В 1963 году Джимми Хоффа сказал мне, что преисполнен решимости добиться заключения Генерального соглашения о грузоперевозках к концу года. В 1963 году Джимми чинили множество отвлекающих препятствий, но к концу года ему удалось с ними покончить. В первом контракте мы получили прибавку 45 центов в час. Плюс начали расти наши пенсии. Сегодня парень, уходящий из местного отделения на пенсию, получает 3400 долларов в месяц. Плюс государственная пенсия – и на это можно прожить. Всего этого добился Джимми Хоффа в тот год, несмотря на все чинимые препятствия. Как только Генеральное соглашение о грузоперевозках было подписано, Джимми назначил меня в Национальный комитет по ведению переговоров профсоюза.
Мечта о Генеральном соглашении о грузоперевозках уходила своими корнями во времена Великой депрессии. С соглашением, охватывающим все местные отделения проф-союза водителей в стране, каждый получал одну и ту же почасовую оплату труда, те же не денежные компенсации и ту же пенсию. Однако лучшее было в том, что теперь нам требовалось вести переговоры только об одном контракте. Вместо отдельного договора с каждым грузоперевозчиком по всей стране возникал Комитет предпринимателей по ведению переговоров, который договаривался об одном контракте с профсоюзным Национальным комитетом по ведению переговоров. Если бы нам потребовалась забастовка из-за невозможности прийти к соглашению, это должна была быть общенациональная забастовка, но нам никогда не следовало идти по этому пути. Джимми никогда не устраивал общенациональной забастовки. Тем не менее с учетом страха в головах предпринимателей и властей можете себе представить, как трудно было Джимми. Он должен был заставить договориться все автотранспортные компании и все местные отделения профсоюза. С единым контрактом автотранспортные компании не могли больше разделять и властвовать, а воры наподобие Рэймонда Коэна – получать из-под полы за полюбовные соглашения. Коэн действовал именно так.
Поэтому Джимми заставлял нас так упорно бороться с бунтарями и иногда делать то, что мы должны были делать. Джимми нужен был сплоченный профсоюз. И самым крепким орешком для Джимми была Филадельфия. Во-первых, Коэн отказываться от власти не собирался. Во-вторых, «Голос» и другие бунтарские группы были все еще очень активны и баламутили. Водители грузовиков в Филадельфии воспользовались ситуацией со 107-м местным отделением в своих интересах. Не сотрудничали даже при достижении регионального соглашения. Знали, что Коэн бастовать не будет. Джимми привел их в чувство, угрожая блокировать их забастовкой на конечных грузовых станциях в пригородах Филадельфии».
В феврале 1963 года, пока большое жюри в Нэшвилле собирало доказательства подкупа присяжных, Джимми Хоффа говорил об автотранспортных компаниях в Филадельфии: «Либо они поладят с нами тут, либо будут драться с нами повсюду».
О «Голосе», за которым, по его мнению, стояли вдохновители и подстрекатели из АФТ-КПП и Бобби Кеннеди, Джимми говорил так: «Мы обязаны обратить их в свою веру». А о судебных разбирательствах в Нэшвилле так: «Что-то происходит в этой стране имени Бобби Кеннеди. Один человек поручил элитному отряду из 23 заместителей министра юстиции по своему повелению меня преследовать».
Из людей, входивших в окружение Хоффа в нэшвилльском отеле «Эндрю Джексон», для дачи показаний перед большим жюри в Нэшвилле среди прочих вызвали Эда Партина, и тот, следуя политической линии Хоффа, воспользовался Пятой поправкой. Билл Буфалино написал ему выверенную записку для подачи в комнату присяжных. Власти были намерены сохранить ренегатство Партина в тайне. Тем временем люди навроде патрульного дорожной полиции штата начали признаваться, и дело о подкупе жюри стало представляться прокуратуре перспективным.
