Первая Глава

Как путешественник, желавший найти свое имя, встретил кучера, желавшего выпить, и как сделка была заключена

Был Домашний день раннего лета 156-ого года Междуцарствия, когда путешественник въехал в маленькую деревню на Востоке. Эта деревня, должны мы сказать, находилась очень далеко на Востоке — дальше, чем любой, за исключением наиболее отважных исследователей, осмеливался забираться, так как для этого было необходимо пересечь горную гряду, которая лежит за Смеющейся рекой, и, спустившись с нее, попасть в край мифов, легенд и, если разрешено нам будет заметить, историй. Зная, что, как и мы, мало кто из наших читателей рисковал путешествовать в этих местах, мы надеемся, что можем себе позволить на мгновение остановиться и описать своеобразный ландшафт, который приветствует путника, который выходит из узкого Отшлифованного Прохода между горой Лошадиная Голова, иначе называемой Горой Кривая Челюсть, и Сломанной Горой, которая также имеет другие названия, хотя до нас они не дошли.

В этом месте путешественник со своим кучером, или читатель на своей кушетке, обнаружат цепочку постепенно расширяющихся горлышек или долин, спускающуюся с горы в местность, через которую когда-то текла бурная река. Долина полна сочной зелени, как и можно ожидать от места, которое было дном реки, в то время как над ней возвышаются ряд за рядом колонны из сероватого камня, выделанные или случайно принявшие самые странные формы, причем некоторые из них достигают двух или даже трех сотен футов в высоту, а многие из них напоминают человека, во всяком случае по форме. Те, кто живет в этой долине, называют их Стражами, и эти люди с Востока, мирное сельскохозяйственное племя, называемое Немитами, верят, что эти камни одухотворенные и наблюдают за ними. Более важно, однако, что все соседи Немитов, включая воинственных Летитов на севере и жестоких Стравов на юге, тоже верят в это, так что только поэтому Немиты живут в этой долине множество лет не ощущая ни малейших неудобств от таких соседей.

Хотя феномен настолько странного и странно прекрасного каменного образования — вызванного, насколько нам известно, ничем иным как совместной работой ветра, воды и земли — может замечательно служить, защищая одних людей Востока от других таких же, едва ли кто-нибудь может ожидать, что он сработает против менее суеверных людей, особенно из Дома Дракона, которые, помимо всего прочего, живут не больше чем в двадцати лигах от долины, по ту стороны Сломанной Горы. Но, тогда, что же защищает Немитов от драконлордов?

Быть может то, что они правы, веря в свои камни, которые присматривают за ними и днем и ночью? Возможно. Тем не менее нам кажется, что ответ лежит скорее в области географии, чем в магической психологии. Сама Сломанная Гора является, на протяжении тысяч лет, надежным барьером, который отделяет большие группы с одной стороны от больших с другой, со стороны долины Немитов, а оба ее края или «фланга», если использовать военные термины Дома Дракона, охраняются теми самыми воинственными племенами, которые испытывают суеверный страх перед Стражами. Таким образом можно сказать, что Стражи действительно делают то, что, согласно верованиям Немитов, они обязаны делать.

Проницательный читатель немедленно заметит, что мы объяснили, почему долина защищена от нападений с запада, севера и юга, и, без сомнения, страстно желает знать, что же лежит на востоке. Автор хотел бы уверить читателя, что мы не забыли это главное для нас направление, но собираемся заняться им более основательно; действительно, именно с целью путешествия на восток мы ввели Немитов, которые, будучи безусловно интересны сами по себе, не являются частью нашего труда.

На восток от долины находится один из наиболее странных ландшафтов, которые можно найти в мире. Как если бы боги, сотворившие наш мир, дружно решили, что никому не позволяется идти из земли Немитов на восток. Для начала отметим, что долина запечатана почти отвесным гранитным утесом — огромной каменной плитой четыре тысячи футов в высоту и три мили в ширину, идущей непрерывно вверх без трещин и ровных площадок. От вершины откос спускается вниз на восток ненамного более полого. Каким образом такой объект мог быть создан природой — замечательный вопрос, по интересу вполне соперничающий с Поднимающимся Водопадом Кордании или Паровыми Пещерами Северной Сунтры. Словно предвидя, что настойчивый человек может все-таки задуматься над покорением «Подъема», как называют его Немиты, природа решила, что этого недостаточно, и вслед за ним поместила несколько миль трясины, где редкие сухие места мгновенно превращаются в зыбучие пески во время внезапных и непредсказуемых дождей, которые часто посещают эти места. Это бесполезное болото тянется до Грохочущего Озера, или, как называют его некоторые, Озера Нивапер: это широкое, синее, живописное но совершенно кошмарное озеро, окруженное скалами, причем погода на нем вполне похожа на такую, которую мы можем ждать на море, но совершенно не ожидаем встретить на огромном пространстве с пресной и холодной водой.

Грохочущее Озеро господствует над этой областью как физически, так и экономически, и автор просит избавить его от описания многочисленных маленьких королевств и независимых городов, процветающих или бедствующих вдоль его побережья, иначе читателю станет скучно, к печали автора, который гордится своей лаконичностью. Поэтому, отвечая неосознанному желанию читателя узнать, что же такого есть в этой области важного для нашей истории, мы сосредоточим наше внимание на местечке, находящемся на противоположной стороне озера, если смотреть со стороны Подъема. Это небольшой городок, называющийся Черная Часовня.

Кстати, как бы мало мы не знали о странных богах и демонах, которым в прошлом поклонялись варвары с Востока, но в какой-то момент, где-то в середине Третьего Цикла, для одного или многих из них был выстроен алтарь окруженный стенами, ставший впоследствии центром религии и торговли. По мнению этого историка первая Часовня (а их насчитывается по меньшей мере шесть) возникла в честь бога-рыбы, потому что, насколько помнили местные жители, район всегда жил рыбной ловлей, а некоторые символы внутри и вне алтаря можно интерпретировать как грубые изображения примитивных рыболовецких орудий.

На протяжении большей части своей истории Черная Часовня была спокойной маленькой деревней. И действительно, знаменитый путешественник Устав Лерамонтский, один из первых людей, побывавших там, отметил, что в день, проведенный в деревне, он был «настолько возбужден, как и тогда, когда смотрел на два куска гранита, устроивших между собой состязание в гляделки», и добавляет «Я стремился как можно скорее лечь спать, чтобы избавиться от этой всеобъемлющей скуки».

Но вернемся в 156-ой год Междуцарствия — который, необходимо добавить, располагается на временной шкале почти за сто лет до начала нашего остального рассказа — когда юный колдун вошел в деревню с юга. Он был замечательно высок для человека с Востока, возвышаясь по меньшей мере на голову над любым, кого бы мог повстречать, и, более того, был очень строен, даже худ. У него были темные волосы и еще более темные глаза, одет он был в простую черную рубашку, черные штаны и короткий коричневый плащ, вооружен мечом и кинжалом, а на спине висела маленькая сумка, в которой находилась более плотная рубашка, еще один плащ, подлиннее, и смена нижней одежды. Прежде, чем продолжить следить за молодым человек, улучшим момент и скажем два слова о термине «колдун». Это перевод восточного слова баззоркани, мужской род от слова «ведьма» или «умелица». Но в разных восточных культурах это слово приобрело другие значения, как, например, юный дворянин, который с рождения имеет достаточно большое количество земель, замков и вассалов. В некоторых культурах слово стало значить «враг». В других — «слуга темных сил». Тем не менее в остальных местах на Востоке оно означает еще более странные вещи, такие как «мужчина, который одевается как женщина», или даже «мужчина, который знает секреты женщин», причем последнее значение указывает нам на то, что среди некоторых восточных культур практическое колдовство считается женским талантом, хотя не было найдено никаких доказательств этой точки зрения.

В нашем случае, однако, когда мы назвали молодого человека колдуном, мы просто имели в виду, что он был мужчиной, который изучал варварские искусства восточного колдовства. На самом деле, хотя и посвященный в эти искусства, молодой человек не достиг в них больших успехов, но, напротив, только недавно добрался до точки, в которой, согласно «науке» колдовства, практиковавшейся юношей и его учителями, он должен был отправиться в путешествие в поисках проводника или дороги в место, которое люди с Востока называют «миром духов». Что на самом деле означает этот термин, если он вообще что-то значит, автор не собирается обсуждать, так как он занимается своим делом, то есть историей, а не пишет трактат по магической философии или исследование о примитивных суевериях.

На самом деле молодой человек выехал из своего дома совсем недалеко; его родовой замок, имение мелкого дворянина, находилось не больше, чем двадцати милях отсюда, так что оказавшись в Черной Часовне, которая, как он был убежден, является только первым этапом его длинного путешествия, он был полон сил и радостно стремился навстречу любым приключениям, поджидавшим его. Едва ли нам надо добавлять, что он никак не ожидал, что какие-либо приключения могут произойти с ним уже в Черной Часовне; но читатель, без сомнения, предполагает, что мы не просто так взяли на себя заботу подробно описать это место, и есть шанс, что он не ошибается.

День уже склонялся к вечеру, когда ноги привели его в Черную Часовню, и юноша решил первым делом обеспечить себе ночлег на ночь, за что он и принялся самым простым и естественным способом: он вежливо приветствовал первого же встреченного человека с Востока и попросил его указать дорогу к любой гостинице, в которой сдаются комнаты на ночь, или к любым другим персонам, которые пускают к себе иностранцев за деньги. Однако так получилось, что первый встреченный им Восточник оказался неким мужчиной, по имени Эрик, который был совершенно не способен ему помочь. Этот человек с Востока, по любым стандартам, был полный невежа. На самом деле он был полным невежей не только по любым стандартам, но и в любом деле. Хотя любой, конечно, является невежей в том или другом предмете, Эрик являлся невежей в любом предмете, которого он касался, и становился тем более невежественным, чем больше им занимался.

Начал путешественник, обратившись к прохожему, — Мой добрый человек, я желаю вам приятного дня и надеюсь, что вы найдете все, что ищете.

Эрик какое-то мгновение подумал, потом сказал, — Ну?

— Ну, у меня есть вопрос, и я хотел бы задать его вам, если вы не против: Знаете ли вы место, где путешественник вроде меня может спокойно провести ночь в этой очаровательном местечке?

— Как, ночь?

— Да. Я ищу место, где я могу провести насладиться ночным отдыхом в более или менее комфортабельных условиях.

— О, да, теперь я понял. Ну, я должен поразмышлять над этим вопросом.

— Да, понимаю. Вы должны поразмышлять над вопросом, а я подожду, пока вы не сделаете этого.

— Да, вам придется подождать, — быстро сказал Эрик, — так как я только начинаю думать.

— И я, — сказал юный колдун, — только начинаю ждать.

После чего каждый занялся своим делом, хотя, кажется, путешественник больше преуспел в ожидании, чем Эрик в размышлении; так как и для ожидания нужно определенное искусство — например не двигать ногами и не покачивать головой, выдавая нетерпение, особенно после того, как прошло десять или пятнадцать минут, а размышление все еще не принесло плодов. В конце этого интервала времени, Эрик, все еще сохраняя на лице выражение глубокой задумчивости, повернулся и пошел прочь. Путешественник, поначалу пораженный таким оборотом дела, быстро пришел к выводу, что другой нашел ответ и решил последовать за Эриком, который шел по Черной Часовне по какому-то своему делу, и в тот же момент, когда сообразил, что Эрик и не думает вести его туда, где можно отдохнуть, заметил двухэтажное каменное бунгало, стоявшее недалеко от дороги, а на нем маленькую вывеску «Сдаются Комнаты» (Я знаю, что слово «бунгало» подразумевает одноэтажную постройку, но это единственный возможный перевод Северо-Западного слова «тьюк-ко», стоящего в оригинале. Так что все претензии к Паарфи. Стивен Браст). Наш друг путешественник не мог представить себе причину, по которой владелец дома мог повесить вывеску о том, что кто-то другой сдает комнаты; с другой стороны он легко мог представить себе, что кто-то нашел доморощенного каллиграфа, который решил избежать проблем с написание сложных текстов и вместо, например, «У нас есть комнаты на съем» коротко написал «Сдаются Комнаты». Возможность, что это именно тот самый случай, была настолько велика, что молодой человек решил немедленно проверить это, войти в бунгало и спросить. Нет необходимости добавлять, что, решив, он немедленно сделал это.

Войдя, он оказался в узкой грязной комнате, освещенной единственной свечой, стоявшей на крошечном квадратном столе, компанию которому составлял простой деревянный стул, занятый сморщенным, старым и почти лысым человеком с Востока, который глядел на него из-под кустистых бровей, которые были потрясающе черного цвета по сравнению с седыми остатками его волос. Не говоря ни слова человек с Востока ждал, пока путешественник не заговорит. Что путешественник и сделал почти сразу, громко и внятно произнося слова. — У вас есть комнаты на съем?

Старик какое-то время глядел на колдуна, потрясенный его невероятным ростом. Путешественник, привыкший к такому началу знакомства, вежливо поклонился и терпеливо ждал, когда инспекция будет закончена. Все когда-нибудь кончается и старик заговорил, — Вы хотите комнату на ночь?

— Вы замечательно точно выразили мое желание. Так точно, что я даже не могу улучшить ваши слова. Я хочу комнату на ночь.

— Случайно как раз сейчас у нас есть одна. Четырнадцать фенников за ночь, включая одну еду и одну ванну.

— Мне кажется, что это не слишком дорого, вот только…

— Да?

— Что такое фенник?

— А. Какие деньги есть у вас?

— У меня? Деньги Эсании.

— Ну, это очень хорошие деньги, так что мы попросим девять пенни этими деньгами и добавим вам завтрак, чтобы не было сдачи.

— Понимаю. Да, это очень честно, и я с удовольствием найму комнату на таких условиях.

— Тогда, юноша, она ваша, на такое время, какое только пожелаете. Поднимитесь по лестнице и откройте дверь справа.

Путешественник аккуратно отсчитал девять пенни, потом поднялся по скрипучим ступенькам наверх и обнаружив комнату, которая предлагала не больше проблем, чем можно было предполагать, судя по простым указаниям старика, и вошел внутрь. Он огляделся и с удовольствием отметил, что в матраце, кажется, нет дыр, через которые выглядывала бы солома, и что в комнате есть стул и окно. Он поставил мешок на пол и изучил вид из окна. Так как он мало заинтересовал его, и еще меньше интересен читателю, мы пропустим описание сцены, на которую он глядел, и просто последуем за ним в тот момент, когда, приведя комнату в порядок, он решил совершить, как он думал, кроткую прогулку по городу перед тем, как вернуться сюда вечером, а на следующее утро продолжить свое путешествие.

Он спустился по лестнице и повернул на узкую улицу, чтобы увидеть, не сможет ли он найти таверну, в которой мог бы выпить стаканчик вина и поболтать с местными жителями. Ему потребовалось какое-то время, чтобы найти ее, так как это оказался маленький домик без всякой вывески и вообще без указаний на то, что находится внутри, но ему повезло обратить внимание на то, что в этот скромный дом входит и выходит слишком много народу, так что он спросил прохожего и тот подтвердил этот логический вывод.

Войдя, юный колдун увидел одну единственную комнату, хорошо освещенную висячими лампами. Несколько прочных деревянных стульев стояло в разных частях комнаты, но большинство посетителей предпочло стоять группами по четыре-пять человек и пить пиво или вино. Обнаружив, что ему внезапно стало неуютно, путешественник быстро прошел в угол, который был более или менее свободен и, более того, в котором находился незанятый стул. Этот стул, должны мы сказать, стоял рядом с маленьким круглым столом, а стол был занят большой головой, полной темных курчавых волос, а голова, в свою очередь, был прикреплена к телу, которое занимало еще один стул, стоявший у стола. Предполагая, что обладатель головы вряд ли будет возражать против его компании, путешественник уселся на стул, думая о том, как бы достать себе что-нибудь выпить.

Прошло несколько мгновений, в течении которых наш друг впитывал в себя и тепло комнаты и ее атмосферу, в которую присутствовавшие люди с Востока щедро намешали запах дешевого вина и сладкое зловоние горящих листьев табака, которое многие посетители вдыхали из-за его слабого эйфорического действия. В этот момент дородная женщина, несущая поднос, полный стаканов с вином, подошла к нему и, прежде чем он успел что-то сказать, поставила перед ним кружку с вином, настолько темным, что казалось почти черным. Он принял его для исследования, и заплатил монетой, которую официантка тщательно осмотрела, прежде чем принять. Она поторопилась дальше, а юноша попробовал вина, найдя его очень сухим и кислым. Не будучи знатоком, он, тем не менее, имел хороший вкус, и слегка поморщился, распробовав эту дрянь.

— Ты должен, — сказал кто-то, — попросить особое вино. Оно стоит немного дороже, но не так дерет горло, во всяком случае у тебя во рту не возникает жжение, как от перца. Или, еще лучше, закажи бренди, которое, помимо того, что совершенно великолепно, имеет замечательное качество очень быстро заставить пьяницу забыть о таких тонкостях, как вкус.

Мы должны объяснить, что словом бренди люди с Востока называют целый класс вин, которые очищаются после брожения; то, что они имеют специальное имя для этого питья может дать нам несколько значимых ключей к культуре Востока, но сейчас не время для таких дискуссий, как бы интересны они не были.

Путешественнику понадобилось несколько мгновений, чтобы идентифицировать говорящего, но в конце концов он сообразил, что это ни кто иной, как его сосед за столом, которого он считал крепко спящим. Хотя этот человек с Востока не двигался, его глаза были открыты и в них не было никаких знаков опьянения; речь его было четкая и понятная, хотя он говорил на Олакиска, языке этого района, в немного странном темпе, напоминающим лошадь, которая собралась брать препятствие, но внезапно остановилась и задумалась, стоит ли это делать; тем же способом и он пробегал через все свои высказывания.

Несмотря на странный способ речи, который означал только то, что говорящий, как и многие другие, не был местным, путешественник вежливо ответил, — Благодарю тебя за совет и обязательно воспользуюсь им, когда наша добрая хозяйка пройдет мимо нас следующий раз.

— Рад тебе помочь, — ответил другой, все еще не двигаясь. — Могу ли я осведомиться о твоем имени?

— Ты, конечно, можешь осведомиться, но, увы, я не смогу тебе ответить.

— Как, ты не можешь мне его сказать?

— Боюсь что не могу.

— Надеюсь ты простишь меня, если я найду это странным.

— Ну, — сказал путешественник, — есть объяснение.

— А, хорошо, это уже менее удивительно. Но объяснение ты мне можешь рассказать.

— Безусловно, и вот оно: я не могу назвать свое имя, так как я путешествую, чтобы найти его.

Необходимо заметить, что во время всего разговора компаньон нашего друга не шевелился и не менял положение своей головы на своей руке, а своей руки на столе. Услышав, однако, последние слова, он поднял голову, показав аккуратную бороду, несколько полосок волос на сильном подбородке, узкое лицо с глубоко-посаженными глазами и маленький рот, причем все это было обрамлено массой черных курчавых волос, доходившей ему до плеч. — А, теперь я понял, — сказал он.

— Как, ты понял?

— Да. Ты изучаешь искусство колдуна.

— Ты понял совершенно правильно.

— Ничего удивительного, у меня были знакомые колдуны, раньше. Меня зовут Миска.

— И как ты себя чувствуешь, Миска?

— Я, к моему глубочайшему сожалению, совершенно трезв. А все потому, что у меня нет достаточно монет, чтобы исправить положение. Если бы ты был так добр и купил бы мне выпивки, я расплатился бы с тобой, дав тебе имя.

— Что касается того, чтобы дать мне имя, это совсем не так просто, как тебе кажется. Тем не менее я с удовольствием куплю тебе чего-нибудь покрепче.

— Великолепно. Ты приятный товарищ, и я верю, что полюблю тебя. — Миска повернул голову и голосом, который перекрыл шум таверны, позвал, — Два бренди, моя добрая женщина.

Путешественник, который предпочел бы особое вино, тем не менее решил не говорить ничего, и очень скоро два маленьких стакана с бренди, за которые колдун-на-испытании небрежно заплатил, появились перед ними. Он пригубил свой, опять поморщился и поставил его на место; Миска, со своей стороны, осушил свой стакан одним длинным глотком, его голова откинулась назад, потом он с громким треском поставил стакан на стол. Вытерев губы обратной стороной своей могучей ладони, он уверенно сказал, — Твое имя — Темная Звезда.

— Темная Звезда?

Миска кивнул.

— Почему?

— Что почему?

— Почему это мое имя?

Миска взглянул на него, и юному колдуну показалось, что черные глаза собутыльника смотрят глубоко внутрь его, потом человек с Востока сказал, — Потому что в стране Эльфов все звезды темные, но ты будешь самой темной. Ты принесешь свет, но мало кто узнает об этом. Твой жезл будет черным, твой дом будет во тьме, но ты будешь сиять. Ты будешь Темной Звездой страны Эльфов.

— Я должен идти в страну Эльфов?

— Ты должен.

— Темная Звезда?

— Да. Или, на моем языке, Сётетсиллег.

— Не уверен, что в состоянии произнести это слово.

— Быть может ты говоришь на языке Силотанов? На этом языке твое имя будет Маролан.

— Нет, на этом языке я не говорю.

— Тогда на языке Эльфов…

— Но я способен его произнести.

— Давайте послушаем.

— Маролан.

— Отлично, теперь у тебя есть имя. Твой поиск завершен. Что ты теперь будешь делать, Темная Звезда?

— Что я буду делать?

— Да, мой друг Сётетсиллег. Твой поиск завершен. Вернешься ли ты домой?

— О, но я должен сделать еще кое-что, а не только приобрести имя.

— А, еще кое-что?

— Да, действительно. На самом деле это должно было случиться ближе к концу.

— Ну, и что же еще ты должен был сделать, Маролан? Быть может мы выполним эти задачи так же легко.

— Что еще я должен сделать?

— Да, да. Давай, Темная Звезда. Скажите мне твои задания, мы рассмотрим их вместе. Кроме того, ведь ты купил мне выпивку.

— А ты дал мне имя.

— Тогда, быть может, мы в начале прекрасного партнерства. Или, возможно, легендарной дружбы. Пусть все это произойдет. А пока давайте послушаем, что ты еще должен сделать.

— Ну, помимо имени, я должен найти священный артефакт, место силы и родственную душу. Ага!

— Извини меня, но ты сказал «ага».

— Да, и что с того?

— Мне представляется, что сказав «ага» таким тоном, мой дорогой Сётетсиллег, ты показал мне, что с тобой что-то случилось.

— Ну, на самом деле со мной действительно что-то случилось.

— И что именно?

— Вот что: возможно ты, мой добрый Миска, и есть моя родственная душа.

— Хей, мой добрый Маролан, мне это кажется невероятным.

— Как, невероятным?

— Да.

— Но почему?

— Потому что я простой кучер.

— Ну, и что с того?

— Родственная душа, которую ты ищешь, это кто-то такой, с которым ты сможешь сделать множество путешествий, и с каждым из них вы будете становиться все ближе и ближе. А что до меня, то, как только ты закончишь это путешествие, моя работа будет сделана.

Маролан молча обдумал его слова, как если бы не знал, что на них ответить. Наконец он сказал, — Не хотел бы ты выпить еще бренди?

— Если мы и не родственные души, — сказал Миска, — то, как мне кажется, по меньшей мере мы понимаем друг друга, а это не так мало.

Маролан заказал еще бренди для Миски и стакан особого вина для себя; мы должны добавить, что, как и обещал Миска, это вино было намного лучше того, что пили остальные пьяницы. Миска, со своей стороны, не стал осушать свое бренди одним глотком, как в первый раз, а не торопясь цедил его.

Маролан какое-то время глядел на своего собеседника, поражаясь капризам судьбы, сводящим вместе таких разных людей, а потом сказал, — Как получилось, что ты оказался в Черной Часовне, Миска? Ясно, что ты не местный; и, судя по акценту, на самом деле ты Фенарианин, если я не ошибаюсь.

— Я принадлежу всем временам и народам, — сказал Миска, — по меньшей мере тогда, когда я пьян. Но когда я трезв, да, я Фенарианин, и совсем недавно меня нанял дворянин из этой страны, который возгорел внезапным желанием побывать на озере Невапер, для того, чтобы половить рыбу и покупаться. Он не сумел поймать ни одной рыбы и по причинам, которые лучше известны ему самому, решил утонуть, оставив меня одного в чужой стране и без работы. — Миска даже рыгнул от удивления и проглотил половину своей выпивки. — Вот я и решил пойти сюда, потому что я уже бывал здесь раньше и в восхищении от их бренди.

— Так что здесь ты ждал, пока что-нибудь произойдет?

— Что-нибудь всегда происходит, мой дорогой Сётетсиллег, через день, через год или через столетие.

— Сто лет слишком большой срок, мой дорогой Миска; сомневаюсь, что смогу прожить так долго.

Миска бросил на него быстрый взгляд, но ничего не сказал.

— Но у тебя должна была остаться его карета, — сказал Маролан.

Миска покачал головой. — Я отдал ее двум его слугам, которые пришли за телом.

— А, так теперь ты должен возвращаться пешком?

— Да, мой добрый Маролан, если я соберусь возвращаться.

— А, так ты можешь и не возвращаться?

— Возможно, что я не захочу возвращаться, или что вернусь совсем не скоро. Никто и ничто не ждет меня там.

— Итак?

— Итак я пьян. Я пьян и хочу подождать и посмотреть, что судьба поставит передо мной. Это не такая плохая жизнь, Темная Звезда. Ты делаешь тоже само, только…

— Да? Только?

— Только ты не знаешь об этом.

— Возможно ты прав. Тогда ты считаешь, что судьба или провидение заставили нас повстречаться?

Миска пожал плечами. — Кто может сказать? — Он осушил свой стакан, потом внезапно встал и, хотя не очень твердо держался на ногах, решительно сказал. — Пошли. Давай продолжим твой поиск.

— Что, прямо сейчас?

— Почему нет? — сказал кучер.

 

Вторая Глава

Как Маролан встретил незнакомку, которая, на самом деле, не была Богиней

Маролан кивнул и встал, оставив свое вино недопитым, охваченный неожиданным желанием двигаться вперед и встретить свою судьбу. — Да, давай сделаем это, — сказал он, выходя из дома вслед за кучером на улицу. Воздух был свеж и бодрящ, особенно после тесноты таверны, и было очень темно, так как эта Восточная деревня еще не нашла способ осветить свои улицы; так что единственный свет, очень слабый, падал из немногих освещенных окон, за которыми горели лампы или тонкие свечки.

Как только они вышли наружу, их немедленно приветствовал кто-то, громко сказавший, — Очень приятный день для вас, сэр: Я вижу, что вы нашли комнату.

— Ну да, — сказал Маролан. — И я благодарю вас, сэр, за помощь, оказанную мне. — Едва ли надо добавлять, что ирония слов Маролана не дошла до Эрика, так как именно он приветствовал наших героев.

— Добрый вечер, Эрик, — сказал Миска. — Надеюсь, что и тебе эта ночь понравится.

— Да, есть шанс, что так и будет, — сказал Эрик. — И я очень надеюсь на то же самое для тебя, э…

— Миска, — подсказал кучер.

— Да, Миска, — сказал Эрик. — Правильно, — как если бы Миске требовалось подтверждение. — Вы оба тут, чтобы нанести визит богине?

— Богине? — спросил Маролан. — Я и не знал, что здесь живет богиня.

— Как вы не осведомлены об этом факте?

— Полностью, уверяю вас.

— Скажи мне, дорогой Эрик, — сказал Миска, — когда эта богиня появилась здесь?

— О, что до этого, то я знаю об этом меньше всего на свете. Но я знаю, что она здесь, так как видел ее пять минут назад около часовни.

— О, — сказал Миска, — это самое подходящее место для богини.

— Да, но, ты знаешь, это не пришло мне в голову.

— Ничего страшного.

Тут Эрик улыбнулся и пошел дальше по своим делам.

— Богиня? — сказал Маролан.

— Я так не думаю, — сказал Миска. — Если бы это действительно была богиня, добрый Эрик безусловно назвал бы ее кем-нибудь другим.

— А, — сказал Маролан.

— И все таки, — сказал Миска, — я не вижу причин, почему бы нам не пойти к часовне и осмотреть все своими глазами.

— Да, давай сделаем это.

Решившись, они отправились к цели, Миска шел впереди, и после нескольких поворотов на маленьких улицах Черной Часовни, они пришли на место, по которому местечко и было названо. Первоначальная Черная Часовня была, на самом деле, ничем иным, как большим черным камнем того типа, который волшебники называют искра-камень, который, будучи высотой по грудь человеку с Востока, был странно плоский на вершине и производил впечатление высокого стола или алтаря, вытянувшегося на пять футов в длину и, возможно, на три или четыре в ширину. Начиная с момента обнаружения, далеко в предыстории этого края, он, что вполне естественно, стал местом, около которого люди с Востока собирались чтобы заняться своими примитивными обрядами. Временами алтарь оставался открытым небу; когда наступали другие времена его покрывали тем или другим сооружением.

Свою последнюю форму храм получил несколько столетий назад, когда священник Трех Сестер, поклонение которым широко распространено на Востоке, заставил построить вокруг камня небольшой храм, сделанный из искра-камня, обсидиана, пемзы и других черных камней, которые можно найти в округе, а по этому храму местечко вскоре прибрело свое имя. В часовню вели две большие каменные двери, тоже черные, которые было бы очень трудно открыть, если бы они были закрыты; но, согласно обычаю, они оставались открытыми все время, и именно к этим дверям подошли наши друзья.

Войдя в часовню, которая была освещена полудюжиной факелов, равномерно развешанных на стене налево и направо и испускавших тонкий маслянистый дым, оседавший на темных стенах и потолке, они сразу увидели фигуру, стоявшую у алтаря, лицом к ним.

— Ну и ну, — тихо заметил Миска. — Эрик был ближе к правде, чем я думал.

Это замечание вырвалось из Миски при виде личности, стоящей рядом с алтарем, и было, возможно, скорее замечанием, свидетельствовавшем о вкусе Миски при оценке женской красоты, чем действительным описанием этой персоны. С другой стороны нельзя не признать, что такое понятие как «красота», приложенное к человеку с Востока, не является чем-то таким, о чем этот историк может утверждать, что имеет какие-то знания или оценки — в действительности достаточно очевидно, что такая абстракция как «красота» может иметь значение только для некоторых конкретных представителей какой-нибудь большой группы. Замечание это, однако, не означает, что историк может отказаться от своего долга обрисовать, хотя бы кратко, любую новую личность, предлагаемую вниманию читателя, и с которой читатель предполагает провести какое-то время. Описание может появиться до того, как личность появиться, или даже, в некоторых особых случаях, после того, как читатель более или менее хорошо познакомится с персонажем; но оно обязано появиться, и теперь, когда время для этого самое подходящее, мы остановимся и скажем пару слов о женщине, которая стояла лицом к лицу с нашими друзьями у алтаря Черной Часовни.

Итак, она была мала ростом, даже по стандартам людей с Востока, тонкая и изящная, с густыми темными волосами, которые окружали узкое лицо, на котором выделялись большие блестящие глаза; на ней было темное одеяние, скорее похожее на мантию, за исключением того, что оно было перевязано поясом на талии, что очень шло ей, и это было все, что наши друзья сумели рассмотреть, войдя в часовню, так что и мы остановим на этом наше начальное описание.

Хотя ее фигура была достаточно хрупкой, ее голос, однако, был достаточно силен, когда она сказала, — Приветствую вас, мои друзья. Я ожидала вас.

— Как? — сказал Маролан. — Вы ожидали именно меня?

— По некоторым причинам, — прошептал Миска, — меня это не удивляет.

— Да, действительно, — сказал она. — Я знала время и место, хотя и не знала, что это будете именно вы, то есть я не знала в точности, кто будет. Но я знала, что вас будет сопровождать проводник, хотя я и не знала природу проводника. Я считаю, что вы кучер, не так ли, сэр?

Миска поклонился.

— Есть много историй о кучерах.

— Это правда, мадам. Но кучер, со своей стороны, берет реванш, рассказывая истории о других личностях.

— Да, я слышала об этом. И как вас зовут, мой добрый кучер?

— Миска.

Женщина кивнула. — Очень хорошо, Миска. Вы все сделали хорошо. Вот ваша награда. — Сказав так, она бросила в воздух маленький кошелек, который кучер поймал в воздухе.

— Как, — сказал он. — Это все, что у вас есть для меня?

— Вы хотите больше?

— Конечно.

— А насколько больше?

— А сколько еще вы можете дать?

— Ничего, — сказала женщина.

Миска вздохнул. — Хорошо, по меньшей мере мне радостно узнать, что все пришло к своему концу. Понимаете ли, это может мне дать еще одну историю.

— Не сомневаюсь, — сказала она, — что вы еще появитесь, чтобы узнать все об этом, раньше или позже. Но сейчас…

Ее голос замер, но ее предложение было закончено красноречивым взглядом. Миска правильно понял взгляд, поклонился каждому из них, и, обращаясь к Маролану, сказал, — Ну, по меньшей мере некоторые из твоих задач выполнены. — С этими словами он повернулся и вышел из часовни, оставив Маролана наедине со странной женщиной.

— Меня зовут Арра, — сказала она после того, как Миска ушел.

— Я — Маролан.

— Маролан? — сказала она. — «Темная звезда». Благоприятное имя.

— Надеюсь на это. И кто вы?

— Я жрица.

— А! Да, конечно. Я должен был сообразить. Жрица?

— Богини Демонов. Я служу ей. И вы будете тоже служить ей.

— Вы так думаете? — спросил Маролан.

Арра кивнула. — Да, — сказала она. — На самом деле я полностью убеждена в этом.

— Ну хорошо, — сказал Маролан. — Возможно вы правы. Но, быть может, вы окажите мне честь и объясните, почему я должен делать это?

— Потому что вы стремитесь к знаниям и к силе.

— И все это я могу получить на службе у богини?

Жрица знаком подтвердила, что он действительно может.

— Ну, — сказал Маролан, — я не хочу сказать, что сомневаюсь в вас…

— Это хорошо. Вы не должны сомневаться во мне.

— Но откуда я знаю, что служба ей приведет меня как к знаниям, так и к силе?

— О, вы желаете это знать?

— Да. На самом деле я так сильно желаю это узнать, что никогда не соглашусь посвятить себя богине прежде, чем получу ответ на свой вопрос.

— Но что вы вообще знаете об этой богине?

— Очень мало. Я знаю, что ее день справляют зимой, что она одна из Дочерей Ночи, и что она как-то сказала, что заинтересована в каком-нибудь небольшом королевстве.

— А слушали ли вы, что она проявляет особый интерес к тем, кто изучает искусство ведьм?

— Нет, такого я никогда не слышал. На самом деле я всегда думал, что это одна из ее сестер.

— Иногда их трудно различить.

— Очень хорошо.

— Тем не менее, это правда.

— Тогда я принимаю, что она сама заинтересована в изучении Искусства. Что еще?

— Еще? Она очень могущественна.

— Самая естественная вещь для богини.

— Это правда, но, более того, она очень верна.

— Ага! Она верна, вы сказали.

— Я не только сказала это, но я настаиваю на этом.

— Ну, допускаю, это разные вещи.

— И?

Маролан внезапно сообразил, что он оказался в одном из тех положений, когда направление всей жизни может измениться в одно мгновение. Другой мог бы заколебаться, но не в характере Маролана было колебаться; да и вышел он из дома, имея в душе идею найти какою-нибудь дорогу вроде этой.

— Очень хорошо, я принимаю, — сказал он. — Нужен какой-то ритуал или церемония?

— Да, конечно.

— И когда мы совершим этот ритуал?

— Если у вас нет никаких причин для отсрочки, мы можем совершить его прямо сейчас.

— Не могу найти ни одной причины.

— Тогда начнем, — сказала Арра.

Маролан прошел вперед, к алтарю, и встал рядом с Аррой, возвышаясь над ней как сторожевая башня над городом. — И что мы должны сделать?

— Вы согласны служить богине?

— Согласен.

— Очень хорошо.

— Как, это все?

— Нет, но это хорошее начало.

— Вижу. Что дальше?

— Дальше посвящение.

— А, посвящение!

— В точности.

— Что будет посвящено?

— Ваша душа, богине.

— А.

— У вас нет возражений?

— Нет, совсем нет. В конце концов пусть и душа сделает хоть что-нибудь.

— Это правда, хотя я никогда не думала об этом в таких терминах.

— И после этого я получу силу?

— Вы получите.

— И душа будет ценой за эту силу?

— Конечно.

— И это все? Понимаете ли, всегда хорошо знать заранее цену.

— Да, понимаю. Ну, скажем, ценой будет то, что вы должны служить богине.

— О, у меня нет никаких сомнений насчет службы ей.

— Очень хорошо, что нет. Далее, когда вы умрете…

— Да?

— Она позаботится о вашей душе.

— То, что случится после того, как я умру, совсем меня не касается.

— Великолепно. Тогда мы можем начать?

— Я совершенно в этом уверен.

— Очень хорошо, начали.

Что касается точной природы ритуала, через который Арра провела Маролана, мы должны признаться, что он до нас не дошел; на самом деле даже если мы и знали, все равно мы бы не открыли ее детали, так как это было бы равнозначно открытию Тайны, доверенной только ему. Тем не менее мы можем сказать, все это заняло несколько часов, и включало различные редкие травы, произнесение длинных заклинаний, раскрашивание тела в несколько цветов и некоторое количество крови от обоих участников; и в конце ритуала Маролан был физически и эмоционально полностью истощен. Когда он наконец завершился, точно в полночь, Маролан заснул глубоким сном, растянувшись на полу за каменным алтарем.

Пока он спал, Арра чистила и приводила в порядок устройства и материалы, которые использовались в посвящении, и, пока она занималась этим, Маролану приснился сон, о котором позже он рассказывал в таких словах: я стоял на коленях, глубоко погрузившись в большое спокойное озеро, похожее на озеро Видро, но вдоль побережья не было деревьев, только огромные камни. И пока я стоял там, я думаю, что я что-то искал, но не помню, что именно. Потом пошли волны, на поверхности появилась рыба-свисток, которая взглянула на меня, и мне показалось, что ее глаза — два драгоценных камня, один зеленый, а другой красный. Какой-то момент рыба глядела на меня, потом нырнула, и я знал, что должен последовать за ней. Задержав дыхание я опустился под воду, которая в моем сне была совершенно прозрачной, и, легко доплыв до дна, увидел короткий черный жезл или палку, воткнутую в песок и окруженную мерцающим светом. Я взял его в руку и он легко вышел из песка. Я поплыл обратно на поверхность, которая казалась на огромном, совершенно недостижимом расстоянии, и я подумал, что никогда не поднимусь наверх, но, наконец, когда мои легкие уже готовы были разорваться, я вылетел на поверхность, и… в этот момент я проснулся, вдохнув воздух.

Именно так Маролан рассказывает историю про свой сон о черном жезле. Мы признаемся, что Маролан способен на преувеличения, неискренность, притворство, всегда готов вырезать дыры в ткани повествования, и поэтому не настаиваем на правдивости его рассказа.

В любом случае был уже рассвет, когда он вышел из часовни, а женщина с Востока, Арра, шла за ним. Маролан казался бледным и истощенным.

— Что теперь? — спросил Маролан.

