Имянарекаю тебя Белояр… и будешь ты отныне… твое имя… Слава Роду.

Узкая полоса ткани, вышитой красными нитками, мягко легла поверх новой, пахнущей свежестью, холщовой рубахи. И сильный оберег отгородил Белояра охранным кругом от того, другого мира, оставшегося в прошлом. Медведь переплел концы пояса, затянул в замысловатый узел. В тот же миг прошлое имя Белояра и прошлую жизнь заволокло, затянуло, запорошило белой дымкой метели.

Потом, после обряда, общинники радостно и торжественно пропели разноголосьем праздничные песни.

Когда воздух вокруг потемнел и заискрился, Медведь и Белояр вдвоем сидели в теплом, влажном предбаннике. Небольшой стол едва вмещал угощение. Дымилась на блюде вареная картошка с пахучим самодельным подсолнечным маслом — Медведь щедро полил им из треугольной бутыли. Морс из клюквы и брусники, большая тарелка с квашеной капустой, мед, яблоки, хлеб. Все это было свежим, домашним и очень вкусным. Белояр с удивлением и благодарностью осознал, что начинает снова радоваться таким простым и необходимым вещам.

Медведь ел лениво и размеренно. Брал короткими крепкими пальцами картошину, макал ее в масло, отправлял в рот, обрамленный аккуратной азиатской бородкой. При движении амулет, многолучевая свастика, мерцал на поросшей шерстью груди Бера. Переливался, отражая огонь свечи, серебряной полированной поверхностью. А татуировки на обоих плечах оживали, когда под ними медленно и плавно перекатывались бугры мышц.

В предбаннике долго стояла тишина, нарушаемая лишь звуками трапезы. Бер, жуя, смотрел застывшим взглядом в стену за спиной Белояра. Постепенно его лицо приобрело странное выражение. Странное именно для этого властного и энергичного вожака стаи. Глядя на Медведя сейчас, можно было подумать, что этот человек несчастлив и как-то… на все согласен. Лишь когда глаза-смородины останавливались на Белояре, в них что-то теплело и загоралось.

— У меня нет детей… — вдруг проговорил Бер. — Жизнь долго вела меня не теми дорогами. И время, отпущенное Родом, тратил я не на то. Да и откуда было знать?! Был, как все — одержим мороками денег, суеты, поверхностной стороны жизни. Да тогда и времена были такие… Вот и не обзавелся наследником. И родную кровь не продолжил ни в ком… Так уж вышло…

Белояр молчал, а речь Медведя звучала здесь, в небольшом, уютном помещении со светлыми деревянными стенами, гулко и мощно, словно усиленная динамиками.

Незаметно сюда проникала атмосфера парной. Влажные веники, висящие в углу, благоухали травой, летней зеленью и жаром. Учитель и ученик парились долго, с усердием и наслаждением. И теперь так приятно было постепенно остывать, чувствуя каждую частицу собственного тела.

Медведь с удовлетворением и затаенной гордостью разглядывал большие руки и широкие плечи того, кто сидел напротив. Наблюдал, как двигается кадык на мощной шее Белояра, когда тот большими глотками запивал морсом картошку.

Круглый, ровно загорелый нос Медведя блестел от испарины.

— Но, если бы был у меня сын — был бы такой, как ты…

Белояр вспомнил своего отца — вечно пьяненького щуплого мужичонку, до смерти боящегося своей умной, красивой, рослой жены, которая относилась к нему до старости, как к ребенку, то кнутом, то пряником воспитывая неутомимо и безуспешно. И, с трудом проглотив ставшую вдруг горькой еду, подумал, что был бы рад иметь такого отца. Такого же, как мужчина, сидящий напротив.

Медведь будто прочел его мысли.

— Я сделаю тебя сильным.

Он сказал это так уверенно и спокойно, что напряженные плечи Белояра сами собой расслабились, а лицо его просветлело.

— Сделаю непобедимым, неуязвимым… Не знающим сомнений. Не подвластным докучливым людским морокам. Ты этого хочешь?

Белояр поднял светлые глаза. В них бились такое отчаянное желание и такая изматывающая безнадежность, что Медведю не нужен стал ответ, изреченный словами:

— Да. Хочу.