Джимми Хоффа прожил в филадельфийском отеле «Уорик» 14 недель, ведя кампанию против «Голоса» перед предстоящими в апреле выборами. На предыдущих выборах, состоявшихся всего несколько месяцев назад, «Голос» проиграл с минимальным отрывом 600 голосов в местном отделении, насчитывавшем 11 000 членов. Те выборы из-за захлестнувшей их волны насилия против «Голоса» принимать в расчет было нельзя. На этот раз Хоффа к насилию не прибегал, повел кампанию энергично и объяснял преимущества планов оплаты труда и пенсионного обеспечения «Братства водителей». На выборах в апреле 1963 года «Международное братство» Хоффа вновь разбило «Голос», вернув себе четвертое по величине местное отделение. Хоффа обещал: «Кто прошлое помянет, тому глаз – вон». Не менее важным, чем разгром «Голоса», для Хоффа стало то, что Коэн стал полностью лоялен Джимми Хоффа в вопросе о Генеральном соглашении.
9 мая 1963 года Джимми Хоффа было предъявлено обвинение в подкупе нэшвилльских присяжных. Подав заявление об отрицании вины, Хоффа собрал пресс-конференцию и заявил, что у Бобби Кеннеди «против меня личная вендетта и он пытается обвинить меня при помощи надуманных историй в прессе… Разумеется, я невиновен. В этом обвинении говорится о десяти людях, а я знаю только трех из них».
4 июня 1963 года Коэна признали виновным в хищении профсоюзных средств. Теперь для осуществления мечты о Генеральном соглашении препятствий не оставалось. Коэн уходил с поста президента 107-го местного отделения и отправлялся в тюрьму. Коэн никак не мог тайно препятствовать переговорам Хоффа с автотранспортными компаниями Филадельфии.
В день признания Коэна виновным большое жюри в Чикаго предъявило Джимми Хоффа обвинение в мошеннической растрате Пенсионного фонда Центральных штатов на личные нужды. Главное обвинение против Хоффа заключалось в беспроцентном залоге суммы в 400 000 долларов профсоюзных средств под личный кредит для инженерной подготовки территории в Сан-Вэлли, Флорида. Утверждалось, что Джеймс Р. Хоффа тайно владел 22-процентной долей прибыли данного предприятия. Хоффа отрицал, что у него имелось подобное тайное участие в получении прибыли.
«Сразу после того, как Коэн пошел на кичу, я с Джимми отправился на переговорную сессию с руководством автотранспортников в мотеле в Арлингтоне, Вирджиния, в пригороде Вашингтона. Я прихватил ребятишек из колледжа и дал каждому по 50 баксов, чтобы они держали занятыми все лифты и общественные туалеты. После чего подсыпал слабительное в один из кофейников. Ребята из профсоюзной команды наливали из другого кофейника. Менеджеры распределились между кофейниками 50 на 50. Половина ребят из менеджмента брали кофе из заряженного кофейника. Вскоре один из парней выбежал из переговорной в туалет и не вернулся. Еще несколько парней рехнулись, бегая вокруг отеля в поисках свободного туалета. Все они выбыли из переговоров из-за необходимости отдохнуть и переодеться. Я проредил стадо. С меньшей группой переговоры вести легче. Несмотря на все напряжение Джимми, я никогда не видел, чтобы он хохотал так, как по возвращении в нашу комнату.
В то лето и осень я не так часто видел Джимми. Джимми много встречался с юристами по поводу новых обвинений. Первый из судебных процессов должен был быть посвящен так называемому подкупу жюри. Его проведение назначили в Нэшвилле на октябрь. Я планировал приехать и попасть на «Гранд ол опри». Слушание чикагского дела пенсионного фонда и Сан-Валли было назначено на весну 1964 года. Я воистину искал любой предлог приехать в Чикаго.
Адвокат Фрэнк Рагано заявляет в книге и на телевидении, что Джимми Хоффа поручил ему передать Санто Траффиканте и Карлосу Марчелло весточку – поцеловать президента Джона Ф. Кеннеди. Он сказал, что это произошло в кабинете Джимми в Вашингтоне, когда они занимались подготовкой к процессу. Лично я никогда не видел, чтобы Джимми передавал подобные весточки через подобных посланников, да еще такими словами».
