«Не бывает воспитания без проблем» (1). Дольто все время пыталась найти точные критерии определения как места родителей, так и места ребенка в семье. И то же самое относится к взаимному уважению и принятию статуса каждого субъекта. По ее мнению, место и роли каждого в семье взаимосвязаны, и некая расплывчатость им не только не свойственна, но и вредна.

Категорически отрицая эфемерные методы и ригидные модели воспитания прошлых веков, которые она испытала на себе, Дольто рассчитывала на добрую волю взрослых, чтобы смягчить и даже предупредить страдания, причиняемые детям. Она с открытым сердцем, и не только как теоретик, разговаривала с растерянными родителями. «Я не хочу сказать, что люблю детей больше, чем взрослых. Я люблю детей как человеческих существ и в той же степени люблю их сбитых с толку родителей» (2), – заявляла она. По ее мнению, ведущую роль в воспитании играет не любовь сама по себе и не приравнивание детей к ангелам, главное – это битва против страданий, причиненных детям. Она прекрасно понимала, что как и родители, так и все дети разные, и поэтому не ставила перед собой задачи разработать и предложить к реализации определенные методики воспитания. Не существует в природе ни образцовых родителей, ни образцовых детей, ни тем более образцовых семей с детьми.

Она категорически отказывалась от любого моделирования в воспитании и одновременно яростно критиковала средства массовой информации за их нападки на родителей, разоблачая внушаемое им чувство вины. Она выступала как против карикатурного искажения ее идей, так и против «помрачения рассудка» некоторых журналистов, неправильно трактовавших ее понимание роли родителей и требовавших от них «никому не нужного обязательства пожертвовать ради детей личной жизнью, но ведь всем известно, что любая жертва бесполезна» (3).

Средства массовой информации не оставляли ее в покое и удесятерили свои усилия после ее кончины. И все это продолжается на протяжении двадцати пяти лет после ее ухода. Но если Дольто так плохо понимали и так искаженно транслировали ее идеи, то не было ли это вызвано тем, что – как писал известный психолог Рене Монже в 1962-м – «люди могли совершенно искренне заблуждаться и пойти по неверному пути, поскольку кто-то однажды неверно интерпретировал в журнальной статье ее идеи или неправильно понял ее высказывания перед аудиторией» (4).

Сейчас наступает прозрение, которое поможет, видимо, реабилитировать родителей, хотя и ценой утраты веры в журналистов и в самопровозглашенных специалистов.

 

О месте родителей

Дольто очень широко трактовала право на «личностное равенство» между взрослыми и детьми, которое было неверно понято как закат авторитета родителей, хотя психоаналитик никогда не говорила о капитуляции родителей в том, что касается их главных позиций как взрослых воспитателей. И даже наоборот, это именно она ввела понятие символогенной фрустрации, которое следует понимать как искусство вызывать в ребенке конструктивное чувство неудовлетворенности, не издеваясь над ним и не доводя его до исступления, как это было принято на протяжении десятилетий. Дольто всячески поддерживает родителей, когда они, руководствуясь достаточными основаниями, говорят «нет», хотя злоупотреблять этим не следует. Она также призывает их говорить ребенку правду, запрещать то, что может представлять опасность или является извращением, и уважать закон, определив его границы.

И со всем этим нельзя не согласиться, но в ходе революции, потрясшей основы воспитания, родители утратили свой вековой статус всемогущих хозяев, имеющих неограниченную власть над детьми. И можно понять, почему многие из них готовы скрежетать зубами, когда их лишают места, уготованного им с незапамятных времен. Но и в этом смысле Дольто не была новатором, и не она первая вызвала недовольство в обществе. Еще в 1936-м Мария Монтессори со всей резкостью заявила: «Взрослый присвоил себе почти божественную власть над ребенком, полагая, что может распоряжаться его судьбой, как Господь Бог. (…) Но любой человек, пользующийся безусловной властью, свободный от критики, подвергается опасности превратиться в тирана» (5). К ее словам прислушался весь мир. Но в ком это вызвало хоть какой-то отголосок?

 

Свергнуть ребенка-короля с пьедестала

Что же касается новаторства Дольто, то оно заключается в следующем: она первая объявила о невозможности сосуществования двух взаимно противоположных методик воспитания, когда родители либо выступают в роли абсолютных монархов, либо полностью закабалены ребенком-королем. В обоих случаях воспитательный процесс обречен на провал, и ребенок, равно как и его родители, вряд ли оправится от такого воспитания, а его пагубные последствия мы отмечаем и в наши дни. По мнению Дольто, уважать ребенка и давать ему возможность высказаться не означало, что он может сам все решать и действовать в соответствии со своей волей и желаниями в ущерб и вопреки интересам взрослых. И если детям «приходится часто прощать взрослых за те трудности на пути воспитания, которые родители так бездумно прибавляют к трудностям взросления» (6), если нужно постараться избегать внушать им чувство вины за тяготы, выпавшие на долю их родителей, это вовсе не означает, что ребенка следует превращать в короля. Но с течением времени именно воцарение ребенка-короля вменили Дольто в вину. И это устоявшееся заблуждение, эта откровенная глупость не имеют под собой никаких оснований.

