Выглянуло солнце, и, хотя это было яркое осеннее солнце, оно высветило на удивление мало красок. И снова Алиса винила в этом себя. Она винила свои глаза, которые за эти несколько недель не то чтобы потеряли остроту зрения, а стали менее восприимчивыми к цвету.

— Посмотри на дом семьи Джефри. Они его целиком приподняли.

Прошло семь недель с тех пор, как она уехала с острова. Здесь в разгаре уже был период строительства, когда что-то сносили и что-то возводили заново. Все это обычно раздражало Райли, а вот отца в определенной степени привлекало.

Алиса вежливо кивнула отцу, хотя ей до всего этого не было дела. Все изменения происходили на острове в межсезонье. Когда уезжали с острова, он имел один вид, а когда возвращались в июне, он уже выглядел по-другому. Точно так же, как со школьными друзьями, уезжающими на лето. Понимаешь, что они возвращаются немного другими, не отдавая себе отчета в том, какими и почему.

Он обнял ее за плечи. Это немного мешало при ходьбе, но она не сбросила его руку. Она понимала — он знает, что ей хотелось бы сейчас быть на месте Райли.

Обычно в конце сезона именно Райли помогала отцу закрывать дом. Именно она научилась выкачивать воду из труб. Ей доставляло непритворное удовольствие залезть под дом в старом гидрокостюме и болотных сапогах, даже если это происходило в октябре, когда, словно насмехаясь над непостоянством обитателей дома, вовсю буйствовал ветер. Именно для этой цели Райли хранила в доме старые, выцветшие гидрокостюмы спасателей. Ей не нравилось их выбрасывать.

Утром в городской квартире они не обсуждали этого с Райли, поскольку и так уже поспорили по некоторым вопросам. В состоянии Райли холодная вода была неприемлема. Ноги у нее были по-прежнему опухшими, поэтому любое напряжение могло быть опасным. В то утро Алиса с отцом съели на завтрак хлопья и отправились на остров. Джуди осталась дома, чтобы составить Райли компанию и развлечь ее, правда, Алиса сомневалась, что в этом будет толк.

Однажды, несколько лет тому назад, Алиса с Райли проделали в потолке их семейной жизни большую брешь и выбрались наружу. Райли записалась в NOLS. Как-то она провела весь январь в снежной пещере. Алиса поступила в колледж. Обе они жили в разных местах и встречались с разными людьми. Сами себе готовили еду и стирали одежду, причем Райли, уезжая в какую-нибудь глушь, обычно стирала свои вещи в лужах, а Алиса никогда не отделяла темное от светлого.

А теперь обе они вернулись домой. До чего же быстро заросла брешь в потолке над их головами, не оставив даже шрама, который напоминал бы о некогда открытом пространстве.

Не всегда исцеление и зарастание раны — это наилучший вариант. Иногда полезнее оставить брешь открытой. По временам она зарастает чересчур плотно, делая отдельные части аморфными и слабыми. И после этого брешь труднее открыть.

Пока отец бубнил что-то и чертыхался под домом, Алиса выполняла неквалифицированную работу вроде подметания комнат и размораживания холодильника.

Когда стоишь перед открытым холодильником, трудно не размышлять о будущем. Если она заморозит апельсиновый сок, сохранится ли он до Дня памяти павших в войнах? А как насчет тостового хлеба?

А как же они — их семья? Долго ли она продержится в таком вот криогенном состоянии? Смогут ли они вернуться назад, как это бывало раньше? Чтобы Райли плавала и бегала, как это было всегда?

Если бы можно было припрятать Пола и взять его с собой. Но он такой теплый и живой — она это знала. Он входит в большой мир и оставляет ее позади.

Она набила продуктами отделение глубокой заморозки — единственный бытовой прибор, который останется включенным на протяжении холодных месяцев. Казалось немного странным доверять электричеству заморозку их продуктов, когда снаружи и так будет в основном минусовая температура.

Стоило ей подумать о зимнем доме, как в сердце закрадывалась тревога. Она представляла себе, как в комнаты вторгается холод, и дом начинает существовать при непригодной для жилья температуре. Почему-то это ассоциировалось у нее с тонущим кораблем, каюты которого медленно заполняются морской водой.

Она слышала, как под полом отец гремит и скрипит гаечным ключом. Она подумала о том, как тщательно и хорошо умеет все делать Райли. Немного стыдно вырасти такой большой, неуклюжей и расстраивающейся по мелочам, как она.

