В сказочный летний день в Сан-Валли, Айдахо, на моем телефоне зазвонил рингтон песни «Зип-а-ди-ду-да» из диснеевского фильма «Песня Юга». Я смотрел его восстановленную версию вместе с «Бэмби» на первом свидании с будущей женой Нэнси и ее шестилетним сыном Триппом и четырехлетней дочерью Мими, моими будущими пасынком и падчерицей.

Молодая женщина, чей телефонный номер начинался с 212, спросила:

– Чарльз Брандт?

– Да.

– Пожалуйста, подождите, сейчас с вами будет говорить Боб Де Ниро.

Воистину «Зип-а-ди-ду-да».

Восемь месяцев назад, в 2008 году, журнал «Вэрайети» возвестил на первой странице, что Мартин Скорсезе и Роберт Де Ниро заключили сделку с «Парамаунт» на съемку художественного фильма «Я слышал, ты красишь дома». Однако время шло. В последующие месяцы из Голливуда не было никаких новостей, вплоть до этого звонка.

Как продюсер фильма и будущий исполнитель роли Фрэнка Ширана, Де Ниро спросил, есть ли у меня материал, не включенный в книгу.

– Много, – заверил я его.

– Не могли бы вы привести пример?

– Фрэнк сказал мне, что аресты кое-каких людей и смерть некоторых других позволят обнародовать отдельные факты. Несколько историй я опустил.

И «Парамаунт» пригласил меня на Манхэттен на встречу со Скорсезе, Де Ниро и сценаристом Стивеном Заилляном, обладателем «Оскара» за «Список Шиндлера».

Я сидел перед ними спиной к стеклянной стене в номере на 37-м этаже отеля «Ле Паркер Меридиен» на 57-й стрит. Чуть дальше по той же улице расположен Карнеги-холл, а через широкую улицу – «Сикелия продакшнс» Скорсезе. Мы были в квартале от киностудии Де Ниро «Трайбека продакшнс» и моей средней школы на Восточной 15-й улице. Мой выпуск 1959 года средней школы Стайвисент, куда ходили Джеймс Кэгни и Телониус Монк, состоялся в Карнеги-холл. Хотя Скорсезе, Де Ниро и я ходили в разные школы, я чувствовал себя как дома. Все мы выросли в итальянском Нью-Йорке, на заре эпохи рок-н-ролла, известной сегодня как «ду-уоп». «О…о…о, Флоренция…»

Скорсезе сидел слева от меня на диване, стоявшем перпендикулярно моему, с Заилляном, который левой рукой делал пометки в черновике невидимого для меня сценария. Напротив, отделенный от меня массивным деревянным журнальным столиком, в кресле с подголовником сидел Де Ниро. Он мог дотянуться от Заилляна и изредка похлопывал его по плечу, спрашивая: «Ты понял?» Было 5.30 вечера. На столе свежие фрукты и печенье. В номере аромат кофе и атмосфера обеда в забегаловке на углу. А мы были парнями, которые тут болтались.

– Я следователь, – сказал я, – и теперь сам здесь под допросом.

«Парамаунт» отвел нам час, но вопросы, задаваемые этими творческими личностями, были настолько дотошными, а у меня так много материала, что мы просидели четыре часа, до 9.30 вечера. Без перерыва на обед.

В какой-то момент во время их допроса я объяснил, что один странный фильм, который я в 1961 году смотрел в парке «Стил Пир» в Атлантик-Сити, заставил меня в 1991 году задать Фрэнку, казалось бы, невинный вопрос, на который он дал пугающий ответ исторической важности.

– Какой странный фильм? – спросил Скорсезе.

– Поверьте мне, вам он неизвестен. Этот фильм никто, кроме меня, не видел, и было это почти пятьдесят лет назад.

– Что за фильм? – настаивал он.

– «Взрыв тишины».

Он засмеялся:

– Недавно французы попросили меня о нем написать. Я пришлю вам DVD.

Какие-то материалы, которые я им предоставил, были новыми, связанными с событиями, произошедшими за время после написания эпилога 2005 года. Однако по большей части это были старые материалы еще 1991 года, которые я как бронежилет держал поближе к груди. Ниже главное из того, что я рассказал им о старом и новом.

Проверка на прочность

Как раз во время выхода в свет эпилога к первому изданию 2005 года в мягкой обложке отставной детектив отдела по борьбе с организованной преступностью расследований убийств полицейского управления города Нью-Йорка Джо Коффи сказал мне, что Джон «Рыжий» Фрэнсис был богатым риелтором коммерческой недвижимости, и я написал об этом в эпилоге. Через месяц после этой публикации Коффи написал письмо редактору «Плейбоя». В письме он выражал поддержку моей статье, написанной на основе признания Фрэнка в убийстве «борзого» Безумного Джо Галло в ресторане «Умберто Клэм Хауз» в Маленькой Италии.

Коффи вел дело об убийстве Галло и считал, что благодаря признанию Фрэнка оно раскрыто. Однако один инцидент оставлял у него неприятный осадок еще много лет. Коффи написал в «Плейбой», что среди помогавших Галло в праздновании дня рождения в «Умберто» был актер сериала «Закон и порядок» Джерри Орбах, отказавшийся сотрудничать с Коффи в расследовании убийства.

Чтобы поблагодарить Джо Коффи за его письмо в «Плейбой» в поддержку признания Фрэнка Ширана в убийстве Галло, я позвонил ему домой в Нью-Йорк из своего дома в Сан-Валли.

– Этот скользкий тип явился с адвокатом, – сказал Коффи, имея в виду Джерри Орбаха. – Тот не позволил мне задать ему ни одного вопроса.

– Орбах, – рассказал я то, что узнал при подписании книги, – ходил в среднюю школу на территории Буфалино. Любой, кто когда-либо жил в северо-восточной части Пенсильвании, знает достаточно, чтобы держать язык за зубами.

Кони хмыкнул.

– Что ж, дело Галло раскрыто, – сказал он. – Но его можно было бы раскрыть тогда, если бы Орбах сотрудничал.

Коффи открыл мне одну из причин своей убежденности в том, что Ширан говорил правду об убийстве Галло. Дело не только в свидетельском опознании редактором газеты «Нью-Йорк таймс». Коффи объяснил, что руководствовался целями поддержания правопорядка, когда распустил историю о троице итальянских стрелков. Дезинформация потребовалась Коффи для проверки на вшивость. Она отсекла ложных доносчиков. Коффи уцепился за информатора, который хотел продать «информацию» о трех итальянцах, поскольку знал, что стрелок был один, высокого роста и не итальянец.

– Это был Ширан, – сказал Коффи.

Я спросил:

– Вы прочли мою книгу?

Он замялся.

– Экземпляр, который я послал вам после того, как вы сказали мне, что Рыжий был риелтором коммерческой недвижимости?

– О, вы имеете в виду Джонни Фрэнсиса.

– Это очень помогло мне. Я процитировал вас в издании в мягкой обложке. Вы прочли?

– Нет.

Он засмеялся:

– Но я послал книгу своему информатору в семье Буфалино. И он ее прочитал. Ее прочитали все ребята Буфалино. Этот ветеран семьи Буфалино сказал мне, что был шокирован. Он не мог поверить, что Ширан вам в этом признался. Все это правда. Там все шокированы.

– Ширан очень раскаивался, – сказал я. – Это зрело долгие годы.

– Несомненно.

Будь Фрэнк жив, я, поговорив с детективом Коффи, позвонил бы ему поделиться новостями. Дело Галло закрыто. Семья Буфалино подтверждает твои слова. Все правда.

Я достал из папки фотографию, на которой мы с Фрэнком сидим во главе стола на торжестве по случаю проводов на пенсию одного из товарищей в профсоюзе. Кто-то щелкнул нас обоих в тот момент, когда Фрэнк признался в убийстве Безумного Джо.

– Почему Расс так сильно тебе доверял? – задал я тогда первый вопрос.

– Чтобы ты понял, – произнес он с улыбкой лепрекона, – мне придется тебе кое-что рассказать.

– Давай, Фрэнк. Не оставляй меня в неведении. Сейчас самое время высказать все.

Он понизил голос. Его губы едва шевелились.

– Слышал когда-нибудь о Джо Галло?

– Конечно, – сказал я, – Безумный Джо.

– Борзый, – сказал он.

– Не понимаю. Почему Расс так сильно тебе доверял?

– Это дело – моя работа. Рыжий был моим шофером. Он высадил меня и проехал вокруг квартала. Если бы я не вышел на улицу к его возвращению, он бы уехал. Я бы остался один. Вот так это делается.

На снимке я прильнул к нему с магнитофоном в руке, чтобы расслышать его тихий голос в шуме вечеринки. На фото взгляд Фрэнка устремлен вдаль, как нередко бывало после новых признаний.

Решив вставить в книгу признание Фрэнка в убийстве «дерзкого», я и подумать не мог, что включение в книгу рассказа о Галло будет сплошной головной болью. Я понимал, что предстоит борьба с общепринятой версией о троице итальянских боевиков, ворвавшейся в «Умберто», ранившей в задницу греческого телохранителя Галло и убившей Галло, когда тот выбежал на Хестер-стрит. Это было испытанием авторитета Ирландца, ведь Фрэнк, как Форрест Гамп, участвовал во многих делах на очень высоком уровне.

Мое решение сохранить в книге признание в убийстве Галло оказалось для меня и Фрэнка возможностью пройти проверку на прочность от детектива Коффи.

Однако в момент публикации первого издания я этого не знал. Я узнал только, что там была редактор «Нью-Йорк таймс», которая вылезла из-под стола в «Умберто» и могла сказать, что видела троих итальянских киллеров, убивающих Галло. Что, если бы она опознала по фотографии какого-нибудь итальянца? Фиаско потерпела бы не только книга, но и дело Хоффа.

На карту было поставлено очень многое – прежде всего моя репутация, заслуженная годами. В моей юридической практике способность привлекать клиентов по рекомендации других юристов, судей и общественности зависела исключительно от моей репутации. Люди знали меня как бывшего президента Адвокатской коллегии штата Делавэр, бывшего первого заместителя главного прокурора штата, писателя, журналиста, лектора и автора трудов по искусству допроса и перекрестного допроса. Моя репутация была такова, что, хотя я и не принадлежу ни к одной из партий, председатель демократической партии попросил меня баллотироваться на пост губернатора, а 20 лет спустя об этом же просил председатель республиканской партии. Выставив себя сосунком, наивно верящим в рассказы известного лжеца, я мог бы сокрушить все, что построил.

Я мог бы оставить Галло лежать на Хестер-стрит. Но я тринадцать лет проработал членом комитета Верховного суда, расследующего нарушения адвокатской этики. Я помогал расследованию и оправданию в то время сенатора Джо Байдена по делу о сокрытии инцидента с плагиатом в юридической школе после его обращения в Адвокатскую коллегию штата Делавэр. Когда я занимался редактурой перед публикацией, мой опыт в юридической этике громко и ясно говорил мне, что, если Фрэнк обманул меня с Галло, общественность вправе это знать и не верить всему остальному, что сказал мне Фрэнк.

Однако я без колебаний верил Фрэнку. Как видно на той фотографии, которая была сделана, когда он признался мне в этом, я был от него в нескольких дюймах. Я видел его глаза. Я слышал, как он говорил. В конце концов, я не просто пригласил его на свидетельскую трибуну сегодня утром. На протяжении многих лет я испытывал Фрэнка на прочность высеченной в камне, описанной в книгах и снятой в кино историей о троих «итальянцах», «обстряпавших дело». Но Фрэнк крепко держал оба свои пистолета. А я знал свой предмет.

Мне и в голову не могло прийти, что за убийство Галло в окончательном варианте Фрэнк удостоится четырехкратной проверки.

Во-первых, это, разумеется, чудесная свидетельница, уважаемый редактор «Нью-Йорк таймс», однозначно опознавшая Фрэнка как единственного стрелка. Эта уважаемая журналистка любезно согласилась дать интервью на камеру «Пи-би-эс», хотя и не показывая лица и анонимно. Она опознала Ширана по предъявленной фотографии и заявила, что это «несомненно» тот человек, который убил Галло.

Во-вторых, главный следователь детектив Коффи, который заявил, что дело закрыто после прочтения моей статьи в журнале «Плейбой».

В-третьих, в книге греческого телохранителя Галло рассказано о ссоре ранее тем же вечером в «Копакабане» между Расселом, Фрэнком и Безумным Джо, который вел себя «дерзко».

В-четвертых, свой вердикт вынесла семья Буфалино: «Все это правда».

Основываясь на подтверждении рассказа Фрэнка о деле Галло в противовес популярной истории, резко противоречащей словам Ирландца, я предполагал написать короткое добавление в книге, присовокупив фразу Коффи о закрытии дела Галло и абсолютном одобрении со стороны посвященных из семьи Буфалино – самых надежных экспертов во всех подобных вопросах. Однако мне предстояло услышать гораздо больше от семьи Буфалино и о семье Буфалино, и короткое дополнение растянулось на все последующие страницы.

Книга «Я слышал, ты красишь дома» должна была шокировать людей Буфалино, приверженцев «Коза Ностры» и ее «Омерты», кодекса молчания, нарушение которого карается смертью. «Когда сомневаешься, не сомневайся». Все это время я знал, что Фрэнк рассказывал парням Буфалино и парням из Филадельфии, с которыми мы встречались в клубах, а также своему другу, крестному отцу Чикаго Джоуи «Клоуну» Ломбардо – часто звонившему ему в моем присутствии, – о нашей работе над оправдательной книгой, которую Фрэнк назвал «моей стороной этого дела». Мы убедили их, что хотим защититься против всех книг, связывавших Фрэнка с убийством Хоффа. Рассел Буфалино позволил Фрэнку сказать всем, что дал Фрэнку разрешение на написание книги в соавторстве со мной. Как выразился Фрэнк, «до тех пор, пока это никому не мешает». Но мы с Фрэнком знали, что пишем на самом деле. Иногда в компании этих мафиози и их боссов я чувствовал себя агентом под прикрытием.

Глядя на мою фотографию с Фрэнком, признающимся в убийстве «борзого», я был рад, что эти ребята из семьи Буфалино не обвинили меня в том, что нашей оправдательной книгой я обвел Фрэнка вокруг пальца, сломал его ради получения признания, воспользовался преклонным возрастом, взывая к совести. Ведь в зависимости от применявшейся мною тактики допроса он называл меня то «господином прокурором», то «святошей». И сказал, что я «самый жесткий прокурор», с которым он когда-либо сталкивался.

Новости детектива Коффи волновали кровь. В Северо-Восточной Пенсильвании пошел густой снег. Вот-вот должен был начаться снежный буран.

Третье кольцо

31 мая 2006 года, ровно через два года после выхода первого издания моей книги в твердой обложке, федералы обвинили в отмывании денег от наркоторговли андербосса Большого Билли Д’Элиа, который 12 лет назад после смерти Рассела стал крестным отцом семьи Буфалино. Большой Билли был племянником Рассела и его неизменным компаньоном. В 1972 году Рассел заказал себе, Фрэнку и третьему лицу, о котором я не писал, три кольца с золотыми трехдолларовыми монетами, инкрустированными бриллиантами. Кольца символизировали внутренний круг из троих участников. Третье кольцо предназначалось Большому Билли Д’Элиа.

Билли, прошедший хорошую школу дяди Расса, знал, как все уладить с этим раздражающим федеральным обвинением. Билли тотчас приказал убить обоих инвестиционных банкиров-свидетелей, которые должны были дать против него показания. К счастью для жертв, на киллере, которому отдал приказ Билли, был «жучок» ФБР. Билли попался точно так же, как и его дядя Расс, приказав человеку «с жучком» сделать то, что Брут в шекспировском «Юлии Цезаре» и мафия называют «работой».

И Билли признали виновным по двум куда более серьезных обвинениям – в заговоре с целью убийства федеральных свидетелей. Билли пятьдесят, и, учитывая, что все записано на пленку, он умрет в тюрьме.

В 1991 году, за 15 лет до этих обвинительных заключений, Фрэнк познакомил меня с Большим Билли Д’Элиа на встрече мафии в ресторане «Мона Лиза» на 6-й стрит в Южной Филадельфии. Фрэнк только что вышел из тюрьмы. А Билли был наиболее вероятным преемником Рассела. Билли был высок, добродушен, очень обаятелен. Мне его не любить было не за что, однако последующие годы показали, что я ему совершенно не нравился.

Например, после вечеринки, посвященной дню рождения Фрэнка, проходившей в итальянском ресторане близ аэропорта Филадельфии, Фрэнк позвонил мне домой: «Знаешь, что сказал мне Билли после твоего ухода?» Он спросил, доверяю ли я «этому парню». Я ответил, что доверяю этому парню, и если бы не этот парень, мне бы сидеть в тюрьме еще 9 лет. Доверяю ли я этому парню?

– Подожди, Фрэнк, – остановил его я. – Пожалуйста, подожди. А что сказал обо мне крестный отец семьи Буфалино? Это все, что меня волнует.

Фрэнк научил меня тому, как мыслят его друзья: «Когда сомневаешься, не сомневайся». И вот Большой Билли во мне засомневался. Все сидевшие за тем столом со мной, Фрэнком и Билли и все авторитеты Филли и ребята Буфалино знали, что я пишу книгу о Фрэнке.

– О-о, он просто пытается меня разозлить, – сказал Фрэнк. – Тебе не о чем волноваться, этот ублюдок мне никогда не нравился, и он никогда меня не любил.

– Эти слова должны меня успокоить?

– Нет, нет, нет, – сказал Фрэнк. – Мне этот ублюдок никогда не нравился, и он никогда меня не любил».

В годы общения с Фрэнком я время от времени бывал в компании Билли, но тот редко со мной разговаривал, словно у меня мог быть «жучок». Едва вышло первое издание книги в твердой обложке, моя жена Нэнси получила электронное письмо от моей бывшей ассистентки Дианы, встречавшейся с другом Билли. Диана переслала Нэнси копию электронного письма, только что полученного ею от друга Билли. Оно заканчивалось следующим предупреждением: «P.S. Билли недоволен Чарли».

Я попытался успокоить Нэнси: «Билли еще не читал книги, она еще не поступила в продажу; я уверен, Билли воображает, что она его изобличает».

– Я чувствовала себя спокойнее, – сказала Нэнси, – когда Фрэнк был жив.

