал и так.
Затем пошли некоторые подробности: первым, оказывается, превратиться в «запасного Нечистого» должен был адепт Голубого Круга по имени С'лейн, за ним — года через два — С'каро, потом — с промежутками в несколько лет — еще трое, находившиеся далеко за пределами Канды.
В общем, все было рассчитано таким образом, чтобы «вновь народившийся» Дэвид имел возможность спокойно обосноваться в чужом теле, а затем, когда этот сверхнеобычный процесс будет благополучно завершен, спокойно выбрать, какой из кандидатов подойдет более остальных.
Сбой в системе ментальной защиты Серебряного Круга совершенно изменил планы Нечистого. В результате резко ускорившийся в развитии зародыш из сознания С'каро обогнал зародыша у С'лейна. Тело и мозг главы Серебряного Круга были сильно повреждены, однако Дэвид остановил свой выбор именно на С'каро — полностью восстановил мозг и с помощью Ральфа извлек из тела пулю.
— С'лейн не знает, насколько устарела та информация, которой он располагает: он уверен, например, что он первый и что у него есть в запасе еще целый год. К тому же, учти: С'лейн ничего не знает о Серебряном Круге и понятия не имеет, где искать С'каро. Чтобы поддерживать его в этом благополучном заблуждении, я активизировал часть сознания твоего отца. Совсем немного, но вполне достаточно: С'лейн будет думать, что С'каро жив, естественно, кинется его искать, и на эту-то приманку и попадется…
«Приманку…» — Сердце Ральфа стукнуло тяжело и увесисто. И точно куда-то провалилось. Перед глазами замелькали разноцветные круги — разведчик уставился в землю.
— Ральф, ты меня слышишь?
— Да.
— Посмотри на меня… Та-ак, — протянул Дэвид, когда их глаза встретились. — Ясно. А теперь послушай меня внимательно. Очень внимательно, Ральф. Ни один человек не доставил мне столько хлопот, сколько твой отец. Он не просто сопротивлялся — он мне мешал. Когда-то он здорово мне мешал. Не год и не два, Ральф, — больше, гораздо больше. И все-таки я с ним справился.
— Справился? Да ни хрена бы ты не справился, если бы не этот твой… Теон!
— Михаэ-эль… — укоризненно протянул Нечистый, с удовольствием наблюдая за тем, как изменился в лице разведчик, услышав из его уст свое настоящее имя. — Теон — мое детище. Плоть от плоти, пусть даже и не самое удачное. Но ты не понял главного: пусть нет Теона, зато нет и твоего отца. А его тело… — Дэвид показал глазами на себя и усмехнулся, — служит теперь мне. Ну, кто бы мог подумать: Карлос в роли Нечистого! А? Михаэль? Нет, что ни говори, а до отца тебе далеко — уж он бы оценил, это точно!
Ральфу захотелось заткнуть уши: Дэвид говорил негромко — так, чтобы его не слышали сидевшие в нескольких ярдах десантники — но его высокий голос и тихий издевательский смех доставляли почти физическую боль. Отец Небесный! Пару дней назад разведчику показалось, будто бы его жизнь потеряла всякий смысл, но это, к счастью, прошло, и тогда он, по своей наивности, решил, что самое худшее, наконец, позади… И вот теперь… Не насмешки Нечистого, не откровенные унижения убивали Ральфа — бессилие. Полное бессилие.
Он невольно оглянулся. Хваленый санрайзовский десант — отряд специально подготовленных головорезов — не сможет даже пошевелиться, если того не захочет Дэвид.
— Что отворачиваешься? Смотреть на меня! Я сказал, на меня… Вот так… — Глаза Дэвида превратились в два бездонных провала. Два колодца беспросветной пугающей черноты. — Я не хотел тебя принуждать — думал, мы договорились… — Плотный удушающий мрак вместе со словами начал переливаться в сознание разведчика, пробуждая дремавший где-то очень глубоко первобытный животный страх.
Что-то знакомое… Но где, когда Ральф уже это видел? Ах да, Дэвид еще тогда сказал…
— Ты кое-что забыл, — с трудом выдавил из себя разведчик. — Разве не ты говорил, что я счастливчик и поэтому стоять у меня на дороге опасно?
— Я все помню. Все отлично помню. Но только я тогда говорил тебе, что, видать, и я для чего-то нужен, а не то со мной бы расправились задолго до того, как ты появился на свет. Дурачок, твой отец был гора-а-здо везучее тебя — ну, и где он сейчас? Бесполезно, Михаэль, — в ответ на очередную попытку Ральфа освободиться добавил Дэвид, — бесполезно…
«Бесполезно…» — послушно повторил про себя разведчик, однако привычка сопротивляться до последнего оказалась сильнее его самого — сильнее разума.
В то время, как сознание было практически парализовано и ментальная защита уже едва не отказывала, пальцы Ральфа машинально цеплялись за ствол сосны — той самой, к которой разведчик привалился спиной.
«Бесполезно… кора… сосновая кора…»
Внезапно в затухающем сознании одна за другой замелькали отдаленно знакомые картины: мрачный сосновый бор, ярко-зеленый плющ, оплетающий могучие стволы, и огонь… много-много огня…
«Лес!»
«Слышу тебя, человек…» — тут же прозвучало в мозгу.
Ответить разведчик не успел, однако этого и не потребовалось: вибрации Лесу были намного понятнее.
«Что с ним делать? Я его держу…»
Ральф медленно открыл глаза. Давления, от которого он и потерял сознание, не ощущалось, но голова точно раскалывалась. Напротив — неестественно прямой, с остановившимся взглядом — сидел Дэвид.
«Что с ним делать?» — снова спросил Лес.
«Раздави», — вспомнив, как это однажды назвал его невидимый собеседник, подумал разведчик.
Никаких эмоций — только Нечистый слабо дернулся и медленно опрокинулся на землю.
«Вот и все…»
Потрясающе. Человек бы обязательно что-нибудь сказал — хотя бы попрощался. Здесь же все просто — сделал и удалился. Впрочем, нет: Лес был лишь орудием, а сделал это на самом деле он, Ральф… Как завороженный, смотрел разведчик на неподвижное тело — тело своего отца.
Теперь, после того, как там больше не присутствовал Дэвид, его действительно можно было назвать телом Карлоса. То ли Нечистый отводил ему глаза, то ли это проглядывала сущность самого Дэвида, но даже черты лица тогда выглядели иначе. Другие глаза, другой нос, другой рот… Сейчас же все как будто вернулось на место, и Ральф видел лишь отца — поседевшего и постаревшего, но все же отца. Возможно ли? Разведчик протянул руку. Странно — пальцы словно прошило током.
Показалось? Ральф судорожно схватился за пульс… Нет — ни малейшего движения. Рука еще не успела окоченеть, но была совсем холодной, и все же… Разведчик не понимал до конца своих ощущений: почему-то не хотелось выпускать из своих пальцев эту безжизненную руку — как будто с каждой минутой становилось легче… Свободнее?..
— Михаэль…
Ральф вздрогнул.
