Пилот сидел в самолете. Я вошел. Пилот отвернулся, хотя я его знал. Он достаточно потерся с нашими друзьями, чтобы знать, что в лицо мне смотреть не следует. Я поглядел в иллюминатор на травяную взлетно-посадочную полосу в Порт Клинтоне, штат Огайо, и увидел свой черный «Линкольн», на пассажирском сиденье которого сидел Рассел. Рассел уже начал клевать носом.

Порт Клинтон расположен на северном берегу озера Эри. Это рыбацкая деревушка прямо на восток от Толидо, немногим более 160 километров от Детройта по шоссе. Тогда поездка вокруг озера до мотеля «Джорджиана» в Детройте могла занять почти три часа, если ее чуть растянуть и ехать немного в обход. На полет над озером и приземление близ Детройта потребовался бы, возможно, час.

Если вы хотите узнать, что я чувствовал, сидя в самолете, с сожалением вынужден признаться, что я ничего не чувствовал. Не так, как когда шел в бой. Было принято решение покрасить дом, и все тут. Думая об этом теперь, я точно не чувствую ничего хорошего. В свои восемьдесят. Тогда, начни ты много чувствовать, не важно, насколько у тебя крепкие нервы, нервное напряжение будет нарастать, и ты придешь в замешательство. Может, даже выкинешь глупость. Война научила меня контролировать эмоции, если надо.

Печальная сторона этого в том, что все это дело Джимми мог остановить в любой момент, как только бы захотел, но он продолжал держать курс навстречу шторму. Продолжая плыть в том же направлении, он мог бы утащить с собой на дно многих людей, сидевших с ним в одной лодке. Мы все ему об этом говорили. Он считал себя неприкасаемым. Есть такие люди. Мой отец тоже считал себя неприкасаемым, когда бросал мне боксерские перчатки.

Но истекают кровью все.

Тревожился ли я за свое здоровье и здоровье Айрин, как прошлым вечером в «Брутико», когда Рассел сказал мне, что должно произойти сегодня? Нисколько. У них было только два варианта. Убить меня или нанять. Нанимая меня, они получали возможность убедиться, что мне можно доверять. Приняв участие в деле, я никогда бы не смог ничего сделать за их спиной. Я доказал бы так, как только можно доказать, что никогда не собирался пойти и поцеловать Тони Про или Фица для Джимми. Рассел знал толк в подобных вещах. Он раз за разом сохранял мне жизнь. За эти годы меня заказывали семь раз, и Рассел смог их все отменить.

Хотя Рассел был боссом, ему самому приходилось делать то, что надо. О боссах они тоже могли позаботиться. Всю ту ночь в номере гостиницы «Говард Джонсон» я не спал, обмозговывая все это, но неизменно приходил к одному и тому же ответу. Если бы они не решили задействовать в деле против Джимми меня, я тоже должен был умереть, и позже они мне так и сказали.

После этого быстрого полета я вышел из самолета так же, как вошел, один, а пилот глядел в другую сторону.

Моя жена Айрин, жена Рассела Кэрри и старшая сестра жены Рассела сидели в ресторане в Порте Клинтон, пили кофе и курили сигареты, думая, что мы с Расселом отъехали по делам Рассела. В пути мы уже решили некоторые вопросы и останавливались, чтобы решить еще больше по возвращении домой. Среди прочего они знали, что Рассел всегда возил с собой лупу для оценки бриллиантов в ювелирных украшениях. Когда часа через три мы вместе вернулись, никто из них не мог подумать, что я за три часа смог обернуться в Детройт и обратно, если поездка до нашего мотеля в Детройте на машине занимала три часа в один конец.

Тогда это мне в голову не приходило, но у меня не было никаких сомнений в том, что после выполнения задания я снова сяду в тот же самолет в целости и сохранности. В Детройте со мной бы ничего не случилось, поскольку они никогда не поставили бы в центр расследования женщин. Я обязан был вместе с Расселом вернуться на своем черном «Линкольне» в Огайо и забрать женщин. Можете проанализировать, что женщины, находившиеся в Порте Клинтон, служили страховкой и создавали мне психологическую зону комфорта, но такого рода мысли никогда не приходили мне в голову.

