Осенью 1871 года Жюль Верн переселился в Амьен, главный город департамента Соммы в двух с половиной часах езды от столицы. «Я живу теперь, – писал он одному из знакомых, – достаточно близко от Парижа, чтобы ощущать его блеск и в то же время быть вдали от невыносимого шума и сутолоки».

Амьен и тогда уже был крупным центром текстильной и металлообрабатывающей промышленности. Старое здесь причудливо перемешивалось с новым. Средневековые строения, в том числе великолепный памятник готики – собор XIII века, и безвкусные дворцы фабрикантов. Пышные деловые кварталы и жалкие лачуги рабочих. Мощеные центральные улицы и рядом непролазная грязь. Сразу за кольцом бульваров, разбитых на месте прежних крепостных валов, простирались капустные огороды. Здесь колола глаза нуворишская спесь, выпячивались мещанские и сословные предрассудки, не было той широты и терпимости, которая отличала приморский Нант от этого типичного провинциального города.

Правда, и Амьен знал свои давние традиции. Старейшее научное учреждение Пикардии, Амьенская «Академия науки, литературы и искусства» была основана в 1750 году. В городе был также музей, ботанический сад, театр. Было и такое своеобразное учреждение, как Промышленное общество, созданное для поощрения местной индустрии и защиты ее от английской конкуренции. В читальном зале Промышленного общества Жюль Верн регулярно просматривал свежие газеты и журналы.

Постепенно Амьен втягивал его в свою общественную и культурную жизнь. Началось с избрания в Амьенскую академию. Позже он стал муниципальным советником. Попав в иную общественную среду со своими специфическими интересами, Жюль Верн не раз обращал свою творческую фантазию на «создание» благоустроенных городов будущего с тщательно продуманной планировкой и прекрасной архитектурой.

Действительный член Амьенской академии, он трижды (в 1874, 1875, 1881 годах) избирался ее директором. Иногда писатель читал здесь отрывки из своих новых романов и, между прочим, в 1874 году познакомил «академиков» с неизданной комедией в стихах «Леонардо да Винчи». В «Записках Амьенской академии» Жюль Верн напечатал фантастический очерк «Идеальный город» и два рассказа «Десять часов на охоте» и «В XXIX веке. Один день из жизни американского журналиста в 2890 году».

 

I. Идеальный город

Рассказы потом перепечатывались и переводились на разные языки, а очерк «Идеальный город», опубликованный только однажды в провинциальном издании, оказался в числе забытых произведений Жюля Верна.

Мне очень хотелось прочесть этот очерк, но ни в одной библиотеке не удалось найти «Записок Амьенской академии». Пришлось еще раз обратиться за помощью к профессору Эдмондо Маркуччи. Он попросил своего знакомого, живущего в Амьене, снять фотокопию, и уже через месяц «Идеальный город» Жюля Верна лежал у меня на столе. Бандероль прибыла из Италии почти одновременно с печальным известием о смерти Эдмондо Маркуччи – в августе 1963 года.

«Идеальный город» – причудливая шутка в форме фантастического сновидения. Сравнивая Амьен своего времени с воображаемым городом 2000 года, писатель высмеивает разные недостатки и выражает пожелания на будущее. Многие подробности и шутливые намеки интересны были только амьенцам и потому, наверное, автор не счел нужным перепечатывать свою юмористическую фантазию.

– Дамы и господа! Разрешите мне пренебречь обязанностями директора Амьенской академии и заменить традиционную речь рассказом о приключении, случившемся со мною лично, – сказал писатель, открывая заседание Амьенской академии 12 декабря 1875 года. И дальше следует изложение фантастического сна.

Вернувшись к себе домой, на бульвар Лонгвиль, из Лицея, где он присутствовал при распределении наград учащимся, Жюль Верн прилег отдохнуть и крепко заснул.

«У меня стародавняя привычка вставать на рассвете. Но по какой-то непонятной причине я проснулся очень поздно… Солнце стояло в зените, была чудесная погода. Я открыл окна. Бульвар был заполнен гуляющими, как в воскресный день, хотя я отлично помнил, что сегодня среда. Я быстро оделся, позавтракал и вышел на улицу, не подозревая, что меня ожидают самые невероятные сюрпризы».