— Ну, как вы себя чувствуете?

— Как я себя чувствую?

— Да. Чувствуете ли вы себя совсем иначе, чем, например, прошлой ночью?

Маролан тщательно обдумал вопрос, и наконец сказал, — Да, иначе. Но трудно объяснить…

— Вы чувствуете себя так, как если бы в вас находится кто-то другой, где-то в районе краешка глаза. Вы чувствуете, как если бы за вами наблюдают, но это неопасно. Вы чувствуете, как если бы у вас есть способность касаться какой-то вещи; причем раньше такой способности не было, вот только нечего касаться. Что-то вроде этого?

На этот раз Маролан быстро обдумал вопрос и сказал, — Нет, я не могу сказать, что это близко.

— Хорошо, все в порядке. Это трудно описать.

— Да.

— После всех этих событий ваша душа посвящена богине, так что все, что вы делаете, вы делаете для нее. И любой, кто попытается остановить вас, будет остановлен ей.

— Это большая честь, — заметил Маролан.

— Да, точно, — согласилась Арра.

— Ну, что теперь?

— Теперь мы начнем собирать колдунов.

— Собирать колдунов?

— Точно.

— Вы должны объяснить мне, почему мы хотим сделать это.

— Я немедленно так и сделаю.

— Тогда я весь внимание.

— Знаете ли вы, что когда два колдуна работают вместе, они могут сотворить намного более могущественное заклинание, чем каждый из них по отдельности?

— Да, я слышал об этом.

— А можете ли вы представить себе сто колдунов, работающих вместе?

Маролан на мгновение задумался, потом ответил, — Нет.

— И все таки это можно сделать, если есть фокус.

— Ага. А что такое фокус?

— Я, — ответила Арра.

— Мы собираемся собрать сто колдунов вместе?

— С благословлением богини мы сможем собрать и тысячу.

— Тысячу! Ну, я думаю, что этого будет достаточно. Но где мы найдем их?

— Они сами придут к нам.

— Как, они придут к нам?

— Да, они услышат о Черной Часовне и придут сюда.

— Откуда вы знаете?

— Богиня сказала мне.

— Тогда я не собираюсь спорить с ней.

— Вы правы, лучше этого не делать.

Маролан взглянул на утреннюю Черную Часовню и подумал о будущем.

 

Третья Глава

Как некий Драконлорд пришел к идее стать Императором с помощью своей честолюбивой кузины

Теперь, с разрешения читателя, мы перенесемся из места, настолько далекого на восток, что оно находится даже за старой границей Империи в эпоху ее наибольшего распространения, в другое место, очень близкое от ее западного края — то есть на дальний северо-запад континента, на пик, именуемый Кана и находящийся в горах Канефтали. Но, как и подобает нам, прежде чем отправиться туда, скажем два слова о районе в целом и о горе в частности.

В самые первые дни империи, когда семнадцать племен (или шестнадцать, или двадцать одно; число зависит от того, кого вы читаете: историка культуры, биолога или философа) объединились под знаменами Драконлорда Кайрана Завоевателя и Феникса Зарики Первой и двинулись на восток, среди первых открытий оказалась горная гряда, наполненная, в первую очередь, большими залежами железной руды и, во вторую, народом Сариоли, которые добывали эту руду и превращали ее в предметы, полезные для них; многие из этих предметов оказались полезны и для семнадцати племен. Здесь возникло одно из первых разногласий между Кайраном и Зарикой, которое в конечном счете разрешилось в пользу Феникса, которая, используя только что созданный объект, впоследствии названный Императорским Орбом, разрешила проблему языка и вступила в переговоры с Сариоли, как ради руды, так и ради секретов производства стали для мечей, а заодно и о правах на часть горной системы. Эта часть находилась вокруг четырех гор: Копюр, знаменитая своей двойной вершиной, недалеко от которой растет горная гречиха, и плодородными долинами, в которых растет овес и пасутся плосконогие овцы; Иголка-на-Верхушке и Красная Земля, богатые железной рудой; и Кана, находящаяся к северу от остальных, с виноградниками и фруктовыми садами на ее нижних склонах.

Когда соглашение было достигнуто, район стал очень популярным, главным образом среди племени Валлиста, за исключением части Кана, которую несколько Драконлордов выбрали своей резиденцией и в которой с потрясающей скоростью выстроили несколько крепостей, для обеспечение защиты захваченного в случае возвращения армии Кайрана.

За долгие столетия, пока армии Кайрана и остальные племена шагали дальше, область стала почти независимым государством, в котором говорили на своем собственном языке, возникшем от смешения языка Драконлордов с несколькими западными языками, к которым добавилось несколько конструкций на Сариоли. Поход на восток закончился, и, ближе к концу Третьего Цикла, объединение торговли, военные дела и развитие коммуникаций начали формировать то, что со временем стало Империей (или, более точно, многие начали осознавать, что страна, в которой они живут, это Империя).

Падение Империи отозвалось в горах Канефтали (в которых, заметим, уже довольно долго почти не было Сариоли, а немногие оставшиеся в живых находились, как в ссылке, на самом дальнем севере, в районе вершин Потерянный Путь и Коричневая Голова) сильнейшим землетрясением; многие из самых старинных крепостей превратились в развалины, как и многие из работающих шахт; но в нижних отрогах Кана, в долине, которая называется Уайтсайд, рядом с деревней того же названия, жил Граф по имени Скинтер, прямой потомок линии э'Терикс Дома Дракона, чей невысокий и очень надежно построенный замок, идеально вписанный в окружающий ландшафт, пережил и само землетрясение и последующие толчки. Незадолго до катастрофы он начал собирать вокруг себя определенные силы, готовясь к диспуту с соседом после оскорбления, которое он собирался нанести ему, как только соберет довольно приличную армию. Будущий враг Скинтера был его вторым кузеном, который за предыдущее столетие сумел получить права на ловлю рыбы в некоем озере, контроль над виноградниками, известными производством знаменитых крепленых вин из поздних яблок, и любовь дочери одного из местных баронов; Скинтер хотел все это себе, но они все погибли в Катастрофу Адрона. На самом деле этот второй кузен сам стал жертвой первого же удара землетрясения, когда пытался насладиться всеми тремя приобретениями одновременно.

Это оставило Скинтера, которого также называли Уайтсайд, в относительной безопасности, без врагов, с достаточно большой армией и без любого другого, которому бы он подчинялся (Герцогиня Кана и большая часть ее семьи была в Адриланке, а остальные, на свое несчастье, оказались в доме, когда начались первые толчки), зато с длинным перечнем амбиций. Чтобы округлить список, мы обязаны добавить, что он совершенно не собирался кормить довольно-таки значительную армию, во всяком случае долго. Когда мы рассмотрим это условие и вспомним, что он был, помимо всего прочего, Драконлордом, то нас не удивит, что он немедленно начал расширять круг своих владений.

Когда он начал так поступать, то сделал то же самое открытие, которое сделали тысячи других предводителей маленьких армий этой эры, занимавшиеся тем же самым делом: по большей части аристократы, купцы и даже крестьяне приветствуют твердую руку предводителя; они были «свободны», то есть жили без Империи, слишком мало времени, чтобы успеть привыкнуть к анархии (которая была, мы обязаны указать на это, первые несколько лет после Катастрофы) и что все они сконфуженные, испуганные и растерянные с облегчением и радостью приветствовали любое подобие порядка; для своих первых побед солдатам армии Скинтера крайне редко приходилось обнажить меч, наставить пику или установить катапульту.

Эти победы позволили Герцогу Кана, титул, который он присвоил себе сам после завершения подчинения герцогства, завладеть достаточно обширной областью, которая поставляла еду для его армии, но требовала от него, чтобы он размещал части своей армии на каждой вновь завоеванной территории, чтобы гарантировать, что никакой другой потенциальный бандит, завидующий его успехам, не был способен собрать армию, которая могла бы заменить или вообще сбросить его власть, и что такой предводитель не появится среди покоренных крестьян; но все это требовало все большей и большей армии, и, следовательно, все большей и большей территории для прокормления этой армии, так что, несмотря на сравнительно медленный темп, площадь завоеванной области увеличивалась в геометрической прогрессии. Этот образец — одинокий аристократ, приобретший, создавший или уже обладавший армией, которому все время требуется больше земли, чтобы кормить армию, а потом больше армии, чтобы защищать землю — повторялся тысячи раз на протяжения периода истории, который мы называем Междуцарствием, но присутствие его кузины, некой Маркизы Хабил, также дракона по линии э'Терикс, сделало Кану, как он теперь называл себя, уникальным в своем роде; эта леди не имела никаких амбиций для себя самой, зато обладала хорошим знанием истории, головой настоящего стратега, арифметическими талантами и была всей душой предана своему двоюродному брату. Однажды, примерно через двадцать лет после Катастрофы, она сказала Кану о том, что пришла пора остановиться и обдумать свое положение.

Но прежде, чем мы расскажем читателю об этом в высшей степени интересном разговоре, необходимо кратко сказать, что Хабил и Кана, хотя и являлись кузенами друг другу, выглядели как брат и сестра; тогдашние мемуаристы очень часто, по ошибке, принимали их за брата и сестру, и это перешло в труды небрежных историков. Оба были типичными Драконами, скорее низкими, чем высокими, отмеченные ввалившимися щеками, глубоко посаженными глазами и вьющимися коричневыми волосами, спускавшимися на плечи. Кана носил черное с серебром цвета дракона-воина; Хабил, хотя и не была воином, делала точно так же.

Теперь, когда декорации расставлены, попытаемся узнать, что они сказали друг другу однажды утром через двадцать лет после Катастрофы, удобно устроившись в зале для еды замка Каны.

— Давайте рассмотрим, — сказала Хабил.

— Очень хорошо, — ответил Кана. — Я согласен рассмотреть. Вот только…

— Ну?

— Что именно вы хотите рассмотреть?

— Количество земли, принадлежащее фермерам.

— А. Ну, и какая с этим проблема?

— В этом районе требуется от тридцати до тридцати пяти акров земли, чтобы произвести достаточно зерна для обычной семьи Текл, работающей круглый год на то, чтобы прокормить себя.

— Очень хорошо. И тогда?

— И тогда, если добавить десять акров к их земле, они способны произвести еду — то есть плату — для одного солдата нашей армии.

— Но, помимо них, есть еще виноградники, производящие вино, которое мы продаем, и фруктовые сады, производящие фрукты, не считая диких животных и…

Она пренебрежительно повела рукой. — Вы без надобности усложняете дело. Даже если мы это все учтем, цифры будут почти те же самые.

— А вы уверены в этих цифрах? То есть, вы сами производили исследование?

— Нет, я прочитала об этом в книге.

— И вы верите этой книге?

— О да, конечно. Она была опубликована в Университетском издательстве еще до Катастрофы.

— Очень хорошо, тогда я принимаю эти цифры. Что из них следует?

— Допустим, что у меня есть тридцать арендаторов, и каждый из них имеет в среднем…

— А что означает «в среднем»?

— Неважно. Каждый арендатор имеет, скажем, пятьдесят акров.

— Очень хорошо, давайте именно это и скажем.

— Когда мы вычтем из величины надела каждого арендатора то, что он использует для себя, чтобы съесть или продать, которое, к счастью, очень близко к тому, которое сохранит его и его семью в живых, мы найдем, что оставшееся количество способно содержать одного солдата и еще останется небольшая часть, которая идет в ваш сундук, а оттуда, со временем, в вашу сокровищницу.

— Да-да, или в кладовую или в винный погреб. Я знаком с этим процессом. То, что вы сказали, означает, что мы способны поддерживать одного солдата при помощи одной крестьянской семьи.

— Совершенно точно.

— И это тоже написано в книге?

— В той же самой книге.

— Возможно я должен полистать ее.

— С удовольствием дам ее вам.

— Ну хорошо, я принимаю все эти цифры. И что дальше?

— Прочитав книги, я сама сделала кое-какие вычисления.

— Не удивляюсь тому, что вы их сделали. Но…

— Да?

— Что эти вычисления рассказали вам?

— А то, что для того, чтобы эффективно защищать свои владения в эти времена, с бандитами и армиями, бродящими повсюду, нам требуется одна из двух вещей: или один с половиной солдат на каждого крестьянина…

— Половину солдата довольно трудно себе представить.

— Или мы должны вооружить крестьян.

— Рискованная идея.

— В точности.

— И потом? Что вы из всего этого вывели, моя дорогая кузина?

— Что есть третий способ.

— Я должен немедленно услышать о нем.

— Каждый раз, когда мы приобретаем новую область и, делая это, используем менее одного солдата на каждые завоеванные пятьдесят акров, мы еще какое-то время остаемся на плаву, как говорят Орки.

— А, понимаю.

— Да. Именно поэтому мы продолжаем расширяться.

— Хорошо, именно поэтому мы расширяемся.

— Но, вы знаете, есть предел. Расширение постоянно замедляется, потому что требуется время, чтобы обезопасить каждую новую область и, так как круг расширяется…

— Круг?

— Или, скажем так, границы ваших владений растут, и вскоре потребуется так много времени, чтобы поддерживать порядок во всех владениях, что вся структура рухнет.

— Мы уже видели Катастрофу, — заметил Кана, нервно оглядываясь кругом. — Мне не нравится мысль о рухнувших структурах.

— И мне тоже.

— Но разрешите мне задать один вопрос.

— Хорошо, — сказала Хабил, — спрашивайте.

— Если все работает именно так, как вы рассказали…

— О, в точности, уверяю вас.

— Как тогда Империя вообще могла существовать?

— Потому что это была Империя, везде был порядок, было мало ссор и разногласий, так что совсем небольшая армия, которая управлялась самим Императором, поддерживала порядок на большой территории. На самом деле вместо того, чтобы требовать одного с половиной солдата на каждого крестьянина, требовался едва ли один солдат на тысячу крестьян. Вы понимаете, что это очень большая разница.

— Да, да, понимаю. Но есть ли решение проблемы?

— Я верю, что есть.

— И какое?

— Новый Император.

— Как, новый Император?

— Точно.

— И где мы можем найти такого Императора?

— Я верю, что прямо сейчас гляжу на него.

— Как, я?

— Разве вы не Драконлорд?

— Ну да.

— И не доказали свою способность выигрывать сражения?

— Сражения, да. Но управлять такой огромной территорией без Орба…

— Отсутствие Орба — это проблема.

— Я почти поверил, что это возможно!

— Но у меня есть решение.

— У вас оно есть? — восхищенно спросил Кана. — Я всегда знал, что в таких делах вы просто великолепны.

— Я тоже так думаю, — сказала Хабил, краснея.

— Ну, буду рад услышать его, Маркиза.

— Система советников, наблюдателей и губернаторов территорий.

— Я понял. Советники, чтобы предлагать действия, шпионы, которые гарантируют, что я буду хорошо информирован о том, что происходит во всех частях империи, и управляющие, которые выполняют мои приказы на этих территориях.

— Вы все поняли абсолютно верно.

— Но каким образом я завоюю такую большую область, когда вы уже сказали, что дальнейшее расширение приведет нас к краху?

— Я подумала и об этом.

— Я совсем не удивлен, что вы это сделали.

— Должна ли я вам рассказать, что я придумала?

— Не было бы ничего лучше.

— Вот: вам нужны советники, наблюдатели и управляющие.

— А-а!

— Тогда вы все поняли?

— Да, я думаю, что да.

— Ну, давайте увидим.

— Советники составят план компании, шпионы все время будут сообщать мне обо всем, что происходит как вокруг меня, так и по всей Империи, а управляющие наведут порядок во всех завоеванных областях.

— Абсолютно точно.

— И, — сказал Кана, чьи глаза начали сверкать, — когда мы полностью обезопасим каждую область, потребуется намного меньше солдат, чтобы поддерживать порядок, и таким образом лишних солдат можно распустить вместе с едой для них и кормом для их лошадей, о которых я думаю днем и ночью, и нам понадобятся только обычные способы снабжения армии.

— Вы слово в слово повторили мой план. Что вы думаете о нем?

— Моя дорогая кузина…

— Ну?

— Я думаю, что я буду Императором.

— Я полностью согласна с вами.

— Есть у вас кто-нибудь, кого вы можете предложить на те роли, о которых мы говорили?

— Кое-кто. Мы найдем больше, когда начнем кампанию. А сейчас, у вас есть карты?

— Ну конечно, и много.

— Хорошо. Я думаю, что вы покончили с омлетом и беконом, а теперь пьете третий стакан клявы, в то время как я разделалась с бисквитом и сосисками, а теперь наслаждаюсь вторым стаканом чая; давайте пойдем в библиотеку, изучим эти знаменитые карты и начнем разрабатывать план компании, о которой говорили.

— Замечательная идея, и я подписываюсь под ней всем сердцем.

Таким образом началась компания Каны, вначале одна из бесчисленного числа попыток мелкой аристократии сохранить те небольшие имения, которыми они владели, и которая в конце концов стала чем-то другим, намного большим.

 

Четвертая Глава

Как банда разбойников с большой дороги встретила Волшебницу, которая отнюдь не собирала цветы

В один весенний день 229-ого года Междуцарствия можно было увидеть женщину, которая собирала цветы на лугу у берега большой реки, которую люди с Востока называют Наплемент, что, мы верим, переводится как «последний луч света». Это имя было дано неким Восточным исследователем, который, уехав из своей родной страны настолько далеко, насколько смог, смотрел на эту реку как на самое западное место, которого он мог достигнуть; поэтому в конце дня он назвал ее именем своей страны, или, возможно, местом, где в последний раз видел луч дневного света. Это имя все еще распространено среди некоторых из людей с Востока, особенно среди тех, кто живет в Империи, но намного чаще эту реку называют Адриланка, по той простой причине, что она пересекает этот город по пути в океан.

Луг, на который мы направили ваше внимание, находился, однако, почти в трехстах милях от города, и поблизости вообще не было городов, хотя, будьте уверенны, там было совсем не мало гостиниц и крошечных деревушек, во всяком случае больше, чем дорог, пересекавших эту область в самых разных направлениях.

Что касается женщины, собиравшей цветы, то мы обязаны сказать, что ей было от восемьсот до девятисот лет, у нее были узкие глаза — ясный признак дворянина — под темными волосами, которые завивались вокруг ее ушей, маленький рот и лицо, которое доказывало, что она живет нелегкой жизнью. На ее спине не было никакого рюкзака, так как она путешествовала с мулом, который нес тяжелый мешок, и один из предметов внутри него заслуживает специального упоминания: это был посох из белого дерева, отполированный до блеска, а в его конец был вделан небольшой красноватый камень. Помимо этого посоха она не имела при себе ничего другого кроме того, что обычно берут с собой путешественники, отправляясь в далекое путешествие по лесистым местам.

Глядя как она медленно и аккуратно идет по лугу, можно было бы заподозрить, что она акушерка или травница, но только до тех пор, пока наблюдатель не заметил бы, что она на самом деле не собирает цветы, а скорее что-то ищет среди них — и действительно, она была так сконцентрирована на земле, что даже не заметила, что она не одна.

Когда она наконец осознала это, то с судорожным вздохом огляделась и обнаружила, что восемь или девять всадников смотрят на нее с расстояния в несколько ярдов.

— Добрый день, мадам, — сказал один из них. — Кажется вы что-то потеряли.

— И вам добрый день, сэр. Меня зовут Орлаан, и, как вы правильно заключили, я действительно кое-что потеряла.

Всадник взглянул на своих товарищей и с каким-то подобием улыбки на лице сказал, — Скажите нам, что вы ищите, и, так как мы все джентльмены, мы поможем вам найти это.

— На самом деле? Тогда я буду очень благодарна вам за помощь, и я немедленно расскажу вам это.

— Ну и?

— Я ищу душу.

Всадник удивленно уставился на нее, потом, нахмурившись, сказал, — Прошу прощения, мадам, но, боюсь, я не понял то, что вы имели честь сказать мне.

— Но что может быть проще? Где-то здесь есть душа, и я ее ищу.

— Я…вы сказали душа?

— В точности.

— Но как вы сумели потерять ее?

— О, у меня души никогда не было.

— Но…тогда это не ваша душа?

— Да, конечно, она принадлежит другому.

— Но, как это возможно?

— Другому иметь душу?

— Нет, нет. Быть душе одной, без тела. Я никогда не слышал о подобных вещах.

— Это странный эффект Катастрофы Адрона.

— Но она была двести лет назад!

— О, да.

— И вы ищете ее все это время?

— О, конечно нет. Прошло не больше ста лет с того времени, как я сообразила, что ее нет. Понимаете ли, мне потребовалось много времени, чтобы усовершенствовать свое мастерство до такой степени, чтобы я могла узнать о таких вещах и совершить ритуал, в ходе которого мне открылось, что она существует.

— И теперь вы точно знаете, что она существует?

— Да, я видела ее.

— И она здесь?

— О, что до этого, я не могу сказать. Я провела линию от Города Драгейра…

— Города Драгейра! Теперь это Море Аморфии, наколько я слышал.

— Хорошо, согласна. От Моря Аморфии к Горе Дзур, и начала искать со стороны моря, и так получилось, что я обнаружила там кое-что, в результате чего мои поиски привели меня сюда.

— Хорошо, а что вы будете делать, если найдете ее?

— О, я обязательно найду ее.

— Очень хорошо, что вы будете делать, когда найдете ее?

— Тогда я помещу ее в посох, который вы могли бы увидеть на моем муле.

— Хорошо, а потом?

— Я знаю об этом меньше всего на свете. Но я убеждена, что она будет полезна. Такой объект…

— Мадам, я убедился, что вы имеете честь насмехаться надо мной.

— Ни в малейшей степени, — холодно сказала Орлаан.

— Вы должны понимать, мадам, что мы — я и мои друзья — собирались просто отобрать у вас вашего мула со всеми вещами, и, возможно, немного заняться чем-то вроде спорта с вами самими. Но если вы решили поиздеваться над нами…

— О, я с самого начала знала все ваши намерения.

— Да ну? Но вы не казались озабоченной или испуганной.

— У меня нет ни малейшей причины для испуга.

— И не могли бы вы позаботиться сказать мне почему? И побыстрее, пожалуйста; моим товарищам уже не терпится.

— Я буду быстрой, как Великий Поток Тьювин.

— Очень хорошо, я весь внимание.

— Я уже упоминала, что была около Моря Аморфии.

— То есть Малого Моря.

— Да, да, Малого Моря. Можете ли вы представить себе, что я там делала?

— Нет, я знаю об этом меньше всего на свете.

— Я заключила с ним соглашение.

— С аморфией? Клянусь Богами! Вы чересчур доверяете мне или считаете полным идиотом.

— Нет, скорее сообразительным негодяем, но я действительно узнала, как говорить с ним, и как убедить его сделать то, что я хочу. Одним словом…

— Древнее волшебство!

— Точно.

— Па, я не верю вам.

— Ну что же, — сказала Орлаан, пожав плечами. — Мне остается только убедить вас.

Несколькими часами позже некий Текла, которого бандиты держали для приготовления пищи и помощи с лагерем, обратил внимание, что банда не вернулась во время. Посоветовавшись сам с собой (вокруг не было никого, у кого бы он мог спросить совета), он отправился в направлении, в котором они поехали. Очень скоро он нашел то, что осталось от них, и мог только безуспешно размышлять о типе катастрофы, оставившей после себя обугленные и почерневшие трупы. Он, должны мы сказать, почувствовал легкое сожаление — бандиты не были так грубы по отношению к нему, как могли бы быть, но потом сообразил, что они оставили ему трофеи, на которые, если он распорядится ими с умом, сможет беспечально прожить много лет. Осознав это, он немедленно и без всяких сомнений нанял лодку, которая должна была перевести его через реку, чтобы поискать счастье в городе.

Что касается Орлаан, от нее не осталось ни малейшего следа. Так получилось, что в этот день она нашла то, что искала.

 

Пятая Глава

Как Арра научилась не поддаваться возрасту, а Маролан узнал о своей растущей известности

Это случилось в один весенний день, когда Маролан вошел в часовню в Черной Часовне в поисках своей жрицы. Арру, вполне естественно, часто можно было найти здесь, так как она не только именно здесь утешала кающихся грешников, проводила службы своей богине, работала над тем, что впоследствии было названо «Кругом», но и жила в этой часовне. Введя предмет «квартира для жилья» и, более того, напомнив читателю, что он уже побывал здесь несколькими годами раньше, мы считаем нашим долгом, прежде чем продолжить, сказать пару слов о том, во что превратилась Черная Часовня в это время — то есть на 243-ем году Междуцарствия (хотя читатель не должен забывать, что Междуцарствие не имело никакого прямого эффекта и совсем малый косвенный на территории, находившейся так далеко на Восток от старых границ империи).

Так как мы уже были здесь, давайте посмотрим, что изменилось. Первым делом мы замечаем, что низкое болотистое поле севернее часовни было умело осушено под руководством некой Цецилии, и на этом месте была выстроена серия низких коттеджей, которая служила домом тем, кто постоянно приезжал в деревню — или, точнее, в небольшой город — с тех пор, как Арра начала свою работу.

Черная Часовня принимала новых граждан самым простым способом: когда они не были заняты тренировками по магии или не работали вместе с Аррой, посылая странные психические вызовы, чтобы увеличить свое число, они предоставляли свои таланты в распоряжение местных жителей. Горожане давно забыли о надоедливых вредителях, которые раньше губили местное сельское хозяйство. Не было падежа среди домашнего скота. И молодое поколение не знало, что бывают такие года, когда рыба не идет в сети.

Все эти услуги жителям города предоставлялись благодаря настойчивости Арры, которая утверждала, что в тот момент, когда Круг станет нежелательной ношей для Черной Часовни, его медленный, мирный и постоянный рост, будет, в самом лучшем случае, прерван. Маролан, со своей стороны, обращал на это мало внимания: он был очень целеустремленный юноша (и будьте уверены, в сочетании со склонностью забывать обо всем, что не имеет отношение к его непосредственному фокусу) и очень напоминал молодых людей, родившихся в доме Дракона, как горячим темпераментом, так и бездушным презрением к жизни.

Будьте уверены, обычно Маролан находился в самом приятном расположении духа, и у него не было случая показать свой характер. Горожане считали его кем-то вроде ручного демона (хотя, конечно, ни один из них никогда не рисковал сказать такое ему прямо в лицо), и, следовательно, считали его живым талисманом удачи, так что он легко находил друзей как среди жителей города, так и среди колдунов. Однако, по наблюдениям Маролана, их дружбе мешало то странное обстоятельство, что все люди, окружавшие его — за исключением его самого и Арры, отмеченных специальной любовью богини — старели и умирали с потрясающей скоростью.

Через несколько десятилетий различия между двумя группами уменьшились: местные крестьянские девушки не могли не находить колдунов восхитительными, а кто же более привлекателен для наделенных могучей силой ведьм, как не приятные молодые крестьяне. Таким образом две популяции имели склонность к смешиванию, и только вновь прибывшие оставались отделенными от жизни Черной Часовни, и то ненадолго.

Таким образом, как мы и сказали, в Черной Часовне царила гармония между теми, чьи семьи жили здесь несчетное число поколений, и теми, кто был вызван сюда, чтобы стать частью Круга, гармония, которая, по мнению Маролана, была самым естественным и обычным делом, так как он не имел понятия об усердной работе Арры, поддерживавшей ее.

Арра, со своей стороны, не могла не узнать о тех чертах личности Маролана, о которых мы упоминали, и, не жалуясь, просто добавила к числу своих ежедневных забот то, что обычно называют «политикой»: то есть требование поддерживать гармонию между ее колдунами и местными жителями.

В случае, о котором мы сейчас пишем, она услышала, как Маролан выкрикивает ее имя, и вылетела из задней комнаты часовни одетая только в длинное полотенце, сделанное из почти прозрачной материи; вода текла с ее волос и собиралась в маленькие лужи на твердом каменном полу.

— Прошу прощения, — сказал Маролан. — Я не знал…

— Ничего страшного, милорд, — ответила Арра. — Я купалась в освященной воде, к которой были добавлены некоторые особые соли и растения; это часть процесса, поддерживающего мою молодость. Милость богини дает очень много, но, как вы понимаете, время от времени даже ее усилия нуждаются в поддержке.

— О, что до этого, вы замечательно поддерживаете вашу юность и совершенно не изменились со времени нашей первой встречи, если мои глаза меня не обманывают.

— Вы очень любезны.

— Это не лесть. И, если говорить об этом, когда я гляжу в зеркало, мне не кажется, что я повзрослел хотя бы на год, и это говорит как о силе нашей богини, так и об омолаживающем эффекте Круга, не так ли?

— О, я уверена, что в вашем случае есть и другие причины, — улыбаясь сказала Арра. — Но скажите мне, что вы хотели? Я убеждена, что вы не вбежали бы сюда, выкрикивая мое имя таким громким голосом, если бы у вас не было на уме какого-то серьезного повода.

— О, что касается этого, то вы совершенно правы. Но, прежде чем обсудить это дело, я мог бы подождать, пока вы…

— Пока я не оденусь, милорд?

— Вы абсолютно точно закончили мою мысль.

Арра, должны мы признаться, обычно получала определенное наслаждение, поддразнивая Маролана, но сейчас она просто сказала, — Очень хорошо. Через мгновения я вернусь, одетая как должно.

Маролан поклонился, и Арра вышла, разрешив полотенцу упасть с себя, когда она уже была в дверном проеме. Вскоре она вернулась, одетая в свое жреческое платье. — Я надеюсь, — сказала она, что теперь вам будет намного удобнее, милорд.

Маролан поклонился.

— А теперь, — сказала она, когда они удобно уселись, — что именно вы хотели обсудить со мной?

— Случилась странная вещь.

— Я слушаю.

— Я шел из моего дома на склад сушеных продуктов, когда мимо меня прошел незнакомец — то есть кто-то, которого я никогда не встречал раньше.

— Да, я понимаю. Чужеземец. Они проходят через Черную Часовню время от времени. На самом деле многие из них в конце концов присоединяются к кругу, и с этого момента перестают быть чужеземцами.

— Хорошо, но этот незнакомец — чисто-выбритый джентльмен средних лет с большим животом и очень маленьким количеством волос — посмотрел на меня очень странным образом.

— Да?

— Да, он просто уставился на меня.

— Я понимаю.

— И потом…

— Он сделал еще что-то?

— Ну да. Он остановил Клода, который случайно проходил мимо, спросил его о чем-то, указывая на меня таким способом, который я нашел, в самом лучшем случае, довольно дерзким и грубым.

— Да?

— И после этого он остановился, упал на колени и поклонился мне!

— Да ну?

— Но, дорогая Арра, почему он, незнакомый со мной, сделал такую странную вещь?

— Без сомнения он слышал о вас.

— Слышал обо мне?

— Ну конечно, почему нет? Вы же не можете себе представить, что все, что мы сделали, не было замечено, и чтобы вас не заметили тоже, как одну из главных движущих сил.

— А что мы сделали? Вы имеете в виду наш Круг?

— Точно.

— Но почему?

— Почему, милорд? Вы спрашиваете почему?

— Да, в точности. И если вы знаете, я счел бы за большую честь, если вы скажете мне.

— Тогда я немедленно это сделаю.

— Я весь внимание.

— Вы должны вспомнить, что мы собрали вместе триста восемьдесят три человека, колдунов и ведьм. Мы работаем все время вместе, изучая Искусство, и посылаем наше сообщение всем тем, у кого есть способность услышать его — так что это сообщение слышат все дальше и дальше, по мере роста нашего Круга.

— Хорошо, но все это я знаю.

— Да, но ничего такого раньше не было никогда!

— Я не знал об этом. И тем не менее…

— И мы сделали еще больше. Вы помните наш последний год, Видение?

— Вы имеете в виду то, что мы увидели налет на Каррик, который бандиты собирались предпринять?

— Именно это. Мы предупредили их, и налетчики были отбиты.

— О да, конечно я никогда не забуду этого, и тем более я не смогу забыть десять баррелей ушки, которую они прислали нам в знак благодарности. Но…

— Милорд, мне кажется, что вы до сих пор не поняли.

— Не понял? Я не понял? Клянусь Богами! Да я уже целый час твержу вам, что ничего не понимаю!

— Но милорд, на сто миль вокруг все знают о Круге, и, для них, Круг — это вы.

— Я?

— Вы.

— Арра, что вы имеете в виду, утверждая что Круг — это я?

— Я имею в виду, что каждый слышал о вас и о Круге, и привык видеть вас обоих вместе.

— На сто миль вокруг?

— Ну, может быть на двести.

— Они знают Круг и знают меня?

— Описание вашей внешности путешествует из одного рта в другой — они убеждены, что вы особенный человек.

— Да, но — все это очень странно.

— О, вот в этом я не сомневаюсь. Но это правда.

Маролан нахмурился и задумался. Арра терпеливо ждала, пока он был погружен в размышления. Наконец он сказал, — Арра, мне в голову пришла мысль.

— И какая?

— Эта банда грабителей, они ведь тоже слышали о нас, не правда ли?

— Да, скорее всего да.

— Во всяком случае многие из них?

— О, да, конечно. Они появляются в местах, которые находятся меньше чем сто миль от нас. Сами они из области Силавия, где-то в сорока-сорока пяти милях от нас вокруг озера, и когда у них плохой урожай — а это случается достаточно часто, так как бог, которому они поклоняются, ничего не делает, чтобы дать им хороший — они грабят всех вокруг них.

— Да, понял. Но тогда…

— Милорд?

— Тогда мне пришло на ум, что если мы продолжим предупреждать их жертвы о возможных нападениях, им это может не понравиться.

— Да, это возможно, милорд. И, если подумать, я начинаю считать, что это очень возможно.

— Так я и думал.

— Тогда может быть вы думаете, ну — может быть вы думаете, что мы должны перестать предупреждать о нападениях?

— О, нет! — сказал Маролан. — Я определенно не собирался предлагать настолько сильные меры!

— Очень хорошо. Так как на мгновение я испугалась…

— Да?

— Я испугалась, что вы начинаете показывать признаки своего возраста.

 

Шестая Глава

Как год спустя Автор возвращается в Черную Часовню, а Маролан начинает сердиться

Мы перенесемся во времени примерно на год вперед от нашей предыдущей главы, хотя и останемся в той же географической точке — то есть в местечке Черная Часовня. Если как следует осмотреть эту деревню (или, возможно, мы должны сказать город) летом 244-ого года Междуцарствия, внимательный наблюдатель должен заметить несколько небольших изменений со времени нашего последнего визита: таверна, в которой Маролан встретил Миску, полностью исчезла, за исключением кирпичной дымовой трубы, стоявшей как памятник. На месте гостиницы, в которой он провел свою первую ночь, не осталось ничего, даже дымовой трубы, хотя несколько закопченных камней указывает, что здесь что-то стояло. Коттеджи, служившие домом для колдунов Круга, исчезли, на их месте остались дымящиеся руины. На самом деле не осталось ни одного дома или постройки на том месте, где когда-то была главная улица деревни. Людей на улицах был не видно; они были бы совершенно пустыми, если бы не небольшие стаи крыс, рыскавших среди развалин в поисках чего-нибудь съедобного, и нескольких собак, бегавших за крысами.

После такого внимательного обследования местности, наблюдатель был бы вправе заявить, что в самой Черной Часовне и вокруг нее произошла какая-то катастрофа, и, должны мы заметить, наблюдатель был бы совершенно прав.

Чтобы обнаружить причину катастрофы, давайте войдем в саму часовню, которая, несмотря на определенные разрушения — несколько камней из стен было выломано, а остальные выглядели так, как если бы их пытались поджечь — все еще стояла и, более того, была обитаема: Маролан и Арра стояли у алтаря, разговаривая друг с другом и мы берем на себя смелость подслушать их беседу почти с того самого момента, когда они начали обсуждать интересующий нас вопрос. А именно тогда, когда Арра сказала, — Все попрятались.

— Это самое лучшее, — сказал Маролан.

Арра кивнула. — Вскоре они появятся опять.

— Это случилось быстро?

— Пока вы занимались медитацией.

— Мне кажется, что я провел не больше двух-трех часов, пытаясь путешествовать по астралу, — сказал Маролан.

— И каковы ваши успехи?

— Был момент, когда я почувствовал, что очень близок к тому, чтобы чего-нибудь достичь.

— Ну, это совсем неплохо, — сказала Арра.

— Но за это время они пришли и ушли?

— Да, — сказала Арра. — Они были очень быстры. На самом деле они ушли даже меньше, чем через час. Я побежала за вами, но все уже было кончено.

— Они убили много народа, не так ли?

— Девять убитых, двадцать или тридцать раненых и, я бы сказала, они снесли всю деревню до основания.

— Но они что-то украли, не правда ли?

— Нет. Они жгли и убивали, это все.

— Случайным образом?

— Так мне показалось.

— Кто-нибудь из Круга пострадал?

— Рикардо получил порез на левой ноге, который доходит до кости; сейчас им занимаются. И Мария растянула лодыжку, убегая от них. Это все.

— Нам повезло.

— Да, милорд.

— Чего же они искали?

— Я уверена, милорд, что они искали вас.

— Меня?

— Они схватили Тамаса и били его, пытаясь заставить рассказать, где вы находитесь.

— Он не сказал им?

— Он не знал.

— Как он?

— Сильно избит, много ушибов, но больше ничего.

— Я должен сам посмотреть на то, что они сделали.

— Понимаю, милорд.

Мы верим, что читатель поймет и простит нас, если мы не последуем за Мароланом шаг в шаг. Признаемся, что вид обгорелых зданий и, еще хуже, окровавленных и исковерканных остатков то, что было людьми, без сомнения привлекает кое-кого из наших читателей. Действительно, мы не можем не знать, что есть целая школа в литературе, которая посвятила себя тщательному описанию именно таких событий, живописуя в малейших деталях каждую пролитую каплю крови, каждую сломанную ногу, каждый агонизирующий крик, каждую черточку, которая может усилить выражение боли. Конечно, природа истории, зафиксированной на бумаге, такова, что любое направление в литературе может отразить ее по-своему; естественно, что обратное тоже верно, так как те, кто сочиняет романы читают историю, а те, кто пишут историю, читают романы.

Мы понимаем, почему некоторые из наших собратьев внезапно обнаруживают, что их тянет на подобные описания: если история производит большее воздействие на читателя, когда возбуждены эмоции, то литература просто требует этого; а описание агонии в самом наглядном виде — самый легкий способ пробудить эмоции читателя. Да, мы понимаем это, но сами не собираемся обращаться к наиболее нерассуждающим и базовым инстинктам нашего читателя, потому что мы верим, что те, кто делают нам честь следовать за нами через эти истории, лучше всего отзовутся на возбуждение на более интеллектуальном уровне.

Однако, хотя мы решили не показывать читателю то, что Маролан увидел на улицах Черной Часовни, тем не менее мы настаиваем, что сам Маролан видел все это. Он провел насколько часов на улицах, говорил с ранеными, утешал обездоленных и качал головой над развалинами деревни. Нет необходимости добавлять, что Маролан, живя здесь почти сто лет, хорошо знал всех, кого убили или ранили; на самом деле он знал все их семьи на протяжении многих поколений, их стоны и слезы не могли оставить его равнодушным.