— Михаэль, это я… — «Умерший» открыл глаза. — Не убирай руку, — он говорил почти беззвучно, одними губами, но Ральф слышал. Кстати, и запястье, которое он продолжал удерживать в левой руке, больше не было холодным, а пальцы уловили слабый, но отчетливый пульс…
* * *
— Потерпи, скоро все объясню. — Хоть это ему, видимо, было нелегко, но Карлос улыбался. Ральф также невольно улыбнулся в ответ — хотя и чувствовал себя потерянно и совершенно беспомощно. Единственно, в чем он не сомневался, так это в том, что напротив него сидел не Дэвид. Зато во всем остальном…
— Он пожадничал… — наконец заговорил Карлос. — Ему не стоило вместе с телом прихватывать еще и мое непереработанное сознание. Вернее, то, что от него осталось…
— Непереработанное? — переспросил пораженный Ральф.
— Да. Примерно через год от моей индивидуальности уже не осталось бы ничего, но пока молодой Нечистый просто не успел вобрать меня до конца. Успей завершиться этот процесс или не пожадничай Дэвид, я бы в полном смысле растворился, а так… Хотя, если бы не ты — все равно бы у меня ничего не вышло… Помнишь, я тебе говорил, что существует память тела?
— Помню… отец.
Глаза Карлоса потеплели: по-видимому, слово «отец» по-прежнему действовало на него магически.
— Она сохраняется в каждой клеточке, остается на предметах, если мы до них дотрагиваемся… — Бывший глава Серебряного Круга медленно перевел дыхание. — В ту ночь, когда ты зачем-то спустился под землю, ты вобрал всю сохранившуюся информацию в себя.
— Я пошел туда, потому что мне приснился сон.
— Сон?
— Ну да. Мне приснилось, будто бы ты меня об этом попросил.
Теперь беспомощная улыбка появилась на лице Карлоса.
— Как ты догадываешься, ни о чем просить тебя я не мог: я был разобран на части. У Дэвида — тело; информация о нем — у тебя; память — опять-таки в сознании Дэвида… — Карлос засмеялся, и уголки его губ вместе с короткой верхней губой знакомо поползли вверх.
— Ну, а потом?
— Потом мне опять повезло: чтобы сделать приманку для С'лейна, Дэвид активизировал часть моего сознания, а тут как раз и ударил Лес. Я-то его знаю — недаром не спал тогда всю ночь, отыскивая лазейку в его защитном барьере. Помнишь?
Еще бы не помнить! Когда случились те события, Лес, благодарный за спасение от плюща-паразита, накануне вечером не пропустил ментальный зонд С'каро — но уже утром глава Серебряного Круга смог преспокойно миновать этот невидимый щит и войти в контакт с разведчиком… Потом еще Ральф возвращался на место пожара, чтобы уничтожить остатки плюща…
— Дэвид начал сопротивляться, и ему, конечно, стало не до меня. Я проскочил, ловушка захлопнулась, ну, а когда с Дэвидом было покончено, просто вернулся в собственную оболочку. И последний штрих: через твою руку постепенно перешла информация для тела. Все.
Карлос устало закрыл глаза.
«Твой отец был гораздо везучее тебя…»
«Для чего-то я нужен, а не то со мной бы расправились задолго до того, как ты появился на свет…»
«А ведь Нечистый прав…» — вдруг осознал Ральф: выжить после всего, что случилось, мог лишь потрясающе везучий человек. И будет еще не раз прав, пока на земле останется хотя бы один из четверых «потенциальных Дэвидов».
— Отец, ты знаешь, куда и зачем мы шли? — осторожно спросил разведчик.
— Я помню все, что было с Дэвидом с того момента, как он очнулся в камере С'бэрда.
«Одной проблемой меньше…» — подумал Ральф, однако тут же, один за другим, в голове возникли всевозможные вопросы и опасения.
— Михаэль, — опередил его Карлос. — Мы поговорим потом. А сейчас отсюда надо побыстрее уходить: слишком много шума.
— А ты сможешь идти?
— Должен. — Карлос сделал движение, явно собираясь подняться.
— Подожди, — остановил его Ральф. — Вот, возьми… — Он сунул руку под рубашку и снял через голову кожаный шнурок с маленьким продолговатым флаконом.
Глаза Карлоса заблестели. Он почти сорвал крышку и медленно, глубоко вдохнул.
«Алекс носится со своей флягой; отец — с этим злосчастным маслом… — Между прочим, открыв как-то флакон, разведчик с удивлением обнаружил, что концентрированное розовое масло пахло чем угодно, только не розами. Другое дело, когда оно начнет немного выветриваться… — Ага, уже понесло…»
В первую минуту на Карлоса никто не обратил внимания — видимо, приняв его за Дэвида. Но когда случайно встретившийся с ним взглядом Алекс так и замер, остановившись на полуслове, десантники онемели вслед за своим командиром.
«Сейчас потянется за флягой… Точно! — Рука Майера уже шарила на поясе. — Господи, о каких глупостях я думаю…»
Вообще, Ральф чувствовал какую-то странную заторможенность. Отец что-то сказал десантникам — напряжение на их лицах тут же исчезло, сменившись почти восхищением. Если каратели и не любили разведчиков, то только не Карлоса: уже не раз воскресавший из мертвых, он воспринимался как легенда, как миф. Эдакий Феникс, снова и снова восстающий из пепла…
— У тебя там, кажется, были какие-то таблетки… — Карлос пошатнулся и едва успел опереться о дерево.
Ральф молча протянул ему маленький белый шарик.
— И себе. Давай-давай: лишним не будет…
Результат, как и всегда, не заставил себя долго ждать: усталость исчезла, в голове прояснело; правда, обрести равновесие на этот раз так и не получилось. Ральф вдруг вспомнил, что рассказывал о главе Серебряного Круга Тэн; вспомнил, как две недели назад просматривал память отца. Неожиданные припадки жестокости вперемежку с приступами доброты и участия на фоне прогрессирующей потери рассудка. А если еще представить, что могло статься с головой Карлоса после всего произошедшего… Нет, для самого Ральфа все это не имело значения — сам он принимал отца таким, каков он есть, но вот что касалось других…
— Тебя что-то беспокоит… Михаэль? — Карлос будто хотел сказать «сын», но пока не решился.
— Твое здоровье.
В ответ уголки губ дернулись сначала вверх, тут же вниз, потом все-таки снова вверх, глаза весело сощурились.
— Может, сынок, для многих я и сумасшедший, но поверь: хуже от этого только Дэвиду.
От «сынка» разведчик внутренне вздрогнул, от остальных слов — прикусил губу. Похоже, отец видел его насквозь.
— Я имел в виду совсем другое… — Ральф уже не помнил, когда в последний раз краснел. — После того, как мы с Дэвидом прошли сквозь «ворота», что-то случилось с твоим телом.
— Постарел, — спокойно прокомментировал Карлос. — Вот уж не думал, что доведется увидеть себя седым… — Он покачал головой, однако его улыбка тут же стала загадочной: — Зато в таком виде я смогу, наконец, показаться твоей матери.