Алиса сняла оставленную в сушилке летнюю одежду и разложила ее по стопкам, подготавливая к тому моменту, когда семья вернется и будет снова все это носить, хотя она лишь наполовину верила в то, что это произойдет. Трудно было зимой поверить в лето или вспомнить, каково это — быть здоровым, когда болеешь.

Вернутся ли они сюда на самом деле? Будет ли земной шар по-прежнему мчать их по орбите? Глядя на замороженный апельсиновый сок, трудно было думать о будущем лете.

Алиса наткнулась на юбку, которую надевала, когда была с Полом в последний раз. Тогда она сидела у него на коленях, чувствуя, что ткань юбки сбилась вокруг талии. Тело предательски вспоминало то, что рассудок принимать не хотел, а в это время ей слышался жалостный голосок в груди. Неужели действительно ее тело делало с Полом все эти вещи? Вот это самое тело? Вообразить это себе было трудно. У нее было такое ощущение, словно кто-то отсек ей голову, а потом снова пришил, но сделал это плохо, не соединив волокнистых частей, которые ерзали взад-вперед.

Пока она отводила в сарай велосипеды, у нее успели замерзнуть руки. Предполагалось, что Алиса закроет мебель старыми простынями, но она уклонилась. Обычно эту работу выполняла мать, и ей неохота было это делать. Ей не нравилось оставлять дом в столь призрачном виде.

Она села на перила террасы и посмотрела на дом Пола. Закрыл ли он его теперь, когда дом стал принадлежать ему? Представить такое было сложно. Приезжал ли он сюда осенью? Она в этом сомневалась. Ему хорошо удавалось оставлять ее позади. Ведь она и ее близкие всегда были позади него, не так ли?

Она подобрала камешек из кадки для цветов и бросила в его дом. Не имеет значения, насколько человек меткий — в такую мишень не попасть невозможно.

— Закончила? — спросил отец, вылезая из-под дома.

У него был такой вид, словно он кувыркался в грязи. При взгляде на отца она представила себе извалявшуюся в грязи свинью, но ничего не сказала. У отца была своя гордость, свои устоявшиеся амбиции среднего возраста. Она терпеливо подождала, пока он примет душ и оденется.

— Не хочешь на минуту заглянуть на берег? — спросил он, запирая за собой дом.

Попрощаться с океаном после прощания с домом было своего рода ритуалом, однако в этот раз ритуалы были не очень уместны.

— Я замерзла, — сказала Алиса. — Давай поедем домой.

Пока они ожидали паром, засунув руки в карманы, она услышала, как две смутно знакомые ей дамы разговаривают о недвижимости. Она знала, что для каждого, кто владел здесь домом или надеялся купить, эта тема весьма важна.

Подслушивать она не собиралась, но и не старалась отойти в сторону. По правде, она ожидала услышать определенное имя и, хорошо это или плохо, сразу его и услышала.

— Ты, должно быть, знаешь, что продается дом Муров, — молвила темноволосая дама. — Бобби сказал мне, что уже нашелся покупатель.

— Правда?

— Так он сказал.

— Не слыхала, за сколько?

В рыбном баре на парковке отец Алисы купил ей пару обсыпанных сахарной пудрой пончиков и миску рыбного супа с моллюсками. Он сразу принялся за суп, а она стала ждать, пока остынет.

Они поставили машину на рельсовых путях, и он потянулся к ней, чтобы подержать ее за руку. Она знала, что отец ее жалеет. Он не совсем понимал, за что именно, но его забота была для нее некоторым утешением.

Она узнавала про Пола от Райли. В этом не было ничего нового, но тем не менее казалось забавным. Пол и Райли с давних пор переписывались. Это позволяло их дружбе влиять на ход времени так, как Алисиным отношениям с ним было не под силу. И вот теперь Алисе пришлось притвориться, что ее стремление узнать о нем не имеет под собой никаких иных мотивов, что и прежде.

— Ну, и где его новая квартира?

Она сидела напротив Райли за крошечным кухонным столом, где обе они в прежние времена каждое утро завтракали, пока Райли не уехала по делам NOLS. Алиса постепенно окуналась в эту непривычную атмосферу, когда все снова оказались вместе — отчасти плод фантазии, а отчасти — ночной кошмар.

— 11-я Западная улица. Он сказал, у него есть мансарда.

— Я думала, Бруклин ему не нравится.

Алиса была поглощена стрижкой ногтей на пальцах ног.

— Думаю, нет. — Райли вернулась к штопанью дырки на старых шортах. — Если не смогу плавать, просто сойду с ума. Папа говорит, что вода в отеле «West-SideY» слишком холодная. Представляешь? Он взял с собой термометр, чтобы проверить.