Нэнси знала, что я шел за Фрэнком как за партнером в бальном танце, обходя некоторые щекотливые вопросы. Фрэнк не раз говорил: «Ты не можешь написать этого о Расселе, потому что в этом деле он был связан с другими людьми. Они задумаются: если я сказал такое о близком друге Расселе, наверняка сказал и о них. Они тоже далеко не душки». В других случаях он говорил, что я не могу вставить какой-то сравнительно небольшой отрывок о Расселе, пока жива его жена, Кэрри. Теперь Кэрри уже нет.

Фрэнк настаивал, чтобы в книге не упоминалось имя Билли, и я послушался. Даже сейчас я не выдам мафиозную кличку Билли. В книге я даже не упоминал, что именно Билли рассказал о том, как «Рыжий» Джон Фрэнсис, умирая от рака, проговорился властям о многих делах с Фрэнком. Я не упоминал, что помимо Фрэнка и Рассела третьим человеком, носившим золотое кольцо с монетой, был Билли.

Нэнси видела, как Фрэнк меня защищал. После наших встреч в своей квартире в пригороде Филли он обязательно говорил: «Позвони мне, когда вернешься домой. Я хочу быть уверен, что ты вернулся домой».

– Когда Билли прочтет книгу, – сказал я Нэнси, – он будет, как не раз повторял Фрэнк, «вполне удовлетворен».

Нэнси знала, что я опустил не только некоторые щекотливые детали о некоторых мафиози. Опустил я и свои слова. Мне не хотелось приписывать себе результаты методов допроса, которые я применял.

Я рос в почти стопроцентно итальянской семье. И хотя мы были итальянцами в духе Перри Комо, меня притягивали газетные заголовки криминальной хроники. Никогда не забуду молодого продавца Арнольда Шустера, который заметил на улице Бруклина объявленного в розыск грабителя банков Вилли Саттона и побежал в полицию, потребовав вознаграждение. Босс мафии Альберт «Безумный Шляпник» Анастасиа, известный тем, что в 1957 году его убили в кресле гостиничной парикмахерской, был крестным отцом организации, которую можно было бы назвать «Семья Гамбино». Вилли Саттон никак с мафией связан не был. Но Анастасиа был «недоволен» Арнольдом за то, что тот выставлял свои заслуги на телевидении. И в назидание нью-йоркской молодежи (в том числе мне) Арнольда застрелили прямо перед домом.

За три года до выхода этой книги в свет я получил урок от одного из соучастников Фрэнка, Чаки О’Брайена.

После обнародования 7 сентября 2001 года результатов анализа ДНК, подтвердившего, что в 1975 году в бордовом «Меркьюри» нашли волосы именно Хоффа, Чаки не сидел сложа руки. Давно признали, что этой машиной в день исчезновения Хоффа управлял исключительно Чаки.

Едва услышав новости о ДНК, О’Брайен позвонил Фрэнку из своего дома во Флориде. Он попросил Фрэнка встретиться с ним в баре аэропорта Филадельфии. О’Брайена не волновало ФБР и анализ ДНК. Боялся он только, как бы некоторые мафиози не решили, что «недовольны» Чаки.

В баре аэропорта Чаки убеждал Фрэнка, что находка его не пугает. Он не расколется. Волосы Хоффа могли попасть в машину как угодно.

– Волосы, – объяснил мне Фрэнк после встречи в аэропорту, – могут передаваться от человека к человеку. В конце концов, «Меркьюри» принадлежал сыну Джакалоне – они были близкими друзьями с Джимми и всегда обнимали друг друга. Нашлась бы сотня свидетелей того, как они обнимались на публике. Чаки не о чем беспокоиться.

О’Брайен полетел домой, развеяв сомнения, довольный тем, что не станет жертвой поговорки «когда сомневаешься, не сомневайся». Через два дня случилось 11 сентября, и интерес к волосам Хоффа угас.

Одна из важных причин, по которой я упустил некоторые разговоры с Фрэнком, состояла в том, что в роли исповедника мне иногда приходилось проявлять к Фрэнку меньше уважения, чем одобрили бы его друзья. В их обиходе недостаток уважения – самый страшный грех, караемый мгновенной смертью. Столь же непростительна настойчивость. Я никогда не был слишком настойчив. А если и был, то в основном пытаясь разговорить Фрэнка о войне.

Фрэнк никогда не злился на меня, когда я настойчиво расспрашивал о 411 днях на передовой.

– Я не сказал этого даже ради спасения задницы от тюрьмы перед жюри процесса по «Закону об инвестировании полученных от рэкета капиталов». Того же от меня хотел Эмметт. И мне говорить об этом с тобой ради продажи твоей книги?

Моя работа заключалась в постоянном напоминании ему о преимуществе высказывания правды. И мне помогло то, что я католик. В конечном счете, Фрэнк позволял мне быть настойчивым, потому что каждый раз, когда он рассказывал мне что-то новое, ему становилось лучше, он испытывал прямо физическое облегчение.

В итоге я изъял из книги подробности своей роли, поскольку не хотел, чтобы кто-то, в особенности Билли, оказался бы слишком «недоволен Чарли».

Девиз нашей семьи: «Сомневаешься – не говори».

1991 год

Помимо умолчания о своей роли и тактике следователя на протяжении почти пятилетнего периода, с 1 марта 1999 года по 14 декабря 2003 года, я также не упомянул подробности своего более раннего общения с Фрэнком в 1991 году. Тому году я посвятил только эти четыре предложения:

«Первое такое интервью состоялось в 1991 году на квартире Ширана вскоре после того, как нам с коллегой удалось выхлопотать для Ирландца досрочное освобождение из тюрьмы по причине ухудшившегося здоровья. Вскоре после самого первого интервью в 1991 году Ширан, догадавшись, что наша беседа уж очень походит на допрос, наотрез отказался сотрудничать с нами. И выразил мне явное недовольство. Я попросил его связаться со мной, если он все же изменит к этому свое отношение».

Все это правда, но очень сжато.

С Фрэнком Шираном было непросто с самого начала в 1991 году. Мы с партнером Бартом Дальтоном ездили к нему на свидания в тюрьму, чтобы Фрэнк подписал медицинские справки, необходимые нам для ходатайства о его условно-досрочном освобождении по медицинским показаниям. Оба раза Барт проезжал до тюрьмы по 80 километров. И в обоих случаях Фрэнк отказывался что-либо подписывать. Фрэнк потребовал от Барта, чтобы вместо ходатайства об условно-досрочном освобождении по медицинским показаниям мы подали гражданские иски против ФБР, прокуроров на уровне штата и федеральном уровне, судей первой инстанции на уровне штата и федеральном уровне, тюремного надзирателя и целого списка других официальных лиц за «жестокое и беспрецедентное наказание», попирающее Шестую поправку к Конституции. Приезжая, мы вдвоем опекали нашего клиента-бунтаря.

Одним из моих ощутимых преимуществ было мое жесткое поведение с Шираном десятью годами ранее, в 1981 году. Сразу после того, как Фрэнк выиграл свой процесс по «Закону об инвестировании полученных от рэкета капиталов» в Филадельфии, он привлек меня, чтобы представлять его в федеральном процессе в Уилмингтоне по обвинениям в профсоюзном рэкете. Я защищал его от обвинений. Мы заявили о невиновности. На скамье подсудимых сидело полдюжины соответчиков из мафии во главе с Юджином Боффа, капо семьи Дженовезе и человеком Тони Провенцано, а из филадельфийской семьи был некий Бобби Риспо. Каждого представлял богатый адвокат из мегаполиса с бриллиантовыми запонками и монограммами, вышитыми на накрахмаленных белых рубашках.

После предъявления обвинения Фрэнк отвел меня в коридоре в сторону и сказал:

– Мне импонирует то, как вы держитесь, и все такое. С оплатой у меня проблем нет. И н-н-не поймите неправильно, но это аванс за составление ходатайства и все такое прочее. Всю эту бумажную работу вам делать нет нужды, другие адвокаты все напишут, а вы просто подпишите, вот и все.

– Фрэнк, – сказал я, – вам придется нанять себе другого адвоката. В своем кабинете я обговорил с вами гонорар, и вы на него согласились. Если возникла проблема с гонораром, я ухожу. Я не буду вас представлять или вести с вами переговоры. Уверен, вам удастся найти другого адвоката, который сделает так, как вы хотите, но для меня ваше предложение неприемлемо. Когда я готовлю для клиента ходатайство, я знаю, на чьей я стороне. На чьей стороне эти люди, я не знаю.

И прежде чем он успел ответить, я развернулся и ушел.

И словно в подтверждение моих слов месяц спустя федеральный прокурор обнародовал, что парень из Филли Бобби Риспо несколько месяцев назад стал информатором властей. На Риспо был «жучок», и все то время, пока группа этих адвокатов встречалась со всеми своими клиентами, обсуждая стратегию защиты, власти их прослушивали. Мне это вторжение во взаимоотношения адвокат – клиент представлялось неконституционным, но оно было поддержано резолюцией в деле «США против Боффа и др.».

В конечном счете Фрэнка осудили, и он получил 18 из своих 32 лет тюрьмы по этим обвинениям. Я был уверен, что Фрэнк помнил об этом, когда решил нанять меня, чтобы я вытащил его по условно-досрочному освобождению по медицинским показаниям.

Дверь в зал для собраний тюрьмы открылась, и в нос ударил сильный запах дезинфицирующего средства, без сомнения, идущий из коридора, который мыли заключенные. Я удивился, увидев, как Фрэнк въехал в зал для собраний тюрьмы в инвалидной коляске, которую толкал бывший президент делавэрского отделения «Пэйган Мотосайкл Клаб».

Несколькими годами ранее, когда я еще выступал защитником в делах по убийствам, прежде чем ограничить свою практику ходатайствами по условно-досрочному освобождению по медицинским показаниям, я пересек реку Делавэр и успешно представлял этого «язычника» в деле о двойном убийстве свидетелей в Нью-Джерси. Один «язычник» и его «старуха» остались в солончаках Пайн-Барренс в Южном Джерси – их головы были прострелены «язычниками», но не моим клиентом, а другими. Мой клиент представлял собой печальный случай: чемпион по борьбе в тяжелом весе в школьные времена, который проиграл наркотической эпидемии 1960-х годов и попал в тюрьму за наркотики. Он был рад меня увидеть и обнял своими ручищами. Я подумал, что Фрэнку полезно наблюдать поддержку со стороны довольного клиента.

Как когда-то, когда я преподавал английский в средних классах в Куинсе, я терпеливо объяснил Фрэнку, что слушание по ходатайству об условно-досрочном освобождении по медицинским показаниям – это тихая внутренняя процедура, которая пройдет в этом самом зале для собраний. Никакого прокурора, прессы и фанфар. Никого из его агентов ФБР, прокуроров или судей не уведомят о том, что мы подали на его освобождение.

Пока я говорил, самое крупное лицо на самой большой голове, которую я когда-либо видел, было серым и жестким, холодные и сухие голубые глаза неотрывно смотрели на меня. Мы не виделись десять лет. Его жесткая кожа была серой, как гранит здания суда штата Делавэр, где его осудили, и, по мере того как я говорил, становилась все серее. Уверен, что он дышал, но было незаметно.

– Фрэнк, – сказал я, – вы в инвалидном кресле, мы с Бартом – адвокаты по делам о медицинской халатности, и это все, что мы сейчас делаем, и мы знаем, как представить медицинские заключения. Вам необходима хирургическая операция позвоночника по поводу вашего тяжелого стеноза. У вас будет лучший нейрохирург Филадельфии Фред Симеоне, готовый сделать в Пенсильванском университете операцию, после которой вам потребуется интенсивный послеоперационный уход, физиотерапия и реабилитация. Начальник этой тюрьмы не хочет предоставлять вам необходимый послеоперационный уход. Удовольствуйтесь тем, что выйдете отсюда условно-досрочно по медицинским показаниям. Совет по условно-досрочному освобождению из трех человек будет на нашей стороне. Фактически другой стороны, кроме нашей, у нас не будет. Однако, если мы подадим любой из тех исков, которые вы хотите, все ваши любимые правоохранительные органы объединятся против вас за кулисами, чтобы гарантировать вам отсидку до последней секунды срока.

Словно не слыша меня, холодным как лед взглядом и таким же голосом он монотонно, сквозь стиснутые зубы произнес монолог, явно написанный для него тюремным адвокатом. Каждое его предложение начиналось словами: «Я хочу, чтобы вы подали иск в суд…» Как полицейский, которого известили по рации о драке за углом, не спешит, давая ребятам возможность хорошенько измотать друг друга, я позволил ему пробубнить обо всех исках, которые мы должны подать в суд.

Когда он закончил, я спросил:

– Фрэнк, вы закончили?

– Да, – проворчал он. – Я выдохся.

– Жаль, вы сами не слышали того, что говорили. В противном случае вы поняли бы, что это лишено всякого смысла.

Он внимательно на меня посмотрел.

– Мы подаем на условно-досрочное освобождение по медицинским показаниям, – продолжал я нарочито медленно и размеренно. – И это все, что мы делаем. Если мы потерпим неудачу, а вы отыщете достаточно глупого адвоката для подачи своих легкомысленных исков, тогда – вперед! Барт вернется через неделю, чтобы забрать эти бумаги, и если вы хотите, чтобы мы вас представляли, вам надо их подписать. Охрана, мы уходим!

На следующей неделе двухметровый здоровяк Барт Дальтон поехал в тюрьму один. По возвращении он был серьезно обеспокоен моей безопасностью.

– Он хотел разговаривать только о тебе, – сказал Барт, – я действительно тревожусь за тебя. Еще никто и никогда с ним так не разговаривал. И так не уходил. Он повторял это снова и снова. Я пытался сказать ему, что ты делаешь это для его же блага, но он не хотел слушать. Мне казалось, что я там занимался не юридическими вопросами, а улаживал мафиозную разборку. Я очень волнуюсь. Он не переставал говорить о тебе. Помни, он убил Фреда Гавронски за то, что тот опоздал на встречу и пролил на него вино.

– Не говоря уже о том, – сказал я, – что он – главный подозреваемый ФБР по делу Хоффа. Он подписал бумаги?

– Да.

– Отлично, ведь только это и важно, не правда ли? Давай его вытащим!

Разумеется, мы так и сделали.

В благодарность Фрэнк пригласил нас с помощниками на обед с суровыми дальнобойщиками, восемью парнями по имени Рокко, которые выглядели так, будто только что вернулись из информационного пикета. С тех пор как Фрэнк вышел из холодной и мрачной тюрьмы, состояние его здоровья улучшилось, и он мог ходить с тростью. Мы расположились в задней комнате его прежнего убежища – ресторана «Винсенте» в квартале Маленькая Италия в Уилмингтоне, называемого мафиози на фэбээровских записях «винным магазином». Именно отсюда гангстер однажды прислал бутылку «Дом Периньон» моей дочери Дженни Роуз на семейный обед по поводу ее шестнадцатилетия.

В какой-то момент Фрэнк сказал нам, что у дочери был кот, который любил прыгать ему на колени, когда он смотрел футбол. Поэтому он купил водный пистолет и показал, как стрелял в кошку брызгами воды, и от этого жеста меня пробрал озноб. Снова я почувствовал озноб в Детройте в 2002 году, когда Фрэнк изобразил, как целит в пол моего «Кадиллака» «ИНСТРУМЕНТОМ».

Словно нас там и не было, Фрэнк с приятелями много вспоминали, поражаясь, что все еще живы, и ставя под сомнение мужественность отдельных судей и агентов ФБР. По-настоящему презирали они одного агента, Джона Тамма, с прической волосок к волоску, того, которого Фрэнк «накрыл одеялом» во время процесса по «Закону об инвестировании полученных от рэкета капиталов». Толстогубый мужчина в черном костюме, черной рубашке, ярко-красном галстуке и с красным карманным носовым платком заметил:

– Я знаю, в чем проблема Тамма. И я скажу вам, в чем проблема Тамма: всю свою жизнь он борется со своими гейскими наклонностями.

Другой приятель Фрэнка, Фрэнни, который передал мне гонорар от Фрэнка, сидел, погрузившись в задумчивость, и все больше помалкивал. Я узнал, что Фрэнк и Фрэнни дружат с детского сада. Неожиданно Фрэнни поднял бокал и произнес со слезой в голосе:

– Фрэнк, пусть федералы оставят тебя в покое.

– Точно! Точно! – последовали единодушные возгласы.

– Точно! Точно! – вторили мы с Бартом.

После обеда Фрэнк отвел меня подальше от своих гостей.

– Я устал, что меня обвиняют в убийстве Джимми. В каждой статье. Вышло уже шесть книг, и все впутали меня в это дело.

Фрэнк добавил, что в тюрьме прочел мой детективный роман «Право не отвечать на вопросы», опубликованный издательством «Сент-Мартин пресс» в 1988 году и купленный, но не экранизированный кинокомпанией «Тристар пикчерс». Его герой детектив Лу Рацци – мастер допроса. Сюжет основан на расследованиях особо тяжких преступлений, таких, как «Штат Делавэр против Фуллмана», в ходе которых я помогал вести допросы. Это полицейский детектив, главный герой которого называет признание «такой же жизненной необходимостью, как пища и крыша над головой. Оно помогает выкинуть из головы психологический мусор». После выхода в свет этого романа, основанного на реальных событиях, в «Делавэр ньюс» написали, что я получил письмо от президента Рональда Рейгана, похвалившего «Право не отвечать на вопросы» за «решительную борьбу за улучшение правовой защиты законопослушных граждан». Фрэнк видел эту статью о хвалебном отзыве на мою книгу, данном американским президентом ирландского происхождения.

– Мне ваша книга тоже понравилась, – сказал Фрэнк Ирландец. – Я хочу написать книгу и хочу, чтобы для меня ее написали вы. Я хочу обо всем этом рассказать.

Мои навыки и инстинкты сразу подсказали мне, что как минимум подсознательно Фрэнк тайно желал признаться.

Об этом я уже догадался и по нашим предыдущим встречам. Фрэнка не отпугнула ни моя суровость незадолго до того, как выяснилось, что Бобби Риспо работает на ФБР, ни еще большая суровость на тюремном свидании в связи с условно-досрочным освобождением по медицинским показаниям, а уж после его откровений о Лу Рацци, главном герое моего полицейского детектива и мастере допроса, у меня не осталось ни малейших сомнений в том, что он всячески хотел меня заполучить, чтобы поведать свою «историю этого дела». В тюрьме он сидел с отдельными прототипами персонажей романа, настоящими преступниками, которых я отправил в камеру.

Скрытое желание признаться облеченному властью человеку было идеей, которую я с первых шагов работы в правоохранительных органах усвоил у опытнейшего детектива отдела полиции Уилмингтона, покойного Чарли Берка.

