Кроме Сары никто ничего не заподозрил. Никому, даже моим родителям, и в голову не пришло, что я не просто так, ни с того ни с сего шмякнулась на землю, а совершенно сознательно захотела взглянуть смерти в лицо, и на самом деле это была самая настоящая попытка самоубийства.
Когда наконец передо мной раскрылись раздвижные двери кареты «скорой помощи», на меня нахлынули незнакомые чувства: мне захотелось родиться заново, задышать свободно. Наконец-то начать жить. К тому же теперь у меня была Сара. И благодаря этому я ощущала прилив сил и верила, что я уже не одна в этом мире.
Как только я вошла в школьный двор, все взгляды устремились на меня, мне сочувственно улыбались, меня подбадривали. За те четыре дня, что я провела в больничных стенах, родилась другая Шарлен. Оказалось, что счастье все-таки существует. Оно тут, со мной, возле Сары. А смерть — она так, на всякий случай. Просто страховка, запасной выход, который есть, но о котором даже не вспоминаешь.
Сара стала моей гарантией, убежищем, светом. Я знала, что она рядом и, если мне когда-нибудь опять станет плохо, она сумеет мне помочь. По одной простой причине: она мне это обещала, обещала стать моей подругой.
Всего за несколько дней она превратилась в мою ежедневную порцию счастья, в мою победу над жизнью. Каждое утро я сгорала от нетерпения, мне хотелось скорее увидеть Сару, я поджидала ее у школы и бросалась обнимать. Мне достаточно было одного ее присутствия, чтобы чувствовать себя счастливой, все остальное просто не имело для меня значения.
В самом начале февральских каникул Сара пригласила меня к себе в гости. Мама отвезла меня к ней на машине и высадила у ее дома. Сара жила в двенадцатом округе, в небольшой, всегда неприбранной квартирке. Гостиная была необычайно просторной и светлой, казалось, что света в ней даже чересчур много. Широкая застекленная балконная дверь выходила в сад, голые ветви высоких деревьев касались балкона, последний, еще не стаявший снег ярко блестел в солнечных лучах. Я помню стены, такие же белые, как в больнице, кухню со старинными шкафами из полированного дерева и кумачовыми занавесками, столовую, где было очень мало мебели: стол, диван и телевизор, стоящий прямо на полу, и еще несколько пыльных этажерок и стулья в китайском стиле у окна. Помню ванную комнату, облицованную темно-синим кафелем, и целую коллекцию миниатюрных флакончиков с духами, и еще туши и помады, в беспорядке расставленные по краям фарфоровой раковины. Всю квартиру окутывал тяжелый аромат благовоний, и через какое-то время у меня немного начинала кружиться голова.
Все-таки эта квартира производила странное впечатление. В пустынной гостиной, залитой светом, было необычайно тихо: часы утекали один за другим, но время словно бы останавливалось. Ощущение покоя, необъяснимая нега охватывали меня всякий раз, когда я попадала в этот дом, — его мне не забыть никогда.
В тот первый раз мы провели вместе весь день, и я, кажется, никогда в жизни столько не смеялась. Мы вышли погулять в парк по соседству с домом. Погода стояла прекрасная: чуть подмораживало, на небе ни облачка. Сара легла прямо на землю, и я последовала ее примеру. Веки немного припекало солнце, хотя зима еще не отступила. Я чувствовала себя прекрасно. Мы дышали полной грудью. Вдыхали запахи земли и влаги. И хохотали до упаду. Я и сейчас слышу голос Сары, вижу ее лицо, потонувшее в копне волос, ее взгляд, обращенный к солнцу. По щекам у меня текли слезы, и не только от смеха, но и от избытка счастья. Такого со мной не случалось с раннего детства. А может, и вообще никогда.
Вечером мы улеглись на матрас, который служил Саре кроватью. Через жалюзи полумрак комнаты бороздили тонкие лучи сероватого света. До нас долетали уличные шумы, мы слышали последние машины, которые проезжали по бульвару. Ночь постепенно спускалась на город. А вслед за ней тишина и покой. Безграничная, непроницаемая тишина, в которой терялся наш шепот. Меня сморило, и шепот стал еще тише. Потом уже один только Сарин голос, едва различимый, нарушал этот сказочный покой. Мне кажется, что за эту ночь я узнала Сару так, как будто всю жизнь провела с ней рядом.