Нужно только найти время, чтобы читать и перечитывать Дольто. Грудной ребенок пользуется неограниченным вниманием своей матери до момента отъема от груди (иногда этот период затягивается, надолго превосходя собственно необходимость грудного вскармливания), но родители обязаны покончить как можно скорее со всевластием младенца, закладывающим основы его дальнейшего развития. И главная роль в этом процессе принадлежит отцу-разъединителю, как его образно охарактеризовал Винникотт. Благодаря разрыву симбиотической связи мама – младенец отец предоставляет ребенку как личности его индивидуальное место, возвращает независимость своей жене, захваченную младенцем-королем. Но царствовать он будет лишь короткий период.

И Дольто всегда была против тенденции в воспитании, согласно которой делалось все возможное, чтобы не подвергать ребенка фрустрации из опасения помешать расцвету его личности. И она всегда возражала против того, чтобы родители исполняли любое желание ребенка, едва увидевшего свет, иногда даже предвосхищая его самые смелые фантазии. И так как эра розог и плетки уже закончилась, уступив место периоду заласкивания и потакания прихотям, родители перешли от одной крайности к другой, ни на секунду не задумываясь о последствиях такого поворота в воспитании. Любовь, взаимопонимание, самопожертвование, преданность должны стоять на первом месте в воспитании, чтобы дать ребенку шанс на счастливую жизнь. Но концепция психоаналитика полностью исключала подобные взгляды.

 

«Крах короля» (7)

И что бы там ни говорили, но в ее деятельности не было места для ребенка-короля. А что касается родителей, то их власть, которой они в прошлом злоупотребляли, получила некоторые ограничения. От родителей Дольто требовала адаптированного к разным ситуациям поведения, уважения к ребенку, гибкости в отношениях с ним, взвешенного внимания, она просила их думать прежде, чем действовать, разговаривать с ребенком и выслушивать его прежде, чем наказывать. И первейший долг родителей сводится, по ее мнению, к тому, чтобы заботиться о ребенке, о формировании его как личности и зорко следить за тем, чтобы «не исчез творческий импульс, не угасли креативные возможности и стремление к изобретательности, которые являются одним из факторов обновления общества» (8).

Воспитание, по ее мнению, имеет огромное этическое или даже гуманистическое значение. Но это было задолго до нашего XXI века, когда семейная ячейка затрещала по швам, когда разбежавшиеся по разным квартирам родители не в состоянии найти минимум взаимопонимания, чтобы продолжать совместно воспитывать ребенка, когда семья только с одним из родителей становится весьма банальным явлением, а само понятие авторитета кажется архаизмом.

Дольто постоянно возвращалась к теме места, которое каждый занимает в семье. Она пыталась переформатировать то, что, по ее мнению, работало с перебоями или работало исключительно на ребенка. «Ребенок и родитель: два субъекта, каждый из которых отстаивает свои интересы. Очень вредно для ребенка, если он не встречает никакого сопротивления своим желаниям под предлогом свободного развития и расцвета личности» (9).

И напрасно критики будут дотошно выискивать в ее книгах или речах, сказанных перед аудиторией, некую информацию, которая бы подпитывала миф о Дольто, якобы пропагандирующей вседозволенность и потакание прихотям ребенка в воспитании. Но были и другие терапевты, ее современники и единомышленники, среди которых и нейропсихиатр Мишель Суле, утверждавший в 1962-м в предисловии к одной из книг, что «воспитание, не основанное на авторитете (10), – яркий пример допущенной ошибки». И ему вторил Берри Бразелтон, который в своей книге «Слушайте вашего ребенка», вышедшей в 1984-м в США, говорил: «Ребенок нуждается в определенных рамках или границах, – и далее утверждал: – Родители просто обязаны внушить ребенку, что он должен соблюдать правила дисциплины» (11). А еще в 1970-м он предупреждал, что «требования соблюдения дисциплины вызовут много споров и вопросов у нынешнего поколения» (12).

Через два поколения мы вернулись к тому, от чего и ушли, потому что за это время мало что изменилось.