– Как вам удается добиться такого множества признаний? – спросил я у Берка.

– Они сами хотят рассказать, Чолл, – ответил Берки.

Я подумал, что он шутит.

Это было после того, как грабитель Рэндольф Дикерсон признался ему в убийстве. Той же отверткой, которой Рэндольф открыл окно, он зарезал одинокую старуху-соседку, жившую на пенсию и продажу Библий. Книгоноша вернулась домой и с удивлением обнаружила в своей квартире соседа Дикерсона, рывшегося в платяном шкафу.

– Рэндольфу надо было снять с души груз убийства, Чолл. Человеку нужно снять с души груз убийства, – любил повторять Берки. – Это все проклятый героин. Поверь мне, он неплохой парень, но ты недвусмысленно должен показать им, кто главный. Они должны знать, что ты главный, Чолл.

Берки не слишком полагался на техники из учебников, хотя некоторые книги просто потрясающи. У Берки была вера. Я поверил в желание признаться облеченному властью человеку. Это стало явлением, на которое я опирался и бесчисленное множество раз наблюдал его подтверждение еще до этого торжества в «винном магазине» и желания Фрэнка, чтобы я написал для него книгу и рассказал его «историю этого дела», «историю Джимми Хоффа».

Работая по обе стороны уголовного права, я пришел к пониманию того, что тысячелетиями признаваемая совесть, исповедуемая религиями, программами двенадцати шагов и психиатрами и описанная такими художниками, как Шекспир, присуща человеческой природе. Алкоголь и наркотики могут заглушать ее голос, но он таится в глубине, ожидая, пока его умело выведут на поверхность.

Тем не менее, даже в том случае, когда у убийцы появляется желание признаться, признаться хотят его сердце и душа. А каждая клетка тела этого не хочет. Потому что тело окажется в тюрьме или привязанным к каталке. Часто в отягощенном чувством вины сознании эти противоборствующие устремления действуют одновременно.

На последнем курсе Бруклинской школы права я вдохновился подвигами журналиста Майка Уоллеса из нового тогда телешоу «60 минут», и допрос и перекрестный допрос сделались моей страстью. В своей юридической деятельности я постепенно перешел от перекрестного допроса наркоманов-взломщиков к перекрестному допросу выступающих в суде экспертных свидетелей-нейрохирургов. Однако удалось ли бы мне заполучить Фрэнка, добиться его признания, проникнуть в глубины его «истории этого дела», зависело от того, насколько глубоко раскаялся этот католик.

«Мона Лиза»

Мы договорились о встрече в квартире Фрэнка с выходом в сад, в Спрингфилде близ Филадельфии. Это был октябрь 1991 года, задолго до его операции. Я подумал, что в худшем случае у меня будет материал для моего следующего романа о Лу Рацци.

Фрэнк открыл дверь, опираясь на трость. Одет он был в свою обычную «униформу», состоявшую из темно-синих хлопчатобумажных тренировочных брюк, футболки в цвет и серой твидовой кепки, символизировавшей его сердечную привязанность к водителям грузовиков. В духе дальнобойщиков по радио негромко играла музыка кантри. За спиной Фрэнка стоял невысокий рыжий краснолицый мужчина примерно его лет в коричневом костюме, накрахмаленной желтой рубашке и с красно-золотым клубным галстуком. Мое сердце замерло.

Первое правило – с клиентом хотелось бы оставаться один на один.

Фрэнк впустил меня в свою чисто прибранную квартиру с двумя спальнями, слегка пахнувшую лекарствами, и сказал:

– Это мой адвокат Чарли Брандт. А это еще один мой адвокат – Джимми Линч, Католик.

Джимми Линч, Католик, протянул руку и сказал:

– Как делишки, Чолли?

Услышав его прозвище, я почувствовал, что надежды вновь ко мне вернулись. Для католика исповедь священна.

Я пошел в туалет и услышал телефонный звонок. Выйдя, я увидел, как Фрэнк Ширан очень уважительно поддакивает кому-то в трубку. Как потом выяснилось, говорил он с Большим Билли Д’Элиа, андербоссом Рассела Буфалино.

Повесив трубку, Фрэнк сказал:

– То дело мы должны сделать сейчас.

– Сейчас? – запротестовал Джимми.

– Ты делаешь это, когда они хотят, чтобы ты это делал, а не тогда, когда ты хочешь это сделать. И они под тебя не подстраиваются.

– Что мы будем делать с Чолли?

– Ребята, – быстро сказал я, – я прихватил с собой работу. Я займусь ею прямо здесь, в столовой, пока вы не вернетесь.

– Нет, – сказал Фрэнк. – Мы возьмем его с собой, и это будет правильно.

Фрэнк снял кепку и футболку и надел накрахмаленную белоснежную рубашку с монограммой «FJS» на манжетах. Потом черный жилет. Тренировочные брюки он не переодел.

Католик сел за руль. Фрэнк сидел на переднем, я – на заднем сиденье. Позже я узнал, что в своей последней поездке доверчивый Джимми Хоффа тоже сидел на заднем сиденье. Массивная седая голова Фрэнка закрывала мне обзор. Не было сказано ни единого слова, и я понятия не имел, куда мы едем. Я знал, что, если Фрэнк едет убивать, мы с Католиком будем там тоже. Наконец мы добрались до Саус-стрит, и вскоре я узнал свой любимый магазин в Филадельфии «Тауэр Рекорд» на углу 6-й стрит. У «Тауэр» мы повернули направо и остановились через улицу от ресторана «Мона Лиза». Я вздрогнул от ворвавшегося в окно машины рэпа. Италоамериканец указал нам место, где нам не выпишут штраф за нарушение правил парковки.

Во время моих выступлений люди меня спрашивают, было ли мне когда-нибудь страшно с Фрэнком. «Один раз, – отвечаю я, – когда мы вошли в ресторан «Мона Лиза», и за нами с лязгом щелкнул дверной замок». Звук этого громкого щелчка пронзил меня до глубины души. Позже Фрэнк признался, как испугался, услышав за спиной щелчок ресторанной двери, когда вошел в «Вилла ди Рома», чтобы держать ответ перед Анжело Бруно за заговор по поджогу прачечной по заказу Шептуна.

Нас с Католиком пригласили посидеть в баре. Сразу за баром стоял большой круглый стол. За ним в одиночестве сидел Джон Станфа, недавно коронованный крестный отец филадельфийской семьи, королевский потомок Филиппа «Куровода» Теста, свергнутого при помощи начиненной кровельными гвоздями бомбы, заложенной под крыльцом его дома, а также Анжело Бруно, свергнутого выстрелом из дробовика в голову, когда он сидел в машине, припаркованной перед своим домом. Миссис Бруно выбежала и закричала: звоните Симеоне, хирургу, который должен был оперировать Фрэнка, но было слишком поздно. В ту ночь водителем Анжело Бруно был Джон Станфа, и, чтобы его нейтрализовать, как Фрэнк нейтрализовал телохранителя Галло, его ранили из пистолета в плечо.

Позже Фрэнк сказал мне, что, когда красили дом «Анджа», чуть не убили его самого. В тот вечер Фрэнк обедал в ресторане «Кус» в Маленькой Италии. Анжело подошел к столику Фрэнка и попросил его отвезти домой, если не появится Джон Станфа. Однако Станфа пришел, и Фрэнк остался.

– Почему ты уверен, что тебя бы убили? – спросил я.

– Они знали, что от меня не отделаешься, просто прострелив плечо; пришлось бы стрелять на поражение.

После этой конфузии Джон Станфа пошел вверх и вскоре сменил в качестве босса семьи Маленького Ники Скарфо. Маленький Ники отправился отбывать несколько пожизненных сроков за ряд заказных убийств. «Моной Лизой» владел родившийся и выросший на Сицилии Джон Станфа. 17 лет назад, в 1974 году, все вышеупомянутые боссы Филли были среди трех тысяч гостей в «Лэтин Казино», свидетельствуя почтение Фрэнку Ширану в вечер его чествования.

Станфа показал Фрэнку, где присесть, после чего остальные соскользнули со своих табуретов и присоединились к столу.

Я достаточно знал, чтобы не задавать вопросов, но мне стало сразу ясно, что мы на суде, и судьей был Джон Станфа. Станфа был очень сдержан и суров.

Фрэнк, истец, утверждал, что двое из семьи Филли собирали для него деньги с акул, пока он был на киче, а теперь «не определились с зеленью». Эти двое, в свою очередь, утверждали, что по мере того, как собирали «навар», они давали деньги на Фрэнка, по полторы тысячи долларов в неделю, предыдущему крестному отцу Филли Маленькому Ники Скарфо. Из тюрьмы Маленький Ник засвидетельствовал, что эти двое денег Фрэнка ему не давали. Большой Билли Д’Элиа, в то время фактически управлявший семьей в качестве андербосса крестного отца Рассела Буфалино, представлял Фрэнка.

Бар был свободен, и за отдельным столом для нас накрыли еду. Меня поразило, что это хлеб и итальянские колбаски для бутербродов, а не горячие ароматные блюда с красным соусом, которые выставили бы моя бабушка Роза и дедушка Луиджи Димарко на своей семейной ферме на острове Статен-Айленде, устраивавшие душевные пиршества. Но, опять же, это был зал суда.

Поездка в «Мону Лизу» на судебный процесс и последующие братские ритуалы затянулись на пять часов. Мне показалось, что в конце Станфа улыбнулся. Выйдя на улицу после суда, я впервые пожал руку Билли Д’Элиа. Большой Билли – очень представительный человек в костюме от «Братьев Брукс» – походил скорее на бизнесмена и американца, а не на итальянца. Я задался вопросом: заснят ли я видеонаблюдением?

Мы сели в машину Католика. Фрэнк был горд и воодушевлен, и от него разило кьянти: «Я выиграл дело. Посмотрите на уважение, которое мне оказывают. Они поступают так только с итальянцами. Это уважение, которое мне оказывают. Они держат меня в своем кругу. Из этого дела будет зелень, Джимми. Эти двое должны платить мне по полторы тысячи долларов в неделю, пока я не скажу им прекратить.

С заднего сиденья я поразился уникальной форме правосудия и подумал: а мне треть не причитается?

После паузы Фрэнк продолжил:

– Но проблемы у Фрэнни, Джимми. Из-за Фрэнни приключилось кое-что, из-за того, что натворил Фрэнни.

– Что ты имеешь в виду, Фрэнк? Фрэнни хороший человек. Я не хочу, чтобы с Фрэнни что-то случилось.

Сидя на заднем сиденье, я тоже не хотел, чтобы с Фрэнни что-то случилось. Это был тот самый Фрэнни, который принес мне гонорар, когда Фрэнк сидел в тюрьме, и который за обедом после освобождения Фрэнка со слезами в голосе произнес тост за своего друга из детского сада.

На обратном пути Джимми продолжал упрашивать Фрэнка за Фрэнни. Фрэнк держал Джимми в страхе, повторяя, что «не контролировал ситуацию».

Восемь лет спустя, когда 1 марта 1999 года мы с Фрэнком возобновили наши встречи, я узнал, что с Фрэнни ничего не случилось. Фрэнк намекнул, что защитил Фрэнни. Он объяснил: «У Фрэнни хорошая жена и хорошая дочь». Я воспользовался случаем, чтобы напомнить Фрэнку, что и у меня хорошая жена и две прекрасные дочери. И хороший сын.

Мы в течение пяти минут не могли вернуться в квартиру Фрэнка, поскольку, верный своей кличке, Католик заявил, что слишком расстроен делом Фрэнни и отправляется домой спать. Я видел хороший знак в том, что среди друзей Фрэнка был подобный совестливый человек. Католик взял свое пальто из верблюжьей шерсти и направился к двери, и Фрэнк Ширан, подозреваемый ФБР в убийстве Джимми Хоффа, остался со мной наедине.

Мы были готовы. Мы уже заключили сделку о разделе «прибыли» от этой весьма убыточной книги, которая поведает «его историю этого дела», книги, призванной его оправдать. Фрэнк заверил меня, что Рассел дал ему разрешение писать книгу «до тех пор, пока она никому не повредит».

Я с самого начала считал, что для Фрэнка книга была лишь предлогом облегчить душу. И я был полностью открыт его признанию. Идею оправдательной книги я вышвырнул за дверь, открытую уходящим Джимми Линчем. Я собирался стать проводником, катализатором всей той правды, которую Фрэнк хотел снять с души. Конечно, это было опасно, но я был готов рискнуть.

За ту долгую ночь тет-а-тет с Фрэнком были взлеты и падения, но в конце концов Фрэнк произнес первые слова, которые сводились к признанию вины в деле Джимми Хоффа: «Люди думают, что ФБР не знает, какого хрена они делают. ФБР знает, какого хрена они делают».

Это сложное предложение было как широко распахнутые ворота для появления подробностей. Фрэнк сформулировал нашу задачу. Теперь ему следовало объяснить, почему «ФБР знает, какого хрена они делают».

Я тогда не знал, что Ширан имел в виду и подтверждал служебную записку из досье ФБР по делу Хоффа. Я никогда о ней не слышал. Прочитал о ней я позже в посвященных исчезновению Хоффа книгах Стивена Брилла и Дана Молдеа. И до публикации этой книги я ее не видел.

Эту служебную записку через насколько недель после исчезновения Хоффа написал Боб Гэррити, агент ФБР, находившийся в самом центре расследования дела Хоффа.

Мне выпала честь встретиться с Бобом Гэррити в 2005 году, через четырнадцать лет после суда Фрэнка в «Моне Лизе», когда Боб на автограф-сессии купил мою книгу в мягкой обложке. И попросил меня подписать «Бобу Гэррити».

– Откуда мне знакомо это имя? – поднял я глаза.

– Я был агентом по делу Хоффа. И дважды прочел вашу книгу в твердой обложке.

В служебной записке из досье по делу Хоффа, на которой основывались другие книги, посвященные убийству Хоффа, Гэррити составил точный список подозреваемых, включая Ширана и Буфалино.

– Пожалуйста, присядьте рядом со мной, – попросил я.

На Бобе как консультанте по безопасности «Национальной футбольной лиги» была рубашка «Питсбург Стилерз». Фотография, снятая моей женой, на которой мы сидим вместе, висит у меня на стене.

– Мы всегда любили Ширана за это, – сказал Боб. – Семья Хоффа считала, что без Фрэнка Ширана солнце не встает и не садится.

Фрэнк тоже знал, что семья Хоффа его боготворила, и это знание усугубляло чувство вины и подталкивало к признанию.

Однако ничего не менялось, пока в нужное время не появился я, обладающий нужными умениями.

Все до единого, каждый подозреваемый из составленного Гэррити списка в досье Хоффа нажали на то, что я называю кнопкой молчания «Миранды» на пульте дистанционного управления. Никто из них не отвечал ни на какие вопросы ФБР. Боб Гэррити и ФБР, благодаря информаторам, знали, «кто это сделал», но не могли пробить каменную стену молчания, чтобы узнать, что именно сделал каждый. И поэтому Бюро беспощадно преследовало внесенных в список за любое преступление, даже без связи друг с другом, и посадило всех.

Упорная работа Боба и других над делом помогла мне в квартире Фрэнка в ту ночь. Страх быть пойманным помог развитию чувства вины. Непрестанное давление ФБР усугубляло тяжесть мук совести Фрэнка, и я извлек пользу из работы ФБР.

В ту знаменательную ночь 1991 года уставший Фрэнк опустился на серое вельветовое кресло «Лэ-Зи-Бой». И устроился в нем, а я сидел рядом с ним, совсем рядом. Поскольку я не видел записки Боба Гэррити и не читал ни одной книги о деле Хоффа, у меня в голове не было теории, которая могла бы мной руководить, ни единого сценария, который я мог бы пересмотреть.

Мне помогло кьянти, выпитое Фрэнком в «Моне Лизе». «In vino veritas» – истина в вине. Вероятно, кьянти сделало его разговорчивее, а радость от законной победы – более экспансивным. Помогли и мольбы Джимми Линча Католика за Фрэнни – задали нравственный тон. Наша встреча продлилась еще целых пять часов после пяти часов, проведенных на его мафиозном суде. Уезжая домой, я знал немало из того, что случилось с Джимми Хоффа. Как минимум у меня было представление о том, что сделал каждый из списка Боба Гэррити.

Восемь лет спустя, в 1999 году, Фрэнк сказал мне, что только один из девяти подозреваемых в списке из досье ФБР по делу Хоффа был невиновен. Это был Габ, брат Салли, «Салли Багса» Бригульо. Фрэнку пришлось сказать мне, что он был на киче с Габом и Габ заверил его, что его брат Салли не «превратился в крысу». Фрэнк заметил о своем убийстве Сала Бригульо: «Оно было скверным».

В ту ночь 1991 года, в привычной ему домашней обстановке, без магнитофона и стенографии, я помог Фрэнку открыться и рассказать, как в «съемном» доме в Детройте произошло убийство Хоффа, признаться, что орудием послужил пистолет, в момент убийства он был в том доме в Детройте и находился там по приказу Рассела, прилетев туда на частном самолете, а тело кремировали братья Андретта, нанятые в качестве чистильщиков. Фрэнк признался в участии в заговоре с целью убийства. Это делало его виновным в убийстве, как если бы он нажал на спусковой крючок. Однако он не признался в том, что действительно нажал на крючок, и тогда я не настаивал.

Я знал, как он себя чувствовал, как насторожен, как искренне мучился угрызениями совести. Запись я отложил до следующего раза.

Кроме того, до поры я не задавал каверзных вопросов-предположений, на которые непросто ответить, не проболтавшись: «Нет, нет, что вы, это не про вас. Я просто спрашиваю ваше мнение о том, как это могло произойти. Каждый вправе иметь свое мнение».

Я подумал, что при нашей следующей встрече мне удастся прояснить оставшиеся недоговоренности, и даже представить себе не мог, что произойдет она почти десять лет спустя.

В ту осеннюю ночь Фрэнк не отрицал, что знал, кто нажал на курок, раз он утверждал, что это могли быть два осиротевших во время войны сицилийца, которых привезли из канадского Виндзора. Однако мои последующие вопросы заставили от этого отказаться. Кроме того, я заставил его отказаться от версии, что он «присматривал за делом для Рассела».

То, что орудием убийства был пистолет, выяснилось далеко не сразу. Сначала он утверждал, что это могла быть проволочная вешалка для одежды, и хорошенько меня толкнул, уперев ножищу мне в поясницу, чтобы продемонстрировать, как можно задушить согнутой вешалкой.

