1

С тех пор, как существует человек, мечта о будущем стала неотъемлемой частью его бытия. Работая, человек не может не мечтать. В основе всякого трудового усилия лежит мысль«о завершении дела. Гончар, прежде чем изготовить кувшин, видит его в законченной форме. Инженер, создавая в чертеже проект моста, мысленно любуется его изящной конструкцией. Ученый, начиная свой долголетний труд, думает о его конечных результатах. То же самое можно сказать о любой другой работе.

Мечта неотделима от созидательного труда. Перспективный труд в свою очередь превращает мечту в реальность, дает простор творческой фантазии.

И не случайно уже в древних мифах и народных сказках мы находим фантастические прообразы тех свершений, которые оказались людям под силу лишь в наше время.

Наряду с первобытными суеверными представлениями о грозных и таинственных силах природы в мифах и сказках утверждается вера в безграничное могущество разума.

Герои, созданные народным воображением, покоряют воздушную стихию, обживают морские глубины, обретают способность видеть и слышать на большом расстоянии. Вспомним хотя бы миф о Дедале и Икаре, народные сказки о «ковре-самолете», «сапогах-скороходах», «волшебном зеркальце», «скатерти-самобранке» и т. д., в которых М. Горький усматривал выражение желаемого, «прототип гипотезы».

Нет фантазии, говорил Горький, в основе которой не лежала бы реальность. Воображение великий писатель называл силой, способствующей расширению мыслимых пределов возможного.

Отсюда, то есть от существующих реальных отношений, от необходимости расширить мыслимые пределы возможного, и отталкивались философы и писатели всех эпох в своих попытках нарисовать картину грядущего мира.

Классовые противоречия, неизбежные в каждой антагонистической общественной формации, еще со времени античного рабовладельческого строя порождали у людей мечту об идеальном общественном устройстве. Платон, Аристофан, Лукиан и другие — каждый по-своему — выразили эту, мечту. На исходе средневековья — в эпоху Возрождения — появи*-лись первые коммунистические утопии Томаса Мора и Томмазо Кампанеллы, а уже в XIX веке, в период господства капиталистического строя,- социальные утопии Сен-Симона, Оуэна, Фурье, Кабе и многих других авторов, которые грезили о таком государстве, где не будет нищеты, частной собственности, угнетения человека человеком.

Но вот появился «Манифест коммунистической партии» Маркса — Энгельса, и вместе с ним открылась реальная перспектива самого целесообразного переустройства мира. Представления о гармоничном обществе будущего получили глубокое обоснование, а пролетариат — могучее теоретическое оружие — научный коммунизм.

Сильной стороной утопического социализма, несмотря на то, что он не в состоянии был указать реальные пути для достижения идеального общественного устройства, было утверждение созидательного труда как важнейшего средства достижения всеобщего благоденствия и прогресса. Кто не работает, тот не ест! Ликвидация эксплуатации и паразитизма мыслилась только одним способом: приобщением всех я каждого к работе на пользу общества.

Мыслители XIX века считали своим долгом, опираясь на достижения науки и техники, заглядывать хотя бы на несколько десятилетий вперед. Прогнозы, как правило, были оптимистичными. Могущество науки казалось панацеей от всех социальных бед, а установленные Марксом и Энгельсом объективные закономерности общественного развития не принимались во внимание. И когда XX век вызвал к жизни истребительные мировые войны, победоносные пролетарские революции, поразительные научные открытия, перевернувшие все привычные представления о мироздании, — буржуазные «пророки» растерялись.

Вот типичное высказывание современного американского социолога Хейлброунера, взятое из его книги «Будущее как история» (Нью-Йорк, 1959): «То, что случалось в течение трех десятилетий XX века, было катаклизмом бесконечно более могущественных реальностей, повлиявших на изменение позиции людей, чем просто следствием эрозии идей. С 1914 по 1945 год Европа испытала конденсированный ужас, не имеющий себе параллели в истории: резня первой мировой войны, истощение, вызванное депрессией, агонизирующее впадение Германии в нацистский ночной кошмар, самоубийство Испании, унижение Италии, разложение Франции, упа- док Англии, наконец, завершающая фурия второй мировой войны.

Перед соединенной трагедией этих лет все оптимистические взгляды потерпели крах. В самом деле, отныне очевидным вопросом было уже не то, являются ли силы технологии, демократии и капитализма агентами многообещающего будущего, но то, до какой степени на них можно возложить ответственность за невыразимо злодейский исход прошлого».

Куда идет мир? Что будет завтра? Избавит ли наука народы всей земли от голода, нищеты, болезней, безработицы или станет средством уничтожения сотен миллионов людей?

Этим волнующим вопросам посвящены многочисленные трактаты буржуазных философов, экономистов и социологов.

О том, как отвечают они на эти вопросы, как отражаются их доктрины и концепции в произведениях современной научно-фантастической литературы Запада и о том, как наши, марксистско-ленинские представления о будущем находят свое выражение в советской научной фантастике, мы и попытаемся рассказать в этой брошюре.

 

2

На Западе и особенно в США научная фантастика давно уже стала одним из средств идеологической обработки широких масс. Достаточно оказать, что только в США активно подвизается на этом участке литературы более ста писателей, из которых не менее двадцати объявляются критикой крупнейшими фантастами современности. Ежегодно выходит сто-сто двадцать новых научно-фантастических книг, не считая многочисленных антологий и сборников.

В США сейчас издается несколько специальных журналов, выходящих большим тиражом («Galaxy», «Amazing Sories», «Fantastic Universe», «Astounding Science Fiction», недавно изменивший название на «Analog», «Fantasy and Science Fiction», и другие). Кстати, последний из упомянутых журналов имеет параллельные издания в Англии, Франции, Италии, Японии и скандинавских странах. Разработана целая система присуждения премий за лучшие научно-фантастические произведения года. Самая почетная установлена в честь Гуго Гернсбека, который считается одним из основоположников англо-американской научной фантастики.

Если даже отвлечься от шумихи и крикливой рекламы — обязательных спутников литературного бизнеса,- то все же нельзя не обратить внимания на большую популярность научной фантастики. Пользуясь этим, издатели-монополисты массовыми тиражами выбрасывают на книжный рынок «полуфабрикаты» и просто «эрзацы», рассчитанные на дешевые вкусы обывателей. В мутном потоке такой беллетристики находятся и многочисленные комиксы с изображением в картинках и описанием «подвигов» суперменов, и приключенческие романы «ковбойского типа», и стандартные детективные истории, и книги, которые называются просто «фантазиями». В них раскрываются тайны «потустороннего мира», вводятся в действие сатанинские силы, призрачные властители звездных систем и галактик и прочий мистический вздор. Авторами таких «произведений» нередко являются магистры астрологии, доктора оккультных наук и преуспевающие спириты.

Известный французский писатель Пьер Гамарра, выступая на международном симпозиуме, посвященном детской литературе (Прага, 1964), так охарактеризовал эту литературную продукцию:

«Подобно тому, как существуют жестокие и зловещие волшебные сказки, существуют жестокие и зловещие рассказы в области литературной фантастики. В этом новом рождающемся жанре иногда находят место глупые, псевдонаучные и искусственно надуманные истории. Под видом фантастики протаскиваются воинственные, колониалистские и расистские сюжеты. Мы находим их — увы — слишком много в иллюстрированной продукции комиксов. Но ведь это же не научная фантастика!»

В данном случае нас интересуют не поставщики комиксов, а писатели, признанные серьезными и ведущими представителями современной англо-американской фантастики, и книги, в которых наиболее отчетливо выражены их взгляды на будущее.

Первое, что бросается в глаза,- социальные пророчества американских и английских фантастов исходят не из идеи прогрессивного развития общества (на основе чего создавались все классические утопии), а из идеи регресса общества, угасания, вырождения, грядущей гибели человечества. Слово «утопия» к современной западной фантастике применимо, как правило, только с частицей «анти», и недаром буржуазные критики и писатели сами употребляют термин «антиутопия», когда речь заходит о социальной фантастике. Например, американский теолог Уолш Чед, преподающий богословие в кембриджской епископальной школе (штат Массачусетс), в книге с весьма выразительным заглавием «От утопии к кошмару» (Лондон, 1963) вынужден констатировать непреложный факт: утопический роман в западной литературе прекратил свое существование в XX веке; на смену ему пришел роман антиутопический, рисующий будущее в самом мрачном свете, и это является одним из красноречивых свидетельств идейного кризиса и духовного обнищания буржуазии.

Великая Октябрьская революция и образование лагеря стран социализма после второй мировой войны — два истори ческих рубежа, доказавшие всему человечеству, что социализм из утопии превратился в реальность. Это и отбило охоту у прекраснодушных мечтателей либерального толка создавать новые утопии. Логика истории приводит к тому, что утопия без социализма и коммунизма вырождается в «антиутопию».

Реакционный философ Николай Бердяев говорит об этом без всякого подтекста: «Утопии кажутся гораздо более осуществимыми, чем мы некогда предполагали, и мы находимся здесь перед вопросам, являющимся трудным, но трудным совсем по-новому: как мы можем избежать того, чтобы они действительно осуществились?»

Романы-«антиутопии» для того и создаются, чтобы сеять у людей уныние и неверие в светлое будущее человечества. В нашей печати давно уже получила подобающую оценку «антиутопия» английского писателя Олдоса Хаксли «Великолепный новый мир» — откровенный пасквиль на идеал коммунистического общества. И в предсмертной книге «Остров» (1962) Хаксли проявляет себя как воинствующий антигуманист.

Вымышленный остров Пала, жители которого, по представлениям автора, достигли высшего общественного прогресса и благополучия, становится жертвой агрессии и возвращается в орбиту капиталистического мира со всеми его противоречиями. «Мы все грешники на одном космическом корабле,- говорит один из героев романа,- и корабль этот постепенно погружается… Отдельные крысы пробуют бежать с него, но им не удастся уйти далеко. История да и другие крысы всегда позаботятся, чтобы они потонули со всеми остальными. Вот почему у Палы нет ни малейшей надежды»,

«Нет ни малейшей надежды…» Этот мотив доминирует почти во всех произведениях западной научной фантастики- и когда человек сталкивается со стихийными силами природы, и с общественной неустроенностью, и когда он вовлекается в водоворот политических страстей и пытается осознать свое назначение в непонятном, пугающем его мире…

Беспомощность человека перед беспощадными силами мироздания, неумолимыми и неотвратимыми,- так можно охарактеризовать одну из самых распространенных тем, которым посвящены десятки романов, рассказов, повестей.

В 1961 году в Лондоне и одновременно в Нью-Йорке вышел роман Брэйна Элдиса «Долгие сумерки Земли». Писатель использует сомнительную астрономическую гипотезу о предстоящем разогревании Солнца. Яростно пылающее светило постепенно уничтожает все живое на Земле. Низкорослые зеленокожие существа с дикарскими обрядами — все, что осталось от человечества,- прячутся в дуплах деревьев. Нет ни городов, ни селений. Единственные орудия труда — палка и камень.

Не сулит людям ничего хорошего и роман молодого английского писателя Балларда «Потонувший мир» (Лондон, 1963). Эксплуатируя ту же астрономическую гипотезу, автор возвращает Землю к триасовой эпохе. Растопленные солнцем ледяные шапки полюсов поднимают уровень мирового океана. Значительная часть суши находится под водой, а уцелевшая заросла миазматическими джунглями. Цивилизация постепенно угасает, хотя люди еще пытаются,- правда, без большого успеха — бороться за существование. Сюжет романа связан с историей одной археологической экспедиции, пытающейся на месте потонувшего Лондона найти какие-нибудь материальные ценности.

Баллард — один из тех фантастов, кого особенно ценят критики-снобы, презирающие «дидактическое» направление в литературе. Им очень нравится, что многочисленные рассказы Балларда написаны изощренно и красиво, но по существу ни о чем. Это один из примеров ухода современной буржуазной фантастики в беспредметность.

Но ни Элдис, ни Баллард ничего нового не выдумали. Еще накануне и в годы первой мировой войны на Западе появлялись фантастические романы о грядущей гибели нашей планеты. Один из них, «Гибель Земли», был написан, между прочим, известным французским беллетристом Рони-старшим. Писатель положил в основу романа прямо противоположную гипотезу-постепенное охлаждение Солнца, которое приводит людей к таким же бедствиям.

А вот английский писатель Джон Уиндхем попытался придумать нечто новое. В его романе «День Триффидов» (1958) смерть человечеству несет не разогревающееся или потухающее Солнце, а особый вид растений, неведомо откуда попавших на нашу планету.