В 1994 году Фрэнк Рагано написал мемуары с говорящим названием «Адвокат мафии». В мемуарах Рагано заявляет, что слышал разговор Джимми Хоффа, Джоуи Глимко и Билла Буфалино в начале 1963 года, когда большие жюри собрались в Нэшвилле и Чикаго, но до того, как были предъявлены обвинения. Играя в джин с Глимко, Хоффа спросил Буфалино: «Что, по-твоему, произойдет, если что-то случится с Буби?» (Хоффа неизменно звал своего заклятого врага не иначе как «Буби».)
В ходе обсуждения пришли к выводу о том, что, если что-то случится с Бобби, Джек спустит собак. Но случись что с Джеком, президентом стал бы вице-президент Линдон Джонсон, и не секрет, что Линдон ненавидел Бобби. Все согласились, что Линдон непременно избавится от Бобби на посту министра юстиции. По воспоминаниям Фрэнка Рагано, Джимми Хоффа сказал: «Так он, черт возьми, и сделает. Он ненавидит его так же, как и я».
Рагано пишет, что несколько месяцев спустя, во вторник, 23 июля 1963 года, за четыре месяца до убийства президента Кеннеди, он встречался с Хоффа в связи с новыми, выдвинутыми недавно, в мае и июне, обвинениями. Хоффа был вне себя от ярости. По словам Рагано, Джимми Хоффа сказал ему: «Надо что-то делать. Пришло время обратиться к нашему другу и Карлосу и избавиться от них, убить этого сукина сына Джона Кеннеди. Это надо сделать. Не забудь передать им то, что я сказал. Хватит страдать фигней. У нас нет больше времени – надо что-то делать».
«О’кей, я размышляю о Фрэнке Рагано с учетом того, что никто не ведал о Партине. А Джимми был уверен, что среди них во время процесса в Нэшвилле был шпион. Я знаю, что Джимми подозревал всех, кто был тогда в отеле «Эндрю Джексон». С Фрэнком Рагано Джимми познакомился именно тогда. Не то что с Биллом Буфалино, с которым они были знакомы долгие годы, вместе работали, установив рекорд взаимного уважения. В распоряжении Джимми в то время постоянно находился частный самолет. Захоти он передать послание, столь серьезное послание, он мог слетать во Флориду. Джимми держал за собой милое местечко в Майами-Бич. Джимми отлично знал, как пользоваться телефоном, чтобы назначить встречу. Именно так я с Джимми и познакомился – по условному телефонному звонку Тощей Бритвы. Не поймите меня неправильно: говорят, Фрэнк Рагано хороший человек, и Санто Траффиканте и Карлос Марчелло очень доверяли ему как адвокату. Если Фрэнк Рагано заявляет о том, что помнит, что именно так все и было, полагаю, негоже мне оспаривать его воспоминания. Но нельзя не сказать о том, что никто в здравом уме не выразился бы так, как выразился Джимми. Если Джимми сказал бы так Рагано, а Рагано передал этим людям, они решили бы, что Джимми утратил способность ясно мыслить, если сказал то, что передал Фрэнк Рагано. Не говоря уже о положении, в котором оказывается человек, слышащий подобное. Некогда у Карлоса в кабинете висел плакат, на котором были слова, что три человека могут хранить тайну, если двое из них мертвы.
Если вам мало про 1963 год, то по тайным каналам разнесся слух, что ФБР заполучило в стукачи рядового мафиозо Джозефа Валачи. Валачи был первым парнем, давшим показания. Он был всего лишь рядовым гангстером из семьи Дженовезе в Нью-Йорке. Эта была та самая семья, начало которой дал Лаки Лучано, когда Лучано, Мейер Лански и прочие много лет тому назад собрались вместе. Валачи не был особенно близок ни с кем из больших боссов. От Рассела я никогда о нем даже не слышал, тем более он меня с ним не знакомил. Если не ошибаюсь, до всего происшедшего Рассел никогда об этом человеке не слышал. Но этот Валачи знал все старые истории. Он знал, кто кого шлепнул и за что. Он рассказал об убийстве, совершенном Вито Дженовезе, чтобы жениться на вдове убитого. Он знал все семьи и как все работало в организации среди итальянцев.