Когда Белояр появился в селении, успев в первые же несколько минут вступить в бой с Рьяном, заслужив уважение близнецов и восхищение Бояны — Медведь уже принял решение. Пожелал обращать его сам. У Бера не было сомнений в том, что герой, напророченный Всеславом, наконец, явился.

— А почему ты здесь? — быстро спросил Медведь, с любопытством вскинув на высокого красавца круглые глаза-смородины.

— Потому что больше мне быть негде.

Ответ гостя звучал невесело. Впрочем, это стало еще одним камешком в той чаше, что все больше склоняла весы в его пользу.

— Э-хе-хе… — вздохнул Медведь всей грудью. — Вот такие молодцы сейчас не нужны нигде. А я хочу сделать так, чтобы они сделались нужны! Сейчас только хитрые да ушлые в чести, а честных и сильных никому не надо. Много таких, как ты, раньше было на матушке-Руси, вот и забоялись все. И уж постарались…

Медведь сжал кулаки. Мышцы под смуглой кожей предплечий напряглись, скрутились в тугие жесткие жгуты. В глубине круглых черных глаз загорелось опасное пламя.

— Ну, ничего. Сколь веревочке ни виться, а конец будет… Боги мщения не пропустят виноватых, только бы успеть! Времени мало, сын, очень мало. Давай, отдыхай. Сегодня же в ночь начнем… И новая луна нам в помощь будет. Для первой фазы — то, что нужно.

Ночь мягко упала на лес, накрыла маленькое языческое селение пушистым оренбургским платком. Сутки прошли с тех пор, как здесь появился молчаливый, угрюмый молодой мужчина, нареченный Белояром.

— Обычно у нас этим Велемир занимается…

Медведь сошел с крыльца. Положил тяжелую обнаженную руку на плечо ученика.

— …он великий волхв, но тебя… Тебя я сам возьмусь учить.

Белояр оглянулся. Внимательно и напряженно посмотрел в черные зрачки Медведя.

— Если будешь слушать, не только умом, но и всем нутром, и делать, как я сказал, — станешь надеждой рода и моим названым сыном.

— Я готов, — коротко кивнул тот.

— Ну, так слушай… Первое. Ты должен, — Медведь кинул на ученика быстрый взгляд из-под густых бровей. — Ты должен почувствовать страх… Но это еще не все. Тебе нужно полюбить свой страх, как любят желанную женщину…

Они стали обходить дом Медведя, тихо разговаривая. Вернее, это Медведь говорил, а Белояр слушал, лишь изредка задавая вопрос, когда что-то в словах учителя казалось ему слишком уж странным или непонятным. Они шли медленно, снег вкусно хрустел под ногами. За домом он лежал нетронутым, ровно-пушистым ковром. Только одно нарушало идеальную целостность пространства — от правого заднего угла дома в снегу была проложена тропинка, узкая и прямая, ведущая к глухой стене частокола.

Мужчины прошли по ней друг за другом, на время прервав разговор. Оказалось, что здесь тоже имеется калитка, небольшая, неприметная, закрытая на простую ржавую щеколду. Прежде чем открыть ее, Медведь, повернувшись, вгляделся в нахмуренное, нетерпеливое лицо ученика.

— Запомни… — произнес он. — В том, что должно произойти, нет ничего плохого. Ничего страшного или злого… Хоть многое станет для тебя непонятным… Знаешь, это ведь уже потом христиане да иудеи, чтобы вернее уничтожить саму память о наших корнях, переиначили древние умения, превратили силу и мудрость наших предков в глупые страшилки для детей и дураков, черное обозвали белым, а белое очернили… Но ты сам все поймешь… Я верю.

— Да, Медведь, постараюсь…

— Пошли.

За частоколом тропинка в снегу продолжилась. Она тянулась тонкой полоской через небольшое открытое пространство и уходила в черноту леса.