Когда он в конце концов вернулся в часовню, Арра, увидев его, непроизвольно отступила назад, так как она никогда не видела его в таком настроении, и вообще не подозревала, что он был способен на такую ярость, которая была написана на его лице, хотя он все еще сдерживался. Его глаза светились такой ненавистью, что, хотя что-то похожее видели на тысячах и тысячах битв внутри Империи, по эту сторону Восточных Гор такого не видели никогда. Его рука закостенела на рукоятке меча. Зубы были сжаты, а слова, когда он говорил, выползали изо рта медленно и ровно, причем губы почти не двигались.

— Ну что ж, посмотрим. Они убивали и жгли, не грабя, и они искали меня.

— Да.

— Откуда они пришли?

— С северо-востока.

Маролан кивнул. — Теперь я пойду туда и поищу их.

— Как, вы хотите найти их?

— Да.

— Милорд…

— Что?

— Их семьдесят или восемьдесят. И, хотя в нашем Круге народу больше, они все-таки колдуны, а не воины.

— Я не говорил, что собираюсь взять с собой Круг.

— Как, вы хотите напасть на семьдесят или восемьдесят из них?

— Почему нет?

— Их так много, что они убьют вас.

— Возможно.

— И, заметьте, это именно то, для чего они приходили сюда, у них не получилось, но зачем дарить им именно то, чего они хотят?

Маролан нахмурился, когда рассуждения Арры проникли через ярость, пожиравшую его. — Хорошо, я вижу, что у вас есть другие идеи, — добавил он.

— Да, я тоже так думаю.

— Только…

— Да?

— Они сожгли и уничтожили мою деревню и убили девять моих людей.

— И?

— Я хочу убить их.

— Самая естественная реакция. Возможно…

— Да?

— Возможно богиня поможет нам.

— Вы так думаете?

— Это возможно.

— Вы говорили с ней?

— Не за последние сто лет.

— И?

— Не будет никакого вреда, если мы попросим.

— Это правда. Давайте попросим. Что требуется?

— Немного.

— Тогда давайте попробуем.

— Положите ваши руки на алтарь.

— Очень хорошо, я так и сделал.

— Теперь закройте глаза.

— Они закрыты, что теперь?

— Теперь вы должны подумать о богине.

— Как, подумать о ней?

— Да.

— Но что именно я должен думать о ней?

— Все, что вы знаете о ней.

— Но, откровенно говоря, я знаю очень мало.

— Но у вас есть какие-то чувства к ней.

— Да, конечно.

— Сосредоточьтесь на них.

— Это очень трудно, Арра. Я не чувствую ничего, кроме ярости.

— Сделайте все, что в ваших силах.

— Очень хорошо.

— А теперь вы должны визуализировать ее.

— А. Визуализировать ее.

— Да, это означает мысленно представить себе ее образ.

— О, я достаточно хорошо знаю, что это означает, вот только…

— Да?

— Как она выглядит?

— Уверяю вас, что об этом я знаю меньше всего на свете.

— Тогда это может оказаться очень трудным.

— Это правда, но вы должны сделать все, что можете.

— Очень хорошо.

— Так вы визуализировали ее?

— Я представил себе самый лучший образ, который только смог придумать.

— Великолепно. Продолжайте делать так.

— А что теперь?

Арра не ответила; или, скорее, ответила не ему. Она начала говорить на каком-то языке, с которым Маролан был незнаком — и действительно, он никогда не слышал подобных слов. Одновременно он заметил, что алтарь стал нагреваться под его руками; он решил было сказать Арре об этом странном феномене, но передумал.

Он изо всех сил старался сделать то, что Арра просила его, хотя ему было крайне трудно сконцентрироваться, когда его сердце желало только одного: найти врагов и броситься на них. Тем не менее он пытался.

В своем воображении он создал образ богини, думая о ее развевающихся золотых волосах, ее блестящих глазах; она была одета в мантию из сверкающей белой материи; одновременно он сохранял в душе все свои чувства к ней, сложную смесь из страха, почтительного уважения и даже робкой любви. В его сознании — уже тренированном во время занятий варварскими Восточными искусствами, которые научили его по меньшей мере дисциплине — монотонный голос Арры постепенно исчезал и наконец полностью пропал. И как это иногда случается в таком состоянии, когда один не может полностью проснуться, а другой полностью заснуть, его мысли начали вырываться из-под его контроля и стали почти сном.

Поэтому Маролан впоследствии никак не мог вспомнить детали или события этого сна; ему, однако, показалось, что он вышел из тела и какое-то недолгое время знал, что вокруг него есть какая-то сущность. Он также знал, что прошло время, хотя и не мог сказать, сколько именно; это могли быть секунды, минуты, часы или даже дни. Арра продолжала петь, или, если читатель предпочитает другой вариант, нараспев читать заклинания, но Маролан воспринимал ее пение как раздражающий шум, вроде писка; но раздражение скоро исчезло, сменившись полным осознанием какого-то высшего присутствия, так что когда этот шум внезапно прекратился, он вздрогнул и почувствовал себя сбитым с толку.

Мы не будем, однако, в дальнейшем давать подобные описания и аналогии. Это не звук внезапно прекратился; скорее Маролан постепенно осознал, что прошло какое-то время. Потом он сообразил, открыв глаза, что Арра больше не стоит рядом с ним, но лежит на полу недалеко от него. Полностью придя в себя, он немедленно опустился на колени рядом с ней. Или, более точно, он начал опускаться на колени, но по причинам, которые не мог понять, продолжал опускаться на пол, пока не распростерся на спине рядом с ней, уставившись на темный потолок часовни. Какое-то время он лежал, обдумывая это, и решил, что он и Арра истощены намного больше, чем ему показалось в первый момент. Он стал думать дальше и пришел к заключению, что, прежде чем попытаться встать, лучше какое-то время просто полежать.

Через мгновение он спросил, — Арра, как вы?

— Меч, — сказала она, и это не было ответом на его вопрос.

— Прошу прощения, — сказал он после паузы, — но боюсь я не понял то, что вы имели честь мне сказать.

— Меч, — повторила она.

— Ну, у меня есть меч, — сказал он. — Должен ли я его вынуть? Боюсь что сейчас я не в состоянии сделать это.

Арра потрясла головой, попыталась встать на ноги и не сумела. — Меч, — сказала она.

Маролан с удовольствием пожал бы плечами, но у него не было сил даже на это, поэтому он решил помолчать и подождать до тех пор, пока он не сумеет двигаться или ситуация прояснится.

В этот момент Арра зашевелилась и сказала, — Милорд Маролан, как вы?

— Достаточно хорошо. Вы говорили с ней?

— Да. Она сказала, что вам нужен меч.

— Да, конечно. Если я собираюсь напасть на этих людей, мне он действительно необходим. Но, так получилось, что у меня уже есть вполне терпимый клинок.

— Нет, она имела в виду совершенно особый меч.

— А, это совсем другое дело.

— Естественно.

Арра опять попыталась встать, опираясь на алтарь. Маролан, чтобы не отстать от нее, сделал то же самое, и вскоре они опять стояли рядом друг с другом, более или менее прямо.

— Она сказала, что именно делает этот меч особым?

— Нет.

— Она сказала, что-нибудь о том, где можно найти этот меч?

— Нет, на самом деле нет.

— Хммм. Это осложняет дело.

— Да, я понимаю, это проблема.

— Она сказала хоть что-нибудь, что может помочь мне найти его?

— Она сказала, что когда придет время, он найдет вас.

Маролан несколько секунд обдумывал ее слова, потом сказал, — Это предполагает, что я должен какое-то время ждать, прежде чем начать действовать против тех, кто напал на Черную Часовню.

— И?

— Вы знаете, я думаю, что не в таком состоянии, чтобы наслаждаться ожиданием.

— Да, я это знаю.

— И более того…

— Да?

— Если мы ничего не сделаем, кто сможет помешать им вернуться?

— О, что до этого…

— Да?

— Богиня сказала мне еще кое-что.

— Я внимательно слушаю.

— Мы должны покинуть Черную Часовню.

— Как, уехать?

— Да, именно.

— Это трудно.

— Да. Но давайте рассуждать: мы недостаточно сильны, чтобы с ними бороться, а они знают, что мы здесь.

— И то и другое правда, — был вынужден согласиться Маролан.

— И более того…

— Да?

— Богиня сказал сделать так.

— Да, это сильный аргумент.

— В точности мое мнение; я счастлива, что оно совпадает с вашим.

— Но наш Круг?

— Что с ним?

— Захотят ли они уйти из Черной Часовни?

— Если вы пойдете впереди, они последуют за вами.

— Вы так думаете?

— Убеждена. Судите сами: вы их предводитель, который собрал их вместе, в результате все они многое узнали об Искусстве и разделяли нашу общую силу, которую мы собрали.

— Это правда.

— Подумайте так же и о том, что, оставшись, они скорее всего подвергнутся нападению завидующих или напуганных соседей.

— Великая Богиня! И в это вы правы, тоже.

— Итак, вы убеждены?

— Почти.

— Да?

— Есть кое-что, что мне непонятно.

— И что же это?

— Когда мы уйдем из Черной Часовни…

— Да, когда мы уйдем?

— Куда мы пойдем?

— О, что до этого…

— Да?

— Я уверяю вас, что знаю об этом меньше всего на свете.

— Но, тогда, мы не можем уйти не направившись в определенном направлении; это закон природы.

— О, я не собираюсь спорить с законами природы.

— Тогда, если мы не знаем куда идти, мы должны по меньшей мере определить направление движения.

— Возможно мы получим знак.

— Вы думаете, мы можем?

— Вполне возможно.

— А богиня умеет подавать знаки?

— Иногда она делает это, если это подходит ее целям.

— Хорошо, возможно он будет — но что это?

— Что что?

— Я что-то услышал.

— Что именно вы услышали.

— Что-то похожее на цоканье, за дверями часовни.

— Цоканье?

— Звук от ударов лошадиных подков.

— Возможно это карета.

— Ну, если есть карета, возможно есть и пассажир.

— Это не невозможно.

— Давайте посмотрим.

— Очень хорошо, давайте так и сделаем; я верю, что уже способен ходить.

— И я тоже.

— Тогда выйдем наружу.

— Очень хорошо.

 

Седьмая Глава

Как Маролан приходит в изумление узнав то, что читатель знал всё это время

Решив определить точную природу и причины звука перед храмом, Маролан и Арра обогнули алтарь, и им показалось, что до двери очень далеко. Тем не менее они вышли наружу и моргнули, ослепленные ярким светом.

— Это карета, — сказала Арра.

— И кучер, — добавил Маролан. — Миска, это ты?

— Он самый, — сказал Миска, начиная спускаться вниз.

— Я очень рад видеть тебя живым. Я даже подумал…

— Нет, мой добрый Темная Звезда. Жрицы Богини Демонов бессмертны, эльфы долговечны, а кучер…

— Да, что с кучером?

— Мы вечны.

— Замечательно, я с радостью принимаю, что вы вечны. В любом случае я рад видеть тебя. Я предложил бы тебе бренди, но, так получилось, его у меня нет.

Миска пожал плечами. — Так получилось, что у меня есть целая фляжка, и в данный момент мне не надо добавки.

— Хорошо, — сказал Маролан. — Скажи мне, что привело тебя сюда?

— Я привез пассажирку.

— Пассажирку?

— Да, действительно.

— Как тебе удалось раздобыть пассажирку?

— Она была так добра, что купила мне фляжку бренди, так что я взамен предложил привести ее туда, где она должна быть.

— О, так значит она должна быть именно здесь?

Миска опять пожал плечами. — Получается так, ведь я-то именно здесь.

— Ты уверен?

— Абсолютно. Ты должен понимать, мой дорогой Сётетсиллег, что когда я отправляюсь в поездку, я не всегда знаю, куда я еду. Зато я всегда знаю, когда доехал до конца, и, как я сказал, я здесь.

— Да, это правда, — вмешалась Арра, которая внимательно следила за разговором.

— Тогда, — сказал Маролан, — давайте познакомимся с этой знаменитой пассажиркой.

— Через мгновение, — сказал Миска.

— Мы оба в ожидании, — сказал Маролан.

Миска, давно уже стоявший на земле, подошел к двери, оба окна которой были закрыты ставнями, и ударил дважды в дверь костяшками правой руки; очевидно условный знак или предостережение; потом, схватив ручку двери, ловко повернул ее, что не только позволило ему открыть дверь, но и привело к тому, что одновременно с открытием двери небольшая лестница опустилась из кареты на землю. Кучер протянул руку, и чья-то кисть, одетая в зеленую перчатку, деликатно взяла ее, после чего наружу явилась вся рука, прикрепленная к перчатке, потом лицо, шея и плечи, пока, в конце концов, не появилась вся загадочная пассажирка, встала на лесенку и спустилась на землю.

В добавлении к ее перчаткам, которые, как мы уже заметили, были зелеными, она носила платье того же цвета (с добавлением белой полосы), которое облегало ее фигуру, оставляя обнаженным правое плечо, и, не считая нескольких оборок, не было украшено ничем. Еще у нее была белая шаль из меха какого-то животного, пара маленьких, плоских, золотых сережек и кольцо на четвертом пальце правой руки, в которое были вделаны три крошечных рубина, отделанные серебром. Ее волосы были скорее темные, чем какие-нибудь другие, лицо было узкое и угловатое. Ее тело, которое ясно обрисовывалось под облегающим платьем, было очень худым; но внимание любого наблюдателя немедленно привлекал ее рост, так как она была очень высока, ростом почти с Маролана, который, как было сказано раньше, как башня над городом возвышался над любым человеком с Востока, стоявшим рядом с ним.

— Мой дорогой Темная Звезда, моя дорогая Арра, разрешите представить вам Леди Телдру.

— Мне очень приятно познакомиться со всеми вами, — сказала та, которую звали Телдра, — но, должна я сказать, что мне особенно приятно встретиться с вами, Лорд Маролан, так как я не имела никакого понятия о том, что мне представится честь повстречать здесь, так далеко на Востоке, такого же, как я.

Арра и Маролан поклонились, и Маролан сказал, — Такого же как вы? Вы, должно быть, имеете в виду, что мы оба исключительно высоки? Разрешите мне сказать, что ваша потрясающая красота намного больше привлекает мое внимание, чем расстояние между вашей макушкой и землей, по которой вы имеете честь ступать.

Эта с чувством произнесенная речь была замечательна по меньшей мере в двух отношениях: с одной стороны, никто никогда не слышал, чтобы Маролан говорил таким тоном и таким образом; и с другой всем присутствующим стало ясно, что Маролан не увидел то, что казалось им совершенно очевидным — даже более чем очевидным, что буквально бросалось в глаза.

Миска оказался первым, кто указал на это, сказав. — Как, ты думаешь, она имела в виду твой рост, когда заметила, что вы оба имеете что-то общее?

— Да, именно так я и думаю. А ты думаешь, что она имела в виду что-нибудь другое?

— Целиком. Или, скорее, твой и ее высокий рост — это просто эффект настоящей причины.

— Тогда я хотел бы узнать эту самую причину.

— Как, ты не знаешь ее?

— Знаю ее? Да я даже не рискну пытаться угадать ее.

— Как, ты даже не в состоянии попытаться угадать?

— Да, я же тебе уже сказал.

— И тем не менее, я не могу поверить собственным ушам.

— О, ты должен доверять им, и вот две причины для этого: во первых потому что я так сказал, а во вторых потому что это правда.

— Н-да, — сказал Миска, — ты начал убеждать меня, что ты действительно ничего не знаешь о том, что мы все предполагаем.

— Это хорошо. Но может быть еще лучше.

— О, и что может быть еще лучше?

— Если ты просветишь меня. Так как я убежден, что полностью сбит с толку — причем настолько, что ты мог бы с полным основанием назвать меня Эриком.

Теперь уже Телдра выглядела сбитой с толку, но Миска жестом указал, что у него нет слов для объяснений. Тем временем Арра глядела на Маролана с неприкрытым удивлением. Тот, заметив выражение ее лица, сказал, — Что, вы тоже?

— Милорд, — сказала Арра, — вы разрешите задать вам вопрос?

— Если это поможет мне понять хоть что-нибудь, можете задать три.

— Тогда вот мой вопрос: неужели вы сами никогда не удивлялись тому, что вы выше любого вокруг вас?

— Нет, я думал об этом и решил, что это просто случайность, такая же как, например, у Кевина, который толще любого другого, или у Лары, чьи волосы такого ярко-рыжего цвета, какого я не видел ни у кого другого.

— Но вы же не могли не заметить, что прожили больше ста лет, тогда как все вокруг вас редко доживают даже до половины этого срока.

— Но, моя дорогая Арра, вы живете никак не меньше меня.

— Но вы же знаете, что это подарок богини, как я вам уже объяснила однажды.

— Хорошо, но почему бы богине не дать и мне точно такой же подарок?

Арра смогла ответить только красноречивым пожатием плеч, как если бы сказав, — Я не знаю, как продолжать.

В этот момент Миска не смог больше сдерживаться и начал смеяться — и его смех, как должен понимать читатель, не состоял из маленьких смешков, нет, это были громкие, даже грохочущие раскаты хохота, сопровождавшиеся тряской всего тела, а из его глаз катились слезы. Маролан нахмурился. — Миска, ты знаешь, мне это начало надоедать.

Миска со своей стороны ничего не сказал, так как не мог перестать хохотать, но тут вмешалась Телдра. — Прошу вас, милорд, простите его. Он не хотел вас обидеть, и он смеется не над вами, а, скорее, над абсурдностью всей этой ситуации, которая, заверяю вас, настолько невероятна, что я никогда не встречала ничего похожего.

— Ладно, — сказал Маролан, слегка успокаиваясь, — но если бы вы были так добры и объяснили мне ее, я бы тоже увидел ее абсурдность.

— Это не невероятно, — заметила Телдра.

— И?

— Разрешите мне попробовать, — сказала Арра.

— Сделайте это, любым способом, — хором сказали Маролан и Телдра. (Миска не сказал ничего, так как все еще трясся от хохота.)

— Вы слышали, — спросила Арра, — о эльфах?

— Эльфах? Конечно. Они живут на Западе, за горами.

— Это правда, — сказала Арра, — хотя некоторые из них, время от времени, приходят на восток, на нашу сторону гор.

— Ну, и если они поступают так?

— Тогда, изредка, они оседают и живут здесь.

— Почему бы и нет? По нашу сторону этих гор находится достаточно хорошая страна.

— Хорошо, и из чего состоит жизнь?

— Жизнь? Ну, из ходьбы, еды, сна…

— И рождения детей?

— Да, конечно.

— И смерти?

— Да, безусловно, на смерть надо глядеть, как на часть жизни, если вы хотите.

— Я более чем хочу, я настаиваю на этом.

— Очень хорошо, если вы настаиваете, я принимаю.

— Хорошо. Давайте посмотрим, что у нас есть.

— Да, давайте сделаем это.

— У нас эльфы, которые пересекают горы, рождают детей и умирают.

— Да, причем они еще ходят, едят и спят.

— О, я не говорила, что они не делают и этого, тоже.

— И очень хорошо, что не говорили, иначе я должен был бы поспорить с вами.

— Но сейчас давайте рассмотрим рождение детей и смерть.

— Очень хорошо. Жаль, что эти вещи случаются вместе — то есть когда два человека умирают вскоре после того, как дали жизнь ребенку, они оставляют этого ребенка сиротой.

— В точности.

— Я знаю об этом, так как именно это случилось со мной.

— В точности, — сказала Арра. — Ну, теперь вы понимаете?

Маролан нахмурился. — Но мы говорили об эльфах.

— Да, и что же мы знаем об эльфах?

— Они живут по западную сторону наших гор.

— Что еще?

— Они имеют магическую силу.

— Какой вид магической силы?

— О, что до этого, то, уверяю вас, я этого не знаю.

— Хорошо, но они живут очень долго, разве нет?

— Да, насколько я слышал.

— И они очень высокого роста, очень худы, и, вдобавок, у них не бывает бороды.

— Да, мне кажется, что и об этом я слышал.

— А вы, мой дорогой лорд, брились хоть раз в своей жизни?

— Я? Хмм, пожалуй нет, у меня не было необходимости.

— И?

Маролан, на которого в конце концов снизошло понимание, потрясенно уставился на нее. Миска, как раз сумевший справиться с собой и переставший хохотать, в свою очередь глядел на Маролана с веселыми искорками в глазах.

Наконец Маролан заговорил. — Не хотите ли вы сказать, что я…

— Именно, — сказала Арра.

— Невозможно.

— Совсем нет.

— Но почему никто никогда не говорил мне этого?

— Я, как и все, предполагала, что вы знаете.

— Как и я, — добавил Миска.

— Но те, кто воспитали меня…

— Почти наверняка хотели скрыть ваше настоящее происхождение, чтобы защитить вас.

— Я не могу в это поверить, — сказал Маролан.

— Вы не можете сомневаться в этом, — возразила Арра.

— И все-таки…

— Да?

Какое-то время Маролан сидел молча, обдумывая слова Арры. — Наконец он сказал, — Итак, я эльф?

— Как и я сама, милорд, — сказала Телдра. — Хотя я Исола, а вы, судя по вашей наружности, Драконлорд.

— Должен вам сказать, что не понимаю этих выражений.

— Тогда, если вы хотите, я вам их объясню.

— Я думаю, что еще не готов для объяснений.

— О, я понимаю, — сказала Телдра, — и буду ждать, пока вы не будете готовы.

— Это будет самое лучшее.

Миска вытер слезы со своего лица и сказал, — Ну, стоило поехать три сотни километров хотя бы для того, чтобы быть здесь именно сейчас.

Тем временем Маролан глядел на свои руки так, как будто не видел их никогда раньше. — Неужели я эльф? — прошептал он.

— Мы называем себя людьми, — ласково сказала Телдра.

— А кто нет? — сказала Арра.

— Или драгейрианами, если вам так больше нравится, — сказала Исола.

— Драгейрианами, — повторил Маролан, как бы проверяя это слово, как бы пытаясь понять, хорошо ли оно выходит изо рта.

— Хотела бы я знать…, — начала Исола.

— Как и я, — сказал Маролан. — Я хотел бы знать множество вещей.

— Ни секунды не сомневаюсь в этом, милорд, — сказала Телдра. — Но есть одна вещь, которую я особенно хочу узнать.

— И что это?

— Я хочу узнать ваше фамильное имя, фамилию, узнать кто были ваши предки и все в таком роде.

— О, — сказал Маролан. — Это я знаю.

— Как, вы знаете?

— Конечно. Хотя я очень мало знаю о тех, кто родил меня, свою фамилию я знаю. А это важно?

— Важно? — удивилась Телдра. — Я почти уверена, что это очень важно.

— Хорошо, но почему это важно?

— Потому что из этого мы сможем, после некоторой работы, узнать много вещей, которые будут интересны вам.

— Что за вещи?

— Вашу родословную, наследственные имения, которые у вас могут оказаться, историю вашей семьи.

— Как, вы собираетесь узнать все эти вещи только из моей фамилии?

— Да, это очень вероятно, хотя для этого может потребоваться несколько лет и множество путешествий.

— А, — внезапно сказала Арра, — мне кажется, что мы только что обсуждали идею путешествия.

— Да, чистая правда! — сказал Маролан.

— Путешествия? — спросил Миска. — И куда вы собираетесь ехать?

— Мы еще не решили, — сказал Маролан. — Но мы решили подождать и посмотреть, не захочет ли богиня дать нам какой-нибудь знак.

— И, — сказала Арра, — я почти уверена, что она это сделала. Действительно, если бы знак был более отчетливым он вообще закрыл бы нам вид неба.

— Леди Арра, — сказал Маролан, — я полностью согласен с вами.

— Хорошо, — сказала Телдра. — Давайте посмотрим. Прежде всего, если вы скажите мне ваше фамильное имя, тогда, возможно, уже из него я смогу догадаться о цели, с которой мы можем начать.

— То есть вы хотите, чтобы я сказал вам его сейчас?

— Если вы будете так добры.

— Извольте. Имя моего отца было Ролландар, и…

— Ролландар?

— Да, это оно, и моя…

— Ролландар э'Дриен?

Маролан поглядел на леди Телдру, которая, что совершенно против обычаев Исол, прервала его, и даже сделала это дважды, а сейчас глядела на него с выражением величайшего удивления на лице.

— Да, мое фамильное имя, насколько я помню, Ролландар э'Дриен. Но скажите мне, так как мне очень интересно, почему это имя оказалось настолько удивительным для вас, что, как я заметил, вы даже вздрогнули.

— Я действительно сделала это, и немедленно скажу почему.

— Тогда я весь внимание.

— Вот: я в точности знаю, кем был ваш отец и, более того…

— Да? Более того?

— Я знаю, где находятся ваши наследственные земли.

— А! У меня есть наследственные земли?

— Да, вы ими владеете.

— И они далеко отсюда?

— Скорее да, чем нет. Надо пересечь горы, спуститься вниз по длинной реке и сделать еще сотню лиг до великого города Адриланки, который лежит у Южной Границы того, что когда-то было Империей.

— Звучит, как очень долгий путь, — заметил Маролан.

— Да, это не короткая поездка.

Маролан повернулся лицом на запад, и рукой прикрыл свои глаза от Топки (Солнца), которое на Востоке сверкает настолько ярко, что приводит в ярость каждого, глядящего прямо на него.

— Да, — сказала Телдра, будто прочитав его мысли. — Запад — вот место, где судьба ждет нас.

Маролан кивнул и продолжал смотреть. Через какое-то время он повернулся к Леди Телдре и спросил, — Что еще вы знаете о моей семье?

— По меньшей мере одну вещь, которая, я думаю, поставит вас в тупик.

— Ну, не думаю, что хоть что-нибудь сможет сбить меня с толку.

— Если вы так думаете, я расскажу ее вам.

— Будьте так добры.

— Вот она: ваше имя, Маролан, означает Темная Звезда на языке Силитов, которые жили в этой области много-много лет назад и на чьем языке некоторые все еще говорят.

— Да, и что с того?

— Ваш отец тоже взял себе имя из того же самого языка, и оно означает «Звезда, которая никогда не падает».

— А. Замечательно. Совпадение, вы думаете?

— Нет, — вмешалась Арра, — не бывает совпадений там, где действует богиня.

— Да, но это имя дал мне именно здесь мой добрый друг Миска.

Они взглянули на Миску, который в ответ только пожал плечами.

— «Звезда, которая никогда не падает», — повторил Маролан. — Да, но он пал?

— Лично я думаю, глядя на вас, милорд, — сказала Телдра, — что нет, он не исчез без следа.

Маролан кивнул.

— И теперь? — спросила Арра.

Маролан пожал плечами. — Вы, Арра, должны поговорить с нашим Кругом. Скажите им, куда мы направляемся, и что они должны встретить нас там, и что они должны там оказаться как можно быстрее, хотя, конечно, у каждого своя скорость, и что пускай они передадут слово всем ведьмам и колдунам, которых встретят. Мы соберем Круг там.

— Я так и сделаю.

— Однажды мы вернемся, однако; здесь остался долг, который я не заплатил. — И он послал мрачный взгляд на северо-восток.

— Итак, мы уезжаем? — сказала Арра.

— Да. И если вы хотите сопровождать нас, Леди Телдра, мы бы не желали ничего лучше.

Телдра поклонилась и сказала. — Вы оказываете мне честь, милорд.

— А ты, мой добрый Миска?

— Я? Нет, мой дорогой Темная Звезда. Я думаю, что должен вернуться в собственную страну, после того, как отвезу Леди в ее.

— Как хочешь. Но не постесняйся позвать меня, как только я тебе потребуюсь.

Миска пожал плечами, как будто хотел сказать, что, за исключением его любимого напитка, есть мало чего такого, что ему нужно.

Маролан кивнул и опять поглядел на запад. — Мы уезжаем на рассвете, — сказал он.

 

Восьмая Глава

Как начало своё существование «Общество Свиной Кочерги» и как прошло её последнее собрание

Был День Фермера середины зимы 246-ого года Междуцарствия, когда Общество Свиной Кочерги собралось в последний раз. Число членов Общества уже уменьшилось, причем разными способами: во-первых, когда Стагвуд, Тсалмот, ушел бродить по дорогам, уступая своему желанию стать бардом; во-вторых когда Флют, из Дома Ястреба, поссорился с некоторыми другими членами и оборвал всякие связи с Обществом; и самым последним был исход Майланд, из Дома Лиорна, которая вышла замуж и уехала жить вместе со своим мужем в центр по добыче железа, Лоттстаун, который находится далеко на Востоке. После этих дезертирств, более или менее оправданных, их осталось только четверо.

Всем членам Общества было от ста до трехсот лет — иными словами они все были в возрасте, когда перед глазами маячит зрелость и требует покончить с детскими забавами, но, тем не менее, энтузиазм юности еще не утрачен. Если бы Империя еще существовала, они, без всякого сомнения, давно бы уже рассеялись в разные стороны и выбрали бы свой путь в жизни, подходящий их склонностям и устремлениям, или, по меньшей мере, жили бы в своем собственном поместье; но одним из феноменов Междуцарствования, помимо всего прочего, было то, что члены одной семьи старались держаться вместе, как бы давая друг другу дополнительную защиту против дикого мира, бушевавшего за пределами фамильного замка. Хотя имена всех четырех, безусловно, почти ничего не значат для нашего читателя, наш долг, долг историка, требует, чтобы мы ввели их в наш рассказ именно сейчас в надежде, что, в последствии, они будут значить больше, и пробудят в сердце и уме читателя чувства любви или презрения по мере развертывания нашей истории. Вот они: Льючин, Шант, Пиро и Зивра.

Льючин, единственная дочь Маркизы из Дома Исола, сто девяносто или двести лет отроду, высокая, темноволосая, на вид слабая и даже болезненная; она выделялась изысканной речью и еще более изысканными манерами, которые всегда отличают тех, кто принадлежал ее дому. Она жила вместе с Шантом, которому было почти столько же лет, сколько и ей.

Шант был старшим сыном некоего Дзурлорда; хотя он и Льючин не могли пожениться, так как принадлежали разным Домам, тем не менее они жили вместе, как муж и жена, как это делали многие в тот период морального и материального разложения, который называется Междуцарствием. Для Дзурлорда Шант был сравнительно невысок и коренаст, и выделялся зелеными глазами и вьющимися волосами, которые у него всегда были всклокочены и открывали его благородный профиль.

Третьим членом была Зивра, которая была сплошной загадкой. На первый взгляд она была Драконом, так как она одевалась как леди-дракон, и ее опекуны были настоящими Драконлордами. У нее были белые волосы, чрезвычайная редкость в этом Доме, и гладкая кожа; но, самое главное, она постоянно демонстрировала холодный, ровный характер и спокойствие, что заставляло думать о Лиорне. По форме ее ушей и носа легко можно было заключить, что ее предками были Драконы, и, тем не менее, опять чертам ее лица не хватало резкости, которую невольно ожидаешь от Дракона; вместо этого ее лицо имело форму, напоминавшую сердечко, губы были излишне тонкими, нос мал, а ее блестящие живые глаза далеко отстояли друг от друга. Современный наблюдатель мог бы заподозрить, что она была полукровкой, тем не менее было в ней не поддающееся объяснению достоинство, которое отрицало любое подобное предположение. Она говорила мягко, негромко и спокойно, но никогда не колебалась в оценке людей или событий, и, более того, всегда глядела вперед, как если бы кто-то издалека — или из будущего — разговаривал с ней. Она была самой старшей из всей компании, где-то между двухсот сорока и двухсот пятидесятью годами, и если она все еще жила с опекунами, а не завела собственного имения, то только потому, что ее опекуны — не имея собственных детей — сделали ее наследницей и, будучи очень старыми, постоянно просили ее помощи в домашних и хозяйственных делах.

Оставшийся член Общества, Пиро, был Виконтом Адриланки, и, более того, тем по кому названа эта история. Его матерью была Даро, Графиня Уайткрест, его отцом был Кааврен, который был Капитаном Гвардии Феникса в то время, когда последний Император был убит и город Драгейра превратился в море аморфии; и которого, мы надеемся, читатель не забыл, так как он сыграл немалую роль в наших более ранних рассказах. Поэтому Пиро, конечно, принадлежал Дому Тиаса, что он постоянно подчеркивал, нося голубые и белые цвета; он легко улыбался, имел веселые умные глаза, стройную фигуру и длинные нервные руки. В это время ему было не больше ста лет, и он был самым молодым членом Общества.

Кратко обрисовав эти персонажи, мы, с разрешения читателя, кратко опишем историю самого Общества, прежде чем перейдем к событиям его последнего заседания. Оно было основано где-то сорок или сорок пять лет назад, когда некоторые из его основателей были еще почти детьми. Его члены, как и нескольких других, дружили долгие годы; на самом деле совершенно естественно, что группа детей одного социального уровня, живущих рядом друг с другом, оказывается связанной узами взаимной симпатии. Они часто составляли команды для игры и удовольствий, бегали или скакали по лугам и полям, охотились в джунглях за пределами Адриланки, вместе ловили рыбу или просто сидели и разговаривали, как это делают дети, а позже, как молодые взрослые.

Как-то раз, гуляя по Щедрому Лесу около развалин Павильона Барлена на западной стороне города, они потревожили дикого кабана, который запаниковал и бросился на них, сопя и фыркая. Так получилось, что у Шанта с собой был меч, который он недавно приобрел — весьма плохо сделанный меч, будьте уверены, тем не менее у него было острие, и раньше, чем он сообразил что происходит, он вытащил его и встал между кабаном и друзьями. Кабан, оказавшийся на удивление умным, затормозил перед этим чудовищным препятствием, и пока он стоял, ворча и фыркая, Шант сделал мгновенный выпад, слегка оцарапав кожу кабана, а эта царапина, в свою очередь, заставила животное стремительно убежать обратно в лес.

Когда опасность миновала друзья, избавившись от напряжения и страха, разразились бурей смеха — что случается достаточно часто — особенно если страх, как в этом случае, оказался беспочвенным. Шант был объявлен героем, на что он, между приступами дикого смеха, ответил, подняв меч вверх и заявив, «Я стал рыцарем Свиной Кочерги». Друзья немедленно поклялись в вечной лояльности Обществу Свиной Кочерги, имени, которое заняло такое большое место в их жизни в последующие годы. Мы, кстати, не знаем, кто из членов Общества был в этот момент на поляне, так как эта история часто рассказывалась как теми, кто никак не мог быть там, так и теми, кто наверняка был, а также теми, кто видел ее в своем воображении, так что все постепенно забыли, кто на самом деле находился там — происшествие стало общим достоянием всего Общества.

Один за другим члены уходили, из-за изменившихся интересов, браков или переездов. Шант приобрел новый меч, получше, а Свиную Кочергу повесил на цепях на стене гостиной своего дома в Адриланке, в котором он впоследствии жил вместе с Льючин. Так что именно здесь, в маленькой но уютной гостиной фамильного дома Шанта в Адриланке, Общество в последний раз встретилось со Свиной Кочергой — за которую, согласно обычаю, они торжественно провозглашали первый тост — и которая висела на стене над ними.

После поднятия тоста все уселись и начался общий разговор, как это чаще всего и происходило раньше. — Ну, — сказал Шант, — может ли кто-нибудь из вас сообщить что-нибудь такое, что касается всего Общества? То есть случилось ли с кем-нибудь из членов Общества что-нибудь интересное с тех пор, как мы собирались в последний раз? Я, со своей стороны, могу сказать, что прошлая неделя была достаточно приятной, но не случилось ничего такого, о чем стоило бы рассказать. — На самом деле очень и очень редко с кем-нибудь из них что-то «случалось», тем не менее любое, самое маленькое событие служило эффективной затравкой к началу разговора, который являлся хлебом и мясом встреч Общества.

В этом случае Зивра задвигалась на своем стуле, как если бы хотела что-то сказать, но промолчала. Льючин заметила ее движение, но решила, что, если Зивра предпочитает подождать и не высказывать сразу свои новости, то она, Льючин, должна уважать ее выбор. Пиро, со своей стороны, сказал, — Я не знаю, имеет ли это какое-нибудь значение, но могу сообщить Обществу, что прибыл гонец и привел все наше поместье в волнение.

— Как, в волнение? — спросила Льючин.

— Да, именно, в волнение, хотя и не слишком сильное.

— А что такое в точности, — поинтересовался Шант, — не слишком сильное волнение? Как вы знаете, я всегда хочу знать точное значение всех вещей.

— Я опишу вам его самым лучшим способом, каким только смогу, — ответил Пиро.

— С нетерпением жду вашего описания, — сказал Шант.

— Вот оно: гонец прибыл четыре дня назад, то есть через день после нашей последней встречи.

— Ну и? — спросила Льючин. — Откуда он прибыл?

— Этого я не могу сказать, только…

— Да?

— Он был Теклой, и носил ливрею Дома Дракона.

— В этом нет ничего особенного, — заметил Шант. — Драконлорды часто посылают своих крестьян с разными поручениями, и, совершенно естественно, что в таких случаях те надевают ливрею драконов.

— О, согласен, ничего особенного в этом нет. Вот только…

— Ну?

— Его послание.

— О чем оно?

— Уверяю вас, что знаю об этом меньше всего на свете.

— Как, — удивилась Зивра, — вы не знаете?

— Ничего, клянусь честью.

— И? — сказал Шант.

— Вот все, что я знаю: какое-то время гонец говорил с Графом, моим отцом, и с Графиней, моей матерью, а потом уехал, и после этого…

— Ну же, — сказал Шант, — После того, как он уехал?

— В поведении Графа и Графини появились безошибочные признаки волнения.

— И все-таки, — сказала Льючин, — они не сообщили о причинах своего волнения?

— Точно. Более того, они не только ничего не сказали, но и вообще сделали попытку скрыть его.

— Клянусь лошадью! — сказал Шант. — Вот это уже загадка.

— И мне так показалось, дорогой друг, — сказал Пиро.

— Но, — заговорила Зивра, — вы нашли какое-нибудь объяснение?

— Нет, я не сумел догадаться, — ответил Пиро. — Только…

— Да? — сказала Льючин.

— Я собираюсь попытаться найти его.

— То есть вы еще не сделали этого?

— Я пытался, но не преуспел.

— Ну, — сказала Зивра про себя, — похоже эти дни переполнены загадками.

— Я, — сказал Пиро, — непременно сообщу Обшеству, когда узнаю хоть что-нибудь.

— И вы будете совершенно правы, когда сделаете это, — сказал Шант.

— Возможно речь идет об угрозе вторжения Островитян, а может быть пришла новость, что бродячие банды людей с Востока забрались слишком далеко. Но, возможно, это новости о местных бандитах или даже об еще одной эпидемии Чумы.

— Поговорим о Чуме, — предложил Шант.

— Я бы не хотела, — с гримасой на лице сказал Зивра.

— Отказываясь говорить о ней, — резко сказал Шант, — мы не заставим ее исчезнуть, точно так же, как отказ говорить о морских мародерах и восточных разбойниках никак не помешает их появлению.

— И поэтому? — сказала Зивра.

— Поэтому я предлагаю поговорить о чуме.

— Хорошо, — сказал Пиро, — тогда давайте поговорим об этом, тоже.

— Я слышал о замечательном профилактическом средстве.

— А, так оно у вас есть? — спросил Пиро, садясь на свое место и принимая вид человека, готового выслушать что-то интересное или смешное, но еще не уверенного, что это будет.

— Да, действительно, — сказал Шант. — И я разделю его с вами, если вам понравится.