Когда он наконец признался, что это был пистолет, я почувствовал, что он хочет сказать мне, что он нажал на спусковой крючок этого пистолета, и я был уверен, что в конце концов он мне признается. Однако мне следовало быть осторожным и не спешить. В конце концов, он был опасным человеком, а мы были практически незнакомы.

Поведение Фрэнка, в особенности его печальный взгляд, свидетельствовало о том, что его истерзало чувство вины, и чем чаще упоминался Джимми Хоффа, тем оно становилось острее. Этот взгляд резко контрастировал с его холодным взглядом в тюрьме. Восемь лет спустя, когда мы возобновили нашу работу, я узнал, что отец Фрэнка учился в семинарии, а мать каждое утро ходила к мессе. Меня это не удивило.

Долорес, третья дочь Фрэнка, выступавшая вместе со своими сестрами даже против написания оправдывающей книги, но ставшая моим лучшим другом после ее публикации, поведала мне, что на похоронах матери старшая сестра Пегги сказала ей, что в действительности никогда не думала, что отдалившийся отец убил Джимми Хоффа. Именно чувство вины, терзавшее его через четыре дня после убийства, заставило его так думать, когда Пегги сказала ему на кухне материнской квартиры: «Не хочу иметь ничего общего с таким человеком, как ты». Сильнейшее чувство вины заставило его думать, что Пегги его разоблачила. До самой смерти он считал, что она заглянула ему прямо в душу.

«Взрыв тишины»

Иногда преднамеренное молчание играет в допросе определенную роль. Я успешно воспользовался долгой поездкой к полицейскому участку в тишине и темноте автомобиля, полного детективов отдела убийств, которых заранее предупредил не произносить ни слова, сохраняя абсолютное молчание в присутствии сидящего рядом со мной молодого человека в наручниках, чтобы тот, вытирая слезы о колени, потомился. Это молчание должно было напугать и вырвать признание у этого только что задержанного нами на квартире подруги сообщника стрелка, тяжело ранившего в голову патрульного из винтовки 22-го калибра в ходе вооруженного ограбления. Когда мы приехали и остановились на заднем дворе полицейского участка, я нарушил молчание и сказал: «Подожди». С легким сочувствием посмотрел на него сверху вниз и сказал детективу отдела убийств: «О, черт с ним, пусть он расскажет, как все было». И тот выпалил: «У меня даже не было пистолета, а Пинки в него выстрелил».

Однако в подавляющем большинстве случаев я предпочитал вести диалог. Поддерживая его, говорите о чем угодно. Не давайте допрашиваемому времени подумать о том, что он говорит. Не давайте ему закрывать рот и надейтесь на то, что правда всплывет.

А сами тем временем, как игрок в покер, соображайте, куда и как он смотрит или что делает, когда блефует, или говорит правду, или что-то вспоминает. Слушайте звук его голоса, наблюдайте язык тела и просто соображайте. Словно учитель музыки, который может сказать, кто из детишек в хоре сфальшивил, вы должны быть великим слушателем. Как я обычно говорю, выступая с лекциями перед полицейскими: имеет значение «КЧС» – «Каждое Чертово Слово». Слушайте.

Заставить допрашиваемого говорить особенно важно, когда он уже устал, как Фрэнк после долгого дня в «Моне Лизе».

Посмотрев на него в тот вечер в 1991 году, я решил, что нужно задать еще один вопрос, просто чтобы его расшевелить. Прервать временное затишье, возникшее будто в заключительной сцене мрачного фильма «Взрыв тишины», который за несколько десятилетий до того я смотрел в «Стил Пир» в Атлантик-Сити. Следовало буквально взорвать тишину, просто чтобы с наступлением вечера заставить его говорить. В завершение я совершенно «невинно» спросил Фрэнка, почему участвовало так много людей: «…Тони Провенцано, ты, Рассел, Томми Андретта, Стив Андретта, Сал Бригульо, Чаки О’Брайен, Тони Джакалоне».

– Потому, – сказал Фрэнк, – что, идя на такое дело, ты знаешь только, что сделал ты. Ты не можешь никого заложить.

– Это замечательно, – сказал я.

– Главное – предосторожность, – сказал Фрэнк.

– Кроме того, – сказал я, – думаю, если ты справишься с громким убийством сам, тебя в конце, скорее всего, устранят.

– О да. Нет дураков делать такое в одиночку.

– Это как в фильме, который я видел однажды в Атлантик-Сити, где киллер приезжает из Кливленда для совершения громкого убийства в Нью-Йорк, получает после убийства деньги и пулю.

– О да, безумно делать такое в одиночку. Массовой бойни они не устроят, а одинокого ковбоя спокойно уберут.

– Как одинокого ковбоя Ли Харви Освальда, – сказал я смеясь.

И я словно щелкнул выключателем и увидел, как Фрэнк Ширан отвел взгляд и посерел будто гранит, как в тюрьме, когда я объяснял ему план условно-досрочного освобождения по медицинским показаниям.

Что я такого сказал, чтобы он так среагировал? Я откинулся на спинку стула.

– Никогда не читал книг об убийстве Джона Кеннеди, – продолжал я небрежно.

Он замер, грусть в его глазах сменил ужас.

– Но мне всегда казалось, с того самого момента, как я увидел по телевизору, как Руби убивает Освальда, что это была работа Джека Руби…

При этих словах он стал еще серее и напряженнее.

– …избавиться от Освальда. Когда все это сумасшествие выплеснулось на улицу, Руби пришлось доделать эту работу. Ему пришлось бы куда хуже, чем перед судьей за убийство.

Мощные мышцы его рук напряглись на подлокотниках серого «Ла-Зи-Боя».

– Если бы Руби не стрелял в Освальда, – я заговорил громче и агрессивнее, – его бы замучили до смерти, и его семью тоже. Замучили до смерти.

Он был тверд и молчалив, как могильный камень. Затем он еле заметно пошевелил правой рукой, словно пытаясь меня ударить. Это единственная часть тела, которой он пошевелил.

Я продолжал еще быстрее и с большим напором, чтобы он не остановил меня:

– Когда я работал в Восточном Гарлеме, я нередко видел полицейских в форме, сидящих с мафиози за чашкой эспрессо. У Руби были свои полицейские…

При этих словах он отмахнулся от меня правой рукой.

Сухим ледяным голосом он произнес:

– Я никогда не заговорю о Далласе.

Мне навсегда врезалось в память то, как он произнес эти слова. С отчетливым страхом в голосе. Это признание, неожиданно спровоцированное незначительным вопросом о том, почему в убийстве Хоффа участвовало восемь человек, а не один киллер, было сюрреалистическим. Я не мог его предвидеть. Я не был уверен, что оно мне нужно. В тот момент, видя, как он напрягся, я решил не продолжать про «Даллас».

– Итак, другими словами, – ловя его смущенный взгляд, поскольку его испугала собственная вспышка, медленно произнес я, – похоже на сборочный конвейер, где у каждого своя работа и никто не может дать показания на другого. Правильно? Фрэнк? Сборочный конвейер. Так? Фрэнк?

– Да, так.

– Логично.

Мы с этим покончили. Уже в Делавэре после того поразительного октябрьского дня в Филадельфии в 1991 году я почувствовал себя исследователем, снова вернувшимся домой после долгого путешествия в незнакомую чужую страну. Я сказал Нэнси и Барту, что для описания совести Фрэнка Ширана нам необходимо придумать слово посильнее «раскаяния», слово, в котором угрызения совести сочетались бы с пыткой. Я сказал им, что Ширан поведал мне многое из того, что случилось с его дорогим другом и наставником Джимми Хоффа, и поверят они или нет, но Ширан испытывал чувство вины за преступную осведомленность в убийстве Джона Ф. Кеннеди. Я рассказал им, что он мне ответил на безобидное упоминание «Далласа» и то, как пугающе прозвучали его слова. Нэнси и Барт забеспокоились за меня, уговаривая не слишком углубляться. Они хотели видеть меня живым.

То, что скрывается за его словами, их странным контекстом и его эмоциональным состоянием, когда он их произносил, понял бы каждый. У Фрэнка Ширана было в чем признаться в отношении «Далласа».

Примерно десять лет спустя, когда все главные крестные отцы той эпохи были мертвы или в тюрьме, я действительно захотел узнать то, что знал о «Далласе» Фрэнк, и я узнал и написал об этом в книге: мафия участвовала в убийстве, а Фрэнк сыграл невольную роль.

В 2012 году в интервью Чарли Роузу Роберт Ф. Кеннеди-младший сказал, что его отец, Роберт Ф. Кеннеди-старший, считал, что Джона в Далласе убила мафия и что он тоже в это верит. Роберт Ф. Кеннеди-младший сказал, что Роберт Ф. Кеннеди-старший оценил доклад Комиссии Уоррена как «низкопробную ремесленную поделку… Хотя публично доклад Комиссии Уоррена он поддержал, но в частном порядке высказывался пренебрежительно». Роберт Ф. Кеннеди-младший: «Он был очень дотошным юристом, сам составлял доклады, был экспертом в изучении запутанных дел и поиске истины».

Чарли Роуз спросил, ощущал ли Роберт Ф. Кеннеди-старший «определенное чувство вины, поскольку считал, что возможна связь между его очень агрессивной кампанией против организованной преступности» и убийством Джона Ф. Кеннеди. Роберт Ф. Кеннеди-младший ответил: «Я думаю, это правда. Он об этом говорил». Роберт Ф. Кеннеди-младший далее сказал, что телефонная книга Джека Руби «напоминала инвентарный перечень» всех авторитетных фигур организованной преступности.

Когда впоследствии я провел небольшое расследование, мое внимание привлекло одно имя. Ирвин Вайнер. Руби звонил Вайнеру 26 октября 1963 года, за двадцать семь дней до «Далласа». Это мог быть невинный звонок. Руби и Вайнер были друзьями. Вайнер был другом и Фрэнка Ширана, и Джимми Хоффа. Время от времени Фрэнк называл человека большого роста на периферии мафии «крупным связующим звеном». И Вайнер был очень «крупным связующим звеном». Вайнер прогуливался с управляющим пенсионного фонда «Братства» Алленом Дорфманом на парковке в Чикаго, когда двое убийц застрелили Дорфмана. Вайнера, свидетеля, пощадили.

Джек Руби был лично знаком с таким количеством гангстеров, что в 1959 году ФБР безуспешно пыталось привлечь его в качестве платного конфиденциального осведомителя.

Знание того, что и как Фрэнк сказал мне о «Далласе» из своего серого «Ла-Зи-Боя» два десятилетия назад, сделало это заявление представителя семьи Кеннеди столь же отрадным, как падение каждой новой снежинки, с тех пор как моя книга была опубликована.

«Они не посмеют»

В 1991 году, напечатав синопсис показаний Фрэнка, я предусмотрительно опустил комментарий относительно «Далласа». Я понятия не имел, с кем или с чем имею дело. Я действительно никогда не читал книг об убийстве президента. Когда оно произошло, я работал учителем английского языка и просто полагался на память, здравый смысл и впечатления своей жизни, когда случайно упомянул Освальда как «одинокого ковбоя» на одно дело.

На нашей следующей встрече в квартире Фрэнка мы были наедине, и я передал Фрэнку свой синопсис. Он уселся в свой «Лэ-Зи-Бой». По мере чтения он снова посерел как гранит, искренне потрясенный прочитанным, словно в ту нашу ночь был в состоянии потери памяти, вызванной алкогольным опьянением.

Очевидно, что я воспользовался нашей совместной работой над книгой, чтобы подобраться к тому, что знает и хочет рассказать Фрэнк. Но с добровольного согласия Фрэнка на всех этапах. В противном случае он не вернулся бы к работе со мной в 1999 году.

Закончив чтение, Фрэнк сказал: «Вы не можете публиковать этот материал. Эти люди здесь, все они еще живы. Расс еще жив, и я оставлю это себе».

И в тот момент, когда он взял у меня записи, я знал, что я поступил мудро, опустив «Даллас». Мне особенно не хотелось, чтобы Рассел знал, что он мне об этом сказал.

Конечно, у меня сохранилась копия варианта 1991 года под названием «Они не посмеют». Название – ответ Джимми Хоффа на переданное ему Фрэнком предупреждение Рассела. Фрэнк считал, что в этом контексте именно фраза «они не посмеют» повинна в убийстве Джимми. Эти слова стали названием первой главы книги.

«Фрэнк, если вы передумаете или эти люди умрут, – сказал я, – вы знаете, где меня найти».

Восемь лет спустя, 1 марта 1999 года, после получения Фрэнком «отпущения» у монсеньора Эльдусора, у меня раздался телефонный звонок, положивший начало запротоколированным встречам, которые легли в основу большой биографии Ирландца, его авантюрной и опасной жизни, которую он называл «суровой», а еще попытки духовного искупления и окончательного спасения признанием, рассказ правдивой «истории этого дела», проверенной и протестированной моими вопросами и его ответами на протяжении последующих пяти лет.

За пять лет совместной работы я успешно использовал как средство ведения допроса слова Хоффа «они не посмеют» и другие его неосторожные слова и поступки последнего года, чтобы походя переложить на Хоффа вину в его собственной смерти. Хоффа знал правила и последствия их нарушения, но не остановился. «Я бы сам его убил», – неоднократно говорил я.

Я посеял семя.

Я живо помню тот момент, когда это средство ведения допроса дало результат и Фрэнк признался, что нажал на спусковой крючок. Он позвонил по мобильному телефону, когда я вышел после обеда из ресторана «Кристина» в Кетчуме, штат Айдахо, в октябре 2000 года, почти через два года после начала новой серии интервью.

– То дело, о котором мы говорили… – сказал Фрэнк.

– Да.

– То дело – ты можешь сказать, что это сделал я.

– Фрэнк, сказать, если это правда, я могу все, что угодно. Ты говоришь, что это сделал ты?

– Да.

– Ты хочешь мне сказать, что застрелил Хоффа?

– Верно.

– Молодчина, Фрэнк, ты знал, что я знаю, но лучше всего – облегчить душу. Господь тебя благословит, ты молодчина, Фрэнк.

Дом, сдающийся в аренду

С Бобом Гэррити, агентом, расследовавшим дело Хоффа, мы встретились в Детройте осенью 2005 года, почти через полтора года после публикации моей книги, чтобы отыскать жильца, жившего в доме, где убили Хоффа. Мы начали с семьи покойной владелицы дома, одинокой Марты Селлерс. Хотя в новостной статье упоминается ее «сын», и я повторил это в эпилоге 2005 года, сына у нее не было. Со средствами массовой информации говорил внучатый племянник. С внучатым племянником, его сестрой и матерью мы встретились за чашкой кофе и пирожными, поданными на тонком фарфоре на серебряном подносе в просторном доме, в котором все они жили.

Семья объяснила, что дом тети Марты находится в черте города. Марте, работавшей учительницей в Детройте, приходилось пользоваться им как официальным местом жительства в Детройте, в то время как на самом деле жила она в загородном доме. Семья рассказала нам, что одним из учеников Марты Селлерс был несравненный супертяжеловес Джо Луис, тот же «Коричневый бомбардировщик», благодаря помощи которого Бобби Кеннеди проиграл прыжок с парашютом со здания Капитолия.

Семья не смогла пролить свет на фигуру «агента по продаже недвижимости», однако к тому времени я уже знал, что «агентом по продаже недвижимости», предоставившим дом для убийства, был «Рыжий» Джон Фрэнсис. Я выяснил, что через пять дней после исчезновения Хоффа наблюдение зафиксировало Рыжего как одного из соучастников заговора против Хоффа, которых видели в «Везувии» поочередно докладывавшими курившему сигару Толстому Тони Салерно, боссу семьи Дженовезе и члену мафиозной Комиссии.

Из «отчета о наблюдении» офицера полицейского департамента города Нью-Йорка:

«Примерно в 12.55 офицер заметил, что в помещение входит ФРЭНК ШИРАН… На нем была голубая рубашка с коротким рукавом и темные брюки… ФРЭНК спрашивал, «здесь ли РАСС»… ответил, «РАСС в обеденном зале»… На левой руке ФРЭНКА ШИРАНА было кольцо желтого металла с монетой (монета по краю инкрустирована мелкими бриллиантами) и часы желтого металла. Циферблат часов квадратный и обрамлен мелкими бриллиантами… Через несколько минут после того, как ДЖОННИ ФРЭНСИС вошел в обеденный зал, он вернулся в бар и подсел к ФРЭНКУ ШИРАНУ… В какой-то момент из разговора удалось услышать имя ДЖИММИ, произнесенное ФРЭНКОМ. Было слышно, как он сказал мистеру ФРЭНСИСУ, что к расследованию подключилось ФБР… Несколько раз их разговор переходил на шепот, и офицер ничего не мог услышать…»

Доклад Рыжего боссам в обеденном зале свидетельствует о его прямом участии.

Семья Марты Селлерс помнила жильца, пожилого человека с тростью, который время от времени жил в доме, но они не знали, как его звали, и не знали, жил ли он в доме в 1975 году.

Эти любезные люди направили нас к юристу и другу семьи, который в 1970-х годах подумывал о покупке дома. Я поговорил с ним по телефону. Юрист вспомнил, что в одном из окон дома на протяжении многих лет, в том числе в 1975 году, была жестяная табличка «Сдается в аренду». Так что в 1975 году дом действительно сдавался в аренду, что облегчало приезд незнакомых людей и делало их незаметными для соседей. Адвокат знал, что это было именно в 1975 году, потому что как раз в тот год он вернулся в Детройт и всерьез подумывал о покупке дома.

– Я помню старого жильца с тростью, – сказал юрист. – Он был словно привидение и исчезал всякий раз, когда кто-то входил в дом. Но к 1975 году его уже не было.

Внучатый племянник Марты Селлерс заинтересовал нас, рассказав за пирожными и кофе, что в подвале дома стояла мусоросжигательная печь с очень мощными ревущими газовыми горелками. Отверстие в ней было достаточно большое, чтобы засунуть человеческое тело. В детстве он сжигал в ней мусор для своей тети. В 1975 году ею продолжали пользоваться, но через несколько лет эти домашние мусоросжигательные печи запретили как источники загрязнения воздуха. Мы с Бобом проверили подвал и обнаружили дымовую трубу мусоросжигательной печи, но сама мусоросжигательная печь была демонтирована.