Странные растения! Они наделены эмоциями и даже способностью мыслить. Мало того, эти растения могут медленно передвигаться, снабжены ядовитым жалом и обладают удивительной жизнеспособностью. Но люди, вместо того чтобы истребить этих опасных представителей инопланетной флоры, разводят целые плантации «триффидов», извлекая из них эфирные масла. И вот приходит день, когда триффиды бросаются в наступление, вытесняя с занятых ими территорий все живое. Люди вынуждены отступать, так как не найдены способы борьбы со страшными растениями… Роман «День Триффидов» был экранизован. Английский критик, редактор журнала «Новые миры научной фантастики» Джон Карнелл писал в рецензии, что, когда он вышел на улицу после сеанса, ему всюду чудились притаившиеся триффиды.

Если в этих романах человечество погибает по не зависящим от него причинам, то в целой серии других порожденных военным психозом и термоядерной истерией, цивилизация уничтожается в результате опустошительных тотальных войн.

Пол Андерсон в рассказе «Прогресс» (1961) изображает жизнь на Земле через несколько столетий после атомной мировой войны, которая каким-то чудом не коснулась коренных жителей Новой Зеландии — маорийцев.

Став лидирующей нацией, они способствуют искусственному разъединению народов, раздроблению государств, ликвидации тяжелой промышленности. Когда в Индии под руководством браминов, опять занявших ведущее положение, заново открывается атомная энергия, группа маорийцев тайно разрушает построенный там термоядерный реактор. «Слава богу! Мы имели уже однажды высокую технику и знаем, к чему это приводит!» С точки зрения маорийцев, а может быть, и самого автора, человечеству для благополучия и счастья вполне достаточно парусных судов, ветряных мельниц и приливных электростанций, сохранившихся от прошлого.

А вот Самюэль Делани, автор романа «Драгоценности Эптора» (Нью-Йорк, 1962), заглянув на полторы тысячи лет вперед, нашел на нашей Земле переродившихся людей и чудовищных животных, возникших в результате радиоактивных излучений, а ©место цивилизации и науки — идолопоклонство и магию.

Эти мрачные пророчества прямо перекликаются с пессимистическими взглядами многих буржуазных ученых и публицистов, не верящих в способность народов предотвратить угрозу всеобщего самоубийства. «Человечество уподобилось пороховнице, в которой свободно дерутся дети с карманами, полными спичек,- пишет французский буржуазный политический деятель Рене Жилуэн в книге с пугающим названием «Современный человек — свой собственный палач». Считая, что наука и техника на их нынешнем уровне выросли в грозную силу, несущую людям неминуемую гибель, Жилуэн пророчествует: «День и час катастрофы — неизвестны. Нельзя предвидеть случай, который ее вызовет. Но то, что она должна произойти и, притом, скоро,- очевидно».

Известный американский физик Дж. Р. Гаррисон, на первый взгляд, полемизирует с подобными безутешными прогнозами. «В настоящее время,- утверждает он в своей книге «Что может стать с человеком?» — стало модным бойко заявлять, что у человека может не быть будущего и что при наличии атомной энергии, а также вследствие своей вечной эгоистичности, он, по всей вероятности, полностью сотрет свой род с лица земли».

Якорь спасения Гаррисон видит в религии, воссоединенной с наукой, утверждает, что бог не захочет допустить мировой катастрофы, потому что в любом атоме и в каждой молекуле заложена его добрая воля. «Нетрудно для ученого,-пишет Гаррисон,- узреть руку господню в образцах того, как протоны, нейтроны и электроны объединяются в форме атомов, и того, как атомы принимают форму молекул, молекулы — форму клеток, клетки — комплексов, органов и тел, а тела — социальных агрегатов».

В очень трудном положении оказываются буржуазные фантасты, пытающиеся в рамках «антиутопии» выдвинуть программу спасения той части человечества, которая, может быть, уцелеет после водородных бомб.

Конечно, самый простой способ — черпать социальные идеи из старого опыта человечества. Таковы патриархально-пастушеская идиллия, военно-феодальные клановые отношения или, на худой конец, возвращение к «доброму» капитализму «викторианской эпохи». Каждый из этих вариантов реставрации прошлого имеет своих теоретиков. Так, например, католический социолог Ж. Бардэ, автор нашумевшей книги «Завтра — 2000-й год!», видит спасение от всех бед в создании феодально-теократического государства: «Единственная среда, где человек может избежать поглощения машинами, вновь обрести ритм космоса и бога,- это деревня».

Уже упоминавшийся Пол Андерсон в новой повести «Не будет перемирия с королями» (1963), перекликаясь с модной теорией «децентрализованного общества», продолжает развивать свою излюбленную идею о возвращении к земле и полунатуральному хозяйству на мелкофермерской основе.

Действие отнесено примерно на полвека вперед, когда после очередной войны Америка раздробилась на мелкие государства. Наука и техника еще сохраняются, но на очень примитивной основе. Есть машины, но нет бензина, есть радио, но нет источников энергии. Попытка консолидации слабо объединенных территорий под руководством пришельцев из другого мира пресекается консерваторами, на стороне которых все симпатии автора. Пришельцы уничтожены, все остается, как было.

А вот напечатанный в 1962-1963 годах на страницах журнала «Аналог» романа «Викинги пространства» популярного американского фантаста Бима Пайпера. Чего только тут нет! Колонизация звездных систем, пиратские набеги на планеты, приключения в космосе героя-супермена, носящего звучное имя «барон Траск оф Траскон», преследование по галактическим трассам похитителя невесты героя и так далее и тому подобное.

Но за этим калейдоскопом ошеломительных событий неизменным остается одно — война всех против всех.

Буржуазная демократия, по мнению Пайпера, окончательно дискредитировала себя. Она порождает фашистскую диктатуру. Каков же выход? И тут фантазия Пайпера обращается к далекому прошлому. Во всей Вселенной торжествует военно-феодальный строй раннего средневековья с иерархической лестницей от выборного короля межпланетных викингов до рядового дружинника-пирата.

Феодальный строй, но уже в галактических масштабах, утверждается и Ван Фогтом в романе «Мудрец из Линна» (1962),

Фантастика в подобных произведениях (им несть числа!) устремлена не вперед, а назад, не к будущему, а к прошлому. И в этом есть своя закономерность: буржуазные писатели вслед за философами и социологами проповедуют релятивизм, бессилие разума перед таинственной и непостижимой Вселенной, иллюзорность социального прогресса. История понимается ими как вечный круговорот событий: что было, то будет вновь.

К такому «открытию» буржуазные историки пришли давно. Подобная «концепция» продолжает существовать и поныне.' Английский профессор А. Тойнби провозгласил «великий серийный порядок» со стадиями кризиса и распада; небезызвестный Питирим Сорокин, подвизающийся в США,- повторяемость социальных процессов в разные исторические периоды; другой американский социолог, К. Райт, утверждает, что история, проходя различные циклы, возвращается к исходному пункту.

Таким образом, исторический фатализм становится как бы защитной реакцией идеологов старого мира и сводится в конечном счете к проповеди бесцельности борьбы народов за социальный прогресс, за свое лучшее будущее.

 

3

Самая характерная черта современной англо-американской фантастики — проецирование на экран будущего отношений сегодняшнего дня, общественных проблем, событий и конфликтов, свойственных общественной жизни капиталистических государств.

Все противоречия современного империализма писатели распространяют на воображаемые миры, перенося в космос отношения господства и подчинения, гангстерские методы наживы, психологию бизнеса, колониальную политику, сексуальные «конфликты» вместе с фрейдистским психоанализом и т. п.

«Основные проблемы общественного уклада, вроде проблемы собственности на средства производства,- замечает известный польский писатель-фантаст Станислав Лем,- являются как бы неприкосновенными для всей американской фантастики и стоят вне рамок дискуссии. Поэтому даже острая критика монополистических финансовых трестов, содержащаяся подчас в книгах американских фантастов, не сопровождается какими-либо выводами. Законы общества, в котором они живут, представляются американским писателям столь же неизменными, как законы природы. Хаотические сцены схваток в сфере «свободной» капиталистической конкуренции или изображение обществ, управляемых с помощью электронных мозгов,- вот единственная альтернатива американской фантастики».

Почти каждая книга под грифом «Science Fiction» может служить иллюстрацией этих положений. Вот, например, талантливый роман Фредерика Поля и Сирила Корнблюта «Гладиаторы закона» (Нью-Йорк, 1955). Эти писатели всегда интересовались социальными проблемами будущего. Но как же они их ставят и решают?

В названном романе речь идет о господстве финансовой олигархии. Ее всевластие жестоко и беспредельно. Три четверти населения ютится в трущобах, где царят законы джунглей. Чтобы предотвратить возмущение, безработным дают пищу и одежду; привилегированная часть общества живет в роскошных условиях, обслуживается роботами и боготворит магнатов, ибо стоит лишь потерять работу, человек тотчас же загоняется в трущобы.

Сюжет строится на борьбе с олигархами, начатой группой недовольных. И как только два главных магната лишаются контроля над акциями, они кончают с собой, а наследники крупного изобретателя, который был убит этими узурпаторами, получают свою собственность. Так восстанавливается социальная справедливость, основанная на незыблемой власти денег.

…На нашей планете в разных странах появляются какие-то таинственные люди, обладающие неограниченными средствами. Они скупают земли, дома, предприятия, драгоценности — одним словом, все, что имеет какую-нибудь ценность. Оказывается, это пришельцы из космоса!

Изучив методы концентрации капитала финансовыми монополиями, они маскируются под людей, чтобы захватить без кровопролития жизненное пространство и колонизовать нашу планету… Таков сюжет романа одного из самых известных американских фантастов Клифорда Саймака «Они ходили, как люди» (Нью-Йорк, 1962).

Итак, капиталистическая формация остается фундаментом для всех социологических построений как в буржуазной науке, так и в буржуазной литературе. Однако современный капитализм настолько себя дискредитировал, что даже, по мнению его адептов, нуждается в некотором подновлении.

Наиболее распространенная теория периода общего кризиса капитализма — создание технократического государства. Джеймс Бернхэм, автор книги «Революция управляющих» (1940), считает, что руководящая роль в обществе должна принадлежать (и уже отчасти принадлежит) высококвалифицированным организаторам производства: директорам предприятий, администраторам, главным инженерам, которые должны сосредоточить в своих руках и верховную власть в государстве.

Идеи технократии в истолковании Бернхэма и его последователей выражают идеологию современного монополистического капитализма и направлены против социалистической революции.

С теорией технократии смыкается и отчасти даже вытекает из нее не менее реакционная теория «элиты». Суть ее сводится к резкому противопоставлению «пассивной массы» и высокоодаренных индивидов, которые в силу интеллектуального превосходства призваны управлять и господствовать.

Есть только некоторые нюансы в толковании понятия «элиты». Одни видят в ней закономерный продукт развития техники, другие (американский социолог Эмиль Ледерер) относят к элите людей, наделенных «харизмой» (божественной благодатью), третьи объясняют ее происхождение биопсихологическими фактами: «гены выдающихся личностей» (английский биолог Дарлингтон), «экстраординарная физическая и нервная энергия» (Шумпетер) и т. д.

Хотят или не хотят этого приверженцы подобных взглядов, но и теория технократии и теория элиты объективно утверждают и пропагандируют в завуалированной, а иногда и в совершенно недвусмысленной форме диктатуру монополистического капитала.

В научной фантастике с ее социологическими «прогнозами» и взглядами на будущее науки и техники, естественно, находят свое отражение и эти идеи.

В Англии и США широко популярен и часто переиздается роман Мак Интоша «Придуманный мир». Автор рисует картину идеального, по его мнению, общества будущего. Всеобщее благополучие обеспечивается кастовой системой. Каждый человек, достигший определенного возраста, подвергается испытаниям на знания и способности.

Не желающие держать испытаний остаются вне интеллектуального ранга. Они носят черные значки и выполняют самую примитивную работу. Над ними распределяются по восходящим ступеням Серые, Коричневые, Пурпурные, Красные, Оранжевые, Желтые и Белые. Каждая категория и подразделения внутри нее определяют не только интеллектуальные способности и возможности, но и соответствующие привилегии. Самая высшая категория — носители Белой Звезды. Таких всего несколько десятков. Пришельцы с другой планеты, задумавшие завоевать Землю, настолько восхищены этим совершенным общественным устройством, что отказываются от своих агрессивных замыслов и становятся единомышленниками землян.

Несмотря на то, что автор «Придуманного мира» разрабатывает свою систему идеального общественного устройства, по-видимому, с самыми добрыми намерениями, она столь же надуманна и несбыточна, как и все другие проекты, выдвинутые буржуазными «реформаторами», вопреки объективным законам исторического развития.