Наступило утро. Я открыла глаза, но Сара еще спала. Ее длинные волосы почти касались моего лица, я чувствовала их аромат. Она проснулась только через час: все это время я смотрела, как она спит. Мы завтракали почти два часа бутербродами с маслом и медом, болтали и опять хохотали до упаду.
А потом часам к двенадцати за мной приехал отец. Мы все еще были в пижамах. Я быстро собралась и попрощалась с Сарой и ее матерью. Обе уверяли, что всегда будут рады меня видеть, говорили, что двери их дома всегда для меня открыты. Я обняла Сару, она еще хранила утренние запахи: чистого постельного белья, влажного тела и сладкого кофе. Но вот наконец я покинула ее квартиру, залитую светом, и унесла с собой тысячи ощущений, которые нельзя выразить словами. Тогда я еще не знала, что эти ощущения будут преследовать меня все последующие годы.
Итак, после возвращения в Париж Сара жила вдвоем с матерью Мартиной, время от времени к ним присоединялся очередной «отчим». С отцом Сара не поддерживала никаких отношений, о нем она вообще никогда не упоминала. Родители развелись через несколько лет после рождения Сары, и ее детство прошло под знаком судебных процессов, адвокатов и бесконечных скандалов между отцом и матерью. После двух неудачных браков Мартина не раз пыталась покончить с собой; на какое-то время она оставляла дочь у родителей, но потом все же забрала с собой в Калифорнию. Видно было, что эта женщина прожила нелегкую жизнь. Обычно она возвращалась домой очень поздно, и мы с Сарой ждали ее, уже лежа в кровати. Сначала мы слышали скрип открывающейся двери, потом в ночной тишине раздавался звонкий смех и звук шагов по направлению к спальне, а шушуканья и смешки не стихали до самого рассвета. Утром Мартина выходила из спальни с томным видом в сопровождении мужчины, всякий раз незнакомого. Вначале меня это шокировало. Но Сара говорила, что все это ерунда и ей на это наплевать.
Сара с матерью жили довольно скромно. По сравнению с ними мы были просто богачи. Они, наверно, принадлежали к среднему классу. Но я все равно безумно ей завидовала. Сара была типичным балованным ребенком. Бабушка с дедушкой души в ней не чаяли, друзья матери относились как к родной дочери, она была постоянно в центре внимания своих сверстников. Мартина хотела, чтобы дочь считала ее своей подругой. И потому я невольно видела в матери Сары самую опасную соперницу.
Мы с Сарой были очень разными. И наши семьи тоже, даже в бытовом плане. Сара с матерью жили как бог на душу положит, в то время как мои родители с детства приучили меня к тому, что моя жизнь должна быть рассчитана до минуты и выверена до жеста. Никогда еще я не встречала столь безалаберного человека, как Сара. Она и ее мать следовали принципу, о существовании которого я до того времени даже не подозревала: жить без проблем. Для них было в порядке вещей проснуться в середине дня, позавтракать к вечеру, просидеть в гостях всю ночь, вернуться домой под утро, а через несколько часов Сара была уже в школе. Под ее влиянием я тоже переняла этот безумный ритм жизни, что совершенно выводило из себя мою мать. Но с ней я считаться не собиралась. Никогда больше родители не заставят меня жить своей унылой, старомодной жизнью!
Вскоре я начала бывать у Сары почти регулярно: каждую неделю отец отвозил меня к ней на машине. Мартина обожала меня, считала чуть ли не родной дочерью, и я была этому рада. Их тихая квартирка постепенно стала мне вторым домом. Впрочем, мы проводили там очень мало времени: нас с Сарой часто приглашали в разные компании или же мы ходили на вечеринки и ужины к знакомым Мартины. Моей матери это не нравилось, но Сара смеялась ей в лицо и я тоже.
Сара учила меня жить. Наконец-то я смогла вздохнуть полной грудью, наконец-то освободилась от тяжести, под которой едва не задохнулась,
А я училась понимать Сару. Но Сара вела себя так, что понять ее до конца было невозможно. Она все время была разной. Иногда она забывала, что нам уже тринадцать, и превращалась в беззаботную девчонку, потом вдруг совершенно менялась, взрослела и затевала дискуссию о каких-то высоких материях. Она часами рассказывала мне о своих честолюбивых желаниях, мечтах, о своих неприятностях. Иногда я покатывалась со смеху, выслушивая эти детские бредни, а потом была готова разбиться в лепешку, только бы утешить и ободрить ее.
