Пожелтели листья у деревьев. В тихом озере отражалось разноцветье окрестных лесов. У каждого листика, у каждой ветки свои неповторимые краски. Вот рябина свесилась над водой и рассматривает, как в зеркале, рубиновые гроздья, тщетно пытаясь скрыть их от посторонних взоров красно-желтыми резными листьями. Рядом пышный многоцветный клен любуется своим подвижным отражением в мелкой ряби. А стройная остроконечная береза не прячет, а, наоборот, гордо выставила напоказ золотые монеты, щедро рассыпанные по ветвям: смотрите, какая я богатая! Осина — та поскромнее: покажет свои монеты и тут же спрячет, покажет и спрячет. Да и не золотые у нее, а серебряные. А вот у ивы совсем другое богатство — она развесила на ветках маленьких переливающихся рыбок…

Настало время ветров. Они налетели, сдернули с увядших деревьев осеннюю красу. Пестрые листья полетели в хмурое озеро, тысячами крохотных лодочек закачались на воде. Их бросало, кидало, швыряло до тех пор, пока они, размякшие, не исчезали в глубине. Само озеро теперь уже редкие минуты было спокойным. По нему ходили волны, на гребнях возникали и так же стремительно исчезали невиданные цветы из шипящей пены.

А потом ударили морозы.

Как-то, вернувшись из школы, мы узнали радостную новость: озеро покрылось первым льдом.

Вот это событие! Мало о нем услышать, нужно немедленно, сию же минуту убедиться самому, своими собственными глазами. Бегом, бегом на озеро!

Бежишь и уже заранее предвкушаешь, что там будет. Ребята в расстегнутых пальто носятся на самодельных коньках по блестящему зеркалу. Под коньками радостно звенит лед. Пусть он пока не очень крепок — что за беда! Наоборот, еще интереснее. Ты бежишь, лед потрескивает, и за тобой белой ниточкой тянется свежий излом. Колышется вода под тонким стеклянным слоем, а тебе не страшно ничуть, и ты волчком вертишься на льду.

Запыхавшись, Август спешил нам навстречу:

— Говорят, Васька уже побывал на острове!

А что, вполне может быть! Утром на стеклах появились первые ледяные цветы. Значит, ночью был сильный мороз.

Помчались втроем к озеру. Сердце у меня билось так часто и сильно, что казалось, в грудь каким-то непонятным образом пробрался крошечный гномик и быстро-быстро колотит там молоточком по ребрам.

Сквозь разрывы в камыше видна синеватая гладь. Значит, правда, значит, не обманули — озеро замерзло!

— Смотрите, смотрите, как зеркало, до самого острова! — ликовал брат.

И вот мы уже у берега. Побежали наперегонки — кто дальше проедется по льду. Август опередил нас с братом. Вот сейчас пустится с разгона! Но в последний момент он почему-то притормозил и, пробуя крепость льда, с силой стукнул каблуком. Лед крякнул, нога провалилась. Август мигом отскочил, но вода все же успела попасть в башмак.

Да, наша радость оказалась преждевременной. Кошка могла бы еще пробежать по такому льду. Ну, собака, если она не очень большая. Но чтобы человек… Нет, человеку рано! Да никто и не пробовал: ни Васька, никто другой. Вот только камней с берега нашвыряли на лед.

— Жаль! — сказал Август.

— Очень жаль! — тяжело вздохнув, согласились с ним и мы.

— Но уж завтра наверняка по льду можно будет бегать, хоть так, хоть на коньках. Конечно, если мороз продержится, — рассуждал наш друг, вытряхивая воду из башмака.

Медленно, нехотя, будто потеряли что-то дорогое, двинулись мы обратно. Гном в груди больше не стучал молоточком.

— Коньки у вас уже готовы? — спросил Август. — Я так новые делаю. Дедушка дал два больших гвоздя. Загну концы, прикреплю к чуркам, снизу наточу. Такие коньки будут — еще лучше, чем в прошлом году!

Мы стали просить:

— А для нас гвоздей не достанешь? Может, у дедушки твоего еще найдется?

— Не знаю, надо спросить. Пошли вместе!

Отправились к Августу. Дедушка повел нас в свою столярную мастерскую, порылся в ящике, нашел там еще несколько больших гвоздей. Потом подобрал подходящие чурки и пояснил, как и что нужно делать.

