Алиса чуть не упала, когда на следующее утро увидела сестру в постели.
— Что ты делаешь?
— Горло болит.
Алиса подошла и села к Райли на кровать. Сестра закуталась в старое, порядком обветшавшее стеганое одеяло основных цветов спектра. Алисе было не припомнить другого случая, когда Райли оставалась дома, если сияло солнце. Она приложила ладонь к руке Райли, а затем к ее лбу.
— Ты горячая.
— Спасибо.
— Не могу поверить, что ты в постели.
Райли непочтительно относилась к болезням, особенно к собственным. Она могла поплавать в ледяном сентябрьском океане, подхватить насморк, а на следующий день сделать то же самое.
— Ну…
Алиса поняла, что даже один слог дался ей с трудом.
— Ты уже приняла что-нибудь? Принесу тебе аспирин и сока, — предложила Алиса.
— Сок подойдет, — откликнулась Райли.
Райли никогда не принимала лекарств. Алиса догадывалась, что сестра не любит глотать пилюли.
Когда Алиса вернулась с апельсиновым соком, Райли была укутана одеялом до подбородка.
— Не так уж плохо быть в тепле, — сказала Райли. На ее коже явственно проступали веснушки. — Мне снятся всякие сны.
— Приятные?
— Некоторые — да. А вообще разные. Пожалуй, из них трудно выделить приятные.
— Хочешь, чтобы я с тобой осталась?
Будь она сейчас на месте Райли, то захотела бы, чтобы сестра осталась с ней дома или чтобы мама приготовила ей чай, однако Райли не находила удовольствия в том, чтобы с ней нянчились.
— Нет. Я в порядке. К завтрашнему дню смогу выходить.
— Думаешь? А доктора Боба не вызвать?
— Никакого доктора Боба.
— Тостов не хочешь?
— Нет, спасибо.
— Чашку рисовых хлопьев?
— Нет.
— Томатный суп?
— Алиса, а не уйти ли тебе сейчас?
Когда Алиса вернулась от Коэнов, где она присматривала за детьми в обеденное время, то оказалось, что Райли в постели уже нет, и Алиса вздохнула с облегчением. Райли, без сомнения, уже сидит в кресле спасателя. Алиса пошла в дом Пола через черный ход.
— Эй, ты дома?
— Заходи, — откликнулся он из спальни.
Он сидел за письменным столом. Повсюду были разбросаны бумаги, а ноутбук был выключен. Она заметила у него прядь волос, которую оставила слишком длинной, однако сейчас не предложила ее подровнять.
— Не хочешь прогуляться до маяка? — предложила она.
Он покачал головой.
— Хочешь сэндвич с салями?
— Звучит заманчиво, но нет. Мне надо закончить это.
Иногда ей казалось, что она предлагает людям то, чего они не хотят.
— На какой ты сейчас странице?
— Вчера вечером был на седьмой. А сейчас на третьей.
— Думаю, ты движешься не в том направлении.
— Я удалил часть, потому что это было плохо.
— Так, значит, сэндвич тебе не нужен.
— Не принесешь ли один?
Она взглянула на него с обидой.
— Ладно. Неважно.
Она посмотрела из окна на серую воду и заметила на берегу фигуру, закутанную в одеяло. Тут она поняла, что это выцветшее одеяло Райли и что фигура принадлежит сестре.
Выйдя из комнаты Пола, Алиса спустилась на берег. Подойдя к сестре ближе, она увидела, что та свернулась калачиком на дюне, повернув лицо к воде и закрыв глаза, отчего Алиса поначалу испугалась. Но тут Райли открыла глаза и улыбнулась.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Алиса.
— Хорошо.
Райли села, все так же прижимая к себе одеяло. По ее щекам и глазам можно было догадаться, что у нее по-прежнему держится температура.
— Ты уверена?
Райли огляделась по сторонам.
— Уверена, что эти сны действительно приятные.
— Ну, Пол, как там Калифорния? — с жаром спросила Джуди.
Алиса резала помидоры для традиционного субботнего салата. Ей было немного жаль Пола.
— Я уехал оттуда.
— Навсегда?
— Пожалуй, да, — ответил он.
— Правда?
— Думаю, да.
Ценой сегодняшнего ужина было родительское расследование, но Алиса в какой-то степени получала от этого удовольствие. Она сама не осмелилась бы задать эти вопросы, но ответы на них услышать хотела. Совсем как в средней школе, где, будь она даже любопытной, ни за что не спросила бы подругу, в какой колледж та поступает. Алисе было не по себе из-за того, что она позволила матери выполнять грязную работу.
— Райли говорила, ты работал на ферме.