Мне так трудно говорить о ней. Передать словами, какой она была, просто невозможно, мне даже не с кем сравнить ее, она ни на кого не похожа. А если еще учесть, какую роковую роль она сыграла в моей жизни…
Я вспоминаю и вспоминаю. Сара полуголая стоит перед зеркалом в своей комнате, повернувшись ко мне спиной. Длиннющие ноги, мальчишечья фигура, поджарая, мускулистая, мордочка Гавроша, но несмотря ни на что с распущенными волосами и оголенными плечами она выглядит очаровательной, женственной. Я не могу от нее оторваться, она же рассматривает себя в большом зеркале снизу доверху, и вид у нее недовольный, насупленный. Потом она жалуется, что у нее почти нет бедер и грудь слишком маленькая. Я сижу на диване за ее спиной и стараюсь успокоить: повторяю вновь и вновь, что она не права, что она все равно всем нравится и у нее нет никаких поводов, чтобы комплексовать. Она делает вид, что не слушает меня, потом вдруг поворачивается и, рассмеявшись, налетает на меня с поцелуями.
Сара просто околдовала меня. Своей смелостью, раскованностью, непосредственностью. Наверно, я понимала Сару лучше других, мне казалось, что я выучила ее наизусть, могла предвидеть все реакции. Но Саре все равно удавалось поставить меня в тупик, уж слишком часто у нее менялось настроение и вела она себя совершенно непоследовательно. И я, конечно, понимала, как мне далеко до нее.
Сама того не осознавая, Сара делала из меня человека. Когда мы были вместе, я и на себе ловила чьи-то взгляды и с удивлением замечала, что тоже могу нравиться. Это было для меня неожиданно, ново и захватывающе.
Я снова поверила в себя — Сара словно вдохнула в меня новую жизнь. Она считала, что я «классная девчонка» и себя недооцениваю, уверяла, что «всегда мечтала о такой подруге». Я бы все отдала, чтобы только ей поверить. Она называла меня «Чарли» и покатывалась со смеху. Я изо всех сил старалась стать такой, какой она хотела меня видеть. Да ради нее я была готова стать кем угодно.
Сара понимала меня лучше, чем я сама. Она просто видела меня насквозь. Постепенно моя жизнь менялась, я становилась похожа на человека. Иногда я даже пугалась, уж слишком все это было неожиданно, ново и замечательно, мне казалось, что это происходит не со мной.
Как-то уже весной, когда мы вместе с Сарой после занятий шли по коридору, я спросила у нее: «Почему ты выбрала меня? » Я до сих пор не могла поверить, что такая девушка, как она, могла заинтересоваться кем-то вроде меня. У нее было все, а я вообще ничего из себя не представляла. Перед ней просто никто не мог устоять. Зачем ей балласт в виде меня? Она остановилась и взглянула на меня своими загадочными глазами:
— Но ты же моя лучшая подруга, Чарли. И она сказала это так искренне, так уверенно, что я мгновенно поверила ей. И была потрясена.
Ее беспечность тоже шла мне на пользу. В каком-то смысле она была еще совсем девчонкой. Я же до этого момента старалась жить и думать, как будто уже стала взрослой. Результат оказался плачевным. Теперь я вместе с Сарой вновь возвращалась в беззаботное детство. В том, как мы проводили с ней время, мне чудилось что-то запретное, а потому особенно привлекательное. Сара имела надо мной неограниченную власть, что только шло мне на пользу.
Мои родители не могли понять,что происходит. Мама считала, что Сара плохо на меня влияет. С родителями я вела себя отвратительно. Однажды, выслушав очередную порцию попреков, я не выдержала:
— У меня теперь другая семья! — крикнула я им. — Вы для меня больше не существуете!
Летние каникулы мы частично провели вместе. Это было чудесное лето, жаркое, солнечное. Мне казалось, что с каждым днем небо надо мной становится все голубее. Мы вместе с Сарой открывали бескрайний мир, в котором не существовало никаких запретов. Мне было хорошо. Мне словно наконец разрешили открыть тот драгоценный сосуд, внутри которого была заключена вся радость жизни.
Иногда мы вместе с Сарой ездили на несколько дней к моим родственникам за город. Засучив брюки, переходили через ручеек, протекавший за садом.