Валачи был наркоторговцем и прирожденной крысой, и его босс Вито Дженовезе (когда они оба сидели в федеральной тюрьме) собирался его поцеловать, подозревая в том, что он стал тюремным осведомителем и доносчиком. То, что тогда было подозрением, стало очевидным.
Джо Валачи кончил тем, что убил ни в чем не повинного заключенного, который, как он думал, собирался его поцеловать, а после стал всем рассказывать обо всем, что только знал. Он рассказывал, как проходит посвящение и как становятся людьми чести. Он разболтал итальянские тайны, которые даже я не знал. Он разболтал даже мелочи, наподобие того, как Карлос Марчелло не позволял никому из других семей приезжать в Новый Орлеан, даже на Марди Гра, не испросив разрешения. Карлос Марчелло был из боссов, не испытывавших судьбу. Он был человеком, заставлявшим ходить по струнке.
За пару недель до процесса против Джимми о подкупе присяжных Бобби Кеннеди демонстративно показал на телевидении этого Джо Валачи на слушаниях Макклеллана. Это было как пропаганда во время войны, как рекламная кампания по продаже облигаций военного займа. Только Бобом Хоупом был Джо Валачи. После трансляции слушаний Валачи стало понятно, что кампания против так называемой организованной преступности набрала невиданный прежде размах. Множество заинтересованных лиц приклеились к своим телевизорам в саунах и частных итальянских клубах по всей стране».
В сентябре 1963 года, примерно за месяц до начала процесса против Джимми Хоффа о подкупе присяжных, Джозеф Валачи появился на телевидении перед Комитетом Макклеллана и открыл публике все детали того, что Бобби Кеннеди назвал «величайшим информационным прорывом в истории нашей осведомленности об организованной преступности в Америке».
Одиссея по восхождению Джо Валачи от рядового «бандита» и зэка до медийной сенсации и лица кампании Бобби Кеннеди началась годом ранее, летом 1962 года, в федеральной тюрьме Атланты. Валачи отбывал срок наказания по обвинению в торговле наркотиками в то же самое время, когда срок наказания отбывал его босс, Вито Дженовезе. Чтобы скомпрометировать Валачи и создать видимость того, что он с ними сотрудничает, агенты Федерального бюро по борьбе с наркотиками регулярно навещали Валачи. Замысел состоял в том, чтобы Дженовезе начал подозревать Валачи. Это заставило бы Валачи бояться за свою жизнь, и давление принудило бы его дать показания. Тот же трюк ФБР впоследствии безуспешно пыталось использовать в тюрьме Сэндстоун против Фрэнка Ширана, чтобы заставить его рассказать об исчезновении Хоффа. В случае Валачи и Дженовезе это удалось.
Вито Дженовезе подошел к своему рядовому Джо Валачи и, согласно показаниям Валачи, медленно и задумчиво произнес: «Знаешь, иногда я думаю, если у меня бочка яблок и одно из них тронуто порчей… не полностью сгнило, а слегка тронуто порчей… его надо выкинуть, или сгниют все остальные яблоки».
Дженовезе схватил голову своего рядового обеими руками и поцеловал Джо Валачи «поцелуем смерти» в губы.
Когда Валачи ударил свинцовой трубой первого подошедшего к нему заключенного и убил его, трюк сработал. В попытке избежать смертного приговора и получить пожизненное заключение Джозеф Валачи дал Джимми Хоффа и его друзьям еще одно основание ненавидеть Бобби Кеннеди.
Бобби Кеннеди был первым свидетелем, вызванным сенатором Макклелланом перед тем, как Джозеф Валачи начал давать показания на слушаниях в сентябре 1963 года. Бобби Кеннеди заявил Комитету и общенациональной телевизионной аудитории, что «благодаря сведениям, полученным от Джозефа Валачи… нам известно, что мафией управляет Комиссия, а главари мафии в большинстве крупных городов отвечают перед Комиссией… и нам известно, кто сегодня действующие члены Комиссии».
«Сразу после слушаний Валачи адвокаты Джимми добились переноса процесса о подкупе присяжных до января 1964 года. А затем по неким основаниям судья изменил место рассмотрения дела на Чаттанугу, поскольку в Нэшвилле что-то происходило. На Новый год мы все отправились танцевать Чаттануга Чу-Чу».