 

Семейный круг

Назвав свою серию передач на «France Inter» «Когда появляется ребенок», Дольто пробудила коллективное бессознательное, вызвав воспоминание о знаменитой поэме Виктора Гюго, следующая строка в которой: «Семейный круг приветствует его…» Итак, о семейном круге далее пойдет речь, раз уж мы говорим о воспитании детей, хотя иногда он трансформируется в квадратуру круга, и эту задачу Дольто также пытается решить. «Поставить ребенка в центре его собственной жизни не означает сделать его центром всей семьи» (13), – утверждала она, демонстрируя, насколько все в этом вопросе зыбко и неопределенно.

Дольто не без юмора возражала против восприятия ребенка в качестве божьего посланника, а ее сравнение поражало своей точностью. Она говорила об этом маленьком существе, которое имело несчастье оказаться в центре существования взрослых, так: «ребенок, которого ждут как мессию и которого впоследствии распнут на кресте» (14). По ее мнению, уважение к ребенку как к личности не может сопровождаться ни его сакрализацией, ни его обожествлением, ни тем более его мученичеством. Дольто никогда не упускала возможности разоблачать все случаи дурного обращения с детьми, будь они проявлением коварства со стороны взрослых, результатом неосознанных поступков, совершенных не по злому умыслу, или следствием самой большой любви. Кстати говоря, ее предостережения по поводу любви заставили вздрогнуть от негодования некоторых родителей, когда она говорила «о сетях-ловушках, сотканных ими из обожания и заласкивания своих детей в ущерб собственным интересам и желаниям, о которых они просто-напросто забыли» (15).

В тот период многие справочники и пособия по воспитанию включали в свои названия слова «любовь» или «любить». И любовь лишилась всякой естественности, превратившись в один из рычагов воспитания. И многие в этот период задавались вопросами, что такое любовь и как нужно любить. В США психолог Додсон пустился в рассуждения на эту тему в своей книге «Как любить ребенка, не позволяя ему все». А в другой книге под названием «Искусство любить своих детей» (16), опубликованной во Франции еще в 1937-м, автор объяснял родителям, как можно их любить «без принуждения и для себя», а также «основываясь на здравом смысле и ради них самих». Он настоятельно рекомендовал обучиться искусству любви, для чего следует неукоснительно исполнять десять заповедей, которые он перечислил в своем труде. Это была совершенно невыполнимая программа, своего рода курьез, в чем вы сами можете убедиться:

1. Мы должны стать для них людьми, пробуждающими их души.

2. Мы должны стать их тренерами, пробуждающими любовь к усилию.

3. Мы будем вежливыми.

4. Мы будем спокойными.

5. Мы будем справедливыми.

6. Мы будем интеллигентными и скромными.

7. Мы будем понимающими и добрыми.

8. Мы будем всегда говорить правду.

9. Мы будем связаны друг с другом нерасторжимыми узами.

10. И в качестве примера и для их же блага мы позволим себе некоторые невинные грешки.

И пусть те, кто пытался воплотить в жизнь эту программу, расскажут нам об этом. И если они еще живы, нам было бы интересно узнать их точку зрения как родителей, как бабушек или дедушек и даже прабабушек с прадедушками, а также что получилось в результате затраченных усилий. И пусть те, кто в наши дни считает себя способным ее реализовать, дадут о себе знать! Нам бы хотелось с ними поговорить.

И хотелось бы надеяться, что эти наставления из другой эпохи убедят родителей в том, что воспитание не может сводиться к простому исполнению разработанных на все случаи жизни правил и рецептов. Наоборот, воспитание предусматривает наличие критического ума, интуиции, изобретательности, а также смелости. И именно все это легло в основу разработанных Дольто принципов. И она постоянно возвращалась к этим нескольким ключевым положениям, дающим возможность избежать ошибок и досадных промахов в воспитании и строить отношения с ребенком, основанные на здравом смысле.

Но у родителей не должно возникать путаницы в голове: понимать не значит прощать, слушать не значит все позволять, желание не синоним удовольствия, и желание не является жизненной потребностью. И именно в силу неверно оцениваемых потребностей ребенка родители оказываются в ловушке, расставленной ими же самими. Дольто по этому поводу говорила: «Как только ребенок родился, его домашнее окружение концентрирует все свое внимание на удовлетворении его так называемых жизненных потребностей. Но на самом деле их не так уж много!» (17) И, по ее мнению, «именно психоанализу принадлежит открытие различия между желаниями и потребностями» (18).