К чему на деле может привести режим технократии, видно из повести Мак Рейнольдса «Спикизи», опубликованной в январе 1963 года в журнале «Fantasy and Science Fiction», Действие происходит в Америке в XXI веке. Капиталистическое общество реорганизовано на функциональной основе. Юристы стоят во главе государственного аппарата, инженеры управляют производством, врачи ведают здравоохранением и т. д. Назначение на вакантные должности производится вышестоящим начальником.

В конце концов это приводит к тому, что все должности в иерархической системе управления фактически становятся наследственными, так как отцы назначают на лучшие посты своих сыновей. Все стабилизировалось, людям не к чему стремиться, исчезают стимулы для дальнейшего развития.

На страже этой системы находятся не только государственные институты насилия, но и религия, нечто вроде буддизма, проповедующая покорность судьбе. Самое высокое звание «Герой-технат» — не присуждалось уже больше тридцати лет, ибо нет людей, которые стремились бы чем-то отличиться перед обществом. И когда группа инакомыслящих пытается провести некоторые реформы, чтобы спасти государство от застоя, заместитель начальника полиции, воспользовавшись создавшимся замешательством, уничтожает реформаторов вместе с министрами и… устанавливает диктатуру «сильной личности».

Среди западных фантастов есть и такие, которые не гнушаются откровенной антисоветской пропаганды, отдают свои перья на службу самой черной реакции. Рассмотрим для примера роман Филиппа Уайли «Триумф» (1963).

Здесь в несчетный раз изображается гибель жизни на Земле: русские лидеры обрушили на Северное полушарие запас термоядерных бомб. Эта операция преследовала две задачи: во-первых, раз и навсегда покончить с «холодной войной», и, во-вторых, запугать народы Южного полушария и навязать им коммунизм. «Ответный удар» с американских атомных подводных лодок уничтожил… население Советского Союза. И в итоге этой молниеносной тотальной войны уцелело лишь несколько человек в Северной Америке, вынужденных скрываться в атомных убежищах от смертельной радиации.

Конечно, антикоммунистическая пропаганда в такой грубой форме рассчитана на политическую слепоту обывателей. Для читателя с более развитым интеллектом создаются произведения, претендующие якобы на объективность и глубокомыслие. Таков, например, фантастический роман французского писателя Сержа Кансера «Волки в городе» (Париж, 1962).

XXI век. Коммунизм утвердился на всей Земле. Материальные потребности полностью удовлетворяются, социальные противоречия давно забыты, наука и техника достигли высочайшего уровня. И тем не менее люди несчастливы. Почему? Прежде всего «осталась старая рана: душевный разлад индивидуума, постоянно страдающего от столкновения личных желаний с общественной сущностью». Это старая песня! Противники коммунизма еще в прошлом веке утверждали, что гармония между личным и общественным недостижима, что учение Маркса и Энгельса будто бы направлено на подавление индивидуальной свободы, а потому противоестественно.

По мнению С. Кансера, отсутствие социальных противоречий, свойственных капитализму, лишает общество стимула для дальнейшего развития:

«История революций кончилась с рождением человека-робота. Назревает смерть человечества, не понявшего, что его существование поставлено под вопрос уже не угрозой термоядерной катастрофы, а мелкими каждодневными привычками». Это и приводит в конце концов к бунту молодого поколения. Скука и бездеятельность порождают разврат, бессмысленные преступления, ненависть к родителям. «Перевешаем всех отцов!» — вопит сын главного героя романа Люк.

Молодые люди в этом романе бунтуют не против смерти, а против жизни, ибо они лишены идеи, ради которой стоит жить. «Антиутопия» С. Кансера не менее характерна для современной западной литературы, нежели клеветнические произведения типа романов Уайли.

В значительной части буржуазной научно-фантастической литературы, так же как в философии и социологии, все сводится в конечном счете к сознательному или бессознательному стремлению увековечить существующий строй и привилегии господствующих классов. Вот почему завтрашний день человечества в этой литературе полон потрясений и катастроф, бессмысленных, ничего не меняющих в социальной структуре или — еще хуже — отбрасывающих человечество назад, к первобытной диктатуре дубины и ножа. На защиту старого мира поднимаются свирепые «ангелы смерти» в обличии всемогущих ученых, политиков, начальников секретных служб, владеющих неслыханными истребительными средствами и широчайшей возможностью карать непокорных везде и всюду: от тесных городов нашей планеты до отдаленных галактик.

 

4

Неправильно было бы думать, что современная фантастика капиталистических стран не содержит в себе ничего здорового, гуманного и прогрессивного. Однако даже у самых известных и снискавших популярность в нашей стране писателей нередко можно встретить произведения, поражающие своей наивностью, путанностью и политической слепотой.

О противоречивости западной научной фантастики часто — говорят и сами авторы журнальных статей и предисловий к многочисленным антологиям. В частности, известный американский писатель Фредерик Броун, определяя научную фантастику как «передовую границу разума и воображения человечества», вынужден признать, что в целом она сейчас представляет собой «невероятную мешанину кошмара и мечты»: «ковбойские постановки в космосе, написанные для неумытых юнцов, носящих пропеллеры на штанах», и «стремления людей вырваться из маленького уголка галактики и найти свое наследие среди звезд»; «голые женщины, преследуемые чудовищами с глазами, как у жуков», и «вдохновенные пророчества, основанные на логической экстраполяции»; «самая дикая форма эскапистского чтения» и «писатель-фантаст, вызванный за год до Хиросимы на допрос Ф. Б. Р., так как опубликованный им рассказ якобы был основан на чрезвычайно секретной информации»…

Знаменитый английский философ Бертран Рассел так высоко ценит научную фантастику, что согласился дать предисловие к сборнику «Вне этого мира» (1900). «Сегодня,- пишет он,- ракетный корабль нам ближе, чем колесница Аполлона, а лучевой пистолет,- чем меч Аполлиона, но основная задача рассказчика та же самая. Именно к мифам, фантазиям и символам человечество, начиная с зари своей истории, обращалось за поддержкой, когда оно встречалось с ужасами, безграничностью, абсурдностью и парадоксами Вселенной. То, что сегодня эти вымыслы должны принять новые, многообразные и, прежде всего, недогматические формы — восхитительно».

Наши читатели еще очень плохо знают современную научную фантастику капиталистических стран. Между тем не только в Англии и США, но и в Японии, Италии, Франции, скандинавских и латиноамериканских странах появляются значительные и заслуживающие внимания произведения этого жанра.

Неустроенность современного мира, угроза тотальной войны, тревога за судьбы человечества, противоречия капиталистического общества — все это способствует дальнейшему развитию так называемого «романа-предупреждения». Он получил широкое распространение накануне и после второй мировой войны. Достаточно упомянуть такие книги, как роман Г. Уэллса «Самовластие мистера Парэма» и его же кино-повесть «Облик грядущего», романы «Война с саламандрами» К. Чапека, «У нас это невозможно» Синклера Льюиса, «451° по Фаренгейту» Рея Бредбери, «Конь Рыжий» Эльзы Триоле и др.

Один из романов такого типа — «Центральный пролив» (1962) американского писателя Лоуренса Шуповера. Действие начинается в 1964 году. Мир на земле сохраняется только равновесием в атомном оружии, которым обладают СССР и США. Авантюристически настроенный правитель одной из балканских стран — Караян Чанурис, раздобыв атомные бомбы устаревшего типа, организуют одновременные взрывы в Панамском и Волго-Донском каналах. Вспыхивает двадцатиминутная война, принесшая неисчислимые бедствия. Однако правительства Советского Союза и США, договорившись между собой, прекращают эту войну и предпринимают совместные действия по спасению человечества. Изымается оружие, вводятся общие денежные знаки, все материальные блага распределяются строго по труду. Нации и государства, хотя и сохраняются, но теряют былое значение. Объединенными усилиями человечества воздвигается грандиозная плотина, которая должна соединить материки. Спустя двадцать лет на нашей планете устанавливается некое идеальное общество, о социальной структуре которого автор, однако, предпочитает умолчать.

В этом несколько наивном фантастическом романе можно усмотреть честную попытку буржуазного писателя предупредить правительства великих держав об опасности случайных провокаций, могущих вызвать новую мировую войну.

Некоторые государственные деятели США считают, что правом «нажать кнопку», то есть развязать термоядерную войну, должен обладать не только президент, но и высшие представители генералитета. А что если кто-нибудь из них окажется маньяком, как это в действительности было с Форрестолом?

Разумеется, такая опасность не может оставить равнодушными писателей-фантастов, серьезно задумывающихся о будущем человечества. На эту тему написано в последние годы немало повестей и рассказов.

Американец Джеймс Блиш в рассказе «Король на горе» создает такую ситуацию: над Землей летает американский военный космический корабль со сверхмощным атомным оружием. Очередным дежурным, находящимся на этом корабле, овладевает навязчивый психоз. Ему кажется, что он обязан к определенному сроку спустить бомбу на Вашингтон. Прибывшему по тревоге с Земли психологу с трудом удается удержать безумца.

В несколько ином плане ставит ту же тему английский писатель старшего поколения Джон Кристофер. В его рассказе «Предел выдержки» действие происходит в XXII веке. Некий мизантроп, работающий в атомном концерне, приходит к выводу, что человеческий род глубоко порочен, и решает взорвать Земной шар с помощью супертермоядерной бомбы. При этом он дает две недели срока, чтобы люди закончили все свои дела и приготовились к переходу в «лучший мир». Обезвредить психопата невозможно, так как он окружил свою установку мощным силовым полем. И тогда герой рассказа, опытный психолог Ларкин, вступает в длительные и трудные переговоры с безумцем. Он убеждает его посмотреть по телевидению последние дни жизни людей, проявивших в этот трагический час свои лучшие качества — выдержку, стойкость, самоотверженность, доброту. Растроганный мизантроп отказывается от своего чудовищного замысла, а потом с огорчением узнает, что Ларкин его обманул — это была специально подготовленная телевизионная инсценировка…

Проблемы и гипотезы, разрабатываемые современной наукой, выдвигают перед мировой научной фантастикой сходные темы: завоевание космоса и возможные контакты с представителями высоких цивилизаций иных миров; преодоление Пространства и Времени и проистекающие отсюда фантастические парадоксы; далекие перспективы кибернетики и взаимоотношения людей с роботами, наделенными разумом и эмоциями и т. д.

В этой связи нельзя не отметить незаурядное мастерство лучших американских и английских писателей, их умение строить острые и необычные сюжеты, поражать читателей изощренной выдумкой. И хотя многие произведения не имеют четкой социальной направленности, в них, безусловно, содержится гуманное начало и стремление осмыслить дальнейшие пути научного прогресса, когда человечество будет обладать гигантски возросшим техническим потенциалом.

Для подтверждения этих слов мы попытаемся дать хотя бы самое общее представление о некоторых произведениях англо-американской фантастики, которые привлекли нас нестандартным подходом к затрагиваемым проблемам.

Крупный ученый, профессор-антрополог Чэд Оливер, известный и как автор научно-фантастических книг, в отличие от большинства американских писателей трактует тему межпланетных контактов в плане установления дружбы и взаимопонимания.

В повести «Ветер времени» пришельцы из другой звездной системы после аварии космического корабля попадают на неизвестную планету. Это Земля эпохи палеолита. Чтобы дождаться возможности улететь обратно, они подвергают себя длительному анабиозу, надеясь, что цивилизация здесь достигнет такой стадии, когда люди установят межзвездные связи. Пробудившись в наше время, пришельцы, почти не отличающиеся от людей, с огорчением узнают, что проснулись слишком рано. Американский врач Уэстон Чейс приходит им на помощь, восстановив формулу усыпляющего препарата и изготовив его в своей лаборатории. Пробудившись снова спустя несколько десятилетий, они слышат грохот стартующего межзвездного корабля…

Среди множества произведений на кибернетические темы наше внимание привлекли два талантливых рассказа — «Поиск» Ли Гардинга, проникнутый чувством неудовлетворенности современным жизненным укладом, и «Туннель под миром» Фредерика Поля — рассказ с легко уловимой сатирической направленностью против уродливых сторон капиталистической действительности.

Герой «Поиска», живущий в искусственно созданном мире, тоскует по природе. Не найдя ничего настоящего — даже трава и деревья в окружающем его мире синтетические,- он пытается покончить с собой, но не может этого сделать, так как и сам оказывается роботом.

В «Туннеле под миром» действие происходит в маленьком американском городке, где находится химический завод. Служащий треста, владеющего этим предприятием, наблюдает какие-то непонятные явления. И только на последних страницах выясняется, что город вместе с жителями погиб при взрыве завода, и рекламное объединение смоделировало город и его обитателей на лабораторном столе. Герой рассказа с ужасом узнает, что он вовсе не человек, а лишь миниатюрный робот, наделенный внешностью и памятью своего погибшего прототипа.

Любителям научной фантастики хорошо знакомы имена Рея Бредбери, Артура Кларка и Айзека Азимова.