Дойдя до улицы Лемершье, он с удивлением увидел, что она сплошь застроена прекрасными зданиями и простирается так далеко, что не охватить взглядом. За одну ночь выросли новые кварталы, обрамленные садами и бульварами. Железнодорожный мост оказался на прежнем месте, но вели к нему не козьи тропки, а широкое шоссе, вымощенное плитками из порфира.

«Какие изменения! Неужели этот уголок Амьена не заслуживает больше названия «маленькой Лютеции»? Неужели теперь можно будет здесь пройти в дождливый день, не увязнув по щиколотку в грязи? Неужели не нужно будет шлепать по размокшей глине, ненавистной местным жителям?»

Всматриваясь в лица прохожих, он не нашел ни одного знакомого. Роскошные кафе, построенные в ультрасовременном стиле, были заполнены нарядной публикой. Из городского сада доносилась какая-то странная музыка.

«И в этой области все изменилось. Никакого музыкального ритма, никакого темпа! Ни мелодии, ни гармонии!.. Звуковая алгебра! Триумф диссонансов! Звуки, подобные тем, какие производят оркестранты до того, как прозвучат три удара дирижерской палочки! Но слушатели аплодировали с таким энтузиазмом, словно приветствовали ловких гимнастов.

– Не иначе, как это музыка будущего! – невольно воскликнул я, – неужели я нахожусь за пределами настоящего?

Об этом нельзя было не подумать, так как, подойдя к афише, на которой были перечислены программные вещи, я прочел поистине потрясающее заглавие:

"№ I. Размышление в миноре о квадрате гипотенузы"».

Тут требуется пояснение. Жюль Верн был хорошим пианистом и страстным любителем музыки. Уже в его время некоторые композиторы, объявлявшие себя новаторами, изгоняли из музыки ее первооснову – ритм и мелодию. Писатель попытался представить себе, во что же это может вылиться, если так пойдет дальше, и оказался провидцем.

Как известно, в современной западной музыке нередко создаются именно такие «беспредметные» «алгебраические» произведения, о которых с иронией писал Жюль Верн, словно ему удалось заглянуть лет на сто вперед!

Писатель убедился, что изменилась и техника исполнения. Перед входом в концертный зал он увидел огромные рекламные щиты:

ПИАНОВСКИЙ

пианист императора Сандвичевых островов

«Я не имел ни малейшего понятия ни о самом императоре, ни о его придворном пианисте.

– А когда сюда прибыл этот Пиановский? – спросил я у какого-то меломана с большими оттопыренными ушами.

– А он сюда и не приезжал, – ответил амьенский старожил, глядя на меня с удивлением.

– Когда же он приедет?

– Да он и не приедет…

У моего собеседника был такой вид, будто он хотел спросить: «А сами-то вы как сюда попали?»

– Но если он не приедет, то Как же может состояться его концерт? – спросил я.

– Концерт уже начался.

– Здесь?

– Да, здесь, в Амьене, и одновременно в Лондоне, Вене, Риме, Петербурге и Пекине!

«Ну и ну, – подумал я. – Должно быть, все эти люди не в своем уме. А может быть, это вырвавшиеся на свободу обитатели Клермонского сумасшедшего дома?»

– Сударь, как это понять? – продолжал я.

– Прочтите внимательно афишу, и вы увидите, что концерт – электрический.

Я взглянул на афишу. Действительно, в этот час знаменитый Пиановский играл в Париже в зале Герца, но электрическими проводами его инструмент соединялся с роялями Лондона, Вены, Петербурга, Рима и Пекина. И, таким образом, когда он ударял по клавишам, соответствующие ноты звучали и на этих отдаленных инструментах, на которых клавиши приводились в действие электрическим током!»

Сейчас эти строки могут вызвать улыбку. Но не забудьте, они были написаны в 1875 году, за два десятилетия до открытия радио А. С. Поповым. Великий фантаст не додумался до возможности беспроволочной связи.

Дальше идет подробное описание преобразившихся улиц и площадей Амьена, застроенных красивыми домами, выросшими точно по волшебству на месте унылых пустырей и грязных тупиков с отвратительными лачугами.