Чтобы проверить все до конца, Боб привел нас в местное почтовое отделение, чтобы узнать, можем ли мы найти работавшую тогда почтальоншу, которая могла бы вспомнить фамилию этого жильца, но, к сожалению, выяснилось, что она скончалась.

Затем Боб пригласил меня на обед в бар «Немо» и показал мне парковочное место перед окнами, где за две недели до исчезновения Хоффа был взорван «Линкольн» сына Фрэнка Фицсиммонса. Боб рассказал мне, что на ужине в День благодарения в последний год жизни Хоффа влепил Чаки пощечину. Хоффа рассердился на Чаки за то, что тот бросил жену ради любовницы.

Боб сказал мне, что он разочарован тем, что я не опубликовал книгу раньше, пока Фрэнк был еще жив. Все, что я мог сказать, это то, что его понимаю. Однако предполагалось, что, когда выйдет книга, Фрэнк будет жив.

Фрэнк выбрал самоубийство, отказавшись от еды, – нередкий в доме престарелых случай.

Разрешение на транспортировку

Затем из Тейлора, штат Мичиган, мне неожиданно позвонил прочитавший мою книгу полицейский Джефф Хансен. Хансен рассказал мне о крематории менее чем в двух минутах езды от дома. Он стоял на кладбище, где вскоре после исчезновения сына была похоронена мать Хоффа, в могиле без опознавательных знаков, чтобы не привлекать туристов.

Однако Джефф сказал про другой крематорий, в двадцати минутах езды, поскольку, по его мнению, именно им могла воспользоваться мафия, чтобы распорядиться телом. Известно, что он был близко связан с похоронным бюро «Баньяско», в котором проводилось много мафиозных похорон. Несколько лет назад одного из семьи Баньяско расстреляли в мафиозном стиле прямо перед их похоронным бюро.

Я полетел в Детройт и встретился с Джеффом и другими знающими людьми, с которыми он консультировался. Мне рассказали, как легко было в Мичигане в 1975 году законно кремировать тело без какого-то документального следа. Требовалось только так называемое «разрешение на транспортировку», а на практике даже в нем не было необходимости. Это были листы бумаги размером с долларовую банкноту. Дубликатов не было, только оригинал. Он вручался водителю директором похоронного бюро, который обычно держал стопку таких в ящике стола. Их никому не передавали. Их не отдавали в крематорий. Это было просто разрешение директора похоронного бюро, выдаваемое любому шоферу, после чего тот мог перевозить тело. Эта фраза напомнила мне «транзитные письма» из классического фильма Майкла Кертиса «Касабланка».

Шофер останавливался и вручал смотрителю девяносто пять долларов, часто наличными. Тело было в мешке для перевозки трупа или в дешевом сосновом гробу для кремации. Мешок или гроб никогда не открывали. Шофер и его помощник или подсобный рабочий крематория (если шофер приезжал один) брали тело и клали в печь. Один из них включал обычный выключатель. Через час все, включая мешок для перевозки тела или хлипкий сосновый гроб, превращалось в пепел. Через час возвращался смотритель и скребком через окошко собирал пепел в маленькую пластмассовую урну кремового цвета, которую забирал шофер. Пепел идентифицировать невозможно. Очень часто урны не забирали, а оставляли и просто складывали в шкафу для будущего захоронения. На кладбищах, которые мы проверили во время этой поездки в Детройт, я видел целые полки оставленных урн с прахом. Все это было легко провернуть, например, при содействии Баньяско, у которого были разрешения на транспортировку.

В сговоре с крематорием сделать подобное было еще проще, без посторонней помощи, и всего за час. Смотрители отправляются по своим делам в другую часть огромного кладбища, а шофер с помощником все делают сами. Я щелкнул выключателем в одном из тех детройтских крематориев, которые, казалось, вечно стоят без присмотра, и услышал, как в печи мгновенно вспыхнуло пламя.

Боб Гэррити сказал мне, что его команда ФБР подозревала Баньяско в сокрытии тела. Фактически, как описано в длинной служебной записке ФБР, полученной мною из других источников, очень надежный информатор, близкий к семье Баньяско, указал на бюро «Баньяско» как на место, куда немедленно доставили тело Джимми Хоффа. «Баньяско» проверили, но нельзя было ничего найти. В компетентных кругах Баньяско за явные связи с мафией называли «Баньяско – два в одном». В 2009 году Джефф Хансен написал книгу о своих находках «В поисках правды», которую опубликовало издательство «Спектр Паблишинг».

Фрэнк никогда не интересовался судьбой тела Хоффа. Он всякий раз издевался, когда я начинал поиски. Фрэнк не раз говорил: «Если бы было тело, которое можно обнаружить, его давно бы обнаружили».

Фрэнк согласился, что из живущих только Томми Андретта единственный, кто действительно знает детали. От тела избавлялся он и его покойный брат Стив. Томми Андретта из нью-джерсийского отделения покойного капо Дженовезе Тони Провенцано сейчас живет в Лас-Вегасе. Но Андретта не отвечает ни на какие вопросы. Его кнопка отключения звука «Миранда» постоянно нажата.

Когда в 2004 году вышла книга «Я слышал, ты красишь дома» в твердом переплете, Эд Барнс, продюсер «Фокс Ньюс» и бывший следователь отдела по борьбе с организованной преступностью штата Нью-Йорк, человек, который более двадцати лет, со времен своей работы в ударном отряде полиции хранил две папки, на одной из которых стояло имя «Фрэнк Ширан», а на другой – «Рассел Буфалино», и который дал мне мою первую копию служебной записки из дела Хоффа, прилетел в Лас-Вегас. Эд Барнс весь день прождал на пустыре под солнцем перед белым пригородным домом Томми Андретты, крытым рыжей черепицей. Когда двухметровый Андретта приехал домой, Барнс попытался передать ему книгу и задать ему вопросы, но Андретта, глядя прямо перед собой, отстранил Барнса и вошел в дом. Однако Барнс продолжал стоять перед парадной дверью. Рядом с ним поднялись ворота гаража, и миссис Андретта протянула руку, а Барнс передал ей книгу и принялся задавать вопросы, пока ворота гаража опускались.

Адвокат Большого Билли, назначенный судом

Вскоре после моей последней поездки в Детройт в 2006 году Большого Билли Д’Элиа обвинили в заговоре с целью убийства инвестиционных банкиров, которые должны были давать против него свидетельские показания. После выдвижения этого обвинения в газетах появились сообщения о том, что Билли отказался от услуг известного адвоката по уголовным делам, предпочтя защитника, назначенного судом. Мне стало ясно, что Билли, который, несомненно, мог позволить себе первоклассного адвоката, начал предпринимать шаги к сотрудничеству. Высокопрофессиональные юристы не пошли бы на сотрудничество с ФБР. Это отпугнуло бы других клиентов. Могло их даже погубить.

Через несколько недель моя догадка подтвердилась. Стало известно, что Билли сотрудничает и заключил с федеральным прокурором сделку о признании вины в обмен на смягчение наказания за сотрудничество. Я почувствовал облегчение, которого не чувствовал с тех пор, как Фрэнк заставил меня призадуматься, в 1991 году конфисковав мой синопсис и кто знает кому показав. Когда Билли привалило столько забот, что обо мне и подумать некогда, я наконец-то почувствовал свободу и смог больше раскрыть свою роль «в этом деле».

«Донни Браско: неоконченное дело»

Благодаря книге «Я слышал, ты красишь дома» я получил возможность стать соавтором продолжения шедевра документально-детективного жанра «Донни Браско: моя тайная жизнь в мафии» (Даттон, 1988) и моего давнего кумира, агента ФБР в отставке Джо Пистоне, работавшего под прикрытием как Джонни Браско. Книгу «Донни Браско» Джо писал в соавторстве с Ричардом Вудли. В 1997 году «Донни Браско» экранизировал Майк Ньюэлл. Джонни Депп сыграл Джо, а Аль Пачино – Бенджамина «Левшу» Руджеро, покровителя Джо, которого тот засадил в тюрьму. Они были очень близки. На свадьбе Левши Джо был шафером.

Опасность получить пулю в голову грозила Джо в любой момент все шесть долгих лет его работы под прикрытием в роли вора драгоценностей в преступной семье Бонанно. После вала арестов боссы пообещали полмиллиона за голову Джо Пистоне, который продолжает скрываться. В последующих судебных процессах Джо был шаровым тараном, сокрушившим в конечном счете семью Бонанно.

Наш книжный сиквел, опубликованный в 2007 году издательством «Раннинг пресс», называется «Донни Браско: неоконченное дело» и содержит героический материал, который Джо не мог использовать в первой книге, поскольку еще выступал свидетелем в неоконченных судебных процессах. Отсюда и наш подзаголовок: «Неоконченное дело».

Джо, выросший в Паттерсоне, Нью-Джерси, – самый храбрый человек, о котором я когда-либо слышал. Мы стали братьями на всю жизнь и регулярно общаемся. Джо учит полицейских и сотрудников других спецслужб работе под прикрытием по всему миру, иногда в странах, о которых я никогда не слышал. Кроме того, он продюсирует фильмы, пьесы и телешоу.

Джо сказал мне, что в роли вора драгоценностей и сподвижника Бонанны он ходил в «Везувиус» по четвергам. Именно в этот день в город приезжали Фрэнк Ширан и Рассел Буфалино, работавший с ворами драгоценностей.

Из их уст Джо никогда не слышал чего-нибудь для него полезного. Появление Джо в «Везувиусе» совпало с началом страшных угрызений совести Ширана в 1975 году. «Вечерами в четверг, – рассказывал Джо, – я сидел в баре, цедя свою выпивку, пока Ширан напивался и пьянел».

Джо познакомил меня со своим другом, певцом и актером Элом Мартино, сыгравшим певца Джонни Фонтейна во всех трех частях «Крестного отца». Я с детства восхищался пением Эла и сразу подружился с Элом Мартино и его женой Джуди. Незадолго до своей трагической и внезапной смерти от сердечного приступа в октябре 2009 года Эл сказал мне, что персонаж Джонни Фонтэйн создавался на материале его жизни, а не Фрэнка Синатры, как считают многие.

Эл сказал, что Альберт Анастасиа пытался выбить у него 75 000 долларов после великого хита Эла 1952 года «Here in My Heart». Анастасиа был Безумным Шляпником, заказавшим убийство Арнольда Шустера, который прославился выдачей Вилли Саттона. Однако Эл Мартино был крутым парнем, воевавшим во Второй мировой и получившим ранение в Битве за Иводзиму. До начала певческой карьеры он работал каменщиком в районе Филадельфии. Вместо того чтобы уступить Анастасиа, которого он назвал Ани, Эл переехал в Англию. Когда в 1957 году Анастасиа был убит в кресле парикмахерской отеля, Эл попросил разрешения у босса Филадельфии Анжело Бруно вернуться в Америку. Анжело свел Эла с Расселом Буфалино, и Эл сразу смог убедиться, что в американской мафии Рассел был реальной силой. Как выразился Эл: «Кто бы тебе что ни говорил, помни, что Рассел был самым уважаемым боссом».

Рассел дал Элу Мартино разрешение остаться в Америке и, вместо того чтобы что-либо от Эла требовать, помог ему вернуться на большую сцену. Эл сказал мне, что Рассел был негласным совладельцем легендарного нью-йоркского ночного клуба «Копакабана», где Безумный Джо Галло вел себя «борзо».

Под крылом Рассела Эл расцвел, и у него были большие хиты, в том числе любимая песня Расса и Фрэнка «Spanish Eyes», которую на чествовании Фрэнка исполнил американский тенор из Бронкса Джерри Вейл. Мартин Скорсезе сказал мне, что голос покойного Джерри Вейла звучит в девяти его фильмах.

Эл рассказывал мне, что ждал предложения исполнить роль Джонни Фонтэйна в «Крестном отце», но не дождался, и ему сказали, что режиссер Фрэнсис Форд Коппола хотел снимать опытного актера. После чего отвергнутый Эл позвонил Расселу. Буквально через день или два ему позвонил директор «Парамаунт» Роберт Эванс. Эванс сказал Элу, что, если тот хочет, он сыграет свою роль, но Коппола собирался снимать так, чтобы не слишком показывать лицо Эла. Эл сказал, что ему все равно, он хотел играть эту роль. Поэтому его лицо не снимали крупным планом. На съемочной площадке некоторые актеры отнеслись к Элу прохладно. Однако Эла под свое крыло взял Марлон Брандо, репетировал с ним, летал с ним на своем частном самолете, опекал как крестный отец и на экране, и в жизни.

Об этом я упомянул, выступая в 2011 году на писательской конференции в Сан-Вэлли. В зале присутствовала Ванда Рудди, жена продюсера «Крестного отца» Эла Рудди. Ванда представилась и сказала мне: «Окончательный вариант сценария «Крестного отца» одобрял Рассел Буфалино».

Казалось, едва я раскрывал рот, как у кого-то уже наготове был рассказ о Расселе Буфалино, в особенности в его вотчине на северо-востоке штата Пенсильвания.

У Берни Фолья великолепный итальянский ресторан домашней кухни «Вилла Фолья» в Эксетере, штат Пенсильвания. Я выступал в библиотеке по соседству. После лекции некоторые из нас пошли к Берни хорошо поесть и послушать хорошие истории. Берни рассказал мне, что когда был помоложе и владел пиццерией, ему назначили операцию на открытом сердце. Рассел узнал об этом и приехал. Рассел сказал Берни, что тот слишком молод. Он настоял, чтобы Берни получил еще одно заключение уже от своего кардиолога, и договорился об этом. Рассел попросил Джо Сонкена, владельца ресторана морепродуктов и постоянного места встреч мафии во Флориде, сопроводить Берни к врачу. Джо Сонкена Берни никогда не видел, однако вскоре привык к тому, что его называют Бойни.

В регистратуре медсестра спросила двоих мужчин, говорит ли кто-нибудь из них по-итальянски. Она пыталась записать на прием пожилого итальянца с весьма скудным английским и не могла объяснить ему, что ей нужен номер его социального страхования. Она хотела, чтобы кто-то объяснил, что ей от него нужно. Берни вызвался помочь. Он узнал у старика, что тот не может назвать номер социального страхования, потому что у него нет карточки социального обеспечения. Работать в Америке он начинал бутлегером на Аль Капоне и научился уклоняться от налогов. Слабое место Капоне.

Внезапно Джо Сонкен, тоже начинавший с работы на Капоне, снял очки и приблизил к старику лицо: «Я Джо Сонкен, помнишь меня?»

Берни сказал мне: «Ясное дело, два старых бутлегера начали обниматься и шутить. После этого я был в Атлантик-Сити и, выходя из ресторана, увидел Джо Сонкена, сидящего в частной кабинке с красивой блондинкой. Чтобы его не беспокоить, я пошел к двери, и тут блондинка меня окликнула: «Бойни». Я повернулся – Джо Сонкен сидел с Оливией Ньютон-Джон. Перед рестораном стоял «Роллс-Ройс» с надписью «Оливия» на номерном знаке».

«А еще как-то раз мы с приятелем попытались попасть в нью-йоркский клуб «Рейнбоу рум» на ужин и шоу, но нас завернули, потому что мы явились без предварительного заказа. Мы уже собрались уходить, но тут я решил рискнуть и говорю: «Мы от Рассела Буфалино». Метрдотель вмиг опустил канат и усадил нас за лучший стол. До сих пор я не знаю, был ли Рассел как-то связан с «Рейнбоу рум», но его там хорошо знали».

Когда я задавал вопросы, Бойни был очень осторожен, чтобы не проговориться о Билли Д’Элия. Позже его очаровательная сестра присутствовала на моем выступлении в казино «Мандалай-Бэй» в Лас-Вегасе.

В другой раз в округе Буфалино ко мне подошел мужчина и рассказал: «В детстве я был озорником. Рассел пришел в мебельный магазин моего отца и сказал: «Все любят покупать в вашем магазине, но ваш сын озорничает. Если вы его не приструните, никто больше не захочет здесь покупать». Мой отец не отходил от меня всю школу, глаз с меня не спускал, пока я не повзрослел, и теперь у меня собственное дело».

– Что за дело? – спросил я.

– У меня свое похоронное бюро.

«Мы выиграем это дело»

Вслед за тем Джо Пистоне познакомил меня с Лином ДеВеккьо, специальным агентом отдела по борьбе с организованной преступностью в отставке, еще одним американским героем и другом на всю жизнь. Он был гроссмейстером программы ФБР по работе с информаторами, платными осведомителями и, наконец, источником жизненной силы отдела по борьбе с организованной преступностью. Вместе мы написали книгу о том, как Лин и его коллеги обезглавили мафию. Я назвал Лина и его соратников «Новыми Неприкасаемыми» по образцу первых «Неприкасаемых», федеральных агентов, сражавшихся с Аль Капоне и заслуживших свое прозвище честностью и неподкупностью. В фильме 1987 года Брайана де Пальмы «Неприкасаемые» Роберт Де Ниро сыграл Аль Капоне, а Кевин Костнер – Элиота Несса, честного и неподкупного главу «Неприкасаемых». В конце концов желающий славы окружной прокурор Бруклина с подачи мафии, мстящей за нанесенный Лином невосполнимый ущерб, предъявил «Новому Неприкасаемому», честному и неподкупному Лину ДеВеккьо, обвинение в пособничестве в четырех мафиозных убийствах. Наша книга называется «Мы выиграем это дело» (Беркли, 2011).

Лин был руководителем подготовки легендарного дела против Комиссии мафии и эпохального процесса 1986 года. Джо Пистоне выступил на процессе свидетелем, показания которого стали шаровым тараном. Платный осведомитель Лина в «семье Коломбо» Грег «Мрачный жнец» Скарпа был источником достаточного основания, необходимого для получения разрешения на тайное наблюдение и прослушивание. Колоссальный процесс был, образно говоря, как Ватерлоо для мафии. Он окончательно ликвидировал руководящий орган мафии – Комиссию. Руководители Комиссии были признаны виновными по всему 151 пункту обвинения на основании их собственных слов, записанных на пленку, и получили по сто лет каждый.

Глава семьи Дженовезе Толстый Тони Салерно, председательствовавший на собрании в «Везувиусе» через пять дней после убийства Хоффа, был одним из осужденных боссов Комиссии.

В то время, поскольку еще была жива Кэрри Буфалино, я не мог привести слова Фрэнка, однако он рассказывал мне, что, хотя убийство Хоффа, на которое отвели час от посадки в машину до кремации тела, спланировал Рассел, руководил убийством Толстый Тони Салерно. И если на словах Салерно заявлял о нейтралитете между Хоффа и Тони Провенцано, именно Салерно был заинтересован в ликвидации Хоффа. Семья Дженовезе, крестным отцом которой был Тони Салерно, превалировала в убийстве, представленная четырьмя соучастниками заговора: Провенцано, Салом Бригульо и двумя братьями Андретта.