Кроме того, за ремнем у меня был инструмент. Даже сегодня в мои годы и в доме престарелых с моим указательным пальцем по-прежнему все в порядке.

Я приземлился на небольшом летном поле в Понтиаке, прямо на север от того места, где все должно было произойти. Сейчас его нет – там, если не ошибаюсь, жилой район. В то время не требовался полетный лист и записей не вели.

На парковке стояли две или три машины. Среди них был «Форд» с ключами под ковриком салона, точно как сказал Рассел. Он был простой, серый и немного запыленный. В подобной ситуации не нужен яркий автомобиль, привлекающий внимание. Он был взят напрокат. Машины можно взять со стоянки, и владельцы об этом никогда не узнают. Подходят отели. Подходят долговременные парковки в аэропортах. Свой человек мог неплохо заработать, изредка предоставляя машины в аренду клиентам за наличные.

У меня был адрес и указания Рассела. Я неплохо знал Детройт по работе на Джимми, но указания были действительно просты. Я выехал на Телеграф Роуд – продолжение автострады 24, основной артерии, ведущей в Детройт. Был солнечный день, достаточно жаркий, чтобы включить кондиционер. Справа я проехал мимо ресторана «Мачус Ред Фокс», расположенного на Телеграф Роуд. Я свернул налево с Телеграф Роуд на Севен Майл Роуд. С полмили проехал по Севен Майл, пересек автомобильный мост над небольшим потоком. Свернул направо и поехал по той дороге. Там был еще один автомобильный мост, а рядом пешеходный мост; затем я повернул налево, и там стоял дом, крытый коричневой дранкой, с высоким забором на заднем дворе и отдельным гаражом сзади. Дома в этом районе стояли недалеко друг от друга, но не вплотную. Я проверил адрес. Проехал я всего несколько миль.

Как я сказал, по пути к этому дому, проезжая на юг по Телеграф Роуд, я миновал ресторан «Мачус Ред Фокс», где Джимми напрасно ждал моего появления на назначенной в 2.00 встрече.

Ресторан располагался за парковкой, немного в глубине. Проезжая мимо, я не опасался, что Джимми меня заметит. Из-за моего тогдашнего роста и осанки (пока меня не скрутил артрит) я сидел так, что голова была почти под самой крышей автомобиля, и люди могли видеть мое лицо только с близкого расстояния. Никто никогда не мог меня опознать.

Предполагалось, что я буду сидеть в ресторане, когда два Тони явятся на свою встречу с Джимми в 2.30. Только Тони Джек получал сеанс массажа в своем спортивно-оздоровительном клубе в Детройте. Тони Про тем временем даже не было в Мичигане. Он был в Нью-Джерси, играя в рамми в здании профсоюза, под несомненным наблюдением агентов ФБР, засевших напротив и не спускавших с него глаз.

Дом располагался всего в нескольких милях от места, где схоронили останки Джимми. Все должно было находиться совсем рядом, в непосредственной близости. Явно невозможно было проехать большое расстояние и много раз поворачивать с телом Джимми в машине.

Писатели, утверждающие, что я повез груз в 200-литровой бочке на свалку в Нью-Джерси или в зачетную зону стадиона «Джайнтс», никогда не держали в руках мертвого тела. Кто в здравом уме повезет такой бросающийся в глаза контейнер хоть на квартал дальше необходимого, а тем более по стране? А эта гипотеза, что кто-то убил Джимми в машине сына Тони Джека, – это просто-напросто еще одна сумасбродная идея. Убейте кого-то в машине, и вы никогда не избавитесь от запаха в салоне. Она станет катафалком. Все телесные выделения высвобождаются в малом пространстве. В машине остается запах смерти. В этом смысле машина не похожа на дом. Дом не сохраняет запах смерти.

Дом с коричневой дранкой был тоже арендован. Возможно, там жила одинокая старая леди, так никогда и не узнавшая, что домом воспользовались на часок. Такие люди, как мануальные терапевты, могли знать, когда людей нет в городе, так что грабители могли обчистить их дома. Может быть даже, что у кого-то из детройтской братвы был мануальный терапевт, который пользовал старушку, жившую в одиночестве. Было известно, что ее не будет дома, а глаза у нее настолько слабы, что по возвращении она никогда не заметит того, что кто-то побывал внутри, а еще сомнительней, что почувствует запах. Дом все еще там.