Алиса сомневалась, что ответить — да или нет. Она искренне участвовала в разрешении дилеммы Райли, но не могла пока отмести тему Пола.

— Пол говорил, как идут занятия?

Было поздно, и Алиса знала, что ей пора спать. Если она продолжит говорить на эту тему, то не сможет уснуть много часов подряд.

— Он сказал, что приступил к дипломной работе, так что, полагаю, статью он закончил.

Алиса задумалась. Она закончила стрижку ногтей на ногах и приступила к ногтям на руках. Написала ли ему Райли что-нибудь об Алисе? Спрашивал ли он о ней? Знает ли он, что она не начала еще учиться в юридическом колледже? Если да, то как он к этому относится? Неловко было задавать все эти вопросы, да к тому же все они мало значили по сравнению с главным вопросом.

Алиса подтолкнула обрезки ногтей в белый кружок на столе, похожий на маленькую луну.

— Ты сказала ему о том, что с тобой происходит?

— Что?

— Я имею в виду — ты рассказала ему о своем сердце?

Алиса чувствовала, что от волнения голос у нее стал глухим.

Райли вновь опустила глаза на шорты.

— Пока нет.

Райли начала сообщать некоторым отдаленным родственникам и старым друзьям семьи о своем состоянии. И все же она стремилась преуменьшить серьезность ситуации, контролировать информацию и сердилась на шумные или преувеличенные проявления заботы. Как-то позвонила их бабушка из Бока Рэйтон и прислала четыре огромных ящика флоридских апельсинов.

Алиса старалась, чтобы ее голос не прозвучал задушенно или нервно.

— Почему нет?

— Потому что мне неохота писать об этом в письме или по электронной почте.

— Хочешь сказать при встрече?

— Угу. В какой-то момент.

— Чего ты ждешь? Он твой лучший друг. Разве он не должен знать?

Вопреки намерению, отчаяние Алисы все-таки вышло наружу.

Райли одним взглядом поставила Алису на место. Это ведь Алиса хотела, чтобы он узнал. Это было нужно именно ей. До чего же быстро чувство вины свело на нет ее гнев.

— Да, он мой лучший друг. Вот почему я сама решу, как и когда сказать ему, Алиса.

Позже, лежа в постели без сна, она думала о Поле. Иногда по ночам невозможно было о нем не думать.

Иногда по ночам ей казалось, что у нее в груди аритмично и нечетко стучит сердце Райли. Она чувствовала, как ее кровь скапливается и задерживается в местах, где не должна была. Алиса в недоумении спрашивала себя, возможно ли, с медицинской точки зрения, чтобы она страдала тем же недугом. Может быть, болезнь заразная. Или, возможно, у нее разновидность, которую она сама на себя навлекла.

В субботу утром Алиса надела свой рабочий комбинезон. Она натянула его поверх двух пар шерстяных брюк, двух свитеров и парки и застегнула спереди на молнию. Она стала похожа на сосиску. Чтобы волосы не попали в молнию во время работы, она подвязала их высоко на макушке. Теперь она напоминала сосиску, у которой с одного конца высовывается оболочка. Алиса бросила взгляд в зеркало, чтобы посмотреть, не потемнели ли у нее волосы.

Если в каждом зеркале можно было увидеть свое особое отражение, то зеркало над ее старым, потертым викторианским комодом показывало Алисе ее старый и хорошо знакомый образ. Это зеркало, казалось, содержит все ее «я», начиная с того момента, когда она подросла настолько, чтобы увидеть себя в нем. Иногда в нем появлялась и Райли вплоть до того времени, пока ей не исполнилось пятнадцать и она не пожелала перебраться из их общей комнаты в комнатушку за кухней.

С тех пор комната Райли была размером с кладовку. Она предназначалась, вероятно, для прислуги в те времена, когда даже съемщики тесных полутемных квартир имели прислугу. Райли с трудом втиснула туда свою двуспальную кровать, но говорила, что ей так нравится. Зато полки с призами девать было некуда, и Райли сложила их в коробку, с тем чтобы выбросить. Алиса помнила, в какой ужас пришла от этого, но Райли, казалось, было все равно.

Райли считала, что, отдавая Алисе свою комнату, оказывает ей услугу. И действительно, некоторые моменты пришлись Алисе по душе. Прежде всего она облепила стены комнаты ужасными наклейками всех цветов радуги и постерами с изображением парней-музыкантов, которые позже были заменены постерами с героями старомодных фильмов. Однако Алисе недоставало компании Райли. Она с тоской вспоминала те времена, когда они с Райли спали на одинаковых кроватях с сочетающимися покрывалами, изображающими дикую природу, и, перед тем как заснуть, разговаривали в темноте.

