Напротив Луксора в нескольких милях к западу от Нила тянется гряда розовых и коричневых гор, образующих преграду между Ливийской пустыней и возделываемой долиной реки. В них скрыто сухое, выжженное солнцем ущелье, где не растет или не может вырасти ни одна травинка. Его дно покрывают камни и сухой песок, а единственными жителями являются змеи и скорпионы. Давным-давно в этом пустынном ущелье были похоронены царственные мертвецы исчезнувших Фив, ибо это знаменитая Долина царей. Я пишу «были», поскольку многие мумифицированные тела извлекли из их темных гробниц и выставили на всеобщее обозрение в душных галереях крупных музеев всего мира. И если какие-то из царей еще не найдены, то не потому, что не нашлось времени, сил и денег.

В самих гробницах, обнаруженных храмах, лежащих в нескольких милях от долины, и мелких остатках Фив, ныне появившихся на поверхности и вдоль края Западной пустыни, было много того, что я желал изучить. Для таких частых коротких поездок из Луксора не было лучшего транспортного средства, чем хороший осел, поскольку ему известно, как уверенно выбрать путь по краю пропасти среди валунов и острых камней.

Я нанял в качестве слуги, выполняющего любую работу, «боя» (игра слов: по-английски «Ьоу» означает как «слуга-туземец», так и «мальчик». – Пер.), и одним из первых моих приказов стал найти человека, который предоставит такое хорошее животное для моих коротких поездок. Юсеф звался «боем» из уважения к обычной терминологии путешественника, хотя ему уже было за сорок и у него была жена и трое детей. Он часто напоминал мне о своей семье. На самом деле это происходило каждый раз, когда я доставал кошелек, чтобы рассчитаться с ним. Когда я в шутку попытался обернуть вокруг его шеи змею, он с негодованием воскликнул, что, если рептилия ужалит его, никто не станет «давать пропитание его семье». Видимо, долгая привычка кормить ослов заставляла его рассматривать собственную семью как находящуюся во многом на одном уровне с этими животными, которые нуждаются в необходимом пропитании. Как бы то ни было, он был воспитанным человеком и обладал прекрасным чувством юмора. Короче говоря, он мне нравился.

Юсеф завершил переговоры с владельцем, деньги были уплачены, и он вернулся с красивым, большим, прекрасно оседланным белым ослом. Я сел на это животное и отправился в путь. Все шло хорошо, пока мы не достигли берега реки. Там мы втроем погрузились в лодку и переплыли на западный берег широкого серого Нила. Сойдя на берег, я снова забрался на спину осла и отправился в семимильное (11,3 км) путешествие в Долину царей.

Прошло не больше четверти часа, чтобы обнаружить тот факт, что привлекательный вид осла оказался обманчив, и утвердиться в этом мнении. Когда мы с трудом преодолели почти половину пути, я заметил Юсефу, что либо он не смог сделать правильный выбор, а обычно ему это удавалось, либо стадо владельца находилось в крайне плохом состоянии, если данный осел был его лучшим представителем. Я добавил, что это довольно ленивое животное, и пожалел, что должен винить его в том, что оно больше любит спать, чем двигаться. Юсеф воздел руки и поднял глаза к небу.

–  Иншаалла!  – удивленно воскликнул он. – Кто мы такие, чтобы осмелиться исправить творение Всемогущего?

Этот вопрос не имел ответа, и впоследствии я всегда обходил молчанием эту тему. Мы оставили позади поля с кукурузой и лишь бросили взгляд на двух колоссов Мемнона – пару гигантских статуй, чьи разрушенные лики полностью утратили свои черты. Их изуродованные тела, сидящие на тронах, некогда охраняли пилон исчезнувшего дворца – храма, построенного Аменхотепом III. Они возвышаются на пятьдесят футов (15,24 м) над пшеничным полем, которое ныне находится на месте храма. Лишенные носов, глаз, ушей и ртов колоссы сидят там, как и столетия назад, возможно оплакивая, как написал на основании одного из них римлянин Петрониан, раны, нанесенные им персидским завоевателем Камбизом. Позади них некогда тянулась мощенная камнем дорога длиной более тысячи футов (305 м), по обе стороны украшенная статуями и сфинксами. Все это также исчезло. Мы повернули от богатого растительностью нильского берега и двинулись по касательной к реке, держа путь к тому месту, где сходились Фиванские горы. По дороге нам встречались обычные группы мужчин в белых одеждах и женщин в черных платьях.