Пока писатель раздумывал, стараясь понять, что же произошло, его остановил какой-то незнакомец и заботливо осведомился о здоровье. То был врач, лечивший своих пациентов по новому методу.

И тут автор вводит комический диалог с ядовитыми намеками по адресу современных ему медиков.

«Наши пациенты, – сказал врач, – платят нам только тогда, когда они здоровы, а если заболевают, мы не получаем ни одного су. И потому мы нисколько не заинтересованы в том, чтобы пациенты болели… А ну, покажите-ка ваш язык!

Я послушно показал ему язык, но, признаюсь, вид у меня при этом был довольно жалкий.

– Так, так! – пробормотал незнакомец, осмотрев язык через лупу. – Обложен! А ваш пульс?

Я безропотно протянул ему руку.

Врач вынул из кармана какой-то инструмент и, приложив к моему запястью, получил диаграмму пульсаций, которую тут же и прочел, как телеграфист читает депешу.

– Черт побери! Черт побери! – пробормотал он. И затем так поспешно сунул мне в рот термометр, что я не успел опомниться.

– Сорок градусов! – воскликнул он и побелел как бумага.

Его гонорары вылетали в трубу.

– Но что со мной, доктор? – спросил я, ошарашенный таким неожиданным способом измерения температуры.

– Гм! Гм!..

Да, я понял, что он хотел сказать, хотя ответ был не очень вразумительный…»

Разговор продолжается в том же духе. Диалог выдержан в стиле мольеровской комедии. Пациенту кажется, что он сошел с ума, а врач уверяет, что это только выпадение памяти, что болезнь скоро пройдет и он не теряет надежды ежемесячно получать свой гонорар…

В сопровождении доктора, охотно взявшего на себя роль гида, Жюль Верн совершает прогулку по Амьену. Писатель замечает на каждом шагу признаки небывалого прогресса. В лицее одновременно обучается четыре тысячи человек. Вместо зубрежки латыни и древнегреческого ученики получают глубокие научные и технические знания. На правом берегу Соммы раскинулись новые промышленные районы столицы Пикардии, прорезанные широкими магистралями. Вместо дилижансов и омнибусов, запряженных лошадьми, по городу мчались трамвайные вагоны. О трамвае в те годы можно было только мечтать – это был городской транспорт будущего!

В парке Отуа, излюбленном месте прогулок пикардийской молодежи, была открыта индустриальная и сельскохозяйственная выставка. Здесь автор увидел всевозможные электрические механизмы, полностью вытеснившие ручной труд из всех отраслей промышленности и земледелия. Центробежные насосы выпивали целые реки, подъемники с пневматическими рессорами передвигали тяжести в три миллиона килограммов, «жнейки выбривали поле, как брадобрей заросшую щеку». В одну из машин закладывали шерсть и тут же получали готовые костюмы…

Все эти чудеса привели писателя в такой восторг, что он невольно протянул руку и… опрокинул ночной столик. Грохот разбудил его, и он вернулся к действительности.

– Дамы и господа, – сказал Жюль Верн, заключая свою шутливую речь, – этим сном я хотел показать вам, каким представляется мне в мечтах Амьен в 2000 году.

Так возникла в творчестве Жюля Верна тема идеального города, получившая дальнейшее развитие, но уже на серьезной основе, в романах «Пятьсот миллионов бегумы» и «Плавучий остров».

 

II. Поезда будущего

А вот еще один фантастический сон…

Собирая материалы для книги о Жюле Верне, я решил выявить всё, что было напечатано под его именем на русском языке. Среди бездны книг нашлось, между прочим, и несколько таких, которые были приписаны предприимчивыми книгоиздателями великому фантасту, но в действительности принадлежали другим, менее популярным или вовсе не известным авторам.

Удалось найти и забытый рассказ, который публиковался на русском языке в 1890–1893 гг. под разными заглавиями и в разных переводах. В журнале «Всемирная иллюстрация» (1890, т. 2, № 9) он был озаглавлен «Курьерский поезд будущего», в журнале «Вокруг света» (1890, № 31) – «Через океан», в журнале «Природа и люди» (1893, № 1) – «На дне океана», в газетах «Санкт-Петербургские ведомости» и «Самарские ведомости» – «Будущие поезда».