— Ну, расскажите о нем, — сказал Пиро.

— Вот он: первый симптом Чумы состоит в том, что человек начинает чувствовать себя усталым, разве не так? В результате жертва спит слишком много. Потом следуют красные точки на лице, сухость во рту, нехватка воздуха, жар, бред и потом либо жар прекращается, либо неизбежная смерть.

— Да, это правда, — сказал Пиро. — И?

— Вы согласны с тем, что эти симптомы следуют именно в этом порядке?

— Да, согласен.

— И вот, если бы нам удалось остановить болезнь на ранней стадии, она никогда не перешла бы в самые последние?

— Это в высшей степени логично.

— И мне удалось найти растение, которое, если его жевать, мешает заснуть.

— И вы верите…

— Да, но мы согласились, что если мы предотвратим первые симптомы…

— Тогда бедняга будет бодрствовать до тех пор, пока недостаток сна не сделает его полным идиотом.

— Ну, и что с того?

— Лично я, — заявил Пиро, — скорее предпочту умереть, чем лишиться рассудка.

— Па! Мозговую лихорадку можно вылечить. Смерть нет.

— Вы же не имеете в виду, что предпочитаете безумие смерти.

— Вы же не имеете в виду, что предпочитаете смерть безумию.

— Абсурд!

— Невозможно!

— Они, — спокойно заметила Зивра Льючин, — начали все с начала.

— Я думаю также как вы, — согласилась Зивра. — И очень быстро.

— Не должны ли мы что-нибудь сделать?

— Да, возможно должны.

— И у вас есть идея?

— Да, есть.

— И она?

— Я считаю, — сказала Льючин, — что мы должны налить еще вина в наши стаканы, так как ваш пуст, и мой не лучше.

— Восхитительная идея, — сказала Зивра и налила. Тем временем Шант и Пиро орали уже изо всех сил и начали стучать по столу, чтобы подчеркнуть некоторые места своей дискуссии. Через несколько минут Зивра и Льючин, обменявшись взглядами, решили, что разговор можно остановить без риска потерять для мира какие-нибудь новые важные знания.

— Джентльмены, — сказала Зивра негромким голосом, который, однако, каким-то образом заглушил голоса спорщиков. — Я прошу вас на мгновение остановиться.

Они остановились, взглянули на Льючин и на Зивру, потом друг на друга, после чего на их лицах появилось сконфуженное выражение. — Да? — сказал Пиро.

— Я должна кое-что сказать вам, — объявила Зивра. Как всегда, она произнесла эти слова без всякого выражения; на самом деле она обычно говорила тем же тоном, в котором только что высказалась, и то, что кофе обжарено, измолото, созрело и можно заваривать (так как она действительно была таким знатоком в этом искусстве, каких очень редко можно было встретить после Катастрофы), тем не менее каким-то не поддающимся объяснению образом все сразу поняли, что Зивра собирается сказать что-то исключительно важное; поэтому никто ничего не сказал, но все ждали от нее продолжения, которое и последовало в ее обычной изящной манере — Мои опекуны сообщили мне, что я обязана на какое-то время уехать по очень важному делу.

— Как, уехать? — поразился Пиро.

— В точности, — ответила Зивра.

— То есть вы имеете ввиду уехать из Адриланки? — сказал Шант.

— Да, именно.

— И по какому делу?

— По неизвестому делу в неизвестном направлении.

— То есть вы не знаете, куда и зачем едете?

— Вы совершенно верно поняли меня.

— Но, — заметил Пиро, — ваши опекуны должны были, по меньшей мере, сообщить вам причину.

— Нет, ни в малейшей степени, уверяю вас.

— Но когда вы уезжаете? — спросил Шант.

— Завтра, — сказала Зивра.

— Завтра!

— Рано утром.

— Клянусь лошадью! — воскликнул Пиро. — Так быстро?

— Точно, — сказала Зивра.

— Но, тогда, хоть что-нибудь да случилось, — сказал Шант. — Когда кому-то говорят, что нужно собираться и уезжать, причем дают только день на подготовку, это безусловно означает, что что-то случилось.

— Не исключено, — сказала Зивра. — И тем не менее я уверяю вас, что ничего не знаю и об этом.

— И вы вернетесь?

— А.

— Ну?

— И об этом я тоже ничего не знаю.

— Но, — сказал Пиро, — разве вы не спросили их?

— Как, допрашивать моих опекунов?

— Ну да.

— Нет, никогда. Они объявили это мне, а я…

— Да, и вы?

— Я подчинилась. У меня создалось впечатление, что речь идет об очень важном и срочном деле, и, более того о деле, в котором необходимо соблюдать строгую секретность, так как иначе, я точно знаю, они ответили бы на все мои вопросы еще до того, как я бы их задала.

— В результате, — сказал Шант, — вы не спросили их?

— Точно.

— Вы должны писать нам, — сказал Пиро.

— И часто, — добавил Шант.

— Обязательно, — согласилась Зивра.

— Как жаль, — заметил Пиро, — что Орб пропал, так как при помощи магии мы могли бы обмениваться мыслями напрямик, из сознания в сознание, как делали люди в былые времена.

— Для этого не требуется никакой магии, — сказал Шант. — И сейчас есть такие, которые могут сообщаться таким способом.

— Да ну? — насмешливо сказал Пиро. — Хорошо, давайте сделайте это.

— Я не изучал это искусство, — ответил Шант, — но разве не является доказательством…

— Джентльмены, — прервала его Льючин, — прошу вас, не начинайте снова.

— Я должна признаться, — сказала Зивра, — что сейчас я не восприниму как естественнонаучных, так и магических философских рассуждений.

— Хорошо, — сказала Льючин. — Я запишу их и пошлю вам вместе с моими письмами.

— А! Я предвижу с каким удовольствием буду читать их.

Льючин нахмурилась и пожевала губы, внимательно глядя на свою подругу, а потом сказала, — Но ведь это еще не все, не правда ли?

— Как, есть еще что-то?

— Вы знаете или подозреваете кое-что, о чем еще не рассказали нам.

— А, — сказала Зивра и улыбнулась. — Я должна была знать, что не сумею ничего утаить от вас.

— И что это?

— Ну, я подозреваю…

— Так и есть, — сказал Шант. — Вы опасаетесь.

— Ну хорошо, я опасаюсь. Мне сказали, что там я должна с кем-то встретиться.

— Как, с кем-то встретиться?

— Точно.

— Тогда вы опасаетесь…

— Что я выйду замуж.

— Но ваши опекуны вам это не сказали! — взволнованно сказала Льючин.

— Увы, — сказала Цивара. — Поэтому я и не знаю. Они не захотели ничего объяснить мне, сказав только, что я должна ехать, должна повстречаться с кем-то, и все объяснится.

— Признаюсь откровенно, — сказал Пиро, — это звучит, да, но мне не нравится как оно звучит.

— И мне, — сказал Шант.

— И мне, — сказала Льючин.

— Тайна, — добавил Пиро. — Это совершенно ясно.

— Если это тайна, — возразил Шант, — тогда ничего не ясно.

— Я имею в виду…

— Да, но что мы можем сделать? — быстро сказала Зивра

— Мы можем сами отвезти ее! — предложил Пиро.

— Как, отвезти меня?

— В точности, — сказал Шант.

— Куда?

— Ну, — сказал Пиро, — в, это, в…

— В любое место, — сказал Шант. — Например в джунгли.

— Мне это не кажется разумным, — сказала Льючин. — Заметьте…

— Что? — хором спросили Шант и Пиро.

— Что мы не знаем, будет ли на самом деле свадьба, мы только подозреваем.

— Возможно вы правы, — сказал Шант. — Тем не менее скорее всего это связано с чем-то неприятным, иначе они бы сказали ей, что это все значит. Ну, Пиро, а вы как думаете?

— Я полностью согласен с Шантом.

— А я, — сказала Зивра, которая, казалось, не знает что ей делать: смеяться или плакать, — очень опасаюсь, что должна присоединиться к мнению Льючин. Мы не можем действовать, основываясь только на подозрениях. Помимо всего прочего, если это замужество, возможно это мне понравится.

— Вы так думаете? — с сомнением в голосе спросил Пиро.

— Да, но…

— Все это не имеет значения, — твердо сказал Льючин. — Мы не будем отвозить ее.

— И тем не менее… — начал Шант.

— Так как, — продолжала Льючин, — наш друг напишет нам, и вскоре мы будем знать, а тогда…

— Ну, — сказал Пиро, — и тогда?

— Тогда мы сделаем то, что должны сделать.

Она сказала это холодно и без всякого выражения. Остальные поглядели друг на друга и торжественно кивнули.

На остальные события этого дня была, как казалось, накинута вуаль и всех охватило необъяснимое чувство того, что что-то закончилось. Никто не говорил, что Общество, фактически, распущено; тем не менее все, каждый по своему, чувствовали это. Они пили, но немного, как если бы не хотели, чтобы вино замутило воспоминания об этом дне, и они говорили, даже Пиро и Шант, негромко и спокойно, вспоминали прошлые приключения, делились планами, надеждами и мечтами на будущее, до тех пор, пока не настала ночь.

В какой-то момент Пиро, как если бы говоря самому себе, хотя его слова были обращены к Зивре, сказал, — Не думаете ли вы, что сможете наконец узнать хоть что-то о вашем происхождении? — Потом, сообразив, что высказал вслух свои мысли, замолчал и держался очень тихо, с извинением на губах за то, что коснулся предмета о котором они никогда не говорили.

Тем не менее Зивра только кивнула, как если бы ей задали самый естественный вопрос в мире, и сказала, — Мне самой это тоже пришло в голову. Возможно да, но возможно и нет.

За многие годы они ни разу не касались этой темы, и теперь, когда она возникла, никто не знал, что сказать, пока Льючин не спросила, — Вам тяжело жить, не зная своего происхождения?

Зивра нахмурилась и сказала, — Вы хотите знать, не мешает ли это мне?

— Да, — сказала Льючин, — если вас не затруднит сказать мне.

— Хорошо, я отвечу на ваш вопрос.

— И?

— Нет, по какой-то причине не мешает. Более того, мне всегда казалось, что есть…

— Да? — сказал Шант, — что есть?

— Что есть причина, из-за которой имена моих родителей, обстоятельства рождения — и даже Дом — скрывают от меня. Я всегда знала, или мне кажется, что знала, что я все узнаю в нужное время.

— О, — сказал Пиро, — быть может оно настало, это нужное время?

— Возможно.

— И, — добавила Льючин, — вы никогда не спрашивали ваших опекунов?

— Никогда, — ответила она.

— Но, — вмешался Шант, — вы расскажите нам, когда узнаете? Вы же знаете, что нам интересно все, происходящее с членами Общества.

— Да, я прекрасно понимаю это, и клянусь, что расскажу вам все, что смогу.

— Это все, что мы могли спросить, — сказала Льючин, бросая на Шанта взгляд, чтобы быть уверенной в том, что он понял, кому адресованы ее слова.

После чего разговор перешел на другие темы, и продолжался до тех пор, пока Зивра не заявила, что она должна идти, так как весь следующий день она будет занята подготовкой к отъезду, который назначен на самое раннее время, да и к тому же уже очень поздно.

Читателю, который только что познакомился с этими четырьмя персонажами, вряд ли будет интересно услышать о словах и слезах, которые лились градом, когда Льючин и Шант прощались с Зиврой и Пиро, так что позвольте нам все это пропустить, упомянув только то, что не было недостатка во взаимных уверениях в любви и обещаниях писать письма, очень часто, и нанести визит, как только будет возможно.

Пиро и Зивра прошли вместе какое-то расстояние, и даже усевшись на своих лошадей они какое-то время ехали рядом.

— Как вы думаете, — сказал Пиро, — мы еще когда-нибудь встретимся?

— Что до этого, — сказала Зивра, — я не могу сказать. Но по меньшей мере вы в состоянии видеть Льючин и Шанта в любой момент, как только захотите.

— Это правда. Вы знаете, я завидую им.

— Потому что они нашли друг друга?

— Да, в точности.

— Им повезло, — сказала Зивра. — До Катастрофы они никогда не осмелились бы открыто жить вместе, Исола вместе с Дзуром.

— Ну, — сказал Пиро, пожимая плечами, — по меньшей мере Катастрофа принесла хоть что-то хорошее.

— Вы так думаете?

— Как, вы не одобряете?

— Льючин и Шанта? Конечно одобряю, они мои друзья. Мне будет очень не хватать их. И вас, конечно.

— Начинается новый этап наших жизней. Вашей, и моей, тоже.

— Вы правы. И я согласна, вот только…

— Да?

— Это будет жизнь без друзей, которых я люблю, и это тяжело.

— Да. Но вот мост, здесь мы должны расстаться.

— Я верю…

— Да?

— Я верю, что мы еще увидимся, Пиро.

— Это мое самое заветное желание, Зивра.

Мы обязаны сказать, что, расставшись с Пиро, Зивра отправилась в такое место, в котором читатель никак не ожидает увидеть ее, встретилась с совершенно замечательной личностью и между ними состоялся крайне интересный разговор. Уверяем читателя, что мы не замедлим сообщить ему все подробности о месте, о личности и о разговоре, когда для этого наступит подходящий момент. Тем не менее мы считаем, что сейчас мы не должны напрасно тратить времени и последуем за главным героем нашей истории, Виконтом Адриланки. Он направил свою лошадь по улицам забыв, как всегда, об опасности ездить одному по городу ночью, и тем не менее без всяких происшествий вернулся к высоким скалам над морем, которые назывались Уайткрест (Белые Гребни), и которые дали имя его дому и вообще всей области, в которой была расположена Адриланка. Потом он оставил своего жеребца на попечение ночного грума и уже собирался войти в дом, когда в скудном свете, лившемся из окон поместья заметил силуэт человека, неподвижно стоявшего около входа для слуг.

 

Девятая Глава

Как Виконт встретил нового лакея, а также содержащая необходимое отступление, во время которого читатель узнает некоторые интересные сведения о графской чете Уайткрест

Пиро коснулся своего меча, ножны которых он, спрыгнув с коня, повесил себе на плечо. Подумав, однако, он не стал вынимать его, но пошел к силуэту перед собой, в то время как до того стоявший как статуя человек повернулся и почтительно поклонился ему, как высшему, что показалось Виконту необычным, так как они все еще были неспособны отчетливо видеть друг друга. Пиро продолжал идти вперед, пока не остановился в нескольких футах от незнакомца, ответил на приветствие и сказал, — Я желаю тебе доброй ночи, посетитель.

Посетитель, в свою очередь, повторил свой поклон, еще более низкий, чем в первый раз, и сказал, — Я не просто посетитель, благородный лорд, я стремлюсь к большему.

— То есть ты стремишься стать больше, чем просто посетителем?

— Да, милорд.

— Хорошо, дай я на тебя взгляну. — Пиро подошел еще ближе, прищурился, и постарался как можно лучше оглядеть незнакомца, пользуясь тем небольшим количеством света, которое сочилось из открытого окна над ними. Человек, державший шляпу в руках, не имел особенностей дворянина. — Ну, и что ты делаешь здесь? — спросил виконт.

— Милорд, я жду.

— Как, ждешь?

Текла еще раз поклонился. — Да, милорд, жду.

— Но, чего же ты ждешь?

— Я жду, когда дверь откроется.

Пиро на мгновение смешался, не уверенный, не издеваются ли над ним. Тем не менее он сказал, — Быть может ты ждешь, что слуга ответит и откроет тебе дверь?

На этот раз посетитель поклонился, подтверждая его мысль.

— Учти, — сказал Пиро, — что некому придти и открыть тебе дверь, так как у нас нет привратника. Совершенно невероятно, чтобы Граф или Графиня услышали тебя, а слуги, без сомнения, давно спят.

— Это, — сказал тот, кто не хотел быть посетителем, — более чем адекватно объясняет, почему меня не узнали и не приняли.

— Да, — сказал Пиро, — но сколько времени ты ждешь?

— Четыре часа с четвертью, — ответил Текла.

— Четыре часа с четвертью?

Посетитель торжественно кивнул.

— Но откуда ты настолько точно знаешь время?

— А, что до этого, не хочет ли Ваше Лордство объяснений?

— Да, в точности: я хочу объяснений.

— Я их дам.

— Я слушаю.

— Так как я знал, что мне придется простоять здесь приличное время, мне пришло на ум, что мне будет легче, если я займу свою голову какой-нибудь работой.

— Да, я понимаю, что когда стоишь на одном месте неизбежно заскучаешь. И что ты сделал?

— Ваше Лордство может заметить, что вокруг темно и не на что смотреть.

— Да, это я понимаю, и поскольку не на что смотреть?

— Поскольку не на что смотреть, я слушал.

— Ага! И что ты услышал?

— Я слышал множество самых разных вещей, милорд: волны разбивались об скалы, отдаленный стук лошадиных копыт по камням улиц, шорох колес экипажей. Но среди них всех был особый писк, в котором я узнал охотничий крик летающей крысы.

— Да, я знаю этот писк.

— И я тоже, так как я провел много времени в лесу и в джунглях, и я знаю, что самец летучей крысы, который всегда охотится вместе со своей самкой, кричит через равные интервалы времени, на что самка, которая тоже охотится, кричит в ответ, и все это продолжается до тех пор, пока кто-нибудь из них не убьет жертву. Ваше Лордство может быть уверено, что самое важное из всего — регулярность этого крика, которая удивительным образом повторяется для каждой пары летучих крыс.

— Я и не знал об этом феномене, — сказал Пиро. — И?

— И у меня появилась мысль.

— Пока ты слушал летучих крыс?

— Да, в точности. На самом деле именно их крики навели меня на мысль.

— Ну, и что это за знаменитая мысль?

— Милорд, вот она: если летучая крыса так ведет себя в лесу или в джунглях, почему бы ей не вести себя точно так же, залетая в город?

— Ну, да это не просто мысль, это уже почти идея.

— Почему нет? И тогда, милорд, поскольку мне не чего было делать, я стал считать интервалы между криками, и открыл, что для этой пары — а, вот опять! — этот интервал составляет ровно восемь минут и двадцать одну секунду. Теперь, поскольку я кто-то вроде арифметика…

— Клянусь Тремя! Неужели?

Текла поклонился. — Таким образом я способен, просто держа в уме число криков летучей крысы, узнать две вещи.

— Что же это за вещи, которые ты обнаружил? Твои рассуждения вызвали во мне невероятный интерес.

— Во-первых, это то, что я жду перед дверью именно столько времени, сколько я уже имел честь сообщить Вашему Лордству.

— То есть четыре часа с четвертью.

— Уже, на самом деле, четыре часа и двадцать пять минут, или близко к этому.

— Понимаю. А что за вторую вещь ты обнаружил?

— Что я очень счастлив, что ответил на вопрос Вашего Лордства.

— А я очень счастлив узнать, что здесь есть не слишком много крыс, хотя это заставляет меня задаться вопросом, для чего летучие крысы рискуют настолько далеко забираться в город.

— Ах, милорд, с Восточниками на востоке, Островитянами на западе и юге, а чумой и бандитами среди нас…

— Ну?

— Каждый год город и джунгли становятся все ближе и ближе.

— Я думаю, что это правда. Тем не менее остается вопрос о том, что я должен сделать, так мне не хочется оставлять тебя здесь стоять еще четыре с половиной часа, а может и больше.

— Что до этого, то как Ваше Лордство хочет.

— Ну, так как нет никого другого, кто мог бы поговорить с тобой, я сделаю это сам.

— Это необычайно любезно со стороны Вашего Лордства, — сказал Текла, и на его лице появилось выражение ожидания.

— Для чего ты пришел к двери?

— Я ищу место, милорд.

— Как, место? Какое именно место?

— Привратника и лакея.

— Ага! Так ты услышал, что это место свободно?

— В точности. Я услышал, что это место свободно, и не только услышал, но и…

— Ну?

— Я подумал, что я почти заслужил его.

— На самом деле я думаю, что заслужил. Но как ты услышал об этом месте?

— Болтовня, милорд, болтовня местных сплетников, и это чаще всего лучший, если не единственный способ узнать что-нибудь важное.

— А что в точности ты слышал? Так как, ты понимаешь, меня воспитали так, чтобы проверять все вещи.

— Я слышал всего одну единственную вещь, если можно так выразиться, и я сейчас ее вам расскажу.

— Именно это я и хочу узнать.

— Вот она: Графине и Графу Уайткрест требуется привратник и, одновременно, слуга. Этот привратник и слуга, как мне сказали, должен обладать хорошим характером и иметь рекомендательные письма.

— А у тебя есть такие письма?

— Конечно, милорд. — Будущий слуга коснулся своей груди, указывая, что носит письма в рубашке.

— Тогда иди за мной.

Пиро вошел в дом, прошел через несколько кладовых, кухню, и вошел в свою комнату, где он зажег несколько маленьких свечей и протянул руку. Текла вынул из-под пазухи аккуратно перевязанный сверток бумаг, освободил его от оболочки из тонкой клеёнки, и отдал весь сверток Виконту, который развязал и развернул его, а затем быстро пробежал взглядом через различные документы, содержащиеся в нем. Спустя какое-то время он сказал, — Твое имя Лар?

— Да, милорд, мое имя Лар, и когда говорят Лар, это обо мне.

Пиро опять скрутил документы и перевязал их. — Очень хорошо, Мастер Лар, сейчас поздно, и я не тот, с кем ты должен говорить. Я посмотрел на эти рекомендации, и они показались мне весьма впечатляющими; так что я разрешаю тебе провести ночь в этих стенах. Ты можешь найти угол на кухне, а утром ты должен поговорить с Графом.

— Благодарю вас за доброту, милорд, — сказал текла, забирая свой сверток. Тем временем Пиро, чьи глаза привыкли к свету, внимательно осмотрел теклу. Тот был несколько ниже виконта, но выглядел сильным и крепким, как если бы он проводил часть своего времени, занимаясь физической работой; у него было круглое лицо, характерное для его Дома, без всякого выражения на нем, хотя Пиро, который, несмотря на свой весьма юный возраст, уже был хорошим физиономистом, подумал, что он заметил определенный ум в форме бровей Лара и линиях его лба.

Пиро прочистил горло и сказал, — Два слова.

Лар застыл в полупоклоне и посмотрел вверх, выглядя немного комично, — Милорд?

— Когда ты будешь говорить с Графом…

— Да, когда я буду говорить с Графом?

— Ты должен быть, ну, сдержан и скромен.

Лар медленно выпрямился, нахмурился, на его лице появилось выражение замешательства.

— В тебе есть что-то такое, — продолжил Пиро, — что пробуждает мою симпатию, и я хочу помочь тебе.

— Я очень благодарен вам за это, — сказал Текла, — но все-таки…

— Речь идет о твоей манере держаться, — объяснил Пиро. — Мой отец, Граф, ну, он не слишком веселый человек, и, я боюсь, ему не понравится, если рядом с ним будет веселый слуга. А что касается моей матери, Графини, то, так как она управляет делами всего графства Уайткрест, она устранилась от забот о поместье и домашними делами занимается отец.

— Как, не веселый?

— Точно.

— Но он же Тиаса.

— Да, я знаю, что это странно.

— Милорд, это более чем странно, это необычно.

— Ты правильно рассуждаешь, но для этого есть свои причины.

— О, что до этого…

— Да?

— Ну, милорд, разве не для всякого случая есть свои причины?

— Ты так думаешь?

— Так мне сказали, милорд.

— Тогда ты хорошо образован.

— Я знаю свои знаки, я знаю свои числа, и я знаю, что есть причина для любого явления.

— Так ты хочешь знать причину этого?

— Если Ваше Лордство соблаговолит рассказать мне ее, я внимательно выслушаю.

— Тогда слушай. Ты знаешь о Катастрофе Адрона?

— Клянусь Рыбой! Мне ли не знать! Я был совсем маленьким, когда это случилось, и находился в тысячах миль от Драгейры, но я отчетливо помню, как земля затряслась под моими ногами, а потом я был оглушен, когда мне в голову попал немаленький камень, сорвавшийся с обрыва.

— Да, и мой отец был другом Адрона.

— Как, самого Адрона?

— В точности.

— Ага! Об этом я не знал.

— И более того.

— Как, еще больше?

— Он был слугой Его Величества, Императора.

— Слугой?

— Более, чем слугой.

— Более, чем слугой?

— Он был…

— Да?

— Капитаном Гвардейцев Феникса.

— Ого!

— Точно.

— И тем не менее, Его Величество был убит.

— Абсолютно точно.

— Ну, это много объясняет. И все же…

— Ну?

— Неужели это тяготит его уже две с половиной сотни лет?

Пиро в отчаянии всплеснул руками. — С каждым годом ему все хуже и хуже, по меньшей мере последние сто лет, так мне сказали. И тем не менее…

— Да, это проясняет дело, милорд. Вот только…

— Да?

— Место, как сообщили мне, не слуги Графа.

— Как это?

— Ни в малейшей степени.

— Да, но тогда слуги кого, мой добрый Лар?

— Место лакея его сына.

— Его сына?

— Точно.

— Но я его сын.

— И мне так кажется, милорд.

Пиро опять внимательно осмотрел своего собеседника. — То есть ты хочешь быть моим лакеем?

— Да, всей душой, это именно тот пост, которого я имею честь добиваться.

— И тем не менее, мой добрый Лар, даю слово, что я понятия не имею о том, что мне нужен лакей.

— Это совсем свежая новость, милорд. Ей не больше нескольких дней. И потом возможно…

— Да, что возможно?

— Возможно, что меня неправильно информировали.

— Для чего мне нужен лакей?

— О, что до этого, милорд?

— Да?

— То я уверяю вас, что не имею об этом ни малейшего понятия, хотя я убежден, милорд, что у Графа, вашего отца, есть для этого серьезная причина.

— О, я тоже в этом убежден, и, более того, я совершенно уверен, что в свое время я ее узнаю. Но, кстати, поскольку дело касается меня…

— Да?

— Я хочу еще раз взглянуть на твои рекомендации.

Лар поклонился и протянул сверток Виконту. На этот раз Пиро изучил их намного более тщательно, чем в первый раз. — Ты много путешествовал, — через несколько минут заметил он.

— Да, это правда.

— И что заставило тебя совершить все эти поездки?

— Знает ли Ваше Лордство выражение «следовать за своим носом», что означает путешествовать согласно настроению и инстинкту, туда и сюда, без всякого плана, надеясь найти удачу?

— Да, я слышал его. И?

— Милорд, я следую за собственным желудком.

— А, понимаю. В любом случае ты не боишься путешествовать?

— Совершенно. А вы ожидаете, что придется немедленно уехать?

— Нет, у меня нет никаких ожиданий. Но тот факт, что мой отец граф ищет для меня лакея, уже указывает на то, что у него есть план на мое будущее. Но, кстати, может быть и нет. Я вижу здесь, что ты готовил для банды наемников.

— Быть может более точный термин — разбойники с большой дороги, милорд, или дорожные агенты, как их иногда называют.

— Я понял. Да, но тогда, получается, ты не боишься ввязаться в ту или иную стычку.

— О, что до этого, бывали в моей жизни времена, когда воздух был полон звуков боя, сверкала сталь, тела падали, кровь лилась рекой, а я оставался на своем посту и готовил оленину с ягодами, как если бы ничего не происходило; уверяю Ваше Лордство, что когда я выполняю свои обязанности, то вообще ничего не боюсь.

— Ну, это хорошо, — сказал Пиро.

— Но это означает, милорд, что речь идет об экспедиции такого сорта?

Пиро пожал плечами. — Лично у меня таких планов нет, но что касается планов Графа на меня, вполне возможно, и вообще я не собираюсь оставаться здесь навсегда.

— Ага! У милорда есть амбиции?

— Верно.

— Это уже лучше.

— О?

— Молодой человек без амбиций — это старик, ждущий старости.

— А, я думаю, что ты философ.

— Милорд? Да ни в малейшей степени.

— То есть ты претендуешь, что нет?

— Милорд, я настаиваю на этом.

— Очень хорошо, если ты хочешь, пусть так оно и будет. Но скажи мне, как так случилось, что ты занимался таким делом — я имею в виду, что ты был поваром у разбойников с большой дороги?

— Я с удовольствием расскажу вам, милорд, если вы действительно хотите этого.

— Почему нет? Я хорошо подумал, прежде чем тебя спросить.

— Тогда вот мой ответ: в юности мне дали в пользование небольшой участок земли из поместья Барона Халфвинга, а все поместье, милорд, было расположено в низинах где-то в восьмидесяти лигах к западу от города вдоль побережья.

— А! Теперь мне все ясно. Когда Империя пала…

— В точности. Вскоре оказалось, что у меня есть не земля, а, скорее, небольшой кусок океана. И поскольку не было ничего, что привязывало бы меня к этому месту — барон, как вы понимаете, не собирался настаивать на том, чтобы я остался в воде, да он вообще не был в состоянии настаивать хоть на чем-либо — я обнаружил, что свободен. У меня не было ни желания ни склонности к рыбной ловле, так что я воспользовался возможностью и отправился по дороге на поиски счастья.

— Ну, и ты нашел свое счастье?

— Я сохранил свою жизнь, а это, как Ваше Лордство безусловно согласится, и есть счастье для такого человека как я.

— А у тебя есть семья, которую ты должен поддерживать?

— Младший брат, но он достаточно хорошо устроен.

— Ага. И что он делает?

— Он? О, он делает именно то, что я делал раньше — то есть готовит для банды грабителей с большой дороги.

— Я понимаю. Очень неплохо знать кого-нибудь из них, так как это может оказаться полезным, если мы отправимся путешествовать, а они окажутся у нас на пути.

— Действительно, это может спасти жизнь Вашего Лордства.

— Или жизни нескольких разбойников.

— Клянусь рыбой! Вы правы, милорд! Но жизнь есть жизнь, и если некоторые более важны для нас, чем другие, это вовсе не значит, что остальные ничего не стоят.

— Нет, без сомнения, жизнь около моря сделала тебя философом.

Лар развел руками, как если бы хотел сказать, что если Пиро продолжает настаивать на том, что его будущий слуга философ, названный слуга больше не будет оспаривать эту точку зрения, но вместо этого, хотя и не согласный, подойдет, если так можно выразиться, философски к вопросу о разнице мнений.

Читатель, возможно, будет смущен тем, что текла так свободно разговаривал с дворянином; увы, мы можем только заверить его, что, согласно всеобщему мнению, это было результатом падения Империи — вежливость и уважение к социально превосходящим классам исчезла вместе с узами земли, богатства и чести, которые их поддерживали, так что в некоторых местах можно было услышать длинные разговоры между двумя собеседниками, по которым невозможно было определить, кто из них дворянин, а кто слуга. Будьте уверены, это случалось не всегда и не везде, и вы могли найти сколько угодно случаев, особенно в графствах, далеких от больших городов, где такое различие даже увеличилось, как если бы люди желали знаками и символами уважения заменить реальность. Мы не будем тратить драгоценное время читателя, пытаясь дать представление об этом странном изменении социальных обычаев, но вместо этого оставим самому читателю решать, насколько этот феномен заслуживает размышления; показав и указав на него, мы считаем наш долг выполненным и цель достигнутой.

Цель Пиро, по меньшей мере на данный момент, тоже была достигнута: Он узнал о Текле достаточно много, чтобы убедить себя, что, разрешив парню войти в этот дом, он не, как говорили в это время, «возьмет бандита в карету», и, более того, он получил немного информации, которую нужно было обдумать за ночь; так что показав Текле уголок, в котором тот мог спокойно отдохнуть до утра, Виконт отправился в свою спальню, чтобы обдумать события прошедшего дня, которые на самом деле имели даже большее значение, чем он ожидал. Но Тиасу, который еще не отметил даже первый вековой юбилей, самые значительные события не могли лишить приятных размышлений, так что этой ночью в Замке Уайткрест спал вполне довольный собой молодой человек.

 

Десятая Глава

Как прибытие посланника вызвало переполох в поместье Уайткрест

По контрасту с чувством, которым мы закончили предыдущую главу нашей истории, стареющий мужчина, в котором мы узнаем нашего друга Кааврена, был в плохом настроении и недоволен собой, проснувшись рано утром следующего дня; он сам оделся и спустился по лестнице на первый этаж особняка. Мы верим, что разбросали достаточно намеков, чтобы помешать проницательному читателю чересчур удивиться изменениям, произошедшим с нашим старым другом с тех пор, как видели его в последний раз две с половиной сотни лет назад; и, более того, мы не желаем причинять ненужную боль тем нашим читателям, которые сделали нам честь и следили за приключениями храброго Тиасы, чьи подвиги были центром всех этих историй; то есть мы просто предлагаем вам бросить короткий взгляд на Графа Уайткрест, и дадим только самый скромный набросок той личности, которой он стал, таким образом спасая себя от описания сменяющих друг друга несчастий, от которых бедный солдат страдал все время, прошедшее с момента убийства последнего Императора и падения Империи.

Как без сомнения догадался читатель, ошибка Кааврена — или скорее то, что Кааврен считал своей ошибкой — которую он совершил, не сумев защитить Императора, мучила его днем и не давала спокойно спать ночь, и превратила Тиасу, до определенной степени, в печального и желчного человека, привела его на свой собственный суд, и безжалостно мучила за всякую неудачу в его долгой и активной жизни. Будьте уверены, его горечь и ожесточение только увеличились за последние двести пятьдесят лет, так что изменения в его характере, как гнильца на фрукте, начавшись, прогрессировали со все возраставшей скоростью, так что за последние тридцать-сорок лет он изменился больше, чем за предыдущие двести.

Эти изменения отразились на форме его челюсти, которая производила впечатление, как будто скрытые за ней зубы постоянно сжаты; в его волосах, которые стали совершенно седыми; в неестественной прямоте его осанки, так что во время ходьбы казалось, что у него совершенно негнущаяся спина, как если бы он страдал от какой-нибудь плохо-зажившей раны; но самое главное изменение произошло с его глазами, из которых исчезли искры радости и надежды, которые определяли выражение его лица даже тогда, когда он, судя по всему, удовольствовался ролью простого солдата, скромно но точно выполняя свои служебные обязанности. Более того, хотя он, возможно, и сохранил некоторый навык в благородной игре мечей, так как это умение частично основывается на знании искусства и науки защиты, которая не зависит от капризов тела, но он потерял почти всю свою силу, скорость и выносливость, которые когда-то делали его страшным соперником, одним из наиболее уважаемых и внушающих страх мастеров меча Империи. Его нынешнее состояние можно было заметить по обвисшим мускулам и неглубокому дыханию, так что он с трудом дышал даже после самого обыкновенного подъема по лестнице в свою спальню. Для полноты картины добавим к этому, что его левая рука, раненая в тот давнопрошедший день во время последней отчаянной битвы перед шатром Адрона, так полностью не излечилась и осталась немного сухой — ее пальцы не сжимались до конца — и часто ныла, особенно во время холодных дождливых ночей.

И тем не менее никого, а меньше всего любого Тиасу — можно обрисовать одной краской; то есть никто не лишен полностью сложности и противоречивости. В случае с нашим старым другом читатель обязан помнить, что почти в то самое время, когда произошли события, к которым он относился как к самой большой неудаче в своей жизни, он встретил женщину — или, более точно, Даро, Графиню Уайткрест — которая принесла ему то счастье и удовлетворенность, которого он давно отчаялся достичь. Его жизнь с ней, результатом который был его сын, которым он очень гордился, в некоторой мере сгладила тяжелое чувство поражения, которое овладело его душой, так что временами он сидел в гостиной перед большим камином и играл в воробушки со своим сыном, выделывал танцевальные па с графиней, а то и играл в собака-в-лесу с ними обоими, так что в определенной степени мир и счастье охватывало его; слишком часто, однако, это чувство разрушалось случайной мыслью или воспоминанием о последних днях и часах империи, и тогда он становился молчаливым, и Даро (а впоследствии Пиро) знала, что он в который раз спрашивает себя, не мог ли он действовать как-нибудь иначе, чтобы спасти жизнь того неумелого и неудачливого человека с хорошими намерениями, которого боги и поворот Цикла сделали последним Императором. В такие моменты его жена и сын также замолкали, уважая его мысли, но само их присутствие являлось для него пусть небольшой, но существенной поддержкой.

Если читателю все еще недостаточно ясно, то пусть он уверится, что именно влияние жены и сына, удерживало его так долго от того, что можно назвать болезнью души. Вспышки горя и отчаяния становились все хуже и все чаще, по мере того, как Пиро рос; как если бы сын, которым граф так гордился, напоминал ему о его собственных амбициях и о сокрушительном ударе, постигшем его. Тем не менее оба, мать и сын, знали его и в более добросердечном состоянии духа, и любили его еще больше за боль — физическую и душевную — которую он терпеливо переносил.

Таков был Кааврен, когда он, одетый в темные мешковатые штаны, засунутые в высокие сапоги, и тонкую синюю рубашку, спускался по широкой центральной лестнице Поместья Уайткрест, и таким он вошел с кухню, где обнаружил кухарку погруженной в беседу с Теклой, которого он не знал, хотя читатель уже сделал вполне правильное предположение, что это не кто иной как Лар, с которым мы познакомились до встречи с добрым Тиасой.

Кааврен, чей слух остался таким же острым, как в тот давнопрошедший день, когда император оказал ему честь, сделав замечание относительно подчинения своим собственным желаниям, был способен убедиться, что разговор между поварихой и неизвестным касается личности этого самого неизвестного, поэтому в силу давней привычки он решил подождать и послушать. Тиасе потребовалось всего несколько мгновений, чтобы узнать о личности неизвестного все, что он хотел, после чего он вышел вперед и сказал, — Я желаю вам доброго дня. Я Граф Уайткрест.

Лар поклонился как можно ниже и произнес свое собственное имя, добавив, — Мне сообщили, что…

— В точности, — сказал Кааврен. — У тебя есть рекомендательные письма?

Лар, хорошо помня совет, данный Пиро прошлой ночью, отвел утвердительный кивком, опять поклонился и почтительно протянул документы, о которых шла речь. Кааврен взял их и отправился в гостиную, где усевшись и предложив Лару сделать то же самое, задал многие из тех вопросов, которые Пиро задавал раньше, хотя использовал намного меньше слов, и получил еще более короткие ответы. В какой-то момент интервью в боковую дверь очень сильно постучали, и Кааврен предложил Лару пойти и посмотреть, что там произошло; тот, вернувшись, холодно и без всякого выражения объявил, что некий Текла стоит у двери и интересуется местом лакея и привратника.

— Ты можешь сказать ему, — спокойно сказал Кааврен, — что место уже занято.

Лар молча поклонился и повернулся, чтобы выполнить данное ему поручение.

Когда он вернулся, Кааврен предложил ему считать себя принятым и найти что-нибудь на завтрак, после чего он должен познакомиться с поварихой, служанкой и мальчиком-конюшим (который, одновременно, был ночным грумом), так как в настоящее время только эти трое составляли персонал поместья Уайткрест. — Позже, — добавил Кааврен, — тебе сообщат о твоих обязанностях, за исключением того, как ты знаешь, ты должен отвечать за дверь и… — Но тут его опять прервали, постучав в дверь. — Тиаса улыбнулся и сказал, — Сегодня, без сомнения, тебе придется провести немало времени отвечая тем, кто хотел бы занять твое место.

— Да, милорд, — сказал Лар и опять отправился отвечать посетителю, но на этот раз, вернувшись, он сказал, — Милорд, гонец.