Мы миновали типичную деревню, состоящую из глинобитных хижин и нескольких небольших побеленных домиков. К маленькой, украшенной белым куполом мечети был пристроен миниатюрный минарет, и конечно же там росли пальмы, посаженные ради приятной тени.

Я остановился у деревенского колодца, чтобы испытывающий жажду осел и его пассажир могли напиться. Животное опустило нос в странную лохань – это было не что иное, как разбитый каменный саркофаг, в котором когда-то мог покоиться фараон!

Мы поехали дальше и не остановились ни у полуразрушенных храмов Курны, ни у раскопанных гробниц фиванских вельмож в Абд-аль-Курне, ни у поразительного некрополя Дира Абун Нага.

Я хотел добраться до пустынной небольшой долины, ведущей к вершинам, прежде чем ослепительно-яркое солнце будет изнурять нас жаром. Мы пустились в путь на рассвете, и для летнего месяца это не было слишком рано. Я знал, что на этих усыпанных камнями вершинах температура возрастет вдвое. Солнечные лучи падали на них и отражались в нашу сторону.

Мы медленно двигались на запад по древней дороге, а затем описали круг, чтобы достичь подножия гор, где земля была усеяна камнями всевозможных форм. Здесь мы вошли в первое узкое ущелье.

Наконец ослик, медленно бредущий по сухой, усыпанной песком дороге, по обе стороны окруженной скалами, привез меня ко входу в знаменитую долину. Сюда некогда принесли тела могущественных фараонов, когда они все вместе лежали в объятиях смерти, а их земное владычество пришло к неизбежному концу.

Розовые скалы, возвышавшиеся справа и слева и, словно часовые, охранявшие дорогу, хорошо смотрелись на фоне ярко-голубого неба. Вдоль всего ущелья тянулась высокая гряда. Вершины отражали падающий на них белый свет, тогда как обломки под ногами отражали невыносимый зной. Окруженное с обеих сторон отвесными известняковыми скалами, это уединенное место, лишенное зелени растительности, показывало, как удивительно оно подходило для своей печальной цели – сокрытия мумий царей Египта. С другой стороны вечным сном спали вельможи и верховные жрецы.

Я продолжал свой путь по долине к дальнему ее концу, где находились открытые гробницы и где по обе стороны были вырыты ямы или устроены склепы – нелегкая задача, ибо для каждого из них приходилось рубить твердую скалу. Мой ослик с трудом ставил копыта, пока мы двигались по ущелью, поскольку упавшие валуны, неровные камни, валяющиеся обломки кварца и кремня усеивали сужающуюся дорогу, затрудняя передвижение верхом. То здесь, то там виднелись черные обожженные вершины возвышающихся по сторонам скал. Груды поблескивающих камней и известковых обломков слепили глаза в ярко-белом солнечном свете. Воздух дрожал от жары, которая окутывала все вокруг, словно туман, от которого нельзя скрыться. Невозможно было найти ни малейшей тени. Казалось, тебя засовывают в огромную печь. Во рту у меня пересохло, губы запеклись. Картина была неописуемо унылой, и все же в этой безотрадности было некое величие.

Ничто не нарушало царившей здесь тишины, ни одна птица не пела в этом густом жарком воздухе, ни одно зеленое растение не поднялось над бесплодными камнями и песком.

Длинную вереницу гор венчала скала с квадратным основанием, чьи склоны усеивало множество обломков. Однако прежде, чем мы до нее добрались, показались гробницы. Люди вели в этих древних горах, знаменитых погребенными здесь мумиями и сокровищами, раскопки и доставали вещи, которые были так тщательно скрыты.