Сначала я подумал, что это четыре разных рассказа, но потом убедился, что внимание переводчиков привлек один и тот же небольшой рассказ, промелькнувший, по-видимому, в какой-нибудь парижской газете. Привожу его без сокращений.

«Благополучно спустившись по лестнице, мы вошли в огромный зал, освещенный ослепительными электрическими рефлекторами. Глубокая тишина, царившая здесь, нарушалась лишь шумом наших шагов.

– Где я? Зачем попал сюда? Кто этот таинственный проводник? – задавал я себе вопросы.

Ответов не было.

Продолжительная ночная прогулка, железные ворота, которые с шумом захлопнулись за нами, лестница, нисходившая, как мне казалось, в недра земли, – вот и всё, что я мог припомнить. Впрочем, у меня и времени не было на размышления.

– Вам, наверное, интересно узнать, кто я такой? – начал мой проводник. – Ваш покорный слуга полковник Пирс… Где вы находитесь? – В Америке, в Бостоне, на станции Boston to Liverpool pnevmatic Tubis Company. [56]

– На станции?

– Да, на станции.

И, чтобы объяснить мне, в чем дело, полковник указал на два длинных железных цилиндра, около полутора метров в диаметре, лежащих на земле в нескольких шагах от нас.

Я взглянул на эти цилиндры, направо проникавшие в стену, а налево оканчивающиеся гигантскими металлическими щитами, от которых поднимался вверх и исчезал в потолке целый лес трубок, – и сразу понял всё.

Незадолго до того я читал в одной американской газете статью, где описывался необыкновенный проект соединения Европы с Новым Светом при помощи гигантских подводных труб. Автором этого проекта и был полковник Пирс, который в эту минуту стоял предо мною.

Я начал припоминать содержание статьи. В ней сообщалось много подробностей относительно этого грандиозного предприятия.

Для его осуществления одного железа требовалось около 1600 000 кубических метров, то есть 13 миллионов тонн. Для перевозки всей этой массы нужно было 200 пароходов по 2000 тонн водоизмещения, причем каждому из них предстояло сделать по 33 рейса. Суда этой армады должны были подвозить свой груз к двум главным пароходам, к которым прикреплялись концы труб. Последние должны были состоять из отдельных кусков, каждый длиною в три метра, ввинченных друг в друга, скрепленных тройным железным панцирем и покрытых сверху гуттаперчевым чехлом. По этим трубам проектировалось с необыкновенной быстротой пускать вереницу вагонов, движимых сильным давлением воздуха, подобно тому, как в Париже пересылаются депеши пневматической почтой…

Статья заканчивалась сравнением нового способа передвижения с железными дорогами. Автор высчитывал прибыли грандиозного сооружения и восхвалял преимущества новой системы перед старой: отсутствие действующей на нервы тряски, благодаря шлифовке внутренности стальной трубы, одинаковая температура в туннеле, регулируемая воздушной тягой, и баснословная дешевизна переезда. По его словам, благодаря быстроте передвижения и шлифовке внутренней поверхности трубы трение будет ничтожным, что обеспечит прочность и вечное существование проектируемой пневматической дороги…

Содержание статьи вспомнилось мне во всех подробностях.

Значит, мечты воплотились в жизнь, и эти два цилиндра, начинающиеся у моих ног, идут через Атлантический океан до самых берегов Англии! Несмотря на очевидную действительность, я все еще не мог поверить в чудо. Что трубы проложены – это казалось возможным, но чтобы люди могли путешествовать в них, – нет, с этим я никогда не соглашусь!..

– Да и возможно ли создать воздушную тягу, достаточную для такого огромного расстояния? – громко высказал я свое сомнение.

– Конечно, и даже очень легко, – сказал полковник. – Необходимое количество воздуха нагнетают громадные насосы, имеющие форму высоких печей. Воздух выбрасывается из них со страшной силой и, гонимые этим вихрем, наши вагоны несутся со скоростью тысяча восемьсот километров в час, то есть со скоростью пушечного ядра. Поезд с пассажирами проходит расстояние в четыре тысячи километров, отделяющих Бостон от Ливерпуля, за каких-нибудь два часа и сорок минут.

– Тысяча восемьсот километров в час?! – воскликнул я.