— Поноси меня на спине, Чарли, прошу тебя, — умоляла меня Сара, прекрасно зная, что я ни в чем не могу ей отказать. И я покорно подставляла свою спину. Сделав три шага, мы вместе шлепались в холодную воду, помирая со смеху. Потом раздевались, валились на траву и поджаривались на ослепительном солнце. Прохожие с удивлением оглядывались на нас. Сара не обращала на них никакого внимания, и я тоже. Потом мы возвращались домой и придумывали тысячу вполне правдоподобных оправданий, объясняя моей бабушке, почему у нас мокрые штаны и грязные туфли.
Зачинщицей всех наших проказ, конечно же, была Сара, а мной она крутила как хотела. Чтобы только доставить ей удовольствие, я готова была даже выставить себя на посмешище. Если мне удавалось развеселить ее, я была просто счастлива, но если это делал вместо меня кто-то другой, меня начинала терзать ревность.
Иногда мы навещали ее бабушку с дедушкой, они жили в двенадцатом округе, в очень маленькой квартирке, где пахло затхлостью. Это было царство тишины и еле двигающегося времени, ход которого отмерял, непрерывно раскачиваясь, маятник старинных часов. Я часто чувствовала себя неуютно в этой квартире. Впрочем, Сарина бабушка была очень мила. Глядя на ее пышную грудь и полные руки, я вспоминала, как когда-то в детстве меня обнимала мама. Если нас звали к ужину, то уже на лестничной площадке слюнки текли от сладкого аромата чудесных маленьких сахарных пирожных. Сначала я обмакивала их в горячий шоколад, а потом просто млела от наслаждения.
Но вот дедушка Сары мне совсем не нравился. Это был худощавый, высокий, мерзкий старикашка. Особенно противно он хихикал. Когда мы обедали, он, не обращая ни на кого внимания, с шумом хлебал свой суп. Старики ничем, кроме Сары, не интересовались, пеклись только о ней. Она же их ни в грош не ставила. И разговаривала с ними таким тоном, что даже меня коробило. Она не скрывала, что не любит их, считала, что они испортили жизнь ее матери и вообще никогда не любили ни Мартину, ни ее саму. Да, ей приходится изредка навещать их, но только потому, что она перед ними в долгу.
Я считала Сару настоящим чудом и смотрела на нее с восхищением. Я была бесконечно благодарна ей за то, что она вернула меня к жизни, и за то, что обожает меня — так она, во всяком случае, говорила. Вскоре я уже совсем не могла без нее обходиться: мне хотелось снова и снова получать подтверждение тому, что я занимаю хоть какое-то место в ее жизни. Я не могла даже представить себе, что будет, если я вдруг перестану быть ее лучшей подругой. Я бы с радостью умерла, только бы точно знать, что мы вместе навсегда.
В августе мы разъехались на каникулы: она — в Вандею с матерью и бабушкой с дедушкой, я — в Прованс с родителями. Я писала ей оттуда чуть ли не каждый день. Рассказывала, как провожу время у блистающего голубизной бассейна, загораю под палящим солнцем, рассказывала про долгие вечера, прохладные и темные, про прогулки среди скал, про маленькие деревенские рынки. Я старалась не упустить ничего и надеялась найти по возвращении десятки писем из Вандеи.
Если честно, я очень скучала. Без Сары я опять чувствовала себя потерянной. Приехали и мои прошлогодние приятели, но я почему-то перестала с ними общаться. Я с нетерпением ждала окончания этих каникул. Я словно дала себе тайный зарок, что должна принадлежать только Саре.
Лето подходило к концу. Я вернулась в Париж, твердо уверенная, что дома меня ожидают новости от Сары. Но среди почты, собравшейся за две недели, я нашла всего одну скромную открытку:
Привет всем из Вандеи, я прекрасно здесь отдыхаю. С нетерпением ожидаю встречи.
Целуювсех. Сара.
Вот и все.
Я вновь и вновь перечитывала эти строчки. Но больше я ничего в них не вычитала. Чистая отписка. Оскорбительная для меня.
Подтверждались самые худшие мои предчувствия: за это лето Сара забыла меня. Наша дружба была слишком прекрасной и хрупкой и не могла продлиться долго. Конечно же, Сара нашла себе занятие получше, чем дружить с такой банальной, ограниченной, никчемной девицей, как я. Я ее понимала. И понимала, что это конец.