Подъезжая к дому, я увидел в конце проезда с односторонним движением коричневый «Бьюик». Я притормозил и припарковал свой «Форд» позади «Бьюика».

Я пошел к передней двери и поднялся по ступенькам. Входная дверь была не заперта, и я вошел. Салли Багс уже стоял в маленькой прихожей у передней двери и поглядел на меня сквозь толстые стекла очков. У него были густые вьющиеся черные волосы. Я закрыл за собой дверь. Мы пожали друг другу руки.

Во всех книгах пишут об участии братьев из Нью-Джерси Стива и Тома Андретта. Слышал, один из них уже умер, а другой до сих пор жив. Двое молодых красивых итальянских парней были на кухне, в задней части дома. Они оба помахали мне и отвернулись. Одним из пацанов в прихожей был брат Андретта, которого уже нет. Нет необходимости упоминать имя другого пацана. В любом случае у обоих было хорошее алиби.

Насколько я помню, слева в холле была лестница на второй этаж. Справа была гостиная и столовая, где на полу лежали ковры, но не от стены до стены. В холле, или длинном коридоре, ведущем из холла на кухню, никаких ковров не было. Скорее всего, ковры они убирали, если те и были. Был только кусок линолеума при входе. Как он там оказался, не знаю.

Я знал этих людей, как людей Про, но до того дня никогда с ними не встречался. Они не были моими друзьями. Разговаривать смысла не было. Впоследствии, в ходе различных судебных разбирательств с привлечением присяжных по делу Хоффа, мы виделись мельком. Я прошел по коридору в кухню. Посмотрел через заднюю дверь только лишь для того, чтобы получить представление о заднем дворе. Благодаря высокому забору и гаражу задний двор выглядел достаточно изолированным. Я прошел по коридору в гостиную к Салли Багсу. Он поглядывал сквозь занавески. «Чаки опаздывает», – произнес он с североджерсийским акцентом.

Приемный сын Джимми Хоффа Чаки О’Брайен и я должны были послужить приманкой, чтобы заманить Джимми в машину к Салли Багсу, правой руке Тони Про. Салли Багс был толстый коротышка. Даже со стволом в руке Салли Багс был мне не чета. Без всяких разговоров я знал, что у Салли Багса не было других причин сидеть в машине Чаки, кроме как следить за мной. Дабы убедиться, что я не предупрежу Джимми не садиться в машину. Со мной Джимми должен был чувствовать себя в машине Чаки в безопасности, чтобы потом войти в этот дом с коричневой дранкой, прямо в переднюю дверь вместе со мной, его прикрытием.

– Машина едет. Это Чаки?

У Чаки О’Брайена были длинные бакенбарды, рубашка с пейслийским узором и широким воротником и много золотых цепей на шее. Выглядел он как персонаж из «Лихорадки субботнего вечера». Чаки был несведущий свидетель. Узнай Чаки нечто, способное кому-то повредить, и он на следующий день отправился бы в Австралию. Его бы они ни за что ни во что не посвятили. Чаки славился бахвальством и фанфаронством. У него была манера корчить из себя больше, чем он есть, но ему приходилось смотреть себе между ног, чтобы найти яйца. Ничего стоящего ему не доверяли. Заподозри он что-нибудь, начал бы слишком нервничать, когда мы подобрали Джимми, и Джимми бы это почувствовал. Единственное, что он знал, что подхватит нас, чтобы вместе забрать Джимми – человека, который помогал его растить, человека, которого он называл «папой», – и отвезти всех нас на важную встречу с важными людьми. Он будет просто непринужденным с Джимми, будет вести себя нормально. Во всем этом деле я всегда больше всего жалел и до сих пор продолжаю жалеть Чаки О’Брайена. Если кто-то и заслуживает прощения, так это Чаки.

Мое присутствие должно было укрепить уверенность Чаки, чтобы он нормально вел себя с Джимми. Чаки сидел за рулем темно-бордового «Меркьюри» сына Тони Джека, машины, не вызывавшей опасений. Эта знакомая машина должна была успокоить и Джимми, и Чаки.