Склоны ущелья просто испещрены наклонными коридорами, ведущими к погребальным камерам и создающими подземный город мертвых. Спуститься по высеченным в скале ступеням и войти в этот темный, ведущий вниз коридор одной из гробниц означало спуститься в загробный мир. Я осветил стены лучом фонарика. Их покрывал тонкий слой штукатурки, который от пола до потолка был богато расписан изображениями извивающихся змей, царей и жрецов, простиравших в молитве руки к божествам, священных барок, духов-хранителей, крокодилов с человеческими головами, заупокойных подношений, жуков-скарабеев и символически показанных летучих мышей. Все эти картины были объединены в идущие друг за другом сцены, иллюстрирующие занятия умершего и его странствия по загробному миру. Рядом на стенах были написаны колонки иероглифов, целью которых было помочь прибывшей душе на опасном пути, ведь это были священные тексты, взятые из «Книги врат» и «Книги о том, что в загробном мире». Эти изречения рассказывали о загробном мире, полном духов, о силе змей, охранявших его, и о бездонной преисподней, где царила абсолютная тьма. Они повествовали также о том, как нужно охранять путь души, чтобы она избежала ужасных испытаний, как нужно обратиться к богам на загробном суде и что следует им отвечать. Я спускался в гробницу все дальше, наклонный коридор привел меня к помещению, откуда начался следующий проход. Так повторялось несколько раз, пока я не проник в глубь горы почти на триста футов (91,5 м). Над моей головой высились сотни тонн твердой породы. Каждый дюйм стены был украшен изображениями и иероглифами, образуя картины древнеегипетской жизни и правдиво отражая смерть. В полу главной камеры была выемка, где покоился массивный гранитный саркофаг. Некогда этот каменный гроб являлся последним пристанищем украшенного драгоценностями тела фараона. Однако его мумию со всеми покрывающими ее смолами и льняными бинтами однажды вынули оттуда, чтобы положить вместе с другими останками в залитых светом помещениях музеев и удовлетворить любопытство людей XX века.Выйдя под взглядами множества нарисованных глаз из прохладного мрака гробницы, я оказался под палящими лучами невыносимо яркого солнца только затем, чтобы пересечь несколько ярдов каменистой дороги и нырнуть в другую глубокую украшенную усыпальницу. Таким же способом я посетил полдюжины гробниц, бегло осмотрев длинные стены, покрытые необходимыми умершему росписями. Я собирался вернуться для более подробного изучения позднее. Впечатляющая гробница Сети, которая спускается в глубины скалы более чем на четыреста футов (около 122 м), не задержала меня дольше, чем усыпальница Рамсеса IX меньших размеров, где я обнаружил рельефы и росписи, выделяющиеся среди других примеров из Долины царей. Они носят более духовный характер, чем многие другие. Яркие и оптимистичные, эти изображения скорее воодушевляют разум замечательной судьбой человека и его вечным бессмертием, чем угнетают его.Над дверным проемом был изображен огромный красный солнечный диск, которому поклонялся Рамсес. Грубый символизм этого изображения аналогичен тому, как в природе красное заходящее солнце опускается во мрак ночи, так и душа царя спускается вместе с ним в темноту гробницы; затем, подобно восходу солнца, его душа поднимется к новой жизни. Как солнце после своего исчезновения каждое утро неизменно появляется на востоке, а значит, является бессмертным, так и душа фараона взойдет в загробном мире, пройдя сквозь темные области преисподней, ибо она также бессмертна.