Пол смущенно улыбнулся.
— На многих фермах.
— Да?
— Я работал над проектом, имеющим отношение к государственному референдуму, но до баллотировки дело не дошло.
— Жаль. Знаешь, мы действительно ценим твой идеализм, — произнесла мать Алисы с улыбкой, обнажившей оранжевую помаду на зубах.
Алиса поморщилась.
— Ну, да.
— Ты напоминаешь мне своего отца, — сказал Итан. — В положительном смысле.
Лицо Пола оставалось непроницаемым.
— Полагаю, он тоже специализировался на политических неудачах.
Алиса почувствовала в словах отца явную эмоциональность. В свое время отец по-настоящему сочувствовал Робби и любил Пола. Райли иногда шутила, говоря, что она — тот сын, которого у отца никогда не было, но на самом деле это был Пол. Теперь все это напомнило Алисе о том, как холодно Пол с ним обходился.
Когда-то Пол тоже любил Итана. Он ходил за ним по пятам, копируя жесты и слова Итана. Но позже отдалился от него. Алиса не могла бы назвать точный момент. Она приписывала это подростковой наглости, полагая, что это одно из проявлений бесконечного мятежа со стороны Пола.
Мятеж продолжался и теперь. Задаваясь вопросом почему, Алиса переводила взгляд с одного на другого.
— Не знаешь, будет ли Райли с нами ужинать? — спросила Джуди.
Алиса побежала наверх, чтобы узнать, и застала Райли в постели. Та делала что-то на ноутбуке. Райли часто нарушала заведенный порядок или ретировалась, когда родители были дома. Алиса догадалась, что Райли не сказала Джуди, что плохо себя чувствует.
— Хочешь с нами поужинать? — спросила Алиса.
— Нет, — ответила Райли.
— Как ты себя чувствуешь?
— Отлично, — сказала Райли, не поднимая головы.
Возвратившись к кухонному столу, Алиса осмотрелась по сторонам, глядя на все глазами Пола. Когда он был рядом, ее видение менялось, причем она не могла сказать, искажается оно или улучшается и можно ли считать точность улучшением.
За этим столом ни у кого не было постоянного места. Это был круглый стол из дерева теплого оттенка, сильно исцарапанный, с отметинами от горячих чашек. Стулья были копиями резных деревянных кресел и куплены были около десяти лет назад на распродаже в «Мейси». Алиса помнила эту поездку и как они бегали взад-вперед по рядам огромного магазина на 34-й улице, восхищаясь небольшими обставленными помещениями с их бутафорскими телевизорами и фальшивыми растениями. В одном она посидела на диване, в другом полежала на кровати, примеряя к себе разные жизни. Забавно было видеть, как все эти различные комнаты существуют в одном гигантском помещении и что для разделения пространства не нужны стены. Она не припоминала, чтобы ее семья когда-нибудь еще покупала мебель.
Над мойкой было большое окно, за которым виднелись лишь стебли тростника да стена дома Пола. Шкафы и столы на кухне были покрыты исцарапанной формикой, местами отслоившейся и обнажающей разбухшее древесное волокно. Алиса знала, что ее мать очень хочет купить гладкие шкафчики и кухонную утварь из нержавеющей стали, как у их друзей. Однако отец всегда говорил: «Джуди, это ведь побережье», — словно это единственная причина.
Как упрямо люди отстаивают свои вещи, даже (и в особенности) если их не выбирали. Ее отец пускался в риторические рассуждения, чтобы поддержать философию простого дома на берегу и раскритиковать излишнюю экстравагантность. А она задавалась вопросом о том, изменил бы он свое мнение, имей он миллион долларов.
Пол исповедовал ту же философию и, предположительно, владел миллионом долларов. Но у Пола были принципы, в то время как у отца Алисы преобладали эмоции. Зато у того и у другого была гордость.
Их дом был построен в семидесятые и отличался непритязательностью по проекту и материалам. Самая тонкая древесина, отвратительный линолеум, самый дешевый крепеж. Дверные ручки качались, когда за них брались рукой. Даже окна в алюминиевых рамах выглядели как-то нелепо и словно извинялись. Алиса часто высказывалась в том смысле, что строитель дома нарочно его сделал таким безобразным, но Райли не хотела и слова слышать против него. И, хотя Алиса подвергала дом строгой критике, это было место, которое она любила больше всего и куда стремилась вернуться из других мест.