Ральфу стало больно: вот так же и он со временем будет вынужден уйти от любимой женщины. Уйти лишь потому, что ему не суждено состариться… И вдруг его осенило!
— Отец, но ведь ты не можешь стареть — хайлендеры не стареют!
— Ну, во-первых, насколько мне известно, стареют — правда, не так скоро. Но дело в том, что… — Карлос странно улыбнулся, — я — впрочем, как и ты — был таковым ровно до того момента, как вы с Дэвидом сунулись в эти, как ты их называешь, «ворота». Временная дыра там, Михаэль, временная дыра: время будто сжимается и идет в несколько раз быстрее. Простой смертный не протянет на той стороне и нескольких дней. Ну, а такие, как мы…
Золотисто-желтый обрывистый берег, мирно поблескивающая вода внизу, раскидистая сосна на фоне закрывающего горизонт молодого леса… Стук колес словно растворился в низком, бархатном голосе Карлоса:
— …сначала превращаются в обычных людей, а потом…
— В обычных людей? Ты в этом уверен? — Ральф и хотел, и боялся поверить.
— Так сказал Дэвиду Алекс.
«Ага, значит, у Дэвида Алекс, как миленький, разговорился, а мне — ни слова…»
— Подожди, но если Дэвид знал… — Ральф запнулся.
— Вот именно, мой дорогой, вот именно: тело Карлоса перестало устраивать Дэвида в аккурат после того, как Алекс объяснил ему, откуда взялась седина. Стареть и умирать, знаешь ли, не для Нечистого — ему нужно жить вечно…
Во второй раз Ральф видел, как обычно блестящие глаза отца точно перестали отражать свет. Правда, всего лишь на несколько секунд.
— Тогда Дэвид, — продолжал Карлос, — сделал ставку на С'лейна, но при этом не хотел терять еще и тебя. Понимаешь?
— Нет, — честно признался разведчик.
— Объясняю. К тому, что уже есть у С'лейна, Дэвид собирался присоединить все, что осталось от меня. Плюс твое умение входить в телепатический контакт на больших расстояниях.
— Но ведь это должно было перейти к Дэвиду от тебя.
— Не успело. А потом был тот сбой в камере С'бэрда, и я… скажем так, разучился. — Карлос отшвырнул только что сорванную ветку.
— Совсем?
— Ну, не совсем: до тех, кто находится, скажем, миль за триста, триста пятьдесят, я еще дотянусь. Но не дальше.
Они помолчали.
— Знаешь, чего мне по-настоящему жаль? — глядя себе под ноги, произнес Ральф. — Что больше не существует настоящего Дэвида.
— Ишь, чего захотел! — засмеялся Карлос. — Ничего, зато у нас есть С'лейн.
— Это не то.
— Возможно, но поскольку настоящего С'лейна уже давно нет, боль и страх за него будет чувствовать Дэвид! — От смешка, которым отец сопроводил свое замечание, по коже у Ральфа пробежали мурашки.
«Когда просто избивал и отпускал; когда доставал нож и приказывал либо защищаться, либо метать его в цель. Тех, кто часто промахивался или слишком быстро ломался, мог забить до смерти…» — сами собой вспомнились слова Тэна.
А Дэвид еще сегодня сказал: «Ни один человек не доставил мне столько хлопот, сколько твой отец. Он не просто сопротивлялся — он мне мешал. Когда-то он здорово мне мешал. Не год и не два, Ральф, — больше, гораздо больше…»
«Может, сынок, я для многих и сумасшедший, но поверь: хуже от этого только Дэвиду…»
Нет, Ральф нисколько не сочувствовал Нечистому, однако то, что прозвучало в голосе отца, сыну не понравилось — так же, как и выражение лица. Опять же этот смех…
«Черт, что же делать?..»
— А теперь уясни для себя следующее, — как ни в чем не бывало продолжал Карлос. — С'лейн — то бишь очередной Дэвид — знает меня, но понятия не имеет, что на свете существуешь ты…
Он не успел договорить — Ральф в свою очередь не успел ничего по-настоящему осознать, потому что как раз в этот момент по Тайгу разнесся тоскливо-жалобный и одновременно угрожающий вой.
— Началось, — Карлос мельком огляделся. — Алекс, поворачивай налево! Быстро! Михаэль, остаешься замыкающим!
«А вот и долгожданные лемуты…» — подумал Ральф, издали наблюдая за тем, как отец прямо на ходу объяснял что-то Алексу. Командир согласно кивал.
Вой повторился.
«Где-то около десятка…» — Определить точнее разведчик не мог: ментальный диапазон лемутов заметно отличался от человеческого, кроме того, эмоции каждого из них сливались воедино и воспринимались огромным неделимым сгустком злобы, ненависти и… Ральф не поручился бы за точность определения — азарта.
Примерно милю почти бежали. Собирался ли Карлос оторваться от преследователей или подбирал более удобное место для предстоящей стычки, было пока неясно. План отца стал очевиден спустя еще несколько минут, хотя осуществить его не удалось: до реки отряд добрался, когда преследователи, судя по крикам, уже наступали на пятки. Удалось лишь немного отдышаться и подготовиться к предстоящей встрече.
— Главное, что бы ни случилось, не стрелять, — предупредил Карлос, — если узнают, кто мы — поднимется все Братство. Круги сейчас враждуют, но слух о прибытии отряда «Sunrise» способен их на время объединить — тогда нам конец.
Ральф ошибся самую малость: преследователей оказалось тринадцать, и к тому же не лемутов, а б'буши — представителей разумного народа, порожденного давней мировой катастрофой. Эти потомки древних человекообразных обезьян внешне весьма походили на Волосатых Ревунов, созданных в лабораториях Темного Братства, и зачастую, завидев их где-нибудь в лесу, жители Канды пугались куда больше, чем следовало. Победоносно рыча (добыче не удалось ускользнуть — значит, жалких людишек не спасет уже ничто!), стая обозленных б'буши кинулась в бой. Выглядели они поистине впечатляюще: рослые — выше шести футов, — наделенные от природы клыками и могучей силой, эти мутанты еще и, несомненно, кое-что почерпнули у людей: одежда у них, правда, отсутствовала, зато у каждого был кистень или нож, а то и даже меч. Да и атаку они начали лишь по команде: видимо, у главаря (вид у этого б'буши был самый что ни на есть дремучий, зато глаза смотрели пронзительно и умно) имелся совершенно определенный план. К тому же разведчик явно погорячился, назвав напавших «стаей»: в обрывках мыслей полуобезьян Ральф смутно уловил оттенок безалаберности и легкомыслия, свойственных, как известно, исключительно Homo sapiens. В общем, эдакие «джентльмены удачи», привыкшие и умевшие побеждать.
Однако удача — это уж разведчик испытал на себе — когда-нибудь да кончается, и Уве оказался первым, кто поставил б'буши перед сим печальным фактом: выпрыгнув прямо под нож противнику, он поймал нависшую над ним волосатую лапищу и нанес мгновенный удар в пах. Еще одно неуловимое движение — и у б'буши, потерявшего на некоторое время способность сопротивляться, хрустнули позвонки. Все произошло почти молниеносно, однако это едва не стоило Ральфу жизни: засмотревшись, он чуть не пропустил удара, который предназначался уже непосредственно ему.