Важно, чтобы все были непринужденными, потому что Джимми был умен, а после долгих лет кровавых профсоюзных войн чуял опасность за версту и знал людей, с которыми имел дело. Он назначил встречу с Тони Джеком и Тони Про в людном ресторане с людной парковкой. Немногим удалось переназначить встречу с Джимми Хоффа с общественного места на частный дом – даже если в машине сидел я. Даже если за рулем был его «сын» Чаки.

Я сказал:

– Это он.

Чаки припарковался на улице у парадной двери. Двое симпатичных парней остались в глубине дома, в коридоре и на кухне. Салли Багс сел на заднее сиденье четырехдверного темно-бордового «Меркьюри» прямо за Чаки, представился и пожал Чаки руку. Я сел на переднее пассажирское сиденье. Джимми должен был сидеть позади меня. Салли Багс мог видеть нас обоих.

Что собирались сделать с Чаки, когда все будет кончено? Ничего. Из страха и неловкости он держал бы рот на замке о том немногом, что знал. Чаки был известен тем, что никогда не высовывался. Из всей семьи Хоффа он единственный сохранил работу при Фице.

– Что за хрень? – спросил Салли Багс. И указал на пол сзади: – Лужа тут сзади.

– У меня тут лежала замороженная рыба, – сказал Чаки. – Мне надо было завезти рыбу Бобби Холмсу.

– Рыба, как вам это нравится? – сказал Салли Багс. – Всё заднее сиденье, на хрен, мокрое. – Салли Багс вытащил носовой платок и вытер руки.

Туда мы добрались меньше чем за пятнадцать минут.

Парковка опустела. Большинство обедавших уже поели и убрались восвояси. Заезжая, мы увидели слева зеленый «Понтиак» Джимми. Вдоль Телеграф Роуд в те времена росли деревья, затруднявшие обзор.

– Должно быть, он в ресторане, – сказал Чаки. – Я за ним зайду.

– Не суетись. Тут есть хорошее местечко, – сказал Салли Багс, – с того края парковки.

Чаки подъехал туда, куда указал Салли Багс. Оттуда мы смогли бы увидеть и перехватить Джимми прежде, чем он добрался бы до своей машины. Поговаривали, что он стал возить инструмент в бардачке.

– Пусть закончит свои дела, – сказал Салли Багс. – Не глуши мотор. Когда он пойдет к своей машине, мы подъедем и подхватим его.

Мы посидели и подождали минуту. Джимми вышел из магазина хозяйственных товаров за рестораном и пошел к своей машине. Он был одет в пуловер, спортивную рубашку с коротким рукавом и темные брюки. По дороге он нетерпеливо оглядывался, высматривая меня или двух Тони. Инструмента при нем явно не было. Не в такой одежде.

Чаки медленно подъехал к Джимми. Джимми остановился. В его глазах была такая ярость, что этот взгляд любого заставил бы его уважать.

Чаки сказал:

– Прости, я опоздал.

Джимми начал орать:

– Какого черта ты вообще тут делаешь? Кто, черт возьми, тебя приглашал? – указал он пальцем на Чаки.

Потом Джимми перевел взгляд на сидевшего за Чаки Салли Багса.

– А это кто, черт возьми?

– Я с Тони Про, – сказал Салли Багс.

– Какого черта тут происходит? Твой чертов босс должен был быть здесь в 2.30. – Теперь Джимми указывал на Салли Багса.

Несколько человек, шедших к своим припаркованным на стоянке машинам, уставились на нас.

– Джимми, на нас люди смотрят, – сказал Салли Багс и указал на меня: – Посмотри, кто тут.

Джимми опустил голову и заглянул в машину с другой стороны. Я опустил голову, чтобы он мог меня увидеть, и помахал ему.

Салли Багс сказал:

– Его друг захотел участвовать в деле. Они ждут в доме.