Наверху помещались три маленькие спальни, а внизу — одна, совсем крошечная. Она служила фотолабораторией, студией живописи и студией звукозаписи. Одно время там стоял ткацкий станок. Все это соответствовало меняющимся увлечениям и иллюзиям отца, причем иллюзии требовали более радикального обновления и дорогого оборудования, чем просто увлечения. Со временем в этой комнате частично сохранились эти вещи и появился пластиковый ящик с разновесами для штанги. Теперь здесь были кладовка и архив.
Алиса догадывалась, что, если бы весной 1981-го умер отец ее матери (а не дед по отцовской линии) и оставил им сто тысяч долларов, то эту маленькую комнату превратили бы в гостевую или лучше всего в кабинет для нее. Отец Алисы, работая учителем и тренером в частной школе, не зарабатывал много денег, а вот его отец, дед Алисы, был успешным адвокатом. И хотя дед Джозеф был отъявленным игроком на скачках, он имел хорошие доходы, позволившие семье приобрести этот дом и, более того, войти в тот мир изобилия, к которому они прежде не принадлежали.
Единственной роскошью дома был клематис, разросшийся вокруг беседки и забора, с его экстравагантными оранжевыми цветами и прилетающими колибри. Это было тайной для всех. Помидоры в горшках желтели, барвинок гнил, а базилик засыхал. Культурные растения погибали, а сорняк процветал.
Иногда плети клематиса так разрастались, что забор под ними едва выдерживал. Тогда Алиса с отцом, вооружившись огромным секатором, яростно осаждали клематис в надежде его победить. Но лианы, подобно разочарованным детям или навязчивым желаниям, всегда возвращались в еще большем количестве.
Каждое из южных окон второго этажа, включая два окна Алисиной спальни, выходило прямо на импозантный дом семьи Пола. Сравнивая его универсальную отвлеченную красоту со своеобразной незамысловатостью ее дома, Алиса вспоминала Толстого. Снаружи этот дом был частью ее ландшафта, а его интерьер был ей почти незнаком. По вечерам окна не освещались, так что нельзя было даже заглянуть внутрь. Для нее дом был скорее идеей, чем местом. На каждые тысячу часов, проведенных Полом в ее доме, она проводила один час в его. Пустой дом Пола смотрел на океан, а они — на него.
Можно было предположить, что дом Пола построен после их дома, поскольку у островитян было принято посягать на вид, открывающийся из окон соседа. Но, по сути дела, дом Пола стоял здесь с 1920-х годов, хотя его пришлось восстанавливать и передвигать вскоре после урагана 1938 года. Строитель скромного дома, видимо, предпочел поставить его в тени большого и более импозантного. Это казалось Алисе еще одним подтверждением низкой самооценки строителя.
— Итак, Пол. — Джуди с новым энтузиазмом продолжала расспросы, пока присутствующие трудились над жесткими и плотными, как кровельная черепица, свиными отбивными, приготовленными Итаном. — Что собираешься делать осенью?
Пол не швырнул тарелку на пол и не попросил Джуди оставить его в покое. Он всегда был более терпелив с Джуди, чем ее собственные дочери.
— Летом надо завершить незаконченную работу в Кэл-Беркли, а потом надеюсь приступить к дипломному проекту по философии и политологии.
Джуди кивнула с явным одобрением. Она всегда возлагала на Пола большие надежды.
— Куда ты планируешь поступать? — спросил Итан в своей обычной деликатной манере.
Алиса переводила взгляд с одного на другого, будто смотрела теннисный турнир. Правда, это больше смахивало на канадскую парную игру, и она болела за одиночного игрока.
— Я получил предварительное приглашение из Нью-Йоркского университета. Моего преподавателя из Кэла пригласили работать на одном из факультетов, и он благосклонно относится к моему заявлению о приеме, — сказал Пол. — Так что думаю поступать туда.
Алиса открыла рот, чтобы заговорить, но мать ее опередила.
— Что ж, замечательно! — очень громко сказала Джуди. — Вы с Алисой будете там вместе. Сможете часто видеться. — Она повернулась к Алисе с выражением гордости на лице. — Только у Алисы будет весьма напряженный график. Ты ведь представляешь себе, что такое первый курс в юридическом колледже.
Едва они справились с заслуживающей уважение работой по поеданию свиных отбивных ее отца, Пол вытащил Алису из дома и повел по дощатому настилу.
— Ты поступаешь в юридический колледж?
Она уставилась на него, не в силах сказать ни слова. Ее поразили прямота и настоятельность вопроса, да и тема выходила за рамки их обычных разговоров.
— Почему ты мне не сказала об этом? — допытывался Пол.
Почему она об этом не сказала? Почему он не спрашивал? С каких это пор она должна рассказывать ему о своей жизни или, не приведи бог, задавать вопросы по поводу его жизни? Хотелось бы ей произнести эти слова вслух.