 

Дети, которые утомляют, и уставшие родители

Дольто делает уступку родителям, говоря, что воспитание детей – это далеко не отдых и не приятное развлечение. Удовлетворение потребностей ребенка, пристальное внимание, которое предполагает уход за ним, требуют усилий и вызывают, естественно, усталость. И признание этой усталости, вызванной исполнением родительского долга, на протяжении многих лет игнорировалось обществом, хотя в ХХ столетии в некоторых изданиях уже об этом упоминалось в связи с тем, что в послевоенный период в индустриальном обществе пришлось работать также и женщинам. Мария Монтессори еще в 1936-м говорила: «Что такое ребенок? Это фактор беспокойства для уставшего взрослого» (19). Ей вторит Беттельхейм: «Выбившихся из сил родителей, отказывающихся от совершения хоть малейших усилий по воспитанию, далеко не единицы» (20). А Винникотт по этому поводу пишет следующее: «Многих нормальных или почти нормальных родителей раздражают их собственные дети, если эти последние день и ночь проводят с ними. Но если им удается выкроить несколько часов для себя, остальное время они могут быть хорошими родителями» (21).

Со своей стороны и в свойственной ей манере Дольто определила и признала право на усталость и, как следствие, право родителей на отдых и на проведение вечеров вдвоем. Она считала, что нужно изыскивать любую возможность, «чтобы противодействовать всему тому, что тяжким грузом виснет на уставших плечах и сердцах отцов и матерей, взрослых людей, давших жизнь новому существу, и чтобы муж был не просто партнером по сексу без радости и счастья новых обретений» (22). И если мать или отец отказывают себе в законном праве на отдых, они подвергают себя риску получить нервный срыв. «Сколько уставших матерей, дошедших до последней черты, поколачивают своих малышей, которые пачкают пеленки сразу же после того, как их переодели. И у них только одна мечта – поскорее выбраться из дома, где они по горло завалены работой» (23).

Но для этого родители должны для себя четко определить, что они имеют полное право на отдых, понимая, что нельзя использовать ребенка в качестве инструмента, в качестве алиби или буфера в семейных отношениях и что они не должны чувствовать себя виноватыми перед ребенком, для которого недостаточно много сделали. Дольто беспощадно изобличала их стремление к «родительскому самопожертвованию». И, как и Беттельхейм, она самое серьезное внимание уделяла матери, которая, чувствуя себя виноватой, предоставляет себе редкие моменты отдыха ценой подкупа собственного ребенка, даря ему новую игрушку, когда тот отказывается от дневного сна. «Я думаю, вы не сможете полноценно отдохнуть, если сами себе отказываете в праве на отдых, когда чувствуете в нем настоятельную потребность» (24).

И чтобы родители могли насладиться отдыхом, не испытывая при этом угрызений совести, Дольто пытается внушить им, что взрослым, точно так же как и детям, свойственна амбивалентность эмоций, то есть двойственность отношения, например одновременное переживание любви/ненависти. И именно от этих бессознательных влечений Дольто как тонкий психоаналитик хотела освободить взрослых, стараясь обратить их внимание на другое табу, на маскировку разочарования родителей. Януш Корчак открыто говорил об этом в главе под названием «Досада» в одной из своих книг. Психоаналитик анализировал причины законного разочарования родителей, возникающего независимо от их любви: «Ребенок – это «обуза», «дополнительное препятствие». (…) Но он становится таковым, когда родителям не удается его понять» (25). Существует некоторая «враждебность» по отношению к «маленькому деспоту», поскольку «редко бывает, чтобы ребенок был таким, каким его хотели бы видеть» (26). «Шаловливый и шумный ребенок, в котором кипит жизнь, требующая удовлетворения его неуемного любопытства, доводит нас до полного истощения сил, его вопросы и удивление нас утомляют, его открытия и иногда неудавшиеся попытки совершить то или иное действие раздражают нас» (27). И почему в таком случае родитель не имеет права быть разочарованным, в то время как ребенку предоставляется такое право?

 

«Маленький бог или маленький Гитлер»

Дольто не было свойственно ходить вокруг да около, и она обо всем говорила откровенно, не боясь шокировать кого бы то ни было. Она справедливо полагала, что любыми силами нужно разорвать этот порочный круг, в который заключили себя родители и дети, а для этого требуется всего лишь вывести этих последних из его центра. Разумеется, ребенок должен воспитываться в условиях полной свободы, но свободы контролируемой. Именно родители должны определять уровень этой свободы и дозировать ее. Они должны быть гарантами закона и семейных устоев, прав и обязанностей каждого. Родители, конечно, должны уважать ребенка, но он также, в свою очередь, обязан уважать их, их отношения как семейной пары. И если считается нормальным и даже необходимым, чтобы ребенок систематически проверял границы, в которых он существует, то также будет желательно определять их еще и еще раз, равно как и его место по отношению к родителям как к семейной паре.