Но для тех, кто прошел посвящение во время древних мистерий, в этом таился более глубокий смысл. Смерть перестала внушать им ужас, поскольку эти люди уже «умерли» при жизни. Они знали, что душа не просто продолжит жить после смерти, а что она будет снова жить во плоти . Луч моего электрического фонарика осветил левую стену первого коридора, когда я проходил мимо, и там я увидел изображения Рамсеса в присутствии великих богов: Осириса, Хорахти и Амо-на-Ра. Я прошел дальше и обнаружил портрет Рамсеса, возжигающего в качестве жертвоприношения благовония. Миновав два помещения, над входами в которые иероглифами были написаны восхваления солнечному богу, я добрался до другой стены, где жрец выливал на фараона, как при крещении, поток символов. Среди этих символов был крест с овалом вместо верхней части – ключ к мистериям и символ вечной жизни. В результате одеяние Рамсеса изменилось, поскольку теперь он принял облик самого Осириса. Его душа была освобождена и оправдана, его действительно воскресили, и у него было право ставить перед своим именем имя Осириса. И разве не прекрасна его молитва? «Взгляни, я перед Тобой, о Владыка Аменти. Нет греха в теле моем. Я не говорил намеренно того, что ложно, я не делал ничего с неискренним сердцем. Сделай так, чтобы я мог быть подобен тем блаженным, кто в Твоей свите, и чтобы я мог быть Осирисом, к которому благоволит Благой Бог и которого любит Владыка Мира».Бог Тот, записывавший на дощечке результат взвешивания сердца умершего и оглашавший приговор великого трибунала богов, сказал: «Слушайте этот приговор. Сердце Осириса было взвешено поистине, его душа свидетельствовала за него; оно было признано праведным при помощи испытания на Великих Весах. Не было найдено в нем порока, он не делал скверны и не произносил злых речей, пока был на земле».Трибунал богов ответил: «То, что исходит из твоих уст, должно быть истиной. Победивший Осирис свят и праведен. Он не совершил греха, он не сделал зла против нас. Пожирательнице не будет позволено одержать над ним верх. Ему будет дарован вход в присутствие бога Осириса вместе с вечным домом на Полях Покоя».В третьем коридоре царь приносит богу Птаху в качестве жертвы статуэтку богини Истины. Затем изображена его собственная превратившаяся в Осириса вытянувшаяся мумия, а над ней восходящее солнце. Из сияющего диска появляется жук-скарабей – символ вновь созданной жизни и знак воскрешения души.Я прошел через два помещения и спустился в погребальную камеру, которая теперь была лишена своих сокровищ, тела фараона и его саркофага. Лишь пятно показывало место, где некогда стоял царский гроб. На стене этого помещения были нарисованы другие символы бессмертия, например, младенец Хор, сидящий перед крылатым солнечным диском. На сводчатом потолке изображено усеянное звездами ночное небо и зодиакальные созвездия, составлявшие восхитительное великолепие небес.Я возвращался от этих наполненных разными существами подземных миров и райских высших миров ко входу в гробницу. Изображения одно за другим мелькали мимо меня в свете фонаря, напоминая просматриваемый в обратном порядке кинофильм. И тут на меня опять внезапно обрушился яркий солнечный свет.Эти открытые гробницы дают ясное представление о том, как глупо считать сведения древних авторов лишенными оснований. Диодор, писавший примерно в 55 году до н. э., сообщал, что в надписях египетских жрецов упоминалось о сорока семи фараонах, похороненных в Фивах. Современные египтологи не пренебрегли свидетельством Диодора, а полностью приняли его на веру, и это позволило им делать находки в Долине царей, которые позднее привели к открытию гробницы и сокровищ Тутанхамона.Но сейчас я хотел покинуть фараонов, искавших ложное бессмертие в смерти при помощи процедуры мумификации и обертывания льняными бинтами! Была уже вторая половина дня, воздух наполнял летний зной, и у меня пересохло во рту. Я пересек каменистую дорогу в поисках Юсефа и его драгоценной фляги с животворным чаем. Мой слуга куда-то ушел в поисках хоть маленькой тени. Я осмотрел все, что смог, но так и не обнаружил его. Юсеф растворился в зное. Наконец, то, что не сумели найти мои глаза, обнаружили мои уши. Из расположенной поодаль гробницы одного из прославленных египетских фараонов-воинов до меня донесся громкий храп. Я поспешил к ней и обнаружил растянувшегося на земле человека в белом одеянии, по лицу которого было заметно, что он видит восхитительный сон.Это был Юсеф.