— Пол, — протестуя, сказала она.
Что он делает?
— Юридический колледж? — снова спросил он.
— Да. Что тебе в этом не нравится?
Он покачал головой, словно не нравилось ему слишком многое и словами этого не выразишь. Сначала он вел ее к берегу, но потом повернулся и зашагал в сторону деревни. Это был не тот разговор, который можно вести на священной земле.
— Ты собираешься стать адвокатом?
— Ты говоришь так, словно я собираюсь стать грабителем банков.
— Лучше бы ты стала грабителем.
Сжав челюсти и насупив брови, он излучал агрессию, способную отпугнуть большинство людей.
— Как бы то ни было, многие поступают в юридические колледжи, но не работают потом адвокатами.
— Что за ерунда! Ты действительно так думаешь?
Она повернулась и зашагала прочь. Нельзя, чтобы он продолжал с ней так обращаться.
Он потянул ее за руку, чтобы она осталась.
— Алиса. Останься, пожалуйста. Прости.
Стало трудно дышать. Она не знала, как себе помочь. Почему это так его волнует? Почему он вдруг стал заниматься устройством ее жизни? И если ему действительно есть до нее дело, почему он так надолго уехал?
— Знаешь, множество людей поступает в юридические колледжи. Это вполне обычная вещь.
— Но не для тебя.
— Почему не для меня?
— Потому что!
От обиды у нее защипало глаза. Чтобы не заплакать, Алиса прикусила губу. Хуже всего было то, что она воображала себе, как он удивится, когда узнает. Она всегда стремилась к тому, чтобы он считал ее умной. А сейчас она казалась себе такой глупой.
— Нормальные люди так не делают.
— Спасибо.
— Послушай. Зачем тебе себя растрачивать?
— Растрачивать? — Лицо ее приняло скептическое выражение. — Да ты знаешь, как трудно поступить в хороший юридический колледж? Ты понятия не имеешь, как много я занималась.
— Ты права, не имею.
Он по-прежнему примирительно держал ее за руку, правда, чуть крепче, чем надо. Они прошли мимо почты и сельской ратуши. Он немного опасался, что она может повернуться и уйти.
— А что, если я хочу в чем-то преуспеть? Что, если я хочу заработать немного денег?
— Чушь собачья.
Даже пытаясь быть милым, он обижал ее.
Она вырвала у него руку.
— Может, для тебя и чушь. Но многим людям действительно нужны деньги. Будь у тебя их меньше, ты бы любил их гораздо сильнее.
— Я бы ограничился меньшим, но не собираюсь любить деньги сильнее.
Теперь он шел за ней следом, по променаду вдоль залива, в сторону паромного дока.
— Послушай, — сказала она, быстро шагая и отвернув от него лицо. — Не все адвокаты — парни, работающие на твоего деда и твою бабушку, выписывающие чеки и изводящие твою мать.
С минуту он молчал.
— Знаю. Я знаю, ты не станешь одним из этих парней.
Она смущенно кивнула. Ей вряд ли удалось бы что-то от него скрыть.
— И они будут пытаться обмануть тебя. Ты это тоже понимаешь. Будешь носить эти костюмы и туфли и не выберешься оттуда живой.
— Пол.
— Я не шучу. Тебе будут платить деньги за то, чтобы ты билась с людьми. Твои дни будут наполнены недоверием к людям и мыслями о том плохом, что может случиться. Ты ведь оптимистка. Тебя это раздавит.
— Нет, — упрямо произнесла она. — Не такая уж я хрупкая.
Ему удалось вновь взять ее за руку и заставить ее остановиться.
— Все на свете хрупкое. И особенно все красивое.
Сжав губы, Алиса уставилась себе на ноги. Прежде чем снова взглянуть на него, она постаралась загнать влагу обратно в глаза.
— Хочешь пойти ловить крабов?
Она подошла к фонарному столбу на краю мола и показала на то место, где под водой можно было увидеть, как собираются длинноногие существа. До чего же глупые эти крабы, как они любят свет, как легко их ловить ночью.
— Ладно, — сказал он. Она догадалась, что Пол не хочет прекращать этот разговор, каким бы напряженным и странным он ни был. Но в то же время на его лице отразилось облегчение оттого, что они возвращаются в привычный мир. — Я оставил свою сеть у вас в доме.
— Три года назад?
— Угу. Позову Райли.
— Не надо. У нее весь день температура. Пусть поспит.
Алиса с фиолетовым ведром. Ее загорелые ноги. Он смотрел, как она свешивается с фонарного столба, держась за него одной рукой и приготовившись забросить сеть — фактически его сеть — в воду. И бедные глупые крабы, щелкающие клешнями в ведре.