Б'буши, по всей видимости, намеревался вспороть разведчику живот — Ральфу нужно было что есть силы бить сверху, но он успел лишь в последний момент поймать в замок запястье противника. По силе две руки разведчика примерно соответствовали одной лапе мохнатой твари. Прошла минута. Вторая. Непривычное напряжение явно действовало твари на нервы — в свою очередь, Ральф задыхался от близости вспотевшего, испускающего несусветную вонь, волосатого тела, но приходилось терпеть, потому что захват получился неудобным. Наконец, разведчик рискнул: вцепился сверху, с тыльной стороны, в кисть противника и с помощью второй руки резко крутанул. Б'буши взвыл от боли, нож выпал из его разжавшейся лапы, но Ральф продолжал выкручивать запястье, и когда враг упал, добил его ударом сзади в сердце.
Все это время краем глаза разведчик не забывал наблюдать за окружающими. Ему здорово повезло, что никто не помог гиганту — сразу двое были бы не по зубам даже Уве. Сейчас он как раз расправлялся с очередным: тварь напрыгнула на него сзади, но Уве, быстро наклонившись вперед, сбросил б'буши на землю.
Так, здесь помощь явно не требовалась. Окинув взглядом дерущихся — они разбились на пары, — разведчик невольно посочувствовал незадачливым разбойникам: столкнуться со специально подготовленным карательным отрядом стало их первой и последней неудачей. Вот еще один захрипел и повалился на землю — кровь хлынула из перерезанного горла. Из охотников б'буши сами начали постепенно превращаться в жертв, и тем не менее Ральф был абсолютно согласен с Алексом, который запретил Риу и Марте принимать участие в этой резне: все-таки эти гиганты были слишком опасны.
Ральф помог оказавшемуся вблизи десантнику, а освободившись, оба они поспешили на помощь другим. Не прошло и нескольких минут с начала атаки, а б'буши осталось уже меньше половины. Наконец, главарь, который лишь наблюдал за сражением, видимо, решил, что самое время переломить его ход. Вместе с двумя приближенными, также пока не вступавшими в бой, он неожиданно выскочил из-за деревьев, и тут произошло странное.
Все трое точно остолбенели. Невольно замер и приготовившийся защищаться разведчик. Затем справа и слева просвистели ножи, и двое б'буши замертво повалились на землю. Главарь же весь затрясся и опустился на колени.
«Ни хрена себе…»
Мимо Ральфа беззвучно прошел отец, приблизился к мохнатому гиганту, заговорил на непонятном языке. Кажется, он о чем-то спрашивал — не поднимая глаз, сбиваясь и дрожа, как в лихорадке, б'буши отвечал.
Оглянувшись, разведчик увидел, что сражение закончено: ни одного живого врага — за исключением главаря — больше не осталось, а десантники стояли и молча ожидали, чем закончится этот странный разговор между б'буши и человеком. Было незаметно, чтобы кто-то из карателей пострадал, лишь Ян — тот, что показался Ральфу особенно элегантным, — досадливо морщась, рассматривал разодранный рукав куртки. Похоже, убитый им б'буши таки зацепил его когтями.
Между тем, отец закончил свой допрос и, судя по тону, отдал какой-то приказ. Гигант послушно отстегнул от пояса меч, повернув острием к себе, протянул Карлосу. У Ральфа сжалось сердце, когда он увидел глаза б'буши: ужас, бесконечный ужас и… мольба. Карлос резко взмахнул мечом — покрытая шерстью кисть упала к его ногам. Где-то за спиной, не удержавшись, тихонько ахнула Марта, и одновременно взвыл от боли главарь полуобезьян. Взвыл и сразу же замер. Не смея наброситься на своего мучителя, не смея даже скулить, б'буши, не отрываясь, глядел — не на изуродованную лапу — на окровавленный меч. Карлос взмахнул им во второй раз и быстро отступил, чтобы хлынувшая из горла кровь не забрызгала одежду.
Ральф поспешил отвернуться: наблюдать за тем, как отец вытирает о траву окровавленные ножи и меч, было выше его сил. Да, разведчик не сомневался: попадись любой из присутствующих в лапы главарю, он бы, конечно, теперь не проникся жалостью, но от этого… — Ральф не сразу подобрал подходящее слово, — без сомнения, ритуального убийства повеяло чем-то настолько отвратительным…
— Он состоял когда-то на службе у Темного Братства, — как бы оправдываясь, заговорил Карлос. — У него клеймо Красного Круга. Теперь, если кто-нибудь из братьев обнаружит его тело, то подумает, что этот мутант наказан за неповиновение.
«Значит, действительно, джентльмен удачи, — усмехнулся про себя Ральф. — Был…» — Никакие объяснения не могли перебить жалость к поверженному гиганту.
* * *
Больше всего ей досаждала всепроникающая сырость; сырость и привкус соли во рту. Легкий и, наверняка, не ощутимый для моряков, он первое время доводил Амалию чуть ли не до отчаяния. Кто бы мог подумать, что мечты бывают настолько прозаичными: вдоволь напиться обычной свежей воды! Та, что хранилась в деревянных бочках на борту шхуны, довольно скоро начала портиться, и в нее приходилось капать лимон или ром. А царящей повсюду влагой умудрялись пропитываться даже вещи в каюте.
Солоноватый привкус, сырость. И запахи… Множество разнообразных запахов.
Во-первых, смолы: особенно заметный, когда еще по-летнему горячее солнце светило прямо на палубу, и из досок и щелей между ними лезла желтовато-коричневая вязкая масса. Во-вторых, свежей краски: еще раньше, чем успевал выветриться ее запах, краску «слизывало» море. И наконец, «ароматы», доносившиеся из камбуза, которые усиливались строго по часам три раза в день.
Это днем — ночью же на первое место выступали звуки. Шхуна начинала напоминать музыкальную шкатулку: скрипы, свист ветра в снастях, плеск воды. Негромкие, они вкупе с легкой качкой, скорее, успокаивали и усыпляли — однако не дай Бог случиться бессоннице: тогда любой, самый обычный, естественный шорох, начинал казаться загадочным и даже опасным.
А скука? Первые дни пребывания на шхуне Амалия пыталась читать, наблюдала за тем, как управляются с парусами, ловят рыбу и драят палубу матросы. Потом зарядивший на целые сутки мелкий дождь загнал пассажирку в каюту — крохотную, тесную, — большую часть которой занимала койка в два фута шириной. Единственный иллюминатор — прямо над водой, и потому, кроме постоянно накатывавших волн, разглядеть в него еще хоть что-нибудь не представлялось никакой возможности. Гроб да и только. Особенно тяжелой показалась последняя ночь: стоило закрыть глаза, как сразу представлялось, будто шхуна заполняется водой и медленно, с жутким скрипом, погружается на дно…
Сегодня, правда, все-таки выглянуло солнце, и Амалия, которая наконец-то, смогла вновь подняться на палубу, любовалась, как на фоне ярко-синего неба раскачиваются верхушки мачт. Смотреть на воду было невозможно: она сверкала так, что резало глаза.