Лин рассказал мне, что один из пунктов обвинения по «Закону об инвестировании полученных от рэкета капиталов» против Толстого Тони Салерно на процессе Комиссии возник благодаря «жучку», установленному в клубе Толстого Тони «Палма Бойз» в Восточном Гарлеме, и когда в подвале ставили «жучок», одного из агентов укусила крыса. «Палма Бойз» был в нескольких минутах ходьбы от здания центра соцобеспечения, где я в 1960-е годы работал следователем, ресторана «Джо» и коллегии адвокатов Восточного Гарлема, в чьей софтбольной команде я играл. Восточный Гарлем был районом, подконтрольным предателю семьи Дженовезе Джо Валачи. В то время я сошелся с троицей из клуба «Сан-Антонио»: уличным авторитетом Джо, его младшим братом Сонни и зятем Мо, женатым на их очаровательной сестре Фло, заправлявшей в кондитерской Сонни. Как-то раз Мо сказал мне: «Я провел в тюрьме дольше, чем ты живешь на свете». Однажды Мо заговорил со мной о полицейских привилегиях для «четырехсот», которых мы лишены. «Если коп захочет допросить тебя, он до тебя доберется и поджарит. Миссис Вудворд из Вудворд Стэблс застрелила мужа. Заявила, что приняла его за взломщика. Ее допрашивали с пристрастием? Разумеется, нет. Потому что она из четырехсот».

Я ничего о четырехстах не знал и так и сказал.

Мо объяснил: «Они потомки первых поселенцев, тех, что приплыли в Плимут». Тогда я и не подозревал, что мои встречи с Сонни станут генеральной репетицией будущего общения с Фрэнком.

В 1980-е годы я повез подросших Триппа и Мими в свой старый район. Я хотел, чтобы наши дети увидели другую жизнь. Мо уже не было, но Фло все еще работала в кондитерской. Она меня помнила и тепло приветствовала. Пока мы вспоминали прошлое, вошел чернокожий старик, напоминавший бомжующего Дюка Эллингтона, с карликовым пуделем. Он взял «Нью-Йорк дейли ньюс», бросил на прилавок двадцать центов и крикнул:

– Буду должен пять центов, Фло.

– Хорошо, дорогой, – сказала она.

На записи с «жучка» в клубе «Палма Бойз» было слышно, как Толстый Тони навязывал «Братству водителей» своего человека в новые президенты. Это был позже севший в тюрьму Рой Ли Уильямс из Канзас-Сити. Подобного господства мафии в своем профсоюзе и опасался Хоффа, в случае если ему не удалось бы вернуть себе президентство на выборах 1976 года. Поэтому семья Дженовезе и не желала возвращения Хоффа. При Фрэнке Фицсиммонсе они пришли в «Братстве» к власти и намеревались задержаться надолго. Виктор Ризель, мужественный журналист, ослепленный Джонни Дио за «клевету» на Хоффа, писал, что Тони Провенцано из семьи Дженовезе собирался стать президентом в 1981 году. Этому плану помешал приговор в 1978 году за политическое убийство популярного в профсоюзе Тони Кастеллито, совершенное Салом Бригульо и Нокаутом Конигсбергом. Убийство, раскрытое в результате расследования дела об исчезновении Хоффа.

Руководимая Лином ДеВеккьо облава ФБР на боссов Комиссии и их столетние приговоры уничтожили Комиссию навсегда. Теперь, когда «крестный отец» признан ответственным перед законом, ни один человек, кем бы он ни был, не хочет носить на себе мишень ФБР, поставляемую в комплекте со статусом босса (а тем более босса Комиссии). Сначала на вершину поднялись такие мелкие сошки, как Джон Готти, но вскоре вершины не стало. В отсутствие тайной власти, выносящей смертные приговоры, чтобы заставить исполнять свои законы, мафия начала погружаться в анархию и распад.

Задолго до встречи с Лином ДеВеккьо или Джо Пистоне я, общаясь и разъезжая с Фрэнком, сам наблюдал урон, нанесенный мафии процессом против Комиссии.

Мы с Фрэнком часто бывали у капо Филли, криминального авторитета, которого я назову Кармине, в его частном клубе с входом только для членов или по предъявлении ордера на обыск. Единственной очевидной незаконной деятельностью в клубе была азартная игра. Это было «карточное казино»: постоянно шли три-четыре партии в покер, игорный дом ставил банкомета и имел долю в каждом банке, а люди Кармине следили, чтобы казино получало свои деньги до цента.

В первый раз, когда мы с Фрэнком сидели в баре клуба Кармине, здоровый как шкаф андербосс Кармине, мужик около сорока, подошел и встал слева от меня, чтобы поговорить с Фрэнком, сидевшим на барном стуле справа от меня. Все время, пока андербосс и Фрэнк беседовали над моей головой, андербосс ни разу не взглянул на Фрэнка. Вместо этого он стоял вплотную ко мне, пристально на меня уставившись, будто я покерный стол, за которым он приставлен следить, и разглядывал меня так, чтобы я понял, что он меня никогда не забудет. Я мило улыбался, как настоящая Мона Лиза. Кармине был в числе многих, кому было сказано, что я пишу оправдывающую Фрэнка книгу. Андербосс никогда бы так себя не вел, если бы ему не приказали.

Спустя пару лет Фрэнк предложил нам заехать к «нашему другу», поскольку предыдущий босс Филли Ральф Натале арестован и начал сотрудничать с ФБР. Такое сотрудничество босса с органами свидетельствует о глубоком распаде, вызванном «Новыми Неприкасаемыми». Фрэнк сказал мне, что другие капо Филадельфии просили Кармине стать новым крестным отцом Филадельфии, большим боссом всей семьи Филли, которой некогда правил Андж. Кармине спрашивал Фрэнка, но Фрэнк не сказал мне, какой он дал совет. Я сел на свое обычное место, слева от Фрэнка. Кармине, спортивный и красивый брюнет лет пятидесяти, подошел и уже привычно положил свою большую руку на спинку моего барного стула.

– Как поживает наш друг? – спросил Кармине, имея в виду бывшего крестного отца Филли Джона Станфа, которого арестовали. Того самого крестного отца, с которым я познакомился десятью годами ранее, когда он председательствовал на суде в своем ресторане «Мона Лиза». Сегодня он отбывает в Ливенворте пять пожизненных сроков за убийство.

Действительно, наш друг, Джованни Станфа, напоролся на «Новых Неприкасаемых» и был осужден в ноябре 1995 года, через четыре года после того, как в 1991 году, незадолго до моего с ним знакомства, стал боссом. Большую часть времени на этом посту он вел войну с Тощим Джоуи Мерлино за контроль над семьей Филли, войну, которой не случилось бы, будь в Нью-Йорке Комиссия. Среди раненых был сын Станфа Джоуи, получивший пулю в щеку, когда Мерлино открыли огонь по «Кадиллаку» Джона Станфа. Люди Станфа ответили, ранив Мерлино в ягодицу и убив Майки Чанга, чей отец Джо «Чики» Чанкальини был союзником Ширана, раненным в живот во время перестрелки с бунтовщиками перед местным отделением в 1967 году. Другой сын Чики, Джоуи Чанг, решил остаться лояльным Станфа. Брат против брата. Фрэнк очень гордился тем, что Чики из тюрьмы передавал своему сыну Джоуи, что Фрэнк единственный, кому он должен доверять и пойти за советом. Люди Мерлино открыли огонь по Джоуи Чангу перед его закусочной, из-за чего его частично парализовало. Его отец Чики отбывал сорок пять лет, когда Кармине спросил Фрэнка о Станфа: «Как наш друг?»

Фрэнк сказал мне, что во время войны Мерлино – Станфа три парня Мерлино подъехали к его квартире в саду, когда он сидел во дворе. Они попросили его сохранять нейтралитет в конфликте.

– Вышли из машины и подошли все трое? – спросил я.

– Если бы из машины вышло больше одного, мы бы сейчас разговаривали в тюрьме. С пальцами на руках у меня еще все в порядке. Трое выйдут – трое лягут.

Было это в 1993 году, когда Фрэнку уже исполнилось 73 года и он ходил с палкой. Тем не менее Мерлино все еще боялся его активного участия в боевых действиях на стороне Станфа.

Примерно во время визита парней Мерлино я получил представление об авторитете Фрэнка, когда тот вел дела за столом в ресторане «Ла Веранда», что на реке Делавэр в Филадельфии. Я сидел поодаль, и он меня не видел. Это было в те восемь лет, когда мы не общались. Суровые мужчины ждали своей очереди, чтобы почтительно присесть за его стол и получить совет. Если бы стол прослушивался, любая из этих встреч была бы как минимум нарушением режима досрочного освобождения. Процессия продолжалась, когда я незаметно вышел.

В обвинении Станфа в убийстве в 1995 году имена Фрэнка и бывшего сенатора штата Генри Сианфрани, отбывавшего срок за рэкет, фигурировали в качестве сообщников Станфа, не привлекаемых к суду. Фрэнк и Сианфрани попали на запись «жучка» в «Моне Лизе» во время сговора со Станфа, однако обвинения им предъявлены не были. И если в 1995 году Фрэнк только что вышел, отсидев год за нарушение режима условно-досрочного освобождения, после того как без разрешения покинул Филадельфию, Станфа просто уходил навсегда. Фрэнк сказал мне, что, уезжая из Филадельфии без разрешения офицера по надзору, он всего лишь съездил в Атлантик-Сити убедиться, что получал «сполна» с каждого мусоровоза, в которых имел долю.

На записи из ресторана «Мона Лиза» можно разобрать, как Джон Станфа говорит: «Вы знаете, что я сделаю. Я возьму нож… отрежу ему язык, и мы пошлем его жене. И все… Положим в конверт… Поставим штемпель… Богом клянусь».

– Джон поживает хорошо, – ответил Кармине Фрэнк. – Они все еще держат его в Ливенворте – я получил от него рождественскую открытку. У нашего друга все в порядке.

– Передай ему мои наилучшие пожелания. – Кармине поднял голову, посмотрел в потолок и сказал очень медленно, словно размышляя вслух: – Знаешь, должен признать, что дети росли без меня; пока я делал карьеру, меня вечно не было дома. Но должен сказать, я и вправду очень привязан к внукам, действительно близок с ними, и мне не хотелось бы впутаться в нечто плохое, после чего я не увидел бы их до конца жизни.

Меня поразило, что, говоря о том, чем они занимались, он произнес слово «плохое». Я посмотрел на Фрэнка. На его лице появилась улыбка. Любой, кто видел Фрэнка, возящегося со своим маленьким внуком Джейком, или слышал, как Фрэнк с гордостью говорит о том, что его взрослый внук Крис Кэхилл играет за американскую команду в регбийной лиге в России, догадался бы, какой именно совет, приведший к такому решению, дал «нашему другу» Фрэнк.

Сидя на своем барном стуле, я подумал: «Тебе приходится быть судьей и приказывать убивать ради поддержания дисциплины. Это твоя работа. И в наши дни ты можешь получить обвинения по «Закону об инвестировании полученных от рэкета капиталов» и срок, как Станфа». Я знал, что стал свидетелем заключительной главы истории филадельфийской мафии. Пост босса был в мафии вершиной. Чтобы получить его, люди убивали друг друга или калечили сыновей своих врагов. Теперь его не хотели принимать.

Благодаря принятию «Закона об инвестировании полученных от рэкета капиталов» и других направленных против мафии законодательных актов, а также работе «Новых Неприкасаемых», применявших эти законы, никаких чествований ни у кого больше не будет.

Разумеется, Кармине пост не принял. А у меня как сувенир хранится рождественская открытка Джона Станфа с почтовой маркой Ливенворта.

Моя здравомыслящая жена Нэнси не разрешила мне поместить рассказ о Кармине в эпилоге книги в мягкой обложке 2005 года, чтобы не дразнить гусей, но как-то раз я проезжал мимо того клуба, и он был закрыт, и на нем красовалась табличка риелтора «Продается». Кто-то, видимо, играет с внуками.

Благодаря Лину ДеВеккьо я познакомился с легендой ФБР Джимом Косслером, архитектором стратегии расследования преступлений целых мафиозных семей, опираясь на «Закон об инвестировании полученных от рэкета капиталов» и другие новые законы, принятые конгрессом. Джим сказал мне, что в начале расследования дела Хоффа он остановил машину подозреваемого Томми Андретта, чтобы попытаться его допросить. Двухметровый Андретта, даже отказавшись отвечать, сломался под влиянием эмоций момента и заплакал, как младенец.

В разговоре с Лином я узнал, что Джон Наполи, надевший «жучок» для записи угрозы Рассела Буфалино убить Наполи «голыми руками» в споре о бриллианте, был одним из его платных осведомителей. Рассел был осужден за вымогательство, что, в свою очередь, породило цепь событий, завершившуюся тем, что, выйдя на свободу, Буфалино из мести приказал мафиозо Джимми «Хорьку» Фратианно убить Наполи. Буфалино не знал, что Фратианно уже начал сотрудничать с ФБР и носил «жучок».

Эти нежданные подарки продолжали меня радовать. Теперь, после написания книги с Джо Пистоне, обретавшимся в «Везувиусе» под видом Донни Браско и присматривавшим за Рассом и Фрэнком, я писал книгу с Лином ДеВеккьо, человеком, засадившим Рассела Буфалино. Все новые и новые снежинки продолжали падать из ниоткуда.

Была у Лина аппаратура и в номере Рассела в нью-йоркском отеле «Консьюлит», прослушивавшая Расса и Фрэнка. Однако Расс и Фрэнк, как представители старой школы, никогда не обсуждали в номере дела. «Жучок» был одним из очень немногих, не давших результата.

Однако записи «жучка» показали, что эти двое близки как братья. Фрэнк рассказал мне два анекдота, иллюстрирующие их отношения, которые сейчас я могу поведать. В первом фигурировал 140-килограммовый взломщик Большой Бобби Марино. В 1980 году после оправдания Фрэнка за убийство на процессе по «Закону об инвестировании полученных от рэкета капиталов» Рассел заказал Фрэнку убить Марино, не зная, что последний взял ссуду у Анжело Бруно. После убийства выяснилось, что Марино раздал 80 тысяч долларов Анжело на улице. Проблема заключалась в том, что только Марино знал, кому дал деньги. 80 тысяч ушли в канализацию, а виноватым оказался Фрэнк. Анж вызвал Фрэнка для объяснений. Фрэнк взял вину на себя и словом не обмолвился, что убийство заказал Рассел.

– Не хотел подставлять Рассела, – сказал мне Фрэнк, – за нестыковку с людьми. Расс пытался отменить дело, но было слишком поздно. Я уже выехал.

Другой анекдот касался мафиозо, которого Фрэнк терпеть не мог и который терпеть не мог его, – Раймонда «Длинного Джона» Марторано. Фрэнк узнал, что Длинный Джон его заказал. В воскресенье, около трех часов ночи, Фрэнк припарковался перед домом Длинного Джона и нажал на клаксон. Когда Длинный Джон выглянул в окно, Фрэнк сложил руки, изображая, как стреляет в Длинного Джона из пистолета. На следующий день Рассел вызвал Фрэнка и Длинного Джона и заставил Длинного Джона снять заказ на Фрэнка, а Фрэнка – оставить Длинного Джона в покое.

Десять лет спустя, когда я ездил с Фрэнком, Длинный Джон, отсидев долгий срок, вышел. Ему, как и Фрэнку, было под 80. Пробыв лишь неделю на свободе, Длинный Джон завернул за угол на машине, и из-за двух припаркованных автомобилей выскочил стрелок и расстрелял его. На следующий день мы с Фрэнком отправились в клуб «Мессина» за перцами и колбасой. Там коротышка-итальянец, тоже лет восьмидесяти, потянулся обниматься к рослому Фрэнку и, насмешливо поглядев на него, сказал:

– Рад тебя видеть. Думал, тебя вызовут на допрос из-за Длинного Джона.

– Думал сослаться на тебя как на алиби, если мне предъявят обвинения, – сказал Фрэнк.

– Слышал, он еще жив, – сказал тот.

– Именно в этом мое алиби. Стреляй я, Длинного Джона давно не было бы.

Когда в 2014 году умер Эмметт Фитцпатрик, его некролог соединил двух врагов: «Мистер Фицпатрик стал знаменитым адвокатом, представлявшим известных бандитов, в том числе Реймонда «Длинного Джона» Марторано… и босса профсоюза дальнобойщиков Фрэнка Ширана».

Во время автограф-сессии близ Балтимора человек, знающий тот район, сказал мне, что взлетно-посадочная полоса, которую мне с Фрэнком не удалось найти, располагалась дальше по шоссе, где сейчас торговый центр с магазином «Гэп» и автосалоном. На эту взлетно-посадочную полосу Фрэнк незадолго до «Далласа» доставил человеку Дженовезе вещмешок с тремя винтовками под усиленный патрон. Было приятно удостовериться, что через 40 лет после доставки Фрэнка в 1963 году мы были рядом.

Джим Косслер сказал мне: «Семьи работают сообща, согласуя свою преступную деятельность. Гамбино может контролировать ассоциацию работодателей, а Дженовезе – профсоюз, работающий на нее».

Признания, которыми Фрэнк со мной поделился, установили важную, но ранее не найденную связь семьи Дженовезе с «Далласом». Фрэнк поехал в вотчину Дженовезе – ресторан «Монте» – и познакомился там с капо Дженовезе Тони Провенцано, который дал ему вещмешок с тремя винтовками и указания: «Езжай на цементный завод Кэмпбелла в Балтиморе, куда ты прежде ездил на грузовике. Там будет пилот нашего друга, он будет ждать посылку». Фрэнк доставил винтовки на взлетно-посадочную полосу в Балтиморе, но не Дейву Ферри, пилоту «нашего друга» Карлоса Марчелло, а еще одному человеку Дженовезе, «другому парню, которого я знал по «Монте»», ныне уже покойному, имя которого Фрэнк мне назвать отказался из уважения к «милой семье» этого человека Дженовезе. Как описал Фрэнк в своей книге, тот человек Дженовезе молча взял у Фрэнка ключ, достал из багажника винтовки и попрощался, «а я уехал». Фрэнк даже не выходил из своего «Линкольна».