— Ты сегодня работаешь? — спросила мама Алису, когда та, полусонная, притащилась на кухню и налила себе молока в миску с рисовыми хлопьями. — Я думала, ты по выходным обычно не косишь.

Мать произнесла глагол «косишь» с отвращением, которого заслуживает разве что курение кристаллического кокаина или спаивание детей.

— Мы сгребаем листья. Срочная работа по сгребанию листьев и мусора.

Мать кивнула. Алиса уставилась на коробку с хлопьями, стараясь избежать критической ситуации, когда мать начнет вслух удивляться тому, каким образом чрезвычайно дорогая Алисина степень бакалавра по истории, полученная в прекрасном колледже, подготовила ее к скашиванию травы на Большой лужайке Центрального парка.

— Ты сегодня придешь к ужину?

В принципе, Алисе отвечать не хотелось. Если пропускаешь первую атаку, то скоро последует вторая. Она не хотела, чтобы новый этап жизни в семье омрачался какими-то проявлениями нетерпимости. В то же время, когда живешь с родителями и не платишь аренду, приходится мириться со многими вещами.

— Я пока не знаю.

— Что ж, мне бы хотелось, чтобы ты решила, потому что утром я уезжаю в Фэруэй.

— Хорошо. Тогда не приду.

Мать бросила на нее строгий взгляд, и Алиса поняла, что следует вести себя осторожно, иначе начнутся громкие сетования по поводу степени бакалавра. Приходилось применять хитрую тактику подрывной деятельности, причем так, чтобы мать не заметила. За время учебы в колледже Алиса позабыла это искусство, но теперь, живя в семье, вновь его обретала.

Она заранее спланировала потратить на жилье часть ссуды на юридический колледж, но ссуда задерживалась вместе со всем остальным. Можно было бы заработать денег, чтобы оплатить комнату на паях с друзьями. Однако хорошо известно, какое это проклятие — взрослеть в Нью-Йорке. Чтобы вернуться в родной город, вам почти обязательно придется жить в старой квартире. Сэкономив на аренде, вы потеряете самоуважение и перестанете расти как личность.

Ноябрь в Нью-Йорке может принести едва ли не любую погоду, но в тот день было холодно и ясно. Надев перчатки, Алиса свернула к парку на 96-й улице. Она шла на юг вдоль дороги. Это был не самый приятный путь, но зато самый короткий. К тому же на выходных дорожное движение закрывалось для удобства пешеходов, бегунов и байкеров.

Ей было немного обидно, что пришлось в субботу надеть форменную одежду Она подумала, что в солнечный выходной день парк будет заполнен людьми, среди которых могут оказаться ее знакомые. Как же глупо будет она выглядеть в своем комбинезоне.

Алиса высматривала Райли. В те дни, когда сестра чувствовала себя хорошо и у нее не опухали ноги, врачи разрешали ей ходить пешком. Невзирая на усталость, Райли вышагивала мили.

Алиса посмотрела вверх, на башни причудливых зданий, протянувшихся вдоль западной части Центрального парка. В разных частях мира рукотворные сооружения обычно бывают окружены высокими деревьями. В Центральном парке все наоборот — сотворенные Богом вещи окружены высокими зданиями.

Ее взгляд наткнулся на спину мужчины в зеленом пуховом жилете и коричневой шерстяной шапочке. Рядом с ним шла блондинка в остроносых туфлях. Она держала его под руку, отчего Алисе стало грустно. Она ускорила шаг. Пройдя мимо водохранилища, она сможет нырнуть в глубь парка, чтобы не так остро чувствовать свое одиночество.

Приблизившись к паре, она пришла в волнение. Ей постепенно становилось ясно, что у мужчины походка, как у Пола. И хотя она прежде не видела, чтобы Пол носил жилет и разгуливал в свете зимнего дня, Алиса начала догадываться, что сходство между этим мужчиной и Полом не ограничивается походкой. Она взглянула на руку мужчины — ту, которая не соприкасалась с рукой блондинки, — и узнала эту руку. Она узнала пальцы. Ее тело, хотя и немного чужое, готово было откликнуться на него, но она постаралась взять себя в руки. Дыхание стало прерывистым, сердце учащенно забилось.