— Как, гонец? — нахмурившись сказал Кааврен. — И от кого?

— Он не сказал, милорд. Но он одет в ливрею Дома Феникса.

Эти слова произвели такое впечатление на Кааврена, что даже Лар, который едва знал его, мог видеть, что он испытывает сильные эмоции. Тиаса, тем не менее, достаточно быстро овладел собой и сказал, — Найди графиню и сообщи ей об этом, после чего проведи гонца в — э — в ту комнату, в которой графиня захочет встретиться с ним.

— Прошу прощения, милорд, но…

— Да?

— Где я могу найти графиню?

— А. Поднимись по лестнице и поверни направо. В самом конце коридора еще раз направо, там будет маленькая прихожая, где ты найдешь ее служанку. Расскажешь все ей.

Лар поклонился и отправился выполнять поручение, что он и сделал с завидной точностью. А Кааврен продолжал сидеть в своем кресле, думая и вспоминая, но не строя никаких предположений. Тем более что это был не тот случай, когда он знал, или думал, что знает, что это за сообщение; хотя нельзя было сказать, что его это не взволновало, но уже много лет назад он перестал думать о таких вещах. Быть может это важно, быть может нет; быть может оно повлияет на его жизнь, быть может нет; может быть в нем содержатся хорошие новости, может быть плохие, но в любом случае он не видел причин, по которым должен разрешить своим мыслям бежать впереди фактов, особенно теперь, когда его мысли были целиком заняты воспоминаниями, пробужденными словами «Дом Феникса», а эти воспоминания мы, уважая личную жизнь Кааврена, не станем сообщать всему свету, хотя читатель может, без сомнения, сам придти к тем заключениям, каким пожелает, особенно вспомнив слова Виконта о некотором волнении, порожденном полученным ранее письмом. Если же читатель заключит, что это письмо и нынешний гонец связаны между собой, мы одобрим это мнение; но если читатель выберет подождать развития событий, а не строить ни на чем не основанные предположения, мы будем польщены этим выбором и увидим в нем индикатор доверия к рассказчику этой истории; и мы даем наше честное слово, что, спустя совсем немного страниц, цель гонца и человек, его пославший, будут открыты и выведены на всеобщее обозрение.

Несколько минут спустя Лар вернулся и встал перед Каавреном.

— Ну? — сказал Тиаса.

— Мадам благодарит и спрашивает, не будет ли Граф так добр, чтобы подождать ее на террасе?

— Очень хорошо. И, пожалуйста, принеси нам кофе.

— Я немедленно сделаю это, — сказал Лар, — если только…

— Да? Если только?

— Если Ваше Лордство захочет и у вас есть фильтр, я знаю, как сварить кляву.

Лицо Кааврена слегка просветлело и на его губах появилось что-то, похожее на улыбку, когда он тихо сказал, — Неужели ты можешь? Я не пробовал клявы по меньшей мере триста лет. Да, конечно, принеси нам горшочек.

— Мед и крем?

— Точно.

— Здесь есть бисквиты и бекон?

— Возможно. Принеси нам то, что есть.

Лар поклонился и отправился исполнять поручение, а Кааврен пошел на террасу, которая находилась позади дома и откуда открывался замечательный вид на океан-море — вид, который, на самом деле, даже улучшился с Междуцарствием, так как на юго-западе больше не стояла Башня Кайрана. С моря дул утренний ветер, так что надо было надеть то, что удачно называлось «утренней накидкой»: эти накидки висели на колышках около двери террасы. Кааврен взял свою, бледно-голубого цвета с вышивкой, и уселся на свое кресло, лицом к безграничному красновато-оранжевому океану, простиравшемуся далеко под ним. Мгновением позже вошла графиня, в утренней накидке из красного лиорна отделанной коричневой, едва заметной вышивкой (мы должны добавить что графиня, хотя и Тиаса, всегда любила носить цвета Дома Лиорна, как потому, что они ей очень шли, так и потому, что совершенно не заботилась о том, что диктует мода). Кааврен встал, взял обе ее руки в свои, улыбнулся и проводил ее к креслу рядом с собой, где они и сидели вместе несколько минут, пока не появился Лар и не объявил, — Посланник от Чародейки с Горы Дзур, — что заставило Кааврена и Даро нахмуриться от неожиданности, так как Лар, по неопытности, вначале назвал посетителя гонцом, а не посланником, а последнее требовало от хозяев встать и приветствовать его со всей учтивостью ради той, которая его послала.

Тем не менее они сделали это без малейшей неловкости. Даро наклонила голову и сказала, — Я — Графиня Уайткрест, а это Лорд Кааврен. — Посланник очень низко поклонился и не назвал, конечно, свое имя, но уселся на кресло, предложенное ему из-за уважения к его долгу, и с благодарностью принял кляву, принесенную Ларом, которая была так хороша, что Граф и Графиня немедленно простили Лару его невольную ошибку.

Посланник, должны мы сказать, вовсе не был Теклой, но, судя по особенностям его лица, действительно принадлежал Дому Феникса, во всяком случае на первый взгляд, и некоторое время Граф и Графиня просто поражались, глядя на него, пока не сообразили, по форме его скул и носа, что их посетитель Драконлорд — и действительно, люди из Дома Дракона часто напоминают представителей Дома Феникса.

— Ваше Лордство безусловно заметило, — начал посланник, — что я ношу ливрею Феникса.

— Да, мы обратили внимание, — сказала Даро.

— Это только из-за моей миссии. Я взял на себя задачу выполнить эту миссию по требованию той, которой служу. Вы можете сказать, что меня нанимает то один хозяин, то другой. Тем не менее осмелюсь предположить, что мой визит не неожидан.

— Это зависит, — осторожно сказала Даро, — от чьего имени вы пришли.

— Я служу той, кого зовут Сетра Лавоуд, а это имя, надеюсь, не неизвестно вам.

— Это правда, — сказала Даро. — Я слышала, как это имя произносили, довольно давно.

— Сетра, со своей стороны, служит той, кого зовут Зарика.

— Зарика? — сказал Кааврен. — Я не думаю, что знаю ее, но…

— Но это имя, — сказала Даро, — очень многозначительно.

— Она, — сказал посланник, — последняя из рожденных в Доме Феникса.

Кааврен и Даро посмотрели друг на друга.

— Ее мать, — продолжал драконлорд, — принцесса Лудин, которая была Наследницей от Дома Феникса в момент катастофы. Ее отец…

— Вернуа, — сказал Кааврен, внезапно вспомнив разговор, который у него был с этим весьма достойным джентльменом за несколько дней до падения империи.

— В точности, — сказал посланник. — Вернуа умер во время Катастрофы Адрона, но он…

— Отправил свою жену из города за несколько дней до того.

Посланник нахмурился. — А! Вы знали об этом?

— Когда-то, — сказал Кааврен. — И, тем не менее, до тех пор, пока вы не напомнили мне об этом, я не вспоминал о нашем разговоре с ним больше двухсот лет.

— Да, хорошо. Похоже на то, что Лорд Вернуа предвидел катастрофу, и отослал свою жену, Принцессу Лудин, в безопасное место за несколько дней перед несчастьем, где она и родила ребенка.

— Зарику.

— Совершенно точно. Сама принцесса прожила после рождение ребенка не больше года, став одной из жертв первой волны чумы, сопровождавшей Катастрофу, но ребенок выжил, его воспитали приемные родители, и как раз сейчас пришло время… — Посланник умолк и выжидающе посмотрел на Кааврена.

— Да? Пришло время?

— Сетре Лавоуд кажется, что время пришло.

— Время пришло для чего, мой дорогой сэр?

— Что касается этого, я не могу ничего сказать.

Чтобы скрыть свое замешательство, Кааврен занял себя, налив в свой стакан еще клявы, добавил мед и крем, а потом выпил. В этот момент Лар, который незаметно выскользнул наружу, вернулся с подносом, на котором громоздились подогретые бисквиты, баночка с маслом и кувшин с яблочным мармеладом, так что на несколько минут разговор прекратился. В течении этой недолгой паузы, Даро, которая вообще говорила мало, изучала своего мужа, думая о мыслях в его голове, но не желая проникнуть в них.

После того, как каждый из трех съел несколько бисквитов, графиня сказала, — Мы ожидали вас не раньше следующей недели.

Посланник кивнул. — На этот раз поездка прошла не так тяжело, как мы ожидали, но, тем не менее, это был долгий путь по опасным местам.

— Я понимаю. Хорошо, мы рады приветствовать вас здесь.

Посланник значительно наклонил голову и сказал, — Вот моя печать и письмо. — Он встал и отдал оба этих предмета Графине, которая оглядела их и передала Кааврену, который, проверив подпись и описание, содержавшееся в письме, как и аутентичность печати, вернул их посланнику. Тем не менее, прочитав описание Сетры Лавоуд, Кааврен обратил более пристальное, чем раньше, внимание на самого человека, внезапно нахмурился и, уставившись тяжелым взглядом на Драконлорда, произнес только одно слово, — Аттрик.

Посланник кивнул. — Я имею честь быть его сыном.

— Да, — сказал Кааврен, улыбнувшись во второй раз за это утро. — Вы напоминаете его. — Потом, уже не улыбаясь, он спросил, — И как поживает мой старый друг?

— Увы, сэр, он был в Драгейре во время Катастрофы.

Кааврен печально склонил голову. — Прошу прощения, — сказал он голосом, настолько низким, что это был скорее шепот. — Я и не знал, что он был так близко в эти последние дни. — К концу фразы его голос от шепота опустился еще ниже — к молчанию.

— Я почти не знал его, — сказал посланник.

Кааврен кивнул и твердым голосом сказал, — Я имел честь и удовольствие хорошо знать его. Ваше имя, молодой человек, Китраан, не правда ли?

— Да, милорд.

— Хорошо. Китраан, вам всегда будут рады в моем доме, приедете ли вы по делу или нет, в память о добром человеке, хорошем бойце и замечательном друге. — Он вопросительно взглянул на Даро, и она торжественно кивнула.

— Благодарю вас, лорд и леди, — сказал посланник.

Как будто для того, чтобы подчеркнуть момент, на террасе опять появился Лар, на этот раз с подносом, заставленным тарелками с беконом и луком, которые он поставил на стол, прежде чем незаметно исчезнуть, так что бекон и лук оказались символами гостеприимства, предоставленном посланнику.

Мы верим, что читатель разрешит нам во время небольшого перерыва в разговоре кратко обрисовать Китраана, сына того самого Аттрика, которого некоторые из наших читателей возможно помнят по нашей истории Гвардия Феникса. Он был пропорционально сложенным молодым человеком примерно трехсот или трехсот двадцати лет, немного низким для дракона, но, тем не менее, с длинными руками и ногами, поэтому сидя производил совершенно противоположное впечатление. У него были темно-коричневые волосы и такие же глаза, а на своей голове дракона он носил серьги с драгоценными камнями, указывавшие на принадлежность к линии Лания. Он двигался медленно и грациозно, почти как Лиорн, и по его внешнему виду легко можно было заключить, что улыбался он крайне редко.

После нескольких минут молчания, в течении которых все трое наслаждались беконом и луком, пили кляву и глядели в открытое море, Даро сказала, — Мы получили послание с Горы Дзур, от Чародейки Горы Дзур, в котором нас предупреждали о будущем прибытие посланника, а также о том, что мы должны приготовить нашего сына к путешествию, но никаких причин для этого там не было.

Китраан улыбнулся, — И тем не менее вы начали готовиться, хотя даже не имели понятия о том, для чего все это надо?

Кааврен пожал плечами. — Я знаю Сетру Лавоуд.

Посланник начал было что-то говорить, но Кааврен жестом оборвал его, — Лар, — сказал он, — помоги Виконту одеться и приведи его сюда.

Слуга, стоявший на некотором расстоянии от них, поклонился и отправился выполнять поручение, и спустя полчаса Пиро, одетый и бодрый, несмотря на свой прерванный сон, благодаря восстанавливающей силе молодости, появился перед ними, радостно поздоровался с отцом, поцеловал руку матери, почтительно поклонился незнакомцу, который был немедленно представлен ему как посланник из Дома Феникса.

— Дома Феникса? — переспросил Пиро, в замешательстве нахмурившись.

Посланник поклонился, подтверждая эти слова, после чего все расселись, так как, мы обязаны это упомянуть, с приходом виконта все встали. Пиро было дано некоторое время, чтобы поесть и попить, во время которого он мужественно пытался, хотя и ограниченным успехом, скрыть свое любопытство и обеспокоенность, и произвести впечатление, что он ест и пьет с тем спокойствием, которое подобает его званию. Как его попытка, так и его неудача, должны мы сказать, с удовольствием и оживлением были замечены как Графом, так и Графиней.

— Мой сын, — начал Кааврен без всякого вступления, когда Пиро отставил в сторону свою тарелку, — тебя призвали, чтобы служить — я не скажу Империи, так как ее уже нет, но памяти того, чем она была, и надежде на то, что она может возродиться опять. — Он остановился и посмотрел на Китраана, — Или вы скажите, что я неправ?

— Нет, не скажу, — ответил Китраан.

— Для чего в точности Чародейка хочет видеть нашего сына? — сказала Даро.

— Этого я не знаю. Но она хочет, чтобы он поехал со мной на Гору Дзур, до которой примерно шестьдесят пять или семьдесят лиг. Я приехал быстрее, чем собирался, так что если вы желаете отложить ненадолго отъезд, нет никакой причины, по которой вы не могли бы это сделать, но я не смогу рассказать вам больше того, что уже рассказал.

— Это совершенно естественно, — сказала Даро, потом быстро взглянула на Пиро и перевела взгляд вдаль. Мы доверим читателю самому понять, что могло твориться в душе матери в этот момент — а именно, когда она видит, как ее единственный сын собирается уехать из дома в первый раз, и, более того, уехать ради приключения с неопределенными результатами и неизвестными опасностями. Что до Кааврена, то, хотя он не был защищен и от таких чувств, тем не менее его нервная система была во власти других эмоций — эмоций, рожденных воспоминаниями о том, как он сам в первый раз уехал из дома, и о том, что он считал неудачей всех своей жизни, а еще надеждой, что его ребенок сможет в некоторой мере искупить его грех, а также печаль, что он сам не имеет возможности искупить его, а также множество других тончайших чувств и оттенков чувств, сопровождавших эти.

Что касается Пиро — а мы не колеблясь используем преимущество, которое дает нам наша позиция рассказчика, чтобы перелетать из сердца в душу молодого человека, когда только захотим — то можно сказать, что в нем очень глубоко было захоронено некоторое сожаление об уходе из семейного особняка, быть может навсегда, и рядом с ним лежал самый маленький намек на понимание того, что в пути его ждут неведомые и грозные опасности, возможно он почувствовал и нечто вроде преданности по отношению к идее, которой его отец служил так долго; но все эти эмоции опустились на самое дно его души и были подмяты одной единственной: внезапным страстным желанием выйти наружу и проложить свой путь в этом мире, лучший или худший, к добру или злу, к удаче или поражению.

Как хорошо известно, у каждого из Великих Домов есть своя особая черта: у Дзуров — героизм, у Драконов — жестокость, у Йенди — ум, у Лиорнов — благородство, а у Тиас, конечно, энтузиазм. Но у некоторых домов, и это тоже хорошо известно, есть и похожие черты; например Тиасы разделяют с Драконами и Дзурами одно любопытное качество: они совершенно не в состоянии сохранить свои мысли в тайне, так как они немедленно и полностью отражаются на их лице. Так что Даро и Кааврен сразу увидели, что происходит в душе их сына, и ответили в той же манере: на их лицах появилась улыбка, добрая и немного печальная, они потянулись друг к другу и взялись за руки. Кааврен, даже закашлялся от смущения и отвел взгляд, так как чужой был невольным свидетелем их супружеского единения душ и сердец.

— Хорошо, — через несколько секунд сказала Даро, придя в себя и отодвинув руку Кааврена, которую она слегка сжала, — мы еще должны обговорить детали, но в любом случае вы, мой добрый Китраан, должны провести эту ночь под нашей крышей, и вам надо показать вашу комнату. Слуга… — Тут она остановилась, сообразив что не знает имени слуги, а слуга, естественно, не знает замка. — Слуга, — продолжала она, — попросит мою служанку показать вам вашу комнату, и мы опять встретимся за обедом.

Китраан встал, поклонился и дал возможность проводить себя из комнаты. Даро, Кааврен и Пиро остались одни. Когда они опять уселись, Кааврен сказал, — Ты понимаешь, что это может быть крайне опасно.

— Да, понимаю.

— Я вполне доверяю тебе, и надеюсь, что ты храбро встретишь любую опасность, потому что ты, в конце концов, Тиаса.

— Да, отец, и более того, я ваш сын.

— Да, это правда, никто никогда не мог упрекнуть меня в недостатке храбрости, хотя бывали времена…

— Это еще не все, — мягко прервала его графиня. — Будь храбрым, мой сын, но не глупым.

— Даю слово, — сказал Виконт, — что меня всегда будет вести и вдохновлять ваш пример, и я всегда буду придерживаться принципов, в которых вы меня воспитали.

— Тогда, — сказала Даро, — давайте выслушаем эти принципы.

— Вы хотите, чтобы я произнес их сейчас, перед вами?

— Точно. Мы хотим понять, чему ты научился.

— Очень хорошо, я думаю, что вы не разочаруетесь. Я сейчас их повторю.

— Я слушаю. Что за принципы?

— Всегда стараться подумать, прежде чем делать, но доверять своим инстинктам, когда дело началось. Никогда не избегать опасности из страха за свою безопасность, но никогда не искать опасности самому. Никогда не приспосабливаться к моде из страха показаться эксцентричным; никогда не быть эксцентричным из страха прослыть конформистом. Никогда не ронять свою честь и честь Дома, хранить память об Империи. Всегда заботиться о своей лошади, своем лакее и своей экипировке так, как будто они часть моего тела. Держать себя в соответствии с более высокими стандартами поведения, чем я ожидаю от других. Никогда не бить без причины, но если есть причина, ударять в самое сердце. Уважать, подчиняться и любить тех, кого боги назначили мне в начальники, ради них, когда они заслуживают этого, ради себя, если они этого не заслуживают, и всегда ради выполнения своего долга. Быть верным своему Дому, своей семье и принципам Империи.

— Великолепно, — сказала Даро. — А теперь займись своей лошадью, своим лакеем и своей экипировкой, так как ты уезжаешь на следующее утро.

В ответ на эти слова Кааврен глубоко вздохнул, Даро быстро взглянула на него, но он утвердительно кивнул. — Задержка, — сказал он, — только…

— Да, — сказала Даро.

Пиро встал, ощущая взрыв эмоций со стороны родителей по отношению к себе, тем не менее он просто поклонился и вышел из террасы без видимой спешки; зато выйдя за дверь он пустился бегом через замок к конюшне, дал своей любимой лошади добавочную порцию зерна и занялся подготовкой к путешествию.

Тем временем Граф и Графиня Уайткрест пили кляву на террасе, глядя на южное побережье Драгейры; вид, запах и звуки моря наполняли их души печалью. Кааврен никак не мог оторвать взгляд от красноватых волн.

— Милорд, — сказала графиня, — Что вы там хотите найти?

— Корабли, миледи, из дальних стран.

— Придет день и вы увидите их, — сказала она.

После этого они молчали добрую часть часа. Наконец заговорил Кааврен, очень тихо, — Мне кажется, что я все-таки сделал что-то хорошее.

— Вы говорите о Принцессе Лудин?

— Точно.

— Да, но скажите более ясно.

— Ничего особенного, — ответил Кааврен. — Только то, что в данном случае я, кажется, послужил орудием богов.

— И вы рады?

— Я чувствую, что в некоторой степени бремя, лежащее на мне, уменьшилось.

— Тогда и я рада.

Кааврен быстро взглянул на нее, — Это не так легко, дорогая…

— Не будем говорить об этом. Намного лучше глядеть на океан-море и думать о далеких берегах.

— Да, давайте сделаем именно это.

И они так и делали, пока Даро не пришлось уйти, чтобы заняться делами поместья Уайткрест. А Кааврен сидел на том же кресле вплоть до второго часа после полудня, когда к нему присоединился Виконт, который почтительно приветствовал его и, по знаку Кааврена, сел рядом с ним.

— Ты готов уехать завтра утром? — спросил Кааврен.

— Да, сэр, готов.

— Как ты собираешься ехать?

— Сэр, я беру мою лошадь и, с вашего разрешения, мы нагрузим припасы на чалого мерина, который достаточно велик и силен, так что может нести еще и слугу, если вы, не считаете, что нам надо взять мула. Тем не менее я хочу взять как можно меньший груз, чтобы путешествовать как можно быстрее.

— Нет, нет, сынок. Я полностью поддерживаю твой план.

— Тогда я все это и сделаю.

— И вы собираетесь уехать, рано, не правда ли?

— До рассвета.

— То есть до того, как я и Графиня встанем.

— Это как раз мое намерение, сэр, так как я знаю, что вы как-то сказали, что раннее начало в первый день пути исключительно важно для длинного путешествия, а я всегда принимаю ваши слова близко к сердцу.

— Очень хорошо, Виконт. И вы пришли спросить, нет ли у меня еще слов, то есть каких-нибудь советов до того, как вы уедете?

— В точности.

— Я благодарю тебя, что эта мысль пришла тебе в голову. Но, тем не менее, мне нечего добавить, так как я учил тебя всему, чему мог, словами, потому что, к сожалению, не мог подать тебе пример, и то, чему ты научился, должно помочь тебе самым лучшим образом. А что с твоими друзьями?

— Я напишу им вечером.

— Очень хорошо. Важно, чтобы мы не пренебрегали нашими друзьями, ибо они наш якорь, и добрый друг сможет удержать тебя в любой шторм, при условии, что мы сами не перережем трос. — Он улыбнулся. — Ты заметил, что жизнь около моря повлияла на мою речь?

— У вас, сэр, ведь было хорошие друзья, не правда ли?

— Да, действительно. Но после катастрофы расстояния стали намного больше, а у нас теперь нет почты, так что можно не знать, что происходит с твоими старыми друзьями, даже если один из них — Сетра Лавоуд.

— Кстати, сэр.

— Ну?

— Как вы думаете, я встречусь с ней?

— Очень вероятно. И если это произойдет, не забудь передать ей мои самые почтительные приветствия.

— Я обязательно сделаю это, сэр.

Какое время они оба молчали, но потом виконт сказал, — Милорд?

— Да, Виконт?

— Вы бы хотели сами поехать, вместо меня?

Кааврен вздохнул. — Увы, я не в состоянии ехать. Виконт, я могу, возможно, поднять мой старый меч, но не в состоянии отразить любой удар. А мои старые кости не разрешают мне сидеть на лошади больше, чем несколько часов. И если эта миссия именно то, что я о ней думаю, тут требуется кто-то, кто…

— Да сэр? Требуется кто-то кто?

Кааврен покачал головой. — Нет, ты должен идти вперед и сделать то, что должен сделать. Вот и все.

— Да сэр. Я не разочарую вас.

— Да, Виконт, я уверен, что не разочаруешь. И ты, конечно, попрощаешься с Графиней, прежде чем уехать?

— Я пойду в ее комнату немедленно после того, как выйду от вас, сэр.

— Хорошо. — Они еще какое время сидели, не произнося ни единого слова; потом Кааврен сказал, — Что ты думаешь о твоем лакее?

— Он нравится мне, сэр, так как не обделен мужеством, а его разговор забавляет меня.

— Не может быть ничего лучше. Ты знаешь, лакей, иногда, может быть почти другом, и я должен сказать тебе, что именно так получилось с моей старой служанкой, Сахри, и я надеюсь, что она счастлива со своим товарищем, чье имя Мика, который служил моему старому другу, Тазендре, о которой я так много рассказывал тебе.

— Я всегда буду заботиться о Ларе, сэр.

Кааврен кивнул, и, с усилием, встал. Пиро сделал то же самое. — Подойди, Виконт, обними меня, а потом иди и попрощайся с твоей матерью.

— Охотно, сэр, — сказал юноша, и обнял своего отца с энтузиазмом и любовью, после чего, с последним нежным поклоном, вернулся в замок. Кааврен, со своей стороны, опять уселся и продолжал глядеть на океан, чтобы никто не мог видеть слезу, заблестевшую в его глазах.

 

Одиннадцатая Глава

Как на герцога Гальстэна, которого читатель возможно помнит как Пэла, были возложены новые обязанности, и некоторые размышления по поводу того, с чем они были связаны и какие последствия этого можно ожидать

Если бы ранним утром следующего дня кто-нибудь смог оглядеть все обширное пространство, которое когда-то было Империей, он, безусловно, заметил бы, что не происходит ничего, достойного упоминания. Будьте уверены, западная половина была все еще во власти самой темной ночи, но даже в той части, на которую мы обратим наше внимание, то есть в поместье Уайткрест в Адриланке, нельзя было рассмотреть почти ничего за исключением следующего: три смутных силуэта, то есть Пиро, Китраан и Лар, пошли в конюшню, проверили свои запасы и снаряжение, как следует укрепили их на вьючной лошади, вскочили на своих животных и медленно поехали на восток.

В некотором смысле на это можно посмотреть как на важнейшее обстоятельство, потому что лавина последующих событий была приведена в движение этим простым отъездом; тем не менее поразительная, хотя и простая, правда состоит в том, что событие, имеющее историческое значение, вовсе не обязано быть интересным; и так как читатель имеет право потребовать, чтобы все в романе было значимо для развития событий и, одновременно, влекло его к себе благодаря своим особым чертам, у писателя нет выбора, как только оставить этих троих медленно идти по своему пути, а самого читателя познакомить с предметами, которые вызовут его симпатию и поразят его воображение.

В тот момент, когда наши три друга уезжают, нам надо как следует поглядеть, нет ли где деятельности, важной и интересной для нашей истории; большая часть земли спит, а те, кто уже проснулся, по большей части занимаются каждодневными заботами, которые поглощают большую часть времени и энергии как у аристократа, купца или крестьянина, так и, если говорить правду, даже у историка. Единственное исключение можно найти, если кто-нибудь посмотрит, на крайнем северо-западе континента, на горе, именуемой Кана, входящую в горную систему Канефтали, где некий Драконлорд, которого зовут точно так же, как и горный пик, который мы только что упомянули, и его кузина настолько расширили свои владения с тех пор, как мы видели их в последний раз, что это определенно стоит того, чтобы об этом рассказать.

Очень много (а по мнению этого историка почти все) в успехе Каны может быть объяснено его способностью находить наиболее талантливых людей в самых различных областях знания и добиваться от них согласия участвовать в его проекте. За полстолетия, протекшее со времени Катастрофы, он сразился, победил, убил или принял к себе на службу всех предводителей более мелких шаек в области вокруг гор; к концу первого столетия он наладил связь, разведку и торговые пути к океан-морю на юг и запад, и почти до пустыни на восток.

Все следующее столетие от вел переговоры, торговал и, в конце концов, поглощал все владения побольше рядом с горами, до тех пор пока, к тому времени, о котором мы имеем честь писать, то есть к середине третьего столетия Междуцарствия, он не стал контролировать треть территории того, что когда-то было империей, а его влияние ощущалось еще на одной трети.

Мимоходом необходимо упомянуть, что где-то пятьдесят лет назад его агенты узнали о Кааврене и хотели привлечь его на службе Кане, но герцог решил, что деморализованный, слабый телом и духом, бывший Капитан Гвардейцев Феникса ничем не поможет его делу. Если бы они попытались завербовать Кааврена в свои сторонники, то совершенно невозможно сказать, сумели ли бы они это сделать и тогда вся история могла бы пойти совершенно в другую сторону.

Но если Кана (или, точнее, Хабил, действовавшая через Кану) не обратил внимание на Кааврена, то один из наших старых знакомых не упускал его из виду, и это был Пэл, которого притянуло к месту, где собиралась сила, также естественно и неизбежно, как орка поплывет именно к тому месту в воде, где была пролита кровь. Не больше ста лет назад Пэл был простой и почти случайной пешкой в обширной информационной паутине Кана; но так как он был Йенди, то для него не составило труда выяснить, кто находится на противоположном конце «нити», как он это называл, так что вскоре и Кана узнал о нем и его вкладе в общее дело, и очень скоро Пэл начал расти, становясь все более и более важным членом этой организации, продемонстрировав талант не только собирать факты, но и делать невероятно точные выводы из самых маленьких кусочков информации, до тех пор пока, за полстолетия до того времени, о котором мы имеем честь писать, он стал во главе тех, кого Кана называл шпионами, Хабил наблюдателями, и только сам Пэл именовал «своими друзьями».

Так получилось, что именно в тот момент, который мы описываем — то есть за какое-то время до рассвета того дня, когда Пиро выехал из Адриланки — Пэл, который на самом деле был герцогом Гальстэном, вошел в ту самую библиотеку, в которой, два столетия назад, впервые были составлены планы нынешней компании. Надо сказать что Пэл, хотя время добавило больше двухсот лет к тем, которые прошли под его ногами, ничуть не изменился с того последнего раза, когда мы видели его: те же темные глаза и волосы, благородный подбородок и та же грациозность в движениях. В библиотеке уже были Кана и Хабил, которые склонились над детальной и искусно нарисованной картой пустыни Сантра. Пэл, войдя, отвесил почтительный поклон.

— Добрый день, Гальстэн, — сказал Кана. — У вас есть что доложить?

— Есть, — ответил Пэл, — если вы хотите выслушать.

— Я хочу знать обо всем, — сказал Кана. — Моя кузина и я как раз обсуждали преимущества и недостатки попытки завоевать западную части пустыни Сантра по сравнению с возможностью обойти ее с юга. Мы еще не приняли окончательного решения, и если у вас есть информация, которая облегчит нам нашу задачу, тогда не будет ничего лучше, чем выслушать ее.

— О, по этому поводу, — сказал Пэл, — у меня есть совершенно конкретные данные.

— Ну? — сказала Хабил.

— Я слышал от моих друзей, что некий генерал, по имени Февинн, за последние несколько лет собрал вокруг себя определенные силы, предвидя вашу попытку захватить западную часть Сантры. Основные его силы размещены на севере пустыни, куда он может призвать около шести тысяч отлично подготовленных и организованных солдат, кроме того, у него есть постоянный гарнизон из примерно четырех тысяч человек уже находящийся в этой точке, у всех у них есть лошади и они в любой момент готовы двигаться согласно его приказам.

— Тогда, — сказал Кана, — возможно нам стоит пойти на север, а не на юг, и отрезать эти отряды друг от друга.

— Но тогда, — сказала Хабил, — мы окажемся пойманными между ними, а у нас только одиннадцать тысяч воинов, и, кроме того, потребуется время, хотя и не слишком большое, чтобы занять эту позицию.

— А смогут ли наши одиннадцать тысяч захватить гарнизон, как вы думаете? — спросил Кана.

— Если они появятся там незаметно, — сказал Пэл, — это вполне возможно. Для этого, однако, они должны придти с самого севера, так как люди Февинна не наблюдают только за этим направлением. Если Ваша Милость желает, детальный отчет о дорогах и колодцах будет готов к завтрашнему утру.

Хабил и Кана вопросительно посмотрели друг на друга, потом дружно кивнули. — Что-нибудь еще? — спросила Хабил.

— Да, есть кое-что, маркиза.

— Что именно?

— Вы знаете, откуда в будущем может исходить самая главная угроза нашему делу, не правда ли?

— Да, вы говорили нам, — сказал Кана, — что Гору Дзур необходимо принимать в расчет.

— Точно, — сказал Пэл.

— И?

— И поэтому я не свожу глаз с Горы Дзур и даже слежу за теми, кто уезжает из нее для поручений самых разных сортов.

— Хорошая мысль, я думаю, — заметила Хабил.

Пэл поклонился.

— Но тогда, — сказал Кана, — что-то случилось?

— Точно, — ответил Пэл. — И если вы желаете, я расскажу вам, что именно.

— Да, сделайте это, — сказал Хабил, — Вы же видите, что мы оба слушаем каждое ваше слово.

— Да, — сказал Кана, — что на этот раз сделала Чародейка?

— Она, — сказал Пэл, — посылает гонцов и посланников. И более того…

— Да?

— Она призывает людей к себе.

— Войска? — спросил Кана.

— Нет, личностей, — ответил Пэл.

— Что за личностей? — сказала Хабил.

— Я не знаю их всех, но одного, по меньшей мере, я знаю, и это Виконт Адриланки, который, как я установил благодаря магическим методам коммуникации, к которым вы дали мне доступ, несколько часов назад выехал к Сетре в сопровождении одного из ее посланников.

— А кто он такой, Виконт Адриланки? — спросил Кана.

— Это сын моего старого знакомого, — сказал Пэл, — то есть сын Лорда Кааврена, который командовал Гвардией Феникса до Катастрофы.

— Я слышал о нем, — сказал Кана. — Говорили, что когда он занят своим делом, с ним лучше не играть в игрушки.

— Абсолютно точно, — сказал Пэл. — И с его сыном тоже, если в нем течет та же кровь.

— И что вы советуете предпринять?

— Ничего, нужно только знать об этом. Сетра Лавоуд готовит удар, будет ли он против нас или в другом направлении я еще не могу сказать, но я хочу предостеречь Вашу Милость, и хочу, чтобы вы не забывали о ней. А я, со своей стороны, удвою число наших друзей, наблюдающих за Горой Дзур и окрестностями.

— Очень хорошо, — сказал Кана. — Что еще?

Пэл вздохнул. — Я боюсь Сетру Лавоуд, — сказал он. — Мы не можем напасть на Гору Дзур, мы не в состоянии противостоять ее волшебству, мы не можем подорвать ее дипломатию, и все потому, во-первых, что она умела и могущественна, а во-вторых, мы слишком мало знаем о ней. Кто она по природе? Сколько ей лет? Мы ничего не знаем об всех этих вещах, и можем только строить предположения.

— Возможно, — сказал Кана, — что она потеряла свою силу в момент падения империи. Разве неправда, что все это время она не покидала Гору Дзур?

— Может быть это и правда, — сказал Пэл. — Но будьте уверены, мы даже не узнаем, если она уйдет. Но что мы можем сказать и сделать? Мы не делали никаких проверок.

— Но разве возможно, — сказала Хабил, — проверить ее, не нападая на Гору?

— Может быть есть способ, — сказал Пэл. — Есть юные Дзурлорды, и даже Драконлорды, которых можно убедить выступить против нее; а это даст нам некоторые указания, насколько мы должны опасаться ее.

— Вы сможете устроить это? — сказал Кана.

Пэл поклонился. — Но есть еще одно соображение.

— И какое? — спросила Хабил.

— Может быть нам нечего опасаться ее; но, напротив, мы можем заручиться ее поддержкой.

— Как, заручиться ее поддержкой? — сказал Кана.

— В точности. Если она поверит, что мы — лучшая надежда на восстановление Империи, почему нет, она будет помогать, а не мешать нам.

— И каким образом мы в состоянии убедить ее? — сказала Хабил.

— Вот это настоящий вопрос, — ответил Пэл. — Это именно то, что мы должны обдумать.

— А не будет ли проще, — сказал Кана, — послать к ней посланника?

— Как, спросить ее прямо? — сказал Пэл. — Я не подумал об этом.

Хабил хихикнула. — Я не удивлена этому, мой добрый Йенди. Тем не менее, что вы думаете об этом?

— Да, может быть это самое лучшее решение, — согласился Пэл.

— Нам нужно тщательно обсудить, кого именно мы пошлем, — сказал Кана.

— У меня есть идея, — сказала Хабил.

— Был бы рад услышать ее, — сказал Кана.

— Я считаю, что мы должны найти того, кто вежлив, тонок, наблюдателен, скрытен, храбр и умен. Кто способен не только исполнять приказы, но и способен идти дальше приказа, а то и изменять его, если обстоятельства того требуют. Короче говоря, нам нужен тот, кто обладает всеми добродетелями, нужными для выполнения этой миссии.

— Я согласен с вашим списком необходимых добродетелей, — сказал Пэл. — Вам остается только назвать имя того, кто ими обладает.

Хабил, не отвечая, просто улыбнулась, продолжая глядеть на Пэла. Его глаза слегка расширились, когда он сообразил, что она имела в виду, но, секунду подумав, он поклонился.

 

Двенадцатая Глава

Как Автор, вынужденный против собственной воли описать путешествие Виконта, пытается, исключительно ради Вас, Читатель, сделать путешествие интересным

Тем, кто берет в руку перо и пишет, удовлетворяя стремление народа отвлечься, давно известно, что одни из наиболее трудных задач для писателя возникают тогда, когда персонаж, за которым следит читатель, должен ехать из одного места в другое. Автор должен каким-то образом дать отчет о путешествии, и если просто написать «Они уехали; они приехали», то у читателя чаще всего остается чувство, что он пропустил что-то важное; тем не менее если действительно описать путешествие, как оно происходит изо дня в день, а каждый из этих дней заполнен обычной рутиной путешественника, то это, чаще всего, утомляет читателя; иными словами, нагнетает скуку.

Будьте уверены, тем, кто пишет чистую историю, иногда удается избежать этой дилеммы под тем предлогом, что, поскольку ничего значительного не произошло, нет нужды и описывать это ничего. Но возможен и другой вариант: историк может оказаться настолько удачлив, что у него в запасе найдется какое-то количество событий, которое сохранит интерес читателя; некоторые историки, особенно умный и эрудированный Кропервелл, похоже специализируются именно на таких исторических событиях, которые подходят под это описание.

А что до писателей популярных романов, каждый из них в очередной раз ищет свой способ совладать с этой трудностью, с большим или меньшим успехом. Тот, у кого лучше всего получается сюжет, изобретет абсурдное количество самых разных приключений; тот, кто любит описывать все на свете, обрисует в малейших деталях сцену, через которую проезжают герои и читатель; любитель подытоживать вообще опустит описание путешествия, ограничившись утверждением, что оно было; любитель пышных метафор начнет рассуждать о причинах самого путешествия; а все те, кто похож по манере письма на восхитительную Мадам Пайор с ее «Романами Зеленой Волны», изобретают персонажей которые, по той причине или по этой, неспособны путешествовать; например умнейший Треммел Брокский использует, как место действия, только центр специфического района, а как персонажей только тех, кто живет там, и, естественно, переносит туда все события своих романов; таким образом полностью избегая этой задачи. Все эти способы, а также и другие, о которых мы не упомянули, чтобы не создавать себе дополнительных проблем, вполне разумны и достигают своей цели, если ими пользуются умело и достаточно ловко, тем не менее нам кажется, что наиболее значительным для читателя должно быть то, что наиболее значительно и для самого героя, который привлекает к себе внимание читателя, и это вдвойне верно в случае исторического романа, где мы не свободны в изобретении происшествий, но должны удовольствоваться теми, которыми снабдила нас история, и выполнить нашу задачу таким образом, чтобы сделать их как занимательными, так и наполненными информацией.

Именно по этой причине мы избрали наш собственный способ, достигший определенного успеха, а именно: направить внимание читателя на те события, которые привели к значительным изменениям в нашем персонаже, или, по меньшей мере, изменили ситуацию с теми персонажами, чьи действия привлекают к себя наш интерес; таким образом мы займем внимание читателя борьбой с самим путешествием, разговорами между путешественниками и некоторыми приключениями, которые имели глубокие и долго длившиеся последствия, за что мы, в свою очередь, сможем отплатить ему, обеспечив его более глубоким пониманием наших героев и некоторым развлечением, которое, естественно, будет результатом тех приключений, о которых мы собираемся поведать.