Дни проходили приятно, когда я утолял свою вечную жажду к исследованиям в области тайных мыслей и духовных чаяний исчезнувшего фиванского мира. Я также близко познакомился – и в некоторых случаях даже подружился – с этими спокойными величественными богами и серьезными, поглощенными заботами смертными, которые им поклонялись, как и с современными жителями города, построенного на месте Фив, – Луксора. Я заметил, что в некоторых из этих гробниц остались нематериальные свидетельства того, что некогда великий народ, к сожалению, склонился к колдовству. Во время одной из таких экспедиций я встретил человека, беседы с которым я не решался описать в данных главах. На это было две причины. Во-первых, я не мог подтвердить собственными исследованиями выводы, проистекавшие из некоторых его утверждений. А во-вторых, эти утверждения могли либо удивить наш прозаичный век, либо, что более вероятно, вызвать заслуженные насмешки над ним и, соответственно, надо мной за то, что я посчитал подобные выдумки заслуживающими упоминания. Однако я взвесил все за и против, и чаша весов с доводами за оказалась немного тяжелее. Более того, сам этот человек желал и желает, чтобы я опубликовал эти сведения. Кажется, он считал, что для нашей эпохи они значат больше, чем с высоты своего опыта мог оценить я сам.Я провел целый день в исследованиях в царских гробницах, отправившись в путь вскоре после рассвета и продолжив работать до второй половины дня. Чтобы добраться до дома быстрее, я поехал по тропе, которая шла по Ливийским горам и спускалась вниз близ уникального террасированного скального храма Дейр аль-Бахри, избегая путем трудного подъема значительно более длинного окольного пути по древней дороге вокруг этих гор.Здесь ослик, который так разочаровал меня в первый раз, но к которому я постепенно привык и на самом деле почти полюбил, продемонстрировал свои истинные достоинства, уверенно взбираясь по крутому склону вдоль пропасти. Некогда обруганное животное осторожно ставило копыта среди ненадежных обломков осыпающихся и крошащихся камней, усеивающих наш путь. Я не пытался управлять ослом, в этом не было необходимости, поскольку его безошибочный инстинкт лучше меня знал, куда направить его ноги. Это создание было выше, чем его собратья в Англии, и по размеру походило на небольшого мула. Оно действительно оказалось довольно сильным. Все выше и выше взбирались мы по скале, чья вершина возвышалась над всем горным хребтом, а жестокое солнце безжалостно жгло нас обоих.На тропе нам попались длинные участки и несколько опасных поворотов, где я был вынужден спешиваться и позволять ослу какое-то время двигаться передо мной, чтобы не перетрудить его. Когда животное приблизилось к концу опасного ущелья, я сунул ноги в стремена, чтобы не свалиться. Добравшись до вершины, я соскользнул со спины тяжело дышащего осла и дал ему отдохнуть. С высоты в две тысячи футов (610 м) смотрел я на великолепный вид, открывавшийся внизу. Вершина доминировала над всем вокруг: и над горами, и над долиной. Между желтой пустыней и яркой зеленью возделываемых земель существовал разительный контраст. Эта мирная картина принесла мне чувство духовного успокоения. Чудесное место для того, чтобы войти в контакт с Природой! Вокруг царила тишина, и я не мог противиться чувству, что избавился от всех пут мира, лежащего внизу.Я повернулся, сделал несколько шагов и заметил незнакомца.Он сидел скрестив ноги на низком камне, который был накрыт тканью. На голове у него был тюрбан, из-под белых складок которого вились длинные цвета воронова крыла волосы, тронутые сединой. Незнакомец не шелохнулся. Казалось, он пристально разглядывает величественную картину, которую Природа развернула у наших ног. Это был мужчина небольшого роста, с маленькими ногами, в опрятном темно-сером одеянии, у которого был очень высокий вырез. Несмотря на остроконечную бороду, он производил впечатление человека лет сорока. Я не видел его глаз, пока он, наконец, не повернул ко мне голову. Встретив его пристальный взгляд, я испытал неописуемое ощущение, что нахожусь в обществе весьма необычного человека. Я чувствовал, что эта встреча запечатлеется в моей памяти навеки.