Следует ли ей остановиться или лучше попытаться удрать? Скрыться полностью она могла бы лишь взобравшись на небольшой холмик, а это наверняка бросилось бы в глаза. Она не только не хотела, чтобы предполагаемый Пол и его подруга в остроносых туфлях увидели ее в образе сосиски, но боялась также удостовериться, что это он. Ей хотелось, чтобы оставшиеся у нее сомнения смогли убедить ее в том, что это не Пол и что у Пола нет подружки — и чтобы продолжалось это, если потребуется, многие дни и недели. Наверняка в Нью-Йорке нашлись бы мужчины с походкой Пола и его руками. Ну просто судебное расследование.

Проклиная парочку за то, что не могут от нее оторваться, Алиса почти остановилась. Прогулочный шаг характерен, пожалуй, для людей, получающих большое удовольствие от общения друг с другом. Она никогда и нигде не ходила медленно с Полом. Либо она на бегу отбивалась от него, либо мчалась, чтобы его догнать. Так что, возможно, это был вовсе не Пол.

Она уже совсем успокоилась, когда мужчина обернулся, и это был Пол. Алиса продолжала обдумывать, как из этого выпутаться, но он вдруг уставился прямо на нее.

Некоторые люди, ваши друзья с раннего детства, могли бы сделать вид, что рады встрече с вами, но Пол был не таков. Он остановился, взглянув на нее с таким выражением, будто она назвала его обидным именем.

— Алиса?

Ее так и подмывало повернуться и побежать в другую сторону.

— Привет, — сказала она.

Он пошел ей навстречу, высвобождая руку из руки женщины.

— Почему ты так одета? — спросил он.

— Потому что я здесь работаю.

— Ты работаешь в парке?

— Кошу траву и сгребаю листья, — ответила она. Зачем лгать?

— А как университет?

— Не занимаюсь.

Похоже, он был этим искренне удивлен, но не дерзнул спросить, почему. Ей он показался расстроенным и нервным, немного не в своей тарелке. За много недель, прошедших с их разрыва, его гнев, вероятно, остыл, и теперь он был холоден. Плотно сжатые губы почти не выделялись на лице. Трудно было поверить, что эти самые губы целовали ее.

— В семье все хорошо?

Помолчав, она кивнула. Как мог он не знать правды? Как могла она не сказать ему? Алиса сердилась на него за то, что не знает, и на Райли за то, что не сказала. Алиса чувствовала, что вот-вот рассыплется на куски, и, пока этого не произошло, лучше было уйти.

Пол вдруг вспомнил о своей неторопливой подружке.

— Это Моника, — отрывисто произнес он, не удосужившись даже выполнить вторую часть представления.

— Я Алиса, — сказала Алиса.

— Привет, — сказала Моника.

У нее были ярко накрашенные губы. «Чересчур яркие для поцелуев», — подумала Алиса. Не похоже было, что она часто общается с садово-парковыми работниками.

— Передавай своим привет, — сказал Пол и повернулся, чтобы уйти.

С ней он разобрался и продолжил прогулку, хотя на этот раз не держал девушку за руку.

Алиса представила себе, как Моника отпускает замечание по поводу ее комбинезона. И она представила, как Пол смеется в ответ. И как они, держась за руки, вместе идут в кафе, чтобы отпраздновать тот факт, что они никогда не надевали и не станут надевать такой комбинезон.

— Кто это? — спросила Моника.

У Пола не было больше желания разговаривать. На душе стало неспокойно и тоскливо.

— Старый друг. На самом деле, ее сестра — мой друг.

— Ну и прикид у нее! — с улыбкой произнесла Моника.

— Что ты имеешь в виду?

Лицо его посуровело, и у него не было желания смягчать это выражение.

— Ничего.

Она сразу ретировалась.

— Ты что-то хотела этим сказать, — настаивал Пол, понимая, что этого делать не надо.

Он все еще злился на Алису. Зачем же ему ее защищать?

— Ничего я не хотела сказать. Правда. Забудь об этом, — сказала Моника.

Ей ясно дали понять, что заработать выигрышные очки в состязании с Алисой ей не удастся.

«Что творится с Алисой и что это за работа, требующая спецодежды?» — недоумевал он. Ему это казалось подтверждением того, что ее работа постоянно не соответствует ее квалификации. И все же он сочувствовал тому энтузиазму и той завершенности, с которой она подходила к своей жизни. У нее было свое достоинство, но в широком смысле. Оно не ограничивало ее, как других людей.

Пол взглянул на Монику, одетую со вкусом и дорого. И хотя он был сердит на Алису, но вдруг почувствовал, что хочет только женщину в темно-зеленом комбинезоне на молнии.