Все сказанное переносит нас во времени на неделю вперед к маленькому костру, около которого расположились Пиро, Китраан и Лар, для того, чтобы чувствовать одновременно тепло и защиту. Джунгли вокруг них жили активной ночной жизнью, оттуда доносились самые разнообразные звуки, хотя самым громким из них было ржание их собственных лошадей, которые тоже стремились подойти как можно ближе к огню, как если бы не были уверены в том, какие именно животные живут поблизости и что среди нет того особого сорта созданий, которые считают лошадь деликатесом. Эти крики и шумы дополнялись треском костра, который, казалось, утверждал, что продолжается драма вторжения человека в дикую природу; тем не менее все эти звуки — природный шум джунглей и звук горящих в огне творений человеческих рук — вместе производили особого рода мелодию, или, по меньшей мере, фон, с которым тихий разговор между Пиро и Китрааном вполне гармонизировал, хотя и по-своему, в то же время обеспечивая, читатель должен согласиться, еще одну достаточно глубокую метафору о человеке и природе, но такую, относительно которой автор воздержится от более точного объяснения.

Продолжая наше исследование, мы находим Пиро, который как раз говорит, — Но, мой дорогой Китраан, вы должны были поучаствовать в приключениях.

— Возможно, — сказал в ответ на его слова достойный Дракон, — но их было не так много и не таких опасных, как вы, быть может, предполагаете. В первый раз в жизни воспользоваться мечом для того, чтобы продырявить чью-либо шкуру и не дать продырявить свою, можно описать как приключение, или чувствовать себя так, как будто это было приключение, даже если тот, кто напал на тебя — невинный и почти не опасный зверь.

— Да, я понимаю это, — сказал Пиро, внезапно подумав о Свиной Кочерге и почувствовав тоску по дому, хотя и на мгновение. — И?

— Да, но когда это случилось во второй или в третий раз, и угроза не стала больше, а цель твоей поездки более важной, ты уже воспринимаешь это как скучную помеху. Правда один или два раза я действительно повстречался с бандитами или разбойниками с большой дороги…

— Как, вам довелось?

— Я же сказал, один или два раза, и тем не менее…

— Да?

— Никогда во время этих встреч не было необходимости обнажать сталь, так как эта публика крайне редко рискует напасть на человека, который может дать сдачи.

— А, понимаю.

— Как только я спустился с Горы Дзур мне показалось, что я увидел дракона, но он был очень далеко и спал, так что на самом деле, возможно, это был странной формы камень, из тех, что обеспечивают материал для историй о Чародейке.

— То есть вы не верите рассказам о том, что Чародейка превращала людей в камни и животных?

— Я даже не знаю, верю или нет, — задумчиво сказал Китраан. — Я могу, возможно, поверить в какое-нибудь одно превращение, но не могу себе представить, что она превращает кого-нибудь сначала в одно, а потом в другое. Более того, я вообще не понимаю почему, если у нее есть сила, чтобы делать подобные вещи, тогда бы просто не убить незваного гостя.

— Да, есть что-то справедливое в том, что вы сказали, — согласился Пиро.

— Вы так думаете?

— Уверен.

— Хорошо, я удовлетворен.

— Но продолжайте. Вы говорили о приключениях.

— Ах да, действительно. Ну, чтобы закончить, я ожидал приключений на пути к вам, мой дорогой Пиро, но я вынужден признаться, что со мной ничего не случилось, за исключением того, что несколько раз я просыпался ночью, разбуженный незнакомым человеком или животным, которое немедленно исчезало, когда я добавлял еще одну ветку в костер, который, безусловно, является лучшим другом любого, странствующего по лесу.

— То есть вы говорите, что ожидали приключений, но тем не менее надеетесь, что они еще будут?

— О, что до этого, то…

— Ну?

— Я не сказал, что не хочу их.

— Если ваше путешествие в ту сторону, и одному, прошло без событий, — с сожалением сказал Пиро, — то теперь, когда нас двое, крайне маловероятно, что мы встретим что-нибудь волнующее кровь.

— Эти и мое мнение, — сказал Китраан. — Тем не менее подумайте о том, с чем связана наша поездка: разве маленькое приключение оказаться на Горе Дзур? Не забывайте и то, что вы едете туда ради некоторой миссии. Мой друг, лично я считаю, что если вы так рьяно стремитесь к приключению, то безусловно будете его иметь, и не пройдет много времени, как оно начнется.

— Да, это правда, — согласился Пиро. Потом он засмеялся и сказал, — Хотя я слышал, что те, кто желают больше всего, оказываются последними, когда приходит время получать.

— И я слышал то же самое. Но тем не менее…

— Ну?

— Вы знаете о друге вашего отца, Тазендре?

— Да, я слышал о ней. Но что с того, ведь она Дзур.

— Вы правы, Дзурлордам такие чувства не знакомы.

Пиро вздохнул. — Хотел бы я встретиться с ней, да и со всеми другими, о которых мой отец говорит с такой любовью о которых моя мать рассказывает столько историй.

— Как, ваш отец ничего не рассказывает вам?

— О себе? Крайне редко. Эти воспоминания, как мне кажется, очень болезненны для него.

— Очень и очень жаль, — сказал Китраан. — В те дни они были героями. И, как вы знаете…

— Ну?

— Девушки любят героев.

— Нет ничего более естественного, — согласился Пиро. — На самом деле одно это было бы вполне достаточной причиной для риска, даже если нет других.

— Вы выразили мои мысли так хорошо, что мне ничего не остается, как согласиться.

Пиро кивнул. — Тогда у меня есть план: сначала мы повстречаем приключения, а потом мы встретимся с девушками.

— Я полностью согласен с вашим планом, мой друг.

— О, вы назвали меня другом.

— Да, и если я это сделал?

— Я совершенно удовлетворен и надеюсь, что вы предоставите мне честь делать то же самое.

— О, безусловно, мой дорогой товарищ. Вот моя рука.

— А вот моя.

— Итак, мы друзья.

— Отлично. А теперь, кто будет сторожить первым?

— Наш достойный слуга, Лар.

— Лар, ты присматриваешь за окрестностями?

— Целиком и полностью, милорд, и даю слово, что ничто крупнее крутящегося жука не ускользнуло от моих глаз, а ничего громче звука от падения мокрого листа — от моих ушей. И дальше будет еще легче, так как я теперь в той области, которую хорошо знаю.

— Так ты уже бывал здесь? — спросил Пиро.

— С теми бандитами, о которых я рассказывал вам, милорд.

— О, тогда, получается, какие-нибудь бандиты тоже где-то здесь?

— О, конечно. Им нравится этот район, потому что здесь проходит большое количество дорог, много перекрестков, и большинством из них пользуются до сих пор.

— Хорошо, итак ты разбудишь меня через три часа?

— Насколько я сумею отсчитать эти три часа. Понимаете ли, здесь по соседству нет летающих крыс.

— Как, летающих крыс? — удивился Китраан.

— Я вам все объясню в другой раз, — ответил Пиро. — А сейчас пошли спать и, возможно, сон избавит мои мускулы от некоторой окоченелости, которая возникает у тех, кто слишком много времени проводит на спине лошади!

— Маловероятно, — заметил Китраан. — Вы забываете, что сон на земле не дает мышцам расслабиться. Тем не менее это пройдет. Очень скоро вы даже забудете об этом.

— Надеюсь, вы правы, — сказал Пиро и последнее слово даже не успело прозвучать, как он уже спал.

В течении следующих дней они продолжали свой путь по дорогам и тропинкам, прорезавшим джунгли, останавливаясь около ручьев, чтобы наполнить свои меха для воды, и с тоской глядели на то, что когда-то было деревнями вдоль более крупных рек, использовавшихся как водные пути, до тех пор пока с удивительной внезапностью джунгли не превратились в зеленую равнину: длинную, казавшуюся бесконечной, и не было никакого объяснения почему такое разительное изменение произошло почти без всяких предупреждений; тем не менее то, что когда-то было дорогой, все еще бежало вперед, и скорость их движения не изменилась. Прошли часы и дни, они проехали через одну или две деревни, которые не были совершенно пустынны, но так как им было мало что сказать удрученным жителям, и они не нашли ничего, что было похоже на гостиницу, они поехали дальше, пустив лошадей неторопливым шагом, и мало разговаривали даже между собой.

Как-то поздним вечером, когда они были в дороге не меньше двух недель и Пиро уже не обращал внимания на свои мышцы, они уже собирались разбить лагерь и вдруг в нескольких сотнях ярдах впереди заметили отблески пламени другого костра; обменявшись взглядами, они дружно повернули лошадей на этот свет. Они остановились как раз внутри круга света, и убедились, что это действительно лагерный костер, и зажжен он для того, чтобы те, кто в лагере, могли видеть своих посетителей, их число и лица.

Какое-то мгновение было абсолютно тихо; Пиро слышал только собственное дыхание, дыхание Китраана и звон колокольчиков на упряжи своей лошади, а надо добавить, что лошадь бросила на Пиро быстрый взгляд, как будто не понимая, зачем они остановились, затем внезапно резко качнула головой, ударила в землю правой передней ногой и фыркнула.

Эту тишину, или почти тишину, решился прервать Китраан, который сказал, — Я желаю вам доброго вечера, незнакомец. Мы путешественники, и интересуемся, не сделаете ли вы нам честь, сегодня вечером разделив с нами огонь вашего костра. У нас есть вино, хлеб, сыр и определенное количество соленого мяса, которое мы проверили в последнее время и нашли хорошим, так что мы более чем желаем разделить все это с вами.

Ответ пришел в следующее мгновение. — Заходите, — сказал незнакомец, судя по голосу, женщина. — У меня на огне кипит кофе, есть сухие фрукты, соль, бисквиты и я, как и вы, хотела бы их разделить с вами.

Они слезли с лошадей, стреножили их и подошли к огню, рядом с которым сидела женщина, которой было около восемьсот или девятисот лет, хотя разобрать что-то в мерцании костра было очень трудно. И совершенно невозможно было угадать ее Дом, но у нее был, без всяких сомнений, благородный подбородок, а на данный момент этого было достаточно.

— Я Китраан э'Лания из Крепости Северного Соснового Леса. А это мой товарищ, Пиро, Виконт Адриланки.

— Я желаю вам самого доброго вечера. Меня зовут Орлаан и я не путешественница, а, скорее, местный житель.

— Как, вы живете здесь?

— Точно. Я пытаюсь изучать волшебство и контролировать некоторые силы, так что, как вы понимаете, такими вещами лучше всего заниматься там, где нет никого вокруг, на случай ошибки в расчетах.

— Да, понимаю, — сказал Пиро. — И разрешите мне пожелать вам успеха в ваших занятиях.

— Вы очень вежливы, — сказала Орлаан, — и я в свою очередь желаю вам безопасного и приятного путешествия. Но, смотрите, ваш слуга почти закончил готовить еду; давайте поедим вместе, а после этого вы, без сомнения, захотите отдохнуть.

— Замечательный план, — сказал Китраан.

Так как все были согласны, они немедленно стали его выполнять, и какое-то время было мало слов, их рты были заняты исследованием таких вещей как козий сыр на хлебе вместе с полосками сушеных яблок, и чем он отличается от такого же сыра с соленой кетной на пикантном бисквите. Пиро воспользовался этим временем, чтобы изучить хозяйку; тем не менее он узнал не слишком много. Ее одежда была сделана из темной кожи, которую так любят опытные путешественники, а ее лицо, видимое только в мерцающем свете костра, открывало только узкие, хотя и блестящие глаза, благородные волосы и подбородок, а также несколько мелких шрамов, которые всегда можно ожидать у тех, кто живет в дикой природе. Пока они ели, Пиро начал ощущать легкий дискомфорт, так как ему показалось, что Орлаан украдкой бросает на него внимательные взгляды. Это, естественно, показалось ему любопытным, но он сдержал себя и не стал ничего спрашивать. Орлаан, однако, не пожелала сдерживаться, но, наоборот, доказала, что Пиро не сочинил ее интерес к нему, так как она спросила, — Виконт, вы сказали, что вы из Адриланки.

— Я имею такую честь, — ответил Пиро.

— Адриланка большой город на побережье, разве не так? Раньше он был портом, если я не ошибаюсь.

— Вы совершенно правы. Это графство Уайткрест.

— А. И тогда ваш отец, он Уайткрест?

— Моя мать, леди Даро.

— Даро, — повторила она, как если бы уже слушала это имя раньше, и пыталась вспомнить где. — А ваш отец еще жив?

— Да, — ответил Пиро. — Я, как вы понимаете, один из тех, кому повезло.

— Действительно, — сказала Орлаан. — Мой собственный отец был в Драгейре во время катастрофы.

— Прошу прошения.

— Цикл повернулся, — сказала Орлаан. — Или, во всяком случае, он попытался, — поправила она себя. — Все может вернуться обратно.

— Только боги знают, — согласился Пиро. — Но, кстати, а как ваши исследования? Я слышал, что некоторые пытаются узнать как можно больше о волшебстве, которое практиковали еще до начала истории, когда не было Орба. Разве это не опасно?

— Опасно? Да, опасно. И тем не менее у нас есть преимущество, которого не было у волшебников давно прошедших времен.

— И что это? Я, знаете ли, очень любопытен.

— Разве бывает не любопытный молодой человек? А вот и ответ на ваш вопрос: наше преимущество в том, что мы знаем, что можно сделать, а что нет.

— А, верно. Мы знаем, например, что может быть создано устройство, которое управляет силой аморфии.

— Точно. И мы направили наши усилия именно в этом направлении.

— В надежде восстановить Империю?

— Однажды, возможно. Или создать новую. Или, чаще всего, чтобы просто научиться чему-нибудь новому.

— И тем не менее, иметь дело с аморфией без посредничества Орба, ну, одна мысль об этом пугает меня.

— И очень хорошо делает, молодой человек, так как это не тот предмет, с которым можно иметь дело необдуманно, без глубоких знаний. Я, из предосторожности, выбрала место своих занятий в тысячах милях от моря аморфии, так как я не так глупа и упряма, как некоторые.

— Как некоторые?

— Ну да. Были те, кто рисковал работать на самом берегу, и даже, как мне рассказали, некоторые из них вошли в море, чтобы поработать с самим хаосом.

— Как, вошли в море?

— Да, вошли в само море, хотя…

— Да?

— Я не слышала ни о ком, кто бы вышел обратно, закончив свою работу.

— Я желаю вам удачи в ваших исследования; мне представляется, что эти исследования могут иметь огромное значение для нас всех.

— И я на это надеюсь, молодой человек, — сказала Орлаан. На мгновение Пиро подумал, что видит странный блеск в ее взгляде, но потом он решил, что его обманул свет костра.

Этим вечером больше никто ни о чем не говорил, так как все отчаянно хотели спать, а когда на следующее утро они проснулись, то обнаружили, что та, кто ела с ними прошлой ночью, исчезла.

— Если вы спросите меня, — высказал свое мнение Лар, — то я очень рад. Обратили ли вы внимание на странный взгляд ее глаз. Хотел бы я как следует разглядеть ее.

Пиро только пожал плечами, и разрешил Лару помочь ему, а потом и Китраану, сесть на их лошадей. Сделав это, они повернули головы своих лошадей и, не произнеся ни единого слова, возобновили свое путешествие к Горе Дзур.

 

Тринадцатая Глава

Как к Кааврену заглянул неожиданный гость

Почти в то же самое время, когда Пиро и Китраан вскочили на своих лошадей, отец Пиро, то есть Кааврен, стоял в своей студии в Замке Уайкрест, где, не обращая внимание на холод, он распахнул окно в восточном конце комнаты и глядел на город Адриланку — а скорее сквозь город — как если бы его взгляд мог пронзить множество лиг и увидеть своего сына, отдаленного от него пространством и расстоянием. Таким образом он стоял уже несколько часов, и мог бы стоять и дальше, если бы не Даро, догадавшись о его мыслях, пришла в студию и нашла его там, после чего встала рядом с ним и стояла так не меньше четверти часа, ничего не говоря, и только тогда он пошевелился и сказал, — Как вы думаете, мы почувствуем, если с ним что-либо случиться?

— Я думаю что мы почувствуем, — сказала Даро.

Кааврен кивнул, и в этот момент слабый шум, как если бы кто-то внизу позвонил в колокольчик главной двери. — Хммм, — сказал Кааврен. — Мы наняли слугу, и он немедленно уехал.

— Но ведь мы так и хотели, не правда ли?

— Да, — сказал Кааврен. — Это так.

— Возможно кухарка ответит ему.

— А возможно и нет, — сказал Кааврен. — И это главная дверь, отсюда мы заключаем, что наш посетитель претендует на то, чтобы быть дворянином; не нужно заставлять его ждать. Поэтому я лично попытаюсь посмотреть, кто пришел проведать нас, и заодно расшевелю себя. Я хочу двигаться больше, чем это делал в последние не помню сколько лет. — Его слова сопровождались улыбкой, из которой Даро поняла, что эта насмешка над самим собой не более чем шутка; она, однако, хорошо знала его, и поняла то, что находилось за словами и выражением лица. Кааврен спустился вниз по лестнице, он шел медленно и с трудом, но тем не менее его ходьба все еще напоминала его старую походку, и даже намекала на его прежний военный шаг.

Он был еще на ступеньках между первым и главным этажами, когда он повстречал кухарку, ответившую на стук в дверь; сделав это, теперь она поднималась вверх. Увидев Кааврена она остановилась и поклонилась. — Милорд, — сказала она.

— Да?

— Вас хочет видеть какой-то джентльмен.

— Джентльмен?

— Да.

— Ну, и у него есть имя?

— Действительно, милорд, оно у него есть. На самом деле у него даже два имени.

— Как, два имени?

— Точно. На всякий случай, сказал он, если окажется, что одного не достаточно, что идентифицировать его.

— Ну, и что это за знаменитые имена?

— Милорд, он сказал, что его зовут Гальстэн, и добавил, что, если этого не достаточно для идентификации, его также зовут…

— Пэл! — крикнул Кааврен, и, едва не сбив с ног бедную кухарку, с невероятной для него скоростью бросился вниз, чтобы как можно быстрее оказаться у подножия лестницы и немедленно увидеть своего друга.

— Пэл, — закончила кухарка, остолбенело стоя у края лестницы, которая, к ее счастью, была достаточно широкой.

— Пэл, — опять крикнул Кааврен, еще не добравшись до вестибюля, — входи, входи, как я рад вас видеть.

Пэл, по-видимому услышав его, пошел вперед, и они встретились в коридоре перед гостиной, горячо обнялись и не говорили ничего, за исключением Кааврен, который прошептал, — Ах, Пэл, Пэл.

Наконец Гальстэн немного отступил назад, и сказал, — Да, мой друг, это я. Но скажите, в каком состоянии я вас нахожу?

— Не в слишком хорошем, мой старый друг, совсем не в хорошем. Но, однако, пойдемте внутрь. Мой винный погреб, благодаря богам вина, еще не полностью опустошен, и вы получите самое лучшее, что есть в нем. Сюда. Вы помните Графиню, не правда ли? — Эта последняя, должны мы добавить, то есть Даро, давно спустилась из студии и ждала в приемной.

— Конечно, — сказал Пэл, кланяясь и целуя ее руку. — Мадам, я, как всегда, очарован вами.

— Удовольствие целиком мое, — сказал графиня, — и я надеюсь, что вы не обидитесь на это, так как я никогда так не эгоистична, как в моем желании иметь вокруг добрых друзей, поэтому я надеюсь, что вы сделаете нам честь оставшись с нами как можно дольше; я знаю, что говорю как от имени Графа, моего мужа, так и от себя, что чем дольше вы будете с нами, тем больше мы будем счастливы.

— Ба, — сказал Пэл с улыбкой. — На ком вы женились, мой дорогой Кааврен? Тиаса, которая выглядит как Лиорн и говорит как Исола.

Пэл отдал свой плащ кухарке, которая, как должен был заметить читатель, также играла роль дворецкого; потом та же кухарка сходила в погреб за вином, открыла и налила его. — Ах, Пэл, — заметил Кааврен, — как хорошо видеть вас. Долго ли вы ехали сюда, к нам?

— Терпимо, — сказал Пэл. — Шесть дней назад я был в Горах Канефтали.

— Шесть дней! — изумленно крикнул Кааврен. — Невозможно! Как вы смогли приехать так быстро? Это же больше пятидесяти сотен лиг!

— Почта, — сказал Пэл.

— Почта? Ча! Уже двести пятьдесят лет нет никакой почты.

— И тем не менее, — сказал Пэл, — она существует снова, и вот доказательство: я сижу здесь, перед вами, а еще неделю и день назад я на самом деле был больше чем в пятидесяти сотен лиг от вас, и именно так мы мерили лиги и города в прошедшие дни.

— Но, все-таки, кто же учредил почту, которая покрыла такое расстояние.

— О, вы хотите знать это, не так ли? — сказал Пэл, улыбаясь.

— Я более, чем хочу знать, — сказал Кааврен, — я готов даже спросить.

Пэл опять улыбнулся и сделал пренебрежительный жест рукой. — Мы поговорим об этом позже, в подходящее время. Но вначале я хочу воспользоваться своим правом гостя и задать вопрос вам.

— Вы желаете спросить меня? Мой дорогой друг, в этом вы весь. Всегда вопросы, всегда желание что-то узнать, всегда тот план или этот. Но в этот раз убейте меня, если я могу себе представить, что я могу знать такого, что заинтересует вас.

— Как, вы не можете угадать?

— Даже ради своей жизни.

— Тогда я скажу вам.

— Я не прошу ни о чем другом.

— Вот он: я хочу спросить вас, мой добрый, о вашем здоровье, о ваших делах, о вашем счастье и о том, что вас заботит; короче говоря обо всем, что друг может пожелать знать о другом друге, которого не видел больше двухсот пятидесяти лет.

— Ах, Пэл. Мне нечего сказать. Я существую, мой друг, и ничего больше. Я существую, и я удовлетворяюсь моей семьей, моим поместьем, моими книгами и моими воспоминаниями.

— Вашей семьей, — мой добрый Кааврен?

— Да, конечно. Графиню вы знаете, и у меня еще есть сын.

— А! Сын!

— Да, радость моего сердца. Он близок к своим первым ста годам, и настолько красивый и хороший мальчик, что я бы не мог пожелать ничего лучше.

— А вы сказали это ему? — с улыбкой поинтересовался Пэл.

Кааврен вздохнул. — Боюсь, Пэл, я так и сделал. Я стал любящим до безумия отцом и не смог скрыть от него своих чувств, хотя, кажется, это не повредило ему.

— Ну, ну. А когда я буду иметь честь встретиться с ним?

— О, что до этого… — сказала Даро.

— Да?

— Я боюсь, что его сейчас нет дома.

— Как, нет? — сказал Пэл, переводя взгляд с одного хозяина дома на другого. — Хорошо, но когда он вернется?

— Не могу сказать, — сказал Кааврен. — Видите ли, он выполняет некоторую миссию.

— Как, миссию?

— Точно. Как в старое время, когда вы и я выполняли поручения Его Величества, приговоренного Лордами Судьбы, — Пэл быстро наклонил голову и прижал руку к сердцу, в то время, как Кааврен говорил эти слова, — и как, осмелюсь сказать, вы все еще делаете время от времени.

— Кто, я? Вы думаете, что я до сих пор езжу с поручениями?

Кааврен хихикнул. — Повесьте меня, мой старый друг, если я не думаю, что вы и сейчас поехали с какой-то миссией.

— О, а что вы сам, Кааврен? Уж вы-то определенно не выполняете ничьих поручений?

— Я? Целиком и полностью. Я как сломанная мельница, или как старый плащ, которого никто не носит, так что никто не предлагает мне миссий, да я и не взял бы ее на себя, даже если бы мне предложили.

Пока он говорил, по лицу Даро скользнула какая-то тень, но она решила не комментировать. Пэл, в свою очередь, решил прокомментировать, и в следующих словах, — Ба!

— Я говорю вам правду, Пэл, — сказал Кааврен. — Двести лет назад островитяне попытались вторгнуться с моря, и я бегал взад вперед по всей линии обороны, так что можно сказать собственными руками отбросил их назад; я думаю, что могу записать на свой счет шесть или семь из них.

— Девять, — вставила слово графиня.

Кааврен улыбнулся и продолжил свою речь. — И, — сказал он, — если бы сегодня Островитяне полезли снова, то…

— Да, если бы они напали?

— Тогда я должен был бы передать командование кому-нибудь другому, кто способен руководить, так как я нет. Или, в лучшем случае, я могу проконсультировать в вопросах тактики, если меня попросят, но ничего большего.

— Я не верю в это.

— Ча! Если бы видели, каких усилий стоит мне поднять мой меч, да, вы бы немедленно поверили мне. Так что когда появились миссии, они пришли к моему сыну.

— Хорошо, но что такое эта знаменитая миссия?

— А, что до этого, я не могу сказать, за исключением того, что…

— Да?

— Наш старый друг, Сетра, послала за ним.

— Ага! Но вы не знаете, что Чародейка хочет от него?

— Ни в малейшей степени, клянусь честью.

— Хммм, — сказал Пэл.

— Но скажите мне, — сказал Кааврен, — что с этой почтой, которая опять работает?

— О, вы хотите это знать?

— Да, да. В одном отношении я не изменился: мне по-прежнему все интересно. И вы говорите, что почта опять работает, когда ее не было двести пятьдесят лет, ну, и это похоже на внезапные волны, обрушившиеся на побережье, а это означает, что произошло что-то очень большое и сильное, которое мы, однако, не видим.

— Да, вы правы.

— И вы объясните нам?

— Был бы рад сделать это, и немедленно, если вы хотите.

— Я хочу этого, как ничто другого в мире.

— Тогда вот: один человек, по своей собственной инициативе, учредил почту.

— И для чего?

— Для чего?

— Да.

— Ну, чтобы помочь в путешествиях и связи.

— Да, теперь это ясно, вот только…

— Да?

— Кааврен нахмурился и заметил, — Вы не все мне сказали, Пэл.

Пэл рассмеялся. — Ах, как хорошо опять видеть ваш острый ум, мой друг. Да, конечно. Его имя Кана, он владеет достаточно большой территорией, а его амбиции безграничны.

— Кана, — сказала Даро, как если бы чувствуя, что это имя может стать очень важным, хотела сохранить его в памяти.

— Кана, — сказал Кааврен. — Да, это имя доходило до моих ушей.

— И?

— И я слышал достаточно мало, — сказал Кааврен. — А что вы можете сказать мне еще?

— Ничего, мой друг. Я и так сказал все, что мог.

— Должно быть много больше, чем это, если его почта проходит весь путь от Горы Кана до побережья, и вы в состоянии использовать ее.

— Да, это правда, но, вы понимаете, мне не разрешено рассказывать все, что я знаю, даже вам.

— Но есть одна вещь, которую вы обязаны сказать мне.

— О, и что же это?

— Почему вы решили повидать меня?

— О, что до этого…

— Ну?

— Вы правы, нет никаких причин не говорить этого.

— Тогда вы скажите мне?

— В это самое мгновение.

— С нетерпением жду.

— Вот она: я воспользовался шансом посмотреть самому как вы живете.

— Как я живу?

— Точно.

— Хорошо, и как же я живу?

— По моему замечательно.

— А, я понимаю.

— Вы понимаете?

— Да. Хотя я пренебрегал своим здоровьем и гниль может быть проникла в мое тело, мой ум еще не полностью опустошен и я начал понимать немного больше.

Даро взглянула на Кааврена с выражением как нежности, так и изумления. Пэл, со своей стороны, разрешил искусно выраженному выражению удивления появиться на своем лице и сказал, — Так вы думаете, что здесь есть, что понимать?

— Я почти уверен в этом. Но разве вы не хотите еще вина?

— Немного, если можно.

— А для вас, Графиня?

— Благодарю вас, да.

— Отлично, вот вам и вам. Вы видите, мой друг Пэл, что я еще способен встать, когда захочу, и бутылка вина не забрала у меня всю силу.

— Мой дорогой Кааврен…

— Но хватит об этом, старый друг. Не пришла ли пора показать вам вашу комнату?

— Ах, я должен извиниться, что говорю это, но я действительно еду по поручению, и это только короткая остановка.

— Осколки и черепки! Не хотите ли вы сказать, что вы приехали к моей двери после трех сотен лет, которые мы не виделись, и собираетесь уехать, не проведя даже ночь под моей крышей? Невозможно!

— Мой старый друг, вам хорошо знакомо слово «долг», и это именно то, что зовет меня сейчас.

— Невозможно, — повторил Кааврен.

— По меньшей мере, — вмешалась Даро, — вы отдохнете и поедите с нами, не так ли?

— После чего, — сказал Пэл, улыбаясь, — будет слишком поздно для отъезда? Я отдохну и поем, а потом останусь с вами на ночь, мы будем пить вино и вспоминать прошлое, пока не станет слишком поздно, мой завтрашний отъезд будет отложен и я потеряю целый день. Ну, это удовлетворит вас?

— Ах, мой старый друг, я не буду удовлетворен до тех пор, пока мы, все четверо, не сойдемся опять под одной крышей, но, боюсь, этому не бывать, так что я черпаю свое удовлетворение там, где могу найти его, и довольствуюсь малым.

— Это начало мудрости, — сказал Пэл.

— Или старческого слабоумия, — прошептал Кааврен.

Кухарка, которой сообщили, что гость останется обедать, после первоначальной, хотя и недолго прожившей паники, выглядела положительно счастливой; гости за обедом, таким образом требуется приготовить что-нибудь изысканное, и это случается уже второй раз за месяц; это не только будет отражено в месячной смете и будет удовольствием само по себе, но и означает, что есть шанс, что Граф опять проявит интерес к пище для самого себя — а ведь этого интереса не было больше ста лет. Конечно, это не возместит отъезд Виконта, по которому она тосковала не только из него самого, должны мы добавить, но и из-за того, что молодой человек высоко ценил хорошее мясо; но немного это поможет.

Таким образом она не пожалела усилий, потребовала от служанки сбегать на рынок за свежайшими цыплятами, отборными кусками кетны, жирными гусями, репчатым луком, очищенными грибами, кабачками, душистым базиликом, перцем и горшочками соленого гороха; а сама повариха все это время рылась в погребе, в поисках лучшего вина, чистейшей муки, самого свежего чеснока и самых активных дрожжей. Читатель обязан знать, что она обучалась в том самом Валабарском Ресторане, который до сего дня существует в Адриланке, и в котором те, кто очень озабочены своим животом, нанимают, или пытаются нанять, себе повара; когда-то говорили, что человек, который убирает со стола в Валабаре, впитывает в себя больше благородного искусства приготовления пищи, чем шеф-повар любой другой гостиницы или таверны в Империи; преувеличение, быть может не слишком справедливое сейчас, которое было значительно ближе к правде во время Междуцарствия.

Мимоходом мы должны добавить, что если читатель думает, будто повариха вообще избавила себя от работы, заставив служанку отправиться за покупками, то ничего не может быть так далеко от правды. Пока служанка наслаждалась приятной прогулкой по городу (с, как всегда, некоторый количеством добавочных пенни в руке, которые она была вольна потратить на свои удовольствия), повариха, полностью доверяя способности девушки приобрести самое лучшее из того, что она заказала, стала аккуратно мыть и чистить горшки, сковородки, тарелки, то есть всю совершенно необходимую в ее профессии кухонную утварь; одновременно она тщательно готовила свою голову к яростному приготовлению блюд, которое должно было начаться сразу после возвращения служанки.

Конечно ни Кааврен, ни Даро или Пэл не заметили ничего из этого; отдав приказ приготовить обед, они продолжали болтать, не обращая внимания на бурную деятельность в задних комнатах имения Уайткрест — или почти не обращая внимая, исключением оказался Кааврен, который должен был сам показать Пэлу его комнату, так как служанка была занята чем-то другим.

На самом деле Пэлу не требовался никакой отдых, так что привычно быстро оглядев и проверив свою комнату, он почти сразу вернулся в гостиную, где они продолжали разговаривать без помех до тех пор, пока сама кухарка, одетая в свой лучший костюм, бледно-голубых и белых цветов, подчеркивавший, что она служит Тиасам, не объявила, что обед готов, после чего все прошли в столовую, принялись за еду, и, как из-за странности обстоятельств, так и из-за качества блюд, решили полностью позабыть о всяких строгих церемониях, которые надо было совершать в соответствии с этикетом. Когда сладкое (взбитое тесто, наполненное кусочками сыра и покрытое земляникой) было переварено вместе с несколькими стаканами крепленого вина, участники обеда вернулись обратно в гостиную.

Если читатель почувствует себя немного обиженным за ту краткость, с которой мы описали еду, мы можем только сказать, что в данном случае самым важным был не сам обед, а то, что случилось до и после него, и именно на это мы направляем внимание читателя, отказываясь уступить неуместному желанию чувственного удовольствия в тот момент, когда наш долг требует от нас сосредоточиться совсем на другом: на тонкости и искусстве, с которым шел разговор, особенно между Каавреном и Пэлом — разговор, который имел далеко идущие последствия на жизнь их обоих, и, следовательно, на историю, которую мы имеем честь рассказывать нашему читателю.

Как только гость и хозяева удобно уселись в креслах, разговор, на который мы уже имели честь ссылаться, повернул к условиям, воцарившихся там, где когда-то была Империя. Для Кааврена не стало сюрпризом, и, надеемся, не должно быть сюрпризом для читателя, что Пэл был великолепно информирован о всех основных движениях на территории, которой до Катастрофы Адрона управляли из императорского дворца города Драгейры, и какое-то время основной темой стали лорды маленьких областей, пытавшиеся расширить свои владения, и мародеры, терроризировавшие незащищенные районы, и о том как очень часто трудно отличить первых от вторых. Пэл рассказывал анекдоты с наблюдениями очень общего характера, касался исчезновения некоторых давно устоявшихся обычаев и появлению новых, иногда совершенно необъяснимых; делал проницательные выводы и смелые предсказания.

— Вы знаете, — заметил он во время одной из пауз в разговоре, — я считаю, что наш старый друг Айрич, как Лиорн, должен быть в ужасе от того, что стало со званиями. Человек, который до Катастрофы был Бароном, часто решает, что теперь он Граф, а то и Герцог, и называет себя так, если только кто-нибудь другой, поблизости, не станет возражать.

— Неужели? — сказал Кааврен. — А что о вас, который был, я уверен, настоящим Графом?

— О, лично я больше не претендую ни на какой титул. Мне кажется, что это бессмысленно, так как я не участвую в этой общей гонке за землями и властью.

— Как, вы не участвуете?

— Не больше чем вы, мой дорогой Кааврен. И, на самом деле, даже меньше, так как вы отвечаете за некоторую территорию, в то время как я не отвечаю не за что и не за кого.

— Не за что и не за кого, — задумчиво повторил Кааврен. — Да, я понимаю это. Возможно вы правы, и сейчас титулы не значат ничего. Но мне действительно было бы приятно узнать, что Айрич думает по этому поводу.

Пэл кивнул, внимательно поглядев на Кааврена. — Есть, — сказал он, — что-нибудь, что вы не сказали мне?

— Я? — поразился Кааврен. — Не сказал вам? Ну, это самый странный вопрос из всего, что вы спрашивали, не так ли?

Пэл вздохнул и взглянул вдаль. — Я не могу не волноваться за вас, мой старый друг, независимо от того, что еще занимает мои мысли.

— Волнуетесь за меня? — сказал Кааврен. Хорошо, конечно, что вы заботитесь обо мне, но в этом нет нужды. Статуя Кайрана-Завоевателя стояла в течении столетий в дворцовом Крыле Дракона, и стихия играла с ней в игры с такой силой, что приходилось дважды в столетие вызывать мастеров, чтобы починить ее, тем не менее я уверен, что это ее не заботило. Точно так же сила природы работает над стариком вроде меня, но это только часть жизни, и нет необходимости заботиться об этом.

— Вы! Старик!

— Помимо моих лет, Пэл, есть еще и другие причины, которые вы знаете не хуже меня. И тем не менее не надо печалиться обо мне. У меня есть хороший дом, семья, словом все, что должно быть, и даже след в истории, который утешает меня, когда в мои окна дует ветер мечты. Я вполне довольный человек, как вы скорее всего обнаружили, и я могу сказать вам откровенно, что когда вижу, как вы суетитесь как в старое время, то чувствую к вам только огромную любовь, и я жду от вас рассказа об ваших мыслях и делах не больше, чем жду от вас заботы об этой старой статуе, которая была вполне довольна собой, стоя перед главными воротами и обеспечивая место для гнезд многочисленных птиц, которые вились вокруг нее с беззаботной наглостью.

В течении этой нехарактерно длинной речи, хмурый взгляд Пэла стал еще глубже, а в конце он незаметно взглянул на Даро, не выражает ли ее лицо беспокойство, жалость, нетерпение и скуку, или она вообще старается не выразить ничего; но заметил он лишь выражение хмурого изумления, которое, как он понял, было по меньшей мере вдвое больше, чем у него самого. Казалось ясным, что что-то из слов Кааврена в какой-то мере поразило ее, тем не менее она не сказал ничего.

— Очень хорошо, — сказал он. — Вы сказали мне не волноваться за вас, что ж, я и не буду.

— И это самое лучшее, поверьте мне, — сказал Кааврен.

— Хорошо, — сказал Пэл.

Разговор перешел на другую тему, потом еще и еще, к удовольствию Кааврена, так как Пэл вспоминал старые добрые времена, а мы знаем, что там было что вспомнить, но все это будет мало интересно читателю, да и, кроме того, подробности разговора не двинут вперед историю, которую мы взяли на себя труд рассказать, поэтому будет вполне достаточно заметить, что разговор продолжался до глубокой ночи, пока глаза Кааврена и Пэла не стали закрываться сами по себе, а Даро ушла к себе еще раньше. Кааврен показал гостю его комнату, после чего добрался до своей, рухнул в кровать и сразу заснул глубоким сном; при этом ему снилось множество снов о прошлых приключениях и, особенно, об Айриче, которого Кааврену очень не хватало.

На следующее утро Кааврен и Даро встали рано, чтобы проводить гостя, который быстро позавтракал с ними и уехал, сердечно всех обняв на прощанье. Пока он выезжал из ворот и спускался вниз по улицам Адриланки, Кааврен глядел ему вслед, не отрываясь, пока Даро не сказала, — Я думаю, что у вас на уме что-то есть.

— Да, — сказал Кааврен.

— Ну?

— Я думаю о том, что он сказал мне.

— Разве он рассказал так много?

— Да, конечно, графиня. Я знаю его, я знаю, как понимать его слова, я умею читать его ложь, умею дополнить то, что он не сказал, так что он рассказал мне невероятно много.

— Но что именно он сказал вам?

— В горах Канефтали вызревает огромная сила, и он в некоторых отношениях связан с ней, а это может привести к конфликту и даже к прямому столкновению не с кем-нибудь иным, как с самой Сетрой Лавоуд.

— Он сказал все это?

— Да, сказал.

— Должно быть это было после того, как я ушла спать.

Кааврен слегка улыбнулся, но потом серьезно сказал, — Итак, у меня проблемы.