На этом поразительном лице самыми удивительными были глаза: большие, красивые и блестящие, белки которых были настолько чистыми, что придавали почти сверхъестественную глубину черным как смоль зрачкам.В молчании смотрели мы друг на друга целых две минуты. В лице этого человека было столько достоинства и величия, что мне казалось почти грубостью обратиться к нему первым. Увы! Я никогда не вспомню, каковы были его первые слова, с которыми он обратился ко мне, ибо мой разум как будто затуманился прежде, чем он заговорил. Какая-то тайная железа скрытого ясновидения в моей голове внезапно пришла в действие. Я увидел, как впереди на уровне чуть выше моей головы быстро вращается светящееся колесо. С его поворотами исчезали мои физические узы, и я вошел в некоторое сверхъестественное состояние сознания.Достаточно сказать, что этот человек обратился ко мне, когда видение вращающегося колеса исчезло. Мой разум вернулся в нормальное состояние, и я осознал, что стою на вершине самой высокой фиванской горы, а вокруг меня расстилается великолепная картина.Нарушив молчание, я произнес по-арабски:– Доброе утро!Он тут же ответил, заговорив на великолепном английском. Закрыв глаза, я мог бы представить, что мне отвечает какой-то англичанин, выпускник колледжа, а не житель Востока в длинном одеянии.Прежде чем я смог придумать, в какую форму облечь вступительные слова, я неожиданно выпалил, как будто меня заставила некая внутренняя сила:– Сэр, я уверен, что вы поймете то необычное переживание, которое я только что испытал, стоя рядом с вами.Я описал незнакомцу свое неожиданное видение. Он задумчиво посмотрел на меня, а затем кивнул.– Пойму, – спокойно сказал он.– Я чувствителен к обстановке, и тот факт, что это случилось, когда вы вошли со мной в контакт, заставляет меня думать, что вы обладаете необычной силой, – продолжил я.Его глаза снова внимательно изучили мое лицо. Помолчав, он произнес:– Я хотел, чтобы ты испытал это. Я желал, чтобы оно безмолвно доставило тебе определенное послание. И оно это сделало!– То есть…– Чтобы ты узнал орден, членом которого я являюсь.И это было правдой. Я видел в этом человеке все знаки и символы, отличавшие факира или йога, который достиг высшей ступени. Даже если забыть о моем необычном переживании, мне стоило лишь посмотреть ему в глаза, чтобы интуитивно получить подтверждение.Наибольшее внимание привлекали размер и вид его глаз, вызывавших восхищение. Они были большими и блестящими, властными и повелительными и удивительно неподвижными, когда он смотрел на меня. Пока я разговаривал с ним, у меня возникло непреодолимое ощущение, что эти глаза обладают двойной силой: одновременно проникающей и гипнотической. Они читали в моей душе, а затем правили ею; они извлекали из моего разума какие-то секреты и заставляли меня не сопротивляться ему.– Действительно, неожиданное удовольствие! – воскликнул я. – Удивительно, что единственным, кого я встретил в этом диком пустынном месте, должен был стать кто-то из вашего ордена.– Ты так думаешь? – спросил он. – А я не удивлен. Пробил час этой встречи. То, что ты сейчас беседуешь со мной, не просто случайность. Говорю тебе, высшая сила, а не случайность сначала предопределила, а затем устроила нашу встречу.Я слушал его с волнением, полным предчувствий. Мои мысли метались в попытке оценить ситуацию, тогда как мои чувства, как и следовало ожидать, пришли в благоговение, которое всегда вызывали во мне люди, обладающие духовными знаниями.Он продолжил рассказывать мне, как пути людей пересекаются по приказу невидимых сил и как кажущиеся совпадения могут быть заранее подготовленными связями в цепи причин, которым суждено привести к определенным последствиям. Незнакомец поведал мне и о других вещах, спокойно, без малейшего тщеславия называя себя адептом и просто констатируя этот факт.