– Да и ничуть не меньше. И что за удивительные последствия такой быстроты! Часы в Ливерпуле показывают на четыре часа сорок минут больше, нежели у нас в Бостоне, и путешественник, выехавший из Бостона в девять утра, прибывает в Англию в тот же день, в три часа пятьдесят четыре минуты пополудни. Вот уж действительно можно сказать – быстро провести время!.. В обратном направлении поезда наши опережают солнце на девяносто и более километров в час, так что, покинув Ливерпуль в полдень, пассажир достигает Америки… в девять часов тридцать четыре минуты утра, то есть раньше, чем он выехал из Ливерпуля! Не правда ли, это в высшей степени забавно?! Мне кажется, что передвигаться быстрее просто невозможно.

Я не знал, что и думать обо всем этом. Уж не с сумасшедшим ли я имею дело? Мог ли я поверить в подобные чудеса, когда у меня в голове беспрерывно возникали все новые и новые возражения?

– Ну, ладно, пусть будет так, – сказал я наконец. – Допускаю, что путешественники изберут эту бешеную дорогу и что вам удастся достигнуть такой неслыханной быстроты. Но каким же образом вы остановите ваш поезд? Ведь при торможении все разлетится в прах!..

– Ничего подобного, – ответил полковник, пожимая плечами. – Между обеими трубами, из которых одна служит для езды в одну сторону, а другая – в противоположную, и в которой вследствие этого воздушная тяга идет в обратном направлении, существует сообщение при выходе на каждый берег. Когда поезд приближается к берегу, то электрическая искра предостерегает нас об этом и летит в Англию, чтобы там уменьшили тягу, благодаря которой поезд мчится вперед. Теперь он уже движется дальше по инерции, пока встречный ток воздуха из лежащей рядом трубы окончательно его не остановит. Впрочем, к чему все эти объяснения? Не лучше ли вам убедиться на собственном опыте?…

И, не дождавшись моего ответа, полковник Пирс нажал на медный рычажок, блестевший на одной из труб. В ту же минуту стенка отодвинулась и через образовавшееся отверстие я увидел ряд двухместных скамеек.

– Это вагон, – сказал полковник. – Входите поскорее!

Я вошел. Стенка тотчас же закрылась.

При свете лампы Эдисона, повешенной вверху, я с любопытством озирался вокруг. Ничего необыкновенного! Длинный цилиндр, хорошо отделанный внутри, с пятьюдесятью креслами, расставленными попарно в двадцать пять рядов, клапаны на обоих концах вагона, служащие для регулирования воздуха, – сзади для пропуска свежего, спереди – для выпуска отработанного, – вот и все.

После нескольких минут осмотра я уже начал терять терпение.

– Почему же мы не едем?

– Как не едем? Мы уже в дороге! – воскликнул полковник.

– В дороге? Не двигаясь?… Да разве это возможно?…

Я с напряжением прислушивался, не слышно ли какого-нибудь шума, который указывал бы на движение вагонов. Если мы в самом деле тронулись со станции и если полковник не шутил, говоря о скорости в тысяча восемьсот километров, то мы должны теперь находиться далеко от земли, под волнами океана. Над нашими головами беспокойно мечутся волны, и, может быть, в эту самую минуту киты, принимая нашу длинную железную тюрьму за гигантскую змею, ударяют о нее своими могучими хвостами!..

Я ничего не слышал, кроме тихого приглушенного рокота, и, погруженный в безграничное удивление, не веря в реальность того, что происходило, сидел и молчал. А время между тем летело.

Прошло около часу. Вдруг ощущение холода на лбу пробудило меня из оцепенения, в которое я мало-помалу погрузился. Я поднес руку к лицу: оно было мокро…

Мокро! Почему? Уж не лопнул ли наш туннель под давлением воды, давлением ужасающим, возрастающим на одну атмосферу через каждые десять метров глубины? Уж не поглощает ли нас океан?… Я был парализован ужасом. В отчаянии я хотел позвать на помощь, кричать… и… увидел себя в собственном тихом саду под сильным дождем, крупные капли которого и прервали мой сон.