— Как, проблемы?

Кааврен кивнул. — Нас ждут великие события.

Даро внимательно посмотрела на Кааврена, который, в свою очередь, глядел вдаль, как если бы мог видеть будущее, которое так взволновало его.

 

Четырнадцатая Глава

Как Кана встретился с представителями Великих Домов

Читателя не должно удивить, что, пока Пэл готовился уехать от Кааврена, много разных событий происходило в разных местах того, что когда-то было Империей. Это случается из-за феномена истории, называющимся «одновременностью», который утверждает, что события не всегда происходят в должном порядке, одно за другим; но, напротив, чаще всего происходят в одно и то же время. Например, во время Одиннадцатого Правления Исолы, когда в городе Драгейра барон Каррис готовился к опасной экспедиции в восточные джунгли для поиска экзотических птиц, буквально в то же самое время сформировался караван купцов который, на пути к Адриланке, должен был пройти через джунгли; именно таким образом произошла судьбоносная встреча между Риччи Лонггарденским и Нессой Кобийским, результатом которой, спустя несколько лет, стала Битва Под Холмами и последующее возвышение Креоты, которая и стала императрицей под именем Сенны Четвертой. Это один единственный пример феномена одновременности из тысяч других, и служит он только для того, чтобы показать трудности для писателя — и следовательно читателя — истории: в то время, как важные историческое события имеют привычку происходить одновременно, тем не менее «историческими» мы, очевидно, можем назвать только те из них, которые происходят в строгом порядке. Следовательно историк, описывающий события, обречен на некоторую неточность, в результате чего чтение его истории может вызвать у читателя неправильные представления. Автор выражает надежду, что все эти неточности и недопонимания могут быть сведены к минимуму при помощи небольшой уловки, а именно: сообщению читателю обо всех обстоятельствах дела, что мы и попытались сделать во время обсуждения одновременности, которую теперь, когда существо дела выяснено, можно отодвинуть в сторону, так что мы сосредоточим наше внимание на примере этого феномена значительно более прямым образом связанным с нашим конкретным повествованием, а не на событии, произошедшим тысячи лет назад, когда любитель понаблюдать за птицами повстречался с любителем охоты.

Итак мы переносим наше — и читателя — внимание на место, находящееся почти на противоположном от Адриланки краю континента, то есть в Горы Канефтали, и, в частности, на гору по имени Кана и на герцога с тем же именем, которого, мы надеемся, читатель не забыл за то короткое время, которое мы с ним не виделись. И мы замечаем Главный Зал замка, в котором герцог собрал, в придачу к своей кузине, множество дворян, которые приехали не только из близлежащей округи, но и из намного более отдаленных областей. На самом деле, не считая некоторых советников герцога и слуг, которые занимали гостей, непрерывно принося им вино, было всего четырнадцать гостей; это число имеет намного большее значение, чем читатель предполагает, и мы откроем его смысл в подходящем месте.

Как сам герцог, так и его кузина провели немного времени среди гостей, назвав каждого из них по имени и дружески поприветствовав, пока не настал момент, когда все освоились, и тут Кана встал на месте перед камином и сказал, — Я, Скинтер э'Терикс, Лорд Уайтсайд, Герцог Кана; по праву завоевания я также Герцог Харвала, Тенмура и так далее и так далее. Мои друзья — я надеюсь, что вправе называть вас так — если вы сделаете мне честь и предоставите мне ваше внимание на несколько минут, я попытаюсь объяснить почему я попросил вас всех посетить меня именно сейчас и именно в этом месте.

Эта речь, хотя и достаточно короткая, произвела желаемый эффект; то есть гости перестали разговаривать между собой и приготовились слушать Кану.

— Вы, конечно, не преминули заметить, — начал он, — что, включая меня самого и мою кузину, и исключая Дом Теклы по причинам, которые, я убежден, не нуждаются в объяснениях, и Дом Феникса, от которого не осталось ничего — каждый Дом Цикла представлен в этом зале.

Большинство из присутствующих действительно заметили этот любопытный факт; немногочисленные исключения, вроде очень старого и сгорбленного Йорича Лорда Ньювела, быстро посмотрели кругом и издали более или менее громкие восклицания, когда до них дошло.

— Некоторые из вас, — продолжал Кана, кланяясь Ее Величеству Принцессе Инер из Дома Джагала и Ее Величеству Принцессе Сенния от Дома Дзур, — являются наследниками своих Домов. Другие, — здесь он указал на Тиасу Лорда Рёаанака, Креоту Графиню Деппиан и Джарега Лорда Бэка, — являются или были имперскими представителями своих Домов. Все остальные, говоря очень мягко, обладают большим влиянием внутри своего Дома.

Кана остановился, но потом громко объявил. — Цикл разрушен, и не может быть восстановлен. Империи нет. Орба нет. Нет сообщения. Нет торговли. — Он прочистил горло, и сказал, — Здесь, в этих горах, мы попытались замахнуться, ни много ни мало, как на восстановление Империи.

Последовал обмен изумленными взглядами, за которым последовал как, в некоторых случаях, удивленный шепот, так и, в других, откровенное недоверие, и комментарии в форме, — Я знала все это заранее, — от Йенди Графини Кейзмент, которая сидела рядом с Лордом Деппианом. Последний ответил пожатием плеч и опять повернулся к Кане.

— Без сомнения, — продолжал Драконлорд, убедившись, что прошло достаточно времени и все высказались, — вы теперь понимаете, почему я попросил вас приехать сюда. Вы — то есть те, кто находится в этой комнате — будете фундаментом новой Империи. Некоторые из вас уже знают, как много мы достигли на этом пути, а что касается остальных, то если вы сделаете мне честь и посмотрите на карту за моей спиной, то разрешите мне сказать, что вся область, окрашенная красным, теперь целиком и полностью находится под моим контролем, в то время как область, окрашенная розовым, тоже под контролем, но не полным, то есть требует присутствия армии, хотя, тем не менее, в основном покорилась. Так что вы можете заметить, что почти шестая часть старой Империи может рассматриваться как часть новой — хотя эта новая Империя еще не провозглашена. Если говорить о наших силах, то у нас есть — но я не буду называть точной цифры, она не имеет значения. Скажем так, что у нас есть вполне достаточно солдат и офицеров.

— Мои друзья, мы очень далеко продвинулись, и наше будущее кажется если не предрешенным, то, по меньшей мере, очень благоприятным. У нас есть несколько армий, а наши караваны регулярно ходят к обоим побережьям. Мы возобновили почту. Но тогда, можете вы спросить, в чем же состоит ваша роль? Для чего я собрал представителей Великих Домов? Да, это умный вопрос, и более того, вопрос заслуживающий ответа. Если вы сделаете мне честь продолжать слушать меня, как вы это милостиво делали до сих пор, я объясню вам это в точности.

Так как самые разнообразные реакции тех, к кому были обращена его речь, показали, что такие объяснения были бы хорошо приняты, он продолжал, — Пришло время приготовить переходный период. То есть, здесь у нас есть армия, готовая к завоеваниям; скоро мы будем Империей. Для того, чтобы перейти от первого ко второму надо сделать определенные усилия. Итак, во-первых надо построить Императорский Дворец; для этого, конечно, мы обращаемся к Лорду Сенаафту из Дома Валлисты. Далее, нам требуется что-то, что в состоянии заменить Императорский Орб — а это означает создать связь и, если возможно, способ управлять всеми частями Империи вплоть до Моря Аморфии. Это, естественно, будет задачей Маркиза Мистиваля из Дома Атиры. Еще необходимо создать новые законы, и для этого мы обращаемся к Дому Йорича, представленным присутствующим здесь Лордом Ньювелом. И так далее. Другими словами, мои друзья, я говорю вам, что пришло время заняться делом.

— Это все, что я хотел вам сказать. Если у кого-то из вас есть вопросы, я буду иметь честь постараться на них ответить, и приложу для ответа все свои усилия.

Какое-то время никто ничего не говорил; скорее все, как если бы съели очень больше и очень вкусное блюдо, наслаждались, переваривая информацию, и какое-то количество времени потребовалось для того, чтобы разрешить механизму переваривания закончить работу и разрешить полученным результатам быть доступным для использования. Потом встал маркиз Мистиваль. Он был старый волшебник с очень представительной внешностью, хотя и немного сгорбленный от старости. Он все еще продолжал носить свой ныне бесполезный посох волшебника, высотою с гикори (американский орех), который, даже если стоял на полу, был выше маркиза. Его волосы были совершенно седыми, на лице было так же много морщин, как в приютном доме бродяг, а голос, когда он говорил, был едва громче шепота. — Есть несколько вопросов, Лорд Кана, — сказал он, — которые вы могли бы нам разъяснить.

— Очень хорошо, маркиз, я надеюсь, что вы будете так снисходительны и сообщите мне о них.

— Если вы желаете, герцог, я немедленно выскажу их.

— Я не желаю ничего другого в мире, и, более того, я не удивлюсь, если всем в этом зале будет интересно услышать то, что вы будете иметь честь сказать нам.

— В таком случае, — прошептал Мистиваль, — я немедленно сообщу вам о них.

— Мы не просим ничего лучшего.

— Вот, все очень просто: невозможно создать Орб, или что-нибудь, похожее на него.

— Как, — сказал Кана, — невозможно?

— Да, — прошептал Маркиз.

— И все таки, однажды это было сделано.

— Это правда.

— И?

— Во-первых, у нас нет запаса пурпурных камней, подходящих для этой цели, и сделать с этим ничего нельзя. И, во-вторых, среди всех секретов, содержащихся в Орбе, никогда не было тайны его создания, а Зарика Первая никогда никому не рассказывала его, так что этот секрет утрачен для нас.

— Да, — сказал Кана, — это создает определенные проблемы. Тем не менее…

— Милорд, — сказал Лиорн, граф Горы Флауерпот и Окрестностей.

Кана прервался и сказал, — Да, граф?

Граф, которого звали Ритзак, был худым, хилым человеком примерно шестнадцати сотен лет, с очень нездорово-выглядевшим бледным лицом и сильным, даже грохочущим голосом, который он и использовал на полную катушку, сказав, — У меня есть вопрос.

— Спрашивайте, граф. Я обещаю, что если это будет в моих силах, я отвечу на него.

— Тогда я спрошу.

— Жду с нетерпением.

— Вы говорили об Империи, не так ли, милорд?

— Да, и если я это сделал?

— Но для Империи обязательно требуется Император.

— Да, и это естественно.

— И кто будет Императором?

Кана пожал плечами. — Последним императором был Феникс.

— И тогда?

— Тогда за ним должен последовать Дракон.

— Ага. То есть это будет Драконлорд?

— Да. Без сомнения тот, кто докажет свою способность быть Наследником.

— В таком случае, милорд…

— Да? В этом случае?

— Мой Дом не в состоянии согласиться с таким положением дел.

— Как, ваш Дом не хочет согласиться с восстановлением Империи?

— Только не таким путем.

— Но тогда, граф, у вас есть для этого причина?

— Я думаю, что есть.

— И что это за причина?

— Дело в том, что у нас нет никаких причин считать, что Цикл изменился; а если это так, то по-прежнему должен править Феникс.

— Ба! Цикл сломан.

— Даже если и так, то тем более нет никакой причины для естественного приемника Феникса, то есть Дракона, претендовать на трон.

— В таком случае, граф, мы будем претендовать на трон не согласно Циклу, а в соответствии с обычными аргументами Дома Дракона, а эти аргументы всем известны: кровь и завоевание.

Ритзак, ни секунды не колеблясь, ответил, — Империя, основанная на такой основе, будет Империей, в которой сталь и террор займут место мудрости и закона, и это будет Империя без Дома Лиорна.

Кана бросил быстрый взгляд на свою кузину, которая ответила красноречивым взглядом, настолько ясным, как если бы она сказала вслух, — Нам нужен этот человек.

Мы надеемся, что очертили характер Каны достаточно ясно, чтобы показать, что он обладал определенными достоинствами; тем не менее неоспоримо, что способность к мгновенным решениям, умение быстро ответить на внезапное изменение обстоятельств импровизированной идеей, не числилась среди его талантов. Оказавшись лицом к лицу с ситуацией, требовавшей именно таких нестандартных действий, он не смог найти ничего лучше, как сделать то, что военные называют «заставить отложить принятие решения». Поэтому он сказал, — Я думаю, дорогой Граф, что смогу убедить вас взглянуть на эту ситуацию с другой точки зрения.

— Лицо Лиорна выразило глубокое сомнение и он сказал, — Вы так думаете?

— Уверен. Но для этого потребуется достаточно длительный разговор, и, если вы мне разрешите, пока я продолжу отвечать на другие вопросы, а потом вы и я найдем время для обсуждения этого.

— Очень хорошо, — сказал Ратзак. — На это я согласен.

Кана поклонился, благодаря его, и сказал, — А теперь давайте вернемся к очень важному предмету, о котором имел честь говорить милорд Мистиваль, то есть к созданию Орба.

Граф поклонился, соглашаясь.

— Тогда, — сказал Кана, — разрешите спросить мне. Разве невозможно, используя все знания, накопленные Домом Атиры, найти другой способ, который дал бы возможность Императору общаться со своими подданными?

Мистиваль нахмурился, какое-то время молчал, потом наконец сказал, — Если это все, что вы желаете, это возможно и без Орба.

— Все что мы желаем? — воскликнул Кана. — Клянусь Богами! Мы желаем значительно больше, чем это. Тем не менее, это начало.

— О, — заметила престарелая Принцесса Сенниа. — И тем не менее лично мне очень хотелось бы знать, что последует за началом.

— Как, вы хотите знать?

— Да, точно, я хочу знать.

— Тогда, Ваше Высочество, так как я могу называть вас так, даже несмотря на то, что Цикл сломан, расскажите нам, что вы имеете в виду. Говорите совершенно откровенно.

— О, вы имеете в виду, что я Дзур, и поэтому не могу не говорить откровенно.

— И это хорошо.

— Тогда я расскажу вам.

— Вы понимаете, что мы все слушаем вас очень внимательно.

— Тогда вот то, что я хотела сказать: что вы будете делать, Кана, если некоторые из Домов откажутся поддержать Империю?

— Что я буду делать?

— Да, в точности.

— Это откровенный вопрос и я буду не менее откровенен, отвечая на него.

— Я не прошу ничего другого.

На самом деле этот вопрос Кана предвидел — и даже более чем предвидел, он ожидал его — поэтому он и его кузина провели какое-то время, обсуждая ответ на него. Если читателю интересны результаты этой дискуссии, пусть он будет уверен, что мы немедленно сообщим о них, и самым простым из всех способов: то есть мы разрешим читателю услышать, как он отвечает на вопрос, который Принцесса Сенния имела честь задать ему, и таким образом читатель сам будет способен сделать логический вывод о результатах обсуждения без того, чтобы историк тратил время на объяснения, так как легко заметить, что подносить на блюдечке эти результаты читателю не только бесполезно, но и не необходимо.

Итак Кана ответил леди Дзур, сказав, — Ваше Высочество, мы строим Империю, и надеемся вновь создать Цикл. Если какая-либо сила станет противиться нам, мы окажемся перед необходимостью сражаться, надеясь как на милость судьбы и вмешательство богов, так и на наше собственное умение и силу наших армий; вместе этого будет вполне достаточно для того, чтобы выполнить нашу задачу. Тем не менее, чтобы было абсолютно понятно, мы не собираемся заставлять всех и всякого присоединяться к нам. На самом деле мы верим, что, достаточно быстро, всем и всякому станет ясно, что нет никаких причин противостоять нам, но, напротив, есть множество причин, чтобы присоединиться к нам, и чем быстрее, тем лучше.

Сенния нахмурилась, как если бы ей было необходимо переработать в себе эту мысль и удостовериться в том, что ей не угрожают. Наконец она решила, что так оно и есть, и небрежно поклонилась Кане.

— На самом деле мы не ожидаем, что каждый из вас ответит на наше предложение прямо сейчас, — сказал Драконлорд. — Напротив, мы хотим только предоставить вам информацию для размышления и, таким образом, дать возможность обдумать все это дело столько времени, сколько вам нужно и, возможно, сформулировать вопросы, на которые мы обещаем ответить совершенно честно и откровенно. А пока разрешите мне предложить вам немного отдохнуть и насладиться тем, что приготовили мои повара, после чего те, кто живет поблизости могут захотеть вернуться в свои дома, остальные могут отдохнуть в приготовленных для них комнатах, если они сделают нам честь и захотят стать нашими гостями, а через неделю мы возобновим нашу беседу. Есть ли у кого-нибудь соображение, по которому этот план не может быть принят?

Надо сказать, что ни у кого не нашлось ни малейшего возражения, и, действительно, многие сочли этот план замечательным. Идея была настолько приятна, что, на самом деле, ее исполнили немедленно, и все собрались в зале для еды, где уселись за большой круглый стол, который Кана заказал специально для этого случая и который разрешал сидеть каждому в соответствии с его положением в Цикле. Здесь им был задан пир, на котором были поданы такие блюда из жареной кетны вместе с избранными овощами и вином, которые были способны удовлетворить любой, даже самый изысканный вкус собравшихся гостей. Все, за исключением Каны, дружно согласились, что это была самая удавшаяся часть вечера.

Во всяком случае именно так думала Принцесса Сенниа, Наследница Дома Дзур. Ее не слишком впечатлило все, что она услышала сегодня, и лежа в кровати в комнате, которую Кана предназначил для нее, она размышляла не о еде, а о поездке, которая была совершенно бесполезной.

— Что лучше, — спросила она сама себя, — остаться ли на встречу, которая будет через неделю, или просто вернуться на Реку Черная Птица, к моей дочке.

Вспомнив о дочке, она успокоилась, мысли пришли в порядок, на лице появилась теплая улыбка. — Я сделала множество ошибок в моей жизни, — призналась она самой себе. — Я была глупа, слишком снисходительна к себе, безответственна, и даже, однажды, слаба. И тем не менее у меня есть Ибронка и, благодаря ей, есть будущее, для меня и для моей земли, в которой река Черная Птица бежит сквозь каньоны и ущелья, вся в белой пене, гордая, прекрасная и опасная. Так похожая на мою дочку, надо сказать. Она могла бы разбить много сердец, если бы захотела, я имею в виду не только метафору, так как ее запястье сильно и гибко, глаз остер, она не знает страха, а ее ум отточен, как и ее меч. Черные волосы, черные глаза, невысокая, но свирепая как дзур — такая же свирепая, как и я, когда была молодой. Возможно боги простили мне мое падение, так как они наградили меня дочкой, которая заменила мне того — да, того, который ушел.

— Наверняка это был дар богов, — продолжала размышлять она, — и не только потому, что я считала себя слишком старой для того, чтобы иметь детей, но и потому, что когда Чума забрала моего Лорда Иброна прежде, чем он мог увидеть свою дочь, она пощадила меня. Я должна не забывать каждый день возносить благодарность Барлену за этот дар, и напоминать самой себе, что других падений быть не должно.

— Кстати, — продолжала она, — а что с Каной? Сможет ли он на самом деле восстановить Империю? Это было бы великим делом и для моей дочки, так как она смогла бы насладиться всеми преимуществами цивилизации, как я в свое время. И тем не менее — верю ли я ему? Неужели он является чем-то другим, а не жадным до власти Драконлордом и главарем разбойничьей шайки? Хотела бы я знать.

Несколько мгновений она смотрела на потолок, как если бы на нем было написано то, что надо делать. Потом она вспомнила, что ее герцогство расположено прямо на пути дальнейшего расширения Каны, и заметила самой себе, — Если я не поддержу его, я должна готовиться к защите от него. Но, если я решу сражаться с ним, то должна обдумать, как сделать так, чтобы моя дочка была в безопасности, потому что она достаточно большая для того, чтобы захотеть участвовать в битве, но еще недостаточно большая, чтобы выполнить ее желание. Я должна отослать ее. Но, в таком случае, куда же мне ее послать?

Она вздохнула и продолжала думать дальше, пока, наконец, не уснула.

 

Пятнадцатая Глава

Как Рёаанак, вернувшись домой, был вынужден принять трудное решение

Мы надеемся, что пока принцесса размышляет и спит, читатель разрешит нам последовать за лордом Рёаанаком из Дома Тиасы, который не сказал ничего во время встречи, но был вполне доволен собой, обдумывая свои планы, и это дело так заняло его, что он почти не заметил шестнадцати часовой путь до своего дома, находившегося в плодородной долине Три Сезона у подножия горы Потерянный Путь в Горах Канефтали. Когда он достиг поместья, также называвшегося Три Сезона, его слуга, Текла, примерно тысячи лет, которого звали Харо, увидел его достаточно далеко, и успел не только предупредить всю семью, но и выбежал ему навстречу и ждал, собираясь поддержать его стремя и заняться его лошадью, за что заработал одобрительную улыбку и кивок головы.

— Добро пожаловать домой, милорд, — сказал Харо.

— Как хорошо вернуться обратно, Харо, — сказал Рёаанак.

Он вошел в замок, обнял жену, после чего предложил ей руку.

— Как хорошо видеть вас опять дома, милорд, — сказала она.

— Как хорошо вернуться обратно, миледи.

Все эти слова, хотя и требуемые традицией от мужа и жены, которые уважают друг друга, были сказаны с такими теплыми чувствами, что их никто не смог бы усомниться в их искренности. Они оба пошли по замку, который был меньше, чем обычно бывают замки, не больше двадцати комнат, тем не менее изящен и комфортабелен; именно таким обычно и бывает дом Тиасы. В вестибюле Рёаанак встретил своего единственного ребенка, девушку девяноста или девяносто пяти лет, которую звали Рёаана.

— А, Рёаана, подойди и обними своего отца.

— С удовольствием, — сказала девушка, после чего так и сделала.

Обняв его, девушка сказала, — Милорд отец, я надеюсь, что у вас все хорошо и ваше путешествие удовлетворило вас.

— Все прошло именно так, как я и думал, — сказал Рёаанак, пожимая плечами. — Этот Дракон-генерал ведет себя в точности также, как вели себя тысячи других Драконов-генералов, только этот более удачлив и думает назвать завоеванную им область Империей, что, кстати, он уже и делает некоторое время, а теперь он хочет заручиться поддержкой других Домов, что позволит ему считать себя чем-то большим, чем предводителем победоносной армии.

— И, — сказала его жена, которую звали Малипон, — что-нибудь из этого получится?

— Ничего хорошего, в любом случае, — сказал Рёаанак. — Дурак даже верит, что ему удастся убедить Дом Лиорна присоединиться к его безумной затее. Тем не менее…

— Да? — сказала Малирон. — Тем не менее?

— Сдается мне, что результатом будут большие неприятности.

— Неприятности? Как? Ты имеешь в виду нас?

— Нет, не для нас, моя дорогая, потому что я давным-давно принял все его условия и требования, и стал его вассалом.

— О, этот факт я хорошо знаю. Но тогда, если вы говорите не о нас, что вы имеете в виду?

— На самом деле, миледи, я не уверен; просто в мою головы забралась идея о том, что этот потомок драконов может быть очень опасен.

— Милорд муж, я вас знаю слишком давно, чтобы не обращать внимания на идеи, которые приходят вам в голову. Что мы должны сделать?

Рёаанак нахмурился. — Да, должны, но я не уверен, что именно. Давайте обсудим этот вопрос.

— Очень хорошо, давайте сделаем это.

— Но, возможно, не сейчас.

— Конечно, милорд. Вы только что вернулись из поездки, и, я уверена, нуждаетесь во-первых в еде, а, во-вторых, в отдыхе.

— Миледи, вы совершенно точно понимаете меня, так что нет мужа, который был бы больше доволен своей женой, чем я.

— Ну, это только потому, что нет жены, у которой был бы лучший муж. Но теперь, давайте посмотрим, что мы сможем найти на кухне.

— Сэр и Мадам, — сказала Рёаана, — если вы простите меня, я пойду спать. Я уже поела, и только ради удовольствия увидеть вас, мой дорогой отец, я так долго оставалась на ногах.

— Конечно, ребенок, — ответил ее отец. — Подойди, обними еще раз меня и твою мать, и можешь идти спать.

Рёаана поднялась по лестнице в свою комнату, где она разожгла огонь в камине, одела ночную рубашку и, как частенько делала, уселась на веранде, откуда днем открывался великолепный вид на Озеро Колдуотер и окружающие его долины, а по ночам, как сейчас, она видела мигающие огоньки из деревни того же имени. Сегодня ночной ветер был достаточно холоден, и она недолго оставалась на открытой веранде, но, тем не менее, этого времени вполне достаточно для нас, чтобы дать ее быстрый портрет.

Для Тиасы она была немного низковата, но настолько хорошо сложена, что даже самый суровый критик не смог бы найти ни малейшего изъяна в ее фигуре. А что касается ее лица, и здесь, тоже, природа наградила ее всем, что мог бы потребовать от нее поклонник женской красоты. У нее были узкие, если нам разрешат так выразиться, кошачьи глаза под бровями, которые, будучи того же цвета, что и волосы, были настолько светло-коричневыми, что казались белыми; и эти глаза, которые резко выделялись на ее лице, казалось сверкали и искрили озорством или удовольствием и немедленно располагали к себе. У нее были уши ее Дома, то есть более острые, чем у Атир, но все-таки не такие, как у Дзуров. Кроме того у нее был прямой нос, полные губы, сильный благородный подбородок, а когда она распускала свои длинные волосы и они волной падали на плечи, обожавший ее отец качал головой и заранее жалел тех, попадет под ее очарование, если она решит стать кокеткой.

Когда мы опять посмотрим на нее, то обнаружим, что она не пошла обратно в комнату, так что давайте послушаем беседу, которая она вела сама с собой, как это любят делать многие Тиасы.

— Ясно, — начала она, — что Папочка чем-то расстроен и что-то скрывает от меня. Я думаю, что мне надо бы рассердиться на него за то, что он общается со мной как с ребенком, но я хорошо знаю его и уверена, что останусь для него ребенком даже тогда, когда мне будет две тысячи лет, так что нет никакого смысла сердиться. Хотела бы я сделать что-то такое, чтобы помочь ему. Но, конечно, Мамочка сделает все, что требуется, как она всегда это делает.

— Давайте спросим себя, — продолжала она, глядя сверху на спящие долины, — что я буду делать, когда их не будет рядом со мной, готовых всегда протянуть руку или дать совет? Так как определенно придет день, когда я сама выйду из дома в окружающий мир. Даже сейчас я чувствую, что настало время идти, исследовать находить — или, скорее, — сотворить мое собственное место в этом мире.

— Возможно это будет очень скоро. Правда, мне еще многому надо научиться; тем не менее и того, что я знаю, вполне достаточно, чтобы оставить свой след в мире. Ах, если бы я родилась во время Империи; тогда я бы смогла путешествовать по всему миру, чтобы найти свое место. Да, но бесполезно жаловаться на то, что ты не в состоянии изменить.

Она уперлась взглядом в ночь, задрожала, и внезапно осознала, что замерзла, после чего вернулась в комнату и юркнула в теплую кровать.

После того, как дочь ушла спать, Рёаанак и Малипон уселись на кухне и поели мягких булочек с хорошим маслом и местным рассыпчатым пикантным сыром, за которыми последовали сушеные фиги и сухари, которые Рёаанак всегда ел, потому что считал, что они помогают сохранить крепкие зубы. Потом все это запили крепленым яблочным сидром, сделанным из яблок их собственного фруктового сада и выдержанном при самой холодной температуре, которую можно было найти зимой недалеко от дома в недрах горы — той самой горы, которую они оба могли, по меньшей мере днем, видеть через открытое окно кухни, и которая всегда была погружена в оранжево-красное Затемнение. Даже сейчас, ночью, они помнили вид из окна, и, внутренним зрением, видели его так, как если бы был день.

— Милорд, — сказала Малипон.

— Да, миледи?

— У меня есть идея.

— Я прекрасно знаю, как вы хороши в этом.

— Да, верно, у меня часто бывают идеи.

— И, моя дорогая, значительно чаще правильные, чем неправильные.

— Возможно и эту вы найдете правильной.

— И это не удивит меня. Возможно, если вы расскажите мне свою идею, я соглашусь с ней.

— Мы увидим это очень скоро, так как я уже готова высказать вам ее.

— Немедленно? Тогда я весь внимание.

— Вот она: по моему, милорд, вы больше всего озабочены тем, чтобы скрыть неприятности от Рёааны.

— А! Это именно то, что вы думаете?

— Да, мой любимый.

— Ну, вы не очень далеко от правды, мое дорогое сердечко.

— А!

— Видите ли, я верю, что есть кое-кто, кто возразит этому Кане, и, более того, этот кое-кто возразит огнем и мечом.

— И вы озабочены тем, что вы — его вассал?

Рёаанак покачал головой. — Нет, как раз это не главная причина. Наше соглашение очень ограничено, и включает в себя кое-какие пункты о дани, обязательство не восставать против него, но не требует от меня воевать на его стороне.

— Но что тогда?

Рёаанак вздохнул. — Даже хотя от меня и не требуется, чтобы я воевал за него или защищал его, мы, как вы понимаете, находимся в самом сердце его владений.

— Но, милорд муж, мне представляется, что если конфликт действительно начнется, мы будем находимся очень далеко от того, что драконы называют «линией фронта».

— То, что вы сказали, правда, моя дорогая жена, и тем не менее…

— Да? Тем не менее?

— Это правда только в том случае, если конфликт будет в форме традиционных военных действий.

— О, понимаю. И вы думаете, что все будет иначе?

— Меня беспокоит то, что этот кто-то может ударить в самое сердце. Именно этого я, в конечном счете, опасаюсь.

— Я согласна, что это возможно, милорд. Но что из того?

— Что из того? Я беспокоюсь за нашу дочь.

— Да, это правда. И мне бы очень не хотелось видеть ее в центре такого конфликта; я боюсь, что буду неспособна защитить ее.

— Это в точности моя мысль.

Малипон кивнула и сказала, — Да, я понимаю. И все-таки…

— Да?

— Что мы можем сделать?

— О, что до этого, то я должен признаться, что у меня нет никаких идей. Но я думаю, что сделал свою часть, объявив о проблеме; теперь ваш черед, миледи, найти ее решение.

Малипон улыбнулась и сказала, — Как, вы считаете, что я могу найти решение этой проблемы?

— Я не удивлюсь, если так они и будет.

— Я не могу придумать ничего другого, как отослать ее отсюда.

Рёаанак вздохнул. — Да, вы правы, и это все, что я тоже сумел придумать. Но, кстати, куда мы отошлем ее? Вы же знаете, что все наши родственники живут здесь, поблизости, и таким образом она не будет в большей безопасности с, к примеру, моей сестрой, Баронессой Шейлбрук, чем здесь, у нас.

Малипон какое-то время размышляла, а потом сказала. — Вы знаете, не правда ли, что мой брат, Шаликар, женился на женщине по имени Норисса.

— Да, и что с того? Вы же знаете, что Шаликар и Норисса живут не больше, чем в сорока милях от нашей двери; именно из-за этого мы часто становимся жертвами экспериментов вашего брата по производству нового вина из самых разных фруктов.

— Да, это верно, только…

— Ну?

— У Нориссы есть сестра.

— Ага! Вот об этом я не знал.

— Но я знаю об этом, так как она часто рассказывает о ней; и на самом деле мой брат и его жена время от времени говорят о том, чтобы посетить эту сестру, хотя они никогда не делают этого из-за того, что творится на дорогах в наше время.

— Ну и кто эта знаменитая сестра?

— Откровенно признаться, милорд, я не помню ее имя, тем не менее знаю, что она Графиня Уайткрест, и в ее графстве находится прибрежный город Адриланка.

— И вы думаете, что графиня сможет приютить нашу дочь до тех пор, пока опасность не пройдет?

— Я думаю, что если я попрошу моего брата, то мой брат не сможет отказать мне — и, тем более, его жена не сможет отказать ему, а сестра не сможет отказать Нориссе.

Рёаанак кивнул. — Но это будет трудно для нашей дочки.

— И намного труднее нам, милорд. Она так молода!

— Да, действительно. И все-таки, скажу я вам, я думаю, что это самое лучшее решение проблемы.

— Ну, с этим я спорить не буду. Вот только…

— Да?

— Дороги в наше время едва ли можно назвать безопасными.

Рёаанак хихикнул. — Вы забыли, что я вассал Каны. Осколки и черепки! Хоть для чего-нибудь это хорошо! Я использую свои права как вассала и добьюсь эскорта для нее.

Малипон кивнула. — Да, теперь я успокоюсь на этот счет.

— Итак?

— Итак я напишу своему брату, это будет завтра… и мы посмотрим.

— Да, сделайте это, моя дорогая жена. А скажем ли мы Рёаане об этом деле?

— Я считаю, милорд, что нечего тратить время, обсуждая это. Правда, она очень молода, но она уже не ребенок, и должна знать, что мы собираемся делать и почему.

— И с этим планом я согласен, — сказал Рёаанак.

— Очень хорошо, тогда завтра мы поговорим с ней, после чего напишем письмо моему брату.

— Великолепно, мы совершенно согласны во мнениях.

— Да. И мы будем еще более согласны, если…

— Да, если?

— Если мы согласимся, что пришло время идти спать.

— А, я настолько согласен и с этим планом, что пойду вперед вас и с удовольствием зажгу дрова, которые уже лежат в камине нашей спальни.

— И это будет самое лучшее, поверьте мне, милорд, так как я так устала, что мои глаза закрываются сами по себе, совершенно не спрашивая меня о согласии.

— Тогда, миледи, давайте удостоверимся, что эти знаменитые глаза пока открыты, прежде чем они закроются.

И, согласившись на это, двое Тиас отправились в кровать, и, после длинного и громкого сна, встали на следующее утро, готовые выполнить придуманный накануне план.

 

Шестнадцатая Глава

Как Пиро повстречался с разбойниками, на что вроде бы и рассчитывал

Был красный рассвет и был холодный ветер с юга, когда для Пиро, Китраана и Лара начался следующий этап их путешествия к Горе Дзур. Какое-то время они ехали в молчании; Лар молчал, потому что пытался приучить себя поменьше говорить; а остальные молчали потому, что глубоко погрузились в свои мысли, которые касались главным образом цели их путешествия. Особенно это не давало покоя Пиро по причинам, которые нет необходимости объяснять, если читатель хоть на мгновение поставит себя на место юного Тиасы: Путешествовать к Горе Дзур на встречу с Чародейкой, о которой так много говорят и мало знают, в сопровождении самых разных смутных опасений и часто-рассказываемых историй о ее могуществе, темпераменте и возможностях, само по себе вполне достаточно, чтобы занять воображение тысяч Пиро.

Дорога почти не требовала внимания: направление было хорошо известно и Лар, который когда-то жил в этих местах, знал все приметы и ориентиры. — И, — сказал Китраан, который совсем недавно проезжал здесь, — очень скоро мы увидим Гору Дзур вдалеке, и тогда нам будет совсем легко ехать дальше. Услышав слова Китраана Лар не смог подавить дрожи; Дракон и Тиаса предпочли не заметить ее.

Через день или два местность стала напоминать травянистую равнину, перемежавшуюся с небольшими рощами и лесками, тем не менее дороги все еще были, или, по меньшей мере, тропинки, и они шли, согласно Лару, достаточно близко к тому направлению, в котором им требовалось ехать. По ночам они забирались в один из лесков, находили там поляну и спали на ней, поддерживая огонь всю ночь. Через несколько дней эти небольшие леса стали становиться все гуще и гуще, и попадались все чаще и чаще, и вскоре то, через что они ехали, можно было назвать, не опасаясь ошибки, густым лесом.

Примерно в это время Тиаса заметил, что в поведении Лара появились необычные черты, и это длилось до тех пор пока, наконец, Пиро не почувствовал, что нужно сделать ему замечание. — Мой добрый Лар, — сказал он, — мне кажется, что последние день или два ты ведешь себя странно.

— Как, лорд, странно? — сказал Текла.

— Так мне кажется. Вы заметили это, Китраан?

— Вы знаете, — сказал Китраан, подумав, — мне кажется, что я это заметил, хотя не обращал на это особого внимания буквально до этого момента.

— Тогда, — сказал Пиро, — факт можно считать доказанным.

— И тем не менее, милорд, — сказал Лар, — я признаюсь, что не в состоянии понять, что именно в моем поведении показалось вам странным.

— Хорошо, я немедленно объясню.

— Я слушаю.

— Тогда начнем. Во-первых…

— Да, что во-первых?

— Мне показалось, что уже день или два ты возбужден и встревожен.

— Как, я?

— Да, ты.

— Я допускаю, что это возможно.

— И, во-вторых…

— Есть еще?

— Да. Во-вторых ты часто оглядываешься и смотришь через плечо.

— Неужели я это делаю?

— Да. И так часто, что я это заметил.

— Н-да. Может быть и это правда.

— Итак, есть ли у тебя причины для такого поведения?

— Очень возможно.

— И?

— Во-первых, Ваше Лордство могло отметить, что у меня вообще нервный характер.

— Этого я не отрицаю. И следовательно?

— Вдобавок у меня острый слух и острое зрение, которое обычно бывает у тех, кто много жил в дебрях.

— Очень хорошо.

— И, помимо этого, я награжден с рождения определенной живостью воображения, которая время от времени вызывает во мне беспокойство и тревогу.

— Лар, ты должен согласиться, что, как объяснение, эти причины никуда не годятся.

— Тогда я должен объяснить больше.

— Я буду очень рад, если ты так и сделаешь.

— Тогда вот: у меня родилась и все больше и больше крепнет мысль о том, что последние несколько дней…

— Да?

— За нами наблюдают.

— Как, наблюдают?

— Да, и даже следуют по пятам.

— Невозможно! — сказал Китраан.

— Почему невозможно? — сказал Пиро.

— Ну, тогда неудачно, — поправился Драконлорд.

— Да, согласен, не повезло, — сказал Пиро. — Но, Лар, ты уверен?

— Абсолютно нет, милорд. Если бы я был уверен, я бы определенно рассказал вам об этом.

— А, понимаю. Хорошо, а можешь ли ты представить себе, кто может наблюдать и красться за нами?

— Я извиняюсь, что говорю так, но да, я могу. У меня, как я уже имел честь упомянуть, очень хорошо развито воображение.

— Ну, и что оно рассказало тебе?

— Мы едем по той самой местности, где я жил, когда был бандитом.

— Как, — сказал Китраан, — Ты, бандит?

— Или, скорее, поваром у бандитов.

— Тогда быть может это та самая банда?

— Или другая, такая же, как та, милорд. Совершенно невероятно, чтобы это была та, так как с ними произошел прискорбный случай.

— Что ты имеешь в виду, говоря о случае?

— Я прошу у Ваше Лордства прощения, действительно, в том что случилось, не было ничего случайного.

Китраан поглядел на Лара с неприкрытым удивлением. Пиро, со своей стороны, сказал, — Хорошо, но что нам надо делать? По меньшей мере мы предупреждены. И еще, если за нами действительно следят бандиты, почему они до сих пор не напали на нас?

— Именно это, милорд, в точности то, над чем я ломаю голову.

— Возможно, — сказал Китраан, — у них есть какой-то хитрый план.

— Или возможно, — сказал Пиро, — что это не бандиты, а кто-то другой.