Рею Бредбери международную известность принесли сборники новелл «Марсианские хроники» (1950), «Золотые яблоки солнца» (1953) и роман «451° по Фаренгейту» (1953). Его рассказы включаются в многочисленные антологии и в хрестоматии для средней и высшей школы наряду с произведениями лучших писателей США — Хемингуэя, Стейнбека, Сарояна.

Рея Бредбери часто называют моралистом космической эры. Его голос, заявил один американский критик, всегда был голосом поэта, протестующего против механизации человечества. «Сами машины — это пустые перчатки,- говорит Бредбери,- но их надевает человеческая рука, которая может быть хорошей или плохой». И далее, развивая эту мысль, он пишет:

«Сегодня мы стоим на пороге Космоса, и человек в своем колоссальном приливе близок к тому, чтобы выплеснуться на другие миры… Но он должен подавить семена саморазрушения. Человек — наполовину созидатель, наполовину разрушитель, и реальная и страшная опасность состоит в том, что он может уничтожить себя еще до того, как достигнет звезд. Я вижу самоистребляющуюся половину человека, слепого паука, копошащегося в ядовитой темноте, которому снятся грибообразные сны. Смерть решает все проблемы, она шепчет, перетряхивая горсть атомов, как ожерелье из темных бобов… Мы сейчас находимся в величайшем периоде истории, мы скоро будем способны покинуть нашу планету, взлететь в пространство в гигантском путешествии для продления жизни человечества. Ничему не должно быть позволено остановить это путешествие…»

В этих словах слышится тревога за судьбы мира и вера в победу созидающего начала. И вместе с тем творчество Рея Бредбери производит двойственное впечатление. Гуманистическая направленность его произведений не вызывает сомнений. Теневые стороны современного капиталистического мира он доводит до сатирического гротеска, но при этом главное зло видит не в социальном устройстве буржуазного общества как такового, а в бурном развитии науки и техники, подавляющих человеческую личность. Эту тревогу он иной раз выражает в мрачных фантастических образах, доходящих до кошмарных галлюцинаций. Таков, например, популярный рассказ «Вельд», в котором львы, вышедшие из телевизора, пожирают Джорджа и Лидию Хедли по желанию их детей, развращенных кровавыми зрелищами.

В аллегориях Бредбери угадывается тоска писателя по «здоровой», «простой» жизни. Он мечтает о «зеленом утре в зеленой долине», без грохота телевизоров и рева реактивных самолетов, о жизни среди зеленых деревьев сада, расцветшего на всей планете.

Английский ученый и писатель Артур Чарльз Кларк, ныне президент цейлонского астрономического общества, выступает как страстный популяризатор науки, за что ему была присуждена в 1961 году международная премия Калинги, и как последователь реалистического направления в научной фантастике.

Сюжеты большинства его произведений связаны с решением многих задач, которые сегодня уже конкретно намечаются или существуют в теории. К тому же он ищет решения

этих задач на основе дальнейшего развития знаний, а не отрицания науки и стремления вернуться назад, к воображаемому «золотому веку», что довольно явственно звучит у Бредбери. Воплощать научные идеи в фантастические образы Кларку помогает серьезная эрудиция в области математики, физики, астрономии и биологии. Кроме романов «Пески Марса» и «Лунная пыль», у нас переведено несколько его рассказов, кстати, не из лучших.

Близок Кларку по направлению американец Айзек Азимов — профессор биохимии медицинского отделения Бостонского университета. По характеристике И. А. Ефремова, «около Двадцати научно-фантастических романов, повестей, новелл и коротких рассказов Азимова основаны на логических выводах из научных положений, развитых и продолженных в будущее, конечно, с известными допущениями и отступлениями или неожиданными, но так или иначе обоснованными догадками».

Известный в русском переводе сборник рассказов Азимова «Я, робот» основан на гуманистических положениях, сформулированных как «Три закона роботехники».

1. Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред.

2. Робот должен повиноваться командам, которые ему дает человек, кроме тех случаев, когда эти команды противоречат Первому Закону.

3. Робот должен заботиться о своей безопасности, поскольку это не противоречит Первому и Второму Законам.

В этих рассказах, написанных с мягким юмором, писатель наделяет своих роботов теми лучшими человеческими качествами, которые далеко не всегда присущи их хозяевам — людям.

Однако «Я, робот» дает далеко не полное представление о творчестве Азимова, которое отнюдь не ограничивается кибернетической темой. Например, в серии повестей «Установление» Азимов изображает далекое будущее человечества, распространившегося на всю Галактику и борьбу людей с тиранами, захватившими власть в разных мирах.

 

5

В 1962 году в Нью-Йорке вышел сборник советских научно-фантастических рассказов с предисловием А. Азимова. (Это перепечатка сборника, выпущенного в Москве на английском языке издательством литературы на иностранных языках.)

Ему бросилось в глаза, что советские писатели в своих построениях исходят из предпосылки: «если коммунистическое общество будет существовать, то благородство и доброта человека будут свободно развиваться и люди — жить в любви и согласии». В качестве иллюстрации Азимов приводит три совершенно разных по содержанию рассказа из сборника: «Сердце Змей» И. Ефремова, «Шесть спичек» А. Стругацкого и Б. Стругацкого и «Суд над танталусом» В. Сапарина.

Азимова удивляет, что Ефремов, изображая в своем рассказе встречу в космосе двух звездолетов — с Земли и с какой-то далекой неизвестной планеты,- показывает, что такая встреча закончилась не враждебным столкновением, а первым контактом, основанным на взаимопонимании, дружбе и согласии. Азимову, видимо, кажется более естественным допущение, сделанное американским фантастом Мюрреем Лейнстером в рассказе «Первый контакт». Аналогичная встреча двух звездолетов приводит там к конфликту, и развязка соответствует обычной «психологии хитрой бизнесменской практики»: та и другая сторона проявляют взаимное недоверие, и дело кончается вынужденным обменом звездолетами. Но ведь «Сердце Змеи» Ефремова как раз и задумано как полемическое противопоставление «Первому контакту» Лейнстера и другим подобным произведениям!

А дальше следует такое рассуждение. «Я думаю,- пишет Азимов,- что если стать на точку зрения достаточно скептическую, то можно предположить, что эти рассказы были написаны специально для американских читателей и написаны с целью смутить нас и ослабить нашу волю, что советский человек вообще не увидит этих рассказов, ибо он питается идеями всеобщей ненависти». Правда, после этого чудовищного домысла Азимов делает оговорку: «Однако я этому не верю. Разумнее предположить, что рассказы действительно написаны для советского читателя, но они тщательно отобраны и потому не являются типичными. Чтобы проверить это, нужно только найти журналы советской фантастики и просмотреть весь материал без отбора».

Авторам этих строк по роду своей литературной работы приходится из года в год прочитывать все или почти все произведения советской научной фантастики, которые печатаются в журналах, альманахах, сборниках или выходят отдельными изданиями. И мы можем заверить господина Азимова, что тот высокий гуманизм, который он нашел в нескольких рассказах, «отобранных для американских читателей», является неотъемлемым и типичным признаком советской научной фантастики, как и всей советской художественной литературы в целом,

А этого гуманизма, взаимопонимания, веры в лучшее будущее всего человечества мы как раз и не обнаруживаем в подавляющем большинстве американских научно-фантастических произведений, хотя, как видит читатель, вовсе не мажем их одной краской. Ведь недаром сам Азимов вынужден признать, что современной американской научной фантастике вообще не свойственна идея социальных преобразований, так как, по его словам, «наши писатели-фантасты серьезно сомневаются в том, что какое-либо новое общество будет лучше… что какие-либо приемлемые преобразования автоматически приведут к утопии».

Мысли, высказанные Азимовым, могут служить лишь подтверждением того, что даже честные американские интеллигенты настолько оглушены официозной антикоммунистической пропагандой, что часто не в состоянии отличить черное от белого.

Хорошо по этому поводу сказал Джеймс Олдридж в статье «Величие подвига»:

«Я думаю, людям всегда следует мечтать. И мне кажется, что мечты советских людей о будущем стали неотделимой частью их жизни.

У нас на Западе нет такого окна в будущее. Однако нельзя жить без того, что заставляло бы вас думать о будущем, о том, какой могла бы быть жизнь, если бы мы стали наконец ее хозяевами. Жизнь, как это часто бывает на Западе, очень скучна. Я не хочу сказать, что она нам опостылела — она сильно напоминает затупившееся лезвие ножа или сточившийся камень. Она напоминает человека, который не знает, где он и куда он идет».

Окно в будущее — это и есть принципиальное отличие нашей научно-фантастической литературы от литературы буржуазного Запада. Советские писатели строят свои представления о развитии общества и природы, опираясь на прочный теоретический фундамент. Только идеология научного коммунизма открыла путь от беспочвенных утопий к обоснованным социальным предвидениям, которые воплощаются в жизнь на наших глазах. «Построение коммунистического общества стало непосредственной практической задачей советского народа,- говорится в Программе КПСС.- Постепенное перерастание социализма в коммунизм — объективная закономерность; оно подготовлено всем предшествующим развитием советского социалистического общества».

Писатели-фантасты заглядывают вперед на века и тысячелетия. Но как бы воображение ни обгоняло действительность, советские фантасты всегда стараются наметить возможные перспективы грядущих достижений науки, преобразования природы, развития общества и самого человека. Отсюда совершенно естественный для произведений советского научно-фантастического жанра жизнеутверждающий ' оптимизм и неистребимая вера в могущество разума.

Безграничный прогресс науки и техники при коммунизме представляется нашим писателям величайшим благом. И, как следствие этого, традиционная „в научной фантастике тема — человек и машина — неизменно решается в пользу человека: машина, как бы она ни была «самостоятельна», всегда будет нашим другом и помощником, а не соперником и врагом, таящим угрозу для цивилизации!

Но ошибочно было бы полагать, что в научно-фантастических произведениях советских писателей коммунистическое будущее изображается в тонах сплошной идиллии: полное благополучие, самоуспокоенность, отсутствие всяких конфликтов. Напротив! Герои произведений, действие которых происходит в близком или далеком будущем, вечно в исканиях, они испытывают чувство неудовлетворенности достигнутым, дающее стимул к дальнейшему поступательному движению, они полны жажды деятельности, задумывают и совершают грандиозные дела, идут на великие подвиги.

Так качества нового человека раскрываются в разных аспектах, но на высшей морально-этической основе, отвечающей сознанию человека коммунистической эпохи.

Мы не ставим своей задачей дать обзор современной советской научно-фантастической литературы или подробно останавливаться на творчестве отдельных писателей. Хотелось бы только показать, как трактуется в нашей фантастической литературе тема будущего.

А. В. Луначарский еще в 1929 году говорил: «Величайшие утопические романы будут написаны в нашей стране, и очень скоро, можно дать голову на отсечение. Тем более, что мы будем бороться за осуществление этой утопии».

С этим верным прогнозом Луначарского перекликаются мысли английского историка-марксиста, автора известной у нас книги «Английская утопия» Лесли Мортона. Выступая в мае 1961 года в Руайомоне (Франция) на международном симпозиуме «Какое будущее ожидает человечество?», он заявил:

«Проблемы будущего всегда были увлекательными, быть может, в большей степени для социалистов, чем для кого-либо другого. И я думаю, что мы сможем, может быть, увидеть социалистических утопистов, которые наметят общие направления возможного развития, подскажут этапы, которых можно достичь, и средства перехода от одного этапа к другому или же прежде всего попытаются вообразить, как человек будет преобразовываться в мире, который он сам преобразует. Самой большой темой для рассуждений утопистов останется, может быть, их обычная тема: не столько развитие учреждений или вещей, сколько сам человек».

 

6

Первые попытки изображения будущего общества были сделаны в советской литературе в двадцатых-тридцатых годах. Едва ли не первым и самым значительным в то время социально-фантастическим произведением была повесть Вивиана Итина «Страна Гонгури» (1922). Молодой писатель-большевик, только что сменивший винтовку на перо, поставил перед собой чрезвычайно сложную и благородную задачу- нарисовать картину восторжествовавшего коммунизма, каким он представлялся романтическому воображению комиссара Красной Армии.

На каждой странице повести можно найти подтверждение удивительной прозорливости В. Итина. В неясных контурах будущего он увидел такие свершения человеческого гения, которые только сейчас, да и то чаще в виде гипотез становятся достоянием научной мысли. Это — не только «постижение» природы времени и тяготения, но и такие планируемые в нашу эпоху задачи, как телевидение в масштабах космоса, как исследование всех соседних планет, как полная автоматизация производства и т. д.