Мы тут же приступили к работе. Чурки подогнали по ноге, просверлили в них дырки для веревок. С этим справились сами. А вот согнуть гвозди и прикрепить к колодкам помог дедушка.

Работа спорилась, было не так трудно, как интересно. Долото, рубанок, сверло, острый-преострый топорик — не каждый день имеешь дело с такими инструментами. Как хорошо стоять у верстака и строгать рубанком! От сухого дерева идет приятный запах, золотистые стружки, шипя, ползут из прорези и вьются над рубанком. Да и сама мастерская словно сокровищница, полная всяких драгоценностей. Доски длинные, доски короткие, неструганые и гладкие, сосновые, ольховые, дубовые разложены на полках, подвешены к потолку. Вдоль стены — пилы и коловороты, на отдельном столике большое точило; на нем нам разрешалось самим точить свои новые коньки. Рубанки большие и малые, по ранжиру разложены всевозможные долота, уровни… Много всего, но ничего лишнего. Для каждой работы свой инструмент.

Под стать мастерской и сам ее хозяин. Седовласый, спокойный, с добродушной улыбкой, он наблюдал за нашей работой, сам почти не вмешивался, только поучал:

— Рубанок берут обеими руками… Коловорот держи вот так… Нет, нет, пилу нельзя сгибать…

Хороший у Августа дедушка!

Вот уже все и готово. Но уходить домой не хотелось. Счастливо улыбаясь, мы любовно оглаживали оструганные чурки. Теперь у каждого из нас собственные коньки, и не какие-нибудь, а сделанные своими руками.

— Ну-ка, наденьте, — предложил дедушка. — Посмотрю, как на ноге.

Привязали к башмакам коньки, встали на пол. Казалось, что на ногах у меня не коньки, а крылья. Попробовал прокатиться — и чуть было не упал. Дедушка посмеивался, разглаживая седую бороду:

— Здесь тебе не каток, парень!.. Ну что, вроде не плохо. Лед на озере окрепнет, попытайте там. Добрый конек должен визжать на льду, как поросенок…

Когда мы с братом бежали домой, гномик опять принялся за свое дело. В тот вечер не хотелось садиться за уроки. Так и подмывало побежать хотя бы к замерзшей луже у колодца во дворе, испытать новые коньки.

Ночью мороз взялся за дело по-настоящему. Я несколько раз просыпался, прислушивался: во дворе потрескивали деревья. Луна ярко освещала окно, у ледяных цветов можно было разглядеть каждый листочек. Вот сверкает пальмовая ветка, покрытая алмазной росой. А вот тут образовались кристальные елки с бесчисленными блестками вместо иголок. На самом низу стекла возник сказочный замок с башенками, бойницами и даже с флагом на флагштоке. Замок весь сиял, словно освещенный тысячами огней…

Сон у меня мешался с явью, я видел себя среди ледяных цветов на прозрачном зимнем покрове озера.

На следующий день после школы мы опять во весь дух, обгоняя друг друга, понеслись к озеру. По блестящему зеркалу с криками носилось множество мальчишек. Под их коньками лед звенел, словно туго натянутая кожа на барабане.

Среди катающихся выделялся сын управляющего баронским имением. Новые стальные коньки, только что из магазина, белая барашковая шапочка… Он держался отдельно. Надменно подняв голову, сложив за спиной руки, словно большой мастер, этот задавака выписывал жалкие кривобокие восьмерки. На одном повороте загнутые концы коньков вдруг сцепились, он потерял равновесие и с размаху брякнулся на лед, да еще проехался на боку. Барашковая шапочка свалилась с головы и покатилась колесом.

Ребята стали смеяться — уж очень потешно ковылял на четвереньках вдогонку за своей шапочкой незадачливый фигурист. Сипол на самодельных коньках описывал вокруг него круги и громко распевал сочиненную на ходу песенку:

Увидев нас, Сипол сделал грозное лицо:

— Это кто разрешил вам сюда с коньками на гвоздях? Август ответил:

— У тебя самого такие же. Слышь, как визжат!

— Мне-то одному можно. А если все сюда сбегутся с такими коньками? Исковыряют весь лед на баронском озере. И тогда кое-кому так и придется кататься на всех четырех.

Все снова рассмеялись. Сынок управляющего поймал наконец свою шапочку, поднялся на ноги и медленно, с достоинством, словно ничего не случилось, покатил в сторону от нас.