Джимми опустил руки и прищурился. Глядя на меня, Джимми вмиг должен был поверить, что Рассел Буфалино уже сидит в детройтском доме за кухонным столом и ждет. Желание моего друга Рассела участвовать было призвано объяснить Джимми внезапное изменение плана. Рассел Буфалино был не из тех, кто назначал встречи в малознакомых общественных местах вроде «Ред Фокс». Рассел Буфалино был человеком старой школы. Очень осмотрительный. Встречался только в таком месте, которое знал и которому доверял.

Рассел Буфалино был последней приманкой, призванной залучить Джимми в машину. Если бы планировалось насилие, что-то в этом духе, Рассела бы не было.

Джимми должен был поверить, что все безопасно, и сесть в машину. Разгневанный, он мог бы без смущения отвергнуть идею сесть в наш «Меркьюри». Без тени смущения настоять на поездке в своем «Понтиаке» с инструментом в бардачке. Психологически все было разыграно точно, как по нотам. Они знали, как зацепить за живое. Джимми Хоффа заставили целых полчаса, с 2.00 до 2.30, ждать меня единственно ради встречи в 2.30. И после этого он еще свои обычные пятнадцать минут прождал обоих Тони. Сорокапятиминутным ожиданием предполагалось довести Джимми до белого каления, после чего он, заглаживая вспышку гнева, должен был бы сделаться сговорчивее.

Стоит ли упоминать, что Джимми был нетерпелив, каким мог быть только он. Джимми обошел машину и сел на заднее сиденье позади меня. Слышал, что волосы Джимми, анализ ДНК которых проводило ФБР, обнаружили в багажнике. Ни живой, ни мертвый в багажнике Джимми никогда не был.

Никаких примет инструмента у Джимми, когда он садился в машину, не было. В конце концов, в машине со мной, которого он считал своим прикрытием, и собираясь ехать с нами на встречу с Расселом Буфалино, со стороны Джимми было бы крайним неуважением идти к своей машине и брать инструмент, если он там был. И к тому времени Джимми уже отсидел, потому без крайней необходимости ему незачем было носить при себе пистолет.

– Думаю, тебе следовало мне позвонить накануне вечером, – сказал мне Джимми. – Я ждал тебя перед рестораном в 2 часа. Ты должен был сидеть в моей машине, когда они появятся. Я собирался заставить их договориться.

– Я только освободился, – сказал я. – Произошла непредвиденная задержка.

Я не врал Джимми.

– Макги пришлось все поменять, поэтому мы не успели на встречу вовремя. Мы не сидели в машине.

– Кем себя этот чертов Про возомнил? – закричал Джимми на Салли Багса, снова накручивая себя. – Прислал сраного мальчика на побегушках?

– До места 2 минуты езды, – сказал Чаки, стараясь выступить миротворцем. Даже в детстве Чаки был не боец. Не умел дрался просто так, потому что кулаки у него никогда не чесались.

– Я звонил Джо, – сказал мне Джимми. – Ты мог бы оставить сообщение.

– Ты же знаешь, как Макги относится к телефону, если это касается его планов, – сказал я.

– Кто-то мог бы просто сказать мне, что встреча в 2.30, – сказал Джимми. – Как минимум. При всем уважении к Макги.

– Мы почти на месте, – сказал Чаки. – Мне надо было отъехать по поручению. Это моя вина.

Мы проехали пешеходный мост и остановились перед домом, и все выглядело как перед обычной встречей. Стояли те же две машины, коричневый «Бьюик» и серый «Форд», демонстрируя, что люди, с которыми собирался встретиться Джимми, уже ждут. Увидев, что обе машины на месте, я был разочарован, потому что, если бы одной из машин не было, это означало бы, что задачу отменили.

Ни дом, ни окрестности не внушали ни малейших опасений. Место было из тех, в котором хочется, чтобы росли твои дети. Гараж на заднем дворе стоял отдельно, и это было приятно. Никто не просил Джимми проходить в дом тайно через гараж-пристройку. Джимми и я ехали при свете дня прямо к парадной двери с двумя машинами, припаркованными на самой подъездной аллее.

Главным было время. Все надо было сделать по расписанию. Требовалось учитывать алиби. Времени было ровно столько, сколько Тони Джек мог потратить на стрижку и массаж. Кроме того, я должен был успеть вернуться к Расселу и женщинам в Огайо.