8 ноября 1963 года тот же офицер полиции Нэшвилла, который докладывал о Томми Осборне во время нэшвилльского процесса «Тест Флит», снова доложил загонщикам Хоффа о попытке Осборна подкупить присяжного нэшвилльского пула присяжных в предстоящем процессе о подкупе жюри, перенесенном на начало 1964 года. На этот раз загонщики Хоффа записали компрометирующий разговор на пленку и доложили судье Миллеру как председательствующему судье.
Судья Миллер вызвал Томми Осборна в свою комнату и предъявил ему заявление полиции Нэшвилла о том, что Осборн подстрекал офицера нэшвилльской полиции найти и подкупить предполагаемого присяжного, предложив 10 тысяч долларов за оправдательный вердикт. Предполагаемый присяжный получал 5 тысяч долларов в случае избрания присяжным в состав жюри и еще 5 тысяч долларов, когда жюри впоследствии объявит, что безнадежно зашло в тупик. Поначалу Осборн обвинение отрицал. Тогда судья Миллер сказал Осборну, что его разговор с офицером полиции, доложившим загонщикам Хоффа о подстрекательстве к преступлению, был тайно записан на пленку, и предъявил запись Осборну. Томми Осборн получил условно-окончательное постановление суда о лишении его права адвокатской практики. Осборн сообщил о происшедшем Биллу Буфалино и Фрэнку Рагано. Осборн вернулся к судье и признал, что это его голос, но идея принадлежала офицеру полиции, а Осборн не намеревался ее воплощать, Осборна просто подставили, грубо говоря. В конце концов Осборн был осужден в ходе отдельного процесса и отбыл небольшой срок тюремного заключения. По выходе из тюрьмы он в 1970 году в приступе отчаяния выстрелил себе в голову. Но в конце 1963 года ведущий адвокат Джимми Хоффа на предстоящем процессе о подкупе жюри ждал, будет ли принято решение о лишении его права адвокатской практики за еще один подкуп жюри.
С учетом того, что город Нэшвилл оказался непоправимо скомпрометирован, судья удовлетворил ходатайство защиты о переносе рассмотрения дела на январь 1964 года в город Чаттанугу.
«Однажды утром за неделю с небольшим до 22 ноября 1963 года мне позвонил Джимми и попросил подойти к телефону-автомату. И когда я подошел, единственное, что Джимми мне сказал, было: «Отправляйся повидать друга».
Я поехал к Расселу, и когда тот открыл дверь, все, что он сказал мне, было: «Отправляйся повидать наших друзей в Бруклин. У них есть для тебя кое-что для доставки в Балтимор». На Рассела это было не похоже. Обычно тон во всем задавал он.
Я развернулся и поехал в ресторан «Монте» в Бруклине. Он был местом встречи людей Дженовезе. Это старейший итальянский ресторан Нью-Йорка. В Южном Бруклине, недалеко от канала Гованус. Отличная еда. Слева от ресторана собственная парковка. Я припарковался, вошел и встал у стойки бара. Тони Про поднялся из-за стола, пошел в подсобку и вернулся с большой брезентовой сумкой. Вручил ее мне и сказал: «Поезжай в «Кэмпбелл Семент» в Балтиморе, куда ты в прошлый раз ездил на грузовике. Там будет ждать пилот нашего друга».
Не надо провести на войне всю жизнь, чтобы понять, что в сумке лежали три винтовки. Я знал, что это были винтовки, но не знал для чего.
Когда я туда приехал, пилот Карлоса Дейв Ферри был еще с одним парнем, которого я знал по «Монте» и который был с Дженовезе. Его уже нет, но у него прекрасная семья. А потому нет смысла упоминать его имя. Он сказал: «Как поживает твой друг?» Я сказал: «Хорошо». Он сказал: «Есть кое-что для нас?» В манере, усвоенной от Рассела, я даже не вышел из машины. Дал ему ключи. Он открыл багажник, взял сумку, мы попрощались, и я поехал домой».