Необходимо также сразу же ставить его на место, как только он перейдет границы дозволенного. И даже не может быть и речи о том, чтобы ребенок, как маленький принц, властвовал над одним из своих родителей, либо над обоими, либо над всеми членами своей семьи. «Однако иногда так случается, что ребенку удается поймать в свои сети собственную мать, которая крутится вокруг него как белка в колесе» (28), но его и самого постепенно затягивает в эти же сети, если ситуация не изменится к лучшему. «Если ребенок является центром ее интересов, то он волей-неволей оказывается в плену желаний своей матери, которой предъявляет к удовлетворению все свои потребности» (29). Он вполне может настраивать родителей друг против друга, особенно на одном из этапов развития Эдипова комплекса, или попытаться разыграть игру втроем, чреватую извращениями в дальнейшем, если родители дают ему возможность манипулировать собой. И он также может виртуозно довести их до размолвки, с удовольствием наблюдая, как они ссорятся. И привыкнув называть вещи своими именами, Дольто даже сравнила ребенка с «маленьким Гитлером» (30), о чем мы расскажем в главе 5, посвященной родительской власти.

 

«Вывести ребенка из центра»

Если мы выведем ребенка из центра, то где он окажется? Где находится эта периферия? И какое место следует отвести ребенку?

И как всегда, Дольто апеллирует к здравому смыслу, подкрепленному психоаналитическими принципами. И совершенно очевидно, что первое место принадлежит чете родителей. Они формируют два столпа, поддерживающих и созидающих жизнь ребенка, начиная с момента зачатия и до его автономии. И, по мнению Дольто, ничто в воспитании не должно отклоняться от этой генеральной линии, и любая попытка тирании со стороны ребенка, даже на уровне языка, должна мгновенно пресекаться. «Чтобы нормально развиваться, ребенок должен находиться на периферии группы, состоящей из его родителей, но ни в коем случае не быть ее центром» (31), – заявляет она.

Дольто также настаивает на том, что правильное воспитание требует признания и уважения детьми супружеской жизни их родителей: например, родители должны иметь возможность провести вечер вдвоем, отдохнуть, они имеют право на защиту своей личной жизни от посторонних глаз. И дети должны подчиниться этому требованию к наибольшему благу для обеих сторон. «Я думаю, дети скоро поймут, что у их родителей есть своя взрослая жизнь, в которой для них нет места. И это очень важно, потому что во многих семьях ребенок является полновластным королем и родители находятся в полном подчинении у него» (32).

 

«Нуклеарная семья»

Дольто была весьма озабочена сохранением семейного равновесия, в основе которого лежит гармония супружеских отношений. Она всегда прилагала много усилий к тому, чтобы свергнуть ребенка с пьедестала и разрушить его культ. Еще Беттельхейм говорил, что «сегодня все допускают мысль, что ребенок имеет «все основания» для того, чтобы надоедать нам, изводя, например, вопросами, игрой и т. д. Но между этим теоретическим утверждением и фактом безоговорочного принятия всех его поступков под предлогом, что «имеются все основания», пролегает целая пропасть. И если бы это было так просто, нужно было бы признать, что ребенок, имея «свои основания» изводить нас, имеет также все основания для того, чтобы довести любого взрослого до полуобморочного состояния» (33). И Дольто объясняла, что родитель, находящийся в плену у собственного ребенка, – это такое же недопустимое явление, как и обратное. А ее главный вывод заключается в следующем: «Более благотворным для современной нуклеарной семьи является перенесение ребенка из центра ее интересов. В 60-х годах он был одновременно ребенком-королем и ребенком-заложником» (34).

Она также отмечала, что слишком многие родители буквально закабалены их любимым дитяткой, и они в такой степени зависят от него, что он постепенно захватывает в свои руки всю власть над ними. Родительское чувство вины, сомнения, чрезмерная преданность, эмоциональный шантаж довершают начатое и приводят к необратимым последствиям. «Есть немало родителей, особенно в образованных слоях общества, которые преданно служат своему ребенку, как если бы он был королем (35). И они относятся к нему с тем же подобострастием, с каким когда-то относились к королю, за которым по залам дворца носили его ночной горшок» (36), – иронизирует Дольто. Ребенок ни в коем случае не должен преступать границы предоставленного ему пространства, и в развитие этой темы возникает вопрос об употреблении им выражения «у меня» вместо «у нас». Дольто не была готова перекраивать ради ребенка семейную географию и всегда возражала против использования им внешне невинного выражения, но в символическом смысле чреватого серьезными последствиями.