Писатель создает пленительные картины прекрасной страны Гонгури: «Среди садов, на много миль друг от друга, поднимались громадные литые здания из блестящих разноцветных материалов, выстроенные художниками и потому всегда отличные друг от друга. Эти дворцы строились так, чтобы казаться гармоническим целым с природой…»

В книге Я. Окунева «Грядущий мир» (1923), несмотря на то, что он отдал дань модному в те годы «футуристическому стилю», была намечена правильная тенденция: творческий вдохновенный труд — основная жизненная потребность людей эпохи коммунизма.

Инженер В. Никольский в повести «Через тысячу лет» (1927) основное внимание уделяет возможным техническим достижениям будущего. Посадив своих героев в фантастический «хрономобиль», он заставляет их увидеть в XXX веке поистине необыкновенные свершения свободного и счастливого человечества. Люди научились управлять биологическими процессами; открыли способ получения искусственного белка; овладели энергией атома; решили проблему межпланетных сообщений; изменили климат Земли и т. д.

Э. Зеликович, автор романа «Следующий мир» (1930) под непосредственным влиянием Уэллса («Люди как боги») перенес своих героев в мир «четвертого измерения», на одну из планет, заселенных высокоразумными существами, во всем подобными людям. Но в отличие от Уэллса советский писатель преисполнен уверенности, что нарисованная им картина идеальной общественной организации — не утопия, а предвидимое будущее человечества.

Проникнута горячей верой в безграничные возможности свободного созидательного труда и повесть Я. Ларри «Страна счастливых» (1931). Писатель попытался домыслить начавшийся гигантский процесс переустройства мира и представить социализм в состоянии полного расцвета.

Заглянуть на несколько десятилетий вперед попытался и Александр Беляев в своих романах «Звезда КЭЦ» (1936), «Лаборатория Дубльве» (1938) и «Под небом Арктики» (1938). К сожалению, эти произведения в художественном отношении значительно уступают его ранним книгам, принесшим писатели известность. Рисуя, подобно другим авторам коммунистических утопий, преображенные города, чудесную архитектуру, комфортабельный быт, искусственное управление погодой, всевозможные завоевания науки, поставленные на службу здоровью и продлению жизни человека, Беляев не справился с главным — не сумел показать людей, уже шагнувших в будущее.

Вслед за Беляевым переносили своих героев в условия только что сложившегося коммунистического строя и другие советские авторы. Но как ни величественна картина грандиозного строительства и переделки климата Арктики в романах Г. Адамова «Изгнание Владыки» и А. Казанцева «Полярная мечта» («Мол Северный»), — эти авторы, отталкиваясь от схемы «производственного романа», не ставили, да и не могли поставить своей главной целью изображение новых психологических и нравственных качеств человека будущего.

В период культа личности Сталина писатели-фантасты по понятным причинам были лишены возможности заглядывать далеко вперед. Вот почему в 40-х — начале 50-х годов в нашей литературе утвердилась и господствовала «фантастика ближнего прицела», сыгравшая безусловно тормозящую роль в развитии этого жанра. И только после XX съезда КПСС научная фантастика активизировалась.

1957 год — год запуска в Советском Союзе первого в мире искусственного спутника Земли — ознаменовал собой новый качественный скачок в истории науки и техники и вместе с тем определил исторический рубеж в формировании новейшей научно-фантастической литературы. Многое из того, что было создано до этого, просто перестало быть фантастикой, а в лучшем случае перешло в разряд научно-художественных произведений с довольно скромным заглядом в завтрашний день.

И только в свете всемирно-исторических событий, связанных с первыми победами человека в космосе, с особенной силой зазвучали вещие слова Ленина, сказанные им в 1920 году в беседе с Гербертом Уэллсом. Вот эта запись, сделанная английским писателем:

«Ленин сказал, что, читая его (Уэллса) роман «Машина времени», он понял, что все человеческие представления созданы в масштабах нашей планеты: они основаны на предположении, что технический потенциал, развиваясь, никогда не перейдет «земного предела». Если мы сможем установить межпланетные связи, придется пересмотреть все наши философские, социальные и моральные представления, в этом случае технический потенциал, став безграничным, положит конец насилию, как средству и методу прогресса».

Известный советский фантаст И. Ефремов, чутко уловив дыхание времени, опубликовал «Туманность Андромеды» — новаторское произведение, приблизившее научно-фантастическую литературу к уровню философских и научных идей современности. Величайшие завоевания науки и техники будущего поставлены писателем в прямую зависимость от социального прогресса. В своем романе И. Ефремов нарисовал широкую и разностороннюю картину высокоразвитого коммунистического общества Земли.

Когда он писал в 1956 году «Туманность Андромеды», первый искусственный спутник еще не был запущен, а приведенная запись беседы с Лениным, сделанная Уэллсом, была еще неизвестна. И тут особенно важно отметить, что мысль Ефремова развивается примерно в том же направлении, Он говорит в своем романе о величайшем цивилизующем и прогрессивном значении межпланетных экспедиций и обмена информацией по Великому Кольцу Миров.

Позже Ефремов так сформулировал замысел своей книги, родившийся в полемике с произведениями западных писателей, посвященными завоеванию космоса;

«У меня возникло отчетливое и настойчивое желание дать свою концепцию, свое художественное изображение будущего, противоположное трактовке этих книг, философски и социологически несостоятельных… Всей этой фантастике, проникнутой мотивами гибели человечества в результате опустошительной борьбы миров или идеями защиты капитализма, охватившего будто бы всю Галактику на сотни тысяч лет, я хотел противопоставить мысль о дружеском контакте между различными космическими цивилизациями»«

Роман Ефремова вскоре был переведен на многие языки и вызвал самые положительные отклики в зарубежной печати разных направлений.

Во французской буржуазной газете «Трибюн де насьон» после выхода книги на французском языке появился такой знаменательный отзыв:

«Туманность Андромеды» войдет в историю мировой литературы наравне с первыми романами Уэллса, тогда как большая часть современных научно-фантастических произведений будет предана забвению. Исключительная поэтичность, пронизывающая роман, нисколько не вредит его научному содержанию. Его герои гуманны и весьма привлекательны. Вероятно, впервые научная фантастика показала свою способность интересоваться самим человеком и описать новые условия его существования, новые конфликты… «Туманность Андромеды» представляет и другой интерес. Из нее мы видим, и какова цель человеческого существования после того, как исчезнут опасность войны и экономическая борьба. Это не химерическая утопия «Господин Барнстэпл у людей-богов», а прозорливое предвидение лучшего будущего».

Таким образом, автор этой статьи не только противопоставляет роман советского писателя всей или почти всей современной буржуазной фантастической литературе, выходящей на Западе, но и вольно или невольно признает будущее за коммунизмом!

Французский ядерный физик Жан Бержье, большой знаток и любитель научной фантастики, считает, что «лучшие советские научно-фантастические романы и рассказы безусловно принадлежат к произведениям мирового класса». При этом он особое значение придает «Туманности Андромеды», произведению, соответствующему уровню современной науки и интересу к ней в Советском Союзе, где «ныне буквально миллионы мужчин и женщин проводят научные исследования и десятки миллионов косвенно участвуют в этом в качестве техников, квалифицированных рабочих и т. д.».

Английский ученый кибернетик Денис Габор в своем труде «Изобретая будущее» (1963) в разных местах ссылается на «Туманность Андромеды», считая «самого знаменитого из русских писателей-фантастов» И. Ефремова ближайшим преемником Уэллса. Прочитав после «Туманности Андромеды» «Звездные корабли» и «Сердце Змеи» Ефремова, а также сборник советской фантастики, изданный на итальянском языке, он отмечает, что «русская научная фантастика была приятным сюрпризом для западного читателя, который ожидал найти в ней описание борьбы между советскими астронавтами и ужасными пиратами-капиталистами за обладание Луной и Марсом, а вместо этого нашел рассказы в традициях Уэллса». Говоря о выдвижении на первый план темы творческого труда в романе Ефремова, Д. Габор замечает:

«Я не думаю, что этот изящный компромисс между марксизмом и утопическим социализмом был сделан под давлением цензуры. Очевидно, я стал бы писать в той же манере, будь я русским, ибо в России народ отстоит на целое поколение дальше от «Века Лени», нежели люди на Западе».

Надо думать, что сила воздействия романа Ефремова — не в какой-то особой увлекательности и остроте сюжета. Западного читателя этим не удивишь! Покоряют конструктивные идеи автора, убежденного, что человечество способно в конечном счете преодолеть раздирающие его противоречия и создать действительно прекрасный мир. Проложенный писателем мостик над безднами отчаяния и неверия помогает многим людям Запада, живущим только сегодняшним часом, увидеть перспективу, вселяющую надежды.

Космические полеты, изменение климата, целесообразное переустройство всей земли изображены в этом романе как прямое следствие тех поистине неограниченных возможностей, которыми коммунизм вооружает человека. Все события, развертывающиеся в «Туманности. Андромеды»: тридцать седьмая звездная экспедиция, вынужденное пребывание звездолета «Тантра» на планете мрака, постоянная связь, осуществляемая в эпоху Великого Кольца с мыслящими обитателями других миров, «подвиги Геркулеса», которые совершает каждый молодой человек, новая система воспитания детей -• все это выражает основную идею романа о могуществе человека, поднявшегося на вершину новых общественных отношений.

И. Ефремов стремится показать новых людей, свободных от всех «родимых пятен» прошлого.

Автора интересуют разные стороны общественной и частной жизни, личные взаимоотношения героев, каждый из которых гармонически сочетает в себе лучшие качества человека: духовное богатство, смелость мысли, моральную чистоту и физическое совершенство.

Рано или поздно люди Земли отправятся на поиски разумных существ в глубины Вселенной. Если буржуазные писатели нередко изображают инопланетных жителей в виде химерических чудовищ, сгустков энергии или мыслящих вирусов, с которыми невозможны никакие контакты, то советские писатели решают эту фантастическую тему с гуманистических позиций, предполагая, что высшие формы разума, при всем отличии или сходстве физического облика, неизбежно отыщут путь к взаимопониманию.

В этом отношении характерна короткая повесть И. Ефремова «Сердце Змеи». Писатель исходит из предположения, что законы эволюции в космосе едины и в результате многих миллионов лет борьбы за жизнь и естественного отбора разумное существо в приблизительно сходных условиях неминуемо должно стать человеком.

Понятно, что при такой предпосылке встреча жителей двух планет, находящихся на одинаковой ступени биологической эволюции и, возможно даже, социального развития, ознаменует собой торжество гуманного начала, присущего по мысли автора, высокому разуму на любой планете.

Повесть И. Ефремова воспринимается как поэтическое подтверждение афоризма одного из ее героев: «Человек ничтожно мал и мгновенен в своей физической сущности и велик, как вселенная, которую он объемлет рассудком и чувствами во всей бесконечности времени и пространства».

«Сердце Змеи» продолжает и дополняет одну из сюжетных линий «Туманности Андромеды»: герои романа готовятся к возможным встречам с братьями по Великому Кольцу, а экипажу «Теллура» посчастливилось вступить в непосредственный контакт с обитателями какой-то бесконечно далекой планеты.

Антропоцентрическая гипотеза И. Ефремова о развития разумной жизни во Вселенной находит своих сторонников и среди других советских писателей-фантастов (Г. Гор, А. Казанцев, Г. Мартынов).

Чрезвычайно интересную и возбуждающую много споров книгу И. Ефремова «Лезвие бритвы», строго говоря, нельзя отнести к научно-фантастическому жанру. Но ни в каком другом произведении проблемы формирования духовных и физических качеств нового человека не ставятся столь широко и многогранно. Если «Туманность Андромеды» — роман о влиянии науки на развитие общества, то «Лезвие бритвы» — роман о влиянии науки на самого человека.

Писатель своим произведением говорит: внутри каждого из нас таятся нераскрытые могучие силы, пробуждение и развитие которых в наших условиях ведет к подлинному духовному богатству и личности и коллектива.

В любой досоциалистической формации условия жизни не допускают сколько-нибудь серьезной постановки и тем более решения такой проблемы. И. Ефремов, используя новейшие достижения разных наук, доказывает, что задача развития всех потенциальных возможностей, заложенных в человеке, должна решаться уже в наши дни. Вместе с тем он показывает, что естественное стремление к добру и красоте, свойственное людям всех наций, всех стран — от Италии до Индии, где развертывается действие романа, — гаснет, погибает или обращается в свою противоположность в условиях капиталистических государств.

Строя роман на огромном научно-познавательном материале, И. Ефремов затрагивает проблемы биологии и медицины, психологии, педагогики, этики, эстетики, критикует различные религиозные и философские учения. «Лезвие бритвы» в целом противопоставляет идеологию коммунизма капиталистической идеологии через сравнительный показ основ поведения человека в разных социальных условиях.