— А что голова закружится, не боитесь?
Амалия обернулась и… Похоже, Патрик знал, о чем говорил: шхуна словно накренилась больше обычного…
— Ну вот! — Рука капитана слегка поддержала беспечную пассажирку за талию. — Все в порядке?
— Спасибо.
— Всегда рад помочь.
Женщина улыбнулась ему вслед: конечно, это были лишь обычные слова вежливости, но Патрик и правда был необыкновенно предупредителен с первого же дня плавания. В свою очередь, Амалия практически не доставляла ему хлопот: она ни на что не жаловалась, ничего не просила для себя дополнительно, а главное — не страдала морской болезнью, что само по себе вызывало если не уважение, то, по крайней мере, некую симпатию со стороны капитана да, пожалуй, и всей команды. Во всяком случае, настороженность и плохо скрытое неодобрение в глазах моряков постепенно исчезали.
Амалию же после недельного пребывания на корабле начали посещать довольно невеселые мысли. О том, например, сколько растеряло человечество из-за страшно памятной катастрофы пятитысячелетней давности. Когда вспоминались все эти авианосцы, эсминцы, подводные лодки, о которых вот так, запросто писали в своих книгах современники… Нет, шхуна капитана Патрика была прекрасна, а управлявшие ею люди отлично знали свое дело — однако и корабль, и моряки совершенно естественно смотрелись бы где-нибудь в шестнадцатом веке от Рождества Христова — то есть в середине второго тысячелетия, — тогда как сейчас шло уже восьмое!..
Впрочем, в данный момент Амалия, глядя вслед удалявшемуся капитану, думала о том, о чем могла подумать женщина любого века: какая у мужчины, который помог ей сохранить равновесие, горячая и сильная рука. Она задержалась на талии ровно столько, сколько было нужно — ни секундой больше, — не позволив себе ничего лишнего… Разумеется, через несколько минут Амалия уже забыла об этом своем мимолетном наблюдении, однако во время обеда руки сидевшего напротив капитана снова попались ей на глаза, и…
Собственно, в руках Патрика не было ничего особенного: руки как руки. Да и самого капитана никак нельзя было назвать красавцем: среднего роста, черноволосый, с довольно крупным ртом и маленькими глазками. Хотя и очень выразительными. Прямой нос, аккуратные уши… Амалии казалось, что свои наблюдения она проводила достаточно аккуратно — и когда Патрик неожиданно посмотрел на нее немного дольше, чем следовало, и улыбнулся, она, наконец, спохватилась и, чтобы скрыть возникшую неловкость, вернулась к своим прежним мыслям.
А выводы, к которым примерно за четверть часа до обеда пришла Амалия, были не такими уж неутешительными, как раньше. Да, катастрофа действительно отбросила цивилизацию назад на несколько столетий — и все же человечество неуклонно двигалось вперед. Правда, достижения последних веков касались не открытий в области техники, на которую делали ставку предшественники, а самого человеческого организма. Вот, например, телепатия. В прежние времена этот способ связи воспринимался исключительно как фантастика, хотя, похоже, даже и тогда попадались люди, умевшие передавать мысли на расстояние. Катастрофа же, по-видимому, значительно усилила эту, дремавшую у большинства, способность, и процент таких людей заметно увеличился.
Телепатия, гипноз, перемещение сознания в другие тела — вот достижения новой цивилизации. И нет ничего удивительного в том, что напуганные Смертью люди вольно или невольно выбирают путь, отличный от проделанного их предшественниками. Хотя, если вспомнить эксперименты с памятью, которые проводили члены Темного Братства в Канде, то и новые открытия безобидными не назовешь. Пожалуй, в некоторых руках они еще опаснее прежних. Другое дело, когда человек, обладающий необычными способностями, контролирует себя сам и не позволяет…
— Скучаете?
«Отец Небесный, никак Патрик… Так мне и надо: в следующий раз буду думать, Прежде чем заглядываться на мужчин. Не удивительно, если он сейчас предложит развлечься…»
— Уже нет… — Двусмысленность своего абсолютно честного ответа Амалия осознала, лишь когда вылетел последний звук.
У Патрика потеплело в глазах: можно догадаться, как он воспринял сказанное, — для этого вовсе не требовалось заглядывать в его мысли. Кстати, Амалия, причисляя себя к тем самым, сознательным, не опускающимся до использования сверхспособностей в ущерб другим, делать этого и не собиралась. Разве что в случае крайней необходимости… Между тем, капитан, хотя истолковал услышанное явно в пользу своего мужского обаяния, постарался не подать вида и повел «игру» по всем правилам.
— Я вас понимаю: я тоже всегда скучаю без солнца…
Классическая «светская беседа» — о погоде, о красоте моря, спокойного и бурного — продолжалась не меньше получаса. Амалия уже почти устыдилась и своих мыслей о самоуверенности большинства мужчин, и экзальтированности некоторых женщин, считавших, будто бы любой представитель сильной половины человечества едва ли не с первого взгляда мечтает добиться взаимности, как вдруг…
— А вы когда-нибудь видели море при лунном свете?
— Нет.
— Вы много потеряли.
— Догадываюсь, но выходить на палубу ночью я пока не осмелилась.
— И правильно, — поспешил согласиться Патрик. — Но если вы возьмете в провожатые меня… Сегодня как раз…
«Ого…» — Амалия начала торопливо подыскивать какой-нибудь благовидный предлог, чтобы отказаться: портить отношения с капитаном она не хотела.
— Вы так уверены, что луна выйдет обязательно сегодня?
Патрик снисходительно-ласково улыбнулся.
«Ну, конечно же: есть специальные астрономические таблицы — кому как не капитану их знать…»
— Так вы придете? — Голос мужчины прозвучал заметно ниже, и в нем появились характерные бархатные нотки.
Нет, с этим надо было поскорее кончать — пока не зашло слишком далеко. Амалия уже собиралась отказаться, но вдруг поняла, что еще одной — подобной сегодняшней — ночи ей не пережить…
* * *
Луна и в самом деле разливала по морю серебристое сияние, когда пассажирка, опираясь на руку капитана, поднялась на палубу. Амалия не сомневалась, что увидит нечто особенное, но такого… Море не просто блестело — оно горело настоящим искристым пламенем.
— Отец Небесный!
Удовлетворенный произведенным эффектом, Патрик не ответил. Он выпустил руку Амалии и, облокотившись на поручень…
«Планшир… — тут же мысленно поправилась Амалия. — На корабле это называется „планшир“; а прорези в борту… то есть в фальшборте — вовсе не прорези, а шпигаты…»
Наряду с этими терминологическими изысканиями Амалия невольно отметила, что сейчас Патрик кажется стройнее и выше, а его лицо… Там, на берегу, когда капитан торговался, пытаясь поднять цену за рейс, оно было совсем другим…
— А знаете, откуда взялся этот огонь? — вдруг заговорил капитан. — Когда-то очень-очень давно Океан увидел и полюбил красавицу Луну. Луна же предпочла ему Солнце: женщины всегда отдают предпочтение огню. Но Океан не смирился, и с тех пор всякий раз, когда возлюбленная заглядывает в его воды, Океан загорается белым огнем, желая показать, что и он тоже способен на страсть…
— Красиво! Это придумали вы сами?