 

Никаких «у меня»

Дольто, для которой «все есть язык», всегда была на страже ежедневных значимых мелочей и деталей, носителей бессознательных посланий. Она предупреждала родителей о недопустимости некорректного использования некоторых выражений, которым они, как правило, не придавали значения, и заостряла их внимание на таких случаях, когда «дети допускали весьма показательную ошибку, говоря «у меня», хотя должны были бы сказать «у нас» Я не понимаю, почему родители попустительствуют этому, хотя сами обычно говорят «у нас дома» или просто «у нас». Ребенок говорит «у меня», потому что хочет быть маленьким хозяином или хозяйкой всего дома (37). И не может быть и речи о том, чтобы оставить эту лексическую ошибку без внимания, но также не следует ребенка за это слишком сильно ругать, и поскольку «молчание – знак согласия», просто нужно спокойно восстановить существующее положение вещей. И со временем ребенок избавится от тотального чувства собственничества» (38).

И вот родители предупреждены, а значит, вооружены. И все вышесказанное полностью соответствует тому, что наблюдала Дольто, работая с некоторыми из своих юных пациентов. Но она пошла еще дальше, заинтересовавшись употреблением выражения «у меня» детьми, переживающими драму развода родителей. Она считала, «что при разводе дети больше страдают от того, что привычного для них пространства уже не существует. Главное для них заключается в том, что они хотели бы остаться в той же квартире, где когда-то жили все вместе, где играли с друзьями по школе, соседями… Это их дом, и вот он разрушен, потому что родители разошлись» (39).

 

Собственная кровать

Что касается пресловутых жизненно важных потребностей ребенка, то Дольто считала, что родители склонны их преувеличивать и придавать им большее значение в ущерб здоровому воспитанию. И она пыталась донести до взрослых мысль, что они не должны становиться рабами сверхпотребления в отделах товаров для детей. Крошечному существу вполне достаточно собственного угла, в крайнем случае отгороженного небольшого пространства. И обеспечить его необходимым не означает покупать ему все подряд. «Я думаю, что младенцу не нужно ничего другого, кроме колыбели и ящика для игрушек. И как только ребенок лег спать, их нужно сразу же убрать, чтобы они не валялись под ногами. А когда он начнет ползать, пусть у него будет маленький коврик перед ящиком» (40). Этот минимализм является отражением целой эпохи антипотребительства (антиконсьюмеризма), в которой Дольто сыграла свою заметную роль. Но еще до нее Мария Монтессори предупреждала, что, как только ребенок начнет ходить, следует положить матрас на пол и убрать колыбель с барьерами с целью увеличения свободы движений. «Ребенок должен иметь право ложиться спать, когда захочет, и вставать, когда проснется» (41).

Родители также должны хорошо усвоить, что место, отведенное ребенку, этот периметр, как и предметы, которые находятся внутри его, являются частью его самого, и они формируют его и придают ему уверенности в своих силах. И следствием этого должна быть особая предосторожность со стороны родителей относительно слишком тщательного наведения порядка в его комнате. До трех лет от ребенка вообще нельзя ничего требовать, если только эти требования не предъявлены ему в форме игры. А раскладывать вещи по местам нельзя до того момента, пока ребенок не ляжет спать, потому что «игрушки являются частью его самого» (42).

 

Кровать родителей

Уже с момента рождения ребенок должен знать, что является его личным полем или пространством, какие предметы ему принадлежат, а какие нет. Итак, никаких ночных горшков в столовой и детей на супружеском ложе. Вопрос «посещения» ребенком родительской постели часто поднимался Дольто (мы об этом поговорим в главе 10), и если с утренним визитом к родителям она еще готова была примириться, когда это происходит не часто и после момента пробуждения, то сон в их постели она исключала полностью. В ее время это еще не называлось кослипингом. Она предостерегала матерей от опасности, которую несут в себе довольно часто встречающиеся ситуации, когда в отсутствие мужа или мужчины мать предлагает это теплое и уютное место ребенку, превращая его в игрушку, в домашнее животное, в своего рода отдушину, если не в воображаемого партнера.

И все это происходит при полном игнорировании интересов ребенка, и мать даже не отдает себе отчета в том, что он чувствует. Но ребенок – это не плюшевый мишка для мамы. И Дольто часто упоминала о таких детях, «раскаленных докрасна» родителями, не всегда понятных в своих намерениях… и не всегда целомудренных. Если ребенок занимает отцовское место в материнской постели, то очень часто негативные последствия этого проявляются незамедлительно: регрессия, значительное снижение школьной успеваемости и т. д. «Все может запылать огнем в течение трех недель!» И Дольто сознательно выбирает метафору огня или пожара, поскольку причиненный вред может быть весьма значительным, и первой жертвой «этой опасной ситуации» (43) всегда является ребенок.