Несмотря на то, что приключенческий сюжет вступает в противоречие с очень сложным научным содержанием и разрыхляется всевозможными отступлениями, это произведение можно рассматривать как смелую и пока единственную в своем роде попытку создания научного романа нового типа.

Как логический вывод из всех рассуждений автора звучат слова его главного героя, советского ученого Гирина, доказывающего в споре с индийскими философами, что подлинное преобразование человека возможно только при коммунизме: «Почему?- наверное, спросите вы. Я отвечу: потому, что никакая религия или другая идеология не обещает равной жизни на земле каждому человеку — сильному и слабому, гениальному и малоспособному, красивому и некрасивому. Равной со всеми в пользовании всеми благами и красотами жизни теперь же, не в мнимых будущих существованиях, не в загробном мире».

 

7

В социалистических странах Европы научная фантастика тоже пользуется большим успехом. По своей идейной направленности она развивается в одном русле с советской литературой. Вспомним хотя бы чешского писателя старшего поколения Яна Вайсса, выпустившего в 1956 году известную у нас книгу «В стране наших внуков» — сборник рассказов, в которых автор стремится, хотя и не очень удачно, раскрыть духовный мир людей будущих поколений.

«Я хочу показать,- писал он,- счастье человека грядущего, построенное на прочных товарищеских отношениях между людьми будущего бесклассового общества, их борьбу с последними пережитками собственнических инстинктов, их отношение к творческому труду, который становится страстью, их героическую борьбу с природой — эту первую и последнюю, единую и вечную, величайшую борьбу человека, овладевающего самим собой и вселенной» (рассказ «Звезда и женщина»).

В Румынии плодотворно работают И. М. Штефан и Раду Нор, авторы романов на космические темы, в Болгарии — Здравко Сребров, написавший фантастическое произведение о смелых экспериментах ученого-биолога — «Роман одного открытия».

В ГДР широко известен физик и писатель-фантаст Гейнц Фивег. Его книги посвящены завтрашнему дню человечества, миру без войн и вооружений, в котором объединенными усилиями ученых разных стран решаются сложнейшие научно-технические проблемы.

В Польше активно действует группа писателей-фантастов- К. Борунь, К. Фиалковский, Я. Бялецкий, В. Жегальский.

Размеры брошюры, к сожалению, не позволяют остановиться на творчестве всех этих литераторов.

Исключение необходимо сделать для Станислава Лема, снискавшего своими научно-фантастическими произведениями мировую известность. За сравнительно короткое время Лем выпустил около двух десятков книг. Среди них мы находим романы и повести, короткие новеллы, юморески, памфлеты, телевизионные пьесы и т. д. В данной связи нас интересуют его ранние произведения, в которых писатель, развивая лучшие традиции утопического романа, придерживается главного направления социалистической научной фантастики, чего, к сожалению, нельзя сказать о некоторых его последних книгах.

Действие в «Астронавтах» происходит в 2003 году. На Земле наступила коммунистическая эра: «Много лет прошло уже после падения последнего капиталистического государства. Окончилась тяжелая, напряженная и великая эпоха справедливого преобразования мира. Нужда, экономический хаос и войны не угрожали больше великим замыслам обитателей Земли». Писатель тщательно обосновывает теоретические принципы межпланетного полета, с увлечением объясняет сложное устройство ракетного корабля, создает запоминающиеся образы участников экспедиции, описывает полет «Космократора» и приключения на Венере.

Венера оказалась мертвой планетой. В результате истребительной атомной войны от высокой цивилизации ничего не осталось, кроме страшных развалин, а от разумной жизни сохранился лишь печальный след — две тени на стене… Роман. звучит как предупреждение против атомной катастрофы, угрожающей человечеству. В этом — глубокая мысль и жизнеутверждающий пафос произведения.

«Астронавты» Лема — образец реалистической фантастики, подчиняющей старые приемы научно-приключенческого повествования новому идейному содержанию.

«Магелланово облако» — произведение новаторское и по содержанию и по форме. Мечта о всепланетном коммунизме эпохи высшего расцвета (действие перенесено в XXXII век) воплощена здесь с не меньшей силой и убежденностью, чем в «Туманности Андромеды» И. Ефремова, написанной почти одновременно с романом Лема.

Оба писателя, польский и советский, опираются на исходные положения теории исторического материализма и стараются учесть основные направления в развитии техники и естественных наук. И тому и другому удалось создать социально-фантастический роман большой философской глубины и увлекательный по новизне замысла и сюжета.

В обширной экспозиции «Магелланова облака» показана преображенная планета, обогреваемая в северных зонах искусственными солнцами — Земля с прекрасными городами и обновленной природой. В этом мире всеобщей справедливости и свободы давно уже не существует государственных границ. Люди освободились от «родимых пятен» прошлого. Стираются и национальные различия.

В центре повествования — история звездной экспедиции на гигантском космическом корабле, носящем символическое название «Гея» (Гея — по-гречески Земля). Цель экспедиции — попытаться обнаружить в созвездии Центавра планеты с разумными существами и установить с ними связь.

Но полет «Геи» и первая встреча с обитателями Белой Планеты — всего лишь сюжетный ход. Лема интересует другое: ему хочется раскрыть духовный облик людей далекого будущего, угадать их чувства и мысли. Он убежден, что человек никогда ни при каких обстоятельствах не успокоится на достигнутом, никогда не перестанет познавать все более сокровенные тайны мироздания. В новых общественных условиях неизбежно возникнут новые психологические и нравственные коллизии, иные устремления, другое понимание счастья.

Глубокая мысль вложена в уста конструктора Ирьолы, одного из героев романа:

«Некогда, в древности, людей объединяли общие традиции, обычаи, родовые и национальные связи, труды прошлых поколений и культ самых выдающихся событий. А нас сильнее всего связывает наша деятельность по завоеванию будущего. Мы смотрим далеко за пределы личной жизни одиночки. В этом наша сила, мы не ждем пассивно будущего, но сами творим его: наши требования вырастают на основе наших мечтаний, отсюда изменяется и обновляется все — как в нас самих, так и вокруг нас».

Многочисленный экипаж «Геи» состоит из мужчин и женщин разного возраста, разных интересов, характеров и специальностей. Во время длительного полета, когда корабль достиг «светового порога скорости», у людей с менее устойчивой психикой начинается странное явление — «мерцание сознания». Поддавшиеся отчаянию устремляются к наружным люкам, чтобы выброситься в межзвездное пространство. В последнюю минуту их останавливает историк Тер-Хаар. Он рассказывает о подвиге немецкого коммуниста Мартина, который жил более тысячи лет назад.

Фашисты подвергли его страшным пыткам, но душа его не дрогнула, уста были сомкнуты, и он умер как герой. «Его смерть и молчание, на которое он сам себя обрек,- говорит Тер-Хаар,-ускорили приход коммунизма, может быть, на минуту, а может быть, на дни или недели — все равно! Мы находимся на пути к звездам, потому что Мартин умер ради этого…»

И люди на «Гее», преодолев душевную усталость, продолжают свой звездный путь… Так утверждается в романе идея связи и взаимной ответственности поколений.

 

8

Читателям хорошо знакомо творчество наших писателей-фантастов Аркадия и Бориса Стругацких. Их последние повести — «Возвращение» (Полдень, 22-й век»), «Стажеры», «Попытка к бегству», «Далекая Радуга» — посвящены морально-этическим проблемам и формированию духовного мира нового человека.

Когда-то Н. Г. Чернышевский в «Очерках гоголевского периода русской литературы» писал: «…если хотите, это так: гений — просто человек, который говорит и действует так, как должно на его месте говорить и действовать человеку с здравым смыслом; гений — ум, развившийся совершенно здоровым образом, как высочайшая красота — форма, развившаяся совершенно здоровым образом. Если хотите, красоте и гению не нужно удивляться; скорее надобно было бы дивиться только тому, что совершенная красота и гений так редко встречаются между людьми: ведь для этого человеку нужно только развиться, как бы ему всегда следовало развиваться».

В наше время уже создаются предпосылки для того, чтобы гений и красота, гармонически соединенные в новом человеке, стали бы не исключением ив правила, а правилом лишь с редким исключением. Но если герои «Туманности Андромеды» и «Сердца Змеи» уже отвечают этому высокому эталону — ведь действие перенесено на тысячу или больше лет вперед,- то герои повестей Стругацких, живущие в XXI или XXII веке, находятся еще на подступах к этой цели.

В отличие от героев Ефремова, вполне сознательно приподнимающего их над людьми нашего времени, Стругацкие наделяют людей будущего чертами наших лучших современников. Они исходят из той мысли, что через двести-триста лет большинство людей будут такими, какие сегодня кажутся исключительными.

Моральные искания героев каждой из упомянутых книг Стругацких ясно сформулированы 'устами бортинженера Ивана Жилина в повести «Стажеры», Жилин, привязавшись к юному стажеру Юре Бородину, думает о том, что мог бы помочь миллионам таких же Юриков, оставшихся на Земле.

«Помочь им входить в жизнь, помочь найти себя, определить свое место в мире, научить хотеть сразу много, научить хотеть работать взахлеб.

Научить не кланяться авторитетам, а исследовать их и сравнивать их поучения с жизнью.

Научить настороженно относиться к опыту бывалых людей, потому что жизнь меняется необычайно быстро.

Научить презирать мещанскую мудрость.

Научить, что любить и плакать от любви не стыдно.

Научить, что скептицизм и цинизм в жизни стоят дешево, что это много легче и скучнее, нежели удивляться и радоваться жизни.

Научить доверять движениям души своего ближнего.

Научить, что лучше двадцать раз ошибиться в человеке, чем относиться с подозрением к каждому.

Научить, что дело не в том, как на тебя влияют другие, а в том, как ты влияешь на других.

И научить их, что один человек ни черта не стоит».

Но подлинный художник не имеет права ограничиться одним лишь декларированием своих воззрений.

Идея должна найти свое образное выражение! И вот, читая книги Стругацких, мы убеждаемся, что это у них получается. И люди старшего поколения — экипаж «Тахмасиба»: коман-

дир Алексей Быков, планетолог Владимир Юрковский, штурман Михаил Крутиков, бортинженер Иван Жилин, и представители молодежи — стажер Юрий Бородин, «смерть-планетчики» с астероида Эйномия, и персонажи повести «Возвращение» и «Далекая радуга» обретают видимые и осязаемые черты человека новой формации, шагнувшего из царства необходимости в царство свободы.

У героев Стругацких есть своя, выверенная мера поступков и поведения, не позволяющая сфальшивить или принять малое и не очень значительное за большое и важное. Они, как правило, люди мужественные и смелые, не страшатся опасностей, охотно идут на риск. Возьмем, к примеру, Юрковского, Известный всей планете ученый, он в качестве генерального инспектора совершает «поездку» по трассам солнечной системы, И когда на Марсе проводится облава на чудовищных пиявок, этот, уже немолодой человек, первым проникает в пещеру, куда скрылись спасшиеся страшилища. Тот же Юрковский укрощает бунт «нищих духов» на астероиде Бамберга и в конце концов погибает во время исследования колец Сатурна, пытаясь помочь раздавленному каменной глыбой Крутикову.

В «Далекой радуге» физик-нулевик Роберт Скляров садится на резервную «Харибду» (танк — поглотитель энергии) и вступает в неистовое, безнадежное единоборство с Волной, испепеляющей на своем пути все живое.

Можно привести много подобных случаев. Но характерно, что совершающему подвиг и в голову не приходит, что он поступает как-то особенно. Не звучат фанфары славы, и авторы не спешат увенчать героя лавровым венком. Подвиг становится поступком, вытекающим из нормы поведения человека. Иным он быть не может, ибо таково его существо — результат коммунистического воспитания многих поколений.

В каждом произведении Стругацких мы сталкиваемся со. стремлением писателей найти, раскрыть и обосновать те новые конфликты, которые, по всей видимости, вырастут на почве будущего и станут типичными для человека, которому придется решать массу новых, сложнейших нравственных, моральных и философских проблем. Особое значение придается вопросам нравственности. Их книги учат преодолевать собственные слабости и недостатки, понимать душевное состояние другого человека и вовремя приходить ему на помощь, ненавидеть и презирать равнодушие — эту коррозию, разъедающую человеческую психику…

Особенно четко и непримиримо поставлен вопрос о качествах нового человека в повести «Попытка к бегству». Советский офицер Репнин бежит из фашистского концлагеря. В какой-то момент им овладевает страх, ибо в его «шмайсере» осталась последняя обойма. Вместо того, чтобы выпустить ее по врагам, Репнин… «дезертирует» в будущее. Попав на далекую неизученную планету, Саул (он же Репнин) сталкивается с насилиями, ужасами, концентрационными лагерями, со всей той скверной, которую преодолевает человечество на своем многовековом пути к физической и нравственной свободе. И Саул в конце концов приходит к убеждению, что совершить «прыжок» в коммунизм нельзя: право войти в коммунизм завоевывается очень высокой ценой, хотя бы и ценой собственной жизни!