Месяц, юный и острый, сверкал серпом в опасной близости к настороженным верхушкам сосен. Медведь шагал уверенно, без фонарика или свечи отлично ориентируясь в заснеженных извивах тропинки. Она петляла теперь, обегая старые сосны, вилась меж молодого ельника, огибала поваленные коряги, занесенные снегом. Белояр шел быстро, но в темноте и непривычной обстановке едва успевал за проводником, ориентируясь во мраке по хрусткому звуку шагов впереди. Неожиданно звук прекратился. Белояр вышел из-за широкой спины Медведя. Встал рядом.

Место, открывшееся им, оказалось одним из самых странных, что доводилось увидеть Белояру, и самым сильным — по произведенному впечатлению.

Внешне эта поляна метров двадцати в диаметре не представляла собой ничего необычного. Круглое, относительно ровное место, окруженное высокими соснами и молодыми пушистыми елочками. В центре круга высился темный деревянный столб. В глубокой, нарочито грубой резьбе вдоль всей поверхности столба угадывались примитивные геометрические узоры, несомненно, магического толка. Заканчивался он вверху символической головой неприятно неправильной формы. Только вглядевшись пристальнее, Белояр вдруг понял, что эта голова не вырезана, как ему показалось вначале, из дерева — к верхушке столба был прикреплен самый настоящий, костяной череп. Аномальная его форма, вытянутая и сплюснутая, заставившая Белояра невольно поморщиться, объяснялась всего лишь тем, что череп принадлежал не человеку. Это была мертвая голова животного — то ли лошади, то ли коровы. А больше — ничего страшного или таинственного. Только…

Нечто гораздо более сильное и действенное, чем любые магические предметы или обдуваемые ветром останки некогда живого существа, приковывало внимание к этому месту. Властная потусторонняя энергия скопилась именно здесь в такой поразительной концентрации, что даже непосвященному становилось ясно…

— Это место силы!

Медведь приблизился к столбу, положил ладонь на обледенелую поверхность идола, низко нагнул непокрытую голову.

— Здесь раньше было болото. Предки часто ставили капища темным богам на зонах высохших болот. Гиблые места — их еще называют. Здесь власть нави сильнее всего…

Атмосфера места была такова, что дальнейшие объяснения Медведя оказались лишними. Белояр чувствовал все это и без слов. Сказывалось беспокойство перед тем, что должно было произойти. И хоть он отрекся, с испугавшей его самого темной радостью, от всего прошлого, даже от прошлого себя… все-таки сейчас испытывал трепет перед собственным выбором. Такие решения принимаются один раз в жизни. И, что самое главное — навсегда. Вот это «навсегда» пугало и радовало больше всего остального.

— Я тебя оставляю, — сказал вдруг Медведь. — Ты сам должен пройти первую фазу. И помни мои слова… А боги нави помогут обязательно. Здесь древнее место…

С этими словами Бер, круто развернувшись, стал быстро удаляться, загребая пушистый снег высокими ботинками.

Древнее место… сгусток темной силы… высохшее болото… капище забытых славянских богов… Надо же, а он и не предполагал, что, оказывается, сохранились каким-то чудом на свете такие вещи. Чему учил его Медведь? Главное — почувствовать свой страх? Ощутить себя жертвой?

Почувствуй страх… Ощути себя жертвой…

Ему стало страшно. Сразу и очень сильно. Даже не пришлось особенно стараться для того, чтобы испытать крайне неприятное, непривычное и совершенно непреодолимое, как инстинкт, чувство. Белояр вдруг жгуче осознал, что он один в ночном огромном лесу. Он даже не знал — где, в какой примерно стороне, находится человеческое жилье. Не мог понять, где юг и где север… хотя какая разница? Он не знал и не видел ничего, кроме узкой дорожки следов, протоптанной в снегу ушедшим Медведем. Да и та затерялась за деревьями и словно пропала, когда стихли постепенно удаляющиеся шаги Учителя.

Поминутно вздрагивая перенапряженным телом от звуков ночного леса, Белояр стал озираться. Серебряный серп скрывался за высокими деревьями, и темнота была плотной, как вода. Только слабый отсвет откуда-то издалека делал небо зловещим в наплывающем мареве облаков.