 

Место за столом

Возможность сидеть вместе со взрослыми за общим столом не является само собой разумеющимся фактом. Иногда место за столом предоставляют ребенку просто потому, что он хорошо воспитан, иногда он получает его в качестве поощрения, а иногда ему приходится его завоевывать, так как принимать пищу с родителями за одним столом – «это для ребенка новый этап в его взрослении» (44). Но борьба «за место под солнцем» не должна напоминать поле битвы. И главное в этой борьбе – знание правил хорошего тона, что требует от ребенка усилий. Ему придется овладеть социальным и семейным кодексом, который должен органично войти в его жизнь. Именно родители обязаны приобщить его к правилам хорошего поведения, хотя бы и ценой того, что могут отправить его обедать в одиночестве на кухне, а если и оставят за общим столом, то до того как за ним соберутся все взрослые. Но подобные меры оправданны только в том случае, если ребенок к этому еще не готов или проявляет враждебность к окружающим. И родителям следует воздержаться от предъявления ребенку завышенных требований: он не должен оставлять еду на тарелке в том случае, если сам себя обслужил или попросил, чтобы ему положили такое количество пищи, которое он не может съесть. Он должен попробовать все блюда, стоящие на столе, не должен торопиться и должен уметь приготовить себе что-нибудь самое простое. Таким образом, мы даем ребенку возможность осознать свою ответственность, осуществлять выбор, оказывая предпочтение тому или иному блюду, учим его держать свое слово и выполнять обещания, чтобы доказать свою независимость.

Дольто считает, что все вышесказанное должно относиться ко всем видам деятельности ребенка: к досугу, школьным и домашним занятиям. Ни на йоту не отклоняясь от своих принципов, она всегда следовала этому правилу, которое применяла как к маленьким детям, так и к подросткам. Когда Дольто имела возможность обратиться непосредственно к подросткам, она всегда говорила с ними совершенно откровенно. Дольто призывала их брать на себя ответственность внутри семьи, где они не только имеют право на определенное место, но и должны выполнять некоторые обязанности: убрать квартиру, вымыть посуду и быть полностью самостоятельными в том случае, если им придется отправиться за границу и жить в чужой семье.

«Ты должен участвовать в жизни дома, где у тебя есть определенные обязанности, обеспечивающие его нормальное функционирование, ты должен стоять крепко обеими ногами на земле, не отличаясь в этом от взрослых. Не убивай время попусту, не болтайся без дела» (45). Дольто не допускала даже мысли, что подросток может уверенно идти по жизни, если он удовлетворяется тем, что его обслуживают. «Я хочу знать, что ты сделал для нас. Сделай что-нибудь, в противном случае ты нам не нужен. Ты позволяешь себя обслуживать, а остальное время убиваешь впустую, разрушая свое здоровье. Нет, так не должно быть!» (46) – советовала она одной матери сказать ее сыну-подростку, доводившему ее до отчаяния своим поведением. Дольто отдавала себе отчет в том, насколько сложно внедрить в жизнь семьи эти правила и как нелегко позволить себе в таком тоне разговаривать с детьми. И она признавала, что, к сожалению, «многие родители уже утратили всякий контакт с детьми, и те в таком случае не преминут бросить им вызов» (47).

 

Место подростка

Место в семье, в жизни никому не предоставляется по мановению волшебной палочки. Его придется добиваться, завоевывать, и затраченные усилия стоят того. И родители должны держаться за свое место, чтобы их дети смогли найти свое. Это неизбежный и взаимосвязанный процесс. В подростковом периоде нападки на бастионы родительской власти учащаются и усиливаются: «Молодые хотят иметь дело с достойным взрослым соперником, стойким и последовательным, которому они могли бы сказать: «Я не хочу жить и работать, как ты, не хочу получать удовольствие от того, от чего получаешь ты!» (48)

В этой фразе, написанной спустя двадцать лет, слышатся отголоски мая 68-го. Но Дольто никогда не изменяла своим принципам. А еще в 1962-м Винникотт писал: «Как жить юноше или девушке в период кризиса подросткового возраста? Это очень трудно для любого из них. Однако это не означает, что мы, взрослые, должны сказать себе: «Посмотрите на несчастных подростков, которым сейчас нелегко, нам придется набраться терпения и многое пережить вместе с ними, оставляя без внимания скандалы, которые они устраивают по каждому пустяку».

Проблема заключается не в этом. Речь идет о том, что мы также поставлены под удар, и, будучи взрослыми, мы не должны опускать руки и сдаваться без боя, и нам следует поддержать подростков, но помощь эта должна выражаться не в поисках чудодейственного средства, а в понимании того, что все это является следствием физиологической перестройки» (49).