Насколько он может быть с ней откровенным? Что можно было бы ей сказать?
Что он верит в нее? Что нельзя разрушать собственную неповторимость? Что он помнит ее с самого рождения и сразу поверил в нее? Она была для него живым символом божества, его любимым ангелом. Он понимал, что просит слишком многого.
— Думаю, они спариваются ради жизни, — еле слышно произнес он, указывая на ведро.
— Беспокоишься о крабах, — откликнулась она. У нее был поразительный слух. Она всегда слышала все, что он говорил. — Ты такой слабак.
Действительно, слабак. Райли могла забыть вымыть руки после разделки рыбы. Алиса, не задумываясь, давила голой пяткой трехдюймовую чешуйницу. Он стыдился того, что не любит убивать живое.
— Никогда больше не стану есть крабовые пироги Итана. Эй, вот еще один.
Он разыгрывал из себя наблюдателя, но ему это занятие было не по душе.
— Этот совсем крошечный.
Ему было жалко крабов, но он вдруг ощутил прилив счастья. Вот он сидит на берегу тихой бухты, свесив ноги с причала. Вот Алиса, с ее большими, светящимися в темноте золотистыми глазами, в охотничьем запале тралит дно бухты. Он был бы счастлив, если бы она продолжала ловлю крабов, но больше ничего не поймала. Неудивительно, что о лучшей жизни ему нечего было и мечтать.
— Итак, ты вернешься в Нью-Йорк, — сказал он.
Теперь, когда он проломил брешь в ту, другую часть ее жизни, его так и подмывало заглянуть туда и осмотреться. Скоро ему придется эту брешь заделать.
— Да. Видел того краба? Он огромный.
— Ты знаешь, где будешь жить?
Она прищурила лисьи глаза.
— Двое из моих соучеников по средней школе нашли квартиру в Грин Поинт. Говорят, хватит места и для третьего.
— Какие соученики?
Теперь он чувствовал себя более уверенно. Ему нравилось представлять ее в новой жизни. Интересно, будет она там носить туфли?
— Оливия Баскин и Джонатан Дуайер. Ты их не знаешь.
Верно, Пол не знал Джонатана, но тем не менее готов был его возненавидеть. В приступе ханжества он чувствовал, что его уязвляла мысль о мужчине, назвавшемся ее приятелем и намеревающемся жить с ней в одной квартире. И все же сколько ночей он сам спал в одной комнате с Алисой? Как он мог намеренно и сознательно называть себя ее другом, чувствуя к ней то, что чувствовал? Может быть, именно поэтому они не разговаривали о других своих жизнях.
Разве мог он сказать ей, чтобы она не поступала в юридический колледж и не жила вместе с Джонатаном? Он не допустил бы, чтобы она это делала, если он, находясь рядом, знает об этом. Может быть, ему лучше было остаться в Калифорнии.
Однажды ему приснилось, будто его душа обрела форму пятнистой луны в миниатюре. Алиса подняла ее к небу, а потом положила на язык, как облатку во время причастия, после чего ему стало казаться, что в ее глазах сверкает его душа.
По-видимому, устав от войны с крабами, Алиса слезла с фонарного столба. Ее правая рука бессильно повисла вдоль тела. Она взглянула на него, не зная, как вести себя дальше и стоит ли им оставаться здесь.
— Ну а как ты? Где собираешься жить?
Было только справедливо, ответив на вопросы, иметь смелость в свою очередь задать их.
— Сначала мне надо попасть в программу — официально. И закончить незавершенную работу, чтобы получить степень бакалавра гуманитарных наук. В колледже помешаны на такого рода вещах.
— Это статья, которую ты пишешь?
— Да.
Она опустила сетку и села рядом с ним.
— А потом… думаю, найду жилье. Может быть, в Бруклине, — продолжал он.
До этого момента он не думал о Бруклине. Он вообще не думал, где будет жить.
Запах крабов, пытающихся выбраться из ведра, обманывал его подсознание, заставляя поверить, что время остановилось на месте и ничего не изменилось. Но сидящая рядом с ним особа, с ее планами и намерениями, не осталась прежней. И разговаривали они по-новому. Перед ними разворачивалось будущее, которого не было раньше. У него было ощущение, что он одновременно проживает прошлое, настоящее и будущее.
Алиса заглянула в ведро с крабами. Пока она поднималась на ноги, для устойчивости зацепившись большими пальцами ног за край мола, он внимательно смотрел на нее. Она взяла ведро, отвела в сторону белую ручку и вывалила в воду плененных крабов, которые тотчас же устремились к кружку света.