Поначалу он боролся с собой. Белояр сразу понял, как трудно будет даваться ему наука Медведя. Именно потому, что слишком многое в ней противоречило его природе, да и вообще — человеческому естеству. Он закрыл глаза. Постарался настроить себя на то, о чем говорил Бер. Филин ухнул гулко и обреченно, скрипнул снег под ногой, щелкнула, сломавшись где-то промерзшая ветка. Белояр сделал попытку вглядеться в себя, чтобы понять — все это только КАЗАЛОСЬ или же на самом деле БЫЛО бредом? Больной фантазией, принадлежащей слишком сильной личности, способной увлекать за собой других? Во всяком случае, очень многое от нездорового мировосприятия присутствовало.

Белояр стал сомневаться в правильности своего поступка. Впервые с тех пор, как принял решение, по сути являвшее собой единственный выход. Усомнился, вдруг ярко представив абсурдность и странность ситуации… Еще можно было стряхнуть наваждение. Еще не поздно уйти, убежать, скрыться и забыть обо всем, как о запутанном пьяном кошмаре… Но потом, как всегда внезапно и больно, перед глазами возник тот вечер. Та сцена в освещенной свечами комнате. Сцена, страшнее которой ничего не может быть. Даже эти мрак и стужа в глубине зимнего враждебного леса оказались не так ужасны, как то, что ему довелось пережить. Тогда он перестал сопротивляться и отдался месту.

Тишина — мрачная, бездонная, мертвая, повисла над капищем темных богов. Тишина — такая неизбывная, что в один жуткий миг Белояру помнилось, что он оглох. Потому что такого не бывает! Сбившись дыханием от накатившего ужаса, он поднял руки и стал хлопать себя по ушам ледяными ладонями, чтобы убедиться в наличии слуха. Ломкий шелест, производимый промерзшей тканью куртки, и хлопки, отдающиеся в ушах, показались оглушительными, еще более страшными, чем тишина, и он перестал шевелиться. Замер, оцепенел, как этот идол в центре поляны — такой же неподвижный, прямой, вытянувшийся в невыносимом напряжении, промерзший и настороженный. И тогда постепенно и в то же время очень быстро — нет, не страх, а ужас ледяной водой заструился по шее, потек по спине, облил грудь, схватил сердце. Вспоминая, как сквозь сон наставления Медведя, Белояр понимал — все идет так, как нужно.

Это место и вправду делало все за него. События, такие страшные, что казались невероятными, убийства и насилие в огромных количествах скопились здесь адской воронкой, заставляя вырабатывать страх, а затем жадно высасывая его до капли, набрасываясь, словно голодный зверь на горячую кровь жертвы. Такого первобытного ужаса Белояр не испытывал никогда, если только в детстве. Смутно помнилось нечто похожее в далеком прошлом. В то время, когда только начинаешь что-то понимать и чувствовать, но совершенно не можешь справиться с собственными эмоциями и окружающим миром. И от этого становишься таким уязвимым и беспомощным… как он сейчас. Детский глубинный ужас, как неспособность к контролю, как полная парализация воли к борьбе и спасению, смирение жертвы перед чем-то всесильным, превосходящим в неисчислимое число раз заставили волосы на голове и теле Белояра зашевелиться. Огромный, готовый вот-вот лопнуть, шар, наполненный вместо воздуха страхом, мучительно и сладко набухал в груди, причиняя боль сердцу.

Сколько времени прошло с той поры, как Медведь привел его сюда? Минуты или часы? Вся ночь или мгновение? Времени больше не существовало, здесь даже мороз не переходил в разряд абстрактных понятий. Ученик не понимал, холодно ему или нет, потому что внутренний озноб был в десятки раз сильнее любого мороза.

А потом Белояр с изумлением и затаенным восторгом обнаружил то, о чем говорил Медведь и что казалось особенно диким. Он понял вдруг, что от дикого, неодолимого ужаса, от чувства подчиненности и обреченности, давно уже испытывает яростное, жгучее возбуждение, заставившее плотно прижаться к телу холодную ткань джинсов на бедрах.

Испытать сексуальное возбуждение… от страха…

Оказалось, ему это не так уж трудно дается.