Чаки поехал по подъездной аллее и остановился у кирпичных ступеней парадного крыльца.

Джимми Хоффа вышел из задней двери темно-бордового «Меркьюри». Одновременно я вышел из передней двери. Салли Багс не был столь важной персоной, чтобы участвовать во встречах вроде этой. Поэтому Салли Багс вышел из задней двери и, обойдя «Меркьюри», открыл переднюю дверь и сел на переднее пассажирское сиденье. Мы с Джимми направились к крыльцу, а «Меркьюри» стал отъезжать задним ходом, той же дорогой, что приехал. Чаки уезжал с Салли Багсом, сидящим на переднем пассажирском сиденье. И это единственное, о чем Салли Багс мог говорить. Он знал только до этого момента. Все остальное, что он насочинял, он знал понаслышке.

Рассел рассказал мне, что Чаки подбросил Салли Багса к конторе Пита Витале. Грубиян Пит Витале был ветераном детройтской банды «Перпл Гэнг» и владельцем мясокомбината, где тело можно изрубить и сжечь в промышленном крематории.

Джимми Хоффа всегда шел впереди, далеко впереди людей, с которыми шел. Шел он короткими шагами, но быстро. Я догнал его и пошел за ним, как идут, конвоируя заключенного, и когда он открыл входную дверь, я был прямо у него за спиной на парадном крыльце и в небольшой прихожей, закрывая за нами дверь.

В доме никого не было, кроме одного из братьев Андретта и того, кто с ним был, и они были в глубине коридора и в кухне. Из прихожей их не было видно. Как чистильщики, они привезли линолеум, который расстелили в прихожей, чтобы прибрать все, что нужно, снять все ювелирные украшения и сунуть тело Джимми в мешок, чтобы кремировать.

Когда Джимми увидел, что дом пуст, что никто не вышел из комнат его поприветствовать, он сразу все понял. Если бы Джимми взял свой ствол с собой, он бы его выхватил. Джимми был боец. Он быстро повернулся, все еще думая, что мы были заодно и я его прикрываю. Джимми с размаху врезался в меня. Когда он увидел ствол у меня в руке, то подумал, что я достал его для защиты. Он быстро отступил, чтобы обойти меня и добраться до двери. Джимми Хоффа потянул за ручку и с приличного расстояния – не слишком близкого, чтобы не долетели брызги, – получил две пули в затылок за правым ухом. Мой друг не страдал.

Я быстро оглядел холл и прислушался, чтобы убедиться, что никто не собирается выйти и позаботиться обо мне. Затем бросил инструмент на линолеум, вышел, опустив голову, из парадной двери, сел в свою арендованную машину и поехал назад, в аэропорт Понтиака, где меня ждал пилот Рассела.

Разработчики рассчитали, что вся операция в Детройте от начала и до конца должна была занять час.

Рассел сказал мне, что потом два парня, прибиравшие в доме, положили Джимми в солдатский похоронный мешок. Под прикрытием забора и гаража вынесли через заднюю дверь и положили в багажник «Бьюика». Затем повезли кремировать. Рассел сказал мне, что на мясокомбинате Пита Витале двое чистильщиков прихватили Салли Багса и поехали в какой-то другой аэропорт, я не знаю какой, откуда все трое вернулись в Джерси, чтобы доложить Тони Про.

И снова пилот на меня не посмотрел. Полет был быстрый – взлет и посадка.

Рассел спал в моем большом черном «Линкольне» на маленьком аэродроме в Порте Клинтон. Мы заехали за дамами и въехали в Детройт незадолго до семи часов. Полицейский хвост увязался за нами только в границах города. Из-за свадьбы искали людей вроде нас в больших «Линкольнах» и «Кадиллаках» с номерами других штатов.

В тот вечер единственный наш разговор о деле с Расселом состоялся на взлетно-посадочной полосе в Порте Клинтон, штат Огайо, когда я сел за руль и завел свой «Линкольн».

Рассел проснулся и, подмигнув мне здоровым глазом, тихо, с хрипотцой произнес:

– Мой ирландский друг, надеюсь, хоть полет был приятный.

– Надеюсь, ты хорошо выспался, – сказал я».