Идея этого сложного и смелого по мысли произведения раскрывается в финале: заключенный концлагеря Репнин погибает в схватке с фашистами, расстреливая свою последнюю обойму.

Пристально вглядываясь в лицо нашего молодого современника, Стругацкие берут на вооружение лучшие его черты и наделяют ими своих героев, трансформируя эти черты применительно к новым общественным условиям.

Ненависть к мещанству, к рутине, ханжеству, лицемерию сочетается у Стругацких с подлинным гуманизмом. «Никакие открытия не стоят одной единственной человеческой жизни,- говорит Жилин.- Рисковать жизнью разрешается только ради жизни. Это придумали не люди. Это продиктовала история, а люди только сделали эту историю». И когда во время катастрофы на Радуге возникает вопрос, что надлежит спасать в первую очередь: материалы величайших научных открытий или же детей, находящихся на погибающей планете, спасают, конечно, детей.

Вот ситуация, в которой оправдывается не только право рисковать жизнью, но и отдать свою жизнь за жизнь других!

Изображая будущее, Стругацкие выдвигают на первый план острые, а иной раз даже трагические конфликты, к которым приводят неизбежные противоречия между стремлением человека покорить Вселенную и сопротивлением материи; между творческой одержимостью коллектива ученых и общественной целесообразностью, лимитирующей их действия; между субъективным пониманием нравственного долга и объективными историческими закономерностями, которые иногда заставляют отказаться от поступка-подвига, преждевременного в данных условиях.

Творчество Стругацких оптимистично. Во всех своих построениях они исходят из непреложного тезиса: истинная человечность не может быть неразумной. Разумное не может быть негуманным.

Свою творческую задачу братья Стругацкие понимают так:

«Очень хочется написать о многом.

О далеком будущем с его колоссальными проблемами, которые мы сейчас не в состоянии разрешить, но уже можем поставить, о будущем, которое предстает перед нами не как смутное розовое марево над болотом всеобщей успокоенности, а как великолепный и грозный мир человеческого духа, озаряемый молниями великих задач и дел, мир невиданных взрывов коллективного гения, мир поражающих воображение судеб и характеров.

О близком будущем, о великой эпохе человеческой истории, которая даст нашим потомкам мир и безопасность, об эпохе победоносного сражения с мещанством… И о нашем времени хочется написать, о нелегком и суровом, когда миллионы испытываются на прочность, создавая фундамент будущего…»

Показать коммунистическое общество во всем его величии, домыслить детали, наметить подробности, раскрыть взаимоотношения людей — в ясной и доходчивой для юных читателей форме — благородная задача научно-фантастической литературы.

Г. Мартынов пишет преимущественно для детей и юношества и, надо признать, сумел установить прочный и постоянный контакт с молодыми мечтателями, которых так много в нашей стране.

В дилогии «Каллисто» и «Каллистяне» писатель использовал распространенный в научной фантастике прием — прибытие на Землю разумных существ другого мира. Но не с целью уничтожения человечества и колонизации нашей планеты прилетели в белом шаре ученые далекой Каллисто. Они явились как посланцы доброй воли, готовые поделиться своими знаниями и, быть может, почерпнуть нечто ценное и для себя. Каллистяне и не могли стать носителями зла и вражды, потому что на их планете давно уже восторжествовал совершенный общественный строй, основанный на высших гуманных началах.

Если в первой книге дилогии писатель дает только предварительное представление о нравах, моральных принципах и научных достижениях каллистян, то во второй пытается увидеть наше будущее глазами землян — советских ученых Широкова и Синяева, прибывших с «ответным визитом» на Каллисто.

Могучая техника каллистян не заслоняет сущности новых человеческих отношений, каллистяне поразительно похожи на людей Земли. Г. Мартынов делает это умышленно, ибо для него каллистяне — не просто жители какого-то бесконечно далекого и чуждого мира, а наши потомки, какими писатель хотел бы их видеть.

Широков и Синяев чувствуют на каждом шагу деликатное, чуткое, заботливое внимание умных «старших братьев», бескорыстно заинтересованных в том, чтобы поскорее приблизить сознание, науку и технику людей Земли к своему собственному уровню.

Писатель создал обобщенный образ нового человека, для которого прямодушие, мужество, благородство, деликатность — не прописные истины, а естественная норма поведения. Лучшие свойства души столь же органичны для него, как необходимость дышать воздухом своей планеты.

И еще одна привлекательная особенность этой книги. Автор заражает своей верой в стремительное восхождение человечества на высоты социального и научного прогресса. Несмотря на то, что техника Земли отстает от каллистянской на несколько столетий, люди быстро расшифровывают сообщение о новейшем изобретении каллистян — мгновенной связи по бесконечным нитям взаимотяготения (тесси — лучи) и, построив такую же установку на Земле, вступают в непосредственную связь с планетой, находящейся на расстоянии десяти световых лет…

Следующий роман Г. Мартынова — «Гость из бездны» — повествует уже не о чужом прекрасном мире, якобы существующем под лучами Рельоса, а о Земле эпохи высшего расцвета коммунистических отношений. Наш современник Волгин, перенесенный волею автора в грядущие времена, становится свидетелем и участником великих свершений людей XXX века.

Последняя книга Г. Мартынова — роман «Гианэя». Так зовут молодую девушку, первую представительницу инопланетной цивилизации, таинственным образом оказавшуюся на Земле.

Изображая завтрашний день Земли, Мартынов приводит параллель между двумя общественными формациями.- коммунистической — у нас, и плутократической — на родине Гианэи.

Глазами Гианэи — поначалу подозрительной, недоверчивой, прямо враждебной — всматривается Мартынов в грядущий облик Земли: мир разума, доброжелательства и вдохновения. Поняв этот мир и полюбив его, Гианэя предупредила землян о грозящей им опасности со стороны своих «сопланетников» и тем самым как бы признала, что общественные отношения, сложившиеся на чужой для нее планете, выше, совершеннее и лучше, чем те, которые она знала у себя. Мартынов не отступает от своей главной темы показа коммунистического общества как на Земле, так и на других планетах с высоко развитой цивилизацией. Ибо в конце концов и на родине Гианэи народ уничтожает кучку «ненавистных» и устанавливает свободный, справедливый и разумный строй.

 

9

Контуры нового общественного устройства и новые отношения между людьми намечаются и в книгах, не связанных с традициями утопического романа.

Научная фантастика Геннадия Гора так же самобытна и неповторима, как любое произведение в любом жанре, вышедшее из-под пера сложившегося и вполне зрелого мастера.

В повестях «Докучливый собеседник», «Странник и время», «Кумби», а также в последних вещах «Скиталец Ларвеф» («Уэра») и «Электронный Мельмот», составляющих дилогию, Г. Гор верен одной теме, которую он разрабатывает в разных аспектах, и предстает как писатель, определяющий в советской фантастике новое направление. Правильнее всего назвать это' направление философским.

Философская фантастика Г. Гора связана прежде всего с гносеологическими проблемами. Движение материи, Время и Пространство, бытие и сознание, память биологическая и память кибернетическая, память индивида и память общечеловеческая, закрепленная в историческом опыте поколений,- вот далеко не полный перечень вопросов, на которые Гор старается найти все новые и новые ответы в своих повестях.

«То, что другим кажется простым и ясным, приводит меня в отчаяние своей сложностью»,- говорит Иммануил Кант скитальцу Ларвефу. Эти слова можно отнести к самому писателю. Вместе со своими героями он снимает с привычных представлений стершиеся ярлыки обыденности и заставляет взглянуть на них по-новому.

Простое и обычное в действительности оказывается очень сложным и далеко не всегда понятным. Многие явления нам не кажутся загадочными только потому, что мы смотрим на них сквозь призму традиций и привычных представлений, и чем глубже мы будем познавать мир, тем больше сложностей перед нами будет возникать.

Персонажи философско-фантастических повестей Г. Гора- люди будущего с присущим им богатым интеллектом. Они постоянно дискутируют, ставят друг перед другом трудные вопросы, на которые либо вовсе нельзя ответить, либо полученный ответ порождает серию новых вопросов.

Наиболее стройное и последовательное изображение будущего мира мы находим в повести «Скиталец Ларвеф». Действие в ней развертывается в трех планах: на планете Дильнее, на космической станции Уэре, построенной дильнейцами, и на Земле — в XVIII и XXI веках.

Совершенный общественный строй избавил дильнейцев от мелочных интересов и бытовых забот. Вернувшийся из путешествия в звездные миры, Ларвеф признается: «Мир, в котором я жил почти двести лет тому назад, не похож на ваш. Ты думаешь, что изменились только техника, науки и экономика? Изменился сам дильнеец, его сознание, его внутренний духовный аппарат. Не говоря о других, даже с женой я не мог найти общего языка. Вы не только иначе мыслите, чем мои современники, но иначе чувствуете. Вы искреннее, прямодушнее, умнее».

Но о далекой ли Дильнее — неведомой нам планете — ведет речь писатель? Ведь «все дильнейцы узнали, что они живут на крошечной планете и что их планета вместе с не такой уж большой звездой, которая ее освещает, находится не в центре мира, как предполагалось, а на периферии. Они узнали, что таких планет, как Дильнея, миллиарды и что природа, подчиненная закону больших чисел, беспрерывно дублирует и повторяет живые биологические формы, вовсе не располагая безграничной фантазией».

Легко догадаться, что Дильнея — точнейший сколок с нашей Земли, вернее — Земля далекого будущего, как его представляет себе Г. Гор. И хотя действие переносится с Дильнеи непосредственно на Землю, это только сюжетный прием.

Тут необходима следующая оговорка: автор не ставит перед собой задачу всестороннего изображения будущего общества во всех его аспектах — социальном, экономическом и т. д. Главная цель автора — показать бурный рост некоторых отраслей науки (биология, бионика, кибернетика, психология, логика) и поразительные возможности, которые откроются перед человечеством, когда оно научится преодолевать гравитацию, побеждать смерть, создавать думающие механизмы и т. д.

В силу этого все основные персонажи повести: Эрон старший, Эрон-младший, Эроя, Арид, Веяд, да и сам Ларвеф, прежде всего, талантливые ученые, пытливые экспериментаторы, наделенные могучим интеллектом.

Такой выбор героев, как нам кажется, не может вызвать возражений, поскольку он позволяет Г. Гору ввести читателя в проблематику современных наук в их диалектической взаимосвязанности и показать, что победа над силами природы откроет новые возможности для совершенствования самого человека.

Г. Гора в значительно меньшей степени, чем других писателей-фантастов, занимают всякого рода технические гипотезы в их конкретном и зримом осуществлении.

Совершенный робот-эрудит, робот-водитель Кик, наделенный эмоциями и занимающий среднее положение между веществом и существом, аппарат, позволяющий улавливать ощущения насекомых, электронный дубликат дильнейской женщины Эрои — все эти сложнейшие кибернетические устройства рассматриваются не столько в плане далеких перспектив, открывающихся перед наукой, сколько в философском и моральном аспектах — с точки зрения их влияния на самого человека. Как воздействует наука на внутренний мир людей- вот актуальная проблема, которую Гор решает, исходя из коммунистической этики будущего.

Высокое нравственное сознание является тем критерием, который определяет поведение людей будущего в ироизведениях советских фантастов. В необычных условиях возникают сложнейшие коллизии. Коммунистическая этика служит мерилом, подсказывающим писателю и его героям наиболее разумные и гуманные решения. Примеры можно извлечь почти из любой книги, даже и не ставящей целью создание панорамы грядущего мира.

Вот, к примеру, повести — «Баллада о звездах» Г«Альтова и В. Журавлевой и «Глеги» Ариадны Громовой.

«Баллада о звездах» привлекает романтической взволнованностью, необычной архитектоникой и оригинальными фантастическими допусками. Космонавт Шевцов попадает на одну из планет в системе Сириуса, населенную «прозрачными людьми», которые называют себя «Видящими Суть Вещей». Их прозрачность явилась результатом биологической приспособляемости, необходимой для жителей этой планеты, обогреваемой двумя солнцами с очень интенсивным излучением. Главная тема этого произведения, бесспорно, социальная. «Видящие Суть Вещей» — представители древней угасающей цивилизации — обречены на исчезновение в силу сложных законов движения планеты, подчиненной гравитационным силам двух солнц. Предстоящее изменение орбиты должно надолго увести эту планету от источников тепла и света. Обитатели же •ее, получая от природы все необходимые для жизни блага, отвыкли трудиться и утратили производственные навыки: «Труд, суровый, проникновенный, величественный труд, создавший их предков, был ими забыт».