— Пока ждал вас.
— Здорово.
— Спасибо. — Патрик смущенно опустил глаза.
— Нет, действительно…
— Мы с вами даже толком не познакомились, — перебил капитан. — Меня зовут Майкл.
Амалия вздрогнула.
— Что с вами?
— Ничего…
Майкл… Большинство населения Острова уже давно считало своим родным языком английский, лишь в некоторых немногочисленных общинах еще говорили на других.
Не родись Михаэль в немецкой общине, его, наверняка, тоже бы называли Майклом…
— Правда, ничего, — улыбнулась Амалия.
— Ну, а как зовут вас? — приободрившись, поинтересовался Патрик.
— Амалия — я уже говорила.
— Амалия… — интонация, с которой было произнесено имя, требовала продолжения.
— Это имеет значение? — Амалия пожала плечами. — Ладно, будь по-вашему: Андерсен…
— Ан… — В глазах капитана попеременно отразились: удивление, восторг, страх, потом опять восторг и, наконец, какое-то непонятное озорство. — А я еще собирался предложить вам выпить.
— Почему бы нет?
Амалия поежилась: пока они находились на палубе, заметно посвежело, но оказаться снова в своей каюте, одной… Нет, только не это. Да и Патрик, конечно, посчитал бы ее высокомерной.
— Вы серьезно?
— Я замерзла…
* * *
Как обычно возглавляемые Алексом, десантники уходили вверх по реке. Все на собственных ногах: единственное полученное в схватке ранение, к счастью, оказалось легким. А если еще учесть, что никому из мохнатых тварей не удалось уйти живым, то победу можно было считать блестящей, однако… Ральф опять выполнял роль замыкающего, и когда отец, который шел на несколько человек впереди, остановился, чтобы его подождать, сын внутренне сжался.
— Нам повезло: Дэвид пока не напал на наш след.
Ральф молча кивнул: перед глазами так и стояла недавняя картина — обезглавленное тело главаря б'буши и по сторонам трупы двух его приближенных.
«Когда просто избивал и отпускал; когда доставал нож и приказывал либо защищаться, либо метать его в цель.
Тех, кто часто промахивался или слишком быстро ломался, мог забить до смерти…»
Вот-вот. Разведчик никак не мог отделаться от ощущения, что и эта кровь, и страх гиганта доставили Карлосу удовольствие. А услужливая память, точно ей была дана специальная команда, продолжала подливать масла в огонь:
«Поскольку настоящего С'лейна уже давно нет, боль и страх за него будет чувствовать Дэвид…»
Видимо, догадавшись о том, что творится с сыном, Карлос не произнес больше ни слова, однако Ральфа тяготило уже одно его присутствие, поэтому и мысли, которые приходили в голову, были одна неприятнее другой.
Почему, например, некоторые научные открытия, которые могут и должны помогать человечеству, вдруг начинают представлять для него угрозу? Причем, насколько они грандиознее, настолько и опаснее впоследствии становятся. Разве изобретатели ставили себе цель нанести вред людям?
Или почему изначально гуманистические идеи способны породить откровенное зло? Как в истории с «Sunrise»: из его недр вышло Темное Братство и именно его основатель, мечтавший когда-то о спасении новой цивилизации, провозгласил себя самим Нечистым. Вот уж истинно: «Благими намерениями вымощена дорога в ад».
Получалось, что «хорошее» со временем всегда уравновешивалось «плохим». Но если это так, имеет ли смысл бороться со злом? Или эта борьба как раз и приводит к равновесию? «Весы» качнулись вправо — «весы» качнулись влево, и так до бесконечности…
Ральф продолжал размышлять на эту тему и во время ужина, и когда лег спать.
Палатка десантников могла вмещать больше десяти человек. Свет от горевшего снаружи костра проникал через неплотно прикрытый полог, и только благодаря ему можно было хоть что-нибудь разглядеть внутри. Разумеется, лежавшие вповалку десантники Ральфа не интересовали. Впрочем, не совсем: он, как и все, с кем ему приходилось в течение последних ночей делить крышу над головой, всегда старались заснуть раньше Стива. Днем ни какой-то особенной статью, ни наружностью этот каратель абсолютно не выделился из своих товарищей, зато когда наступала ночь… Храп Стива мог запросто привести в трепет любого из хищников Тайга. Однако гораздо опаснее для вынужденных выслушивать рулады приятеля десантников было другое. Иногда спящий Стив, точно утомившись, наконец, замолкал, а когда окружающие теряли бдительность и начинали потихоньку впадать в сладкую дрему, парень в самый неподходящий момент вдруг «вспоминал о своих обязанностях», и тут уж — прощай, сон. Сейчас, впрочем, Стивен был вполне безопасен: он находился снаружи и, по крайней мере, два часа — столько обычно длилось дежурство — спящим ничего не угрожало.
Воспоминание о Стиве вызвало у Ральфа невольную улыбку. Что касалось самого разведчика, то он уже не сомневался — заснуть сегодня все равно не получится, особенно когда мрачные мысли, как по волшебству, вдруг сменились своей противоположностью. Боже Правый! Как мог он о таком забыть: он ведь больше не был хайлендером! Всего несколько минут, проведенных в чудесном неведомом мире — и Ральф снова получил право считать себя человеком, жить среди обычных людей…
Во сне тихонько застонал раненый Ян. Когти б'буши, к счастью, не задели ни мышц, ни сухожилий, но плечо все равно воспалилось, и, похоже, у десантника начинался жар. Разведчик тревожно вгляделся в полумрак, однако Ян находился слишком далеко — зато буквально на расстоянии вытянутой руки спала Марта. Тихо-тихо: такое впечатление, что она вообще не дышала. Несколько минут Ральф с улыбкой рассматривал ее спокойное лицо, затем, не удержавшись, легонько пощекотал воображаемой травинкой — женщина только поморщилась. Тогда разведчик представил, как осторожно убирает прядь волос, наклоняется над ухом… Марта вздрогнула и открыла глаза, машинально провела рукой по щеке. Увидела Ральфа… Он предостерегающе приложил палец к губам, потом жестом показал в сторону выхода.
Продолжение их беззвучного диалога было примерно следующим: «А как же они?» — «Не беспокойся: никто ничего не заметит…»
Действительно, находившиеся в палатке продолжали спокойно спать, а дежурившие у входа даже и ухом не повели, когда Марта и Ральф выскользнули наружу; один лишь Карлос проводил их долгим внимательным взглядом и покачал головой.
— Как это у тебя получается? — шепотом спросила Марта, когда они отошли уже достаточно далеко от лагеря.
— Долго объяснять… — Ральф притянул ее к себе.
— А звери?
— Для зверей мы тоже не существуем.
— Значит, мы с тобой превратились в невидимок?
— Значит.
— А что ты можешь еще?