— Давайте, ребята, вертеть круги на льду, — предложил Август. — У кого коньки поострее?

Сипол встал первым, затем Август, а мы, все остальные, человек десять, не меньше, образовали длинную цепь. И пошли вертеться! Сиполу и Августу было легче: они и посильнее да и крутились почти на месте. А вот те, кто были на самом конце цепи, едва держались на ногах. В ушах свистел ветер, голова кружилась, и когда кто-то отпустил руки, все, не удержавшись, попадали с криком и хохотом друг на друга.

— А теперь, — скомандовал Сипол, — теперь на парусах через заливчик прямо к острову!

И он первый расстегнулся, растянул пальто наподобие паруса и покатил по ветру. Все за ним. Это был настоящий полет. Ветер гнал пас, мы неслись на всех парусах!

И тут снова все напортил Васька. Ему обязательно хотелось выделиться, сделать так, как не делают другие. И он повернул в сторону, держа курс в открытое озеро.

Мы стали кричать:

— Васька, лед тоньше стекла!

— С ума сошел — провалишься!

Где там, ничего не помогало! Он, словно не слыша, мчался вперед. Звон льда под его коньками становился все тоньше.

Мы не добрались и до середины заливчика, как вдруг услышали треск. Обернулись и увидели: лед проломился. Упрямый Базилеон, взмахнув руками, нырнул в полынью, только брызги взметнулись.

Потом снова появилась надо льдом его черная ушанка, и мы услышали отчаянный крик:

— Помогите!

Ринулись к нему все разом. Но чем ближе к полынье, тем тоньше лед.

— Помогите! — опять прозвучал крик, сопровождаемый треском ломающегося льда.

Мы были уже совсем близко от Васьки. Но тут лед под нашими ногами ощутимо прогнулся. С угрожающим поскрипыванием во все стороны поползли белые зигзаги.

Сипол оказался находчивее всех:

— Гоп, ребята, снять пальто, отвязать веревки с коньков… А теперь связывайте рукава. Быстро!

Уселись на лед, стали в спешке соединять одно пальто с другим.

— Ложитесь в цепь и держите меня.

Август ухватил Сипола за ногу, я — Августа, следующие пристроились за мной. Сипол осторожно пополз вперед, остальные цепочкой за ним. Лед трещал.

Васька не сдавался, Васька боролся как мог. Наваливался грудью на лед, но тот снова и снова обламывался под ним. И наконец Васька в отчаянии завопил:

— Не могу больше!

Фонтаном взлетели брызги вперемежку с кусочками льда. Мы, тяжело дыша, ползли вперед. Когда утопающий опять всплыл на поверхность и, давясь и выплевывая воду, ухватился за кромку льда, Сипол ловко кинул ему край пальто, и Васька судорожно вцепился в него красными пальцами.

Теперь все поползли назад, один подтягивал другого. Под нами так трещало, что сердце замирало в ужасе. Но все же вытащили Ваську. За ним по льду волоклась водяная дорожка.

Медленно, но верно подтаскивали мы к берегу свой «улов».

— Все! Хватит ему на нас ездить! — крикнул Сипол. — Теперь пусть сам, на своих двоих!

Но наш утопленник не поднимался, лежал ничком. Что с ним? Жив ли? Мы вскочили, ринулись к Ваське.

— Назад! Не бежать стадом! — заорал Сипол. — Хотите, чтобы все провалились?

И правда, даже здесь, довольно далеко от полыньи, лед покрылся трещинами.

Сипол сам направился к Ваське, взял его под мышки, приподнял, поставил на ноги. Мокрый Васька на коньках выглядел несчастным и жалким, как нашкодивший котенок. Подбежал Август, и они вдвоем с Сиполом, схватив Ваську за руки, потащили его.

— Беги, Васька! Двигайся, тебе надо согреться! — наперебой кричали ребята.

Так мы все добрались до берега. По дороге развязали пальто. Август накинул свой теплый полушубок на плечи дрожавшему Ваське. Сипол сдернул с него коньки:

— А теперь, гоп, домой, пловец-удалец! Там уж папаша отожмет с тебя лишнюю воду!

У Васьки клацали зубы, его била дрожь.

— Спасибо, ребята! — пробормотал он еле слышно. И побежал. Чем дальше, тем быстрее. Вскоре он исчез за высокой церковной оградой.

Кататься расхотелось. Молча разбрелись мы по домам.