Двенадцать лет спустя в отеле «Уорик» Джимми Хоффа сказал Фрэнку, что пилот Карлоса Марчелло доставил винтовки в Даллас, не уточнив, применялись ли они, а если применялись, то как. Фрэнк полагал, что в отношении Карлоса Марчелло, Дэйва Ферри, «Далласа» и винтовок Джимми был прав.

Но Фрэнк был фактическим свидетелем роли Дженовезе, когда получил винтовки от капо Дженовезе Тони Про в ресторане Дженовезе «Монте» и доставил их человеку Дженовезе в Балтиморе.

У нас есть важные составляющие заговора с целью убийства президента. Заговора, руководимого на самом высоком уровне семьи Дженовезе, семьи, входящей в Комиссию и возглавляемой Толстым Тони Салерно. Активное участие семьи Дженовезе в таком масштабном деле, как «Даллас», не могло происходить без разрешения и согласия Комиссии мафии, которая два десятилетия спустя прекратила свое существование благодаря усилиям «Новых Неприкасаемых» и процессу против Комиссии мафии.

«Я никогда не заговорю о Далласе»

После того как Роберт Ф. Кеннеди-младший дал интервью Чарли Роузу, я посмотрел документальный фильм. «Джона Ф. Кеннеди убила мафия?». Его главным гостем был профессор права университета Нотр-Дам Дж. Роберт Блэки, человек, с которым я не знаком, но который занимал видное место в моих книгах, написанных в соавторстве с Джо Пистоне и Лином ДеВеккьо. Профессор Блэки был борцом с мафией при Роберте Ф. Кеннеди и продолжал борьбу после того, как Роберт Ф. Кеннеди был убит.

Именно Блэки подготовил для конгресса и на подпись президентам Джонсону и Никсону законы, которые я назвал антимафиозными, предоставившие таким агентам, как Джо Пистоне, Лин ДеВеккьо, Джиму Косслер, и их союзникам в ФБР и других правоохранительных органах полномочия преследовать и сажать в тюрьму могущественных и высокомерных мафиозных боссов навроде Толстого Тони Салерно, а также боссов других географически разрозненных территорий.

Блэки разработал, а конгресс принял три оружия массового поражения мафии в общенациональном масштабе: (1) разрешение прослушивания телефонных разговоров и подслушивания и принятие записей в качестве доказательств в суде, (2) расширение программы защиты свидетелей для поощрения сотрудничающих свидетелей и, самое главное, (3) «Закон об инвестировании полученных от рэкета капиталов», который постулировал новый вид заговора, сделавший принадлежность к мафии противозаконной.

Когда огласили вердикты крестным отцам по руководимому Лином делу против Комиссии мафии, признав их виновными по всему 151 пункту, Джим Кесслер немедленно позвонил, чтобы поздравить профессора Блэки и отпраздновать это с ним.

Ранее Блэки отличился как главный советник Специального комитета палаты представителей по политическим убийствам 1976–1978 годов. Этот комитет вновь открыл расследование по докладу Комиссии Уоррена 1964 года и в 1978 году пришел к заключению, противоречившему выводу доклада Комиссии Уоррена о том, что Освальд действовал в одиночку. Не указав заговорщиков, кроме, разумеется, Освальда, комитет пришел к выводу, что Джон Ф. Кеннеди, вероятнее всего, был «убит в результате заговора». Вместе с тем комитет палаты представителей опирался на ныне скомпрометированное свидетельство тех, кто кроме трех выстрелов Освальда слышал четвертый выстрел с другой стороны, а именно с травянистого холмика в непосредственной близости от места гибели президента.

В документальном фильме профессор Блэки привел другие аргументы в пользу заговора. Он заявил, что за одиннадцать месяцев до «Далласа» босс Филли Анжело Бруно, как известно, бывший ближе всех к Расселу Буфалино, сказал по телефону (и это было незаконно записано): «Нам нужно убить большого», что в контексте разговора означало «нам надо убить Джона Ф. Кеннеди» и «нам нужно убить малого», имея в виду Роберта Ф. Кеннеди. Во время рассказа Блэки в кадре было фото человека, которого Фрэнк называл Анж: человека, приказавшего Фрэнку поцеловать Шептуна, человека, возложившего на Фрэнка ответственность за убийство Большого Бобби Марино, и человека, порекомендовавшего Рассела Элу Мартино после обращения к нему за разрешением на возвращение в Америку.

В заключение документального фильма Блэки высказал позицию, которой он лично придерживался еще со времени работы почти сорок лет тому назад главным советником Специального комитета палаты представителей по политическим убийствам: «Я считаю, что президент был убит в результате заговора организованной преступности (судя по форме)… думаю, что мафия убила Кеннеди и вышла сухой из воды».

Тем не менее в своей книге «Роковой час: убийство мафией президента Кеннеди» (Беркли, 1981), написанной в соавторстве с еще одним советником комитета Ричардом П. Биллингсом, Блэки констатирует, что не обнаружил следов причастности к «Далласу» руководящего органа мафии – Комиссии.

Два десятилетия спустя Фрэнк Ширан представил недостающие доказательства причастности Комиссии, указав на отпечатки пальцев Дженовезе в заговоре.

– Я никогда не заговорю о Далласе, – сказал мне Фрэнк еще в 1991 году. Когда после восьми лет молчания он в 1999 году возобновил со мной общение, мне пришлось применить все свои навыки, чтобы заставить его «заговорить о Далласе».

Хотя Фрэнк мне заявлял, что роль Джека Руби еще в 1963 году натолкнула его на подозрения, до рассказа о вечере 1974 года в «Бродвей Эдди» Фрэнк не говорил мне о мафиозном заговоре с целью убийства президента Джона Ф. Кеннеди. У Фрэнка был такой безупречный источник, как Рассел Буфалино, серьезный человек, серьезно говоривший о серьезнейших вещах, когда он предупреждал при Фрэнке Джимми Хоффа:

– Есть люди выше меня, которым кажется, что ты не умеешь быть благодарным. – И добавил, понизив голос: – За Даллас.

Рассел Буфалино был вдвойне серьезен, когда позже в тот же вечер заверил Фрэнка, что Джимми не застрахован от того, что его дом покрасят:

– Не мечтай, приятель. Они достали президента, достанут и президента «Братства».

Поэтому стоит ли удивляться тому, что в ту ночь 1991 года, когда я, упомянув Освальда и Руби, задел за живое, Фрэнк застыл в своем «Лэ-Зи-Бое» и заявил, что «никогда не заговорит о Далласе», в особенности с учетом того, что Рассел был еще жив?

До самого дня смерти от своей же руки Фрэнк носил золотое кольцо Рассела с долларом и золотые часы Джимми. И то и другое он носил как напоминание о своих приверженностях. Эти ювелирные украшения символизировали его внутренние эмоциональные и моральные конфликты, и среди этих конфликтов был и «Даллас».

Ширан тут оказался в отличной компании с Блэки и Робертом Ф. Кеннеди, а тот и другой уже много лет были хорошо осведомлены о преступной деятельности мафии той эпохи, когда у мафии было собственное тайное правительство со своими законами и своей судебной системой, своим языком и мышлением и своей экономикой, не облагаемой налогом.

Приведенные в этой книге свидетельства Фрэнка о «Далласе» я подверг интенсивной проверке в ходе допросов. На последней видеозаписи, перед тем как исполнить свой план по отказу от еды, чтобы встретиться с Создателем, Фрэнк вновь заговорил о том, что забрал вещмешок с винтовками «для Далласа» у Тони Провенцано в бруклинском ресторане Дженовезе «Монте».

Посмотрев по телевизору фильм профессора Блэки, я решил прочесть его книгу, за тридцать три года не утратившую актуальности, и она вывела меня на великолепную работу Дэвида Кайзера «Дорога в Даллас» (Издательство Гарвардского университета, 2008), о которой Блэки писал: «Наконец историк, опираясь на опубликованный в 1992 году архив документов об убийстве Джона Ф. Кеннеди… без предубеждений взглянул на многие тома некогда секретных материалов».

Как историк Кайзер прочел огромное количество недавно опубликованных секретных документов. Среди них были отчеты ФБР с 1989 по 1990 год. В этих официальных отчетах рассказывается о произошедшем в 1989 году трехдневном инциденте в тюрьме, раскрывающем роль в «Далласе» босса Луизианы Карлоса Марчелло. Трехдневный инцидент был настолько важен, что заставил ФБР на той же неделе вновь почти на год открыть давно закрытое расследование дела об убийстве Джона Ф. Кеннеди.

У ФБР уже была уличающая Марчелло запись 1981 года из расследования дела по мошенничеству со страховыми полисами, отправившего Марчелло в тюрьму до конца жизни. На той записи с «жучка» в кабинете Марчелло «доверенный партнер» что-то сказал Марчелло об убийстве Джона Ф. Кеннеди. В 1981 году Марчелло его оборвал, как в 1991 году меня оборвал Фрэнк:

– Здесь мы о подобном не говорим, – сказал Марчелло.

Он вывел своего «доверенного помощника» на улицу, чтобы продолжить беседу наедине.

Напомним, что Карлос Марчелло был одним из двух боссов, которому адвокат мафии и адвокат Хоффа Фрэнк Рагано передал слова Джимми Хоффа «убить этого сукиного сына Джона Кеннеди».

Каждый выступающий в поддержку выводов доклада Комиссии Уоррена сталкивается с Фрэнком Рагано, человеком, который наверняка знал, о чем говорил, и должен найти способ его дискредитировать. Винсент Буглиози, представлявший обвинение в громком процессе семьи Чарльза Мэнсона и автор книги «Хелтер Скелтер» (Нортон, 1971), написал о «Далласе» книгу объемом более полутора тысяч страниц с поддержкой выводов доклада Комиссии Уоррена и утверждением об отсутствии следов мафиозного или иного заговора. Она называется «Восстановленная история: Убийство президента Джона Ф. Кеннеди» (Нортон, 2007). Эта книга была опубликована за год до книги Кайзера. На странице 1181 Буглиози отмечает, что детали истории адвоката Фрэнка Рагано «похожи на правду». Однако далее Рагано, как утверждает Буглиози, противоречит себе. Рагано, пишет Буглиози, рассказывает свою историю не как непосредственный участник встречи с Хоффа.

Согласно Буглиози, сначала Рагано заявляет, что его разговор с Хоффа состоялся «в директорском зале ресторана отеля «Мраморный дворец» в Вашингтоне, округ Колумбия».

Буглиози продолжает ловить Рагано на противоречиях: «В ноябре 1992 года Рагано поведал, по сути, ту же историю общенациональной телеаудитории в программе «На передовой», однако утверждал, что разговор происходил не в отеле «Мраморный дворец», а в кабинете Хоффа в штаб-квартире «Братства» в Вашингтоне, округ Колумбия. Отель «Мраморный дворец»? Кабинет Джимми? Давай, Фрэнки, решай».

Будь Рагано жив, он посоветовал бы Буглиози набрать номер 411 (по совпадению это количество боевых дней Фрэнка Ширана), и оператор справочной службы ответил бы: «Телефонных номеров отеля «Мраморный дворец» в Вашингтоне, округ Колумбия, не зарегистрировано». Рагано добавил бы, что здание штаб-квартиры «Братства» носит название «Мраморный дворец».

Свидетельство очевидца Фрэнка Ширана в его рассказе о «Бродвей Эдди» и об отеле «Уорик» о преступной осведомленности Хоффа и Буфалино в убийстве Кеннеди подтверждает слова Рагано и подтверждается словами Рагано.

Несложно заглянуть в ход мысли мафии и увидеть замысел и целый ряд мотивов людей наподобие Карлоса Марчелло для совершения убийства Джона Ф. Кеннеди. Все началось с неуважения к боссам, продемонстрированного Робертом Ф. Кеннеди на слушаниях Комитета Макклеллана за годы до того, как Джон Ф. Кеннеди был избран президентом. В 1960 году, когда Роберт Ф. Кеннеди стал министром юстиции, было осуждено 35 мафиози. В 1963 году их число равнялось уже 288 и быстро росло. Среди этих 288 осужденных в 1963 году был и «самый высокооплачиваемый в США профсоюзный босс» и одновременно капо семьи Дженовезе Тони Провенцано, севший за профсоюзный рэкет. Провенцано это осуждение стоило пенсии и привело к смертельному конфликту с Хоффа. Благодаря Роберту Ф. Кеннеди все боссы стали мишенью ФБР, налогового и миграционного управлений, Министерства труда, полиции штатов и местной полиции. Роберт Ф. Кеннеди разоблачил мафию в своей книге «Внутренний враг» (Харпер, 1960). Были приняты новые законы. В 1963 году, за пару месяцев до «Далласа», перед телекамерами гордо выступил солдат Дженовезе Джо Валачи с единственной целью – вытащить тайны мафии на свет дня. С точки зрения боссов, на карту было поставлено их выживание. Им ничего не оставалось, кроме как убить Джона Ф. Кеннеди.

К этим мотивам следует добавить тот факт, что, когда 4 апреля 1961 года в миграционное ведомство явился Карлос Марчелло для рутинной проверки в соответствии с требованиями закона, на тучного, ростом 157 см, пожилого гражданина надели наручники и распоряжением Роберта Ф. Кеннеди выслали из страны. Самолетом погранохраны без багажа и только с карманными деньгами его доставили в Гватемалу. Там он оказался брошенным на произвол судьбы и запросился назад в Америку. Роберт Ф. Кеннеди оправдывал свой грязный трюк тем, что, стремясь избежать депортации в Италию, Карлос Марчелло раздобыл у гватемальских властей поддельное свидетельство о рождении. Роберт Ф. Кеннеди подловил на этом Марчелло и выслал в Гватемалу.

А по возвращении Марчелло из Гватемалы Роберт Ф. Кеннеди добавил к высылке оскорбление, предъявив ему обвинение в обмане властей США за счет использования липового гватемальского свидетельства о рождении, чтобы саботировать депортацию в Италию. В день убийства Джона Ф. Кеннеди Освальдом новоорлеанское жюри быстро вынесло вердикт «невиновен». Прежде чем присяжные вошли в совещательную комнату, чтобы принять решение, судья сообщил им, что президент убит.

Историк Кайзер в 2008 году изучает только что рассекреченные ФБР материалы об отбывании уже старым Карлосом Марчелло длительного срока заключения за мошенничество со страховыми полисами и подкуп государственных служащих в 1989 году в тюрьме Тексаркана. В феврале 1989 года состояние здоровья Марчелло резко ухудшилось, и он три дня был в полубреду. Так же как в 2002 году во время нашей поездки в Детройт в поисках дома из-за приема замедляющих обмен веществ лекарств в полубреду был Фрэнк Ширан, в чьем сознании смешались эпизоды мафиозных и военных воспоминаний. Пока я вел машину, Фрэнк говорил об этих «химических людях» из прошлого.

А на странице 411 (вновь число боевых дней Фрэнка) Кайзер пишет:

«В 1989 году в тюрьме Тексаркана, где отбывал наказание Марчелло, произошел удивительный инцидент, заставивший ФБР возобновить расследование убийства Джона Кеннеди. 27 февраля Марчелло был госпитализирован в тюремную больницу с симптомами головокружения, сердечной аритмии и дезориентации. В течение следующих трех дней он бредил, думая, что вернулся домой, в Новый Орлеан, и начал говорить с санитарами, как с доверенными партнерами. Он обсуждал встречу, которую только что провел с «Провенцано» в «Нью-Йорке», предложил своим мафиози пойти в ночной клуб, говорил о предстоящем праздновании. И трижды в течение двух дней Марчелло замечал: «Этот Кеннеди, этот улыбающийся ублюдок – мы зададим ему в Далласе… мы достанем этого Кеннеди в Далласе».

Понимаешь, они сами хотят все рассказать, Чолл.

Ко времени допроса фэбээровцами Марчелло пришел в себя и все отрицал. Однако во время трехдневного инцидента он говорил именно о «ночном клубе» и «праздновании», соединил «Даллас» с Нью-Йорком и назвал имена Провенцано и Кеннеди. И не просто какого-то старого «Провенцано», а именно того, с кем он встречался в Нью-Йорке, родном городе бруклинского «Монте». А кто, как мы знаем, владел «ночным клубом» на территории Марчелло, территории, куда входил Даллас, штат Техас? Если другие вроде Сэма Джанкана, с которым был связан Джек Руби, имели в Далласе интересы, сама территория принадлежала Марчелло. Джек Руби владел двумя ночными клубами в Далласе. А никто не мог бы владеть ночным клубом в Далласе без разрешения босса Далласа Джозефа Сивелло, который докладывал своему крестному отцу Карлосу Марчелло.

Эти два босса мафии были настолько близки, что в ноябре 1957 года крестный отец Карлос Марчелло послал босса Далласа Джозефа Сивелло представлять себя на устроенной Расселом Буфалино конференции в Апалачине. Это была, как известно, встреча примерно шестидесяти крестных отцов со всей страны, состоявшаяся в частном поместье в маленьком городке в северной части штата Нью-Йорк. Полиция штата Нью-Йорк ее накрыла; аресты и последовавшее за ними освещение в прессе стали первым публичным разоблачением общенациональной организованной мафии.

Единственный «поразительный» абзац Кайзера с этими откровениями из отчетов ФБР девятнадцатилетней давности был опубликован в 2008 году, через четыре года после выхода в свет в 2004 году признания Фрэнка Ширана о наставлениях капо Дженовезе Тони Провенцано, данных в вотчине Дженовезе, бруклинском «Монте» в Нью-Йорке, а также об активном участии в заговоре по убийству Кеннеди еще одного неназванного человека Дженовезе.

Хотя Кайзер не ссылался ни на Ширана, ни на данную книгу, ссылка на эти недавно рассекреченные отчеты ФБР, где процитированы (пусть даже сказанные в полубреду) слова Марчелло о «встрече, которую он только что провел с Провенцано в Нью-Йорке», в контексте того, что Марчелло назвал «мы» – «мы зададим ему в Далласе… мы достанем этого Кеннеди в Далласе», – указывает на заговор, а уже подтвержденная правдивость показаний Фрэнка Ширана подкрепляется этими в ту пору засекреченными отчетами ФБР. Провенцано там, Провенцано здесь. Фрэнк Ширан первым публично установил прямую связь между правящей Комиссией мафии и «Далласом» – с активным участием семьи Дженовезе.

Кроме того, признание Фрэнка подтверждает «поразительные» слова Марчелло. Равно как и список подозреваемых в служебной записке в деле Хоффа, Фрэнк подтверждает эти отчеты ФБР и решение Бюро серьезно заняться этим делом.