Честно говоря, разведчик и сам точно не знал: С'дино говорил, способности к созданию иллюзий развиваются непосредственно в процессе их создания, и часто то, что не выходит сейчас, возможно, получится завтра. Или через месяц, через год… Кто может поручиться? Опыт же Ральфа был более чем скромен, и хотя то, что он сотворил сегодня, по сравнению с травинками и мошками выглядело уже гораздо серьезнее, обольщаться своим новым умением разведчик пока не торопился. Он, конечно, опять рисковал, надеясь на свою знаменитую удачу, свою счастливую звезду, рисковал не только собой, но и женщиной, которую сейчас держал в объятьях.
Где-то очень высоко ветер шевелил вершины деревьев, но здесь, у самой земли, воздух казался неподвижным, и в нем мерещилась какая-то зловещая напряженность. Далекое потрескивание костра и отраженный призрачный свет от него лишь усугубляли это впечатление.
«Хоть бы луна…» — Марте захотелось вернуться.
— Я боюсь, — уже совсем беззвучно произнесла она.
— Чего?
— Не знаю. Как будто на нас смотрят.
— Да? — усмехнулся Ральф. — Тогда пусть завидуют…
От страха Марта ощущала себя каменной, застывшей, закостеневшей, «закрытой на все запоры», но Ральф обладал потрясающей способностью «подбирать ключи», и вскоре одна за другой «двери» начали подаваться. Темнота, холод, ночь стали постепенно отодвигаться, уходить; только его руки и губы, которые обещают, дразнят и снова обещают, и снова обманывают… И хочется, чтобы это и побыстрее закончилось, и длилось бесконечно… Однако не произошло ни того, ни другого — крошечная частичка страха, видимо, затаившаяся где-то в глубине сознания, вдруг всплыла на поверхность и мгновенно затмила собой все…
— Что с тобой?
«Как он почувствовал?»
— Я… я уже все… н-не обращай внимания.
— Точно? — в голосе Ральфа слышалось явное недоверие. А его глаза… Алекс в такие минуты словно куда-то исчезал — эти же глаза пустыми не были.
— Точно.
Ральф покачал головой.
— Нет, дорогая, так у нас с тобой не пойдет.
Она не сразу поняла, что он собирается делать, но когда его губы коснулись… Отец Небесный! Она, конечно, слышала о таком, но чтобы с ней! Как он только может: неужели ему не противно… Марта отчетливо представила себе это со стороны: ночной Тайг, обнаженная женщина, а у ее ног мужчина, который…
— Не замерзла?
— Нет.
Марта хотела и не могла расслабиться; мысленно торопила себя, и, наверное, именно потому что торопила, как раз ничего и не получалось. Но потом в какой-то момент вдруг поняла, что торопиться и не надо: Михаэль будет ждать сколько угодно. И сразу стало так спокойно. Так уютно.
Нет, она больше не чувствовала себя здесь чужой: могучий Тайг, она и Михаэль — все они являлись частью чего-то огромного. Они были едины. Теперь Марта это знала. И знала, что надо делать: уже больше ничего не боясь и не стесняясь, она начала выгибаться, то отступая, то снова двигаясь навстречу мужчине — так подсказывал наконец проснувшийся инстинкт…
— Тебе было хорошо?
— Да. Ой, что это? — По стволу ближайшего дерева скользнул узкий лучик света.
— Всего лишь фонарик. — Ральф приподнялся и посветил женщине в лицо.
— Какой маленький! Надо же — в кольце… — Марта покрутила с виду ничем не примечательный перстень.
Ей в самом деле было хорошо — и тогда, и сейчас — правда, по мере того, как начало постепенно ослабевать обретенное, казалось бы, навсегда чувство единения с окружающей природой, откуда-то появилось и странное, мучительное беспокойство.
— Идем назад?
— Идем…
* * *
Они вернулись как раз вовремя: раненый закричал во сне, и когда один за другим стали просыпаться десантники, Марта уже была на месте.
«Так я и знал: жар…» — глядя на то, как она торопливо щупает лоб больного и считает пульс, подумал Ральф.
С момента перевязки раненое плечо страшно распухло. Спокойно уснувший накануне вечером Ян к утру уже никого не узнавал. Он то лежал абсолютно неподвижный, бессмысленно уставившись в одну точку, то пытался подняться и начинал бредить на незнакомом языке.
— Он поляк? — вслушавшись, спросил у Алекса Карлос.
Тот молча кивнул. Майер, как всегда, был пьян — сегодня, впрочем, даже больше обычного, и Марта, которая уже перепробовала все средства, способные принести хоть какое-нибудь облегчение раненому, боялась посмотреть в сторону командира.
«Считает себя виноватой — и как врач, потому что не может помочь, и за то, что было ночью…» Ральф тоже ощущал некоторую вину, что же касалось раненого парня… Очень бы хотелось ошибиться, но, похоже, зараза, попавшая ему в кровь, была чисто местной, кандианской, и от нее вряд ли у них найдется противоядие. Во всяком случае, среди медикаментов Марты…
— Фитесейро…
Утверждать, что он правильно расслышал это незнакомое и напрочь лишенное для него смысла слово, Ральф бы не стал, но нечто похожее Риу произнес достаточно отчетливо.
Находившиеся поблизости отреагировали примерно так же, как разведчик: с удивлением посмотрели на юношу. И без того не слишком разговорчивый, в последние несколько дней Риу вел себя настолько незаметно, что превратился почти в невидимку, и вдруг — на тебе.
— Думаешь?
Теперь все как по команде перевели глаза на Карлоса — единственного, для кого диковинное слово, по-видимому, не было пустым звуком. В его голосе прозвучала явная ирония. Риу вспыхнул и отошел — пожалуй, последний раз таким Ральф видел молодого человека в ту памятную ночь, когда гонялся за ним по Тайгу. Разведчик невольно проводил юношу внимательным взглядом: не выкинул бы чего-нибудь подобного и сейчас. Семнадцать лет ведь, а если еще учесть его воспитание…
Тем временем Карлос наклонился над раненым, который сейчас лежал спокойно, и что-то сказал. (По-польски? Этого языка Ральф не знал совсем.)
Взгляд Яна стал осмысленным. Десантник облизал губы — вернее, попытался это сделать, потому что во рту у него все пересохло — и Марта поторопилась смочить их водой. Он тут же что-то пробормотал.
«Как ребенок: понимает только родной язык…»
Теперь отец явно о чем-то парня спросил, и Ян, опять не сразу, но ответил. Карлос удовлетворенно улыбнулся, потом произнес еще несколько слов, после чего губы раненого тоже попробовали сложиться в улыбку.
Ральф быстро взглянул на его товарищей — на лицах десантников появилась надежда. Впрочем, не надолго: вечером Яну сделалось хуже, поэтому решено было заночевать рядом с палаткой. И вот когда уже разложили костры и вытащили наружу спальные мешки, выяснилось, что исчез Карлос…
* * *
Каюта капитана была раза в три больше пассажирской. Два иллюминатора, карта на стене, стол под ней. Пока Амалия оглядывалась, Патрик смахнул в ящик какие-то бумаги, придвинул скамью.