 

За организованную скуку в воспитании

Дольто не только никогда не была сторонницей ребенка-короля или подростка-короля, но она, наоборот, пыталась даже снять чувство вины с родителей, которые, по выражению Фрейда, что бы ни делали, всегда будут несовершенными. «Даже самый любящий родитель должен нести ответственность за страдания ребенка» (50). А четырнадцатилетнему подростку, изнывающему от скуки после того, как он забросил все занятия, которые выбирала для него мать, Дольто рекомендует и дальше пребывать в тоске и скуке, чтобы, дойдя до отчаяния и покопавшись в себе, найти, наконец, занятие по душе. «Оно обязательно отыщется при условии, что ваши родители прекратят попытки чем-то занять вас.

И тем лучше для вас, если, проболтавшись все воскресенье без дела или проведя его с пультом в руке перед телевизором, вы скажете своим товарищам: «Чуть не умер от скуки в воскресенье», а они вам в ответ: «А почему ты не пришел к нам?» (51)

Дольто приглашает подростка самого мобилизовать свои усилия в личном и социальном плане, а матери советует, наоборот, прекратить всякие попытки чем-то увлечь его. Итак, да здравствует воскресная скука и ее благотворные последствия! И не только воскресная. А один из способов избежать ее – это чтение. «Это лучший возраст, чтобы полюбить чтение, именно к шестнадцати годам подростки начинают читать взахлеб, потому что для этого у них пока еще есть время, которое они не знают, чем занять, поскольку им не хватает социальных контактов» (52).

 

Каждый принадлежит к своему поколению

И словами, и делами Дольто пыталась предупредить, анализируя их впоследствии, все ошибки и недочеты в воспитании – от самых невинных и до самых серьезных.

Все ежедневные недоразумения, невысказанные сомнения, святая ложь, превышение власти, в сердцах сказанные грубые слова лежат в основе внутренних семейных конфликтов, от которых страдают дети.

Дольто всегда с предельным вниманием относилась к существующим различиям между поколениями и всегда боролась с заблуждениями, свойственными нашему обществу, относительно осознания этих различий. У каждого свое место. И именно поэтому следует соблюдать порядок следования поколений и возрастной статус каждого из членов семьи. Дольто открыто говорит о некоторых случаях нарушения этих правил: «Абсолютно недопустимо, чтобы дети спали с бабушкой и дедушкой» (53). «Внук или внучка – это не плюшевый мишка для бабушки. И маленькая девочка не является мужем своей бабушки…» (54) Как мы уже об этом упоминали, родителям свойственно поддерживать дружеские отношения с людьми их поколения, и они должны выполнять свои функции, а бабушки с дедушками не должны выступать в роли родителей для их внуков.

Строго следя за использованием речевых стереотипов, часто являющихся переносчиками ложных идей, Дольто возражает против предоставления ребенку статуса взрослого человека, когда на него возлагают несвойственную ему ответственность, наделяя, например, неограниченной властью над только что родившимся братом или сестрой и правом выбрать ему имя. А в результате он даже может заявить: «Это мой ребенок».

Вся неуместность такого «шага вперед» на пути взросления ребенка очевидна, это, разумеется, не пройдет для него бесследно, и цена может быть неподъемной. «Стать маленькой мамой или маленьким папой. Это очень плохо как для ребенка, так и для новорожденного» (55). И точно так же «очень опасно для психики детей называть родителей по имени и, что еще хуже, по прозвищам, если таковые у них имеются. Все это означает отрицание преемственности поколений и специфики отношений между детьми и родителями» (56).

И все то, что способно нарушить порядок взаимоотношений между поколениями и сложившиеся возрастные нормы, должно подвергаться строжайшему запрету, включая и общепринятую языковую практику, которая кажется вполне невинной. «У многих детей возникает путаница в голове, когда в их присутствии мать называет собственного мужа папой, а он, в свою очередь, обращаясь к ней, называет ее мамой. Следует всегда говорить «твой папа» или «твоя мама», в противном случае ребенок может предположить, что отец – это старший сын его матери, а мать – старшая дочь отца» (57). И далее Дольто добавляет, демонстрируя последствия такого семантического сползания: «К сожалению, очень часто в семейной языковой практике мужья, говоря с детьми о своей жене, называют ее мамой, и то же самое происходит с матерями, называющими своего мужа папой. В этом выражается ущемление отца в правах как главы семьи, несущего полную ответственность, так и любовника матери» (58).

И хотя Дольто в душе была художником, она всегда возражала против расплывчатости и неопределенности как в творческой, так и в практической деятельности.