– Я предпочитаю это слово всем остальным. Оно было достаточно хорошо для древних, включая и египтян, и вполне подходит мне. В те дни адепта знали, а его положение принимали; ныне же он практически неизвестен, и сам факт его существования насмешливо оспаривается. Но колесо повернется, и ваш век вынужден будет признать, что закон духовного развития работает всегда, неизбежно создавая тех, кто свободно может действовать в качестве духовных существ, а не только физических.Я чувствовал, что он говорит мне правду. Он действительно являлся одним из тех загадочных людей, о которых часто упоминает восточная традиция, – адептов, входящих в советы богов и знающих сокровенные духовные тайны, которые никогда не сможет узнать обычный человек.Они предпочитают трудиться в тишине и тайне, чтобы им не мешал не понимающий их мир. Если же необходимо было найти средство передачи чего-то обществу, они нередко посылали своих учеников, которые становятся мишенями для критики несведущих и ядовитых стрел злых людей.Другой человек говорил мне, что может обмениваться мыслями с другими адептами по собственному желанию и на любом расстоянии. Он сообщил, что адепт может на время использовать чужое тело – обычно принадлежащее ученику – при помощи процесса, который формально называется «затемнением». Во время него адепт переносит свою душу в иное тело, обладатель которого чувствителен и послушен, готов к этому и желает этого.– Я ждал тебя здесь, – заметил незнакомец с легкой улыбкой. – Ты писатель. Существует послание, которое нужно передать миру. Запиши то, что я передам тебе, ибо это важно. Наша сегодняшняя встреча всего лишь предварительная, мистер Пол Брайтон!Вздрогнув, я отпрянул. Как он узнал мое имя? Хотя, конечно, адепты славятся своими необычными способностями к чтению мыслей даже на большом расстоянии.– Могу ли и я узнать ваше имя? – решился спросить я.Он скривил губы и перевел взгляд на раскинувшийся внизу пейзаж. Я смотрел на его благородное лицо и ждал ответа.– Да, можешь, – наконец ответил он. – Но эта информация только для тебя, а не для твоего сочинения.Я не хочу, чтобы узнали, кто я. Зови меня Ра-Мак-Хотеп. Да, это древнеегипетское имя, и ваши египтологи, несомненно, предложат прекрасный буквальный перевод каждого слова, но для меня это означает лишь одно – «в покое». Египет не является моим домом. Сегодня мой дом – это весь мир. Азия, Африка, Европа и Америка – я знаю все эти земли и прохожу по ним. Лишь телесно я житель Востока, ибо в разуме своем я не принадлежу ни к одной стране, а в сердце своем принадлежу лишь Покою. Он говорил очень быстро, убедительно и с жаром, хотя было понятно, что он полностью контролирует все свои чувства.Мы больше часа говорили с ним о духовных предметах, сидя на вершине горы. Солнце по-прежнему слепило глаза, а его жаркие лучи жгли кожу. Однако я не обращал на это внимания, увлекшись разговором с этим человеком и его личностью. Он многое рассказал мне о мире и обо мне самом. Он дал мне четкие указания и особые упражнения в связи с моими усилиями достичь степени духовного равновесия и просвещенности, которая была выше достигнутой до сих пор. Он говорил откровенно и серьезно, даже сурово о каких-то препятствиях на моем пути, возникших из-за моих собственных ошибок. Наконец, он назначил мне встречу на следующий день близ римского алтаря, находящегося внутри колоннады Луксорского храма на берегу Нила.Не вставая с камня, он попрощался со мной, извинившись, что не продолжает разговор, так как очень занят и в данную минуту ему надо многое сделать.Я покинул своего собеседника с сожалением, с неохотой уйдя от человека, разговор с которым был таким оригинальным и притягательным, а личность настолько вдохновляющей и воодушевляющей.Спуск с горы был крутым и трудным, я шел пешком по камням, ведя осла за уздечку. Когда мы достигли подножия, я вскочил в седло и бросил последний взгляд на далекую удивительную вершину.Ра-Мак-Хотеп даже не тронулся с места. Он явно до сих пор сидел скрестив ноги на этой голой горе.Что он мог делать там, чтобы быть «очень занятым», сидя неподвижно, словно статуя? Был ли он еще там, когда тени сумерек сгустились на розовых террасах Ливийских гор?