Исходя из того, чему Фрэнк Ширан и многие другие учили меня в их мафиозной аспирантуре, семья Дженовезе как постоянный член Комиссии не могла быть вовлечена в нечто столь крупное, как «Даллас», без одобрения остальной части Комиссии. Примером может служить небольшой перевес голосов Комиссии против убийства тогдашнего федерального прокурора Руди Джулиани в середине 80-х годов.

И участие любого мафиозо в убийстве в Далласе, штат Техас, было невозможно без одобрения Марчелло. Как показал Джо Валачи, ни один мафиозо, независимо от причин, не смог приехать на его территорию без предварительного разрешения Карлоса.

Некоторые могут возразить, что Марчелло был в полубреду. Однако из тысячи или более мафиози, которых знал Марчелло, его подсознание выбрало имя Провенцано, высокопоставленного мафиозного деятеля «Братства» из Джерси-Сити, очень влиятельного члена нью-йоркской семьи Дженовезе, приехавшего в бруклинский «Монте», чтобы участвовать в «Далласе», а Фрэнк, знавший сотни мафиози, тоже связал «Провенцано» и «Даллас». И Марчелло проговорился о «ночном клубе» и ожидаемом «праздновании». Что еще важнее, эти откровения высказывались не единожды и не вскользь. Они повторялись, словно Марчелло говорил со своими новоорлеанскими сообщниками. Указывающее на заговор слово «мы» за два дня произносилось трижды. Сказанного оказалось достаточным для того, чтобы в 1989 году ФБР вновь открыло давно закрытое дело о «Далласе». Кроме того, у ФБР уже была запись 1981 года, на которой Марчелло оборвал в своем кабинете некий разговор об убийстве Джона Ф. Кеннеди.

После рассказа Фрэнка Ширана, а теперь и Карлоса Марчелло об активном участии семьи Дженовезе в заговоре должно считаться установленным, что Комиссия участвовала в «Далласе». Марчелло встречался с Провенцано в «Нью-Йорке» – резиденции Комиссии. То, что Марчелло отправился на встречу в Нью-Йорк, означает, что те, с кем он встречался, были выше его рангом.

Активное участие семьи Дженовезе тоже объяснимо. У нее был острый личный мотив. Почти оперное желание оправдаться. Именно человек Дженовезе из Восточного Гарлема – Джозеф Валачи – выдал самые глубокие тайны мафии и только что унизил Дженовезе на телевизионных слушаниях.

Роберт Ф. Кеннеди сказал: «благодаря Джозефу Валачи… мы знаем, что… управляет Комиссия… и главари в большинстве крупных городов отвечают перед Комиссией… и мы знаем, кто на сегодняшний день активные члены Комиссии». «Благодаря Джозефу Валачи…»

В глазах других семей в семье Дженовезе было полное отсутствие дисциплины, раз случилось такое предательство, недопустимое для «солдата». Дженовезе следовало исправиться. Отнюдь не случайно слово «вендетта» – итальянское.

Конечно, я верю. Потому что я слышал, как Фрэнк сухим ледяным голосом произнес: «Я никогда не заговорю о Далласе». И мгновенно и навсегда я поверил, что за убийством Джона Ф. Кеннеди стояла мафия. Поверил бы любой, кто услышал, как он произносит эти слова. Как любой, кто поверит мне в том, как он их произнес.

«Гляди выше, Чарльз»

Мощнейший снегопад обрушился внезапно, как в песне, исполняемой Линой Хорн с оркестром Тедди Уилсона – «…из ниоткуда».

Я проводил отпуск дома, на лыжном курорте Сан-Вэлли, штат Айдахо. Смотрел матч футбольной команды университета Айдахо, когда зазвонил домашний телефон, номер которого еще не был внесен в телефонный справочник. Молодой, судя по голосу, человек представился Фрэнком Павлико. Фамилия показалась мне смутно знакомой.

– Мне было предъявлено обвинение с Билли Д’Элиа, – сказал он. – За отмывание денег. Я знаю, что вы знакомы с Билли.

– Знаком, – сказал я.

– Я – инвестиционный банкир. Лицензии меня не лишили. Это было частью сделки.

Этот быстро выпаливавший слова молодой человек говорил, будто суетливый биржевой маклер, наудачу пытающийся подцепить клиента.

– Продолжайте, – сказал я.

– Я дал показания против Билли. Я был одним из тех, кого Билли собирался убить. Но теперь Билли относится ко мне хорошо.

– Это хорошо.

– Поверьте мне, мы с Билли по-настоящему близки. Мы всегда были семьей. Мой отец и Рассел были лучшими друзьями. Билли качал меня в колыбели. Я звал его дядя Билли. Я до сих пор иногда называю его дядя Билли.

– Отлично.

– Понимаете, два газетных репортера – один из Филадельфии и один отсюда, с северо-востока Пенсильвании, – хотят писать мою книгу, но я хочу, чтобы ее написали вы. С Билли все улажено. Из-за Билли беспокоиться не стоит. Он будет сотрудничать. Он поможет. Мы с ним об этом говорили. Он поможет нам. Вам не о чем волноваться.

Я ответил Фрэнку Павлико из своего ниоткуда:

– Я бы сказал, что эти два репортера – Мэтт Биркбек с северо-востока Пенсильвании и Джордж Анастасиа – в Филадельфии. Оба они отличные писатели, а у меня нет интереса.

Повисла долгая пауза. Я сполна наслаждался этим неловким молчанием «племянника» Билли.

– Откуда вы знаете, что это будут они? – робко спросил он.

– Оба пишут про мафию и оба в этом преуспели. А я пошел дальше. У меня другие планы.

Понимая, что, назвав двух писателей, я серьезно вывел его из равновесия, я решил сделать попытку выведать, что именно молодой Фрэнк Павлико пытался мне продать на самом деле. Памятуя о подтверждении исповеди Фрэнка Ширана, полученной от источника детектива Джо Коффи в семье Буфалино, и о том, что все в семье Буфалино прочитали книгу, а также зная, что Билли сотрудничает с ФБР, я, доверительно понизив голос, произнес:

– Кроме того, мне известно, что Билли уже подтвердил исповедь Фрэнка Ширана. Ваше подтверждение мне не требуется.

И вновь повисло глубокое молчание, затянувшееся еще дольше. Опомнившись, Павлико с нескрываемым разочарованием произнес:

– Тогда для вас это хорошо, так?

– Да, для меня это хорошо, – сказал я.

Теперь, когда его план сообщить мне о подтверждении Билли не сработал, Павлико продолжил уже сам, без моих вопросов:

– Придя за Билли, агенты ФБР первым делом спросили его, что случилось с Хоффа, и он сказал им прочитать книгу.

– Фрэнк сказал мне правду, – произнес я. – Я не вызывал его в суд, где он бы в течение дня давал мне показания со свидетельской кафедры; он был со мной на протяжении почти пяти лет.

– Когда вышла ваша книга, – сказал он, – Билли мне ее подарил, сделав надпись: «Иногда можно верить всему, что читаешь».

Какой-то части меня (итальянскому католику во мне) нравится думать, что на сотрудничество Билли с ФБР до некоторой степени повлияло духовное откровение последних лет Фрэнка Ширана, описанное в книге «Я слышал, ты красишь дома», а Фрэнк испытал духовный толчок, увидев, как Рассел направляется в часовню в Спрингфилдской тюрьме, а моя ежедневная работа с Фрэнком сподвигла меня ставить за него свечи в соборе Святого Патрика в каждый приезд к матери на Манхэттен.

Билли был крестным отцом всей семьи Буфалино. Его решение начать сотрудничество наглядно демонстрирует успех борьбы Лина ДеВеккьо с Комиссией мафии.

Примерно год спустя, 13 декабря 2012 года, Фрэнк Павлико, ожидая суда в Южной Каролине по отдельному процессу о мошенничестве, свел счеты с жизнью, повесившись.

Тем временем Билли Д’Элиа выдал двух судей по делам несовершеннолетних на территории Буфалино с чудовищным конфликтом личных и профессиональных интересов. Им принадлежала доля в частном исправительном учреждении для малолетних, и за каждого заключенного под его крышей они получали деньги. Поэтому за мелкие преступления, наподобие кражи в магазине, они приговаривали несовершеннолетних правонарушителей к тюремному заключению. Это было в программе «60 минут». Судьи, скорее всего, умрут в тюрьме.

Большого Билли Д’Элиа условно-досрочно освободили в 2013 году, через пару месяцев после самоубийства Павлико. Но он никогда не будет давать свидетельских показаний против двух еще живых пособников в деле Хоффа, поскольку не был прямым соучастником в отведенных им ролях: Чаки О’Брайен подвез Хоффа до дома, а Томми Андретта спрятал тело. Как выразился Фрэнк в 1991 году: «…Если идешь на такое, ты знаешь только то, что сделал ты. Ты не можешь донести на других, а другие – на тебя».

И Фрэнк никогда не говорил мне, сыграл ли Билли какую-либо роль в деле Хоффа или в «Далласе». Однако в силу положения Билли как андербосса он был посвящен во все, что знал Рассел.

Фрэнк всегда был убежден, что Большой Билли – тайный осведомитель или «тихий стукач», как выразился бы Фрэнк (или «источник» в терминах профессора агентурной работы Лина ДеВеккьо).

Фрэнк был очень близок к боссу чикагской братвы Джоуи «Клоуну» Ломбардо. Оба были соответчиками в гражданском процессе по «Закону об инвестировании полученных от рэкета капиталов» против Комиссии мафии (не путать с уголовным процессом Лина против Комиссии по тому же закону). Список обвиняемых соучастников в сговоре по гражданскому делу можно, позаимствовав выражение Роберта Ф. Кеннеди-младшего, смело назвать «инвентарным перечнем» фигур организованной преступности. Потому что так и есть. Как уже упоминалось, Фрэнк в списке был одним из двух неитальянцев.

Нередко Фрэнк звонил Джоуи Клоуну при мне, и я слышал слова Фрэнка. Это был общенациональный заговор в моем присутствии. Однажды, когда я шел на Парк-авеню на встречу в издательство, Фрэнк позвонил мне на мобильник.

– Мне звонил друг из Чикаго, – произнес Фрэнк. – Он сказал мне, что все в Чикаго говорят о том, что этот человек – стукач. Будь осторожен с Билли, он – дрянь.

– Брось, Фрэнк, – сказал я. – Я вижу его, только когда я с тобой. Что я могу сказать при Билли?

– Не важно, смотри, что говоришь при Билли.

В том, что впоследствии Билли перешел на сторону ФБР и сделался сотрудничающим свидетелем, прежде составив заговор с целью убийства других сотрудничающих свидетелей, мне видится личная ирония.

Для меня Билли всегда стоял во главе списка людей, которые, как мне представлялось, способны рассуждать наподобие Безумного Шляпника и прийти к выводу, что я обвел Фрэнка вокруг пальца и воспользовался муками совести Фрэнка для превращения его оправдательной книги в исповедальную. И кто после этого посмеет обвинить меня в том, что я не написал о Большом Билли раньше?

Так или иначе, это была книга о Фрэнке, давнем желании его покаяться и пути его искупления. Кающемуся необходим исповедник. И мне повезло оказаться в нужном месте в нужное время, чтобы этот сын семинариста все мне рассказал.

Через некоторое время после моего короткого, но волшебного разговора с бывшей мишенью киллера Фрэнком Павлико мне позвонила взволнованная дочь Фрэнка Ширана Долорес. В ту ночь в Пенсильвании детройтские фэбээровцы обыскали дома всех трех дочерей, с которыми Фрэнк поддерживал отношения. Агенты ФБР искали аффидевит, письмо, записку или кассету, видеозапись, фильм или нечто написанное на бумаге или заснятое на пленку, возможно, оставленное Фрэнком дочерям на хранение.

Я рассказал Долорес о своем разговоре с Павлико. Я объяснил ей, что агенты искали то, что отец на случай ареста мог оставить дочерям на хранение и где он отрицал бы правдивость рассказанного или говорил о ложности своих признаний.

– Им необходимо удостовериться, – сказал я, – что ничто не дискредитирует рассказанного их звездным свидетелем Билли.

– Перед нами папа никогда не пытался отрицать того, что он вам рассказал.

– Я знаю, но им надо бдеть. К этому их обязывает средняя буква в их названии.

Долорес, к тому времени успевшая стать моим другом на всю жизнь, рассмеялась и сказала:

– Знаете, отношение нас троих к ФБР определялось возрастной разницей. Мэри Энн практически выросла до того, как папа связался с Расселом. Мэри Энн едва ли не сделала ФБР добрыми духами дома. Я чувствовала, через что папа прошел с ФБР, и сотрудничала, но очень формально. Конни родилась, когда папа был целиком и полностью с Расселом. Конни не пускала их в свой дом и заставляла их разговаривать с ней с крыльца, кричала им, что у нее нет папы, и им ничего не остается, как позвонить вам и оставить ее в покое. Она все равно не прочтет книгу. Единственное, что она мне сказала: «Просто скажи, что папа не убивал Фрэнка Синдона. Фрэнка Синдона я всегда любила». Я ответила: «Нет, Конни, папа не убивал Фрэнка Синдона».

Фрэнк «Барракуда» Синдон был одним из четырех мафиози, убитых по приказу Комиссии мафии в 1980 году в отместку за несанкционированное убийство Анжело Бруно. Поскольку мотивом убийства Бруно считалась жадность, Синдона оставили лежать в переулке с набитым деньгами ртом. Убийство четырех мафиози, сговорившихся убить босса Филли Анжело Бруно, возможно, было последним актом Комиссии по наведению порядка, прежде чем ощутимо запахло жареным в результате расследования Лина ДеВеккьо по делу Комиссии мафии. Руководящему органу необходима коммуникация, а дело Лина положило ей конец.

На следующий день после звонка Долорес мне позвонил специальный агент Энди Слюсс из детройтского управления ФБР. Ему были нужны мои записи Ширана. Запрос меня взволновал. У нас состоялся отличный разговор. Я рассказал ему, что Долорес говорила о своих сестрах и о его визите, и мы засмеялись. Он спросил меня, нужна ли мне повестка на мои записи. Я сказал, что не нужна, но не отказался бы от нее как от сувенира. Почти сразу, на следующий день или через день, я получил повестку, а позже, когда мои магнитофонные записи были скопированы и возвращены мне, на них стоял идентификатор и номер дела ФБР.

Это было одновременно приятно и унизительно. Как всегда говорила моя мама, Каролина ДиМарко Брандт, когда я рассказывал об удачах в своей жизни: «Гляди выше, Чарльз». Что я и делал.

Во время разговора с агентом Энди Слюссом мой опыт работы в правоохранительных органах подсказывал мне, что это не случай детектива Джо Коффи, расследовавшего убийство Галло, где все серьезные подозреваемые были мертвы, и поскольку Томми Андретта жив и живет в Лас-Вегасе, а Чаки О’Брайен жив и живет во Флориде, дело не закрыто, и ни один агент не мог публично его комментировать. Так же как Джо Пистоне не мог комментировать некоторые еще открытые дела в своей первой книге «Донни Браско» и сделал это только в книге «Донни Браско: неоконченное дело», вышедшей двадцать лет спустя. Я очень осмотрительно пытался не перейти черту. Ни разу не упомянул Большого Билли Д’Элиа, Фрэнка Павлико или детектива Джо Коффи. Но прежде чем повесить трубку, не сдержался.

– Я не собираюсь вас спрашивать, почему мои записи заинтересовали вас именно сейчас, – сказал я. – Но мне просто хочется, чтобы вы знали, что мне никогда не нравился этот ублюдок и он никогда меня не любил.

Мы расхохотались, как два человека, которые в итоге были «по одну сторону этого дела».

Вскоре после этого прекрасного момента состоялась встреча в отеле «Ле Паркер Меридиен» с Мартином Скорсезе, Робертом Де Ниро и Стивом Заилляном, и был еще один прекрасный момент, когда Скорсезе спросил у меня название странного фильма, заставившего меня окрестить Ли Харви Освальда «одиноким ковбоем». Вернувшись в Сан-Вэлли, я узнал, что название фильма связано с убийством Освальда Джеком Руби. Выстрел из пистолета 38-го калибра стал взрывом тишины, заставившим замолчать Освальда.

Приехав в Сан-Вэлли с кинофорума на Манхэттене, я обнаружил на пороге дома оставленную с вечера посылку «Федэкс». В ней лежал присланный Мартином Скорсезе DVD-диск – тот самый фильм «Взрыв тишины» 1961 года режиссера Аллена Барона. Какое сокровище. И какой захватывающий фильм-нуар с Нью-Йорком моей юности.

На сегодняшний день все главные признания Фрэнка Ширана подтверждены: убийство Галло – свидетельницей из «Нью-Йорк таймс» и детективом Джо Коффи, убийство Хоффа – Фрэнком Павлико, Билли Д’Элиа и фэбээровской повесткой по поводу моих записей, и, наконец, «Даллас» как заговор Комиссии мафии – словами Карлоса Марчелло в Тексаркане и участием Тони Провенцано от семьи Дженовезе.

Следуя совету матери глядеть выше, я мысленно выбираю фотографию улыбающегося сверху Фрэнка Ширана. И вновь, в который раз, благодарю его. На ней Ирландец вечно молодой и в форме. Это моя любимая фотография, сделанная на Сицилии Алексом Сигелом, погибшим во время высадки в Салерно.

Родившийся и выросший в Нью-Йорке, Чарльз Брандт работает учителем английского языка в неполной средней школе, следователем отдела пособий по социальному обеспечению в Восточном Гарлеме, прокурором по расследованию убийств и заместителем генерального прокурора штата Делавэр. Занимаясь частной адвокатской практикой с 1976 года, Брандт был председателем Коллегии судебных адвокатов Делавэра и Делавэрского отделения американской коллегии судебных адвокатов. Считался коллегами одним из «лучших адвокатов в Америке» и «лучших адвокатов в Делавэре». Часто выступает с лекциями по техникам допроса и перекрестного допроса не сотрудничающих свидетелей. Брандт – автор романа «Право не отвечать на вопросы», основанного на материалах особо важных дел, которые он раскрыл, проводя допросы. Также в соавторстве с Джо Пистоне он написал книгу «Донни Браско: неоконченное дело», а с Лином ДеВеккьо – «Мы выиграем это дело: шокирующий сфабрикованный процесс против борца с мафией».

Чтобы получить более подробную информацию о Чарльзе Брандте и его работах, пожалуйста, посетите его веб-сайт: .