Превратить с помощью кремниевой цепной реакции единственный спутник этой планеты в маленькое непотухающее солнце — таков грандиозный план, задуманный людьми Земли в дни, когда «Флаг Объединенного Человечества» уже развевается на многих планетах, открытых отважными исследователями далеко за пределами солнечной системы.

Когда читаешь повесть «Глеги», невольно вспоминается рассказ Алана Иннеса «Путешествие будет долгим», известный нашим читателям по сборнику «Научно-фантастические рассказы американских писателей». Определяющим моментом служит в данном случае не совпадение тех или иных сюжетных ситуаций, а конечный вывод автора, его мироощущение.

Рассказ американского писателя имеет трагический финал. Космонавты, зараженные инопланетными вирусообразными существами, смиряются перед судьбой. Герои повести Громовой, зараженные искусственно выведенным вирусом «глеги», разрушающим нервные ткани, озабочены необходимостью во что бы то ни стало добраться до Земли, дабы найти эффективное средство борьбы с «глеги» и тем самым спасти от гибели цивилизацию на чужой планете. В этой повести писательнице удалось создать живые образы людей с органически свойственным им чувством высокого общественного долга.

Превосходство коммунистической идеологии над буржуазной придает советским писателям веру в разум, в беспредельную доброту и могущество Человека, который сумеет в конце концов построить счастливый и свободный мир на всей Земле.

Именно к этому сводится главная мысль нового фантастического романа А. Казанцева «Льды возвращаются», образующего трилогию с его прежними романами «Арктический мост» и «Мол Северный». Советские ученые создают Б-субстанцию, останавливающую расщепление атомных ядер. Злонамеренная попытка кучки американских монополистов искусственно воздействовать на внутрисолнечные ядерные процессы с помощью той же Б-субстанции кончается крахом: агрессоры встречают решительный отпор не только со стороны социалистического лагеря, но и со стороны собственного народа. Солнце Жизни и Солнце Разума никому и никогда не удастся потушить!

 

10

Мы попытались выделить некоторые принципиально общие черты, которые дают ключ к пониманию идейной направленности советской научно-фантастической литературы. Но было бы ошибочно пренебрегать высоким эстетическим критерием, определяющим достоинство любого художественного произведения и делать скидки на «специфику жанра».

Именно по этой причине мы не нашли возможным упомянуть некоторые произведения о будущем, написанные за последние годы.

Когда читаешь подряд многие фантастические рассказы и повести разных авторов, выпущенные отдельными изданиями или напечатанные в журналах, сборниках и альманахах, то невольно задаешься вопросами: ради чего это написано? Какую «сверхзадачу» ставил перед собой писатель? Есть ли в его литературном почерке хоть что-то индивидуальное? Ведь создается впечатление, что десятки рассказов разных авторов написаны одним человеком, правда, обладающим воображением и известным профессиональным мастерством.

Диспропорция между хорошим замыслом и посредственным художественным выполнением нередко мешает даже и серьезным произведениям нашей научной фантастики подняться до высот советской литературы. Писателям удается выразительно показать новую общественную среду, научно-технические достижения, детали быта, картины еще несуществующих прекрасных городов, преобразование природы и даже воображаемые пейзажи на планетах других звездных систем. Но далеко не всегда убедителен образ нового человека. Дело в том, что наш современник, механически перенесенный в будущее, органически не сливается с этой новой средой или, наоборот, люди будущего настолько абстрагированы от условий нашего времени, что теряют свою «трехмерность».

Бесконечно разнообразны темы научно-фантастической литературы. Каждый автор вправе выбирать ту тему, которая его больше всего привлекает. Мы отнюдь не собираемся подрезать крылья мечте и вводить ее в какое-то заранее заданное русло: ведь в основе любого фантастического образа лежит большее или меньшее отклонение от реальности. Фантастика не боится бездоказательностей и живет свободой домыслов. Недаром же А. М. Горький называл научно-фантастические книги «сказками, основанными на запросах и гипотезах научной мысли».

Оценка любого замысла требует большой осторожности. Если даже «бесполезная», на первый взгляд, фантастика проникнута романтикой познания, вселяет веру в могущество разума и науки, будит мысль и вызывает горячие споры, она принесет несомненную пользу и тем самым не будет «бесполезной». Все зависит от того, какую конкретную задачу ставит перед собой автор в каждом отдельном случае. Нас не должны пугать никакие сверхсветовые скорости и межгалактические расстояния, преодолеваемые героями, если идеи автора не расходятся с основными положениями научно-материалистической философии.

Ведь и в «Туманности Андромеды» выдвигается сверхфантастическая гипотеза «нуль-пространства», а в повести того же автора «Сердце Змеи» принцип «сжатия времени» позволяет «пульсационным звездолетам» достигать неслыханных скоростей. Но как ни рискованы такие допущения, они не вступают в противоречие с диалектико-материалистическими представлениями писателя.

Отмечая несомненный рост советской научной фантастики, мы должны обратить внимание и на некоторые тревожные симптомы. Еще недавно ее развитие искусственно тормозилось пресловутой «теорией предела», неизбежно порождавшей в литературе свои «узаконенные штампы». А сейчас возникает опасность другого рода. Она особенно ощутима в творчестве молодых. Поиски ультраоригинальных сюжетов и художественных приемов нередко приводят к некритическому использованию далеко не лучших психологических «тестов» западноевропейской, особенно американской научной фантастики. Опасность мы видим не в заимствовании отдельных тем, которые действительно носятся в воздухе, а в бездумном перенесении в нашу литературу многократно «отработанных» сюжетных схем.

Всегда следует помнить, во имя чего пишется произведение и какую идею оно несет.

Изображение общества будущего, которое мы строим неисчерпаемый источник разнообразных тем, сюжетов, нравственных и психологических коллизий. А между тем во многих произведениях, появившихся за последние годы, коммунизм присутствует лишь в качестве неясного фона, или о нем риторически сообщается в нескольких ничего не значащих словах.

Это приводит к неизбежному отрыву фантастики от социального фундамента, и, несмотря на то, что действие обычно датируется каким-нибудь определенным далеким годом, произведение как бы повисает в воздухе, и «рушится связь времен».

Хочется еще раз подчеркнуть, что соединение научно-технической и социальной фантазии, то есть создание «комплексных» произведений о коммунизме, представляется особенно важным.

*

Можно было бы посвятить немало страниц рассказу о творчестве пионеров советской научной фантастики: К. Э. Циолковского, В. А. Обручева, А. Н. Толстого, А. Р. Беляева.

Полезно было бы заняться анализом многолетней плодотворной работы Л. Лагина в области фантастического романа-памфлета. Такие его книги, как «Патент AB», «Остров разочарований», «Съеденный архипелаг», пользуются заслуженной популярностью; следовало бы вспомнить романы С. Розвала «Лучи жизни» и «Невинные дела», написанные в том же жанре, блестящий памфлет Романа Кима «Кто украл Пуннакана?», парадоксально сатирические новеллы И. Варшавского (сборник «Молекулярное кафе»), лучшие из рассказов А. Днепрова, фантастико-приключенческие повести Л. Платова и Г. Гуревича, «репортажи из будущего» В. Захарченко и Б. Ляпунова и еще многих других авторов.

Но мы ограничили свою задачу рассмотрением социальных проблем научной фантастики, не касаясь всего ее тематического многообразия. Социалистический утопический роман, опирающийся на богатую философскую и литературную традицию — безусловно одно из самых важных и перспективных ответвлений этого вида художественного творчества.

Нельзя, однако, забывать, что научная фантастика наших дней с успехом использует любые литературные жанры — от реалистического романа о «судьбе открытия» до психологической новеллы, от политического памфлета до философской драмы, от сатирического обозрения до сказочной повести и т. д. Следовательно, особенности научной фантастики характеризуются не внешними жанровыми признаками, а внутренним содержанием, идейным наполнением, целенаправленностью того или иного произведения.

Многие задаются вопросом: а что же такое научная фантастика? И каждый пытается по-своему ответить на этот вопрос. Одни видят в ней разновидность приключенческой беллетристики для детей и подростков. Другие ограничивают ее роль облегченной научной популяризацией. Но легко заметить, что в первом случае мы сталкиваемся с предвзятыми представлениями, опровергнутыми самой действительностью. Ведь далеко не все фантастические книги предназначены для детской аудитории! Во втором же случае теряется из виду эстетический критерий, без которого нет и не может быть художественного творчества.

Некоторые литераторы утверждают, что само понятие «научная фантастика» устарело и лучше вовсе отказаться от слова «научная». Но тогда в одном ряду с произведениями, основанными на научных идеях и гипотезах, окажутся волшебные сказки, романтические повести XIX века и даже модернистские и декадентские опусы, порожденные больным воображением. Нам думается, что такая постановка вопроса просто вредна, ибо никак не соответствует восторжествовавшему в социалистических странах реалистическому направлению в научной фантастике.

Одни называют ее «литературой мечты», другие — «литературой научного предвидения». Оба эти определения страдают узостью и ограниченностью. Ведь научная фантастика наших дней воплощает в себе и надежды и тревоги человечества, и мечту о светлом будущем, и предупреждение о возможных опасностях и катастрофах. Что же касается научного предвидения, то это отнюдь не закономерность, а скорее частный случай. И хотя мы знаем из истории литературы, от Жюля Верна до И. Ефремова, много радостных совпадений между научным вымыслом и его последующим осуществлением, но в большинстве случаев писатели-фантасты не ставят да и не могут ставить перед собой такую цель.

Авторы этих строк несколько лет назад попытались выдвинуть свое определение научной фантастики как «искусства, избравшего предметом науку и эмоции, связанные с перспективами научного творчества» («Коммунист», 1960, № 1, стр. 68). Но, конечно, и это определение далеко от пол-ноты, так как всякое живое и развивающееся явление невозможно втиснуть в раз и навсегда установленную формулу.

Не пытаясь предлагать новое определение, скажем сейчас иначе. Облекать в художественные образы представления о будущем, «реконструировать» доисторическое прошлое, раскрывать гипотетические возможности науки и техники, показывать в осуществлении социальные, этические и эстетические идеалы, предупреждать о грозящих человечеству опасностях- таково далеко не исчерпывающее определение задач передовой, материалистической научной фантастики…

Отсюда ясно, что этот вид художественного творчества может оказывать и оказывает активное формирующее воздействие на сознание молодого поколения. И потому нам особенно нужны и дороги такие книги, которые служат средством возбуждения трудовой и творческой энергии, воспитывают дерзновенность и другие качества нового человека, живущего в новом мире.

 

Литература

К. Андреев. Три жизни Жюля Верна. Изд. 3-е, М., 1960, 304 стр.

Э. Араб-оглы. Светопреставление в космосе. Заметки социолога о современной фантастической литературе на Западе. «Вопросы философии», 1962, № 3, стр. 109-119,

Е. Брандис. Советский научно-фантастический роман, Л., 1959, 48 стр.

Е. Брандис, В, Дмитревский, Через горы времени. Очерк творчества И. Ефремова, Л, 1963, 220 стр.

А. Громова. Двойной лик грядущего. (Заметки о современной утопии). В кн.: «НФ. Альманах научной фантастики». Вып. 1. М., 1964, стр. 270-309,

И. Ефремов, Наклонный горизонт. (Заметки о будущем литературы.) «Вопросы литературы», 1962, № 8, стр. 48-67.

К. Зелинский. Литература и человек будущего. «Вопросы литературы», 1962, № 2, стр. 21-49,

Ю. Кагарлицкий. Герберт Уэллс. Очерк жизни и творчества. М., 1963, 280 стр.

А. Казанцев. В джунглях фантастики. (Обзор американской научно-фантастической литературы). В кн.: «На суше и на море». М., 1960, стр. 428-445,

Какое будущее ожидает человечество? (Материалы международного обмена мнениями, организованного редакцией журнала «Проблемы мира и социализма» и Центром марксистских исследований (СЕРМ) в Руайомоне в мае 1961 года.), Прага, 1964, 502 стр.

С. Ларин. Литература крылатой мечты. М., 1961, 48 стр.

Мир через 20 лет. 1000 писем о будущем. М., 1963, 192 стр.

А. Л. Мортон. Английская утопия. Перевод с английского О. Волкова. М., 1956, 278 стр.

Л. Пажитнов. Искусство и человек будущего, М., 1962, 68 стр.

А. Ромм. Герберт Уэллс. Л., 1959, 44 стр.

Ю. Рюриков. Через 100 и 1000 лет. Человек будущего и советская художественная фантастика. М., 1961, 112 стр.

Человек нашей мечты, (Встреча писателей-фантастов). «Нева», 1962. № 4, стр. 166-173,