— Прошу вас. Так. А теперь подождите еще буквально пару минут. — Из сундука на стол быстро перекочевала пузатая бутылка, два серебряных кубка, фрукты и упаковка галет. — Ну вот. Все, что у меня есть.
«А он нервничает, — наблюдая за суетливыми движениями хозяина, подумала Амалия. Сама она так же чувствовала себя не очень-то уверенно. — Ничего, сейчас выпью — и все будет нормально…»
Похоже, капитан придерживался того же мнения, потому как уже вытягивал пробку.
— Вам разбавить?
— Нет, благодарю…
Как и следовало ожидать, вино подействовало не сразу: быстро пьянеешь ведь, только когда и так хорошо. Амалия вертела надкусанную галету и делала вид, что рассматривает этикетку.
— Если не ошибаюсь, это, — Патрик дотронулся до бутылки, — тоже имеет отношение к вашей семье.
— Скорее, к семье мужа: виноградники принадлежат им.
— Господи! — Патрик даже встряхнул головой, точно желая отогнать наваждение. — Признаюсь, я ожидал чего-то подобного, но не до такой же степени! — Забыв о приличиях, он налил себе еще вина и выпил залпом. — Простите.
— Ничего, — усмехнулась Амалия. — Пожалуйста, и мне.
— Представляю, что творится сейчас с вашими родственниками.
— Думаю, пока все спокойно.
— То есть?
— Я предупредила, что несколько дней поживу у знакомой.
Главное для Амалии было выиграть время. Поэтому она оставила отцу записку, в которой сообщала, будто бы собирается погостить у Анны. Теперь же, когда шхуна находилась уже за сотни километров от Острова, телепатический контакт с отцом больше не представлял опасности: он ведь не Карлос, чтобы на таком расстоянии вытащить из ее памяти сведения, нужные для погони. Амалия была вполне довольна собой, как вдруг…
— Что с вами?
— Майкл…
В ответ словно накатила теплая волна.
— Майкл, вы… вы ведь не повернете назад?
— Выпейте. — Патрик придержал кубок, пока тот не опустел. Поставил. — Вот так… — Взял в ладонь руку Амалии. Она не отняла: не потому что боялась — это было приятно. Точно так же, как и днем, когда капитан поддержал ее за талию.
— Честно говоря, я подумывал об этом, но тогда… — он улыбнулся. — Тогда вы бы меня возненавидели… Вам захотелось настоящей жизни, захотелось приключений — разве я вправе вмешиваться в вашу жизнь?
От Патрика действительно шло тепло. Это совсем не походило на то, что Амалия ощущала рядом с Михаэлем, но и сейчас ей тоже было необыкновенно хорошо. Почему она раньше не встречала таких мужчин? Или ее чувства обострились после встречи с Михаэлем?
Амалия откуда-то знала, даже была уверена: без ее желания Патрик никогда не переступит некий невидимый барьер, но в том-то и дело, что она хотела (да, хотела!) миновать этот барьер. Хотела — и не могла. Не могла, потому что был тот вечер у камина, а потом ночь среди цветущих каштанов, и руки… С Патриком было тепло, от него веяло нежностью и уютом, но от прикосновений Михаэля словно загоралось внутри…
Огонь! Как в той легенде? «Луна предпочла Океану Солнце, потому что женщины всегда предпочитают огонь…»
И все же… Если кого-нибудь любишь — другие не существуют. Однако Патрик… Майкл… существовал. Стоило лишь слегка сжать в ответ его пальцы, и… Господи, о чем это она? Разве не ради Михаэля она оставила дочь, отца? Оказалась в открытом море? Какой тогда во всем этом смысл?
«Отец Небесный, помоги…»
Амалия не сразу поняла, что произошло: откуда здесь, среди тепла и какого-то сладкого отчаяния вдруг появилось отчаяние настоящее и… она бы сказала, бешенство.
— Майкл, ни о чем не спрашивайте — я все объясню потом…
«Хвала Создателю, ты жива!»
«Отец…»
«Где ты?»
«Отец, успокойся, со мной все хорошо…»
«С тобой — возможно, но я… мы… Так, где ты находишься?»
«Далеко. — Амалия почувствовала, как Рэнди пытается проникнуть в ее память. — Не надо, прошу тебя…»
«Хорошо, тогда скажи сама…»
«Чтобы ты послал за мной вдогонку корабль?»
«Послушай. Подумай, что ты творишь: ты все равно ему не поможешь. Если кто и сможет ему помочь, так только я…»
«Но ты не захотел!»
«Не совсем так. Просто… я подумал, Михаэль справится сам, без меня, но если бы понадобилась моя помощь…»
«Я тебе не верю…»
Если до этого момента Рэнди еще как-то сдерживал свои настоящие чувства, но сейчас они буквально хлынули наружу:
«Да, я его ненавижу! Ненавижу! За то, что он сломал твою жизнь!»
«Значит, по-твоему, я была счастлива, когда прибегала к тебе жаловаться на бессмысленность своего существования, на то, что у меня не было настоящей любви? А может, наоборот: ты слушал меня и испытывал удовлетворение от того, что я предпочла твое общество кому бы то ни было?»
«Амалия…»
Ужасно! Всего несколько минут назад почти незнакомый человек, понял, насколько ей было плохо и почему ей вдруг захотелось вырваться из дома. «Вам захотелось настоящей жизни…» — так, вроде, высказался Патрик. Только родной отец не захотел ее понять.
«Амалия, девочка, прошу тебя, вернись. Клянусь, я сделаю все, чтобы его оправдали, только вернись! Ты меня слышишь?»
«Слышу. И я обязательно вернусь… вместе с Михаэлем. А теперь давай прервемся: я уже слишком близко к Канде. Я свяжусь с тобой сама, когда будет можно», — повторила Амалия сказанное ей когда-то Михаэлем.
— Что с тобой было? — вглядывался в нее Патрик.
— Телепатический контакт… Это был телепатический контакт, Майкл… Налей.
Патрик непроизвольно отшатнулся, но тут же взял себя в руки и исполнил просьбу.
— Так мы теперь на «ты»?
— Если вы против… — Амалия странно улыбалась: сама она находилась здесь, но эта улыбка…
— Почему же — как раз наоборот… — начал было Патрик и вдруг разозлился: — Разве леди, умеющая читать мысли, не знает?!
Амалия сразу будто очнулась.
— Я никогда не делаю этого без разрешения.
Висевший над картой фонарь, тихонько поскрипывая, отбрасывал по сторонам длинные тени.
— Уйдешь?
— Да.
Патрик отвернулся.
— Поднимается ветер.
— Майкл, мне было очень хорошо… Правда… Мне было…
— Не надо!
— Такое чувство, что я знаю тебя много лет, — не обращая внимания на его слова, продолжала Амалия.
— Но на свете есть он. Тот, ради кого ты сбежала из дома, — усмехнулся Патрик. — И он, конечно, для тебя особенный.
— Он… — Амалия улыбнулась, вспомнив услышанную от Майкла легенду. — Он — огонь…