Ко мне пришли Жак Превер и Ролан Пети, молодой танцор, перебежчик из Оперы, страстно мечтающий о славе. Укомплектована новая труппа, которая собирается поставить три балета в Театре Сары Бернар. Они просят меня оформить декорации к спектаклю «Рандеву» по либретто, сочиненному Превером. Музыку напишет Косма, Майо сделает костюмы. Я должен установить на сцене три декорации из гигантских фотографий, макет уже готов.

Сегодня мы идем с Превером на улицу Казимир-Делавинь, к директору труппы. Между делом выясняется, что этот человек – не кто иной, как знакомый Пикассо по имени Борис, Борис Кохно, бывший сподвижник и друг Сергея Дягилева. Я видел его недавно, он приходил к Пикассо, чтобы поторопить его насчет занавеса, который тот обещал сделать для нового театра. Разумеется, эту работу он еще даже и не начинал. На самом деле Пикассо терпеть не может делать что бы то ни было «на заказ». Он чувствует себя комфортно, только когда совершенно свободен. В том, что касается книг, он обычно ограничивается тем, что предоставляет заказчику подбирать из огромного количества гравюр и литографий то, что лучше всего подходит к тексту. Даже акватинты для Буффона родились спонтанно, и выкручиваться пришлось Воллару, который выбирал из произведений Буффона более или менее подходящие тексты. Тщетно старался Борис ускорить работу над занавесом, она так и осталась на стадии проекта…

– Послушайте, Борис, у меня есть идея, – сказал Пикассо. – Раз вам не терпится получить этот занавес, почему бы не поискать среди моих последних гуашей что-нибудь, что подошло бы по настроению к «Рандеву»? Там есть всякие: с подсвечниками, с черепами, с зеркалами… Все это прекрасно выражает идею судьбы… То, что вы выберете, можно легко увеличить…

* * *

Странное обиталище для балетного танцовщика: выходящие на помещения морга Медицинской школы просторные террасы словно парят над крышами Латинского квартала. Кохно делит жилье с Кристианом Бераром. Квартира Кохно, наполненная памятью о великом прошлом балета – рисунками Пикассо, портретами Дягилева, Нижинского, Стравинского, великих русских балерин, сгруппированными вокруг бронзовой лошади эпохи итальянского Возрождения, – просто сверкает: она начищена до блеска, натерта мастикой, благоухает воском, лавандой и флердоранжем. Но едва переступаешь порог, отделяющий ее от половины Берара, то попадаешь в покрытое пылью царство беспорядка, где все запущено и пахнет табаком и опиумом… Здесь живет и творит Кристиан Берар – Бебе, как зовут его близкие, – одинаково успешный как в моде, так и в рисовании. Уже пятнадцать лет он обшивает театральные спектакли, как хорошеньких женщин, – сдержанно, элегантно и искусно, как того требует парижская высокая мода. В самых шикарных салонах его, любимца всего Парижа, – с нечищеными ногтями, в мятых рубашках и стоптанных башмаках – встречают с распростертыми объятиями столичные снобы, счастливые тем, что могут залучить к себе этого dandy навыворот с его неизменной Жасинтой, маленькой белой тенерифе, сидящей у него на руках…

Я смотрю на Бориса, пытаясь разглядеть в этом еще красивом, хотя и совершенно лысом мужчине соблазнительного молодого человека, каким он некогда был – с большими черными глазами и высоким лбом: так его изобразил на своем прекрасном рисунке Пикассо. Странное сочетание мужских и детских черт – расслабленности и силы, естественности и позерства…

Мы разговариваем о «Рандеву» и о моих декорациях. Появляется молодая русская танцовщица – Марина де Берг, которая будет героиней нашего балета «Самая красивая девушка на свете». Когда мы с Превером уходим, я слышу низкий, хрипловатый, с русским акцентом голос Бориса: он обсуждает с Мариной условия ее контракта…