— Или возможно, что у меня слишком живое воображение, и за нами никто не следит. Видите ли, милорды, я не видел и не слышал ничего совершенно определенного, а скорее чувствовал что-то и думал, что слышу странные звуки и почти видел тени. И тем не менее…

— Да? — сказал Пиро. — И тем не менее?

— Я совершенно убежден в своей правоте.

Пиро и Китраан поглядели друг на друга, каждый из них молча спрашивал, верит ли другой впечатлениям Теклы. Наконец Пиро пожал плечами и сказал, — Мы будем глупцами, если не примем меры предосторожности, и тем не менее до тех пор, пока мы не будем знать наверняка, следят ли за нами, и если следят, то кто, будет трудно понять, что в точности мы должны сделать.

— В таком случае, — сказал Китраан, — мы должны попытаться узнать ответ.

— Хорошая мысль, — сказал Пиро. — Как мы должны действовать для этого?

— Самым простым из всех возможных способов.

— И это?

— Мы немного проедем вперед, потом отступим в сторону, спрячемся, и посмотрим, кто появится следом.

— Полностью согласен с вашим планом, — сказал Пиро.

— Тогда давайте немедленно выполним его, я вижу впереди кедровую рощу, которая, судя по размерам деревьев, замечательно подходит для наших целей.

Решение было исполнено так же быстро, как и принято; троица мгновенно заехала внутрь рощи и ждала, внимательно вглядываясь в дорогу и разговаривая, когда надо было что-то сказать, только шепотом.

И, действительно, им не пришлось долго ждать до того момента, как появилось именно то, чего они опасались: банда из семи мужчин и четырех женщин, все верхом, хорошо вооруженные, плохо одетые, и без всяких признаков своего Дома. Пиро, со своей стороны, почувствовал, как дыхание замерло в горле и рука сама по себе легла на рукоятку меча. Он посмотрел на Китраана, который в этот момент глядел на него, и Пиро показалось, что им в голову пришла одна и та же мысль, а мысль была что-то вроде «Мы забыли решить, что мы будем делать, когда обнаружим наших преследователей». Они никак не могли не обратить внимание на то, что бандитов было намного больше чем их, одиннадцать против двух, и тем не менее, как они могли дать им проехать мимо и не бросить вызов? Пиро хорошо знал истории таких поединков, в которых его собственный отец вместе с отцом Китраана и их друзьями счастливо принимали битвы против даже большего числа врагов, чем сейчас; неужели он может сделать меньше? Он колебался, ни в чем не уверенный, пока одиннадцать всадников спокойно скакали мимо, даже не поглядев в их сторону.

Пока Пиро колебался и размышлял, Китраан сосчитал проехавших всадников, в результате чего сообщил Пиро о своем решении звуком меча, вынутого из ножен. Мы должны сказать что, к чести юного Тиасы, услышав этот звук он мгновенно перестал колебаться и вытащил свое собственное оружие, так что два всадника почти одновременно заставили своих лошадей выйти из укрытия и оказались позади бандитов.

Бандиты, конечно, отреагировали совершенно предсказуемо; они быстро повернули лошадей, вытащили мечи и приготовились сражаться, однако немного расслабились, когда увидели только двоих врагов. Тот, который был сзади (что, как читатель должен понять, означает, что когда все повернулись, он оказался впереди всех), приказал, — Посмотрите по сторонам, их должно быть больше. — Пока он говорил, он ехал вперед, и скоро оказался перед Китрааном и Пиро; несколько других, следуя его приказу, начали рыскать среди окружавшего их леса. Увидев это, безоружный Лар поторопился выйти на дорогу и встать за Драконлордом и Тиасой.

Пиро, тем временем, изучал бандита, который стоял перед ним. На лошади, по меньшей мере, он производил впечатление низкого ростом человека, с благородными чертами лица, которые заставляли предположить в нем Креоту, хотя одет он был в коричнево-серую дорожную одежду. Меч он держал спокойно и расслаблено, что без слов говорило о том, что он знает, за какой конец его держать.

— Ну, — сказал он, — и что это такое?

Пиро был спасен от необходимости находить что сказать Китрааном, который заранее приготовил несколько слов. Они вылились из него в следующей форме, — Мы подумали, что, возможно, вы ищете нас, и решили вам помочь.

Бандит, однако, нахмурился и сказал, — Ищем вас? Я так не думаю.

— Вы так не думаете? — удивился Китраан. — То есть вы хотите сказать, что не ищете нас?

— Ни в малейшей степени. Но быть может я ошибаюсь в этом пункте. Кто вы такие?

— Меня зовут Китраан из Крепости Северного Соснового Леса. А это мой товарищ, Пиро, Виконт Адриланки.

— Тогда, должен я сказать, что никогда не слышал, чтобы кто-нибудь произносил эти имена, так что я никак не могу искать вас. Если, — и здесь в его глазах появилось и начало расти понимание, — если это не ваш способ сказать мне, что вы желаете присоединиться к моей банде, но в этом случае я вынужден разочаровать вас…

— Присоединиться к вашей банде? — крикнул Китраан. — Я так не думаю.

— И очень хорошо.

— Но сэр, — сказал Пиро, который наконец сумел найти свой голос, — разве не для этого вы ехали за нами следом?

— Ехали за вами? Только потому, что, так получилось, вы ехали перед нами по той же дороге.

Китраан посмотрел на бандита, потом на Пиро, потом обратно. Он прочистил горло. — Ну, должен признаться, разговор пошел в таком направлении, которого я никак не ожидал.

— Дела редко происходят так, как мы планируем, — пожав плечами ответил его собеседник. — Но что вы будете делать сейчас? Ясно, что вы собирались сражаться с нами. Если вы все еще желаете этого, мы можем сделать вам одолжение, хотя мне это представляется бессмысленным. Кстати, меня зовут Вадр.

Китраан покачал головой. — Нет, мы не Дзурлорды, чтобы сражаться только потому, что нам хочется сражаться.

Вард улыбнулся. — И мы не такие.

— Я должен сказать, — сказал Китраан, отвесив небольшой поклон со спины лошади, — что вы мне кажетесь замечательно любезным для бандита.

Вард пожал плечами, похоже не оскорбившись за ярлык. — Если я любезен с теми, кого собираюсь ограбить, почему бы мне не быть любезным с теми, к которым у меня такого намерения нет.

Китраан не смог найти ответ на этот вопрос. Пиро, со своей стороны, не смог удержаться и выпалил, — Но почему вы грабите людей?

Вадр пожал плечами. — Мне кажется, что грабить животных не имеет смысла.

— Есть что-то справедливое в вашем замечании, — сказал Китраан.

— Но, — сказал Пиро, — я имел в виду…

— Я знаю, что вы имели в виду, — прервал его Вадр. — Но, интересно, что вы предложите мне делать взамен?

Такой вопрос требовал обдумывания, и Пиро принялся перебирать в голове честные способы зарабатывания денег. Тем временем Китраан спросил, — Но, уж если вы действительно грабители, почему вы не грабите нас?

— А у вас есть что-нибудь, что имеет смысл украсть? — в свою очередь спросил Вард.

— Ну, на самом деле, нет, — подумав ответил Китраан.

— Вот.

Пиро кивком головы показал, что он удовлетворен ответом.

— В таком случае, — сказал Вард, — нам осталось только пожелать вам приятного путешествия.

— И вам, надеюсь, будет сопутствовать удача.

— Вы очень добры, — сказал Вард, поклонился и повел свою банду прочь.

Когда они уже ехали дальше, Китраан сказал, — Мой добрый Пиро, не думаете ли вы, что зашли слишком далеко?

— В каком отношении?

— Пожелав им удачи.

— И если я это сделал?

— Ну, подумайте, это же разбойники с большой дороги. Для них удача означает…

— Да, ваше рассуждение справедливо. И все же…

— Ну?

— Смотрите: как вы думаете, кому пожелать удачи? Благородному разбойнику или жирному купцу?

— Вы думаете, что они дворяне?

— Возможно нет. Я должен обдумать это. Но, во всяком случае, они кажутся дворянами.

— Да, обдумайте это, а я пока обдумаю ваш вопрос о жирных купцах.

— Великолепно. Тогда мы оба будем размышлять и это поможет нам сделать часы и дни нашего путешествия более приятными.

— Что до этого предложения, я полностью с ним согласен.

Итак, они поскакали дальше. Однако, прежде чем мы продолжим их путешествие, или переключим наше внимание на кого-нибудь другого, с которым читатель уже знаком, мы верим, что будет поучительно посмотреть, даже на самое короткое мгновение, на Вадра и его банду разбойников с большой дороги, которые скачут в другом направлении, высматривая жертву, которая должна появиться, ведь без нее дневную поездку едва ли можно назвать приятной. Как однажды выразился сам Вадр, — Мы молимся о беззащитных, но не очень сильно и не слишком часто.

Пока они скакали, лейтенант Вадра присоединился к своему шефу. Это была женщина по имени Мора, с узкими глазами, короткими волосами с кудряшками, прикрывавшими ее благородный лоб, и маленьким ртом с узкими губами. Двое какое-то время скакали колено в колено, пока Вадр на спросил, — Ну?

— Это была странная банда.

— Почему, Мора? — сказал Вадр, который знал, что его лейтенант никогда не говорит только для того, чтобы поддержать разговор.

— Я думаю, что они отмечены.

— Ты видишь это отчетливо?

— Да, но скорее чувствую.

— Эта новость меня не удивляет. Однако, они отмечены судьбой или роком? То есть они скачут к славе или к смерти?

— Что до этого, я не могу сказать, только…

— Да?

— Мы еще пересечем их дорогу.

— И?

— Каким-то образом мы связаны с ними.

Вадр кивнул. — Это именно то, чего я опасался. Ты уверена?

Она пожала плечами. — Нельзя быть ни в чем уверенным, но я думаю, что это очень вероятно.

— Ну, в таком случае, Мора, давай пожелаем им лучшей из судеб.

— Да, — сказала Мора. — Давай так и сделаем.

Вадр бросил взгляд через плечо, но незнакомцы давно исчезли из виду.

Мы возвращаемся к Пиро и его друзьям на следующий день, когда, в свете утреннего солнца, они способны видеть Гору Дзур, встающую на северном горизонте. Пока Пиро глядел на нее, Китраан сказал, — Здесь мы должны повернуть налево, и ехать до тех пор, пока я не смогу, по некоторым признакам, узнать, где нам надо опять повернуть и поехать по тропинке, которая приведет нас прямо на гору.

Пиро кивнул и сказал, — Что ж, давайте повернем. Но мне кажется, что впереди еще длинный путь; приедем ли мы сегодня?

— Прежде чем полдень перейдет в вечер, если поторопимся.

— Тогда попробуем прибавить ходу.

— Очень хорошо, — сказал Китраан. — Полностью согласен.

Лар не сделал никаких замечаний, и никак не показал, нравится ли ему идея скакать как можно быстрее или, напротив, он предпочел бы задержаться здесь как можно дольше. Ради полноты картины мы должны добавить, что утро, хотя и туманное, было достаточно прохладное, так что наши друзья видели перед собой свое замерзшее дыхание, как напоминание о том, насколько было холодно. Они сидели перед маленьким костром, на котором Лар делал «походное кофе», которое они с благодарностью пили, изучая гору перед собой.

— А правда все то, что говорят о ней? — спросил Пиро.

Он уже не в первый раз задавал этот вопрос, в той или другой форме; и не в первый раз Китраан отвечал на него пожатием плеч. Лар рассовал свою нехитрую утварь по различным седельным мешкам, проверил седла и взнуздал лошадей, после чего сказал, — Милорды, вы можете выезжать, как только будете готовы.

Пиро и Китраан немедленно встали, указывая, что, на самом деле, они уже готовы.

— Вскоре я буду в состоянии сам ответить на свой вопрос, — сказал Пиро, забираясь в седло. Лошадь Пиро, красновато-коричневая кобыла по имени Щетка, бросила на него быстрый взгляд, как если бы хотела сказать, что она была бы на краю блаженства, если бы это действительно был конец ее работы, хотя бы не надолго.

Китраан поехал первый, Пиро за ним, Лар трусил сзади. Потом им пришлось повернуть в таком направлении, что ветер дул им в лицо, но они могли только поглубже закутаться в свои дорожные плащи.

— Клянусь лошадью, — прошептал Пиро. — Да мы сами выглядим как настоящие бандиты!

— Что вы сказали? — спросил Китраан, который был неспособен слышать шепот Пиро, заглушенный плащом.

Пиро только покачал головой и поглубже зарылся в свой плащ, дрожа от холода. Китраан, несмотря на то, что ему несколько раз приходилось останавливаться в поисках ориентиров, вел их очень хорошо, найдя дорогу, которая вела их все выше и выше по каменистым склонам Горы Дзур. К полудню они были уже довольно высоко на горе, которая к этому времени полностью потеряла свою форму; на самом деле они видели только характерный кусок гористого склона, по которому, насколько можно было судить, они карабкались вверх, но свою цель они уже давно не видели, но каждый раз после подъема на вершину впереди появлялась следующая, пока не появилась вершина, выглядевшая последней, хотя и здесь Китраан уверил их, что еще ехать и ехать. Они остановились и поели не разжигая огня, частично потому, что хотели приехать побыстрее, а частично потому, что несмотря на то, что они забрались достаточно высоко, воздух стал теплее, и наконец еще и потому, что вокруг не было ничего, что могло бы гореть. Покончив с хлебом, сыром и сушеным фруктами, они снова забрались на коней и поехали дальше.

— Мы довольно высоко, не правда ли? — спросил Пиро спустя какое-то время.

— Я не знаю нашей высоты, но, да, я так думаю.

Пиро оглянулся посмотрев вокруг, и случайно заметил, что Лар глядит вверх и на его лице очень странное выражение. Пиро замедлил ход, поравнялся с Теклой и сказал, — Я вижу, мой добрый Лар, что тебя что-то тревожит.

— Я не отрицаю этого, милорд, — сказал слуга.

— Тогда скажи мне, что именно.

— Вы хотите, чтобы я так сделал?

— Да, и немедленно.

— Тогда я расскажу вам.

— Я слушаю.

— Мы карабкаемся.

— Да, это так.

— Более того, мы забрались весьма высоко.

— Да, это естественно, когда лезешь вверх.

— Так я и думал! — воскликнул Лар.

— И?

— И мне кажется, что если мы заберемся еще выше, мы доберемся до Затемнения.

— Ну, вполне возможно, что мы доберемся до него.

— Но тогда, насколько я знаю, что если кто-нибудь забирается в Затемнение, то…

— Да? То что?

— Его душа уходит из его тела.

— Ого, ты на самом деле слышал это?

— На самом деле, милорд, и всю жизнь. Мне сказали, что Затемнение не что иное, как лишенные тела души тех, кто рискнул войти в него.

— Но как это возможно, Лар? Учти, что вещь не может впитать саму себя, иными словами, ничто не может впитать что-то до тех пор, пока не возникла первая вещь, которую оно может впитать.

Лар попытался понять сказанное. Наконец он сказал, — Но давайте будем учитывать и то, что каждая живая тварь впитывает субстанцию и делает ее частью себя, только мы называем это «есть». И, на самом деле, я считаю, что это и означает быть живым.

— Я уже как-то сказал, что ты философ, Лар. Теперь я настаиваю на этом.

— Я никогда не осмелюсь зайти так далеко, чтобы спорить с вами, милорд. Вот только…

— Ну?

— Видите ли, то что вы сказали не уменьшило моих опасений.

— Хорошо, попробуем иначе. Подумай о том, что Чародейка живет под ним все время.

— Но хорошо известно, что у Чародейки нет души.

— А! Я этого не знал.

— Хорошо, что еще?

— Ты должен посмотреть на нашего друга Китраана, который был на Горе Дзур и вернулся.

— Это он так говорит, — с сомнением сказал Лар.

Пиро обдумал его слова, а потом сказал, — Очень хорошо, мой добрый Лар, вот что я сделаю. Я поеду перед тобой.

— Да, милорд?

— Ну, мы едем одной дорогой, и так как эта дорога поднимается в Затемнение, я достигну его быстрее, чем ты.

— Ваши рассуждения радуют мое ухо.

— Хорошо, я войду в него, и немедленно узнаю, вылетела ли моя душа из тела или нет, и если вылетела, мы немедленно поскачем обратно вниз.

— Вы очень добры, милорд.

— Ча! Это пустяки.

Как только эта трудность была преодолена, Пиро пришпорил лошадь и догнал Китраана, который продолжал ехать впереди. Пиро заметил что, на самом деле, Затемнение кажется очень низким. На мгновение он заколебался, спросив себя, а вдруг суеверие Теклы не лишено оснований, но потом решил, что не собирается возвращаться назад и скоро все узнает.

На самом деле спустя примерно час он почувствовал в воздухе что-то странное: смесь некоторых тяжелых запахов с приторно-сладкими, и ни один из них не был ему знаком. Тут же он заметил, что земля приобрела слегка красноватый оттенок, и, более того, он мог видеть не больше чем на девять футов в любом направлении; ему пришло в голову, что они уже находятся внутри Затемнения. Повернувшись назад, к Текле, он сказал, — Ну, кажется я себя неплохо чувствую.

Лар пожал плечами, как если бы хотел сказать, что покорился судьбе. Чтобы не держать читателя без необходимости в подвешенном состоянии, мы должны добавить уже сейчас, что во время прохождения через Затемнение не было никаких болезненных эффектов; на самом деле даже Лар мгновенно забыл о своих опасениях, когда внезапно в первый раз достаточно ясно увидел дом Сетры Лавоуд, или, как говорят некоторые, ее «логово», находящееся на верхушке Горы Дзур. При виде его они, как будто сговорившись, натянули поводья и остановились. Из-за расстояния детали были не видны, но с этого, достаточно высокого места, даже несмотря на Затемнение, можно было увидеть большую часть резиденции Сетры, и эта часть Горы Дзур была образована гладкими темными каменными блоками, поднимавшими вверх под острым углом и, даже снизу, казалась величественной и внушающей уважение. С того угла, с которого наши друзья глядели на нее, она, внешне, имела форму пирамиды, причем стены казались почти отвесными и без малейшего признака дверей; впрочем, окон тоже не было.

Через какое-то время Лар заметил, — У меня болит шея.

— Естественно, — ответил Китраан. — Подумай, ведь ты какое-то время глядел вверх, и таким образом держал шею в положении, в котором она никогда столько времени не была.

— Верно! — воскликнул Лар. — Замечательно, все объяснилось.

— Я очень рад, — сказал Китраан.

— Вы действительно были там, Китраан? — спросил Пиро.

— Да, я действительно был там.

Пиро еще какое-то время глядел вверх, потом сказал, — Давайте поедем дальше.

Китраан пожал плечами.

Они повернули лошадей на склоне и поехали по дороге, которая привела их к выемке в центре одной из массивных серых плит, которые башней поднимались над их головами. Когда они подъехали к ней, раздался голос, сказавший, — Разрешите мне предположить, мои друзья, что вы не сделаете больше ни шагу, если не хотите, чтобы ваши головы скатились с горы без ваших тел, а это, даю слово, сделает ваше дальнейшее путешествие крайне неудобным.

 

Семнадцатая Глава

Как Пиро и его друзья, достигшие в конце концов вершины горы Дзур, встретили кое-кого, в ком, мы надеемся, читатель узнал старого знакомого

Все трое остановились, услышав эту замечательную речь, и посмотрели в направлении голоса, который пришел сверху, из пространства над ними. Впрочем, сколько бы они не смотрели, они не видели никого, кто мог бы произнести эти слова, так как в этот день Затемнение было низко, а они как раз ехали через него. И действительно, читатель может поинтересоваться, почему, находясь выше уровня Затемнения, им трудно было увидеть, кто говорит; будьте уверены, мы немедленно объясним это. Дело в том, что, не считая Затемнения, ничего не было между ними и Топкой, которая была видна на востоке над верхушкой какой-то горы. Как хорошо известно тем, кто путешествовал в таких местах, Топка не просто горяча, но как и обыкновенный огонь, который как дарует тепло, так и испускает свет, так и Топка, которая испускает достаточно тепла, чтобы обогреть весь мир, и также дает столько света, что никто не может долго смотреть на нее и не почувствовать более или менее сильной боли в глазах; путешественники неоднократно слепли только от того, что вглядывались в сердце Топки в те мгновения, когда она сверкала в полной славе.

Китраан, немедленно осознав, что говорила женщина и пытаясь одновременно закрыть свои глаза от яростного света, но тем не менее видеть ими — напрасная попытка, должны мы добавить — сказал, — Это вы, Сетра? Это я, Китраан, я вернулся из путешествия и выполнил поручение, которое вы имели честь дать мне.

— Хорошо, — сказал голос. — Я не сомневаюсь, что вы Китраан, но если вы правы в отношении вашего имени, вы все еще ошибаетесь в другом, так как я не Сетра.

— Еще хуже, — сказал Китраан.

— Увы, — сказал голос.

— Если вы хотите сражаться, — сказал Пиро, — мы будем счастливы сделать вам одолжение, потому что наш долг чести доехать от дома до Чародейки, а долг — суровый начальник.

— Как? — сказала та, кто спрашивала их. — Ваш долг?

— Конечно, — ответил Китраан. — Чародейка послала меня, чтобы я привез этого джентльмена к ней, и он согласился. Таким образом это как его, так и мой долг.

— Видите ли, — сказал голос задумчиво, — если она хочет видеть вас, это совершенно другое дело. Я здесь только для того, чтобы отсылать назад посетителей, которых она не хочет видеть — ведь, видите ли, в последнее время таких визитеров появляется совсем не мало.

— Неужели? — сказал Пиро.

— Да, все в точности, как я имела честь сказать вам.

— Хорошо, — сказал Китраан, — но тогда получается, что у нас нет ни малейшего повода для ссоры.

— Да, — сказал голос тоном глубочайшего сожаления. — Похоже, что нет.

— Ча! — сказал Пиро. — Это звучит так, как если бы вам жаль, что мы не можем перерезать друг другу горло.

— Да, — сказал голос. — Я не отказываюсь от этого. Но, увы, похоже на то, что мне придется отказаться от удовольствия.

— Видите ли, — сказал Пиро, — для нас убить кого-либо не является таким уж большим удовольствием.

— О, я вполне понимаю вас. Но если посмотреть вперед, в будущее, то, боюсь, окажется, что мне еще долгие годы не представится возможность сразиться с вами обоими одновременно.

— Ча! — сказал Пиро. — В искренности ей не откажешь.

— Секундочку, пожалуйста, — сказала незнакомка.

— Да?

— Если я не ошибаюсь, вот уже второй раз вы использовали выражение «Ча».

— Да, а разве это нехорошее выражение?

— О, я не имею ничего против, уверяю вас. Вот только…

— Да?

— Убейте меня, если я уже не слышала его раньше.

Пиро пожал плечами. — Я уверен, что есть много людей, которые используют его. Что до меня, то я научился ему от своего отца, который говорит его всегда, когда ему хочется выругаться.

— Ну, ничего плохого в этом нет.

— Я очень рад, что вы так думаете.

— Только…

— Да?

— Постойте там минуточку, пока я ищу такую дорогу вниз с этого камня, чтобы можно было спуститься, не сломав себе шею.

— Так намного лучше, — сказал Пиро, — так как необходимость глядеть на вас вверх привела к тому, что моя шея совершенно одеревенела, и, одновременно, мои глаза полны водой, но тем не менее я не в состоянии различить черты вашего лица и, сказать по правде, я не могу даже сказать, из какого вы Дома.

— О, что до этого, — сказала его собеседница, глядя по сторонам в поисках надежного пути, — разве вы не догадались?

— Ну, я мог бы считать вас леди Дзур.

— И вы были бы совершенно правы, — сказала она, наконец-то найдя ровное место на краю обрыва, откуда в два прыжка, ни один из которых не был, благодаря ее росту, слишком трудным, она оказалась на дороге. Отвесив им глубокий поклон, — она сказала, — Я действительно из Дома Дзур, и меня зовут Тазендра Лавоуд.

— Тазендра! — крикнул Пиро.

— Лавоуд! — крикнул Китраан.

— Точно, — сказала Тазендра, которая, как читатель без сомнения осознал некоторое время назад, была не кем иным, как нашим старым другом.

— Тогда вы, — сказал Пиро, придя к тому же самому выводу, как и читатель, — должны быть той самой Тазендрой, о которой мой отец так часто говорил.

— Ну, это зависит от того, кто ваш отец.

— Ну, он Кааврен из Каслрока.

— Осколки и черепки! — крикнула Тазендра. — Вы сын Кааврена?

— Я имею эту честь.

— Но это восхитительно! Подойдите, мой мальчик, и обнимите меня!

— С удовольствием, — сказал Пиро, весь переполненный чувствами от того, что встретил одного из старых товарищей своего отца. Они тепло обнялись, после чего Тазендра поставила Пиро на расстояние руки от себя и принялась внимательно его разглядывать. Со своей стороны Пиро изучал леди Дзур, о которой слышал столько историй. По любым стандартам она все еще была замечательно красивой женщиной, у нее по-прежнему были прямые каштановые волосы и пронзительные глаза, а ее кожа была также гладка, как у какого-нибудь придворного. Более того, она сохранила и такое же тело, которое было в идеальном порядке, мускулистое и хорошо тренированное. Это наблюдение слегка смутило Пиро, так как леди перед ним была, без всяких вопросов, очень привлекательной женщиной, и Пиро едва ли мог остаться не чувствительным к этому; тем не менее он точно знал, что она была другом его отца, и то, что он разглядывал ее так, как мужчины обычно разглядывают соблазнительных женщин, заставило его почувствовать себя неловко. По правде говоря необходимо добавить, что сама Тазендра не почувствовала ни малейшей неловкости.

Китраан, который никак не участвовал во всем этом, какое-то время ждал, а потом негромко кашлянул, привлекая к себе внимание Тиасы и Дзура.

— Прошу прощения, — сказал Пиро, слегка покраснев. — Тазендра Лавоуд, это мой добрый друг Китраан э'Лания из Крепости Северного Соснового Леса, сын Аттрика, которого вы можете вспомнить.

— Честь, — сказал Китраан.

— Удовольствие и честь, — счастливо сказала Тазендра. — Сын Аттрика!

— Осколки и черепки! — Тазендра собиралась говорить дальше, без сомнения намериваясь спросить об Аттрике, но Китраан опередил ее, сказав, — Я заметил, что вы добавили слово «Лавоуд» к вашему имени.

— Как, вы заметили это? — сказала Тазендра, выглядя очень довольной.

— Да, конечно.

— Ну что ж, это правда.

— И я этому очень рад, вот только…

— Да?

— Что это означает?

— Что это означает?

— Да. Я знаю Сетру Лавоуд, но…

— Разве вы не знаете о Лавоудах, магической руке Императора с незапамятных времен?

— Да, верно, я слышал несколько историй.

— О, клянусь честью, все эти истории — чистая правда.

— И, тем не менее, разве Лавоуды не погибли во время Катастрофы Адрона?

— Па! Вы очень хорошо знаете, что Сетра жива. Или, более точно, она существует.

— Ну, насчет Сетры нет сомнений.

— А если Сетра существует, почему бы ей не пожелать, чтобы появились еще Лавоуды?

— Если вы выражаете это в таких словах, моя дорогая Тазендра…

— О, я именно так и делаю, уверяю вас.

— Тогда мне не нужен ответ.

— И вы совершенно правы.

— Но я все равно поздравляю вас с этим.

— И я, — вмешался Пиро.

— Благодарю, — скромно сказала Тазендра.

— Но, тогда, вы волшебница? — продолжал Китраан.

— Ну, пока нет, но я надеюсь снова стать ей, когда будет восстановлена Империя.

— И я желаю вам этого от всего сердца.

Тазендра поклонилась и собиралась сказать что-то еще, но Пиро прервал ее, сказав, — Прошу прошения, моя дорогая Дзур, но не кажется ли вам, что пришло время продолжить наш путь и встретиться с Сетрой?

— Да, — сказал Китраан. — Мы должны познакомиться с Зарикой.

— Как, — сказала Тазендра, — вы знаете Зарику?

— Нет, но мне сказали, что она будет здесь к тому времени, как я вернусь, и Пиро должен встретиться с ней.

— Хорошо, тогда давайте пойдем.

Пиро слез с лошади и приготовился вести свою лошадь. Китраан нахмурился; но тут ему пришло в голову, что у Тазендры нет лошади, а поскольку никто из них не ожидал, конечно, что Тазендра поедет на лошади лакея, Китраан тоже слез со своего коня и Лар последовал его примеру.

— Сюда, — сказала Тазендра и повела их по дороге.

Вскоре стало ясно, что даже если бы они решили оставаться верхом, им все равно пришлось бы спешится, и очень быстро, так как дорога поднималась вверх так резко, что вскоре они были вынуждены помогать лошадям взбираться по крутому склону, а не наоборот.

— В моей жизни я делал и более простые вещи, — пропыхтел Пиро, пока они сражались за каждый шаг.

— Чем тяжелее подъем, тем более красивый вид открывается сверху, — сказал Китраан.

— Тогда, — сказал Пиро, — я думаю, что вид будет сногсшибательным, так как, клянусь лошадью, подъем просто потрясающе тяжелый.

Из всех них только у Тазендры, казалось, не было никаких проблем с путем наверх, и она даже помогала лошадям; а Лар пыхтел и так сильно дышал, как если бы хотел собрать к себе весь неиспользованный воздух на мили вокруг.

Наконец они оказались на ровной площадке, что-то вроде широкого скального выступа, с отвесной серой скалой перед ними, причем тропинка раздваивалась, огибая ее с обеих сторон. Им потребовалось какое-то время, чтобы придти в себя после подъема; потом Пиро, переводя взгляд с одной тропинки на другую, сказал, — Куда?

— Вперед, — сказала Тазендра.

Пиро посмотрел на твердый серый камень перед собой, потом повернулся к Тазендре, на его лице читалось вопросительное выражение.

Вместо ответа Тазендра повернулась к Китраану и сказала, — Не сделаете ли вы мне честь, мой дорогой Драконлорд?

Китраан поклонился и сказал, — С удовольствием, моя добрая леди Дзур.

Сказав это, Китраан пошел вперед, как если бы хотел пройти через сам камень, но внезапно остановился прямо перед ним, прижал ладонь к серой плите и тихонько толкнул, вследствие чего в стене открылась дверь, как бы насмехаясь над Пиро, не видевшего ее раньше.

Изнутри потянуло запахом свежего сена, вместе с другими, менее приятными, но хорошо знакомыми «ароматами».

— Осколки и черепки! — сказал Пиро.

Китраан вошел внутрь. — Добро пожаловать в Гору Дзур, — сказал он. — Или, во всяком случае, — поправил он себя, — в ее конюшни.

Пиро пожал плечами. — Так как у нас есть лошади, просто замечательно найти конюшню.

— Это в точности моя мысль, — сказала Тазендра и повела их в стойла, где они нашли все необходимое для того, чтобы с удобством устроить своих животных. Лар, не проронив ни слова, принялся за работу.

— Когда ты закончишь, — сказал ему Китраан, — войди в эту дверь, поднимись по лестнице до конца, а потом иди за своим носом, пока он не приведет тебя на кухню.

— Да, милорд, — ответил Лар, продолжая священнодействия с лошадьми. Устроив это дело, Тазендра провела их через ту самую дверь, на которую Китраан только что показал. Они очутились у подножия узкой винтовой лестницы, закручивавшейся влево, и, насколько Пиро мог видеть, уходившей в бесконечность.

— Вы уверены, что в состоянии забраться? — спросил его Китраан.

Пиро пожал плечами и последовал за Драконом и леди Дзур вверх по лестнице.

Пока, что невозможно отрицать, Пиро и Китраан, хотя и не Тазендра, мучаются во время длинного подъема вверх от конюшен, мы не считаем, что и читателю необходимо мучиться, сопровождая их во время долгого подъема, тем более, что изнеможение наших друзей препятствовало любым разговорам, и, добавим, невозможно отрицать, что почти нечего сказать о длинной лестнице, в которой каждая ступенька такая же как и любая другая, а стена, не считая попадавшихся время от времени факелов, лишена всяких особенностей. Будьте уверены, они прошли три или четыре площадки, на каждую из которых выходила дверь, но, поскольку они решили не рисковать, открывая эти двери, нет ни малейшей причины рассуждать о том, что находится по ту сторону. Достаточно будет сказать, что после долгого подъема они добрались до конца лестницы, а там Тазендра толкнула дверь и они оказались в резиденции Сетры Лавоуд.

Пиро был настолько наполнен почтением, что даже был не в состоянии двигаться, так что Китраану пришлось сказать, — Вперед, мой друг, это только коридор. Если вы хотите впасть в оцепенение, лучше подождать до тех пор, пока не встретите Чародейку.

Пиро сглотнул и кивнул, — Тогда ведите; я иду за вами.

Мы не будем описывать все изгибы и повороты коридора и все лестницы, которые им встретились, ничуть не больше, чем лестницу, которую мы описали ранее; достаточно сказать, что в конце концов все трое очутились в комнате с голыми серыми стенами, в которой стояли большие кресла, которые, судя по их внешнему виду, были вырезаны из камня, хотя и покрыты чем-то мягким, для удобства. Внутрь одной из стен был врезан огромный камин, в котором горел огонь, хотя Пиро и не сумел рассмотреть, что там горит на самом деле; нигде не было ни малейшего признака дерева, но все казалось сделанным из разных видов камня. Хотели бы мы разрешить эту загадку для нашего читателя, но, увы, мы знаем не больше Пиро, из чьего сообщения нам известно об этом, о странной магии, которая поддерживала это пламя.

Тазендра немедленно уселась в кресло, как если бы не было ничего особенного находиться в логове Сетры Лавоуд.

— Не должны ли мы сообщить ей о том, что мы здесь? — спросил Пиро.

— Па! — сказала Тазендра. — Она знает.

Пиро начал было спрашивать откуда, но потом, подумав, просто кивнул. Как раз в это мгновение вошел кто-то, кто, совершенно точно, не был Сетрой. Во первых этот индивидуум не производил впечатление ожившего трупа, и, во-вторых, он был мужчиной, средних лет, и скорее коренаст, чем высок ростом. Он был одет в черное и на его плечах были знаки Дома Дзур, хотя черты лица указывали на принадлежность к Дому Теклы; на его лице выделялись тонкие черные брови, которые, казалось, всегда были в движении: поднимались, опускались или пытались добраться друг до друга. Пиро это показалось отталкивающим.

Текла поклонился им и сказал, — Меня зовут Тукко. Могу ли я принести кому-нибудь из вас освежающие напитки? — Его голос был высок и напомнил Пиро дверь в студию его отца, которой всегда было нужно масло, иначе весь замок вздрагивал в тревоге каждый раз, когда она открывалась или закрывалась.

Каждый из них попросил вина, Тукко поклонился, вышел и очень быстро вернулся с искристым сладким Труилом для Тазендры, белым Фурниа для Китраана и красным Каавр'ном для Пиро. Пиро попробовал его и по сухому острому вкусу с намеком на орех, а также мягким иголочкам, вонзившимся в его язык, сразу установил его марку, так как такая комбинация производилась только винами из этого района, после чего вопросительно посмотрел на Тукко.

— В честь вашей семьи, — объяснил тот.

— А, тогда вы знаете, кто я такой.

Тукко поклонился, жест, который получался у него неловко и неуклюже. Это слегка смущало Пиро, пока ему не пришло в голову, что Сетра меньше всего нуждалась в слугах, выученных служить при дворе, особенно теперь, когда никакого двора не существовало. Закончив с поклонами, Тукко сказал, — Около левой руки леди Тазендры вы можете увидеть маленькую веревку; если вам понадобится что-то еще, дерните за нее; я услышу и немедленно появлюсь. — С этими словами и еще одним нескладным поклоном он ушел в ту же дверь, в которую пришел.

— А скоро Чародейка будет здесь? — сказал Пиро.

Тазендра пожала плечами. — Скоро? Сегодня? Завтра? Кто может сказать?

Китраан улыбнулся. — Почему вы так беспокоитесь перед встречей с ней?

— Слово беспокойство хорошо выбрано, мой друг, — сказал Пиро, улыбнувшись. — Я могу признаться вам, что истории, которые я слышал о ней, наполняли меня чувством не очень отличным от беспокойства. Тем не менее до сих пор вы не сказали мне, ни того, что эти истории правдивы, но того, что они абсолютная чушь. Так что, вы понимаете, я не знаю, чему верить, я не знаю, чего ожидать, и, поэтому я, как вы правильно сказали, беспокоюсь.

— Да, но я не сказал вам по самой лучшей из всех возможных причин: я сам не знаю.

— С моей стороны я верю им всем, — сказала Тазендра.

— Всем? — удивился Пиро.

— Почему нет? Это не более глупо, чем не верить ни одной из них.

— Ча! Я думаю, что согласен с вами.

— Вы? — улыбаясь сказала Тазендра. — Ну, это очень хорошо. Как приятно обнаружить, что сын Кааврена согласен со мной. В старые дни он, знаете ли, частенько соглашался со мной.

— Он? — сказал Пиро. — Ну, меня это не удивляет.

Тазендра кивнула. — По правде говоря, когда я предлагала какую-нибудь идею, чаще всего именно Кааврен первый соглашался со мной. «Тазендра, мой друг», обычно говорил он, «я думаю, что вы предложили замечательный план и лично я голосую за то, чтобы мы немедленно приняли его!» Вот так он говорил со мной тогда.

— Я уверен, что так все оно и было, — сказал Пиро, который был уверен, что не было ничего похожего на это.

— О, эти великие дни! Приключения на каждом повороте! Спасти Драконлорда, победить Джарега, защитить Императора…

Внезапно она остановилась, как если бы опасалась, что Пиро может ошибочно истолковать ее слова. Тиаса, однако, только пожал плечами и сказал, — Но ведь теперь приключений больше нет?

— О, не говорите так! Я думаю, что они должны вновь появиться, особенно теперь, когда в последнюю неделю появилась Зарика…

— Ага! Вы упомянули Зарику!

— Да, и почему я не должна?

— Только потому, что мне интересно узнать о ней.

— Ну, вы так и должны поступать, так как она спасет нас всех.

— Как, она спасет нас всех?

— Да, но сначала мы должны спасти ее.

— Тогда будьте уверены, — сказал Пиро, — что я совершенно сбит с толку.

— Вы, действительно? Но что вас сбило с толку?

— Ну, вы сказали, что она спасет нас, а мы должны спасти ее, и что она изменит все, и, тем не менее, у меня нет ни малейшего понятия, кто она такая.

— А! И вы хотите знать почему я сказала все это о ней?

— Это в точности то, чего я желаю.

— Ну, я сказала вам это по самой простой из всех возможных причин: потому что так говорит Сетра, а я убеждена, что если Сетра Лавоуд говорит так, это чистая правда.

— Тогда, — сказал Пиро, — вот почему я здесь? Чтобы спасти Зарику?

— О, что до этого…

— Да?

— Уверяю вас, я знаю об этом меньше всего на свете.

Китраан встал и посмотрел вверх. — Ну, здесь есть кое-кто, кого вы можете спросить, если захотите.

Пиро, вздрогнув, вскочил на ноги, повернулся и увидел темную фигуру, стоящую в дверной раме.

— Пиро, — сказал Китраан, также вскакивая на ноги. — Я имею честь представить вам Сетру Лавоуд, Чародейку Горы Дзур.