Когда он вышел с капища, сердце колотилось в груди и ухало в голове гулко и обреченно, как филин. Как Белояру удалось найти тропинку, как он шел по ней в белой мгле ночи, как отворил маленькую калитку за домом Медведя — он не осознавал, не помнил, все еще находясь частично во власти нави. Он еще не знал, что полностью она не отпустит его теперь никогда.

Когда Белояр оказался в поселении, у него все еще было лицо человека, заглянувшего в вечность. Взгляд светлых глаз излучал мрак, движения принадлежали заводной кукле. Близнецы обернулись, резко замолчав, когда он проходил мимо костра.

Когда случайно или специально попавшийся навстречу Рьян задел его плечом, Белояр не отреагировал на вызов, лишь рассеянно полуобернулся вслед обидчику и тут же забыл об этом. Сам Рьян удивленно и разочарованно посмотрел ему вслед.

В мрачной задумчивости, которая не покидала его почти ни на минуту весь последний месяц, Рьян присел возле костра. Приметив в пурпурных отблесках пламени выражение смуглого нервного лица, близнецы присмирели. И уже перебрасывались шутками лишь вполголоса, временами опасливо взглядывая на Рьяна. Не особенно вдаваясь в нюансы жизни вообще и человеческой психологии в частности, эти ребята каким-то обостренным инстинктом чуяли — из всех опасных качеств Рьяна ревность — самое страшное.

…Весь следующий день, плавно перешедший в вечер, Белояром владело влечение. Непреодолимое желание. Нездоровая тяга вернуться туда, обратно, в то место, где он испытал эмоции, ранее немыслимые. Определенно, так наркоман хочет дозу. Просто ни о чем другом не может думать кроме своего желания. И потому нет вариантов. Когда-нибудь, рано или поздно оно все равно исполнится.

Атмосфера места, снег, укутавший землю блеклым, холодным саваном, черные остовы деревьев и низкие, приземистые стены срубов только содействовали тому, что творилось сейчас в душе Белояра, уже начавшей меняться.

Вторая фаза обращения, обещанная Медведем сразу вслед за первой, манила и пугала одновременно, но одно Белояр понимал уже сейчас: обратной дороги не существует, а значит — не должно существовать и сомнений. И за одно лишь это новый Ученик с каждым часом, с каждой минутой испытывал все более сильную преданность и благодарность к Учителю.

И когда он, наконец, пошел туда снова, увлекаемый неведомой, неодолимой силой, то все было ярче, сильнее и проще. Белояр постиг, как сладко быть жертвой. Он уже не боролся с собой, не удивлялся и не стыдился желаний и ощущений, нахлынувших обжигающей, как мороз, волной.

Отпусти себя. Выпусти на волю, спрятанное в тебе…

Теперь для него не было загадки в этом наставлении Бера. Уже в самом конце он дал излиться и страху, и восторгу, сжигавшим его изнутри все эти дни.

Когда Белояр возвращался с капища во второй раз, в глазах его пряталось то, что принудило Рьяна снова пойти ему навстречу с намерением задеть плечом или словом. В них таилось то, что заставило Медведя, когда он встретил на пороге шатающегося, ослабшего Ученика, вскричать с ликованием:

— Слава богам! Теперь я знаю, кто найдет мне идола!

Он ел и пил как сумасшедший. Так, словно потерял катастрофическое количество энергии. Но он действительно потерял ее — капище вытягивало все силы. По этой причине Белояр последние дни усердно обходил Рьяна стороной, стараясь не попадаться тому на глаза. В измененном сознании отчаянно боролись меж собой жертва и охотник. В таком состоянии некогда и невозможно стало думать, анализировать собственные реакции, изменившиеся так резко и так сильно.

Теперь он только ждал. Ждал и боялся того, что должно было случиться дальше. Ждал, потому что чувствовал на себе власть капища, тянущую и разрывающую изнутри. И боялся, потому что понимал теперь — все получится.

Белояром безраздельно владели смятенные помыслы и предчувствия. Темнота с каждым днем все раньше и плотнее укутывала селение непроницаемым покрывалом. Молодой человек не замечал, что часто серые и продолговатые глаза смотрят на него издалека с надеждой. А губы — розовые и блестящие, шепчут слова таинственного, сильного и, главное, искреннего наговора.