Просто-напросто я уснул, читая статью, посвященную фантастическому проекту полковника Пирса, и во сне увидел проект осуществленным…»

Как называется этот рассказ в оригинале? Где и когда он был опубликован? Заняться сплошным просмотром французских газет, а может быть, и журналов, с конца 1889 и до начала 1890 года (предположительное время публикации) – дело очень сложное и хлопотливое. В списках произведений Жюля Верна на французском языке, как ни странно, этот рассказ не значился: библиографы его «потеряли». Известны были только русские переводы, о которых я уже говорил, а также английская публикация «Экспресс будущего», появившаяся значительно позже, в конце 1895 года, в лондонском журнале «Strand Magazin».

История остается загадочной, более того, интригующей…

Оригинал был обнаружен совсем недавно в периодическом французском издании «Анналы политические и литературные» (от 27 августа 1893 г.). Озаглавлен рассказ, как и в английском переводе, «Экспресс будущего».

Выходит, что на русском языке он был напечатан на три года раньше, чем на французском! И к тому же сразу в двух переводах («Всемирная иллюстрация» и «Вокруг света»).

Кстати, это не единственный случай. Помещенный в «Записках Амьенской академии» фантастический рассказ в «XXIX веке. Один день из жизни американского журналиста в 2890 году» за год до этого был опубликован на английском языке в нью-йоркском журнале «Форум» и одновременно на русском – в «Вокруг света». Зарубежные публикации состоялись в 1889 году, и события в произведении соответственно приурочены к 2889 году.

«В XXIX веке» – ядовитый рассказ об Америке будущего, содержащий под видом восхваления злую критику.

В приемной Френсиса Беннета – газетного и промышленного магната (подразумевается, что он отдаленный потомок «короля» американской прессы, миллионера Гордона Беннета) – толпятся послы и министры, вымаливая совета и одобрения, готовые исполнить малейшую прихоть диктатора. Правительство находится у него на содержании. Обе политические партии ведут борьбу за право пользоваться его преимущественным расположением и подачками. Когда Беннет узнает, что на Марсе произошла «революция», в результате которой «реакционные либералы» одержали победу над «консервативными республиканцами», он замечает: «Совсем как у нас».

Газета Беннета «Эре Геральд» («Всемирный вестник») – единственный поставщик новостей, которые сообщаются подписчикам с помощью «телефота». На службе у миллиардера состоят ученые, писатели, композиторы, артисты. В его распоряжении всевозможные технические новшества. Бедняк изобретатель, продавший Беннету за три доллара патент на свое изобретение, умирает с голоду, а тот наживает на этой «покупке» новые миллионы.

Жена Беннета, отправившаяся в Париж к своему портному-модельеру, который полагает, что «женщина – это всего лишь вопрос формы», возвращается обратно в Америку по пневматической подводной трубе. «Эти подводные туннели, – поясняет рассказчик, – по которым можно прибыть из Европы за двести девяносто пять минут, и в самом деле гораздо удобнее аэропоездов, летящих со скоростью какой-нибудь тысячи километров в час».

Таким образом, одна из сюжетных линий фантастического очерка «В XXIX веке» уже через несколько месяцев была обособлена и превращена в самостоятельный рассказ.

С тех пор идея пневматического поезда в подводном туннеле не раз обосновывалась в фантастических книгах. Из советских авторов сходный замысел воплотил в романе «Арктический мост» А. Казанцев.

Оба рассказа по содержащимся в них техническим идеям и гротескно-сатирической картине капиталистического государства будущего – во втором – вполне могли бы принадлежать перу Жюля Верна и не случайно появились под его именем. В действительности же, как дознались исследователи (находки самого последнего времени!), автором «В XXIX веке» и «Экспресса будущего» был сын писателя Мишель Верн, а отец – наставником и редактором.

Сыну знаменитого писателя выступать в печати в том же фантастическом жанре с первыми литературными опытами – значило обречь себя на нелестные сопоставления. Потому он и предпочел укрыться за спиной отца, а тот его поощрял и поддерживал, желая привить литературные навыки как возможному помощнику и редактору неопубликованных рукописей. Во что это выльется, мы увидим дальше.

Пока что остается загадкой история русских и американской публикаций, опередивших появление подлинных текстов. Можно только предположить, что Мишель Верн, будучи предприимчивым коммерсантом, имел знакомых и в России и в Америке, которые получили от него рукописи и передали их в журналы.