В момент этого обмена у «Монте» Провенцано приехал на заседание суда 13 июня 1963 года, рассматривавшего его апелляционную жалобу по обвинению в профсоюзном рэкете. Обвинение было также предъявлено его адвокату и сообщнику в передаче денег Майклу Коммунале, бывшему прокурору округа Хадсон. В конечном итоге в 1963 году Провенцано отправился по приговору отбывать четыре с половиной года в тюрьме Льюисберга, а поскольку преступление было нарушением профсоюзного законодательства, ему было запрещено заниматься профсоюзной деятельностью в течение 5 лет после отбытия тюремного заключения. Во время процесса журналист «Нью-Йорк пост» Мюррей Кемптон назвал Провенцано «самым высокооплачиваемым профсоюзным боссом Америки». В то время Провенцано на трех должностях в профсоюзе водителей получал больше Джимми Хоффа и больше президента Соединенных Штатов.
Бобби Кеннеди был весьма заметной движущей силой за обвинением Провенцано в профсоюзном рэкете и откровенно приветствовал процесс в прессе. Провенцано, в свою очередь, поносил тактику министра юстиции подсылать следователей с расспросами к его друзьям, соседям и, самое непростительное, к его детям. Газета «Нью-Йорк таймс» писала, что Провенцано честил Кеннеди «столь непристойными выражениями, что снятый телевизионный фильм оказался непригоден к показу, а журналисты не смогли найти прямую цитату, годную для печати».
20 ноября 1963 года в Нэшвилле судья Миллер лишил Томми Осборна права адвокатской практики.
Два дня спустя, 22 ноября 1963 года, президент Джон Ф. Кеннеди был убит в Далласе.
Среди звонков понесшего тяжелую утрату Бобби Кеннеди о подозреваемых в причастности к убийству брата был и звонок Уолтеру Шеридану. Бобби Кеннеди просил его проверить возможную причастность Джимми Хоффа.
«Профсоюзное отделение в Уилмингтоне, штат Делавэр, в то время располагалось у железнодорожной станции. Оно еще было частью 107-го местного отделения в Филли. У меня там были профсоюзные дела, и по пути мне пришлось остановиться у пары грузовых терминалов. Когда я вошел в здание, по радио сообщили, что в Кеннеди стреляли. Когда я впервые услышал новость о Далласе, меня взволновало это так же, как взволновало всех в мире. Он не был моим любимцем, но никакой личной неприязни к этому человеку у меня не было, и у него была милая семья. Еще до того как Руби замочил Освальда, мне пришло в голову, не связано ли это с делом в «Монте». Не стоит вам и говорить, что не было никого, у кого можно было бы спросить о чем-то в этом роде».
Едва в Вашингтоне распространилась новость об убийстве, все флаги приспустили, а всех работавших на правительство (и не на правительство) отпустили домой. Когда Джимми Хоффа узнал, что вице-президент профсоюза Гарольд Гиббонс приспустил флаг над штаб-квартирой «Братства» на Сент-Луис и закрыл здание, Хоффа пришел в ярость.
«Джимми никогда не простил Гарольду Гиббонсу этого приспущенного флага. Я сказал Джимми: «Что ему было делать? Флаги приспустили на всех зданиях». Джимми меня не слушал. Позже, когда Джимми отправился на кичу, я сказал ему оставить во главе Гарольда Гиббонса вместо Фица. Не было профсоюзного деятеля преданнее или лучше Гарольда Гиббонса. Все, что Джимми мне ответил: «На хрен его».
В день похорон президента Кеннеди, когда весь мир скорбел о погибшем молодом лидере США, Джимми Хоффа пришел на нэшвилльское телевидение и обрушился на власти за клевету на Томми Осборна и лишение его права адвокатской практики. Хоффа сказал: «Я воспринимаю это просто как пародию на правосудие. То, что какая-то часть властей, местных чиновников и судей пытается подставить и заманить меня в ловушку и отнять у меня компетентного адвоката, представлявшего меня в моем деле».
Затем, в тон мрачной атмосфере душераздирающих и торжественных похорон, Джимми Хоффа, злорадствуя, заявил телевизионной аудитории Нэшвилла: «Теперь Бобби Кеннеди просто еще один юрист».